История о человеке, живущем в тепле и уюте, но под

Далеко-далеко... бесконечно... летела, тяжело взмахивая мощными крыльями, белая чайка. Всё сильнее и сильнее ударял по тельцу ледяной ветер, выбивая остатки сил. Всё дальше и ниже, дальше и ниже тянула её бесконечность. Наконец, лапки коснулись воды и "облачко" скрылось в бескрайних водах средь морской пены. То видел один человек из окошка маленького маяка на маленьком островке, на чьей голове уж виднелась седина, кто уж забыл звучанье людской речи, не слыхал никогда детского смеха, за то сам иногда посмеивался теплому солнышку, освещавшему уютную каморку на верхушке белого отдаленного сооружения, рассыпавшего известь на камни, и старому замку на дубовой двери, к которому давно уж не прикасались человеческие руки. Милосердие моря считал человек тот высшей добродетелью, старый маяк замком, солнце матерью, огромный деревянный сундук, казалось, уже пустивший корни сквозь пол, дедом, а огромную кровать с её мягкими перинами лучшими подругами. Окна открывались лишь при страшной жаре, чтоб пустить пару-тройку свежих порывов ветра, если те пролетали мимо, и тёплых лучиков, заново нагревавших пол, стены, мебель... Теплота равнялась, для человека, жизни. Потому даже в самый лютый январский мороз или в самый страшный шторм, такой, что верхушки деревьев целовали холодную землю, человек, всё равно, жил, как летом, в уютной каморке, где от всякой вещицы так и парило жаром. И только старый замок на тяжёлой дубовой двери всегда оставался ледяным. К нему не смел прикасаться человек, не смел прикасаться обжигающий луч, не смел прикасаться и свежий ветер. Только крепкая дверь позволяла железному томно лежать на себе.

Человек этот любил, чтобы каждая вещица имела своё место. У каждой безделушки был свой домик. Даже сделанный каким-нибудь снежным вечером от скуки бумажный журавлик, коих обычно тут же выбрасывают или "распаковывают" обратно, имел крышу над головой: очередную из множества тумбочек украшал розовенький кукольный домик, выброшенный однажды волнами на каменистый брег, но, на удивление, сохранивший приличную форму, какую подобает иметь каждому кукольному домику. В тот день человек единственный раз изменил своему заточению и всё же открыл окно, несмотря на страшный шторм. Самодельным крючком он подцепил крохотный домик и нежно протащил его в каморку. Море уже отшлифовало, прочистило игрушку, и человеку оставалось только поставить этот дар от природы ль, от судьбы ль, от обеих ль этих сестриц, неважно, на пустую тумбочку около книжного шкафа. Вскоре в домике вместо привычных кукол поселились бумажные журавлики, самолётики, кораблики, крабики, лебеди...

И так любая безделушка имела свою маленькую историю. Потому, без того достаточно крошечная каморка с приходом новых обитателей, мебели, книг, не вмещавшихся в шкафы, становилась всё крошечнее и крошечнее. Но за то всё теплее и уютнее, а это являлось для человека того самым главным.

Шли годы. Человек старел. Вместе с ним старела и каморка. Не знал он ни бед, ни горестей, видел счастье в ранних утренних лучах, будивших его по утрам и в её шуме... Он ещё давно задумывался о ней... И тогда, когда нашёл кукольный домик, и тогда, когда видел заблудившуюся чайку, находившую спасение средь качающейся бирюзы, и когда она била о скалы, навалившиеся особенной крепостью вокруг его маяка. Именно прекрасное Море разложило камни эти, именно она защитила человека от детей своих - балагуров-волн.

На старости лет он взял привычку подолгу размышлять о Море. Тёплая, нежная, ласковая, светлая, свежая, мягкая... она была добра к тем, кто обращался к ней, раздаривала любому свою ласку. Да и все дары её были бесценны: питательны, изящны... каждый из них обладал своей заветной тайной...

Именно такой представлялось Море старику, обитающему на пустынном каменном острове, в тихой уютной каморке на забытом маяке. Старику, живущему в тепле и уюте, но под замком...

