Миллионка

                Владимир Вещунов

     Миллионка

        Рассказ


   По горбатой улице трамвай мотался из стороны в сторону. На переднем сиденье в бейсболке козырьком назад — рэпер, япона мама! — гнутой поганкой торчал несовершенно взрослый хиляк. Гамзяков никогда не садился в людном трамвае, даже если ноги в беготне-суетне были стёрты до колен. Присаживался порой в полупустом, чтобы не мозолить сидящим глаза. И то косился на дверь, готовый вскочить и уступить место всякой женщине, пожилым, детным, инвалидам. Сикушки и сикуны, навроде этой бледной поганки, у которых ни одна ягодица не дёргалась от стоящего рядом старичья, раздражали  Гамзякова. Не одну юную задницу растряс он, ратуя за справедливость. Но понятие это в обществе на рыбьем клею зашаркалось в труху,  как минтай на тротуаре. Добродетели  становились пороками. «Чо вы к мо;лодежи цепляетесь?!» — обламывали Гамзякова те, за кого он заступался. И после этих обломов задвинул на всё комод: а-а, пошли вы все к мемене фене, мне до балды!   
   — Иди сюда, баушка! — вёрткая бабёнка в самовязаной жилетке пробурила перед старушкой с лыжной палкой без кольца проход. — Садись, бабуля! Эй, парнишка, посади баушку!
   Но юнец и не шелохнулся, лишь презрительно-жвачно повёл челюстью. Не выдержал Гамзяков, требовательно похлопал его по костистому плечу:
   — А ну, вставай!
   Тот передёрнулся весь, тяжко, раскорякой, точно с мешком картошки на горбу, поднялся и ощерился крысёнком: вот-вот кинется на грёбаного нудака!
   Гамзяков, щуплый, с жидкими усиками, в упор, как хищнику на таёжной тропе, вперил взгляд поганцу в замороженные банки. Дохлец по-старушечьи зачастил челюстью, гоняя жвачку, и заработал острыми локтями, пробираясь к выходу.
   — Ничо, постою! — завыламывалась бабуленция, вся смущённая из себя, неловко продвигаясь к освобождённому сиденью. — У меня ведь три ноги: две свои маломальские и ещё одна, покрепче! — стукнула палкой.
   Пока она мылилась, навьюченный «лось» скинул мешок на законное бабкино место и бухнулся рядом. Отдышался и начал заливать о камчатских страстях:
   — Вулканы у нас частенько говорят — Ключевская сопка, Шивелуч. Ко взрывам в их кратерах мы привыкшие. А тут на днях из Ключевской лава двинула двумя языками к Ключам и Козырёвску. Пеплом всё занесло в радиусе семьдесят камэ…
   Гамзяков представил драконий язык о двух концах, выползающий из преисподней. Взял мешок камчадала, водрузил ему на колени и посадил старуху.
   — Мать, куда ваучер загнала?! — гаркнул ей в ухо камчадал.
   Разорвал пакет поп-корна, выпустив сладковатый, прогоркло-жареный душок. Всему трамваю сын и брат, во-парень, казалось, будет пригоршнями одаривать пассажирскую родню поп-кормом. Но он запустил «граблю» в пакет — и залепил ладонью рот, смачно хрустя попками.
  И никто не возмутился, не шикнул на этом хамском пикнике.
   — Ма, уда аучер агнала? — сжёвывая слова, переспросил шутник.
   — Пущай лежит, сынок. Есь не просит. Мене дочка; с плавбазы ко дню рождения аж пять тыщ прислала!
   Любимец публики шутковал, подначивал бабку; та в духе деда Щукаря заливала, потешая публику.
   Водительша громыхала, сгоняя с рельс путавшиеся под колёсами инотачки. Они, стаей, плотно обложили трамвай. Одна из них, матёрая, нагло тёрлась о трамвайный бок. Точно зубы отбивали чечётку — тараторил в «тойотной» утробе рэп. Из неё каскадёрами пялились два бритоголовых качка. Их лапы в перстнях-болтах тянулись к белокурой девичьей головке, кокетливо покачивающейся на изящной шейке в открытом окне. Мисс трамвая на инвалидском месте вызывала у Гамзякова такое же раздражение, как и мистер мешочник, за которым она царственно восседала. Гамзяков резко задвинул мутное оргстекло окошка. Голубенький благодарный голосок спасённого ангелочка. Двуствольный выстрел прицельных глаз в заступника — будто зловещая тьма свистит у его виска. Другая тварюга ребром ладони чиркает по своему горлу — по горлу чмошного усатика. Он закрывает окошко и возле скукоженного шутника-камчадала. Кто-то возмущён подонками, а кто-то и усатиком: такая духота, а он окна позакрывал!
   Амбалы в полном приколе: лапают стекло, плющат задницами морды; под улюлюканье и гиканье пистолетно расстреливают пальцами трамвай, людишек в нём. Пока пальцами… Гамзяков принимает выстрелы на себя. Его самопожертвование озлобляет толпу, он для неё всего лишь клеймёный неудачник, прокажённый, он заразит бедой всех. Вон как гонят и травят его качки! Как волки зайца. Наверняка прикончат. Не повезло парню!..
   Пробка. Глухая. Один из трюкачей ловко выпрыгивает из окна машины. По-хозяйски, эдаким богатырём, приложив козырьком руку, оглядывает застывшее в смоге полуденное автостадо.
   — Надолго! — выплёвывает с матерком и принимает решение: — Бум брать!
   Ещё двое бритоголовых валко вылазят из «тойоты» и харкаются по сторонам от выхлопного чада. Колотят кулаками в кабину трамвая, чтобы водительша открыла дверь. Вагоновожатая, крутая тётка, на всю улицу по-боцмански поливает в матюгальник шакальё.
   Гамзяков, готовый к самому худшему, словно держит сердце на весу, утишает. Неприступность вагоновожатой делает и его неприступным. Он никогда не умирал и не умрёт сейчас!
   Но пассажирам отчаянность водительши не придаёт мужества. Они отдали тщедушного усатика на заклание и смотрят на него как на смертника. И он уже обречённо горбится под фасеточным взглядом толпы. Камчадал, как тонущий, судорожно мнёт свой спасительный мешок. И Мише Гамзякову хочется зарыться мышом в мешке. Мише — мышом в мешке. Смеху полные штаны!
   Гангстерские очки клацнули о стекло перед Михаилом, как в боевике. Но ему не страшно. Он — не мышом шебаршит в мешке! В упор, прострельно, смотрит в умбро-тёмные очки.
   Кабан вдруг крутанулся, озираясь. Из воронёного «мерса» разом выклюнулись кепки-аэродромы; точно во;роны, закаркали хозяева жизни кавказских кровей и в разлатых пиджаках налетели на других хозяев жизни.
   Началась пальба. На стекле перед Гамзяковым вылучился паук с дыркой вместо брюха. Давя друг друга, пассажиры повалились на пол. Вагоновожатая, поддав под зад «патролу» и протаранив «бээмвэшку», прорвалась сквозь пробку и без остановок погнала трамвай к конечному кольцу.
   Гамзяков выпулился из трамвайного фарша в барахольную кучёшку коробейников Те  с ужасом шарахнулись от него. Он невольно провёл ладонью по лицу — оно было в крови! Сразу видно, что он  — из горячей точки. Наверно, пуля-дура зацепила. Гамзяков вытер платком лицо и браво, как и подобает участнику боёв, зашагал к маршрутному «пазику». Герой!

