Огни костров Свари часть 4

Всякая великая любовь должна заканчиваться трагично, это же классика. Иначе зачем вообще затевать всю эту кутерьму с бабочками в животе и прочей гормональной вакханалией? Чтобы потом сидеть, попивая чай из сервиза «в цветочек», обсуждать прелести ипотечного кредита и кидать во вселенную кирпичи вопросов «почему я»? Увольте, это слишком скучно даже для меня, а уж я-то знаю толк в скуке. Было у меня такое, аж целых пятнадцать минут. Не понравилось. С тех пор я предпочитаю влипать в приключения, или они в меня, в общем все довольны. Хотя, без драм не обходиться. Вот и сейчас, сидя в пустой таверне, слушаю рассказ хозяйки, едва не забывая прихлёбывать от удивления из кружки горячий ячменный напиток, и жевать чудесные пирожки с начинкой чем-то сильно напоминающем щавель. За окнами, первые лучи солнца рисуют причудливые рожицы серебряными нитками паутины, а я пробираюсь сквозь запутанную паутину легенды-были о конце года.

— Скоро родиться новый год, — чуть растягивая окончания говорит мне светлоокая хозяйка таверны, на минутку замерев, и вновь продолжив что-то толочь в плошке, — миг, когда тонкая грань между прошлым и будущим станет почти прозрачной и сквозь ледяную пелену проступит отблеск надежды. Каждый год он мерцает в глубине замерзших рек, напоминая о том, что жизнь, даже под толстым слоем льда, не умирает, но ждет своего часа. Этой ночью ветер, вечный странник, пел древнюю песню о возрождении. Шептал о тепле, которое обязательно вернётся, о цветах, которые вновь распустятся, о солнце, которое согреет землю. И в этом шепоте, едва уловимом намеке на будущее, заключена вся суть наступающего года – праздника надежды и обновления. И я очень надеюсь, девочка, что ты, и есть тот знак, который мы все так ждём. Смерть отступит от наших домов, и следующий год наш город встретит не в чёрно-белых красках, а в разноцветии лугов и полей.

На горе, за которой скрывается солнце, стоит замок, окружённый тёмным лесом. Когда-то там цвели сады, пели птицы и устраивались весёлые праздники. Молодой князь любил охоту и женщин, щедро одаривал забредавших на гулянья музыкантов звонкой монетой, покровительствовал учёным, интересовался астрономией, но больше всего на свете он боготворил битвы и, надо сказать, не было ему равного в бою. Честно князь служил великим богам, и те благоволили к нему, даже смерть не решалась подойти к одержимому сражением воину, раз за разом отступая от его тени. Шло время, князь старел, виски покрыла седина, тело покрылось шрамами, верный конь всё быстрее уставал, и уже не радовался долгим переходам. Решил князь вернуться на родину, обзавестись семьёй, передать знания наследникам. Вот только родовой замок встретил его тишиной. Слишком долго хозяин отсутствовал, покинули слуги его дом, зарос сад, занесло окна песком и пылью. Некому встретить героя, не познавшего ни одного поражения, только ветер гудит в холодных печных трубах, да старый клён осыпает красными листьями скрипучее крыльцо.

Но не позволил князь грусти взять над собой вверх, нанял новых слуг, привёл замок в порядок, подлатал прохудившуюся крышу, запалил жаркий огонь в очаге, с удовольствием отметил, что сил не убавилось, вот только девушки от его взгляда смущённо отворачивались, не смели в лицо посмотреть. Так текло время. Клён у порога успел дважды сменить одеяние. И вот, настал день, когда одолела князя тоска, закрутила мысли не добрые.
— Что будет, коли помру я, не оставив наследника. Кто продолжит дело моё, кому оставлю замок и богатства несметные? Не останется памяти ни о роде моём, ни о подвигах.  Всё смерть приберёт, словно и не было.
И только он так подумал, как пронёсся сквозняк по комнате, выдул уголёк из камина, а тот ударился об пол и предстала перед князем смерть в виде девы огненной.
— Здравствуй, князь, — прошлась смерть по коврам мягким, оставляя на них пепел пожарищ, как сам князь когда-то, оставлял после себя города пожжённые, — пожил, погулял, пора и честь знать.

Глянул на деву князь, не дрогнул, лишь кубок со сбитнем отставил в сторону. Встал с кресла, аккурат напротив смерти, усмехнулся, что одного роста оказались, — Никогда тебя не боялся, и теперь не устрашусь! — ответил ей с вызовом.
Улыбнулась смерть, чуть прищурилась, разглядывая наглеца, и коснулась ладонью груди князя. Словно нож в мягкое масло вошли пальцы её в его грудь, огненными тисками сжали сердце, и вынули, ещё живое, на свет. Побледнел князь, испугался, рухнул на колени перед девой, зарылся лицом в пылающие складки её одежды, взмолился:
— Пощади! Прости меня, не признавшего силу твою! Страшно мне, так страшно, как никогда в жизни не было! Сколько боёв было, не сосчитать, сколько раз в глаза твои смотрел, не счесть, ни разу не убоялся, а сейчас боюсь! Молю тебя, оставь мне жизнь! Не готов я с тобой пойти!
— Что ж, — осклабилась смерть, — за прямоту твою, за честность, оставлю тебе жизнь, на один год! — Подняла она князя с колен, вложила сердце обратно в его грудь, а после глянула так, что князь вновь на ногах не устоял, рухнул, а смерть продолжила: — Каждый год, перед поворотом великого колеса, я буду приходить за тобой. Ты можешь откупиться родной душой: женой, ребёнком, кем пожелаешь. В день, когда никого рядом с тобой не окажется ты пойдёшь со мной.

И снова ветер пронёсся по комнатам, засмеялась дева, закружилась огненным вихрем и рассыпалась пеплом. А князь так и остался сидеть на полу подперев руками голову.

