Однажды в Питере

За день я доделал угол в гостевой комнате, вымел и выдул пылесосом мусор, сделал обед – и попытался написать пост. Но голова была окаменелая.
Поехал в Москву на последней электричке, в 23-45. В вагон метро вошла молодая пара: высокая девушка с длинными пальцами и загорелый уставший парень в кедах с рассеянным взглядом. У них не было вещей, зато были такие же ж/д билеты, как у меня. И планшет. Девушка попыталась что-то на нем написать, но потом сделала отказывающийся жест пальцами и пренебрежительную гримаску. У нее это очень хорошо получилось. Вообще я люблю грациозность женских движений. В них чувствуется характер.
На Курском вокзале был за полчаса до отхода поезда, №8, Севастополь – Санкт-Петербург, (его как раз объявили). Никогда еще на таком не ездил. Успел купить блин с сыром и воду.
Вагон спящь и темен. У проводника седая бородка. Раньше такое было не положено. Съел блин, послушал музыку в плейере. Читать было темно – и я лег. Думал, быстро усну. Не фига! Обычные ж/д мысли, грустные воспоминания о прежних путешествиях в Питер, с Лесбией, с Лесбией и Котом... Переживал, что совершенно потерял вкус к жизни, что не осталось ничего, что восхищало бы меня, при воспоминании о чем – поднималось бы настроение. От всех воспоминаний настроение, скорее, падает.
Думал и о Мангусте, и что проблемой с ней я загнал себя в угол, именно тем, что создал себе проблему, из которой не вижу выхода. Хуже того: даже если бы наши отношения возобновились – на что бы они походили? Опять в двух разных странах, встречи раз в четыре месяца?
Все же заснул на два часа, проснулся и вообще не мог заснуть. Встала девушка с верхней полки наискосок. Она была стройна и изящна, очень молода. Я любовался ее движениями в стробоскопических вспышках огней, мимо которых мы проносились. Она сообщила, что ее вещи подо мной, я встал и поднял полку. Она села на мою полку, и мне это было приятно, словно мы едем вместе. Спросил, что это за станция, стилизовав вопрос в знаменитый: «Это что за остановка, Бологое иль Поповка?». Оказалась Малая Вишера. Тут она и сошла. Жаль, мало с ней поговорил, но все спали...
Все же задремал, накрыв голову полотенцем от сквозняка. На улице дубняк, в вагоне жара, в дабле тоже дубняк, капли из крана превратились в сосульку.

***

В Питере на платформе необычайно много людей, все с кучей чемоданов. В поездах из Москвы такого не бывает. Умылся на вокзале и поехал к Роме. У метро «Черная речка» в киоске «Рубли» купил по традиции блины с разнообразными начинками.
Погода похожа на московскую, около 10 мороза. Так как давно не было снегопадов – улицы более-менее убраны.
Рома спал, недавно лег. Тем не менее, мы очень хорошо посидели с чаем и виски. Я рассказал о своей жизни, он – о путешествии во Францию, про Нарбон, где он жил в квартире Сони Синицкой. Там было скучно, может быть, оттого, что нечего делать. Он даже хотел арендовать машину, но они все были с механикой (которую он забыл). На автобусе он съездил на Средиземное море, но оно оказалось холодным. Теперь он жалеет, что не поехал ко мне в Крым, который я так красочно изобразил в своих рассказах...
Изобразил хорошо, вопреки тому, что мне тоже не было весело в том Крыму (начало стиха)...
Он много рассказывал о своем LSD-трипе: Мочалкина подогнала через проводника. Это был его первый, точнее два первых трипа в одиночестве, но, тем не менее, очень интересных для него.
Я обратил его внимание, как раскусил его с его трипами, лишь прочитав его пост в ЖЖ про странный сон. Рассказал про встречу со Стивеном, про ELE. Пока он курил на крыльце – позвонил Зое Барзах. У нее оказался странный голос: тяжелый, серьезный. Я представил полную, суровую женщину. К тому же очень занятую: встретиться со мной она может лишь 16-го после 16-30.
