из столовой пыли

                ЗВЕЗДОЛЁТ.
На горизонте задул ветер. Лёгкая пыль поднялась, закружившись. По спирали. И полетели долгие потоки испорченной земли вверх, то есть превращённые в пыль. Густые клубы выбирались в небо, сохраняя свою пакостную природу – мешать дышать свежим воздухом и смотреть, не щуря глаз. Пыль поднималась вверх, поднимая с неистовой силой весь неприятный осадок последнего своего пребывания на поверхности планеты и растворяясь где-то. А горизонт принимал эту спираль как должное. На нём, на горизонте, разное случалось. И появление круговорота из клубов пыли не являлось чем-то новым и необычным. Это было привычным и обычным. Однако пыль поднималась не по своей воле. Её влекло вверх появление какой-то техники. А техника та состояла из крыльев, двигателей, колёс, иллюминаторов и блестящего корпуса. Корпус горел и переливался всеми цветами радуги под Солнцем. А Солнце, далёкое и круглое, старалось попасть своими лучами именно в корпус. Наверное, испытание проводило по внедрению новых технологий доставки лучей на одну из планет под ним. И так у него это славно получалось, что любо-дорого было смотреть, щурясь.
Механизм тот появился почти из ниоткуда и завис над поверхностью планеты. А под ним, под механизмом, и зародился тот самый бурун из пыли. Механизм-то завис и принялся разгонять пыль в разные стороны, а она, собираясь в спираль, поднималась вверх. Казалось, что механизм завис над поверхностью навсегда. Впрочем, что-то сдвинулось. Механизм пошатнулся и отодвинулся в сторону, перетянув за собой пыль. И пыль потянулась за механизмом. Между пылью и механизмом имелась, видимо, взаимосвязь. По этой причине над горизонтом кружилась пыль и пошатывался механизм.
Там же, над горизонтом, появился ещё один объект. Это было нечто живое. Оно бегало вокруг механизма, висевшего над поверхностью планеты, и поглядывало на пыльный бурун. Однако бегать вокруг и смотреть нечто живое устало, поэтому остановилось и присело. Но сидеть долго нечто живое не собиралось. Чего ж сидеть, когда вокруг что-то происходит? Вот и механизм висит над поверхностью и пыль поднимается по спирали вверх. Нечто живое поднялось на конечности и принялось кричать механизму, предварительно сложив руки рупором. Кричало оно что-то невразумительное, поэтому его никто не слышал и не обращал на него никакого внимания. Да и кто станет обращать внимание на кричащего, если двигатель в механизме работал и ничего не было слышно. Но нечто живое так не думало. Оно упорно продолжало кричать, не убирая рук рупором. Пыль же, в свою очередь, не унималась. Клубы уже успели затуманить всю округу и не оставляли никакой возможности вдохнуть свежий воздух. Но нечто живое не сдавалось. Оно по-прежнему кричало, устремив рупор из рук в сторону механизма. Когда же кричать надоело, нечто живое подняло камень, что валялся тут же, под ногами, и запустило в механизм. Камень достиг борта механизма и произвёл громкий стук. После этого можно было убегать, так как из механизма могли выбраться пилоты и набить морду бросившему в назидание другим ещё не бросавшим. Впрочем, нечто живое именного этого и добивалось. Нет, не того, чтобы ему набили морду. Вот этого оно как раз и не желало. А ему хотелось увидеть тех, кто сидел внутри механизма, чтобы на близком расстоянии обсудить вопросы взаимоотношений со всеми заинтересованными сторонами.
