Настоящее искусство. Глава 39. Шутки закончились

     18+   В соответствии с ФЗ от 29.12.2010 №436-ФЗ
     Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий.
     Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.


Глава 39. Шутки закончились, поэтому в названии я шутить не буду

     «Мы хотим видеть рекламную обертку бытия, но с послушной улыбкой кривимся, съедая конфету из дерьма под ее хрустящим разноцветным фейерверком».
     Андрей шагает по рисованным улицам окраин  Санкт-Петербурга — когда-то ранее чистый лист каждой из поднимающихся над ним исполином стен был погребен под неоновым фломастером «плохих» слов, которых ребенок понахватался в раскрытых пастях дворов, откуда пенистыми сталактитами секрета слюнных желез стекают их штопанные на остановившемся заводе коммунизма жители.
     Когда-то он и сам был одним из тех, кто сейчас быстрыми ногами в грязных джинсах рассекает в застиранном свитере по холодному песку пустырей: щуплым мальчуганом из собственного прошлого, плюющимся гнилью неизвестных ему слов, подражающим старшим товарищам, которые позже сопьются или сторчатся с негласной помощью Лазарева-нынешнего. Это все было когда-то — когда жизнь с ее фирменными законами в различных формулировках типа «либо ты, либо тебя», распространяющимися даже на разумных существ, еще не заставила его выбирать между этими честными, крашенными плесневелой гуашью коробками панельных домов и лживыми парадными в лучшем смысле этого слова с консьержами, мастичной лепниной на потолках и узорами мрамора на полу.
     Он выбрал первое. Он выбрал нападение.
     Лазарев смотрит на зеленые сети, прикрывающие перламутровую рыбную чешую реконструирующихся домов, и замутненные круглые глаза их окон, в которых плещутся отблески неба, глядят на него укоряюще: блудный сын вернулся к родному дну, не иначе.
     В своем очищающем путешествии он вернулся к тому, с чего начинал, к своей стартовой точке, из которой его, смирённого горем болезни дочери и жизни «как у всех» с одной из простых русских женщин — было ли это вообще? — вытащил тот, ради которого он вновь прыгнул в разверстую пасть серой обыденности в желтых разводах на болезненно бледном снегу. К тому, куда он, негласный санитар современности, отправляет тех, кто в один решающий всю его дальнейшую судьбу момент решается потешить свое тщеславие, растертое в порошки и спрессованное в колеса. Туда, куда он, несчастный перевозчик реки загробной жизни, заваленной мусором окраин, свозит заблудшие души.
     Отец позвонил ему тогда, когда Лазарев, уязвимый такой чуждой жителям долины панельных домов роскошью любви, меньше всего был готов к тому, чтобы наконец сполна отдать свой долг этому человеку: серьезному, взрослому, осознающему каждое свое действие и…
     Абсолютно потерянному в собственной боли.
     — Лазарев, — произносит глухое эхо в голове Андрея. — Помнишь, мы с тобой базарили, когда ты был еще совсем соплей и только учился продавать, и ты сказал какое-то несусветное дерьмо о том, что слышал от матушки, будто всем когда-то воздастся по их вере?
     — Конечно помню. — Андрей стыдливо глотает слова о том, что этот человек стал для него отцом, реальная версия которого всю жизнь будущего наркоторговца играла с ним в прятки, кочуя из квартиры любовницы во всё новые и новые пенопластовые убежища. — Ты еще тогда ответил, что это все полная чушь.
     — Оказывается, ни капли не чушь, — пугающе сдержанно отвечает тот; в этом мнимом спокойствии истерики гораздо больше, чем в любых слезах и агонии, и Андрей напрягает руку от гнетущего молчания, воцарившегося на линии. — Это время, похоже, пришло. У меня пропала дочь, Лазарев, и помочь мне найти мою девочку и хорошенько проучить этого подонка можешь только ты.
     В разговоре с тем, кто помог ему встать на сомнительные ватные ноги, он как никогда понимает: жизни абсолютно все равно, кто ты такой, сколько денег хранится на твоем банковском счету и насколько широкая у тебя сфера влияния. В итоге все оказываются совершенно равными перед лицом бед и страхов, и любая маска, любой из многочисленных получеловеческих образов с треском разламывается от мощных ударов стальных кулаков судьбы. Чего личность стоит на самом деле, может достоверно показать лишь то, как она ведет себя перед лицом карательных действий безразличной судьбы.
     Андрей узнает, что неделю назад юная дочь его наставника исчезла со всех возможных радаров, едва закончив школу и начав жить долгожданной взрослой жизнью, нередко имеющей мощную аллергическую реакцию на вмешательство любого родительского контроля. Безутешный негласный Отец для ныне успешных в своем деле наркодилеров и настоящий отец для цветущей бунтарским цветом молодости Евгении сообщил Лазареву, что изначально он, как и любой человек, в котором хоть в каких-то пропорциях с индивидуальностью смешан национальный менталитет, надеялся на два возможных исхода: более предпочитаемый, когда все проблемы — даже настолько серьезные — решаются буквально по мановению волшебной палочки, и менее желаемый — когда придется принимать сложные решения и трудиться на благо избавления от своих неудобств самостоятельно. Испробовав оба варианта — послушно пару дней ожидая звонка или визита дочери с классическим синдромом «папа-я-уже-взрослая» и пытаясь без достойной лишь осуждения для традиционного социального сознания России просьбы о помощи столкнуться с хоть какими-либо следами исчезнувшего смысла жизни, — Отец все же пришел к выходу, что всё это не больше чем пустая трата как никогда драгоценного в настоящий момент времени. Его счет буквально шел на минуты. О помощи правоохранительных органов он решил забыть сразу.
