Эмиль Савитри

Продолжая серию биографий людей, которые сыграли в жизни и творчестве Джанго Рейнхардта значительную роль, хотел бы представить человека, без которого, возможно, талант Джанго пробивался бы более извилистым, трудным и долгим путем. Этим человеком, по чистой случайности, которых в биографии Джанго было немало, был Эмиль Савитри.

Художник, фотограф, богемный отпрыск одной из ветвей Империи Дюпонов, Эмиль родился в семье колониального промышленника Феликса Мариуса Альфонса Дюпона и Сесиль Леони Одра в Сайгоне в 1903 году.  К семнадцати годам, то ли по политическим мотивам, революция в России оказала огромное влияние на молодое поколение начала века, то ли из скромности, он сменил фамилию Дюпон на Савитри, в честь индийской богини, и отправился изучать живопись в парижскую Высшую национальную школу декоративных искусств в 1920 году, которую окончил в 1924-м. Выбрав своим художественным направлением, популярный в те годы, сюрреализм, уже в 1929 году вместе с художниками Робером Десноном и Андре Дереном организовывает выставку своих работ в галерее Зборовского.

Несмотря на успех его работ, и находясь на пороге начинающейся славы, Эмиль уезжает в Полинезию, прихватив с собой фотоаппарат. Одной из причин отъезда отмечают творческий спор в среде сюрреалистов, который вылился в политический скандал, в котором он принял сторону проигравшей команды. Будучи человеком обеспеченным, он не заботился о заработке и поэтому руководствовался только своими желаниями. В Полинезии он пристрастился к фотографии благодаря  кинорежиссеру Фридриху Вильгельму Мурнау, который приехал туда снимать фильм «Табу». Как говорили его близкие друзья, Эмилю было мало одного увлечения.

В 1930 году Савитри вернулся в Париж уже, как фотограф. Как-то находясь в Тулоне на отдыхе в июле 1931 года, в съемной квартире над баром «Caf; des Lions», он услышал мелодию, доносившуюся из бара. Играли два гитариста. Мелодия была незнакомой и очень талантливо сыгранной. Как страстный поклонник джаза, Эмиль сначала посчитал это записью какого-то неизвестного музыканта, пластинки которого у него еще не было, но музыка продолжалась и продолжалась. Ни одна пластинка того времени не имела такой продолжительности. Когда же он в тапочках и халате все же решил узнать, что это за мелодия и кто ее играл, музыкантов простыл и след. В баре ему сказали что это играли два цыганских оборванца, чему Савитри конечно же не поверил, но за хорошие чаевые, предупредил бармена, что если они покажутся еще раз, он даст ему знать.

Через несколько дней в дверь Саветри постучали. Это был бармен, который сообщил, что те двое, о которых он спрашивал, пришли.
 
— Они играют? — спросил бармена Эмиль.

— Да, мьсе, на бильярде.

После чего Савитри вспылил:

— Я спрашивал про гитаристов, а не бильярдистов!

Тем не менее, он спустился вниз и увидел двух цыганских юношей. Один лежал и дремал на скамейке, а другой играл за бильярдным столом. Это были Жозеф и Джанго Рейнхардты. Внешний вид Эмиля тоже не вызывал у братьев доверия. Похожий на банковского клерка  в круглых очках и аккуратно причесанными волосами человек, предлагал им сыграть. И если бы он предложил сыграть с Джанго в карты, то тот бы не раздумывал, но он хотел, что бы они сыграли на гитарах. Савитри стоило немало усилий найти гитары и уговорить братьев сыграть. Но его усилия были вознаграждены. Он нашел сокровище. В лохмотьях, в пиджаке, рукав которого держался на одной нитке, в башмаках, с примотанными проволокой подошвами сверкал настоящий бриллиант. Затем Эмиль пригласил братьев к себе, в номер, где слушали джаз и восхищались музыкой Луи Армстронга и Дюка Эллингтона.

С этого момента началась дружба Эмиля Савитри и Джанго Рейнхардта. В Париже он предоставил братьям свою студию, которая вскоре превратилась в табор, но Савитри это не смущало. Он был далек от расовых предрассудков, более того, его связи и имя в богемной творческой среде Парижа, сыграли, пожалуй, решающую роль, что на Джанго обратили внимание люди, оказывающие влияние на музыкальные тенденции Парижа, уже как на музыканта, а не как на цыгана. Это был тот толчок, после которого, преодолев земное тяготение, на Парижском небосклоне взошла звезда Джанго Рейнхардта.

