Мои воспоминания.
2018-2025гг.
Детство.
Все в жизни начинается с детства. Напишу, что запомнилось из детских лет. Самое раннее воспоминание у меня о том, как мы с мамой были в кинотеатре. Меня поразил поединок двух витязей, один в итоге сбросил своего противника со скалы. В последствии я понял, что это был фильм о Руслане и Людмиле, а витязи – Руслан и Рагдай. Сила Руслана и ярость борьбы были моими самыми сильными впечатлениями, мне они даже снились потом.
Отец мой был партийным работником и его часто перебрасывали на разные важные участки по партийной линии. Часто эти участки находились в разных городах страны. Где мы только не жили! Упомянутый фильм мы смотрели в Латвии, в селе Лубана.
На Урале в селе Агаповка отец работал зав. отделом сельского хозяйства райкома ВКПб. Мне было 4 года, мама работала в аптеке и меня отдали в круглосуточный садик. Это был, наверное, самый тоскливый период в моей детской жизни. Я все время ждал маму, подвигал к окошку табурет и целыми днями стоял у окна на этой табуретке и плакал.
В 1950 году отца перевели на работу в Латвию начальником политотдела при Лубанской МТС. Жили мы тогда в селе Лубана. Теперь, как пишет Википедия, это «город». В нем сейчас находится лютеранская церковь, католическая церковь, детский сад, школа и полторы тысячи народа. Мне тогда было лет пять.
Мама работала провизором в местной аптеке, а отец был на партийной работе и работал парторгом МТС. У него было личное оружие – пистолет ТТ, и еще у него был личный охранник с автоматом, который жил в доме неподалеку. Время было тревожное, по лесам прятались «лесные братья», мама говорила, что не раз отец по тревоге отправлялся отлавливать этих «братьев». В 1951 году отец получил орден Красной Звезды, видимо, за эти заслуги. Охранник хорошо ко мне относился, и я частенько заглядывал к нему в дом. Как-то я пришел к нему, его в доме не было, зато на столе лежал автомат без рожка. Я, конечно, принялся с ним играть, обнаружил где-то рожок, и даже сумел этот рожок пристегнуть. Когда появился охранник, я скомандовал ему: «Руки вверх!». Уж не помню, как ему удалось освободить меня от этого автомата, но все тогда обошлось.
Помню еще, что я там все время скучал. Друзей у меня не было, из игрушек были только принесенные из аптеки мамой пузырьки да шарики из надутых презервативов. Когда мне какой-то папин сослуживец принес и подарил заводную игрушку - мотоцикл с коляской, я был счастлив и долго не мог от нее оторваться, пока она не сломалась. Несмотря на ограниченные контакты со сверстниками (их просто не было), я сумел переболеть там гепатитом в легкой форме, корью и этим жутким коклюшем. Мама показала мне буквы в книжке. Я как-то быстро, от скуки, наверное, научился читать и читал все подряд, в основном, конечно, сказки, что принесла мама. Еще помню, как мы с няней, молодой девушкой, ходили встречать отца с работы и меня сбил мотоциклист, правда, и в этот раз все обошлось, остался только шрам на лбу на память.
Я родился 28 сентября 1945 года в городе Остероды, Польша. Так написано в метрике. Когда-то это был город в Восточной Пруссии. Сейчас он называется по-польски - Оструда. Совсем недавно закончилась эта ужасная война. Мама рожала меня в каком-то военном госпитале, едва не умерла, так тяжелы были роды. Хорошо бы приехать и посмотреть этот город. Википедия говорит, что это маленький городишко с тридцатитысячным населением на востоке Польши.
Мой отец Соловьёв Александр Алексеевич 06.11.1906 г.р. и моя мать Петровец Томина Кузьминична 19.02.1920 г.р. познакомились в 1944 году на фронте, в польской армии, там и поженились. Со стороны отца мой дед Соловьёв Алексей Иванович был из крестьян, когда родился - не знаю, отец не сообщил, а умер он в 1924 году, в Ленинграде. По рассказам отца в зимнее время дед подрабатывал маляром в больших городах: Ярославле, Костроме и Петрограде, и умер на этих заработках, но уже в Ленинграде. Бабушка Екатерина Илларионовна Соловьёва, тоже из крестьян, умерла в 1908 году от какой-то тяжелой болезни.
О моих кровных предках с материнской стороны мне тоже известно немного. Деда звали Григорий, фамилия его – Могилевский. Бабушку звали Шура, больше о ней ничего не известно. Оба родителя моей мамы умерли во время эпидемии от тифа где-то в 1924 году, и мама осталась круглой сиротой совершенно одна. Хорошо нашлись добрые люди – соседи, написали в Ташкент крестной Поплавской Фелиции Антоновне. Та не побоялась, приехала и забрала к себе сироту. В последствии Кузьма Филиппович Петровец и Фелиция Антоновна Поплавская усыновили мою маму. По-видимому, мой дед по матери был поляк, католик. Католического исповедания была и Фелиция Антоновна. Кузьма Филиппович был белорус, вряд ли он мог быть католиком. Видимо, они давно дружили семьями и Фелиция, низкий ей поклон и царство небесное, согласилась крестить мою маму. Крестная мамы тоже была католичкой и вместе со своей кумой, Анной Копержива, водила ее в польский костел. Речь их польскую мама понимала и даже научилась читать по-польски. По просьбе Фелиции мама читала ей библию по-польски. У мамы даже сохранилась пара польских романов, она иногда мне их тоже читала и сразу переводила.
Дед был землемер, специалист по межеванию и землеустройству в городке Сыр-Дарья в тогдашнем Туркестане. Там жило много русских и поляков. По-видимому, дед относился к местной интеллигенции. Уже в 1897 году, согласно данным первой переписи населения, на территории Туркестана проживали 11.597 поляков. Около 90 процентов из них жили в городах. Больше всего их было в Ташкентском уезде – 2.214 поляка (2.080 мужчин, 134 женщины). Из них в Ташкенте – 2.206 человек (2.074 мужчины, 132 женщины). http://www.fergananews.com/articles/6416
В то время в тугаях Сыр-Дарьи водилось много всякой живности: утки, фазаны, бекасы, вальдшнепы, водились кабаны и, говорят, даже тигры. Мамин приёмный отец Кузьма Филиппович по профессии был поваром и служил у генерала, а Фелиция Антоновна была у того генерала горничной. Мама говорила, что Кузьма никак не хотел жениться, пришлось Фелиции пожаловаться генералу. Генерал надавил, и Кузьма согласился. Под венец они пошли, когда дядя Шура уже сидел в коляске. Генерал сделал роскошный свадебный подарок своей горничной – столовый набор серебра 84-ой «золотниковой» пробы с вензелем на каждом предмете: скрещенные под 45 градусов инициалы ФП. Маме из этого набора досталась чайная ложечка, которой теперь пользуюсь я.
Кузьма Филиппович был заядлым охотником и рыбаком. Отправляясь на охоту, он частенько останавливался у своих добрых знакомых, моих биологических предков по матери: деда Григория и бабушки Шуры.
Бабушку Фелицию я почти не помню, она умерла в 1954 году. Деда же запомнил лучше. Он звал меня по-белорусски Сеука. Я как-то больше с ним проводил времени, когда мы жили у них. Он все время что-то делал, рыболовные снасти перебирал, ружьё чистил, мне было интересно, я даже пытался помогать ему в приготовлении обеда. От него я узнал, что нужно дуть под нос, когда режешь лук, чтобы не плакать. Запомнил даже пару его поговорок: что спито-съедено, то в дело произведено, а также: всё полезно, что в рот полезло. Повар был, и поговорки у него были про еду. Он умер в 1960 году, я даже помню, как его хоронили на кладбище, что находилось на ул. Боткина. Сейчас эта улица называется как-то по-другому.
Некоторое время жили мы у маминых приемных родителей на улице Железняка, напротив театра оперы и балета им. Алишера Навои, который построили пленные японцы. Сейчас эта улица названа именем Ислама Каримова, первого президента Узбекистана после развала СССР. Жили мы там недолго, отец скандалил с тещей, когда выпьет. Где-то году в 1951-52 мы уехали от них жить в старый город на улицу Самарканд Дарваза – самаркандские ворота. Родители сняли маленький глинобитный домик, хозяина звали Манап.
Из этого периода нашей жизни мне запомнилось совсем немного, но очень крепко. Во-первых, желто-зеленый здоровенный скорпион под кроваткой грудной сестрички Лены. Как мама его вовремя заметила – чудо. Она взяла его пинцетом и положила в баночку с хлопковым маслом, вроде такое снадобье помогало от укусов скорпионов. Потом - то как мы ночью летом спали в саду около домика и вдруг оказались прямо на улице: с грохотом рухнул дувал (глинобитная стена), огораживающая сад.
Отец одно время никак не мог найти тогда работу, жили мы на мамину зарплату провизора аптеки в 400 дореформенных рублей, после девальвации 1961 года стало 40 рублей. На копейку можно было купить коробок спичек и стакан газировки без сиропа, с сиропом – 3 копейки. Хлеб стоил 10-15 копеек, батон – 20 копеек, молоко 20-30 копеек в зависимости от тары, столько же бутылка хлопкового масла, яйца 10 шт. – 1рубль, мясо говядина стоило где-то 4-5 рублей килограмм, масло сливочное уж и не помню, не было его в нашем рационе. Питались очень скудно, мяса не покупали, колбасу вареную иногда. Помню мама нас частенько затерухой угощала. Рецепт затерухи простой, вся сила в бульоне (лучше куриный, но это было очень редко, чаще картофельный), а так – 1 яйцо, 2-3 столовых ложки муки, картошка – сколько не жалко, для навара можно еще лука репчатого головку порезать. Насыпается на тарелку мука, на другую – взбитое яйцо, руки обмакивают в яйце, а затем в муке и трут ладошки до образования катышков, которые ссыпают на еще одну тарелку. Когда картошка с луком сварится, эти катышки бросают в суп. Через 5 минут затеруха готова! Мы с трехлетней сестричкой Таней с большим удовольствием ее ели.
Ну и последнее, как я пошел в школу в первый класс. Мама одела меня в белый шелковый импортный костюмчик, привезенный еще из Польши, кажется. Тогда все офицеры, папа был майором, да и солдаты тоже, что-то везли с фронта. У меня сохранился кувшин какой-то немецкой фирмы с клеймом GESETZLICH GERSCH;TZT (охраняется законом). В Союзе все было разрушено войной. Вот в этом костюмчике с портфелем и привязанной к портфелю чернильницей-непроливайкой я с мамой отправился в школу. Мама поставила меня в строй с моим будущим классом и заторопилась на работу. Нас выстроили перед школой, директриса чего-то говорила, довольно долго, было жарко и скучно. А сзади за мной стоял какой-то мальчишка и пинал меня ногой, пачкая мой прекрасный костюмчик. Я развернулся и дал ему портфелем со всей силы, какая была. Чернильница оказалась проливайкой, и мой костюмчик был безнадежно испорчен. Вернувшись домой, я вечером заявил родителям, что в эту школу больше ни за что не пойду! Мама было стала меня уговаривать, а отец сказал, что мы скоро все равно переедем отсюда. Ему обещали дать квартиру от 84 завода, отец там работал освобожденным парторгом Управления коммунального строительства (УКСа).
Завод носил имя Валерия Чкалова, был секретным, номерным. В годы войны там делали самолеты для фронта, да и после войны, вплоть да развала Союза, там выпускали АВАКСы на базе ИЛ-76х. У завода было несколько рабочих городков для проживания сотрудников. В одном из них на улице Измайлова в доме номер 56 отцу выделили квартиру номер 8 на первом этаже.
Так мы и оказались в четвертом жилгородке 84-го завода на улице Измайлова. Это было в ноябре или декабре 1952 года. Лежал снег, было холодно и уныло. На дворе околачивался мальчишка, как потом выяснилось, наш сосед по подъезду Володя Иванушкин. Мебели у нас практически никакой не было, машину отец с водителем быстро все разгрузили, и мы оказались в «роскошной», как мне казалось, двухкомнатной квартире с печками в каждой комнате и плитой на кухне. Отец притащил угля и дров, печки сырые затопили, и комната покрылась туманом. Мы с сестрой Таней стали играть в прятки…
Там я снова пошел в школу и опять мне не повезло. А дело было так. Школа № 54, в которую меня определил РОНО, находилась довольно далеко от нашего дома, около экскаваторного завода. В этой школе были классы обучения на узбекском и русском языках. Ходить мне приходилось через узбекский микрорайон – махалля по-узбекски, до площади им. Куйбышева и дальше вниз по дороге до самой школы. На мою беду в одном из этих узбекских домишек обитал очень вредный мальчишка. Он дважды в день утром и после занятий моих в школе встречал меня и колотил. Уж не знаю, почему ему так нравилось меня лупить, видимо, просто совсем нечем было заняться. Когда его не оказывалось на моем пути, это был маленький праздник для меня. Я старался как можно реже посещать эту школу, благо делать мне там было совершенно нечего: читал я очень хорошо, считал прекрасно, да и писать умел худо – бедно. А тогда в первом классе больше ничему и не учили. Проучился я там совсем недолго. В марте, почти сразу после смерти Сталина, достроили школу № 142 и все русские классы перевели в эту школу. Для меня был двойной праздник: новая, красивая школа со светлыми классами, новыми партами и, главное, я больше уже не встречался с этим паршивцем.
Школа тогда совсем не занимала мое время и мои мысли. Учился я хорошо, уроки почти все делал во время занятий в школе. Дома можно было сразу отправляться во двор играть. Зимой – коньки, санки, снеговики. Летом игр было побольше: ошички (бабки в России), лянга (кусочек бараньей шкуры с прикрепленной к нему проволокой свинцовой пластинкой), ее нужно было всяко-разно подбивать ногой, кто больше, по определённой программе. В чижа: рисовался дом – квадрат со стороной в метр, чиж - заострённая с обоих концов палочка, в длину с ладонь, - ставилась в лунку, выкопанную в земле внутри дома под углом так, чтобы торчал конец наружу, по этому концу производился удар другой палкой (битой) с руку длиной, и когда вращающийся чиж вылетал из лунки, его нужно было как можно дальше отбить в поле. Игрок в поле старался отбить этого чижа своей битой, попал – меняются ролями, либо, если чиж всё же упал на землю, бросал его, стараясь попасть в дом. Попал в дом – меняются ролями, не попал, ведущий с нового места подбрасывает чиж и бьёт по нему и т.д. Была еще игра в орехи, когда они созревали, попал в орех – он твой. А также: казаки-разбойники, прятки, классики (мальчики тоже увлекались), веревочка и т.д., и т.п. Очень любили катать колесо от какого-нибудь старого детского велосипедика. Направлять колесо нужно было специально изготовленным крючком из толстой проволоки. Игры все были подвижными, домой приходили по зову матери, основательно подуставшими. А когда нам профсоюз 84 завода теннисный стол поставил, то и ночью сражались под фонарем.
Дома 84 завода в городке строились в военное время, почти все были деревянными и хорошо горели. На моей памяти было два пожара. Горело страшно, пламя подымалось вверх на десятки метров. Наши дома были уже из кирпича с толстенными стенами. Домов было шесть. Четыре стояли вдоль улицы Измайлова, пятый и шестой – через дорогу, которая вела в махалля (узбекский микрорайон), на отшибе. Махалля отделялась от наших домов позади, улицей Короленко, которая шла параллельно улице Измайлова. За улицей Короленко сразу начиналась махалля. На линии четырех наших домов два внутренних имели по два подъезда, а крайние имели по три подъезда и форму буквы Г. Наш 56-й как раз был таким. Со стороны подъездов наши дома отделялись, высоким забором от улицы Короленко. К забору были пристроены кладовки для угля и всякого барахла таким образом, что создан был замкнутый двор, вытянувшийся вдоль всех четырех домов и начинавшийся на Г- доме 50. Между домами с фасадной стороны были заборы с деревянными воротами, которые первое время даже закрывались на замок. Этот длинный двор был засажен деревьями, у каждого дома стояли большие столы со скамейками, за которыми по вечерам любили посидеть жители. Мужчины играли в домино, дамы – в лото, а мы-пацаны играли в шахматы и шашки.
Территория между домами разделялась канавами (арыками по-узбекски). В нашем и соседнем доме 54 жили семьи летчиков с ЛИСа (лётная испытательная станция 84 завода имени Чкалова). Летчики привезли два списанных огромных бака от ИЛ-76 из-под керосина. Мужики двух наших домов построили общими усилиями над арыком между домами душ с двумя секциями М и Ж, подвели воду от колонки во дворе, прикрутили самодельные рассекатели и дело было сделано! В этом душе мы все с огромным удовольствием летом купались. Вода в баках очень быстро нагревалась под жарким ташкентским солнцем.
Во дворе всегда было интересно. С моим другом детства Юрой Медведевым, он жил в соседнем 54 доме, кстати, отец его тоже был летчиком в отставке, мы всегда находили, чем заняться. Строили парусные кораблики из дерева, размещали на них пушки, из свинца отлитые, и устраивали морские сражения. В наших играх принимала участие вся дворовая ребятня. Тем не менее, мне часто приходилось наблюдать за играми моих сверстников из окна нашей квартиры. Папа всегда был на работе, а мама работала в аптеке и приходила домой не раньше пяти часов дня, а то и позже, когда работала во вторую смену с 4 часов дня. Я с двумя сестрами Таней и Леной, которой было едва ли три года, оставался дома. Ключи от квартиры мама оставляла у соседки Анны Ивановны, мне она не доверяла. Квартира наша располагалась на первом этаже двухэтажного дома. Особенно обидно было наблюдать, как ребята из нашего двора играли в футбол прямо перед нашими окнами. В такие дни я назначал мою сестру Таню старшей по квартире и через форточку выбирался на улицу поиграть с ребятами, а потом таким же образом возвращался обратно. Мама, конечно, узнала об этом и устроила мне трепку.
А то мы ловили крыс, которых у нас во дворах было множество. Жители держали в кладовках разную живность – кур, уток, кроликов, да и «удобства» до 1957 года были во дворе, там же стояла и мусорка. Я вычитал в литературе, что у крыс плохое зрение и мы с Юркой придумали ловушку: прямоугольный ящик, на одном конце которого установлено стекло, а на другом – падающая дверца, соединенная с крючком с наживкой в середине ловушки. Крыса дергает наживку, дверца падает, она бежит вперед и натыкается на стекло.
Улица наша первое время не имела асфальтового покрытия, была грунтовой. Машины ездили очень редко, чаше ездили узбеки на арбах. Арба - это такая двуколка с большим ящиком, в котором на одном из бортов сидел возница, обычно в нее запрягался ишачок. В колеях, выбитых арбами, скапливалась тонкоструктурная пыль, очень приятная, если в нее погрузить ноги.
Вдоль всей нашей улицы протекал арык, вырытый в глине, которая была очень крепкой и укатанной в русле. Вдоль арыка росли деревья, часть из которых благополучно до сих пор растет, а вот воды в арыке почему-то не было, когда я в прошлую осень 2019 года был в Ташкенте и прогуливался с моими школьными друзьями по нашей улице.
Так вот, любимым нашим развлечением было, не спеша, прогуляться по колее, в которой до самого верха колыхалась эта замечательная пыль, а потом забраться в арык и долго брести по нему пока не застынут ноги.
На таком тарантасе к нам частенько заезжал узбек-старьёвщик. В недрах его ящика было много всякой всячины. Как только раздавался крик: - Старый вещь покупаем! – все ребята, девочки тоже, доставали свои запасы этих старых вещей и опрометью, стараясь прибежать первым, бежали к арбе. Мы приносили ему старьё, а он, по одному ему известному прайсу, оценивал «товар» и выдавал нам взамен разные вещицы: дудочку из тонкой жести, если в неё подуть, она издавала довольно противные звуки уди-уди-уди, мы так её и звали, либо шарик из папье-маше на резинке, которым можно было закатать в лоб своему приятелю, и он тут же возвращался к тебе в руку, карамельного петушка на палочке, его можно было долго со смаком облизывать, вызывая зависть окружающих, разные свистульки из глины, куклы для девчонок и еще много чего.
Но самым вожделенным предметом для нас-мальчишек был оловянный револьвер, стрелявший глиняными пульками. Заполучить его было очень непросто. Этот офеня просил за него 10 бутылок из-под молока или простокваши. Бутылка в пунктах приёма стеклотары стоила 15 копеек, итого – полтора рубля, сумма для нас весьма серьёзная. Дело в том, что матери очень не любили отдавать нам эти бутылки, потому что в магазине их тоже принимали в оплату и можно было платить только за содержимое. Пульки представляли собой глиняные пробочки, вымазанные с нужного конца взрывчатой смесью, перемешанной с клеем. При ударе бойком револьвера пробочка разлеталась с жутким грохотом, что приводило нас в восторг.
В этом возрасте (10-12 лет) мы-мальчишки все время что-то затевали, куда-то лазали и часто не без ущерба для собственного здоровья. Как-то в воскресенье мы с моим соседом, его звали Радик и он был на 2 года старше меня, решили залезть на стройку. Здесь, рядом с улицей Измайлова, всё время что-то строилось и сооружалось. На стройке можно было всегда что-то найти полезное: старый сломанный велосипед, черенок от лопаты, полотно от ножовки, гвозди, алебастр, кусок фанеры или просто доску и много чего ещё. Недавно вновь недалеко от нас возник огороженный кусок территории и там что-то происходило. Мы решили разведать. Подойдя к воротам, они, конечно, были закрыты, я решил забраться на этот забор и посмотреть, что есть там и есть ли что. Забор был сделан из глины, высотой метра в два, яма от выбранной глины для кирпичей находилась тут же рядом с этим забором-дувалом. Пройдя по этому дувалу и не найдя достойных нашего внимания предметов, я решил вернуться, но тут под моей ногой поехал глиняный кирпич, и я кувыркнулся с забора, усевшись на попу прямо на край ямы. От этого падения у меня отнялась нижняя часть тела и я потерял способность говорить. Радик стал меня подымать, а я ни бе, ни ме, ни кукареку! Радик меня не бросил, в конце концов он взвалил меня на спину и метров двести пёр на себе до нашего дома. Мамы не было дома, я полежал пару часов и заговорил. Вот и слазали на стройку! Потому, думаю, я и заработал свои проблемы со спиной и тазобедренными суставами.
