На траверзе любви

   

         Владимир  Вещунов
               
                На траверзе любви

                Рассказ



   Крутой извилистый спуск с сопки в распадок злопамятные зятья нарекли Тёщиным Языком. В погожую погоду по этому «серпантину» осторожно сползали и заползали на сопку машины. Ночами всё окрест грохотало от покатушек фронтменов. «Шумахеры» на «сверхзвуковых» японках накручивали по крутизне слалом. Особым шиком считался подобный слалом после тайфуна. Размичканная, угробистая «змеюка» швыряла покатушников по склонам сопки. Многие калечились. Иные гибли. Венки скорбели на местах гибели.
   Нормальные водители на Тёщин Язык после тайфунов не совались: мёртвая зона!

   Гром во громе. Треск молний, разрывающих чёрное полотно ночного неба. Заколебалась земля. Тектонические сдвиги подняли в океане гигантскую, десятиэтажную волну. Цунами сорвало с якорей суда на рейде. Разбросало каботажный флот, слизало яхты, гаражи с моторками. Всё это мощный отлив унёс в открытый океан.
   Лавина цунами влетела и в тихую бухту, где вовремя ошвартовался плашкоут Андрея Перегудова. Лишь мёртвая зыбь изрядно потерзала грузовой «плот» с четверть футбольного поля. Плоскодонное судно тряслось, как в лихорадке, вот-вот со скрипом развалится на части. Матроса колотило вместе с ним. Он перетерпел эту дикую ночь в крохотной каютке и утром сдал вахту напарнику.
   После такой встряски и «тёщины языки» ему были нипочём! Благополучно спустился на своей колымаге «тойоте» с автомогильника Иокогамы
   Языки оползней наполовину перегородили шоссе Тигровой пади. Столетие тому амба царствовал здесь, в таёжном урочище. Ныне хозяйничали заводы и комбинаты: ЖБИ, ДСК, автобазы. Ближе к заливу были «разлинованы» номерные улицы: Портовые, Корабельные, Морские… Далее громоздились пакгаузы, жирафами высились портовые краны. Между доками у пирсов на приколе стояли сухогрузы, контейнеровозы, сейнера, морозильные траулеры.
   Днём и ночью в два встречных потока мчались по рабочему шоссе машины. Наиболее крутые шпарили по «языкам», сравнивая их с асфальтом. Но в одном оползне увяз «мерседес». Автоледи в летах, в клетчатом кардигане,  безнадёжно голосовала, чтобы кто-нибудь остановился, помог. Тщетно!..
   Перегудов вылез из машины:
   — Здравствуйте!
   Женщина непонимающе посмотрела на парня в матросской куртке, вздохнула, подняв палец кверху:
   — Как небо низко!
   Казалось, весь мир помутился у неё в глазах. Битый час промаячила на обочине с поднятой рукой! Никто не остановился!
   — Здравствуйте, я Андрей! — приветливо произнёс он. — Садитесь в мою машину, там теплее
   Помог ей сесть в «тойоту» и принялся сапёрной лопаткой откапывать, освобождать «мерс» из плена.
   — Сколько я вам должна? — наконец пришла в себя дама после освобождения. — Никто не остановился! Бесчувственнее камня! А вы… Такую работу проделали, выручили. Спасли, можно сказать. Не стесняйтесь, сколько?..
   — Да что вы?.. — обиделся Андрей. — Ничего вы мне не должны. Я рад был помочь вам. Сколько раз Господь помогал мне, и люди!
   От доброты человеческой у женщины хлынули слёзы. По-детски шмыгая носом, она промокнула платочком слёзы. От волнения у неё перехватило дыхание. Не в силах вымолвить слово, со слёзной благодарностью посмотрела на доброго парня и села в машину.
   Да-а… Сколько раз помогал ему Господь, и люди!..

   Служил Андрей в погранвойсках. Гонял с погранцами на сторожевых катерах япошек. Их браконьерские шхуны нагличали в наших водах. После службы рыбачил на судах прибрежного лова. Мэрээски, малые рыболовные сейнера, вечерами возвращались в родную бухту, снабжая сайрой местный рыбоконсервный завод. Разносортицу: камбалу, краснопёрку, сельдь, корюшку-зубатку — рыбаки с палубы с удовольствием бросали на пирс. Посельчане набирали полные пакеты свежерыбицы.
   В таком праздничном священнодействе непременно участвовал Андрей. В рыбацкой робе, по-богатырски возвышаясь над пирсом, с задором плюхал на него рыбины.
   Среди даров моря попадались сельдевые акулята. Сорванцы накалывали их на палки-пики и носились с «акулами» по посёлку.
   Аппетитный запах жареной камбалёшки окутывал Рыбачий. Радивые же хозяйки готовили деликатес: фаршированную краснопёрку в рыбьем чулке.
   Как-то в конце мая среди сборщиков рыбного «урожая» на пирсе Андрей заметил Нину, одноклассницу. Присев на корточки, девушка собирала в пакет рыбу. Шаловливый ветерок играл прядкой русых волос и обнажил плечо. Она поднялась. Курносая, в ситцевом платьице, тонкая, хрупкая. Девчонка девчонкой. Увидев Андрея, помахала ему рукой и скрылась за пригорком.
   Скромница, хорошистка, неприметная. Поглядывая на девчат, Андрей и не замечал её. А тут!.. Поздний вздох.

