Ожог

 



  1941.
      Руки мальчика закрыли глаза: грохот далеко падающих бомб и завывания "юнкерсов" вызвали ужас в его неокрепшей душе. Мальчишкам и девчонкам, гурьбой набившимся в яму с остатками соломы, расположенную за сараями колхоза, где они переночевали в эту ночь, было страшно поднять голову к небу. Вначале они все даже весело смотрели на летящие в чистом утреннем небе маленькие самолетики. После нескольких клинов  маленьких -  полетели большие, медленные, как коровы вечером, ширококрылые самолеты. Можно было разглядеть на них крестики по краям крыльев. Как куча майских жуков они внесли в пение птиц и кузнечиков свою ноту недовольства в утреннее сельское бытие, а затем перекрыли и задавили все другие звуки. Тогда их всех посадили в эти колхозные ямы.


Во Вне.
    Если бросить взгляд вокруг, то ничего не видно. Как говорили раньше – ни зги. Чернота отметилась везде - и вверху, и внизу. Вверху океан черного неба, внизу чернота реки, медленно несущей свою воду вдоль берега. В темноте ночи  светится красной аурой прогоревший костер, его серенький дымок курится кверху черного беззвездного неба. Две фигуры можно разглядеть у гаснущего костра.  Старик пошевелил кривой сосновой палкой угли, раскопал и откатил печеные картофелины в сторону. Затем сгреб крупные, ещё дышащие красным внутренним жаром, угли к центру и жестом показал своему визави, что надо доложить порцию хвороста:
- Все имеет своё продолжение, я тебе уже говорил об этом в позапрошлый раз, страх тоже кочует…


1965.
    Маленький Вова снимал свою рубашечку, сидя на своей детской кровати, свесив ножки. Это была не совсем кровать, а раскладное кресло с мягкими прямоугольными подушками. Днём это удобное для возни кресло с поручнями-подлокотниками, а к вечеру родители превращали его в кровать. Сперва надо было разобраться с мелкими пуговками, а потом уже снимать рубашку, на рукавах были самые противные пуговки – они не поддавались неловким пальчикам. Тапки уже лежали под кроватью, надо еще снимать короткие штаны и дурацкий пояс с чулками – кто придумал эти чулки? Но, будучи послушным и старательным мальчиком, Вова терпеливо сносил это жуткое устройство его немудреного гардероба. В другом конце комнаты, в которой жили он и его родители, отдыхали  бабушка и дедушка - они спали за ширмой в той части комнаты, где дверь в коридор. Отец сидел на краю дивана, отвернувшись в сторону окна, и о чем-то думал. Мама еще не вернулась с кухни, где они все ужинали. Был какой-то праздник, но мальчик не сильно разобрался какой: всем сегодня не хватило  времени ему объяснить, а может, и говорили, да он не понял. Дед с бабушкой укладывались спать за своей ширмой… Вдруг что-то за темным окном вызвало в нем напряжение, предощущение чего-то…


