Два миллиона за два часа

Её зовут Маша. Она санитарка в нейрохирургии. На вид Маше примерно от 35 до сорока. Я плохо различаю возраст. Особенно женский.

Если понаблюдать за жестами, мимикой, поступками, станет понятно. А сразу — да бог его знает. Есть моложавые пятидесятилетние красотки, которым больше сорока не дашь. А на другую — тридцатилетнюю — глянешь и думаешь: «Эк, тебя жизнь потрепала».

На Машу смотрю и не понимаю, как в этом ежедневном ужасе удаётся сохранить такую живую непосредственность и лёгкость. Всё у неё с искоркой. Смотрит на меня и, шутя, отчитывает: «Ты почему опять не ешь? Тань, ты глянь на неё. Видишь, как кишки просвечивают?»

Таня — вторая санитарка — смотрит и вяло мотает головой: «Не-а». Ей всё равно, ем я или нет. А я не могу. Больничная еда поперёк горла. Вонь хлорки, все остальные запахи... Не могу. Хоть тресни. Ковыряю ложкой котлетку (ещё и вилок нет) и отодвигаю тарелку.

Маша смотрит с жалостью: «Ну хоть компот выпей». Но я лучше водички. Две бутылки на тумбочке. Есть пакетик орешков и два яблока. Мне хватит.

В палате нас четверо. Смотрю на «девчонок». Они все моложе меня. Приехали из разных городов и с такими разными болячками. Отделение здесь непростое. Мне кое-как удалось «пробить» квоту на операцию. Некоторым пришлось платить. Думала, я только такая уникальная. Но здесь «такие» все.

Чего только не насмотрелась! Доктора берутся за совершенно немыслимые хирургические вмешательства. Даже и представить не могла, какие болезни бывают. Это место, где дают шанс. Шанс на жизнь без болезни.

Больные в отделении лежат недолго. День — на все обследования, потом операция. Через пять дней снимают швы — и домой. Или в санаторий на размеренное долечивание.

Дежурство у Маши через два дня. Девчонки её уже ждут. Маша тихонько выводит Олю и Анжелу покурить через чёрный ход. Врач неофициально разрешает. Считается, что не время и не место, где нужно бороться с вредной привычкой. И так стресс от операции, а ещё и борьба с собой. Сил не хватит. Медики тоже люди, понимают.

Маша полюбила нашу палату и приходит вечером поболтать. Её ужасно интересно слушать. Она рассказывает воспоминания из больничной жизни. Ничего подобного нигде больше не узнаешь. Тут и истории любви, и случаи с редкостными диагнозами, на которых другие врачи поставили крест.



Один случай потрясает меня до глубины души. Маша рассказывает об этом как-то особенно. На «скорой» привезли в отделение восемнадцатилетнего парнишку. Таджика. «Его звали Амир», — поясняет Маша. Он приехал в Россию недавно. Работать где-то нужно было.

Взялся делать крышу на коттедже. Дом хоть и одноэтажный, но кровля двускатная металлическая. Мальчишка неопытный — поскользнулся и упал на спину. Перелом оказался таким сложным, что надежды на спасение почти не было.

Доктора отделения срочно собрали консилиум и поставили родственников перед фактом: только срочная операция, иначе будет поздно. Но это дорого — два миллиона, успеете собрать — спасём парня. Нет — значит, не судьба. Объяснять долго не пришлось.

Маша говорит, подхватились моментально. Где и как оповестили всех знакомых земляков — неизвестно. Но деньги привезли уже через полтора часа. Мальчишку прооперировали, спасли...

Маша смотрит на наши обалдевшие лица и спрашивает: «А наши смогли бы помочь земляку, да ещё так быстро?» Я в полном замешательстве. Думаю. Да. У меня есть близкие, родные люди, друзья, хорошие знакомые. Если попросить, кинуть клич, может, и найдут деньги, помогут.

Но это только в том случае, если сама стану искать, вспоминать. А на это нужно время. Близкие родственники тоже помогут, но вряд ли смогут собрать два миллиона за два часа. Маша улыбается. А мне грустно...