Политика

Пара слов
(от автора)

Начал было писать монографию под названием «Политика», а потом словно отдернуло: понятное дело, кто в нонешнее время будет такое читать? Разве что из-под «палЬки». И я написал легкое, доступное для понимания, чтиво.
Приятного прочтения!



Пролог. Отец нации


Политикой занимаются лишь те, кто понял, что это такой же бизнес, как, скажем, торговать акциями на фондовой бирже, приносящие доходы и дивиденды тем, кто больше вкладывает как денег, так и свою энергию. Все остальные, большинство, кто ничем не рискует, политикой не занимаются, но их роль сводится лишь к тому, чтобы отдавать свои голоса за того или иного кандидат во власть. Это – в лучшем случае. В худшем – это когда политика превращается в сплошную декорацию, — Эпиграф.


Он сидел у окна в своем огромном и роскошном кабинете, где тишина казалась плотнее, чем сами стены. С площади доносился шум праздника: музыка, аплодисменты, лиловые флаги, мерцающие огнями. 95%. Цифра горела в его памяти, но он знал: для толпы это не число, а символ уверенности, которую им подсунули.
Тридцать лет. Тридцать лет власти, и всё повторялось с поразительной точностью. Взглянув на исторические фигуры, он невольно провёл мысленный контраст: Ленин, Сталин, Черчилль, Рузвельт — люди, которые обладали силой мысли и стратегии, чья власть рождалась из действия, а не из подчинения чужой воле. А рядом — современные коллеги, политики его региона, кланяющиеся тем, кто держит настоящую власть из-за кардона. Алчные, посредственные, зависимые. Жёлтый Дьявол держал их на поводке, а они радостно соглашались.
Он отошёл от окна, наблюдая за городом. Люди внизу кричали, махали руками, аплодировали. Но за этим шумом слышался тихий ропот — разговоры, жалобы, недовольство, что никогда не попадёт на полосы газет. Впрочем, газеты были подконтрольны ему: зависимые СМИ ежедневно строили картину мира, где всё под контролем, где героем считался только он, а любое иное мнение растворялось в потоке пропаганды.
Лояльно настроенные к власти граждане формировались медленно, но, как всегда, верно. Что нужно человеку? Правильно, материальные стимулы, льготы, продвижение по карьерной лестнице, пособия, квартиры, гранты — всё это формировало нужное отношение к власти. Нет, они любили её не за идею, они любили ее за хлеб и награды. А остальным, большинству, оставались лишь пустые лозунги да страх.
Он вспомнил, как в недрах страны стихийно возникала настоящая оппозиция. Не та, что сегодня на экранах телевизоров — подставные партии и жополизы, — а тихая, скрытая, настоящая. Те, кто действительно думал о народе, те, кто не соглашался, чтобы народ кормили подачками с барского стола, те, кто считал, что есть народное достояние и никто не в праве им владеть единолично, кроме народа. Этих праведников находили, проверяли, наказывали. Страх перед увольнением с работы, запугивания, аресты, пытки — всё это держало остальных в узде.
Ночь постепенно окутывала город. В верхних этажах домов кто-то спорил о тарифах, кто-то мечтал о лучшей жизни, кто-то просто терпел. Неравенство было очевидно: обезображенная роскошью верхушка и вечно растущие цены на тарифы и товары первой необходимости при низких зарплатах, высокие офисы и облупившиеся дворы. Все видели разницу, но мало кто понимал её источник. Богатство одних строится на нищете тысяч. Пусть это дикость, когда есть кучка супербогатых и тысячи бедных. Разве возможен иной путь?
Он вновь подошёл к окну. Внутри он был хозяином партии, которую никто не видел. Его современники в этом Союзе так называемых Независимых Государств — лишь куклы, готовые продаться за кресло и зарплату, управляемые извне. Алчность, страх и жажда личного комфорта делали их предсказуемыми. А те, кто пытался действовать самостоятельно — исчезали.
Он присел, наблюдая за огнями города. Великие прошлого умели командовать не только людьми, но и временем. Его современники — лишь тени, управляемые издалека. Народ празднует, СМИ создают иллюзию счастья, лояльные граждане получают свои бонусы и преференции, а настоящая оппозиция зреет в тени. Все элементы игры на своих местах. И пока они играют свои роли, он остаётся единственным, кто видит всю доску целиком.