Мы говорили несколько часов – и меня после бессонной ночи стало страшно рубить. Рома тоже почти не спал...

Мы встали через три часа, поели под разговоры – о теннисе, о питерских знакомых, которые и на пятом десятке умудряются заводить детей, о Грузии, о русском языке в странах бывшего СССР, о наших эмигрантах в Израиле, о древних евреях-язычниках... Еще он рассказал об эскападах в Питере пьяного Данилы.
Стали собираться в «Сайгон-Редиссон». Рома надел вельветовые штаны с сумасшедшим клешем, которые он купил по интернету на специальном немецком хипповом сайте. И рассказал про «глубинный интернет», не отслеживаемый поисковыми системами, где можно найти все: наркотики, способы их производства, оружие, детскую порнографию... Объяснил, как он работает, как туда входить.
– Оружия мне, что ль, немного прикупить?.. – подумал я вслух. 
Он пожаловался на Алису Черную, которая достала его проповедями и упреками в ЖЖ – какой он неправильный епископ, и что ему надо покаяться и вернуться в РПЦ. И мы поехали в «Сайгон».
Несмотря на воскресенье, тут еще меньше людей, чем обычно. Я заказал двойной экспрессо – и он был очень неплох, в сайгонских традициях. И музыка играла подходящая. И мы сидели, как два года назад, Рома на диване, я в кресле. Рома рассказал про свою переводческую работу, обсудили нравы при византийском дворе XIII века.
Я спросил его: не знает ли он Зою Барзах? Оказывается, знает, но она ему не нравится. И хотя она действительно кончила классику – не смогла ему помочь с какой-то проблемой, возникшей в его переводе. Пару раз она была у него. Он охарактеризовал ее, как сумасшедшую. Знал он и об ее попытке усыновить подростка. Но не знал, что попытка была вполне успешной. Впрочем, что-то потом «пошло не так». Ему кажется, что она сильно выпивает.
– Это странно, коли у нее проблемы с почками.
– Может быть, поэтому?
И еще он считает, что она поклоняется языческим богам (в этом и состоит ее сумасшествие), а я передал суть ее письма православному священнику, в котором она объясняет свое «язычество»: имена богов – это не их действительные имена, это имена, которые им давали люди. Что Бог христиан – это тот же Бог, что и Бог язычников, а многобожие – только форма поклонения разным его свойствам (что-то в этом роде). Не вовсе ново, но хорошо выражено. Кончил я своей любимой идеей, что единобожие навязывает человеку единовластие, а язычество отражает политическую демократию. Чуть-чуть поспорили об этом – и пошли к «Эльфу». Это совсем рядом.
В «Эльфийском садике» стоит указатель со стрелками на все культовые места старого советского Питера («Сайгон», «Рок-клуб», «Гастрит», «Казань», «Ротонда» и пр.). Имеется даже табличка на стене с названием садика и его роли в контркультуре: «С 60-х и до конца 80-х годов ХХ века КУЛЬТОВОЕ МЕСТО ВСТРЕЧЬ ПРЕДСТВИТЕЛЕЙ АНДЕГРАУНДА...» («Охраняется народной памятью»). В самом «Эльфе» теперь – кафе «Конго».
По непонятной причине в этом году Сайгонского Старого Нового Года, который всегда устраивала Кэт-Барабанщица, не будет. И нам надо самим как-то развлечь себя.
На машине доехали до кафе «Никаких орхидей», претендовавшего на звание «Нового Сайгона». Тут произошла перестановка барной стойки. Людей мало, знакомых нет, живой музыки нет. И мы поехали в клуб «Sorry Mama» – около Мариинского театра и Консерватории, вход – через дверь в заборе, огораживающем стройку, не знаешь – не найдешь. Но тут тоже пусто и без музыки.
Рома позвонил Кэт-Барабанщице – проконсультироваться насчет ночной жизни города. Ее вердикт был разочаровывающим, зато она пригласила к себе на Некрасова. У метро пл. Восстания мы подождали ее приятеля. Рома обратил внимание на рекламу «Музея эротики» (Лиговский проспект 43/45).
– Она осталась лишь в музее, – посетовал я.