   Сгоряча пробыл «героем» недолго. День на срезе чёрным отливал. У самого горла — чёрное небо!.. Ужаснулся. Как же выдрался из давешней адмосферы?.. Вот властным голосом и взглядом сбивает рэпера с трамвайного насеста. Вот в упор сминает свинячьи глазки бритоголового. Он — слабачок Гамзяков!..
   Маршрутный «пазик» гудел от «военных сводок». Пассажиры возмущённо требовали от мэра — будто он мялся среди них — немедленно вытурить из города всех хачиков.
   Набив брюхо пассажирами, маршрутка сыто отрыгнула выхлопом и дёрнулась раз-другой для утруски содержимого. Михаилу чуть не заехал в зубы загорелый локоток. Женская рука едва дотянулась до облупленной перекладины, и судорожно прилипла к ней побелевшими кончиками пальцев. В теснине Михаил не видел девушку, но ощутил её напряжение: вытянулась стрункой, привстала на цыпочки — лишь бы не мотаться на ухабах и поворотах. Таких страданий мученице не вытерпеть и минуту.
   — Держитесь за меня, — осторожно предложил Михаил, дотронувшись до локотка.
   Осторожничал он неспроста: раз так же обеспокоился об одной страдающей дамочке, дурнушке к тому же.
   — Что вы ко мне пристаёте?! — взвизгнула она на весь автобус, точно её, такую раскрасавицу, насиловали…
   Эта же, затёкшая уже рука, с трудом отлипла от перекладины и стеснительно и благодарно легла на плечо Михаила. Прикосновение нежной, как майское утро, ладони…
   Вот это поездочка! Гамзякову скоро тридцатник — а только ныне свершилось взросление, возмужание: властный глас, твёрдый взгляд! А до сей поры…
   Ещё в школе, когда классная выявляла воришек или террористов, подкладывающих на учительский стул кнопки, Миша чувствовал себя без вины виноватым: краснел, прятал глаза. Если же на него смотрели в упор, тушевался, от неловкости вертел головой, глазёнки начинали бегать, как у последнего мошенника. На остановках, когда трамваи стояли окна в окна и пассажиры пялились друг на друга, Гамзяков изучал потолок или спины соседей. Не раз пробовал держать взгляд, но ломался. И вот — чудо!..
   Он с нежностью погладил погончик ковбойки, ещё хранящей пряный запах девичьей руки… Анжелы…
   Для седьмых бэков, 7б, она была Жела. Для Миши — изящная, хрупкая, с едва заметным милым пушком над верхней губой — графиней.
   Анжела Ильинична только что окончила географический факультет пединститута и в бэковском содоме казалась пришелицей с тихой райской планеты.
   Мишаня к тому времени уже начал поглядывать на девочек. Отличницу Телегину, ясно море, все звали Телегой. Он уменьшил её до Тележки, но она окатывала «уменьшителя» холодом  своих голубых очей. Смахивала на певицу Ани Вески. Такая же белобрысенькая, курносенькая, худенькая. А вот голос не певичкин, с изъяном. Зато очи!..
   Подначивая, Мишаня всячески «играл» её именем: Алёнка, Аленькая, Лёнка, Лён. Когда же «доигрался» до Алёши, Лёньки и, наконец, до Лёхи — схлопотал сладчайшую мазохистскую пощёчину.
   Свидетельницей этого «объяснения» оказалась Анжела Ильинична. Шлепок отозвался в ней сладостным выстрелом. Потирая изящные ручки и чуть ли не аплодируя «шекспировской» сцене, постаралась удалиться незамеченной.
   Застенчивого паренька она называла Михаилом, ставила ему необыкновенные четвёрки с плюсом. За такое внимание ему было неудобно, и он старался «реабилитировать» себя перед бэками. Озорничал: вставлял в ноздри «бычье», брелока, кольцо; в чубчике накручивал «папильотки» из промокашки… Анжела с улыбкой утишала расшалившегося любимчика, накрывала своей узкой, нежной ладошкой его руку. Блескучий чёрный шёлк её волос ласкал пылающую щёку Михаила. К концу учебного года она забеременела, стала ещё миловиднее. И Миша ревниво переживал за неё: руки мужа её, кавторанга, были костистыми, судорожно-цепкими, как у записного дуэлянта. Нежная Анжела…
   Симпатия её к Мише передалась и Алёне. Гамзяков стал для неё уменьшительно-ласкательным Мишуней. Когда он выходил к доске, она смотрела ему прямо в глаза. Всё обмирало в нём. С неизъяснимым восторгом они оба ухали в какую-то небесную бездну и выныривали из неё всяк на своё место в классе со сладостной тайной на двоих… Наверно, чтобы твёрдо держать взгляд, надо любить или ненавидеть.
   И однажды Алёнка, как Анжела, положила свою плавную, певучую руку — она играла на фоно — на руку Мишуни. Он тогда залез в гардеробное окно помочь ей, дежурной, выдавать школярам пальто…
   И вновь Анжела Ильинична оказалась рядом. От этого жеста влюблённости Телегиной и Гамзякова тень коснулась её милого личика. Но она тотчас смахнула эту «вуальку» изящной ручкой…
   Гамзяков погладил погончик ковбойки, словно погладил свою «пряную» память…
   Не сложилось у него с Алёной. В голову её запал идеал в образе Софьи Ковалевской. Она с восхищением рассказывала «темноте» Гамзякову о своей героине-феминистке, о её эмансипации, что она была одержима математикой. Первая женщина — член-корреспондент Петербургской Академии наук! И это при дискриминации, когда не было доступа женщинам к науке!..
   — А потряшающее научное доштижение Шофьи Вашильевны! — втолковывала «тёмному» Мишуне величие своей кумирши Телегина. — Решение жадачи о вращении твёрдого тела вокруг неподвижной точки!.. — восхищаясь, ещё больше шепелявила и начинала заикаться.
   Он, Гамзяков, — твёрдое тело вращается вокруг… Да он — шараш-монтаж! Электрослесарь и жестянщик ТОО «Вентиляционные системы»…
   А вот и начальник этого ТОО!
   — Би-би! Би-би-би!.. Ми-иха-а!..
   «Спартаковец» Макс под окном! «Хёндейку» подшаманил, марафет навёл, под цвет доллара покрасил. И этот «доллар» боком ему вышел: пасут Максову корейку рэки. Их гнойно-акулий «мерс» нагло задрал рыло, смяв колесом бортик песочницы на детской площадке.
   Гамзяков метнулся в кладовку, сдёрнул со стены пневматическое ружьё и высунулся с ним в створку окна. Победно, как барбудос, потряс  воздушкой и погнал на блатной фене:
      — Мастёвый? Кент? Если это ты, я схаваю свои уши!.. А-а, буквари хочут, чтоб их отторцевали? — он прицелился в лобовое стекло машины рэков. — Эй, шлюмки, здесь вам не сучья зона! Хиляй, пока бан не отошёл от вокзала!
   «Мерс» дёрнулся и, хрустнув досточками песочницы, стронулся со сторожевого места.
   — Колос-сально! — шумно ввалился к другу Макс.
   Непробиваемый, как сейф, сейчас он выглядел взбудораженным: от «кирпича» его можно было прикуривать, овечьи глаза навыкате вовсе вылупились. Бухнулся в кресло и со страдальческим подвывом вздохнул. Трухнул, комплекс полноценности.
   Макс возглавлял ТОО по установке вентиляционных систем, а Гамзяков мастерил в этом товариществе с безграничной безответственностью. С заказами было туго, и «Венка» сидела на мели всем днищем. Надыбал недавно начальник работёнку: дому отдыха для местной брюхократии понадобилась вытяжка над бассейном.
   — Договор с бонзами — на следующей неделе. А пока вот хотел шару посшибать на своей тачке, да эти кабаны прилепились. Давно бы счавкали меня, если бы не это! — Макс распахнул ветровку и похлопал по пустой кабуре на портупее: — Она у меня на заднем стекле болталась перед их рылами. Повезло, что гаишники не засекли. Испаряются блюстители, когда сволота права качает. Вижу, и ты, старик, вооружён и опасен.
   — На днях к соседской лебледи кодла подвалила. Спьяну ко мне затрезвонили. Открываю — упитые в дымину. «Где Ланка?» — рычат и прутся прямо в хату. Насилу вытурил, чуть по роже не схлопотал. Вот и приобрёл для понта пневмашку в комке.
   Макс закемарил, засопел. Гамзяков сморгнул подкравшуюся по-кошачьи сонливость. Мимолётности давешней автобусной поездки… Пряное крылышко девичьей ладошки… Упорхнуло. Как жаль!.. Бугай над его головой шуршит газетой. Фото в ней: девочка Инга — облепленная ложками!.. Шуршание… Сопение…
   — Колос-сально, старик! — Макс долго, удивлённо промаргивался. — Как начал ты заливать, так я храпака погнал во всю ширь! И всякие проблемы — семечки! Что-то в тебе есть…
   Мимолётность: фото Инги!.. Девочка-былиночка, в трусиках и маечке — вся в ложках: столовых, десертных, чайных! Потрясающе!.. Уж если крохотуля… Как фокусник, Гамзяков выдернул из нагрудного кармана Максовой куртки авторучку.
   — Оп-па!.. — в полукружье своей футболки прилепил её между ключицами. По-цыгански игранул плечами: — Оп-па!..
   — Япона мамочка!.. — восхитился Макс. — Да ты, Миха, народный экстрасенс! Ни фа-а!.. Какой же ты друг, к мемене фене, если скрывал такие таланты. Всё! Будешь время от времени снимать с меня стресс. А то иногда хоть пятый угол ищи и на стенку лезь. Слушай, старина, бухгалтершу я принял на работу. По  рекомендации. Елена Дмитриевна — уровня Геращенко-Геракла! Да беда у неё — стресс. Всех целителей обошла и центры народной медицины. Всё без толку. А ты вон какой энергией обладаешь! У неё та-акой стрессище!.. Только тебе по силам. Она грохнула своего мужика! На почве ревности. Муж её живопуписью маялся. Богемщик. А они — отпетые гулеваны, из богемы которые. Ясный пень, она знала, что он за юбками таскается, но ни разу ни с одной его не застукала. А тут заскочила на свою голову в мастерскую, а он с натурщицей кофеи распивает.
   — Ну и что?
   — Как, ну и что?
   — Не в постели же?
   — Какая разница, где он натурщицу кофейком ублажал? Полуголую.
   — Натурщицы и должны быть обнажёнными.
   — Да ну тебя!.. Ну вот, дома она ему всё и высказала, какой он звездострадатель. А он подшофе был. Богема по трезвянке-то без выпендрёжа не может, а газанутая — вообще дурная. Рассвирепел мужик и на неё поволок, кулачина — больше головы. Ну вмазал супружнице, расквасил портрет. Она сечку для мяса схватила — и по башке изверга долбанула! Прямо по темечку! Он её и раньше поколачивал, вот за всё и расплатилась.
   — Битьё определяет сознание, — скаламбурил Гамзяков. — А откуда тебе подробности известны?
   — Рекомендатель рассказал. Очень он её хвалил, Елену Дмитриевну. Она под следствием сейчас, без права выезда. Поддавать стала. Не остограммится — не может уснуть. Покойник мерещится. Ну как, старик, сможешь помочь? Надо бы выручить. Бухша она толковая, без неё нам кранты, налоговая сожрёт.
   Гамзяков замотал головой:
   — Карма… Карма такая у неё.
   Макс тугодумно закатил лупатые глаза:
   — Судьба, что ли?
   — Рок, фатум, судьба! — обрадовался сообразительности друга Гамзяков. — И ещё причинно-следственная закономерность: посеешь ветер — пожнёшь бурю.
   — Пропадёт баба! — растерянно захлопал глазами Макс и сокрушённо вздохнул: — Квартальный отчёт на носу… А Елена Дмитриевна — бухша дельная! Гляжу, всё у неё без сучка и задоринки; все циферки одна ко одной подогнаны. Сплошной ажур! Богиня дебета и кредита!
   — Ты — бог! — шутливо польстил Гамзяков другу-начальнику. — Елена твоя — богиня. Не «Вентиляция» — Олимп сверкающий!
   — Ладно тебе! — Макс пружинисто, с лёгкостью необыкновенной для его туши, вскочил из кресла: — Колоссально! Как мотылёк, порхаю! И всё ты! А ещё скромничаешь. Дико извиняюсь, конечно, но Елену Дмитриевну я к тебе пришлю, старик!
   — Попробуй только! — отмахнулся Гамзяков, высматривая в окно Максовых «охранников». — Вытурю её к мемене фене!
   — Как грубо! — покачал головой Макс и небрежно покрутил на портупее кобуру: — Ну что за обстановка, старик? Боевая?
   — Спокуха.
   — Ну лан. Будем живы — не помрём, а помрём, так оживём! И всё-таки я её пришлю!
   — Вот упёртый! Давай так. Наш город — большая деревня. Многое примелькалось. А в своём гнезде пророка нет. Надо, чтобы простой слесарь преобразился в незнакомца с высоким званием экстрасенса. Ты вот «таксуешь». И мне, может, удастся подкалымить. Дам в брехунке объяву. А ты своей Елене Дмитриевне и посоветуй, что-о… что Мишель Гамзун — самый-самый!
   — Кто-кто?!..
   — Мишель Гамзун! Очищение ауры! Подключение к космической энергии!

