Senex. Книга 2. Глава 2

Книга Вторая. Трудоголики и алкоголики

Глава 2. Настоящий кочевник

— Это что за самоуправство? Кто вы такой?
— Я?! Я — профессор Касторкин!
— Профессор?
— Да. Я приходил с обследованием.
— Ну, и что же показало ваше обследование?
— Э-э… Моё обследование показало, что все
больные здоровы, и всех надо выписать.
Н. Носов. Приключения Незнайки

          Придя на работу после длинных выходных по случаю Дня Победы, Василий Порфирьевич услышал сногсшибательную новость: Булыгин написал заявление на увольнение, причём, он написал заявление и подал его не начальнику отдела, как положено, а в Отдел кадров! Все сотрудники ПДО были в шоке… В Отделе кадров тоже все были в шоке, потому что не знали, как поступить в таком случае. Булыгин сделал это в своём привычном стиле — единственном и неповторимом… Но получилось как-то не по-человечески, и этот нечеловеческий поступок мало чем отличался от злобной карикатуры на Полянского и Парамошкина.
          Булыгин был настоящим профессионалом в планировании МСЧ, но когда он уйдёт на пенсию, то станет Никем — таким же Никем, каким сейчас являлся Василий Порфирьевич по причине своей неопытности. У Морякова это не укладывалось в голове, поэтому он спросил у Булыгина:
          - Евгений Львович, почему ты уходишь? Ведь тебе до пенсии осталось несколько месяцев! Неужели нельзя было потерпеть?
          - Я был на приёме у доктора… Он сказал, что я здоров, и мне можно выписываться из Жёлтого дома, - ответил Булыгин, и Василий Порфирьевич понял, что он глумится над ним… Точно так же, как он глумился над Самокуровым, разместив его фотографию в Интернете, или над Полянским и Парамошкиным, состряпав на них безобразную карикатуру. И Василий Порфирьевич перестал расстраиваться, что великий профессионал Булыгин навсегда уходит из его жизни.
          Но Грохольский был другого мнения:
          - Жаль, что Булыгин увольняется, - с сожалением признался он Морякову. - Мы с ним так весело шутили. А теперь мои возможности подшутить над сослуживцами резко ограничиваются.
          Увольнение  Булыгина повлекло за собой ряд перемен в бюро МСЧ. Чухнов добился у Гайдамаки разрешения присвоить молодому Лёне Парамошкину десятый разряд. А на место Булыгина Чухнов решил взять Ивана Костогрыза из фирмы «Машиностроение». Василий Порфирьевич с удивлением узнал, что этот молодой человек уже дважды участвовал в корпоративах бюро МСЧ, успел стать для них своим человеком, поэтому сделал вывод: «Значит, это судьба».

          * * *
          К Денису пришёл Пешкин со своим «гениальным» предложением и стал, как обычно, кричать, а не разговаривать нормальным голосом. Рогуленко, говорившая по телефону, очень вежливо осадила его:
          - Мишенька, ты не мог бы говорить потише, а то я ничего не слышу? - сказала она, а когда он ушёл, покритиковала его: - Почему он так кричит?
          - А они оба кричат - и Пешкин, и Королёва, особенно когда она отчитывает его, - сказал Василий Порфирьевич.
          - А почему Диана отчитывает его?
          - Она старается убедить его в том, что он, по сравнению с ней, ничего не знает и не умеет.
          - Тогда она совсем глупая! - подвела итог Рогуленко, и мнение Василия Порфирьевича о Королёвой, возникшее в комнате 220, в комнате 218 обрело плоть. - Я дала Пешкину прозвище «Посудомоечная машина», потому что он за всех моет посуду. И он не ходит, а прыгает, как кузнечик, и это выглядит отвратительно!
          Рогуленко регулярно рассказывала о своих достижениях за долгие годы работы на производстве, а потом сделала вывод:
          - У меня сейчас одно звание - пенсионер. Всё остальное в прошлом.
