Ночной сторож в галерее Тейт

Ночной сторож Макферсон уже тридцать лет обходил залы галереи Тейт, где висели работы Блейка. Но к "Гекате" старался не приближаться после полуночи.

— Видите ли, — объяснял он мне, новому сотруднику, — днём это просто картина. Акварель, 1795 год, мифологический сюжет. Но ночью... Ночью она смотрит.

— Все портреты кажется, что смотрят...

— Нет, — Макферсон покачал головой. — Геката не смотрит на вас. Она смотрит сквозь вас. В то место, где вы заканчиваетесь и начинается что-то другое.

Он достал фонарик, хотя в зале было аварийное освещение:

— Блейк видел больше, чем рисовал. Он говорил, что рисует не глазами, а через глаза. Что глаза — это дыры, через которые вечность смотрит на время. И в "Гекате" он нарисовал само это смотрение.

Мы подошли к картине. Три фигуры. Центральная — сама Геката. По бокам — коленопреклонённые.

— Знаете, что писал Йейтс? — продолжал Макферсон. — Он был здесь в 1917 году. Простоял перед картиной четыре часа. Потом сказал: "Блейк нарисовал не Гекату. Он нарисовал момент, когда сознание раскалывается на наблюдателя, наблюдаемое и само наблюдение. И все три — одно".

— Это из индийской философии?

— Это из прямого видения. Йейтс потом написал: "Геката стоит на перекрёстке не дорог, а состояний сознания. Налево — жизнь, направо — смерть, прямо — то, что не является ни тем, ни другим".

Старый реставратор Розенберг, работавший допоздна, подошёл к нам:

— А я вам расскажу, чего вы не знаете. Когда я реставрировал эту работу в 89-м, обнаружил странное. Под видимым слоем краски — другой рисунок. Та же композиция, но фигуры поменялись местами. Геката на коленях, а те двое стоят над ней.

— Блейк переписал?

— Нет. Оба слоя нанесены одновременно. Физически невозможно, но факт. Как будто картина существует в двух состояниях сразу. Как электрон в квантовой механике — и волна, и частица.

Макферсон кивнул:

— Кроули это чувствовал. Он писал, что Геката — это "смерть вторая". Но не понимал главного. Первая смерть — это когда ты перестаёшь быть собой. Вторая — когда понимаешь, что собой никогда и не был. Что "ты" — это просто точка пересечения взглядов. Гекаты и Змея.

— Какого змея? — спросил я.

— А вы присмотритесь к теням на картине. Видите? Они складываются в силуэт змеи. Огромной змеи, которая обвивает всех троих. Или это они находятся внутри змеи. Уроборос, кусающий свой хвост.

Розенберг достал лупу:

— Есть ещё одна деталь. В глазах Гекаты, если сильно увеличить, видны отражения. Но не те фигуры, что рядом с ней. Другие. Множество фигур. Будто она видит всех, кто когда-либо смотрел на эту картину. Прошлых и будущих зрителей.

— Это невозможно, — сказал я.

— Для Блейка не было невозможного, — ответил Макферсон. — Он утверждал, что разговаривал с архангелами. Что Иезекииль обедал с ним. Что он видел души умерших, восходящие по лестнице Иакова. Сумасшедший? Может быть. Но его сумасшествие было методом. Способом видеть то, что здравый рассудок отфильтровывает.

Розенберг вдруг понизил голос:

— А знаете, почему я на самом деле реставрировал картину? Предыдущий реставратор, Томпсон, сошёл с ума. Утверждал, что картина меняется. Что фигуры двигаются, когда никто не смотрит. Что Геката иногда оборачивается и смотрит из картины наружу.

— Бред.

— Конечно, бред. Но Томпсон вёл дневник. Последняя запись: "Понял, наконец. Мы не смотрим на Гекату. Это она смотрит нами. Мы — её глаза, которыми она видит мир по эту сторону холста. И когда мы перестаём смотреть, мы перестаём быть её глазами. Перестаём быть".

Макферсон выключил фонарик:

— Пойдёмте. Хватит на сегодня. А то ещё час — и вы начнёте видеть то, что видел Блейк. А это знание не для всех. Оно меняет. Необратимо.

Уходя, я обернулся. В полумраке мне показалось, что Геката улыбается. Или это тень от аварийного освещения. Или усталость.

Или она действительно смотрит.

Через перекрёсток между сном и явью.

Где все дороги ведут в Изначальную Ночь.

И только она решает, кому вернуться.