   Порто-франко… Открытый в середине XIX века блестящими морскими офицерами. Потому бухты залива Петра Великого названы в высоком штиле: Артур, Аскольд, Патрокл, Улисс, Диомид… И сопка на берегу бухты Золотой Рог — Орлиная.
   Когда в 1860 году команда транспорта, вошедшего в бухту, основала на её берегу военный пост, здесь ютились две китайские фанзы. К концу века у подножия сопки разросся китайский квартал. «Город» в городе. Строения из старого казарменного кирпича, с арками, подворотнями-очкурами, балконами, лабиринтами, лестницами, дворами-колодцами. Злачные места, куда власть и носа не совала. Где гуляли невероятные истории о призраке ограбленного в борделе моряка; о замурованной в стену красотке, которую проиграли в карты; о подземном ходе из пещеры до Китая; о золоте Колчака…
   Выше по Орлиной лепились лачуги, мазанки, фанзы, сакли, пагодки из дикого камня. Меж ними втиснулись балки; и прочие будки-сараюшки. Обзавёлся этот «город» в городе питейными закутками, рюмочными, шинками, закусочными. Чужие здесь не ходили. Случайно попавший в эти злачные дебри зачастую пропадал бесследно.
   Бойкий народец населял этот Вавилон. В первую голову списавшиеся на берег «морские волки» — бичи. Корейцы, готовившие десятки «яств» из морской капусты. Манзы-ходя, разносившие на заспинных рогулях простую воду и «огненную» — ханшин. Коробейники всех мастей, гадалки, жульё, щипачи… Всю эту братию из-за бедности называли «миллионщиками», а их «страну» — Миллионкой. Своей клиентурой обрастали кальянные, опиекурильни. Тайная жизнь щекотала хрупкие нервы гимназисточек-кокаинеток. Многие из них пополняли ряды жриц любви. Щёлкали фишки казино, щёлкали кровавые клыки в собачьих боях, трещали кости смертников в боях без правил. Мирные мелкотравчатые довольствовались ставками на рыжих «борзых» прусаков в тараканьих бегах.
   «Статус» поселения возрастал. Верховодили в нём грабители портовых пакгаузов, триады и якудза, сбывали награбленное хунхузы.
   «Аромат» Миллионки сохранился до нынешних времён. Те же трущобы; «кипучая» жизнь, схожая с прежней. И всё больше сказаний о легендарной Миллионке: мистика, исчезновения людей, привидения и прочие страшилки. Экзотика! Ушлые экскурсионные бюро даже маршруты расписали «Тайны Миллионки» со сталкерами по сногсшибательным лабиринтам. С особым риском даже, ночные, подороже.
   Орудовали в городе так называемые центры народной медицины: — «Эскулап», «Женьшень», «Мандрагора», «Нирвана», анастасийцы, порфирийцы, виссарионцы и прочие рерихнутые. Деньги выманивали, а здоровья болезным не прибавляли, а убавляли. И многие разуверились в этих центрах с беспомощными экстрасенсами, «потомственными» целителями и травниками. Дорогие офисы их зачастую не окупались.
   «Скромность украшает экстрасенса», — рассудил Гамзяков. И обустроил свой «офис» — в Миллионке. Учёл и «экзотическое» притяжение её. В развалюхе из дикого камня ещё год тому живописал свои полотна признанный талант. Спился, запропал. Новый хозяин укрепил каменную кладку в виде шахматной фигуры, которую уличные «гроссмейстеры» величали туркой. «Дикость» снаружи не тронул, а внутри поштукатурил, побелил, задрапировал блескучим «небесным» шёлком. В общем, привёл приёмную в надлежащий «рабочий» вид: солидный стол, торшер, два кресла, кушетка; предусмотрел и ширму. А для неотразимого уюта выложил камин. Очаг! Пришлось сдать квартиру съёмщикам: немалые траты понёс на воплощение лихой затеи.
   Весьма довольный убранством кабинета, почал пузатую, в оплётке бутыль «Гамзы». Сродственница!
   — Ну, Мишель Гамзун, за успех нашего небезнадёжного дела!
   Вкусив винца, явно ощутил приторно-сладковатый запах валерьянки. Неподалёку, через две халупы, находилась конкурирующая «фирма» — «Хижина тёти Томы». Оттуда частенько несло этим ударным «благовонием». Видать, бабка страдала депрессухой, коли так обильно пользовала себя успокоительным лекарством. Воистину: лекарь, излечи себя сам!
   Разгребая «художественный» хлам предшественника, Гамзяков достал из него гитару, багет, краски и натянутый на подрамник загрунтованный холст. Теперь же, вдохновившись «Гамзой», принялся со тщанием выводить на синем фоне жёлтые буквы. Сотворилась броская вывеска: «Экстрасенс Мишель Гамзун». Ему нетерпелось повесить её на «лбу» своего заведения, да побоялся, что на такую рекламу потоком хлынут страждущие, а он ещё не готов к приёму. Да и подсохнуть вывеска должна.
   Месяц назад парнишка, адепт учения Вед, на работу приходил. Все от него отмахнулись, а Гамзяков оказался благодарным слушателем. За то и одарил его ведантист пучочком палочек из индийских трав и защитной мантрой: «А-аум, о-ом…» И вот настала пора попробовать ведическую очистительную силу.
   Дымок от палочки издавал запах зелёного мыла. Но когда синенькая куделька вплелась в ворожбу мантры, от мыльной прозы жизни не осталось и запашочка. Как грубо обычное обоняние! Как огрубляет материальный, плотный мир чувства! Мантра взвихрила невидимый энергетический шёлк. Лёгкий испуг холонул сердце Гамзякова: словно звёздная гладь воды, замерцал сумрак. Холодные огоньки мотыльками заметались вокруг. Вспышка, другая — и серебристый «махаон» промелькнул  из ниоткуда в никуда прямо сквозь Гамзякова!
   Страшок сменился тихим восторгом. Загадочные санскритские звуки волшебно открывали таинственное, жутковатое. Подъёмная могучая сила их разрежала грузный, привычный мир до заманного, головокружительного…
   Подъёмная, избыточная… Гамзяков всё проделал чётко и артистично, как будто в лучших концертных залах страны не раз уже демонстрировал свою биоэнергетическую мощь. Скинул с себя рубаху, майку, взял ножницы и со звяком прилепил на грудь. Под кожей будто вызрела какая-то магнетическая мышца. Она захватила своим полем ножницы, и Гамзяков ощутил, как эта удерживающая сила становится всё крепче и крепче.
   Обуянный восторгом прихлынувшей неведомой мощи, он с ножницами на груди выдал чечётку. Но они и не звякнули даже: кожные поры присосками втягивали металл в тело.  Сделал полный выдох, словно выпустил магнетизм. Осторожно отодрал ножницы и на их место впечатал холодный утюг. Удерживая его, слегка прогнулся назад. Выпрямился, с удовольствием ощущая, как кожа облегает утюжное прохладное дно. Игриво легонько повёл плечами:
   — Оп-пля! Держится родной! Как впаянный!
   Нежно погладил тёплый угнездившийся утюжный «кораблик» и нехотя оторвал его от себя. Снял с книжной полки словарь Ожегова и пристроил вместо утюга. Горделиво подбочась, топнул для проверки ногой. Толстенный том и не думал покидать «магнитную» грудь. Ну что, почти готов к приёму пациентов! А если знакомые попадутся? Чтобы не узнали, не разочаровались, голос надо изменить, внешность, бороду отрастить. В балахон обрядиться, как знаменитый Лонго. Тот в балахоне и левитировал, и даже мёртвого оживлял.
   Ожегов вдохновил Гамзякова на сочинение рекламного объявления. Пребывая в игривом настроении, лихо настрочил: «экСтраСенС! Три «С»: не Страшно, не Стыдно, не Скучно!» Толпами же дамочки ринутся. Отбоя не будет. Нет, слишком горячо. Прямо-таки — экстрасекс!..
   «Все обещают — я помогаю! Снятие порчи, сглаза, родовых проклятий, венца безбрачия. Приворот на всю жизнь (без греха). Укрепляю семейные отношения. Заговор от мужского бессилия. Бизнес-магия. Обряды на удачу, открою денежный канал.  Заговор от вредных привычек. Ставлю 3 степени защиты. Уберу негатив и ошибки молодости и судьбы».
   Избито. Такие сотнями на заборах. На заборах, но с адресами. В Миллионке «маяки» другие: трактир «У Лукича», гадальня «Цыганка Зара», таверна «Боцман Спрут», пирожковая, притон «Три кальяна», рюмочная «Залпом!», «Хижина тёти Томы». И пока не открывшийся «Мишель Гамзун»…
   Тоскливо вглядывался новоиспечённый экстрасенс в амбразурное окошко своего заведения, вроде бы предвещавшего благополучие.
   — Кошатница! Кошатница!..  — послышался в проулке детский голос.
   На своротке к «Хижине тёти Томы», обзывая кого-то, кривлялся оборванец. Гамзяков вышел. Наскокам местного гавроша подверглась «джинсовая» девушка. Будто под градом камней, она прикрыла голову руками и быстро скрылась в «Хижине». И тут Гамзяков обомлел. К оборвышу подскочила выбежавшая из халабуды старуха и сунула ему в руки стольник. Откупилась, лишь бы не губил её бизнес. Но какой?..
   Возликовал сорванец, победно вознёс сотенную, крутанулся в танце, издал торжествующий вопль.
   Гамзяков поманил его пальцем. «Победитель» насторожённо замер, но к чужаку подошёл.
   — Кошатницы?.. — махнул рукой в сторону «Хижины» Гамзяков.
   — О-о!..  — округлил глаза пацан, не находя подходящих слов…
   Беспризорник, он помогайкой таскал тяжеленные матрасовки «челнокам», перевозившим киайское барахло из Суньки (Суньфуньхе) через Благовещенск по Дальнему Востоку до Советской Гавани. На минутных остановках вместе с хозяевами груза выбрасывал тюки в вагонные окна и двери на перрон. Защемило разок дверной «гильотиной», чуть не раздавило. В другой раз едва под поезд не угодил. Жутко струхнул… Куда бездомному податься? Конечно в Миллионку. Вот и обретался в «скворечнике» под боком «Хижины тёти Томы».
   В пионерском возрасте прочитала Тамарка переживательную книжку Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» о страдальческой судьбе негра-раба в проклятой Америке. Не раз прослезилась над страницами о терпении и доброте дяди Тома… В перекроечную мерзостную годину сама чуть не попала в рабство: кредиторы на «счётчик» поставили из-за несвоевременной оплаты. Благо, не шибко задолжала… Наступила на горло своей совести. Обзавелась не совсем потребным делом. Приваживает недолюбленных, недоласканных разведёнок и брошенок, утешает. Окропит девицам сосцы тоскующие нектаром-валерьяночкой. Лижет их шершавым язычком Принц-котейка — до трепетности, до воздыхания сладостного. И мастит, напасть женскую, из грудей изымает. А сама хозяйка счастье наворожит. Для стройности фигуры предложит «Волшебные бобы», «сродственные» амфетамину, возлюбленному «наркомами»… И снова бедолажкам жить хочется! Вот и наведываются непрестанно. Своя клиентура. Ещё и подруг прихватывают, таких же тоскующих.
   — А как же, не утеха — утешение, отрада, ничего стыдного, — заоправдывалась хозяйка «Хижины». — Славно благодеяние наладилось, да щенок объявился, бывший помогайка. Не помощь от него — поруха. Вот проныра! И в какую щель углядел моих голубок с котиком? Разгонит, паршивец, клиентуру. А тут ещё какой-то французишка присоседился — Мишель-кисель. Конкурентишка!..