          «Какая мудрая женщина!» - невольно подумал Василий Порфирьевич.
          После Пешкина в комнату 218 пришла Королёва и попросила у Парамошкина сигарету. Пока он доставал ей сигарету, она не упустила возможность подчеркнуть свою значимость: стала рассказывать, как она воюет с Главным Технологом и с самим Главным инженером Ларионовым, который исполняет обязанности Генерального директора, потому что они не дают ей работать.
          Когда Королёва ушла, Рогуленко, которой в нынешнем году исполняется 65 лет, сказала:
          - Вчера умерла моя соседка, которой 65 лет... Я больше не хочу работать, и скоро уйду на пенсию, чтобы хоть немного пожить в своё удовольствие.
          Но Василий Порфирьевич уже знал, что она постоянно так говорит, и, несмотря на это, продолжает работать, потому что прекрасно понимает: на одну пенсию в этом жестоком мире не прожить.
          Полянский, которому 64 года, услышав слова Рогуленко, сказал Морякову:
          - Василий Порфирьевич, тебе пора собирать документы для оформления пенсии, и для начала тебе надо обратиться к специалисту в Отделе кадров.
          Василий Порфирьевич пошёл в Отдел кадров и узнал, какие документы нужны для оформления пенсии. Процесс пошёл… И в этот момент он вдруг ощутил, что мысль о неизбежной смерти уже не вызывает у него прежнего страха: «Выходит, чем ближе человек к смерти, тем меньше он её боится, потому что его смерть становится разменной монетой? Посредством своей смерти человек имеет возможность покарать либо наградить кого-нибудь… Например, наследством… Смерть становится его орудием, самоцелью, и страх отступает на задний план».
          Чухнов ушёл в отпуск, и Гайдамака решил сам покомандовать сотрудниками бюро МСЧ, хотя за Чухнова остался Денис Петров. Гайдамака лично пришёл в комнату 218 и стал критиковать их работу:
          - Вы делаете много лишней работы, превращая свою работу в каторгу! - сказал Гайдамака, а в качестве примера он привёл сотрудников БОП, которые работают, не слишком утруждая себя.
          Все были в недоумении от «творческого» подхода начальника к их работе, а Василий Порфирьевич подумал: «Видимо, недалёк тот час, когда Гайдамака придёт к нам, станет стыдить за то, что у нас такие неприлично маленькие зарплаты и посоветует брать пример с молодых специалистов, зарплата которых не опускается ниже пятидесяти тысяч рублей».
          Потом Гайдамака пригласил к себе Дениса на доклад, и когда они вышли, Рогуленко сказала:
          - Прежде Гайдамака никогда не пытался командовать нашим бюро в отсутствие Чухнова!
          И у Василия Порфирьевича возникло ощущение, что это всё из-за него: «Гайдамака до сих пор не может отпустить меня на свободу».
          Но со временем Василий Порфирьевич заметил, что стало меняться поведение не только начальника отдела, но и Рогуленко. Когда звонил местный телефон, который был на двоих у Морякова и Рогуленко, она всегда первая брала трубку, потому что к ней было больше вопросов, чем к Василию Порфирьевичу. Но однажды, когда она взяла трубку, но к телефону попросили Морякова, она вдруг решила предъявить ему претензию:
          - Ты хоть иногда трубку-то бери!
          Василию Порфирьевичу не понравилось это замечание, потому что было сделано в грубой форме, и поведение Рогуленко показалось ему странным: «Такая мудрая женщина — и вдруг позволяет себе такие злобные выходки!» А когда он попытался понять, почему это произошло, то вскоре понял, что причина злобной выходки его соседки довольно банальная – зависть: ей не понравилось, что цеха стали звонить не только ей, но и Морякову. И светлый образ «мудрой женщины» в воображении Морякова несколько померк.

