Глава 14 бифштекс

Глава 14

БИФШТЕКС

Странно, но Эвелина не ощущала внутри какого-то всепоглощающего страха. Её физическая немощь не вызывала паники, оставляя лишь лёгкую досаду от своей нынешней неполноценности.

Лев довёл её, шатающуюся, до кабриолета, раскрыл дверцу, придерживая девушку одной рукой, и усадил-пристроил на сиденье.

Эва не могла поворачивать головы — ей приходилось смотреть только вперёд — на изнанку лобового стекла, к которой прилипла изогнутая травинка, и дальше — в бесконечную синь василькового неба.

Лев забрался на место водителя, завёл мотор и тронул авто.

— Адаптация, — сказал он ровным голосом, — вернее, акклиматизация. Обычное дело. Пару-тройку дней терапии и будешь как новенькая. Ты меня слышишь?

Эва хотела кивнуть и не смогла. Обычно послушные мышцы деревенели при приказах мозга и отказывались сокращаться.

— Я буду рядом, присматривать, не волнуйся, — сказал Лев.

Она и не волновалась особо. Почему-то нынешняя ситуация показалась ей удивительно логичной, как финал кинематографического триллера, которого ждут благодарные зрители. Благодарные, потому что они верят в режиссёра — верят, что он не обманет их ожидания и раздаст всем злодеям по заслугам.

«Неужели предчувствие смерти настолько умиротворяюще? — подумала Эвелина. — Настолько нестрашно, что даже приятно? Но ведь не у всех. У Динара, например, этот период принятия занял доли секунды — взмах слева-направо стального лезвия — можно ли успеть за столь короткий миг ощутить такую же беззаботность?»

— Я рассчитывал, что препарат подействует чуть позже, — признался Лев. — Существенно позже. Что мы успеем ещё… Но, раз уж так случилось — ничего не поделать. Назад не отыграть.

Меж тем они подъезжали обратно к ферме.

Вот те самые ворота, дальше — прямо по курсу — коробки-загоны для скота.

«Почему мы не поехали сразу на турбазу?» — лениво подумалось Эвелине.

Кабриолет проследовал к самому дальнему строению, существенно меньшему, напоминающему отдельно стоящий домик для персонала.

Лев остановил машину, выбрался из-за руля и скрылся за дверью домика.

Кабриолет стоял носом к небольшому крылечку, поэтому Эвелина хорошо видела происходящее.

Вскоре дверь распахнулась, и ее кавалер появился в сопровождении двух мужчин в форменной рабочей одежде — кажется, Эва видела их мельком в первый, экскурсионный, приезд сюда. На лицах рабочих — если это были рабочие — застыло отстранённое выражение; будто они сейчас не рассматривали парализованную яркую девушку, сидящую в кабриолете, а наблюдали за привычной, рутиной процедурой — так порой смотрит на вас медсестра, заполняющая стандартную медкарту.

Эвелина с неестественным спокойствием ощущала, как рабочие с двух сторон берут её под руки, приподнимают, ведут — практически несут — в сторону раскрытой над крыльцом двери. Лев в это время исподлобья наблюдает за их действиями со стороны.

Потом перед застекленевшим взором Эвы мелькают внутренние части коридора, непонятные предметы интерьера, ещё одна дверь; наконец, прямоугольная, почти пустая комната; из мебели топчан-кушетка, пластиковое кресло как в летних кафе и непонятная деревянная ниша-лоток у «боковой» стены. Другая, «главная» стена — необычная, матово-серая, будто бы стеклянная, но непрозрачная.

Эву подтаскивают к топчану, осторожно укладывают на спину.

Девушка по-прежнему не может двигаться. В её руках и ногах — лёд. Громкий стук сердца отчётливо дублируется-бьётся в висках.

Над Эвелиной — непримечательный, ровный, белый потолок. Как чистый лист.

Кто-то подходит к ней сбоку — она улавливает шелест.

Лев берёт её руками за щёки и поворачивает голову девушки чуть вбок, чтобы она могла его видеть.

Некоторое время он молча смотрит на неё, словно пытаясь прочитать что-то в ответном взгляде.

Потом говорит.

Звук доходит до Эвы с некоторой задержкой, но она понимает значения слов.

— Помнишь, когда мы смотрели на свиней, я упомянул, что на моей ферме есть место для экзотических пород? — говорил Лев. — Думаю, ты уже догадалась для кого предназначен этот… загон?

