Туберкулёзный роман

Туберкулёзный роман

Это рассказ о любви, случившейся в Калуге, в стенах областного туберкулёзного диспансера.

Они познакомились в больнице, хотя могли встретиться где-нибудь на улицах города — в уютном кафе, в театральном фойе, на выставке или в городском парке, идя навстречу друг другу.
Два незнакомых человека, сами того не ведая, шли навстречу своей судьбе. Мужчина и женщина должны встречаться, чтобы соединиться, дружить, заниматься любовью и, возможно, создать семью. Так правильно.
 Такова природа отношений.

Так он думал, глядя на неё в больничной столовой во время обеда.
Он давно обратил внимание на эту стройную блондинку с прибалтийской внешностью.
В голове его прозвучала музыка и слова: «На Рижском взморье воздух свеж, там бродит ветер моих надежд…»
Он смотрел на свою «Симону», время от времени доставая из кармана пижамы носовой платок, чтобы прокашляться, и украдкой разглядывал его под столом. Капельки алой крови уже мало удручали его, но он всё же надеялся, что процесс замедлится и тяжёлая артиллерия вроде «Рифампицина» и «Тубазида» однажды поможет.
 Но, увы…

Его кашель тонул в симфонии общего гула столовой: стуке ложек и вилок о тарелки, разговорах соседей по столу, громких голосах кухонных работников.
 Всё это наполняло высокое помещение странной магией.
Возникала иллюзия обычного кафе, где посетители сидят в хорошем настроении, улыбаются и шутят друг с другом, делятся историями.
А за окном ярко светило октябрьское солнце, горела пожелтевшая листва берёз, бурели листья дуба, зеленели ели и сосны. И будто не существовало никаких болезней.

Вообще в больницах, особенно в таких узкопрофильных, столовая имеет особое, почти магическое значение.
 Это сакральное место, где пациенты обычно рады видеть друг друга.
 Те, кто лечатся здесь месяцами, а то и годами и уже стали «аборигенами», привыкли к «выбывшим» и говорят об умерших лишь вскользь.
 Портить здесь хорошее настроение не принято.
 Чахотка бывает продолжительной, и пациент может выздороветь, а бывает — скоротечной, и все об этом знают.
Как же сильно любит жизнь эта публика!
 И как умеет любить — так не может никто другой.
 Особенно тяжелобольные.

В принципе, об этом и мой рассказ. Рассказ о двух людях, обречённых на смерть.
 О двух обречённых на безумную любовь! Любовь немыслимой силы, но такую же скоротечную, как та самая чахотка.
Ведь нужно спешить, нужно успеть взять от жизни всё по максимуму.
Насмеяться, наговориться…
 Поссориться и так же быстро помириться. Всё должно быть стремительно, чтобы захватывало дух!
 У них нет времени на страдания, на длительные выяснения отношений.
 Жить, жить полной жизнью, не думая о фонтане пенящейся крови из горла и предсмертных конвульсиях…

Он давно заметил, что ей нравятся творожные запеканки, и всегда отдавал ей свою порцию.
 Она отнекивалась, улыбаясь, а он с той же улыбкой настаивал, и она в конце концов сдавалась.
Он так ухаживал.
В больничном парке было много деревьев и кустарников, на клумбах росли красивые цветы.
Он вставал рано и старался каждое утро положить на её прикроватную тумбочку одну розочку, пока она была на процедурах или в умывальной.
 Просил санитарок передать ей конфеты, фрукты или что-нибудь вкусное, не называя своего имени.
Но она знала.
 Он так ухаживал, проявлял заботу.

Что самое удивительное — вся больница вскоре поняла, что между ними не просто дружба, а самые настоящие отношения. Завязались они, однако, не сразу.
 Он робел, боялся, что она откажет, и все его ухаживания окажутся напрасны.
А она ждала.
 Ждала, когда же он наконец пригласит её прогуляться по парку, ну хоть куда-нибудь. Она думала о нём по вечерам, закрыв глаза, когда в палате гас свет.
 Думала о нём, и рука сама опускалась ниже живота.
 Думала о нём в душе, и, пока по телу струилась тёплая вода, она, прикрыв ресницы, мечтала и фантазировала.
 Лишь стук в дверь прерывал её грёзы.

И вот однажды они оказались одни.
 —Я так ждал этого дня, — сказал он.
А она прикрыла его губы своей тонкой,почти прозрачной ладонью и тихо промолвила:
 —Не надо. Ничего не говори. Я всё знаю. Я всегда знала.

В её палате, кроме неё, была ещё одна женщина постарше.
Когда он стал навещать её там, соседка без лишних слов уходила погулять на часок.
 Иногда он оставался у неё на ночь — в те дни, когда дежурство вёл «хороший» заведующий отделением.

Тихо работал телевизор, соседка смотрела сериал, а они лежали под одеялом.
 Она была совсем худенькая, как подросток, — хрупкая, с очень маленькой грудью и будто бы ещё не сформировавшимися женскими формами. Он поначалу даже боялся до неё дотронуться.

Как пахли её волосы!
 Как приоткрывались её красивые алые губы навстречу его поцелую!
Вся она дрожала от предвкушения.
 Но он не брал её, как ей того хотелось.
 Он боялся сделать больно, и их близость была лишь тактильной, чем-то напоминающим фроттаж.
 Она тихо стонала, крохотная грудь затвердевала от желания, а её длинные ресницы трепетали.
Когда она испытала оргазм, из глаз её потекли тонкие ручейки слёз.

Она заплакала от счастья.
Он поцеловал её солёную слезинку, и в этот миг был счастлив не меньше её.

Они не думали о смерти, но и не строили планов, заглядывая не более чем на один день вперёд.
Они были безмерно счастливы вдвоём. Они любили друг друга в тот момент так, как не может любить никто и никогда.
Два счастливых человека, обречённых на смерть.