Глава 11. Мононгахела

     Кампания, которая, как Динвидди и Ширли полагали в своём энтузиазме, закончит войну, с самого начала оказалась неудачной.
     Пенсильвания ставила палки в колёса. Её ассамблея проголосовала только за двадцать тысяч фунтов, несмотря на то, что именно эта колония была самой беззащитной и казалась самой лёгкой добычей. Пенсильванцы не выказывали энергии в деле обеспечения отрядов необходимыми запасами, а также не поставляли добровольцев.  Этот недостаток рвения имел печальным следствием то, что Брэддок изменил свой маршрут. Он мог бы пойти в Огайо или через Виргинию, или через Пенсильванию. На карте оба маршрута выглядели одинаково, и британский генерал выбрал путь через более верную колонию, не ведая о том, что, в то время как Пенсильвания располагала хорошими дорогами, транспортными средствами и запасами продовольствия, Виргиния, по сути, была нехоженая глушь.   
     Его выбор поддержала Огайо Кампани, которая надеялась, что их торговля выиграет, благодаря военной дороге, которая будет проложена. И так кампания началась при нехватке людей и денег, фактически с ошибки, что дало французам возможность собрать тысячу человек в Огайо, а их индейским союзникам продвинуться и окопаться на британской территории.
     План кампании, сам по себе здравый, превратился в абсурдный при осуществлении его горсткой людей. Скаредность правительства,  безразличие и беззаботность некоторых колоний связывали Брэддоку руки, его собственное незнание страны и присущее ему упрямство усугубляли ситуацию. Он отказывался прислушиваться к тем виргинцам, которые советовали ему изменить маршрут или, по крайней мере, тщательнее продумать, что может потребоваться в дикой местности. К концу июня он покинул Александрию. У него были тысяча британцев, четыре сотни виргинцев,  несколько тяжёлых орудий и много багажа.   
     Они выдвинулись под барабанный бой и с развёрнутыми флагами. Солдаты были опрятны и элегантны в алых мундирах и киверах, белых поясах и лямках, с начищенными до блеска мушкетами, у всех был бойкий вид, все были уверены в лёгкой победе и скором возвращении. Словом, поход представлялся приятным приключением.
     Мистер Вашингтон, теперь полковник добровольцев, наблюдал за этой сценой. Ему надо было закончить некоторые дела в Виргинии, и затем присоединиться к генералу в Мэриленде.
     Едва увидев эти вышколенные, в прекрасной униформе, отряды, сплошь состоявшие из крепышей, большинство которых служили в Европе со времён короля Уильяма, он преисполнился восхищения и уже был склонен согласиться с Брэддоком в том, что один лишь вид этих ровных рядов, блистающих штыков, один лишь громоподобный звук мощных пушек устрашат индейцев, да и сами французы не долго смогут сопротивляться этим ветеранам.
    Две допущенные ошибки, а именно, неправильный маршрут и слишком большое количество багажа,  были серьёзны, по его мнению, но не фатальны. Он верил в Брэддока, который дарил его, молодого полковника, своей дружбой и полным доверием.
     Однако, когда Вашингтон присоединился к армии в Мэриленде, он увидел, что дела не так уж хороши. Брэддок плутал в непроходимых лесах, словно слепец, не зная, куда податься, и проклиная дорогу, французов, индейцев и колонистов.
     Проводники потеряли направление, и несколько дней кружили вокруг одного и того же места; к тому же задержку усугубляло то, что отрядам приходилось буквально прорываться вперёд, рубя деревья и возводя мосты через реки, которые, Брэддок клялся в том, не были отмечены на карте.
     Молодой полковник горел нетерпением взять управление в свои руки, но сдержал порыв и вежливо сообщил генералу, что будет совершенно невозможно тащить фургоны с багажом и артиллерийские орудия по горам, которые вскоре им предстоит пересечь. Для Брэддока это было последней каплей в чаше его терпения: он поносил всю страну целиком на чём свет стоит, божился, что он никогда не брал меньше багажа в Европе, и что дороги всегда были подготовлены для него заранее, а здесь колонисты специально вставляют палки ему в колёса и за эту проклятую страну не стоит и сражаться.
      Виргинец не смог достойно ответить, и армия потащилась дальше, продираясь сквозь девственные леса со всеми своими палатками, прекрасной мебелью, серебряными сервизами, дорогими винами для офицеров, увесистым личным скарбом, запасами амуниции и снарядов, достаточных для того, чтобы разбомбить целый город, частоколами, инженерными сооружениями, мешками с песком для прокладки траншей, фуражом для лошадей и тому подобными вещами, потребными для ведения сложных боевых действий в Европе.
