Слово человека, названного русофобом

Матушка-земля, белая берёзонька.
Для меня — Святая Русь, для других — занозонька
Из популярной песни наших времён.

                Всю жизнь моё обыкновенно распространённое имя подменяют прозвища. Как уж они образуются -  не  возникало у меня  вопроса. Ну зовут – и зовут. Мало ли кого как  даже   из широко распространённых Витек. И значения не предавал изобретательности людей моего окружения, считавших почему-то, что к моим особенностям  больше  подходят прозвища: Седой, Хаур ( производное от Эйзенхауэр!??),  Философ, Профессор, Сержант и, наконец, Степаныч . Это, последнее, держалось три десятка лет   вне зависимости от моего местопребывания. 
                А уж эти вот текущие  года три  от случайных людей узнаю о себе много удивительного. Что мол я талантлив, что мол я мудр, или, опричь того,  дурачок, да ещё блаженный. Ну, со стороны виднее. Я-то обнаруживаю в себе такую с младых лет устойчивость взглядов и представлений, что впору бы задаться вопросом – уж не чурбан ли я вообще, неспособный гибко реагировать на изменения внешней среды. За исключением, правда, возрастных метаморфоз восприятия и телесных реакций.

                Тут-то и подстерегла меня некая новелла.
                Русофоб –так уже назвали меня несколько незнакомых, удалённых, ни разу меня не видавших людей.
                Как говорится – ну и чо?  Как реагировать-то на их взыскательное внимание к моей персоне. Послать бы такого обзывателя по известному русскому адресу, но, до сих пор ещё впечатлительная моя душа как бы протестует.
-Ты - говорит она мне – разберись-ка лучше в себе, чтобы уж потом отреагировать адекватно на возникшие к тебе претензии.
                И чё это ей вздумалось поучать меня  - в мои-то года. Когда же не подрёмывал я в младенческой колыбельке весь свой, более чем полувековой,  период  и трудовой, и общественной своей  деятельности;  а, напротив того, осознанно натворил изрядно чего на белом свете в самой гуще людей -  самых не только биометрически, да этнически, но и социально разных на евразийских пространствах   от и до.
                И вот, что называется, дожил - и во мне самом есть теперь чему указать на некую дремучесть в понимании широко распространившихся нынче понятий.
                А ведь как хорошо бы просто жить просто. Без ковыряния во множестве, затянувшихся было в памяти, твоих переживаний на почве житейских приключений.

                Вот же дедушка-то твой, Иван Андреевич (царствие ему небесное!), едва ли рефлексировал подобным образом. А на земле своей, доставшейся ему от отца по праву естественного приобретения, трудился не покладая рук, возделывая пашню для взращивания плодов, которыми-то только и мог прокормить свою семью. В целую дюжину ртов. Ну, это ты уж себя, землепашец, вини. Кто тебя заставлял так нескромно проводить скупые часы своего досуга, что твоя Екатерина только и успевала вынашивать плоды ночных телодвижений. И ведь никто же тебе не помогал в этом деле: ни из сельской общины, ни самой российской государственности. Эта, последняя, ещё так до тебя доберётся, что не возрадуешься бурно вскипающим смыслам да бедствиям.
                А уж они-то, взбурлив в новых временах пышными миазмами так наборогозили по телам да и   мозгам соотечественников, что ай да ну.
 
                Что ай-то?! Ну да, размышляли ли Иван да Екатерина, стругая очередного мне родственника,  о  продолжении родов русских  во славу далёкой Московии ?  Да уж такие они есть их детки – какими и получались от веку на земле единственной и неповторимой. А бывает она и щедра красотами, да требовательна на труды твои ради в ней выживания.
                Чего уж тут умиляться-то обыкновением,  как  вот той же «белой берёзонькой». Это нынче появилась возможность некоей барышне голосить на радость обывателей, искусно искусственно вскормляемых:
«Матушка земля, белая берёзонька...»