Человек с усами а-ля Сальвадор Дали и с внешностью мушкетера, по имени Коля Канотье, сразу заявил, что Юденич приближается к городу и дни большевиков сочтены!
– Слава Богу!
Кэт живет в старом доме на пятом этаже в огромной коммуналке. Большая комната с эркером. Елка с игрушками. Сама одета в бархатное вечернее платье. Увидел знаменитую застекленную комнату с деревянными стенами, где стоит ударная установка. Сверху – спальное место, ибо потолки под четыре метра. Все самодельное, вообще вся мебель. И очень высокого качества. Я спросил: кто делал? Ее бывший мэн, басист ее бывшей группы «Вино».
Мы отметили старый Новый Год под виски и трубочки (Рома, как водитель, не пил, но нормально курил). Едва пробило 12 – пришла эсемеска от ОК с поздравлениями.
Слушали «Houses Of The Holy» на виниле, причем Рома не мог узнать, что это? Потом Кэт завела «Вино» – и я был поражен и качеством музыки, и качеством записи, и тем, что солист пел собственные песни на английском. Можно было подумать, что это английская группа. У них было две студийные записи, в Москве и в Питере – и ни одна, как обычно, не вышла.
Кэт беспрерывно переводит тексты для Коли, но как бы и нам, потому что их не очень просто понять, не то из-за произношения, не то из-за шишек.
Плохо, что тут нельзя громко говорить и вообще употреблять слова, связанные с марихуаной – соседи! У нее с ними ужасные отношения, они даже однажды побили ее.
В коммунальном дабле три ершика. Я решил – по количеству комнат в коммуналке. Нет, их, оказывается, гораздо больше – восемь! Зато высокие потолки, старый питерский подъезд, огромные входные двери, как я люблю.
Уже вчетвером поехали на Среднюю Подъяческую, к друзьям-художникам Кэт. Они живут в мансарде 1913 года – наверху еще более старого дома. Это настоящая парижская мансарда (я жил в такой), но со свежим ремонтом и ламинатом на полу. Две комнаты, одна очень большая, напоминала Дианкину в Тель-Авиве: четыре окна на улицу. Огромная ванная. Кухня совмещена с гостиной. В ней и происходит все веселье, бурно и по-русски. Компания: хозяева – Наташа и Паша (?) – и пять-шесть гостей. Наташа внешне напоминает Улицкую – полная, веселая, с короткой седой стрижкой. Суровый на вид, но любезный муж.
Среди гостей – дредастый дед-мороз Кирилл Миллер. Он широк, громок, много матерится и все время повторяет: «Я, как режиссер!..» Еще есть немолодой музыкант Юра, клавишник-джазист, с лицом пожилого Мандельштама (я сразу вспомнил рассказ Пуханова в ЖЖ о его встрече в метро 28 декабря с пожилым Мандельштамом). Полная Снегурочка с копной черных волос пела блатные романсы (а я проверял для нее настройку гитары, словно единственный тут музыкант). Потом слушали запись музыкального проекта, в котором участвовал Юра: блюз, очень хорошего качества – тоже с блатным текстом. Смешно. И тоже нереализованный.
Люди что-то обсуждали, спорили, я сидел на диване, ел салат, оливки и хумус, который не ел с Израиля. 
Выпил пару рюмок водки (другого здесь не пили), искурил новую трубочку. Мне кажется, что я давно знаю этих людей, я чувствовал себя здесь абсолютно как дома. И одновременно, словно в кинотеатре, смотрю за чужой жизнью, не участвуя в ней. Хозяйка Наташа рассказывала, какой длинный получился день, начавшийся в 11 утра со свадьбы друзей... У меня это тоже был длинный день.
Гости стали расходиться, мы ушли последними, чуть-чуть поболтав с хозяевами. Они были сердечны до самого конца (притом что видели нас с Ромой в первый раз).
Этого показалось мало – и дружная компания поехала продолжать банкет в арт-кафе «Африка» (Фонтанка 130), хрен знает где (якобы он ночной и с музыкой). Никто здесь еще не был, ехали по навигатору. Но оно было закрыто.
