Юрка

Юрка

В этом мире по понедельникам в половине четвертого к Юре стекались люди, как стремящиеся друг к другу капельки блестящей ртути. Садились в круг, включали музыку и отправлялись в путешествие, каждый – в своё.

Приходили одноклассники, когда-то гонявшие классного шута Юрку. Однокурсники, ныне успешные предприниматели. Бывшие его жёны, не выдержавшие реального пути рядом. Сотрудники многочисленных фирм, в которых он работал, когда ещё мог ходить. Появлялись новые люди и тоже занимали вершины чудесного кристалла.

Музыка выключалась, и сидящие описывали миры, в которых побывали.

Потом говорили о Рерихах, Серафиме Саровском или Блаватской. И расходились в свои жизни, до следующего понедельника.

Вокруг этих понедельников всегда роились какие-то чудеса. Закон парности утверждался чуть ли не каждый день. Если человек писал или говорил какое-либо словосочетание, то оно тут же проникновенным голосом звучало по радио или бросалось ему в глаза с разворота пожелтевшей газеты, сминаемой для растопки печки.

Юра говорил, что материальный мир – это сечение, которым разрезано дерево по всем своим веткам высоко над землёй, так, что на плоскости разреза видны спилы веток: окружности и овалы, разных диаметров и цветов, с разным количеством годовых колец. И понять, что это – след одного и того же дерева, разных его веточек, – ой как непросто.

Дочитав биографию Блаватской, можно было стать сильнее компьютера. Компьютер не мог обыграть человека в «шарики», хаотично падающие из ниоткуда. В этом случае компьютер было разумнее отключить и никогда больше не играть в эту игру.
Миром можно управлять, говорил Юра, если идти по правильному пути. Если тебе на этом пути вдруг понадобится палка, то первая же, найденная тобою на дороге, будет нужного тебе размера и формы.

Видимо, он шёл по правильному пути, не принимая помощи врачей и вообще медицины.
Первым чудом на этом пути было его рождение.

Мама Аля однажды опоздала в школу. Все её подружки и первая учительница сгорели в рыжем чадном пожаре, взметнувшемся на месте школы при блокадном авианалёте, одном из нескольких сотен. Чернильницы-непроливайки с замерзшими чернилами, шубки на одноклассниках с крест-накрест повязанными пуховыми платками, старые газеты, поперёк строк которых дети писали, – всё исчезло в том пожаре.

Папу Ваню отправляли в эвакуацию на барже, полной блокадных прозрачных детей. Ваня увидел улыбающееся лицо лётчика в низко летящем самолете с крестиками на крыльях. Из брюха самолета посыпались темные продолговатые зёрнышки, одно из них попало в соседнюю баржу, её не стало. По воде Ладоги поплыли белые детские панамочки, по-медузьи колыхаясь, словно живые.

Юрочка, поздний и долгожданный ребёнок, появился, когда уже все перестали надеяться. Блокада пряталась где-то глубоко в клеточках выросших Али и Вани, не давая прийти в такой мир новому человечку.

Рыженький, как давний школьный пожар, Юра оказался в этом мире внуком сразу четырех профессоров. Одна из бабушек витиеватым почерком выпускницы дореволюционной гимназии вела дневник наблюдений за взрослением чудесного рыжика. Весь дневник был пронизан ожиданием чуда.

В школе Юрка был классным шутом, благо цвет его волос был для этого иерархического типа традиционен. За вредность и приставучесть девочки ловили его, юркого, и надирали вертолётные уши.

Ценности материальных вещей он не понимал. Стащенные с маминого трюмо золотые кольца как-то выкинул в сугроб: очень уж красиво они взблескивали, катясь в свете мутных ленинградских фонарей среди снежных искр.

Семейство миниатюрных слоников он поменял с одноклассницей на коллекцию вкладышей от жвачек. До этого обмена слоники жили в старинном темном буфете, пахнувшим лакрицами и прошедшими временами. Буфет был украшен танцующими деревянными ангелочками, похожими на души ушедших с Земли или не пришедших на Землю детей. Беленькие слоники, как россыпь весенних цветочков, прятались между хрустальными разномастными рюмочками, осколками чужих жизней.
 
Как-то классная руководительница по кличке Оса подобрала разлетевшиеся веером удостоверения группенфюрреров и штандартенфюрреров. Эти удостоверения были филигранно нарисованы Юрой для военной игры и вылетели в процессе битвы из портфеля своего создателя. Скандал разгорелся нешуточный, с вызовами родителей, пионерскими собраниями, снижением оценки за поведение. Все мальчишки, кроме Юрки, побежали к Осе рассказывать, что они-то были Штирлицами, советскими разведчиками, и наказывать их не за что. С этой Осой, Ольгой Сергеевной, Юрий потом всю жизнь дружил. И единственный из учеников пришёл её хоронить.

Классный шут вырос и стал уверенным в себе мужчиной. Полуулыбка ничего всерьёз не принимающего человека, шевелюра огненного оттенка, умение найти подход к каждому.
Первые неприятности со здоровьем случились после концерта популярной в то время рок-группы. Ноги перестали слушаться, потом опять пошли, но странная слабость возвращалась вновь и вновь.

Тело его слабело, постепенно отказывалось жить обыкновенной человеческой жизнью, но миры, в которых он бывал, казалось, искупали телесную немощь.

У каждого приходящего были с Юрой свои разговоры. Если разговоры спускались к быту, то внутри собеседника сразу, как в дирижабле, холодел воздух, наливалась тяжестью корзина, приближалась Земля.

«Балда, о чём ты думаешь!» – мог сказать Юра, если дирижабль совсем уж начинал цепляться за песок дюн.

Повозив выменянных слоников по миру путями своей замысловатой судьбы, одноклассница вернула их Юрке через несколько десятилетий.

В тот понедельник, в который никто не пришёл в половине четвёртого, слоники начали своё движение. Полочка с ними была видна Юре с того места, где он всегда лежал. Колыхаясь, слоники увеличивались в размерах, проступали сквозь шкаф, трубя запрокинутыми хоботками.  Они сохраняли цепочку от маленького к большому, словно указывая направление и перспективу. Белой гирляндой слоны начали восхождение наверх, по одному из множества путей к вершине. Юрка рассмеялся, и, откинув голову в нимбе тускло-медных волос, легко заскользил вслед за белыми слонами в другой мир.