   — Кошатницы, стало быть… — по-свойски заговорил с мальчишкой Гамзяков. — Ну что ж, больным деточкам лошадки помогают, и даже дельфины. Ну, а кошки вообще многим, — он втянул воздух, пахнущий валерьянкой, и, вглядевшись в чумазую, смышлёную рожицу, совсем по-приятельски хлопнул парнишку по плечу: — Слушай, командир, дело есть!..
   И впрямь пащенок трущобной Миллионки Сеня через день преобразился в «командира». Чудак-человек Мишель умудрился возвысить его до сталкера: берцы, командирские часы; камуфляжная форма, великоватая, правда, на вырост — растёт парень! И потрясающий краповый берет! Бравый «спецназовец»! Не детская забава «Зарница» — игра посерьёзнее! Ясно море, такой гарный хлопчик вызовет доверие у любой сомневающейся дамочки.
   Так совпало, что избранный Гамзяковым на должность сталкера шпанёнок носил фамилию Артеньев, почти Арсеньев. Знаменитый путешественник Владимир Клавдиевич Арсеньев тоже был своего рода сталкером. Вот у памятника Арсеньеву и должен  встречать клиентов Мишеля Гамзуна Сталкер — проводник по запутанным криулкам Миллионки. За «доставку» каждого пациента ему полагалось два стольника.
   Строение Гамзякова напоминало огромную шахматную фигуру — турку. На зубце этой башни он приколотил шикарную вывеску своего заведения. Отнёс в рекламную газету «Поводырь» вполне завлекательное объявление:
   Очищение ауры. Подключение к светоносной космической энергии. Прочь уныние и страхи! Жизнь — в радость! Перед сеансом вы совершите увлекательное и безопасное путешествие по легендарной Миллионке, где находится мой офис. Сюда вас проводит опытный сталкер. Место встречи с ним у памятника Арсеньеву, ежедневно в 13. 00. Ваш Мишель Гамзун. Цена договорная, по результатам сеанса.      
   «Увлекательное и безопасное путешествие по легендарной Миллионке…» Интригующая реклама, щекочущая нервы. Болезные, да ежели ещё приключенцы и любители поторговаться — обязательно клюнут! Ещё одна завлекаловка: а как он узнает, сталкер, кто отирается у памятника Арсеньеву? Так он же представитель самого Мишеля Гамзуна — великого экстрасенса! И у него есть дар распознавания.
   Вышел «Поводырь» с замечательной рекламой. Отнёс Гамзяков газету Максу, чтобы тот расписал недюжинные способности Мишеля Гамзуна злосчастной бухше.
   Благословил напарника Сеню Артеньева на службу. Сталкер глянул на свои командирские, огладил обмундировку, набекренил краповый берет. Подтянутый, молодцевато зашагал, хрустя берцами по каменистой тропе, вызывая зависть у местной ребятни. Свора их уже пыталась напасть на него.
   — Я вам не Красная Шапочка — а Краповый Берет! — он расстегнул солдатский ремень с увесистой бляхой и со свистом крутанул над головой.
   Теперь лишь услышал за спиной уважительное:
   — Сталкер!
   Гамзяков напутственно помахал ему вслед.  Он уже «погостил» у него в лачуге, где не было даже печурки. Благо, макушка лета. А потом… Позвал мальчишку к себе, в турку: для напарника, мол, угол найдётся. Отказался тот — вольная птица!
   Начал Гамзяков готовиться к приёму первого пациента. Кто это будет? Кого приведёт Сталкер? По всей вероятности, несчастную Елену Дмитриевну. Убийцу… Даже мураши холодные сыпанули по спине. На автобусе мимо тюрьмы едешь — тёмная энергия шибает. А тут… Ничего, защитная мантра поможет: «А-аум, о-ом…»
   Борода и хламида — библейские. Голос — густой, рокочущий. Солидно!

   В детсадике случилась эта беда. Строили в песочнице дети крепость. Павлик нечаянно ударил лопаткой Андрейку — под коленку. Шишка вздулась с ужасным названием — гигрома. Грозила сложная операция, ведь в подколенном сгибе сухожилия — мог обезножеть мальчонка. Придумали врачи новый метод — выкачивать жидкость из шишки. Если же снова вздуется — тогда непременно операция!
   Отправлял ли кто-нибудь малых деточек в больницу?.. Нет печальнее шествия!..
   Но тут дошколёнок Андрей-грамотей выискал среди десятков «целительских» объявлений самое интересное — Мишеля Гамзуна. Оно обещало захватывающее путешествие по самой Миллионке — со сталкером! И конечно же, сеанс после такого похода исцелит ножку!
   Мать Андрейки экстрасенсов и всяких целителей называла экстрасексами и чумашпировскими. Однако сын со слёзной мольбой настоял на лечении у Мишеля Гамзуна. Прошёлся из угла в угол, стараясь не хромать. Ножкой болезной топнул:
   — Она, ма, хоть и побаливает немножко, прогулку по Миллионке запросто стерпит.

   Сохраняя гвардейскую выправку, поглядывая на командирские, перед памятником почти своему однофамильцу важно прохаживался Сеня. Замер, увидев прихрамывающего малыша, которого вела за руку мамаша. И смекнуть не успел, что они — к нему.
   — Мама, сталкер! — мальчонка бросился к Краповому Берету, с восхищением вперился в него и представился: — А меня Андрей звать.
   Польщённый и гордый, Сталкер повёл мать с сынишкой по родным «пеналам», выбирая самый короткий и удобный маршрут.
   Андрейка, живущий с мамой в девятиэтажном доме, вертел во все стороны головой. Он словно попал в грустный сказочный, книжный мир. И печально вздыхал, сравнивая увиденное с прочитанным. Старик со старухой сгорбились на лавочке у развалюхи. Не хватает только разбитого корыта… А вон из лачуги выскочил горбунок — Маленький Мук… Дед Архип и Лёнька, нищие, плетутся…
   — Сталкер, смотри: дети подземелья! — вскричал мальчик, указывая рукой на пещеру в скале.
   Там в глубине белели детские лица. Сталкер повернул ребёнка к себе, прижал. Зловещее место, загадочное. Месяцами пещера служит прибежищем для бездомных. Но иногда ни с того ни с сего образуется в ней провал — и гибнут люди. Сотни аномальщиков пытались разгадать эту тайну, спускали в дыру какие-то датчики на верёвках. Какие там верёвки — камень до дна не долетает! Бездна! Чёрная дыра. Заколачивали вход в пещеру. «Череп с костями» присобачивали: «Смертельно опасно!» Заливали бетоном. Всё пожирало исчадие ада. Вот уже с год, как дыра «затянулась». И несмотря на «череп с костями», суются в пещеру бродяги, обживают: костерок, котелок с кипятком. Очаг!.. До очередного гибельного «заглатывания». Не пещера — заманиха!.. Сеня и сам чуть не угодил в неё. Треснула земля, разошлась — едва успел выскочить из пещеры. Насобирал у городских магазинов фанерок, картонок — слепил клетуху, жить можно!..
   — Жалко их!.. — пожалел «детей подземелья» Андрей. — Но ведь много сказок и книжек — горестные сначала, а потом счастливо заканчиваются. Князь Гвидон вон сколько натерпелся — по-доброму княжить стал. Золушка с принцем сошлась. Принц и нищий тоже натерпелись — всё у них благополучно вышло.
   Улыбнулся Сеня: и он из нищего в принца почти превратился:
   — Жму твою мужественную руку, Андрей! — он заметил, что мальчик стал сильно припадать на больную ножку, и подбодрил его и мать: — Видите вон ту башенку? В таком замке Кот в сапогах с маркизом де Карабасом когда-то жили. А теперь — доктор Мишель! Уж он-то вылечит твою ножку, Андрюша!
   Малыш совсем охромел, идти уже не мог. Он был в шортиках,  и Сталкер увидел, что подколенная шишка вздулась. Под причитания матери взял Андрейку на руки и взошёл с ним в башню с вывеской «Экстрасенс Мишель Гамзун».
   Увидев юного пациента, Гамзяков скинул с головы капюшон. Сталкер передал болезного в руки целителя. Малыш ойкнул, охнула и мать. Гамзяков уложил ребёнка на кушетку. Горошковая рубашка с короткими рукавчиками, русый чубчик — милый малыш. Утишая его боль, поглаживая шишку, напевно заговорил:
   — Смотри, Андрюшенька, гигрома Гингема,  злая старушенция, трусливо улепётывает за сопку к морю. Видишь, тонет вверх тормашками!
   Убаюканный напевным говором, Андрейка слабо улыбнулся:
   — Да, вижу: вверх тормашками. Так ей и надо!.. — и уже сонно пролепетал: — Руки у тебя, дядя Миша, тёплые и ласковые, и очень сильные…
   Потрескивает, гнётся осенний лепесток слёзной свечки — вот-вот свернётся крохотка света… Но не гаснет стойкий огонёк, мечется, вострится наконечником копья, разит недужность… И затрепетал радостно огненный цветочек, заискрился, расцвёл ликующе. Благоуханные волны хлынули ему на помощь. То Мишель Гамзун воскурил волшебную благовонную палочку. И почему-то вместо мантры «Аум» начал сочинять шагалку, погружающую маленького пациента в глубокий сон:

Ходим, ходим, бродим, бродим,
На дороге сны находим.
Видим: в дымке за рекой
Первый сон, за ним — второй…

   Цветастый луг раскинулся перед Андрейкой. Высокий, небесный луг. И он плавал на дне неба… Солнечная нежаркая ладонь легла на голову. Словно его нашёл отец, по которому он так тосковал…
  И словно слёзы отцовской любви, засверкали у Гамзякова нежданные слёзы. Омытый светом дивным, он ощутил себя отцом — светоносным и всепобеждающим. Неужто он, хребтом-локатором черпающий космическую мощь, не прижмёт эту гидру-гигрому, разбухающую в детской ножке? Но без светлых слёз отцовской любви не собрать в сердце великую энергию.

