Зеркало судьбы. Глава 7. Береги её...

 Праздник, который для многих был триумфом, для Калипсы обернулся бездонной пропастью унижения. Ночь, пропитанная смехом и музыкой, стала для неё ночью терзаний, выжженной пустыней в душе. Сердце, словно пойманная птица, билось в груди, пытаясь вырваться на свободу, но все пути были закрыты. Слёзы, солёные и обжигающие, текли по щекам, не находя конца, оставляя за собой мокрые дорожки отчаяния.
 — Почему… ну почему именно я?! — голос Калипсы, дрожащий, словно тонкая струна, разрывался от боли, которую не выразить словами. Она тонула в ней, как в трясине, с каждым вздохом уходя всё глубже. — Он даже не удосужился станцевать со мной, своей невестой! Ни одного танца! Ни слова! Как будто я… пустое место! Словно не существую вовсе!
 Её хрупкие плечи сотрясались в беззвучных рыданиях, так, будто каждый вздох вырывал кусок из её израненного сердца. Хризеида, фрейлина, верная спутница, тщетно пыталась утешить её, но слова, казалось, теряли смысл в бушующем океане горя.
 — Ваше Высочество, прошу… вы не должны себя так изводить. Уверена, принц… он просто… он придёт и всё объяснит…
 — Он не придёт! — всхлип Калипсы пронзил тишину, словно остриё кинжала. — Ему плевать! Он никогда не скрывал, что не полюбит меня. Но я… я хоть надеялась! Хоть крошечную искру внимания хотела заслужить... хоть один танец — из вежливости, из долга, неужели это так сложно?
 Она сжала ладони до побелевших костяшек, ногти впились в нежную кожу, оставляя багровые отметины. В голове, словно зацикленная пластинка, звучали обрывки фраз, смех, музыка… а рядом – его равнодушие.
 — А я стояла как дура, улыбающаяся всем этим лицемерам, пока он… исчез. Словно растворился в воздухе, оставив после себя лишь осколки разбитых надежд.
 Ночь, казалось, сгорела в её слезах, превратившись в пепел отчаяния. Когда первые лучи рассвета, робкие и бледные, коснулись шпилей дворца, Калипса всё ещё ощущала сухую, жгучую тяжесть в глазах, будто в них застыли горячие угли. Но долг звал, правила двора диктовали свои условия. Она поднялась с постели, оделась. Тускло-золотое платье, символ надежды, стало для неё тюремной робой. Надела платье. Надела улыбку – фальшивую, натянутую, как театральная маска.
 — Вы выглядите восхитительно, Ваше Высочество, — пробормотала Хризеида, поправляя застёжку на спине. Её голос, как всегда, звучал ровно и безучастно.
 — Хочется верить, что хотя бы снаружи я похожа на невесту империи, — натянуто ответила Калипса, глядя в зеркало на чужое отражение. Её собственный взгляд, казалось, потускнел, потеряв блеск.
 — Кстати… хотите услышать одну пикантную историю из города? — Хризеида, пытаясь отвлечь, заговорила, но в её голосе не чувствовалось искренней заботы.
 — Что ещё? Опять крестьяне и аристократы не поделили мост? — сухо отозвалась Калипса, не желая слушать пустые сплетни.
 — О, куда интересней! — Хризеида понизила голос, заговорщически приблизившись. —  Говорят, вчера вечером в толпе фестиваля видели двух молодых мужчин. Одного — с каштановыми волосами, другого — светловолосого красавца. Его даже сравнили с самим принцем. Имена назывались... Лаэрт и вроде бы… Регил.
 — Регил? — переспросила принцесса.
 — И, самое поразительное, — добавила фрейлина с шёпотом, словно опасаясь, что стены дворца имеют уши, — кто-то видел, как они беседовали с цыганкой. У костра. Якобы — дружелюбно.
 Калипса резко обернулась, глаза её сверкнули яростью.
 — Цыганкой? — прошептала она.