Я как-то быстро научился плавать. Между деревянными домами городка были вкопаны и забетонированы противопожарные бассейны размером примерно 6х4 метра. В этих бассейнах летом мы-пацаны с удовольствием купались. Вода в них была проточная и подавалась прямо из арыков. Нужно сказать, что вода в арыках была очень чистой. Узбеки из махалля очень берегли арыки и даже использовали эту воду для приготовления пищи. Постепенно цивилизация всё испортила. В махалля провели водопровод и канализацию, появились разные моющие средства, арыки покрылись липкой, синей скользкой грязью, мы перестали бегать по ним босыми ногами и купаться в противопожарных бассейнах. Да и подрастали мы, нужен был уже другой масштаб.
Купаться мы стали ходить на искусственное озеро в парке Победа. В Ташкенте было два искусственных водоёма: Комсомольское озеро и озеро Победа. Много позже в 70-х годах на месте карьера по добыче гравия образовался еще один водоём для купания горожан под названием Рохат – наслаждение с узбекского. Комсомольское озеро создавалось в годы войны. Будучи студенткой фармацевтического факультета мединститута, мама моя участвовала в его сооружении.
Школа №142
В этой школе я проучился 10 лет. Здесь со мной учились все мои друзья-одноклассники: Баходыр Мусаев, Данияр Ишмухамедов, Зафар Саидов, Борис Русакевич, Анатолий Петров, Владимир Иванушкин, Борис Козунов, Ваня Должанский и девочки: Лариса Брусиловская, Таня Кутырова, Кувшинова Валя, Таня Шамгулова, Таня Мычак и др. Из учителей почти никого не помню. Татьяна Степановна по географии – самая любимая учительница. Она всегда приходила в шикарном платье, в шляпке и очень приятно пахла. Наши девчонки быстро узнали название духов – Шанель № 5. Я про нее даже стихотворение написал «Запах Женщины» и разместил на сайте https://стихи.ру в своей авторской страничке. Её уроки были очень интересны, поскольку сопровождались различными историями из её путешествий по разным зарубежным странам.
Папа мой умер в 10 июня 1969 года, после смерти мамы 06 мая 2010 года остались 2 квартиры. В 2013 году я был в Ташкенте, чтобы поправить могилку родителей и договориться о разделе имущества с Форкиными. Младшая сестра моя Лена была замужем за Игорем Форкиным, а мамину квартиру Лена, с согласия мамы, при размене квартиры на ул. Измайлова, записала на свою дочь Дарью. Виделся с Баходыром и Борисом Русакевичем. Славно посидели у Баходыра дома, повспоминали школьные годы.
Баходыр – мой самый лучший школьный друг. В школьные годы дом Баходыра был нашим клубом. Дом был просторным, отец Баходыра строил этот дом с расчетом на большую семью. Мы часто собирались там поиграть в карты, в шахматы и попить чешского пива, которое в то время было большой редкостью. Матлюба-опа – мама моего друга – работала начальником отдела в Узбекбырляшу. Это был республиканский центр потребкооперации, типа Сельпо только республиканского масштаба. Чтобы мы побольше времени проводили под присмотром, она приносила нам разные вкусности, пиво в том числе.
С Баходыром мы сидели на одной парте и как-то сразу подружились. Мы жили недалеко друг от друга, оба неплохо учились, много читали, – все это сближало. Дома у него была хорошая библиотека. В то время была мода на подписные издания.
Отец Данияра – подполковник - был военным комиссаром в Куйбышевском райвоенкомате. Мама – домохозяйка. Жили они на улице Короленко, недалеко от нашего 56-го дома. У них был дом с небольшим приусадебным участком на этой улице приблизительно такой же по размеру, как дом Баходыра. Данияра мы-друзья звали Дон для краткости, он не возражал. Дон был не только крепким физически, но еще и очень целеустремлённым парнем, он редко бездельничал в нашей компании, у него всегда были какие-то дела. То он на тренировке по гимнастике, то в секции плавания, то в авиамодельном кружке, а то просто - был занят дома в огороде. И везде Дон достигал неплохих результатов: имел высокий разряд по гимнастике и плаванию, а в авиамодельном спорте был чемпионом Узбекистана, занимал призовые места во всесоюзных соревнованиях.
Рядом с домом Данияра был гараж, в котором стояла самая классная машина в то время – Победа, отцовская гордость. Дон быстро выучился водить, он вообще был прирожденный технарь, и катал нас иногда к нашему огромному удовольствию. Как-то раз, когда отца не было дома, Дон пригласил меня, Бориса Русакевича и Юру Медведева покататься. Нам с Данияром было по 11 лет, Юрке 10, самому старшему – Борису – 12. Катались мы по нашему городку и не заметили, как пролетело время. Конец рабочего дня, вот-вот должен был вернуться отец, нужно было закругляться. Дон стал заводить машину в гараж и как-то, второпях, не рассчитал, заехал передним колесом в яму для ремонта. Мы стали втроём выталкивать её, но силенок у нас не хватало. Тогда Дон посадил Бориса за руль, объяснил ему как действовать, а сам занял его место, и дело пошло. Машина медленно на задней скорости стала выползать из ямы. Что уж случилось дальше, объяснить было трудно. Машина выкатилась из ямы и вдруг зигзагами понеслась задом по улице. Видимо, Борис, намереваясь остановиться, вместо тормоза продолжал давить на газ. Вырулить у Борьки не получилось, автомобиль въехал в кювет на другой стороне улицы и крепко там застрял. Дон побежал за лопатой, чтобы подсыпать гравия под колесо, и тут появляется отец Данияра: «Ким килды? (кто сделал)», - остальные слова опускаю…Батя схватил брошенную сыном лопату и понёсся за удирающим отпрыском. Мы окаменели и некоторое время находились в ступоре, затем, не сговариваясь, прыснули кто куда. Дон на следующий день в школе не появился, досталось ему крепко.
У Данияра был старший брат Эльёр Ишмухамедов. Сейчас он маститый режиссер (фильмы Нежность, Влюблённые, Наследницы и др.), а тогда он был просто нашим старшим товарищем, года на 3 старше нас. Отец часто назначал им с Доном «наряды», как то: обрезать ветки, убрать мусор во дворе, вскопать огород и тд. Эльёр был прекрасным рассказчиком и выдумщиком. Чтобы не делать самому работу по дому, он договаривался с нами заменить его в этом скучном деле, а в виде ответной платы он рассказывал нам всякие сказки, истории, военные «были», в которых чуть ли не сам был участником.
Мне так запомнилась одна из этих военных историй о гражданской войне с участием наших знаменитых полководцев К.Е. Ворошилова и С.М. Будённого. Всю, конечно, не запомнил, только главное.
К штабу нашей конной армии прорвались белые. Будённый лихо вскочил на своего коня и повел наших конников в контратаку. Ворошилов же замешкался, вскочил на своего коня, но не успел достать шашку. Подскакавший беляк рубанул его своей шашкой по голове. С разрубленной надвое головой Ворошилов обнял шею своего коня и стал сползать на траву, но тут подскакал Будённый, крепко сжал голову друга двумя руками и перевязал его. Рассказ Эльёра сопровождался, стонами раненых, криками ура, пулеметными очередями с тачанок, взмахами воображаемой шашкой, цокотом копыт (каблуков) по асфальту – мы слушали заворожённо, хотя при последующем анализе и находили в рассказе кое-какие небылицы.
Данияр был хорошим другом. Как-то классе, кажется, в девятом он очень выручил меня. Дело было зимой, мы возвращались из школы и почти у самого моего дома нас остановили несколько ребят из нашей школы, с которыми мы (я, Баходыр, Борис) сильно враждовали. Ребята были неплохо вооружены: у одного на руке была намотана какая-то цепь, да и у остальных были кастеты и палки. Данияр, в силу своей занятости, не участвовал в наших разборках и не находился в конфронтации с этими парнями. Он тут же вступил с ними в переговоры и провел их на высоком дипломатическом уровне. Нас, вернее меня, отпустили с миром.
В 2010 году я приезжал в Ташкент, еще была жива моя мамочка. Данияр давно продал отцовский дом и жил в другом конце города, где – не помню. Я, конечно, зашел к Баходыру и узнал, что Данияр Мухитдинович Ишмухамедов скоропостижно скончался. Грустно.
Каждую осень в нашу школу приходили студенты старших курсов института физической культуры на стажировку. Они вели разные уроки в соответствии со своей специализацией: гимнастику, футбол, баскетбол, плавание, волейбол и даже бокс. Мы очень любили эти уроки, которые были совершенно непохожи на уроки нашего преподавателя по физкультуре. На этих уроках всегда было весело. До 10 класса я был вторым с конца на построении, за мной стоял только Толик Петров. Я перепробовал почти все виды спорта. Больше всего мне нравился волейбол. Хотя позанимался и плаванием, и гимнастикой, и баскетболом, несмотря на свой рост. Даже боксом позанимался: провел 9 боёв, но 2 проиграл. Не дотянул до 2 разряда, однако, в уличных драках это мне помогло несколько раз.
Остановился я на легкой атлетике, это где-то 1960 год. Баходыр записался к динамовскому тренеру по ходьбе мастеру спорта Анатолию Михайловичу. И стал заниматься ходьбой. А я решил заняться бегом на средние дистанции у этого же тренера. Позже к нам в секцию записались Юра Медведев и Борис Русакевич. Образовалась такая хорошая компания школьных друзей. С год мы дружно ходили на тренировки, а потом наш тренер уехал на сборы и довольно долго его не было. Команда наша рассыпалась.На том же стадионе я познакомился с ребятами из другой секции, которую вел Юрий Сергеевич Шоломицкий, в последствии – заслуженный тренер Узбекистана. У него я некоторое время бегал на 3 км. Но больших результатов не показывал, около 1 разряда. Он посоветовал мне попробовать прыжки в длину, у меня неплохо получалось, я быстро показал результат выше второго разряда – 6м42см. Совсем немного осталось до 1 разряда и тут меня призвали в армию. Я попрощался с ребятами и тренером, Шоломицкий спросил меня, хочу ли я продолжить тренировки будучи в армии. Я изъявил согласие.
Музыка.
Классе в пятом моему дружку Юре Медведеву то ли купили, то ли ему от брата достался аккордеон, и он начал заниматься музыкой. Мне было страшно завидно, и я стал приставать к маме, чтоб мне тоже купили аккордеон. Аккордеон наша семья не потянула, стоил он очень дорого, где-то 3000 рублей. Мама тогда предложила мне купить баян. Я, конечно, огорчился, уж больно мне нравился аккордеон с красивыми клавишами, как у пианино. Но, как говорят, за неимением гербовой, пишем (в смысле – играем) на простой. Или ещё: по одёжке протягивай ножки. Короче, я согласился, и мне купили баян за 500 рублей. Тоже деньги для нас тогда были немалые. В музыкальную школу по классу баяна я поступить уже не мог, поскольку в школу брали семилеток, а мне в шестом классе, я был старше Юрия на год, уже было двенадцать. Но Юрка тоже опоздал в музыкалку, и его брат Игорь предложил ему заниматься в ОДО - окружном доме офицеров, он сам там занимался одно время. Я тоже решил поискать себе преподавателя там же. Там аттестатов, позволяющих поступать в училище и дальше учиться музыке, не выдавали по окончании, выдавали свидетельство с указанием дисциплин, но нам и не надо! Я был очень горд и рад учиться. Тогда в 1957 году у нас в Ташкенте было два известных баяниста – братья Тропинины. Я записался к Тропинину-младшему. У меня всё стало неплохо и быстро получаться. Но во втором классе произведения стали посложнее, требовалась хорошая техника для исполнения этих пьес. Я принес свой баян учителю, баян оказался плохой и дальнейших перспектив в обучении на этом баяне у меня не было. Я очень расстроился. Денег у нас на хороший баян, а тульский стоил 1500 рублей, не было. Но тут мне немного повезло. Отец, наконец, прошел врачебную комиссию и ему дали инвалидность 2 группы как инвалиду Отечественной Войны. Это было 1370 рублей. Жить нам стало полегче. С баяном помог Тропинин. С его помощью мы купили отличный тульский баян б\у за небольшие деньги, порядка 1000 рублей. Я стал быстро делать успехи, в третьем классе переиграл почти половину вальсов Шопена, пытался играть полонез ля мажор, самый знаменитый. Дело пошло. После четвертого класса Владимир Тропинин устроил меня баянистом на сезон в дом отдыха 84 завода на Иссык-Куль. Сезон я не продержался. Все, что требовалось от баяниста на утренних зарядках и для сопровождения хора любителей пения, я быстро освоил. Но проблема встала ребром, когда меня попросили сопровождать танцы. Почему-то в доме отдыха не было приличного проигрывателя, не говоря уж о магнитофоне с танцевальными кассетами. Видимо, для закупки такого оборудования завод не выделил денег. Народ не хотел танцевать под танго и фокстроты, которые я знал. Подавай им современную музыку. Ни опыта для этого, ни нот, хотя бы, у меня не было. А то подсядет ко мне какой-нибудь пьяненький отдыхающий: Давай, дружок, сыграй страдания. Я ему воронежские – нет, саратовские – нет! Ну вы напойте мне, прошу. Ну слушай, и затягивает противным голосом: Парней так много холостых… мать твою! Очень выручал меня иногда один отдыхающий. Звали его Лев Монсович. Он играл, иногда, на фортепиано для народа модные песенки, а меня учил тапёрству. Короче, по просьбе трудящихся прислали с завода нового баяниста, а я бесславно отправился домой. Заработал я немного, где-то 60 рублей. Домой добрался на заводском автобусе бесплатно.
После пятого последнего класса обучения Тропинин предложил мне поступать в училище, где он преподавал по классу баяна. Я долго колебался в выборе профессии, но всё же выбрал не баян. А Гена Потапов – мой одноклассник у Тропинина – выбрал музыку. Мы с ним попали в одну и ту же роту, только в разные взводы: он – в музвзвод, а я в спортвзвод. Гена обеспечивал музыкальное сопровождение на новогодних и других праздниках, которые устраивались для детей офицеров в нашем спортзале, а я иногда подменял его на баяне для выпить-закусить и просто отдохнуть.
Деревня Тетерино.
В том же 1957 году летом мама взяла отпуск в аптеке, и мы отправились на родину отца повидаться с родственниками. «Мы ехали в поезде долго…» как пелось в песенке из кинофильма Чук и Гек. Тогда еще в качестве локомотивов использовались паровозы. Топились они углем, так что высовываться в фортку, да и просто открывать её нужно было озаботившись направлением ветра. Иначе рисковал оказаться с черной от сажи физиономией. Одна из станций, которых за четверо суток было множество, называлась Арал. Море (тогда это было настоящее море!) плескалось буквально в нескольких десятках шагов от путей. А сколько всяких вкусностей продавалось на станции: огромные копченые рыбины целиком и нарезанные кусками, пироги, вкуснейшие лепешки! Какое-то варварское изобилие! Мы купили небольшой кусок копченой рыбы и долго смаковали, распространяя восхитительный запах по вагону. Впрочем, не мы одни.
Ехали с пересадкой через Москву. Остановились у маминых дальних родственников или знакомых, уже не помню. То была коммуналка в каком-то полуподвале, там я впервые в жизни увидел это изобретение советского периода – коммунальную квартиру. В этом полутёмном полуподвале внушительных размеров с низкими потолками по периметру располагались столики, на которых стояли примусы и керосинки, иногда по нескольку штук. Сновало много людей, они что-то готовили, ругались, что-то ремонтировали, даже читали тут же у столиков газеты. Воздух был ужасный, затхлый, на некоторых примусах стояли ведра и кастрюли с вывариваемым бельем, короче – ужас три раза! Особенно мне не повезло, когда приспичило в туалет, я едва не описался, выстаивая очередь. Как позже писал Владимир Высоцкий в одной из своих песен: - на 38 человек всего одна уборная. На меня это всё произвело неизгладимое впечатление. Зато квартира эта располагалась рядом с Ярославским вокзалом, где нам нужно было садиться на поезд в г. Буй. Родственник был ювелиром, нагревал свои изделия тут же на примусе одного из столиков и подарил мне маленький блестящий кулончик в виде сердечка. Кулончик открывался и туда можно было что-то положить. Мы как-то переночевали в небольшой комнате нашего родственника, мне кажется это был мой двоюродный (биологический) дед по матери. На следующее утро мы с мамой пошли в мавзолей. Очередь была огромная. В те годы побывать в Москве и не побывать в мавзолее, где лежали Ленин и Сталин, было всё равно, как сейчас не сходить в Большой. Особых впечатлений я не получил, зато страшно устал! Да и мама, думаю, тоже. А вечером мы отправились на вокзал.
Остановились мы у старшей сестры отца Катерины в городе Буй. Её я совершенно не помню, хотя прожили мы с мамой там дней двадцать. Муж Катерины был милиционер на станции, страшный матершинник. Он нас с мамой и встретил, и помог с багажом. Детей у них с Катериной было двое: маленький мальчишка и сестра его, постарше. Мама, чтобы не скучать, тут же устроилась провизором в городскую аптеку, а я на следующий день отправился с братом Генашей в деревню пешком, благо было недалеко, километров десять. Генаша – сын другой сестры отца Таисии, специально пришел из деревни за мной, лет ему было 16-17. Дорога всё время шла лесом, пахло хвоей и чем-то ещё вкусным – красота! Тётя Таисия – младшая сестра папы. Ей в то время было лет 40, выглядела хорошо, лицо молодое, только одета была как-то непривычно – старенькая кофта, юбка ниже колен, на ногах резиновые сапоги, повязана белым платочком. Больше всего меня удивили резиновые сапоги, но тётя Тая сказала, что здесь в деревне это самая практичная обувка, видимо, из-за росистости довольно высокой травы. Тётя работала в колхозе, кем – не помню. Встретив нас и поставив на стол кувшин с молоком и краюху хлеба, тут же убежала по делам.
Дом был родительский, старый, мне показалось очень большой, с двускатной крышей и разделен на две половины.
В правой половине стояла корова или не стояла, в общем я её там видел, над коровой – сеновал, а рядом с коровой – поветь, я не сразу узнал, что означает это слово. Оказывается - это пристройка с местом для хранения инструмента и другой всякой утвари. Там же находилось и отхожее место. А левая половина – жилая, две комнаты, в одной из которых большая русская печь. Меня поселили в комнате поменьше. Генаша повел меня обозревать окрестности. Деревня была небольшая – домов двадцать стояли на горке и несколько домов под горкой. Кругом был сосновый лес, чистый сухой с шишками и грибами. Говорили, что раньше тут была хорошая охота на тетеревов, отсюда и название деревни - Тетерино. А под горкой текла неширокая речка, в которой я немедленно решил искупаться. Вода в реке была теплая, не такая как у нас в Ташкенте в речках и каналах, я не вылезал из воды целых полчаса, наверное. Брат тоже забрался в воду, потом мы пошли в лес поесть земляники – ничего не ел вкуснее! Одна беда – собирать трудно, уж больно хорошо она в траве прячется. Я приспособился есть лёжа, передвигался ползком, не вставая даже на четвереньки.
Вечером Генка повел меня на посиделки. Несколько девчонок лет по 17-18 сидели на лавочке и лузгали семечки в ожидании гармониста. Рядом тусовались местные ребята. Генаша несколько церемонно представил меня всей честной компании. Пришел музыкант и начались танцы. Гена не танцевал, а я сидел, смотрел и удивлялся такому незатейливому веселью.
Потом мы с братом пошли домой спать. Ещё повечеряли кашей с молоком втроём, и я попросился в туалет, тут-то меня и послали на поветь, и разъяснили как всё работает. Тетя Тая постелила мне матрас и простыню на лавку, я тут же уснул. Проснулся от какого-то жжения, позвал тетю, оказалось – блохи. Тетка поохала, что не так постелила и насовала мне в матрас полыни. Дальше я спал, не просыпаясь, до утра. Так прошёл первый день мой в родной отцовской деревне, в родном отцовском доме. На следующий день я отправился назад, в город к маме.
Университет и первый хлопок.
На наш 1945 год рождения выпало несколько не очень приятных реформ со стороны государства. В декабре 1958 года Верховный совет принял закон об 11-летнем школьном образовании. То ли скопировали с запада, то ли сами придумали, что нас – учащихся нужно получше и подольше учить перед поступлением в ВУЗы. Последний 11 класс мы доучивались не в нашей родной 142 школе, а в 18 школе, куда собрали учащихся из разных школ района, закончивших 10 класс и желавших продолжать обучение в ВУЗах. Поэтому, школу я закончил на год позже в 1963 году и поступил в ТАШГУ на физический факультет.
В то время учеба в любом ВУЗе начиналась с сельхоз работ. Власти в Узбекистане, да и во всём СССР очень любили использовать студентов на разных, не имеющих отношения к учёбе, работах, как то: уборка территорий и вынос мусора на стройках, сбор хлопка, работа на прополке и сборе картофеля в колхозе, рытьё канав и водоёмов, скашивание камыша в дренажных канавах и т.д. Будучи студентом физфака ТашГУ, работая в КБ «Фотон» лампового завода, в САРВЦ (среднеазиатский региональный вычислительный центр, один из пяти функционировавших в системе Гидромет службы СССР) в 70/80-х годах прошлого столетия, я также имел «удовольствие» всем этим заниматься. Нас привлекали к строительству свинарника под Ташкентом и ко многим другим из вышеуказанных мероприятий. По меткому выражению одного кандидата наук Узбекского Гидромет-института Евгения Софиева мы стали все такие работы называть «свинокос».
