Новый ссср... берег моря в одессе...

Берег Черного моря, куда скучая, вышел Иван, был пуст. Чайки расчерчивали пространство над волнами и с криком вели борьбу за рыбье поголовье. Море пенилось и рокотало; казалось, оно выражало протест против какого-то эмигрантского Ивана* и стремилось смыть его с лица этой земли.
Но вот на берегу появилась задумчивая девушка. Она держала в руках блокнот, что-то записывала на ходу, иногда ритмично помахивала рукой и выкрикивала в пространство. Была она легка и изящна. Светлые прямые волосы были коротко острижены. Тоненькую талию охватывал широкий пояс. Тонкие каблучки поднимали девушку на необходимую высоту.
Сердце эмигранта стукнулось о ребра и замерло в восхищении.
– Красивая девушка, – пошел в атаку Иван, еще слабо владеющий русским языком, – я очен ис тебе любит. Я хочет быть ис тебе. Ты хочет?
Девушка посмотрела на него испуганно, но сказала:
– Ты кто? Хочешь, я почитаю стихи?
– О! Я хочешь. Что это – стихи? – спросил Иван, беря ее за руку.
– Ты иностранец? – просияла девушка, еще не замечая, что погружается в объятия Ивана. – Но я хочу... стихи...
– Стихи... – говорил Иван, губами разыскивая губы девушки, а руки его повели себя таким образом, что не оставили поэтессе никаких сомнений насчет намерений иностранца. И тогда запоздалая прозвучала у моря звонкая пощечина.
– Как вы себя ведете?! – возмутилась девушка. – Вы из какой варварской державы приехали?
– Из Исраэль, – ответил Иван, держась за щеку.
– Ах, вот как! Значит, ты иудей? – оживилась девушка и простерла ладошку вперед, и ножки поставила на ширину плеч. – Здравствуй, племя младое, незнакомое! – вдохновенно продекламировала она.
– Здравствуй, – откликнулся Иван, вновь овладевая протянутой к племени ручкой. – Уже знакомый, да? Я очен любит ис тебе....
– Нет, ты ничего не понимаешь! Ты какой-то странный, – вырвалась из его рук девушка. – Ты сначала послушай...
И нараспев стала она декламировать, выдвинув остренький подбородочек и трепеща опущенными ресницами:

Еще кипит волна седая,
Еще звенит в ночи струна,
Но будень светлый наступает,
К станку становится страна.

Люблю я планов безразмерье,
Шагов люблю я веских.
Люблю тебя без всякой меры,
О, витязь мой советский!

Растроганный Иван со словами «совески, совески я» вновь занялся хрупкой девичьей статью. Но, будучи в поэтическом экстазе, девушка продолжала выкрикивать полузадушенным голосом из-под жарких поползновений иностранного Ивана:

Тебе отдам я все святое!
Я душу обнажу.
Коммунистических хоть сто я
Детей тебе рожу,

– хрипела поэтесса, и ее экстаз из творческого переходил уже в иное качество, ибо динамический Иван вполне овладел всею гаммой трепетных чувств экзальтированной патриотки.
А море было похоже на огромное ухо, в котором быстро-быстро вибрирует чей-то гигантский мизинец.
– Коммунистически, я коммунистически, – шептал Иван. – Душа не надо... твоя хорошенка тела...
...Бездыханные лежали они на желтом песке, лишь изредка вздрагивали в остром воспоминании пальчики поэтессы и ворчала оглохшая ушная раковина моря.
Но вот девушка ожила постепенно. Она приподнялась на локотках, недоуменно посмотрела на блаженно улыбающегося Ивана и томно произнесла:
– Вставайте, граф! Рассвет уже полощется*...
– Что? – встрепенулся Иван. – Что это – рассвет?
– Это... это значит, мы теперь идем в загс. Ты же не станешь губить девушку, чью невинность я тебе подарила. Вставайте, вставайте, рыцарь!
– Что это – невинность?
– Это значит, что я была девушка, понимаешь? А стала женщиной...
– Ты мне подарил? – обескуражено сказал Иван, пытаясь разглядеть на песке какие-либо последствия вышепоименованной рыцарской деятельности, которые могли бы явиться подтверждением.
– И тебе тоже, мой иностранный возлюбленный. И тебе тоже...
Море лениво теперь накатывалось на берег, всякий раз тихо и протяжно вздыхая о вечной любви и тщетно, но заботливо старалось смыть бесчисленные, эфемерные ее следы.
______________
* Иван (Иоан, Айвен, Иоганн, Джон, Жан и мн. др.) - древнее иудейское имя. Означает - помилованный богом.
* «Вставайте, граф! Рассвет уже полощется,
Из-за озерной выглянув воды.
И кстати, та вчерашняя молочница,
Уже поднялась, полная беды.»
                (Юрий Визбор)