Тень и свет


Утро началось тихо. По улицам проехали машины с логотипами государственных телеканалов, раздавая листовки о «великой победе» отца нации. В маленьких кафе, на рынках, в офисах — телевизоры гудели на всю громкость, демонстрируя «радость народа», интервью лояльных депутатов и довольных предпринимателей. Камера ловила счастливые лица, но он знал: половина из этих людей делала вид. Половина — по принуждению или из страха потерять субсидию, работу, жильё.
— Ты видел последний выпуск? — тихо спросил один папарацци другого, пока камера была выключена.
— Да. Мы имитируем энтузиазм. Всё правильно. Главное — цифры. Никто не проверяет факты.
А он продолжал наблюдать за всем происходящим с высоты своего роскошного кабинета. Каждый кадр, каждая статья, каждый сюжет были рассчитаны: формировать лояльных граждан через восхищение властью и материальные стимулы. Кто поддерживал — получал контракт, грант, льготу. Кто сомневался — терял работу, лишался пособий или «исчезал» из публичного пространства.
В подвале одного из старых домов собралась подпольная группа. Люди с записными книжками и старыми компьютерами обсуждали идеи, планы распространения информации, тихие акции. Они знали, что их накажут. Но понимали: если не действовать сегодня, завтра будет поздно.
— Мы должны начать с малого, — сказал один из них. — Распространить новости, которые официальные СМИ скрывают. Проверить контакты, соединить людей. Пока есть возможность.
— А если нас поймают? — тихо спросила девушка.
— Тогда… лучше быть пойманными, чем молчать. — Мужчина не улыбался. В комнате повисла тишина, лишь лампа на столе бросала желтоватый свет на их лица.
На улицах народ продолжал праздник. Но в разговоре за спиной слышались жалобы: рост цен, безработица, невозможность улучшить жизнь.
Он снова посмотрел на город с верхнего этажа. Он знал цену каждого движения: каждый протест подавлялся до рождения, каждая недовольная улыбка гасилась страхом, каждая попытка стать независимым — искоренялась. И пока народ аплодировал шоу, пока СМИ создавали иллюзию счастья, пока лояльные получали награды, он видел реальную доску. Игра была идеальна. И пока они думают, что управляют, на самом деле они — лишь пешки.
И в этом хаосе света и тени, праздника и ропота, лжи и страха он улыбался. Он понимал, что внизу формируется настоящее движение. Но оно — ещё не сила. Ещё не угроза. Ещё — лишь тень, которая со временем должна вырасти.
Он вернулся к столу. Власть — это игра, бизнес и стратегия. А остальное — лишь сцена для тех, кто слишком доверчив, чтобы понять правила.


