Яхонт 8. Фрагмент из повести Отец

Яхонт

   Время плавно и незаметно перетекает из одного состояния в другое, изменяя окружающую природу и людей. Большинство людей едва ли замечают эти изменения: кто-то беднеет, кто-то богатеет, кто-то седеет, стареет, умирает - рутина.
   Незаметно приближается день регистрации гражданского состояния. Никто его особенно не ждёт и не предвкушает это событие, все относятся к нему также как к чему-то обыденному, как к рутине. Но тут возникает одно спонтанное обстоятельство, которое могло поставить жирный и окончательный крест на этом скромном торжестве, а также дальнейших происшествиях. Всё происходит из-за того, что один из партнёров хочет другому оказать добро, а другому это добро не нужно, но он не отказывается, и с неохотой принимает его, делает одолжение и ждёт благодарности за то, что соблаговолил снизойти это добро принять.
- Дорогая! У меня есть для тебя сюрприз, - в один из рутинных дней обратился Леви к своей невесте.
- Какой же? Я слушаю, - в своей расслабленной манере отреагировала она.
- Ты же ведь носишь серьги?
- Да.
- У меня возникла мысль подарить тебе добротные серьги, из настоящего золота, а не бижутерию, ту дешёвку, которую носишь ты сейчас.
- Что дальше? - вопросительно посмотрела на него Мила.
- Поедем в центр, в ювелирный магазин, выберем тебе что-нибудь.
Магазин “Яхонт” размещался в роскошном дореволюционном здании, находившимся на улице имени Герцена. Они нашли местечко для парковки на этой улице для своей “пятёрочки” и оставили авариную сигнализацию включенной в режиме ожидания до следующей встречи с хозяевами. “Яхонт”, как снаружи, так и внутри походил на королевские покои - внушительная архитектура, солидная отделка, пышное убранство. Они ходили от витрины к витрине, разглядывая различные мелкие украшения, блестящие жёлтым металлом, а какие-то даже и разноцветными камешками. Мила совершенно равнодушно скользила от одного стекла к другому, Леви же, напротив, был очень заинтересован и пристально разглядывал изделия и прикреплённые к ним бирки-ценники. Различные колечки, цепочки, кулончики и прочая дребедень покрывала обширные лотки, щедро освещаемая светом ламп.
- Глянь сюда, Мила! - Леви заинтересованно подозвал свою спутницу.
Мила подошла:
- Да. Ты что-то увидел подходящее?
- Мне кажется, что это довольно премилые серёжки. Девушка! - Обратился он к стоявшей неподалёку и вяло болтавшей со своей коллегой продавщице, крашено-драной блондинке, - хотите, пожалуйста, подойти?
Продавщице потребовалось несколько минут, чтобы повернуть голову на своей дряблой худосочной шее в их сторону, передать из своего мозга команду опорно-двигательному аппарату, и медленно подплыть к ним:
- Да-а-а-а,- сильно делая ударение и растягивая слога, потянула блондинка, - что желаете? Что вам показа-а-ать? Эти серёжки? - кривляясь и растягивая слова, как отечественную жевательную резину, затянула она.- Пожа-а-а-а-а-луйста-а-а-а-а.
- Тебе нравится? - Взяв в руку и протянув к лицу спутницы два золотых лепесточка массивного жёлтого металла, внутри которого были листочки меньшего размера металла белого цвета, но тоже золота, спросил Леви.
- Да, можно, - неопределённо пожала плечами его подруга.
- Что значит можно? Тебе нравится или нет? Ты хочешь их? Будешь их носить наконец?- Настаивал кандидат в дарители.
- Не знаю. Можно, - затянула Мила, почти, как стоявшая рядом продавщица, которая в настоящий момент проверяла глубину ноздри своим длинным, покрашенным в неприлично красный цвет, ногтём.   
- С тобой всё ясно, - отрезал Леви и обратившись продавщице коротко сообщил:  - берём.
- Тогда вы должны будете оплатить покупку на кассе, а когда с чеком вернётесь ко мне, я вам её заверну и отдам, - внезапно ускорила, словно пробуждаясь, скорость своей речи продавщица.
- Хорошо, ждите. Мы сейчас,-  отрапортовал ей дисциплинированный покупатель.