Подумаешь: мы поехали в клуб «Грибоедов» (на Воронежской) – с ночной дискотекой. Это любопытная архитектурная постройка в современном стиле в небольшом саду. Люди не испугались ассоциации. Нет, он не сгорел, но и не работал. Впрочем, оказалось уже пять утра, и его можно было понять. Осознав безнадежность попыток, мы, наконец, отправились по домам. Коля пошел провожать Кэт, благо скоро должно было открыться метро. Кажется, что он ухаживает за ней: открывает дверь машины, помогает вылезти...
Мы ехали по ночному городу – и мне было странно хорошо. Я испытывал забытую радость и легкость, словно упала бетонная плита. Прекрасный город, отличная компания, настоящая богемная жизнь. Так ли было два года назад, когда я в одиночку бороздил промерзший город? Это резануло по сердцу. Я резко потерял настроение. Но потом понял, что, зато, мне есть с чем сравнить: это веселое «сейчас» – с тем грустным одиноким «тогда». Хотя у меня была тогда Мангуста, а сейчас нет никого. Но когда ты живешь в настоящем «здесь и сейчас» (а я был именно в нем) – все это и не важно.
Зашли в ночной супермаркет. И продолжили вдвоем празднование дома у Ромы под грузинское вино. Мы вспомнили ухаживание Коли за Кэт. Но вряд ли ему что-то обломится: по словам Ромы, десять лет назад Кэт закончила свою «личную жизнь» – после того, как в Польше на трассе ее изнасиловали десять поляков. Тогда же она рассталась со своим мэном, который ни в чем не был виноват. С тех пор она ни с кем больше никогда не встречалась. Не пьет, не курит, лишь пыхает траву. Зато нуждается в ней постоянно...
В восемь утра Рома кажется свежим, а я совсем без сил...
Пока все протекает очень легко, как я и надеялся. И без «официального» Старого Сайгона Старый Новый Год оказался ничуть не хуже, даже лучше.

Бурная жизнь на этом, собственно, кончилась...
Запланированная встреча с Валентином Калаказо сорвалась: он болеет. Болеет дочка Сони Синицкой, желудочным гриппом – и она не готова нас принять. Света «Овца» устала после работы... Злой Алекс, с которым мы так славно общались в прошлом году, тоже молчит. Никто не хочет меня видеть.
Рома предложил прогуляться на Острова. Было уже темно и сперва казалось, что не холодно. Мы дошли до реки. По дороге Рома показал мне дом, где Лесбия хотела купить квартиру – когда приезжала летом. Она даже ходила ее смотреть... Я удивился: на какие средства она собиралась это сделать? Продать квартиру в Москве? У нее образовались неизвестные мне квартиры?
Рома показал еще один дом, который прежде стоял практически на берегу, и хозяин устроил себе индивидуальный пляж и пристань для яхты. А потом часть реки засыпали и между домом и рекой провели шоссе. Роме хозяина жалко, мне – нет: нефига выпендриваться! И, судя по дому, это не последний его пляж и пристань.
На набережной Большой Невки Рома вдруг предложил перейти реку по льду. Не ожидал от него. По ледяной целине мы форсировали реку и попали на Острова.
Тут настоящая зима и пустота. Среди снега и голых деревьев стоит павильон с полу-ротондой в греческом стиле. Одно из деревьев, по уверениям Ромы, пробковое. Дошли до Елагина дворца и катка. Среди снега стоят превращенные в бронзовые скульптуры картины: «Танец» Матисса и «Поцелуй» Климта... Было занятно взглянуть на «Танец» с непривычного ракурса.
Рома сел на лавочку и закурил сигаретку. Он одет в дубленку, ему тепло, а я начал замерзать в своей швейцарской курточке. Чтобы согреться, я предложил зайти в кафе. Тут мы выпили водки под лимон.
Поспорили о колене Левия (левитов), которое я отрицал как полноценное израильское колено. И, в общем, наверное, был прав, ибо ему не полагалось земли. И пошли к дому.