     Изощрённый ум Джорджа Вашингтона бился над решением проблемы.
     Для него, чей багаж обычно умещался в седельных сумках, и кто привык переходить потоки вброд, перелезать через горы и совершать пятьдесят миль в день, сложившееся положение вещей представлялось абсурдным и грозило перерасти в трагическое.
     «Они останавливаются, - писал он, - чтоб возвести мост над каждым ручьём и разровнять любую кротовую нору».
     Генерал Брэддок гордился своей продуманной тактикой: он учёл весь свой военный опыт на континенте. Результатом было то, что вскоре армия едва проходила три мили в день, а солдаты заболевали из-за нехватки свежей пищи.
     Полковник Вашингтон тоже заболел, скорее из-за беспокойства ума, чем от слабости тела, и был вынужден задержаться на несколько недель, отстав от армии. Ещё не вполне выздоровев, он убедил врача позволить ему отправиться вдогонку, и в фургоне прибыл к Мононганеле, где присоединился к Брэддоку, который к тому времени был вынужден оставить часть багажа из-за неспособности лошадей и людей тащить его дальше вверх и вниз по горам, однако, с неимоверными трудностями, оставив достаточное количество для того, чтоб окончательно добить армию.
     Вашингтон, всё ещё больной, скрепил все свои душевные силы, чтобы попытаться мягко убедить генерала в гибельности его курса. Брэддок горячо возражал, у него были свои доводы, для него неопровержимые: колонисты поставили в армию настолько плохих лошадей, что они не выдерживали тягот военного похода, а те хорошие скакуны, что имелись, терпели урон от конокрадов, что следовали за армией по пятам, к тому ещё прибавлялись ненадёжные проводники и карты.
      Таким образом, он решительно отказывался внять советам колонистов и по-прежнему стоял на следовании всем традициям европейской военной тактики. Полковник Вашингтон не мог примириться с этим. Между обоими мужчинами возникла холодность.
     Брэддок оставил некоторую часть самого тяжёлого багажа с генералом Данбаром, и разделил людей на два отряда, но других уступок Вашингтону, который был единственным из колонистов, к чьим советам он прислушивался, не сделал.
     Армия из примерно двенадцати сотен отрядов под командованием Брэддока сейчас находилась у слияния Мононгахелы и Югиани; первый поток был проходим вброд в восьми милях от Форта Дюкен, который Брэддок справедливо рассматривал как ключ к долине Огайо.
     Его план - и здесь Вашингтон был согласен с ним – был в том, чтобы взять форт приступом и уже оттуда вести действия на вражеской стороне фронтира.
     Переходимый участок реки достигли 10 июля рано утром, и полковник Вашингтон, который получил информацию от индейца, что Контрекёр, командир Форта Дюкен, знал о приближении британцев уже 3-го июля, тут же забыл свои разногласия с генералом и поспешил доложить ему новость.
     Брэддок не счёл известие важным. Предположим, Контрекёр знает, что с того? Что он может сделать? Лишь принять меры по усилению обороны и, скорее всего, он это уже сделал.
     Молодой виргинец изнывал от нетерпения. Он чувствовал в себе все необходимые энергию, способность и знание. Он знал эту местность.  Форт Дюкен был построен на участке, предназначенном в прошлом году для британского укрепления, и отбит превосходящими силами французов, пока он, Вашингтон, укреплял Уиллс-Крик и тамошнюю торговую факторию.
     Это было ещё до того, как прогремели первые выстрелы, и сейчас, когда война длилась уже год, мечта о том, чтобы вновь захватить и переименовать форт, повергнуть лилии оземь и вознести флаг союзников, вдохновляла виргинца. Но как претворить её в жизнь, если Брэддок так упорно отказывается принять тактику страны, которую собирался захватывать, - тактику, столь успешно осуществляемую французами и их дикарями союзниками?
     Молодой адъютант в негодовании покинул своего генерала вечером, но во время беспокойного ночного бдения – его всё ещё продолжало лихорадить – понял, что ни гордость, ни нетерпение не должны помешать ему действовать так, как он считал правильным.
     Недавно, по его мнению, генерал совершил несколько серьёзных ошибок; он не озаботился тем, чтобы поощрить или наградить дружественных индейцев; он отвёрг помощь группы поселенцев, которые в боевой раскраске индейцев, появились в лагере, обезумев от ярости после налёта дикарей на их семьи; а теперь он намеревался переходить вброд Мононганелу таким манером, словно то был Рейн; то есть, отправить людей маршем в боевом порядке вверх через поток к форту со всей артиллерией, подъёмными лестницами и тому подобным, а также багажом, запасами и больными.
