Копьё судьбы. Устами ребёнка

28 ноября 1941 года

Деревня Старая Верейского района Московской области

Колокольцев повернулся к Зиммелю: «Я быстро. Мы с ней договорились, что пока она мне подчиняется, её не будут насиловать. А она этого реально боится. Так что будет сидеть не шелохнувшись...»

«Не волнуйтесь, герр майор» - пообещал обер-лейтенант, понимая, чего может опасаться абверовец. «Я к ней пальцем не прикоснусь...»

«Конечно, не прикоснётся» - подумал Колокольцев. «Иначе все его мечты выбраться из этой растреклятой дыры прахом пойдут»

Колокольцев повернулся, быстрым шагом покинул дом. В мгновение ока добрался до дома Свиридова. В котором Ирена Лилиенталь продолжала поглощать вкуснятины, заботливо приготовленные женой старосты.

«Вот что, Пётр Николаевич, мне очень нужна Ваша помощь» - вежливо обратился он к старосте.

«Всё, что угодно, господин офицер» - подобострастно ответил тот.

Пётр Свиридов был явно не силён в знаках различия вермахта.

Псевдо-абверовец быстро объяснил, что ему нужно. «Есть такая» - кивнул староста. «Моя племяшка Аглая. Живёт в доме... почти напротив»

Через десять минут перед Колокольцевым стояло симпатичное десятилетнее дитё женского пола. По клятвенным утверждениям Свиридова, смышлёное не по годам. Он рассказал девочке, что от неё требуется. И что она увидит, конечно.

«Сделаю» - неожиданно взросло ответила Аглая. «Хотя я бы её своими руками удавила. Или ещё лучше – сожгла живьём...»

Колокольцев промолчал. Нормальная реакция ребёнка на инфернальное существо, которое хотело сжечь её дом и убить её медленной смертью от холода.

«Надежда» аж побелела, когда увидела девочку. Ибо сразу почувствовала, что её ожидает нечто пострашнее, чем самые жуткие пытки. И даже чем изнасилование.

Пробуждение её собственной совести. Совести, задавленной оголтелой, безумной большевистской пропагандой.

«Скажите, тётя» - неожиданно детским, совсем детским голосом спросила Аглая, «почему вы хотите сжечь мой дом? Почему вы хотите, чтобы я умерла от холода? Моя мама, мои братики, мои сестрёнки, мои бабушка с дедушкой... Что я вам такого сделала?»

Диверсантка дёрнулась. По её щеке потекла предательская слеза. К такому упыри из НКВД её точно не готовили. Ибо их бесконечно чёрные души о таком даже помыслить не могли.

Об устах ребёнка, которыми говорила Истина...

Аглая повернулась и молча вышла из комнаты. «Надежда» сидела абсолютно неподвижно. Как мраморная статуя.

«Хороший вопрос, кстати» - улыбнулся Колокольцев. Не забыв, разумеется, перевести оный для обер-лейтенанта. «Действительно, почему? И что эта девочка – её, кстати, Аглая зовут - тебе такого сделала, что ты хочешь, чтобы она потеряла свой дом, всех своих родных и умерла ужасной, мучительной смертью от холода?»

Девушка молчала. Что Колокольцева совершенно не удивляло. Таких особ в своих периодических... командировках в СССР он имел сомнительное удовольствие наблюдать десятками. Недалёкие, наивные дурочки; голова набита пропагандистскими штампами...

Этакие Эллочки-людоедочки советского розлива – только словарь состоит не из тридцати слов, как у оригинала, а из полусотни пропагандистских штампов.

Хотя система обучения/воспитания в BDM – нацистском Союзе немецких девушек (членство в котором было обязательным) была не идеальной, но BDM-ки были просто образцом интеллекта и свободомыслия (и здравого смысла) по сравнению с советскими комсомолками.

Кстати, насчёт «людоедочки» Ильф и Петров оказались просто гениальными провидцами, хотя в их время никому и в голову не могло прийти, что советский диктатор настолько потеряет все возможные и невозможные берега, что издаст чудовищный, дьявольский приказ №0428. А советские Эллочки-людоедочки бездумно помчатся его выполнять...

«Надежда» и говорила, и, что ещё хуже, думала (если этот глагол вообще был применим к советским Эллочкам) исключительно этим штампами. Построенными на чудовищном, всеобъемлющем вранье.

«Смеси русской сивухи с пойлом из Карла Маркса», как метко окрестил большевизм прославленный русский генерал Лавр Георгиевич Корнилов. Продуктом извращённого соития Карла Маркса и Ивана Грозного…

BDM-девушки и были на голову (а то на две) выше советских комсомолок, как Личности в первую очередь потому, что нацистская идеология была построена на основе искренней любви к Германии и её народу.

И всё-таки на некоей Истине, хотя и изрядно искажённой пусть искренними и даже честными, но всё равно серьёзнейшими ошибками и заблуждениями. «Расовыми войнами», «унтерменшами» и «уберменшами», «глобальным еврейским заговором», евгеникой... и прочей чепухой.

При всех их несомненных – и зачастую просто чудовищных – недостатках и преступлениях, Адольф Гитлер и его соратники-партайгеноссе делали всё возможное (и невозможное), чтобы принести настоящее полноценное счастье народу Германии. В чём, надо отметить, весьма преуспели – в 1938 году немцы были, пожалуй, самой счастливой нацией в Европе.

Большевизм же был построен на удовлетворении чудовищных гегемонистских амбиций одного человека. «Красного Тамерлана» Иосифа Сталина. Для которого все без исключения люди (и граждане СССР, и граждане других стран) были всего лишь инструментами, расходным материалом для достижения его дьявольской, сатанинской, инфернальной цели – мирового господства.

Превращения всех без исключения жителей в послушных, нерассуждающих, покорных рабов, готовых в любой момент со счастливой улыбкой на лице выполнять даже самые бесчеловечные, безумные, запредельно жестокие – и самоубийственные приказы.

В случае «Надежды» его пропагандонам это почти удалось. Почти. Ибо у штампов, построенных на вранье, есть только один недостаток – они не выдерживают столкновения с реальностью. Которая таки настигает. Всегда. Настигает – и камня на камне не оставляет от этих штампов.

Примерно это и происходило в душе, разуме и сердце диверсантки. К сожалению, Колокольцев просто не мог себе позволить ждать, пока этот процесс, как говорится, дойдёт. Результат ему нужен был здесь и сейчас.