          * * *
          7 июня 2014 года новым президентом Украины был избран Пётр Порошенко, но он не сказал ничего нового, что могло бы улучшить отношения Украины с Россией: в восточных областях Украины живут террористы, и их надо уничтожить. Василий Порфирьевич считал, что украинский народ, избравший его президентом, в очередной раз подтвердил, что он недостоин владеть такой огромной страной, какой до сих пор была Украина, народу с таким ограниченным мировоззрением достаточно Киевской области. Одесса, Мариуполь, Славянск, Харьков, Донецк - те области, где власти Украины пролили кровь своего же народа, уже никогда не будут в составе Украины. Война на Украине становилась всё более жестокой, украинская авиация бомбила Донецк и Луганск, количество погибших мирных жителей уже достигло тысячи человек... Он убеждал себя в том, что мир становится более жестоким, поэтому его ощущение себя в роли жертвы, которое было сформировано в менее жестоком мире, начало размываться в более жестоком мире. Вместо того, чтобы предаваться страху, Василий Порфирьевич пытался понять происходящее: «США, Европа и Россия наблюдают, как распадается Украина. Почему так происходит? Потому что США не нужна сильная Украина. Европе тоже не нужна сильная Украина. Почему Западу не нужна сильная Украина? Потому что они всех украинцев по-прежнему считают русскими и хотят их гибели. Но почему Путин ничего не предпринимает? Да потому, что и России не нужна сильная Украина. Она так давно и так сильно заражена нацизмом и ненавистью к русским, что всегда была и будет источником опасности для России. Поэтому Украина обречена и в конечном итоге сократится до размеров одной из Прибалтийских стран... Или до размеров Грузии. Новые украинские политики добиваются того, чтобы все на Украине говорили только по-украински. И они своего добьются: страна будет состоять только из тех областей, где говорят по-украински. Украина перешла на внешнее управление: ею руководят США и Евросоюз. Украина уже отказалась от газа, от авиационной промышленности, от своего народа, потому что так надо США. А властям Украины ничего не надо. Ну, а если «суверенной» страной владеет некая иностранная держава, то создаётся стереотип, в соответствии с которым ею может владеть и любая другая иностранная держава… Что сейчас и происходит: Путин уже отобрал у некой иностранной державы, владеющей Украиной, Крым и сейчас вносит смуту на востоке Украины, потому что это в интересах России».
          После таких мыслей ощущение Василием Порфирьевичем себя в роли жертвы ослабевало, потому что он нашёл выход из прежнего стереотипа, и этим выходом, как ни удивительно, были бесконечные перемены в его работе, которые сначала казались ему бессмысленными. Именно эти перемены были призваны помочь ему сбить с толку его детскую боль души. Но эта боль была настолько огромная, что банальными бытовыми конфликтами её унять невозможно. Василию Порфирьевичу уже недостаточно было несправедливости, которую творили Гайдамака и Королёва. Чтобы успокоить эту боль, нужна была война… И не меньше... И ему была дана война на Украине, где происходила величайшая несправедливость на свете: США и Евросоюз развязали братоубийственную войну, совершив государственный переворот на Украине, но во всём винили Россию, и весь «цивилизованный мир» с ними соглашался. «Цивилизованный мир» всю вину за собственные злодеяния переложил на Россию, и это была величайшая несправедливость. Чтобы исцелиться от детского чувства вины перед родителями, Василий Порфирьевич в своих эмоциях должен подняться до уровня величайшей несправедливости, творящейся в мире на его глазах. Он не должен жалеть свою детскую боль души, и чем больше творящейся в мире несправедливости он сможет принять, тем меньше станет его детское чувство вины перед родителями, ибо то, что сейчас творили с ним его начальники, тоже было величайшей несправедливостью.
          Делая такие выводы, Василий Порфирьевич чувствовал, что прав, потому что человек нуждается в сильных эмоциях. Татьяна Борисовна из ПРБ корпусообрабатывающего цеха, женщина пенсионного возраста, уже несколько раз прыгала с парашютом. Видимо, ей тоже не хватало сильных эмоций. А Василий Порфирьевич в повседневной жизни получал такие сильные эмоции, что ему и парашюта не надо… Ему нужна была война. 