Но “сейчас” не получилось, поскольку перед кассой извивалась длинная очередь-змея из нетерпеливых и страждущих. Пара заняла место в конце “змеи”.

***

- Леви ты спишь? А? Ты спишь?! - Чья-то рука судорожно трясла его, а голос старался проникнуть в блуждающее сознание.
Леви приоткрыл глаза, пытаясь оторваться от грёз, выйти из плена сна:
- О! Это ты? Уже не сплю. Что ты хочешь? Что случилось?
- Да, нет ничего. Ты в ресторан на ужин пойдёшь?
Леви не отвечал.
- Тебе приснилось что ли что-то? - Полюбопытствовала девушка.
- История в “Яхонте”, - произнёс он.
- Ничего себе приключеньице, - скривила губки, видимо, что-то сразу вспомнив, его спутница, - что же, помню-помню, - укоряюще покачала она головой.
- Иди, пожалуйста, кушай - я догоню, - распорядился Леви, решивший прийти в себя, окончательно проснуться, освободиться от воспоминаний.
- Не знаю, вправду хочу ли я есть, что-то немного укачало. Посмотри в иллюминатор, кажется, начинает штормить. Хотя я, всё же, прогуляюсь, отвлекусь - лучше, чем в каюте сидеть.
- Как знаешь.
- Увидимся, - прозвучало в щель приоткрытой двери, потом последовал железный хлопок. Замок защёлкнулся и Леви остался один.
Судно и вправду покачивало. Леви вновь вытянулся на кровати, прикрыл глаза. Словно по волшебству, он перенёсся в этот обширный зал с невообразимо высокими потолками, в зал, в котором он стоял в очередь в кассу, желая отдать толстую пачку скопленных рублей с целью сделать приятное своей наречённой.

***

- Послушай, Мила!
- Да.
- Посмотри, здесь большая пачка денег. Я начал сейчас сомневаться,- какая это точно сумма. Хочешь ты, пожалуйста, когда её кассирша будет пересчитывать, пересчитывать вместе с ней? Я волнуюсь, а при волнении тяжело сконцентрироваться. Ты же знаешь, что могут обмануть? - Пытался убедить юноша свою невозмутимую подругу.
- Хорошо, попробую.
Вот конец “змеи” стал туловищем, а потом и головой. С этой головой и молодые переместились в другой конец зала, оказавшись перед полукруглым окошечком, куда голова “змеи” должна была просунуть своё жало и сдать скопленный яд - ценное сырьё, пачку с измятыми бумажками с изображением “вождя”.
- Что вам?! Давайте быстрее, - прокричала красномордая баба из окошечка, сверкая золотыми коронками и жирно-потными складками тела и лица.
- Нам, пожалуйста, внести за серьги в такой-то отдел, - нагнулся к окошечку Леви. - Вот деньги, - протянул он толстую пачку, перетянутую резинкой.
- Давай сюда, - протянула кассирша пухлую в золотых браслетах клешню.
Взяв пачку, она сняла и отбросила резинку, послюнила свои грязные пальцы и начала невероятно быстро пересчитывать купюры.
- Ты успеваешь за ней? - Обратился Леви к подруге.
Та не то, что не успевала, а даже не собиралась ни успевать, ни считать. Она стояла и чуть ли не зевая безразлично озиралась по сторонам с видом, что ей всё это надоело, и что она лишь делает одолжение своим присутствием.
- Мила! Ты считаешь? - Шёпотом обратился он к ней.
- Тебе надо, ты и считай, - лениво отмахнулась Мила.
Леви получил чек-квитанцию взамен растрёпанной разноцветной толстой пачки, и получил небольшую коробочку, в которой блестели жёлтым глянцем два небольших кленовых листочка.
Они вышли наружу. Мила смотрела на него, как ни в чём не бывало.
- Вот тебе твои серьги, - протянул он ей подарок. - Забирай.
Мила молча положила коробочку к себе в сумку и вопросительно взглянула на Леви:
- Что дальше?
Для заботливого жениха это безразличие, с каким был задан вопрос и вся её манера держать себя, стала последней каплей - он вспылил, сказал нелицеприятные слова, пожелал удачи и последующего процветания, заверив, что это последний день в их совместной жизни.
- Мы больше не увидимся. Не ищи меня и не звони мне. Прощай. Навсегда.