Нас - первокурсников послали почти с первых дней сентября собирать хлопок. Поместили в какое-то строение с земляным полом, похожее на бывшую конюшню или коровник. Спали на своих раскладушках. Там я познакомился со своими однокашниками: Борисом Устиновым, Анатолием Ни (корейский принц), Николаем Петровым, Сергеем Поминовым, Александром Ярмаком, Чор Сун’ом, которого мы звали Жоркой, и другими. Хлопок собирать я не умел, да и особенно не переживал по этому поводу. Собирали мы тогда вату, на всех последующих хлопках мы собирали уже не вату, а курак. Курак – это остатки несобранного машиной хлопка в коробочках, сорванных вместе с этими остатками. Курс наш был большой, 140 человек, из которых 40 человек недобравших на проходной бал декан Смирнов Борис Григорьевич взял в резерв, полагая, что треть из общего числа отсеется на первой же сессии. Так и случилось, на первой сессии ушли те самые сорок лишних и на курсе осталось порядка сотни студентов.
Первый курс.
Круг общения расширился, в нём появились девочки. С первого курса помню только Олю Новикову и Таню Баранову, они как-то часто оказывались рядом в нашей компании на хлопке, причем обе они жили в общежитии. Иногда мы собирались там у них в комнате отметить какой-нибудь праздник. У меня с девочками долго не очень клеились отношения, я как-то не чувствовал особой потребности в женском обществе. Какая-то, видимо, особенность моего взросления. А Сергею очень нравилась Таня.
Как-то в мае было еще не жарко, цвела сакура, мы сдавали зачеты ко второй сессии. Один зачет по астрономии мне хорошо запомнился. Зачет сдавали на территории института астрономии, после 15 часов. Каждый должен был поглядеть на Луну, яркие планеты и звезды в телескоп. Мы-студенты не очень серьёзно относились к этому предмету, зачёт был без оценки, чтобы получить его, достаточно было предъявить конспект и ответить на пару вопросов – что такое параллакс, азимут, световой год, скорость света и т.п. Кстати о скорости света. Оля Новикова по какой-то причине не вела конспект и взяла мой, когда отправилась сдавать. Причем пошла почему-то к самому; академику Щеглову, прихватив альбом звездного неба. Академик был автором этого альбома и очень любил, когда студенты проявляли к альбому интерес. Но в этот раз он почему-то не оценил Олину галантность и сразу потребовал у неё предъявить конспект. Погоняв её по конспекту, Щеглов быстро всё понял и стал задавать девушке вопросы. Вопрос: Что вы можете мне сказать про световой год? Ответ: Это расстояние, которое свет проходит за год. В: Ну и какое же это расстояние, приблизительно? Другой оценки, кроме как большое, у Ольги не нашлось. И тогда последовал вопрос: -А какова скорость света, скажите пожалуйста? Ответ: -Триста тысяч километров. Скорость в километрах не измеряется, в секунду, в минуту, в час? – В час… -Девушка, приходите ко мне через недельку и уже со своим конспектом, пожалуйста.
Чтобы как-то успокоить расстроенную Олю, я предложил прогуляться в ботанический сад, благо тут было всего несколько остановок на троллейбусе. Сад был замечательный. Наша 142 школа находилась в трех остановках до конечной четвертого троллейбуса, где неподалеку располагалась территория ботанического сада, и мы-школьники старших классов частенько весной сбегали с уроков для того, чтобы там погулять. От института астрономии было на остановку больше, и вот вчетвером: я, Сергей, Оля и Таня, все мы туда и отправились. Было еще не поздно, где-то 5-6 часов вечера, сад благоухал различными ароматами, изобиловал незнакомыми растениями. Я даже не поленился слазить в красивый пруд за кувшинками для девушек. Прогулка затянулась, мы и не заметили, как подкралась ночь - десять часов. Троллейбусы, как и весь остальной общественный транспорт, в Ташкенте ходили крайне нерегулярно. Мы едва успели, как потом выяснилось, на последний. Я Сергею, еще в институте, пожаловался. Мол мама моя уехала с подругой по Волге в круиз, сам себе готовлю еду. Сестры были кто-где: Лена в пионерском лагере, а Татьяна с отцом поехали в Москву к нашим родственникам. Короче – квартира свободна! Уж и не знаю, как у меня тогда мозги, да и всё остальное, работало, но я попрощался с ребятами на своей остановке и потопал домой! Видимо я решил, что домой, без разрешения старших, никого приглашать не следует…Ну не дурачок ли? А бедный Серёга повез девчонок к себе домой на другой конец города. Вот такая печальная история! Современные студенты меня, конечно, не поймут.
Летом 1964 года мы строили какой-то – керамзитный, кажется, завод. Нам нужно было изготовить из бетона две опоры под огромную вращающуюся трубу в которой производился обжиг и перемешивание породы для производства керамзита. Использовался бетон высокопрочной марки М600 очень быстро застывающий. Работать нужно было ударно, иначе – бетон можно было выбрасывать, а с ним и кое-что еще. Нам дали резиновые сапоги, лопаты и вибраторы для создания однородной массы бетона без пузырей и пробок. Совместный труд помогает по-настоящему узнать человека. Там мы все как следует и перезнакомились: я, Сергей Поминов, Володя Фомин, Володя Кавтанюк, Лёня Миронов, Валя Перецман, Саша Ярмак – это была наша бригада, Эркин Мананов был у нас бригадиром, мы звали его «старый», он и был старше нас лет на десять. Мы все работали в две смены по 4 человека, работали хорошо, я крепко уставал, а Серёга демонстрировал хорошую спортивную форму: в школьные годы он играл в баскетбол за юношескую сборную Узбекистана. За работой Сергей частенько напевал песенку про чайный домик:
ЧАЙНЫЙ ДОМИК
или
краткое содержание оперы
"Мадам Баттерфляй."
Чайный домик, словно бонбоньерка
В палисаднике цветущих роз.
С палубы английской канонерки
Как-то раз туда зашел матрос.
Он зашел в отель по всем законам,
Как и подобает морякам.
Заказал вина и кружку рома,
И повёл глазами по углам.
А в углу красивая японка
Напевала что-то про любовь.
Песней мелодичною и звонкой
Растопила в сердце парня кровь.
В маленьком уютном будуаре
С запахом жасмина и духов,
До утра гостил английский парень,
Пьяный от чужих японских слов.
А наутро чайкой белокрылой
Канонерка выбросила флаг.
Отчего-то плакала японка,
Отчего-то весел был моряк.
Годы очень быстро пролетели.
У японки мальчик подрастал.
И глазенки серые блестели,
Он японку мамой называл.
Где наш папа?- Спрашивал мальчонка,
Теребя в руках английский флаг,
Отвечала грустная японка:
Твой отец английский был моряк.
Знаю я, ты вырастешь, мой мальчик,
Поведешь по морю корабли.
Также, как отец твой англичанин,
В дальний уплывешь конец Земли
Помню, тогда за месяц мы заработали огромную сумму денег – каждый по 130 рублей! Наша стёпка была - 35 рублей, а зарплата молодого инженера – 110 рублей, вот так.
Лето пролетело незаметно. В сентябре нас опять послали на хлопок, в поселок Бука. Жили в этот раз в хороших, относительно, условиях – в поселковой школе. Полы деревянные, воду чистую питьевую привозили ежедневно в бачках. Выдали нам матрасы, спали, как обычно, на своих раскладушках. На работу нас возили на грузовике, недалеко. В том хлопковом сезоне мне запомнилось как нам руководство колхоза сварило плов, очень вкусный, несмотря на то, что в котел при раздаче свалился Толик Бауэр. Правда его тут же вытащили, он даже испугаться не успел. А еще мы там танцевали по вечерам твист, тогда этот танец вошел в моду. За вином ходили к немке. Нужно сказать, что в Буке жило много немцев. Так вот эта немка добавляла в вино настойку табака, чтоб увеличить забористость. Делала это она в открытую и нас предупреждала, предлагая вино без табака. Мы пили и то и другое.
Отучившись год, осенью 1964 года, в ноябре, со второго курса университета я отправился служить в армию, а в январе 1965 года или чуть раньше вышло постановление об отсрочке призыва в вооруженные силы с дневных отделений ВУЗов. Упсс!
Служба во внутренних войсках МВД Узбекистана.
Нас собрали на сборный пункт недалеко от Транспортного института и стали зачитывать списки кому куда. Меня поначалу записали на Балтику в морскую пехоту. Я успел даже познакомиться со старшим сержантом, который прибыл за пополнением. Но тут появился какой-то майор, поговорил с начальником сборного пункта и зачитал свой небольшой список имен, среди которых была и моя фамилия. Майор скомандовал построиться в колонну по двое и повел за собой. Идти пришлось недолго, сборный пункт был совсем рядом с в/ч 7455 МВД СССР, в которой я прослужил три года.
После месячного обучения в учебном пункте меня отправили в самую «блатную» роту полка. В этой роте было три взвода: хозвзвод, музвзвод и спортвзвод. Я оказался в спортвзводе. Как потом выяснилось, Юрий Сергеевич подал заявку на меня в военкомат, как на перспективного спортсмена. Я стал ходить на тренировки на стадион Динамо туда же, где раньше тренировался, к Шоломицкому. Оказалось, стадион Динамо находился под эгидой МВД УзССР. Жизнь моя не сильно отличалась от жизни на гражданке. Ежедневные тренировки с утра, к обеду – в часть, там уже армейские будни, что прикажут, иногда – наряд на кухню или дневальным по роте.
Но потом мне опять не повезло. Моего тренера перевели на работу в школу олимпийского резерва на стадион Пахтакор. Школа находилась уже под эгидой МО СССР, чего-то особенного я как спортсмен тогда не представлял и Шоломицкому не удалось перевести меня в спортроту при министерстве обороны. Я остался служить, где начал, только заявки на тренировки перестали приходить в часть, и меня перевели из спортвзвода в обычную роту.
Внутренние войска МВД, к которым относилась в/ч 7455, занималась охраной особо важных объектов народного хозяйства, исправительно-трудовых колоний (ИТК), обслуживанием различных маршрутов конвоирования осужденных, охраной судов и подследственных, и т.п. В роте служба мёдом уже не казалась. Пришлось и в ж/д-конвоях по республике поездить, и в суды зэков развозить, да и на вышке в ИТК постоять. Весной 1965 года начался очередной весенний призыв и, соответственно, увольнение в запас отслуживших 3 года солдат и сержантов срочной службы. Освобождались должности писарей в ротах, полках и в штабах. Тут-то меня и приглядел один штабной капитан из боевой подготовки полка.
Этот капитан безуспешно пытался поступить в академию МВД в Москве в предыдущем году и теперь занимался заочно на подготовительных курсах, а меня приспособил решать ему учебные задания.
Летом 1965 года я, вместе со своим начальником, оказался на полигоне под Ташкентом, где мой капитан инспектировал работу подготовки нового призыва. Каждые две недели он давал мне увольнительную в город на субботу-воскресение, потому что я был ташкентский, такое для местных бойцов дозволялось. Но тут моему капитану пришёл вызов на вступительные экзамены в академию. Я остался скучать на полигоне до его возвращения. Две недели тянулись, как вечность. Да собственно, и перспектив-то никаких не светило. Обсуждая со своим приятелем «житие» наше, я имел неосторожность поведать ему о своих планах на субботний вечер. Дело в том, что у кого-то из моих однокурсников намечался междусобой в субботу. Новобранцев вывезли в роты, офицеров на полигоне – никого. Дай, думаю, оторвусь на субботу, а утренним поездом в воскресенье вернусь в часть. И обо всём этом делюсь со своим приятелем. На мое несчастье в дальнем углу казармы притаился, притворяясь спящим, сержант, который исполнял в отсутствие офицеров роль главного смотрящего. Услышав мои крамольные речи, этот ревнитель дисциплины подбежал ко мне с угрозой доложить завтра начальству о моем неправедном поведении. Я обозлился и покрыл его непечатным глаголом как тихушника и стукача, ну слово за слово, и от небольшого ума я слегка, даже не кулаком, а пяткой ладошки дал ему леща. Этот хорёк с проклятиями в мой адрес понёсся в посёлок докладывать офицеру. На следующее утро меня взяли под белы руки и прямиком на губу! Но Бог есть, и он милостив! Пока я сидел на губе, вернулся мой капитан, в очередной раз, проваливший экзамены в академию. Походатайствовал перед зам. командира полка по политчасти и меня вернули в роту. Уж не знаю как, но об этом моем «подвиге» прознал подполковник, начальник отдела боевой подготовки гарнизона. Видимо мой капитан по-свойски ему всё и рассказал за рюмкой чая. Так я стал писарем боевой подготовки гарнизона.
Дальше моя служба уже проходила без особых забот и тревог до самого дембеля. Рисовал карты наступления и обороны полков и дивизий, играл в волейбол со штабными офицерами, участвовал в спортивных соревнованиях. Кстати о соревнованиях.
Ежегодно капитан Зайцев – наш физрук - устраивал, согласно плана физ. подготовки солдат гарнизона, несколько спортивных соревнований. Как то: меж гарнизонная военно-спортивная эстафета, гарнизонные военно-спортивные игры между ротами, просто стрелковые соревнования и раз в три года меж гарнизонные военно-спортивные игры. В апреле 1966 года мы готовились к военно-спортивной эстафете, в которой участвовали команды из разных гарнизонов МВД Узбекистана. Эстафета – это было проще всего: намечался маршрут, обозначали старт и финиш и вперед к победе. Так вот. В этот день 26 апреля намечалась генеральная репетиция эстафеты нашего гарнизона. Крытый тентом газ-66 развозит нас по этапам. Подъезжаем к Кашгарке, там у нас был старт. Шофёр разворачивает грузовик и тут нас затрясло, как грушу. Грохот, пыль, звонят сигнализации, красное марево, оборванные провода – Землетрясение! Нужно сказать, в то время на Кашгарке – район Ташкента – все дома были одноэтажные, сделанные из сырца. Почти все они рухнули. Зайцев мгновенно сориентировался: бойцы, за мной! И мы в трусах и спортивных майках побежали спасать тех, кто еще выжил. А выжили многие, я не видел ни одного заваленного, слава Богу. Суматоха была знатная: люди спали, было где-то 5 часов - половина шестого утра. Женщина с младенцем на руках, старушка с разбитым лицом причитает, зовет нас помочь. Вбегаем, дувал - глиняный забор – рухнул, стена дома лежит в садике, под кроватью беременная женщина вся в белом, правда, безо всяких повреждений. Вытаскиваем из-под кровати, и Коля Земов, наш самый крепкий солдат, несет её на руках в уже подъехавшую скорую. Выводим к скорой еще несколько пострадавших. Скорых уже не одна и не две. Мы еще некоторое время помогаем, потом Зайцев командует – отбой, здесь без нас разберутся, в части тоже есть проблемы. Едем в часть мимо гостиницы Ташкент. Толпа народа, все завернутые в белые простыни, как привидения – какие-то артисты приехали на фестиваль искусств.
Этим же летом в июле я очень сильно простудил почки. Жара, сидел под вентилятором и простыл - температура 40,5 моча кровавая, - заработал нефрит. Меня забрали сначала в медсанчасть, затем майор Файнбойм отправил меня в госпиталь на ул. Госпитальная, где я провалялся 45 дней, а потом еще мне дали отпуск на месяц. К сожалению, все мои друзья-приятели студенты, которых не призвали в армию, отправились доучиваться в МГУ по распоряжению правительства. Я остался без друзей один-одинёшенек.
Университет продолжение.
С первых дней учебы на физическом факультете ТАШГУ я почувствовал большую разницу преподавания предметов в сравнении со школой. Еще оставались преподаватели, приехавшие в эвакуацию в годы отечественной войны: академик ядерщик С.В. Стародубцев, профессор электроники Г.Н. Шуппе, профессор астроном Щеглов В.П. – директор института астрономии, профессор физики атмосферы В.И. Джорджио, академик узбекской академии наук Азимов С.А., Носенко Б.М., квантовая механика - Паздзерский В.А., термодинамика - Брынских Н.А., математик Мухин Евгений Борисович, и, конечно, всеми любимый преподаватель общей физики и оптики Илья Силуанович Андреев. Деканом у нас был также всеми любимый Борис Григорьевич Смирнов с кафедры электроники.
Мухин Евгений Борисович.
Первым меня удивил Мухин Евгений Борисович. На лекцию по математическому анализу вошел невысокий полноватый человек в коротких брюках и в сандалиях на босу ногу. Я даже не почувствовал, что это преподаватель. Поздоровался, взошел на широкую подставку у доски и что-то сказал каким-то необычным для мужчины высоким голосом. А потом произнес буквально несколько слов, типа: дано, рассмотрим …, в самом деле! И в конце - что и требовалось доказать! Постепенно я привык к такой манере изложения материала, математика вообще немногословна, но первая лекция меня, мягко говоря, озадачила. Во-первых, я ничего не понял! Не успел записать в тетрадь всё, что было написано на доске, как Мухин начал стирать написанное, да и как же я буду во всём этом разбираться? Уроки математики в школе были мне предельно понятны, а тут…
В качестве оправдания за свою тупость, могу сказать следующее. Недавно прошел слух среди студентов, что на Мухина была жалоба с какого-то старшего курса в связи с его манерой преподавания. На его лекциях даже присутствовала комиссия из преподавателей мехмата. Однако, в результате, лекции были признаны превосходными!
На первой сессии случился у меня небольшой курьёз на экзамене по анализу. Пытаясь подражать манере преподавания Мухина, доказывая теорему о непрерывности числовой прямой, я, ничтоже сумняшеся, заявляю …очевидно числовая ось непрерывна. На что Евгений Борисович заявляет: - А мне не очевидно! В результате, я просидел еще пару часов, прежде чем ДОГАДАЛСЯ, как доказать теорему. Мухин меня пожурил, сказал мол на лекциях нужно быть внимательным, и поставил мне четверку.
Был еще один неожиданный момент, связанный у меня с Евгением Борисовичем. На 3 курсе мы завершали изучение математики курсом лекций «Уравнения математической физики». Это вперемешку дифференциальные с интегральными уравнениями Максвелла, Лапласа, Гамильтона, и др., и пр. Самый сложный, на мой взгляд, курс математики для физиков. Мы, конечно, учили, как говорят студенты, неспособные правильно ответить на вопрос по билету. Готовились к экзамену то у Саши Ярмака в палисаднике, то у Педро, то у Серёги, то дома – везде! Гранит науки был крепок, твердость его совершенно не менялась при перемене мест, и, прямо скажем, -плохо поддавался осмыслению и запоминанию.
Как-то мы собрались позаниматься у Кольки (читай – Педро). Я припозднился слегка и появился, когда эта теплая компания: Бах Умаров, Педро и Серёга сидели, кажется за покером или преферансом - не помню, хорошо поддатые, на столе – почти пустая бутылка «Мартеля». Интересуюсь: - По какому случаю банкет? Выяснилось быстро – приехал Колькин отец из очередной командировки и кое-чего привез…Садись, говорят, тебе чуть-чуть оставили, попробуй. Сажусь, с видом знатока нюхаю, крякаю, - Дааа…, это вам не хухры-мухры, это «Мартель»! Ну ты, говорят, хлебни, хлебни. Прикладываюсь, - Дааа… это вам не Узбекский коньяк три звезды! Эти все хватаются за животы, давай ржать и вытягивают из-под стола Узбекский коньяк три звезды!!! Сволочи! Мартель выпили, а мне даже попробовать не оставили. Мол, кто не успел, тот опоздал и всё!
Сдавать пришли плотной армейской командой, не было только Манаса почему-то. Прямо в небольшой аудитории, при входе нас озадачил ЕБ: - Кто хочет пятёрку? Все насторожились. И вдруг кто-то, кажется Педро с Фоминым выталкивают меня, в расчёте на то, что Мухин сейчас усадит готовиться самых рьяных, а им всем оставшимся скопом поставит по трояку. Такое у нас иногда практиковалось, особенно любил так делать Андреев.
– Давай зачетку. Получаю пять и ошалелый отхожу. – Кто на четверку? По-моему, не вышел никто, ну может Колька, не уверен. Остальные – прошу взять билеты! Упс!!!
Когда они потихоньку запаренные выходили из аудитории, я, колотя себя в грудь, надувая щёки, икая и кудахтая от хохота, изображал из себя что-то среднее между самцом гориллы и раздувшимся от важности индюком,
Нужно сказать, что Мухин в этот раз был сама доброта и долго никого не мучил. Все получили по заслугам. С Манасом же получилось так. Он куда-то торопился уехать и пришёл к Мухину на день раньше. Видимо, Евгений Борисович был накануне не в таком благодушии, как в наш день и сказал ему: - В экзаменационный лист поставлю, а в зачётку, когда доучишь. Манас так и не собрался к нему за оценкой в зачетку до конца учёбы. Получать диплом, сдавать зачётку, а у Манаса нет оценки по урмату. Я говорю: - Да сходи, поплачь, Мухин простит. Но гордый казах пошёл другим путём, приходит ко мне и говорит: - Слушай, Севка, поставь за Мухина в зачетку, а? Я, конечно, поизгалялся над ним, мол подделка документов, подсудное дело, ты меня под монастырь и т.д. Однако, взялся за дело капитально: перевел через копирку и усреднил несколько мухинских подписей, затем, опять же через копирку выдавил подпись в зачетке, подобрал чернила, обвёл и делу – конец! Чего не сделаешь для друга: - Ну, в самом деле, как любил говаривать Евгений Борисович!
