Наследие жестокости

Наследие жестокости: от библейских заветов к современной войне
 
Циклы насилия на Святой Земле обладают свойством повторяться. Ветхозаветная история, упоминающая практику «херема» (заклятия), когда уничтожались целые города, включая женщин, детей и скот, по слову свыше, сегодня читается не как древняя метафора, а как тревожный прецедент. Эта библейская жестокость, оправданная волей Бога, кажется, нашла свою секулярную проекцию в XXI веке, где роль провидения исполняет политическая доктрина, а масштабы разрушений многократно превзойдены благодаря современным технологиям уничтожения.
 
Нынешний конфликт в Газе, унесший жизни десятков тысяч палестинцев, в основном гражданских, и трагедия израильских заложников, — это не спонтанная вспышка. Это результат систематической оккупации, блокады и политики создания невыносимых условий жизни, которые сами по себе являются актами насилия. Исторические корни нынешних действий Израиля уходят глубоко в идеологию, которая, ставя безопасность одной группы выше базовых прав другой, de facto приходит к тому же выводу, что и древние тексты: существование «другого» является угрозой, которую необходимо устранить. Разница лишь в языке: вместо божественного завета — риторика, где любые средства считаются оправданными.
 
На этом фоне предложение администрации Трампа, переданное через посредника ХАМАСу, выглядит не столько гуманитарным жестом, сколько вынужденной паузой, продиктованной политическим расчетом. Его условия — обмен заложников на заключенных, отмена масштабной наступательной операции и переговоры — являются тактическим маневром, а не искренним стремлением к миру.
 
Роль Дональда Трампа в этом процессе глубоко символична. Его заявление в соцсетях, где он пишет о согласии Израиля до того, как это было официально подтверждено, и его «последнее предупреждение» ХАМАСу — это не дипломатия, а спектакль. Он позиционирует себя как непоколебимого сильного лидера, способного диктовать условия. Однако этот театр власти разворачивается на фоне реальных страданий, которые его предыдущая политика «максимального давления» лишь усугубила.
 
Реакции сторон predictable [предсказуемы]. Заявление источника в окружении Нетаниягу о «изучении и склонности принять» — классическая уловка, цель которой — создать видимость готовности к миру, переложив всю ответственность за срыв на ХАМАС. Это позволяет сохранить образ Израиля как рационального актора, даже когда его военная машина демонстрирует запредельную жестокость.
 
Готовность ХАМАС вернуться к переговорам на условиях августа — это отражение катастрофического положения в Газе. Это признание военного превосходства противника, но не признание его правоты.
 
Таким образом, предлагаемое соглашение — не «новая надежда», а временное перемирие, необходимое обеим сторонам по разным причинам: Израилю — для перегруппировки сил и легитимации своих действий на международной арене под эгидой США, ХАМАСу — чтобы выжить. Подлинный мир невозможен без радикального пересмотра самой системы — прекращения оккупации, признания прав палестинского народа на самоопределение и суверенитет и отказа от доктрины силы как единственного аргумента.
 
История библейского Иисуса Навина — это, конечно, не прямое руководство к действию для современного Израиля, но хрестоматийный пример того, как оправдание крайней жестокости высшими интересами становится частью культурного кода. Пока этот код не будет переписан, любые перемирия будут лишь паузами между очередными актами бесконечной трагедии