После этих слов он развернулся и энергично зашагал прочь.
Леви шёл мимо гостиницы “Астория”, мимо Дворца культуры, Дома связи, и у него где-то в глубине сердца теплилась слабая надежда, что вот-вот Мила его нагонит, попросит прощения, они обнимутся и пойдут дальше вместе и навсегда. Но, как он ни ожидал и ни фантазировал, но вдали за спиной не прозвучало тихое и зовущее “Леви!” и он не услышал стук догоняющих каблуков, не ощутил берущую его внезапно тёплую цепкую руку.
Леви шёл и шёл в сторону своего дома, своей квартиры и чем дальше он удалялся от места ссоры и приближался к своей квартире, тем больше блёкли краски окружающей его действительности, тем тоскливее становилось на сердце и тем более он начинал чувствовать себя совершенно одиноким. Вот миновал он канал Грибоедова, вот перешёл живописный и милый Английский мостик, перекинувшийся через реку Фонтанку, миновал  и угловатый массив здания Гознака. 
- Сколько встречал я девушек и женщин и ни с одной, ну буквально ни с одной, не смог я наладить отношений и организовать семью, - горько рассуждал он. - Подходящая супруга - это действительно самая большая выигранная лотерея в жизни,- по выражению того пожилого еврея с теплохода на круизе по Амуру, горько размышлял незадачливый жених. Какие могут быть все опрятные и образованные на вид, с непререкаемым внешним видом, речью! Но как только начинается желаемое сближение, начинается неодолимое отторжение от чуждых привычек, обычаев, воззрений. Сколько было таких знакомых, которые несли самые неожиданные сюрпризы: Лариса из “Музы”, Зинка Рудковская, совершенно сумасшедшая девица с ещё более сумасшедшей мамашей, поведением походившая больше на швейную машинку, чем на невинную девушку, готовая прострочить любую ткань. Или вот Татьяна Кротова, с которой он тогда познакомился на дискотеке, организованной в здании церкви, которую в период распада СССР решили использовать для подобных “культурных нужд”. Татьяна была видная и образованная девушка. Одета была безупречно и очень элегантно. Внешне она была похожа не Мерилин Монро, она знала это и всячески, но не навязчиво, подчёркивала: носила плиссированные юбочки, туфельки, чулочки, густую шелковистую пшеничного цвета шевелюру, подстриженную каре - неотразимая и обаятельная. Закончила, по её утверждению, Библиотечный институт и была бесспорно начитана и эрудированна. Леви, видимо, нашёл пару каких-то нужных ключей-слов, которыми он обратил на себя внимание Татьяны, и уже этой ночью у него был несказанно сладкий и уютный ночлег, нега, а наутро разносолы, всякие салаты, вкусности - нега гастрономическая.
- Всё! Выхожу за тебя! - односторонне решила Татьяна, - бросаю норвежца и выхожу за тебя, - не ожидая ни одобрения её словам, ни его согласия, повторила она.
Как рассказала Татьяна позже, она познакомилась с норвежским туристом, обаяла его, вскружила ему голову до такой степени, что он решил связать с ней свою жизнь, сделал официальное предложение и подарил колечко с малюсенькими стразиками. Колечко это она демонстративно отдала Леви: смотри, его предложение и свои заграничные перспективы я приношу в жертву нашим отношениям. Он, этот норвежец, был какой- то строительный подрядчик, и в целом обеспеченный человек. Их регистрация и свадьба с Татьяной
были назначены на ближайшие дни, но Татьяна и вправду всё аннулировала. Леви сначала думал, что её слова - это так, “блеф”, девичья бравада, мол “гляди, какой на меня спрос и какие завидные женихи, из самой Норвегии! Должен ценить, что я его на тебя променяла!”. Леви молча наблюдал за развитием событий: что ж, девушка хорошая, заботливая. Отчего на такой не жениться?