          Регулярно смотря телевизионные новости, Василий Порфирьевич каждый день убеждался в том, что страны Запада устроили настоящий заговор против России. Из-за творящейся несправедливости его детская боль души получала обильную пищу, и он долго не мог заснуть. Но в то же время он совершенно отчётливо понимал, что в его работе над детской душевной болью наметился прогресс: ещё несколько месяцев назад он воевал против Королёвой, а теперь он, образно говоря, воюет против нацистской Украины и всего агрессивного блока НАТО, уничтожившего Югославию. Анна Андреевна тоже совсем недавно воевала против Соловьёвой, а теперь она вместе с мужем воевала против Украины и НАТО. Душевной боли, на самом деле, было всё равно, против кого воевать, лишь бы воевать, зато у Василия Порфирьевича и Анны Андреевны появился один общий враг, и этот враг уже находился далеко от них. Им оставалось лишь перестать бояться его. Они были уверены в одном: оказывая мощное психологическое давление на Россию, Украина и НАТО сжимали пружину, которая когда-нибудь неизбежно распрямится и больно ударит по ним самим.
          Опыт общения Морякова с Королёвой открыл ему очень важное знание: манипулировать кем-то можно только в том случае, когда объект манипулирования не догадывается о том, что им манипулируют. Ещё несколько лет назад в мире происходили странные явления, возникали, как всем казалось, совсем необязательные войны, и никто не знал, чем вызваны эти события. Когда же весь мир стал открыто говорить о том, что Европа «легла» под США, то это вынуждало США оказывать на Европу грубое, неприкрытое давление. А это уже была не тайная манипуляция, а грубое насилие. В этой ситуации начали действовать уже другие законы. Чтобы сохранить своё влияние на Европу и на весь мир, США придётся оказывать более грубое давление, а это не всем понравится. Судя по Крыму, России это уже не понравилось.
          «Добьются ли США желаемого результата своей агрессивной политикой? – мучительно размышлял Василий Порфирьевич бессонными ночами. - Ведь они ведут себя так же агрессивно, как Королёва. Она демонстрировала модель поведения человека, поставившего себя выше закона. В результате она осталась в полной изоляции. Находясь в одной комнате с Королёвой и являясь её начальником, я был таким же изгоем, как она. Нас даже перестали приглашать на корпоративы. И только после того, как меня переселили из комнаты 220, я получил возможность стать таким же, как все. США поставили себя выше закона. Значит, США и их верных рабов ждёт то же самое, что и Королёву. Страны, которые не захотят, чтобы их мерили одной меркой с США, будут вынуждены откреститься от их политики. Когда Крым стал украинским после распада СССР, крымчане гордились своим новым статусом и гордо отвергали российские рубли. Сейчас, „наевшись“ досыта высокой чести быть „настоящими украинцами“ и став новыми русскими, они панически боятся, что Украина силой вернёт их в своё лоно. Жители Донбасса и одесситы тоже были примерными украинцами, пока их не начали бомбить и сжигать заживо. Теперь их уже никакими силами не заставить быть украинцами».
          Ополченцы Новороссии были вынуждены отступить от Славянска, и Василий Порфирьевич был расстроен. Ему очень хотелось, чтобы правое дело победило, и он знал, что каждое поражение ополченцев будет тревожить его детскую боль души, потому что ситуация на Украине была очень похожа с его положением на работе. Сначала Гайдамака выселил из комнаты 220, публично унизив его этим, потом Денис продемонстрировал своё пренебрежение к нему. Это были личные поражения Василия Порфирьевича. Но он смирился со своими поражениями, поэтому в конечном итоге выиграл. Так и России не нужна на Украине победа любой ценой: слишком мала территория Новороссии, и ради неё России не стоит ввязываться в конфликт против НАТО. Зато война, которая там шла, демонстрировала всему миру звериное лицо украинских нацистов, а поражение ополченцев и последующие за ним зверства нацистов добавляли много ярких штрихов к звериному лицу нацизма. Украинские журналисты постоянно организовывали в прямом эфире беседы, в которых говорилось, что граждан, которые думают иначе, чем власть, можно без зазрения совести уничтожать. Это уже стало моральной нормой для Украины… А россияне всё ещё надеялись, что украинцы когда-нибудь одумаются, и к власти в стране придут нормальные люди. Анна Андреевна тоже на это надеялась:
          - Не все же украинцы нацисты, как ты считаешь?