                Неужто её, певунью эту, не теплокровная матушка бережно выносила а, действительно, в капусте нашли, или под берёзой белоствольной где-нибудь, типа, в белой тайге на болотах зауралья?
                Но ведь и как же голосисто-то поёт деваха! А почему бы  ей и не петь –за такие-то преференции? – это не с серпом же в поле жать ниву золотую.
                А  «занозонька» - то при чём при этом? Вроде бы  и так всё чудесно: и цветочки, и пташечки, и любовь – фулл комплит для радости жить.  Занозу-то кому адресуешь, певунья? Уж не для полного ли счастья выходит нам этакий садизм. Но это же в приличных понятиях – извращение называется. Какая уж тут старомодная любовь? Или нет?

                Ох уж эти странные нонешние понятия!
                На этом восклицании и подхожу я к разбору присвоенного мне прозвания  Русофоб.  По простоте своей, делю это слово надвое. Первым  в нём напрашивается корень рус - ский. Это да. Тут всё понятно. Ну, русский – и чо?  Совершенно нейтральное определение. Мало ли каких ещё этносов выпустила на свои пастбища земля изначальная? Безоговорочно преимущественно русской назвать эту общность может разве что бедняга слепоглухой и просто слабоватый на всю голову. Этому-то герою и занозонька вставленная  кому-то другому -  в самую радость. Хотя радоваться бы нам лучше оттого, что болезных среди нас становится всё меньше.  Да вот выходит же так, что любо  слушать про занозоньку всякому – и русскому и не русскому – в наших палестинах.
                Действительно,  с корнем этим проще некуда. Сложнее со вторым.

Фоб.
                Уж не фобию ли имеют ввиду соотечественники, обзывающие меня таким странно составленным словом?
                А ведь фобия же - это беспричинное чувство страха, которое возникает как интенсивная реакция на воображаемый раздражитель.
                Да, к сожалению, человеческая психика преподносит кое-кому и нездоровье. Вот и тех же фобий существует великое множество разновидностей. Некоторые люди, например, беспричинно боятся высоты, глубины, насекомых, животных, даже и людей разнообразных. (Да учёными вообще описано около пяти сотен различных видов фобий)
                Выходит, по строгому определению, что русофоб – это человек боящийся русских. Это что же получается – вроде бы и я страшусь каких-то ипостасей русского.  Конечно-же есть и в моей популяции некое число людей, представляющих опасность для окружающих. Что же – и такое случается. Но плохо, если угроза исходит от объединения опасных существ. Я такое ясно себе представляю, но всё же это не основание к тому, чтобы мне бессознательно бояться своих же соплеменников.  Хотя многолетний опыт сосуществования в нашей среде и наводит на некоторые прагматические размышления.
                Но это уж не из области душевного нездоровья. В реалии же печально что в нашей жизни не фобии, а реальные угрозы исходят даже из песенок про любовь среди цветов под соловьиные трели. Тем более что на сей раз «занозонька» эта не раз и не два воспета  во много повторённом припеве, становясь как бы ведущей  темой современности,  находящей горячий  отклик в душах россиян.

                А вот это уже реально серьёзная проблема.
                Я-то здесь причём?
                Что же ты, русофоб этакий, так спешишь отнекиваться; уж не потому ли что и у самого рыльце в пушку; не потому ли что и сам бывало вовсю глотку горланил строевую песню твоего взвода? Как «все должны мы Неудержимо Идти в последний смертный бой!». Ведь «Мы раздуваем пожар мировой».  Потому что наша «армия всех сильней!»
                Не думайте ли вы что про это воспето только лишь для красного словца?
                И я, вместе со своими товарищами однажды - во дни приведения нашей части в состояние боеготовности наивысшего уровня  -  запросто так расположился  вленинской комнате, чтобы под диктовку офицера политодела написать заявление с просьбой направить меня с крайнего северо-востока Евразии в самый центр Европы для защиты социализма в одной из стран  нашего прогрессивного лагеря.
                Рука моя уверенно выводила буквы диктуемых слов.  Да и что бы ей и не быть твёрдой, когда  всего полгода назад вовсю шуровала она написанием отличного дипломного проекта на тему производства буровых работ с целью предварительной разведки месторождения  полезного ископаемого в пределах Дебинской зоны уранового оруденения.
                И вот, сидя за письменной просьбой повоевать,  уж не  «штык сжимали мы своей мозолистой рукой»  но  самую реальную мегатонную занозу держали приведённой в боевую готовность в подземелье за окнами нашей казармы. Самым предметным  конкретным мечом ядерной триады, недвусмысленно навострённым на объекты Западного побережья Америки.
                Пожару тут если и бывать, то уж сильно неслабому.

