Первый парень на деревне

- Петрович, ты не газуй, дави на газ плавно. Руль не выкручивай.
Я открываю окно, чтобы лучше слышать указания, но все равно больше догадываюсь, о чем говорит мой местный друг Толя, чем слышу. Он добросовестно толкает машину, упершись в бампер, но машина сидит в снегу надежно. Я глушу мотор, пытаюсь открыть дверь. Увы, снег слева едва не достает до бокового стекла, «выходить» из машины приходится через пассажирскую дверь. Благо, она открывается свободно.
Я осматриваю машину - она надежно, а точнее безнадежно, сидит на «брюхе». Благо, лопата с собой, и мы начинаем откапывать нижнюю часть и с водительской стороны. Теперь , можно войти в машину.
Сильно не газуй, - снова наставляет меня Толя, - я буду толкать.
Я соглашаюсь, но про себя думаю, что толкание машины весом в две с половиной тонны едва ли даст результат. Однако снова и снова нажимаю «плавно» на газ, переключаю скорость вперед и назад. Нет. Сидим мощно.
Мимо проходит мужчина с бородой, останавливается, здоровается с Толей, кивает мне. Легко узнаю в нем христианина - не матерится, уважителен, сам вызвался помочь. Впрочем, есть еще что-то невидимое, что выдает воцерковленных людей.
Мы снова копаем, толкаем, но результат ноль.
- Без машины не обойтись, - говорю я, давно читая про себя «Отче наш» и коря себя за то, что на рыбалку уехал без благословения, утром толком не помолился. Поспешил побыстрее на лед, вот и приехал, точнее приплыл.
- Ты, Толя, извини, что я тебя в эту авантюру втянул.
- Брось, Петрович. С каждым может случиться. Я тут месяц назад на мотоцикле так засел, что два часа откапывался. Весь в мыле был, разделся до майки, кое-как выгребся.
К нам подъехал сначала один автомобиль, потом другой.
- Ребята, выручайте! - Обращаюсь я. - Застрял вот.
- На такой резине не мудрено. Лысая резина-то. Шипы где?
- Да их тут никогда не было. У меня же «всесезонка». 
Я пытаюсь оправдаться, что сроду никогда не застревал, что на моей «Праде» хоть по тундре ездить можно. Вдруг ловлю себя на мысли, что мельтешу, заискиваю. Пытаюсь контролировать слова. Машина довольно дорогая, номера московские, значит в глазах тверских рыбаков я крутой москвич. И хоть возраст выдает мое пенсионерское состояние, хорошо помню, что в Москве все москвичи имеют по две-три квартиры, которые сдают в аренду, и на эти деньги живут, как сыр в масле.
Весь юмор в том, что мы с женой действительно такие москвичи - сдали квартиру в аренду и живем на эти деньги. На пенсии, даже с «лужковско-собянинской» доплатой особо не порыбачишь.
Троса у меня, разумеется, нет. Его достает кто-то из подъехавших и цепляет к моему фаркопу и передку «Нивы». Начинают тянуть, я пытаюсь давить на газ, трос рвется. Похоже, не в первый раз, потому что владелец даже не ойкнул. Связал трос и снова потянул. Опять обрыв.
- Вот до чего жадность доводит, - говорит один из мужиков. - Не надо денег на резину жалеть.
Тут не жадность, а разгильдяйство. Мне и в голову не приходило, что у меня резина плохая. Машина-то еще семидесяти тысяч километров не прошла.
Снова ловлю себя на мысли, что заискиваю. Но понимаю, что не знаю, как следует вести себя в такой ситуации. Что нужно говорить? Я привык покупать услуги. А как быть сейчас? Предложить им деньги? Но они такие же рыбаки, как я. Они не на работе, они просто едут на озеро, а я загородил дорогу. Чтобы проехать, им надо выдернуть меня. Но я все равно ощущаю себя виноватым, обещаю себе заменить резину, как только вернусь домой. А пока давлю на газ, то снимаю запотевшие очки, то надеваю их снова. Я волнуюсь, переживаю и бормочу под нос «Господи, помилуй», четко осознавая, что стоило мне забыть о Нем, как я тут же «попал».