Эвелина, естественно, ничего не ответила — не могла.

— Какое-то время понадобится, чтобы привести тебя в кондиции, — продолжал Лев. — Но в целом — всё то же самое. Как всегда.

Потом Лев отворачивает голову Эвы обратно — так, чтобы она могла смотреть только в потолок.

Придёт пора — и с неба, оступившись с края,

Падёт луна.

Последняя; и песня вдруг умолкнет.

Придёт пора — и, плача и стеная,

Умрёт душа,

Разбившись в миллион кривых осколков.

***



В холодном оцепенении Эва пробыла ещё минут тридцать, а может и час, время почему-то стало двигаться рывками. Она продолжала пялиться в потолок, пытаясь сосредоточиться, но никак не могла преодолеть преграду внутренней расслабленности. Думать было просто-напросто лень, приходилось превозмогать себя, чтобы сделать даже лёгкое, простое умозаключение.

Из каталептического транса её вывели тени.

То самое матовое стекло, из которого тотально состояла одна из стен, не являлось полностью непрозрачным. Когда Эва смогла повернуть голову, она уставилась именно туда, на стекло. На нём, как в театре теней иногда появлялись размытые силуэты. Они то прочерчивались чётче, то снова растворялись, тая. Первое, что более-менее внятно сообразила Эва после обездвиживания: по ту сторону стекла мечутся люди. Они подходят к нему снаружи вплотную — тогда их силуэт обрисовывается контурами, а потом снова уходят — и растворяются в матовом тумане.

Получается, они наблюдают на неё оттуда, из прошлой жизни. Стена-стекло наверняка просматривается с внешней стороны как витрина или как стекло аквариума.

Эвелина, конечно же, видела в кинофильмах такую фишку — преступника допрашивают в закрытой комнате с непрозрачными стенами, но другие полицейские могут наблюдать за ним через одностороннее стекло из коридора.

Только она — не преступник. Во всяком случае для тех движущих силуэтов: она зверь, животное. Попавшее в капкан.

Эвелина шевельнула рукой, одними пальцами. Потом ногой.

Паралич, чтобы его не вызвало, постепенно отступал.

С одной стороны, это вселяло хоть какую-то надежду, но с другой — начинало ввергать в полнейший беспросветный мрак, потому как вместе с физическим движением в сознании пробуждалось и умственное. Теперь сложить два и два представлялось не очень-то и трудным. Вот тебе и шизофрения Аси. Вот тебе и телефон на хранении. Вот тебе и обходительный Лев.

Вот тебе и невеста!

В следующую секунду Эве пришло новое откровение — она вдруг сообразила в каком качестве, скорее всего, она теперь тут находится. Нет, она не просто пленница поехавшего маньяка. Всё гораздо… ужаснее — хотя «ужаснее» слишком слабое слово, чтобы передать бездну нового открытия.

Эвелина почувствовала рвотный позыв, она с трудом сдержалась, гулко проглотила липкую слюну, организм реагировал всё ещё пьяно. Её начало мелко-мелко колотить-подрагивать, кожа посинела и покрылась пупырышками. Зубы застучали друг об друга. Эве захотелось чем-то накрыться, укутаться в ткань, но руки пока не слушались, пальцы лишь бестолково шевелились, как выводок меланхоличных пиявок.

И тогда Эва завыла: протяжно, громко и очень по-звериному.



***



«Лекарство» отпускало. Пусть медленно и волнами, но неизбежно. Руки Эвелины уже двигались по локоть. Первое, что она сделала, когда смогла поднимать ладонь — зачем-то ощупала себе лицо. Щёки, нос, подбородок — всё было холодное, как у мертвячки.

Мысли, ещё недавно хлынувшие лавной, почти иссякли. Лишь изредка, лениво и неспеша проскакивали в сознании, издеваясь над ситуацией.

Ещё минут через двадцать Эва села на своих нарах.

Матовое стекло выглядело единым, тени разбрелись по своим делам, оставив её одну.

Сейчас Эва очень тяготилась одиночеством. Пусть бы пришёл Лев, она бы стала умолять его сохранить ей жизнь. Ведь она хотела жить! Почему-то это истовое желание максимально проявилось только в эту самую минуту, раньше то был всего лишь инстинкт самосохранения; и на карнизе дома и в ссыпанной в ладонь гости таблеток — Эвелина не раз собиралась покончить с этим миром, прекратив его (и свои!) страдания. Но сейчас она до безумия сильно не хотела умирать. Нет! Только не сейчас!