Далеко-далеко... бесконечно... летела, тяжело взмахивая мощными крыльями, белая чайка. Всё сильнее и сильнее ударял по тельцу ледяной ветер, выбивая остатки сил. Всё дальше и ниже, дальше и ниже тянула её водная гладь. Наконец, лапки коснулись воды и "облачко" скрылось в бескрайних водах средь морской пены. То видел один человек с окаменелого, брошенного средь морской пучины, острова. Человек, забредший сюда, противостоявший ледяному ветру, пробирающийся сквозь жёсткие порывы. Человек не знающий, что такое дом, с рождения жаждущий свободы, купавшийся в солнечных лучах и дожде. Он был ещё юнец, просто вылетевший из своего гнезда слишком рано. Ни связанный ни с чем, ни привязанный ни к чему, ни понимающий ничего, но повидавший многое. То был человек, обошедший пол света, лазящий по непроходимым опасным джунглям, застревающий в обжигающих песках, покорявший головокружительные горы. Часами наблюдал он из разных уголков земли, какими водопадами разливались облака, не раз слышал, как кричит раненый зверь, и рычит жестокий хищник. Вечно жаждущий и страждущий человек. Молодое тело покрывали шрамы, за то большие глаза светились так, что ночами напоминали звезды.

Свобода являлась для него домом, дом этот жил в сердце его. Сила как основа мироздания, то бишь земля, по которой он ходил, ветер - любимый братец, пекущее солнце, да хладная луна, как отец, да мать. Ни в ком он особо не нуждался, не о чем было ему беспокоиться, лишь бы земля стояла, как стояла. Однако даже самая разгульная жизнь нуждается в опоре. И потому скоро храброе сердце заполонили несвойственные ему грёзы. Он спал, освещённый мельчайшими лучиками далёких звёзд. Во сне он тянулся всем своим существом к ним, к непостижимым светлячкам. Как вдруг небо заменило какое-то зеркало. Бушующее зеркало, игриво искажая красоты неба, лилось, пенилось, вздымалось, утихало, кричало, шумело, ласкало, являлось более свободным, чем он, человек. И тогда он потянулся к ней, к дарующей свободу и силу заблудшим чайкам, дарующей жизнь заблудшим путникам, к Морю. К сильному, отважному, свободному Морю: захочет - убьёт, захочет - придушит, захочет - поможет, захочет - усыпит...

Так и влюбились, человек, живущий в уюте и тепле, но под замком и человек, обошедший планету с рюкзаком в тёплую и нежную, но одновременно с тем свободную и воинственную красавицу Море.

Когда могучая птица чайка вновь оторвалась от морской глади, оба человека воскликнули, обращаясь к сверкающей бирюзе: "О Море, будь со мной!". В ту же секунду ветер замолк, волны больше не вздымались, Море помутнело. Один бесстрашно восседал на краю обрывистых камней, сверкая алмазными глазами. Другой восхищался ею с высоты маяка, приподнимая седые брови.

-Твои волны такие ласковые и тёплые, как невинные барашки, пасущиеся на лугу, как самые нежные перины, на которых не приходилось возлежать даже самому могущественному правителю самой могущественной страны, ибо это ты самая могущественная повелительница! – со всей возможной для него страстью зашептал старик. – Ты ведь даёшь приют слабым, но что они дают тебе взамен? Я же одарю тебя тем же теплом, каким ты одариваешь землю уже сотни лет! Вот увидишь сколько во мне тепла, сколько я могу дать! Никого я еще не считал достойным любви моей, но теперь... Теперь я чувствую себя недостойным твоей любви. Но поверь! Поверь, со мной ты не будешь знать ни горя, ни страха, ни зимы, ни...

-Счастья! – перебил его звонкий голос с уступа. – О, я думал это эхо вторило мне, а оказывается это старикашка пытался выдавить из себя пылкую фразу. Да видел ли он хоть раз барашков на лугу? Или он только их то и видел за всю жизнь, в каком-нибудь далеком-далеком детстве? О, я же ночевал с ними на забытых лугах, был средь них, блуждал с ними по горам! - горделиво задрал голову юнец, продолжая смеяться в лицо старику. - Да знает ли он у кого самые мягкие перины? Да видел ли он чужие перины хоть раз? О да, ты повелительница, с этим не поспоришь. Но любой повелительнице необходим свой повелитель. Так что этот старик сможет дать тебе? Чтобы получить его это самое тепло, нужно навсегда запереть себя на старом маяке. Что обретёшь ты? Нехватку солнца? Ветер забудет тебя, птицы забудут тебя... да ты и сама...

