Противоречие между сохранением и усвоением

Допустим, мне надо сохранить некоторое знание. Благодарение Богу — я живу в письменную эпоху, у меня есть простое решение: я запишу, что следует знать. Но записанное — это текст, а не знание. Я могу прочитать текст, но вот вопрос, понял ли я его? И главное — понял ли я его правильно? Усвоение текста — это всегда интерпретация.

Возможно, мои предшественники позаботились об этом раньше меня, и оставили мне уже записанными и сам текст и свою (правильную) интерпретацию. Но в таком случае что я вижу: опять-таки текст, пусть он и включает чью-то интерпретацию. Мне его всё так же надо понять. В частности, мне надо понять, что имели в виду интерпретаторы. Даже если они сидят передо мной и поясняют мне текст прямо сейчас, от меня всё равно требуется понимание. А это означает, что я должен дать собственную интерпретацию читаемому (или слушаемому).

Итого, мы имеем всего два варианта — либо я просто заучиваю текст слово в слово, не пытаясь что-либо понять. Либо я интерпретирую его, предпринимая усилия по пониманию. А в этом случае появляются риски неправильного понимания. Интерпретация может искажать смысл текста, вплоть до подмены на прямо противоположный. И с этим риском ничего не сделать.

Наука нам предлагает верифицировать знание — то есть проверять его справедливость на практике, но такая проверка возможна далеко не всегда. Чем сложнее то, что требуется передать другому, чем оно дальше от отдельного и конкретного, тем выше риски искажений при передаче. Но обходиться без усвоения тоже невозможно. Такой вот парадокс, вшитый в историческое тело любой традиции.