Её дыхание участилось, на глаза наползли слёзы.

Девушка обшаривала голодным взглядом пространство своей новой кельи — но её окружала аскетическая пустота.

Эвелина подняла руку и пошарила пальцами в волосах — там спряталась заколка-невидимка — маленькая металлическая безделица, призванная для того, чтобы лишняя прядь не испортила причёску. Эва не стала её вытаскивать, а только провела подушечкой пальца по рифлёному боку; и снова прикрыла розовым локоном.

А потом скорее почуяла, чем увидела, чьё-то приближение.

Она опёрлась руками на дощатую основу своего топчана и стала смотреть сквозь матовую стену.

Кто-то подходил к её стойлу с той стороны. Эвелине казалось, что она слышит неразборчивые голоса — впрочем, это могло быть и игрой её обострившегося воображения.

Но она не ошиблась насчёт приближения извне. Вскоре на мутную поверхность стены легли силуэты — сразу несколько. Контуры очерчивались парами.

И чем дольше Эва смотрела а них — а те, вероятно, на неё — тем сильнее они ей кого-то напоминали.

Вот — крупный, литой, «прямоугольный» силуэт, а рядом — тонкий, высокий и худой.

Вот — два почти одинаковых по высоте, словно слепленных вместе, но каких-то рыхлых, размытых, дряхлых.

Вот — ещё пара; за овалом головы мужчины просматривается мелькающий «хвост», а рядом — женская фигура, невысокая, полноватая.

Эвелина не сомневалась: она всех их видела, совсем недавно, в предыдущей беззаботной жизни. Но теперь правила игры изменились. Взаимных наблюдателей разделила непреодолимая стена.

Силуэты не двигались. Они замерли в статичной картине, как на бракованном дагеротипе.

Эва сильнее надавила на доски ложа и вдруг поняла, что способна встать на ноги.

Она, сжав зубы от натуги, действительно сделала такую попытку. Мышцы послушались. Эвелина, шатаясь и балансируя расставленными для равновесия руками, стала приближаться к матовой стене.

Она шла до тех пор, пока не встала к силуэтам вплотную. Те не шелохнулись.

Тогда Эва переступила чуть влево, выбрав перед собой конкретную фигуру, ту, у которой в районе головы мелькал хвостик, и прижалась к перегородке щекой. А потом принялась перемещаться вдоль стены, не отнимая прижатой щеки, елозя ею по поверхности и ощущая кожей пупырчатую твердь. Ближе к углу она сникла, опустилась вниз, сползла, упала к плинтусу.

И тут услышала новый звук: что-то постукивало-шуршало, в том месте, где располагалась ниша-лоток.

Какое-то время Эва бессмысленно пялилась туда, но содержимое лотка с такого ракурса было неразличимо.

Тогда она, с коротким стоном, опираясь на стену, поднялась на ноги. И пошла к другой, «боковой» стене.

В лоток извне насыпали нечто, напоминающее овощи, какие-то клубни, похожие на чищенный картофель.

Ноги снова ослабли и Эвелине пришлось опуститься на четвереньки.

Некоторое время она стояла в коленно-локтевой позе перед лотком с…

«Да это же мой корм!» — осенило её. Эва выгнула шею, чтобы посмотреть на силуэты; те, казалось, благосклонно кивали, вполне довольные представлением.



***



Окончательно прийти в себя Эва смогла где-то ещё через час. Руки и ноги наконец-то стали вести себя как положено конечностям, а из-под черепной коробки испарилась сизая взвесь, мешавшая внятно соображать.

Но лучше — увы! — не стало.

Стало хуже.

События, произошедшие с ней за последнее время, обзавелись в сознании причинно-следственными связями, и Эвелина поразилась своей глупости и недалёкости. Как же тяжело бывает снять розовые очки. И как легко — поверить в свою исключительность и неотразимость. Продолжать быть самоуверенной овцой, готовящейся на заклание.