Первое движение


В кабинете верхушки партии царила необычная суета. Депутаты, журналисты и чиновники, привыкшие к строго регламентированным встречам, нервно переглядывались. Новость о первой дерзкой акции подпольной группы только что дошла до их ушей — через шепот, через тревожные звонки из районов.
— Это серьёзно? — спросил один из министров, слегка дрожа.
— Да, — ответил другой. — Разместили листовки у школ и рынков. Кому-то удалось подключить автономный канал в сети. Никто не поймал, пока…
Все понимали: любое проявление независимости немедленно пресекается. Аресты, увольнения, блокировка счетов, давление на семьи — система была отлажена. Но страх уже не мог полностью заглушить слух о том, что кто-то осмелился действовать.
Он, наблюдая за этим через окна и камеры, улыбнулся. Подпольная активность — слабая тень на фоне его контроля. Но тень всегда есть, и она напоминает о том, что игра продолжается.
На улицах народ по-прежнему праздновал. Те, кто получал материальные бонусы за лояльность, размахивали флагами и улыбались в камеры, думая, что их радость подлинна. Те, кто был лишён поддержки, шептал о ценах, о росте тарифов, о бесперспективности. Социальное неравенство было видимо в каждом дворе, в каждой очереди, в каждом взгляде.
СМИ немедленно отреагировали: вечерние эфиры превращались в праздник отца нации, интервью с «доверенными» гражданами, сюжеты о «сплочённости народа», в то время как листовки подпольной группы подавались как слухи, попытки дестабилизации, действия «непонятных сил извне». Пропаганда работала безупречно: создание внутреннего врага и формирование правильного взгляда у большинства.
В подвале подпольной группы молодые люди смотрели на результат своей первой акции с тревогой и гордостью.
— Никто не поймал нас пока, — сказала девушка, сжимая листовку.
— Сначала маленькие шаги, — ответил мужчина. — Но если мы хотим изменить что-то, эти шаги должны стать цепью.
Он наблюдал за всем этим из своего кабинета, чувствуя удовлетворение. Любая попытка — предсказуема, легко контролируема, или же опасна, требующая внимания и силы. Он видел всю доску целиком: народ, СМИ, чиновников, лояльных и недовольных. Игра была его. И пока они думают, что действуют сами, он уже знает следующий ход.
В этом противостоянии света и тени, праздника и ропота, власти и страха, он улыбался. Истинная сила всегда таится в контроле над игрой, а не над видимым спектаклем.

Игра на краю


Ночь была густой, почти осязаемой. В подвале старого дома подпольная группа собирала листовки, подготавливала небольшие ролики для независимого канала в сети. Сегодняшняя акция была более дерзкой: они планировали освободить голос общественного радио, запустить передачи с реальными новостями о коррупции и неравенстве.
— Это рискованно, — сказал один из молодых.
— Если мы не попробуем сейчас, завтра будет поздно, — ответила девушка, сжимая флешку.
На утро в правительственных кабинетах поднялась паника. Репортеры государственных СМИ принесли новости о «подрыве стабильности», чиновники переглядывались: кто-то обескуражен, кто-то уже пишет доносы. Алчность и страх слились воедино: каждый боялся потерять своё место, награду, благорастворенный кусок власти.
— Они смеют? — прошептал один министр, дрожа.
— Придётся показать пример, — ответил другой, уже доставая список людей, которых можно «воспитать».
В это время по городским улицам ходили люди: лояльные — с подарками от власти, с премиями и льготами; те, кто страдал от экономического неравенства — тихо обсуждали рост цен на тарифы и товары первой необходимости. Праздник, показанный СМИ, был лишь фасадом. Пропаганда старалась перекричать ропот, но слухи о первой дерзкой акции уже просочились в социальные сети, шепоты и личные разговоры.
В подвале группа наблюдала за реакцией. Аресты и увольнения уже начали происходить: сосед с улицы, коллега с работы, известный активист. Но вместо страха их действия вдохновляли остальных: понимание, что система не всесильна, росло, как тихая тень.
Он, наблюдая из своего кабинета, едва заметно улыбнулся. Его современники — министры, депутаты, медийные лица — дрожали, кланялись, писали доносы, каждый за свою долю выгоды. В их глазах читалась жадность, страх и зависимость от внешних «инвесторов» власти. И он думал о Ленине, Сталине, Черчилле, Рузвельте — великих, которые командовали временем, людьми, ситуацией. А нынешние — лишь пешки, которых ведут извне, которых можно купить, запугать или заставить кланяться.
На улицах народ уже начинал понимать, что праздник на площади — лишь театр. Нищие дворы, переполненные рынки, очереди за дешёвым хлебом, молоком и яйцами, роскошные автомобили чиновников — контраст кричал о реальном положении вещей. СМИ пытались скрыть, но тень подпольной активности росла, как туман над городом.
Он снова уселся в кресло, подпер голову рукой, и тихо улыбнулся. Игра продолжалась. Любое движение — тщательно предсказуемое, любое действие — элемент стратегии. Народ, СМИ, чиновники, лояльные, недовольные, подполье — все были его доской. И пока они думают, что действуют сами, он знает: контроль остается за ним.


