Заграница 11. Фрагмент из повести Отец

Часть вторая

Заграница

Леви проснулся рано от странного чувства, что чего-то не хватало, что что-то было не так. Он прислушался к себе, к окружающим звукам и понял: перестало качать. Корабль не плыл. Он отдёрнул шторы и вместо бесчисленных волн и бескрайнего горизонта, увидел набережную портового города - города западного вида, который вплотную подступал к пиру прижавшимися плотно к друг другу домами в большинстве своём готической архитектуры. Это должен был быть город Любек. Первая сухопутная стоянка их морского путешествия.
Он стоял и смотрел в окно, смотрел на дома, на автомобили с немецкими номерными знаками и отчасти всё же не верил, что так долго желанный лелеемый побег совершился. Или, всё же… Не совершился? Ещё не совершился. Перед его глазами бежали воспоминания с различными перипетиями, когда он старался совершать свои побеги, которые ему так и не удавались, и Леви возвращали к исходной точке, принуждая выполнять ту программу для которой он, возможно, и пришёл в этот мир. До этой поездки он, впрочем, успел пожить в Финляндии, но почему-то Германия воспринималась иначе - более “западной” что ли. Он оглянулся на постель Хелен - она открыла уже глаза? Да, открыла.


- Ты выспалась? - Обратился он к супруге - Мы в Германии. В ФРГ, чтобы быть точнее, - иронично улыбнулся он.
- Что-то голова болит. В Германии? Неужели? Здорово. Какие у нас планы?
- Во первых - обильный завтрак. Потом - прогулка. Согласно программе, наш теплоход простоит здесь ещё три дня. Ты не забыла, для чего мы поехали?- Напомнил он Хелен.
- Как же, помню, помню. Так что пойдём на завтрак, да потом и прогуляемся по городу.
- Пойдём, - подытожил муж.
Они стояли перед дверью, ведущей к трапу - дверью, отделяющей их, ещё находящихся в СССР, от такого желанного Запада. Запада, дышащего свободой, демократией и явным благосостоянием.
- Вы слышали наше объявление о том, что если кто-то собирается не возвращаться на пароход, чтобы он оставлял ключи здесь, чтобы не пришлось взламывать впоследствии дверь. - Обратился работник за стойкой к молодожёнам.
- Нет, мы не слышали, - отказался Леви,- но мы и не собираемся не возвращаться, - добавил он, внутренне ощутив холод и тревогу: вдруг они угадали их планы и теперь постараются им воспрепятствовать?
- Это мне безразлично, - бесстрастно произнёс моряк, - мне главное, чтобы ключи оставались на судне. Договорились?
- Договорились, - промямлил Леви, и протянул рецепционисту деревянную грушу с номером, к которой стальным кольцом был прикреплён ключ от каюты.
Они спустились по невысокому дрожащему трапу на мощённую набережную. День был солнечный и приветливый. Перед судном стояло несколько торговцев подержанными автомобилями, предлагавшими свой ржавый изношенный металлолом с заграничной эмблемкой: “Ауди”, “Мерседес”, “Опель”.
Молодая пара перешла дорогу и направилась в оживлённо гудящий город.
Они бродили по улицам, делали “мгновенные” снимки “Полароидом”, разглядывали непривычную ещё их глазу архитектуру, витрины магазинов, людей. Ничего их не трогало, ничего не захватывало. Всё впечатление было, как от чего-то отвлечённого, что их совершенно не касалось, как от какого-то документального фильма, который надо было просмотреть по школьной программе. Если бы их тогда, да и сейчас, спросили, хотели бы они здесь жить, ответ был бы



однозначный и твёрдый - нет. Почему? Да потому, что всё, буквально всё - очень и очень чуждое.
На какой-то из этих, впрочем, очень уютных улочек, они познакомились с одним местным жителем, немцем. И он, ни с того, казалось, ни сего задал им этот крусиальный вопрос: “Хотели бы они здесь остаться?”, и когда услышал на него решительное “нет”, начал назойливо добиваться “объяснения причин”. Тогда Леви, сказал ему: “Das wir die Juden sind und herinneren noch uns die Krieg” - что мы де евреи и ещё помним войну. Пожилой немец не повёл ни единым мускулом на своём лице, но со своими вопросами отстал. Запомнилась ещё от этого знакомства одна забавная деталь: Леви, довольно бегло говоривший по-немецки, на всё и всех, женщин и мужчин, говорил “er”- “он”. Любопытного немца это очень удивило и он поинтересовался, откуда такие “конструкции” предложений? Но и для самого парня это сначала было загадкой, и лишь потом он догадался, что такая “безродность” - последствие влияния финского языка, в котором лишь один род с местоимением “h;n”.
Сам же он так никогда и не смог понять, как могли сначала десятки, а потом и сотни его соотечественников поехать на подачки, на пособие, в побеждённую страну, жители которой причинили им столько неисправимого зла, уничтожили десятки миллионов людей! Леви никогда этого не сумел понять, когда видел сытые иммигрантские морды, особенно еврейские, отстоявшие подобно нищенским побирушкам очередь в немецкое консульство, “сдав” свои документы и, получив, наконец, “визу” и вид на жительство; ехали в “эмигрантские” районы, чтобы жить среди турок, чтобы после многих хлопотных языковых курсов “залопотать” на ломанном немецком языке и смотреть оставшуюся жизнь на местных жителей (“;bermenschen”) подобострастными глазами, лакейским взглядом, заглядывая им в их прожорливый и наглый рот, готовые по первому требованию хоть станцевать, хоть спеть, хоть полизать где угодно только за одобрительный кивок и снисходительное похлопывание по сжатому плечу: “Гут, гут камерад! Es ist deutsche Leben, beste Leben, was du kan vorstellen!” - Хорошо, товарищ! Это немецкая жизнь, лучшая жизнь, какую ты можешь представить. И немного помолчав, потрясая пивным разжиревшим брюхом, продолжал бы, похлопывая согнувшегося перед ним “русака”, этот “проигравший” войну самодовольный бюргер приговаривать: “Служи, служи! И будет тебе колбаса с пивом!”
Леви задумался на мгновение, и его взгляду представились не милые уютные домики в готическом стиле, а бесчисленные бараки концлагерей с дымящимися между ними трубами, сжигающие и

