Завяла ветвь. Так бывает

        В его жизнь вмешалась та сила, что Виктор Гюго назвал Фатум. Судьба. Рок.    
         
       Едва смолк звук мотора машины сына,  женщина села возле зеркала и стала рассматривать свое лицо – пятьдесят шесть лет. Следы увядания видны во всем – пышная золотая осень тела подходила к концу. Дули ноябрьские ветры и несли зиму. Кололи лицо ледяными иглами – время – жестокий скульптор, делало морщины все глубже и глубже.
        Её мозг лихорадочно работал. Нет ничего печальнее бедной старости женщины, которая привыкла к роскоши, комфорту, подобострастию. И вот пришла русская девчонка, красивая, не спорю, но эта девчонка отнимет у неё всё. Уже отняла! Кольцо с бриллиантом, который принадлежит по праву только ей, ей одной!, украшает её руку. Она так и не осмелилась спросить у Алекса, каким образом он приобрел этот бриллиант. Да он бы и не ответил.
        С каким удовольствием она уничтожила бы эту русскую гордячку.  Эта нация принесла ей столько бед, что она ненавидела весь народ – но по горькой иронии судьбы её сын полюбил тоже русскую.

         Она стала вспоминать. Страсть, которая внезапно вспыхнула между Анной-Евой, так звали мать, и русским воином, который был высок, ослепительно красив, и похож на истинного арийца гораздо сильнее, чем белокурые бестии самых отборных эсэсовских дивизий, принесла ей самые сильные чувства и самые страшные страдания. Но устоять перед такой силой и красотой она не могла. И никогда потом не испытывала столь острого наслаждения с мужчиной, как ни металась, как ни искала. Хотя он её, фактически, изнасиловал.
        Как же его звали? Георгий Голубцов, вот как его звали. И она вспомнила сцену - она валялась у него в ногах, просила взять её с собой в Россию, сделать женой, и как он, захохотав, оттолкнул её ногой прочь. И забрал её украшения. Этот уникальный бриллиант – «Фиалку вечности», отец спрятал в золотое, усыпанное бриллиантами сердечко, а она вместо того, чтобы перепрятать его, зашить в полу старенького грязненького пальтишки,  оставила этот камень в золотом сердце. Совсем обезумела от страсти. Он ушел, оставив ей взамен ребенка. Георг был похож на своего отца так сильно, что она просто трепетала. И так же как его биологический отец он был жесток ко всему, что не приносило ему наслаждения.               
        Она лежала в ночной темноте и вспоминала, как тогда в 44, потеряв отца – его без суда и следствия застрелил на улице военный патруль, только потому, что он не успел скрыться в доме до наступления комендантского часа, и она сама, с ужасом ждала ареста. Ведь она была дочерью самого богатого гражданина города, который сотрудничал с нацистами. А кто не сотрудничал? Пастор! Но его тоже убили советские солдаты!
        Чудом, истинным чудом было её бегство из оккупированного Кенигсберга. Служащий отца, его правая рука, Гюнтер пришел ночью и сумел вывести её из города – уникальная система канализации, не работающая с того момента, как город заняли русские и все вокруг изгадили нечистотами, обмелела. Хлюпая в мерзкой жижи, они шли почти в кромешной темноте, рассекаемой только слабым лучиком фонарика, несколько километров и её постоянно тошнило от чудовищных миазмов. Казалось, что совсем нет ничего в пустом желудке – но позывы к рвоте были так сильны, что она изрыгала из себя желудочный сок и пену. Наконец Гюнтер, вывел её на побережье. И там дожидалась их лодка. Она доставила их на маленькое рыболовецкое судно – через шторм и бушующее море, кишмя кишевшее военными русскими кораблями, судно пришло в Норвежский порт. А там она оказалась под покровительством Международного Красного креста.
        Нищая, голодная оборванка – зато беременная. Гюнтер тоже исчез – встретив его через несколько лет преуспевающим бизнесменом – он продолжал торговать кожей, Анна-Ева неожиданно поняла, что он имел ключи от тайного сейфа и вывез из города большую часть драгоценностей отца. Она была уже замужем за бароном и преуспевала. И тогда решилась напрямую спросить, верна ли её догадка.
        Он ничего не ответил. Но в глазах что-то дрогнуло – и это был ответ. Анна-Ева поняла, что такова была цена её спасения. Останься она в родном городе – неизвестно как бы прошла её жизнь – угодила бы в лагерь в Сибири. А её она представляла очень хорошо по книгам Солженицына.
