История государства Российского. Том II

Николай Карамзин
ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
В СЕМНАДЦАТИ ТОМАХ



Многотомная «История государства Российского» создана из старой орфографии основного текста и примечаний Николая Михайловича Карамзина с комментариями А.С. Пушкина, В. Г. Белинского, П. M. Строева, H. А. Полевого и многих друг историков.











Николай Карамзин
ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ



ИСТОРИЯ
ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО
Том II
1015 - 1169 гг.



Сост.: Н. В. Игнатков, Н.Н. Игнатков



Второй том о важнейших событиях, произошедших в России в период с 1015 г. по 1169 г. О правлении великого князя Ярослава (1019;1054) и о его первых уголовных законах.








 
Портрет Н.М. Карамзина. Художник Д.-Б. Дамон-Ортолани, 1805 год.







Автобиография
Надворный советник Николай Михайлов сын Карамзин родился 1-го декабря 1766 года в Симбирской губернии; учился дома и, наконец, в пансионе у московского профессора Шадена, от которого ходил также и в разные классы Московского университета. Служил в гвардии. Первыми трудами его в словесности были переводы, напечатанные в «Детском чтении». По возвращении своем из чужих краев издавал два года «Московский журнал», после – «Аглаю», «Аониды» и «Вестник Европы». Полные сочинения его напечатаны в восьми томах. Он перевел еще Мармонтелевы повести и многие мелкие сочинения, изданные под именем «Пантеон иностранной словесности». В 1803 году сделан российским историографом и с того времени занимается сочинением «Российской истории».
Примечание
Написана Карамзиным в 1805 или 1806 г. для словаря о российских писателях, который готовил Евгений Болховитинов.













 
Святополк Владимирович Окаянный






Том II. Глава I
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СВЯТОПОЛК. Г. 1015-1019

      Святополк, похититель престола. Добродетель Бориса. Братоубийства. Безрассудная жестокость Ярославова. Великодушие Новогородцев. Битва у Любеча. Союз Ярослава с Императором Немецким. Война с Болеславом Храбрым. Битва на Буге. Взятие Киева. Вторичное великодушие Новогородцев. Вероломное избиение Поляков. Болеслав оставляет Россию. Черная река. Битва на Альте. Бегство и смерть Святополка.
      Владимир усыновил Святополка, однако ж не любил его и, кажется, предвидел в нем будущего злодея. Современный Летописец Немецкий, Дитмар, говорит, что Святополк, Правитель Туровской области, женатый на дочери Польского Короля Болеслава, хотел, по наущению своего тестя, отложиться от России и что Великий Князь, узнав о том, заключил в темницу сего неблагодарного племянника, жену его и Немецкого Епископа Реинберна, который приехал с дочерью Болеслава (1). Владимир - может быть, при конце жизни своей - простил Святополка: обрадованный смертию дяди и благодетеля, сей недостойный Князь спешил воспользоваться ею; созвал граждан, объявил себя Государем Киевским и роздал им множество сокровищ из казны Владимировой. Граждане брали дары, но с печальным сердцем: ибо друзья и братья их находились в походе с Князем Борисом, любезным отцу и народу. Уже Борис, нигде не встретив Печенегов, возвращался с войском и стоял на берегу реки Альты (2): там принесли ему весть о кончине родителя, и добродетельный сын занимался единственно своею искреннею горестию. Товарищи побед Владимировых говорили ему: «Князь! С тобою дружина и воины отца твоего; поди в Киев и будь Государем России!» Борис ответствовал: «Могу ли поднять руку на брата старейшего? Он должен быть мне вторым отцем». Сия нежная чувствительность казалась воинам малодушием: оставив Князя мягкосердечного, они пошли к тому, кто властолюбием своим заслуживал в их глазах право властвовать.
      Но Святополк имел только дерзость злодея. Он послал уверить Бориса в любви своей, обещая дать ему новые владения, и в то же время приехав ночью в Вышегород, собрал тамошних Бояр на совет (3). «Хотите ли доказать мне верность свою?» - спросил новый Государь. Бояре ответствовали, что они рады положить за него свои головы. Святополк требовал от них головы Бориса, и сии недостойные взялись услужить Князю злодеянием. Юный Борис, окруженный единственно малочисленными слугами, был еще в стане на реке Альте. Убийцы ночью приблизились к шатру его и, слыша, что сей набожный юноша молится, остановились. Борис, уведомленный о злом намерении брата, изливал пред Всевышним сердце свое в святых песнях Давидовых. Он уже знал, что убийцы стоят за шатром, и с новым жаром молился... за Святополка (4); наконец, успокоив душу Небесною Верою, лег на одр и с твердостию ожидал смерти. Его молчание возвратило смелость злодеям: они вломились в шатер и копьями пронзили Бориса, также верного Отрока его, который хотел собственным телом защитить Государя и друга. Сей юный воин, именем Георгий, родом из Венгрии, был сердечно любим Князем своим и в знак его милости носил на шее золотую гривну: корыстолюбивые убийцы не могли ее снять, и для того отрубили ему голову. Они умертвили и других Княжеских Отроков, которые не хотели спасаться бегством, но все легли на месте (5). Тело Борисово завернули в намет и повезли к Святополку. Узнав, что брат его еще дышит, он велел двум Варягам довершить злодеяние: один из них вонзил меч в сердце умирающему... Сей несчастный юноша, стройный, величественный, пленял всех красотою и любезностию; имел взор приятный и веселый; отличался храбростию в битвах и мудростию в советах. - Летописец хотел предать будущим векам имена главных убийц и называет их: Путша, Талец, Елович, Ляшко. В Несторово время они были еще в свежей памяти и предметом общего омерзения. Святополк без сомнения наградил сих людей, ибо имел еще нужду в злодеях.
      Он немедленно отправил гонца к Муромскому Князю Глебу сказать ему, что Владимир болен и желает видеть его. Глеб, обманутый сею ложною вестию, с малочисленною дружиною спешил в Киев. Дорогою он упал с лошади и повредил себе ногу (6); однако ж не хотел остановиться и продолжал свой путь от Смоленска водою. Близ сего города настиг его посланный от Ярослава, Князя Новогородского, с уведомлением о смерти Владимировой и гнусном коварстве Святополка; но в то самое время, когда Глеб чувствительный, набожный подобно Борису, оплакивал отца и любимого брата, в усердных молитвах поверяя Небу горесть свою, явились вооруженные убийцы и схватили его ладию. Дружина Муромская оробела: Горясер, начальник злодеев, велел умертвить Князя, и собственный повар Глебов, именем Торчин, желая угодить Святополку, зарезал своего несчастного Государя. Труп его лежал несколько времени на берегу, между двумя колодами, и был наконец погребен в вышегородской церкви Св. Василия, вместе с телом Бориса.
      Еще Святополк не насытился кровию братьев. Древлянский Князь Святослав, предвидя его намерение овладеть всею Россиею и будучи не в силах ему сопротивляться, хотел уйти в Венгрию; но слуги Святополковы догнали его близ гор Карпатских и лишили жизни. - Братоубийца торжествовал злодеяния свои, как славные и счастливые дела: собирал граждан Киевских, дарил им деньги, одежду и надеялся щедростию приобрести любовь народную (7).
      Скоро нашелся мститель: Ярослав сильнейший из Князей Удельных, восстал на изверга; но собственною безрассудною жестокостию едва не отнял у себя возможности наказать его. Варяги, призванные Ярославом в Новгород, дерзкие, неистовые, ежедневно оскорбляли мирных граждан и целомудрие жен их. Не видя защиты от Князя пристрастного к иноземцам, новогородцы вышли из терпения и побили великое число Варягов. Ярослав утаил гнев свой, выехал в загородный дворец, на Ракому, и велел, с притворною ласкою, звать к себе именитых Новогородцев, виновников сего убийства. Они явились без оружия, думая оправдаться пред своим Князем; но Князь не устыдился быть вероломным и предал их смерти. В ту же самую ночь получил он известие из Киева от сестры своей Передславы о кончине отца и злодействе брата; ужаснулся и не знал, что делать. Одно усердие Новогородцев могло спасти его от участи Борисовой; но кровь их детей и братьев еще дымилась на дворе Княжеском... Не видя лучшего средства, Ярослав прибегнул к великодушию оскорбленного им народа, собрал граждан на Вече и сказал: «Вчера умертвил я, безрассудный, верных слуг своих; теперь хотел бы купить их всем золотом казны моей...» Народ безмолвствовал. Ярослав отер слезы и продолжал: «Друзья! Отец мой скончался, Святополк овладел престолом его и хочет погубить братьев». Тогда добрые Новогородцы, забыв все, единодушно ответствовали ему: «Государь! Ты убил собственных наших братьев, но мы готовы идти на врагов твоих». - Ярослав еще более воспламенил их усердие известием о новых убийствах Святополковых; набрал 40000 Россиян, 1000 Варягов, и сказав: да скончается злоба нечестивого! (8) выступил в поле.
      [1016 г.] Святополк, узнав о том, собрал также многочисленное войско, призвал Печенегов и на берегах Днепра, у Любеча, сошелся с Ярославом. Долго стояли они друг против друга без всякого действия, не смея в виду неприятеля переправляться чрез глубокую реку, которая была между ими. Уже наступила осень... Наконец Воевода Святополков обидными и грубыми насмешками вывел Новогородцев из терпения. Он ездил берегом и кричал им: «Зачем вы пришли сюда с хромым Князем своим? (Ибо Ярослав имел от природы сей недостаток.) Ваше дело плотничать, а не сражаться». Завтра, сказали воины Новогородские, мы будем на другой стороне Днепра; а кто не захочет идти с нами, того убьем как изменника. Один из Вельмож Святополковых был в согласии с Ярославом и ручался ему за успех ночного быстрого нападения. Между тем как Святополк, нимало не опасаясь врагов, пил с дружиною, воины Князя Новогородского до света переехали чрез Днепр, оттолкнули лодки от берега, желая победить или умереть, и напали на беспечных Киевлян, обвязав себе головы платками, чтобы различать своих и неприятелей. Святополк оборонялся храбро; но Печенеги, отделенные от его стана озером, не могли приспеть к нему вовремя. Дружина Киевская, чтобы соединиться с ними, вступила на тонкий лед сего озера и вся обрушилась. Ярослав победил, а Святополк искал спасения в бегстве. Первый вошел с торжеством в Киев; наградил щедро своих мужественных воинов - дав каждому чиновнику и Новогородцу 10 гривен, а другим по гривне - и, надеясь княжить мирно, отпустил их в домы (9).
      Но Святополк еще не думал уступить ему престола, окровавленного тремя братоубийствами, и прибегнул к защите Болеслава. Сей Король, справедливо названный Храбрым, был готов отмстить за своего зятя и желал возвратить Польше города Червенские, отнятые Владимиром у Мечислава: имея тогда войну с Генриком II, Императором Немецким, он хотел кончить оную, чтобы тем свободнее действовать против России. Епископ Мерзебургский, Дитмар, лично знакомый с Генриком II, говорит в своей летописи, что Император вошел в сношение с Ярославом, убеждая его предупредить общего их врага, и что Князь Российский, дав ему слово быть союзником, осадил Польский город, но более не причинил никакого вреда Болеславу (10).
      Таким образом, Ярослав худо воспользовался благоприятными обстоятельствами: начал сию бедственную войну, не собрав, кажется, достаточных сил для поражения столь опасного неприятеля, и дал ему время заключить мир с Генриком. Император, теснимый с разных сторон, согласился на условия, предложенные гордым победителем, и, недовольный слабою помощию Россиян, старался даже утвердить Короля в его ненависти к Великому Князю. Болеслав, усилив свое опытное войско союзниками и наемниками, Немцами, Венграми, Печенегами - вероятно, Молдавскими, - расположился станом на берегах реки Буга.
      За несколько месяцев до того времени страшный пожар обратил в пепел большую часть Киева (11): Ярослав, озабоченный, может быть, старанием утешить жителей и загладить следы сего несчастия, едва успел изготовиться к обороне. Польские Историки пишут, что он никак не ожидал Болеславова нападения и беспечно удил рыбу в Днепре, когда гонец привез ему весть о сей опасности; что Князь Российский в ту же минуту бросил уду на землю и сказав: не время думать о забаве; время спасать отечество, вышел в поле, с Варягами и Россиянами (12). Король стоял на одной стороне Буга, Ярослав на другой; первый велел наводить мосты, а второй ожидал битвы с нетерпением - и час ее настал скорее, нежели он думал. Воевода и пестун Ярославов, Будый, вздумал, стоя за рекою, шутить над тучностию Болеслава и хвалился проткнуть ему брюхо острым копьем своим (13). Король Польский в самом деле едва мог двигаться от необыкновенной толщины, но имел дух пылкий и бодрость Героя. Оскорбленный сею дерзостию, он сказал воинам: «Отмстим, или я погибну!» - сел на коня и бросился в реку; за ним все воины. Изумленные таким скорым нападением, Россияне были приведены в беспорядок. Ярослав уступил победу храброму неприятелю, и только с четырьмя воинами ушел в Новгород. Южные города Российские, оставленные без защиты, не смели противиться и высылали дары победителю. Один из них не сдавался: Король, взяв крепость приступом, осудил жителей на рабство или вечный плен (14). Лучше других укрепленный, Киев хотел обороняться: Болеслав осадил его. Наконец утесненные граждане отворили ворота - и Епископ Киевский, провождаемый духовенством в ризах служебных, с крестами встретил Болеслава и Святополка (15), которые 14 Августа въехали торжествуя в нашу столицу, где были сестры Ярославовы. Народ снова признал Святополка Государем, а Болеслав удовольствовался именем великодушного покровителя и славою храбрости. Дитмар повествует, что Король тогда же отправил Киевского Епископа к Ярославу с предложением возвратить ему сестер, ежели он пришлет к нему дочь его, жену Святополкову (вероятно, заключенную в Новогородской или другой северной области).
      Ярослав, устрашенный могуществом Короля Польского и злобою брата, думал уже, подобно отцу своему, бежать за море к Варягам; но великодушие Новгородцев спасло его от сего несчастия и стыда. Посадник Коснятин, сын Добрыни славного, и граждане знаменитые, изрубив лодки, приготовленные для Князя, сказали ему: «Государь! Мы хотим и можем еще противиться Болеславу. У тебя нет казны: возьми все, что имеем». Они собрали с каждого человека по четыре куны, с Бояр по осьмнадцати гривен, с городских чиновников, или Старост, по десяти; немедленно призвали корыстолюбивых Варягов на помощь и сами вооружились (16).
      Вероломство Святополково не допустило Новогородцев отмстить Болеславу. Покорив южную Россию зятю своему, Король отправил назад союзное войско и развел собственное по городам Киевской области для отдохновения и продовольствия. Злодеи не знают благодарности: Святополк, боясь долговременной опеки тестя и желая скорее воспользоваться независимостию, тайно велел градоначальникам умертвить всех Поляков, которые думали, что они живут с друзьями, и не брали никаких предосторожностей (17). Злая воля его исполнилась, к бесславию имени Русского. Вероятно, что он и самому Болеславу готовил такую же участь в Киеве; но сей Государь сведал о заговоре и вышел из столицы, взяв с собою многих Бояр Российских и сестер Ярославовых. Дитмар говорит - и наш Летописец подтверждает, - что Болеслав принудил одну из них быть своею наложницею - именно Передславу, за которую он некогда сватался и, получив отказ, хотел насладиться гнусною местию. Хитрый Анастас, быв прежде любимцем Владимировым, умел снискать и доверенность Короля Польского; сделался хранителем его казны и выехал с нею из Киева: изменив первому отечеству, изменил и второму для своей личной корысти. - Польские историки уверяют, что многочисленное войско Россиян гналось за Болеславом; что он вторично разбил их на Буге и что сия река, два раза несчастная для наших предков, с того времени названа ими Черною (18).  Болеслав оставил Россию, но удержал за собою города Червенские в Галиции, и великие сокровища, вывезенные им из Киева, отчасти роздал войску, отчасти употребил на строение церквей в своем Королевстве.
      [1019 г.] Святополк, злодейством избавив Россию от Поляков, услужил врагу своему. Уже Ярослав шел к Киеву... Не имея сильного войска, ни любви подданных, которая спасает Монарха во дни опасностей и бедствий, Святополк бежал из отечества к Печенегам, требовать их помощи. Сии разбойники, всегда готовые опустошать Россию, вступили в ее пределы и приближились к берегам Альты. Там увидели они полки Российские. Ярослав стоял на месте, обагренном кровию Святого Бориса. Умиленный сим печальным воспоминанием, он воздел руки на Небо, молился, и сказав: кровь невинного брата моего вопиет ко Всевышнему, дал знак битвы. Восходящее солнце озарило на полях Альты сражение двух многочисленных воинств, сражение упорное и жестокое: никогда, говорит Летописец, не бывало подобного в нашем отечестве. Верная дружина Новогородская хотела лучше умереть за Ярослава, нежели покориться злобному брату его. Три раза возобновлялась битва; неприятели в остервенении своем хватали друг друга за руки и секлись мечами. К вечеру Святополк обратился в бегство. Терзаемый тоскою, сей изверг впал в расслабление и не мог сидеть на коне. Воины принесли его к Бресту, городу Туровского княжения (19); он велел им идти далее за границу. Гонимый Небесным гневом, Святополк в помрачении ума видел беспрестанно грозных неприятелей за собою и трепетал от ужаса; не дерзнул вторично прибегнуть к великодушию Болеслава; миновал Польшу и кончил гнусную жизнь свою в пустынях Богемских заслужив проклятие современников и потомства. Имя окаянного осталось в летописях неразлучно с именем сего несчастного Князя: ибо злодейство есть несчастие.

 
Портрет из Царского титулярника, 1672, Государственный исторический музей в Москве




Том II. Глава II
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОСЛАВ ИЛИ ГЕОРГИЙ. Г. 1019-1054