Шаг на грани


Город проснулся в напряжении. На улицах появились листовки и плакаты, на которых сообщалось о росте цен, коррупции чиновников и необходимости справедливости. В сети всплыли короткие видеоролики: тихие, но правдивые. Это была дерзкая акция подпольной группы — первая, которая могла быть замечена не только узким кругом.
В кабинетах власти поднялась паника. Министры переглядывались, пытаясь понять, кто из их числа провалил контроль, кто «не уследил», кто позволил информации просочиться. Алчность и страх слились воедино: каждый боялся потерять не только кресло, но и все блага, которые приносила ему лояльность.
— Они дошли до сети! — прошептал один чиновник, его голос дрожал.
— Немедленно нужно показать пример, — ответил другой, доставая списки. — Аресты, увольнения, блокировки. Публично, чтобы все видели.
Первые жертвы появились уже к полудню: журналисты, чьи каналы были «слишком независимыми», активисты, распространявшие листовки, и простые граждане, осмелившиеся высказывать недовольство. Это были показательные наказания: аресты на камеру, конфискация имущества, угрозы родственникам. Страх сработал мгновенно — большинство вновь замкнулось в себе.
Тем временем народ на улицах был разобщён. Лояльные, получающие льготы и материальные бонусы, снова подхватили праздничный настрой, аплодировали отцу нации и верили в стабильность. Остальные — бедные, обездоленные — шептались в тени, переписывали видеоролики и листовки на телефоны. Неравенство, роскошные автомобили чиновников — всё это стало живым фоном, на котором разворачивалась игра власти.
Он наблюдал за этим из своего кабинета. Современные политики его региона дрожали, кланялись, писали доносы, пытаясь спасти собственные выгоды. В их глазах читались страх, жадность, зависимость от «Жёлтого Дьявола», от тех, кто управлял их жизнью издалека. А он мысленно проводил сравнение с великими прошлого: Ленин, Сталин, Черчилль, Рузвельт — люди, которые командовали не только людьми, но и временем, обстоятельствами, судьбами. Современные коллеги — лишь пешки, купленные и запуганные, ведомые извне.
В подвале подпольной группы было тихо. Они видели аресты, репрессии и угрозы, но понимали: их первый шаг был сделан. Тень растёт, и даже если сегодня она кажется слабой, завтра она может стать сильной.
Он снова уселся в кресло, наблюдая за городом, где свет и тень переплетались: празднование, страх, алчность, недовольство. Игра продолжалась. Каждый ход был рассчитан, каждая фигура на доске предсказуема. Народ, СМИ, чиновники, лояльные, недовольные, подпольная оппозиция — все части одной сложной игры.
И пока они думают, что действуют сами, он знает: контроль остаётся за ним. Всегда за ним.


