Душа

В этот дом мы с женой переехали относительно недавно – года не прошло. Так вышло, что трёшку пришлось разменять на две полноценные однокомнатные квартиры – одна нам, другая – дочери с мужем. Конечно, они могли бы и с нами остаться жить, но разве это жизнь для молодых, с родителями? Поэтому решили, мол, пусть уж сами как-нибудь, как пойдет. А там, глядишь, и на квартиру побольше заработают. Возможностей для этого  сейчас хоть и мало – от государства, которое раньше молодым семьям и специалистам жильё раздавало, сегодня хрен чего дождёшься, - но они всё же есть.Было бы желание. Ну, или необходимость. Жена говорит: «вот когда детки пойдут, тогда и приспичит по-настоящему». Но это теперь их дело, мы, чем могли, помогли уже.
Но речь в этом рассказе пойдет совсем не об этом, а о невероятной случайности, которая в очередной раз перевернула мою жизнь с ног на голову…

…Честно говоря, с новыми людьми я схожусь не очень легко – возраст уже позволяет посматривать на окружающих с прищуром и более взвешенно оценивать встречающиеся персонажи, наделяя их ролями из той или иной, как правило, совсем недавно прочитанной книги. И вот с недавних пор вокруг меня живут очкастый волшебник с девятого этажа с собакой, две Гермионы, которых я отличаю по возрасту – «молодая» и «давно уже замужем», пара очень похожих друг на друга Северуса, два соответствующих своим прозвищам Долгопупса – первый из правительства, второй где-то на овощной базе работает, один вредненький подросток Драко, наезжающий своим велосипедом на красивую клумбу во дворе дома, и один рыжий долговязый Уизли. Вот с ним я разговариваю гораздо чаще, чем с другими соседями. Не потому, что как-то сошлись на общих темах и обсуждениях чего-либо, а потому, что частенько пересекаемся в лифте. Мужик он вроде бы не плохой, но сплетник - всё всегда про всех знает. И мне зачем-то рассказывает.
Сегодня вот про тётю Шуру с первого этажа речь завёл:
- Ты думаешь она чего постоянно у подъезда на лавочке сидит? – «тыкать» меня Уизли стал с первого же дня знакомства.
Не дожидаясь ответа, продолжил:
– Сына, тоже Сашку, которого в честь неё назвали, ждёт.
Не выдержав выжидающего взгляда, я спросил:
- Откуда ждёт-то?
Сосед голос до шёпота понизил:
- С войны…
И палец к губам зачем-то приложил.
- А ты чего шёпотом говоришь? – интересуюсь. – Или это тайна какая-то?
В лифте мы были вдвоём, но сосед оглянулся, на камеру видеонаблюдения под потолком посмотрел, затем поближе ко мне придвинулся:
- Понимаешь, там дело такое…Он уже с полгода, наверное, как без вести пропал. Если б в плену был, то уже вернули бы, - вздохнул и голос повысил: – Какой там! Погиб, скорее всего! Но тётя Шура, мамка его, всё ждёт, целыми днями до поздней ночи сидит на этой лавочке, всё в лица прохожих всматривается,домой только на несколько часов заходит. Поэтому мы при ней-то и не высказываем свои предположения, сама, может, додумается. Если, конечно, окончательно с ума не сошла…
Двери открылись и я с облегчением, как бы освободившись от этого тягостного и неприятного разговора, вышел в полумрак первого этажа. Сосед немного потоптался, но увидев, что я остановился у своего почтового ящика, замолчал, а еще через несколько секунд хлопнула закрывшаяся за ним дверь подъезда. У меня на душе возникло раздражение от только что услышанного – подумалось: ну если верит человек, надеется на возвращение сына, то лучше пусть так и будет! Тем более, что факт гибели не установлен. Зачем злословить?!
Корреспонденции в почтовом ящике ожидаемо не оказалось – у нас её по воскресеньям почему-то не разносят. Поэтому я, зашуршав пакетом, с которым жена меня на районный рынок отправила, вышел на крыльцо подъезда.
Тётя Шура была на своей лавочке. Она пристально всматривалась в силуэты редких утренних прохожих. Поэтому и на меня не посмотрела.
Спустившись с крыльца, я остановился на несколько секунд в паре метрах от неё, затем выдавил из себя:
- Здравствуйте…
Тётя Шура медленно, цепляясь взглядом за спину исчезающего за поворотом незнакомого мужчины, повернулась ко мне и грустно так, словно извиняясь, улыбнулась – несмотря на то, что морщины у её глаз были влажными, лицо буквально дышало надеждой.
Протяжно так выдохнула:
- Здравствуй, сынок…
Затем тётя Шура, несмотря на то, что на лавочке была одна и места на ней было предостаточно, немного подвинулась, будто приглашая сесть рядом. Даже ладонью невидимый мусор с поверхности деревянных дощечек стряхнула.
Я присел. Хотел что-то сказать, но не смог. Тётя Шура продолжала всматриваться в моё лицо. Затем вдруг улыбнулась и по моей щеке ладонью погладила.
- Ну, где же ты так долго был, сынок? Не писал почему?
А я ответить ничего не могу, комок в горле помешал. Поэтому просто пожал плечами.
- А я вот всё жду тут тебя, все глаза уже проглядела, - продолжила тётя Шура. – Каждый день, считай, твои любимые макароны по-флотски готовлю. И правда, исхудал-то ты как, вон, и седина появилась, морщинки. Трудно было, да?
Я снова пожал плечами.
- Я ведь каждую ночь за тебя молюсь, - тётя Шура ближе ко мне придвинулась, за ладонь взяла – ее руки оказались тёплыми и сухими. – Бывает, сяду у окошка и всё вдаль всматриваюсь, к Богу обращаюсь, прошу, чтобы меня вместо тебя забрал, если уж так надо. И чтобы эта война уже закончилась… Но скоро уже, всё хорошо будет. Как без этого...
Помолчала немного. В глаза мне внимательно, остро так глянула:
- Сынок, я же все понимаю, меня здесь многие жалеют, думают, я из ума выжила. Ошибаются они. Просто горюю много, в душе покоя нет. Если ты думаешь, что я тебя с сыном, с Сашкой, спутала или обозналась, то не так это.
Вздохнула.
- Просто я думаю, что если ко всем как к нему обращаться стану, то он меня обязательно услышит. Душой услышит. И вернется. Понимаешь?
Отвернувшись в сторону, я незаметно смахнул слезу, скользящую по щеке.
- Понимаю...
Ответ от испытыааемых в эту секунду эмоций получился каким-то хриплым, будто бы чужим голосом. Я даже вздрогнул от неожиданности. Прочистив горло, повторил:
- Понимаю. Я все понимаю...
И добавил:
- Вы берегите себя, все наладится...
Потом поднялся с лавочки и направился по своим делам.