      Война с Полоцким Князем. Победы Мстиславовы. Падение Козарской державы. Голод в Суздале. Битва у Листвена. Мир. Основание Юрьева, или Дерпта. Завоевания в Польше. Смерть Мстислава. Единовластие. Судислав заключен. Новые Уделы. Победа над Печенегами. Каменные стены и Собор Св. Софии в Киеве. Митрополит. Строение монастырей. Любовь Ярослава к книгам. Война с Ятвягами, Литвою, Мазовшанами, Ямью. Поход на Греков. Древнее предсказание. Брачные союзы. Митрополит Россиянин. Наставление и кончина Ярослава. Гроб его. Свойства сего Князя. Крещение костей. Первое народное училище. Киев - второй Царьград. Монета Ярославова. Демественное пение. Россия - убежище изгнанников. Северные владения России. Законы.
      Ярослав вошел в Киев и, по словам летописи, отер пот с мужественною дружиною, трудами и победою заслужив сан Великого Князя Российского (20). Но бедствия войны междоусобной еще не прекратились.
      В Полоцке княжил тогда Брячислав, сын Изяславов и внук Владимира. Сей юноша хотел смелым подвигом утвердить свою независимость: взял Новгород, ограбил жителей и со множеством пленных возвращался в свое Удельное Княжение. Но Ярослав, выступив из Киева, встретил и разбил его на берегах реки Судомы, в нынешней Псковской Губернии (21). Пленники Новогородские были освобождены, а Брячислав ушел в Полоцк и, как вероятно, примирился с Великим Князем: ибо Ярослав оставил его в покое. - О сей войне упоминают древние Исландские Саги. Варяги, или Норманы, служившие тогда нашим Князьям, рассказывали, возвратясь в отечество, следующие обстоятельства, достойные замечания, хотя, может быть, отчасти и баснословные: «Храбрый витязь Эймунд, сын Короля Гейдмаркского, оказал великие услуги Ярославу в продолжение трехлетней войны с Киевским Государем (Святополком); наконец, взяв сторону Брячислава, еще более удивил Россиян своим мужеством и хитростию. Сей витязь засел с товарищами в одном месте, где надлежало ехать супруге Ярославовой: убил под нею коня и привез ее к Брячиславу, остыдив многочисленных воинов, окружавших Великую Княгиню. Брячислав, заключив мир с братом, наградил Эймунда целою областию» (22). - Скоро опаснейший неприятель восстал на Ярослава.
      Мы знаем, что Владимир отдал Воспорскую, или Тмутороканскую, область в удел сыну своему Мстиславу. Сей Князь, рожденный быть Героем, хотел войны и победы: Император Греческий предложил ему уничтожить Державу Каганову в Тавриде. Искав дружбы Козаров идолопоклонников, но сильных, Греки искали их погибели, когда они приняли Веру Христианскую, но утратили свое могущество. Андроник, вождь Императорский, в 1016 году пристал к берегам Тавриды, соединился с войском Мстислава и в самом первом сражении пленил Кагана, именем Георгия Цула (23). Греки овладели Тавридою, удовольствовав Мстислава одною благодарностию или золотом. - Таким образом пала Козарская Держава в Европе; но в Азии, на берегах Каспийского моря, она существовала, кажется, до самого XII века, и в 1140 году Левит Еврейский, Равви Иегуда, писал еще похвальное слово Монарху ее, своему единоверцу (24). С одной стороны Аскольд, Дир, Олег, отец и сын Св. Владимира; а с другой Узы, Печенеги, Команы, Ясы ослабили, сокрушили сие некогда знаменитое Царство, которое от устья Волжского простиралось до Черного моря, Днепра и берегов Оки. - Чрез несколько лет Мстислав объявил войну Касогам или нынешним Черкесам, восточным соседям его области. Князь их Редедя, сильный великан, хотел, следуя обычаю тогдашних времен богатырских, решить победу единоборством. «На что губить дружину? - сказал он Мстиславу: - одолей меня и возьми все, что имею; жену, детей и страну мою». Мстислав, бросив оружие на землю, схватился с великаном. Силы Князя Российского начали изнемогать: он призвал в помощь Богородицу - низвергнул врага и зарезал его ножом. Война кончилась: Мстислав вступил в область Редеди, взял семейство Княжеское и наложил дань на подданных (25).
      [1023 г.] Уверенный в своем воинском счастии, сей Князь не захотел уже довольствоваться областию Тмутороканскою, которая, будучи отдалена от России, могла казаться ему печальною ссылкою: он собрал подвластных ему Козаров, Черкесов или Касогов, и пошел к берегам Днепровским. Ярослава не было в столице. Киевские граждане затворились в стенах и не пустили брата его; но Чернигов, менее укрепленный, принял Мстислава. - Великий Князь усмирял тогда народный мятеж в Суздале (26). Голод свирепствовал в сей области, и суеверные, приписывая оный злому чародейству, безжалостно убивали некоторых старых жен, мнимых волшебниц. Ярослав наказал виновников мятежа, одних смертию, других ссылкою, объявив народу, что не волшебники, но Бог карает людей гладом и мором за грехи их, и что смертный в бедствиях своих должен только умолять благость Всевышнего. Между тем жители искали помощи в изобильной стране Казанских Болгаров и Волгою привезли оттуда множество хлеба. Голод миновался. Восстановив порядок в земле Суздальской, Великий Князь спешил в Новгород, чтобы взять меры против властолюбивого брата.
      Знаменитый Варяг Якун пришел на помощь к Ярославу (27). Сей витязь Скандинавский носил на больных глазах шитую золотом луду или повязку; едва мог видеть, но еще любил войну и битвы. Великий Князь вступил в область Черниговскую. Мстислав ожидал его у Листвена, на берегу Руды; ночью изготовил войско к сражению; поставил Северян или Черниговцев в средине, а любимую дружину свою на правом и левом крыле. Небо покрылось густыми тучами - и в то самое время, когда ударил гром и зашумел сильный дождь, сей отважный Князь напал на Ярослава. Варяги стояли мужественно против Северян: казалось, что ужас ночи, буря, гроза тем более остервеняли воинов, при свете молнии, говорит Летописец, страшно блистало оружие. Храбрость, искусство и счастие Мстислава решили победу: Варяги, утомленные битвою с Черниговцами, смятые пылким нападением его дружины, отступили. Вождь их, Якун, бежал вместе с Ярославом в Новгород, оставив на месте сражения златую луду свою. На другой день Мстислав, осматривая убитых, сказал: «Мне ли не радоваться? Здесь лежит Северянин, там Варяг; а собственная дружина моя цела». Слово недостойное доброго Князя: ибо Черниговцы, усердно пожертвовав ему жизнию, стоили по крайней мере его сожаления.
      Но Мстислав изъявил редкое великодушие в рассуждении брата, дав ему знать, чтобы он безопасно шел в Киев и господствовал, как старший сын великого Владимира, над всею правою стороною Днепра. Ярослав боялся верить ему; правил Киевом чрез своих Наместников и собирал войско. Наконец сии два брата съехались у Городца, под Киевом (28); заключили искренний союз и разделили Государство: Ярослав взял западную часть его, а Мстислав восточную; Днепр служил границею между ими, и Россия, десять лет терзаемая внутренними и внешними неприятелями, совершенно успокоилась.
      Вся Ливония платила дань Владимиру: междоусобие детей его возвратило ей независимость. Ярослав в 1030 году снова покорил Чудь, основал город Юрьев, или нынешний Дерпт, и, собирая дань с жителей, не хотел насильно обращать их в Христианство: благоразумие достохвальное, служившее примером для всех Князей Российских! Пользуясь свободою Веры, древняя Ливония имела и собственных гражданских начальников, о коих, согласно с преданием, пишут, что они были вместе и судии и палачи, то есть, обвинив преступника, сами отсекали ему голову (29). - Однако ж, несмотря на умеренность россиян и на легкость ига, возлагаемого ими на данников, Чудь и Латыши, как увидим, нередко старались свергнуть оное и не щадили крови своей для приобретения вольности совершенной.
      [1031-1036 гг.] В Польше царствовал тогда Мечислав, малодушный сын и наследник Великого Болеслава. Пользуясь слабостию сего Короля и внутренними неустройствами земли его, Ярослав взял Бельз: в следующий год, соединясь с мужественным братом своим, овладел снова всеми городами Червенскими; входил в самую Польшу, вывел оттуда множество пленников и, населив ими берега Роси, заложил там города или крепости (30).
      Искреннее согласие двух Государей Российских продолжалось до смерти одного из них (31). Мстислав, выехав на ловлю, вдруг занемог и скончался. Сей Князь, прозванный Удалым, не испытал превратностей воинского счастия: сражаясь, всегда побеждал; ужасный для врагов, славился милостию к народу и любовию к верной дружине; веселился и пировал с нею подобно великому отцу своему, следуя его правилу, что Государь не златом наживает витязей, а с витязями злато. Он поднял меч на брата, но загладил сию жестокость, свойственную тогдашнему веку, великодушным миром с побежденным, и Россия обязана была десятилетнею внутреннею тишиною счастливому их союзу, истинно братскому. - Памятником Мстиславовой набожности остался каменный храм Богоматери в Тмуторокане, созданный им в знак благодарности за одержанную над Касожским великаном победу, и церковь Спаса в Чернигове, заложенная при сем Князе: там хранились и кости его в Несторово время. Мстислав, по словам летописи, был чермен лицом и дебел телом, имел также необыкновенно большие глаза. Он не оставил наследников: единственный его сын, Евстафий, умер еще за три года до кончины родителя.
      Ярослав сделался Монархом всей России и начал властвовать от берегов моря Балтийского до Азии, Венгрии и Дакии. Из прежних Удельных Князей оставался один Брячислав Полоцкий: вероятно, что он зависел от своего дяди как Государя самодержавного. О детях Владимировых, Всеволоде, Станиславе, Позвизде (32), Летописец не упоминает более, сказывая только, что Великий Князь, обманутый клеветниками, заключил в Пскове Судислава, меньшего своего брата, который, может быть, княжил в сем городе.
      Но Ярослав ожидал только возраста сыновей, чтобы вновь подвергнуть Государство бедствиям Удельного Правления. Женатый на Ингигерде, или Анне, дочери Шведского Короля Олофа - которая получила от него в вено город Альдейгабург, или Старую Ладогу (33) - он был уже отцом многочисленного семейства. Как скоро большому сыну его, Владимиру, исполнилось шестнадцать лет, Великий Князь отправился с ним в Новгород и дал ему сию область в управление. Здравая Политика, основанная на опытах и знании сердца человеческого, не могла противиться действию слепой любви родительской, которое обратилось в несчастное обыкновение.
      Узнав о набеге Печенегов, он спешил из Новагорода в южную Россию и сразился с варварами под самыми стенами Киева. Варяги, всегдашние его помощники, стояли в средине; на правом крыле граждане Киевские, на левом Новогородцы. Битва продолжалась целый день. Ярослав одержал победу, самую счастливейшую для отечества, сокрушив одним ударом силу лютейшего из врагов его. Большая часть Печенегов легла на месте; другие, гонимые раздраженным победителем, утонули в реках (34); немногие спаслися бегством, и Россия навсегда освободилась от их жестоких нападений. В память сего знаменитого торжества Великий Князь заложил на месте сражения великолепную церковь и, распространив Киев, обвел его каменными стенами; подражая Константинополю, он назвал их главные врата Златыми, а новую церковь Святою Софиею Митрополитскою, украсив ее золотом, серебром, мусиею и драгоценными сосудами. Тогда был уже Митрополит в нашей древней столице, именем Феопемпт - вероятно, Грек, - который, по известию Нестора, в 1039 году вновь освятил храм Богоматери, сооруженный Владимиром, но поврежденный, как надобно думать, сильным Киевским пожаром 1017 года. Ярослав начал также строить монастыри: первыми из них были в Киеве монастырь Св. Георгия и Св. Ирины. Сей государь, по сказанию Летописца, весьма любил церковные уставы, духовных пастырей и в особенности черноризцев, не менее любил и книги Божественные; велел переводить их с Греческого на Славянский язык, читал оные день и ночь, многие списывал и положил в церкви Софийской для народного употребления. Определив из казны своей достаточное содержание Иереям, он умножил число их во всех городах и предписал им учить новых Христиан, образовать ум и нравственность людей грубых; видел успехи Веры и радовался, как усердный сын Церкви и добрый отец народа.
      Ревностное благочестие и любовь к учению книжному не усыпляли его воинской деятельности. Ятвяги были побеждены Владимиром Великим; но сей народ, обитая в густых лесах, питаясь рыбною ловлею и пчеловодством, более всего любил дикую свободу и не хотел никому платить дани. Ярослав имел с ним войну; также с Литовцами, соседями Полоцкого или Туровского Княжения, и с Мазовшанами, тогда независимыми от Государя Польского (35). Сын Великого Князя, Владимир, ходил с Новогородцами на Ямь, или нынешних Финляндцев, и победил их; но в сей земле, бесплодной и каменистой, воины его оставили всех коней своих, бывших там жертвою мора.
      Предприятие гораздо важнейшее ознаменовало для нашей Истории 1043 год. Дружба Великих Князей с Императорами, основанная на взаимных выгодах, утвердилась единством Веры и родственным их союзом. С помощию Россиян шурин Владимиров завоевал не только Тавриду, но и Болгарию, они сражались под знаменами Империи в самых окрестностях древнего Вавилона. Летописцы Византийские рассказывают, что чрез несколько лет по кончине Св. Владимира прибыл на судах в гавань Цареградскую какой-то родственник его; объявил намерение вступить в службу Императора, но тайно ушел из пристани, разбил Греков на берегах Пропонтиды и вооруженною рукою открыл себе путь к острову Лимну, где Самский Наместник и Воевода Солунский злодейским образом умертвили его и 800 бывших с ним воинов. Сие обстоятельство не имело никаких следствий: купцы Российские, пользуясь дружественною связию народа своего с Империею, свободно торговали в Константинополе. Но сделалась ссора между ими и Греками, которые, начав драку, убили одного знаменитого Россиянина. Вероятно, что Великий Князь напрасно требовал удовлетворения (36): оскорбленный несправедливостию, он решился наказать Греков; поручил войско мужественному Полководцу, Вышате, и велел сыну своему, Владимиру, идти с ним к Царю-граду. Греция вспомнила бедствия, претерпенные некогда ею от флотов Российских - и Послы Константина Мономаха встретили Владимира. Император писал к нему, что дружба счастливая и долговременная не должна быть нарушена для причины столь маловажной; что он желает мира и дает слово наказать виновников обиды, сделанной Россиянам. Юный Владимир не уважил сего письма, отпустил Греческих Послов с ответом высокомерным, как говорят Византийские Историки, и шел далее. Константин Мономах, приказав взять под стражу купцов и воинов Российских, бывших в Цареграде, и заключив их в разных областях Империи, выехал сам на Царской яхте против неприятеля; за ним следовал флот и конница берегом. Россияне стояли в боевом порядке близ фара. Император вторично предложил им мир. «Соглашаюсь, - сказал гордый Князь Новогородский, - ежели вы, богатые Греки, дадите по три фунта золота на каждого человека в моем войске» (37). Тогда Мономах велел своим готовиться к битве и, желая заманить неприятелей в открытое море, послал вперед три галеры, которые врезались в средину Владимирова флота и зажгли Греческим огнем несколько судов. Россияне снялись с якорей, чтобы удалиться от пламени. Тут сделалась буря, гибельная для малых Российских лодок; одни исчезли в волнах, другие стали на мель или были извержены на берег. Корабль Владимиров пошел на дно; некто Творимирич, один из усердных чиновников, спас Князя и Воевод Ярославовых, взяв их к себе в лодку. Море утихло. На берегу собралось 6000 Россиян, которые, не имея судов, решились возвратиться в отечество сухим путем. Главный Воевода Ярославов, Вышата, предвидя неминуемую для них опасность, хотел великодушно разделить оную и сошел на берег, сказав Князю: «Иду с ними; буду ли жив, или умру, но не покину достойных воинов» (38). Между тем Император праздновал бурю как победу и возвратился в столицу, отправив вслед за Россиянами флот и два Легиона. 24 Галеры Греческие обогнали Владимира и стали в заливе: Князь пошел на них. Греки, будучи со всех сторон окружены неприятельскими лодками, сцепились с ними и вступили в отчаянный бой. Россияне победили, взяв или истребив суда Греческие. Адмирал Мономахов был убит, и Владимир пришел в Киев со множеством пленных... Великодушный, но несчастный Вышата сразился в Болгарии, у города Варны, с сильным Греческим войском: большая часть его дружины легла на месте. В Константинополь привели 800 окованных Россиян и самого Вышату; Император велел их ослепить!
      Сия война предков наших с Грециею была последнею. С того времени Константинополь не видал уже их страшных флотов в Воспоре: ибо Россия, терзаемая междоусобием, скоро утратила свое величие и силу. Иначе могло бы исполниться древнее предсказание, неизвестно кем написанное в Х или XI веке под истуканом Беллерофона (который стоял на Таврской площади в Цареграде), что «Россияне должны овладеть столицею Империи Восточной» (39): столь имя их ужасало Греков! - Чрез три года Великий Князь заключил мир с Империею, и пленники Российские, бесчеловечно лишенные зрения, возвратились в Киев.
      Около сего времени Ярослав вошел в свойство со многими знаменитыми Государями Европы. В Польше царствовал тогда Казимир, внук Болеслава Храброго: изгнанный в детстве из отечества вместе с материю, он удалился (как рассказывают Историки Польские) во Францию и, не имея надежды быть Королем, сделался Монахом. Наконец Вельможи Польские, видя мятеж в Государстве, прибегнули к его великодушию: освобожденный Папою от уз духовного обета, Казимир возвратился из кельи в чертоги Царские (40). Желая пользоваться дружбою могущественного Ярослава, он женился на сестре его, дочери Св. Владимира. Польские Историки говорят, что брачное торжество совершилось в Кракове; что добродетельная и любезная Мария, названная Доброгневою, приняла Веру Латинскую и что Король их взял за супругою великое богатство, множество серебряных и золотых сосудов, также драгоценных конских и других украшений. Собственный Летописец наш сказывает, что Казимир дал Ярославу за вено - то есть за невесту свою - 800 человек: вероятно, Россиян, плененных в 1018 году Болеславом. Сей союз, одобренный здравою Политикою обоих Государств, утвердил за Россиею города Червенские; а Ярослав, как искренный друг своего зятя, помог ему смирить мятежника смелого и хитрого, именем Моислава, который овладел Мазовиею и хотел быть Государем независимым. Великий Князь, разбив его многочисленное войско, покорил сию область Казимиру.
      Нестор совсем не упоминает о дочерях Ярославовых; но достоверные Летописцы чужестранные именуют трех: Елисавету, Анну и Анастасию, или Агмунду. Первая была супругою Гаральда, Принца Норвежского. В юности своей выехав из отечества, он служил Князю Ярославу; влюбился в прекрасную дочь его, Елисавету, и, желая быть достойным ее руки, искал великого имени в свете. Гаральд отправился в Константинополь; вступил в службу Императора Восточного; в Африке, в Сицилии побеждал неверных; ездил в Иерусалим для поклонения Святым Местам и чрез несколько лет, с богатством и славою возвратясь в Россию, женился на Елисавете, которая одна занимала его сердце и воображение среди всех блестящих подвигов геройства (41). Наконец он сделался Королем Норвежским.
      Вторая княжна, Анна, сочеталась браком с Генриком I, Королем Французским. Папа объявил кровосмешением супружество отца его и гнал Роберта как беззаконника за то, что он женился на родственнице в четвертом колене. Генрик, будучи свойственником Государей соседственных, боялся такой же участи и в стране отдаленной искал себе знаменитой невесты (42). Франция, еще бедная и слабая, могла гордиться союзом с Россиею, возвеличенною завоеваниями Олега и Великих его преемников. В 1048 году - по известию древней рукописи, найденной в С. Омерской церкви - Король отправил Послом к Ярославу Епископа Шалонского, Рогера: Анна приехала с ним в Париж и соединила кровь Рюрикову с кровию Государей Французских. - По кончине Генрика I, в 1060 году, Анна, славная благочестием, удалилась в монастырь Санлизский; но чрез два года, вопреки желанию сына, вступила в новое супружество с Графом де-Крепи. Один Французский Летописец говорит, что она, потеряв второго, любезного ей супруга, возвратилась в Россию: но сие обстоятельство кажется сомнительным. Сын ее, Филипп, царствовал во Франции, имея столь великое уважение к матери, что на всех бумагах государственных Анна вместе с ним подписывала имя свое до самого 1075 года (43). Честолюбие, узы семейственные, привычка и Вера Католическая, ею принятая, удерживали сию Королеву во Франции.
      Третья дочь Ярославова, Анастасия, вышла за Короля Венгерского, Андрея I. Вероятно, что сей брачный союз служил поводом для некоторых Россиян переселиться в Венгрию, где в разных Графствах, на левой стороне Дуная, живет доныне многочисленное их потомство, утратив чистую Веру отцев своих (44).
      Ссылаясь на Летописцев Норвежских, Торфей называет Владимира, старшего Ярославова сына, супругом Гиды, дочери Английского Короля Гаральда, побежденного Вильгельмом Завоевателем. Саксон Грамматик, древнейший Историк Датский, также повествует, что дети несчастного Гаральда, убитого в Гастингском сражении, искали убежища при дворе Свенона II, Короля Датского, и что Свенон выдал потом дочь Гаральдову за Российского Князя, именем Владимира (45); но сей Князь не мог быть Ярославич. Гаральд убит в 1066 году, а Владимир, сын Ярославов, скончался в 1052 (построив в Новегороде церковь Св. Софии, которая еще не разрушена временем и где погребено его тело).
      Кроме Владимира, Ярослав имел пятерых сыновей: Изяслава, Святослава, Всеволода, Вячеслава, Игоря. Первый женился на сестре Казимира Польского, несмотря на то, что его родная тетка была за сим Королем (46); а Всеволод, по сказанию Нестора, на Греческой Царевне. Новейшие Летописцы называют Константина Мономаха тестем Всеволода; но Константин не имел детей от Зои. Мы не знаем даже, по Византийским летописям, ни одной Греческой Царевны сего времени, кроме Евдокии и Феодоры, умерших в девстве (47). Разве положим, что Мономах, еще не быв Императором, прижил супругу Всеволодову с первою, неизвестною нам женою? - О супружестве других сыновей Ярославовых не можем сказать ничего верного. Историки Немецкие пишут, что дочь Леопольда, Графа Штадского, именем Ода, и Кунигунда, Орламиндская Графиня, вышли около половины XI века за Князей Российских, но, скоро овдовев, возвратились в Германию и сочетались браком с Немецкими Принцами (48). Вероятно, что Ода была супругою Вячеслава, а Кунигунда Игоревою: сии меньшие сыновья Ярославовы скончались в юношестве, и первая от Российского Князя имела одного сына, воспитанного ею в Саксонии: думаю, Бориса Вячеславича, о коем Нестор говорит только с 1077 года и который мог до того времени жить в Германии. Летописцы Немецкие прибавляют, что мать его, выезжая из нашего отечества, зарыла в землю сокровище, найденное им по возвращении в Россию.
      Великий Князь провел остаток жизни своей в тишине и в Христианском благочестии. Но сия усердная набожность не препятствовала ему думать о пользе государственной и в самых церковных делах. Греки, сообщив нам Веру и присылая главных духовных Пастырей, надеялись, может быть, чрез них присвоить себе и некоторую мирскую власть над Россиею: Ярослав не хотел того и еще в первый год своего Единодержавия, будучи в Новегороде, сам избрал в начальники для сей Епархии Луку Жидяту; а в 1051 году, собрав в Киеве Епископов, велел им поставить Митрополитом Илариона Россиянина, без всякого участия со стороны Константинопольского Патриарха (49)... Иларион, муж ученый и добродетельный был Иереем в селе Берестове при церкви Святых Апостолов: Великий Князь узнал его достоинства, имея там загородный дворец и любя, подобно Владимиру, сие веселое место.
      Наконец, чувствуя приближение смерти, Ярослав созвал детей своих и хотел благоразумным наставлением предупредить всякую распрю между ими. «Скоро не будет меня на свете, - говорил он, - вы, дети одного отца и матери, должны не только называться братьями, но и сердечно любить друг друга. Знайте, что междоусобие, бедственное лично для вас, погубит славу и величие Государства, основанного счастливыми трудами наших отцев и дедов (50). Мир и согласие ваше утвердят его могущество. Изяслав, старший брат, заступит мое место и сядет на престоле Киевском: повинуйтесь ему, как вы отцу повиновались. Святославу даю Чернигов, Всеволоду Переяславль, Вячеславу Смоленск: каждый да будет доволен своею частию, или старший брат да судит вас как Государь! Он защитит утесненного и накажет виновного». Слова достопамятные, мудрые и бесполезные! Ярослав думал, что дети могут быть рассудительнее отцев, и к несчастию ошибся.
      Невзирая на старость и болезнь, он все еще занимался государственными делами: поехал в Вышегород и там скончался [19 февраля 1054 г.], имея от роду более семидесяти лет (супруга его умерла еще в 1050 году). Из детей был с ним один Всеволод, которого он любил нежнее всех других и никогда не отпускал от себя. Горестный сын, народ и Священники в служебных ризах шли за телом из Вышегорода до Киева, где оно, заключенное в мраморную раку, было погребено в Софийской церкви. Сей памятник, украшенный резными изображениями птиц и дерев, уцелел до наших времен (51).
      Ярослав заслужил в летописях имя Государя мудрого; не приобрел оружием новых земель, но возвратил утраченное Россиею в бедствиях междоусобия; не всегда побеждал, но всегда оказывал мужество; успокоил отечество и любил народ свой. Следуя в правлении благодетельным намерениям Владимира, он хотел загладить вину ослушного сына и примириться с тению огорченного им отца.
      Внешняя политика Ярославова была достойна Монарха сильного: он привел Константинополь в ужас за то, что оскорбленные Россияне требовали и не нашли там правосудия; но, отмстив Польше и взяв свое, великодушною помощию утвердил ее целость и благоденствие.
      Ярослав наказал мятежных Новогородцев за убиение Варягов так, как Государи не должны наказывать: вероломным обманом; но, признательный к их усердию, дал им многие выгоды и права. Князья Новогородские следующих веков должны были клясться гражданам в точном соблюдении его льготных грамот, к сожалению, истребленных временем (52). Знаем только, что сей народ, ссылаясь на оные, почитал себя вольным в избрании собственных Властителей. Память Ярославова была в течение веков любезна жителям Новагорода, и место, где обыкновенно сходился народ для совета, в самые позднейшие времена именовалось Двором Ярослава.
      Сей князь заточил брата, обнесенного клеветниками; но доказал свое добродушие, простив мятежного племянника и забыв, для счастия России, прежнюю вражду Князя Тмутороканского.
      Ярослав был набожен до суеверия: он вырыл кости Владимировых братьев, умерших в язычестве - Олеговы и Ярополковы, - крестил их и положил в Киевской церкви Св. Богородицы (53). Ревность его к Христианству соединялась, как мы видели, с любовию к просвещению. Летописцы средних веков говорят, что сей Великий Князь завел в Новегороде первое народное училище, где 300 отроков, дети Пресвитеров и Старейшин, приобретали сведения, нужные для Священного сана и гражданских чиновников (54). Загладив следы Болеславовых опустошений в южной России, населив пленниками область Киевскую и будучи, подобно Олегу и Владимиру, основателем многих городов новых (55), он хотел, чтобы столица его, им обновленная, распространенная, могла справедливо называться вторым Царемградом. Ярослав любил Искусства: художники Греческие, им призванные в Россию, украсили храмы живописью и мусиею, доныне видимою в Киевской Софийской церкви. Сия мусия, составленная из четвероугольных камешков, изображает на златом поле лица и одежду Святых по рисунку весьма несовершенному, но с удивительною свежестию красок: работа более трудная, нежели изящная, однако ж любопытная для знатоков Искусства. - Благоприятный случай сохранил также для нас серебряную монету княжения Ярославова, на коей представлен воин с Греческою надписью: ; ;;;;;;;;, и с Русскою: Ярославле сребро (56): доказательство, что древняя Россия не только пользовалась чужестранными драгоценными монетами, но имела и собственные. - Стараясь о благолепии храмов, приятном для глаз, Великий Князь желал, чтобы и слух молящихся находил там удовольствие: пишут, что около половины XI столетия выехали к нам певцы Греческие, научившие Российских церковников согласному Демественному пению (57).
      Двор Ярославов, окруженный блеском величия, служил убежищем для Государей и Князей несчастных. Еще прежде Гаральда, супруга Елисаветина, Олоф Святый, Король Норвежский, лишенный трона, требовал защиты Российского Монарха. Ярослав принял его с особенным дружелюбием и хотел дать ему в управление знаменитую область в Государстве своем; но сей Король, обольщенный сновидением и надеждою победить Канута, завоевателя Норвегии, выехал из России, оставив в ней юного сына своего, Магнуса, который после царствовал в Скандинавии (58). Дети мужественного Короля Английского, Эдмунда, изгнанные Канутом, Эдвин и Эдвард, также Принц Венгерский, Андрей (не быв еще зятем Ярославовым), вместе с братом своим Левентою искали безопасности в нашем отечестве (59). - Ярослав с таким же великодушием принял Князя Варяжского Симона, который, будучи изгнан дядею, Якуном Слепым, со многими единоземцами вступил в Российскую службу и сделался первым Вельможею юного Всеволода (60).
      Мы сказали, что Ярослав не принадлежит к числу завоевателей; однако ж вероятно, что в его княжение область Новогородская распространилась на Восток и Север. Жители Перми, окрестностей Печорских, Югра (61), были уже в XI веке данниками Новогородскими (Нестор знал и диких Самоедов, которые обитали к Северу от Югры): завоевание столь отдаленное не могло вдруг совершиться, и Россиянам надлежало прежде овладеть всеми ближайшими местами Архангельской и Вологодской Губернии, древним отечеством народов Чудских, славным в Северных летописях под именем Биармии. Там, на берегах Двины, в начале XI века, по сказанию Исландцев, был торговый город, где съезжались летом купцы Скандинавские и где Норвежцы, отправленные в Биармию Св. Олофом, Ярославовым современником, ограбили кладбище и похитили украшение Финского идола Йомалы (62). Баснословие их Стихотворцев о чудесном великолепии сего храма и богатстве жителей не входит в Историю; но жители Биармии могли некоторыми произведениями земли своей, солью, железом, мехами торговать с Норвежцами, открывшими в IX веке путь к устью Двины (63), и даже с Камскими Болгарами, посредством рек судоходных. Занимаясь рыбною и звериною ловлею, огражденные с одной стороны морями хладными, а с другой лесами дремучими, они спокойно наслаждались независимостию, до самого того времени, как смелые и предприимчивые Новогородцы сблизились с ними чрез область Белозерскую и покорили их, в княжение Владимира или Ярослава (64). Сия земля, от Белаозера до реки Печоры, была названа Заволочьем и мало-помалу населена выходцами Новогородскими, которые принесли туда с собою и Веру Христианскую (по достоверным историческим свидетельствам нам известно, что в XII веке уже существовали монастыри на берегах Двины). Скоро отдаленный хребет гор Уральских, идущий от Новой Земли к Югу и бывший несколько времени предметом баснословия в нашем отечестве, сделался как бы границею России, и Новогородцы нашли способ получать естественные, драгоценные произведения Сибири чрез своих Югорских данников, которые выменивали оные у тамошних обитателей на железные орудия и другие дешевые вещи.
      Наконец блестящее и счастливое правление Ярослава оставило в России памятник, достойный великого Монарха. Сему Князю приписывают древнейшее собрание наших гражданских уставов, известное под именем Русской Правды (65). Еще в Олегово время Россияне имели законы; но Ярослав, может быть, отменил некоторые, исправил другие и первый издал законы письменные на языке Славянском. Они, конечно, были государственными или общими, хотя древние списки их сохранились единственно в Новегороде и заключают в себе некоторые особенные или местные учреждения (66). Сей остаток древности, подобный двенадцати доскам Рима, есть верное зерцало тогдашнего гражданского состояния России и драгоценен для Истории: предлагаем его здесь в извлечении.