1941.
      Воспитательница Таня и Володька бежали вниз, держась за руки, по пологому краю длинного оврага, поросшему травой и кустами. Мальчишка-шестилетка уже задыхался, открывал рот как рыба и держался за правый бок. Татьяна почти волоком тащила его за руку. Она остановилась дать отдохнуть уже немаленькому мальчишке. Сейчас они спасались, а еще совсем недавно… Вчера разбомбили водокачку, сам вокзал и заводик при нем бомбы почти не тронули, а вот пути вокруг разметали как веревочки. Поэтому их выездная дача не смогла уехать на поезде - они не успели. Их детсадовскую группу, отправленную на лето в сельскую местность, где у крупного завода всесоюзного значения были свои санаторные корпуса для отдыха и профилактики, должны были эвакуировать вместе со всеми. Но машин для этого не прислали. Взрослые отдыхающие  сами ушли в город на вокзал еще вчера после звонка из района. Совсем маленьких детей отправили на санаторном автобусе сразу, а детей постарше собрали в одну большую группу с воспитателями и нянями. Сначала они ждали, что придут машины или вернется автобус, а во второй половине следующего дня они тоже вышли из–за ворот санатория. Боевые из мальчишек размахивали руками и палками, рубили ими высокую траву и низко висящие листья. Эта колонна медленно дошла до  ближайшего колхоза и остановилась на ночь в большущем сарае, где было мало сена, но много места для всего этого гурта из пяти–шестилеток и взрослых.
    Утром они были разбужены колхозником, машущим руками и требующим от воспитателей быстро собираться и уматывать, Машины должны вот–вот подойти. Голодные и облепленные сухой травой, покусанные всякими насекомыми, а потому не выспавшиеся, дети, галдя, высыпали на двор перед огромным сараем. Боевой дух ребятни заметно поубавился и совсем скоро сошел на нет. После они сидели с воспитательницами в старых сухих силосных ямах, а затем их построили в пары, погрузили на приехавшие две полуторки.
    В дороге на них вышел воздушный охотник. Он сделал два пролета на разной высоте. Потом исчез. Водитель первой машины свернул к лесу через мелкий кустарник на обочине, как только появилась такая возможность, ломая и подминая его,  и дал газу по поляне в сторону леса. Водитель второй полуторки растерялся и проскочил проложенную «просеку» в кустах. Дальше вдоль обочины шла широкая канава, второй водила не решился брать её с ходу и поехал вперед, усиленно набирая скорость. Дети в его кузове завизжали от тряски, тетки стали возмущаться его безответственностью. Несколько минут продолжалась гонка по пыльному проселку. Неожиданно для всех находящихся в кузове, закрытом брезентом, машина упруго сбавила скорость, и вскоре после поворота направо шофёр остановил грузовик, выскочил из кабины и побежал к заднему борту, откинул его и стал кричать матом на теток, что бы те шустрили с выгрузкой детей, и что-то про самолет. Тетки-няньки притихли и стали спрыгивать на землю,  брать с грузовика детей и собирать их в пары. Водила заорал еще громче и яростнее, что бы тетки бежали к лесу с детьми, а не толпились на дороге.
    В это время раздался грохот взрыва и все - взрослые и дети - завизжали, заметались, побежали кто куда. Водила вздрогнул и продолжил снимать оставшихся двух мальчишек и девчонку, они были маленькими и боялись спрыгивать с высокого борта сами. Когда он повернул голову в направлении нового звука, то понял – это первая машина.  Что с ней  - за поворотом не видно, но вместо шума её мотора ветер донёс нарастающий нечеловеческий вой. Водила снял последнюю девочку, дал ей легкое ускорение в сторону придорожных кустов широкой короткопалой ладонью. На какое-то мгновение он замер, некая мысль прошила его голову, там застряла на миг и, оставив свой отпечаток, ушла в землю через тело. Подняв борт, водительзащелкнул боковой упор, побежал  к раскрытой двери. Он рывком залез в кабину, жестко опустил рычаг ручного тормоза и погнал свою полуторку по дороге. Уже очень скоро за  ним побежали фонтанчики пыли: череда из двух  параллельных дорожек. Одна невидимо  прошла по грузовику,  потом они обогнали его и резко оборвались. Машина еще некоторое время неслась вдоль дороги, но на изгибе отчего-то не повернула, а продолжила свой бег, ударилась о противоположный край канавы, нырнула мордой вверх, затем ухнула вниз. Зад её так же высоко подпрыгнул, и она  завалилась на бок.