* * *
Черный кот с жёлтыми лунами глаз, осторожно ступает по заснеженным тропам. Он знает, что родившейся год откроет глаза и увидит тусклое зимнее солнце, что ненадолго поднимется из-за замерзшего горизонта, чтобы осветить бескрайнюю белую равнину. Мир, где есть только стынь, пронизывающая всё вокруг, сизой наледью оседающая на ободе колеса года. А ещё, кот знает, что стужа не вечна, и весна неизбежно приходит на смену зиме. Хотя, даже боги, не рискнут предсказать грядущего. Но сегодня, в блеклом света наступающего утра, сквозь вой стылой метели и скрип колючего снега слышится эхо иного мира, совсем не похожего на вмерзшую в лед реальность. И это прекрасно. Заснеженные поля вновь заколыхаются разнотравьем, а в темной воде озер отразиться огромное яркое солнце. Скоро большое колесо года повернётся. И большой черный кот проследит за тем, чтоб все шло так, как должно.

* * *
Утро было ярким. Солнце припекало так, словно решило обогнать весну и сразу вступить в лето. Князь проснулся в своей постели, и решил, что всё произошедшее не более чем сон, вот только пепел на коврах, да выжженая на столе руна «Треба», не оставляли сомнений что всё на яву случилось.

— Что ж, — принял решение князь, — видимо необходима была мне эта встряска. Права смерть, нечего рассиживаться, женюсь, и ребёнка успею родить, а там пойду со спокойной душой к праотцам. Стыдиться нечего. Жизнь прожил хорошую, не на что жаловаться. Да и подустал немного, чего скрывать. И раны перед дождём стонут. Пора уступать место молодым.

Сказано, сделано. Подыскал хорошую девушку, свадьбу сыграл, зажили они в согласии да уважении. И с каждым днём находил князь у избранницы своей всё новые достоинства, и полюбил всем сердцем, ничего не жалея для молодой жены. А в положенный срок и первенец родился. Так князь закатил такой праздник, неделю весь город гулял.

А солнце поднималось всё выше, всё длиннее становился день, и с каждым днём становился мрачнее князь. Уж очень ему не хотелось расставаться с женой да сыном, только-только жизнь начала раскрывать ему тайны незамысловатого счастья любви, щемления сердца, радости от простой улыбки, прикосновения, звука. Одолевали князя мрачные мысли, да как перехитрить смерть не ведал. Сколько книг перечитал, к каким магам да колдунам не обращался, везде ответ один был: — смирись. Только не привык князь без боя сдаваться, решил отпор дать. Наточил свой верный меч, жене велел весь день в своих покоях сидеть, и что бы не случилось, не выходить и дитя от себя не отпускать. Сам же сел у камина ждать гостью.

Не заставила смерть долго себя дожидаться, распахнула окно, влетела снежной метелью, закружила по комнате и предстала перед князем ледяною девою.
— Здравствуй, князь! — улыбнулась смерть, разглядывая меч. — Вижу заждался меня. Ну что, сам пойдёшь со мной, или отдашь за себя кого? А на меч не надейся, он давно проржавел!
Вскочил князь, замахнулся мечом, да рассыпался тот мелкой ржой, одна рукоять и осталась. Рассмеялась смерть, положила руки свои белые князю на плечи, приподнялась на цыпочки, да и поцеловала в лоб, как дитя неразумное. Похолодел князь, испугался пуще прежнего, словно не меч только что ржой рассыпался, а он, князь, ледяною глыбой стал и теперь рассыпается отдельными кристаллами, поблёскивая острыми гранями в ярких солнечных лучах.

— Постой, — едва слышно взмолился князь, — не могу я с тобой пойти, страшно мочи нет! Оставь мне жизнь мою, есть рядом со мной другая душа, её возьми, жены моей! Позволь увидеть, как сын мой растёт, как на коня сядет, как первую стрелу пустит! Не могу больше терпеть, пощади!
— То-то же, — усмехнулась смерть, — все вы храбры, пока не коснёшься сердца. — Отпустила смерть князя. Рухнул тот на ковры свои богатые словно мешок, вцепился пальцами в толстый ворс, да и замер в бесчувствии. А смерть пронеслась белым вихрем по комнате, затушила огонь в камине, да и вылетела в окно, прихватив жизнь молодой княжны.

Во всём городе был объявлен траур. Седой князь долго сидел у могилы жены, просил прощения что не сберёг, плакал, безмолвно вопрошая небо за что именно ему дано такое испытание. Неужто он плохо служил своим богам, или жертвенники недостаточно были полны, а может провинился в чём? Но молчало небо, лишь ветер шелестел в голых ветвях, да птицы приветствовали новый день.

Князь повелел пошить себе новый кафтан из чёрного сукна, в знак вечного траура да расшить его тёмно-жёлтыми нитями, чтоб никогда не забывать о содеянном. С тех пор так и прозвали его – тёмный князь. А уж дальше, он полностью оправдал своё новое имя.

Хозяйка трактира прервала рассказ, пересыпала толчёное пшено в горшочек, а в ступку насыпала нового, положила на него кусочек масла и чуть добавила молока. Обтёрла пестик. Что-то ему прошептала, и вновь опустила в ступку, продолжая работу. Я не торопила. Йока был прав. Нас ждало новое задание, и я уже понимала какое.

— Я редкостная балбеска! — удрученно призналась я радостно закивавшему Йока, удобно устроившемся на бочке с пластовой капустой. — Ведь ты предупреждал, что в этом мире, всё может быть так, как я захочу, и я захотела бояться, поиграть со смертью, идиотка! Почему я не выбрала квест с танцующими белочками, или на худой конец, пони, бегущих по радуге. Разве это не говорит о моей, мягко говоря, не гениальности?
— Разумеется, но зачем так переживать? У тебя масса других достоинств! — Йока засунул руку в бочку, выбирая кусок пожирнее.
— Каких, например? — с интересом поинтересовалась я, подозревая подвох. Обычно, когда кто-то пытается меня утешить, перечисляя мои достоинства, список ограничивается умением не падать в обморок при виде паука и способностью отличать вилку от ложки.
— О, тут целый букет! — жизнерадостно воскликнул мой малолетний хранитель, поправляя воображаемые очки на переносице, разглядывая солёный улов. – Во-первых, ты креативна в своих провалах. Не каждый способен с таким размахом вляпаться в историю. Во-вторых, у тебя удивительная способность притягивать неприятности. Это, знаешь ли, своего рода талант. И, наконец, ты невероятно… э-э-э… находчива в поисках выхода из этих самых неприятностей. Пусть и не всегда успешно. Зато, как весело! И, если честно, я безумно тебе за это благодарен. Никогда в жизни я бы не получил такой шикарный опыт хранителя! И, уверен, что больше никто не получит!