перерабатывающие “генетический мусор”, который имел наглость приехать в их страну, пользоваться их немецкими благами, просить пособие, пить их воду, есть их пищу. Критическая масса “мусора” превысила установленный предел и заполыхали печи, задымились трубы, пошла “зачистка”.
- Нет, глубокоуважаемый добропорядочный немец! Мы не хотим и не будем жить в вашей благоустроенной, благоденствующей стране, с шикарными автомобилями и “усиленным” калорийным питанием.
- Auf wieder sehen, - ответил милый прохожий, невинный и такой деликатный дедушка, который ещё, возможно, мальчишкой вместе с другими сверстниками мечтал завоевать всю Европу, а её население - кого поработить, кого устранить.
Благообразный дедушка почтительно распрощался с молодожёнами и, откланявшись, вальяжно поплыл в другую сторону улицы, с явным и сильным выражением удивления, даже некоторой ошеломлённости на его ухоженном лице: “Как это так, что кто-то не мечтает остаться жить в их замечательной стране? Unglaublich, unglaublich” - “невероятно, невероятно”, - читалось на его сытой физиономии, пока он совсем не скрылся из поля зрения.
Супруги в задумчивости, под впечатлением неожиданной встречи, брели наугад, сквозь сияющие чистотой улочки, интуитивно двигаясь в направлении гавани:
- Что будем делать, Мила? - Прервал молчание её муж.
- Что - что?! То, что решили. Бежать.
- Я другое имею ввиду.
- Объясни.
- Смотри. У нас куплено путешествие по трём странам: Германии, Дании, Швеции. Так?
- Так.
- И где бежать, мне кажется, разницы нет. Но за такие большие уплаченные деньги хотелось бы и посмотреть на эти страны, которые входят в тур. Правда? Когда мы ещё попадём в Стокгольм и Копенгаген?
- Да, конечно, было бы интересно побывать и в этих городах, - вяло отреагировала его жена.
- Но представь, что если что-то пойдёт не так… Нет, ты только представь себе! Ну, к примеру, заберут паспорта, или приставят соглядатая, или… Ну, всякое может быть! Даже маршрут могут изменить, не знаю, - рассуждал, возбуждаясь, парень.

- Что ты предлагаешь? - Равнодушно пожала плечами спутница.
- Я думаю, что, может быть, плевать на заплаченные деньги, и воспользоваться прямо сейчас этой возможностью, сойти на берег и убежать в Голландию. Что ты думаешь?
- Я за, - спокойно ответила девушка.
Они прогуливались через этот уютный город солнечным, мягким и приятным днём, а внутри Леви, как, впрочем, часто бывало, происходила борьба: быть или не быть? С одной стороны, он конечно очень хотел использовать оплаченную путёвку - побывать в Дании и Швеции. И, потом, казалось ему - не всё ли равно в какую из стран бежать? Стокгольм ведь тоже отличный город, чтобы жить! А с другой стороны, его грызло сомнение, если не страх, память с детства о множестве его неудачных побегах и разочарований, с ними связанных. Если решаться, то, может, сейчас? К тому же, он чувствовал это - чем дольше он находился на корабле, тем больше ему хотелось обратно домой, несмотря на все неурядицы и проблемы, там ожидающие. Решимость к дерзкому, отчаянному и, может быть, даже скорее глупому поступку, угасала.
- Хорошо. Тогда решено. Мы бежим из Любека. Судно простоит здесь ещё два дня. Сегодня или завтра?
- Мне всё равно, - отозвалась уставшая от бесконечных колебаний супруга Мила.
- Мы ещё билеты на поезд в Голландию должны купить и хоть какой-то план подготовить.
- Делай, как знаешь, - слабо махнула рукой собеседница.
- Я думаю, мне кажется, что лучше будет, если завтра на “свежую голову” мы пойдём на вокзал и купим билеты, а послезавтра, в последний день стоянки судна в порту, мы также с утра покинем его и сядем в поезд, поедем в Голландию.
- Делай, как знаешь, - повторила девушка, желавшая поскорее закончить этот диалог и перейти к чему-либо более конкретному, -
я в любом случае- “за”.
- Тогда решено: послезавтра - в Голландию! - Облегчённо выдохнул парень.
- В Голландию! В Голландию, - повторила на распев Мила.