После прогулки я как-то ослаб. Но настругал салат, сделал обед... Настроил wi-fi в своем ноуте. Рома показал мне уже вживую «глубокий интернет», но я не знаю, для чего он мне может понадобиться?
Я чуть подробнее рассказал о летней жизни в Крыму, путешествии в Одессу, о вилле Краснова в Симеизе (архитектора Ливадийского дворца), где я ночевал летом, и попутно о фильме «Шапито-шоу», о котором Рома даже не слышал. Вспомнил девушек в цвету и не в цвету, окружавших меня. Не забыл и прекрасную Дашу, вдохновившую меня делать с нее эскизы, в том числе «ню»... (На этот раз это напоминало фильм «Прекрасная капризница», который Рома тоже не видел.)
Ему интересно, не созрел ли я с кем-нибудь себя вновь соединить? Но я только-только «отмотал срок» и хочу походить расконвоированным.
Рома вспомнил, какое он испытал «просветление» – после с разрыва с Юлей Инъекцией. Он не мог понять, зачем он мучил себя столько времени (всего год!) этой связью?! Подобное «просветление» знакомо и мне, когда я в один вечер решил, что ухожу от Лесбии, окончательно и бесповоротно. И, как ни странно, на этот раз получилось именно так: окончательно и бесповоротно. Но все же мне гораздо тяжелее скинуть с себя всю нашу жизнь с ней, в которой было много глубоких минут...
К ночи Рома почувствовал себя плохо, поднялось давление. А у меня упадок сил. Поэтому рано разошлись, без традиционных бесед до утра и курения продукта. Из своей комнаты я слышал, что он долго-долго говорит по Скайпу.

Сегодня обычная питерская пустота, невозможность ни с кем увидеться. Калаказо по-прежнему болен, Юра Nevermind не ответил на смс, Рома не спал всю ночь, плохо себя чувствует – и я один, оппортунистически, поехал в Эрмитаж, где я не был больше 20 лет. О, нет, я не пожалел!
За два часа я обошел лишь второй этаж, и то не весь. Видел любимого Луиса де Моралеса, хотя он уже не производит такого впечатления. Самое большой впечатление – портрет старика-еврея Рембрандта. «Лютнист» Караваджо, эффектная «Юдифь» Джорджоне, я и забыл, что она тут. Веронезе, «Обращение Савла», прекрасная вещь «Отрочество Богоматери» Сурбарана, отличный «Завтрак» Веласкеса. Есть Фра Анджелико, Гирландайо, хороший Лоренцо Коста («Женский портрет»), пара хороших Филиппо Липпи, пара-тройка маленьких Боттичелли. Один Гойя, великая работа Эль Греко: «Апостолы Петр и Павел»...
Экскурсовод рассказывала группе перед «Снятием с креста»:
– Мало кто знает, что Рубенс был очень религиозным человеком: каждый день он вставал в 4 утра и слушал раннюю мессу...
В 6 из Эрмитажа всех выгнали. Для меня это было неожиданностью. Делать нечего, бродить, как потерянный, по зимнему городу мне не хотелось. И я пошел в близлежащее заведение «Baltica brew», с которым год назад познакомил меня Злой Алекс. Оно понравилось мне и интерьером и пивом. Только теперь я один. Но я дал себе слово, что «больше никогда!» не буду бродить один по этому городу. Воспоминание об этом было болезненным моментом трипа под шишками на Старый НГ. А тут любезные и даже красивые девушки из персонала, по экрану фильм BBC про Каппадокию, ставшую теперь мне ближе, и очень хорошее пиво под вкусные хлебные гренки с луком. Выпил три пива по 0,33 – и читал Андре Жида.
Вернувшись домой, я с удивлением не нашел Рому. А я-то думал найти его умирающим. Оказывается, он поехал за лекарствами и заодно решил зайти в кафе. Наверняка не один.
Я стал делать себе обед из купленных продуктов: картошку и греческий салат. Вместе с продуктами я купил бутылку красного французского вина, но не стал пить, ждал Рому.
Он приехал, и я сделал ему выговор:
– Что же ты, коварный, меня бросил?!