Я вздохнула. Звучало как комплимент от очень оптимистичного патологоанатома. Впрочем, выбора у меня особо не было. Пришлось принять свою кретинскую сущность как данность и попытаться найти хоть какой-то смысл в происходящем балагане.
— Ладно, — отвечаю я, попутно грозя кулаком Йока, аккуратно раскладывающему листы капусты по всем стульям, стараясь не заржать. По здешним приметам, сесть на капустный лист в конце года, значит получить индульгенцию от бесплодия на весь следующий. Каждый акт любви — вызов аиста безотлагательно. Представляю, какой будет ажиотаж. Одни постараются пересидеть на всех стульях, желательно одновременно, другим придётся есть стоя, или идти и морозить пятую точку в проруби, чтоб этот способ детопорождения не сработал. И нет, просто сесть на вилок капусты нельзя. Это должна быть случайная находка.
 
— Ты представляешь, в какую именно историю я умудрилась вляпаться на этот раз? Игры со смертью не шутка! И, если честно, я уже сбилась со счета, сколько раз она за мной приходила!
Йока лишь загадочно улыбнулся. — О, эта история особенная. В ней есть магия, любовь, чёрные коты и… — он сделал драматическую паузу — …отсутствие логики. В общем, все, как ты любишь… И, потом, не забывай, у тебя есть я – самый главный талисман, спаситель, хранитель и оберегатель.

Я только вздохнула. Если бы Йока был ангелом, то в его крыльях точно имелись бы проплешины, сколько раз он спасал мне жизнь. Но он не ангел, а малолетний воришка с тысячелетним опытом. Вредный задира, невозмутимый воин и лучший в мире хранитель, если уж и доверять кому свою жизнь в этой передряге, то только ему. Если бы только он не изводил меня своими подозрениями в моей полной несостоятельности выжить без надзора хранителей границ, сама бы надела ему нимб на голову. Но пока что, возникало исключительно желание напихать в его штаны крапивы. Но, я отвлеклась…

Всякая великая любовь должна заканчиваться трагично, это же классика. Иначе это не великая любовь, а какая-то скучная бытовуха, достойная разве что унылых романов про то, как он чинит кран, а она печет пироги. Нет уж, увольте. Великая любовь – это когда один летит в жерло вулкана, чтобы доказать другому, что он не трус, а другой в это время плетет лапти из волос первого, оплакивая его неминуемую гибель. Ну или что-то в этом роде.
По крайней мере, именно так я всегда считала, попивая очередной кофе в компании с Мирой, пока она не заявила, что классика – это, конечно, хорошо, но иногда хочется чего-нибудь новенького. Например, великой любви, которая закончится походом в кино на комедию с поеданием попкорна.

Я, честно говоря, в тот раз едва не подавилась кофе от такого откровения.
— Мира! — едва откашлялась я, — ты хочешь сказать, что готова отказаться от трагического финала ради… попкорна?! Она спокойно пожала плечами.
— Ну, не совсем ради попкорна. Просто, знаешь, надоело каждый раз придумывать, как бы покрасивее умереть. То демоны, то проклятия, то банальная аллергия на экзотические фрукты… Хочется чего-то более… предсказуемого.
Признаюсь, я задумалась. Её словам, как всегда, сопутствует логика. В отличии от меня, живущей эмоциями и сердцем, Мира чётко взвешивает и препарирует каждое действие с такой тщательностью, что шанса вляпаться, как я в неприятности, для неё просто не существует. Но, в конце концов, даже самым великим героям, иногда, хочется просто пожить спокойно, без всяких там трагических надрывов.
— Ладно, — согласилась я тогда, даже не подозревая, к чему может привести этот разговор. Я ведь великий мастер протаскивать в мир все желания, даже не мои. — Давай попробуем. Но если что, я первая скажу, что классика все-таки лучше! — Мира лишь мечтательно улыбнулась на этот выпад от младшей сестрёнки. — Договорились. Главное, чтобы попкорн был свежий.

Что ж, дорогая моя сестрица, доставай попкорн, устраивайся поудобнее перед зеркалами на капище Свари, и смотри увлекательное кино со мной в главной роли. Не дам гарантий, что будет смешно, но точно увлекательно. Хотя, я уверена, что тебя и так с той поляны клещами не вытащишь. И да, ещё раз, бойтесь своих желаний, они сбываются. Теперь я это точно знаю!

* * *
Чёрный кот аккуратно шагает по заснеженным крышам. Он знает, что было, что будет, и то, что возможно осуществиться, если приложить некоторые усилия. Скоро первые лучи бледного солнца коснутся земли и начнётся таинство. В каждом доме, в каждом сердце, сохранившем огонь надежды, зажгутся свечи. Огонь – символ жизни, символ тепла, символ того, что даже в самой глубокой тьме есть свет. И этот свет будет гореть, напоминая о том, что весна обязательно придёт, что за зимой последует лето, за ночью – день.

Большой чёрный кот заглянет в окна, оставит следы на крыльце, и тот, кто успеет их сохранить, аккуратно переместив в ледник, будет уверен, что это лучший оберег на весь год, что его семья под защитой самого Велеса.

А когда солнце поднимется над горизонтом, развеивая тьму, в воздухе появится слабый аромат весны. Это будет лишь намек, лишь обещание, но это будет достаточно, чтобы вселить надежду в сердца людей, что даже в самой глубокой тьме есть свет, и что этот свет обязательно победит.