          Но Василий Порфирьевич был уверен, что это иллюзия:
          - Слишком далеко там всё зашло. Запад совершил государственный переворот для того, чтобы создать из Украины непримиримого врага России. До тех пор, пока страна будет иметь название Украина, разговоры о том, что инакомыслящих надо истреблять, как вредных насекомых, будут считаться нормой. Если граждане этой страны хотят уйти от подобных норм морали, они должны сменить либо страну проживания, либо её название, как это сделали в Новороссии.
          17 июля над территорией Донецкой области Украины, в районе вооружённого противостояния между правительственными силами Украины и военными формированиями непризнанных Донецкой и Луганской Народных Республик, над которыми Россия имела фактический контроль, был сбит пассажирский авиалайнер Boeing 777 авиакомпании MalaysiaAirlines, который выполнял плановый рейс MH17 по маршруту Амстердам—Куала-Лумпур. Погибли 298 граждан Голландии, Германии, Канады, Малайзии и даже США. Все западные СМИ сообщили, что авиалайнер был поражён ракетой серии 9М38, выпущенной сепаратистами из российского зенитно-ракетного комплекса (ЗРК) «Бук». Авиакатастрофа вошла в десятку крупнейших за всю историю человечества, став крупнейшей в двадцать первом веке, крупнейшей на постсоветском пространстве, в Восточной Европе и в истории малайзийской авиации.

          * * *
          В конце июня, едва начался рабочий день, Денис сделал сообщение:
          - Господа, у меня для вас есть сообщение: вместо Булыгина мы взяли молодого парня, его зовут Арефьев Александр Михайлович, и завтра он уже выходит на работу. Теперь встаёт вопрос: кого переселить к Грохольскому, чтобы я имел возможность обучить новобранца? Есть желающие?
          Добровольно никто не выразил желание переселяться к Грохольскому, и Денис сказал:
          - Хорошо, мы с Чухновым решим этот вопрос.
          Василий Порфирьевич сразу подумал, что Денис переселит именно его, потому что уже привык к тому, что все считают его бесперспективным. После сообщения Дениса у Василия Порфирьевича было давление 178/109/67… И он не ошибся: Денис попросил именно его на две недели переехать в БОП, чтобы он до своего отпуска имел возможность обучить нового сотрудника. А потом Василий Порфирьевич уйдёт в отпуск, и когда выйдет из отпуска, то вернётся в комнату 218... И Василий Порфирьевич вынужден был согласиться… Хотя ему было очень обидно, что его снова перемещают с места на места, как ненужную вещь… Которую пока жалко выбросить... Его обидело то, что им, стариком, который много лет отработал на производстве, снова пренебрегли его руководители ради «молодого перспективного специалиста», про которого ещё ничего не было известно. Раньше Василия Порфирьевича обижал Гайдамака, а теперь его обидел Денис, и это уже было похоже на злой рок, который его преследовал… И у Василия Порфирьевича вдруг возник вопрос: «А вернусь ли я в комнату 218? Ведь моё переселение - это сильный знак. В подобных вопросах не может быть всё так просто, как думает Денис: пришёл «молодой сцыкун» - и начальник бюро, не задумываясь, выгнал пожилого профессионала в другую комнату… Разве можно так обращаться с живыми людьми? И если Денис сделал это с такой лёгкостью, то чем он тогда отличается от Королёвой? Поэтому я не буду спешить с выводами и воспользуюсь старым проверенным правилом: нет худа без добра».
