Обреченные

Сегодня врач выносит мне приговор.

Он стучит по коленке, щупает, давит, светит фонариком в глаза, меряет давление. Язык, а-а-а, глазки вверх, в сторону, ручки вытянем, кончик носа достанем, присядем, встанем, дышим, не дышим… Потом садится за стол и читает записи.

— Ну, все понятно. У офтальмолога были? А флюорография? А, вижу. М-да…

— Что скажете-то? — спрашиваю.

Неопределенно пожимает плечами. Да и что тут можно сказать, что поделать? Все ясно, как божий день… Что-то пишет.

— Семья-то есть? Дети? — задает он вопрос таким тоном, будто остается еще надежда.

Киваю:

— Есть...

Врач тяжело вздыхает, и я безошибочно перевожу этот горестный вздох в очевидное: значит, все. Кончено. Спасения нет.

Заканчивает писать, подписывает, дышит на печать, прижимает, отрывает. Бумага еле слышно чавкает. Протягивает мне заключение — принимаю его дрожащими руками.

— Спасибо, — говорю я.

Врач прячет глаза, машет:

— Скажите там, чтоб следующий…

На ватных ногах выползаю из кабинета, приваливаюсь к стене, гляжу на прыгающие перед глазами строчки. Вердикт обрекающий. Впереди дни, полные тоски и мучительного ожидания, ночи в тяжелом забытьи без сновидений, каждое утро — боль, торг, гнев. И прекратить это раньше времени нельзя — семья же, дети…

Оглядываюсь. Очередь из таких же, как я: серые лица, в глазах безысходность, ссутулившись сидят и смотрят в свои бумажки. Приговор у всех нас один.

Противопоказаний не выявлено. К работе годен.