Он думал, что я общаюсь с Калаказо. Но ведь мог бы позвонить. С другой стороны, если это была Света – он, возможно, хотел общаться с ней без меня.
 Он поел куриного супа, принесенный матушкой Касьяной. И мой салат тоже. Выпили бутылку вина. Говорили любимые разговоры о психологии. Я в который раз рассказывал об опыте своих трипов, про многомерность, открывшуюся оттуда, поделился своей концепцией времени. А потом стал рисовать ослабевшего Рому на диване. Увы, он не мог держать долго ни одну позу. Поэтому сделал два разных рисунка. Не совсем ужас, но и не то чтобы доволен.
Посидел в и-нете, прочел много разного про Алексея Кабанова, убившего и расчленившего свою жену. Интернет трубит об этом (при этом Рома ничего не знает). История поразила всех: человек из интеллигентной семьи, с высшим филологическим образованием, бизнесмен, один из создателей проекта «ОГИ», оппозиционер – в смысле: ходивший на марши несогласных и ругавший Путина в Фейсбуке – сперва убил жену, журналистку, мать троих детей, двух – от него, потом расчленил в ванне, пока дети смотрели телевизор – и вынес останки в машину знакомого. А потом в этой ванне мыл детей. А в ФБ объявил розыск: «Ира пропала!» Во всяком случае, это версия ментов. По их словам он во всем сознался. И пошли комментарии знакомых в ЖЖ и ФБ: если убивают такие, то убить может всякий! Впрочем, он получился по их рассказам жуликом со стажем. Да и его жена не лучше. И все же одно дело жулик, другое – убийца-расчленитель.
У Малахова в «Пусть говорят» быстро сварганили программу, пригласили отца Кабанова. Интеллигентный старичок с бородкой и палочкой. Он стал ругать жену Иру, их обоих, что они «нарожали детей»... Рассказывал, какой он был хороший, готовил яичницу маме...
Маму тоже записали скрытой камерой: она от него отказалась. Не за убийство, а за то, что было потом. Не понимаю, зачем пришел отец? Три минуты славы?
Был на передаче и негр-повар, друг Алексея, плохо говоривший по-русски, тем не менее сообщивший, что жена Ира много пила. Ну, как тут не убить!.. Не смог досмотреть, отдавало полным бредом...
Этот Леша Кабанов действительное знаковое явление времени, вроде Раскольникова, если это действительно он, а не ментовской проект. Ибо а) в Бога не верит, б) оппозиционер. С его помощью можно замарать всех либералов: вот ваше лицо! С нами Депардье, а с вами Кабанов! Вовремя он подвернулся.

В полвторого меня разбудила мама: она в Жаворонках. Потом сразу позвонила Зоя Барзах и сообщила, что заболела и встретиться со мной не сможет. Даже вставать не хочется. Видимо, надо кончать с традицией приезжать в Питер зимой, когда он превращается в огромную больницу.
Все же встал, позавтракал в одиночестве, не нарушая сон больного Ромы, – и опять поехал в Эрмитаж. Посмотрел французов и англичан на втором этаже и пошел на третий, где находятся импрессионисты и прочие. Лишь поднялся – и стало легче дышать, настроение резко подпрыгнуло. Картины Марке были тем, в чем я нуждался. А потом Утрилло, Пикассо (очень много и во всех стилях), Матисс (тоже безбрежное количество), Кес ван Донген (великая «Женщина в черной шляпе»), очаровательная «Вакханка» Лорансен (похожая на Одилона Редона), Моне, Мане, Дега, Ренуар, Гоген, Ван Гог, Сезанн, Дерен, Вламинк, Сутин, Руо, Леже, Дюфи, Боннар, очень стильный Дени, похожий на Борисова-Мусатова, сам Одилон Редон – и пр. Из итальянцев – Моранди, Ренато Гуттузо и экспрессивные скульптуры неизвестных (мне) итальянских скульпторов (например, Джакомо Манцу, «Падающая Тебе» («Тебе» – имя)). А еще Кандинский, Явленский...
Сегодня музей работал до 21-го – и у меня было достаточно времени. Меньше было сил, энергии в батарейке и кадров в автопарате.