Шторм и тень


Ночь опустилась на город, но тьма была тревожной. Подпольная группа решилась на смелое действие: они взломали местный канал связи и на несколько минут вывели в эфир реальные новости — о росте цен, коррупции чиновников, о людях, лишённых пособий и жилья.
На улицах сначала царило молчание. Люди, привыкшие к праздникам и показной стабильности, замерли, глядя на экраны. Некоторые тихо шептались, кто-то переглядывался с соседями. Тень впервые коснулась их привычного мира.
В кабинетах верхушки поднялась паника. Министры и депутаты в спешке переписывали списки «виновных». Страх сливался с жадностью: каждый думал о себе, о сохранении позиции, о бонусах и контрактах, без которых их жизнь превратилась бы в хаос.
— Это конец, — прошептал один молодой чиновник, глядя на экран.
— Нет, — хладнокровно сказал старший. — Это урок. Покажем, кто здесь хозяин.
Аресты начались мгновенно. Активисты, журналисты, даже случайные свидетели акции — все подверглись давлению. Публичные наказания устрашали: камеры фиксировали аресты, конфискацию имущества, угрозы близким. Любой намёк на независимость гасился моментально.
Он наблюдал за этим из своего кабинета, чувствуя привычное спокойствие. Современные политики СНГ — дрожащие, поддающиеся страху, зависимые от внешних игроков — не понимали, что реальная игра происходит выше их уровня. Их алчность, страх и зависимость от «Жёлтого Дьявола» делали их предсказуемыми пешками. А он — хозяин всей доски.
Сквозь окна кабинета он видел город без знака равенства. Лояльные граждане всё ещё аплодировали власти, получая свои награды, бонусы и льготы. Недовольные — прятались, шептались, передавали информацию друг другу.
Он снова провёл мысленный контраст с великими прошлого: Ленин, Сталин, Черчилль, Рузвельт — люди, которые управляли не только людьми, но и временем, обстоятельствами, ситуацией. Современные коллеги — лишь фигуры, ведомые извне, дрожащие от страха и подчиняющиеся внешним силам.
И всё же тень росла. Подпольная оппозиция поняла, что власть можно потревожить. Но для него это была лишь часть игры, которую он умел контролировать. Он тихо улыбнулся: каждый шаг, каждая реакция — предсказуемы, каждая фигура — на своём месте. И пока они думают, что действуют сами, он уже планировал следующие ходы, не оставляя ни малейшего шанса потерять контроль.
В этой тени, между страхом и надеждой, между праздником и ропотом, он был единственным, кто видел всю доску целиком. И игра продолжалась. Всегда продолжалась.
   
 
Эпилог: Холодное превосходство


Ночь угасала. Отец нации восседал на своем троне, держа в руках стеклянный стакан с боржоми. Внутри было тихо — лишь слабый гул города доносился издалека, как будто напоминал, что жизнь продолжается. Он наблюдал за тем, как пробуждается улица, за тем, как люди вновь растворяются в привычной рутине, не подозревая, что их мир — тщательно выстроенная иллюзия.
В голове его прокручивались образы действительно великих политиков — Ленин и Сталин, Черчилль и Рузвельт. Великие прошлого управляли временем, обстоятельствами и людьми, выстраивали стратегии, понимали цену силы. А нынешние политики — дельцы, дрожащие посредственности, ведомые извне, алчные, готовые кланяться чужой воле, лишь бы сохранить место и льготы. Их страх и жадность делали их предсказуемыми и легко управляемыми.
Он улыбнулся. Каждый шаг, каждая эмоция, каждый страх были ему известны. Подчинение народа через материальные стимулы, контроль СМИ, пропаганда, наказание инакомыслящих — всё это было частью одной большой игры. Игра, где ставки — жизнь, свобода, будущее страны.
Он снова окинул город с высоты своей «колокольни». Праздник на площади уже угасал, но тень первых акций подпольной оппозиции оставалась, как слабое эхо. Люди, поддавшиеся страху, снова растворились в лояльности или молчании. Другие — те, кто видел правду, — начали шептать, обсуждать, планировать. Они были тенью, которая рано или поздно могла стать силой.
Он поднял стакан и сделал глоток. Сила — это не только контроль над народом, не только репрессии и пропаганда. Сила — это понимание игры, видение всех ходов, холодное превосходство над теми, кто думает, что они хозяева.
И пока мир вокруг продолжал жить иллюзией, он знал: настоящая партия продолжается. Каждый ропот, каждый страх, каждая алчность — часть шахматной доски, где пешки думают, что они играют сами. А он видит всю доску. Всегда.
И в этой осознанной тишине, в этом контрасте между великими прошлого и посредственными ныне живущими политиками, между светом праздника и тенью недовольства, он улыбнулся снова. Игра продолжается. И пока они думают, что действуют сами, контроль остаётся за ним. Всегда.