* * *
Не прошло и месяца, как князь вновь женился. Горожане пошептались и перестали, всё же маленькому наследнику нужна мать, а вдовцу просто необходимо переключиться, чтоб не сойти с ума. Тихо прожили молодожёны год. Юная жена обладала покладистым характером, не требовала невозможного и всем сердцем привязалась к княжичу. Старый князь ни в чём не отказывал жене, как мог баловал. Но шло время, повернулось колесо с зимы на весну. Снова день отвоёвывал минутки у ночи. И чем длиннее становился день, тем мрачнее князь. Решил он обмануть смерть, не остался в замке на холме, сбежал в старую медвежью берлогу, надеясь, что там его не найдёт владычица вечной тишины. Просидел в берлоге несколько дней, не пришла за князем смерть. Воодушевился владыка, обрадовался, а вернувшись в замок, застал его в безмолвии. Все зеркала тёмной тканью занавешены, у слуг лица, опухшие да глаза от слёз красные. Кинулась челядь ему в ноги, виниться начала, что не уберегли молодую княжну, не проснулась она утром, как не будили, как не звали, тихо, мирно во сне ушла.

Завыл барон, покатился по коврам богатым, словно зверь какой, но делать нечего. Схоронил жену. Посудачили городские жители о таком странном совпадении, в один день с разницей в год потерял князь двух жён, да и успокоились. Мало ли чего в жизни не случается.

Долго князь горевал, запивал горе хмельным вином, видеть никого не хотел, только с сыном и общался. Но взяла жизнь своё. Появилась в замке ещё одна женщина. Да такая ловкая, что вскоре все ключи от кладовых в её маленьких ручках оказались. Но одно дело чужие богатства в сундуках пересчитывать, а другое – самой хозяйкой стать. Очаровала она и слуг, и мальчика, а через него и к князю подобралась. Незадолго до нового года новую свадьбу в замке сыграли. Князь нарадоваться не мог на молодую жену, во всём ей потакая, и только городские шептались, что не простая то баба – ведьма настоящая. Сокрушались, жалели старого князя и его сына, мол сживёт их со свету новая хозяйка. Не верили в её доброту да ласковую улыбку, мол, не та она, за кого себя выдаёт.

И вновь повернулось колесо. Взметнулся в небо огонь погребального костра. Схоронил князь жену и на этот раз не проронил ни одной слезы. Молча развернулся и прочь пошёл. Через месяц объявил, что желает вновь вступить в брак. Большие деньги сулил. Только вот ползли слухи по городу, что привёз князь из дальних стран проклятие, видно прогневил богов, и лишили его мстительные вершители судеб семейного счастья. Ни один отец не соглашался выдать за князя свою дочь, все матери закрывали ставни своих домов при его приближении. Ни одна нищенка не соглашалась пойти с ним под венец.

Отцвела весна, промчалось лето, осыпалась золотой листвой осень, снег покрыл поля, а князь так и не нашёл новую хозяйку замка.
— Что ж, — решил князь, — значит так и быть. Я прожил хорошую жизнь, не стыдно предстать пред очи предков. Раз уж пришло моё время, значит быть по сему.
Мягко растекалось тепло по комнате от горящих в камине дров, на ковре, у ног князя, играл его подросший сын.  Морозная ночь рисовала на окнах узоры. Мир установился в душе князя, смирившегося с неизбежным.

— Господин, — просунулась в приоткрытую дверь голова слуги, — внизу стоит девушка, просится переночевать. Я хотел прогнать её, думая, что она может быть одной из разбойников, что орудуют в соседнем лесу, но всё же решил спросить вас.
— Проводи её ко мне, — велел князь, в одночасье передумавший помирать.
И вновь город украсился разноцветными гирляндами, шумно праздновал очередную свадьбу князь. Но как только повернулось колесо, легла в фамильный склеп князя очередная жена.

Хозяйка трактира закончила с пшеном и принялась ловко шинковать грибы, я не торопила её с продолжением истории, мысли в моей голове и так скакали ополоумевшими солнечными зайчиками. Сейчас, наверняка, она взглянет на меня полными скорби глазами и трагическим голосом «а-ля Пьеро» задвинет речь, как они ждали долгие годы героя, что избавит их от княжеского проклятья. Почему-то вариант: «а пусть уже князь отправится вслед за многочисленными жёнами», не рассматривается горожанами, словно избавься они от него и гнев богов распространится на всех остальных.

— А что ты хотела, — шагает рядом со мной Йока по хрусткому снегу, подкидывая на ладони честно одолженную у какого-то раззявы монету. Надо будет разузнать, как вообще бесплотному духу удаются все эти фокусы. Но, пока что не до этого, а мой малолетний хранитель тем временем продолжил: — ты ведьма, Лиса, с тебя спрос выше. Какой толк заставлять тебя собирать утреннюю росу с полей, или побеждать медведя? С одним ты подружишься, другой умоешься, а тут игры с самой Марой! Спасти князя, город, снять проклятие, если оно есть, конечно.
— Ага, огласите весь список испытаний, пожалуйста, — бурчу я, проваливаясь по щиколотку в лужу, скрытую под тонкой корочкой снега. Писец один не подкрадывается, верно? Он, как правило, приходит с граблями и бубнами, требуя плясок и прославления. Ведь что нас не убивает, то… ну вы поняли, осталось только выяснить как не отправиться к предкам несколько раньше, чем рассчитывала.
— И что мне делать? — усаживаюсь я на ближайший пенёк, меняя носки на сухие.
— Всё просто, — вновь подбрасывает вверх монету Йока, любуясь её блеском в солнечных лучах, — выйти замуж, стать щитом для князя, придумать как договориться со смертью, победить, и вуаля, мы досрочно переходим во второй тур!
— Чего? — я чуть не свалилась с пенька, от такой перспективы развития своего ближайшего будущего. — Целоваться с этим аналогом синей бороды?! Нет уж, увольте!
Монетка упала в снег ребром.