Первое звено цепи — её сиротство. Кто станет искать такую? Василиса? Мирон? Ну — ага. Первая знает, что она бросилась в отшельничество, может и поднимет небольшой кипиш месяцев через шесть; а второй и вовсе от неё открестится за такие «подарочки» в своём романтическом гнёздышке. Правда, Лев вроде бы как дал понять, что её ищет полиция, но на них надежды ещё меньше, даже если он не соврал.

Нет, тут чёткий расчёт — тупая канарейка распушила перья и сама — сама, ****ь! — прилетела в клетку.

Дальше — айфон. Идиотское объяснение — и она без средства связи. Сейчас Эва уже была уверена, что сеть на острове есть — видимо, она пропадает в низине, на Турбазе, но на открытом, высоком пространстве, на Маяке, например — наверняка ловит. Именно оттуда Лев и общался с ней днями и ночами. Но курица задумалась об этом слишком поздно.

Продолжаем. Фраза Льва в ресторане — про животных, которых он выращивает сам, в специальных питомниках; Эвелина глянула на матовую стену, но та оставалась однородной — зрители ушли; и которых кормит особым образом; девушка перевела взгляд на лоток с нетронутыми «клубнями». Теперь эти слова приобретают особый смысл и хорошо укладываются в канву происходящего. Именно поэтому у мяса, подаваемого шеф-поваром местного ресторана такой оригинальный и изысканный вкус. Всё дело в хорошем, правильном откорме хрюкающих, пищащих, чавкающих в своих вольерах бифштексах.

Ну и напоследок — становится понятным неадекватное поведение некоторых хозяев острова и гостей-«туристов»: Эва вспомнила «особенный» взгляд мамаши Льва — естественно, она заодно с ним; дикий танец престарелой парочки — видимо, в предвкушении дальнейшего безумного веселья; взгляды, тотально прикованные к ней, отправляющей кусок мяса в рот — когда ещё доведётся понаблюдать такую пикантнейшую сцену — одна пища употребляет другую?

Эва облилась холодным потом: только сейчас до неё дошло, чем могло быть то самое коронное блюдо, поданное Львом в разгар торжественного ужина. Её передёрнуло — болезненно, всем телом. Что, если мясо было из… Как там говорила шизофреничка Ася — она не хочет, чтобы с Эвелиной случилось то же, что и с… предыдущими?

«Боже! — мысленно возопила Эва — Что я тогда ела?!?!»

Она бесслёзно всхлипнула и снова посмотрела на стены своей камеры.

Ловушка захлопнулась? Выхода нет?

Теперь её станут кормить как тех хрюшек?

Но она ни за что не станет есть их еду!

«Уверена? — саркастически поинтересовался внутренний голос. — Может и продержишься день-два, — насмешливо добавил он. — А потом как миленькая проглотишь всё, что дадут. Голод — не тётка».

— Нет! — сказала Эва вслух. В её зрачках мелькнули безумные искры. — Нет! Нет! Нет!!!



***



Ближе к полудню пришло двое рабочих — здоровых мужиков, тех самых её «заносильщиков», одетых в фирменную фермерскую робу. Они появились в «камере», сдвинув снаружи засов двери и, войдя, хмуро уставились на пленницу. В руке одного из мужиков поблёскивал снаряжённый шприц с иглой. Эва в первый момент едва не бросилась в рукопашную, но вовремя сообразила, что это бесполезно. И смирилась.

Ей закатали рукав и впрыснули что-то в вену — Эвелина почти сразу ощутила слабость.

«Фермеры» помогли ей улечься навзничь на топчан и ушли, железно бряцнув закрывающимся засовом.

А минут через пять после этого — в помещении оказался он. Эва, пребывая в мерцающем сознании, пропустила его появление — Лев словно бы материализовался из воздуха, возникнув подле её ложа. Он выглядел всё также — спокойно, уверенно; на бывшую невесту он смотрел с лёгким прищуром.

— Эта инъекция, — сказал Лев, — мера предосторожности. В таком эмоциональном состоянии ты можешь быть опасна. А мне не хотелось бы тебя калечить лишний раз.

Эва промычала что-то неопределённое. Тело не слушалось.

— Если ты будешь себя вести относительно разумно, — продолжил Лев, — твои ближайшие дни окажутся перенасыщены событиями. Тебе не придётся лишний раз горевать о своей судьбе. Поверь, иногда лучше так, чем бесконечное время в пустых и мучительных раздумьях.

