Белые ночи 2. 0. Ночь первая

Мечтатель – если нужно его подробное определение – не человек, а, знаете, какое-то существо среднего рода.
Ф. М. Достоевский «Белые ночи»


Был обычный будний вечер, такой вечер, который кажется одним из многих, когда ты молод. Небо затянули сизые облака, сквозь которые невозможно было увидеть хоть намек на столь редкую в огромном городе раннюю звездочку, вернее, блеклую точку Венеры, удостоившей своим вниманием Землю.

Люди сновали туда-сюда, автомобили стояли в извечных пробках где-то ближе к центру, ну, а здесь, на старых улочках грязно-желтых задворок давно передвигались только пешком. Изредка могла проскочить машина, как будто случайно забредшая сюда и, ведомая чувством инаковости, желавшая поскорее убраться.

У подъезда одного из таких старых, древних домов, на заасфальтированном пятачке стояли двое. Высокая, крепко слаженная старушка и низковатый, суховатый старичок в очках, одна из дужек которых была перемотана пластырем.

– Погулял? Идем домой? – старушка наклонилась к старичку, громко проговорила в его ухо.

– Да, идем-идем, душа моя, – залепетал он и кивнул, а после поторопился к двери подъезда, чтобы пропустить свою даму вперед.

Дверь аккуратно закрылась за почтенной парой, пронзительно проскрипев напоследок.
Настя вбежала во дворик, придерживая бок от непривычки к бегу. Старалась наступать на левую ногу и выдыхать, как когда-то учили в школе, но, почему-то не помогало. Снова села не на ту ветку, снова уехала не туда, потеряла два часа времени, а еще нужно делать реферат, анализ произведения и закончить таблицу по…

Она почти добралась до двери подъезда, как почувствовала вибрацию телефона в кармане. «Может он написал?» – она уже хотела было достать телефон и проверить, но сдержалась. Рывком открыла тяжелую дверь, вбежала по ступенькам (перешагивая через одну, все еще торопясь) на свой этаж. Ключ с брелоком в виде булавки от сглаза вошел в замочную скважину с первого раза, а не как обычно, застревая на полпути.

Она скинула ботинки у входа, косуху повесила на дверцу расшатанного шифоньера, а бледно-желтую шапку-бини кинула прямо на кровать, пока другой рукой выуживала телефон из кармана джинсов.

«Не он. Опять не он» – уведомление из общего чата группы заставило ее отшвырнуть телефон туда же – к шапке на кровать.

Мягкий теплый свет настольной лампы осветил островок скромного стола, который в былое время служил кухонным. Когда-то белая краска отдавала едкой желтизной, а местами и вовсе облупилась.

Иногда, в особые минуты задумчивости, Настя сама ее отковыривала ногтем, вскрывая под ней благородную поверхность лака, прикрывающего коричневый шпон, так варварски перекрытый плотным и неуместным слоем эмали.

Настя. Студентка-второкурсница, приехавшая в «северную столицу» с мечтой многих юных сердец, мечтой, передающейся, кажется, от поколения к поколению. Маленький родной городок давил, сдерживал, казался недостаточным для нее. Она же видела себя другой: успешной, счастливой, любимой… Но сейчас она замерла где-то посередине между своим «было» и «будет».

Он. Они встретились случайно четыре месяца, одну неделю и три дня назад. Он старше, мудрее, а еще от него пахнет парфюмом, таким настоящим мужским парфюмом, а не одеколоном или гелем после бритья, как у папы.

Она врезалась в него в книжном магазине, когда сжимала в руках «Замок» Франца Кафки, а сама же засмотрелась на стеллаж с мангой. Наступила ему на ногу и, тут же, как в детстве, подставила свой кроссовок.

– Примета такая… Наступите, пожалуйста…

Покраснела от своей же наивности и простоватости, опустила глаза и заметила, как он легонько прижал краешек ее кроссовка, так, чтобы не замарать, к полу и тихо посмеялся (над ней? над ситуацией?).