 
Алексей Кившенко. Чтение народу Русской Правды в присутствии великого князя Ярослава. 1880 год






\


Том II. Глава III
ПРАВДА РУССКАЯ, ИЛИ ЗАКОНЫ ЯРОСЛАВОВЫ

      Законы уголовные. Денежные пени за убийство. Вира. Гражданские степени. Дикая Вира. Поток. Пеня за удары. Двор Княжеский есть место суда. Охранение собственности. Воровство. Оценка вещей. Бортные знаки и межевые столпы. Птицеловство. Зажигательство. Свод. Кража людей. Беглые. Кабала. Долги. Торговля рабов. Сохранение пожитков. Росты. Улики, оправдания. Испытание железом и водою. Право наследственное. Судии. Присяжные. Общий характер законов. Устав о мостовых. Устав церковный.
      Главная цель общежития есть личная безопасность и неотъемлемость собственности: устав Ярославов утверждает ту и другую следующим образом:
      1. «Кто убьет человека, тому родственники убитого мстят за смерть смертию; а когда не будет мстителей, то с убийцы взыскать деньгами в Казну: за голову Боярина Княжеского, Тиуна Огнищан, или граждан именитых, и Тиуна Конюшего - 80 гривен или двойную Виру; за Княжеского Отрока или Гридня, повара, конюха, купца, Тиуна и Мечника Боярского, за всякого Людина, то есть свободного человека, Русского (Варяжского племени) или Славянина - 40 гривен или Виру, а за убиение жены полвиры. За раба нет Виры; но кто убил его безвинно, должен платить господину так называемый урок, или цену убитого: за Тиуна сельского или старосту Княжеского и Боярского, за ремесленника, дядьку или пестуна, и за кормилицу 12 гривен, за простого холопа Боярского и Людского 5 гривен, за рабу шесть гривен, и сверх того в Казну 12 гривен продажи», дани или пени (67).
      Мы уже имели случай заметить, что Россияне получили свои гражданские уставы от Скандинавов. Желая утвердить семейственные связи, нужные для безопасности, личной в новых обществах, все народы Германские давали родственникам убитого право лишить жизни убийцу или взять с него деньги, определяя разные пени или Виры (Wehrgeld) по гражданскому состоянию убитых, ничтожные в сравнении с нынешнею ценою вещей, но тягостные по тогдашней редкости денег (68). Законодатели берегли жизнь людей, нужных для государственного могущества, и думали, что денежная пеня может отвращать злодеяния. Дети Ярославовы, как увидим, отменили даже и законную месть родственников.
      Сия уголовная статья весьма ясно представляет нам гражданские степени древней России. Бояре и Тиуны Княжеские занимали первую степень. То и другое имя означало знаменитого чиновника: второе есть Скандинавское или древнее Немецкое Thaegn, Thiangn, Diakn (69), муж честный, vir probus; так вообще назывались Дворяне Англо-Саксонские, иногда дружина Государей, Графы и проч. - Люди военные, придворные (70), купцы и земледельцы свободные принадлежали ко второй степени; к третьей, или нижайшей, холопы Княжеские, Боярские и монастырские, которые не имели никаких собственных прав гражданских. Древнейшими рабами в отечестве нашем, были, конечно, потомки военнопленных; но в сие время - то есть в XI веке - уже разные причины могли отнимать у людей свободу. Законодатель говорит (71), что «холопом обельным, или полным, бывает 1) человек, купленный при свидетелях; 2) кто не может удовольствовать своих заимодавцев; 3) кто женится на рабе без всякого условия; 4) кто без условия же пойдет в слуги или в ключники, и 5) закуп, то есть наемник или на время закабаленный человек, который, не выслужив срока, уйдет и не докажет, что он ходил к Князю или судьям искать управы на господина. Но служба не делает вольного рабом. Наемники могут всегда отойти от господина, возвратив ему не заработанные ими деньги. Вольный слуга, обманом проданный за холопа, совершенно освобождается от кабалы, а продавец вносит в Казну 12 гривен пени».
      II. «Ежели кто убьет человека в ссоре или в пьянстве и скроется, то Вервь, или округа, где совершилось убийство, платит за него пеню» - которая называлась в таком случае дикою Вирою - «но в разные сроки, и в несколько лет, для облегчения жителей. За найденное мертвое тело человека неизвестного Вервь не ответствует. - Когда же убийца не скроется, то с округи или с волости взыскать половину Виры, а другую с самого убийцы». Закон весьма благоразумный в тогдашние времена: облегчая судьбу преступника, разгоряченного вином или ссорою, он побуждал всякого быть миротворцем, чтобы в случае убийства не платить вместе с виновным. - «Ежели убийство сделается без всякой ссоры, то волость не платит за убийцу, но выдает его на поток» - или в руки Государю - «с женою, с детьми и с имением» (72). Устав жестокий и несправедливый по нашему образу мыслей; но жена и дети ответствовали тогда за вину мужа и родителя, ибо считались его собственностию.
      III. Как древние Немецкие, так и Ярославовы законы определяли особенную пеню за всякое действие насилия: «за удар мечом необнаженным, или его рукояткою, тростию, чашею, стаканом (73), пястию 12 гривен; за удар палицею и жердию 3 гривны, за всякой толчок и за рану легкую 3 гривны, а раненному гривну на леченье». Следственно, гораздо неизвинительнее было ударить голою рукою, легкою чашею или стаканом, нежели тяжелою палицею или самым острым мечом. Угадаем ли мысль Законодателя? Когда человек в ссоре обнажал меч, брал палицу или жердь, тогда противник его, видя опасность, имел время изготовиться к обороне или удалиться. Но рукою или домашним сосудом можно было ударить незапно, также мечом необнаженным и тростию: ибо воин обыкновенно носил меч и всякий человек обыкновенно ходил с тростию: то и другое не заставляло остерегаться. Далее: «За повреждение ноги, руки, глаза, носа виновный платит 20 гривен в Казну, а самому изувеченному 10 гривен (74); за выдернутый клок бороды 12 гривен в Казну; за выбитый зуб то же, а самому битому гривну; за отрубленный палец 3 гривны в Казну, и раненному гривну. Кто погрозит мечом, с того взять гривну пени; кто же вынул его для обороны, тот не подвергается никакому взысканию, ежели и ранит своего противника. Кто самовольно, без Княжеского повеления, накажет Огнищанина (именитого гражданина) или Смерда (земледельца и простого человека), «платит за первого 12 гривен Князю, за второго 3 гривны, а битому гривну в том и в другом случае. Если холоп ударит свободного человека и скроется, а господин не выдаст его, то взыскать с господина 12 гривен. Истец же имеет право везде умертвить раба, своего обидчика». Дети Ярославовы, отменив сию казнь, дали истцу одно право бить виновного холопа (75) или взять за бесчестье гривну. - «Если господин в пьянстве и без вины телесно накажет закупа, или слугу наемного, то платит ему как свободному». - Большая часть денежной пени, как видим, шла обыкновенно в Казну: ибо всякое нарушение порядка считалось оскорблением Государя, блюстителя общей безопасности.
      IV. «Когда на Двор Княжеский» - где обыкновенно судились дела - «придет истец, окровавленный или в синих пятнах, то ему не нужно представлять иного свидетельства; а ежели нет знаков, то представляет очевидцев драки, и виновник ее платит 60 кун» (см. ниже). «Ежели истец будет окровавлен, а свидетели покажут, что он сам начал драку, то ему нет удовлетворения» (76).
      Оградив личную безопасность, Законодатель старался утвердить целость собственности в гражданской жизни.
      V. «Всякий имеет право убить ночного татя на воровстве; а кто продержит его связанного до света, тот обязан идти с ним на Княжеский Двор. Убиение татя взятого и связанного есть преступление, и виновный платит в Казну 12 гривен. Тать коневый выдается головою Князю и теряет все права гражданские, вольность и собственность». Столь уважаем был конь, верный слуга человеку на войне, в земледелии и в путешествиях! Древние Саксонские законы осуждали на смерть всякого, кто уведет чужую лошадь (77). - Далее: «С вора клетного» - т. е. домашнего или горничного - «взыскивается в Казну 3 гривны, с вора житного, который унесет хлеб из ямы или с гумна, 3 гривны и 30 кун; хозяин же берет свое жито, и еще полгривны с вора. - Кто украдет скот в хлеве или в доме, платит в Казну 3 гривны и 30 кун, а кто в поле, тот 60 кун» (первое считалось важнейшим преступлением: ибо вор нарушал тогда спокойствие хозяина): «сверх чего за всякую скотину, которая не возвращена лицом, хозяин берет определенную цену: за коня Княжего 3 гривны, за простого 2, за кобылу 60 кун, за жеребца неезжалого гривну, за жеребенка 6 ногат, за вола гривну, за корову 40 кун, за трехлетнего быка 30 кун, за годовика полгривны, за теленка, овцу и свинью 5 кун, за барана и поросенка ногату» (78).
      Статья любопытная: ибо она показывает тогдашнюю оценку вещей. В гривне было 20 ногат или 50 резаней, а 2 резани составляли одну куну. Сими именами означались мелкие кожаные монеты, ходившие в России и в Ливонии (79).
      VI. «За бобра, украденного из норы, определяется 12 гривен пени» (80). Здесь говорится о бобрах племянных, с коими хозяин лишался всего возможного приплода. - «Если в чьем владении будет изрыта земля, найдутся сети или другие признаки воровской ловли, то Вервь должна сыскать виновного или заплатить пеню».
      VII. «Кто умышленно зарежет чужого коня или другую скотину, платит 12 гривен в Казну, а хозяину гривну» (81). Злоба бесчестила граждан менее, нежели воровство: тем более долженствовали законы обуздывать оную.
      VIII. «Кто стешет бортные знаки (82) или запашет межу полевую, или перегородит дворовую, или срубит бортную грань, или дуб гранный или межевый столп, с того взять в Казну 12 гривен». Следственно, всякое сельское владение имело свои пределы, утвержденные Гражданским Правительством, и знаки их были священны для народа.
      IX. «За борть ссеченную виновный дает 3 гривны пени в Казну, за дерево полгривны, за выдрание пчел 3 гривны, а хозяину за мед нелаженного улья 10 кун, за лаженный 5 кун» (83). Читателю известно, что есть бортное ухожье: дупла служили тогда ульями, а леса единственными пчельниками. - «Ежели тать скроется, должно искать его по следу, но с чужими людьми и свидетелями. Кто не отведет следа от своего жилища, тот виноват; но буде след кончится у гостиницы или на пустом, незастроенном месте, то взыскания нет».
      X. «Кто срубит шест под сетию птицелова или отрежет ее веревки, платит 3 гривны в Казну, а птицелову гривну; за украденного сокола или ястреба 3 гривны в Казну, а птицелову гривну; за голубя 9 кун, за куропатку 9 кун, за утку 30 кун; за гуся, журавля и лебедя то же» (84). Сею чрезмерною пенею Законодатель хотел обеспечить тогдашних многочисленных птицеловов в их промысле.
      XI. «За покражу сена и дров 9 кун в Казну, а хозяину за каждый воз по две ногаты».
      XII. «Вор за ладию платит 60 кун в Казну, а хозяину за морскую 3 гривны, за набойную 2 гривны, за струг гривну, за челн 8 кун, если не может лицом возвратить украденного» (85). Имя набойная происходит от досок, набиваемых сверх краев мелкого судна, для возвышения боков его.
      XIII. «Зажигатель гумна и дома выдается головою Князю со всем имением, из коего надобно прежде вознаградить убыток, понесенный хозяином гумна или дома».
      XIV. «Если обличатся в воровстве холопи Княжеские, Бояр или простых граждан, то с них не брать в Казну пени (взыскиваемой единственно с людей свободных); но они должны платить истцу вдвое: например, взяв обратно свою украденную лошадь, истец требует еще за оную 2 гривны - разумеется, с господина, который обязан или выкупить своего холопа, или головою выдать его, вместе с другими участниками сего воровства, кроме их жен и детей. Ежели холоп, обокрав кого, уйдет, то господин платит за всякую унесенную им вещь по цене обыкновенной. - За воровство слуги наемного господин не ответствует; но если внесут за него пеню, то берет слугу в рабы или может продать» (86).
      XV. «Утратив одежду, оружие, хозяин должен заявить на торгу; опознав вещь у горожанина, идет с ним на свод, то есть спрашивает, где он взял ее? и переходя таким образом от человека к человеку, отыскивает действительного вора, который платит за вину 3 гривны; а вещь остается в руках хозяина. Но ежели ссылка пойдет на жителей уездных, то истцу взять за украденное деньги с третьего ответчика, который идет с поличным далее, и наконец отысканный вор платит за все по закону. - Кто скажет, что краденое куплено им у человека неизвестного или жителя иной области, тому надобно представить двух свидетелей, граждан свободных, или мытника (сборщика пошлин), чтобы они клятвою утвердили истину слов его (87). В таком случае хозяин берет свое лицом, а купец лишается вещи, но может отыскивать продавца».
      XVI. «Ежели будет украден холоп, то господин, опознав его, также идет с ним на свод от человека к человеку, и третий ответчик дает ему своего холопа, но с украденным идет далее (88). Отысканный виновник платит все убытки и 12 гривен пени Князю; а третий ответчик берет обратно холопа, отданного им в залог вместо сведенного».
      XVII. «О беглом холопе господин объявляет на торгу, и ежели чрез три дни опознает его в чьем доме, то хозяин сего дому, возвратив укрытого беглеца, платит еще в Казну 3 гривны. - Кто беглецу даст хлеба или укажет путь, тот платит господину 5 гривен, а за рабу 6, или клянется, что он не слыхал об их бегстве (89). Кто представит ушедшего холопа, тому дает господин гривну; а кто упустит задержанного беглеца, платит господину 4 гривны, а за рабу 5 гривен: в первом случае пятая, а во втором шестая уступается ему за то, что он поймал беглых. - Кто сам найдет раба своего в городе, тот берет Посадникова Отрока и дает ему 10 кун за связание беглеца».
      XVIII. «Кто возьмет чужого холопа в кабалу, тот лишается данных холопу денег или должен присягнуть, что он считал его свободным: в таком случае господин выкупает раба и берет все имение, приобретенное сим рабом» (90).
      XIX. «Кто, не спросив у хозяина, сядет на чужого коня, тот платит в наказание 3 гривны» - то есть всю цену лошади. Сей закон елово в слово есть повторение древнего Ютландского и еще более доказывает, что гражданские уставы Норманов были основанием Российских (91).
      XX. «Ежели наемник потеряет собственную лошадь, то ему не за что ответствовать; а ежели утратит плуг и борону господскую, то обязан платить или доказать, что сии вещи украдены в его отсутствие и что он был послан со двора за господским делом». Итак, владельцы обрабатывали свои земли не одними холопами, но и людьми наемными. - «Вольный слуга не ответствует за скотину, уведенную из хлева; но когда растеряет оную в поле или не загонит на двор, то платит. - Ежели господин обидит слугу и не выдаст ему полного жалованья, то обидчик, удовольствовав истца, вносит 60 кун пени; ежели насильственно отнимет у него деньги, то, возвратив их, платит еще в Казну 3 гривны» (92).
      XXI. «Ежели кто будет требовать своих денег с должника, а должник запрется, то истец представляет свидетелей. Когда они поклянутся в справедливости его требования, заимодавец берет свои деньги и еще 3 гривны в удовлетворение. - Ежели заем не свыше трех гривен, то заимодавец один присягает; но больший иск требует свидетелей или без них уничтожается» (93).
      XXII. «Если купец поверил деньги купцу для торговли и должник начнет запираться, то свидетелей не спрашивать, но ответчик сам присягает» (94). Законодатель хотел, кажется, изъявить в сем случае особенную доверенность к людям торговым, которых дела бывают основаны на чести и Вере.
      XXIII. «Если кто многим должен, а купец иностранный, не зная ничего, поверит ему товар: в таком случае продать должника со всем его имением, и первыми вырученными деньгами удовольствовать иностранца или Казну; остальное же разделить между прочими заимодавцами: но кто из них взял уже много ростов, тот лишается своих денег».
      XXIV. «Ежели чужие товары или деньги у купца потонут, или сгорят, или будут отняты неприятелем, то купец не ответствует ни головою, ни вольностию и может разложить платеж в сроки: ибо власть Божия и несчастие не суть вина человека. Но если купец в пьянстве утратит вверенный ему товар или промотает его, или испортит от небрежения: то заимодавцы поступят с ним, как им угодно: отсрочат ли платеж, или продадут должника в неволю».
      XXV. «Если холоп обманом, под именем вольного человека, испросит у кого деньги, то господин его должен или заплатить, или отказаться от раба; но кто поверит известному холопу, лишается денег. - Господин, позволив рабу торговать, обязан платить за него долги» (95).
      XXVI. «Если гражданин отдаст свои пожитки на сохранение другому, то в свидетелях нет нужды. Кто будет запираться в принятии вещей, должен утвердить клятвою, что не брал их. Тогда он прав: ибо имение поверяют единственно таким людям, коих честь известна; и кто берет его на сохранение, тот оказывает услугу» (96).
      XXVII. «Кто отдает деньги в рост или мед и жито взаймы, тому в случае спора представить свидетелей и взять все по сделанному договору. Месячные росты берутся единственно за малое время; а кто останется должным целый год, платит уже третные, а не месячные». Мы не знаем, в чем состояли те и другие, основанные на всеобщем обыкновении тогдашнего времени; но ясно, что последние были гораздо тягостнее и что законодатель хотел облегчить судьбу должников. - «Законы позволяют брать 10 кун с гривны на год» - то есть сорок на сто (97). В землях, где торговля, художества и промышленность цветут из давних времен, деньги теряют цену от своего множества. В Голландии, в Англии заимодавцы довольствуются самым малым прибытком; но в странах, подобно древней России, богатых только грубыми естественными произведениями, а не монетою, - в странах, где первобытная дикость нравов уже смягчается навыками гражданскими; где новая внутренняя и внешняя торговля знакомит людей с выгодами роскоши, - деньги имеют высокую цену, и лихоимство пользуется их редкостию.
      Следуют общие постановления для улики и оправдания:
      XXVIII. «Всякий уголовный донос требует свидетельства и присяги семи человек (98); но Варяг и чужестранец обязывается представить только двух. Когда дело идет единственно о побоях легких, то нужны вообще два свидетеля; но чужестранца никогда нельзя обвинить без семи». Итак, древние наши законы особенно покровительствовали иноземцев.
      XXIX. «Свидетели должны быть всегда граждане свободные; только по нужде и в малом иске дозволено сослаться на Тиуна Боярского или закабаленного слугу». (Следственно, Боярские Тиуны не были свободные люди, хотя жизнь их, как означено в первой статье, ценилась равно с жизнию вольных граждан.) - «Но истец может воспользоваться свидетельством раба и требовать, чтобы ответчик оправдался испытанием железа. Если последний окажется виновным, то платит иск; если оправдается, то истец дает ему за муку гривну и в Казну 40 кун, Мечнику 5 кун, Княжескому Отроку полгривны (что называется железною пошлиною). Когда же ответчик вызван на сие испытание по неясному свидетельству людей свободных, то, оправдав себя, не берет ничего с истца, который платит единственно пошлину в Казну. - Не имея никаких свидетелей, сам истец доказывает правость свою железом: чем решить всякие тяжбы в убийстве, воровстве и поклепе, ежели иск стоит полугривны золота; а ежели менее, то испытывать водою; в двух же гривнах и менее достаточна одна истцова присяга» (99).
      Законы суть дополнения летописей: без Ярославовой Правды мы не знали бы, что древние Россияне, подобно другим народам, употребляли железо и воду для изобличения преступников: обыкновение безрассудное и жестокое, славное в истории средних веков под именем суда Небесного (100). Обвиняемый брал в голую руку железо раскаленное или вынимал ею кольцо из кипятка: после чего судьям надлежало обвязать и запечатать оную. Ежели через три дня не оставалось язвы или знака на ее коже, то невинность была доказана. Ум здравый и самая Вера истинная долго не могли истребить сего устава языческих времен, и Христианские Пастыри торжественно освящали железо и воду для испытания добродетели или злодейства не только простых граждан, но и самых Государей в случае клеветы или важного подозрения. Народ думал, что Богу легко сделать чудо для спасения невинного; но хитрость судей пристрастных могла обманывать зрителей и спасать виновных.
      Древнейшие законы всех народов были уголовные (101); но Ярославовы определяют и важные права наследственности.
      XXX. «Когда простолюдин умрет бездетен, то все его имение взять в Казну; буде остались дочери незамужние, то им дать некоторую часть оного. Но Князь не может наследовать после Бояр и мужей, составляющих воинскую дружину (102); если они не имеют сыновей, то наследуют дочери». Но когда не было и последних? Родственники ли брали имение или Князь?.. Здесь видим законное, важное преимущество чиновников воинских.
      XXXI. «Завещание умершего исполняется в точности. Буде он не изъявил воли своей, в таком случае отдать все детям, а часть в церковь для спасения его души. Двор отцевский всегда без раздела принадлежит меньшему сыну» - как юнейшему и менее других способному наживать доход.
      XXXII. «Вдова берет, что назначил ей муж: впрочем она не есть наследница. - Дети первой жены наследуют ее достояние или вено, назначенное отцом для их матери. Сестра ничего не имеет, кроме добровольного приданого от своих братьев».
      XXXIII. «Если жена, дав слово остаться вдовою, проживет имение и выйдет замуж, то обязана возвратить детям все прожитое. Но дети не могут согнать вдовствующей матери со двора или отнять, что отдано ей супругом. Она властна избрать себе одного наследника из детей или дать всем равную часть. Ежели мать умрет без языка, или без завещания, то сын или дочь, у коих она жила, наследуют все ее достояние».
      XXXIV. «Если будут дети разных отцов, но одной матери, то каждый сын берет отцевское. Если второй муж расхитил имение первого и сам умер, то дети его возвращают оное детям первого, согласно с показанием свидетелей».
      XXXV. «Если братья станут тягаться о наследии пред князем, то Отрок Княжеский, посланный для их раздела, получает гривну за труд».
      XXXVI. «Ежели останутся дети малолетние, а мать выйдет замуж, то отдать их при свидетелях на руки ближнему родственнику, с имением и с домом; а что сей опекун присовокупит к оному, то возьмет себе за труд и попечение о малолетних; но приплод от рабов и скота остается детям. - За все утраченное платит опекун, коим может быть и сам вотчим».
      XXXVII. «Дети, прижитые с рабою, не участвуют в наследии, но получают свободу, и с материю».
      Главою правосудия вообще был Князь, а Двор Княжеский обыкновенным местом суда (103). Но Государь поручал сию власть Тиунам и своим Отрокам. - Чиновники, которым надлежало решить уголовные дела, назывались Вирниками, и каждый судья имел помощника, или Отрока, Метельника, или писца. Они брали запас от граждан и пошлину с каждого дела (104). - Вирнику и писцу его, для объезда волости, давали лошадей.
      В одном из новогородских списков Ярославовой Правды сказано, что истец во всякой тяжбе должен идти с ответчиком на извод перед 12 граждан - может быть, Присяжных, которые разбирали обстоятельства дела по совести, оставляя судье определить наказание и взыскивать пеню. Так было и в Скандинавии, откуда сей мудрый устав перешел в Великобританию (105). Англичане наблюдают его доныне в делах уголовных. Саксон Грамматик повествует, что в VIII веке Рагнар Лодброк, Король Датский, первый учредил думу двенадцати Присяжных.
      Таким образом, устав Ярославов содержит в себе полную систему нашего древнего законодательства, сообразную с тогдашними нравами. В нем не упоминается о некоторых возможных злодеяниях, например: о смертной отраве (как в 12 досках Рима), о насилии женщин (и проч.): для того ли, что первое было необыкновенно в России, а второе казалось законодателю сомнительным и неясным в доказательствах? Не упоминается также о многих условиях и сделках, весьма обыкновенных в самом начале гражданских обществ; но взаимная польза быть верным в слове и честь служили вместо законов.
      Приметим, что древние свободные Россияне не терпели никаких телесных наказаний: виновный платил или жизнию, или вольностию, или деньгами - и скажем о сих законах то же, что Монтескье говорит вообще о Германских: они изъявляют какое-то удивительное простосердечие; кратки, грубы, но достойны людей твердых и великодушных, которые боялись рабства более, нежели смерти (106).
      Предложим еще одно замечание: Германцы, овладев Европою, не давали всех гражданских прав своих народам покоренным: так, по уставу Салическому, за убиение Франка надлежало платить 200 су, и вдвое менее за убиение Римлянина (107). Но законы Ярославовы не полагают никакого различия между Россиянами Варяжского племени и Славянами: сим обстоятельством можно утвердить вероятность Несторова сказания, что Князья Варяжские не завоевали нашего отечества, но были избраны Славянами управлять Государством.
      Ярославу же приписывают древний устав Новогородский о мостовых, по коему знаем, что сей город, тогда уже весьма обширный, разделялся на Части, или Концы (Словенский, Неревский, Горничьский, Людин, Плотинский), а жители на Сотни, означаемые именами их Старейшин; что одна улица называлась Добрыниною (в память сего знаменитого Воеводы и дяди Владимирова), а главный ряд Великим рядом; что Немцы или Варяги, Готы или Готландцы, привлеченные в Новгород торговлею, жили в особенных улицах, и проч. - Но так называемый Церковный Устав Ярославов, о коем упоминают новейшие Летописцы и коего имеем разные списки, есть без сомнения подложный, сочиненный около XIV столетия. Подобно мнимому Владимирову, он дает Епископам исключительное право судить оскорбление женского целомудрия, всякие обиды, делаемые слабому полу, развод, кровосмешение, ссоры детей с родителями, зажигательство, воровство, драки и проч. Сей Устав не согласен с Русскою Правдою и, кроме нелепостей, содержит в себе выражения и слова новейших времен; например, определяет пени рублями, еще не употребительными в денежном счете времен Ярославовых (108).









 
Мозаика с изображением Св. Дмитрия, установленная Святополком в Михайловском соборе в Киеве в честь покровителя своего отца.