Видим: в дымке за рекой
Бродят сны — седьмой, восьмой…

   Всей душой милея к ребёнку, Гамзяков бережно взял лепесточек его ручонки и прижал к губам.
   Огарочек свечи почти растаял. Последние горячие капли скатились по восковым сталактитам, облепившим чугунную веточку подсвечника.
   На ладони Гамзякова покоилась детская ручонка. Ладонь накалялась, пышкала жаром. Но Андрейка не отдёргивал ручку. Гамзяков легонько сжал её. И две руки — соединились в одну. Не сжигающим огнём пламенеющую — целительным! И этот чистейший огонь силою мысли уверенной Гамзяков послал в растреклятую гигрому.
   — Ножка! — вскрикнул Андрейка.
   Вскинулся, припал к Гамзякову.
   — Всё, Андрюшенька, всё! Это твоя болька вышла. Мы выгнали её! Больше она не будет мучить тебя!
   Малыш ручонками обвил его шею:
   — Дядя Миша, будь нашим папой!
   Мать оторопела. С трудом оторвала сына от Гамзякова. Поставила на пол. Стала рыться в кошельке.
   — Ничего не надо! — замахал рукой Гамзяков.
   Мать положила на стол тысячную и потянула за руку сына. Он обернулся. И столько было во взгляде его: благодарность, надежда, ожидание встречи. И сыновняя нежность…
   Дрогнул Гамзяков под этим взглядом, в отчаяньи обхватил голову руками: не думал, не гадал, что взвалит на себя такую ношу, такую ответственность. Ну и поприще экстрасенсное! Не его это, не его! Не по силам. Устал. Опустошённый… Да ладно, хоть бы у малыша всё было хорошо. Лучше же стало…
   На улице заморосило, посвежело. Затеплил камин. Певуче потянулся огонёк, запотрескивал хворост. С кашпо по-цыгански свесились кудри традесканции. Былиночка одна под тёплыми струями каминного воздуха взмахнула белёсыми листочками… Гамзяков попытался представить некую Елену Дмитриевну — бухгалтершу ТОО. Убийца! В голове не укладывается… Вот она входит робко-робко: Макс расписал его как самого-самого, самее всяких чумашпировских!..
   Нахлобучил капюшон балахона и торжественно застыл перед своим «магическим» портретом в трюмо. Кремневые глаза всемогущего мага. Напористо-ухватистый взгляд с профессиональной ленцой. Да-а, таким взглядом можно отморозить уши чугунному Ильичу на привокзальной площади! Настоящий сэлфмэйдмэн! Человек, делающий самого себя.
   Несколько раз посилился поднять своим речевым аппаратом эту сизифову забугорную глыбу. Кое-как очистил заскорузлый рот от  каши и приятным, с хрипотцой, баском закрепил дикторский успех. На то он и сэлфмэйдмэн!
   Необычайно довольный своей сэлфмэйдмэнской победой, сбегал в «Чилим» за разливным пивком, дабы смочить во рту сушняк от немыслимых артикуляций. Налив из кеги полторашку, буфетчица на сдачу сунула с десяток пластиковых стаканов… Хлебнув «Жигулёвского», Гамзяков повертел в руках стопку стаканов: на что они ему? Для помидорной рассады? Подсобное хозяйство. Ха-ха!.. Вздрогнул от дробного стука в дверь. Так стучал только Сталкер. Кого-то он привёл!..
   Гамзяков обмер. На пороге стояла — Алёна, Телегина! Отчаянно крашенная дама, бальзаковского возраста, в перламутровых дольчиках, потерянно повела вокруг больным взором… 
   — Пр-рошу, пр-роходите! — с  лёгким акцентом, на французский манер, бархатисто произнёс Гамзяков. 
   — Шпашибо! — произнесла Елена-Алёна и покраснела от своего произношения.
   «И это — «Софья Ковалевская»!.. — сокрушённо вздохнул Гамзяков. — Алёнка, Тележка… Убийца… »
   — Человек болен настолько, насколько много в нём тайн, — вслух вырвалось у него.
   Она вздрогнула и прикрылась сумкой «караваем», будто экстрасенс обнажил её.
   — Нет-нет! — успокоил он пациентку, усаживая в кресло. — Я не жду от вас исповеди. Многие из тайн человеческих — мнимые. Мы сами усложняем себе жизнь. Погрязли в шелухе условностей. Мы ведь как… Увидим пару, где она выше его, и таращимся, точно на восьмое чудо света. А он, бедняга, подгоняет свой росточек до мужеского, дабы выше подруги выглядеть. А подобный напряг истощает энергетику. Отсюда все беды.
   Гамзяков о себе мудрствовал. И о ней тоже. Мог и не умничать. Его болталогия была снотворной. Елена с блаженненькой полуулыбкой подрёмывала. Когда же он умолк, взглянула на него с недовольной капризцей: ну что же ты, мол, продолжай, тебя так приятно слушать. По-свойски как-то посмотрела, и Гамзяков смутился: неужто начала догадываться, кто он?..
   — Пар-рдон, мадам! — для пущей неузнаваемости заграссировал под Вертинского. — А теперь я проверю вашу энергетику.
   Она напряглась, залоснённые цифирью пальцы её нервно пробежали по белёсым от перекиси кудерькам. Но она успокоила себя. Этот Мишель, видать, добрый малый, и даже симпатичный, в чём-то неуловимо схожий с давнишней её симпатией Мишуней Гамзяковым. Мишель Гамзун… Хм-м!.. Слабо, болезненно улыбнулась, потерянно повела вокруг затуманившимся взором…
   Такая перемена в её настроении встревожила Гамзякова: не подступаются ли к ней тёмные? Убийца же. К таким грешникам нечисть и липнет, душу выматывает, губит… И он не ауру стал проверять пассами, а прибегнул к позабытому уже способу. В старину умели различать нервное расстройство и подчинение тёмным силам, одержимость. Ставили десять кружек с водой. В девяти — святая. И только в одной — простая. Бесноватый брал кружку с простой водой. Снова и снова он выбирал только простую… Буфетчица как знала, что стаканы бородачу понадобятся. Пока Алёна-Елена пребывала в прострации, Гамзяков налил в десять стаканов воду. В один из них опустил серебряный крестик, хранившийся в шкатулке. Вынул его, перекрестился и выставил стаканы в ряд. Предложил пациентке отпить водицы. Она уверенно взяла стакан со святой водой! Стало быть, никакие демоны ею не помыкали. У неё нервное истощение. Гамзяков положил ладонь ей на спину, ощутив сквозь рубашку худые позвонки и поясок лифчика с бретельками. Провёл по спинному «локатору» ладонью три раза, как бы очищая энергетические каналы. И по-дирижёрски, крылато взмахнул перед ней руками. Пасс за пассом… Она привстала, вся подалась к нему, будто он влёк её к себе. Она вся светилась…
   — Теперь всё в ваших руках! — широко улыбнулся Гамзяков. —  Сэлфмэйдмэн!   Человек, делающий самого себя, — пояснил без пафоса; приложил руку к сердцу и неожиданно завиноватился: — Извините, что не приглашаю на чаёк-кофеёк! Их наркотические вещества загрязняют энергетику. При значительной крепости может даже произойти закупорка энергетических каналов. О спиртном и говорить не приходится.
   — Сэлф-мэйд-мэн! — по слогам выговорила она.
   — Ну вот видите, теперь у вас всё будет хорошо!
   Гамзяков взирал на неё, как Пигмалион на Галатею. Однако сотворение отняло у него много сил. Он устал.
   Точно спасаясь от пламенеющего счастья, Елена бросила на стол гонорар и скользнула мимо Гамзякова, словно волна…
    Она ушла. Обыкновенная фемина времён Софьи Ковалевской. Feminе — мало веры. Она нуждается в вере, ибо в безверии — все напасти. Без веры невозможно выжить в этом мире, где идёт вечная битва полов. В этой битве она, его Алёнка, погибла. А он вытащил с поля брани хладное её тело и окропил живой водицей. Казалось бы, святое дело — воскресение. Однако таилось в нём что-то недужное, неправильное. Ведь осуждают же православные батюшки гадалок, целителей, экстрасенсов. Вера… Крещёный — а у самого крестик в коробке. Путаник. Самого себя дедовским способом — водой — надо бы првериь!.. Гамзяков не стал травить себя психоложеством. Будь что будет! Без любви какое может быть лечение? Туфта! Шарлатанство! Дети-люди… Пронести через годы эту любовь к детям-людям, ко всему человечеству удаётся немногим, Божьим людям. Лишь такие добродетельные имеют первородный дар целительства. Он, Михаил Гамзяков, учится любить. Кто для него эта бройлерная цыпка? Да, бывшая симпатия. А теперь — убийца. Однако в ней разглядел он женщину. Что ж в этом дурного, тащ экстрасенс Мишель Гамзун? Придёт ли ещё?..