Наконец машина выезжает из своей ямы, разбив в пух и прах снежный наст, накатанный с начала зимы. Мужики двинули дальше, то ли слышав то ли нет мое униженное «спасибо». А мы с Толей решили оставить моего «Росинанта» здесь, а остальную часть пути пройти пешком. Благо, осталось не больше пятисот метров.
Мы идем к озеру.
- Этот мужчина с бородой не священник? - Спрашиваю я Толю.
- Он сын нашего директора школы. Третий сын. Старший полковник, средний профессор, а этот, Игорь, в храме. А вот священник или нет, не знаю. Мы не особо общаемся. Здравствуй-здравствуй, вот и все.
- Поблагодари его при случае от меня, ладно?
- Без проблем.
Мы идем какое-то время молча. Идти по снегу довольно трудно.  Особенно если по бездорожью, особенно если под снегом вода. Так что не до разговоров. Толя, как трактор торит дорогу, а я ступаю в его следы и тяну за собой санки с рыболовным ящиком, ледобуром и шуруповертом для ледобура. В общем, со стороны я напоминаю картину Василия Перова «Тройка», на которой дети тащат сани с бочкой. Рядом с Толей, ростом выше ста восьмидесяти сантиметров, я, при моих ста шестидесяти семи сантиметров, как подросток рядом с дядей.
Наконец мы доходим до «толиного» места. Он его определяет по розовой палатке неподалеку и по полиэтиленовому пакету, привязанному к колышку. Начинаем сверлить лунки, «закармливать».
- Петрович, ты как?
Я знаю Толю примерно лет пять, рыбачу с ним далеко не в первый раз, потому понимаю, что его вопрос означает, клюет или нет?
- Пока нет. Я еще только удочки поставил.
Тут я замечаю шевеление кивка и, немного выждав, подсекаю.
Вот теперь клюет, - сообщаю я Толе. - Тяну, но по весу не слишком большая.
Вытаскиваю красивую серебристую рыбку на лед. Отцепляю и отпускаю в лунку. Маловата, путь растет.
Из прежних рассказов Толи я знаю, что он местный, из деревни Зехново Тверской области. Знаю, что его жену зовут Жанна, но ни разу ее не видел. Толя говорит, что она ростом выше него. Это при том, что в нем примерно метр восемьдесят. Знаю, что у них трое детей, но как их зовут, не знаю. Нет памяти на детей. Вот моя Аня знает по именам всех детей знакомых. Я - нет. Еще я знаю, что Толя несколько лет назад занял первое место в конкурсе «Первый парень на деревне», подняв больше всех гирю в тридцать два килограмма, подтянувшись на перекладине и ответив на вопросы. Какие были вопросы, Толя уже забыл. Впрочем, возможно их и не было, и это я забыл детали того рассказа.
- Толя, у тебя ведь старшая дочка?
- Да. Дочка. Поступила в училище в этом году в Тверь. Учительницей решила стать.
- Молодчина, - искренне радуюсь я.
- Ты-то как? В Москву не съездил?
- Нет. Не съездил. Сестры зовут, но мне не хочется. Че там делать? Где родился, там и пригодился.
Я не говорю Толе, что он немного не так трактует значение этой присказки, которая не против путешествий, а за то, чтобы человек оставался на своем родном месте.
Возможно, раньше я бы стал критиковать Толю и агитировать его за то, чтобы он обязательно съездил в Москву и посмотрел Красную Площадь, МГУ, смотровую площадку, с которой открывается вид на всю столицу. Возможно, я рассказал бы ему, как сильно билось у меня сердце, когда я в первый раз ступил на Красную площадь, какой восторг я пережил, когда увидел себя в списке поступивших в МГУ, как вечером бродил по Университетскому и Ломоносовскому проспектам и не мог поверить, что я, мальчишка из деревне в Горной Шории, буду учиться в Университете, который основал Ломоносов и в котором учились Карамзин, Грибоедов, Тургенев, Гнедич.