Том II. Глава IV
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИЗЯСЛАВ, НАЗВАННЫЙ В КРЕЩЕНИИ ДИМИТРИЕМ. Г. 1054-1077

      Уделы. Победа над Голядами и Торками. Половцы. Ужасные чудеса. Освобождение Судислава. Междоусобия. Поражение Россиян на берегах Альты. Мятеж в Киеве. Бегство Великого Князя. Разбитие Половцев. Киевляне хотят бежать в Грецию. Изяслав возвращается с Поляками. Киев - новая Капуя. Война с Полоцким Князем. Перенесение мощей Бориса и Глеба. Новое бегство Великого Князя. Изяслав у Немецкого Императора. Посольство Генрика IV в Киев. Письмо Папы к Изяславу. Россияне в Силезии. Возвращение Изяслава. Междоусобие. Смерть Великого Князя. Монастырь Киевопечерский. Россияне служат в Греции. Зависимость нашей Церкви от Греческой. Переписка с Патриархами. Пророки и волшебники.
      Древняя Россия погребла с Ярославом свое могущество и благоденствие. Основанная, возвеличенная единовластием, она утратила силу, блеск и гражданское счастие, будучи снова раздробленною на малые области. Владимир исправил ошибку Святослава, Ярослав Владимирову: наследники их не могли воспользоваться сим примером, не умели соединить частей в целое, и Государство, шагнув, так сказать, в один век от колыбели своей до величия, слабело и разрушалось более трехсот лет. Историк чужеземный не мог бы с удовольствием писать о сих временах, скудных делами славы и богатых ничтожными распрями многочисленных Властителей, коих тени, обагренные кровию бедных подданных, мелькают пред его глазами в сумраке веков отдаленных. Но Россия нам отечество: ее судьба и в славе и в уничижении равно для нас достопамятна. Мы хотим обозреть весь путь Государства Российского от начала до нынешней степени оного. Увидим толпу Князей недостойных и слабых; но среди их увидим и Героев добродетели, сильных мышцею и душою. В темной картине междоусобия, неустройств, бедствий, являются также яркие черты ума народного, свойства, нравов, драгоценные своею древностию. Одним словом, История предков всегда любопытна для того, кто достоин иметь отечество.
      Дети Ярославовы, исполняя его завещание, разделили по себе Государство. Область Изяславова, сверх Новагорода, простиралась от Киева на Юг и Запад до гор Карпатских, Польши и Литвы. Князь Черниговский взял еще отдаленный Тмуторокань, Рязань, Муром и страну Вятичей; Всеволод, кроме Переяславля, Ростов, Суздаль, Белоозеро и Поволжье, или берега Волги. Смоленская область заключала в себе нынешнюю Губернию сего имени с некоторою частию Витебской, Псковской, Калужской и Московской (109). Пятый сын Ярославов, Игорь, получил от старшего брата, в частный Удел, город Владимир. Князь Полоцкий, внук славной Рогнеды, Брячислав, умер еще в 1044 году: сын его, Всеслав, наследовал Удел отца - и Россия имела тогда шесть юных Государей.
      Счастливая внутренняя тишина царствовала около десяти лет: Россияне вооружались только против внешних неприятелей. Изяслав победил Голядов, жителей, как вероятно, Прусской Галиндии, народ Латышский (111); а Всеволод Торков, восточных соседов Переяславской области, которые, услышав, что и Великий Князь, вместе с Черниговским и Полоцким, идет на них сухим путем и водою, удалились от пределов России: жестокая зима, голод и мор истребили большую часть сего народа. - Но отечество наше, избавленное от Торков, с ужасом видело приближение иных варваров, дотоле неизвестных в истории мира.
      Еще в 1055 году Половцы, или Команы, входили в область Переяславскую: тогда Князь их, Болуш, заключил мир со Всеволодом. Сей народ кочующий, единоплеменный с Печенегами и, вероятно, с нынешними Киргизами, обитал в степях Азиатских, близ моря Каспийского; вытеснил Узов (именуемых, как вероятно, Торками в нашей летописи); принудил многих из них бежать к Дунаю (где они частию погибли от язвы, частию поддалися Грекам); изгнал, кажется, Печенегов из нынешней юго-восточной России и занял берега Черного моря до Молдавии, ужасая все Государства соседственные: Греческую Империю, Венгрию и другие. - О нравах его говорят Летописцы с омерзением: грабеж и кровопролитие служили ему забавою, шатры всегдашним жилищем, кобылье молоко, сырое мясо, кровь животных и стерво обыкновенною пищею. - Мир с такими варварами мог быть только опасным перемирием, и в 1061 году Половцы, не имея терпения дождаться лета, с Князем своим Секалом зимою ворвались в области Российские, победили Всеволода и с добычею возвратились к Дону (112).
      С сего времени начинаются бедствия России, и Летописец сказывает, что Небо предвестило их многими ужасными чудесами; что река Волхов шла вверх пять дней; что кровавая звезда целую неделю являлась на Западе, солнце утратило свое обыкновенное сияние и восходило без лучей, подобно месяцу; что рыболовы Киевские извлекли в неводе какого-то удивительного мертвого урода, брошенного в Днепр. Сии сказки достойны некоторого замечания, изъявляя страшное впечатление, оставленное в уме современников тогдашними несчастиями Государства. «Небо правосудно! - говорит Нестор: - оно наказывает Россиян за их беззакония. Мы именуемся Христианами, а живем как язычники; храмы пусты, а на игрищах толпятся люди; в храмах безмолвие, а в домах трубы, гусли и скоморохи» (113). - Сия укоризна, без сомнения, не исправила современников, но осталась для потомства любопытным известием о тогдашних нравах.
      Дети Ярославовы еще не нарушали завещания родительского и жили дружно. Изяслав считал себя более равным, нежели Государем братьев своих: так они, по смерти Вячеслава в 1057 году, с общего согласия отдали Смоленск Игорю (чрез два года потом умершему) и, вспомнив о заточенном дяде, Судиславе, возвратили ему свободу. Сей несчастный сын Великого Владимира, двадцать четыре года сидев в темнице, клятвенно отказался от всяких требований властолюбия, даже от самого света, постригся и кончил жизнь в Киевском монастыре Св. Георгия (114).
      Первым поводом к междоусобию было отдаленное Княжество Тмутороканское. Владимир Ярославич оставил сына, Ростислава, который, не имея никакого Удела, жил праздно в Новегороде (115). Будучи отважен и славолюбив, он подговорил с собою некоторых молодых людей; вместе с Вышатою, сыном Новогородского Изяславова Посадника Остромира, ушел в Тмуторокань и выгнал юного Князя, Глеба Святославича, который управлял сею Азовскою областию. Святослав спешил туда с войском: племянник его, уважая дядю, отдал ему город без сопротивления (116); но когда Черниговский Князь удалился, Ростислав снова овладел Тмутороканем. Скоро народы горские, Касоги и другие, должны были признать себя данниками юного Героя, так, что его славолюбие и счастие устрашили Греков, которые господствовали в Тавриде: они подослали к сему Князю своего знатного чиновника, Катапана или Префекта, умевшего вкрасться к нему в доверенность; и в то время, как Ростислав, угощая мнимого друга, пил с ним вино, Катапан, имея под ногтем скрытый яд, впустил его в чашу, отравил Князя, уехал в Херсон и торжественно объявил жителям, что завоеватель Тмутороканский умрет в седьмой день. Предсказание исполнилось; но Херсонцы, гнушаясь таким коварством, убили сего злодея камнями (117). Безвременная кончина мужественного Ростислава, отца трех сыновей, была в тогдашних обстоятельствах несчастием для России: он мог бы лучше других защитить отечество и сохранить по крайней мере воинскую его славу. Нестор описывает сего юношу, прекрасного и благовидного, не только храбрым в битвах, но и добрым, чувствительным, великодушным.
      Святослав не мог вторично смирить племянника своего, Ростислава, для того, что в Государстве явился новый неприятель: Князь Полоцкий (118). Сей правнук Рогнедин ненавидел детей Ярославовых и считал себя законным наследником престола Великокняжеского: ибо дед его, Изяслав, был старшим сыном Св. Владимира. Современный Летописец называет Всеслава злым и кровожадным, суеверно приписывая сию жестокость какой-то волшебной повязке, носимой сим Князем для закрытия природной на голове язвины. Всеслав, без успеха осаждав Псков, неожидаемо завоевал Новгород; пленил многих жителей; не пощадил и святыни церквей, ограбив Софийскую. Оскорбленные такою наглостию, Ярославичи соединили силы свои и, несмотря на жестокую зиму, осадили Минск в Княжестве Полоцком; взяли его, умертвили граждан, а жен и детей отдали в плен воинам. Всеслав сошелся с неприятелями на берегах Немана, покрытых глубоким снегом. Множество Россиян с обеих сторон легло на месте. Великий Князь победил; но, еще страшась племянника, вступил с ним в мирные переговоры и звал его к себе. Всеслав, поверив клятве Ярославичей, что они не сделают ему никакого зла, переехал Днепр на лодке близ Смоленска. Великий Князь встретил его, ввел в шатер свой и отдал в руки воинам: несчастного взяли вместе с двумя сыновьями, отвезли в Киев и заключили в темницу.
      [1067-1068 гг.] Провидение наказало вероломных: там, где отец их одержал славную победу над Святополком и Печенегами, на берегах Альты, чрез несколько месяцев Изяслав и братья его в ночном сражении были наголову разбиты свирепыми Половцами (119). Великий Князь и Всеволод ушли в Киев, а Святослав в Чернигов. Воины первого, стыдясь своего бегства, требовали Веча; собрались на торговой площади, в Киевском Подоле, и прислали сказать Изяславу, чтобы он дал им оружие и коней для вторичной битвы с Половцами. Великий Князь, оскорбленный сим своевольством, не хотел исполнить их желания. Сделался мятеж, и недовольные, обвиняя во всем главного Воеводу Изяславова, именем Коснячка, окружили дом его. Воевода скрылся. Мятежники разделились на две толпы: одни пошли отворить городскую темницу, другие на двор Княжеский. Изяслав, сидя с дружиною в сенях, смотрел в окно, слушал укоризны народа и думал усмирить бунт словами. Бояре говорили ему, что надобно послать стражу к заточенному Всеславу; наконец, видя остервенение черни, советовали Великому Князю тайно умертвить его. Но Изяслав не мог ни на что решиться, и бунтовщики действительно освободили Полоцкого Князя: тогда оба Ярославича в ужасе бежали из столицы, а народ объявил Всеслава Государем своим и разграбил Дом Княжеский, похитив великое множество золота, серебра, куниц и белок.
      Изяслав удалился в Польшу; но его братья спокойно княжили в своих уделах, а племянник Глеб в области Воспорской, будучи снова призван ее жителями (120). Князь Черниговский имел случай отмстить Половцам, которые жгли и грабили в его области. Предводительствуя малочисленною конною дружиною, он вступил с ними в битву: 3000 Россиян, ободренных примером и словами Князя, стремительно ударили на 12000 Половцев, смяли их и пленили Вождя неприятельского; множество варваров утонуло в реке Снове. Черниговцы вспомнили великодушную храбрость отцов своих, приученных к победе Мстиславом, знаменитым сыном Владимира Великого.
      Король Польский, Болеслав II, сын Марии, Владимировой дочери, и супруг неизвестной нам Княжны Российской (121), приняв Изяслава со всеми знаками искреннего дружелюбия как Государя несчастного и ближнего родственника, охотно согласился быть ему помощником. Всеслав допустил его до самого Белагорода; наконец выступил с войском из Киева; но, устрашенный силою Поляков и, может быть, не веря усердию своих новых подданных, ночью ушел из стана в Полоцк. Россияне, сведав о бегстве его, с ужасом возвратились в Киев. Все граждане собрались на Вече и немедленно отправили Послов к Святославу и Всеволоду объявить им, что Киевляне, изгнав Государя законного, признают вину свою; но как Изяслав ведет с собою врагов иноплеменных, коих жестокость еще памятна Россиянам, то граждане не могут впустить его в столицу, и прибегают в сей крайности к великодушию достойных сынов Ярослава и отечества. «Врата Киева для вас отверсты, - говорили Послы: - идите спасти град великого отца своего; а ежели не исполните нашего моления, то мы, обратив в пепел столицу России, с женами и детьми уйдем в землю Греческую». Святослав обещал за них вступиться, но требовал, чтобы они изъявили покорность Изяславу. «Когда брат мой, - сказал Черниговский Князь, - войдет в город мирно и с малочисленною дружиною, то вам нечего страшиться. Когда же он захочет предать Киев в жертву Ляхам, то мы готовы мечом отразить Изяслава, как неприятеля». В то же самое время Святослав и Всеволод известили брата о раскаянии Киевлян, советуя, чтобы он удалил Поляков, шел в столицу и забыл мщение, если не хочет быть врагом России и братьев. Великий Князь, дав слово быть милосердым, послал в Киев сына своего, Мстислава, который, в противность торжественному договору, начал как зверь свирепствовать в столице: умертвил 70 человек, освободивших Всеслава; других ослепил и жестоко наказал множество невинных, без суда, без всякого исследования. Граждане не смели жаловаться и с покорностию встретили Изяслава, въехавшего в столицу с Болеславом и с малым числом Поляков [2 мая 1069 г.] (122).
      Историки Польские говорят, что Великий Князь, обязанный Королю счастливою переменою судьбы своей, взялся содержать его войско, давал ему съестные припасы, одежду и жалованье; что Болеслав, плененный красотою места, роскошными приятностями Киева и любезностию Россиянок, едва мог выйти из сей новой Капуи, что он на возвратном пути, в Червенской области, или Галиции, осаждал Перемышль, который, будучи весьма укреплен искусством, каменными стенами и башнями, долгое время оборонялся (123). Ежели сие обстоятельство справедливо, то Болеслав вышел из России неприятелем: что же могло вооружить его против Великого Князя? Сказание Нестора служит объяснением: Россияне, ненавидя Поляков, тайно убивали их, и Король, устрашенный сею народною местию, подобно его знаменитому прадеду, Болеславу I, спешил оставить наше отечество.
      Изяслав, через семь месяцев снова Государь Киевский, не забыл, что бедственный для него мятеж сделался на торговой площади: сие место, отдаленное от дворца, казалось ему опасным, и для того он перевел торг из Подола в верхнюю часть города (124): осторожность малодушная и бесполезная! Едва учредив порядок в столице, Великий Князь спешил отмстить Всеславу и, жарким приступом взяв Полоцк, отдал сей важный город в удел Мстиславу: по внезапной же его кончине Святополку, другому своему сыну. Но в то самое время бодрый Всеслав с сильным войском явился под стенами Новагорода, где начальствовал юный Глеб Святославич, переведенный туда отцом из Тмутороканя. Ненавидя Полоцкого Князя, Новогородцы сразились отчаянно, разбили его и могли бы взять в плен, но великодушно дали ему спастися бегством (125). - Сия война кончилась ничем: ибо деятельный Всеслав умел снова овладеть своею наследственною областию, и хотя был еще побежден Ярополком, третьим сыном Великого Князя, однако ж удержал за собою Полоцк. - Между тем бедное отечество стенало от внешних неприятелей; требовало защитников и не находило их: Половцы свободно грабили на берегах Десны.
      Союз Ярославичей казался неразрывным. Изяслав, соорудив новую церковь в Вышегороде, управляемом тогда Вельможею Чудиным, вздумал поставить в ней гробы Бориса и Глеба и призвал своих братьев на сие торжество (126). Оно совершилось в присутствии знаменитейшего Духовенства, Бояр и народа, 2 Маия [1072 г.], день в который Великий Князь, за три года пред тем, вступил с Болеславом в Киев. Сами Ярославичи несли раку Борисову, и митрополит Георгий признал святость Российских Мучеников, к удовольствию Государя и народа. Духовное празднество заключилось веселым пиром: три Князя обедали за одним столом, вместе с своими Боярами, и разъехались друзьями.
      Сия дружба скоро обратилась в злобу. Святослав, желая большей власти, уверил Всеволода, что старший брат тайно сговаривается против них с Князем Полоцким. Они вооружились, и несчастный Изяслав вторично бежал в Польшу, надеясь, что великие сокровища, увезенные им из Киева, доставят ему сильных помощников вне Государства (127). Но Болеслав уже не хотел искать новых опасностей в России: взял его сокровища и (по словам Летописца) указал ему путь от себя. Горестный изгнанник отправился к Немецкому Императору, Генрику IV; был ему представлен в Маинце Саксонским Маркграфом Деди; поднес в дар множество серебряных и золотых сосудов, также мехов драгоценных, и требовал его заступления, обещая, как говорят Немецкие Летописцы, признать себя данником Империи. Юный и храбрый Генрик, готовимый судьбою к бедствиям гораздо ужаснейшим Изяславовых, не отказался быть защитником угнетенного. Окруженный в собственном Государстве изменниками и неприятелями, он послал в Киев Бурхарда, Трирского духовного Чиновника, брата Оды, шурина Вячеславова, как вероятно, и велел объявить Князьям Российским, чтобы они возвратили Изяславу законную власть, или, несмотря на отдаленность, мужественное войско Немецкое смирит хищников (128). В Киеве господствовал тогда Святослав, придав, может быть, Всеволоду некоторые из южных городов: он дружелюбно угостил Послов Императорских и старался уверить их в своей справедливости. Нестор пишет, что сей Князь, подобно Иудейскому Царю Езекии, величался пред Немцами богатством казны своей и что они, видя множество золота, серебра, драгоценных паволок, благоразумно сказали: Государь! мертвое богатство есть ничто в сравнении с мужеством и великодушием. «Следствие доказало истину их слов, - прибавляет Нестор: - по смерти Святослава исчезли как прах все его сокровища». - Бурхард возвратился к Императору с дарами, которые удивили Германию. «Никогда, - говорит современный Немецкий Летописец (129), - не видали мы столько золота, серебра и богатых тканей». Генрик, обезоруженный щедростью Святослава и не имея, впрочем, никакого способа воевать с Россиянами, утешил изгнанника одним бесполезным сожалением.
      Изяслав обратился к Папе, славному в Истории Григорию VII, хотевшему быть Главою всеобщей Монархии, или Царем Царей, и послал в Рим сына своего. Жертвуя властолюбию и православием Восточной Церкви и достоинством Государя независимого, он признавал не только духовную, но и мирскую власть Папы над Россиею; требовал его защиты и жаловался ему на Короля Польского. Григорий отправил Послов к Великому Князю и к Болеславу, написав к первому следующее: «Григорий Епископ, слуга слуг Божиих, Димитрию, Князю Россиян (Regi Russorum), и Княгине, супруге его, желает здравия и посылает Апостольское благословение.
      Сын ваш, посетив святые места Рима, смиренно молил нас, чтобы мы властию Св. Петра утвердили его на Княжении, и дал присягу быть верным Главе Апостолов. Мы исполнили сию благую волю - согласную с вашею, как он свидетельствует, - поручили ему кормило Государства Российского именем Верховного Апостола, с тем намерением и желанием, чтобы Св. Петр сохранил ваше здравие, княжение и благое достояние до кончины живота, и сделал вас некогда сопричастником славы вечной. Желая также изъявить готовность к дальнейшим услугам, доверяем сим Послам - из коих один вам известен и друг верный (130) - изустно переговорить с вами о всем, что есть и чего нет в письме. Приимите их с любовию, как Послов Св. Петра; благосклонно выслушайте и несомненно верьте тому, что они предложат вам от имени нашего - и проч. Всемогущий Бог да озарит сердца ваши и да приведет вас от благ временных ко славе вечной. Писано в Риме, 15 Маия, Индикта ХIII» (то есть 1075 году).
      Таким образом Изяслав, сам не имея тогда власти над Россиею, дал повод надменному Григорию причислить сию Державу ко мнимым владениям Св. Петра, зависящим от мнимого Апостольского Наместника!.. В письме к Болеславу говорит Папа: «Беззаконно присвоив себе казну Государя Российского, ты нарушил добродетель Христианскую. Молю и заклинаю тебя именем Божиим отдать ему все взятое тобою или твоими людьми: ибо хищники не внидут в Царствие Небесное, ежели не возвратят похищенного».
      Заступление гордого Папы едва ли имело какое-нибудь действие, и в следующем [1076] году юные Князья Российские, Владимир Мономах и Олег - первый Всеволодов, а вторый Святославов сын, - заключив союз с Поляками, ходили с войском в Силезию помогать Болеславу против Герцога Богемского (131). Но скоро обстоятельства, к счастию Изяславову, переменились. Главный враг его, Святослав, умер от разрезания какой-то затверделости, или опухоли. Тогда изгнанник ободрился: собрал несколько тысяч Поляков и вступил в Россию. Добродушный Всеволод встретил его в Волынии и, вместо битвы, предложил ему мир. Братья клялися, забыв прошедшее, умереть друзьями, и старший въехал в Киев Государем, уступив меньшему Княжение Черниговское, а сыну его, Владимиру, Смоленск (132).
      Опасаясь честолюбия беспокойных племянников и замыслов давнишнего врага своего, Всеслава, они хотели удалить первых от всякого участия в правлении и вторично изгнать последнего. Роман Святославич княжил в Воспорской области: сын Вячеславов, Борис в самое то время, когда Изяслав и Всеволод заключали мир на границе, овладел Черниговым; но предвидя, что дяди не оставят его в покое и накажут как хищника, чрез несколько дней ушел в Тмуторокань к Роману (133). Князь Новогородский, Глеб, юноша прекрасный и добродушный, к общему сожалению погиб тогда в отдаленном Заволочье: Изяслав отдал его Княжение Святополку, а другому сыну своему, Ярополку, Вышегород. Олег Святославич господствовал в области Владимирской: он должен был, по воле дядей своих, выехать оттуда и жить праздно в Чернигове. Князь Полоцкий довольствовался независимостию и наследственным уделом: Ярославичи объявили ему войну. Всеволод ходил к его столице и ничего более не сделал. В следующий год Владимир Мономах и Святополк выжгли только ее предместие; но Мономах возвратился к отцу с богатою добычею, дал ему и печальному Олегу роскошный обед на красном дворе в Чернигове и поднес Всеволоду в дар несколько фунтов золота (134).
      Сей Олег, рожденный властолюбивым, не мог быть обольщен ласками дяди и брата; считал себя невольником в доме Всеволодовом; хотел свободы, господства; бежал в Тмуторокань и решился, вместе с Борисом Вячеславичем, искать счастия оружием. Наняв Половцев, они вошли в пределы Черниговского Княжения и разбили Всеволода. Многие знаменитые Бояре лишились тут жизни (135). Победители взяли Чернигов и думали, что все Государство должно признать власть их; а несчастный Всеволод ушел в Киев, где Изяслав обнял его с нежностию и сказал ему сии достопамятные слова: «Утешься, горестный брат, и вспомни, что было со мною в жизни! Отверженный народом, всегда мне любезным; лишенный престола и всего законного достояния, мог ли я чем-нибудь укорять себя? Вторично изгнанный братьями единокровными - и за что? свидетельствуюсь Богом в моей невинности - я скитался в землях чуждых; искал сожаления иноплеменников! По крайней мере ты имеешь друга. Если нам княжить в земле Русской, то обоим; если быть изгнанными, то вместе. Я положу за тебя свою голову...» Он немедленно собрал войско. Мужественный Владимир спешил также из Смоленска к отцу своему и едва мог пробиться сквозь многочисленные толпы Половцев (136). Великий князь, Всеволод, Ярополк и Мономах соединенными силами обступили Чернигов. Олег и Борис находились в отсутствии; но граждане хотели обороняться. Владимир взял приступом внешние укрепления и стеснил осажденных внутри города. Узнав, что племянники идут с войском к Чернигову, Изяслав встретил их. Олег не надеялся победить четырех соединенных Князей и советовал брату вступить в мирные переговоры; но гордый Борис ответствовал ему: «Останься спокойным зрителем моей битвы с ними», - сразился близ Чернигова и заплатил жизнию за свое властолюбие. Еще кровь лилась рекою. Изяслав стоял среди пехоты: неприятельский всадник ударил его копьем в плечо: Великий Князь пал мертвый на землю. Наконец Олег обратился в бегство и с малым числом воинов ушел в Тмуторокань. - Бояре привезли тело Изяслава в ладии: на берегу жители Киевские, знатные и бедные, светские и духовные, ожидали его со слезами; вопль народный (как говорит Летописец) заглушал священное пение. Ярополк с Княжескою дружиною шел за трупом, оплакивая несчастную судьбу и добродетели отца своего. - Положенное в мраморную раку, тело Великого Князя было предано земле в храме Богоматери, где стоял памятник Св. Владимира.
      Нестор пишет, что Изяслав, приятный лицом и величественный станом, не менее украшался и тихим нравом, любил правду, ненавидел криводушие; что он истинно простил мятежных Киевлян и не имел ни малейшего участия в жестокостях Мстиславовых; помнил только любовь Всеволода, добровольно уступившего ему Великое Княжение, и забыл вражду его; сказал, что охотно умрет за брата, и, к несчастию, сдержал слово... Верим похвале современника благоразумного, любившего отечество и добродетель; но Изяслав был столь же малодушен, сколь мягкосердечен: хотел престола, и не умел твердо сидеть на оном. Своевольные злодеяния сына в Киеве - ибо казнь без суда и нарушение слова есть всегда злодеяние - изъявляют, по крайней мере, слабость отца, который в то же самое время сделал его Князем Владетельным. Наконец бедствие Минска и вероломное заточение Всеслава согласны ли с похвалами Летописца?
      Изяслав оставил свое имя в наших древних законах. По кончине родителя он призвал на совет братьев своих, Святослава и Всеволода, также умнейших Вельмож того времени: Коснячка, Воеводу ненавистного Киевлянам (137), Перенита, Никифора, Чудина и совершенно уничтожил смертную казнь, уставив денежную пеню за всякие убийства: по излишнему ли человеколюбию, как Владимир? или для сохранения людей, которые могли еще служить отечеству? или для обогащения Вирами казны Государей?
      При Изяславе был основан славный монастырь Киевопечерский, и сам Нестор рассказывает достопамятные обстоятельства сего учреждения. Некто, житель города Любеча, одушевленный Христианским усердием, захотел видеть Святую гору, возлюбил житие Монахов Афонских и, постриженный в их обители, был назван Антонием. Игумен, наставив его в правилах монастырских, дал ему благословение и велел идти в Россию, предвидя, что он будет в нашем отечестве светилом Черноризцев. Антоний возвратился еще при князе Ярославе (138), обходил тогдашние монастыри Российские и близ Киева, на высоком берегу Днепровском, увидел пещеру: Иларион, будучи еще простым Иереем Берестовским, ископал оную собственными руками и часто, окруженный безмолвием дремучего леса, молился в ней Богу. Она стояла уже пустая: Иларион, в сане Митрополита, пас Церковь и жил в столице. Антоний пленился красотою сего дикого уединения, остался в пещере Иларионовой и посвятил дни свои молитве. Слух о пустыннике разнесся в окрестностях: многие люди желали видеть святого мужа; сам Великий Князь Изяслав приходил к нему с своею дружиною требовать благословения. Двенадцать Монахов, отчасти Антонием постриженных, выкопали там подземную церковь с кельями. Число их беспрестанно умножалось: Великий Князь отдал им всю гору над пещерами, где они заложили большую церковь с оградою. Смиренный Антоний не хотел начальства: поручив новую Обитель Игумену Варлааму, уединился в пещеру, однако ж не избавился от гонения. Считая Антония другом Всеславовым, Великий Князь приказал воинам ночью схватить его и вывезти из области Киевской. Но добродетельный муж скоро возвратился с честию в любимую свою пещеру и жил в ней до самой кончины, имев удовольствие видеть Лавру Киевскую в самом цветущем состоянии. Щедрость и набожность Ярославичей обогатили сей монастырь доходами и поместьями. Святослав дал 100 гривен, или 50 фунтов золота, на строение каменного великолепного храма Печерского, призвал художников из Константинополя и своими руками начал копать ров для основания церкви. Знаменитый Варяг Симон, Вельможа Всеволодов, подарил Антонию на украшение олтаря златую цепь в 50 гривен и венец драгоценный, наследие отца его, Князя Варяжского. Св. Феодосий, преемник Варлаамов, заимствовал от Цареградского Студийского монастыря устав Черноризцев, который сделался общим для всех монастырей российских. Сей благочестивый Игумен завел в Киеве первый дом странноприимства и питал несчастных в темницах. Добродетель Феодосиева была столь уважаема, что Великий Князь нередко приходил беседовать с ним наедине, оставался у него обедать, ел хлеб, сочиво и с улыбкою говаривал, что роскошная трапеза Княжеская ему не так приятна, как монастырская. Любя Изяслава, Феодосий великодушно обличал виновного брата, гонителя его, в беззаконии. Святослав терпел сии укоризны, оправдывался, и когда святой муж входил в шумный дворец его, где часто гремела музыка, органы и гусли, тогда все умолкало. Лежа на смертном одре, Феодосий благословил Святослава и сына его, Глеба. Монахи Печерские, возбуждаемые наставлением и примером своих достойных начальников, служили ревностно Богу и человечеству; некоторые из них прияли венцы Мучеников, обращая идолопоклонников: Леонтий в Ростове, Св. Кукша в земле Вятичей (в Орловской или Калужской Губернии). Самые Вельможи, отказываясь от света, искали душевного мира в Печерской Обители. Так Варлаам, первый Игумен, сын знаменитейшего Боярина Иоанна и внук славного Вышаты, ослепленного Константином Мономахом, был пострижен Антонием. Сей юноша, плененный учением святого мужа, приехал к нему со многими Отроками, которые вели навьюченных лошадей; сошел с коня, бросил к ногам Антония свою одежду Боярскую и сказал: «Вот прелесть мира! Употреби, как тебе угодно, мое бывшее имение; хочу жить в уединении и бедности».
      Изяслав и его братья соблюдали неразрывную дружбу с Греками и давали им войско, которое в частых внутренних неустройствах поддерживало слабых Императоров на троне. Знаменитый Алексий Комнин, еще не Государь, но только Полководец Империи, в 1077 году, смиряя мятежника Никифора Вриения, имел с собою множество судов Российских (139).
      Ярославичи возвратили Константинопольскому Патриарху важное право ставить Киевских Митрополитов: Георгий, преемник Иларионов, родом Грек, был прислан из Царяграда; устрашенный, может быть, раздором Князей, он чрез несколько лет выехал из нашего отечества. С того времени Церковь Российская, до самого падения Восточной Империи, зависела от Патриарха Константинопольского, и в росписи Епископств, находившихся под его ведением, считалась семидесятым. В знак уважения к достоинству наших Митрополитов, Патриархи обыкновенно писали к ним грамоты за свинцовою, а не восковою печатью: честь, которую они делали только Императорам, Королям и знаменитейшим сановникам (140).
      Успехи Христианского благочестия в России не могли искоренить языческих суеверий и мнимого чародейства. К Истории тогдашних времен относятся следующие известия Несторовы:
      В 1071 году явился в Киеве волхв, который сказывал народу, что Днепр скоро потечет вверх и все земли переместятся; что Греция будет там, где Россия, а Россия там, где Греция. Невежды верили, а благоразумные над ним смеялись, говоря ему, чтобы он сам берегся. Сей человек (пишет Нестор) действительно пропал в одну ночь без вести.
      Около того же времени сделался в Ростовской области голод. Два кудесника или обманщика, жители Ярославля - основанного, думаю, Великим Князем Ярославом, - ходили по Волге и в каждом селении объявляли, что бабы причиною всего зла и скрывают в самих себе хлеб, мед и рыбу (141). Люди приводили к ним матерей, сестер, жен; а мнимые волхвы, будто бы надрезывая им плеча и высыпая из своего рукава жито, кричали: «Видите, что лежало у них за кожею!» Сии злодеи с шайкою помощников убивали невинных женщин, грабили имение богатых и дошли наконец до Белаозера, где Вельможа Янь, сын Вышатин, собирал дань для Князя Святослава: он велел ловить их, и чрез несколько дней белозерцы привели к нему двух главных обманщиков, которые не хотели виниться и, доказывая мудрость свою, открывали за тайну, что Диавол сотворил тело человека, гниющее в могиле, а Бог душу, парящую на небеса; что Антихрист сидит в бездне; что они веруют в его могущество и знают все сокровенное от других людей. «Но знаете ли собственную вашу участь?» - сказал Янь. «Ты представишь нас Святославу, - говорили кудесники: - а если умертвишь, то будешь несчастлив». Смеясь над сею угрозою, он велел их повесить на дубу, как государственных преступников.
      Не только в Скандинавии, но и в России Финны и Чудь славились волшебством, подобно как в древней Италии Тосканцы (142). Нестор рассказывает, что новогородцы ходили в Эстонию узнавать будущее от тамошних мудрецов, которые водились с черными крылатыми духами. Один из таких кудесников торжественно осуждал в Новегороде Веру Христианскую, бранил Епископа и хотел идти пешком через Волхов. Народ слушал его как человека божественного. Ревностный Епископ облачился в святительские ризы, стал на площади и, держа крест в руках, звал к себе верных Христиан. Но ослепленные граждане толпились вокруг обманщика: один Князь Глеб и дружина его приложились к святому кресту. Тогда Глеб подошел ко мнимому чародею и спросил: предвидит ли он, что будет с ним в тот день? - Волшебник ответствовал: «Я сделаю великие чудеса». «Нет!» - сказал смелый Князь - и топором рассек ему голову (143). Обманщик пал мертвый к ногам его, и народ уверился в своем заблуждении.