— Какой синей бороды? Он же бритый! — искренно удивляется Йока подбирая монетку и пряча в призрачный карман. Я ударяю себя ладонью в лоб и горестно вздыхаю, конечно, во всех мирах истории повторяются, но, как говорится, со своими нюансами. Тут всё проще, не нужно просить жену совать свой любопытный нос куда не следует, просто переворачиваем календарь и о-па, ты уже вдовец, и вроде даже не причём. Так, невинная жертва, почти.  Вот только мне от этого не легче.
— А если мы, то есть я, не пойду спасать этого господина, то что? — наконец справляюсь со шнурками на ботинках и притворно бодро и весело притоптываю ногами.
— Да ничего, — пожимает плечами Йока, — скорее всего, просто сойдём с ума каждое утро выслушивая одну и туже историю. Ты будешь бесконечно проваливаться в лужу, рассуждать о не желании принять испытание, а я стану выть на болотах от тоски, породив ещё одну легенду об ужасных предрассветных чудовищах. Хотя, нет, я, пожалуй, подамся в разбойники. Сколочу банду из призраков, и выведаю наконец какую ни будь из запретных тайн, из тех, что живым знать не полагается!
— Да, весёлая переспективка, — усмехаюсь я. Впрочем, на другой вариант развития истории я и не рассчитывала. Ведь даже это не пошатнуло мою веру в чудеса и случайные совпадения, приводящие к счастливому завершению чего бы то ни было. Хотя, кому я вру, только на них и уповала, топая по направлению к замку князя.

Что ж, поднявшись на холм, я замерла от восхищения, пейзаж, открывшийся нам, однозначно достоин кисти живописца. Солнце, пробившееся сквозь пелену рваных облаков, окрасило шпили замка в нежные тона утренней зари. Каждая грань остроконечных башен, каждая арка стрельчатых окон, казалось, впитала в себя последние лучи тепла, словно тоскуя по ушедшему, много лет назад, лету, таким нежным был цвет камней здешних стен.

Зима укутала замок в белоснежный саван. Снег лежал повсюду: на зубчатых стенах, на остроконечных крышах, в глубоких рвах, окружавших бывшее некогда неприступное укрепление. Лишь кое-где виднелись темные прогалины, словно печальные шрамы на теле каменного великана. В этой морозной тишине замок казался застывшей в камне элегией. Казалось, он спит и видит сны о балах и рыцарских турнирах, слышит звон бокалов и смех прекрасных дам. Контраст холодной белизны снега и теплого золота солнечного света привнёс в здешний пейзаж атмосферу меланхолии и тихой надежды. Словно замок, утомленный веками, смиренно ожидает весны, пробуждения, весёлых трелей капели…

Моё лирическое настроение было прервано толчком в спину, Йока, совершенно лишённый воображения, решил, что моя медитация затянулась и, как бы случайно, попал в меня снежком. Вот уж не думала, что у бесплотных духов столько физической, или как ещё её можно назвать, силы. В общем, я кубарем скатилась к навесному мосту, ведущему к воротам замка, гостепреимно распахнувшимся за две секунды до моего появления на пороге.

Я с интересом рассматриваю хозяина замка: высокий, широкоплечий, сильный мужчина с едва заметной сеточкой морщин на моложавом лице. Если бы не седина, и колкость взгляда, сочла бы его вполне красивым, но, казалось бы, несущественные моменты стали отталкивающими. При этом князь проявил удивительную галантность, отведя для меня лучшие комнаты, позволив принять ванну и переодеться. Правда, в отличии от хозяйки таверны, он не признал во мне игрока и ведьму, решив, что я обычная странница.

— Они не видят татуировку на твоём лице, — нагло увёл со стола бокал с вином Йока. Сейчас я ему завидовала, невидим, не слышим никем кроме меня, творит что захочет, и выходить замуж за князя не надо. Впрочем, у меня потихоньку рождался план как избежать этой неприятности.
— Улыбнись, — зашептал хранитель мне в ухо, — ты вообще, пришла есть, или решать проблему?!
— Одно другому не мешает! — шикнула я на него, и ткнула вилкой воздух, где мальчишка только что находился. Кусочек мяса соскочил с зубчиков, и пролетев пару метров, плюхнулся точно в кармашек прислуги, окрасив белоснежный фартук полоской красного соуса.
— Всё так вкусно! — как можно очаровательнее улыбнулась я князю, делая вид, что ничего не произошло. Князь остался невозмутим, впрочем, я успела заметить презрительное выражение глаз, всего на секунду, но всё же. Да, обольстительница из меня ещё та. Одни роняют платочек посреди леса и тут же из ничего материализуются десятка два рыцарей, желающих вывести несчастную красавицу на лимузине в беззаботную жизнь, я же приманиваю исключительно на шкворчащие сковородки и запах кофе. В других случаях мужчины проходят мимо. Видимо пугает монтировка в руках и отвёртка, торчащая из заднего кармана. Женщина способная самостоятельно собрать мебель, перебрать карбюратор, проспорить за его величество Юнга одновременно попивая кофе оттопырив один пальчик, ломают мужской мир на корню. А без корня они беззащитны. Поэтому всё сложно и в этом, новом для меня, мире мало что изменилось.

— Князь, — решила я сразу взять быка за рога, — так вышло, что я знаю про вашу беду, поэтому вам не стоит разыгрывать комедию, признаваться внезапной любви и звать замуж, не пойду. Но, могу попробовать разорвать этот круг.
— С ума сошла?! — толкает меня в бок Йока и второй кусочек мяса летит в кармашек прислуги. Зато с князя махом слетел налёт галантности, ага, ну здравствуй настоящий властитель сумеречного замка, Синяя борода местного разлива, строящий из себя страдальца. Старик буравит меня взглядом, и уверена, что, если бы не предложение решить его ма-а-а-аленькую проблемку, пригвоздил уже к стене как бабочку. Но, деваться князю некуда, совсем скоро повернётся колесо года, и вновь придёт к нему прекрасная и непреклонная дева, требуя свой выкуп.

— От вас мне требуется только одно, не мешайте. За день до солнцестояния прогоните всех слуг с кухни, буду готовить угощения для нашей гостьи. А до этого, позвольте, я отдохну, да погуляю по окрестностям. — Почтительно склонила я голову, не отрывая взгляда от князя. Тот молча встал, подошёл к окну, и уставился в даль. Через минуту так же молча повернулся ко мне, поклонился, махнул рукой отпуская слуг, и удалился сам.

