Страсть

Она чувствовала его взгляд на своей коже, прежде чем его пальцы коснулись ее. Это был не взгляд, а физическое притяжение, магнитное поле, сбивающее с ног. Воздух между ними гудел от невысказанного, от напряжения, которое вот-вот должно было лопнуть.

Его руки нашли ее талию, не прося разрешения, а заявляя права. Каждое прикосновение было не просто лаской, а заявлением. Его пальцы впивались в ее плоть, оставляя невидимые следы собственности, читаемые только на ощупь. Он притянул ее к себе так, что между ними не осталось места даже для воздуха, только жар двух тел, спешащих навстречу друг другу.

Его губы нашли ее шею, и это был не поцелуй, а медленное, влажное исследование пульса, стучавшего в такт его собственному. Он пил ее звуки – каждый прерывистый вздох, каждый стон, который она пыталась сдержать. Ее голова запрокинулась, предлагая себя в жертву, полная капитуляция в арке напряженной шеи.

Одежда была не препятствием, а дразнящей помехой, которую он устранял с методичной, почти жестокой неторопливостью. Каждый открытый сантиметр кожи он встречал ртом, как картограф, заново составляющий карту территории, которая уже принадлежала ему.

Когда он вошел в нее, это было не слияние, а завоевание. Глубокий, влажный вздох, вырвавшийся из ее груди, был звуком окончательной сдачи. Он двигался с первобытным, диким ритмом, каждый толчок – это утверждение, каждый отход – жестокая пытка, заставляющая ее тело скулить и тянуться к большему.

Ее ногти впились в его спину, не царапая, а цепляясь, пытаясь удержать частичку этого безумия, этого всепоглощающего огня, который пожирал их обоих. Шепот его имени в темноте был не молитвой, а заклинанием, признанием в том, что она принадлежит этому моменту, этому человеку, этой всесокрушающей силе.

А потом – тишина. Глухая, оглушительная тишина, наполненная лишь свистом в ушах и бешеным стуком двух сердец, замедляющих свой бег. Его дыхание на ее влажной коже казалось самым откровенным признанием. И даже когда он отдалился, ее тело продолжало помнить. Каждая клетка все еще кричала о нем, о его прикосновениях, о его владении. Это была похоть, возведенная в абсолют, желание, выжженное в самой плоти, шрам на душе, который будет гореть вечно.