Память у Мухина была великолепная, кроме того, он был мастером спорта по шахматам, часто судил соревнования в шахматном клубе на стадионе Пахтакор. Тем не менее закончилась его жизнь трагически. Как мне рассказал Николай Петров, Мухина достала деменция: он стал катастрофически терять память и решил покончить с собой. Грустно.
Илья Силуанович Андреев.
Так же сильно, но уже как преподаватель общей физики меня удивил и очень порадовал Илья Силуанович Андреев. Его лекции я долго хранил как большую ценность, пока в очередном нашем переезде они не затерялись. Дело в том, что на каждой лекции он показывал каким образом математика применяется в физике, как она становится её частью. Это происходило естественно, органично для описываемого физического закона и вызывало моё восхищение предметом и лекцией.
Однако, и тут не обошлось без курьёзов. На семинарах мы обсуждали пройденный лекционный материал и решали задачи из учебника для вузов под редакцией Д.И. Саха - рова. Всё, казалось, было просто и понятно. Но на первой же контрольной работе я получил двойку за решение задач. Ошибки, вроде, были незначительными, и я решил, что в следующей работе всё уже сделаю хорошо. К стыду своему и за вторую контрольную работу я получил неуд. Контрольных работ всего было три. Неуд по всем трем работам – не получишь зачет. Силуаныч сказал, что без зачета к экзамену не допустит. Я насторожился… Осенью на обязательном для студентов Узбекистана сборе хлопка я сблизился с Борисом Устиновым и Анатолием Ни. У них всё было благополучно с контрольными, немного с ними позанимался. Борис был в семинаре у Андреева и посоветовал мне также ходить к Андрееву в семинар. Слушать лекции Андреева я любил и с удовольствием последовал совету. На одном из семинаров Илья Силуанович как-то рассказывал, в частности, о тонких моментах при объяснении закона Бернулли для зависимости давления в потоке жидкости от скорости её движения. Я всё скрупулезно конспектировал... и всё ж таки умудрился получить неуд за последнюю контрольную! - Беда-беда, огорчение - как говаривал домовенок Нафаня в известном мультике. Что делать, как дальше быть? Первая сессия, многих набрали в резерв до первой сессии. Замаячила перспектива отчисления, чай главный предмет заваливаю.
Чтобы не попасть под горячую руку Андреева, сдавать я пошел к его жене, которая помогала ему принимать экзамен по общей физике. Подготовился я основательно: задачек нарешал множество и лекции только что назубок не выучил. Девять задач, которые предлагалось мне решить для зачета, я решил менее, чем за полчаса. И да! Мне-таки попался закон Бернулли для жидкостей!!! Услышав, что мне можно ставить пятерку, Андреев с довольной физиономией - он любил ставить хорошие оценки, развернул мои листы и заглянул в свой кондуит. Там я был помечен красным карандашом как двоечник-рецидивист. Как так, какой билет отвечал? Закон Бернулли?! Ну ка, садись, хочу послушать, мне еще ни один студент пока по этому билету на пятерку не ответил. Выслушав мой ответ, в котором были учтены все нюансы темы, отмеченные им на семинаре, Илья Силуаныч с минуту глядел на меня, ему очень не хотелось давать мне пять баллов. Потом, видимо, чтобы не ставить в неловкое положение жену, заявил: Пусть будет так, но на весенней сессии у тебя этот номер не пройдет! Нужно сказать, что весной у меня был легко сдан зачет, и за экзамен по газовым законам я получил у Андреева заслуженную пятёрку.
Академик Садык Азимович Азимов
Академик Азимов, ядерщик по специализации, был очень хороший практик, но лектор он был не шибко, читал суховато, постоянно сверялся со своим конспектом, однако, все самые главные эксперименты, которыми изобиловало содержание курса «Атомная физика» он знал и описывал прекрасно. Серёга ему сдавал атомную физику и был страшно им доволен. Азимов хорошо воспринимал юмор, и к нам-студентам относился очень по-доброму. По-русски он говорил с небольшим акцентом, а некоторые физические термины озвучивал по-своему, к примеру: постоянную Планка «;» он почему-то называл не АШ, как мы привыкли, а ХА. Как–то Азимов читал для всего потока очередную лекцию: «Уравнение Шрёдингера для атома водорода» в большой аудитории. Уравнение занимало всю доску, было довольно длинным. При очередном переходе на следующую строку в формуле Садык Азимыч что-то засомневался, долго сверялся со своим конспектом и, наконец, решил: - А давайте сократим всё на ХА! – и взмахнул рукой. Аудитория (в основном мужская её часть) грохнула от хохота. Садык Азимыч, непонимающе, обернулся, секунду переваривал и тоже расхохотался, поняв, некоторую пикантность своей фразы. – Ну или на АШ, если хотите!
Паздзерский Владимир Андреевич.
На четвёртом курсе нам читали квантовую механику несколько преподавателей, но особенно запомнился Владимир Андреевич Паздзерский. На экзамене я решал какую-то задачку по квантам. Паздзерский ходил по рядам и делал замечания. – Ну, батенька, это вы правой ногой левое ухо долго чесать будете, а начните-ка вот так… И я тут же решил задачку! Прекрасный лектор, Паздзерский еще обладал хорошим юмором и частенько удивлял нас какими-то своими необычными конструкциями фраз: - Меня удивляет, что это вас удивляет! – Тема эта столь же многогранна, сколь и безгранична! – Я очень рад! - Наконец-то вы поняли, что думать – полезно! – и многие другие, которыми изобиловала его речь. Как-то после лекции о вторичном квантовании поля мы собрались в курилке и продолжили обсуждать лекцию. Тут Сима Телишевский с умным видом обращается к Паздзерскому: - Владимир Андреевич, а что если поле проквантовать еще раз? – Ну что тебе сказать, Сима, … сколько поле квантуй… Мы все заржали.
Возвращение в родные пенаты
В ноябре 1967 года я демобилизовался и восстановился на втором курсе университета. Вот тут я и почувствовал, что значит грызть гранит науки и почему наука – гранит. Я не знаю, как мне удалось преодолеть этот небольшой, но очень мучительный период обучения и не свихнуться. Видимо, мозги мои за три года службы основательно подсохли. Для нас-служилых ребят даже сессию отодвинули на месяц. Особенно большие проблемы возникли с математикой. Я её туда, а она обратно, прямо до тошноты доходило иногда. Ко мне пристыковался тогда тоже армеец Юра, фамилию не помню. Он был не из нашего призыва, младше меня, прослужил всего два года и комиссовался. Мы с ним так усиленно зубрили ряды, что на экзамене у Мухина на его вопросы я просто считывал возникающий у меня перед глазами текст из конспекта или учебника. Получив пятерку, я долго не мог в это поверить. А Юра так и не сдал сессию и куда-то исчез.
Постепенно собралась вся наша «армейская» бригада. Только Володя Фомин сильно отстал. Он служил в ракетных войсках и его долго не хотели отпускать. Условием демобилизации была подготовка замены для себя на установке. Вернулся он только в феврале 1968 года, да и то, его еще вызывали в часть на несколько дней при подготовке к учениям. В нашем «полку» прибыло: появился новенький, бывший моряк Слава Храмов. Слава был большой любитель Высоцкого и бодро исполнял под гитару несколько песен: «Песня про нечисть, Два письма, Песня про джина и др.».
На этом курсе было тоже порядочно народа, много красивых девочек, - запоздалый эффект воздействия пропаганды на неокрепшие девичьи мозги. Говорили, все девочки сплошь – медалистки. Постепенно красивые девочки куда-то пропадали. Оставались симпатичные, а потом остались только умные. Сначала ко мне как-то приклеилась фигуристая девочка, забыл имя, кажется Дина или Диля, не русская. С месяц мы как-то плотно общались, но дальше поцелуйчиков дело не пошло. Потом меня проинформировал Жорик Солодкий, тоже наш армеец, что мол номер дохлый, можешь не напрягаться попусту. Жорка жил в общаге и знал немного эту девчонку. Потом я переключался пару раз с переменным успехом с одной девчонки на другую и окончательно застрял около Риты Микульской.
Словом, началась, наконец, нормальная студенческая жизнь с её заботами, радостями и огорчениями.
Экспедиция на Памир.
После 2 курса летом мы как-то встретились с моим однокашником с первого курса Анатолием Александровичем Ни (1946 – 2003?). Толя в МГУ не поехал и заканчивал физфак в ТАШГУ. Диплом он писал у Александра Александровича Крейтера (1932 – 1986). Саныч заведовал лабораторией в Узбекском институте геологии, что на перекрестке улиц Сталина - сейчас ул. Истиклол (независимость тадж) и Ленина – сейчас ул. Великий Туран. На месте института геологии построили библиотеку им. Алишера Навойи. Всё перестраивают местные власти. Особенно обидно за сквер в центре города, его закладывал еще генерал-губернатор Кауфман и бюст его первым занимал место, где сейчас сидит на коне Амир Тимур.
Так испоганить прекрасный парк, не могли никакие вандалы с варварами. Там росли гигантские чинары. Одна из них, со сломленной вершиной была, по рассказам гидов, в очень почтенном возрасте - якобы 700 лет от роду. В парке всегда было прохладно, в любую жару. Туда мы бегали, будучи студентами 1 курса физфака, полакомиться вкуснейшими пирожками системы «Ухо-Горло-Нос». Очень интересное объяснение властей для этого варварства: памятник Амиру Тимуру должен быть виден со всех радиусов сходящихся к парку улиц!
Так вот, возвращаюсь к тому, с чего начал эту главу. Толя сказал, что днями отправляется в экспедицию на Памир и предложил поехать мне. А что, подумал я, почему бы и не да!? Так я оказался в составе экспедиции на ледник Русского географического общества - РГО. Этот ледник через перевал Кашал-Аяк и одноимённый ледник соединяется с ледником им. Федченко. Ледник большой, 24 километра длиной. Туда мы и отправились после длинных сборов на крытом тентом грузовике ГАЗ-51, на котором нам предстояло преодолеть 1200 км до языка ледника. Поверх необходимых экспедиционных грузов постелили матрасы, на них мы все человек 6-7 и располагались. Крейтер ехал в кабине, Юра Лесник с женой Люсей и Ася Тихановская как-то добирались своим ходом на другой машине. Путешествие заняло, кажется, 3 суток и было очень интересным. Некоторые фотографии сохранились, и я постараюсь их вложить.
До города Хорог маршрут выглядит так: г. Ош (900м) – перевал Талдык (3615м)-Сары-Таш (3150м), перевал Кызыл Арт (4280м), Каракол (3900м), перевал Ак Байтал (4655м), плато и посёлок Мургаб (3600м), Аличур (3700м), перевал Харгуш (4320м) – Варанг (2700м) Ишкашим (2500м)- Хорог (2200м).
От Ташкента без особых проблем мы добрались до киргизского города Ош. Дальше до города Хорог дорога пошла по горам: 700 км. серпантина, несколько высокогорных перевалов, горные долины, ущелья и плато. Набор почти 4000 метров высоты не прошёл без происшествий. На каком-то узком участке дороги на серпантине нам встретился такой же грузовик, как у нас. С нашей стороны была скала, а встречная машина должна была проехать со стороны обрыва. Водитель этой машины категорически отказался объезжать нас со стороны пропасти, как его ни стыдил наш шофёр Николай. Пришлось ему высадить нас всех и объезжать со стороны пропасти этот автомобиль.
Сразу за перевалом Ак Байтал (4655м) располагается плато Мургаб на высоте 3600 метров над уровнем моря и тянется на 130 километров по Памирскому тракту. Недалеко от перевала находится посёлок Мургаб – самый высокогорный райцентр в Советском Союзе. Перевал проехали без особых последствий. Мне кажется, никто не жаловался на плохое самочувствие или головную боль. Мы не стали останавливаться в посёлке и поехали дальше к озеру. Озеро Каракуль самая интересная достопримечательность этого плато. Берега озера гладко сопрягаются с водой, оно довольно глубокое. Как ни удивительно, вода горько солёная, но говорят, что рыба в нём есть. Мы остановились на ночёвку недалеко от озера. Разбили палатки, перекусили и тут же отрубились, ибо устали очень.
Утром мы с Толяном проснулись от какой-то возни перед нашей палаткой. Я расстегнул молнию и даже отшатнулся: большая рогатая башка с козлиной бородой торкалась к нам в палатку, да еще и хрюкала. Ну, в самом деле – чёрт! Не захочешь, - поверишь. Это был любопытствующий як. Толик гаркнул на него, и он прыснул с топотом куда-то.
От Хорога до лба ледника РГО было уже недалеко и вела какая-никакая, грунтовая дорога. Так что к вечеру мы уже разбили лагерь недалеко от лба ледника. На следующее утро Сан-Саныч с Лесником пошли выбирать место для нашего лагеря на морене.
Выбрали ближе к середине ледника, на морене. Выложили камнями места под спальные палатки и под кают-компанию, расставили палатки. Пока с нами был Николай с машиной, Крейтер съездил в село и нанял носильщика с ишачком, познакомился с председателем колхоза. Началась заброска всего привезенного груза на морену. Заброской груза занимались, в основном, мы четверо: я, Анатолий, Змиль и Шурик. Естественно, дело это было нелегкое и скучное, хотелось с ним покончить побыстрее, поэтому мы старались ишачка использовать по максимуму. Однако, наш носильщик был на страже, его фраза: - Эшак умрайт! – звучала каждый раз, когда, по его мнению, мы превышали нагрузку на ишачка сверх меры. К вечеру мы всё же управились, и легли спать в свои палатки «усталые, но довольные», в том смысле, что закончили, наконец!
Группа других членов нашей экспедиции в то же время занималась налаживанием измерения скорости стока воды из-под лба ледника. Для этого нужно было прокинуть и закрепить канат на противоположном берегу бурного потока. Как перейти поток? Вот в чём вопрос. Обвязавшись веревкой и раздевшись до трусов, в болотных сапогах отважные ученые по одному и парами, даже по трое пытались перейти поток – безуспешно! Напор воды сбивал мгновенно с ног. Не смотря на жаркий день, вода была ледяной и купание им быстро наскучило. Тут же околачивалась компания местных зевак – все рослые парни, человек пять. За некоторую сумму они согласились помочь решить проблему. Мне было интересно, как они это сделают. Обвязавшись верёвкой и крепко взявшись за плечи, эти парни образовали круг и стали круговыми движениями перемещаться через поток. Вода даже как бы помогала им, подкручивая в нужную сторону. Расстояние в 20 метров они преодолели за минуту! О, как!
Вся наша группа: я, Анатолий, Эмиль и Шурик под руководством кандидата физматнаук Аси Тихановской занималась актинометрией и мтеонаблюдениями – каждые 4 часа мы по очереди снимали показания приборов на вновь организованной метеоплощадке. Остальные члены экспедиции, кроме жены Юры Лесника - Люси, каждый имели собственные программы, в основном связанные с исследованиями движения ледника и свойств льда. У Люси же была одна единственная функция – жена Лесника, занималась она, в основном, вязанием.
Рисунок 12 На морене ледника
РГО 1968 г. Крейтер А.А., Коля, Анатолий Ни,
Юра Лесник, сын сотрудницы лаборатории
Шурик и я.
Александр Александрович Крейтер – начальник экспедиции – личность был неординарная, царство ему небесное. Выглядел он весьма импозантно: среднего роста, с внушительным, но очень аккуратным брюшком, с окладистой круглой бородой, с этакой постоянной хитринкой в глазах. Он всегда пересыпал свою речь необычными словечками, Саныч был душой компании, как говорится. Играл на семиструнке, хорошо пел песни Визбора, юмор из него просто брызгал ежедневно и ежечасно. Отличный повар, мы всегда с нетерпением ждали его дежурства по лагерю и кухне. Он мог приготовить вкусную еду из чего угодно, хоть из топора! А плов он готовил просто чудесный. Все его любили и всё ему прощали: иногда излишнюю резкость, что случалось редко, когда Саныч долго не имел возможности подкрепиться (в смысле – принять немного на грудь), иногда какую-то шутку, которая, как правило, нравилась всем, кроме того, над кем он шутил, ну и так далее.
Председатель колхоза, с которым Крейтер заключил договор на поставку продуктов для нашей экспедиции, этакий рослый, широкоплечий горец, просто влюбился в него. Когда он иногда посещал наш бивуак, то сразу же старался быть поближе к Крейтеру, вести с ним разговоры, старался во всём на него походить. Даже осанка у него менялась: выпячивался плоский живот, на животе укладывались, как любил Саныч, сцепленные руки и происходило постоянное вращение большими пальцами. Фраза: - Ми с Александром Александро;вичем – нет-нет, да и завершала небольшой кусочек любой с ним беседы. Нужно сказать, что по-русски он говорил прилично, а фарси для Крейтера давался с трудом.
Как-то раз вечером ближе к ночи, темнота в горах наступает резко, как только зашло солнце, мы с Санычем сидели в большой палатке вдвоем. Норма дневная была уже употреблена, было скучновато. Половина ученых отправилась к ледопаду вверх по морене и обещали вернуться на следующий день. Остальные – кто уже спал, кто просто валялся. Люся вязала, в палатке лесников горел ночничок. – А что Себастьян, не подпустить ли нам хырца Люське? Хырц по-таджикски – медведь. На экспедицию выдавалось несколько тулупов, на всякий случай, вдруг - холода. - А как это? – спрашиваю. – Вот, увидишь. Саныч выворачивает тулуп наизнанку, одевает, высокие концы воротника застегивает на крючок и прячет в них голову. – Ну как? – Да вроде похож, говорю. Крейтер подходит к палатке лесников, просовывает туда голову и громко рычит. Что произошло дальше словами описать трудно. Тонкий пронзительный Люсин визг, думаю, был слышен далеко по леднику, возможно и до ледопада донеслось. Народ всполошился. Крейтер и сам не ожидал такого эффекта, быстренько переоделся и с преувеличенной серьёзностью стал зачитывать мне цитаты из 15 - летнего капитана Жюль Верна. Собственно, моё прозвище Себастьян он оттуда и взял.
Как-то под вечер ужинаем в большой палатке, вдруг откидывается полог, просовывается красная облезлая физиономия: - Здрасьте – и так шесть раз. – Чай не позволите у вас вскипятить? – Да, пожалуйста. Выхожу из палатки, рядом с нами на морене устраивается группа краснокожих туристов из Рязани. Говорят, что идут через перевал Кашал–Аяк на ледник Федченко, маршрут 5 категории. Один сидит ко мне спиной, отвечает на вопросы, остальные - ко мне лицом. – Кому? – Васе, - Кому? Коле – идет дележка палки колбасы. Всё быстро съедается, тот же голос: - Кто сегодня спит в головах? – Юра, - В ногах? Толя, - и вся команда шустро укладывается в памирку (палатка на двоих). Утром в шесть часов встаю на измерения – последняя гора-рюкзак скрывалась из виду.
Один из ученых экспедиции – Коля, кандидат географических наук, - занимался измерением скорости течения ледника, ему потребовалась помощь занести на один из бортов ледника треногу, теодолит, какие-то инструменты, палатку, продукты и прочее. Он собирался прожить некоторое время, необходимое для измерений, на борту ледника. Я потом узнал у него: за день расстояние, проходимое ледником, составляет где-то 50 - 60 см. Так вот, «трое вызвались идти, а с ними –капитан» Коля. Трое – это я, Анатолий и Эми;ль. Как сказал Николай, нужно было набрать высоту приблизительно 800 метров. Вышли мы очень рано - в 6 часов и бодренько почесали вверх. Поначалу всё шло хорошо, но к 12 часам дня солнце уже шпарило вовсю, вспотели и устали мы очень сильно. Вода была выпита вся, хотя Коля нам не советовал увлекаться и раздавал всем курт. Сам он взял с собой пол-литровую фляжку и постоянно жевал курт (шарики солёного творога). Эмиль сел и сказал, что дальше идти не может. Коля распределил его груз между нами с Толиком, сам он нес треногу, теодолит и палатку, и мы пошли вверх втроём, благо осталось совсем немного. Наконец, часа в 2 дня мы были на конечной точке маршрута и повалились отдыхать. Через полчаса Коля сказал, чтоб мы разгрузились и шли назад, а сам пошел вниз к Эмилю, подбодрить его. Мы с Анатолием думали, что не сможем дойти до лагеря от усталости, однако, подхватив Эмиля, через пару часов все втроём уже были внизу и благополучно добрались домой. Коля остался наверху обустраиваться и работать.
К концу второго месяца пребывания на леднике выпито было всё: коньяк, водка, спирт – всё, что можно и нужно было принимать для сохранения баланса в коллективе. Тихановская помогала Санычу с математическим оформлением его докторской диссертации, и он, как правило, очень внимательно относился к её советам. А тут нет-нет и стал слышен раздраженный голос из палатки Крейтера: - Да что ты мне всё это дэ это по дэ то!?! Ты человеческим языком можешь мне объяснить? Лесник, он очень беспокоился о здоровье и настроении Крейтера, сказал, что надо идти в посёлок за горючим, иначе нам удачи не видать. Крейтер озвереет. Мы все молодёжь, кроме Шурика, были крепко заняты по работе, а он и не возражал, и согласился. Посёлок находился в 7 километрах от лба ледника, а до лба еще нужно было топать километров 5 по морене. Так что дорога Шурику предстояла трудная. Но парень он был спортивный, крепкий, общество решило – справится. В 6 часов утра Шурик хорошо покушал, нацепил рюкзак, взял литр воды и отправился в дорогу. Инструкции у него были такие: - Конечно, бери водку, если будет, а нет – тогда портвейн на все деньги, у него коэффициент Фурдуева (грамм*градус/цена) выше, чем у водки, но вес тц-тц будет больше. Шурик бодро отсалютовал и двинулся в поход за огненной водой.