Когда возвращался с рынка, увидел, что бабушки у подъезда не оказалось - решил, что она, замерзнув или проголодввшись, домой зашла.
Откуда-то появилась мысль: "а что если отлучившись на минутку, возвращение сына пропустит"? Поэтому сел на лавочку и головой в разные стороны вертеть начал, выискивая среди них людей в форме. Но почти тут же осекся, матюгнулся сам на себя и скрылся в подъезде дома. Словно стесняясь чего-то. Или прячась. Возможно, от себя самого...

С того осеннего дня и вот уже как пару месяцев я стал общаться с тётей Шурой постоянно. Не потому, что всерьез воспринял её идею о трансляции своих мыслей сыну через совсем постороннего и незнакомого человека, а потому, что её слова во мне также отзывались давно забытым материнским теплом и вниманием. Дело в том, что моя мама ушла из жизни уже почти пятнадцать лет назад, но скучать о ней я продолжаю так, будто бы это случилось вчера.
С мамой, признаться, я не был особо близок. По крайней мере, не так, как была с ней близка моя младшая сестренка. Оно и понятно - у женщин общих тем всегда больше, они думают одинаково. А я... У меня работа, семья. Своя жизнь.
Знаете, от этого общения и мне стало легче! Появились новые цели, новые мысли и даже мечты. Вы не поверите, но именно в этот период я с успехом и невероятным вдохновением закончил давно залежавшийся роман, написание финала которого откладывал уже лет пять!
Но самое главное все-таки не это, а то, что ежедневные разговоры с пожилой соседкой стали неким моим извинением перед мамой, что в последнее годы ее жизни я так мало уделял ей внимания, сведя его к по-сути нескольким дежурным фразам в день.