        Да, Гюнтер с честью выполнил клятву, данную отцу, а что оставил без средств к существованию мать и новорожденного, он не сомневался, что она не пропадет в бедности.  Фройлен была так красива, что своей красотой  живо нажила себе капитал. Конечно, если бы он знал, что фройлен беременна, не стал бы рисковать. Но что сделано, то сделано!
        Раньше Гюнтер –  высокий, тощий и бледный, ни единой живой краски в лице, с жиденькими волосами и кривыми зубами, одним словом совершенно неромантичной внешности мужичонка тридцати пяти лет отроду и мечтать не смел о дочери хозяина, а теперь её считал недостойной себя – мерзкая шлюха произвела на свет мерзкого русского ублюдка – лучше бы ему сдохнуть!
        Он взял с собой Анну-Еву для того чтобы жениться на ней, а эта развратная тварь с неистовым наслаждением упивалась ласками русского солдата, который разорил её гнездо, убил её отца, а она сама носила в чреве плод этого греха. Нет, Анна-Ева больше в жены не годилась. И он, передав её сестрам милосердия, исчез с горстью сокровищ, которые он выгреб из сейфа. И, между прочим, солидную часть которых он потратил на контрабандистов, что, рискуя своей жизнью, вывезли их из города.
        Ночь воскресила страхи. Анна-Ева поднялась, прошла на кухню, открыв холодильник, вытащила из него початую бутылку водки – этот напиток становился с каждым годом ей все более и более необходим.
        С подносом, уставленным тарелкой с тонко нарезанным лимоном, пузатой рюмкой и бутылкой водки, она вернулась в свою спальню.
        За час с небольшим бутылка почти опустела, только на дне осталось водки на пару глотков. И Анна-Ева забылась пьяным сном, который не приносит ни отдыха, ни облегчения.
 
        Разбудил её крик. Сначала она подумала, что это продолжение ночного кошмара и кричит она сама, так как ей привиделось, что человек с темным лицом индуса, подвешивает её к крюкам, на которые вешают туши свиней перед разделкой. И со зловещей улыбкой обещал пропустить через её нежное тело ток такой силы, что она позавидует мертвым, ничего не чувствующим свиньям, висящим на соседних крюках. И в этот момент раздался крик.
        Выплыв из пьяного сна, Анна-Ева села на кровати с сильно забившимся сердцем.
        - Кошмар, это просто ночной кошмар! – с облегчением произнесла она вслух. Но крик ужаса повторился. И тогда женщина резво спрыгнула со своей кровати и бросилась бежать по коридору. Она уже сообразила, что это кричит её невестка. Ворвавшись в её комнату, она застыла на пороге.
        Её тайные мечты сбылись! Гориллоподобный санитар, видимо напился в эту ночь – она давно уже подозревала, что этот тип, как и она сама был тайным алкоголиком. И покинул комнату больного, забыв запереть дверь. Да, быстро свершилась её мечта!   Вот лежала эта наглая тварь, распластанная под её сыном, а он, рыча, как дикий зверь; все звери, таившиеся в подсознании, на темной стороне его души, вырвались на свободу; рвал зубами плоть Анны. Она закричала ещё сильнее, когда он мощным ударам вошел в неё, одновременно кусая её плечо, по которому побежала струйка крови.
        Анна-Ева тихо отступила в темноту.  Она только могла мечтать о том, что сейчас происходит за дверью.
        - И её вины в том нет! Алекс поймет! Вины – нет! Нет!! Нет!! – ликующе думала она.
        И эти звериные рыки, слабые стоны женщины привели её в неистовое возбуждение. Крик, то ли предсмертный, то ли мучительного наслаждения, вырвался из её глотки. И её тело сотряс такой мощный оргазм, который она испытывала только несколько раз в жизни, катаясь по полу с тем белокурым зверем неописуемой красоты и мощи. Как похож на него сын!
        Она услышала приближающийся топот нескольких ног. И бросилась бежать. В своей комнате она залпом допила водку и бросилась ничком в кровать. Через минуту в дверь заскреблась служанка – она вошла бледная и с трясущимися руками. В халате из искусственного шелка в нелепых розочках. В дешевых тапочках на босу ногу.
        - Что с вами? Почему вы меня разбудили? – нарочито демонстративно зевая, поинтересовалась Анна-Ева.
        - Там… Там… - стуча от страха зубами, произнесла горничная. – Вы не слышали?..
        - Что – там?
        - Вам нужно пройти к больному.
        - Но что случилось? – Анна-Ева понимала, что Алекс не простит ей ни малейшего участия в этой трагедии и проведет тщательное расследование. Бешенство сына она очень хорошо знала – весь в отца. Максимиллиан случайно обнаружив её неверность, навсегда вычеркнул жену из своей жизни, и из завещания, как потом выяснилось. И сейчас горничная была её свидетелем – подтвердит, что хозяйка, выпив лишку спала и в том, что произошло с беременной снохой участия не принимала даже косвенным образом.