— За… что? — сумела спросить Эвелина еле переваливающимся во рту языком.

— А почему нет? — Лев словно бы не удивился этому вопросу. — Что ты сделала такого в жизни, за что могла бы получить какое-то особое, привилегированное положение? Может, спасала кого-то от голодной смерти? Пожертвовала почку умирающему от цирроза? Я уверен — что нет. Так почему же я, или кто-то ещё, должен относиться к тебе по-особенному?

— Я… — прошептала Эвелина. — Не… хотела…

— Конечно, не хотела. И я, может, не хотел. Но такова жизнь. Зато могу тебе совершенно точно сказать, кто хотел. Матильда и Базиль. Ник и Ася. Горацио и Минерва. С последними ты не знакома, но могла их видеть на нашем ужине в ресторане — та самая пара в кричащих нарядах. Все они забронировали места на турбазе сильно заранее. А когда узнали, кто станет главным участником представления, когда увидели твоё фото, отвалили за входной билет в десятикратном размере! По сравнению с предыдущим шоу. Что ж. Миллионеры могут себе такое позволить. Кстати, по моим скромным наблюдениям, процент извращенцев среди миллионеров гораздо выше, чем среди обычных смертных. Но не суть…

— Я… не понимаю…

— Терпение и всё прояснится. Так вот. Я тебе скажу больше. Я ведь не знал, когда ты ко мне приедешь. Но что приедешь — не сомневался. Поэтому анонсировать точную дату представления я контрагентам на мог. И что ты думаешь, это их смутило?.. Нисколько! Базиль купил пансион на острове на целый месяц. Они с Матильдой были готовы ждать до конца. Ник держал под рукой вертолёт на материке. Горацио фрахтовал быстроходный катер на побережье. Как только я дал отмашку — в тот же день охотники были на острове. Ну а бойкие старички и так уже поджидали тебя здесь. Хочу сделать тебе комплимент — ты не разочаровала. После того, как клиенты увидели тебя вживую, они пришли в полнейший восторг. Даже моя мама вдохновилась! Хотя все прошлые представления она встречала со скептицизмом, если не со скукой. Но тут! Как же они меня благодарили в предвкушении праздника. Базиль с Матильдой признались, что у них от нахлынувших чувств впервые за пять лет случилась близость! Самые сильные впечатления часто провоцируют на секс. Ник и Ася, например, и вовсе не вылезают из кровати, хотя являются родными братом и сестрой, а вовсе не двоюродными, как преподносят окружающим. Минерва же, эта экстравагантная особа, уверяла меня, что после того, как тебя увидела, во время вечерней медитации у неё открылся-таки третий глаз! Вот видишь сколько положительных эмоций ты подарила людям! А сколько ещё подаришь!

Из уголка глаза Эвы выползла слеза и покатилась по щеке, оставляя влажный след.

— Я к чему? — Лев говорил по-прежнему ровно. — К тому, что хочу заручиться твоей поддержкой. Всё равно ничего уже не изменить. Так почему бы не пойти на взаимные уступки? Я со своей стороны прекращаю пичкать тебя лекарствами. Больше никаких инъекций. Пару дней тебе надо правильно питаться, я подготовил специальный рацион, иначе твоё мясо может стать жёстким после приготовления. Да, ты можешь устроить голодовку, но это не в твоих интересах. В этом случае к состязанию ты подойдёшь почти без сил, что усугубит твои страдания. Если же ты примешь моё предложение — здоровый дух позволит тебе продержаться ещё несколько дополнительных часов, а может и дней. Согласись, в твоём положении, это неплохой бонус. И самое главное — когда, ну… Когда представление подойдёт к своему завершению, я обещаю, что всё кончится быстро — одномоментно, ты не будешь мучаться…

Эва дёрнулась, порываясь что-то выдавить из себя, но Лев протестующе вскинул руку.

— Нет-нет, ничего не говори, — предупредил он. — Ты сейчас слишком шокирована, чтобы принимать взвешенные решения. Уложи всё в голове. Дождись, когда твой разум очистится от шелухи и станет холодным. И тогда уже прикинь все за и против. Я знаю, что ты рано или поздно придёшь к правильному решению…

Лев дотронулся до розовых волос Эвы — легонько, всего лишь прикоснулся. Потом убрал руку, посмотрел пристально в глаза и ушёл; пропал, растворился в воздухе.