О любви и верности

   Когда на небе засияет первая звезда, когда туман накроет высохшую от зноя траву, когда молодая лань найдет безопасный ночлег среди деревьев и, опустив голову на передние копытца, устремит свой умный взор в бесконечность природы, я представлю себе её глаза, загляну в них и увижу сказку волшебного леса — одну из тысяч волшебных сказок, что таят в своей глубине черные глаза молодой лани.

   — Расскажи, — попросишь ты.

— Нет-нет! Еще не время! Еще макушки деревьев слишком освещены заходящим солнцем. Еще душа радуется и стремительно, словно ласточка, порхая в синеве неба, вспоминает события уходящего дня. День, как огромный фрегат, отходит от пристани. Он покидает родную бухту, увозя в своих трюмах заботы, переживания и, главное, в большом количестве, радости. Ведь только они имеют истинную цену на рынке прожитых дней — там, за океаном наших мечтаний и снов. Махни ему рукой и не грусти. Славный был фрегат, но он уже уплывает, а нам остается только закрыть глаза и увидеть в черной глубине ресниц той молодой лани сказку старинного леса.

   Ласточек в небе уже не видно. Чувствуешь, с полей повеяло влагой, и вон там, смотри, между макушками деревьев замерцала первая… Или я ошибаюсь? Нет-нет, правда самая ранняя звезда. Но ведь ты почти уже спишь. Сон, как та самая первая звезда, замерцал неземным светом в твоих глазах. Ну что же, значит, самое время рассказать тебе сказку — сказку о самом удивительном, о самом прекрасном, что есть в нашей жизни, — о любви и верности.

   Его звали Литик, и был он  обычным лилидождиком, которые живут на небе и целыми днями валяются на облаках, глядя на неторопливо проплывающую внизу землю с её обитателями. У него были большие ладошки, чтобы хлопать по своей туче, не давая ей расползаться по небу. Тоненькие радужные ручки соединяли эти ладошки с пушистым, похожим на маленькое облачко, тельцем. И точно такие же ножки, чтобы не проваливаться сквозь тучу. А какие у него были глаза! Огромные и такие синие, словно самое голубое небо в самое раннее прекрасное утро. И еще, посреди его тельца–облачка, большой, с дрожащими радужными гранями, кристалл, пульсирующий, словно маленькое сердечко. Вот и весь лилидождик.

   Их много живёт на небе. Они очень дружат и, веселясь, кувыркаются в пушистых облаках. Заливаются веселым, журчащим как ручеек, смехом или тихонько ворчат на жаркий день, словно затяжной моросящий дождик пузырями по лужам. Но никогда не ругаются. Их малюсенькие кристаллики–сердечки не выдержали бы самой простой и нелепой обиды. Если бы увидел Лилидождик чьё-нибудь горе, как задрожали бы все грани его сердца, какими бы сделались огромными и синими его глаза.

   Но к счастью, они лишь весело резвятся, перепрыгивая с тучи на тучу, шлепая своими босыми ножками друг к другу в гости на ароматные туманы. Какие порой бывают на земле рассветы! Полежит туманное облачко в яблоневом саду или на земляничной полянке всю ночь, а утром поднимется вверх, напоенное ароматами земли, и летит всё выше и выше. Тут уж лилидождик не теряется: подхватит ароматное облачко, похлопает по нему ладошками и несет к себе на тучу, зовёт гостей на земляничный завтрак. И бегут, шлёпают лилидождики по тучам друг к другу в гости. Усядутся, едят, ароматные туманы нахваливают. А после развалятся на одной туче и заведут длинный разговор о том, кто что видел там внизу на земле. Обычно ничего особенного: кто увидит зайца в кустах, кто расскажет о залитой солнечным светом лужайке среди темного леса, на которой завозились пятеро рыжих лисят.

   Но случилось кому-то увидеть выпрыгнувшую из воды на берег рыбешку, которая билась на песке, пытаясь добраться до воды. И что случилось? Такие большие и синие глаза со всех сторон смотрят, а рассказчик и сам едва сдерживает слёзы. Но вот рыбка снова в воде, и разволновавшиеся вокруг сердечки успокаиваются. И вот уже ежик несет домой на своих иголках грибок и два листика. Так и проходят дни у лилидождиков.

   А нашего лилидождика звали Литик. Он, как и все лилидождики, был очень отзывчивым. А девочку звали Кристаллина, но взрослые звали её просто Талли. У Талли было много игрушек: плюшевый тигренок, большой паровоз и кубики с азбукой. Но самыми любимыми были маленький разборный детский самовар с чайным набором и бывшая подушечка для иголок, сделанная в виде непонятного пухленького существа с тоненькими болтающимися ручками и ножками и большими добрыми глазами. Но все игрушки сейчас аккуратно стояли на полке и скучали. И тигренок, и паровоз помнили, как всего лишь неделю назад они под веселый смех Талли кружились в хороводе её игр.

   Какое здесь царило веселье! А сейчас… Сейчас взрослые разговаривают полушёпотом, окошки затемнены, седой доктор смотрит из-под очков ласково и озабоченно, с каждым днём всё более хмурится и потирает лоб. Талли болеет. Иногда Талли разрешают выйти в сад, где её сажают в кресло рядом с цветочной клумбой. Эту клумбу Талли украшала цветами сама. Вместе с бабушкой они посадили нарциссы, тюльпаны, анютины глазки и несколько кустиков оранжевых, как солнышко, бархатцев.