Во Вне.
    Костер набирал новую силу, пламя вырвалось вверх. Старик разжал свои сухие тонкие губы в улыбке. Аристократизм его испанской бородки в свете костра вступил в художественное  противоречие с очищенной сверху по-крестьянски запеченной картофелиной в правой руке. А левой пожилой человек насыпал на нее соль. Вдохнув аромат печеного корнеплода, он довольно зажмурился и продолжил:
- Водитель отвлек внимание летчика и спровоцировал его на маневр в сторону грузовика. Летчик решил использовать пулеметы и не бросил вторую бомбу на вас. Он не смог разглядеть под тентом, что машина пуста. Это дало возможность людям, убежавшим в зелень кустов и тень леса, остаться вне поля зрения летчика. Охотник  не хотел портить воронкой от авиабомбы проселочную дорогу. Водитель погиб.
- Он был пьяница и вор, ведь так? – спросил собеседник старика, молодой человек, сидевший чуть сбоку от него.
- Так. Но у него было доброе сердце, и душа его еще не успела оглохнуть и ослепнуть от его неправедности.
- Значит, хоть кого-то он спас?
- Да, дети выросли и продолжили Жизнь. Несколько взрослых дали новую другим. После войны они смогли развиваться и любить. Не все, конечно, кто смог тогда выжить, но большинство. Ты вот, например.
- Я? Ты смеёшься, наставник!
- Ничуть.
- Но ведь я погиб. Погиб - громко  сказано:  ранен из автомата в спину и получил пулю из люгера в голову?!
- Ну и что. Ты видел, как водитель садился в кабину и увел летчика за собой. Это стало для тебя новым знанием, понимание которого изменило тебя – ты стал воином.
- То есть до этого я им не был?
- Ты был не сказать что плохим воином, но хитрым.
- Это плохо?
- Иногда – да.  Излишняя хитрость – признак трусости.
- Но ведь только иногда?
- Это решает не человек, за него решают. Когда и где.
- Ты мне опять не расскажешь об этом?
- Опять, - старик улыбнулся, глядя прищуренными глазами на молодого человека. - Ешь картошку, пока горячая.


1965.
      … . Дед с бабушкой укладывались спать за своей ширмой… Что-то за темным окном вызвало в нем напряжение, предощущение чего-то…
Неожиданно за окном где-то далеко что-то бухнуло и раскатами просыпалось на тишину. Потом опять и опять. Маленькое сердце сжалось в комок и запрыгало в грудке мальчишки. Бухтение шло не переставая. Он бросил свою рубашку и босиком побежал к отцу:
- Война! Папа, война!! – уткнувшись в живот сидящему на диване человеку, он обнял ручонками его торс и продолжал в слезах повторять:
- Война, папа, война!
- Ну что ты, Рыжик…
   Отец погладил рукой по его светлой голове и слегка потрепал стриженые вихры. Из-за ширмы выскочил дедушка в белых исподних рубашке и штанах, подошел к ним.
- Внучек, не пугайся, это салют. Нет войны… Салют…
   Руки отца гладили спину сына. У него были сильные руки  фрезеровщика, сегодня он работал. Хотя в этом году 9 мая стало выходным днем, и было воскресенье, но на заводе не справлялись с госзаданием - у отца был короткий рабочий день. Когда почти квадратная ладонь опускалась к маленькой попке в коротких штанах, можно было увидеть плоскую, со спичечную головку родинку на середине детской спины, такая же была на стриженом под «полубокс» затылке трехлетнего мальчишки.


1941.
    Чужой солдат что-то мычал и блеял, после того как получил тяжелым камнем в висок. Он катался по разбросанному сену, схватившись руками за голову, подтягивая свои длинные ноги к животу и выпрямляя их снова. Спущенные штаны и чёрные трусы болтались в коленях и путали его ноги. Воспитательница уже успела встать и одернула подол легкого летнего платья. Косые мокрые дорожки заблестели на щеках. Разорванные трусы она бросила в лицо корчащемуся человеку. Белое с тесьмой «покрывальце» тут же пошло красными пятнами.
-  Бежим, Володька! Не смотри на него, бежим!
Мальчишка встал как завороженный – только что он сам, сидящий  в углу сарая, куда его спихнула воспиталка,   вложил в шарящую и что-то ищущую руку Татьяны здоровенный по его понятиям камень. Которым она наотмашь саданула немца в голову несколько раз.

      Их догнали в конце заросшего травой оврага, почти у леса. Короткая сухая автоматная очередь достала  мальчишку, он споткнулся лицом в землю и замер. Девушка еще пробежала несколько метров, короткий треск и крик - её колени перерезало свинцом. Чужие солдаты, уже не спеша, подошли  к  лежащим в траве. Унтер-офицер вышел вперед, выстрелил в затылок каждому упавшему и убрал пистолет в кобуру. Отвернулся от разорванного платья и шагнул к своим солдатам.
   - Scheisse…- он сплюнул горечь, скопившуюся во рту, на труп мальчишки.



  29 апреля 2011г.