По нашим расчётам он должен был вернуться часам к 6 вечера, но уже темнеет, а Германа (в смысле Шурика) всё нет! Крейтер скомандовал: - Вперед, на поиски! Мы с фонарём рванули по морене, по дороге, вдоль ревущей внизу речки. Орём в пять глоток: -Ау-у-у! Шура-а-а! Это, конечно без пользы – река шумела так, что орать надо было в десять раз громче. Отошли от лба уже километра на два, и тут Лесник, он шёл первым, закричал: - Сюда-а-а, нашёл! На обочине мирно посапывал Шурик, пьяный в стельку! От него разило портвейном, и он был мокрый от портвейна. Разбудить его было очень трудно, еле добудились.
История по рассказу Шурика была такая. Водки, конечно не застал – дефицит! Набрал таджикского пойла и пошёл назад. Жара, воду почти всю выпил еще по пути к магазину, вниз не спуститься – круто и высоко, что делать, –парня замучила жажда. Он возьми, да и отхлебни из горла;, потом ещё, и ещё… Пацан, конечно, опьянел, упал. Как уж - неизвестно, но целой осталась из 20 бутылок едва ли половина. Так вот за водкой шестнадцатилетних пацанов посылать – хрен вам, не выпивка!
Словом, проблема осталась: нам еще предстояло прожить на леднике целый месяц, а ни водки, ни денег – труба! Несчастных 10 бутылок Санычу хватило ровно на 10 дней и то с большими ограничениями. Лесник в панике. Через день–другой Юра подходит ко мне: - Пойдем посоветуемся. Полезли на склад, Юра показывает мне ящик, полный бутылок, на этикетках – череп и кости – денатурат. - Коля взял оптику протирать, гарантия – не помрём, это тот же этанол, только из табуретки. – Сделаем ликер, проверено. – Как это? –Ингредиенты и пропорция такие: пачка кофе, столько же сахару – песку, на бутылку воды и бутылку денатурата. Варим кофе, засыпаем сахар, всё тщательно растворяем, перемешивая, и отцеживаем через марлю. Охлаждаем раствор и добавляем денатурат. Вуаля!
К изготовлению и дегустации мы тут же и приступили. Юрка выпил первый – пошло хорошо. Я за ним – гадость, но что делать. Некоторое время мы ходили с загадочными физиономиями, потом к нам присоединился Анатолий. Больше в этот день мы никого не приглашали. Ася сказала: - чем это от вас несёт? Мы сделали морды лопатой и покинули кухонную палатку. Что делать? Запах даже мы сами почувствовали. Юра задумался. На следующий день Лесник сказал: - Эврика! Я знаю! Нужны газеты, там цинк, он нейтрализует сивушные масла и запах. Газеты нашлись. Весь изготовленный бульон мы влили в банку, полную рваных газет. На следующий день напиток был готов! - Надо название, сказал Толян. – Ликер «Лесник» – предложил я. Юра пококетничал недолго и согласился. - Ну что? – Зовём на дегустацию Саныча? Надо сказать, что Саныч третий день не появлялся на публике, страдал молча. Парламентёром выбрали меня. Саныч лежал в палатке, был мрачен, и вроде как перечитывал кусок из своей диссертации. Я начал речь перед ним о вреде алкоголя, Саныч помрачнел еще больше. Тогда я сказал что-то вроде этой замечательной фразы из Жванецкого мол в малых дозах алкоголь безвреден в любых количествах. – Саныч сказал: - И что? Где оно? Подскочивший Юра протянул ему на подносике рюмку с напитком. Саныч принюхался: - Отравить хотите? Мы: - Пили, все живы. Для подтверждения безопасности напитка мы чокнулись с рюмкой Крейтера и выпили залпом. Дело пошло! Саныч сказал что-то вроде: - «Какая гадость эта ваша заливная рыба!» И попросил ещё.
Так была спасена экспедиция на ледник РГО в 1968 году!
Стройотряд.
На 3 курсе, к лету уже, наш комсомол опять стал агитировать студентов Университета для работы в стройотрядах. В прошлом году тоже проходила такая компания, но не так активно. У нас на физфаке этим занимался Володя Фомин. Он уже был в прошлом году в стройотряде, и потому комсомольское бюро Университета сразу назначило его комиссаром стройотряда от физфака на этот год. Ехали поездом до Кемерово с пересадкой в Барнауле. Я тут впервые увидел Обь – мощь необыкновенная! Огромная масса воды с хорошей скоростью несется дальше, к океану, восторг! Ширина реки, мне показалось, метров двести пятьдесят – триста. Я вот сейчас, пока пишу, полез в интернет, Обь, оказывается, самая широкая и полноводная река России!
Нас разместили в посёлке под Кемерово в каком-то недостроенном двухэтажном здании из бетона на втором этаже. Здание было без окон, без дверей. Вернее, проёмы-то для оных наличествовали, не было самих окон и дверей. Здесь уже жили ребята из Кемерово на первом этаже, тоже студенты. В первую же ночь нам пришлось поучаствовать в улаживании конфликта между ними и местными. Те откровенно лезли к студенткам познакомиться поближе, девчонки пищали и визжали. Не уснешь! Пришлось нам вмешаться, благо ребят у нас было гораздо больше, чем у местных. Местные отступили, но обещали вернуться.
На следующее утро, почти стихийно, возникло собрание нашего отряда с обсуждением вчерашних событий. Повестка дня: как жить дальше. Галдёж и бестолковый шумный разговор закончился тем, что решили создать народную дружину, а председателем почему-то стали меня усиленно выбирать. Наши как бы начальники университетские куда-то рассосались. У Фомина должность уже есть – комиссар. Все ребята в отряде были моложе нас с Вовкой, ну вот, как-то так и вышло.
Я поехал в город в горком комсомола, пока разбирался с кабинетами, попал, как оказалось потом, к какому-то начальнику отдела горкома партии. Дело в том, что оба горкома располагались в одном здании. Начальник меня выслушал и сказал, что выделит нам, пока всё не устаканится, ежедневный милицейский пост. С чем я и вернулся восвояси. Нам поручили огородить будущую стройплощадку. Территория – побольше футбольного поля. Показали где, как и что, дали материалы и инструмент, причем лопаты и черенки были не в собранном виде почему-то, и мы принялись за работу. Кто копал ямы под столбы, кто нашивал доски на поперечины. Работа несложная, справлялись даже некоторые девочки, дело пошло! Быт нужно было налаживать самим, от приготовления еды, до устройства туалетов и умывальников. Были назначены дежурные и нарисован график различных дежурств: по кухне, в дружине, по уборке помещений и т.п. Продукты нам доставляло предприятие, для которого мы собирались трудиться.
Вечером было хорошо. Девчонки пели песни, ребята с восточного факультета играли на гитаре. Особенно хорошо под гитару пела Рита Фриденберг с востфака. Однако, долго радоваться отдыху и покою не пришлось. Ближе к 10 вечера, как и вчера, но уже прямо нам нанесли визит местные искатели приключений. Милиционер, который нас как бы охранял, в восемь часов помахал нам ручкой и укатил на своём «Урале». Спасение утопающих, как известно, в руках самих утопающих. А визитеры были настроены весьма решительно: у кого-то в руках была дубинка, кто-то даже нунчаками демонстративно баловался. Я дал команду ребятам вооружиться черенками от лопат, а сам пошел на переговоры в надежде уладить дело миром. Прихватил с собой бутылку местной водки и пошел мириться. Впереди на полшага остальных стоял такой крепенький парень лет двадцати чуть ниже меня ростом, чисто парень с рабочей окраины. Я говорю мол, помахаться успеем всегда. Давайте сначала попробуем договориться. - А чё с тобой говорить? Вы нас к себе не пускаете всё равно. Стоя, говорю, переговоры не ведутся, давай присядем. - Ну давай. Я вытаскиваю бутылку и пару складных стаканчиков. – Как тебя зовут? – Артём, - А меня –Всеволод. Давай за знакомство. Через полчаса. Он в третий раз: - Ты «Сын Рыбака» Вилиса Лациса читал? Я в третий раз: – Это про рыбака? Да, читал. Не читал на самом деле. Договорились так. Они нам помогут обустроить наш быт, а мы не препятствуем свободному и добрососедскому общению с нашими девочками.
Как-то нас ещё привлекли к очистке берегов небольшой речки, заросшей камышом и кустарником. Ну, что-то вроде ташкентского «свинокоса». Комары, изголодавшиеся по свежатинке, с жуткими звонами пикировали на нас-студентов и кусали как-то остервенело и яростно. Фомин ходил по пояс голый, нахлестывая себя веткой от кустарника, и приговаривая: - Ну, кто ещё хочет комиссарского тела!?
После небольшого перекуса один из наших парней прилег отдохнуть и уснул. Через пару часов мы собрались восвояси, стали его искать и нашли на берегу, он продолжал спать. Когда же его удалось растолкать, вид его был ужасен! Та половина лица, что была открыта и доступна комарам опухла и стала похожа на половинку абсолютно гладкого мяча. Вот такие они сибирские комары!
Была еще одна причина моего участия в стройотряде. На 2 курсе у нас сменился декан. Вместо всеми любимого Смирнова Бориса Григорьевича, мы звали его БГ, конкурс как-то неожиданно выиграл некто Маллин, имя не помню. Кое-кто (кажется Тарнавский) и я тоже звали его Мерлин (кто не помнит – злой волшебник из Аваллона) кандидат физматнаук из Ташкентского пединститута. Начались реформы Маллина. Заседания ученого совета стали проходить на узбекском языке, хотя большинство ученых физфака узбекским не владели. На одном из заседаний профессор Джорджио В.И. долго пыхтел, потом встал и сказал: - Уважаемый имярек, я владею пятью различными языками, к сожалению, среди них нет узбекского языка. Прошу Вас говорить на одном из известных мне языков, когда вы обращаетесь ко мне. После этого заседания ученого совета факультета опять стали идти на русском. Так вот, он же Маллин-Мерлин неожиданно для всех открывает кафедру педагогики на физфаке в 1968 году, зав кафедрой – он же, мы как раз заканчивали 2 курс. В следующем 1969 году во втором семестре началось распределение по кафедрам. Тот же М. объявил набор на кафедру педагогики студентов 3 курса. Никто, ессесно, туда не записался. Я, Сашка Ярмак и Сергей Поминов записались на кафедру радиофизики. Каково же было наше удивление, когда мы с Серёгой оказались на этой новой кафедре педагогики! Как уж шёл этот принудительный отбор – не ведаю. Я пошёл к замдекана, Саидназарову, - Не хочу, говорю, я записался на радио. Он – ничего не знаю, распоряжение Маллина, - А по какому критерию туда отбирали? Спрашиваю. – Не знаю, отбирал учёный совет факультета. – Ну вы же член? – Да. – Так как же? – Не знаю, обращайтесь к декану. - А где декан? – В командировке. – Когда будет? – Не знаю. Я не стал посещать лекции по педагогике. Мне сказали – лишим стипендии. Короче – произвол! Вот я и решил, поеду летом в стройотряд, а оттуда махну в Новосибирск, на физфак переводиться. Там уже моя сестра Таня на мехмате учится, всё как-то повеселее будет. Как раз на проезд себе заработаю.
Конца срока в отряде я не стал дожидаться, получил свои деньги и рванул в Новосибирск. К декану физфака НГУ я пробился, показал зачетку, он сказал – Хоп, майли (ладно по-узбекски). Досдашь там что-то, не помню, один или два предмета и ок. Написал распоряжение о приёме с досдачей предметов, и я поехал домой, собираться.
Пришел в деканат забирать документы, а мне говорят: - Кафедра педагогики закрыта. Упс! Вот это кульбит! Ну что ж, закрыта так и ладушки. Так я и остался доучиваться в ТАШГУ.
Снова хлопок.
Как мы собирали хлопок на 3 курсе помню плохо, зато хлопок на 4 курсе мне запомнился хорошо. Это был 1969 год. Правительство Узбекистана решило собрать небывалый урожай хлопка – 4 000 000 тонн. На деле же и 3 млн тонн не собирали, вернее собирали на бумаге. Мы просидели в бараках до 18 декабря. Хорошо помню эту дату, так как 17 декабря у Веры Денисовой был день рождения, и мы как могли отметили эту дату.
Этот хлопок, вернее, подготовка к нему прошла на высшем уровне: в магазинах стояли пирамиды консервированной тушенки и сгущенки, водки хорошей польской «Виборова» было – залейся, можно было даже неплохой сыр купить. Мы для нашей компании взяли всего по ящику: водки, тушенки, сгущенки. Это был, наверное, самый благополучный год в Ташкенте времён СССР. Уже в следующем 1970 году начали пустеть полки. Лиля, жена моя, говорила, что в 1973 году на празднование рождения нашего первого сына Дениса мы еще покупали сыр, но дальше становилось всё хуже и хуже. На полках магазинов отразилась, наконец, идиотская волюнтаристская политика Никиты Хрущева в экономике страны 1960 годов, а также нежелание руководства страны в последствии что-то менять. Страна и экономика медленно скатывалась в то, что потом было названо стагнацией.
Нас привезли в Голодную Степь, так она называлась, под Гулистан – небольшой городок в степи с населением около 30 тыс. человек. Правда, степь эта уже не выглядела голодной. Сюда провели каналы, высадили хлопок и разбили бахчи. Да, бахчи особенно поразили наше воображение. Большие площади, засаженные арбузами, дынями, тыквами и другими растениями. Убрать всё это великолепие вовремя колхозам не удавалось, многое оставалось на полях. Мы питались арбузами, их было много рядом с нашей дислокацией, до самого отъезда в декабре. Помнится, как-то прогуливаясь по бахче, мы нашли огромный арбуз, порядка 100 кг весом. Усевшись на него вчетвером, мы даже не теснились! Съездив домой за «горючим», Сергей приехал назад с отцом и братом Юрой на газике. Они загрузили газик до отказа арбузами и увезли в Ташкент.
На этом хлопке было много всего интересного. Мы как-то особенно сдружились, сработались, спелись, а некоторые потом и поженились. Как всегда, запомнились всякие необычные и весёлые события.
Однажды мы – я, Манас, кажется Толик Горевой и Славка Храмов, собрав под попу достаточно хлопка, сидели маленькой такой мужской компанией, травили анекдоты, смеялись, курили и тут Манас встал и пошел за деревья пописать. На хлопковых картах высаживались деревья для защиты от ветров и накапливания снега зимой. Вот такими деревьями и была отгорожена карта, на краю которой мы сидели. Благополучно завершив свои дела, Манас поведал нам о том, что за этими деревьями небольшая полоска до следующей посадки деревьев засеяна цветущей коноплей. Ну и что, спросили мы его? - Можно забить по косячку, - сказал Манас. - Как это? – Пойдемте, покажу. Мы прошли за деревья и правда, увидели высокую, в рост человека коноплю, усеянную желтыми цветами. Манас снял рубашку и стал ходить по конопле, отряхивая на себя цветы. Весь желтый он подошёл к нам – Снимайте! Мы как могли очистили его от цветочной пыльцы и собрали небольшой такой комочек. Манас размял парочку сигарет и высыпал табак на листок бумаги из блокнота. Перемешав табак с пыльцой, он предложил нам из этой кучки набить свои сигареты, что мы и сделали. Потом мы просто закурили полученные как их называют косячки. Мы-новички, конечно, основательно прибалдели. «Всё стало вокруг голубым и зелёным…», как поётся в известной песне, стало страшно весело. Дозу Манас угадал, эксцессов не случилось, и мы до конца работы так под кайфом вчетвером и просидели.
А вот еще был случай, когда пошел уже второй месяц нашего пребывания на этом длинном хлопке.
У нас после стройотряда появились знакомые студенты и студентки с других факультетов. И у меня, конечно, тоже появилась знакомая девочка Таня на романо-германском факультете. Факультет этот располагался сравнительно недалеко от нашего, так где-то в пяти километрах приблизительно. Нужно сказать, для исключения заболачивания почвы, обрабатываемые карты хлопковых полей обычно разделялись достаточно глубокими, метров 4-5 глубиной и широкими канавами, называемыми дренажными, куда стекала по подземным стокам вода с хлопковых полей. По короткой дороге идти на РГ-факультет нужно было, пересекая две таких дренажных канавы. Как-то раз мы со Славой Жабицким, у него на РГ тоже была знакомая девочка, отправились к ним в гости. Взяли с собой на двоих одну бутылку «Виборовой» и бутылочку какого-то портвейна для девчонок. Туда мы добрались без проблем, где-то за час. Девочки, их было человек 6, встретили нас очень радушно, мы там перезнакомились со всеми девчонками, населяющими комнату, где жили наши, и сели прямо на пол (он был деревянный к слову) за дастархан (скатерть по-узбекски), расстеленный тоже прямо на полу, ибо мебели в этой комнате не было никакой. Из закусок - три корочки хлеба и кусочек вареной колбасы. Всё бы ничего, да у девочек тоже с собой была пара бутылок, причем не вина, а водки.
Не помню, как мы оттуда выбрались. Хорошо Слава не шибко увлекался, обычно, и в этот раз тоже. Он-то меня и транспортировал через все эти канавы на обратном пути. Придя в барак, я тут же отрубился, не раздеваясь. Ноги остались на полу, тело – на нарах. Утром я встал, потрясённый вчерашними возлияниями, и потащился к умывальнику приводить себя в порядок. Мне все наши, в основном девочки, радостно улыбались. Я как мог старался улыбаться в ответ. Тут ко мне подходит Лёня Миронов: - Что это у тебя? – и прихватил меня за причинное место. Смотрю, у меня на джинсах в районе ширинки нашита марля с вышивкой – такое весёлое, улыбающееся солнышко! Умели наши девочки почеркнуть недостатки в одежде, однако! Пока Слава меня тащил через эти буераки, у меня лопнули брюки до самой задницы. Позор!!!
А вот еще был такой случай на этом бесконечном хлопке. К декабрю мы уже просто не знали, чем заняться. Само собой - покер, преферанс, ристалища: мальчики – кони, девочки – наездницы, перепели все песни, отыграли разные ролевые игры, мне очень нравилась игра под странным названием Крокодил.
В Крокодил играют так. Делятся на 2 команды, в одной определяется тема, сообщается для контроля одному из игроков другой команды, и ведущий, который должен с помощью мимики и жестов помочь другой команде определить, кого или что он изображает, ответы на вопросы только ДА или НЕТ, сейчас правила есть в Интернете, а тогда не было Интернета, играли как могли.
Остановились мы на игре под дурацким названием Американка. Играют так. Делятся на 2 команды, обычно – команда мальчиков и команда девочек. Выбирается судья из нейтральных, не входящих в команды, и по очереди каждая из команд должна придумать задание для другой команды или её члена, например, показать какого-то зверя или спеть детскую песенку, подшутить, над членом противоположной команды: приказать молчать целый день и всячески стараться, чтобы испытуемый нарушил молчание, короче, что-то над чем можно было бы хорошо посмеяться.
Рисунок 15 Девочки на куче кура;ка. На заднем плане домик хирманщика.
Мы с Лёнькой в тот день были дежурными по кухне. Нужно было накрыть на стол, достать из запасов что-нибудь вкусное, разлить напитки, нарезать арбуз на кусочки - вот, пожалуй, и всё. Играла команда девочек. Шутили надо мной. Когда все расселись, я как дежурный должен был нарезать каждому присутствующему по кусочку хлеба, чем я и собрался заняться. Взял буханку, она показалась мне необычно лёгкой, и хотел, по обыкновению, отхватить первый кусок потолще, но тут Аркаша Вайнер (не играл) углядел на торце буханки что-то блестит. – Севка, срежь с торца слой, пожалуйста, мокрый что ли? Я подрезаю корочку и фррр! Из буханки вылетел ошалелый воробей и начал между нами метаться! Это был фурор!
А готовился этот фокус так. У нас недалеко от барака был хирман - Рисунок 12. Хирман – место, куда сносят собранный хлопок. А на хирмане – небольшой глинобитный домик с плоской крышей, где прятался хирманщик от солнца, пока мы под этим солнцем работали. Ночью под потолок этого домика набивалась масса воробышков ночку скоротать. Девочки поймали несколько воробьёв прямо в сумку-авоську, затем выдолбили буханку хлеба, засунули туда воробья и вуаля! Вот такие на физфаке учились изобретательные девчонки!
Ну и последнее событие, восхищаться которым не стоит, но отметить, думаю, следует. Как-то раз коммунист Николай Владимирович Петров собрал сто пять килограмм хлопка и пошел к начальству в барак первого курса, где они располагались, хвалиться. Главным сопровождающим от физфака на хлопке тогда был зам. декана Масагутов, имя не помню. Когда Педро гордо показал Масагутову запись хирманщика со своей фамилией, против которой стояло 105 килограмм, М. сказал ему: - И что? Ты же коммунист, Петров, ты должен вести за собой, показывать пример. Ты каждый день должен был давать такую выработку, а ты только-только сподобился.
Надо сказать, что я в тот день и сорока не собрал. Да и другие от меня не особо ушли далеко. Педро обиделся: - Нет, это как назвать!? Ну, я ему! - стал пыхтеть и сотрясать воздух всякими непристойными для ушей наших девчонок словами. А потом куда-то исчез. А мы – это я, Серёга, Лёнька, Рита Микульская, Алла Брикс и Валя Вайлерт сидели на бревне и таращились на звездное небо рядом с этим бараком. – Щас чё-то будет – задумчиво произнёс Лёня и тут Бах-Трах-Та-ра-рах!!! - откуда-то с крыши барака. – Рвём когти, подскочил Лёнька, и мы рванули к себе в барак, чтобы появится там до того, как начнутся всякие разборки. Кто бегом, кто на колбасе трактора, тарахтевшего мимо, девчонки - в кабине. Прибежали в барак, как бы мы не причем и знать ничего не знаем.