                Сознаюсь, однако же, что похеру мне были и тогда те завоевания типа социализма. Ясно же ведь что помыслы  всех моих товарищей, авторов заявлений в политодел, больше занимали пышные социалистические евродевки - покруче чем сопливые ноздри здешних северных оленей, о которых через каких-то два года так эротично рассказывал, восседая на нарах в балке под горой среди тундры, мой помбур, старый извращенец Колька Смык. Адресовал же он эти свои поучения  при мне молодому моему товарищу – будущему  «Заслуженному работнику культуры Российской Федерации».

                Полвека минуло с тех достославных дней.
                Неужели к теперешним же временам так переродился род людской, что элементарные житейские помыслы из былых примитивных дедовских массово заместились в народных массах возвышенными интенциями противоестественных глубоко патриотических заноз?

15.09.2025 21:39

Постскриптум

                Мне надо было предполагать реакцию читателей на эти мои размышления о русофобии. Но, видимо действительно, неизбывен мой душевный изъян, не оставляющий мне места обидам. Просто такого чувства для меня как бы не существует.

                Когда в детстве меня время от времени поколачивали соседские мальчишки, я - можете себе это представить - плакал. Но не от боли и унижения, а от неосознанном пока провале стратегии распространить на драчунов свои представления о дружеских и даже братских отношениях. Это так было бы естественно, ведь между нами нет ничего, что было бы источником вражды. Но вот случалось же…
                Никаких радикальных выводов не делало из этих – редких, надо сказать -  эпизодов моё существо, кроме как крепнувшей мотивации к справедливости, порой, мы видим, опрометчивой и малопривлекательной в стороннем мнении.

                В продолжении всей моей жизни эта непрактичная мотивация к справедливости не раз испытывала на крепость прочие мои мотивации. Порой эти испытания представали серьёзными и даже трагичными. Но только уж теперь я не плакал, а твёрдо стоял на своём, впрочем, без вызова к окружающим, чем и возбуждал кое-кого из них до крайности, как социальный идиот. Их попытки прессануть меня были чувствительны, но малорезультатны. Каким-то образом вроде бы я оказывался победителем.  Даже если для этого нужно было отступить, уступить и даже бежать от ристалища. Тогда некоторые из них, проникаясь сочувствием, намекали при случае на то, что я, дескать, обижен. Тоже мне – психоаналитики!      При чём здесь мелочная обида, когда речь идёт о справедливости. А ещё добавим - о чести и достоинстве человека, как меры всех вещей.


                Нынче, правда, с этим напряжёнка. К безбрежным психоаналитикам добавились оголтелые патриоты.  Эти, как обкормленные аматеры (зомбированными их назвать было бы неприлично) инакомыслие отвергают безоговорочно.

                Ну да есть в нашем народе и способ адекватного на них реагирования. Можно бы выразиться изящно, но этак даётся ещё один повод и для сочувствия, да и презрения к страдальцу справедливости. Не могу себя избавить от наваждения, которое из глубины полувека наводит на меня своей сентенцией один молодой помощник бурильщика по имени Валерка.

                Нас тогда проживало в балке на 21 квадрате площади восемь рыл. А во время сильно уж разгулявшейся пурги, когда работать на буровой было невозможно, к нам приходили гости из балка другого. Вот мы и наши дружественные собаки развлекали себя, чем могли. Чаще всего разговорами на житейские темы времён проживания на Материке, где, как известно, нравы у населения несколько иные, чем в диких краях.

                Вот Валерка-то  этот с высоты второго яруса наших нар и провозглашал своё наболевшее:
-Да я их в рот манал и говном голову мазал.

                Образность этой тирады -  и правду несколько экспрессивной, но тем не менее довольно широко употребляемой в народе  - как нельзя точнее корреспондируется нынче с контекстом предполагаемой моей обиды на знатоков фобий и пристрастий относительно свойств великорусской идентичности.