Был давно 1

***
Нитка не слушалась, ткань топорщилась. Неуклюжий тряпичный ангел улыбался Вике случайной складкой на лице.
– Выровняй крылья. Они одинаковые должны быть, лететь дружными братьями в одну сторону. А у тебя каждый в свою сторону тянет, того и гляди, подерутся… Дай помогу, – учительница наклонилась и потянула игрушку. Игла уколола детский палец, красное пятно впиталось в ватную грудь.
– В сердце, – ойкнула девочка и прикусила нижнюю губу.
– Ничего, не расстраивайся. Холодной водой застираешь, и следа не останется, – хотела успокоить Светлана Ивановна.
– Останется, – убедительно по-взрослому ответила Вика и стала складывать шитьё в пакет. – Переделаю. Туда нельзя с кровью. Ангел мирный, и крылья будут дружными братьями. Я его папе отправлю.

***
Мария проснулась и бросилась к входной двери. Показалось. Это сосед на лестничной клетке  гремел ключами. Она вернулась к постели и первым делом заглянула в телефон в надежде увидеть надпись «В сети». Ей снился желанный статус, снилось, что вернулся сын. Интернет упрямо повторял «Был давно».
Она сняла со стены икону, протёрла и заговорила  с ней: «Ты же всё видишь и знаешь. Жив, а они заладили: «Подпиши бумаги, деньги получишь». Как у них язык повернулся такое сказать? Если «без вести», значит, «без вести». Неужели они не понимают, что любая подпись имеет вес? Это ведь договор, по сути. Где это видано, чтобы мать своей рукой согласилась сыну смерть подписать? Да пусть отсохнет такая рука! Даже мысли не допускаю. Сердцем знаю, жив. Вымолю тебе дорогу домой, светлячок мой».
Она поставила икону на стол и зажгла свечу. Колени больно упёрлись в пол. Перекрестилась и протянула руки вперёд, моля всем телом: «Матушка, заступница, замолви словечко Отцу нашему за раба божьего Матвея. К тебе Он прислушается. Ты же мать, помоги вернуть сына живым и невредимым». 
Мария выпрямилась, взглянула на фотографию сына, запричитала молитвой: «Рисковый  мой, не убоишься страха нощного, дрона и пули летящих во дни и во тьме преходящих, и тьма могильная не приблизится к телеси твоему. Не приидет к тебе зло... Господи, огради его от всякой напасти и верни домой в семью живым и невредимым. Аминь». Поклонилась, распластавшись руками вперёд. Прохладный пол приятно касался лба. Так бы лежала и лежала в поклоне, если бы это помогло. Рассвет гладил спину матери.
Мария поднялась, оделась и пошла на кухню. Сегодня на завтрак блины со сметаной. Она, как всегда, поставила две тарелки на стол и две кружки, для себя и для него, будто он сейчас заглянет к ней перед работой, и они позавтракают вместе. Пусть знает, что жду.