Следствие было и во всём разобралось. Как обычно: нас-непричастных наказали выговорами, виновных… хотели, но не отчислили (взрыв-пакет с собой Лёня привёз для салюта). Однако, им пообещали много всего нехорошего. Масагутов Кольку не пустил в стройотряд в ГДР, а Лёньку пронесло. Короче, все отделались лёгким испугом. С тех пор мы с Серёгой Колю бомбистом иногда величали.
Рисунок 16 Почти вся наша компания, нет только Сергея: Николай Петров, Микульская Маргарита, Александр Ярмак, Михаил Ельшов, Владимир Фомин.
Еще одно событие на этом хлопке стало для меня очень важным. Я, наконец, понял, что Рита – не моя судьба. Рита как-то всегда меня держала на расстоянии. Когда я обращал свое внимание на другую девушку, Рита теплела, старалась уделять мне больше внимания, казалось всё будет, и будет хорошо. На третьем курсе мы стали чаще общаться и, можно сказать, крепко сдружились, по-другому назвать эти отношения было нельзя. Я стал частым гостем у Риты дома, мне нравились посиделки вместе с её сестрой Люсей, неплохие отношения у меня сложились с её мамой - Элеонорой Казимировной. Мама Риты – даже называла меня: - Ну, Сева - свой человек! – когда, изредка, обсуждался какой-либо не очень важный внутрисемейный вопрос, типа: что купить-одеть девочкам. Мы иногда вместе готовились к контрольным работам, сидя рядом в библиотеке физфака, обменивались прочитанной литературой, кино, театр – само собой, входили в этот ряд совместных мероприятий, но «искры» между нами так никогда и не возникло! Я всё ждал чего-то, надеялся… Когда я прямо спросил Риту на этом дурацком хлопке, хочет ли она быть со мной, она, наконец, решилась сказать мне - нет. Я сильно и долго переживал, когда же для меня стало возможным подойти рационально к этой проблеме, осознал: - Значит, не судьба!
Памиро-Алай, Киргизия. Ледник Абрамова.
Лето после 4 курса в 1970 году у меня вышло особенно насыщенным событиями. Меня опять пригласил Анатолий Ни в горы. На этот раз это был ледник Абрамова. Как обычно летняя экспедиция начиналась в начале июня, а заканчивалась в сентябре. Пробыть полностью я не мог, поскольку в августе нужно было ехать в Термез на офицерские сборы. Но и два месяца провести в горах было очень неплохо. Состав экспедиции мало чем отличался от состава 1968 года на РГО. Разве что не было Лесников, зато были Карл и Коля. Я опоздал к началу экспедиции, поскольку еще не закончилась учёба в Университете и, по согласованию с Крейтером, меня захватил вертолёт, производивший заброску грузов экспедиций с аэродрома в Сергели (район Ташкента) до Хайдаркана. Здесь, на Хайдаркане, был этакий пункт сбора нескольких экспедиций из разных Университетов страны. Отсюда, часть пешком, часть опять же вертолётом научные экспедиции отправлялись на Абрамова и другие ледники.
Наш груз уже был переправлен на ледник, и мы теперь ждали оказии для переброски вертолётом наших тел. А пока слонялись по лагерю, играли в карты, в бадминтон и теннис, по вечерам – веселились, как это делают в экспедициях. Крейтер играл на гитаре, я тоже помогал, когда было не лень перестраивать гитару на шестиструнный вариант. Был вовсю популярен Высоцкий, песни из фильма «Вертикаль» звучали не реже песен Робертино Лоретти. Я тогда выучил его замечательную песню про Друга (Если друг оказался вдруг…) и впервые услышал сатирическую: «Песня антисемита». Тут же я выучил правила игры в бридж, но играть не научился, прилетел вертолет, и мы отправились на ледник.
Рисунок 17 Ледник Абрамова 4918 - 3659м
Расположились мы не на самом леднике Абрамова, а на одном из его правых по течению притоков. Ася называла его ледник Шульца, но сейчас, когда я писал эти строки, то долго копался в картах, однако, не нашел этого ледника. Как обычно делалось, разбили палатки, организовали место под наблюдения, расставили приборы, и началась работа. Ничего особенного в этот раз не происходило. Разве что, могу отметить несколько забавных случаев из нашего быта.
Дежурили по кухне мы все по очереди, но веселее всего проходило дежурство Аси. Она часто делала манную кашу, которая не всем нравилась, и по этому поводу каждый пытался что-нибудь сострить, к примеру, о нереализованном материнстве (у Аси не было детей), кроме того, Ася часто делала гренки, но они у неё почему-то всегда были какие-то подгорелые. На шутки о манной каше Ася отвечала, что манки в хозяйство набрали больше всего: - Будете есть. Вкусно и полезно! А почему гренки подгорали регулярно так и осталось Асиной тайной. А ещё Ася никак не могла накормить досыта Колю – не помню фамилию (другой Коля, не с РГО). Он никогда не отказывался от добавки, и всегда приговаривал: - Хорошо, но маловато, - через «О», как волжанин. Когда в очередной раз кастрюля пустела и слышалась эта, ставшая традицией, сакраментальная фраза, Ася готова была расплакаться и забавно пыхтела.
А еще вспоминается наш визит на основную базу САРНИГМИ на Абрамова. Как-то по маленькой переговорной рации Крейтеру позвонил Виталий Ноздрюхин – заведующий лабораторией гляциологии, он же – начальник экспедиции САРНИГМИ, и пригласил к себе всю нашу небольшую команду.
Рисунок 18 Виталий Ноздрюхин, 41 год, барс снегов: 5 семитысячников.
Когда мы появились в центральном экспедиционном вагончике, Ноздрюхин сидел один за большим обеденным столом, за самоваром и приговаривал: - Чай, хороший человек, - это у него был такой каламбур. Чай Н. очень любил и мог, говорили, выпить целый самовар в одиночку. Не помню этот день календаря, тогда на базу пешком поднялась часть экспедиции с Хайдаркана с полным рюкзаком здоровенных белых грибов, и грибы в разных вариантах: жареные, вареные со сметаной и маслом, запеченные в тесто с различными добавками были главным блюдом в этот день! Ничего вкуснее я не ел! Вечер прошёл на высоком научно-художественном уровне, как в те времена любили говорить.
Возвращался с ледника я также в одиночестве. Вертолет добросил меня до Ферганы и высадил на вертолётной площадке, почти в центре города. Я поинтересовался у летчиков, как добраться до ж/д вокзала, мне посоветовали идти пешком, автобуса будешь полчаса ждать и ехать полчаса. Ну что ж, мы люди привычные. Было раннее утро, не жарко (июль месяц, однако). Ферганская долина – это одна огромная агломерация, там конец одного города сразу переходит в начало другого, затем в третьего и т.д.
До вокзала я добрался даже быстрее, чем за час, а дальше мне предстояло купить билет на поезд до Ташкента, что я и сделал. Всё бы ничего, да только поезд отправлялся где-то в 18 часов, а на часах было едва ли 10 утра. Сдал рюкзак в камеру хранения и пошел знакомиться с городом. Пока слонялся по главной улице, стало совсем жарко. Под чинарами через каждые 50-100 метров – чайханы. Купил чайник зеленого, попил, поболтал со стариками рядом и пошёл дальше. Гляжу – такое основательное здание с толстыми стенами, вроде кинотеатр! Купил билет на 12 часов: - Будет кино? - спрашиваю гоняющих кости киномеханика с кассиром: - Будет-будет, - говорят. Жду час. – Кино будет? - спрашиваю опять. Ответ тот же. Короче, сеанс начался в 14 часов. Выхожу из прохладного кинотеатра, в лицо пыхнуло жарой, как из духовки. Азия ;с, жара-с! Чьорт побьери! Думаю, было не меньше 40 градусов в тени. Больше никуда не ходил, подождал свой состав, часам к 11 вечера я был в Ташкенте.
Офицерские сборы.
После 4 курса, в августе мы отправились под командованием преподавателей военной кафедры на офицерские сборы в Термез. Солдатская поговорка того времени гласила: Есть на свете три дыры – Термез, Кушка и Мары. Жара стояла адская под пятьдесят в тени. Нас расквартировали в какой-то в/ч, номер не помню. Ложились спать, завернувшись в мокрые простыни, чтоб попрохладней было. Просыпались снова в мокрых, но уже от пота, простынях. Раздали нам армейские, б/у шмотки: трусы, майка, летняя гимнастёрка, галифе и сапоги с портянками. На нашего старосту курса Алика Крейзлера нужного размера сапог 47-48 не нашлось. На первый смотр мы вышли в том, что было. Алик стоял в строю первым, у него рост под 190 см, в домашних сандалиях на босу ногу. Командир части, проводя смотр, вытаращился на это безобразие: - Солдат, почему одет не по уставу? Алик поковырял плац сандаликом и доложил, что нужного размера на складе нет. Последовала команда: - Выйти из строя и переодеться. Алик послушно отправился в казарму. На следующем построении всё повторилось, только с другим офицером. Мне кажется, Алику так и не нашли нужного размера сапог до самого окончания сборов. Вот такой у нас был грандиозный староста! У него были и другие достоинства и главное из них – умение говорить ни о чём. Зато за Аликом мы-студенты были как за каменной стеной, переговоры с любой администрацией (институтской, армейской, колхозной) всегда заканчивались в его, а значит и в нашу, пользу. Никто не мог долго выдержать словоблудия Алика!
Казарма наша имела весьма своеобразный вид: без стен, некий навес от солнца на опорах и под ним – ряды солдатских коек с тумбочками. Питаться ходили в синих солдатских майках-алкашках, да и то после приёма пищи их можно было выжимать. День наш имел стандартный армейский распорядок: подъём, зарядка, личная гигиена, завтрак, в 10 часов – занятия по специальности до 13 часов, час на обед, опять занятия до 17 часов и личное время. Наша военная специальность – дальняя связь. Преподаватели исправно возили указками по большим учебным плакатам, где подробно разъяснялся принцип работы изучаемого устройства. По завершении курса обучения мы все сдавали что-то типа экзамена или даже зачета. Кроме того, имелись часы строевой и физической подготовки. По ним тоже сдавался какой-то зачет. Нам-армейцам повесили всем по 2 сержантские лычки. Строевая и физ. подготовка во взводах и отделениях были нашей обязанностью. Нужно сказать, эта обязанность была не шибко обременительной, даже как-то придавала нам вес. Удивляла только неспособность некоторых наших студентов выполнить необходимые для зачета упражнения. Однако, наши преподаватели категорически не желали закрывать на это глаза и заставляли студентов добиваться хотя бы минимального результата. Худо-бедно к концу месяца сборов у всех что-то получилось. Был у нас один студент Бульхин Джавдат, неслабого росточка и веса, немногим уступавших росту и весу Алика Крейзлера. Так вот, почти все упражнения он выполнял строго по регламенту: подход к снаряду, фиксация начала упражнения и отход от снаряда. Большего от него никто не мог ничего добиться, пока за дело не взялся Григорьянц, имя не помню, кажется Жорик. Росточка Г. Был небольшого, порядка 165 см., да и вес у него был - вес мухи. Зато он имел 1 разряд по гимнастике и на перекладине крутил солнышко, а на брусьях легко делал стойку и выход силой. Он предложил попробовать такой метод развития силы у Бульхина. Оба они повисали на перекладине лицом друг к другу, Жорик обхватывал Джавдата ногами за талию и тянул его вверх. Упражнения эти дали-таки свой положительный эффект! Через месяц Д. умел подтянуться пять раз, что есть минимум на зачет. Еще смешнее были нескоординированные движения рук у некоторых марширующих студентов. Человек упорно махал руками навстречу одна другой, вместо того, чтобы отмахивать как надо. Некоторые так и не смогли переучиться.
Личное время мы тратили не даром, обычно загорали у мойки и занимались постирушками. Мойка представляла собой длинную толстую трубу в полтора дюйма с просверленными по всей пяти-шестиметровой длине снизу дырками. Труба располагалась сверху бетонной тумбы такой же длины на подпорках. Шириной тумба была где-то в метр. Посредине этой тумбы под трубой был жёлоб, по которому стекала вода. Загорая, мы валялись рядом с текущей водичкой на этой тумбе справа и слева от трубы. Загорали, естественно, неглиже, а трусы и майки в это время сушились на рядом протянутой верёвке. Надо сказать, что на водопой частенько прилетали осы и шершни. Правда, нас почему-то не кусали, видно не доходило дело. Как-то Саша Ярмак решил, что хватит загорать, снял с веревки трусы, натянул и вдруг затанцевал что-то вроде джиги, одновременно стягивая с себя трусы. Когда это ему-таки удалось, из трусов вылетела оса! А бедный Саша подскочил мочить в воде свой пострадавший самый главный орган. Дааа, нарочно не придумаешь! Исследование показало, что Саша был дважды укушен в самую-самую головку! Этот день для Саши можно было назвать днём визитов. Притворно озабоченные и сострадающие однокашники через каждые полчаса наведывались выразить своё сочувствие и заодно справится о величине пострадавшего органа. Нужно сказать, что размеры остались в пределах разумного, можно сказать даже и вообще не изменились. Сашин иммунитет крепко стоял на страже его здоровья. Вот такая случилась весёлая история.
Иногда нам удавалось оттопыриться, как сейчас говорит молодежь. Как-то навестить бедных студентов приехала подруга, в последствии – жена, Вовки Тарнавского Ира Принцева - тоже наша студентка. Привез Иру на «Волге» водитель её отца генерал-полковника советской армии. По звонку из штаба Вовку отпустили на пару дней в увольнение, и, чтобы не выглядеть неблагодарными, Ира с Вовкой привезли нам потом сколько-то много бутылок водки. Мы, конечно, аккуратно всё выпили и нас потянуло на волю, в город. День был воскресный, вечерело. Тут Володя Фомин сделал предложение, от которого трудно было отказаться: - А не пойти ли нам к девочкам!? Здесь, в Термезе по распределению работали учителями в школе две знакомые Фомина с филфака. Володя познакомился с ними в стройотряде, куда поехал после второго курса. Как их звали уже не помню и как мы время там проводили – тоже не помню. Был, видимо, хорошо выпивши, не осталось особых впечатлений. К нам на посиделки прибежал запаренный Лёнька Миронов: - Вас уже ищут! Он с нами не ходил, но место знал. На проверке местный майор с ехидцей так спросил: - К девкам ходили? Серёга: - Не к девкам, а к девушкам. Манас: - Вы, товарищ майор свою дочь также девкой называете? Майор: - Всех на губу! Меня, Серёгу и Манаса Сатанова (в последствии – лауреат гос. премии 1983) тут же арестовали и отправили на местную знаменитую Губу. Удивляет, что главный организатор похода к девочкам остался в тени, затихарился, не попал в наши ряды также Саша Ярмак. Заборов в части не было, да и КПП, не помню, вроде как тоже не было, но это – вряд ли, просто для нас эта проходная не играла особой роли, потому и не запомнилась. Возможно, это кто-то из местных солдатиков стуканул из зависти, на вечернюю проверку-то мы явились вовремя.
Спали прямо на бетонном полу, койки нам отстёгивать от стен не стали. Утром какой-то пижонистый старлей выгнал всех на зарядку. Мы, вместе с другими губарями, по команде бегали по кругу, отжимались, подымали ноги, а он ходил вдоль наших рядов и помахивал газеткой. Правда, продолжались эти наши показательные выступления недолго, ибо появились университетские преподаватели и увели нас троих на занятия. Обещали всем какие-то репрессии, но никого не наказали, слава Аллаху!
Пятый курс.
Пятый курс мы начали, как обычно, на хлопке, но пробыли там недолго – пару недель. Никаких памятных событий там не произошло, не до того было. Все мы уже были распределены по кафедрам, кто хотел жениться – поженились, некоторые даже успели развестись, остальные были озабочены написанием дипломных работ. Нас с Петей Шварцманом и Аликом Крейзлером, а также Риту Микульскую определили писать дипломы на «Фотон» в разные лаборатории конструкторского бюро при ламповом, тогда еще, заводе. Руководителем у меня и Пети был назначен Рафаель Ашмянский – руководитель лаборатории физических измерений.
Чем занимался Петя – не помню, суть же моей дипломной работы – исследование рекомбинационного излучения при работе полупроводниковых приборов с целью установить и локализовать протекание тока в п/п приборе. Излучение происходило в инфракрасном диапазоне и для наблюдения за ним был приобретен ЭОП – электронно-оптический преобразователь, делающий ИК-излучение видимым. Для построения прибора для наблюдений мне нужно было запитать ЭОП, а для этого пришлось собрать высоковольтный источник питания на 20 Квольт. Далее, исследуемый прибор разрезался и отшлифовывался с целью обнажить исследуемый p-n переход. Интенсивность излучения измерялась с помощью калиброванных оптических фильтров. Со всеми этими задачками я с помощью Ашмянского успешно справился, нарисовал свои графики и получил отличную оценку за диплом.
Ледник Баркрак.
Не помню, как мы праздновали окончание учебы и был ли праздник вообще? Серёга был уже женат во второй раз, Рита вышла замуж за Николая, женился Лёня, я же пока ходил холостой. По сложившейся традиции мне позвонил в начале июня Анатолий Ни с вопросом: - На ледник поедешь? - А чего мне не поехать, - подумал я? На работу нужно только в сентябре, а – поеду! - Какой ледник-то? – спрашиваю. – Баркрак. Ну, Баркрак, так Баркрак.
Ледник этот находится в Бостанлыкском районе Ташкентской области. На высотах от 3300 до 4300 метров. Длина ледника около 3 км, а общая площадь порядка 4 кв.км. Ледник этот питает речку Ойгаинг с всеми её притоками. Ограничен ледник Таласским хребтом с юга, Пскемским и Майдантальским хребтами по бокам. Красной точкой на рисунке я отметил, приблизительно, его местонахождение. Ойгаинг далее сливается с Майданталом и образует Пскем – один из двух притоков Чирчика, вторым является Чаткал, стекающий с Чаткальского хребта. Эти две речки впадают в Чарвакское водохранилище, из которого вытекает река Чирчик, - приток Сыр-Дарьи. А эта река до сих пор еще впадает в то, что осталось от Аральского моря. Ледники – это вода, а вода – это жизнь! Здесь же на берегу водохранилища находится и воспетый Никитиными кишлак Бурчмулла, который в песне называется Бричмулла.
Нас доставили на вертолёте прямо под сам ледник, и началась заброска экспедиционных грузов на морену ледника. Свои рюкзаки мы несли каждый сам и девочки-студентки, их было трое: две Лили и Неля, - тоже. Мы с Манасом ушли вперед по серпантину и сели отдохнуть прямо на тропе. Ниже нас на 2 петли серпантина на лошади ехал начальник всей лошадиной бригады и вез небольшой груз – два рюкзака, а за ним, держась за брошенную им спасительную верёвку, шли очень уставшие с непривычки к таким нагрузкам две девочки – Лиля и Неля. Их бедненьких мотало из стороны в сторону, я понял, как им тяжко, и мне стало их очень жалко. Лилю я впоследствии уговорил стать моей женой. Перефразируя классика: я полюбил её за муки, она меня – за состраданье к ним.
Заброска грузов осуществлялась в основном лошадьми, которые с ледника на колхозную ферму мы: лошадиный начальник, я, Анатолий и Манас отгоняли затем верхами. Все грузы мы переправили дней за пять. За это время я научился сносно держаться в седле и даже попытался подражать нашем коноводу. Он ехал на лошади, как на диване, – как-то полубоком и напевал свои киргизские песни. При этом тело его было абсолютно расслаблено, как квашня. Я было попытался ему подражать, но кроме огромного рубца на заднице, ничего у меня не получилось. Зато галоп меня просто привел в восторг: никакой тряски, а только мерное плавное качание, как на волнах! Просто здорово!
Впереди нас с Манасом шли Анатолий, Карл, Юра Лесник и еще один парень, забыл его имя, вроде бы – Виктор Мы их, наконец, догнали и стали подыматься уже такой большой компанией. Места там красивейшие - Узбекская Швейцария. Когда мы уже почти подобрались к самому леднику, вдруг буквально из-под ног у нас прыснули наверх штук пять горных индеек – уларов. Карл и Юра стали лихорадочно срывать с себя рюкзаки, хвататься за ружья, доставать патроны к ним… улары, неторопливо, словно смеясь над всеми нами, подымались всё выше и выше, пока, пользуясь своей покровительственной окраской, совсем не скрылись из глаз между камней. Нужно сказать, что Карл-таки успел сделать пару выстрелов, но, конечно, не попал.
С этого момента Виктор, буквально заболел идеей – убить улара! Карл, имея большой экспедиционный опыт и не надеясь уже достать улара, отдал ему свою «Белку» - вертикально спаренные дробовичок и мелкашку. Самое удивительное, - но Виктору удалось!
Рисунок 21 Это знаменитые горные индейки - улары.
А дело было так. Виктор со своей Белкой с тех пор не расставался ни на минуту. Интересно, как он спал, тоже небось рядом лежала? Сижу говорит, исполняю по-большому, и вдруг вижу: в пяти метрах от меня на камне сидит улар и не смотрит на меня! Я подтягиваю Белку и, не одевая штанов, бах его из мелкашки! Он возьми, да и упади! Вот, что значит: - «Верить, хотеть беззаветно!» Мы с Толяном, вдохновлённые его успехом, тоже попытались этот успех повторить. Нашли место лежки уларов. Улары вверх не летают, вообще. Они пешком забираются повыше на склон горы и потом с этаким курлыканьем планируют, куда пожелают. Так вот, нашли мы лёжку и решили, что улары будут туда не раз прибегать. Расположились невдалеке и стали ждать. Потом оба уснули, так никого и не дождавшись, проснулись от того, что кто-то из нас покатился по склону.