Начавшаяся идиллия с ранними завтраками из различных салатов и собственноручно приготовленных обедов продлилась три дня. В конце третьего дня Леви уже один сидел в квартире, ожидая Татьяну, но её всё не было. Вечерело и темнело, нарастало внутреннее волнение, а новоиспечённая невеста не появлялась. Леви решился её поискать. Просчитав, где она могла быть, он подъехал к кафе “Петергоф”. Это место было также местом сбора организованной преступной группировки - так называемой “малышевской бригады”. Леви быстро разыскал свою “пропавшую” обручённую: она сидела за круглым столиком посреди большого зала, пила коньяк, причём  уже не первую рюмку, её окружали какие-то незнакомые парни, с которыми она беззастенчиво заигрывала, кокетничала. Леви наблюдал за ней, а она не обращала на него внимания, хотя определённо заметила, что он пришёл. По мере наблюдения, гнев рос и подымался в парне больше и больше:
- Татьяна!
Она бросила на него снисходительно-пренебрежительный взгляд:
- ?
- Ты сейчас встанешь и мы пойдём домой?
- С какой такой стати? - Выпятила она влажную губку.
- С такой, что уже поздно и домой пора.
- Кто ты мне такой, чтобы указывать, когда пора, а когда нет?! - Бросила она вызов перед незнакомыми парнями, стоявшими неподалёку и ухмылявшимися.
- Я не знаю, кто я тебе такой, дорогая Татьяна, но в течении трёх дней ты растрезвонила на весь Ленинград, что я - твой муж. Растрезвонила, не спросив меня, хочу ли я этого, растрезвонила без того, что я хотя бы дал тебе к этому повод или сделал предложение. Ты ходила и болтала, а я не спорил и молчал, думая, что, может, и вправду, ты будешь достойной женой. А теперь ты здесь одна сидишь и “бухаешь”, хлещешь коньяк рюмку за рюмкой, а люди думают, говорят и смеются надо мной, что у меня такая жена. Ты подрываешь мою репутацию и мой престиж своим поведением, Татьяна, и поскольку это касается
моего доброго имени и ты сама всем назвала меня своим мужем, ты сейчас же встанешь и поедешь со мной домой,-  закончил свой монолог Леви, в чьём голосе начали чувствоваться усиливавшиеся стальные нотки.
- Хотела я какать на тебя! Да и на всех вас здесь, - в пьяном угаре, откинув голову назад, залихватски, почти пропела, разгулявшаяся женщина.
Леви не стал терпеть. Он подошёл и взял её под локоть, поднял и повёл к двери. Татьяна, на удивление почувствовав железные тиски пальцев “мужа” и нажим большого пальца на так называемый “push point” у локтя, совершенно не сопротивлялась и побрела покорной овечкой рядом со своим сопровождающим. Леви завёл двигатель автомобиля и направился по направлению к дому спутницы. Проезжая по тёмным улицам города, редко и скудно освещёнными придорожными фонарями, он заметил, что их дорога проходит мимо невысокого заборчика, за которым отчётливо проглядывают покосившиеся кресты. Кладбище!
Планы водителя резко изменились. Не менее резко он свернул с дороги и остановился у широких распахнутых ворот. Не до конца вышедший в “Петергофе” гнев начал проситься наружу.
- Выходи! - приказал он, широко распахнув пассажирскую дверцу со стороны Татьяны.
- Куда?
- Куда-куда?! Пасти верблюда! - Взяв Татьяну за руку и выдернув из машины, Леви подтолкнул её к кладбищенским воротам, - пойдём!
- Зачем это?! - Захныкала она.
- Могилу будешь себе рыть, как это уже и начала, собственно, делать, - успокоил её “муженёк” и добавил, широко улыбаясь и ёрничая: - улучшение жилищных условий. Обмен жилплощадью. Формулировка нравится?
- Не нра-а-авится - завыла гнусаво Татьяна и пьяные сопли-слюни потекли по лицу, размазывая тушь, помаду и пудру, оставляя чёрно-кровавые разводы-борозды, делая её похожую на какого-то клоуна- серийного убийцу — Пожалуйста, не на-а-а-а-до!
- Надо, Федя! Надо! - втолкнул Леви свою незадачливую невесту на ночной погост.
Разговоры о рытье могил были, конечно, шуткой, не слишком дружественной и весёлой, но всё же шуткой. Строгий “муж” совершенно не собирался как-то наказывать разгулявшуюся девицу - скорее немного устрашить, чтобы следила за тем, что и о ком говорит, какой вред и урон может нанести своими словами. Он сорвал, отломил небольшой прут, росший у треснувшей могильной плиты, и с размаху полоснул Татьяну по ляжкам.