Можно было пойти домой, но я решил пробежаться по первому этажу, где, кажется, вообще никогда не был, по сути, огромному музею археологии. Тут были фрески и рельефы Кушанского царства, артефакты из Пенджикента, Урарту, Грузии, Дагестана, почти всей Азии, включая Японию. Наконец, огромный Египетский зал, где я безуспешно искал скульптуру обнаженной Клеопатры. Увы, она уехала на выставку в Австралию. Видел барельефы из Греции и Рима. Тут есть все, есть и на тему тавроктонии, и на тему Ореста и Пилада. И Крым тут тоже есть (например, золотоордынские надгробия из Салхата).
Вышел лишь в четверть девятого, после почти четырех часов культурной жизни. Перефразировав Сезанна: Эрмитаж – это книга, которую нам никогда не надоест читать. А на третьем этаже, где собраны импрессионисты, постимпрессионисты и прочие «современные» художники, я просто готов поселиться. А заодно поучиться правильному письму.
Теперь я спешил домой, чтобы поесть и поболтать с Ромой до моего поезда. По дороге зашел в супермаркет на Черной речке «Толстая мама».
Дома у Ромы я, наконец, нашел Свету «Овцу»: пришла навестить больного Рому. Она принесла хачапури, поэтому меня отговорили готовить. Готовила лишь она: терла Роме имбирь. Говорили о Турции, которую Света знает лучше меня (была и в Стамбуле, и в Каппадокии). Я рассказал об Эрмитаже, культе Митры, Египте, Солкине, о котором они оба слышали. Посмотрели и обсудили мои вчерашние рисунки Ромы: Рома рассказал Свете, она захотела увидеть. На все это час с небольшим – и Света довезла меня до метро.
Преимущество моего возраста: если у меня нормальное настроение и хорошая компания – я могу говорить бесконечно, и беседа всегда будет (смею надеяться) интересная. В моем распоряжении куча тем, а благодаря Лесбии я неплохо научился вести беседу с хорошей долей юмора. Тем удивительнее, что у меня так мало друзей, что я страдаю от одиночества, что мне не к кому пойти в Питере... Да иногда и в Москве.
В общем, очень мало кто тут меня ценит. Я словно 18-летний юноша брожу одиноко по городу. Я почти не набрал никакого социального капитала и остался голимым маргиналом. Но я уже не знаю: то ли это от моей честности, то ли от бездарности. И, конечно, оттого, что я кучу лет потратил не на то.

***

В поезде после трех часов полусна испытал странный покой. И чистую радость от движения девушки в соседнем купе. А потом ехал в метро, еще не было семи утра, смотрел на не очень красивых людей, что едут в поезде в это время – и не чувствовал ни капли раздражения. На Беговой взял кофе в новом маленьком кафе «Хлеб и молоко» прямо на платформе. И смотрел на инструктаж, который проводила хозяйка кафе новому сотруднику, парню лет 18-ти, красивому, с роскошной копной волос. Я уже встречал его как-то в электричке. В том же спокойном настроении доехал до Жаворонок. Все опять завалило снегом. Поговорил с мамой под виски об ее поездке в Турцию – и о своей. И ушел спать.
А ночью, после долгого чтения ЖЖ, глядя на дурацкую жизнь многих людей, вдруг понял (в очередной раз), что мне не за что себя жалеть: я живу даже слишком разумно. Но ведь не трусливо, не в этом дело! Моя жизнь, может быть, не ярка, но не жалка, не позорна, в ней нет таких страниц, от которых мне категорически хотелось бы отказаться. Были неудачи, слабости, ошибки – но как бы их могло не быть? Мне не подчиняется внешняя жизнь, но моя собственная жизнь более-менее мне подвластна. Кроме моего настроения. Но неужели так будет всегда?
Ту жизнь, что я имею, можно назвать вполне удачной – пусть и без внешнего успеха. Но нельзя иметь все. Никогда еще я так много не думал о жизни (кроме 94-го года) – и это одно стоит многого. И я, может быть, до чего-нибудь додумаюсь.


2013 (25)