   У Талли есть одна большая забота. Все нарциссы уже отцвели. Отцвели тюльпаны. И только один, самый крупный бутон тюльпана всё никак не может распуститься. Большой бутон склоняется почти до земли и тихонько покачивается из стороны в сторону, словно нераскрытый колокол. Кажется, что ещё чуть-чуть — и бутон раскроется. И разнесется по всему саду мелодичный звон цветочного колокола, наполняя воздух прекрасным ароматом. Так думает Талли и ждёт этого чуда. Но с каждым днём всё короче становятся прогулки, и всё больше хмурится седой доктор.

   И однажды утром папа сказал Талли:

— Мы уезжаем в город!

— Нет-нет, папочка. Я ведь уже почти здорова! — уговаривает Талли.

И уже сквозь слёзы и рыдания:

— Как же… как же мой бутон без меня?

— Ничего, Талли, мы его хорошенько польём, а когда ты поправишься, мы снова…

— Нет-нет, папочка, он же засохнет здесь без меня! — и горькие слёзы текут по худеньким щекам. И юное сердечко сжимается от жалости. Но уже ждёт приехавшее из города такси. Пока грузят багаж, Талли может посидеть у своего цветка. Последние слёзы у клумбы. Талли поцеловала на прощание бутон, и такси покатило, поднимая пыль, по направлению к городу.

   А из-за старой бочки, стоящей неподалёку от Таллиной клумбочки, выглянули два больших синих глаза. Две слёзинки блестели в уголках их. Сердечко взволнованно колотилось. Литик? Как же ты сюда попал? Ты что, свалился с тучи? Нет! Просто у Таллиного бутона есть теперь верный страж. Прячась за бочкой, он будет отважно защищать бутон от засухи, поливая его водой из бочки.

   Талли, Талли! Если бы ты знала, что малюсенькое существо, чуть больше ростом самого цветка, будет так заботиться о нём. А вечерами, сидя в бочке, вспоминать твои последние слёзы у клумбы и тоже вместе с тобой плакать. Как бы тебе тогда было спокойно в городе! Но может быть потому что она этого не знала или ещё по какой–нибудь причине поправлялась Талли очень медленно. А июнь был очень жаркий и совсем без дождей. И бедный Литик сначала поливал бутон из бочки, а затем ему приходилось носить воду в больших ладошках из дальнего прудика. Но скоро и в прудике закончилась вода, и верный страж поил бутон влагой своего тельца–облачка.

   Обняв бутон и прижавшись к нему щекой, Литик охранял его от палящего солнца, а затем прятался в бочке, стоящей в тени кустов за домом, удивляясь, почему эта бочка становится с каждым днём всё больше и больше.

   Но вот вдали, у самого горизонта, появились большие облака. Они медленно приближались. И вот перед тучей замелькало желтое пятнышко, которое, приближаясь, превратилось в машинку, пылящую по дороге. Вскоре она остановилась у калитки.

   Талли! Весёлая, здоровая Талли выпрыгнула из машины и, стремительно пробежав по дорожке, в изумлении остановилась возле своей клумбы. Гордо подняв головку, цветок распространял вокруг голубое сияние. Это, наконец-то, распустился бутон тюльпана.

   Талли в слезах упала на колени и принялась целовать небесного цвета лепестки. Голубой тюльпан! Он размером был больше Таллиных ладошек! Как чашечку обхватила она его своими ручками и заглянула внутрь. Посреди тычинок лежал, подрагивая всеми гранями, маленький кристаллик. Вот оно долгожданное чудо!

— Бутон — ты дождался меня! — и вдруг Талли показалось, что из бутона на неё посмотрели два больших синих глаза. Талли вздрогнула от неожиданности. Цветок качнулся в её руках, и на её ладошки выкатился маленький кристаллик, который сразу же превратился, блеснув на солнце, в капельку росы, а через мгновение капелька испарилась и маленьким облачком полетела вверх к небесам.

   Сколько было радости в этот день! Родители не могли налюбоваться на свою дочку, здоровую и весёлую, с радостным смехом бегающую по саду. Только к вечеру, вбежав в свою комнату, Талли увидела возле своей кровати на полу старую игольную подушечку в виде пухленького человечка с большими синими глазами и болтающимися ножками.

— Это ты, что ли охранял мой цветок? — спросила Талли.

   И за ужином все чествовали спасителя цветка. А он сидел на столе рядом с Талли и смотрел на всех большими голубыми глазами, не в силах рассказать людям правду. Да и кто бы ему поверил!

   Но вот из полей повеяло влагой. Скрылись в своих домиках ласточки, и сон между больших ресниц замерцал неземным сиянием, как первая, самая ранняя звезда. А прожитый день, как фрегат, погрузив в трюмы все твои заботы, переживания и, главное, радости, отчалил от пристани, в очередной раз покидая родную бухту. Талли махнула ему рукой. Но кто это машет большой ладошкой ей с корабля, утирая другой выступившие в уголках добрых синих глаз слезинки.

   Литик! Милый Литик! Как бьется его сердечко, как подрагивает всеми гранями большой кристалл внутри!

   Только не плачь, Талли, не плачь, а то он не сможет спокойно уплыть за океан… Океан наших мечтаний и снов, на фрегате любви под парусами верности.

   Вот засияла ещё одна звезда, вот ещё… Вон там, смотри, тоже. Талли спит, обняв ручками подушечку для иголок. Спи и ты, моя милая! Все спят. Только молодая лань будет всю ночь водить ушами и смотреть большими черными глазами в темноту, охраняя сказки старинного леса.