          В возникшей неприятной ситуации Василия Порфирьевича утешало то, что через несколько месяцев он станет пенсионером и может уйти на пенсию, если для него всё будет складываться очень неудачно… Но его не покидало ощущение внутренней несвободы. Чтобы быть свободным в любом месте, он должен избавиться от ощущения внутренней несвободы. Он не должен уходить на пенсию, пока не станет свободным в душе. Значит, ему придётся поработать в комнате 221, и он должен понять, какие преимущества он может приобрести от этого переселения. А эти преимущества, несомненно, существовали.
          Во-первых, он уже давно мечтал работать в этой комнате, которой он дал название: «Комната моей мечты», - и Денис, сам того не подозревая, осуществил его мечту.
          Во-вторых, Василий Порфирьевич выйдет из-под жёсткого контроля Дениса и той неприязни, которую он испытывал к Морякову, и у него появится дополнительная степень внешней свободы. Атмосфера в комнате 218 была настолько пропитана энергией упорной работы, что она уже начала тяготить Василия Порфирьевича, и у него даже возникло ощущение, что в отпуске, на отдыхе, он будет чувствовать себя не совсем комфортно. Эту атмосферу создал трудоголик Денис своей чрезмерной требовательностью и принципиальностью. И Василий Порфирьевич счёл за благо, что именно этот трудоголик решил избавиться от него. У Морякова даже появилась надежда, что до отпуска он успеет расслабиться, и его отдых будет спокойным.
          В-третьих, Василий Порфирьевич уже стал своим в бюро МСЧ, и теперь у него появилась возможность стать своим ещё и в БОП. А это дорогого стоит.
          В-четвёртых, когда он сидел в бюро МСЧ, там его никто не видел, а в БОП он сразу окажется на виду, и это совершенно другое состояние.
          В конце дня в комнату 218 пришёл Гайдамака, он очень беспокоился, куда они посадят нового сотрудника в их маленькой комнате. Рогуленко сообщила начальнику о решении Дениса переселить Морякова, и он успокоился.
          «За меня он, как и Денис, совсем не беспокоится, для него главное — чтобы было хорошо "молодым перспективным специалистам", - с обидой подумал Василий Порфирьевич, и ему стало грустно: - Я всё ещё остаюсь в роли неприкаянного, то есть в положении человека второго сорта. Мною уже в который раз откровенно пренебрегли, а на свете нет человека, который не испытывал бы обиды от того, что им пренебрегли. Я - работник, от которого все начальники хотят избавиться. Вот о чём говорят мои бесконечные переезды. Мне это очень не нравится, и следующий мой переезд будет только „за периметр“, как выражается Грохольский, потому что в комнату 218 я уже не вернусь!
          Ведь и Гайдамака, и Денис, отдавая предпочтение молодым профанам и игнорируя мой производственный опыт, демонстрируют упование на будущее, и этим они разрушают своё настоящее… Но я ведь тоже не безупречен: я боюсь старости и смерти, значит, я тоже уповаю на будущее, и этим я разрушаю своё настоящее. Человек, живущий будущим, выдаёт свои победы за поражения.
          В моём восприятии мира есть некий сдвиг, который не позволяет мне жить настоящим. Что мешает мне жить настоящим? Наверное, страх за свою жизнь. Когда я смогу ощутить безопасность, защищённость - тогда и смогу жить настоящим. Но знаю ли я, что это такое — ощущать себя в безопасности, то есть быть полностью защищённым от опасностей? Честно говоря, у меня нет такого опыта. Человеку дано ощущать опасность, но безопасность он не может ощущать. Человек может ощущать лишь отсутствие защищённости, когда у него возникает тревожное состояние. Я могу допустить, что у меня было счастливое детство, но  я не могу сказать, что ощущал себя в безопасности. Родители по своей природе должны быть гарантами защищённости своих детей, но мои родители, воспитывая меня, совершали физическое насилие надо мной, поэтому моя детская душевная боль до сих пор живёт во мне, и я всё ещё ощущаю себя в роли жертвы. И будущее тоже не даёт мне ощущения защищённости, потому мне доподлинно известно, что я умру. А чувствовать себя защищённым от осознания того, что я умру… Ну-у, не знаю... Мой скромный ум ещё не воспарил так высоко… Но, с другой стороны… Если я знаю, что впереди только смерть, если я обречён остаток своей жизни ощущать эту боль - это ли не повод ощутить, как прекрасна сама жизнь, пока я ещё жив? Человек может ощущать радость жизни от красоты окружающей его природы, от смены погоды, от солнца, от звёздного неба, от вкусной пищи, от секса, от гениальной мыс­ли и ещё от многого другого. В такие моменты он забывает о смерти».