 — Баронесса Раньяр сама рассказала. Но, может, преувеличивает… Хотя… — Хризеида запнулась, засомневавшись в своих словах, но взгляд госпожи заставил её продолжить.
— Нет, ты права, Хризеида. Он не мог. Все знают, как императорская семья относится к цыганам… — Говоря это, принцесса чуть дрогнула, как тонкая нить, готовая вот-вот оборваться. Но в глубине глаз, алмазного цвета, вспыхнула настороженность, подобная молнии, предвещающей грозу. В сердце зародилось предчувствие, горькое, как яд.
 На завтрак она спустилась позже обычного, тщательно маскируя следы бессонной ночи. Каждое движение было отточено, каждый жест — безупречен. Спина прямая, как струна, подбородок чуть приподнят, на губах – оживлённая, чуть натянутая улыбка.
Принц Даррак уже сидел за столом. Он казался уставшим, но, как ни странно, в его взгляде было меньше привычного холода, словно льдинки растаяли, оставив лишь влажную пустоту. Или это лишь игра воображения, плод разбитого сердца?
 'Он… изменился? Или просто отдохнул? Что это за выражение — ни вины, ни раскаяния. Как будто вчерашнего вечера не было.’ - В голове, как навязчивая мелодия, крутились вопросы, на которые не было ответа.
 — А я слышала, — неожиданно вслух произнесла Калипса, голос её звучал удивительно ровно, с едва заметной фальшивинкой, словно серебряный колокольчик, треснувший от мороза, — что в честь дня рождения Его Высочества вчера в городе был устроен фестиваль. Говорят, было так весело. Интересно, и правда ли там еда вкуснее, чем у нас во дворце? 
 — Не могу знать наверняка, — спокойно ответил принц. — Но рыцари из народа говорят: атмосфера там… запоминающаяся.
 — Вот как! — весело кивнула девушка, выдавливая улыбку. — Люблю народные праздники. Столько лиц, запахов, шумов… И такие неожиданные встречи.
 Даррак заметил её взгляд – пристальный, цепкий, как коготь хищной птицы. Словно охотница, вышедшая на тропу, прикидывающая, ранен ли зверь, сможет ли она настигнуть добычу. Её глаза, ещё недавно полные слёз, теперь горели огнём любопытства и подозрения.
 — Прекрасный день для прогулки, не находите? — почти по-кошачьи спросила она. — Прогуляемся в саду после завтрака?
 — Буду рад составить вам компанию, принцесса, — ответил он, его лицо оставалось бесстрастным, без намёка на эмоции, но в груди, где ещё вчера бушевал шторм, что-то чуть сжалось, словно от неожиданного холодка.
***
 Тонкая ткань платья Калипсы тихо шелестела в ритме её шагов по гравийной дорожке сада. Осеннее утро было обманчиво свежим — лёгкий ветерок развевал пряди её золотых волос, ловя солнечные блики на подвесках у шеи. Даррак шёл рядом, руки за спиной, глаза устремлены вперёд, туда, где сад терялся за изгибом дорожки.
 — Как здесь тихо, — мягко произнесла Калипса. — Даже птицы как будто боятся нарушить эту тишину.
 — Возможно, они просто умнее, чем большинство придворных, — отозвался Даррак, не поворачивая головы.
 Принцесса засмеялась — звонко, слишком звонко для этой тишины.
 — Ты всегда так язвителен по утрам? Или только после побегов?
 Даррак на полшага замедлил шаг. Он повернул голову, чтобы взглянуть на неё, но Калипса уже притворно рассматривала цветущие кусты у обочины.
 — Побегов? Ты, кажется, путаешь меня с каким-то рыцарем-романтиком из баллад, — спокойно ответил он.
 — Да? А я вот недавно услышала любопытную историю, — продолжила она как бы между делом. — На городском празднике, говорят, заметили двух «дерзких, но невероятно красивых» парней в крестьянской одежде. Один будто бы особенно напоминал нашего наследного принца… хотя кто я такая, чтобы верить слухам?