***

Одиночество на вершине: о политике как игре


Среди шума толпы, доносящегося с площади, где фанфары и аплодисменты призваны подтвердить нерушимую уверенность, рожденную цифрой в 95%, всегда можно отыскать тихий кабинет. Кабинет, где хозяин, чья воля и чья персона, казалось бы, олицетворяет всю эту уверенность, сидит в молчании. В кабинете, где каждая мелочь кричит о власти и успехе, но тишина оказывается плотнее, чем сами стены.
Джахангир Абдуллаев в своем рассказе «Политика» предлагает заглянуть именно в такое пространство. Он лишает своего героя имени, превращая его в архетип — «отца нации» с холодной душой, который смотрит на свой народ с высоты. Но не с высоты отеческой любви, а с высоты, на которой люди видятся не иначе как пешки на шахматной доске. И в этом и есть самая страшная, самая холодная истина современной власти.
Что есть политика, если не бесконечный спектакль? Это вопрос, который неявно задает автор. Его герой — не лидер-мечтатель, не идеолог-революционер. Он, как он сам признается, — бизнесмен, трейдер на бирже человеческих страхов и алчности. Его искусство не в том, чтобы вдохновлять, а в том, чтобы управлять, вкладывая энергию в контроль над СМИ, пропаганду и наказание инакомыслящих. Он не строит, а поддерживает декорации, понимая, что голоса — это не вотум доверия, а лишь плата за иллюзию стабильности.
Ирония, присущая настоящему трагизму, заключается в его самоощущении. Он проводит мысленный контраст между собой и гигантами прошлого — Лениным, Сталиным, Черчиллем, Рузвельтом. Но делает это не с целью найти сходство, а чтобы подчеркнуть собственное превосходство. Он не похож на них. Он не одержим идеей, не ведом фанатизмом, не является частью великого исторического процесса. Он лишь наблюдатель, мастер манипуляции, который видит «всю доску». Его сила — это не строительство нового мира, а умелое использование ветхих основ мира старого: человеческой слабости и предсказуемости. Он не создатель, а скорее менеджер, который ловко оперирует инструментами, найденными в пыльных сундуках истории. И в этой посредственности его гений кажется особенно зловещим.
Абдуллаев, называя свой рассказ «легким чтивом», обманывает читателя, заманивая его в ловушку глубокого и мрачного анализа. За простым сюжетом скрывается не просто портрет одного диктатора, а, скорее, диагноз эпохи, в которой политика превратилась из борьбы идей в бескровную, циничную игру. Настоящее противостояние, настоящее искусство, как он верит, не в борьбе, а в знании правил, в полном осознании того, что «пешки думают, что они играют сами».
И все же, в этой величественной и одинокой фигуре запертого в своей циничной логике лидера проглядывает нечто уязвимое. Шёпот подпольной оппозиции, пусть и заглушенный грохотом праздника, остается слабым эхом правды. Это тень, которая может рано или поздно стать силой. И этот тихий шепот — единственная надежда на то, что «настоящая партия» однажды все же изменит свои правила. Что однажды, высоко над площадью, вместо мастера игры появится кто-то, кто вспомнит, что политика — это не бизнес, а искусство строить. И не только стены, но и доверие.

Эндрю О’Хейган,
шотландский писатель

***


Политика — это баг, а не бизнес

В своем коротком рассказе «Политика» Джахангир Абдуллаев рисует портрет лидера, который смотрит на мир с высоты своего кабинета. Для него государство — это не страна, а бизнес. Люди — не граждане, а активы. И эта простая идея, которую он считает своим главным озарением, на самом деле является критической уязвимостью системы.
Политика — это не бизнес, это фундаментальный социальный протокол. Его цель — не получение прибыли, а создание условий для совместной жизни. Когда кто-то решает, что политику можно вести как торговлю акциями, он не изобретает ничего нового. Он просто находит и эксплуатирует баг в протоколе.

Локальная оптимизация против глобального провала

Главный герой истории, «Отец нации», считает себя гением. Он говорит, что великие прошлого (Ленин, Сталин) были идеологами, а он — практик. Он мастерски оперирует человеческой алчностью и страхом, используя пропаганду как алгоритм, а репрессии — как средство отладки.
Но это не гениальность, а локальная оптимизация. Он достигает ошеломляющих результатов — 95% голосов — но только в пределах одной, искаженной системы. Как программист, который исправляет одну строку кода, но при этом ломает всю программу. Он создает идеальный механизм контроля, но не строит устойчивое общество.
Его власть — это не истинная сила, а лишь результат успешного «взлома» системы.