***
   Сберегая сталкерскую обмундировку, Сеня облачился в лохмотья «миллионщика». Может, и подзаработать на кошатницах удастся. Мишель не жлоб, расплатился за две доставки, ещё и премию накинул. Но сотенка-другая не помешает. Тоскливым скворцом нахохлился Сеня на крылечке своего «скворечника», поглядывая то на башенку с зубцами, то на старушью хибару. У Мишеля в окошке брезжил свет от свечки: наверняка бубнит свою занудную мантру.
   — А-аум, о-ом… — заунывно передразнил Сеня шефа. — Оп-па!.. Кошатница!..
   Хотел было загорланить свою излюбленную обзывалку, да поперхнулся. В ногах дамочки крутился — Принц. С разорванным ухом. Не март — а он уже отхватил дюлей в битве за «принцессу». Жалобно мяуча, просился к дамочке на руки: всю силу и доблесть положил в боях. Сердобольная, морщась от валерьянки, взяла его на руки и застыла как вкопанная перед аляповатой мазнёй на дощатой засуриченной двери: «Хижина тёти Томы». Вежливо постучала и, тетёшкая раненого «фронтовика», открыла дверь. Быстро вышла и направилась — прямо к пещере! Сеня последовал за ней. Сталкер же он! Дурёха! Куда попёрлась?..
   Полная луна — как прожектор. На дамочке модная шляпка-таблетка, английский кардиган в клетку, сапожки-чулки на каблучках. Ничего китайского, уж он-то, помогайка, в шмотках разбирается.
   Гряда туч надвинулась на луну. При меркнущем её свете за фигурой, одетой в клетчатое, потянулись две тени. Тучи придавили лунный диск. Мгла, сырая, холодная, хлынула, затопила Миллионку.
   В темени непроглядной, где Сеня знал каждый камешек, заскользил он по хрусту шагов за троицей. За жертвой и её преследователями. Затащат в пещеру, разденут, ограбят, убьют!..
   По хрусту стало слышно, что женщина побежала. Началась погоня… Раздался женский крик. Вспыхнул свет фонарика. Двое избивали жертву. Сеня нащупал булыжник и с криком: «А-аум! О-ом!..» — швырнул в грабителей.
   Тьма. Затихающий бег. Всхлипы…
   — Не бойтесь! — Сеня приподнял женщину: — Всё будет хорошо!..
   Тело её обмякло, он не удержал его и мягко опустил на землю, ощутив шёлк длинных волос. Шляпка-таблетка — вот и вся добыча грабителей. Не успели поживиться. Несчастная едва дышала. «Ладно, если обморок…» — успокоил себя Сеня, не зная, что делать. Оставить её одну и бежать к Мишелю? Только он поможет…
   Точка света вынырнула из темноты:
   — Сталкер, где ты?!
   Лёгок на помин!
   — Мишель! А-аум! Ау-у!..
   Хруст камешника от бегущих ног всё гуще. Свет ярче луны. Мощный фонарь у Мишеля!.. В световом его кругу — лежащая женщина. Клетчатая куртка в земле. Лоснящиеся чёрные волосы захлестнули пол-лица. Гамзяков передал фонарь Сене, откинул волосы с лица женщины — и обмер. Перед ним была — Анжела, Анжела Ильинична!.. Пощупал пульс: слабо, но бьётся. Жива!.. Такая же миловидная, нежный пушок над верхней губой. Пятнадцать лет прошло… Эх, графиня-географиня, заблудилась, не зная географии Миллионки. Какая беда занесла тебя в эти чертоги? Что приключилось?..
   Гамзяков поднял её на руки, от неё пахло валерьянкой. Он поморщился и крупно зашагал в свою обитель. Сеня, едва поспевая за ним, тараторил:
   — Она, Мишель, — кошатница! У них белый Принц, котяра, сиськи лижет. Но она кошатилась недолго. Модная, вишь, как разоделась! Ничего китайского. Уж я-то разбираюсь… Заблудилась и аж к пещере подалась. Бандюки за ней увязались. Могли и в пещеру затащить, грабануть и даже кокнуть. Испугалась она их шагов, побежала. На каблучках-то по кручам не шибко побегаешь. Догнали, бить стали… А я их булыгой примочил да ещё твой клич прогорланил: «Аум!» Драпанули…
   Гамзяков с дорогой ношей на руках под Сенин говор тяжко вздыхал, поражаясь всему происходящему в его экстрасенсной «миллионщицкой» жизни. Да, мир тесен. Однако что за наваждения?! Какая-то бухша Елена Дмитриевна — Телегиной обернулась. Кошатница — Анжелой Ильиничной! Анжела, графиня — кошатница?! Не может быть!..
   Сокрушённые думы Гамзякова… Непроглядная темень. Сеня молча и усердно освещает фонарём каменистую тропу. В такую глухую ночь перебрёха собак и людей не слышно. Даже шебутную Миллионку свалил сон… Вдруг в тёмной «Хижине тёти Томы» послышалась возня и раздалось кошачье верещанье. Затем всё стихло. Знать, Принц вернулся с гулянки, нарушил сон хозяйки, и та задала ему трёпку.
   Минут через пять после этой суматохи печальная процессия с обморочной женщиной при свете фонаря взошла на крыльцо зубчатой башни. Сеня нашарил у шефа в кармане «адидаски» ключ. Едва прикоснулся к двери — она распахнулась. И в бороду Гамзякова с диким верещаньем вцепился белый кот. «Валерьяновый», старухин. Сеня ударил бешенца по голове. Тот отцепился от Гамзякова и, жалостно мяуча, уполз во тьму.
   От переполоха Анжела очнулась. Увидев исцарапанное лицо бородача, вскричала:
   — Кто вы ?!
   Он молча уложил её на кушетку. Сеня водрузил фонарь на стол и прощально махнул рукой:
   — Ну я пошёл!
   Анжела посилилась приподняться:
   — Кто вы?
   — Не бойтесь! Вы попали в беду, и я могу вам помочь, — он начал вытирать полотенцем её лицо.
   — Что вы себе позволяете?! Я сама! — вытерла лицо, поправила волосы. — Дайте попить!
   Он подал ей стакан воды. Выпив, она свернулась калачиком на кушетке. «Да, сон —лучший лекарь», — подумалось ему, и он стал бережно снимать с неё куртку. Узкая нежная ладошка коснулась его руки и сонно опала. Славная Анжела… Вот так же накрывала она нежно своей ладошкой руку расшалившегося семиклассника Михаила. И Гамзяков, осмелев, провёл чёрной шёлковой прядью её волос по своей пылающей щеке.
   Сняв кардиган, принялся отряхивать его от земли. Да, досталось ей, бедненькой!.. Из внутреннего кармана выпал какой-то документ. Членский билет в корочках с металлическими уголками: «Действительный член Русского географического общества». В корочке была вложена также картонная иконка Божией Матери. И фотокарточка в виде медальона. Его, его — Михаила!.. Скопированная с коллективной фотографии выпускного 7б. На ней рядами — фотки-медальонки: И. Калинин, О. Волженина… А. Телегина, М. Гамзяков… Внизу учителя с классной А. И. Голубевой посерёдке — с Анжелой…
   Затуманилось у Гамзякова в глазах, сердце забилось. Зажал в кулаке бороду, будто собираясь содрать её. Захотелось растормошить Анжелу, раскрыться перед ней. Что это он — Михаил!.. Осадил себя, вздохнул глубоко: проснётся — может, тогда… Засунул чудо-билет в карман куртки. Повесил её на вешалку. Осторожно стянул с ног Анжелы сапожки-чулки. Бережно укрыл её покрывалом. Потушил фонарь. В окне забрезжил рассвет. Блики от него бледными зайчиками заиграли на предрассветном лике Анжелы…
   Да, она сберегала память о юности учительской, символом которой стал этот милый, славный паренёк. Да и не только символом — цветком пряной, целомудренной влюблённости, какая таится порой между учеником и молодой учительницей. Вот этот не увядающий цветок, подёрнутый поволокой сладкой тайны, и берегла возле сердца Анжела.  
   Муж её, морской офицер, бороздил океаны. Она много путешествовала. После смерти годовалой дочурки лишь поэзия Гумилёва утишала душевную боль.

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай, далёко, далёко на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

   Чарующее, волшебное озеро Чад… Где оно?.. Чтобы хоть как-то избыть мучительно горе, Анжела отправилась в путешествие по местам, где побывал любимый поэт — известный исследователь Африки.
   В 1913 году Николай Степанович возглавил Абиссинскую экспедицию, организованную Академией наук. Одесса, Стамбул, Египет… Из Джибути с караваном прибыл в Харар. Здесь будущему императору Эфиопии Хайле Селассие I подарил ящик вермута, сфотографировал его с супругой. У селения Шейх-Гуссейн близ Харара экспедиция стала переправляться через реку Уаби, где на неё напали аллигаторы. Благодаря отваге Гумилёва от хищников удалось отбиться. Переход от Гинира до деревни Матакуа дался нелегко: заканчивалась провизия, одолевала усталость. Будущий прапорщик войсковой разведки, который будет награждён двумя Георгиевскими крестами, всячески подбадривал спутников, охотился на леопардов и буйволов. Во всех невзгодах всегда уповал на Господа. Изнурённая экспедиция из долины Дера вернулась в Харар. Сполна испытали на себе, что такое Сахара. До происхождения этого «сладкого» слова добрались. Сахарный песок — высушенная до кристаллов сахароза, то бишь сахар. Сахара — высохшая до песков… Путь в Россию был полон воодушевления: богатая коллекция и этнографических материалов. А у руководителя экспедиции — ещё и стихи африканского цикла…
   В Эфиопии (Абиссинии) Анжела попыталась пройти по гумилёвскому маршруту. Но Африка есть Африка: иссушающая жара, раскалённые пески, скорпионы, змеи, леопарды, крокодилы… Да, только уповая на помощь Божию, Гумилёв отваживался на рискованные путешествия по Африке!
   И после своего этого «туризма» Анжела уверовала в Бога. Муж кратно подвергался смертельным ударам морской стихии. Не шибко верующий, всякий раз молил Бога о спасении. И выживал. Но в историчности Господа Иисуса Христа сомневался: нет, де, у древних историков упоминаний о Нём. Вера есть, или нет её. Твёрдо уверовавшую во Христа Анжелу такое колебание мужа огорчало. Тексты из Евангелия он называл рассказами талантливых писателей. Величайшая святыня христианского мира Туринская плащаница, по его разумению, была соткана в Средневековье. Анжела горячилась и чуть ли не по слогам втолковывала невере:
   — По истечении тридцати трёх часов гроб, в котором Господь был положен, нашли пустым и увидели только пелены. Христос сам сложил их. На плащанице запечатлелся Его образ во весь рост, когда Он был в неё запелёнут.
   — И исследования ещё продолжаются, — бубнил супруг и твердил своё: — Ткань, по-видимому, всё же более позднего происхождения.
 — Ты вот Пасху празднуешь, кагорчик вкушаешь, кокаешься со мной писанками — а во схождение  Благодатного огня не веришь. Долгие века, из года в год, в день перед Пасхой, в Великую Субботу на гробе Господнем происходит чудесное явление Благодатного огня. Тысячи паломников со всего света ощущают его благодать: минут пять с начала схождения он не обжигает, и люди ласкаются с ним. Да ты сам по телевизору это видел.
   — В цирке тоже и шпаги глотают, и огонь.
   — Кощунник, святое хулишь!.. А время-то у тебя на часах с какой эры исчисляется? С новой, с Рождества Христова. И те, у кого свои боги и божества, тоже с Рождества время исчисляют. Весь мир по Христу время сверяет. Вот то-то и оно, твердолобый!
   Она чуть не плакала от бессилия перед упёртостью супруга. Да, не очень-то была сильна в отстаивании православной веры.
   Часами просиживала в библиотеках со старинными фондами: краеведческого музея, Общества изучения Амурского края, епархиальной. Сколько невероятного для себя открыла! Темнота! Потрясло житие Лазаря Четверодневного.
   Господь Иисус Христос нередко гостил у Своего друга Лазаря, который жил с сёстрами Марфой и Марией. Когда он тяжело заболел, Иисус находился вдалеке от его дома. Узнав о смерти друга, Он с апостолами пришёл к его гробу, в котором тот лежал уже четыре дня. Марфа и Мария пребывали в глубокой скорби. Соседи утешали их. Спаситель сказал сёстрам: «Воскреснет брат ваш!» У пещеры, где находился гроб Лазаря, Он возвёл очи к небу и помолился Богу Отцу Своему. И воззвал: «Лазарь, выходи!» И вышел умерший из пещеры, обвитый с ног до головы погребальными пеленами. «Развяжите его, пусть идёт!» — повелел Господь.
   Многие подивились этому великому чуду и уверовали во Иисуса Христа. Первосвященники иудейские устрашились, что народ отвернётся от них и пойдёт за Христом. Сговорились убить Его.
   Слух о воскрешении Лазаря пронесся окрест. Люди потянулись в дом его, чтобы удостовериться в чуде. Увидев Лазаря живым и здоровым, уверовали во Христа. А первосвященники и фарисеи воскресшего друга Христова замыслили погубить. Бросили его в лодку без вёсел в бушующем море. По промыслу Божиему волны вынесли лодку со страдальцем к берегу Кипра. Там апостолами Павлом и Варнавой тридцатилетний Лазарь был возведён в сан епископа. И тридцать лет носил епископский омофор, сшитый руками Богородицы. Мощи святого Лазаря почивают в Ларнаке в храме, освящённом во имя его. На мраморной гробнице высечено: «Лазарь Четверодневный, друг Христов».
   Потрясённая, Анжела с ещё большим тщанием принялась искать подобные источники…
   Прокуратор Иудеи Понтий Пилат, узнав о вознесении Иисуса Христа, крайне встревожился. Ведь он отдал Неповинного на расправу разъярённым иудеям. Отправил императору Тиверию донесение о Христе, о Его благодетельной жизни и чудотворениях. Эти сведения известны как «Акты Пилата императору Тиверию о жизни, осуждении на смерть, воскресении Христа и Его чудесах». Пилат утверждал, что, проверяя обвинения против Него, он не нашёл в Иисусе Христе никакой вины и хотел избавить Его от рук бесчинствующих иудеев. Но отдал на их волю, ибо они набросились и на него, Пилата, с обвинениями. «По распятии, — сообщал прокуратор, — совершились страшные знамения».
   Христос был распят и вознесён на крест в 9 часов утра. Он страдал на кресте шесть часов и умер в 3 часа дня. До самой Его смерти продолжалось затмение солнца. О тьме, поглотившей землю при страданиях и крестной смерти Спасителя, свидетельствовал Дионисий Ареопагит. Он уверовал во Христа, вёл подвижнический образ жизни и был причислен к лику святых.
   Произошли и другие невероятные знамения. Внутренняя завеса Иерусалимского храма разорвалась надвое. От страшного землетрясения разверзлись скалы гор. Треснул утёс Голгофы.
   Открылись погребальные пещеры. Воскресли усопшие праведники и святые. Выйдя из гробов, они вошли в Иерусалим и явились горожанам.
   Великие знамения и чудеса потрясли многих иудеев. Те из них, у кого ещё не совсем зачерствели сердца, со слезами раскаивались.
   На третий день после смерти Иисус Христос воскрес. Объятый страхом, Пилат сообщил кесарю обо всём содеянном со Христом, в Которого многие уверовали как в Бога.
   Иустин, Евсевий и другие историки писали, что после таких свидетельств римского правителя Иудеи и последователей Спасителя, император Тиверий сам уверовал в Него. Он издал указ: наказывать всякого, кто оскорбит верующих во Христа. Об этом поведал так же учёный грек Гермидий. Он  и другой грек Лабиритиос в момент воскресения Иисуса находились близ Его захоронения. При громовых раскатах они ясно видели падение камня, закрывавшего пещеру, и вознёсшуюся ярко сияющую фигуру. Очевидцы испугались. Свет исчез, наступила тишина. Они приблизились ко гробу: тела погребённого там не оказалось.
   Личный врач Пилата сириец Эйшу по его заданию со своими помощниками наблюдал и за погребением Христа, и стал свидетелем Его воскресения. «Мы все — врачи, стража и остальные, — писал Эйшу, — совершенно не верили, что Умерший может воскреснуть. Но Он действительно воскрес! И мы видели это своими глазами!»
   Существование Христа подтверждается многими историческими данными. Это письменные свидетельства современников Спасителя. О Его жизни и деяниях, о Голгофской смерти, погребении, вознесении писали историки, философы, священнослужители: Епифаний Африкан, Евсевий Египетский, Сардоний Панидор, Ипполит Македонянин, Аммион Александрийский, Сабелли Грек, Исаакий Иерусалимский, Константин Кирский и другие.
   Евреи всячески замалчивали о событиях, изложенных этими авторами. Но даже в их среде появлялись достоверные источники.
   Из рук казначея синедриона Миферканта Иуда получил тридцать сребреников. Чтобы расплатиться со стражей, казначей прибыл ко гробу перед самым воскресением. И видел, как громадный камень был отброшен неведомой силой, как воссиял над гробом ослепительный свет и как он исчез. Всё это Миферкант описал в сочинении «О правителях Палестины». Его описание подтверждают другие еврейские авторы: Урист Гамиянин, Гапон Месопотамский, Шербум-Отоэ, Ферман из Сарепты, Манакия-врач, Навин. Но самый авторитетный источник — сочинение историка, современника Иисуса Христа, Иосифа Флавия «Иудейские древности».
   Сохранилось более трёхсот письменных памятников, свидетельствующих об историчности Господа Нашего Иисуса Христа. Даже Фридрих Энгельс вынужден был признать достоверность этих источников.
   — Уж если ярый атеист и классик марксизма признал историчность Христа, тогда конечно!.. — и супруг Анжелы раскаялся в своём закоснелом неверии.
   Не успела она мужа образумить, как наткнулась на рекламу в «Поводыре». Похоже, под «Мишелем Гамзуном» скрывался её любимый ученик. Экстрасенс! Эк угораздило его! Расшалился Михаил. Опасные игры! Спасать надо заблудшую «овцу»!