- Ой, не надо, - заверещала она, запрыгав, подобно горной козе, по могильным плитам, - не надо! Я больше не буду!
Леви в два прыжка, подобно опытному тигру, настиг убегающую в коньячных парах косулю, своеобразную“ликёрную пампушку”, хлестнул ещё и ещё по аппетитно выглядывающим из под юбки ляжкам - несильно, но звучно.
- Ты усвоила, как должна вести себя настоящая жена, которой тебе так вдруг захотелось быть?
- Да. Я всё поняла. Я больше не буду.
- Отлично. Так и усвой: или ты жена, ведёшь себя подобающе и не позоришь мужа, а позоришь - не обессудь, или ты “свободная”, и делаешь, что угодно. Выбор за тобою.
- Я всё поняла, поняла, - причитала похожая на курочку-пеструшку размалёванная, растрёпанная “жена”.
Больше они не виделись. Как-то раз по  домашнему номеру телефона позвонила какая-то “братва” и попытались “выяснить отношения” по жалобе Татьяны.
- Если бы ваши жёны сидели и пьянствовали по барам и позорили вас, а ваши друзья после тыкали на вас пальцами и смеялись над вами - как бы вы реагировали? - Жёстко спросил Леви в телефонную трубку.
- Но не надо было всё-таки бить, - промямлил опешивший голос в ответ.
- Что вы называете бить? Ни побоев, ни увечий, ни иного вреда ей не сделано. Пару раз прутиком по ляжкам хлестнули? Можно только “спасибо” сказать за такую “воспитательную меру”.  Так что, если желаете, женитесь на ней, раз для вас она такая замечательная, - отрезал Леви.
В трубку ещё раз промямлили что-то невразумительное и после раздались короткие гудки, навсегда разорвавшие связь и с этими отморозками, и с госпожой Кротовой явно не дружившей со своей головой несчастной женщиной с несомненными психическими отклонениями.
Возможно, Леви и не заслуживал другой женщины, а те, которые встречались, были, может быть, намного лучше его. В любом случае, в личной жизни, как он думал, ему не везло, но он не отчаивался и  продолжал искать, продолжая наносить своей душе непоправимые шрамы - разочарования, а через призму этих разочарований ещё большие шрамы всем впоследствии встречающимся ему девушкам.


*****
Леви лежал на своей узкой старенькой продавленной кровати, смотрел на серый потрескавшийся потолок, а на него бесстрастно смотрела грушевидная лампочка, повешенная на витом засаленном шнуре. Отслоившиеся, разбухшие и побуревшие обои, кое- где рассохлись, прорвались, свисали обрывками со стены. На них уже невозможно было различить прошлый замысловатый узор от пятен безжалостно раздавленных клопов-кровососов.   
- Всё прошло, всё прошло, всё прошло, - шептали пересохшие губы, - всё прошло, ещё не начавшись. Леви продолжал смотреть в потолок. Время перестало для него существовать, его часами без стрелок и цифр было его сердце, глухие удары которого сообщали мозгу, что тело пока ещё живо. Полная пустота и вакуум окружали его - ни мыслей, ни желаний, совершенное отупение и пустота. Он не мог знать по звучащим ударам в груди, сколько прошло времени - они могли передавать разве что ощущения и по этим ощущениям он пролежал так вечность. Небо за окном также не подсказывало времени суток - оно оставалось неизменно тёмно-серым и угрюмым. Вывел его из этого глубокого забвения стук в дверь - дверной звонок уже десятилетия не работал: мама отключила его, чтобы её как можно меньше кто мог беспокоить - сначала тихенький и, как бы робкий, но нараставший и усиливавшийся по мере молчания в квартире. Леви не заметил, как долго продолжался этот стук, он даже не пытался гадать, кто это мог быть. Но поскольку стук продолжался и усиливался, и не было возможности его отключить, как был отключен электрический звонок, Леви с усилием поднялся и поплёлся в прихожую. Даже не смотря в глазок и не спрашивая обычное “Кто там?”, он провернул ручку замка и машинально широко распахнул дверь. На пороге стояла, моргая ресницами через толстые стёкла очков, как ни в чём не бывало, его Мила.
- Здрасьте.
Явилась, не запылилась.