          * * *
          Утром следующего дня Василий Порфирьевич волновался так сильно, как  не волновался даже перед переездом в комнату 218, у него было очень высокое давление - 185/121/70, и он понял, что комната 221 является для него более высокой, чем комната 218, вершиной, которую он должен покорить. Он пришёл на работу, увидел, что на его месте «у параши», где он сидел ещё вчера, уже сидит новый молодой сотрудник, его вешалка в шкафу уже занята чужой одеждой, и у Василия Порфирьевича тревожно ёкнуло в груди: «Как Денис торопится от меня избавиться! Нет, сюда я уже не вернусь – вплоть до увольнения! Такое отношение к себе прощать нельзя!»
          Рогуленко, как будто почувствовав его состояние, тоже пожаловалась:
- Что-то у меня сердце болит... На меня накатилась какая-то усталость…
          «Кажется, она тоже понимает, что это не простой переезд, как это представляется нашим начальникам», - подумал Василий Порфирьевич.
          - Ты заходи к нам иногда, - жалобным голосом сказала Рогуленко.
          - Хорошо, - ответил Василий Порфирьевич, собрал свои вещи и пошёл в комнату 221.
          «Я всех удивляю… - горестно размышлял Василий Порфирьевич, занимая рабочее место, на котором совсем недавно сидел Булыгин. - И в этом мне, пожалуй, нет равных. Но я не должен жалеть свою болезненную привязанность к состоянию несчастья и ощущение себя в роли жертвы: жалея себя, человек жалеет свою боль души, которая следует за ним из детства. Если я не смирюсь с тем, как со мной поступают мои начальники, то навсегда останусь самым неприкаянным в отделе. Если смирюсь, то перейду в какое-то другое измерение, о котором пока ничего не знаю». 
          Василий Порфирьевич неожиданно вспомнил слова Льва Толстого: «Человек остаётся молодым до тех пор, пока в нём живёт ребёнок»... – и понял, что из-за бесконечных переездов он уже начал чувствовать себя ребёнком, которого все обижают. Он словно вернулся в детство.
          На новом рабочем месте урны не оказалось, и Василий Порфирьевич, наученный горьким опытом общения с Пешкиным, забрал свою урну из комнаты 218.
          Начальник бюро СТО (технологической оснастки) Смирнов, узнав о появлении в отделе ещё одного «молодого перспективного специалиста», произнёс с философским видом:
          - Значит, наши зарплаты снова уменьшатся!
          Василий Порфирьевич сразу отметил разницу в окружающей его обстановке. Комната 218 очень маленькая, в ней было очень тесно, а комната 221 очень большая, в ней было просторно, здесь работали кураторы и цехов верфи, и цехов МСЧ. И здесь было гораздо веселее: один Рудольф Хан чего стоил. Когда Василий Порфирьевич начал переезд, он «пошутил»:
          - Василий Порфирьевич, Вы такой кочевник!
          «Если бы у него зарплата была такая, как у меня, то мне кажется, что он шутил бы гораздо меньше!» - с неприязнью подумал Василий Порфирьевич.
          В комнате 221 был ещё один штатный «шутник» - Грохольский, но он был в отпуске. 
          Пришла сотрудница деревообрабатывающего цеха и тоже удивилась:
          - Вы опять на новом месте?
