Озеро 3

       На землю опустился северный вечер и почти уже ночь. Озера не видно. Только угадывается невдалеке. Мне страшно.
       Ночью в лесу постоянно что-то шуршит, движется, издаёт непонятные звуки. Средства защиты у меня в порядке. Держу их наготове.
       Сижу у тлеющего костра и размышляю об отображении сталинских репрессий в советской литературе.
       Шаламов, Домбровский, Солженицын, Демидов, Жигулин, Гинзбург. Они такие разные и их лагерный опыт так отличен друг от друга.
       Колымчане отличаются своей глубокой экзистенциальностью, потусторонностью, равнодушием к окружающей действительности. Они фаталисты, им всегда хочется спать.
       Они всё знают, хооошо чувствуют человека. Им смешны и непонятны проблемы обычных людей. Мир, оставший там, кажется им нереальным. Для них имеет важное значение пайка, обувь, шарф, перчатки, кто дежурит в бараке, не упал ли мороз на два градуса.
       В отличие от героев Солженицына, которые боятся, что мороз будет тридцатиградусный, колымчане радуются, когда мороз упадёт до тридцати градусов.
       Герои колымских писателей всегда хотят есть и наесться не могут. Они видят во сне хлеб.
       Блатные колымских лагерей потусторонние рыцари абсолютного зла. Они как-будто бы не люди, а сверхъестественные существа. У них страшные уменьшительные имена и клички.
       Колымчане хотят выжить, но не верят в то, что вернутся на большую землю, в прежнюю жизнь. Так и случилось. Писатели вернулись, но остались на Колыме.
       Пора спать. Залезаю в палатку и закрываюсь. Моя вторая ночь на этом озере наступила.