     — Ты, как никто другой, знаешь, каково это — терять ребенка. — Андрей прекрасно осознает, что эта фраза является лишь заранее продуманной манипуляцией: слишком чистенькой и причесанной она родилась, но от нее все его внутренности покрываются льдистой коркой. — Пожалуйста, предотврати мою потерю. Я знаю, что ты можешь. Я верю, что одному тебе это по силам. Иначе, — Отец горько усмехается в трубку и произносит на пределе дрожащим голосом: — …ты вовсе не Андрей Лазарев, дружок.
     Так Лазарев начал свое собственное независимое расследование таинственных исчезновений молодых девушек, так часто крутившихся по новостям в телевизорах бесконечной вереницы серых многоэтажек, ради которого он оставил уже лишенного всяких явных проявлений агрессии Александра на его супругу, пообещав ей как можно чаще навещать их, а себе — наконец забыть в своей новой работе как друга, упорно отказывавшегося от любых возможностей перестать катиться по наклонной, так и Еву, при каждой встрече с которой Андрей осознавал, что сдерживать себя в лучшем смысле этой фразы становится все тяжелее. Любить по-настоящему сильно, вопреки общим суждениям, не значит чувствовать себя зависимым. Мудрая, выдержанная, взрослая любовь — это та, которую ты способен отпустить. Та, в которой остаются не потому, что не могут без нее, а потому, что делают взвешенный выбор в ее пользу.
     Сейчас, пришельцем проходя мимо кривых зубов серых ступеней подъездов — шарм слова «парадное» едва ли подходил к этим местам, — он сворачивает в одну из подворотен, и густой влажный дым сырости застилает его глаза. Здесь у него назначена встреча с одним из двух основных подозреваемых, с которым он решил провести беседу под прикрытием поставки товара: передавать из рук в руки в таких районах крайне рискованно, конечно, но подвести Отца будет не только стыдно, но еще и гораздо более опасно, чем попасться полицейскому. В его профессии друзья могут стать врагами буквально в один момент, если коллег вообще стоит расценивать как товарищей.
     Клиент уже ждет его, стоя на одной из покрытых пузыристой пленкой слюны ступеней — почти белесость морской пучины, облизывающей гладкость песка. Еще за несколько метров Лазарев с тщательно скрываемым содроганием замечает, как внимательно и вожделенно наблюдают за ним его блестящие глаза: страшно худой, нещадно обглоданный наркотической зависимостью парень с вихрами обесцвеченных волос, напоминающих скорее мочалку, он всегда казался Лазареву не просто странным, но абсолютно безумным. Достаточно большое количество улик, которыми был снабжен Лазарев, четко указывало на причастность наркомана к серии исчезновений.
     Андрей подходит ближе, доставая из карманов сигарету:
     — Привет, Влад. — Где она?
     Новоиспеченный детектив в фальшивом удивлении приподнимает густые брови, стряхивая пепел на бетон, — загрязненное море осыпают густые хлопья тающего в полете мокрого снега.
     — Фу, как некультурно. — Лазарев становится на одну ступень с юнцом и выдыхает табачный дым, демонстративно отворачивая голову. — Я думал, что мы с тобой находимся на здравом уровне деловых отношений, подразумевающем хотя бы приветствие. Впрочем, это не так важно, — кивает он. — Получишь то, чего хочешь, только тогда, когда ответишь на мои вопросы, ясно?
     Владислав кривится в испуганном возмущении, безмолвно раскрывая губы насыщенно сиреневого цвета, словно бьющаяся о лед рыба, но мгновенно замирает, когда Лазарев резко приставляет к его горлу острие ножа.
     — Я все еще не услышал ответа на мой вопрос. — Наркодилер давно усвоил свод правил, которым необходимо следовать при разговоре с зависимыми. — Повторю: ты отвечаешь на вопросы — я отдаю твой заказ. Тебе ясно или нет? — Хладнокровная словесная пощечина обжигает изрытое язвами, когда-то красивое лицо молодого человека, заставляя его задрожать всем ломким, бессильным, больным телом.
     Юнец, когда-то бывший известным начинающим художником из спальных районов Петербурга и вновь низвергнутый своей наркотической уязвимостью туда, откуда начинал, смотрит на него умоляюще и осторожно кивает. Лазарев — непревзойденный, тонкий знаток психологии зависимого: безумие вроде внезапной попытки суицида посредством специального нажатия шеей на нож может подождать, когда на кону стоит ничтожная пара граммов для мнимого раздувания эго самых слабых жителей мира сего.
     — Хорошо. Скажи мне, как ты связан с тем, что исчезновения девушек, о которых снова заговорил весь Питер, возобновились?
     Владислав отворачивает голову, чтобы потушить внезапно разгоревшийся огонь безымянной страсти в глазах.

     Через полчаса допроса Андрей выходит из подвала, жадно глотая облачную пыль прогнивших внутренностей серого и такого отличающегося от красивого тела центра города, чувствуя себя почти долгожданной мессией этого гадкого мирка и гениальным спасителем мерзкого человечества: еще немного доказательств, и преступник будет в целости и сохранности передан в руки сурового и совершенно точно неподкупного жестокого правосудия.
     Лазарев снова курит, как никогда довольный собой, пока в его спину пялится ярко-красное подобие философского граффити с претензией на глубокий смысл на стене одного из коробков каменных джунглей культурного мегаполиса:

     «Ад пуст.
     Все бесы здесь».