        Она поднялась и накинула халат. Под пристальным взглядом служанки, которая с сомнением следила за барыней, что это за сон такой, что та не услышала жутких криков в двадцати шагах от себя, но увидев пустую бутылку водки на тумбочке отвела взгляд. Анна-Ева заметила, что служанка бросила презрительный взгляд на поднос с пустой бутылкой водки. И едва заметно поморщилась от перегара, которым обдала её барыня.
        - Да, алиби мне обеспечено! Но теперь надо спасать сына.
        Спасать никого не пришлось – он и сам сообразил, что надо уносить ноги. На кровати в глубоком обмороке лежала жена сына. Она похлопала её по щекам – никакой реакции. Санитар стоял над женщиной и сжимал кулаки. Он еще не протрезвел окончательно и еще не осознал, что натворил своей забывчивостью.
        - Вызывай врача! – приказала служанке Анна-Ева. – А я попытаюсь привести её в чувство. – И только сейчас запоздало подумала, что местный врач сообщит в полицию о происшествии. – Нет, постой!
        Глухонемой что-то мычал, но Анна-Ева не обратила на него внимания. Он забыл закрыть дверь и ему придется отвечать!
        Повернувшись к служанке, она распорядилась:
        - Принеси воду, салфетки, какой-нибудь антисептик и нашатырный спирт.
        Постно потупив глазки, вкрадчивым голосом шантажистки горничная сообщила, что нужно вызвать врача и полицию!
        - Не нужно! – Анна-Ева твердо посмотрела в глазки горничной. Сорокапятилетняя дева, без семьи, без собственного дома и вряд ли скопившая за свою неквалифицированную работу хоть что-то на собственное жилье зависела от хозяйки полностью.
        - Но здесь совершилось преступление!
        - Ты – видела? Расскажи,  ч т о  ты видела! – жестко приказала Анна-Ева, и глаза её блеснули льдами Антарктиды.
        - Но жена вашего сына… другой ваш сын изнасиловал ее. – Служанка испуганно замолчала. Сообразила, что прокололась и знает больше, чем ей дозволено было знать. Что, её, как всех семь жён Синей бороды, предупреждали, не входить в запретную комнату, а она сунула туда любопытный нос. И овладела семейной тайной.
        - Неси то, что я приказала, и поговорим потом! – Анна-Ева, едва служанка скрылась за дверью, бросилась к Анне и стянула у неё с пальца кольцо. «Фиалка вечности» исчезла в её кармане так быстро, что сидящий в углу и опустивший в ладони лицо санитар ничего не заметил. Затем она поднялась и подошла к быстро трезвеющему горилле. Оторвав клочок бумаги, написала:
        - «Единственный способ нам всем спастись – положить её у подножия парадной лестницы. Якобы она сама упала!»
        Горилла был умен и понял, что это, действительно, выход! Хоть и господин барон им не поверит – рваная рана на плече у его жены, внезапное исчезновение пациента. Но полиция, которая обязательно будет проводить следствие, ничего не узнает о том, что он участвовал в преступлении. И, кстати, барона можно и не ждать. Исчезнуть. Испариться. Уехать в Америку. За несколько лет жизни в этом доме он скопил приличную сумму, чтобы начать новую жизнь.
        И кивнул.
        Он поднял Анну, как пушинку и отнес вниз. Положил на диван в гостиной. Она слабо застонала, не приходя в себя.
        Анна-Ева вызвала врача и полицию. Санитар уже покинул дом, собравшись в мановение ока.
        - Бригитта, - сказала Анна-Ева. - Если ты сейчас меня предашь, то сама понимаешь, что работы в наших краях тебе больше будет не найти…
        - Сто тысяч марок, вот сколько стоит мое молчание, - сухо сообщила Бригитта.
        - У меня нет таких денег!
        - Тогда нечего меня пугать, я выполню свой гражданский долг!
        - Хорошо, я дам тебе эти деньги. Но наличных у меня сейчас нет.
        - Тогда пишите расписку!
        Анна-Ева покусала губы. Она знала, что кольцо это стоит гораздо дороже – не менее полумиллиона, но она так же знала, что шантажисты входят во вкус и никогда не оставляют свою жертву в покое. Эх, с каким бы удовольствием сейчас она сомкнула бы на тощей цыплячьей шее служанки свои холеные пальцы! Но она – свидетель и перед сыном и перед властью!