— И что это сейчас было? — оторвал от кисти виноградину Йока, отправляя её в рот.
— Я знаю отгадку, — улыбнулась я, чуя как устала от всех этих загадок.
— Поделишься? — усаживается мой хранитель рядом со мной на край стола.
— Да, но потом. А сейчас, извини, мне надо поспать. Проводишь? А то я так и не запомнила, в какую сторону идти до кровати.

* * *
— Всё просто, — расстелила я плед на вершине холма следующим утром, чтоб приветствовать солнце. — Смерть нельзя обмануть. Можно спрятаться, договориться, обыграть, отложив неизбежное. Но за её жизнь, или как там называется её существование, уверена, что смертные перепробовали все способы и чем-то удивить будет сложно. Разве что, мало кто гадал на кофейной гуще и рассказывал сказки, а в этом, сам понимаешь, мне равных нет. Возможно, это вообще единственное, что я умею делать лучше всех.
— Это большой риск, — устроился рядом Йока, с удовольствием поедая печенье, — может лучше по старинке сыграем с ней с карты, кости…
— … ага, попрыгаем через скакалку и выдуем самый большой в мире мыльный пузырь. — перебила я друга. — Нет, если моя догадка верна, то есть шанс вернуться домой целыми и невредимыми.

Йока упал на спину, заложил руки за голову и уставился на проплывающие сверху облака. За горизонтом встаёт солнце. Первая робкая полоска зари коснулась замерзшей земли, осветив мир в объятиях ледяного сна. Послезавтра повернётся колесо, старый год уступит место новому, пробудив древние силы. Духи зимы, повелители мороза и снега, соберутся вместе засвидетельствовать рождение светила, дарующего надежду на тепло и возрождение.

В этот час, когда граница между мирами истончится подобно старой марле, сквозь завесу метели заговорят предки, встав за нашими спинами живым щитом. Они наблюдают за нами из своей вечной обители, напоминая о вечном круговороте жизни и смерти, о том, что за каждой зимой неизбежно следует весна. И что невозможное равно возможному, если верить.

Я смотрю на большого черного кота, запрыгнувшего на вершину соседнего заснеженного холма, его глаза горят неземным огнем. Он видит то, что скрыто от обычного взгляда, чувствует малейшие колебания энергии, следит за тем, чтобы колесо года вращалось в правильном направлении, и мир не сбился с предначертанного пути. И сейчас он улыбается в белоснежные усы, значит всё так, как должно быть. Я кладу угощение на ладонь, и дую, отправляя его хранителю времён, хорошо быть ведьмой, особенно, когда понимаешь, что происходит.

Мой личный хранитель лежит рядом, медитируя на облака, кот принял угощение и благодарно облизывается, я же смотрю как всходит солнце, согревающее озябшую землю, и думаю о том, что в самой темной ночи всегда есть место для света, и даже в самой лютой зиме всегда есть предчувствие весны.
______
* * *
— Итак, дамы и господа, поговорим о смерти… — завязала я бант на кружевном фартуке, пока Йока возится с огнём в очаге, — нет, не будем рыдать и посыпать голову пеплом, а попробуем взглянуть на эту даму с юмором, как доктор Хаус на пациента с необычной болячкой. Представим смерть как очень долгожданный отпуск… только билеты, к сожалению, в один конец. И никаких тебе " I’ll be back, baby", с финальными кадрами, предполагающими второй, а то и третий сезон мыльной оперы под названием – жизнь.

Можно, конечно, притвориться, что её, смерти, вовсе не существует. Как будто не замечаешь, как она подкрадывается к тебе в своих тихих шелковых тапочках, предлагая вместо бокала вина – вечность. И вот ты сидишь, как дурак, с недопитым вином и мыслями: "А что теперь делать? Соглашаться или нет?" А что, если смерть устраивает собеседования? "Итак, назовите ваши три худшие качества?" – спрашивает она строгим голосом. И ты такой: "Ну, я иногда забываю выключать свет… и ещё, разбрасываю носки… и, знаете, грешен, иногда вру маме, что съел овощи." И смерть такая: "М-да… а у нас тут вечность впереди… вам точно есть чем заняться?"

Или вот, представьте: вы, уже облаченные в белые тапочки, стоите перед вратами рая… или ада, тут уж как кому повезёт, и апостол Петр (или кто там за главного) такой: "Так, посмотрим вашу карму… М-да, тут у нас… трехкратное превышение скорости, пара сплетен первой категории, и один раз не поделились последним печеньем… Не айс, товарищ!" И ты такой, краснея-бледнея, покрываясь разноцветными пятнами, оправдываешься: "Так ведь печенье было овсяное! С изюмом! Кто ж его добровольно отдаст?!"

— Не смешно, — прерывает мой монолог Йока, стаскивая со стола мешочек с изюмом, думает я не заметила. — И чем ты собираешься удивлять нашу гостью?
— Скорее князя, — усмехаюсь я, замешивая тесто для пирогов. — Подай мёд, пожалуйста.
— Пшеница, ячмень, мёд, сухофрукты, орехи, блины с киселём… Лиса, ты уверена? — Йока задумчиво кружил под потолком.
— Абсолютно! — усмехнулась я. — Подкинь-ка ещё раз свою монетку, только дай ей упасть, не лови.

Йока пропустил блестящий кругляш по пальцам, сжал в кулаке, дунул и бросил монету вверх. Сверкнула в солнечных лучах монетка, несколько раз перевернулась, и, упала, зазвенела, покатившись по полу, застыв на боку, не добежав до очага.
— Не орёл не решка, пограничье. Что и требовалось доказать. — Резюмировала я, шинкуя грибы.
— Боишься? — подобрал монету хранитель и сел на краешек стола, наблюдать за таинством рождения пирогов.
— С ума схожу, — натянуто улыбнулась я, — только деваться некуда, уже вляпалась. Видимо, карма у меня такая, притягивать неприятности.