 
Портрет из Царского титулярника. 1672 год



Том II. Глава V
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВСЕВОЛОД. Г. 1078-1093

      Междоусобия. Олег в Родосе. Подвиги Мономаха. Убиение Ярополка. Нападение Болгаров на Муром. Засуха и мир. Землетрясение. Видения. Набеги Половцев. Слабость Великого Князя. Кончина его. Дочь Всеволода за Генриком IV. Митрополит Иоанн. Его сочинение. Крестильницы. Праздник 9 Маия. Сношения с Римом.
      Не сын Изяслава, но Всеволод наследовал престол Великокняжеский. Дядя, по тогдашнему образу мыслей и всеобщему уважению к семейственным связям, имел во всяком случае право старейшинства и заступал место отца для племянников. - Сей Государь утвердил Святополка на Княжении Новогородском: другому сыну Изяславову, Ярополку, отдал Владимир и Туров (144), а Мономаху Чернигов.
      Роман Святославич, Князь Тмутороканский, желая отмстить за Олега и Бориса, немедленно начал войну междоусобную, которая стоила ему жизни. Половцы, его наемники, заключили мир со Всеволодом у Переяславля и на возвратном пути умертвили Романа; а брата его, Олега, неволею отправили в Константинополь. Пользуясь несчастием Святославичей, Великий Князь прислал в Тмуторокань наместника своего, Ратибора. Но сия область Воспорская, убежище Князей обделенных, скоро была завоевана Давидом Игоревичем и Володарем Ростиславичем, внуком и правнуком Великого Ярослава, которые также недолго в ней господствовали. Изгнанник Олег, жив два года на острове Родосе, славном в Истории своими древними мудрыми законами, Науками, великолепием зданий и Колоссом огромным, возвратился в Тмуторокань и, вероятно, с помощию Греков овладел им; казнил многих виновных Козаров, его личных неприятелей, давших совет Половцам умертвить Романа; а Володаря и Давида отпустил в Россию (145).
      Всеволод любил мир, и видел беспрестанное кровопролитие. Полоцкий Князь осадил Смоленск: Владимир спешил туда с Черниговскою конницею; не застал Всеслава, но Смоленск, зажженный неприятелем, еще дымился в пепле. Мономах, в наказание врагу своему, огнем и мечом опустошил его землю, и чрез несколько времени взяв Минск, отнял всех рабов и скот у жителей. Таким образом сей несчастный город вторично пострадал за своего Князя. - Мужественный сын Всеволодов не выпускал меча из рук: победил Торков, обитавших близ Переяславля; два раза ходил усмирять беспокойных Вятичей, и везде гнал неутомимых злодеев России, Половцев, на берегах Десны, Хороля; пленял их Вождей, отбивал добычу (146). Но сии успехи не могли утвердить государственной безопасности, и Князья Российские междоусобием своим усиливали внешних неприятелей.
      [1084-1086] Ростиславичи, воспитанные, кажется, в доме у Ярополка, бежали от него и в отсутствие дяди, который гостил у Всеволода в неделю Пасхи, вооруженною рукою заняли Владимир. Всякой знаменитый мятежник, обещая грабеж и добычу, мог собирать тогда шайки усердных помощников: доказательство, сколь правление было слабо и своевольство народа необузданно! Всеволод, оскорбленный несчастием племянника, велел Мономаху идти на Ростиславичей: их выгнали, и Ярополк возвратился в свой Удел с честию. - В то же время Давид Игоревич, скитаясь в южной России и вне пределов ее, завладел Олешьем, Греческим городом близ устья Днепровского, и нагло ограбил там многих купцов: Всеволод, призвав его к себе, дал ему Дорогобуж в Волынии (147).
      Сам Ярополк, облагодетельствованный Всеволодом, не устыдился быть врагом его: Князь слабый, послушный коварным советникам и скоро наказанный за свою безрассудность. Дядя, сведав о злых намерениях сего неблагодарного, предупредил их опасное исполнение; и слух, что Мономах идет с войском, заставил Ярополка бежать в Польшу. Владимир нашел в Луцке мать его, супругу, дружину, казну; возвратился с ними в Киев, а владение Ярополково отдал Давиду Игоревичу. - Но Ярополк, не сыскав заступников вне России, скоро умилостивил Всеволода искренним раскаянием и, заключив мир с его сыном, Мономахом, в Волынии, получил обратно свое Княжение (148). Судьба не дала ему времени заслужить великодушие дяди или снова быть неблагодарным. Он чрез несколько дней погиб от руки злодея, на пути в Червенский Звенигород: сей преступник, именем Нерядец, ехал за ним верхом вместе с другими Княжескими Отроками и вонзил саблю в бок своему Государю, покойно лежавшему на колеснице. Ярополк встал, извлек из себя окровавленное железо, громко сказал: «Умираю от коварного врага» - и скончался. Летописец не объясняет тайной причины злодейства, сказывая только, что убийца бежал в Перемышль к Рюрику, старшему из Ростиславичей, которым Всеволод уступил сей город в Удел (149) и которые, приняв изменника, навлекли на себя гнусное подозрение, более несчастное, нежели справедливое. Отроки Ярополковы привезли тело убиенного в Киев, чтобы воздать ему честь погребения там, где лежали кости его родителя: Всеволод, Мономах, Ростислав (меньший сын Великого Князя), Духовенство и народ встретили оное с искренним изъявлением горести (150). - Летописец говорит, что Ярополк, добродушный подобно отцу своему, давал всегда церковную десятину в храм Богоматери, исполняя завещание Владимира Великого; завидовал святости Бориса и Глеба и желал также умереть мучеником. Давид Игоревич наследовал область Владимирскую.
      [1088 г.] Между тем как Всеволод занимался восстановлением порядка и тишины в ближних областях, Камские Болгары взяли Муром. Не имея духа воинского, любя торговлю, земледелие и в случае неурожая питая восточный край России, они хотели, вероятно, отмстить жителям Муромской области за какую-нибудь обиду или несправедливость: по крайней мере сия война не имела дальнейшего следствия, и взятый ими город недолго был в их власти (151).
      [1092 г.] Великий Князь не мог утешиться всеобщим спокойствием. Междоусобие прекратилось; но бедствия иного рода посетили Россию. От беспрестанных, неслыханных жаров везде иссохли поля, и леса в болотных местах сами собою воспламенялись, к ужасу сельских жителей; голод, болезни, мор свирепствовали во многих областях, и в одном Киеве умерло от 14 Ноября до 1 Февраля 7000 человек. Воображение несчастных видело во всем страшные знамения гнева Божеского: в самых обыкновенных метеорах, в затмении солнца, в легком бывшем тогда землетрясении. К сим случаям естественным суеверие прибавило нелепые чудеса: рассказывали, что огромный змей упал с неба в то время, как Великий Князь забавлялся ловлею зверей; что злые духи в Полоцке ночью и днем скакали на конях, невидимо уязвляя граждан, и что множество людей от того умерло (152). Народ стенал, Государь был в унынии, Половцы грабили; на обеих сторонах Днепра дымились села, обращенные в пепел сими жестокими варварами, которые взяли даже несколько городов: Песочен на реке Супое, Переволоку близ устья Ворсклы, и нигде, кажется, не находили сопротивления. Наконец Василько Ростиславич, правнук Ярославов, уговорил их оставить Россию и вместе с ним воевать Польшу, ослабленную внутренними раздорами (153). Сей Князь, по смерти брата своего, Рюрика, наследовал часть Перемышльской области: скоро увидим его великодушие и злосчастие.
      Всеволод, огорчаемый бедствиями народными и властолюбием своих племянников, которые, желая господствовать, не давали ему покоя и беспрестанно требовали Уделов, - с завистию воспоминал то счастливое время, когда он жил в Переяславле, довольный жребием Удельного Князя и спокойный сердцем (154). Не имев никогда великодушной твердости, сей Князь, обремененный летами и недугами, впал в совершенное расслабление духа; удалил от себя Бояр опытных, слушал только юных любимцев и не хотел уже следовать древнему обычаю Государей Российских, которые сами, в присутствии Вельмож, судили народ свой на дворе Княжеском. Сильные утесняли слабых; Наместники и Тиуны грабили Россию как Половцы: Всеволод не внимал жалобам. - Чувствуя приближение конца, он послал за большим сыном в Чернигов и скончался [1093 г.] в объятиях Владимира и Ростислава, орошенный их искренними слезами: Христианин набожный, человеколюбивый, трезвый и целомудренный от самой юности; одним словом, достохвальный между частными людьми, но слабый и, следственно, порочный на степени Государей.
      Великий Ярослав желал, чтобы любимый сын его, со временем наследовав законным образом Киевскую область, был и во гробе с ним неразлучен (155): воля нежного отца исполнилась, и Всеволода погребли, на другой день кончины его, там же, где лежали Ярославовы кости - в Софийском храме, - с обыкновенными торжественными обрядами и в присутствии народа, который погребал тогда Государей как истинных отцов своих, с чувствительностию и слезами, забывая их слабости и помня одни благодеяния.
      Всеволод оставил супругу второго брака, мачеху Владимира, и трех дочерей, Янку, или Анну, Евпраксию и Екатерину; первые две отказались от света и заключились в монастыре (156). Мы знаем, что Император Генрик IV в 1089 году женился на Российской Княжне Агнесе, или Адельгейде, вдове Маркграфа Штаденского, которая после умерла Игуменьею: она могла быть дочерью Всеволода (157). В то же время другая Россиянка, именем Евпраксия, была за сыном Болеслава, отравленным в цветущей юности; но Историки Польские называют сию Княжну родною сестрою Святополка Изяславича.
      При Всеволоде был Митрополитом Грек Иоанн, муж знаменитый ученостию и Христианскими добродетелями, ревностный наставник Духовенства и друг несчастных. «Никогда» (сказано в летописи) «не бывало у нас такого и не будет!» Мы имеем его сочинение, названное Церковным правилом, в коем он с великою ревностию осуждает тогдашнее обыкновение Князей Российских выдавать дочерей за Государей Латинской Веры; доказывает всякому гостю или купцу, сколь грешно торговать крещеными рабами в земле язычников (Половцев), даже ездить туда, и для выгод сребролюбия оскверняться их нечистыми яствами; налагает епитимью на тех, которые совокупляются с правнучатными или женятся без венчания, думая, что сей обряд изобретен единственно для Князей и Бояр; отлучает от церкви иереев, благословляющих союз мужа с третьею женою; велит им и Монахам служить для всех людей примером трезвости; наконец, в дополнение к гражданским законам, уставляет духовное покаяние для преступников благонравия и целомудрия. Сей Митрополит, наименованный от современников Пророком Христа (158), святил церковь Феодосиева монастыря Печерского, о коей написано столь много чудесного в Патерике Киевском. Византийские художники, украсив оную, не захотели уже возвратиться в отечество и кончили жизнь свою в Печерской Обители: доныне показывают там гробы их. - B 1089 году, когда преставился Митрополит Иоанн, дочь Всеволодова, Янка, ездила в Константинополь и привезла с собою нового Митрополита, скопца, именем также Иоанна, но человека весьма обыкновенного, слабого здоровьем и столь бледного, что народ прозвал его мертвецом (159): он через год умер. Третий Митрополит Всеволодова княжения был Ефрем, Грек, по известию новейших летописцев; другие же называют его Монахом Печерским. Нестор сказывает только, что Ефрем, скопец подобно Иоанну, жил в Переяславле, где находилась тогда Митрополия, и что он, создав многие храмы каменные, первый начал в России строить при церквах крестильницы (160). Сей Митрополит, как пишут, уставил торжествовать 9 маия пренесение мощей Св. Николая из Ликии в Италиянский город Бар (161): праздник Западной Церкви, отвергаемый Греками, и доказательство, что мы имели тогда дружелюбное сношение с Римом. Нестор молчит, но Летописец средних времен говорит о каком-то Святителе Феодоре, приезжавшем к Великому Князю от Папы (Урбана II) в 1091 году (162). Властолюбивые Наместники Св. Петра без сомнения всячески старались подчинить себе Церковь Российскую.



















 
Фреска с изображением Святополка Изяславича из композиции "Древо российских государей", Новоспасский монастырь, XVII в.





Том II. Глава VI
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СВЯТОПОЛК-МИХАИЛ. Г. 1093-1112