 Даррак остановился. Его взгляд был спокоен, голос — ровен:
 — Думаю, у народа всегда была страсть выдумывать легенды. Особенно когда праздников больше, чем здравого смысла.
 — Возможно, — согласилась Калипса, делая пару шагов вперёд. — Но если бы легенда оказалась правдой… Разве не было бы забавно? Представь: принц сбегает с бала в честь своего же дня рождения — чтобы, ну скажем, поесть пирогов и потанцевать среди простолюдинов.
 Даррак посмотрел на неё долгим взглядом.
 — Если кто-то считает такие легенды забавными — значит, у них слишком много свободного времени.
 Калипса прижала ладони к груди, словно поражённая его суровостью, но на лице её вспыхнула притворно-наивная улыбка.
 — Прости, я не хотела задеть. Просто... если бы мне пришлось верить в эту историю, я бы решила, что тот принц сбежал не просто ради веселья. Он, наверное, искал то, чего ему не хватает среди золота и масок.
 На мгновение повисла тишина. Только ветер колыхал листву.
 — Если ты хочешь что-то сказать, Калипса, скажи прямо, — холодно бросил Даррак.
 Принцесса прикусила губу, потом опустила взгляд.
 — Ладно. Просто знай — если ты хочешь играть в побеги и двойные жизни, я умею в них не хуже. Но в отличие от тебя, я не прячусь за чужие имена.
 Он хмыкнул.
 — Я и не прятался.
 — Правда? — теперь её голос стал бархатным, но в нём скользила угроза. — Тогда, возможно, не возражаешь, если о твоём… «легендарном» приключении узнают и за пределами этого сада?
 Даррак не моргнул.
 — Угрожаешь?
 Калипса сделала шаг ближе, заглядывая ему в лицо.
 — Конечно, нет. Я же твоя невеста, помнишь? Просто хочу, чтобы мы... доверяли друг другу. Мы-союз. Если ты сбежишь — нам обоим не поверят. Если я — всех обвинят. Так что, может, сыграем честно?
 Даррак долго смотрел на неё, потом коротко кивнул — без эмоций, почти по-механически.
 — Тогда начни первой.
 Он развернулся и пошёл прочь по дорожке. Калипса осталась стоять, глядя ему вслед с лёгкой, печальной, почти искренней улыбкой на губах.
 И всё же в её взгляде была сталь.
***
 В уединении своей покоев, окутанных мягким светом, проникающим сквозь тонкую кисею занавесок, принцесса Калипса сидела, склонившись над полотном. Её тонкие пальцы, как изящные птички, порхали над тканью, вышивая замысловатый узор. Узор, который должен был стать олицетворением её тонкой души, скрывающей под маской спокойствия бурю страстей. Но сейчас ни прекрасные цветы, ни изысканные завитки не могли отвлечь её от мучительных мыслей. Она чувствовала себя пойманной в ловушку, в которой царили подозрения, ревность и жажда мести. С нетерпением, граничащим с лихорадкой, она позвала свою фрейлину.
 — Дорогая, Хризеида, будь другом, разузнай про ту цыганку, — произнесла принцесса. Взгляд, устремлённый вдаль, казался проницательным, словно она пыталась заглянуть в будущее, разгадать тайны, которые ему суждены. Её брови были чуть нахмурены, губы тонко сжаты, словно она готовилась к решающей битве.
 — Будет исполнено, миледи, — ответила Хризеида, чуть наклонив голову.
 — И действуй тихо, — продолжила Калипса, голос её стал мрачным, как предгрозовое небо. — Я не хочу, чтобы принц узнал о моих переживаниях, чтобы его сердце смягчилось, чтобы я видела его сочувствие… Я не хочу портить себе настроение тем, как он будет за неё переживать. Поняла? — в каждом слове слышалась решимость, граничащая с одержимостью.