          Самокуров, узнав, что Морякова переселили в комнату 221, тоже не смог скрыть своего удивления.
          «Кажется, я превысил все мыслимые пределы терпимости к унижениям, и уже пора остановиться, - невольно подумал Василий Порфирьевич. - Зато я теперь сижу далеко от Самокурова, и он уже не сможет перехватить меня по дороге в туалет и попросить подменить его в диспетчерской. Я стал для него менее доступным. Все удивляются, увидев меня на новом месте… Как будто это я сам, по собственной прихоти, меняю рабочие места. Мне не нравится подобное мнение обо мне, и я обязательно скажу об этом Денису, когда встанет вопрос о моём возвращении в комнату 218. Он поступил так, как ему было удобно, не думая о том, как я буду выглядеть в глазах людей».
          Нежелание Василия Порфирьевича возвращаться в комнату 218 становилось всё сильнее, и он начал собирать аргументы для предстоящего разговора с Денисом. Но обстановка в комнате 221 была довольно доброжелательная, Василий Порфирьевич, благодаря этой непринуждённой обстановке, к обеду уже успокоился… И его мысли потекли в другом направлении: «Конечно, я пережил величайшую несправедливость, когда Денис, переселив в комнату 221, сделал из меня посмешище. Логика, которой руководствуется социальная среда, требует, чтобы справедливость была восстановлена, то есть, чтобы я вернулся в комнату 218. Но я уже не хочу туда возвращаться! Я уже сейчас вижу, что здесь мне лучше. Выходит, не было никакой несправедливости, если я хочу остаться в комнате 221 – в „комнате моей мечты“. Несправедливость может произойти, если Денис будет настаивать на моём возвращении. Именно поэтому я сейчас мысленно спорю с ним. Эта одна точка зрения. Есть и другая точка зрения. Ведь Денис на самом деле не приказал мне переехать в комнату 221, а попросил. Если бы я отказался, то он бы оставил меня в покое. Обиделся бы, но ничего не смог поделать. А я бы лишился возможности оказаться в „комнате моей мечты“. Но я смирился с этой несправедливостью, согласился на его просьбу, а это значит, что это моё решение, а не Дениса. Поэтому все, кто считает, что это я по своей прихоти прыгаю с места на место, в чём-то правы. Я поступил в соответствии со своими жизненными ценностями и выиграл. А чтобы я вернулся назад, Денис снова будет просить меня, и опять всё будет зависеть от меня, а не от Дениса. Но я не соглашусь, потому что этот урок я уже благополучно прошёл. Этот урок заключается в том, что в начале работы в бюро МСЧ я находился в унынии и старался отлынивать от работы. Это была дурная привычка, которая досталась мне от долгого общения с пустышкой Королёвой. Как только я понял, что надо учиться работать, не покладая рук, меня наградили переводом в „комнату моей мечты“. Я уповаю на будущее так же, как и Денис. Я попал в „комнату моей мечты“, мои рабочие условия улучшились… А я веду бесконечные мысленные споры с Денисом, как будто он собирается вернуть меня обратно. А до этого ещё дожить надо! Я, как всегда, тороплюсь выдать свою победу за поражение. Я совершенно упустил из виду, что нанесённая человеку обида наделяет его правом быть хозяином положения. И вообще, любая несправедливость, совершённая по отношению к человеку, наделяет его правом быть хозяином положения. Я снова убедился в том, что в моей жизни всё происходит по законам, которые я соблюдаю. Я так сильно обижен на Дениса, что даже решил свои корпоративы устраивать здесь, в комнате 221, а не в комнате 218... Но ведь сотрудники бюро МСЧ Булыгин и Кондратьева все свои корпоративы устраивали в „родной“ комнате 218. Значит, я неправ. Нельзя сжигать мосты! Я обязан устраивать свои корпоративы именно в комнате 218, чтобы не отрываться от своего бюро, которое спасло меня от Королёвой. Это надо помнить всегда!»