Даже сегодня, спустя сорок лет после окончания журфака МГУ, хорошо помню радость поступления и радость, с которой учился у знаменитых профессоров - Засурского, Кучборской, Ванниковой. При этом появилось четкое ощущение, что невозможно получать не теряя. Начало появляться ощущение, что полученные знания лишают человека чего-то очень важного, не объяснимого словами. Чего? Во всяком случае, сегодня я уже не считаю, что Толе надо обязательно повидать Москву. Ну, живу ведь я без Парижа. Во Франции был, а Париж не видел. Как это? Думаю, не готов я, наверное, к встрече с Парижем. А раз так, то чего на него смотреть. Сначала надо как следует узнать. Может, и Толя так. Заботы о семье, о детях не дали возможности почитать о Москве, узнать ее как следует, потому и смотреть на нее нечего.
Петрович, ну как? - Выводит меня из задумчивости Толя.
Таскаю одну за одной. Вот очередную тащу. А ты?
- У меня голяк.
- Так ты, наверное, снова на леску 0,25 ловишь?
Толя смеется:
- Нет, 0, 26.
Раньше я бы начал возмущаться. Теперь пытаюсь понять, почему Толя упорно не хочет ловить так, как ловлю я. Любой начинающий рыбак знает, что чем тоньше леска, тем лучше клев. Рыба пугается толстой лески, потому я ловлю на леску в два с половиной раза тоньше Толиной. И я ловлю одну за одной, а у Толи «голяк». И в прошлый раз было точно так же. Я ловил на тонкую леску и на крючок, а Толя на толстую леску и на «мормышку» - это крючок с напаянной дробинкой на конце цевья. В итоге у меня рыбы в семь-восемь раз раз больше.
- У тебя снова мормышка? - Спрашиваю я.
- Да, мормышка.
- Хочешь я тебе дам леску 0.1, как у меня, и крючок? Сразу ловить начнешь.
- Нет, не надо. Я на крючок не ловлю.
- А почему? Ведь крючок дешевле. Я вот на семьдесят рублей купил десять крючков, а мормышка одна стоит не меньше ста. Почему не хочешь рыбачить на крючок?
- е хочу.
- Не по-пацански?-Подначиваю я товарища.
- Да, не по-пацански.
Я начинаю рассказывать о своем младшем брате Владимире, который тоже не любил пользоваться чужим опытом. Сроду не спросит у другого рыбака, как рыбачить. Вечно «сам знаю».
Когда-то давно я изучал американский бизнес. Так вот американцы говорят, что если хочешь заработать, надо сделать точно так же, как сделал другой. Вот у тебя есть палатка по продаже копченой рыбы. Если я надумаю сделать такой же бизнес, я внимательно посмотрю, как сделал ты, и сделаю точно так же. Тогда у меня дело пойдет. Так же и в рыбалке. Если б ты рыбачил и ловил, я бы уже у тебя все выспросил, переделал бы свою снасть и через пятнадцать минут ловил бы. А ты видишь, что я ловлю одну за одной, знаешь, почему у меня клюет, а у тебя нет, но не хочешь сделать так, как делаю я.
Толя молчит. А я тащу очередную плотву и безуспешно пытаюсь понять своего друга. Он не может мне помочь, потому что сам не знает причины своей упертости. Может, так ловил его отец и дед, а он не хочет ничего менять? Если так, то это приобретает совершенно иной окрас. Каждое последующее поколение считает себя умнее предыдущего. А что, если все наоборот? Что, если мы не умнее, а глупее предков? Мои мысли уходят на популярную тему однополых браков. Было время, в Европе геев убивали, чтили заповеди предков. Может, надо стараться не менять то, что можно не менять, а?
Ноябрь 2022 г.