   Вскипела путина. Андрей перешёл на морозильный траулер. Рыбразведка радовала огромными косяками сайры. Тралили денно и нощно. Однако сердце Андрея всё чаще отвлекалось на то мгновение мая, которое виделось прекрасным…
   Ласковый майский вечер. Играли зарницы. В отсветах их словно оживали окружные сопки. Блистала позолотой, как рыбья чешуя, морская зыбь. Неведомая радость… Сердечность струн трепетание. Долго не мог уснуть…
   В течении звёзд сияло девичье плечико. Манящее, дразнящее… Попытался тушить юношеские  пылающие вожделения. Красота души краше красоты тела. А что он знает о Нине?.. Можно такое навоображать!.. И всё-таки она какая-то милая… Учились вместе, живут в одном посёлке — и вот любовь с первого взгляда…
   Отдыхая на палубе, ощущал течение звёздного ветра. На траверзе любви. Рыбачил, ходил по земле, а сердцем жил на небе. От майской влюблённости до сего часа, оглядываясь на недолгий прошлый путь, душа замирала. Нина… И жизнь, и дыхание…
   Сойдя на берег, встретил Ритку, одноклассницу, спросил про Нину. Ехидно хмыкнула, поджала губы: неразделённая её любовь — Перегудов.
   — Какая из неё рыбообработчица! Худючая! Нам вкалывать приходится, рыба костистая, руки поранены… Подалась в порт: мир посмотреть и себя показать. А показать-то особо и нечего: серая мышка. Я не по;няла, почему ты о ней спрашиваешь? У вас вроде ничего не было. В порту женихов поболее. Морские офицера;, капитаны! Такое сокровище — и не замужем! Матросня — народ аховый! Поматросят и бросят. Поспешай, пока не залетела твоя Ниночка!
   — Почему моя? — с неожиданной радостью спросил Андрей.
   — Вижу, по глазам вижу. Какая-то Матросская у неё, или Морская какая-то. Но чётко помню: дом 5, квартира 55. Мы с ней подружки всё-таки! Не заблудись!