Йока улыбнулся, соскочил на пол, и, в полсекунды оказавшись рядом, коснулся призрачными губами моего лба.
— Не гневи судьбу, она не любит жалоб, особенно когда они исходят от её избранников. А ты, однозначно её любимица, в жизни не встречал таких везунчиков. Хотя, согласен, распределяет свои дары она неоднозначно: кому-то достается мантия пророка и толпа благодарных последователей, другим – вечный поиск затерянного носка в параллельном измерении.
— Я, точно из второй категории. — Заржала я, что-что, а поднять настроение Йока сумел. Стоило только представить картину, как я, чудеснейшая ведьма, повелительница ветров и фонтанов, покорительница миров, обладательница тайных знаний… сижу и ковыряюсь в куче грязного белья, матерясь про себя и проклиная злобного барабашку, который утащил мой любимый полосатый носок. Он ему под интерьер, видите ли, подходит! И ничего с этим не поделаешь, если только пришить к носкам резиночки, как мне в детстве к варежкам пришивали.

* * *
И вновь повернулось колесо судьбы, разделив день с ночью поровну, словно пирог на две половины. Ветер-странник, вечный путник, завёл старинную песнь о воскрешении мира. Зашептали ветви деревьев о лете красном, что непременно воротится, о цветочках аленьких да о солнышке ясном, согреющим землю.

Запрыгнул на подоконник чёрный кот, большой, словно сама ночь, хранитель равновесия. Глаза его, что два уголька, горят, в усы улыбается, облизывается. Знаю, что видит он былое, настоящее и то, что будет, и не просто снег с лап отрясает, пока мир замер в ожидании чуда, а притормозил бег колеса, а с ним и время.

— Здравствуй, — закружились в гостиной разноцветные песчинки, то собираясь в песочные часы, то рассыпаясь в призрачную пелену, из которой, наконец, вышла прекрасная молодая женщина в красном платье с вышитыми по подолу белыми маками. — О, ты наконец-то понял, как надо встречать гостей, или… — смерть повернулась ко мне и нежно улыбнулась, моя рубашка мгновенно взмокла и предательский озноб заставил щёлкнуть зубами, — какая гостья у тебя, князь! Вот это истинно королевский подарок!

Чёрный кот спрыгнул с подоконника, быстро пробежался через гостиную и принялся тереться об мои ноги, тарахтя как, словно он старый трактор и у него посевная. За что я ему, осталась безмерно благодарна, или за хороший такой кусь за щиколотку приведший меня в сознание, из которого я уже почти что выпала.

— Рада видеть вас в добром здравии! — поприветствовала я прекрасную деву, стараясь устоять на ватных ногах. Она лишь расхохоталась, махнув в мою сторону рукой, что дало мне понять, что незамедлительная встреча с предками откладывается и я могу продолжать.
— Позволь мне, нам, — вновь неуклюже поклонилась я, — угостить тебя яствами и хорошей историей.
— Истори-и-я, — напевно протянула смерть, — что ж, я люблю хорошие сказания, — вновь улыбнулась она, и даже огонь в очаге вздрогнул от стужи, — угодишь, так и быть, отпущу, хоть и не жена ты князю, а ко ли не хороша твоя сказка окажется, и хранителя приберу.

Надо сказать, что Йока даже не дрогнул, словно не его только что пообещала забрать смерть в случае моего провала. Зато, ловко подставил стул, на который я и шлёпнулась.

— Тс-с-с… — коснулась губами моего лба дева, и тепло разлилось по мне, словно меня укутали в мягкий плед, — не так всё страшно. — Теперь в её глазах плескалось бескрайнее море, по белым бурунам которого прыгали солнечные зайчики. Ужас, секунду назад зажавший сердце в тиски растворился в бесконечных водах любви, а я, по-идиотски улыбаясь, (а как ещё может скалиться абсолютно счастливый человек), сидела за столом, весело болтала ногами и разрезая ещё дымящуюся кулебяку рассказывала то, что крутилось в моей голове несколько последних дней.

— Он был молод, отчаян, хорош собой. Его девиз: «Отвага и слабоумие» не раз выручали на поле боя, а то, как он рассказывал о своих, и не только, подвигах и откровенно страшных моментах переводя всё в юмор, породило славу любимца бога победы. Но, всё, как обычно, оказалось не тем, чем кажется. Он действительно был любимцем, но не только Перуна, но и красавицы Мары, что однажды увидела его во время очередной жатвы.

Враг, словно яростная волна на скалу, то накатывал на храброго воина, то рассыпался сотнею искр, от движения его щита, которым он разбрасывал нападавших. Его меч был багрян от крови, а дух горел ярче пламени дракона. Соратники его падали, знамёна склонялись, но он стоял непоколебим, не пропуская недруга к воротам города. И вот, в самый отчаянный момент, когда клинок врага уже занесся над его головой, он запел. Не песнь войны, не клич победы, а тихую, задушевную мелодию о родном крае, о солнце, о любви к жизни. Голос его звучал так чисто, так искренне, что время словно остановилось. Сама Смерть, что парила над полем битвы, завороженная, застыла в воздухе.
В его песне слышалась тоска по мирной жизни, боль за павших товарищей и надежда на светлое будущее. Враги, словно загипнотизированные, опустили оружие. Смерть, тронутая до глубины души, медленно отступила, не в силах забрать такую прекрасную душу. Он победил, а она влюбилась. Казалось бы, обычная история, но только не для бессмертной и того, чью душу она должна была забрать. Но разве кто когда-нибудь планировал любовь?

С того дня она стала его тенью на поле боя: заставляла врагов спотыкаться, шептала ему, куда бежать, чтобы остаться в живых. Он ни о чем не подозревал, конечно. Считал себя просто счастливчиком, при этом видел удивительные сны в которых держал за руку деву о которой на Яву ничего не знал, но грезил.

Но войны не вечны, закончились баталии и князь, это, конечно же был он, вернулся домой к мирной жизни. Смерть оказалась в затруднительном положении, нельзя просто так являться смертным даже во снах, особенно, если ты бессмертная богиня. Но и оставить его она тоже не могла, слишком много было нарушено правил. И она придумала выход.

