Окоченелый снеговичок

Его слепили какие-то полудикие ребятишки. Потому и он оказался таким диким. Ни каноничной серебристой шапки-ведра у него не было, ни шарфа, ни трёх дополнительных угольков, взамен пуговиц на статном белом жилете, только разной формы глазки, кривой ротик, да нос-морковка, который уже покрылся тонким слоем инея, из-за чего ярко-оранжевый морковный сменился грязно-сероватым. Каждый прохожий старался обойти его, именуя почему-то не снеговиком, а чудищем. Зато дикари создатели всегда были рядом, и на душе у него было тепло. Ему нравилось наблюдать, как творцы кидались в друг дружку слепленными из снега комочками, горланили песни, пугали заблудших в тот двор первоклассников, оттого кривая угольная улыбка расплывалась по всей голове. День сменялся ночью. Клонило в дрему. Уставшие мальчишки гладили своё творение по лысой макушке, приговаривая: «Надо бы завтра венику принести. У бабки Гали старых кучу!» «Да, - вторил ему браток, - сопрем даже не заметит! Не на выброс же веников. Для моды!». И, похлопав слепленного друга по покатому плечу, расходились. А снеговичок с каждым разом всё больше и больше осознавал одну снеговью истину: не нужно никаких шарфов, никаких ведер, чтобы согреться. Другие снеговики имеют нужду в этих популярных вещицах, потому что у них нет таких полудиких ребятишек с любящим сердцем.

Одним солнечным утром, щеки у прохожих по-особенному раскраснелись. Поначалу снеговик думал, что им всем стыдно и готов был от всей души их простить: пройдет какая-нибудь женщина, прижмет к щекам полы шарфа, закутает в них руки, снеговичок ей кланяется, мол, ничего страшного, с кем не бывает, хорошего дня, а женщина шарахнется, взвизгнет, да ускачет козлиной прытью в городскую даль. Тогда он понял, что дело не в стыде. Решил дождаться мальчишек и поглядеть: краснущие ли у них щеки, да спросить отчего. Дикари всё всегда знают, что на улице происходит. Это они сами ему рассказали. Прошел день, другой, а создатели запропастились куда-то. Откуда снеговичку было знать, что свезли их в старенькое зданьице с обшарпанными стенами, именуемое интернатом? А он всё ждал и ждал... И начал он потихоньку сам понимать, отчего у прохожих такие щеки красные: в дрожь кинуло бедного, злобно защекотал иней нос, без всякой ласки окрашивал щеки мороз, сначала красным, затем зеленым, потом синим... оледенела голова, потом ручки, ножки, а вскоре и сердце окоченелого снеговичка. Замерзла любовь дикарей. Надулся окоченелый снеговичок, угольки-губки от холода отпали совсем, обрекая беднягу на вечное молчание. Недвижный остался, не кланяется больше, злостных названий в свой адрес не слышит. Только одно воспоминание крутилось в голове окоченелого снеговичка: рассказ мальчишек о славном городе Санкт-Петербурге, где тоже стоят статуи-львы и смотрят на прохожих. Ледышка, заменившая сердце, окончательно упала в пятки – настолько жалко стало окоченелому снеговичку бедных львов, которым, как и ему, приходится стоять брошенными, одинокими, да на людей глядеть и ждать, пока кто-нибудь из них вновь полюбит их.

Прошли новогодние праздники мимо окоченелого снеговичка. Краснощеких прохожих сменили потешные колядующие. Запах тайны царил в городском воздухе. Девчонки разбрелись по домам, припасая карты, серьги, зеркала, свечки... А окоченелый снеговичок слеп, различая только тусклое очертание чего-то светлого на небе, отражающееся от его белоснежного жилета. Вдруг что-то мощное пришлось окоченелому снеговичку прямо по ледяной, серо-синей щеке. Окоченелый снеговичок весь так и вздрогнул: к шарикам-рукам прилило щиплющее тепло. «Меня хотят сломать», - задрожал бедняга. Но вместо добивающих ударов, раздалось ласковое: «Прости...» Заплывшими угольками окоченелый снеговичок разглядел серую фигуру с огромным массивным мешком. Она расположилась в сугробе, и тоже вся дрожала от холода. «Убирайся отсюда, бомжара!» - визжала вслед этой фигуре какая-то низкорослая женщина. «Детишкам... детишкам конфеты собираю,» - слабым, стонущим голосом бормотала фигура. «Детишкам...» - окоченелый снеговичок вспомнил своих диких маленьких создателей. Человеческий взгляд пересекся со снежным; это был мужчина среднего роста, с бородкой, лысиной на макушке, но что выделялось из его грозного образа так это по-доброму светящиеся глаза. «Детишки...» - прошептал он, вглядываясь в очертания окоченелого снеговика, резко вскочил, да понёсся, только пятки сверкают! Окоченелый снеговичок вздохнул: даже грозный мужчина боится... Вдруг, из неоткуда на улицу выбежала целая орава ребятишек. Тот самый мужик подтаскивал и подгонял их, как диких коз к снеговичку: «Вот! Любимые мои, твёрдый, стойкий, нерушимый снеговик, чтоб каждый мог поиграть: специально поставлен. Будем приезжать сюда,» - запыхавшимся голосом прикрикивал он. Впервые чужой человек назвал окоченелого снеговичка не чудищем... А мужичок продолжал, обращаясь к окоченелому снеговичку, будто чувствуя, что тот всё понимает: «Я то завхоз ихний, а они детки бездомные, дикие. Мне то помочь нечем. Решил их за пределы интерната вывести... покормить сладким. Ну не судьба, есть же и боле значимые объекты», - мужичок задумчиво шаркал ножкой и казался таким крохотным, будто он сам маленький ребенок, и в тоже время для окоченелого снеговичка он предстал самим Дедом Морозом, пусть и маленьким. Дети были дикими. Дикими, как создатели окоченелого снеговичка. Хотя может теперь он уже не окоченелый?..

А тем сияющим очертанием на небе оказалась полярная звезда – Вифлеемская, ангел, доведший когда-то волхвов, а сегодня доведший до окоченелого снеговичка своего спасителя.