     Багаж этот был ночным кошмаром Вашингтона. Его посещали видения того, как багаж переплавляют по воде, а на противоположном берегу его ожидают солдаты.
     Чего он опасался больше всего, так это индейских засад, за свою жизнь он хорошо узнал обычаи дикарей. Он не мог поверить, что индейцы вот так просто позволят британцам перебраться через реку и получить дистанцию стрельбы до форта, не сделав попытки рассеять их, а такая попытка в отношении неподготовленных отрядов и с таким командиром, как Брэддок, была чревата катастрофой.
     Виргинец оделся с обычной тщательностью в синий кафтан, отороченный алым, белые кюлоты и чёрные сапоги, взобрался на лошадь (он чувствовал себя всё ещё недостаточно здоровым) и отправился в штаб-квартиру. Он обнаружил, что отряды построены в боевом порядке и готовятся форсировать реку.
    Генерал Брэддок был в добром расположении духа, его окружали офицеры. Накануне вечером все пьянствовали и некоторые ещё не вполне протрезвели. Слышались пренебрежительные замечания по поводу французов и индейцев. Всех радовала близкая перспектива взятия Форта Дюкен и передышки от блужданий по диким лесам.
     Бледный, нетвёрдо держась в седле, Вашингтон подскакал к генералу, который сердечно его приветствовал, словно позабыв все их разногласия, в действительности так оно и было, если учесть, сколько бутылок портвейна он выпил, чтоб рассеять дурное настроение. 
     При виде напряжённого лица своего адъютанта, он отбросил обычную формальную сдержанность и спросил с волнением человека, идущего в бой, хорошо ли выглядят люди.
     Виргинец снова покрыл шляпой волнистые волосы, перевязанные простой чёрной лентой, его вид контрастировал с видом разряженных британских офицеров с их напудренными и круто завитыми локонами. 
- Сэр, - серьёзно сказал он, не отвечая на вопрос генерала, - я умоляю вас выслать вперёд застрельщиков на случай засады на том берегу.
- Я не боюсь дикарей, - ответствовал генерал.
     Джордж Вашингтон прикусил губу.
- А я боюсь, - возразил он с нажимом, прямо глядя в лицо генерала. - Если б вы послали в авангард индейцев…
- Сэр, - холодно сказал генерал Брэддок, - я никогда не делал ничего подобного в Европе.
- Но мы не в Европе! – почти что закричал виргинец.
- Уверяю вас, сэр, нет необходимости перенимать тактику дикарей только потому, что вы оказались в стране дикарей, - продолжал генерал, поправляя темляк шпаги. – Что до индейцев, которые нас сопровождают, то, по чести, я бы лучше обошёлся без них.
     Он нелюбезно взглянул на подавленное лицо молодого человека.
- Вы чрезмерно усердствуете, полковник Вашингтон, - сказал он. – и мало знаете о войне.
     Полупьяный офицер рядом с Вашингтоном дружески хлопнул его по плечу.
- Уж слишком вы осторожны, - заметил он.
- Не буду спорить, я осторожен, - ответил виргинец.
- Неужели вы боитесь? – спросил другой офицер со смешком.
- Я боюсь лишь поражения, - честно ответил полковник.
     Все захохотали, сотрясаясь в седлах, так что пудра полетела с их париков на алые мундиры.
     Генерал Брэддок не засмеялся, потому что был сдержанным человеком, и не смеялся полковник Вашингтон, снедаемый тревогой. Через реку переправились без происшествий и в отменном порядке, на что генерал с гордостью указал колонистам. Один из них, мистер Бенджамин Франклин, рискнул поддержать мнение Вашингтона о том, что лучше бы произвести разведку противоположного берега.
     Генерал Брэддок повернулся к нему с таким высокомерным видом, который отбил бы у любого охоту продолжать дискуссию.
- Сэр, - сказал он, - британским солдатам не нужно опасаться трюков дикарей.
     Армия теперь перестраивалась на противоположном берегу и двигалась вперед в безупречном порядке по открытой местности, флаги весело реяли, блестело на солнце отполированное оружие, барабаны отбивали дробь. Всё выглядело так, будто они находились на параде в Гайд Парке.
     Ровные ряды, эффектная униформа, верховые офицеры, штандарты и барабаны – всё вместе представляло чудесное зрелище, совершенно неуместное на фоне девственных лесов, мрачно смыкавшихся вокруг.
     Полковник Вашингтон был впечатлен, он почувствовал, что былая уверенность возвращается к нему. Стоя рядом с генералом Брэддоком и другими офицерами штаба, он подумал, что эти ветераны не дрогнут, не отступят ни перед чем. Похоже, засады всё-таки не было.
А потом со стороны леса грянул выстрел.