 — Да, Ваше Высочество, — с лёгкой дрожью в голосе произнесла фрейлина, ощущая на себе непомерный вес своей миссии.
 Калипса, откинувшись на спинку кресла, устремила взгляд на полотнище. В её глазах, которыми так все восхищались, заблестели непрошеные слёзы. Они предательски подступали к уголкам глаз, словно желая вырваться наружу, но она сдерживала их, сжимая челюсти.
 'Даже если мне больно, даже если я плачу, я заставлю тебя рыдать куда больше, чем ты меня...' — думала она, мысленно обращаясь к той, чьё имя она ещё не знала. Сжимая иглу так, что пальцы побелели, она вкладывала в каждый стежок свою боль, свою ненависть, свою жажду...
***
 В других покоях воцарилось тягостное, гнетущее молчание, словно в преддверии чего-то. Даррак, вернувшись с напряжённой прогулки, где его душа металась между чувством вины и смятением, заперся в своей комнате, желая лишь укрыться от мира, укрыться от самого себя. Совершенно не желая никого видеть, он велел привести лишь командира второго отряда, своего преданного Лероя, единственного, кому он мог довериться.
 Когда Лерой вошёл, его зоркий взгляд сразу уловил изменения, происшедшие с принцем. Лицо Даррака потемнело, как небо перед грозой, глаза были затянуты туманом, выдавая смятение и тревогу. Атмосфера комнаты, казалось, трещала по швам от напряжения.
 — Ваше Высочество, что случилось такого, что вы меня лично позвали, а остальных отпустили? — спросил Лерой. Он ощущал, как разорвалась привычная атмосфера, и понимал, что дело принимает серьёзный оборот.
 — Принцесса... Она знает про вчера, — проговорил Даррак, его голос дрожал, словно листва на ветру. Дрожал от угнетённого чувства вины, от понимания того, что он совершил непоправимое.
 — Что? Как она могла узнать? — Лерой, не веря своим ушам, в неверии потряс головой, пытаясь осмыслить происходящее. В его глазах отразился шок и растерянность.
 — Без понятия, но её явно обидело то, что я оставил её одну на балу... — с отчаянием произнёс Даррак.
 — Ну, это и без того понятно было... А что она сказала? — настаивал Лерой, сжимая кулаки, ощущая, как напряжение нарастает, достигая предела.
 — Предупредила, что разболтает всё моей семье о моих похождениях, — Даррак закрыл лицо ладонями, словно хотел смыть с него все тревоги, избавиться от невыносимого бремени.
 — Мда... Скорее всего тебе сделают выговор за то, что сбежал именно во время бала и что оставил её одну, — Лерой, стараясь сохранять хладнокровие и быть практичным, покачал головой. — Больше не за что тебя карать. Хоть в этом повезло...
 — А если... Если она и про Лолу знает? — в его голосе мелькнула паника.
 — Если так... То может и скандал подняться, хотя между вами ничего нет, но мало ли, что люди подумают... — Лерой сжал челюсти, его лицо стало суровым, понимая всю серьёзность ситуации. 
 — Ах, черт! Как меня это раздражает... Почему это все происходит! — выпалил Даррак, не в силах больше сдерживаться. Он вскочил с места и начал бессильно шагать по комнате, словно путь к спасению лежал именно под его ногами, будто только движение могло избавить его от мучительных мыслей. Но выхода не было.
***
 В сумеречный час, когда последние лучи закатного солнца растворяются в густом полумраке, златовласая девушка, облачённая в голубое одеяние, сидит перед зеркалом. На её коленях лежит письмо, в конверте которого, словно вызов, написано столь красивое имя.
 С ехидной и в тоже время опасно улыбкой она произносит:
 — Ты полагаешь, что являешься первым, кто искусно плетёт эту паутину? Я выросла в среде, где интриги и скрытые мотивы были неотъемлемой частью повседневного существования. Добро пожаловать в мою игру, Регил...