Разговор о невозможном грехе

Старый раввин Берл, которого в городке называли "молчальником", неожиданно заговорил на похоронах лавочника Гершеле:

— Гершеле всю жизнь боялся согрешить. Проверял мезузы, считал шаги в субботу, трижды промывал посуду. И умер от страха, что съел некошерное. Сердце не выдержало сомнений. А я вам скажу то, за что меня выгнали из ешивы сорок лет назад: греха не существует.

Толпа зашумела, но раввин продолжал:

— Не потому, что всё дозволено. А потому, что грех — это разрыв в ткани бытия. А разрыва быть не может. Всё, что происходит, уже вплетено в узор. Даже то, что кажется нарушением узора.

После похорон ко мне подошёл незнакомец в потёртом сюртуке:

— Вы слышали, что сказал этот старик? Он повторяет ересь Шабтая Цви. Мол, Мессия должен спуститься в клипот, в скорлупы нечистоты, чтобы извлечь оттуда искры святости. Нарушить все запреты, чтобы их упразднить. Но знаете, в чём подлинная ересь?

Он понизил голос:

— Подлинная ересь в том, что это правда. Только не так, как думал Шабтай. Не Мессия спускается в нечистоту. Нечистота поднимается и называет себя Мессией. И мы не можем отличить одно от другого. Потому что у нас нет инструмента для этого различения.

Незнакомец вдруг рассмеялся:

— Витгенштейн писал, что о чём невозможно говорить, о том следует молчать. Но Талмуд говорит обратное: именно о невозможном и следует говорить, потому что возможное и так очевидно. Вот скажите, почему Каин убил Авеля? Все отвечают: из зависти. Но это ложь. Он убил его из милосердия.

Я поперхнулся:
— Из милосердия?

— Конечно. Он увидел, что жертва Авеля принята, а его — отвергнута. Понял, что Авель — любимец Бога. И что ждёт любимцев Бога? Страдания, испытания, мучительная смерть. Иов, Иеремия, Осия... Каин избавил брата от этой участи. Дал ему лёгкую смерть. Разве это не милосердие?

Мы шли по еврейскому кварталу. Сумерки сгущались.

— Но вот что интересно, — продолжал незнакомец. — Бог наказал Каина бессмертием. "Всякому, кто убьёт Каина, отмстится всемеро". То есть Каин не может умереть. Он обречён вечно скитаться и помнить. И знаете, кем он стал?

Незнакомец остановился у старого дома с выбитыми окнами:

— Он стал Агасфером. Вечным Жидом. Который толкнул Христа, несущего крест, и услышал: "Я пойду, а ты останешься ждать". Но это неточный перевод. В оригинале: "Я уйду в свою истину, а ты останешься в своей".

Он достал из кармана старинные часы:

— Видите? Стрелки не движутся. Часы Якова Франка. Он остановил их в момент своего мнимого крещения. Сказал: "Время закончилось, осталось только пространство греха, который уже не грех, потому что некому судить". Католики думали, что он принял их веру. Раввины думали, что он предал иудаизм. А он просто вышел из игры в истину и ложь.

Незнакомец протянул мне часы:

— Возьмите. Они всё равно не идут. Но иногда, в полнолуние, секундная стрелка делает один тик назад. Словно время пытается развернуться. Но не может. Потому что для этого нужно признать, что всё было ошибкой. А если всё — ошибка, то и ошибки не существует.

Я взял часы. Они были тяжёлые и холодные.

— Знаете, что сказал Франк перед смертью? — спросил незнакомец. — "Я не умираю. Я возвращаюсь в место, где грех и святость — одно". Его ученики решили, что он богохульствует. А он просто описывал Эйн Соф. Бесконечность, где все противоположности совпадают.

Незнакомец исчез в темноте переулка. Я остался стоять с остановленными часами в руках.

Дома я положил их на стол и стал ждать полнолуния. Когда оно наступило, секундная стрелка действительно дёрнулась назад. И в этот момент я понял то, что понял старый раввин Берл: греха не существует не потому, что всё дозволено, а потому, что всё уже произошло. Мы просто проигрываем записанную партию, думая, что делаем ходы.

Часы до сих пор лежат у меня в ящике. Иногда я достаю их и думаю: может быть, Франк был прав? Может быть, спасение не в соблюдении заповедей и не в их нарушении, а в выходе из самой системы, где есть заповеди?

Но выход — это тоже часть системы.

Как и эта мысль о выходе.