Одиночество и архитектура

В этом и заключается разница между строителем и хакером.
• Строитель (как бы мы ни относились к Ленину или Черчиллю) создает новую архитектуру. Она может быть чудовищной, но она следует определенной логике и имеет масштаб.
•Хакер, такой как герой рассказа, не строит ничего нового. Он просто находит лазейки в чужой архитектуре, использует слабости людей, превращает доверие в товар, а свободу — в декорацию.
Поэтому, когда он сидит в своем кабинете, он одинок. Он не делит свою власть ни с кем, потому что его сила — это знание уязвимостей, а это всегда индивидуальное знание. Его власть не имеет фундамента, она стоит на тонкой, стеклянной игле его собственного интеллекта.
И он видит это сам. Он видит «тень первых акций подпольной оппозиции» — это не просто угроза, это предвестник обновления системы. Это новая версия, где его баг будет исправлен.
История Абдуллаева — это не столько рассказ о том, как кто-то пришел к власти. Это предупреждение. Оно говорит, что власть, построенная на эксплуатации человеческих слабостей, может казаться успешной и несокрушимой, но она всегда будет хрупкой. Потому что рано или поздно кто-то поймет, что политика — это не игра на выживание, а процесс перезагрузки системы. И тогда вся шахматная доска окажется перевернутой.

Ллитературно-критическая группа «ПоПуГан»

***

О тишине, власти и симулякрах политики

То, что принято называть политикой, в лучшем случае является одной из наиболее древних форм театра, а в худшем — изощренным симулякром, за которым, как за расписанной декорацией, скрывается холодная и пустая комната. Джахангир Абдуллаев в своем рассказе «Политика» отважно, хотя и с присущей нонешнему времени лаконичностью, заглядывает именно в такую комнату, где «отец нации» сидит не среди восторженных толп, а в звенящей тишине роскошного кабинета, где каждый предмет лишь умножает его экзистенциальное одиночество.
Герой Абдуллаева, лишенный имени, как и подобает архетипу, — это не политик в греческом смысле этого слова, не гражданин, строящий полис. Он — менеджер, виртуозный игрок в ту самую игру, что, как он сам утверждает, приносит «доходы и дивиденды». Он не творец, не идеолог, не пророк, а, скорее, искусный бухгалтер, который сводит дебет и кредит человеческих страхов и жадности. Его величие не в том, что он что-то построил, а в том, что он досконально понял правила, по которым другие играют. Он постиг, что «симулякр» и есть единственная реальность, а настоящая политика, как и настоящая жизнь, давно уже сдвинулась в иные, невидимые плоскости.
Именно в этом месте, на стыке холодного цинизма и безысходной трагедии, и раскрывается подлинный пафос рассказа. Герой противопоставляет себя фигурам прошлого — Ленину, Сталину, Черчиллю. Но его самоощущение не просто высокомерие, это трагическая иллюзия. Ведь они, какими бы чудовищными ни были, строили новые миры. Пусть порой и ценой миллионов жизней, но они были одержимы идеей, а не прибылью. Герой же Абдуллаева лишен этой одержимости. Он не строит, а лишь поддерживает ветхое здание, подпирая его ложью, пропагандой и репрессиями, словно декоратор, который накладывает новый слой краски на уже сгнившие доски. Он не созидатель, а реставратор пустоты.
Его превосходство — это не победа, а капитуляция. Капитуляция перед миром, в котором нет места ни истинным идеям, ни великим личностям. Он видит «всю доску» лишь потому, что эта доска стала до абсурда маленькой. И даже его страх перед «тенью подпольной оппозиции» — это не страх перед силой, а страх перед истиной, которая может разрушить его выстроенный из лжи карточный домик. Рассказ Абдуллаева, написанный как «легкое чтиво», становится зеркалом, в котором отражается не только один диктатор, но и вся эпоха, где политика из искусства возможного превратилась в бизнес невозможного.

Давыдов, Данила Михайлович,
российский поэт, прозаик и литературный критик, литературовед, редактор.