        Слыша звуки подъезжающих к крыльцу автомобилей полиции и медицинского фургона, она быстро чиркнула расписку.
        Служанка, непроницаемо улыбаясь, спрятала её в кармане. И бросилась к лежащей на диване женщине, поднося к её носу ватку с нашатырным спиртом.
        Недалекий полицейский, застав двух испуганных женщин в ночных рубашках и накинутых наспех халатах, безоговорочно поверил их рассказам о том, как они одновременно услышали крик и, прибежав на него, увидели лежащую у основания лестницы женщину. И потом перенесли её на диван.
       Далее нашатырь потребовался самой хозяйке и преданная служанка, стала трогательно заботиться о ней. Медики увезли беременную женщину, которая пришла в сознание, но словно лишилась рассудка, металась и кричала что-то на чужом языке. Взрыв истерии кончался внезапно, она замолчала и замерла, прислушиваясь к своему телу – родовая схватка скрутила её живот, и она застонала от сильной боли.
        Полицейский, видя, что хозяйке дома самой требуется врач, быстро составил протокол о несчастном случае, попрощался и, пообещав наведаться к ней на днях, когда она окончательно оправится, уехал вслед за медиками.
        Едва он покинул дом, Анна-Ева вскочила с кресла, где так умело разыгрывала полуобморочное состояние и, сверля взглядом служанку, сказала.
        - Ты прожила много лет под моей крышей, неблагодарная! А теперь взялась меня шантажировать?
        - Я убирала ваш дом, я работала за троих, получая мизерное вознаграждение, я донашивала ваши обноски и вместо благодарности получала только презрение. Я, между прочим, в отличие от вас, женщина честная и достойна гораздо лучшего. Я тоже хочу жить в комфорте и посещать курорты, сорить деньгами. Покупать жиголо!
        - Ты получишь эти деньги, но промотав их, ко мне не обращайся более! В полиции не любят шантажистов! Их даже сажают на несколько лет, кажется.
        - Отдайте деньги, и я исчезну, как уже исчезли  ваш старший сын и его санитар. – Усмехнулась служанка.
        - У меня сейчас нет такой суммы, потребуется несколько дней, чтобы её получить.
        - Тогда отдайте кольцо, которое вы содрали с руки невестки!
        Ну и глазищи у этой проныры.
        - При продаже этого кольца тебя арестуют, как воровку, дура! – Раздражаясь на непроходимую жадность и глупость Бригитты, выпалила  хозяйка. - Мы должны сейчас сидеть тихо, как мышки. Пока не окончено следствие и, кстати, мой сын не поверит в версию о простом падении. Но это я беру на себя. Иди спать. Немного терпения и ты получишь деньги. Я знаю ювелира, который молча возьмет кольцо и отвалит наличные. Спи, ни о чем не беспокойся.

        Очнувшись, Анна сразу поняла, что она одна. Живот был пуст, как  птичье гнездо зимой. Живой ребенок, плавающий в её материнском море, как в безвоздушном пространстве космонавт, и которого она видела на экране монитора, исчез. Этот прибор, недавно появившаяся в самой дорогой клинике новинка, показывала родителям не рождённого еще малыша. И позволяла разглядеть его пол, черты лица, тельце, даже пальчики на ножках.
        Что с ним? Где он?
        И неизвестно откуда пришел ответ – «Он умер, не прожив и часа!»
        Она закричала.
        Врач что-то говорил ей на непонятном языке, на языке, который она отказывалась понимать. Она и без врача знала, что её сына больше нет! Что он станется только на той затемненной бумаге, которую им дали, что бы они видели своего ребенка уже воочию, чтобы они его через три месяца встретили, как  долгожданное любимое существо.
        И вот его не стало!
        После того, как прошел первый взрыв горя, Анна стала припоминать ту ночь, Господи, да она была только вчера!, а казалось, прошло много лет, так тяжек был груз горя,  так медленно тянулись минуты беды, превращаясь в часы нестерпимой душевной боли. Она, затуманенная сильнодействующим снотворным, почти наркотиком, увидела, как к ней в палату вошел Алекс. Он был бледен до полной медицинской белизны. Его губы дрожали, когда врач объявил ему, что его жена больше не сможет иметь детей, вряд ли ей удастся выносить ребенка
        Анна услышала этот приговор, но не поверила ему. Слишком она была по-русски живуча, слишком она хотела быть матерью!
        И тут, глядя на Алекса, она увидела совсем другое лицо.  Красивое, похожее на него, лицо с совершенно пустыми глазами. И вспомнила, почему она оказалась в больнице, почему родила мертвого ребенка.