С этим убитым уларом получилось вообще смешно. Согласно местной легенде: кто раз поел улара, тот будет жить сто лет и всё у него будет ок! Уж не знаю почему Крейтер не подсказал, может он и не знал, что ему готовят сюрприз и ему теперь придется жить сто лет, не помню. Решили улара ощипать, слегка опалить и варить. Девчонки, под руководством Аси, улара ободрали, опалили, разделали и бросили вариться. Варим час, еще немного… улар не варится!!! Пришёл Крейтер: - Господа-товарищи, кушать хочется! Потыкал вилкой в куски тушки и сказал: - Он не сварится никогда. - Как это, почему? – заверещала публика. А потому, сказал Саныч, высоко, вода не горячая. Надо было жарить.
Мы все загрустили, поварили еще с полчаса и стали пытаться съесть его беспощадно! И ведь съели-таки какого–то невкусного, резинового улара. Чего не сделаешь, чтоб прожить подольше! Формула для температуры кипения воды в зависимости от высоты такая: (100 – 3500/300) ;= 88; Температура, близкая к 90;, вроде, вполне достаточна для того, чтобы сварить птицу, но увы! У нас почему-то хорошо не получилось. Но всё равно праздник поедания улара состоялся, и Виктор получил бумажную медаль: «Убийца Уларов».
В первый же день пребывания на морене ледника нас настигла непогода. Поднялся ветер, а через некоторое время послышался треск, подобный пистолетному выстрелу. Мы с Толиком вылезли из палатки и видим: две наши девочки в маечках и трусиках мечутся около одной из палаток, разорванной и упавшей, пытаясь как-то исправить положение. Девочек отправили греться в другую палатку, сами мы занялись ремонтом аварийной палатки. Порывы ветра по анемометру на метеоплощадке достигали 30 м/сек или около 100 км/час! В тот же день полил сильный дождь, а где-то к вечеру по левому борту ледника послышался страшный гул, грохот и показалась надвигающаяся на нас огромная масса грязи! Мы застыли в ужасе, но тут вышел Саныч и успокоил: - Сейчас повернет. И правда - сель повернул и двинулся дальше по левому борту куда-то вниз.
На следующий день взошло солнце, все вокруг зазеленело и засверкало, красота! Будто и не было никакой непогоды. Не помню как, вроде бы на вертолёте, прилетели гляциологи с САРНИГМИ, рядом с нами образовался еще один довольно крупный лагерь во главе с начальником отдела Канаевым Л.А. У него была забавная привычка – время от времени он смешно подхрюкивал. Видно проблемы с носом, аденоиды или еще что-то. Крейтер с Канаевым были хорошими приятелями. Канаевцы тут же разбили палатки и над центральной водрузили выгоревший на солнце флаг, на котором было написано: Цх, Г Р У З И Н Ы! Всех рэжем! Крейиер тут же извлек из какого-то кофра свой также выцветший флаг: Цх, А Р М Я Н Е! Всех рэжем и в смолу! По роду занятий эти экспедиции частенько пересекались на разных научных перекрёстках.
У нас в штате в этот раз были три симпатичные девочки. За одной из них, которую звали Лилия, я решил поухаживать: крутился у неё перед глазами, старался чем-то помочь, даже когда и не очень ей было нужно, даже пытался делать комплименты. Лиля Бабушкина и вторая Лиля Ягъяева после 4 курса физфака были у Крейтера на практике. Третья девочка, её звали Неля, меня не очень интересовала, как, впрочем, и вторая Лиля. Девушкам нужно дарить цветы – самый понятный для них знак внимания. Я стал приставать к Асе Тихановской: - Растут ли тут эдельвейсы? Ася сказала, должны быть, высота как раз подходящая, альпийская, месяц цветения – июнь-июль, ищи мол, и дала мне из книжки засушенный цветок! Искал я, конечно, со старанием, каждый день уделял поискам сколько-нибудь времени, но… не нашел, к сожалению. Этот цветок сопровождает такая легенда.
Белые звездочки эдельвейса растут высоко в горах, на скальных выступах. Чтобы сорвать эдельвейс требуется изрядная отвага и удача. Как-то одна неприступная принцесса дала обет выйти замуж за того, кто принесет ей цветок. Кто-то сорвался и погиб, кто-то просто испугался, и только спустя годы нашелся юноша, которому удалось сорвать этот цветок. Наконец-то сказала: - Да! – обрадованная принцесса, но время было упущено, принцесса состарилась и юноша, не захотел на ней жениться. Символ эдельвейса с тех пор – Любовь, Отвага и Удача. А красавицам предупреждение – не давайте слишком трудных задач своим претендентам на руку и сердце. Моя будущая супруга оказалась более здравомыслящей, нежели вышеуказанная принцесса и, несмотря на то, что цветок я не нашел, вышла за меня замуж!
Измерения на метеоплощадке нам всем были знакомы, девочки были с физики атмосферы и всё хорошо знали, я тоже не в первый раз этим занимался, разве что Манас не сразу, но тоже быстро всё освоил. Здесь хочу отметить только мои ночные впечатления. Выходишь на измерения ночью, «Надо мной кремнистый путь блестит», почти не мерцают яркие звезды, стоит тишина, изредка прерываемая сходом снежников с хорошим таким грохотом. И Луна –какая-то необыкновенно огромная и желтая, прямо – яичница небесная! Иногда под утро слышно курлыканье уларов, иногда слышно осыпающийся камнепад и опять эта необыкновенная тишина, которую никогда не услышишь еще где-либо.
Не помню почему, но мы с Манасом к концу августа заторопились домой. Похоже, мы просто не захотели опять добираться старым способом и решили пройтись по горам пешком. Среди Канаевцев был один сотрудник чуть ли не Тигр снегов (взял восьмитысячник). Звали его, кажется Тимур, хотя жена говорит – Павел. Её поразило тело этого тигра, всё состоящее из сплошных мышц и сухожилий. Как-то она попыталась ткнуть его в бедро и чуть не сломала пальчик. Но не суть, главное то, что к нему мы обратились за консультацией, как добраться до Пскема и сколько это у нас отнимет времени. Тимур сказал так. Нужно пройти по Ойгаингу, часов 7-8, до метеостанции, а там можно сесть в буханку, которая несколько раз в неделю ездит в Пскем за продуктами. От Пскема можно опять же через нашу метеостанцию добраться до Ташкента.
И мы двинулись в поход прямо, как хлопцы-партизаны в известной песне. Вышли мы рано, в шесть часов, кажется, и рассчитывали добраться до метеостанции засветло. Шли по правому берегу Ойгаинга, постепенно воздух прогревался и часам к 12 стало совсем жарко. Решили освежиться, Манас засучил штанины и первым влез вводу. Тут же перед ним до пояса прямо образовался бурун, который снес его с ног. С визгом – вода 6 градусов, цепляясь за кусты у берега, Манас выбрался, стуча зубами, по пояс мокрый. Я решил не рисковать, присел на корточки у бережка и бросил на лицо и плечи несколько горстей холоднющей водички. Дальше пошли, не обращая на жару внимания.
Через некоторое время на пологой такой полянке у берега речки видим палатку, а около неё суетилась очень пожилая женщина. Какая удача! Наконец-то можно будет нормально покушать. Женщина была таджичкой и тюркские диалекты разбирала с большим трудом. Поначалу, дальше ассаляму-алейкум мы долго не могли продвинуться, но постепенно дело пошло, и даже образовался некоторый диалог между ней и Манасом. Я же изображал немого белого человека и только улыбался, кивал и кушал. Я тут впервые в жизни попробовал овечье масло и овечий сыр – вкуснятина необыкновенная! Мы, в свою очередь, оставили этой доброй женщине тушенку, чему она была очень рада. Лепешки были подсохшими, но это нас нисколько не смутило.
Подкрепившись, мы почувствовали себя значительно лучше и бодренько так потопали дальше в надежде, что всё скоро закончится и мы будем на месте. Идем час, другой, третий, ну где эта метеостанция!? По времени, определенному нам Тимуром, мы уже должны быть там. Еще часа через три стало совсем темно: - «Обманул, паршивец», - говорю – «Придется ночевать без комфорта, даже палатку не разобьёшь, однако». Так вот доверять этим барсам с тиграми! Идем уже больше 12 часов, устали – не сказать словами! И тут вдруг тропа пошла вверх и вправо. Не видать ничего, хоть глаз коли, идем на ощупь, даже фонариков у нас с собой не было. Упираемся в глиняный угол то ли дувала, то ли домика какого-то, и видим вдали фонарь качается на каком-то столбе и вдруг раздаётся эдакий рык: - Гав, гав-гав, гав, - собаки, вернее не собаки, а какие-то собакообразные телята! Только глаза сверкают. Что делать!? Манас говорит: - Надо опуститься на четвереньки и гавкать в ответ.
Других предложений не поступило. Опускаемся на четвереньки, прямо с рюкзаками, и начинаем тявкать. Собаки – обалдели! Спасением прозвучало неожиданное: - Жим! – в смысле – тихо! Вышел какой-то мужик, откуда вы ребята, спрашивает. Мы: - С Баркрака, студенты добираемся домой в Ташкент. - Вам на метеостанцию, - говорит, - вон фонарь, видите. - А собаки? - Теперь не тронут. Мы побрели дальше, действительно, собаки потеряли к нам какой-либо интерес. Подходим к дому, стучим, нам почти сразу открывают. Оказывается, нас ждали. Крейтер как-то сообщил на метео. Какое счастье! Мы даже отказались от чая, похлебали водички и завалились, куда нам показали. Дальше никаких приключений не последовало, и мы благополучно добрались до города.
Женитьба Соловьёва.
Экспедиция прибыла дня на два позже нас. Я позвонил Лиле и мы продолжили наше общение в цивильной обстановке. Эта девушка нравилась мне всё больше: красивая, улыбчивая, с удовольствием откликалась на мои шутки – в общем «дама, прекрасная во всех отношениях». Я влюбился целиком и полностью! Мы много гуляли по Ташкенту. Особенно любили гулять по набережной канала Анхор. Погода стояла прекрасная, ранняя осень, уже не жарко. Я, конечно, сводил Лилю в ботанический сад, который неплохо изучил за свои школьные годы и достал ей лилии из пруда. Познакомился с родителями моей избранницы Анной Васильевной и Иваном Михайловичем, которые произвели на меня самое благоприятное впечатление. Словом, дело шло в правильном направлении. Я сделал предложение Лиле и, слава богу, оно было принято. Как потом выяснилось, это было самое правильное решение в моей жизни!
Мы подали заявление, хотели регистрироваться 6 ноября в день назначенный на свадьбу, но всё время в загсе уже было распределено, и нам выделили регистрацию на 14 ноября. Началась подготовка к свадьбе. Мама сказала, что нормального костюма не купишь, надо сшить в ателье. Сказано – сделано. У Лили подготовка была гораздо сложнее: нужно было сшить свадебный наряд – платье, фату, перчатки, купить красивые туфли и много чего еще.
Кстати о туфлях. Анна Васильевна, тёща моя будущая, где-то по большому знакомству купила Лиле красивые белые английские туфли на высоких каблуках: сантиметров 10, думаю. У Лили рост – 164 см, а у меня - 174см. Казалось бы – паритет! Но моей будущей жене это не очень понравилось, проще говоря – не понравилось. И она решила компенсировать мой маленький рост подпиливанием каблучков, чем, естественно, испортила туфли, носы у них стали загибаться вверх, как у туфель старика Хоттабыча. Такая мода в Европе была, но очень давно: где-то в XIV-XV веках, и назывались такие туфли, как я выяснил, пулены. Проносила моя жена эти пулены недолго, едва ли медовый месяц. Вот такая была смешная история.
Праздновать решили у невесты в доме, кафе-рестораны нам были не очень по карману. Свадьбу назначили заранее раньше регистрации, на 6 ноября. Мне кажется, Анна Васильевна немного даже переживала по поводу того, что свадьба раньше регистрации. А может быть, и скорее всего, прогноз погоды был нехороший – дожди и холода ожидались, а родители рассчитывали свадьбу провести во дворе дома моей невесты, народа было приглашено многовато. И таки – да! 6 и 7 ноября в Ташкенте шёл дождь, пришлось освобождать гостиную от мебели, и переносить столы в дом.
Свадьба прошла по стандартному сценарию: было шумно, весело, суетно, кричали: - Горько! Мы с Лилей церемонно целовались. Лилин крестный основательно набрался и стал зачем-то отламывать ножки у бокалов, пришлось его связать и в баню временно поместить до протрезвления. Несколько приглашенных слегка повздорили между собой, мы с Серегой и Сашей Ярмаком пели старинную свадебную песню: - Ой, мамаша и папаша-а-а-а, ох! Я теперь уж дочь не ваша-а-а-а, ох! За немилого отдали-и-и-и, ох! Лучше б в землю закопали-и-и-и! – «Весёлая» такая песня, видимо, раньше свадьба была не праздником, а торжественным мероприятием с угощением.
Сидели долго, спать улеглись кто-где, и утром выяснилось, что некоторые несознательные товарищи одели не свою одежду и обувь, да так и ушли! Особенно не повезло Сергею: он остался без своих туфель и без пиджака. А 14 ноября нас зарегистрировали чин – по чину. Лиля была – чудо как хороша в свадебном наряде! Вот только где это происходило – никак не вспомню!
Работа в КБ «Фотон»
После защиты диплома мы все остались работать на Фотоне там же, где каждый из нас писал свой диплом. Я остался в лаборатории физических измерений у Ашмянского, и продолжил заниматься темой своей дипломной работы, только прибор для наблюдений у меня поменялся: вместо довольно опасного ЭОПа Ашмянский приобрёл телевизионный преобразователь.
В КБ «Фотон» я проработал до весны 1977 года, после чего уволился и перешёл на работу в САРВЦ – Среднеазиатский Региональный Вычислительный Центр – один из пяти, существовавших в то время в союзе.
Народ в лаборатории подобрался молодой, весёлый и пьющий, и не просто пьющий, а много пьющий. Благо пить было чего – спирт использовался вовсю для многих операций и для различных целей, я, в частности, отмывал им свои шлифы. Чаше всего вечеринки устраивались прямо в лаборатории. Если участник веселья превышал «количество сущностей сверх необходимого», то оставался тут же на ночь и на работу уже не опаздывал. Не всегда веселье превращалось в банальную пьянку. Иногда у нас была и культурная программа.
В соседней лаборатории работал Георгий или просто Жора Епанчинцев, я нашел его в одноклассниках, он до сих пор живёт в Ташкенте. Кроме того, что Жора был неплохим специалистом, он еще был прекрасным певцом. Жора, как говорили, параллельно учился в консерватории по классу вокала. Имел приятный бархатный баритон, и если удавалось затащить его на наше веселье, то он, конечно, пел. Пел арии из опер, из наших и итальянских. Это было по-настоящему здорово! Говорили, что Жора был правнуком какого –то офицера из окружения аж генерал-губернатора К.П. Кауфмана.
Была еще одна интересная личность в лаборатории Ашмянского - Станислав Молодовский. Стас был шизофреником или просто тихим психом. Если вы слышите свист, значит рядом где-то Молодовский. Причем свист этот не имеет какого-то музыкального содержания, это просто происходило так: на выдохе – свист, на вдохе – пауза. Никакую смысловую нагрузку в лаборатории Стас не нёс, да и не мог никак эту нагрузку выполнять: он просто свистел. Ему неоднократно поручались несложные задания со стороны Рафаэля, он за них с энтузиазмом принимался и … свистел.
Как помнится, Молодовский закончил физфак МГУ, занимался теорией флотации (отделением мелких частиц вещества друг от друга из-за разной смачиваемости жидкостью) и сдавал теоретический минимум Ландау и Лифшица. Сдавал-сдавал и засвистел. Жена мне говорила, будучи в Обнинске в 1980 году, что её предупреждали не удивляться, если увидит разговаривающего сам с собой молодого человека. Это физик, который немного заучился. Вот и Стас немного заучился. Сейчас такое никого не удивляет, все у кого есть специальное устройство (гарнитура на блютус), не подносят к уху телефон, а просто разговаривают, будто сам с собой. Так вот, Стас работать не мог, но в шахматы он по-прежнему прекрасно играл на уровне кандидата в мастера спорта. Как-то Молодовский играл вслепую на двух досках со мной и Петей Шварцманом. Когда Петя стащил у него ладью с доски, причем ладью, которая уже играла, он через несколько ходов потребовал: - Петька, а ну верни ладью на место! Мы оба, конечно, проиграли. Держали его на работе из гуманных соображений. Личность эта была вполне безобидной и даже приятной в общении.
В качестве общественной нагрузки нас частенько посылали патрулировать закреплённый за Фотоном городские микрорайоны. Один из них – сквер Революции, как он тогда назывался. Мы с красными повязками дружинников должны были «безобразия нарушать». А безобразия были почти в каждом нашем дежурстве. Как-то раз мы патрулировали сквер небольшой группой из пяти человек: Боря Дорман, по прозвищу Борман со своим неразлучным другано;м Артуром не помню фамилии, мы с Сергеем Петруниным и девушка Наташа, тоже без фамилии. Вдруг к нам подбегает какой-то пожилой человек и просит помочь: - Там женщин избивают! Мы дружно выдвинулись на помощь, и правда: небольшая группа молодых людей – три девушки и два парня – на повышенных тонах разговаривают, причем один из них держит девушку за волосы и время от времени отвешивает ей оплеухи. Она, естественно, визжит и плачет, второй парень и другие девушки уговаривают бьющего прекратить. Дорман (рост за 190 см и вес за 100 кг) берет парня за шкирку и пытается его оттянуть от девчонки. Тот развернулся и вмазал Боре по лицу. Боря рассердился и вмазал тому в ответ да так, что хулиган отлетел в кусты, причём тут же вскочил и набросился на «бедного» Борю. Боря дал ему еще по голове и тот слегка завис, мы его скрутили и повели в оперпункт, благо рядом. Там сидела женщина старший лейтенант и что-то записывала. Этот ХУ, в смысле хулиган, начал на неё орать, чтоб она нас всех и немедленно взяла под стражу. Женщина простит того успокоиться и пытается усадить его на стул. И началось: - Да ты знаешь, кто мой отец!? Да он вас всех пип-пип-пип и смёл со стола всё, что на нём было. Женщина делает строгое лицо, но не тут-то было ХУ не испугался, а схватил её за грудки и сорвал погоны. Пришлось опять поработать Боре. После «разговора» на этот раз по душам, говнюк затих и стал требовать у старлейки, чтоб она куда-то позвонила, какому-то начальнику отдела милиции и сообщила ему фамилию этого паршивца и то, как над ним издеваются. Эта дура возьми, да и позвони! На неё стал кто-то в трубку орать, а потом приехали пара не ментов, но в форме и забрали болезного с собой. Мы, конечно, были все страшно возмущены и тут же написали заявление на имя… в двух экземплярах. Один оставили этой старлейке, а другой обещали в горком партии отослать. На следующий день нас всех вызывают к начальнику КБ Кадыри разбираться. Там этот гадёныш с папой приносит нам извинения и просит не давать делу ход. Кадыри просит в след за ним тоже. Мы переглянулись: - Аааа, пошли они все в жопу! - и согласились, Дорман отдал второй экземпляр папе и дело закрыли, не открывая.
Был в соседней лаборатории, где Дорман с Артуром служили, еще один интересный персонаж, не помню ни имени его, ни фамилии. У него было что-то с ногами, и ходил он в специальной обуви, при этом громко цокая этой своей обувью. Я с ним познакомился на очередном «свинокосе», когда после приёма горячительного напитка по просьбе товарищей спел «Синенький платочек», аккомпанируя себе на гитаре. Оказывается, этот нонэйм был каким-то родственником Клавдии Шульженко и очень любил вспоминать разные истории из её биографии, обсуждать черты её характера и, конечно, истории из его с ней общения, за что его и прозвали - Клава. Борман в таких случаях говорил: - Ну всё, теперь Клаву не остановишь! А еще Клава мнил себя классным танцором и наперебой приглашал всех наших сотрудниц на танец, при этом, сообщая партнёрше каков будет рисунок танца и как ей следует себя вести. Девки наши просто дохли от смеха, а ему – трын-трава! В нём меня поражало полное отсутствие самокритики и какого-то желания поглядеть на себя со стороны.
Сережа Петрунин иногда надолго зависал перед экраном осциллографа, на который выдавалось несколько графиков исследуемых образцов. Ладно графики, надо зафиксировать - сделал фото, если требуется, и заправляй следующую партию образцов. Но иногда я замечал, как он подолгу сидит перед пустым экраном и даже что-то бормочет. Что-то такое поведение мне показалось как минимум неадекватным ситуации. Я, как бы невзначай, спрашивал его, что это он таращится на пустой экран. Он поначалу отшучивался, а потом на полном серьёзе сообщил, что он с кем-то общается, но пока не может разобраться с кем. Этот кто-то говорит с ним на разные темы и даже предлагает увидеться. Я насторожился!
Мне почему-то везло на всяких шизиков. На Абрамова ко мне прицепился один такой экземпляр. Я имел неосторожность с ним пообщаться на вечеринке, и он сразу же понял, что мне нужна помощь и стал эту помощь мне активно предлагать. Он так меня достал, что я уже хотел залепить ему оплеуху, хорошо Ася почуяла неладное и спасла меня, забрав с собой под каким-то предлогом.
С Борисом и Артуром мы сдружились и частенько соображали на троих после работы. Я в то время не увлекался возлияниями, но пропустить кружку пива с устатку – всегда был готов. Эти два юмориста и выпивохи очень мне нравились. Многие фразочки и словечки я впервые от них и услышал. Например: маразм крепчал, это не есть хорошо, сокрушительная и беспросветная победа, профессиональная сволочь на пенсии, сын собаки (вместо сукин сын) и прочие.
