Сказки всё это...

   Утро нежилось в загорелых ладонях ландышей. Натёртый рассветом паркет папоротника блестел мелкой речной рябью лепестков. Сосны роняли под ноги снежки зрелых шишек...

   Не замечая ничего из того, человек, что стоял на железнодорожной насыпи, открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег.  За его спиной грохотал товарный, но ему, наверное, казалось, что его слышно, поэтому человек говорил и говорил, не обращая внимания на знаки повременить, помолчать, остановиться, наконец, и обождать, покуда последний вагон, вильнув угловатым громоздким задом не скроется из виду.

  Не докричавшись, путник махнул рукой, и под удивлёнными взглядами старожилов направился в ту же сторону, куда следовал грузовой состав. 

- Чудак человек, чужой, неместный. Наши не стараются пересилить грохот, ибо не к чему, надорвёшься, лучше переждать.
- Это как в море. Знающий не бьётся о волну, не идёт напролом, но поворачивается к ней боком, дабы уж после идти...
- Туда, куда шёл?!

- Не смешно. И да, куда шёл! Без лишней суеты! Как мы провожаем взглядом лениво уползающую в щель у порога гадюку, ступаем под сень сумрака коридора, скрепленного золотой скрепкой желторотика ласточки. Или туда, где пожарная вышка чудится корзиной воздушного шара, зелёные сосны бахвалятся юностью перед ветром и поваленным им дубом, а закат щурится лукаво через гофре веера из роскошных лепестков мака...
- Либо в дебри! - где дятел-проныра дразнит лесника своею ловкостью и едва собьёшься с тропинки, услышишь, как в кустах то ли шипит, то ли чихает кто.

   ...Толпа людей в сумерках равнодушия - все на одно лицо, а стоит остановиться, окликнуть первого встречного, тут-то и окажется, что сказки всё это, выдумки, ложь. Сколь ни есть в нас похожего, но многолико человечество, однако ж правда в том, что желают все разного, а боятся одного.