      Великодушие Мономаха. Война с Половцами. Брак Святополков. Беспокойный Олег. Жалкое состояние южной России. Саранча. Победы. Вероломство Россиян. Междоусобия. Гордость Олегова. Сожжение монастыря Киевопечерского. Храбрость и добродушие Мстислава. Красноречивое Мономахово письмо. Вероломство Олегово. Великодушие Мстислава. Съезд Князей. Злодейство Давида и Святополка. Ослепление Василька. Слезы Мономаховы. Речь Митрополита. Прекрасная душа Василькова. Месть Ростиславичей. Корыстолюбие Поляков. Новое коварство Святополка. Умеренность Ростиславичей. Поражение Венгров. Междоусобия. Новый съезд Князей. Усмирение Давида. Строптивость Новогородцев. Совет Князей. Счастливая война с Половцами. Война с Мордвою и с Князьями Полоцкими. Бедствие Россиян в Семигалии. Новые успехи в войне с Половцами. Поход знаменитый. Имя Тмутороканя исчезает в летописях. Кончина Святополкова. Евреи в Киеве. Брачные союзы. Митрополиты. Князь Святоша. Св. Антоний Римлянин. Путешествие Даниила. Россияне в Иерусалиме. Конец Несторовой летописи. Старец Янь.
      Владимир мог бы сесть на престоле родителя своего; но сей чувствительный, миролюбивый Князь уступил оный Изяславову сыну и, сказав: «Отец его был старее и княжил в столице прежде моего отца; не хочу кровопролития и войны междоусобной», объявил Святополка Государем Российским; сам отправился в Чернигов, а брат его, Ростислав, в Переяславль.
      Святополк, княжив несколько лет в Новегороде, еще в 1088 году выехал оттуда, будучи, как вероятно, недоволен его беспокойными гражданами (которые тогда же призвали к себе юного Князя, Мстислава, сына Владимирова) и жил в Турове (163): он с радостию прибыл в Киев [24 апреля 1093 г.], и народ также с радостию встретил нового Государя, обещая себе мир и тишину под его властию. Сия надежда не исполнилась, и начало Святополкова княжения ознаменовалось великими несчастиями.
      Половцы, узнав о кончине Всеволода, изъявили желание остаться друзьями России. Легкомысленный Святополк не посоветовался с Боярами отца своего и дяди: велел заключить Послов в темницу; но сведав, что мстительные варвары везде жгут и грабят в его области, вздумал сам просить их о мире. Половцы уже не хотели слушать сих предложений, и Великий Князь, собрав только 800 воинов, спешил выступить в поле. Едва благоразумные Бояре могли удержать его, представляя ему, что вопреки надменному самохвальству молодых людей, нужны не сотни, а тысячи для отражения врагов; что область Киевская, изнуренная войнами, истощенная данями, опустела и что надобно требовать помощи от мужественного Владимира. Князь Черниговский немедленно вооружился и призвал брата своего, Ростислава. Но Князья, соединив дружины, не могли согласиться в мыслях; стояли под Киевом и ссорились между собою. Наконец Бояре сказали им: «Ваша распря губит народ; смирите врагов и тогда уже думайте о своих несогласиях» (164). Святополк и Владимир, приняв благой совет, обнялися братски и в знак искренней взаимной любви целовали святой крест, по тогдашнему обыкновению.
      Неприятели осаждали Торческ, город, населенный Торками, которые, оставив жизнь кочевую, поддалися Россиянам (165): Князья хотели освободить его, Святополк битвою, Мономах миром. Остановясь близ Триполя, они призвали Бояр на совет. Янь, Воевода Киевский, друг блаженного Феодосия, и многие другие были одного мнения с Князем Черниговским. «Половцы (говорили они) видят блеск мечей наших и не отвергнут мира». Но Киевляне, желая победы, склонили большинство голосов на свою сторону, и войско Российское перешло за Стугну. Святополк вел правое крыло, Владимир левое: Ростислав находился в средине (166). Они поставили знамена между земляными укреплениями Трипольскими и ждали неприятеля, который, выслав наперед стрелков, вдруг устремился всеми силами на Святополка. Киевляне не могли выдержать сего удара и замешались. Великий Князь оказал примерную неустрашимость; бился долго, упорно и последний оставил место сражения. Средина и левое крыло, не умев искусным, быстрым движением спасти правого, еще несколько времени стояли, но также уступили превосходству неприятеля. Земля дымилась кровию. Россияне, спасаясь от меча победителей, толпами гибли в реке Стугне, которая от дождей наполнилась водою. Мономах, видя утопающего брата, забыл собственную опасность и бросился во глубину: усердная дружина извлекла его из волн - и сей Князь, оплакивая Ростислава, многих Бояр своих, отечество, с горестию возвратился в Чернигов, а Святополк в Киев. Несчастная мать Ростиславова ожидала сына: ей принесли тело сего юноши, коего безвременная смерть была предметом всеобщего сожаления.
      Половцы снова осадили Торческ. Граждане оборонялись мужественно; но, изнуренные голодом и жаждою, напрасно требовали съестных припасов от Святополка: бдительный неприятель со всех сторон окружил город, который держался более двух месяцев. Половцы, оставив часть войска для осады, приближились к столице. Святополк хотел еще сразиться и, вторично разбитый под Киевом (167), ушел только с двумя воинами. Торческ сдался [23 Июля 1093 г.]: стены и здания его обратились в пепел, а граждане были отведены в неволю.
      [1094 г.]. Не имев счастия воинского, Святополк надеялся иным способом обезоружить Половцев и женился на дочери их Князя, Тугоркана. Но сей родственный союз, который мог быть оправдан одною государственною пользою, не защитил России от варваров: Князь Тмутороканский, Олег Святославич, в третий раз пришел с ними разорять отечество, осадил Мономаха в Чернигове и требовал сей области как законного наследия: ибо она принадлежала некогда его родителю. Владимир, любимый своею дружиною и народом, несколько дней оборонялся; но жалея крови, великодушно сказал: Да не радуются враги отечества! и добровольно уступил Княжение Олегу: вторая жертва, принесенная им общей пользе! (168) Он выехал из Чернигова в Переяславль с женою и детьми, под щитами малочисленной, верной дружины, готовой отражать толпы хищных Половцев, которые, несмотря на мир, еще долгое время свирепствовали в Черниговской области: жестокий Олег, довольный их помощию, равнодушно смотрел на сии злодейства. - Вся южная Россия представляла тогда картину самых ужаснейших бедствий. «Города опустели, - пишет Нестор: - в селах пылают церкви, домы, житницы и гумны. Жители издыхают под острием меча или трепещут, ожидая смерти. Пленники, заключенные в узы, идут наги и босы в отдаленную страну варваров, сказывая друг другу со слезами: Я из такого-то города русского, я из такой-то веси! Не видим на лугах своих ни стад, ни коней; нивы заросли травою, и дикие звери обитают там, где прежде жили Христиане!» (169) К умножению несчастий, Россия узнала в сие время новый бич естественный: саранча, дотоле неизвестная нашим предкам, покрыв землю, совершенно истребила жатву; тучи сих пагубных насекомых летели от юга к северу, оставляя за собою отчаяние и голод для бедных поселян.
      [1095 г.] Наконец Великий Князь и Владимир ободрили победами унылый дух своего народа. Они, к сожалению, начались вероломством. Долговременные несчастия государственные остервеняют сердца и вредят самой нравственности людей. Вожди Половецкие, Итларь и Китан, заключив мир с Мономахом, взяли в тали, или в аманаты, сына его, Святослава. Китан безопасно жил в стане близ городского вала: Итларь гостил в Переяславле у Вельможи Ратибора. Тогда недостойные советники предложили Князю воспользоваться оплошностию ненавистных врагов, нарушить священный мир и не менее священные законы гостеприимства - одним словом, злодейски умертвить всех Половцев. Владимир колебался; но дружина успокоила его робкую совесть, доказывая, что сии варвары тысячу раз сами преступали клятву... В глубокую ночь Россияне, вместе с Торками, им подвластными, вышли из города, зарезали сонного Китана, его воинов и с торжеством привели ко Владимиру освобожденного Святослава (170). Итларь, не зная ничего, спокойно готовился поутру завтракать у своих ласковых хозяев, когда сын Ратиборов, Олбег, пустил ему в грудь стрелу сквозь отверстие, нарочно для того сделанное вверху горницы; и несчастный Итларь, со многими знаменитыми товарищами, был жертвою гнусного заговора, который лучшему из тогдашних Князей Российских казался дозволенною хитростию!
      Ожидая справедливой мести за такое злодеяние, Владимир и Святополк хотели предупредить оную. В первый раз дерзнули Россияне искать Половцев в их собственной земле; взяли множество скота, вельблюдов, коней, пленников и возвратились благополучно. - Но в то же самое лето Юрьев, город на берегу Роси, был сожжен Половцами (171): жители его ушли с Епископом в столицу, и Великий Князь населил ими, близ Киева, особенный новый городок, дав ему имя Святополча.
      Олег Черниговский, вопреки данному слову, не ходил с Великим Князем на Половцев. Святополк и Владимир требовали от него, чтобы он хотя выдал им или сам велел умертвить знатного Половецкого юношу, сына Итларева, бывшего у него в руках; но Князь Черниговский отвергнул и сие предложение как злодейство бесполезное. С обеих сторон неудовольствие возрастало. Святополк и Владимир, действуя во всем согласно, вооруженною рукою отняли у Давида Святославича, брата Олегова, Смоленск, отданный ему, как вероятно, еще Всеволодом, и послали его княжить в Новгород, откуда Мономах перевел сына своего, Мстислава, в Ростов (172); но своевольные Новогородцы чрез два года объявили Давиду, что он им не надобен, и вторично призвали к себе, на его место, Мстислава. Лишенный Удела, Давид прибегнул, может быть, к Олеговой защите: по крайней мере ему возвратили область Смоленскую. Юный сын Мономахов, Изяслав, Правитель Курска, подал новый ко вражде случай, нечаянно завладев Муромом, городом Черниговского Князя, и взяв в плен Олегова наместника.
      В сих обстоятельствах Святополк и Владимир прислали звать Олега в Киев, на съезд Княжеский. «Там, в старейшем граде Русском, - говорили они, - утвердим безопасность Государства в общем совете с знаменитейшим Духовенством, с Боярами отцев наших и гражданами». Олег, не веря их доброму намерению, с гордостью им ответствовал: «Я - Князь, и не хочу советоваться ни с Монахами, ни с чернию». Когда так, сказали Святополк и Владимир: когда не хочешь воевать с неприятелями земли Русской, ни советоваться с братьями, то признаем тебя самого врагом отечества, и Бог да судит между нами! Взяв Чернигов, они приступили к Стародубу, где находился Олег, и более месяца проливали невинную кровь в жестоких битвах (173). Наконец Черниговский Князь, смиренный голодом, должен был покориться и клятвенно обещал приехать на совет в Киев вместе с братом своим Давидом.
      Святополк нетерпеливо хотел прекратить сию междоусобную войну, ибо Половцы тогда опустошали Россию; одна толпа их сожгла в Берестове дом Княжеский, другая - местечко Устье, близ Переяславля, и тесть Святополков, Тугоркан, осадил сию Мономахову столицу. Великий Князь и Владимир умели скрыть свои движения от неприятеля, перешли Днепр, явились внезапно под стенами осажденного города (174). Обрадованные жители встретили их, и Россияне бросились в Трубеж, ревностно желая битвы с Половцами, которые стояли на другой стороне сей реки. Напрасно осторожный Владимир хотел построить воинов: не внимая начальникам, они устремились на варваров и своим мужеством решили победу. Сам Тугоркан, сын его, знаменитейшие Половцы легли на месте. Святополк взял тело первого и с честию предал оное земле недалеко от своего Берестовского дворца. - В то самое время, когда Россияне торжествовали свою победу, другой Князь Половецкий, Боняк, едва не овладел Киевом; выжег предместие, красный двор Всеволодов на Выдобичах, монастыри; ворвался ночью в Обитель Печерскую, умертвил несколько безоружных Монахов, пробужденных шумом и воплем свирепого неприятеля; ограбил церковь, кельи и с добычею удалился, оставив деревянные здания в пламени.
      Святополк, возвратясь в Киев, напрасно ждал Олега, который, не быв принят смоленскими жителями, пошел к Мурому (175). Изяслав, сын Мономахов, призвал к себе войско из Ростова, Суздаля, Белаозера и готовился отразить сего неприятеля. «Иди княжить в свою Ростовскую область, - велел сказать ему Олег: - отец твой отнял у меня Чернигов: неужели и в Муроме, наследственном моем достоянии, вы лишите меня хлеба? Я не хочу войны и желаю примириться с Владимиром». Олег имел с собою малочисленную дружину, набранную им в Рязани, которая зависела тогда от Черниговских Князей; но, получив гордый отказ, смело обнажил меч. Юный Изяслав пал в сражении, и войско его рассеялось. Победитель взял Муром (где была супруга Изяславова), Суздаль, Ростов и, следуя тогдашнему варварскому обыкновению, пленил множество безоружных граждан.
      Мстислав Владимирович, Князь Новогородский, крестник Олегов, сведав о несчастной судьбе Изяславовой, велел привезти к себе тело его и с горестию погреб оное в Софийской церкви. Сей великодушный Князь, любя справедливость, не винил Олега в завоевании Мурома, но требовал, чтобы он вышел из Ростова и Суздаля; не упрекал его даже и смертию Изяслава, говоря ему чрез Послов: «Ты убил моего брата; но в ратях гибнут Цари и Герои. Будь доволен своим наследственным городом: в таком случае умолю отца моего примириться с тобою». Олег не хотел слушать никаких предложений, думая скоро взять самый Новгород. Тогда Мстислав, любимый народом, вооружился (176). Начальник отряда Новогородского, Добрыня Рагуйлович, захватил людей Олеговых, посланных для собрания дани и сбил его передовое войско на реке Медведице (в Тверской губернии). Олег не мог удержать ни Ростова, ни Суздаля; выжег сей последний город, оставив в нем только один монастырь с церквами, и засел в Муроме. Добродушный Мстислав, уважая крестного отца, снова предложил ему мир, желая только, чтобы он возвратил пленных, и в то же время убедительно просил родителя своего забыть вражду Олегову. Мономах отправил в Суздаль меньшего сына, Вячеслава, с конным отрядом союзных Половцев, написав к Олегу красноречивое письмо такого содержания (177): «Долго печальное сердце мое боролось с законом Христианина, обязанного прощать и миловать: Бог велит братьям любить друг друга; но самые умные деды, самые добрые и блаженные отцы наши, обольщаемые врагом Христовым, восставали на кровных... Пишу к тебе, убежденный твоим крестным сыном, который молит меня оставить злобу для блага земли Русской и предать смерть его брата на суд Божий. Сей юноша устыдил отца своим великодушием! Дерзнем ли, в самом деле, отвергнуть пример Божественной кротости, данный нам Спасителем, мы, тленные создания? ныне в чести и в славе, завтра в могиле, и другие разделят наше богатство! Вспомним, брат мой, отцов своих: что они взяли с собою, кроме добродетели? Убив моего сына и твоего собственного крестника, видя кровь сего агнца, видя сей юный увядший цвет, ты не пожалел об нем; не пожалел о слезах отца и матери; не хотел написать ко мне письма утешительного; не хотел прислать бедной, невинной снохи, чтобы я вместе с нею оплакал ее мужа, не видав их радостного брака, не слыхав их веселых свадебных песней... Ради Бога отпусти несчастную, да сетует как горлица в доме моем; а меня утешит Отец Небесный. - Не укоряю тебя безвременною кончиною любезного мне сына: и знаменитейшие люди находят смерть в битвах; он искал чужого и ввел меня в стыд и в печаль, обманутый слугами корыстолюбивыми. Но лучше, если бы ты, взяв Муром, не брал Ростова и тогда же примирился со мною. Рассуди сам, мне ли надлежало говорить первому или тебе? Если имеешь совесть; если захочешь успокоить мое сердце и с Послом или Священником напишешь ко мне грамоту без всякого лукавства: то возьмешь добрым порядком область свою, обратишь к себе наше сердце, и будем жить еще дружелюбнее прежнего. Я не враг тебе, и не хотел крови твоей у Стародуба» (где Святополк и Мономах осаждали сего Князя): «но дай Бог, чтобы и братья не желали пролития моей. Мы выгнали тебя из Чернигова единственно за дружбу твою с неверными; и в том каюсь, послушав брата (Святополка). Ты господствуешь теперь в Муроме, а сыновья мои в области своего деда. Захочешь ли умертвить их? твоя воля. Богу известно, что я желаю добра отечеству и братьям. Да лишится навеки мира душевного, кто не желает из вас мира Христианам! - Не боязнь и не крайность заставляют меня говорить таким образом, но совесть и душа, которая мне всего на свете драгоценнее».
      [1097 г.]. Олег согласился заключить мир, чтобы обмануть племянника; и когда Мстислав, распустив воинов по селам, беспечно сидел за обедом с Боярами своими, гонцы принесли ему весть, что коварный его дядя стоит уже на Клязьме с войском (178). Олег думал, что Мстислав, изумленный его внезапным нападением, уйдет из Суздаля; но сей юный Князь, в одни сутки собрав дружину Новогородскую, Ростовскую, Белозерскую, приготовился к битве за городским валом. Олег четыре дня стоял неподвижно, и Вячеслав, другой сын Мономахов, успел соединиться с братом. Тогда началось сражение. Олег ужаснулся, видя славное знамя Владимирово в руках Вождя Половецкого, заходившего к нему в тыл с отрядом Мстиславовой пехоты, и скоро обратился в бегство; поручил меньшему своему брату, Ярославу, Муром, а сам удалился в Рязань. Мстислав, умеренный в счастии, не хотел завладеть ни тем, ни другим городом, освободив единственно Ростовских и Суздальских пленников, там заключенных. Бегая от него, Олег скитался в отчаянии и не знал, где приклонить голову; но племянник велел ему сказать, чтобы он был спокоен. «Святополк и Владимир не лишат тебя земли Русской, - говорил сей чувствительный юноша: - я буду твоим верным ходатаем. Останься и властвуй в своем Княжении: только смирися». Мстислав сдержал слово: вышел из Муромской области, возвратился в Новгород и примирил Олега с Великим Князем и своим отцем.
      Чрез несколько месяцев Россия в первый раз увидела торжественное собрание Князей своих на берегу Днепра, в городе Любече. Сидя на одном ковре (179), они благоразумно рассуждали, что отечество гибнет от их несогласия; что им должно наконец прекратить междоусобие, вспомнить древнюю славу предков, соединиться душою и сердцем, унять внешних разбойников, Половцев, - успокоить Государство, заслужить любовь народную. Нет сомнения, что Мономах, друг отечества и благоразумнейший из Князей Российских, был виновником и душою сего достопамятного собрания. В пример умеренности и бескорыстия он уступил Святославичам все, что принадлежало некогда их родителю, и Князья с общего согласия утвердили за Святополком область Киевскую, за Мономахом частный удел отца его: Переславль, Смоленск, Ростов, Суздаль, Белоозеро; за Олегом, Давидом и Ярославом Святославичами - Чернигов, Рязань, Муром; за Давидом Игоревичем - Владимир Волынский; за Володарем и Васильком Ростиславичами - Перемышль и Теребовль, отданные им еще Всеволодом. Каждый был доволен; каждый целовал святой крест, говоря: да будет земля Русская общим для нас отечеством; а кто восстанет на брата, на того мы все восстанем. Добрый народ благословлял согласие своих Князей: Князья обнимали друг друга как истинные братья.
      Сей торжественный союз был в одно время заключен и нарушен самым гнуснейшим злодейством, коего воспоминание должно быть оскорбительно для самого отдаленнейшего потомства. Летописец извиняет главного злодея, сказывая, что клеветники обманули его; но так обманываются одни изверги. Сей недостойный внук Ярославов, Давид Игоревич, приехав из Любеча в Киев, объявил Святополку, что Мономах и Василько Ростиславич суть их тайные враги; что первый думает завладеть престолом Великокняжеским, а второй городом Владимиром; что убиенный брат их, Ярополк Изяславич, погиб от руки Василькова наемника, который ушел к Ростиславичам (180); что благоразумие требует осторожности, а месть жертвы. Великий Князь содрогнулся и заплакал, вспомнив несчастную судьбу любимого брата. «Но справедливо ли сие ужасное обвинение? сказал он: да накажет тебя Бог, если обманываешь меня от зависти и злобы». Давид клялся, что ни ему в Владимире, ни Святополку в Киеве не господствовать мирно, пока жив Василько; и сын Изяславов согласился быть вероломным, подобно отцу своему. Не зная ничего; спокойный в совести, Василько ехал тогда мимо Киева, зашел помолиться в монастырь Св. Михаила, ужинал в сей Обители и ночевал в стане за городом. Святополк и Давид прислали звать его, убеждали остаться в Киеве до именин Великого Князя, то есть до Михайлова дня; но Василько, готовясь воевать с Поляками, спешил домой и не хотел исполнить Святополкова желания. «Видишь ли? - сказал Давид Великому Князю: - он презирает тебя в самой области твоей: что ж будет, когда приедет в свою? займет без сомнения Туров, Пинск и другие места, тебе принадлежащие (181). Вели схватить его и отдать мне, или ты вспомнишь совет мой, но поздно». Святополк вторично послал сказать Васильку, чтобы он заехал к нему хотя на минуту, обнять своих дядей и побеседовать с ними. Несчастный Князь дал слово; сел на коня и въезжал уже в город: тут встретился ему один из его усердных Отроков и с ужасом объявил о гнусном заговоре. Василько не верил. «Мы целовали крест, - сказал он, и клялися умереть друзьями; не хочу подозрением оскорбить моих родственников» - перекрестился и с малочисленною дружиною въехал в Киев. Ласковый Святополк принял гостя на дворе Княжеском, ввел в горницу и сам вышел, сказывая, что велит готовить завтрак для любезного племянника. Василько остался с Давидом: начал говорить с ним; но сей злодей, еще новый в ремесле своем, бледнел, не мог отвечать ни слова и спешил удалиться (182). По данному знаку входят воины, заключают Василька в тяжкие оковы. Мера злодейства еще не совершилась, и Святополк боялся народного негодования: в следующий день, созвав Бояр и граждан Киевских, он торжественно объявил им слышанное от Давида. Народ ответствовал: «Государь! безопасность твоя для нас священна: казни Василька, если он действительно враг твой; когда же Давид оклеветал его, то Бог отмстит ему за кровь невинного». Знаменитые духовные особы смело говорили Великому Князю о человеколюбии и гнусности вероломства. Он колебался; но снова устрашенный коварными словами Давида, отдал ему жертву в руки. Василька ночью привезли в Белгород и заперли в тесной горнице; в глазах его острили нож, расстилали ковер; взяли несчастного и хотели положить на землю. Угадав намерение сих достойных слуг Давида и Святополка, он затрепетал и, хотя был окован, но долгое время оборонялся с таким усилием, что им надлежало кликнуть помощников. Его связали; раздавили ему грудь доскою и вырезали обе зеницы... Василько лежал на ковре без чувства. Злодеи отправились с ним в Владимир, приехали в город Здвиженск обедать и велели хозяйке вымыть окровавленную рубашку Князя. Жалостный вопль сей чувствительной женщины привел его в память. Он спросил: «Где я?», выпил свежей воды; ощупал свою рубашку и сказал: «начто вы сняли с меня окровавленную? я хотел стать в ней пред Судиею Всевышним» ... Давид ожидал Василька в столице своей, Владимире, и заключил в темницу, приставив к нему двух Отроков и 30 воинов для стражи.
      [1098 г.] Мономах, узнав о сем злодействе, пришел в ужас и залился слезами. «Никогда еще, - сказал он, - не бывало подобного в земле Русской!» - и немедленно уведомил о том Святославичей, Олега и Давида. «Прекратим зло в начале, - писал к ним сей добрый Князь: - накажем изверга, который посрамил отечество и дал нож брату на брата; или кровь еще более польется, и мы все обратимся в убийц; земля Русская погибнет: варвары овладеют ею». Олег и Давид, подвигнутые таким же великодушным негодованием, соединились с Мономахом, приближились к Киеву и грозно требовали ответа от Святополка. Послы их говорили именем Князей: «Ежели Василько преступник, то для чего же не хотел ты судиться с ним пред нами? и в чем состоит вина его?» Великий Князь оправдывался своим легковерием и тем, что не он, а Давид ослепил их племянника. «Но в твоем городе», - сказали послы и вышли из дворца. На другой день Владимир и Святославичи уже готовились идти за Днепр (183), чтобы осадить Киев. Малодушный Святополк думал бежать; но граждане не пустили его и, зная доброе сердце Мономаха, отправили к нему Посольство. Митрополит и вдовствующая супруга Всеволодова явились в стане соединенных Князей: первый говорил именем народа, вторая плакала и молила. «Князья великодушные! - сказал митрополит Владимиру и Святославичам: - не терзайте отечества междоусобием, не веселите врагов его. С каким трудом отцы и деды ваши утверждали величие и безопасность государства! Они приобретали чуждые земли; а вы что делаете? губите собственную». Владимир пролил слезы: он уважал память своего родителя, вдовствующую Княгиню его и Пастыря Церкви; а всего более любил Россию. «Так! - ответствовал Мономах с горестию: - мы недостойны своих великих предков и заслуживаем сию укоризну». Князья согласились на мир, и Владимир простил Святополку собственную обиду; ибо сей неблагодарный, обязанный ему престолом, не устыдился поверить клевете и считать его своим тайным злодеем. Великий Князь, сложив всю вину на Давида, дал слово наказать его как общего недруга.