   Общество изучения Амурского края было основано в 1884 году. Оно являлось филиалом Русского географического общества. В его стенах звучали доклады Арсеньева, знаменитого путешественника Фритьофа Нансена, академика Окладникова. В библиотеке Общества работал Чехов, возвращаясь с Сахалина.
   О своих гидрографических изысканиях докладывал Фридольф Кириллович Гек. До глубины души Анжела была тронута трагической кончиной легендарного вольного шкипера. И отправилась по следам его последних дней — в Миллионку. И застала ещё в живых векового старца Чана. Иссушенный, как последний лист поздней осени, китаец попыхивал на лавочке возле своей фанзы трубкой с опиумом. И ссохшаяся фанза была не отличима от своего хозяина. На пергаментном лице его едва различались глазные щелки. Но внутренний взор охватывал долины, сопки, распадки до самого горизонта, и далее, за горизонтом…
   Зори расцветали здесь, как розы, и опадали лепестками вечерней зари. От зари до зари длился день как от розовой весны до золотой осени.
   С первым лучом солнца царственный тигр-амба оглашал хребты Сихотэ-Алиня трубным гласом. И содрогались сопки, и вспенивались ручьи в распадках.
   От одного такого рыка треснула скала на сопке, где гнездились орлы. Чёрный дракон поселился в пещере, ожидая пришествия людей, дабы питаться их страхами. И пришлецы порушили девственный уклад природы. Дождался-таки чёрный дракон пугливых людишек. И время — то смутное, мглистое, то со светом надежды — поднимало его из чрева земли и ввергало в бездну…
   И уж не расцветают здесь зори розами. И день длится не с весны до осени, а как у людей на часах.
   Лишь изредка ныне в бескормицу из мелколесья приходят к старому Чану ежи. Привечает он их — защитников от змей и от крыс. И кормятся вместе с ёжиками бездомные кошки и собаки.
   О-о!.. Через руки Чана прошли сотни знатных корней женьшеня. В 1905-м при строительстве Сучанской железной дороги, нынешней Партизанской, нашли корень женьшеня возрастом двести лет и весом в шестьсот граммов! Чану посчастливилось держать этот великий корень жизни в руках и насыщаться его жизненной силой. Вот поэтому старый Чан и пребывает в долголетии. С его лёгкой руки великий панцуй был продан в Миллионке за бешеные деньги и перепродан за баснословные деньги а Шанхай.
   Чего греха таить, замешан Чан в нечистоплотных делишках. Что было, то было. Да быльём поросло. Хотя нет… Замаран, ох, как замаран старый Чан!.. Приметили его фанзу хунхузы, в схрон превратили, награбленное здесь сбывали. А он, хозяин, молчок, зубы на крючок. И вот уж совсем озверели душегубы! Разграбили усадьбу на острове, семью вырезали. А мальца ихнего на продажу захватили. Главный зверь Красная Борода у Чана мальца держал. Ох-охо!.. Горе старому Чану, не минует его кара богов!.. Ох-охо! И невыносимое самое!.. Близ фанзы Чана ночлежка находилась — «Гостиница мадам Люсьен». А отец мальчика повсюду искал его, и в Миллионке. В ночлежке этой остановился — и не ведал, что сын его рядом, в десяти шагах! Только после узнал. Не выдержало, сказывали, сердце. Как можно такое выдержать? Отец ведь родной — а не почуял… Ни один сказочник такое не выдумает. А жизнь преподнесла!.. И старый Чан не отмоет этого греха. Скорее бы уж боги забрали на суд свой!..
   Легендарный вольный шкипер Гек — гроза китов, хунхузов, браконьеров. Выходец из Финляндии (она входила в состав Российской империи), окончил мореходку. В 1869 году бриг «Александр II» под командованием капитана Фридольфа Гека вошёл в залив Находка и высадил финских переселенцев. Сам Фридольф Кириллович с супругой Пелагеей Васильевной поселился на острове Аскольд. Здесь подружился с управляющим золотым рудником Михаилом Ивановичем Янковским. Участник польского восстания 1863 года, Янковский был сослан в Сибирь. На Дальнем Востоке развил предпринимательскую деятельность. В 1878 году вместе с Фридольфом Геком поселился на полуострове Сидими, где разводил пятнистых оленей, лошадей особой породы, плантации женьшеня. С женой Ольгой Лукиничной воспитал семерых детей.
   С семьями Геков и Янковских дружила семья Бринеров. Швейцарец Жюль Бринер основал во Владивостоке пароходно-транспортную компанию. Сын его Борис женился на дочери владивостокского врача Марии Благовидовой. В 1920 году у них родился сын Юлий — будущий голливудский актёр Юл Бринер…
  На Сидими Гек обустроил ферму, поставлял на своей шхуне во Владивосток хлеб, овощи, молоко. В его отсутствие на усадьбу напали хунхузы, разграбили её. Изуверски повесили Пелагею Васильевну, раскроили черепа работникам. Семилетний сын пропал. От хищников-хунхузов страдали и окрестные деревни. Гек собрал ополчение и сжёг бандитские схроны и фанзы, прятавшие их. Отныне всякий манза вблизи усадьбы Гека получал пулю в лоб. Чтобы пережить страшную трагедию, он первым в Приморье организовал китобойный промысел. На парусной шхуне «Сибирь» совершил множество географических открытий, проводил гидрографические исследования побережья Чукотки, берегов Кореи. В 1893 году вольный шкипер перешёл на государственную службу. Под его командованием шхуна «Сторож» вела таможенный надзор, охранное дежурство котиковых лежбищ. Могутный, рыжебородый, в ботфортах, с биноклем, у пояса в ножнах кинжал — так монументально высилась на носу шхуны фигура легендарного шкипера. Американские браконьеры прозвали «Сторож» чёрт-шхуной. Её команда в дюжину человек брала на абордаж браконьерские суда, изымала добычу. А сам шкипер квасил америкашкам морды своим кулачищем.
   Где бы он ни был, повсюду искал сына. Даже в Нагасаки. Оказалось всё гораздо проще и трагичнее. Почти под боком, в Миллионке, не почуяло его отцовское сердце близкое присутствие сына…
   «Морской волк» восточных морей Фридольф Гек застрелился на своей шхуне. Его именем названы бухты и мысы на русском побережье Тихого океана.
   Фанза старика Чана обернулась «Хижиной тёти Томы». На руках с котом Анжела вошла в неё и протянула его хозяйке. Тот, фыркнув, соскочил на пол и забился в угол. Тётя Тома, молодящаяся, с крашеными губами, залебезила перед гостьей, надеясь обрести новую пациентку. Однако та, морщась от въедливого запаха валерьянки лишь спросила, как найти экстрасенса Мишеля Гамзуна. Вмиг слетели любезности с уст тётушки, и флюгером руки она указала направление — к пещере…
   Рассвет вставал во весь рост в окне. Лик спящей Анжелы сиял под двуединым взором рассвета и Михаила. И словно почувствовав его, она слабо улыбнулась…
   Крик с улицы донёсся. От «Хижины тёти Томы», размахивая руками, заполошно крича, во всю прыть мчался Сеня. Гамзяков выскочил на крыльцо, притворив дверь: разбудит ведь спящую! Приложил палец к губам: тише, мол, не кричи! Но тот продолжал орать:
   — Мишель, Мишель!.. Старуху убили!
   Следом за ним грязной тучей надвигалась орущая сбродная толпа. Осаживал её наряд омоновцев. Через него пытались прорваться два остервенелых оборванца.
   — Это он, он — убийца! — визжали они. — Лицо расцарапанное, котик хозяйку защищал. Это он! Все улики!.. Ишь полюбовницей прикрывается, алиби своей. Никакой алиби! Ах ты, душегубец проклятый! Пошто тётю Тому грохнул? Разве конкуренша она тебе? А ну сказывай?..
   — Но-но!.. Никакого самосуда! Разберёмся! — гаркнул на напиравшую толпу сержант.
   Пошатываясь, на крыльцо выбрела Анжела. С длинными распущенными волосами, как привидение, зябко куталась в белое покрывало. Её появление вызвало беснование полчища:
   — Страшнее атомной!
   — Ха-ха!.. И где такую кралю подцепил? Экстрасекс хренов!..
   — Ужас! Какой ужас!.. — охнула она.
   В голове у неё помутилось. Она глухо натянула на себя покрывало и осела у раскрытой двери.
   Гамзяков беспомощно оглянулся. Будто сугроб на крыльце намело. Анжела. Ей опять плохо!.. Дико озираясь, он выискивал глазами Сеню. Сталкера. Он всё объяснит. Где же он?.. Проморгался, протёр глаза. Дичь! Чудовищное зрелище! До помрачения ума. Орущий сброд. Раззявленные глотки каких-то двух оборванцев. Рычат, обвиняют его в чем-то. В у-бий-стве!.. Он — убил какую-то тётю… тётю Тому. Сумасшествие! Он сходит с ума!.. Как будто из пещерной утробы повылазили. «Миллионщики»! Запределье. Адство!..
   Обезумев, бросился бежать. Спохватился, оглянулся: Анжела…
   Пара омоновцев в мышастой форме цепко ухватила его за руки. Клацнули наручники…
   По вызову милиции с трудом приползла неотложка, чтобы забрать свидетельницу, которая находилась в бессознании.
   Под дикие вопли сброда стражи порядка втолкнули подозреваемого в обезьянник «синеглазки» — милицейского «бобика».

