Иллюзия

Моя комната тонет в сумеречном чаду, а я всё лелею призрак тебя, которого нет. Это стало моим изысканным пороком, моим личным мартирологом — ежевечерне предаваться этой утончённой пытке надежды, что никогда не свершится.

Я никогда не встречу тебя. Эта мысль, горькая, как полынь, и сладкая, как запретный плод, стала моим постоянным спутником. Я ношу её в себе, как тайный недуг, что подтачивает изнутри, придавая моей бледности интересный, страдальческий оттенок. Я почти счастлива в этом ожидании, в этом вечном «почти». Это «почти» — самая изощрённая форма томления, где само желание становится приятнее его исполнения.

Мои сны — это кривые зеркала, оправленные в червонное золото. В них я дотягиваюсь до тебя, и мир обретает черты утраченной гармонии. Но я пробуждаюсь — всегда пробуждаюсь — в холодный утренний час, когда реальность груба и бесцветна. Миг мнимого счастья растворяется, как дымка, оставляя на губах вкус пепла и металла.

И эту боль, эту изысканную боль, я бережно вкладываю в рамку из потемневшего серебра и выцветшего бархата. Я помещаю её на стену своей души, рядом с другими увядшими реликвиями несбывшегося. Я любуюсь ею при тусклом свете лампы, я изучаю каждый её оттенок: от тёмной синевы отчаяния до бледно-розовых бликов безумной надежды.

Это не новая рана. Нет. Это всё то же изначальное, первородное чувство, лишь описанное разными словами, подобно тому как один и тот же узор наносят на всё более тонкий, всё более прозрачный фарфор. Усталость от ожидания, сладострастие тоски — вот мои краски, вот моя палитра.

И в этом сознательном, добровольном страдании, в этой эстетизации собственной муки я нахожу своё  наслаждение. Я — жрица культа невстречи, и моя тоска — самая прекрасная икона в этом храме, возведённом из теней и снов