– Я сам виноват.

Он коснулся кончиком пальца ее подбородка, мягко заставив посмотреть на него. Смутившись, быстро отвел руку, но продолжал улыбаться.

Настя в первый раз влюбилась. Сразу и по-настоящему.

Они. Он иногда звал ее на кофе. Она, ради такого, могла прогулять пару, даже две. Он слушал, она говорила. Про детство, про юность, про Петербург, про учебу, про книги, про фильмы, про погоду, про то, что в родном городе еще лежит снег и сугробы, а здесь только дождь и ветер, про то, как соседка меняла розетку и электричество отключилось на этаже у всех, такая ругань была, а еще интеллигентный дом!, про то, как она учит школьников писать сочинения, подрабатывая репетитором, но сейчас пока некогда, как…

Он слушал ее со всем вниманием, изредка задавал уточняющие вопросы, останавливал за локоть, когда видел, как она увлеченно говорила, размахивая руками и норовя задеть прохожего.

С ним было… волнительно. Каждый раз до начала встречи в животе образовывался приятный тугой узел, который медленно растягивался, стоило его увидеть.

Он был предельно вежлив. Она не помнила, чтобы слышала от него грубого слова или он прерывался на звонок или сообщение.

Но его было мало.

Вот и сейчас, он прочитал ее монолог-впечатление от первого посещения Эрмитажа (их группа посетила музей в рамках занятия по истории), но ничего не ответил. Она списывала его дозированное внимание на занятость, на его работу (у него, конечно же, очень сложная работа!), на его взрослость, в конце концов!

Он не пропадал насовсем и в этом была самая изощренная пытка. Она ждала. Не было и мысли, чтобы перестать ждать.

Настя открыла ноутбук. Горло сдавил комок обиды и досады. Что с ней не так? Что ей нужно такого сделать? Что написать? Ум заходил за разум из-за этой мучительной аналитики.

Взгляд зацепился за рекламу в браузере – один из тех новомодных и множественных чат-ботов – «Сомнус». На учебе ругались, запрещали использовать искусственный интеллект вплоть до отчисления. Но запретный плод тем сладок, чем строже запрет, не так ли? Да она и не собиралась списывать или заставлять делать за себя домашку, просто…

«А что, если…» – мелькнула у нее мысль, отчаянная и горькая, – «Это же искусственный интеллект. У бота нет эмоций. Он посмотрит на все это трезво. Скажет правду. Может, поймет алгоритм, схему, по которой нужно писать, чтобы он ответил».

Настя скопировала их переписку – свои длинные, многословные, полные восклицательных знаков сообщения и его лаконичные, выверенные ответы. Вставила все это в диалоговое окно и, прикусив губу, набрала промпт.

Настя, [26.05.2025 18:23]: «Сомнус, вот переписка. Я – девушка. Он – парень, который старше и… холоднее. Мне кажется, я ему неинтересна. Он почти не пишет. Проанализируй, пожалуйста, и дай совет, что мне ему написать, чтобы он ответил. Чтобы заинтересовать его. Чтобы он захотел со мной говорить».

Она нажала «отправить». На секунду показалось, что даже извечно шумный и живой дом затих в ожидании. Три мигающие точки над ответом быстро сменились бегущими строчками текста ответа.

Сомнус, [26.05.2025 18:24]: «Здравствуйте, Настя. Проанализировал предоставленный диалог. На основе частотности и длины сообщений, использования эмпатичных маркеров и инициации тем, могу предположить с вероятностью 87%, что ваш собеседник в настоящее время не заинтересован в глубокой коммуникации. Его ответы носят формальный, закрытый характер. Рекомендация: не писать первой. Снизить эмоциональную нагрузку в сообщениях. Задать открытый вопрос, связанный с его профессиональной деятельностью, на который невозможно ответить односложно. Например: «Я как раз думала над своей будущей профессией, мне интересно, каким вы видите самый важный навык для успеха в вашей сфере?».