***
   Отмотав срок за грабёж, откинувшись с зоны, Жора Артеньев приютился в секте «Свидетели Иеговы» в Саранске и стал поборником иеговизма. Здесь брат Георгий познакомился с сестрой Капиталиной. И открылся ей, что он на самом деле — наместник бога, Чёрный Принц, потомок индийских царей. Миссия его на земле в том, чтобы зачистить мир от сил зла и произвести отбор новых людей для инкарнации. Убедив подругу в высоком своём предназначении, Принц провозгласил её Принцессой.
   Из «зэковской» Мордовии «высочайшие особы» отбыли к берегам Тихого океана для исполнения своей миссии. Миллионка пришлась им по душе. Слепив мазанку, они произвели на свет Сенечку — и забыли о нём. В голодные, холодные зимы он спасался в детдоме: всё кусок хлеба, тёплая постель. Но нравы там царили аховые — почти как на зоне: чухонцы, вафлёры, тренировки шишкарей-боксоты на грушах-чушках, жестокие побои за побеги… И Сеня Артеньев с первым теплом летел в Миллионку, где порой голубили его папка с мамкой… Они же вошли в раж, «очищая землю от зла». Начали с гадалок, так как гадание — один из самых больших грехов. В «Поводыре» находили нужное объявление, звонили провидице, заявлялись на приём. Не дожидаясь предсказания, убивали ясновидящую, не разглядевшую свою смерть.
   Первой жертвой «чистильщиков» стала 63-летняя гадалка, проживающая на окраине города. «Чисткой» не удовлетворились, потянуло на ограбление. Но особых ценностей в квартире не нашли: мелочёвка да паспорт убиенной.
   Спустя неделю в своей квартире в центре города был обнаружен труп 60-летней магини. Задушили её же платком, в груди зияла ножевая рана. Здесь поживились удачно: проводной телефон, дублёнка, норковая шапка, пара золотых женских часиков, стащили с пальца убиенной обручальное кольцо.
   Сын застал родительницу, вырядившуюся в награбленное. Оцепенел, с плачем убежал из убогого жилища. Навсегда. К шпане не пристал. С  местной беспризорной босотой шатался по Миллионке, воровато прихватывая со стола какой-нибудь забегаловки объедок-другой.
   Прибежище — пещера-ночлежка. Греется пацанва вокруг костерка, отогревает «миллионщицкими» историями озябшие сиротские души.
   Тринадцать стукнуло. Западло кусочничать, мыкаться по очкурам! Подался в помогайки. Подзаработал немного. Своё жильё построил. А мамка с папкой, похоже, совсем заворовались. Попадутся ведь!..
   Не заворовались они. В кровожадных убийц вызверились! Принц с Принцессой!.. О их злодеяниях сын до поры до времени не знал.
   Мало им гадалок стало. Собачница объявила в «Поводыре» о продаже породистых щенков… А потом голоса принялись приказывать Жоре, то бишь, Чёрному Принцу, кого убить…
   Мамочка возвращалась с работы через безлюдный подземный переход. Спешила к сынишке с подарком — плюшевым медвежонком…
   За несколько часов до убийства Принц слышал знамение свыше. Они с Принцессой выходили на улицу и часами ждали указания голоса.
   Одинокие дачницы спешили с электричек на свои последние автобусы…
   От безнаказанности парочка обнаглела настолько, что порушила непреложную воровскую заповедь: «Не грабь, где живёшь! И не живи, где грабишь!» Лакомый кусок — «Хижина тёти Томы». Кот — курица, несущая золотые яйца. Ворожба на счастье. «Волшебные бобы»… Не промах тётя Тома!..
   Только собрались грабануть старуху — залётная птичка припорхнула, модненькая, богатенькая. Да на какого-то сучонка напоролись. Заблажил стервец, отогнал от добычи…
   Вернулись к старухе… Вот где повезло! Ожерелье из жемчуга, золотые серьги с сапфиром и бриллиантом, три серебряных подсвечника. Набор из серебряных половников, лопаток, ложек, вилок… И к чему ей, одной, такая кухня? Зажралась бабка! Зажилась!..
   Эх-ма, как разжились!.. Легавые в Миллионку и носа не показывают. А если попробовать расшевелить? Пустить по ложному следу, сбить с толку? Вот будет потеха!..
   Сграбастали орущего кота, заткнули ему пасть тряпкой — и подкинули «вещдок» новоиспечённому экстрасенсу. Благо, дверь была не заперта. Не пришлось с ней возиться. Сам-то он, Мише;лишка, возился с птичкой залётной. Её, к огорчению, не удалось глубоко пощупать. Зато тётечка Тамарочка всё восполнила! Да будет ей за заслуги её там, где положено! А где? В низших, сказывают, сферах.
   Да, на славу удалась Жоре и Капе «потешная» операция. Мельтоны экстрасенсишку в каталажку заперли. Полюбовницу верняк в дурку упрятали. Ха-ха!.. Много удовольствия такой шекспир доставил «миллионщикам»! И режиссёрам-постановщикам Жорику с Капой спасибо, то бишь, Принцу Чёрному и Принцессе его! А где ещё Миллионка увидит такой Большой театр?..
   Выглядели особы индийских царских кровей как заурядные бомжи. Он — худосочный, с изжелта-седоватой бородёнкой. Она — лахудра, в одёжке из дачных домишек. Кто бы мог заподозрить в жалких ремкачах — извергов?..
   Взяли парочку тихим летним вечером в супермаркете. Вычислил убийц милиционер-стажёр. Парень запомнил фотороботы, которые были в ориентировке.
   Гамзякова выпустили. Анжелу Ильиничну выписали. Он сбрил бороду, и она долго не могла признать своего спасителя. То был бородач, а это — её Михаил!..
   В ходе расследования дела о страшных преступлениях маньяков Артеньевых всё прояснилось. «Принцы» во всём признались. «Белым пятном» в расследовании оставался Семён Георгиевич Артеньев. Но важный свидетель пропал.
   «Хижину тёти Томы» «ордынцы» Миллионки разграбили, порушили, не оставив и следа.
   Гамзяков прекратил свою «лечебную практику». Столько всего недужного намотал, экстрасенс хренов!  Верная мудрость: не зная броду, не суйся в воду!.. Он съезжал из своей «лечебницы», начальник и приятель Макс уже поджидал его в грузовичке. С толстым пакетом, понурившись, к «Мишелю» подошёл Сеня.
   — Это мамка с папкой… — прохныкал, хлюпая носом. — Бросили меня, я из детдома сбежал… Всё равно жалко их… — разрыдался и приник головой к груди Гамзякова.
   Тот обнял его голову и сам едва сдержал слёзы. Похлопал по пакету:
   — Оставь себе! Да, к твоей форме, Сталкер, очень кстати подойдёт вот эта подруга с талией! — и он снял со стены красавицу гитару с алым бантом на тонкой «шее». — И «за;мок» — твой! Живи и здравствуй!..
   Вскоре Сталкер самозабвенно бацал на гитаре. Уличным бардом зарабатывал себе на хлеб. На бардовском фестивале «Приморские струны» лихая песня Сталкера «Миллионка» заняла первое место.

Ах, Миллионка, — родина ты малая!
На сопке угнездилась, как орлица.
Здесь детство полыхнуло зорькой алою.
Здесь кровь людская — вовсе не водица!

А помнишь ты, как в бухте бойко плавали
Юли-юли и кавасаки с джонками;
И как парняги, мариманы бравые,
В таверне пили ром с раскосыми девчонками?

Здесь манзы промышляли контрабандою,
Из-за красоток гибли уркаганы,
За власть над Миллионкой бились банды,
Трещали тельники бичей: «Не будь я гадом!»

Здесь бичевали шкиперы солёные,
Плодились дети бражных «карнавалов»,
Жевала сопли шантрапа зелёная…
По жизни мачеха-судьба сирот мотала.

Эх, кучерява жисть у «миллионщика»!
И над кальяном сладкий дым курчавится…
А ну-ка пой, моя гитара звонче-ка!
Не принято здесь плакаться-печалиться.