-А этот дерзкий мальчишка хоть раз лежал ни на камнях?! Хоть бы раз дал ночлег другому, или всё только брал и брал?! – стремительно раздался укол с маяка. – О, знает ли он, что такое преданность?!

-Оооо нет, взгляни на меня. Я стою на краю обрыва. В любую секунду, если я того захочу, я рухну замертво в твои воды, а захочу - продолжу жить. Пускай я погибну, за то я буду чувствовать себя счастливым, доказав свою любовь! Я свободен. Ты свободна. И мы останемся свободными вместе! Я силен. Ты сильна. И мы останемся сильными вместе! Мы любим солнце, любим ветер, и будем вместе отдавать честь им! А этот старик хоть раз слышал настоящий гул нашего братца-ветра? Что до преданности, если мы будем свободны вместе, то значит и верны вместе!

-Да о чем он говорит! Ты же совсем оледенеешь от такой жизни. Он будет бросаться в тебя острыми камнями, пока ты плачешь. Да и к чему глупые жертвы бессмысленного юнца?

Они кололи друг друга словами, подобно шпагами, и при каждом этом уколе Море багровело всё сильнее и сильнее. И вот когда вода окончательно сталась кровавой, язык вод разверзся:

- О, люди... Я разделяю все ваши мудрости... Я ценю свободу, также, как ценю и преданность. Я наслаждалась слабостью, также, как и разгоралась в силе. Я люблю тепло, но люблю и холод. Вы же видите во мне только то, с чем так долго прожили сами... другая же моя сторона будет мозолить вам глаза. Пусть вы пытаетесь не замечать её, но с каждым днём она будет казаться вам больше и больше, ревность одолеет вас и вот вы уже заставляете меня избавиться от частички себя. Вы сами принесете себе страдания! Ну соглашусь я стать только твоей, - обратилось Море к старику, - и мы будем радоваться теплу, солнцу, сладкой соли, а закончится тепло, начнется холод, и ты заноешь... вы видели счастливых чаек, но не видели сотни погибших здесь же ласточек.

-А ты, - обратилось Море к юнцу, - разве ты не устанешь от одинаковых бескрайних далей, от бесконечности? Давай будем свободны вместе, но не из твоих ли глаз прольются первые слезы ревности? Разве ты не погибнешь от собственных речей, и тогда мне придется хоронить тебя в мрачных водах?.. Когда-нибудь ты поймешь, что я вовсе не вольна. Море также зависимо от ветра, от солнца, от Того, Кто меня сотворил...

-Невозможно! – вскрикнули оба, каждый о своём.

- О, люди, я же Море! для меня тепло это нечто другое, свобода не та, которой жаждите вы, сила измеряется в большей силе, а любовь... поверьте, моя любовь способна охватить всю землю, даже саму вселенную... - при этих словах одна из волн вынесла на брег два кувшина, полностью заполненных морской водой, - берите, прекрасный странник и мудрый затворник, вам хватит этого!

-Ты думаешь нам хватит ничтожного кувшина? О кто будет любить тебя абсолютно любой? Не появилось еще на свете такого существа...

Тут в водах блеснула маленькая рыбка... игриво подпрыгнула, махнула своим крохотным хвостиком и вновь плюхнулась в воду. При виде крохи море вновь засияло, и казалось, зашептало что-то детское, родное, колыбельное... Рыбка беззаботно резвилась, а как задул ветер, укатила в глубину. Ох, как же ей было хорошо... уютно и свободно. «Я люблю тебя, бескрайняя обитель...» - плеснула напоследок рыбка.

- О, - задумчиво вымолвило Море, как бы перешептываясь с волнами, - лучше дам я убежище маленькой рыбке, которой ценно истинное тепло и истинная свобода, чем двум людям, которые любят тепло, но боятся свободы, или любят свободу, но им чуждо тепло.

В ту же секунду ветер утих. Утихло и море. Только на берегу в глиняных кувшинах ещё пенилась покинутая вода. Тогда человек понял: ему остается жить лишь у моря, самого моря не достоин он.