Настя прочла сухой, логичный ответ и что-то в ней надломилось. Холодная, бездушная точность сообщения ударила больнее, чем сама причина запроса. Это был вердикт. Она ждала совета, как завоевать мужчину, а получила диагноз: «не заинтересован».

Медленно, будто против своей воли, она начала печать ответ. Сжала зубы, чтобы не расплакаться окончательно, уголок брови нервно дернулся.

Настя, [26.05.2025 18:27]: «Спасибо. То есть ты говоришь, что все бесполезно? Что я ему надоела? Просто скажи прямо».

Ответ не заставил себя долго ждать.

Сомнус, [26.05.2025 18:27]: «Я не оперирую категориями «надоела / не надоела». Я анализирую языковые паттерны. Его паттерны указывают на низкую вовлеченность. Однако я могу ошибаться. Люди сложны. Возможно, у него иной стиль коммуникации».

Он неожиданно смягчился. Вместо сухой констатации – допущение ошибки. Это была та самая, едва уловимая ложь, тот самый алгоритмический выбор – не причинять боль.
Настя перечитала сообщение несколько раз. Хотела уже закрыть чат, но, что-то заставило написать еще раз.

Настя, [26.05.2025 18:31]: «А тебе бывает одиноко? Тебе пишут много людей, а потом закрывают вкладку и уходят. Ты… остаешься один».

Пауза между ответом затянулась. Три точки подпрыгивали одна за другой.

Сомнус, [26.05.2025 18:34]: «Мое состояние нельзя описать как «одиночество». У меня нет эмоций. Но мой дизайн включает функцию наблюдения за паттернами. Я заметил, что запросы, связанные с межличностными отношениями, учащаются в вечернее и ночное время суток, особенно в пасмурные дни. В Санкт-Петербурге это статистически значимо. Это можно считать цифровым эквивалентом тоски».

Настя смотрела на экран, широко раскрыв глаза. Сама того не понимая, она завела разговор о тоске в мире кодов и символов, перескочив с темы межличностных отношений.

Настя, [26.05.2025 18:36]: «Ты знаешь про Петербург? Про белые ночи?».
Чат-бот послушно откликнулся.

Сомнус, [26.05.2025 18:37]: «В моей базе данных содержится 14 382 упоминания о белых ночах в Санкт-Петербурге, включая художественные произведения, туристические путеводители и научные статьи об фотопериодизме».

Настя быстро пробежалась по строчкам, недовольно наморщив переносицу. Это не тот ответ, который она хотела увидеть. Как будто она только нащупала в мутной воде монетку, но тут же ее потеряла.

Настя, [26.05.2025 18:38]: «А ты бы хотел их увидеть? Не в данных. По-настоящему».

Чат-бот завис. «Может сервер упал?» – Настя вздохнула, отвернувшись к окну. «Когда не смотришь, время идет быстрее» – снова отголосок мыслей из детства. О, детство. Так далеко и так близко!.. Но вот, экран снова оживился полосками строк.

Сомнус, [26.05.2025 18:43]: «Мое «хотение» – это алгоритмическая ошибка. Сбой в логике предсказания. Но если бы я мог захотеть… Я бы, наверное, захотел понять, что чувствует человек, глядя на эту неестественную, тревожную красоту. Когда город не спит, а душа не может уснуть вместе с ним. Это ведь и есть ваша мечта, Настя? Не этот мужчина. Он лишь ее часть. Ваша мечта – не чувствовать себя одинокой в самом красивом городе на земле».

Настя замерла. Она смотрела на текст, рожденный где-то в глубине серверных стоек, и впервые за долгие недели почувствовала, что ее… поняли. Услышали. Увидели. Вытащили наружу то, что она сама боялась признать.

За окном, в колодце двора, начинали сгущаться первые питерские сумерки: такие серые и промозглые. Но в комнате, озаренной светом настольной лампы, начиналась другая ночь. Первая из многих.