   Небо дышало любовью. Розовое утро раскрылило паруса, тугие в свежем сентябрьском ветре. С небесной резвостью чайки увлекали в волнующую даль, в портовый город, где жила Нина…
   Радовался денёк, когда Андрей начал поиск. Обстучал, обзвонил семь квартир в пятиэтажках на Матросской. Тщетно!.. Морские находились на другом конце города.
   Багровобрюхие тучи, начинённые молниями, грозой не разразились. Лишь в отдалении за сопками добродушно проворчал гром. Латунь залива в последних лучах заката. Свинцовая вода, зябкий рыбачок с дрожащей удочкой на берегу…
   На землю будто опустились облака. Такой сгустился непроглядный туман. Мир словно укрылся от Андрея ватой. Ничего не видно вокруг: ни людей, ни домов. Звуки тоже застревали. Что-то было там, в гуще тумана, а что и где — не различить.
   Боясь потеряться в этой безмерности, остаться без людей, Андрей убедился, что стоит на тротуаре, и больше не сделал ни шагу. Время ещё детское, кто-нибудь да появится.
   Седой туман… Потрогал волосы. В шестнадцать лет пронзил их седой волос. Нина заметила. Весь десятый сопереживал Андрею. Мать умерла. Один остался. Родная тётка, детная, из мазанки перебралась в его однушку. А он перебрался на сейнера. Вот так возрастал и укреплялся. И вот увидел Нину. Истосковался. Пришла пора — влюбился. Нина…
   Прошёл мимо странный человек: короткие курчавые волосы, на чёрном лице блестели белки глаз. Столько тоски скопилось в них, чужой, непонятной. Казалось, она вызвала тоскующий корабельный крик, пробившийся с моря сквозь вату тумана. Андрей вздрогнул. И от странного лица, и от нездешней тоски, и от раздирающего стона кораблей. Устыдился своей слабости: совсем скис. Вот у негра, видно, горе так горе. Захотелось броситься следом за ним, утешить, подбодрить брата-человека: всё будет о ;кей! Но куда сунешься в эту сумрачную мглу?
   Промозгло, зябко. Утро сулило радостный день. Но то в Рыбачьем, там климат совсем иной. Ветры с океана гоняют туманы. Рыбачий южнее, теплее. Здесь же в распадках, между сопками, у каждого района своя погода. И вот лежбище туманов — Гнилой Угол.
   Морось въедливая — а он в футболке. И ноги не держат, спать нестерпимо хочется. Упасть бы в каком-нибудь тёплом углу! Сил нет. Шагнул. Как идти в этой непроглядной гуще? Невольно взмахнул руками, как бы силясь разгрести туман. Слепо пошаркал, ощущая твёрдый шероховатый асфальт, спотыкаясь о бровку тротуара. Поднялся на бетонную площадку. Упёрся в мозаичную стену, показавшуюся обледенелой. Это была автобусная остановка! Продрогший, забрёл в павильон. Застыл, не в силах более двигаться.
   — Что, ночевать негде?
   Вздрогнул. Из угла павильона вышел бомжеватого вида мужик:
   — Крен и ноль футов под килем! — прохрипел незнакомец и вскинул руку к подошедшему автобусу: — Ну вот, как по заказу! Поехали!..
   Виктор Быков жил  в пятиэтажке метрах в ста от моря. Шум прибоя с шипением пены слышался так близко, что казалось, море вздыхало под окнами. Будто оно совсем недавно побывало в квартире. Оставило после себя небольшой беспорядок. Развесило  на стенах чёрный черепаший щит, окованный медью штурвал, отрез рыбацкой сети с пенопластовыми поплавками. Разбросало на подоконниках и шкафах засушенных ежей, клоунистых звёзд; дракончиков с раздутыми, словно крылья, жабрами; ракушки каури, похожие на крапчатых букашек; известковые раструбы раковин, «заиндевелые» кустики кораллов. Расставило по углам деревянных папуасских пузанчиков-божков с копьями. Виделось хождение хозяина по морям-океанам до последней земли.
   Спотыкаясь о разбросанные на полу кокосовые орехи, Андрей разглядывал заморские диковины. Ему, прибрежному рыбаку, не доводилось ходить так далеко, до южных морей.
   — Амба! — оборвал его экскурсию хозяин. Сгрудил на край кухонного стола немытую посуду. Разлил из початой бутылки водку по стопкам: — За тех, кто в море! — Подвинул гостю закуску: вскрытую баночку горбуши. — Холостякую. Моя Елена Прекрасная в море, на плавбазе рыбообработчицей. Я на бичу пока. Мой СРТМ на приколе, в доке. Ах, да между первой и второй чайка пролетела!.. Я бездомность о как чую! По очкурам помотался. Детдомовской закваски!
   Да, крепкой закалки Виктор Быков! Ёршик рыжеватых волос, обветренное лицо, худощавый. В футболке — и даже не продрог в «ледяном» павильоне!
   — Крепко ты, юнга, промёрз! Никак зыбь твою водчонка не уймёт. Ну что ж, не пьянства ради, здоровья для!
   Словно солнышко прокатилось внутри. Осоловел Андрей после третьей. С блаженной улыбкой смотрел на Виктора, как на спасителя.
   — Для человеков Сын Божий сделался человеком. А уж тем паче человек должен быть человеком! — Видя благодарные глаза парня, дружески похлопал его по плечу. — Надейся на добро, и оно не задержится. Иные умирают от страха бед и прочих тягот здешней жизни. Пребывают в прискорбном положении до сумеречного сознания. И сердце чернее ночи. Жалуется мужик Богу: то плохо и другое; на работе, в семье нелады. «Одно мне скажи, — спрашивает Господь, — продлевать будем?» Так что избавь себя, Андрюха, от суетного сетования. Нападает банда передряг. Говорю: «Бог и я сильней тебя!» Отстаёт. На тонущем корабле все верующие. Божие приходит само собой туда, где чисто.
   Андрей кивнул на телевизор — в сугробе пыли.
   — В знак протеста! — посуровел Быков: — Зрелищные девахи в присущем образе. Рекламная дичь: «Россияне начали чаще стричь своих кошек… Простипома, хек, чавыча, треска, горбуша и другая камчатская рыба — в кинотеатре «Россия». Съешь меня, порадуй свои вкусовые сосочки!» И следом — «Памяти павших будем достойны!» Кощунство! Дворцы элитчиков выглядят роскошно, а внутри полны мрака. В самовеличии они перестали считать себя людьми. Суперы-пупыри.  Невзрачные хижины исполнены света. И светлых снов. Давай укладываться. Заболтал я тебя. Давненько ни с кем не делился. Ладно, не будем копаться в слоноведении! Ну их. Здоровье приходит от добрых мыслей и добрые сны. — Он заботливо уложил Андрея на полу: — Спокойной ночи, юнга!
   Ещё в автобусе, познакомившись, Быков добродушно нарёк Андрея юнгой.
   Славно чувствовал себя Андрей. Благодатный человек Виктор. Презирает страхи бед этой непростой жизни и посмеивается над её благами. Верующий, отверз Андрею целое небо.
   Однако делиться с ним о поисках Нины парень не стал. Безрассудным бы показалось его путешествие.
   Боль и сладость неведомого ожидания томили. Грезился чудный образ… Нина… Юное, бедное сердце истомилось, истосковалось по любви. И красивости в думах были жизненными, пережитыми, выстраданными.
   Вскрикнул. Кто-то толкнул в бок.
   — Крыса!
   Проснулся Виктор: — Капитан на корабле знает всё, но крыса знает больше. И это знают все моряки. Не ожидал я от тебя, юнга, такого перепуга! Алёнка решила с тобой познакомиться, черепашка. Днём спит, а ночью гуляет. Не смеши меня. Спи!..
   Из-за алеющих вершин сопок заблистало утро, разгорелось. От брызжущего светом залива Андрей зажмурился. Сердце простиралось в бесконечность. Вознесующая полётность. Неведомая радость! Отчего?..
   — Лепота! — приобнял Андрея Виктор, любуясь красотою за окном. — Куда, юнга, путь держишь?..
   — Землячку ищу. Семь Матросских обошёл…
   — Да-а… Странная у нас география. Фантазии первопоселенцам не хватило: семь улиц матросских, пять Портовых, шесть Линейных, четыре Корабельных, три Морских…
   — Вот-вот! Нина на какой-то Морской. Дом пять, квартира пятьдесят пять.
   — С чем и поздравляю, юнга! Первые две — трёхэтажки. Стало быть, твоя Нина живёт этажом выше!
   — Такого не может быть! — потрясённо прошептал Андрей. — Подбирает меня незнакомец, окоченелого, на остановке, потерянного. И в доме его — Нина! Невероятное стечение обстоятельств. Доброе, счастливое!
   — Тихий Дух сверху управляет нами, а не стечение обстоятельств. Благость проникает сквозь завесу видимого и осязаемого. Видимое временно, невидимое — вечно: вера, надежда, любовь. Лети к своей находке, счастливчик!..
   Проникший в сознание чудный образ предстал ещё более дивным. Желанным. Нина!..