***
Вера отпросилась с работы, она собиралась забрать дочь со школы и отвезти к свекрови. Как бы избежать лишних вопросов? Но всё обошлось, на разговоры ни у кого не было сил: «На несколько дней? Надо – так надо».
Она собрала рюкзак. Путь предстоял долгий. Поезд баюкал, чуть влажное бельё пахло матрасной пылью. Пальцы теребили завязки на блузке, механически повторяли движения от плетения маскировочных сетей. Ложка тревожно дребезжала в стакане. Фонари мелькали в окне. Полная луна крупной слезой дрожала у самого горизонта.
На станции вышла только Вера. Пахло мазутом и сладкой влажной землёй. Кузнечики стрекотали. Гравий под ногами громко хрустел. Хриплый женский голос из динамика прошил холодный воздух: «Второй, груз на месте. Жека, повезло». Станционное эхо заметалось по округе вместе летучей мышью: «Зло-зло-зло-зло». Вера вжала голову в плечи и  быстро пошагала в сторону леса. К рассвету она обогнула его. Справа показалась церковь.
Внутри пахло  ладаном и воском. Веру проводили на церковный двор в дом к бабе Глаше. Никто не знал, сколько ей лет. Маленькая, крепенькая старушка. Говорили, что она при монастыре прожила всю жизнь, и что её молитва самая  крепкая. Много чудес рассказывали: что человека читает, как книгу, видит судьбу и одним взглядом выправить её может, и грех видит сразу. «Пусть, – думала Вера, – мне таить нечего, главное, чтобы сказала, жив Матвей или нет, и где искать».
Баба Глаша расспросы все пресекла, отмахнулась от Веры, будто от назойливой мухи. Отвела приезжую к скотине навоз убирать. К вечеру задание дала дрова складывать в поленницу. На другой день  –  воду в баню носить из колодца. К обеду стирку затеяли. Вера полоскала бельё в реке с мостков. На третий день её на грядки посадили. Вера полола морковку и думала, как бы вырвать все сорняки из своей жизни? Вспоминала глупую ревность и шелуху обид. Как бы отпустить? Пусть только вернётся.
Вечером старушка проводила приезжую в храм. Свечи отгорели. Слова отзвучали. Мысли затихли. Купол стал звёздным небом. Голубь на фреске встрепенулся, ожил, сделал круг и угнездился, воркуя. Эхо гладило стены. Если и рождалось где-то чудо, то сейчас и здесь.
Баба Глаша села рядом и задумчиво проговорила: «Любовь никогда не перестаёт, она не ропщет, долготерпит и милосердствует, она не завидует, не превозносится, не гордится, всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит».
Ночью баба Глаша пришла к спящей Вере и поставила свечу в изголовье кровати. Села рядом, положила руку ей на плечо и уставилась в тёмное окно. Сон соединился с явью.
Мелькали далёкие зарницы. Грузовики осторожно везли мины, боясь обрушить звездопад. Старуха и молодая женщина шли рядом, раздвигали темноту руками. Рыскали лисьими тропами. Скользили кошачьими тенями. Прятались в норах полевыми мышами. Выпрыгивали из-под танков совами. Накидывали маскировочные сети прямо в воздухе. Разрывали когтями дроны. Уже скоро рассвет, а Матвея так и не встретили, так и не нашли. Вера летела за какой-то песней. Баба Глаша сидела у постели. Свеча догорала. Мелькнуло лицо мужа. Запах дыма и треск огня. Языки пламени ударили хвостом жар-птицы. Вспышка. Пепел. Крик. Вера закашлялась и проснулась со вкусом гари на языке.
– Жив! – прохрипела Вера.
– Верь, – тихо подбодрила баба Глаша и положила в ладонь маленькую иконку. – Молись. Имя своё помни и не отступай.

***
Матвей очнулся распятый в ожоговом центре. Последнее, что помнил, – вспышка. Тело – сплошная рана, которую кидает то в нестерпимый жар, то в ледяной холод. Шок. Пытки перевязок. Руки подвешены крыльями в стороны, чтобы сам себе не навредил. Живая мумия в бинтах с опалённой гортанью, обожжённым лицом и телом. Почему-то его все называют Виктором. Наверное, из-за куртки: дал свою тёплую «братишке» в ночное дежурство, а сам накинул Витькину за пять минут до взрыва. Пусть Виктор. Хоть горшком обзови, только в пекло не ставь. Пекло. Дрожь пронзила тело… Сколько я здесь? Месяц? Год?

Вера сидела у постели сослуживца мужа. Она приехала волонтёром сразу, как узнала. Ждала, когда Виктора переведут из реанимации и снимут бинты, молила, чтобы  он выжил и заговорил. Пусть расскажет, где её Матвей. Вера делала перевязки, дневала и ночевала рядом, а в перерывах с надеждой заглядывала в интернет и проверяла статус.