В механизме поняли, что бросившему камень объяснять придётся всё на месте, поэтому выбираться из механизма следовало. Однако они не торопились, подсчитывая стоимость нанесённого ущерба их механизму. Для этого они выглянули из механизма через иллюминаторы, погрозили ему, нечто живому, кулаками, дескать, ух, ты, хулиган. И на этом пока всё затихло. Но нечто живое решило, что следует повторить призыв к мирным переговорам и поискало вокруг себя другой камень. Камней оказалось много, но все они представляли собой жалкое зрелище. Такими камнями только лампочки бить в подъездах или соседке стёкла за то, что не дала в отсутствии мужа. Но нечто живое думало не так, но иначе. Оно нашло-таки подходящий камень и вновь запустило в борт. И снова раздался громкий стук. Стук отдалённо напоминал стук по помойному ведру, в котором ещё ничего не собралось. Но всё же стук получился. Оставалось подождать реакции. И снова, как в первый раз, появились физиономии пилотов в иллюминаторах. Снова они погрозили кулаками, мол, сейчас физиономию начистим. Но выходить пока что не торопились. Наверное, думали, чего бы такого взять тяжёлого для разговора с пришельцем? В поисках того самого тяжёлого они и не спешили выходить. А нечто живое продолжало настаивать. Уверовав в своей безнаказанности, оно уже блуждало глазами по поверхности, отыскивая новый камень. Наверное, ему очень хотелось получить по физиономии хотя бы в третий раз.
Механизм перестал висеть в воздухе и принялся снижаться. А за снижением и пыль принялась терять густоту и ослабевать. И когда механизм коснулся колёсами поверхности, пыль спокойно растворилась в воздухе и пропала. Послышался скрип заржавелых петель и люк отворился. Не сразу. Его дёргали и толкали, пытаясь образовать щель, в которую можно было просунуть сначала голову и потом всё остальное. А нечто живое смотрело и ждало, когда же выберутся на свет божий обитатели механизма. Тем более, камней нужного размера больше не виделось вокруг. Для чего камни? Так ведь для разговора с пилотами на дальнем расстоянии. В этом случае приходилось рассчитывать на свои кулаки и ноги. Нечто живое потёрло руки, видимо, предполагая, что кулаки ему сейчас пригодятся. А, вот, с ногами дело обстояло немного по-другому. Если придётся удирать от пилотов, то ещё неизвестно, сможет ли нечто живое убежать от них. Вдруг у этих, у пилотов, ноги-то были сильнее. А если они догонят и применят кулаки? Что тогда?
Но нечто живое пока не решило, убегать или драться. Требовалось посмотреть, сколько пилотов выберется из механизма, вот тогда и решать, убегать или кулаки разминать.
И когда несколько пилотов выбралось из механизма, то нечто живое принялось обдумывать, одолеет или же убегать? А, тем временем, пилоты уже шли к нечто живому. Они что-то говорили между собой, усмехались и нагло поглядывали на нечто живое. Они, наверное, хотели поговорить круто и расставить всё на свои места. А, вот, чем это могло закончиться для обеих сторон переговорщиков, было не понятно. Нечто живое так же сомневалось в итоге, хотя ему было не привыкать к такому исходу. Мало ли чего в этой жизни случается? Что ж теперь, ничего не делать?
Нечто живое ожидало, так как расстояние сокращалось. А пилоты спокойно приближались. И вот уже оставалось несколько метров, когда нечто живое решило пойти на мировую и объявить заранее, что готово на все условия противной стороны. Однако пилоты продолжали приближаться, пока никак не отреагировав на предложение. Казалось, эти условия им и на хрен не нужны. Если уж требовалось почистить физиономию кому-то, так это и должен был оказаться этот самый нечто живой. Требовалось перевести его из состояния живого в состояние не совсем живое, чтобы опыт был востребован на всю оставшуюся жизнь. Вот поэтому пилоты не отвечали на предложение, а нечто живое начинало осознавать приближающуюся развязку. Следовало принимать срочные меры. К таковым относились переговоры с ходу. И нечто живое начало говорить, дескать, камни-то были маленькими. А вмятины, что появились на борту, оно, нечто живое, обязуется выправить в кратчайшие сроки. Но было поздно. Первый кулак просвистел в воздухе, впрочем, не достигнув цели. Почему? Так ведь по старинной традиции нечто живое побежало прочь, удаляясь семимильными шагами. Наверное, так бегают не только нечто живые, но и все остальные, когда приходится отвечать за свои проделки.
Вот так и закончился контакт с инопланетянами, не получив законного оформления в виде подписания договора между заинтересованными сторонами. И звездолёт улетел. Как только на местной станции технического обслуживания получил ремонт повреждённого корпуса, так сразу и улетел. И обещал вернуться. Не один, но с другими кораблями, чтобы расставить всё на свои места.