   Дама остановила «мерседес» возле придорожного кафе «Фрегат». Войдя в него, села за столик и заказала кофе «глиссе» и пирожное.
   Официантка ушла с заказом на кухню. Там послышался раздражённый голос:
   — Сколько раз я тебя предупреждала! А тут ещё цены подскочили, аренда выросла! Вот мой ультимат и последний срок!..
   Раздались упрёки:
   — Да вы же видите: она в положении! Ей нельзя волноваться.
   — Дайте отсрочку!
   — Ладно, — смягчился суровый голос. — Даю неделю. Если не заплотите, съезжайте!..
   С заказом на подносе официантка вышла из кухни, понурившись. Дымился ароматный кофе, пряно пахло пирожным. Встретив вопросительный взгляд посетительницы, официантка вскинула голову, улыбнулась, словно и не тяготили невзгоды. Приветливая, милая девушка. С едва заметным брюшком. Облик чистоты.
   Плату дама подала банкнотой в сто долларов. Девушка ушла за сдачей. Вернулась — дамы не было. На столе под салфеткой лежали четыре банкноты по сто и записка: «Сегодня мне помогли, и я помогаю вам». Девушка выбежала из кафе. И увидела лишь отъезжающий «мерседес»…
   Дома она прижалась к мужу и поцеловала его руки:
   — В цыпках они, Андрюша, как у мальчишки. — И подала ему свёрточек с деньгами и запиской.
   — «Сегодня помогли мне, и я помогаю вам», — с чувством прочитал Андрей. — Рука богатой — на благодеяние. — Милея всей душой к жене, он обнял её: — И мы с тобой, Нинуль, неизмеримо богаты!
   — Богаты? — удивлённо спросила она.
   — Да, Нинок, богаты! Любовью! Как просто и назидательно сказывал мой старший друг Виктор Быков: просветлённый любовью человеческий дух внемлет благости и чуток к горестям нуждающихся в помощи, в доброте. Помогающего человеку в нужде Бог жалует добром. И наша победа — Божия. И он оставляет нам радость!