2. Роман. Толтек. Аэромир. Круглое окно

ТОЛТЕК. АЭРОМИР.
ОДА ВТОРАЯ.
КРУГЛОЕ ОКНО.

2-1.

— Ты рассказал мне о подводных людях, помнишь? О мире, где могучие тритоны с двухвостыми сливаются наядами нагими? — Она призывно голая стояла у округлого окна.

 Глубокий цилиндрический откос сиял неоновым свечением холодным, солнца, что толщи вод бескрайних пронизая, лучами тонкими играло заполняя, пространство купола здесь в номере глубоководного отеля.


Он гол сидел на белом диске ложа. По простыни тончайшей разбегались лучами спицы теней голубых вдоль складок. Круг простыни и круг окна перекликались. И глаз оконный с блеском отражал на колесо постели полумесяц искр сине-зелёных, в кружение спиц внося душевный трепет.

— Там было так же, как и здесь? — Таинственно спросила.

Её манящая фигура медленно текла из позы в позу в изменчивой игре лучей наружных.

Василий взглядом проследил рисующим её изгибов музыкальный тон беззвучный, от плоскости опорной пола, по икр полноте, по бёдрам и ягодицам выпуклым, по долям спины, через округлость плеч к колонне шеи, по профилю лица, в оранжевой копне протуберанцев.

Вермееровский* фееричный свет струился из округлого окна, — из-за зелёной толщи, — и рассыпался в женскости, переливаясь в дрожи мазков летящих капель вертикальных.

— Нет! Нет! Не так! — Ответил, скрыв порыв, страшась вспугнуть в себе восторг и чувство чуда, как будто очутился снова там — в луанов* океанском мире, под куполом с водой солёной, — наполненным сейчас до пика свода страстью.

А беглые мазки цветных сияний висли, что биссерины вкраплений разноцветных в толще бокала надувного, муранского, извергнутого губами стеклодува. Неведомая Сила в ловких пальцах вращала полурасплавленную тубу, из выпуклых мгновений дуя душу.

Но вот Она легонько шелохнулась, пришла в движение плавное навстречу…. А вместе с ней — и Он!
Как будто стянуты — пучками нитей солнца.

Изменчивые кляксы силуэтов ярких синхронно произвели изысканные па, замедленные, … и, вдруг, переменясь, ускорились, приобретя привычную для глаза живость...

Она приобернулась с  негой, придвинулась к нему вплотную, закрыв собой совсем источник света, перетекла из солнечно—зелёного в бордово—красный. Горящий ореол заколыхался и локон волнами обнял торс прелестный. Вот снова отодвинулась, лучась, — освещена и выпукла, как гипнотический клубок из белых змей.

Боясь окаменеть от восхищения, он пал, и из ниспровержения застал цветок внизу, Приап его зардевшим зевом поглотивший,… вот-вот — слизнул с изгибов набухших вен рельефы шифра рун,… считал, стенанием девы заклинания, озвучив …. 

Вот поцелуя одинокий отзвук протяжный прозвучал и, множась в куполе бесследно растворился.

Отпрянула назад!... Расправилась, на миг, разбросив плечи, — крест силуэта поместя в светило нимба! — Вспугнула рыбин брызги по дуге круглого окна, и рассмеялась!...

Ах! Как она, колени распахнув, поймала, в лоно сноп аккордов лучезарных! Изгибом шеи лик свой кинув в нимб, антенны грудей в купол свода вперив, вдруг, томно застонать решила…
 И, вспыхнув торсом белым вся на солнце, до тла сожгла обоих вожделением!

Дыхания волнений их слились и в нитях временных, запутались, сбившись с ритма.

Хватая воздух жадно, долго пела, но дух переведя, между тем, игриво, Его не переставала вопрошать:
 
— Так? Так? Там было?... Улыбнулась… Загадочно глаза в глаза, подняла, и отдалившись, сквозь зелень водной глыбы на миг прошла, и в рыбью тень наяды, будто, воплотилась...

В зелёной толще, за стеклом окна, на точный центр круга чинно вышла, огромная, как медный бубен рыба!

Заполонила даль, деланно глазом пялясь в пространный воздуха объём, где обнажённые они лежат в обнимку. А по тарели в чешуе, без устали планктона стаи мчатся, и холодом глубин играет солнце. Лучами бьёт в блестящий рыбий бубен.

Задумчиво взглянув куда-то вбок, Он глазом встретил глаз…

Что вспоминал? — Не вспомнил... Но, вслед за взглядом, обратился внутрь, почувствовал Её глубинами своими и осознал, как жаждой неуёмной тягучий, томный яд любви заполнил торса колбу … И, Он остолбенел, в желании продолжить неуловимый миг…
Вдруг, —упустил, рассеясь!

 А рыбина зависла пред окном, в анфас к ним развернув обои глазья, и, пялясь в комнату, словно неведомую силясь весть внести, бесшумно хлопала губастым круглым зевом...

— Нет, нет, нет — не так там было! О состояниях — только не словами... Здесь слишком много толстых стен глухих. — Настаивал серьёзно Он, хватая воздух, как рыба воду ртом, подтекст не понимая...

Она склонилась на него, дыша рот в рот, — момент, когда аквалангисты пьют один загубник — теплом и выдохом делясь, вперёд—назад качнулась, и, словно помпа, протолкнула яд в ветвях его сосудов кровеносных.
В окне бесшумно пенясь струи бурунов поднялись.
Вот вновь взахлёб втянула низом всласть, творя щекотку острыми сосками, и выдохнула ртом… и вновь цветком вдохнула!

— Какой? Какой? Какой сегодня день?!
Скажи! Скажи! Скажи.. А-а-а.. Да! Ещё! Ты — можешь!

Так? Так? Так? Так там было?
Ну, разве ты не помнишь это чувство?!

— …Нет! Там — была вода!...
Снаружи и внутри — повсюду море! —
….И вот ещё — все там мы были — рыбы!

— Я с рыбами по-человечьи никогда не зналась! —
О! Да! Хочу по-рыбьи! Покажи?
А, может быть вот так? — Она вильнула телом. —
Признай — Во мне ты пойман!
Мной проглочен ты!

 — В тебе я затерялся — это правда!
Ты — глубина, я — батискаф! —
Но, нет!  — Не ты владеешь мной — тобой повелеваю, —поймана, как хищник на наживку! Я подсеку! И ты добыча мне!

— Самоуверенность твоя — во всём прозрачна! Мужи однообразны в заблуждении!

— О! ты права! Игры, как вдоха жажду я Стихийной Девы!

— Ха! Ха! Ха! Зарделась и… — Опять бедром качнула. Да! Рыбы, — все мы! Вон ещё одна! — В окно кивнула. — Жадёт!
Но, очереди, видно, — не дождётся!…

Под толщами течений водяных пластов, в отеле погружном, заоблачные люди — аэриты — их не видят! И от того, Василий в большем наслаждении, чем он жаждал.
Невидимость — забытое им чувство….

А вот ещё одно: под толщей вод к нему вратилась прежняя земная твёрдость. Казалось, перестал мерцать Он меж мирами!
Земным и водным!

Но, не тут-то было!....

***