Савитри продолжает  плодотворную работу фотографа. В 1933 году вместе с венгерскими иммигрантами Шарлем Радо, Брассаем и Эржи Ландау основывает агентство «Rapho». Он снимает для французского «Paris Match» серию фоторепортажей о беженцах из Испании, имея хорошие личные связи и завидную общительность, проводит фотосессии со знаменитыми парижанами такими, как Жозефина Бейкер, Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар. Его увлекает фотоповествование парижских улиц, ресторанов, ночной жизни Пигаль и Монпарнаса. Благодаря его снимкам мы можем погрузиться в атмосферу Парижа середины 30-х – 40-х годов. Творчество Савитри-фотографа пронизано тем же гуманистическим духом, что и работы его друзей, с той легкой ноткой меланхолии, которая иногда окрашивает лица его моделей.

В 1939 году Савитри был призван на воинскую службу в инженерный батальон в Авиньоне.

В апреле 1940 года Савитри женится на дочери перуанской танцовщицы Хельбы Уары и журналиста Гонсало Мора, Эльзе Энрикес. Через Эльзу Савитри знакомится с интеллектуальными кругами Латинской Америки. Так он познакомился с перуанским поэтом и яростным защитником Испанской Республики Сесаром Вальехо. Он запечатлел чилийского поэта Пабло Неруду и кубинского литератора Хосе Бергамина, которые часто собирались в Париже, чтобы поддержать испанских республиканцев.
Чем занимался Савитри во время оккупации, практически нет никаких сведений. Единственное, что известно, что Эмиль работает фотографом на съемках фильма «Люмьер д'Эте» Жана Гремийона в 1942 году, а также Савитри принимает участие нескольких фильмах Жана Гремильона, таких как «Летний свет» с Мадлен Рено и Пьером Брассером (1943) и в фильме Пьера Бийона «Солнце всегда право» (1943). Он становится добровольным хроникером работ таких скульпторов, как Виктор Браунер с «Conglomeros» и Антона Приннера, женщины из Венгрии, заблудившейся между мужским и женским, создавшая «Женщину с большими ушами».

  После войны Савитри вместе со своими друзьями-фотографами Брассаем, Иллой и Эржи Ландау, Робертом Дуано и Изисом участвует в возобновлении работы агентства «Rapho» в Париже и продолжает сотрудничество с журналами «Calvacade», «Point de vue», «Picture Post» и начинает карьеру модного фотографа в журналах «Vogue», «Le Jardin des modes» и «Harper’s Bazaar», а так же продолжает работать на съемочных площадках с режиссерами Пьером Бийоном, Марселем Карне и Жаком Превером. Савитри создает ряд портретных шедевров таких, как знаменитая «Девочка с котенком», запечатлев юную Анук Эми. В коллекции его моделей и молодая Брижит Бардо и уже знаменитый и изгнанный из США, Чарли Чаплин, Мадлен Рено, Серж Реджани, Эдит Пиаф и писательница Колетт. Это не просто фотографии людей, это образы эпохи, наполненные самыми разными эмоциями, переживаниями и настроением.

Он участвует в съемках фильма «Шах и мат» (1958) с Жанной Моро и Сержем Реджани и именно его фотографии обнаженных моделей принесли ему настоящий успех, особенно в Японии, где в 1958 году он опубликовал книгу. «Обнаженная натура, — говорит он, — это самый сложный объект для фотографирования: всегда приходится сталкиваться с двусмысленностью, эротикой, тогда как цель художника — лишь выделить линию, объем, оттенки серого и черного».

Своими изображениями Савитри передает «свои эмоции от позы, изящного жеста или просто редкое счастье от того, что ему удалось запечатлеть мимолетный момент, когда свет играл на торсе, руке или теле».

За несколько лет до своей смерти, Эмиль Савитри возвращается к живописи и даже участвует в нескольких выставках. Застигнутый болезнью,  «рабочий без специальности в жизни», закончил ее так же, как и начал — художником, «слишком живым, чтобы хотеть быть художником».

Он умер 30 октября 1967 года в Париже.