      Давид сведал о том и хотел отвратить бурю. Здесь один из дополнителей Несторовой летописи, именем Василий -вероятно, инок или Священник, - представляет сам важное действующее лицо и рассказывает следующие обстоятельства: «Я был тогда в Владимире. Князь Давид ночью прислал за мною. Окруженный своими боярами, он велел мне сесть и сказал: Василько говорит, что я могу примириться с Владимиром. Иди к заключенному (184); советуй ему, чтобы он отправил Посла к Мономаху и склонил сего Князя оставить меня в покое. В знак благодарности дам Васильку любой из городов Червенских: Всеволож, Шеполь или Перемиль. Я исполнил Давидову волю. Несчастный Василько слушал меня со вниманием и с кротостию ответствовал: Я не говорил ни слова; но сделаю угодное Давиду и не хочу, чтобы для меня проливали кровь Россиян. Только удивляюсь, что Давид в знак милости дает мне собственный мой город Шеполь: я и в темнице Князь Теребовля. Скажи, что желаю видеть и послать ко Владимиру Боярина моего, Кулмея. Давид не хотел того, ответствуя, что сего человека нет в Владимире. Я вторично пришел к Васильку, который выслал слугу, сел со мною и говорил так: Слышу, что Давид мыслит отдать меня в руки Ляхам; он еще не сыт моею кровию: ему надобна остальная. Я мстил Ляхам за отечество и сделал им много зла (185); пусть воля Давидова совершится! Не боюсь смерти. Но любя истину, открою тебе всю мою душу. Бог наказал меня за гордость. Зная, что идут ко мне союзные Торки, Берендеи, Половцы и Печенеги, я думал в своей надменности: «Теперь скажу брату Володарю и Давиду: дайте мне только свою младшую дружину; а сами пейте и веселитесь. Зимою выступлю, летом завоюю Польшу. Земля у нас не богата жителями: пойду на Дунайских Болгаров и пленниками населю ее пустыни. А там буду проситься у Святополка и Владимира на общих врагов отечества, на злодеев Половцев; достигну славы или положу голову за Русскую землю». В душе моей не было иной мысли. Клянуся Богом, что я не хотел сделать ни малейшего зла ни Святополку, ни Давиду, ни другим братьям любезным». Сей несчастный Князь, в стенах темницы открывая душу свою какому-нибудь смиренному иноку, не думал, что самое отдаленное потомство услышит его слова, достойные Героя!
      Еще более месяца Василько томился в заключении: Владимир - озабоченный, как вероятно, набегами Половцев - не мог освободить его (186). Давид ободрился и хотел увеличить область свою завоеванием Теребовля; но, устрашенный мужеством Володаря Ростиславича, не дерзнул обнажить меча в поле и бежал в город Бужск. Володарь, осадив его, требовал единственно брата, и гнусный Давид, принужденный отпустить Василька, уверял, что один Святополк был виною злодеяния. «Не в моей области, - говорил он, - пострадал брат твой; я должен был на все согласиться, чтобы не иметь такой же участи». Володарь заключил мир; но как скоро освободил Василька, то снова объявил войну Давиду. Ослепленные злобою мести, Ростиславичи обратили в пепел город Всеволож, бесчеловечно умертвили жителей и, приступив ко Владимиру, велели сказать гражданам, чтобы они выдали им трех советников Давидовых, научивших его погубить Василька. Граждане созвали вече и рассуждали, что им делать. «Мы рады умереть за самого Князя, - говорил народ: - а слуги его не стоят кровопролития. Он должен исполнить нашу волю, или отворим городские ворота и скажем ему: промышляй о себе!» Давид хотел спасти наперсников (187); но, боясь возмущения, предал двух из них в жертву (третий ушел в Киев). Злодеев повесили и расстреляли: Васильковы Отроки совершили сию месть в знак любви к своему князю.
      [1099 г.] Ростиславичи удалились; но Давид не избавился от бедствия. Святополк, обязанный торжественною клятвою, шел наказать его и стоял уже в Бресте. Давид искал защиты у Короля Польского, Владислава: сей Государь, взяв от него 50 гривен золота, велел ему ехать с собою, расположился станом на Буге и вступил в переговоры с Великим Князем. Королю хотелось новых даров: получив их от Святополка, он советовал Давиду возвратиться в свою область, ручаясь за его безопасность. Но Великий Князь, с согласия Поляков, немедленно осадил Владимир. Обманутый Королем, Давид чрез семь недель примирился с Святополком, уступил ему Владимирскую область и выехал в Польшу (188).
      Святополк не замедлил остыдить себя новым вероломством. Вступая в пределы Волыни, он торжественно клялся Ростиславичам, что будет им другом и желает единственно смирить их общего неприятеля, Давида; но, победив его, Великий Князь захотел овладеть Перемышлем и Теребовлем, объявляя, что сии города принадлежали некогда отцу его и брату. Святополк надеялся на многочисленное войско, а мужественные Ростиславичи на свою правду. Слепой Василько явился на месте битвы и, показывая в руках крест, громко кричал Святополку: «Видишь ли мстителя, клятвопреступник? Лишив меня зрения, хочешь отнять и жизнь мою. Крест святой да будет нам судиею!» Сражение было кровопролитное (189). Святополк не мог устоять и бежал в Владимир: поручил сей город сыну Мстиславу, прижитому с наложницею; другого сына, Ярослава, отправил в Венгрию за наемным войском; племянника, Святошу Давидовича, оставил в Луцке, а сам уехал в Киев. Ростиславичи гнались за побежденным только до границ своей области и возвратились, не желая никаких приобретений: умеренность великодушная! Они помнили клятву, данную ими в Любече, и гнушались примерами вероломства.
      Сын Великого Князя, Ярослав, склонил Государя Венгерского объявить войну Ростиславичам, и Коломан, собрав великие силы, вступил в Червенскую область. Володарь затворился в Перемышле. Давид Игоревич (190), напрасно искав друзей и союзников вне Государства, возвратился тогда из Польши: видя общую опасность, прибегнул к Ростиславичам и, в знак доверенности оставив жену свою у Володаря, отправился к Половцам. Хан Боняк, встретив его на границе, взялся действовать против врага России. Летописец говорит, что Половцев было 390 человек, а Давидовых воинов 100; что Боняк, искусный гадатель будущего, в темную глубокую ночь отъехал от стана и начал выть, что звери степные ответствовали ему таким же воем и что обрадованный Хан предсказал Давиду несомнительную победу. Суеверие бывает иногда счастливо: ободрив воинов, мужественный Боняк разделил их на три части; велел товарищу своему, Алтунопе, идти прямо на Венгров с 50 стрелками; поручил Давиду главный отряд, а сам засел впереди, по обеим сторонам дороги, имея не более ста человек. Алтунопа увидел вдали множество Венгров, коих оружие и латы блистали от первых лучей восходящего солнца и которые стояли рядами на великом пространстве. Он шел смело и, пустив несколько стрел, обратился в бегство. Когда же Венгры устремились вслед за ним без всякого порядка, Боняк ударил на них в тыл, Алтунопа спереди, Давид также (191). Володарь, осажденный в Перемышле, мог воспользовался сим случаем для удачной вылазки. Изумленные Венгры в ужасе, в смятении давили друг друга; бросались в реку Сан и тонули. Победители гнали их два дня. Сам Коломан едва спас жизнь свою, потеряв около 40000 воинов, многих Баронов и телохранителей; а сын Святополков ушел в Брест. Венгерские Летописцы рассказывают, что виною сего беспримерного несчастия была неосторожность их Государя, обманутого притворными слезами вдовствующей Российской Княгини Ланки, которая, стоя на коленах, умоляла его быть милосердным к ее народу; что Венгры, не ожидая сопротивления и битвы, спали крепким сном, когда Хан Половецкий напал в глубокую ночь на их стан и, не дав им опомниться, умертвил множество людей. Коломан без сомнения думал тогда завладеть Червенскою областию: с ним были не только знаменитейшие светские чиновники, но и Епископы, готовые обращать Россиян в свою Веру. Один из сих Епископов, именем Купан, погиб в сражении.
      Давид Игоревич, желая употребить в свою пользу несчастие Святополка и союзников его, взял Червен (192) и внезапно осадил Владимир, где сын Великого Князя, Мстислав, собственною неустрашимостию ободрял воинов; но, пораженный стрелою - в самое то мгновение, как он натягивал лук, - сей юноша пал на стене и чрез несколько часов умер. Три дня кончина его была тайною для народа: узнав оную, граждане в общем совете положили уведомить Святополка о своей крайности. С одной стороны, они боялись гнева его, с другой - неминуемого голода (193). Святополк отправил к ним Воеводу Путяту и велел ему соединиться в Луцке с дружиною Святоши. Сей юный племянник Великого Князя взял под стражу Давидовых Послов, которых он до того времени клятвенно уверял в дружбе, обещаясь известить их Государя о первом движении Святополкова войска. Обманутый Давид беспечно отдыхал в полдень, когда Путята и Святоша напали на его стан; в то же время осажденные сделали вылазку. Пробужденный шумом и криком битвы, Давид искал спасения в бегстве, и владимирцы с радостию приняли в город свой Посадника Святополкова (194); но обстоятельства переменились, как скоро Путята вывел оттуда войско. Боняк, славный победитель Венгров, вступился за Давида и возвратил ему область его, изгнав Святошу из Луцка и Посадника Киевского из Владимира.
      Тогда Князья Российские, взаимно огорчаемые своим несогласием, вероломством, малодушным властолюбием, вторично собралися близ Киева: Святополк, Мономах и Святославичи; заключили [30 Июня 1100 г.] новый союз между собою и звали Давида. Сей Князь Владимирский не дерзнул их ослушаться; но приехав, гордо сказал: «Я здесь: чего от меня хотите? кто недоволен мною?..» Не ты ли сам, - ответствовал ему Владимир, - желал общего Княжеского собрания, чтобы представить нам свои неудовольствия? Теперь сидишь на одном ковре с братьями: говори, кто и чем оскорбил тебя? Давид молчал. Князья встали и сели на коней. Отъехав в сторону, каждый советовался с своею дружиною. Давид сидел один. Наконец они снеслися между собою, и Послы их торжественно сказали ему: «Князь Давид! Объявляем волю наших Государей (195). Область Владимирская уже не твоя отныне: ибо ты был причиною вражды и злодейства, неслыханного в России. Но живи спокойно; не бойся смерти. Бужск остается твоим городом: Святополк дает тебе еще Дубно и Черторижск, Мономах 200 гривен, Олег и брат его тоже». Давид смирился, и Святополк чрез некоторое время уступил ему Дорогобуж Волынский, отдав Владимир сыну своему Ярославу. Соединенные Князья отправили также Послов к Ростиславичам, требуя, чтобы они выдали пленников, взятых ими в битве с коварным Святополком, и господствовали в одном Перемышле; чтобы Володарь взял к себе несчастного Василька или прислал к дядям, которые обязываются кормить его. Но Ростиславичи с гордостию отвергнули сие предложение, и великодушный слепец хотел умереть Теребовльским Князем. Святополк, испытав храбрость их, не смел уже воевать с ними; но строго наказал своего родного племянника, Ярослава, сына Ярополкова, который, господствуя в Бресте, вооружался и хотел завладеть другими городами (196). Его привезли в Киев окованного цепями. Митрополит и Духовенство испросили ему свободу; но сей несчастный, бежав из Киева, попался в руки Владимирскому Князю, сыну Святополкову: снова был заключен, и чрез десять месяцев умер в темнице.
      Разделение Государства, вообще ослабив его могущество, уменьшило и власть Князей. Народ, видя их междоусобие и частое изгнание, не мог иметь к ним того священного уважения, которое необходимо для государственного блага. Читатель заметил уже многие примеры тогдашнего своевольства граждан: следующее происшествие еще яснее доказывает оное. Великий Князь и Мономах согласились отдать Новгород сыну первого, а Мстиславу, в замену сей области, Владимир. Исполняя волю отца, Мстислав явился во дворце Киевском, сопровождаемый знатными Новогородцами и Боярами Мономаха. Когда Святополк посадил их, Бояре говорили ему: «Мономах прислал к тебе Мстислава, чтобы ты отправил его княжить в Владимир, а сына своего в Новгород». Нет! сказали послы новогородские: объявляем торжественно, что сего не будет. Святополк! ты сам добровольно оставил нас: теперь уже не хотим ни тебя, ни сына твоего. Пусть едет в Новгород, ежели у него две головы! Мы сами воспитали Мстислава, данного нам еще Всеволодом (197). Великий Князь долго спорил с ними; но, поставив на своем, они возвратились в Новгород со Мстиславом.
      Между тем второй Княжеский съезд был счастливее первого, утвердив союз Святославичей с Великим Князем и Мономахом. Половцы, опасаясь следствий оного, именем всех Ханов своих требовали мира и, заключив его в городе Сакове, взяли и дали аманатов. Сей мир, как и прежние, только отсрочил войну, необходимую по мнению благоразумного Князя Владимира. В следующий год, весною, он и Святополк имели свидание близ Киева, на лугу, и, сидя в одном шатре, советовались с Боярами (198). Дружина Великого Князя говорила, что весна не благоприятна для военных действий; что если они для конницы возьмут лошадей у земледельцев, то поля останутся не вспаханы, и в селах не будет хлеба.
      «Удивляюсь (ответствовал Мономах), что вы жалеете коней более отечества. Мы дадим время пахать земледельцу; а Половчин застрелит его на самой ниве, въедет в село, пленит жену, детей и возьмет все имение оратая». Бояре не могли оспоривать сего убедительного возражения, и Великий Князь, встав с места, сказал: я готов. Владимир с нежностию обнял брата, говоря ему, что земля Русская назовет его своим благодетелем. Они старались возбудить такую же ревность и в других Князьях, призывая их смирить варваров или умереть Героями. Олег Святославич отговорился болезнию; но два брата его охотно вооружились. Князь Полоцкий, Всеслав, знаменитый враг племени Ярославова, скончался в 1101 году (199): меньший сын его, Давид, жертвуя наследственною злобою общему благу, прибыл в стан соединенных войск: также Игорев внук, Мстислав, коего отец неизвестен и который вместе с дядею своим, Давидом Игоревичем, в 1099 году осаждав Владимир, искал потом добычи или славы на море (200). Великий Князь взял с собою родного племянника, Вячеслава, а Мономах сына своего, Ярополка. Грозное ополчение сухим путем и водою двинулось к югу. Флот остановился за Днепровскими порогами, у Хортицкого острова: там построилось войско и четыре дня шло степями к востоку до места, называемого Сутень. Встревоженные неприятели собирались многочисленными толпами к вежам своих Ханов, которые, видя опасность, советовались между собою, что им делать. Старший из них, именем Урособа, говорил товарищам, что надобно просить мира и что Россияне, долгое время терпев от Половцев, будут сражаться отчаянно. Ко славе соединенных Князей, младшие Ханы отвергнули сей благоразумный совет, с гордостию ответствуя: «Старец! Ты боишься Россиян! Но мы положим дерзких врагов на месте и возьмем все беззащитные города их».
      В то время, когда Половцы уже делили в мыслях своих добычу нашего стана, Россияне готовились к битве молитвою и благочестивыми обетами; одни давали клятву, в случае победы, наградить убогих; другие украсить церкви и монастыри вкладами. Успокоенные теплою Верою, они шли с бодростию и веселием. Алтунопа, славнейший из храбрецов Половецких, был впереди на страже: Россияне, окружив его, совершенно истребили сей отряд неприятельский. Началося главное сражение. Летописец говорит, что многочисленные полки варваров казались на обширной степи дремучим, необозримым бором; но что Половцы, объятые тайным ужасом, были как сонные, едва могли править своими конями и, смятые первым ударом наших, бежали во все стороны. Никогда еще Российские Князья не одерживали такой знаменитой победы над варварами. Урособа и 19 других Ханов пали в сражении. Одного из них, именем Бельдюза, привели к Святополку: сей пленник хотел откупиться серебром, золотом и конями. Святополк велел отвести его к Владимиру, который сказал ему: «Ты не учил детей своих и товарищей бояться клятвопреступления. Сколько раз вы обещали мир и губили Христиан? Да будет же кровь твоя на главе твоей! » Бельдюза рассекли на части. Победители взяли в добычу множество скота, вельблюдов, коней; освободили невольников и в числе пленных захватили Торков и Печенегов, которые служили Половцам. Увенчанный славою Мономах, призывая Россиян к торжеству и веселию, хвалил их мужество, но всего более славил Небо. «Сей день (говорил он) есть праздник для отечества. Всевышний избавил от врагов землю Русскую: они лежат у ног наших! Сокрушены главы змия, и мы обогатилися достоянием неверных». В надежде, что Половцы не дерзнут уже беспокоить Россию, Святополк старался загладить следы их прежних опустошений и возобновил город Юрьев, ими сожженный, на берегу Роси.
      К несчастию, сии мирные попечения о гражданском благосостоянии Государства не могли тогда иметь успеха: княжение Святополка, от начала до конца, представляет цепь ратных действий. Россия была станом воинским, и звук оружия не давал успокоиться ее жителям.
      [1104 г.] Ярослав Святославич, брат Олегов и Давидов, был побежден Мордвою в губернии Тамбовской или Нижегородской, где сей народ обитал издревле в соседстве с Казанскими Болгарами. - Следуя примеру отцев своих, Великий Князь и Мономах вооружились против наследников Всеславовых, которые независимо господствовали в Полоцкой области. Путята, Воевода Святополков, Олег и Ярополк, сын Владимиров, ходили осаждать Глеба Всеславича в Минске. Родной брат Глебов, Давид, находился с ними: вероятно, что он держал их сторону. Но войско соединенно возвратилось без успеха. - [1106 г.] Всеславичи, избавленные от сей опасности, хотели покорить Семигалию. Нестор называет ее жителей данниками России (201): быть может, что они прежде зависели от Князей Полоцких и вздумали тогда отложиться. Кровопролитная битва утвердила их свободу: Всеславичи, потеряв 9000 воинов, едва могли спасти остаток своей рати.
      С другой стороны Половцы новым грабительством доказали Мономаху, что он еще не сокрушил гидры и что не все главы ее пали от меча Российского. Уже варвары с добычею и с невольниками возвращались в свою землю, когда Воеводы Святополковы настигли их за Сулою и выручили пленных (202). В следующий год отважный Боняк, захватив табуны Переяславские, приступил к Лубнам, вместе с знаменитым Вождем Половецким, старым Шаруканом. Великий Князь, Олег, Мстислав, Игорев внук, Мономах с двумя сынами перешли за Сулу и с грозным воплем устремились на варваров, которые не имели времени построиться, ни сесть на коней и, спасаясь бегством, оставили весь обоз свой в добычу победителю. Россияне, гнав их до самого Хороля, многих убили и взяли в плен. - Сии успехи ни возгордили Олега и Мономаха, которые в том же году женили сыновей своих на дочерях Ханских (203). Омерзение к злобным язычникам уступало Политике и надежде успокоить Государство хотя на малое время. - Мир не продолжался ни двух лет: Россияне уже в 1109 и в следующем году воевали близ Дона и брали вежи Половецкие. [1111 г.] Наконец Мономах снова убедил Князей действовать соединенными силами, и в то время, когда народ говел, слушая в храмах молитвы Великопостные, воины собирались под знаменами. Достойно замечания, что около сего времени были многие воздушные явления в России, и самое землетрясение; но благоразумные люди старались ободрять суеверных, толкуя им, что необыкновенные знамения предвещают иногда необыкновенное счастие для Государства, или победу: ибо Россияне не знали тогда иного счастия. Самые мирные Иноки возбуждали Князей разить злобных супостатов, ведая, что Бог мира есть также и Бог воинств, подвигнутых любовию ко благу отечества (204). Россияне выступили 26 февраля и в осьмой день стояли уже на Гольтве, ожидая задних отрядов. На берегах Ворсклы они торжественно целовали крест, готовясь умереть великодушно; оставили многие реки за собою и 19 марта увидели Дон. Там воины облеклися в брони (205) и стройными рядами двинулись к югу. Сей знаменитый поход напоминает Святославов, когда отважный внук Рюриков шел от берегов Днепра сокрушить величие Козарской империи. Его смелые витязи ободряли, может быть, друг друга песнями войны и кровопролития: Владимировы и Святополковы с благоговением внимали церковному пению иереев, коим Мономах велел идти пред воинством со крестами. Россияне пощадили неприятельский город Осенев (ибо жители встретили их с дарами: с вином, медом и рыбою); другой, именем Сугров, был обращен в пепел. Сии города на берегу Дона существовали до самого нашествия Татар и были, как вероятно, основаны Козарами: Половцы, завладев их страною, и сами уже обитали в домах. 24 марта Князья разбили варваров и праздновали Благовещение вместе с победою; но чрез два дня свирепые враги окружили их со всех сторон на берегах Сала. Битва, самая отчаянная и кровопролитная, доказала превосходство Россиян в искусстве воинском. Мономах сражался как истинный Герой и быстрым движением своих полков сломил неприятеля. Летописец говорит, что Ангел свыше карал Половцев и что головы их, невидимою рукою ссекаемые, летели на землю: Бог всегда невидимо помогает храбрым. - Россияне, довольные множеством пленных, добычею, славою (которая, по уверению современников, разнеслася от Греции, Польши, Богемии, Венгрии до самого Рима), возвратились в отечество, уже не думая о своих древних завоеваниях на берегах Азовского моря, где Половцы без сомнения тогда господствовали, овладев Воспорским царством, или Тмутороканским Княжением, коего имя с сего времени исчезло в наших летописях (206).
      [1112 г.] В числе многих Князей, ходивших на Дон с Владимиром и Святополком, был и Давид Игоревич Дорогобужский, памятный злодейством: он скоро умер; область его наследовал зять Мстислава Новогородского, Ярослав Святополкович, который ознаменовал свое мужество двукратною победою над ятвягами, строптивыми данниками нашего отечества (207). Сею войною заключились подвиги Россиян в бурное Княжение Святополка, умершего в 1113 году. Он имел все пороки малодушных: вероломство, неблагодарность, подозрительность, надменность в счастии и робость в бедствиях. При нем унизилось достоинство Великого Князя, и только сильная рука Мономахова держала его 20 лет на престоле, даруя победы отечеству (208).
      Святополк был набожен: готовясь к войне, к путешествию, он всегда брал молитву у печерского игумена, над гробом Феодосия, и там же благодарил Всевышнего за всякую победу; украшал, строил церкви, - как-то Михаила Златоверхого в Киеве, где погребено тело сего Князя - и в 1108 году велел Митрополиту вписать Феодосиево имя в Синодик для поминовения во всех Российских Епископиях. Довольный наружностию благочестия, он явно преступал святые уставы нравственности, имея наложниц и равняя побочных детей с законными.
      Святополк оставил супругу, которая по его смерти раздала великое богатство монастырям, Священникам и бедным (ибо он собрал множество золота, и притом всякими средствами: терпел Евреев в Киеве - вероятно, переехавших к нам из Тавриды, - и сам не стыдился, к утеснению народа, торговать солью, которую привозили купцы из Галича и Перемышля). - Сбыслава, дочь Великого Князя, в 1102 году сочеталась браком с Королем Польским, Болеславом Кривоустым. Взаимная государственная польза требовала сего союза, и Балдвин, Епископ Краковский, исходатайствовал разрешение от Папы: ибо Княжна Российская была в свойстве с Королем. Брачное торжество совершилось в Кракове: Болеслав, в изъявление своего удовольствия, щедро одарил Вельмож Польских. Он уважал тестя и простил своего брата, мятежного Избыгнева, который, в 1106 году приехав в Киев, молил Великого Князя быть посредником между ими. Вторая дочь Святополкова, именем Передслава, в 1104 [году] вышла за Королевича Венгерского, сына Коломанова, Ладислава, или Николая. В то же самое время - в 1104 году - третья Княжна Российская, дочь знаменитого Володаря и племянница Василькова, была выдана за Царевича Греческого, сына Алексиева, Андроника, или Исаакия: первый убит на войне в цветущей юности; второй был родоначальником Императоров Трапезунтских. - Коломан, Государь Венгерский, уже престарелый женился в 1112 году на дочери Мономаховой, Евфимии; но сей брак имел несчастные следствия. Подозревая супругу в неверности, Коломан развелся с нею, и Евфимия беременная возвратилась в отечество, где родила сына, Бориса (209).
      В княжение Святополково Митрополитами были Греки Николай и Никифор: первый ездил Послом к Мономаху от Киевских граждан в 1098 году и ходатайствовал за несчастного племянника Святополкова, Ярослава; при втором сын Давида Черниговского, Святослав, названный за его благочестие Святошею, отказался от мира и заключился в Обители Печерской, уважая монашеские добродетели более гражданских. Сей Князь, быв сперва слугою иноков и вратарем, долгое время смирял плоть свою трудами и воздержанием, беспрестанно работая в келье или в саду, им разведенном; отдавал бедным все, что имел, и способствовал в монастыре своем заведению библиотеки. - Время Никифоровой паствы ознаменовалось еще в церковных летописях прибытием в Новгород Св. Антония Римского, ученого мужа, которому тамошние чиновники и Епископ Никита дали на берегу Волхова место и село для основания монастыря, одного из древнейших в России (210).
      К достопамятностям века Святополкова принадлежит любопытное путешествие Российского Игумена Даниила к Святым Местам, уже завоеванным тогда Крестоносцами. Славный Бальдвин царствовал в Иерусалиме: Даниил в своих записках хвалит его добродетели, приветливость, смирение. Под защитою Королевской дружины сей игумен ходил к Дамаску, в Акру, и мог безопасно осмотреть всю Палестину, где еще скитались толпы неверных и грабили Христиан. Он выпросил дозволение у Бальдвина поставить лампаду над гробом Спасителя и записал в Обители Св. Саввы, для поминания на ектениях, имена Князей Российских: Святополка-Михаила, Владимира-Василия, Давида Святославича, Олега-Михаила, Святослава-Панкратия и Глеба Минского.
Достойно замечания, что многие знатные Киевляне и Новогородцы находились тогда в Иерусалиме (211). Алексей Комнин без сомнения приглашал и Россиян действовать против общих врагов Христианства; отечество наше имело собственных: но вероятно, что сие обстоятельство не мешало некоторым витязям Российским искать опасностей и славы под знаменами Крестового воинства. Впрочем, быть может, что одно Христианское усердие и желание поклониться гробу Иисусову приводило их в Палестину: ибо мы знаем по иным современным и не менее достоверным свидетельствам, что Россияне в XI веке часто давали Небу обет видеть ее места святые (212).
      Описание времен Святополковых заключим известием, что Нестор при сем Князе кончил свою летопись, сказав нам в 1106 году о смерти доброго девяностолетнего старца Яня, славного Воеводы, жизнию подобного древним Христианским праведникам и сообщившего ему многие сведения для его исторического творения (213). Отселе путеводителями нашими будут другие, также современные Летописцы.