Как-то позже уже в 1978 или даже в 1979 году летом, жара как обычно, мы случайно встретились на Кафанова у пивного ларька. Это был небольшой парк в самом центре Ташкента, я тогда уже не работал на Фотоне. Ну, как обычно, пропустили по паре кружек пивка, разговорились. Я рассказал, что живу здесь недалеко на ул. Заводская и собрался домой. – Да ты чего, да ты куда?! Мы ж только начали! –Нет, говорю, у меня жена молодая, не любит, когда я выпивши, дальше - без меня, и ушел.
Дома, часам к десяти уже, вдруг – звонок. Открываю двери - стоят мои голубчики, причем Артур крепко за Бормана держится. Я: - Вы чего? И тут они углядели Лилю за моей спиной. Первый опомнился Артур: - Давайте дружить семьями!?
Наше КБ «ФОТОН» выпускало п/п приборы, имело почтовый ящик, т.е. было частью ВПК – военно-промышленного комплекса СССР. В это время ещё продолжалась вьетнамская война, в которой непосредственное участие на стороне Запада принимали США. Нам в КБ поступали полупроводниковые приборы, снятые со сбитых самолётов и другой техники американцев. Понятно, что попадали они ко мне тоже, поскольку я занимался исследованиями этих приборов на своей установке. Меня тогда неприятно поразило, как сильно мы отстаём в производстве пп – приборов. Как правило, прибор (диод, транзистор, высоковольтный столб, микросхема и пр. со сходными характеристиками по габаритам отличались от наших в два – четыре раза в меньшую сторону. Кстати о диодах
Один мой знакомец Алик – ведущий инженер с производственного участка, где шел конвейер по выпуску этих силовых диодов, мы с ним частенько пресекались в курилке, приходит ко мне с горстью этих самых диодов. – Ничего не понимаю – все брак, не держат обратное напряжение! Посмотри, может ты чего увидишь? Я взял, сделал шлифы, посмотрел распределение тока и сравнил картинку с хорошим прибором. У тебя, говорю, пробой возникает при обратном свыше какого-то не помню порога. – Это мне и так понятно, непонятно с чего вдруг прибор (в смысле – серия), который прошёл военную приемку, вдруг стал валиться. Я ему посочувствовал, но помочь больше никак не смог. Через неделю встречаю Алика в курилке: - Нашёл! – говорит. - Что нашел, - спрашиваю? А дело было так.
Алик в течение недели стал скрытно наблюдать за процессом работы на конвейере. Там много разных операций с пластинами из кремния, из которых потом получаются эти диоды. Работают на конвейере только девушки. На одной из операций шла сортировка пластин на предмет визуального обнаружения дефектов на пластинах: хорошие – направо, плохие – налево. Работают на этой операции разные девочки, сегодня – одна, завтра – другая. Вот Алику на какой-то день и повезло. Дело в том, что работа сдельная: чем больше пластин отбракуешь, тем больше выработка и зарплата. Так вот. – Смотрю, - говорит – одна девица сбрасывает напалечники и быстро-быстро отбраковывает штук с двадцать пластин. А «потожировые следы» с пластин потом очень трудно смыть, хотя обработка происходит не раз. Как только появляется «смотрящий» девчонка тут же надевает напалечники и как ни в чем не бывало продолжает работу. Вот и весь фокус! Несознательный народ, инструкция строжайше запрещает касаться незащищенными пальцами пластин, но без напалечников же-же быстрее и проще!
Жили мы с Лилей у них в собственном доме. Тогда это была большая редкость для простых советских людей – собственный дом! Рабочий люд, да и большинство интеллигенции проживало в многоквартирных домах, как их тогда называли – «хрущёвки». Были ещё «сталинские» дома, но в них жила партийная номенклатура и заслуженные люди: директора предприятий, «ударники коммунистического труда», учёные с именем, да и без оного, крупные военные, короче тоже определённая номенклатура. Хрущев Никита Сергеевич – генеральный секретарь коммунистической партии Советского Союза – поставил перед страной цель: переселить народ из бараков, в которых после войны, в основном, народ и проживал. Наша семья – папа, мама и я – тоже имели «счастье пожить в бараке. Был найден для такого «всенародного» дела подходящий по стоимости и скорости возведения французский проект, из крупнопанельных бетонных блоков, в таких домах французы расселяли своих алжирцев. Отличались эти дома, кроме прочего, плохой планировкой: комнаты смежные, кухня 6 кв. метров, вход из кухни в ванную и коридор. Летом в них было очень жарко, а зимой – холодно. Проект был заточен на минимальную стоимость прежде всего.Но, конечно, это был огромный прогресс: люди переселились из бараков и коммуналок в дома с центральным отоплением и канализацией.
Строили дом мои тесть и тёща. Четыре комнаты, пусть даже и небольшие, по тем временам было совсем неплохо, когда родился Денис, стало тесновато. Два брата Лили тоже жили с нами, правда Виктор 1953 г.р. и осенью 1971 г. ушёл служить в армию. Саша был ещё школьником. Рядом с нашим был дом, в котором жила Лилина бабушка Евдокия Ивановна со своим сыном Анатолием. Этот дом также строил мой тесть Иван Михайлович.
В июле 18 числа 1973 года родился старший наш сын – Денис. Я был страшно рад, да и все домашние были очень рады. Все они так или иначе участвовали в его воспитании. Наша жизнь стала обращаться вокруг Дениски: пеленки-распашонки, сон-кормление по часам, когда Дениска спит, все ходят на цыпочках. До того, как сын заболел, он был очень подвижным и можно сказать весёлым ребёнком. Очень любил прыгать на руках у бабушек, да и в кроватке мог прыгать по полчаса, не переставая. В семь месяцев он как-то умудрился размотать пленки и спуститься из кроватки на пол, залез под кроватку да так, что назад ему уже никак сдать не удавалось, но мама-Лиля быстро обнаружила пропажу и спасла сыночка из трудного положения. Потом, года еще не было, его как-то неудачно покормили, и у него началась жуткая диспепсия. Мы долго с ней боролись, несколько лет.
Осенью 1975 года жену послали учиться программированию на Минск-32, была такая советская электронная вычислительная машина (ЭВМ), одна из последних разработанных советскими инженерами. Дальше стали зачем-то покупать американские IBM и затормозили собственное развитие. Мы остались с тёщей и бабушкой на вахте. И тут Дениска простудился и заболел воспалением легких. Анна Васильевна, благо – медик, имела знакомства, легла с ним в палату. Я каждый день носил им бабушкину стряпню и что требовалось кроме. Дениска был очень худенький из-за перенесённых желудочных болячек, капельницу ему делали в венку аж на голове, на руке отыскать не удавалось. Как-то раз Анна Васильевна рассказывает: - Показала исколотую Денискину головёшку знакомой медсестре: - Паразиты, смотри, как колют?! Всё расковыряли! Денис к тому времени (2 года с небольшим) уже очень неплохо говорил. Естественно, капельницы он не любил, увидев в очередной раз процедурную медсестру-мучительницу, заверещал: - Паразиты!!! Колют!!!
Маму он ждал с большим нетерпением. Когда она, наконец, приехала, и стояла с раскрытыми объятиями на дорожке, он её не узнал и побежал дальше встречать, поднырнув под её руками, с криком: - Мама приехала! Вот так, а всего-то два месяца прошло. Дети даже маму забывают быстро.
В 1976 году, чтобы немого разгрузить маму свою, Лиля согласилась с предложением моей мамы, и мы переехали жить на ул. Измайлова 56. В 1977 году летом женился лилин брат Виктор и стал жить у жены. Но уже вырос другой брат Лилии Саша, Анне Васильевне приходилось тянуть еще мать – Евдокию Ивановну и своего непутёвого брата Анатолия, который нигде не работал, а тут еще трое! Конечно тёще было тяжело везти такой воз. В 1977 году я перешёл на работу в САРВЦ, что было рядом с Измайлова 56, и мы надеялись получить там квартиру в строящемся для сотрудников гидромет службы доме, где также работала жена и стояла в очереди за жильём. Квартирный вопрос, однако! Правда, у мамы моей мы тоже не зажились. Там тоже не царские хоромы – две комнаты, в одной мы втроём, а в другой жили мама с моей сестрой Таней и её сыном Сашей - на год старше Дениса. Через два года стало совсем невмоготу, и мы переехали на ул. Урицкого в бывшие конюшни какого-то местного дореволюционного бая, в которых жила некоторое время родственница Саши Ярмака, он нас и сосватал.
В 1978 году в июле умерла мама Лилии моя замечательная тёща Анна Васильевна, царство ей небесное! Она хронически болела почками, которые простудила еще в студенческое время на сельхоз работах. А потом, уже после рождения Саши, добавился диабет, он-то и свёл её в могилу. Ей было всего-то 52 года, по теперешним меркам – моложавая еще женщина. Очень грустно вспоминать.
Работа в САРВЦ.
Директор ВЦ Александр Яковлевич Раньков по какой-то причине отсутствовал и принимал меня на работу главный инженер Александр Иванович Бедрицкий, временно замещавший должность директора. Весьма импозантный мужчина, высокого роста с хорошей фигурой, Александр Иванович жил в том же корпоративном доме от института, в котором проживал и Володя Брехов – наш замечательный друг. Брехов был неженат и жил один, что в те времена было редкостью. Квартиры в советское время, как правило, давали только женатым и обремененным детьми сотрудникам. Мы частенько собирались по праздникам и без повода у Володи, и Бедрицкий иногда захаживал на наши вечеринки, чтобы не отрываться от народа, как говорится. Однако он недолго проходил в должности главного инженера ВЦ. Как-то через год, а то и быстрее Бедрицкий был приглашен на должность главного инженера в Гидромет службу в Москву, а затем стал начальником всей этой нашей службы. В последствии он несколько лет работал в Швейцарии представителем от СССР во Всемирной Метеорологической Организации. Нужно сказать, что Бедрицкий ещё раз поучаствовал в моей судьбе, когда позднее у меня возникли сложности с устройством на работу в институт Арктики и Антарктики, ему позвонила Валентина Васильевна Майстрова, некогда бывшая начальником отдела программирования САРВЦ, в котором тогда работала моя жена, и попросила посодействовать моему устройству на работу, что он и сделал.
Можно сказать, что на ВЦ меня перетащил Сергей. Мы с ним никогда не теряли связь, я даже иногда захаживал с гитарой на их довольно частые вечеринки на ВЦ, благо жили мы с Лилей на Измайлова 56, совсем рядом. Кстати о гитаре, в какой-то из ра;зов моего у них присутствия, я оставил гитару в Серёжкином отделе, и, конечно, она пропала. Потом, лет через несколько, она вдруг нашлась – её забрал какой-то сотрудник ВЦ, и, когда он принёс её опять же на вечеринку, Серёга её опознал, изъял и вернул мне. Дело в том, что Сергей знал эту гитару хорошо: она и на хлопке в студенческие времена побывала с нами и позже мы с ним не раз под гитару эту «спивалы».
Нашей фирменной песней стала развесёлая такая песенка Александра Дулова (был такой известный в то время бард) про девчоночку, которая опрометчиво вышла замуж без любви. С этой песенкой связана была забавная история. Одна из молодых сотрудниц нашего ВЦ - Галя Лещенко, участвовавшая во всех наших посиделках, как-то в очередной раз для себя уточнила: - Так это что она - «с о;кон падала»? А я всегда пела – со;ком капала! На что немедленно последовали к ней многочисленные вопросы и комментарии.
Я определился в отдел комплексной автоматизации, которым командовал мой друг Сергей Дмитриевич Поминов. Здесь же уже работал и наш однокашник Саша Ярмак, о котором я уже не раз упоминал. Вот так мы снова оказались рядом, в одной упряжке. В отделе, да и вообще на ВЦ, народ был молодой, весёлый. В основном только со школьной скамьи, в смысле из вузов. Основная задача отдела – обеспечить бесперебойную подачу информации от службы АСПД, куда поступала эта информация со всех гидромет станций региона. Затем поступившая информация предавалась на ВЦ, на ЭВМ (электронные вычислительные машины). Далее информация обрабатывалась на этих ЭВМ, считались прогнозы погоды, рисовались метеокарты давлений, температуры, скорости ветра и тд.
Если память не изменяет, ЭВМ на ВЦ тогда было всего 3: Минск 2, «Весна» и новенькая Минск 32. Все – производство Минского завода. Характеристики Минск 2 тактовая частота 250 кгц, быстродействие – 5-6 тысяч операций/сек, оперативная память – 16 килобайт., внешний накопитель – ленопротяжка с лентами, объём памяти на ленте порядка 2 мбайт. «Весна» тактовая частота 5 мгц, 300 тысяч операций/сек, оперотивная память 64 кбайт, накопитель – лента 2-4 мбайт, до 32 лентопротяжек. Минск 32 быстродействие – 65 тысяч операций/сек, оперативная память – 256 килобайт., внешний накопитель – лентопротяжка с лентами, объём памяти на ленте порядка 10 мбайт. Чуть позже появились ЕС ЭВМ - копии IBM. Первая появилась ЕС-1022: соответственно 80тыс/256кб/ ленты 30 мбайт, диск 29 мбайт.
Для сравнения на моём современном смартфоне Samsung Galaxy A52: частота процессора 2,2 Ггц, память – 256 Гбайт и куча дополнительных опций: фотографии, обработка изображений, сканирование, распознавание текстов и прочая, и прочая. А прошло всего-то около 50 лет!
Так вот. В этом отделе жизнь кипела и бурлила. С рабочим временем никто не считался, оно было рабочим всегда, как сейчас пишут – 24/7. Всё время что-то изменялось, дорабатывалось, создавалось заново. Этому новому даже присваивалось имя собственное. к примеру, наша стойка для приёма гидромет информации от АСПД и передачи на ЭВМ, разработанная Поминовым и Ярмаком с некоторым моим участием, называлась ПОЯС (Поминов, Ярмак, Соловьёв). Была еще стойка для приёма карт погоды и рисования на ФАКСе - дедушке современного факсимильного аппарата. Эту стойку разработал и полностью создал в железе наш друг Владимир Петрович Брехов, который командовал отделом ремонта и восстановления ТЭЗов. Так назывались типовые элементы замены на ЭВМ, которые очень часто выходили из строя, а запасные ТЭЗы быстро заканчивались и также выходили из строя, и для них разработчиками ЭВМ были созданы программы ремонта на специальном оборудовании – стендах ремонта. Программы нужно было набивать вручную на этом стенде, и ни о какой оперативности в ремонте речи, конечно, идти не могло. Эту проблему (автоматизации ремонта ТЭЗов) решили наши сотрудники отдела ремонта – Леонид Кузьмин и Абдумаликова Феруза. Нельзя сказать, что плохо работали минские заводы, плохой, прежде всего, была элементная база: транзисторы, диоды, микросхемы и т.д. Это мне хорошо было известно по предыдущей работе. Качество кремниевых пластин и наносимых на них п/п плёнок для производства микросхем и транзисторов было ещё на невысоком уровне. В результате этих проблем заводские устройства часто выходили из строя, и каждый пользователь ЭВМ и периферии, как мог, упрощал заводские изделия, оставляя у них только самые необходимые функции, главная задача – надежность и бесперебойность. Вот такая у нас была автоматизация и рационализация.
Тем не менее энтузиазма в работе было хоть отбавляй! Мы все тогда, по мере сил и возможностей, хотели делать что-то важное и нужное.
Каждую осень наш ВЦ пополнялся новыми сотрудниками. Первой из молодых тогда девчонок появилась на ВЦ Оля Борисова и определилась в наш отдел. Затем весной 1978 года для написания дипломной работы пришла Марина Чистякова (потом – Слепкова) и тоже осталась работать у нас. Одновременно с Мариной пришла на работу в отдел программирования Лена Антонова – её подруга. Из Каскада (такая полувоенная контора, которая занималась пусконаладкой, в основном, ЭВМ для МО). на работу в отдел ремонта перешёл Володя Слепков, а затем и Лёша Соболевский, только он в отдел обслуживания ЕС ЭВМ. Лёша тоже пару лет проработал в Каскаде. Так постепенно собиралась наша, потом сбитая, спитая и спетая компания. Как определил нас Евсей Яковлевич, заглянув как-то раз после работы в отдел Брехова, а мы как раз подняли рюмки по какому-то поводу: - Все алкоголики и Борисова с ними. Марина, как она любила говорить, завалилась тогда за ящик (у Брехова стоял, и девчонки всегда на нём сидели), Раньков её не заметил. Нужно сказать, что Маринка была такая худенькая, что могла и за плинтус завалиться.
25.11.18. Вчера вечером мы всем семейством отмечали д/р Сережи в ресторане Марчеллис на Московском 205. Рассматривали Сережины фотографии от младых лет до сегодняшнего дня. Сережка их забрал потом с собой, друзьям показать. Очень вкусно поели, еда отличная, выпили пару бутылок красного сухого итальянского вина 2014 года из Тосканы.
Днем в тот же день я был на приёме у врача-диагноста Богдановой Татьяны Александровны. Она по точкам акупунктуры на моём ухе с помощью своего прибора, изменяющего на конце щупа температуру от -20 до +20 градусов, поставила мне диагноз и выписала гомеопатические лекарства. Буду лечиться теперь у нее. Надеюсь избавиться от аритмии, уж больно достает иногда.
23.04.07. Умер Ельцин Б.Н. Путин и вслед за ним все СМИ поют осанну первому президенту России, а мне даже в гробу его видеть не хочется. Пьяница и разрушитель – это две его основные характеристики. Разрушил все, что было только можно, едва не развалил Россию.
09.02.19. Читаю Новую хронологию Фоменко-Носовского. Вот ведь какая картина вырисовывается. Западные историки, пытаясь украсть по обыкновению приоритет в этой сложной и давно назревшей задаче превращения исторических романов, сказок, и просто выдумок, принимаемых современными людьми как «науку историографию», действуют исподтишка, подменяя обнаруженные провалы в хронологии «провальчиками» да и то, выявленными не академиками Н.А. Морозовым и А.Т. Фоменко, а западными учеными. Цитирую А.Т.Фоменко ЧИСЛА ПРОТИВ ЛЖИ:
«В 1995 году в названии книги "Новая хронология и концепция древней истории Руси, Англии и Рима" (Москва, МГУ, 1995) нами был впервые введен термин "Новая Хронология", без наших фамилий, для обозначения исправленной версии всемирной хронологии древности, построенной на основе широкого применения современных естественно-научных методов. Долгое время этот термин сохранялся исключительно за нашими работами, а также иногда его относили, задним числом, к работам наших предшественников: Н.А.Морозова, Эдвина Джонсона, Жана Гардуэна, Исаака Ньютона и др. Тем временем, в англоязычной литературе термин "Новая Хронология", но только с 2001 года, стали закреплять за работами египтолога Давида Ролла, который в своей книге "A Test of Time" ("Некая проверка времени"), опубликованной в 1995 году, предложил сделать небольшие - порядка трехсот лет - изменения в хронологии Древнего Египта. На одном из рисунков в опубликованной им книге он мимоходом назвал свою версию "новой хронологией" - не в смысле нового термина и нового явления, а в смысле отличия его версии от других, которых в египтологии довольно много. Лишь спустя несколько лет, задним числом, Давиду Роллу стали приписывать "изобретение новой хронологии". По нашему мнению, данный шаг был сделан историками сознательно, чтобы "выбить у нас из-под ног" введенный нами термин, наполнив его совершенно другим смыслом и связав с другими именами авторов. Бороться с такими "научными методами" довольно сложно, и мы не собираемся это делать. Поэтому мы решили называть нашу теорию не просто "Новой Хронологией", а "Новой Хронологией Фоменко-Носовского". Этим мы просто пытаемся помочь читателю разобраться.»
Это у них в порядке вещей: Эдисон крал изобретения Теслы, Эйнштейн – научное открытие теории относительности - у Пуанкаре.
30.03.2020 г. В Питере введен режим самоизоляции в связи с пандемией коронавируса COVID-19. Носим маски и перчатки.
24.02.2022 года началась специальная военная операция на Донбасе - СВО.
24.05.2025. Произошел обмен пленными на СВО. 570 бойцов и 120 гражданских обменяли на такое же количество украинских солдат и гражданских. Краснодар стал чемпионом России, кончилась эпоха Зенита.
01.06.2025 Укробандеры подогнали к нашим стратегическим аэродромам под Мурманском и Иркутском фуры, из которых стали вылетать дроны FPV. Уничтожено 7 ТУ-95, 4 ТУ-22М и один АН-12. Урон стране под миллиард рублей! Укры ликуют!!!
04.07.2025. Неожиданно возбух Азербайджан. За пару дней до того посадили в Екатеринбурге группу азербайджанских «бизнесменов», которую впоследствии назвали ОПГ за убийства 24 летней давности и за дела нынешние. И тут слышим в новостях – в Баку избили и посадили в каталажку 7 наших русских ребят. Пятеро – айтишники, а двое – вообще туристы, всех за наркоторговлю! Алиев пошел на конфронтацию с Путиным!?! Это его так победа над Пашиняном раззадорила? Интересно, как долго он продержится. Эрдоган сдался и извинился меньше, чем за месяц.
10.08.2025. Юбилей Николая Петрова. Мы с Серёгой были в Москве на Шаболовке в ресторане «Империя». Не обошлось без приключений за сутки: туда ехали на нижних полках в купе, оттуда – на верхних полках в плацкарте, не было нужных билетов поудобнее. Еле-еле влезли на верхние полки и я и Сергей.
Мои воспоминания
© Copyright: Всеволод Соловьев, 2025
Свидетельство о публикации №225091901316
Свидетельство о публикации №225091901316
Рецензии