Каждый год, в день поворота колеса, она приходила к нему. В разных обличиях. То тихой девушкой с полевыми цветами, то дерзкой танцовщицей в таверне, то задумчивой путешественницей с книгой. Он всегда замечал их. Они всегда казались ему знакомыми. Но никогда не узнавал. Одна из них, родила ему сына и ушла с поворотом колеса, чтоб вновь вернуться. И каждый раз надеялась, что, может быть, сейчас, он увидит ее настоящую. Увидит не Смерть, а просто женщину, влюбленную в него до безумия. Возможно, когда-нибудь. Но пока продолжается игра. Игра длиной в жизнь. И Смерть готова играть вечно.

Но боги коварны и не прощают. Нельзя нарушать законы вселенной, даже бессмертным. Невозможно обмануть смерть, но влюблённая женщина – это другое. Вечная мука была уготована этим двоим, живущим на самой границе времён и миров.

— Как на границе? — глаза смерти сузились до щёлочек, и царившая до этого атмосфера лёгкой непринуждённости, рассыпалась осколками льда.
— Йока, подкинь, пожалуйста, монетку, — сглотнула я внезапно подкативший ком страха.
Мой друг, как всегда, невозмутимо, пожал плечами, прогнал монетку через пальцы, сжал в кулаке, дунул на него, и подкинул монетку вверх. Та, сверкнув в холодных солнечных лучах, несколько раз перевернулась в воздухе и, упав на пол, покатилась к очагу, и застыла на ребре в паре шагов от огня. Кот, с интересом обнюхал её, тронул лапкой, подтолкнул, монетка чуть сдвинулась и вновь застыла, не подумав упасть на одну из сторон.

— Что и следовало доказать, — вздохнула я. — Ваша любовь не даёт князю умереть, но он не помнит снов, лишь ощущения чего-то очень для него важного и утерянного, и это не даёт ему сил уйти с вами, пугает до жути. А вы, не видите границы, пока сами проходите этот круг – встреча – расставание…

В комнате звенело всё: посуда, стены, сам воздух стал звуком выворачивающим нутром наружу. Всякая любовь должна заканчиваться трагично, это же классика! Вот только мне заканчиваться прям здесь и сейчас совсем не с руки, и не с ноги тоже, не с правой ни с левой. Вот только боль, выкручивала чревом наружу и, если ничего не предпринять срочно, грозила встречей с предками на пару тысяч лет раньше, чем я рассчитывала.

— Поцелуй его! — прохрипела я, теряя сознание.
— Что? — ледяной взгляд смерти вскрыл реальность словно походный нож консервную банку.
— Поцелуй его! — прошептала я и отключилась.

* * *
Шекспир сказал: «Любовь всесильна: нет на Земле ни горя выше кары её, ни счастья выше наслаждения служить ей». А я добавлю, что трагедия, необходимая специя с суп бытия. Добавляет остроты, глубины, заставляет задуматься о вечном. Идеальный вариант, конечно, это когда оба участника любовного балета уходят красиво и с достоинством, оставив после себя легенды и вздохи обожания. Ну, или хотя бы один уходит, а второй пишет об этом душераздирающие стихи и мемуары, которые потом скупают миллионными тиражами.

Впрочем, если с трагическим финалом не задалось, всегда можно немного сжульничать. Подстроить там что-нибудь, добавить драматизма. Случайно «забыть» признаться в смертельной болезни, инсценировать собственное похищение инопланетянами, уйти в монастырь в Тибете – варианты, в общем-то, бесконечны. Главное – помнить, что жизнь – это театр, а все мы в нем… ну, вы помните.

И если уж играть, то играть по-крупному. С огнем, с надрывом, с безуминкой в глазах. А если кто-то скажет, что это слишком, что так не бывает – просто улыбнитесь ему загадочно и отправьте читать классику. Там все ответы, там все подсказки. И не забудьте запастись носовыми платками. Они вам понадобятся…

— Ты – сумасшедшая и безумно везучая! — подкидывает хворост в костёр Йока. Над огнём висит котелок, в нём булькает что-то очень ароматное, но я не решаюсь определить, что, гляжу на проплывающие над нашими головами облака. Мягко пригревает солнышко, одурманивающе пахнут травы, на душе так мирно, словно весь мир укачивает на своих мягких ладонях мою потрёпанную недавними страхами тушку.

— Как думаешь, мы прошли испытание, или это наш персональный… — не решаюсь я закончить предложение.
— Уверен, что ты только что заполучила очень могущественного друга! — отвечает Йока, снимая котелок с огня и сунув мне в руки деревянную ложку.
— Откуда ты знала? — садиться он, напротив, и довольно улыбается, глядя как я, обжигая губы, жадно глотаю похлёбку.
— Знала что? То, что мы на границе, подсказала твоя монетка, так не бывает, чтобы ни разу не упала на бок, если, конечно, не предположить, что ей некуда падать. — Обтираю рот рукавом и счастливо улыбаюсь, облизываясь.
— Ты приказала смерти поцеловать князя! — невозмутимо отвечает Йока.
— Ну да, — пожимаю я плечами, — в мире, в котором я жила, в каждой сказке говориться, что любые чары разрушает поцелуй, при условии, что оба любят друг друга. Так что, риск был, но другого плана у меня не было.
— Но они уже целовались сто тысяч раз! — не сдавался Йока.
— Угу, — запустила я руку в котелок, пальцем собирая остатки янтарного бульона и отправляя его в рот, — вкусно! Что? Правда вкусно! А, ты про жён князя. — Наконец до меня дошёл вопрос хранителя. — Конечно они целовались, но смерть была в теле обычной, смертной, женщины, а надо было в своём, настоящем облике целовать. Иначе, этот круг не разорвать.

Йока смотрит как я вылизываю котелок и улыбается. В этот момент я готова сама его расцеловать.
— Тебе просили передать, — протягивает он раскрытую ладонь, на которой лежит колечко в виде переплетённых веточек с кленовыми листьями и капелькой лунного камня.
— Любовь стоит того, чтобы за неё бороться, да?! — улыбаюсь я. — И не важно кто ты, бессмертный, или обычный человек.

Чёрный кот довольно щуриться на шелестящие над его головой деревья и летающих между ними мотыльков. Колесо года повернулось и теперь всё идёт правильно…