Тётя Шура при каждой встрече, по прежнему обращаясь ко мне "сынок", продолжала рассказывать о своих домашних делах и мелких заботах, вот, мол, в прошлые выходные к мужу на кладбище ездила, тоже, говорит, посидела рядом с ним, поплакала, а позавчера фотографии старые, где сама еще молодая, достала - те слезы были уже от счастливых воспоминаний.
- Сегодня с утра пельменей налепила, больше сотни получилось! - тетя Шура улыбнулась. - Сынок, приходи домой, ты таких пельменей уже ведь больше года не ел. Все для тебя, мой хороший. На балкон вынесла, уже поди заморозились...
И на самом деле в канун Нового года мороз за дело всерьез взялся - окна узорами разукрасил, а дыхание в густой пар превратил.
- О хо-хо, сынок, как же ты там в холодину эту? Не заболел бы...
- И вы, - говорю, - сегодня на улице долго не сидите, домой отправляйтесь. А то ведь воспаление заработать в одну минуту можно.
- Да, пойду сейчас. Еще пять минуточек посижу и пойду...

Весь день на работе я ощущал на сердце какую-то необъяснимую тяжесть - будто нечаянно для себя кого-то обидел и не извинился за это. Домой поехал на такси. Около подъезда стояла карета "Скорой помощи", в распахнутые задние двери которой два санитара заносили носилки.
На которых, закрыв глаза, лежала ставшая мне такой родной моя тётя Шура.
Подскальзываясь на замороженном утрамбованном снеге, я подбежал к автомобилю с красным крестом. Выдохнул:
- Что случилось? - а сам посмотреть на тетю Шуру боюсь. Чтобы не заплакать.
И тут услышал:
- Сынок, ты? А уж думала, что не дождусь..
- Я..., - слезы все-таки полились по щекам. - Я... мама...
И словно вихрь в душе возник, словно смерч, в котором смешались давно забытые и вроде бы, как казалось, уже утраченные чувства и эмоции. И вот я уже совсем маленьким мальчишкой прижимаюсь к маминой ладони, сквозь тонкую варежку пытаясь согреть ее своим дыханием в лютый мороз.
- Это я, мама, я...

Утром в больнице сказали, что у тёти Шуры пневмония. Но, мол, ничего серьезного, через пару недель выпишут. Передачку не взяли, объяснили, что пока нельзя.
Домой я вернулся почти к обеду. Пустая лавочка у подъезда выглядела забытой и даже мертвой. Сняв перчатку, рукой расчистил снег на ней и, нахохлихшись, как воробей, поглубже спрятавшись в меховой воротник пальто, сел. Как назло, из подъезда появился тот самый мой сосед "Уизли", который с самой верхней ступеньки крыльца вначале присвистнул и затем громко заявил:
- Вот тебе раз! Смена, значит, караула произошла! - потом, спустившись ниже, спросил: - Ты что же, теперь вместо этой чокнутой бабки ее сына что ли ждать будешь?
Я немного приподнялся, но вовремя одернул себя:
- Знаешь, что?
- Чего?
- А не пошел бы ты... Или, может, тебе помочь?
- Но но! - сосед на несколько шагов отступил. - Только попробуй! Вмиг в полицию сдам. Тем более, она сама сюда идёт...
И правда, по заснеженной дороге между домов вышагивал высокий парень в военной форме. Его лицо было открытым, улыбчивым. А глаза светились невыразимой радостью.
"Уизли" даже вязанную шапку с головы стянул:
- Во дела-а-а. Это же Санька, сын бабы Шуры...
Парень поравнялся с лавочкой, еще шире улыбнулся:
- Здравствуйте, - почему-то только со мной за руку поздоровался. - Так и знал, что встречающие будут.
Затем вдоль дома посмотрел, будто искал кого-то. Но прежде, чем в подъезд зайти, снова ко мне обратился:
- Странное дело, - помолчал несколько секунд. - Вот вас я совсем не знаю, а лицо буд-то бы знакомое. Как будто во сне вас видел, но сон этот забыл.
Затем на ступеньку крыльца шагнул:
- Ладно, познакомиться еще успеем, домой пойду, - по детски всей щекой подмигнул. - Мне кажется мамка пельменей наготовила, они у нее вкусные - жуть...

Тетю Шуру из больницы так и не выписали... С ее сыном, Сашкой, мы подружились, в свободное время много общаемся на разные темы. Иногда разговариваем о своих мамах, вспоминаем.
Ведь теперь-то я точно знаю, что если к кому-то даже в мыслях обращаться, то душа того человека все обязательно услышит..
И, конечно же, ответит - быть может, устами других людей, или закатным лучем, скользнувшим с горизонта в вечность...