 
Великий князь Владимир II Всеволодович Мономах. Портрет из Царского титулярника. 1672 год





Том II. Глава VII
ВЛАДИМИР МОНОМАХ, НАЗВАННЫЙ В КРЕЩЕНИИ ВАСИЛИЕМ. Г. 1113-1125

      Грабят Жидов в Киеве. Мономах усмиряет мятеж. Новое пренесение мощей Бориса и Глеба. Закон о ростах. Победы в Ливонии, в Финляндии, в Болгарии, на Дону. Черные Клобуки. Беловежцы. Дела с Греками. Мономахова шапка. Царевич Леон. Усмирение Минского Князя и Новогородцев. Изгнание и бедствие Князя Владимирского. Венгры, Богемцы и Поляки в России. Их неудача. Плен Володаря. Смерть трех Князей знаменитых. Кончина Мономахова. Свойства его. Поучение. Основание Владимира Залесского. Гида, супруга Мономахова. Ее дети. Сочинение Митрополита Никифора.
      По смерти Святополка-Михаила граждане Киевские, определив в торжественном совете, что достойнейший из Князей Российских должен быть Великим Князем, отправили Послов к Мономаху и звали его властвовать в столице. Добродушный Владимир давно уже забыл несправедливость и вражду Святополкову: искренно оплакивал его кончину и в сердечной горести отказался от предложенной ему чести. Вероятно, что он боялся оскорбить Святославичей, которые, будучи детьми старшего Ярославова сына, по тогдашнему обыкновению долженствовали наследовать престол Великокняжеский. Сей отказ имел несчастные следствия: Киевляне не хотели слышать о другом Государе; а мятежники, пользуясь безначалием, ограбили дом Тысячского, именем Путяты, и всех Жидов, бывших в столице под особенным покровительством корыстолюбивого Святополка (214). Спокойные граждане, приведенные в ужас таким беспорядком, вторично звали Мономаха. «Спаси нас, говорили их Послы, от неистовства черни; спаси от грабителей дом печальной супруги Святополковой, собственные наши домы и святыню монастырей». Владимир приехал в столицу: народ изъявил необычайную радость, и мятежники усмирились, видя Князя великодушного на главном престоле Российском.
      Даже и Святославичи не противились общему желанию; уступили Мономаху права свои, остались Князьями Удельными и жили с ним в согласии до самой их кончины. Они счастливее отцев своих торжествовали вместе принесение [2 Маия 1115 г.] мощей Св. Бориса и Глеба из ветхой церкви в новый каменный храм Вышегородский: сим действием Владимир изъявил, в начале своего правления, не только набожность, но и любовь к отечеству: ибо древняя Россия признавала оных Мучеников главными ее небесными заступниками, ужасом врагов и подпорою наших воинств. Еще будучи Князем Переяславским, он украсил серебряную раку святых золотом, хрусталем и резьбою столь хитрою, как говорит Летописец, что Греки дивились ее богатству и художеству. Из отдаленнейших стран России собрались тогда в Вышегороде Князья, Духовенство, Воеводы, Бояре; бесчисленное множество людей теснилось на улицах и стенах городских; всякий хотел прикоснуться к святому праху, и Владимир, чтобы очистить дорогу для клироса, велел бросать народу ткани, одежды, драгоценные шкуры зверей, сребреники (215). Олег дал роскошный пир Князьям; три дня угощали бедных и странников. - Сие торжество, и церковное и государственное, изображая дух времени, достойно замечания в истории.
      Мономах спешил также благодеяниями человеколюбивого законодательства утвердить свое право на имя отца народного. Причиною Киевского мятежа было, кажется, лихоимство Евреев: вероятно, что они, пользуясь тогдашнею редкостию денег, угнетали должников неумеренными ростами. Мономах, желая облегчить судьбу недостаточных людей, собрал в Берестовском дворце своем знатнейших Бояр и Тысячских: Ратибора Киевского, Прокопия Белогородского, Станислава Переяславского, Нажира Мирослава и Боярина Олегова, Иоанна Чудиновича: рассуждал, советовался с ними и наконец определил, что заимодавец, взяв три раза с одного должника так называемые третные росты, лишается уже истинных своих денег или капитала: ибо как ни велики были тогдашние годовые росты, но месячные и третные еще превышали их (216). Мономах включил сей закон в Устав Ярославов.
      Сей Государь щадил кровь людей; но знал, что вернейшее средство утвердить тишину есть быть грозным для внешних и внутренних неприятелей. Сын его Мстислав, два раза победив чудь, завладел городом Оденпе, или Медвежьею Головою, в Ливонии (217). Призванный отцом княжить в Белегороде, он поручил Новогородскую область сыну, юному Всеволоду, который ознаменовал воинский дух свой счастливым, но многотрудным походом в Финляндию. Худой зимний путь (ибо весна уже наступала) и бедность земли угрожали Россиянам голодною смертию; недостаток был так велик, что они за каждый хлеб платили ногату. Меньший брат Мстиславов, Георгий, княживший в Суздале, ходил Волгою на судах в землю казанских болгаров, победил их и возвратился с добычею. Третий сын Мономахов, Ярополк, воевал в окрестностях Дона; взял три города в области Половецкой: Балин, Чешлюев, Сугров; пленил множество Ясов, там обитавших, и в числе их прекрасную девицу, на коей он женился. Около сего же времени Владимир выгнал из России Берендеев, Печенегов и Торков, новых пришельцев: утесняемые Половцами и разбитые ими близ Дона, они искали убежища в окрестностях Переяславля, но, любя грабеж, не могли кочевать там спокойно. Однако ж многие из них остались на Днепре, были известны под общим именем Черных Клобуков, или Черкасов, и служили Россиянам (218). - Летопись Владимирова времени упоминает еще о Беловежцах, охотно принятых Великим Князем. Сии обитатели некогда знаменитой крепости Козарской на берегах Дона, взятой мужественным Святославом I, спасаясь от свирепости Половцев, основали новый город в верховье реки Остера и назвали его именем древнего, или Белою Вежею, коей известные развалины (во 120 верстах от Чернигова) свидетельствуют, что в ней находились каменные стены, башни, ворота и другие здания. Козары, наученные Греками, строили лучше наших предков (219).
      Успехи Мономахова оружия так прославили сего Великого Князя на Востоке и Западе, что имя его, по выражению Летописцев, гремело в мире, и страны соседственные трепетали оного. Если верить новейшим повествователям, то Владимир ужасал и Греческую Империю. Они рассказывают, что Великий Князь, вспомнив знаменитые победы, одержанные его предками над Греками, со многочисленным войском отправил Мстислава к Адрианополю и завоевал Фракию; что устрашенный Алексий Комнин прислал в Киев дары: крест животворящего древа, чашу сердоликовую Августа Кесаря, венец, златую цепь и бармы Константина Мономаха, деда Владимирова; что Неофит, Митрополит Ефесский, вручил сии дары Великому Князю, склонил его к миру, венчал в Киевском Соборном храме Императорским венцем и возгласил Царем Российским (220). В Оружейной Московской Палате хранятся так называемая Мономахова златая шапка, или корона, цепь, держава, скипетр и древние бармы, коими украшаются Самодержцы наши в день своего торжественного венчания и которые действительно могли быть даром Императора Алексия. Мы знаем, что и в Х веке Государи Российские часто требовали Царской утвари от Византийских Императоров; (221) знаем также, что Великие Князья Московские XIV столетия отказывали в завещаниях наследнику трона некоторые из сих вещей, сделанных в Греции (как то свидетельствуют надписи оных и самая работа). Но завоевание Фракии кажется сомнительным, и в древних летописях находятся только следующие известия о делах Владимира в отношении к Грекам:
      «В 1116 году супруг Мономаховой дочери Марии, Царевич Леон, сын бывшего Императора Диогена, собрав войско на берегах Черного моря, вступил в северные области Империи и завладел городами Дунайскими; но Царь Алексий подослал к нему в Доростол двух Аравитян, которые злодейски умертвили его (Августа 15). Тогда Владимир, желая или отмстить за убийство зятя, или сохранить для юного сына Марии, именем Василия, взятые Леоном города, велел идти на Дунай Воеводе Иоанну Войтишичу и сыну своему, Вячеславу, с другим Боярином, Фомою Ратиборовичем; первый действительно занял некоторые из оных, а Вячеслав без успеха отступил от Доростола» (222). Вопреки сему сказанию, Анна Комнина в истории отца ее, славного Императора Алексия, уверяет, что Леон, сын Диогенов, погиб в сражении с турками близ Антиохии. «Чрез некоторое время, - пишет Анна, - явился в Империи обманщик, принявший на себя его имя. Сосланный за то в Херсон, он был освобожден Половцами и, предводительствуя их толпами, шел во Фракию; но, взятый в плен Греками, испытал, что дерзость не остается без наказания: ему выкололи глаза» (в 1096 году). Сего несчастного и другие Византийские Летописцы именуют самозванцем; но зять Мономахов, убитый в Доростоле, был, конечно, истинным Диогеновым сыном: ибо Владимир, находясь в тесных связях с Двором Константинопольским, не мог, кажется, дать себя в обман лжецу-бродяге. - Вдовствующая супруга Леонова, Мария, скончалась Монахинею в России, где сын ее, Василий, усердно служил Великим Князьям; а города дунайские были скоро возвращены Империи или силою оружия, или вследствие мирных договоров.
      [1116-1123 гг.] Владимир, одолевая внешних неприятелей, смирял и внутренних. Князь Минский, Глеб, не хотел ему повиноваться, сжег город Слуцк, захватывал людей между Припятью и Двиною: за то сын Мономахов, Ярополк, опустошил Друцк и вывел жителей в новый городок, для них основанный. Сам Великий Князь, соединясь с Давидом Черниговским и с Ольговичами, взял город Вячеславль, Оршу, Копыс; осаждал Минск, смирил Глеба и, вновь им оскорбленный, привел его как пленника в Киев, где он и скончался (223). - Беспокойные Новогородцы, употребляя во зло юность своего Князя Всеволода, мятежными поступками заслужили гнев Мономаха, который, призвав всех тамошних Бояр в Киев, велел им торжественно присягнуть в верности, удержал некоторых у себя, а других заточил. Правые или не столь виновные возвратились домой, узнав опытом, что самый человеколюбивый, но мудрый Государь не оставляет дерзких ослушников без наказания (224). Уже несколько времени Посадники Новогородские были, кажется, избираемы из тамошних граждан: Владимир, опасаясь их мятежного духа, дал сей сан Киевскому Вельможе Борису.
      Сын Святополков Ярослав, или Ярославец, Князь Владимирский, ненавидел жену свою, дочь Мстислава, и не боялся огорчать ее деда: Мономах выступил с войском, соединился с Ростиславичами, Князьями юго-западной России, около двух месяцев держал город Владимир в осаде и принудил Ярослава покориться; но сей легкомысленный племянник снова оскорбил дядю, с презрением удалив от себя нелюбимую супругу: он бежал в Польшу. Никто из Бояр не хотел за ним следовать, и Великий Князь отдал Владимирский удел сыну своему, Роману, Володареву зятю, который в том же году умер. Мономах послал на его место другого сына, Андрея (женатого на внуке Половецкого Князя, Тугоркана) и велел ему предупредить замыслы Болеслава Кривоустого, зная, что сей Король, свойственник изгнанного Князя Владимирского, ожидает только удобного случая для объявления войны Россиянам. Андрей опустошил соседственные владения Королевские и возвратился с добычею. Ляхи, приведенные Ярославом, хотели взять Червен; но с великим уроном были отражены тамошним Наместником, Фомою Ратиборовичем. Тогда Ярослав прибегнул к Государю Венгерскому, Стефану, который, желая отмстить Россиянам за отца своего, побежденного ими на берегах Сана, вступил в область Владимирскую вместе с Богемцами и Поляками. Великий Князь, не имев времени собрать войско, с малою дружиною отправил Мстислава к городу Владимиру, где юный Андрей, осажденный многочисленными неприятелями, не терял бодрости. Уже надменный Ярослав, подъехав к стенам, грозил сыну Мономахову и народу страшною местию в случае сопротивления; осматривал крепость и в уме своем назначал места для приступа, отложенного только до следующего дня. В одну минуту все переменилось. Два человека вышли тайно из крепости, засели на пути, между неприятельским станом и городом, и копьями пронзили неосторожного Ярослава, когда он сам-третий возвращался к союзному войску (225). Несчастный умер в ту же ночь; а союзники, изумленные его бедствием, спешили заключить мир с Великим Князем. Летописец Венгерский повествует, что Стефан, огорченный смертию Ярослава, клялся взять крепость или умереть; но что Воеводы его не хотели ему повиноваться, сняли шатры свои и принудили Короля возвратиться в Венгрию (226).
      В стане Владимировых неприятелей были и Ростиславичи, до того времени усердные защитники отечества: каким образом сии два брата, славные благородством и великодушием, могли присоединиться ко врагам России? В древнейших Летописцах Польских находим объяснение. Мужественный Володарь, ужас и бич соседственных Ляхов, не умел защитить себя от их коварства. Они подослали к нему одного хитрого Вельможу, именем Петра, который вступил в его службу, притворно изъявлял ненависть к Болеславу, вкрался в доверенность к добродушному Князю Перемышльскому, ездил с ним на охоту и в лесу с помощию своих людей, внезапно схватив безоружного Володаря, увез его связанного к себе в замок (227): что случилось незадолго до осады Владимира. Брат и сын выкупили знаменитого пленника из неволи, отправив в Польшу на возах и вельблюдах множество золота, серебра, драгоценных одежд, сосудов. Сверх того Ростиславичи обязались жить в союзе с Болеславом и находились, кажется, в его стане под Владимиром, единственно для заключения сего договора или желая быть посредниками между изгнанником Ярославом и Великим Князем.
      Завоеванием Минска и приобретением Владимира Мономах утвердил свое могущество внутри Государства, но не думал переменить системы наследственных Уделов, столь противной благу и спокойствию отечества. Долговременное обыкновение казалось тогда уже законом; или Владимир боялся отчаянного сопротивления Князей Черниговских, Полоцких и Ростиславичей, которые не уступили бы ему прав своих без страшного кровопролития. Он не имел дерзкой решительности тех людей, кои жертвуют благом современников неверному счастию потомства; хотел быть первым, а не единственным Князем Российским: покровителем России и Главою частных Владетелей, а не Государем Самодержавным. Справедливость вооружила его против хищника Глеба и Князя Владимирского (ибо сей последний хотел обесчестить семейство Мономахово разводом с дочерью Мстислава и звал иноплеменников грабить отечество): та же справедливость не позволяла ему отнять законного достояния у Князей спокойных. - По кончине гордого Олега и кроткого Давида, вообще уважаемого за его правдивость, меньший их брат, Ярослав, мирно княжил в области Черниговской, а сыновья Володаревы, Владимирко, Ростислав, и Васильковичи, Григорий с Иоанном, наследовали Перемышль, Звенигород, Теребовль и другие места в юго-западной России, когда в 1124 году умерли отцы их, оставив навсегда в России память своих счастливых дел воинских, верности в обетах и любви к отечественной славе (228).
      Княжив в столице 13 лет, Владимир Мономах скончался [19 Маия 1125 г.] на 73 году от рождения, славный победами за Русскую землю и благими нравами, как говорят древние летописцы. Уже в слабости и недуге он поехал на место, орошенное святою кровию Бориса, и там, у церкви, им созданной, на берегу Альты, предал дух свой Богу в живейших чувствованиях утешительной Веры. Горестные дети и Вельможи привезли его тело в Киев и совершили обряд погребения в Софийском храме. Набожность была тогда весьма обыкновенною добродетелию; но Владимир отличался Христианским сердечным умилением: слезы обыкновенно текли из глаз его, когда он в храмах молился Вседержителю за отечество и народ, ему любезный (229). Не менее хвалят Летописцы нежную его привязанность к отцу (которого сей редкий сын никогда и ни в чем не ослушался), снисхождение к слабому человечеству, милосердие, щедрость, незлобие: ибо он, по их словам, творил добро врагам своим и любил отпускать их с дарами. Но всего яснее и лучше изображает его душу поучение, им самим написанное для сыновей. К счастию, сей остаток древности сохранился в одной харатейной летописи и достоин занять место в Истории (230).
      Великий Князь говорит вначале, что дед его, Ярослав, дал ему Русское имя Владимира и Христианское Василия, а отец и мать прозвание Мономаха, или Единоборца: для того ли, что Владимир действительно был по матери внук Греческого Царя Константина Мономаха, или в самой первой юности изъявлял особенную воинскую доблесть? - «Приближаясь ко гробу, - пишет он, - благодарю Всевышнего за умножение дней моих: рука его довела меня до старости маститой. А вы, дети любезные, и всякий, кто будет читать сие писание, наблюдайте правила, в оном изображенные. Когда же сердце ваше не одобрит их, не осуждайте моего намерения; но скажите только: он говорит несправедливо!
      Страх Божий и любовь к человечеству есть основание добродетели. Велик Господь, чудесны дела Его!» Описав в главных чертах, и по большей части словами Давида, красоту творения и благость Творца, Владимир продолжает:
      «О дети мои! Хвалите Бога! Любите также человечество. Не пост, не уединение, не Монашество спасет вас, но благодеяния. Не забывайте бедных; кормите их, и мыслите, что всякое достояние есть Божие и поручено вам только на время. Не скрывайте богатства в недрах земли: сие противно Христианству. Будьте отцами сирот: судите вдовиц сами; не давайте сильным губить слабых. Не убивайте ни правого, ни виновного: жизнь и душа Христианина священна. Не призывайте всуе имени Бога; утвердив же клятву целованием крестным, не преступайте оной. Братья сказали мне: изгоним Ростиславичей и возьмем их область, или ты нам не союзник! Но я ответствовал: не могу забыть крестного целования (231), развернул Псалтырь и читал с умилением: вскую печальна ecu, душе моя? Уповай на Бога, яко исповемся Ему. Не ревнуй лукавнующим ниже завиди творящим беззаконие. - Не оставляйте больных; не страшитесь видеть мертвых: ибо все умрем. Принимайте с любовию благословение Духовных; не удаляйтесь от них; творите им добро, да молятся за вас Всевышнему. Не имейте гордости ни в уме, ни в сердце, и думайте: мы тленны; ныне живы, а завтра во гробе. - Бойтесь всякой лжи, пиянства и любострастия, равно гибельного для тела и души. - Чтите старых людей как отцов, любите юных как братьев. - В хозяйстве сами прилежно за всем смотрите, не полагаясь на Отроков и Тиунов, да гости не осудят ни дому, ни обеда вашего. - На войне будьте деятельны; служите примером для Воевод. Не время тогда думать о пиршествах и неге. Расставив ночную стражу, отдохните. Человек погибает внезапу: для того не слагайте с себя оружия, где может встретиться опасность, и рано садитесь на коней (232). - Путешествуя в своих областях, не давайте жителей в обиду Княжеским Отрокам; а где остановитесь, напойте, накормите хозяина. Всего же более чтите гостя, и знаменитого и простого, и купца и Посла; если не можете одарить его, то хотя брашном и питием удовольствуйте: ибо гости распускают в чужих землях и добрую и худую об нас славу. - Приветствуйте всякого человека, когда идете мимо. - Любите жен своих, но не давайте им власти над собою. - Все хорошее, узнав, вы должны помнить: чего не знаете, тому учитесь. Отец мой, сидя дома, говорил пятью языками (233): за что хвалят нас чужестранцы. Леность - мать пороков: берегитесь ее. Человек должен всегда заниматься: в пути, на коне, не имея дела, вместо суетных мыслей читайте наизусть молитвы или повторяйте хотя самую краткую, но лучшую: Господи помилуй. Не засыпайте никогда без земного поклона; а когда чувствуете себя нездоровыми, то поклонитесь в землю три раза. Да не застанет вас солнце на ложе! Идите рано в церковь воздать Богу хвалу утреннюю: так делал отец мой; так делали все добрые мужи. Когда озаряло их солнце, они славили господа с радостию и говорили: Просвети очи мои, Христе Боже, и дал ми ecu свет Твои красный. Потом садились думать с дружиною, или судить народ, или ездили на охоту; а в полдень спали: ибо не только человеку, но и зверям и птицам Бог присудил отдыхать в час полуденный. - Так жил и ваш отец. Я сам делал все, что мог бы велеть Отроку: на охоте и войне, днем и ночью, в зной летний и холод зимний не знал покоя; не надеялся на посадников и бирючей; не давал бедных и вдовиц в обиду сильным; сам назирал церковь и Божественное служение, домашний распорядок, конюшню, охоту, ястребов и соколов». - Исчислив свои дела воинские, уже известные Читателю (234), Владимир пишет далее: «Всех походов моих было 83; а других маловажных не упомню. Я заключил с Половцами 19 мирных договоров, взял в плен более ста лучших их Князей и выпустил из неволи, а более двух сот казнил и потопил в реках (235). - Кто путешествовал скорее меня? Выехав рано из Чернигова, я бывал в Киеве у родителя прежде Вечерен. - Любя охоту, мы часто ловили зверей с вашим дедом. Своими руками в густых лесах вязал я диких коней вдруг по нескольку. Два раза буйвол метал меня на рогах, олень бодал, лось топтала ногами; вепрь сорвал меч с бедры моей, медведь прокусил седло; лютый зверь однажды бросился и низвергнул коня подо мною. Сколько раз я падал с лошади! Дважды разбил себе голову, повреждал руки и ноги, не блюдя жизни в юности и не щадя головы своей. Но Господь хранил меня. И вы, дети мои, не бойтесь смерти, ни битвы, ни зверей свирепых; но являйтесь мужами во всяком случае, посланном от Бога. Если Провидение определит кому умереть, то не спасут его ни отец, ни мать, ни братья. Хранение Божие надежнее человеческого».
      Без сего завещания (236), столь умно писанного, мы не знали бы всей прекрасной души Владимира, который не сокрушил чуждых государств, но был защитою, славою, утешением собственного; и никто из древних Князей Российских не имеет более права на любовь потомства: ибо он с живейшим усердием служил отечеству и добродетели. Если Мономах один раз в жизни не усомнился нарушить права народного и вероломным образом умертвить Князей Половецких, то можем отнести к нему слова Цицероновы: век извиняет человека (237). Считая Половцев врагами Христианства и Неба (ибо они жгли церкви), Россияне думали, что истреблять их, каким бы то образом ни было, есть богоугодное дело.
      К сожалению, древние Летописцы наши, рассказывая подробно воинские и церковные дела, едва упоминают о государственных или гражданских, коими Владимир украсил свое правление. Знаем только, что он, желая доставить народу все возможные удобности, сделал на Днепре мост; часто ездил в Ростовскую и Суздальскую землю, наследственную область Всеволодова Дому, для хозяйственных распоряжений; выбрал прекрасное место на берегу Клязьмы, основал город, назвал его Владимиром Залесским, окружил валом и построил там церковь Св. Спаса. Сын его, Мстислав, распространил в 1114 году укрепления новогородские, а Посадник, именем Павел, заложил каменную стену в Ладоге (238).
      Во время Мономахова княжения, довольно спокойное и мирное в сравнении с другими, были некоторые бедствия: редкая засуха в 1124 году и сильный в Киеве пожар, который продолжался два дня, обратив в пепел большую часть города, монастыри, около 600 церквей и всю Жидовскую улицу. Народ с ужасом видел еще одно совершенное затмение солнца и звезды на небе в самый полдень. В южной России случились два землетрясения, а в северной страшная буря, которая срывала домы и потопила множество скота в Волхове (239).
      Мономах оставил пять сыновей и супругу третьего брака. Нет сомнения, что первою была Гида, дочь Английского Короля Гаральда, о коей мы упоминали (240) и которая, по известию древнего Историка Датского, около 1070 года вышла за нашего Князя, именем Владимира. Норвежские Летописцы сказывают, что сын Гиды и сего Князя женился на Христине, дочери Шведского Короля Инга Стенкильсона: супруга Мстислава Владимировича действительно называлась Христиною (241). Ее дочери, внуки Мономаховы, вступили в знаменитые брачные союзы: одна с Норвежским Королем Сигурдом, а после с Датским Эриком Эдмундом; вторая с Канутом Святым, Королем Оботритским, отцом Вальдемара, славного Государя Датского, названного сим именем, может быть, в честь его великого прадеда, Владимира Мономаха; третия с Греческим Царевичем: думаю, сыном Императоpa Иоанна; Алексием, коего супруга именем и родом неизвестна по Византийским летописям (242).
      В год сего бракосочетания (1120) приехал из Константинополя в Россию Митрополит Никита и заступил место умершего Никифора, мужа знаменитого сведениями и красноречием: чего памятником остались два письма его к Мономаху: первое о разделении Церквей, Восточной и Западной; второе о посте, особенно любопытное, ибо оно содержит в себе не только богословские, но и философические умствования, заключаемые хвалою добродетелей Мономаховых (243). - «Разум, - пишет Никифор, - разум есть светлое око души, обитающей во главе. Как ты, Государь мудрый, сидя на престоле, чрез Воевод своих управляешь народом, так душа посредством пяти чувств правит телом. Не имею нужды во многоречии: ибо ум твой летает быстро, постигая смысл каждого слова. Могу ли предписывать тебе законы для умеренности в чувственных наслаждениях, когда ты, сын Княжеской и Царской (Греческой) крови, Властитель земли сильныя, не знаешь дому, всегда в трудах и путешествиях, спишь на голой земле, единственно для важных дел государственных вступаешь во дворец светлый и, снимая с себя любимую одежду простую, надеваешь Властительскую; когда, угощая других обедами Княжескими; сам только смотришь на яства роскошные?.. Восхвалю ли тебе и другие добродетели? Восхвалю ли щедрость, когда десница твоя ко всем простерта; когда ты ни сребра ни злата не таишь, не считаешь в казне своей, но обеими руками раздаешь их, хотя оскудеть не можешь, ибо благодать Божия с тобою?.. Скажу единое: как душа обязана испытывать или поверять действия чувств, зрения, слуха, ее всегдашних орудий, дабы не обмануться в своих заключениях: так и Государь должен поверять донесения Вельмож. Вспомни, кто изгнан, кто наказан тобою: ни клевета ли погубила сих несчастных?.. Князь любезный! Да не оскорбит тебя искренняя речь моя! Не думай, чтобы я слышал жалобу осужденных и за них вступался; нет, пишу единственно на воспоминание тебе: ибо власть великая требует и великого отчета; а мы начинаем теперь пост, время душеспасительных размышлений, когда Пастыри церковные должны и Князьям смело говорить истину. Ведаю, что мы сами, может быть, в злом недуге; но слово Божие в нас здраво и цело: ежели оно полезно, то надобно ли входить в дальнейшее исследование? Человек в лице, Бог в сердце», и проч. - Таким образом древние учители нашей Церкви беседовали с Государями, соединяя усердную хвалу с наставлением Христианским. Слог сих писем ознаменован печатаю века: груб, однако ж довольно ясен, и многие выражения сильны.
 
Миниатюра из Царского Титулярника. 1672 год.



Том II. Глава VIII
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МСТИСЛАВ. Г. 1125-1132

      Набег Половцев. Изгнание Ярослава Черниговского. Начало особенных Княжений, Муромского и Рязанского. Удаление Половцев за Волгу. Междоусобие в юго-западной России. Ссылка Князей Полоцких в Грецию. Война с Чудью и Литвою. Кончина Мстислава. Голод. Древнейшая грамота.
      Мстислав Владимирович наследовал достоинство Великого Князя. Братья его господствовали в Уделах: Ярополк в Переяславле, Вячеслав в Турове, Андрей в Владимире, Георгий в Суздале; а сыновья, Изяслав и Ростислав, в Курске и Смоленске. - Новый Государь, уже давно известный мужеством и великодушием, явил добродетели отца своего на престоле России: имел ту же ревностную любовь к общему благу, ту же твердость, соединенную в нем, подобно как в Мономахе, с нежною чувствительностию души (244).
      Княжение его, к несчастию кратковременное, прославилось разными успехами воинскими, которыми он желал единственно успокоить Государство и восстановить древнее величие оного.
      Половцы, сведав о кончине Мономаха, думали, что Россия осиротела и будет снова жертвою их грабительства. Они хотели соединиться с Торками, кочевавшими близ Переяславля; но Ярополк Владимирович, тамошний Князь, узнал о сем намерении: велел Торкам въехать в город и сам, не имев терпения дождаться помощи от своих братьев, с одною Переяславскою дружиною ударил на варваров, разбил их и множество потопил в реках.
      [1127 г.] Мстислав, объявив себя покровителем утесненных Князей, должен был обнажить меч на Всеволода Ольговича, который выгнал из Чернигова дядю своего, Ярослава, умертвил его Бояр верных и разграбил их домы. Мстислав клялся изгнанному Князю наказать сего мятежного сына Олегова. Следуя несчастному примеру отца, Всеволод заключил союз с Половцами: варвары, в числе семи тысяч, спешили к границам России, дав весть о том Черниговскому хищнику; но Послы их не могли уже возвратиться и были схвачены, в окрестностях реки Сейма, Посадниками Ярополка. Ожидав долгое время ответа и боясь измены, Половцы ушли наконец восвояси. Тогда Всеволод прибегнул к смирению; молил Великого Князя забыть вину его и между тем осыпал дарами Вельмож Киевских. Мстислав еще не колебался, однако ж медлил, и несчастный дядя сам приехал из Мурома, чтобы напомнить ему священный обет мести. Бояре, не ослепленные дарами Всеволода, были за Ярослава; но какой-то Григорий, Игумен Андреевской Обители, любимец покойного Мономаха, весьма уважаемый Великим Князем, говорил, что миролюбие есть должность Христианина. Митрополит Никита уже скончался (246), и Церковь Российская не имела главы: сей Игумен склонил на свою сторону всех духовных сановников, которые торжественно сказали Мстиславу: «Государь! Лучше преступить клятву, нежели убивать христиан. Не бойся греха: мы берем его на свою душу». Убежденный ими, Великий Князь примирился со Всеволодом, и бедный Ярослав с горестию возвратился в Муром (где и скончался через два года, оставив сию область и Рязанскую в наследие сыновьям). Мстислав забыл наставление отца: «Дав клятву, исполняйте оную!» Щадить кровь людей есть без сомнения добродетель; но Монарх, преступая обет, нарушает закон Естественный и Народный; а миролюбие, которое спасает виновного от казни, бывает вреднее самой жестокости. К чести Мстислава скажем, что он во всю жизнь свою оплакивал сей проступок (247).
      Великий Князь, излишно снисходительный в отношении ко Всеволоду, отмстил по крайней мере варварам, его союзникам. Летописцы говорят, что войско Мстислава «загнало Половцев не только за Дон, но и за Волгу» и что они уже не смели беспокоить наших пределов (248).
      Еще при жизни Мономаха сыновья Володаревы, Владимирко и Ростислав, начали ссориться между собою: однако ж, боясь его, не смели воевать друг с другом. Исполняя завещание отца, первый господствовал в Звенигороде, а второй в Перемышле. Когда же Мономах скончался, Владимирко хотел изгнать брата. За Ростислава стояли Васильковичи, Иоанн и Григорий; также и Великий Князь Мстислав, желая единственно отвратить зло насилия. Мирные убеждения, съезды и переговоры в Серете остались бесполезными: Владимирко уехал в Венгрию, чтобы просить войска у Короля Стефана. Тогда Ростислав осадил Звенигород, где 3000 Венгров и Россиян оборонялись столь мужественно, что он должен был отступить. Но сия война не имела дальнейших следствий. Владимирко, возвратясь в отчизну, смирился; ибо Великий Князь решительно требовал, чтобы каждый из братьев довольствовался своим уделом (249).
      Важнейшее происшествие сего времени есть падение знаменитого дома Князей Полоцких, которые издавна отделились, так сказать, от России, желая быть Владетелями независимыми. Мстислав решился покорить сию древнюю область Кривичей и сделал то, чего напрасно хотели его деды (250). Он привел в движение силы многих Князей; велел идти братьям своим, Вячеславу из Турова, Андрею из Владимира, сыну Изяславу из Курска, дав ему собственный полк Княжеский; Ростиславу, другому сыну, из Смоленска; Всеволодку Давидовичу, внуку Игореву и зятю Мономахову, из Городна; Вячеславу Ярославичу, внуку Святополка-Михаила, из Клецка. Все они долженствовали начать военные действия в один день. Всеволод Ольгович, послушный Великому Князю, и братья его вместе с отрядом верных Торков, отданных в начальство Боярину Ивану Войтишичу, в то же время шли к Минскому городу Борисову. Изяслав взял Логожск еще ранее назначенного Мстиславом дня и спешил соединиться с дядями, обступившими город Изяславль, Удел знаменитой Рогнеды, первой супруги Св. Владимира. Там находился Брячислав, сын Бориса Всеславича, зять Мстиславов: хотев бежать к отцу, он попался в руки к своему шурину, который вел с собою многих пленных Логожан. Узнав, что сии пленники и Брячислав довольны умеренностию победителя, осажденные граждане решились сдаться, но требовали клятвы от Вячеслава, сына Мономахова, что он защитит их от всякого насилия. Клятва была дана и нарушена. Ночью, вслед за дружиною Тысячских, посланною в город, бросились все воины Андреевы и Вячеславовы: Князья не могли или не хотели остановить их; едва спасли имение дочери Мстиславовой, мечем удержав неистовых грабителей, а бедных граждан отдали им в жертву. Скоро и Всеволод, старший сын Великого Князя, вступил с Новогородцами в область Полоцкую: устрашенные жители не оборонялись и выгнали своего Князя, Давида, на место коего, согласно с их желанием, Мстислав дал им Рогволода, брата Давидова (251); а чрез два года [в 1129 г.] отправил всех Князей Полоцких в ссылку за то, как сказано в некоторых летописях, что они не хотели действовать вместе с ним против врагов нашего отечества, Половцев (252). Всеславичи Давид, Ростислав, Святослав, и племянники их Василько, Иоанн, сыновья Рогволодовы, с женами и детьми были на трех ладиях отвезены в Константинополь. Мстислав отдал Княжение Полоцкое и Минское сыну своего Изяславу.
      [1130-1132 гг.] Князь Новгородский Всеволод, соединясь с братьями, два раза ходил на Чудь, или Эстонцев, зимою: обратил в пепел селения, умертвил жителей, взял в плен их жен и детей; но в другом походе сам лишился многих воинов. Сей народ ненавидел Россиян как утеснителей, отрекался платить дань и сопротивлением отягчал свою долю. - Сам Великий Князь воевал Литву и привел в Киев великое число пленников (253). Тогдашние беспрестанные войны доставляли нашим Князьям и Боярам множество невольников, которые отчасти шли в продажу, отчасти (как надобно думать) были расселяемы по деревням.
      Мстислав, по возвращении из Литвы, скончался [15 Апреля 1132 г.] на 56 году от рождения, заслужив имя Великого. Он умел властвовать, хранил порядок внутри Государства, и если бы дожил до лет отца своего, то мог бы утвердить спокойствие России на долгое время. - Сей Великий Князь, вторично женатый на дочери знатного Новогородца, Димитрия Завидича, имел от нее двух сыновей: Святополка и Владимира (кроме дочерей, из коих одна была за Всеволодом Ольговичем Черниговским). Старшие их братья родились от Христины, первой супруги (254).
      Сверх тогдашних мнимых ужасов, солнечных затмений и легкого землетрясения в южной России (Августа 1, 1126 года) действительным несчастием княжения Мстиславова был страшный голод в северных областях, особенно же в Новогородской. От жестокого, совсем необыкновенного холода вымерзли озими, глубокий снег лежал до 30 Апреля, вода затопила нивы, селения, и земледельцы весною увидели на полях, вместо зелени, одну грязь. Правительство не имело запасов, и цена хлеба так возвысилась, что осьмина ржи в 1128 году стоила нынешними серебряными деньгами около рубля сорока копеек (255). Народ питался мякиною, лошадиным мясом, липовым листом, березовою корою, мхом, древесною гнилью. Изнуренные голодом люди скитались как привидения; падали мертвые на дорогах, улицах и площадях. Новгород казался обширным кладбищем; трупы заражали воздух смрадом тления, и наемники не успевали вывозить их. Отцы и матери отдавали детей купцам иноземным в рабство, и многие граждане искали пропитания в странах отдаленных. «Новгород опустел», говорят Летописцы: однако ж войско его чрез год уже разило неприятелей, торговля цвела по-прежнему, купеческие суда ходили в Готландию и Данию (256).
      Заметим, что самая древнейшая из подлинных Княжеских грамот Русских, доныне нам известных, есть Мстиславова, данная им Новогородскому Юрьевскому монастырю, вместо крепости, на земли и судные пошлины, с приписью сына его, Всеволода, что он дарит тому же монастырю серебряное блюдо для употребления за братскою трапезою.


















 
Портрет князя Ярополка из Титулярника Илариона Смирного, изготовленного для Троицкого собора






Том II. Глава IX
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОПОЛК. Г. 1132-1139

      Неустройства. Дань Печорская. Завоевание Дерпта. Битва на Ждановой горе. Кровопролитие в южной России. Изгнание Князя из Новагорода. Великодушие Василька Полоцкого. Псков отделился от Новагорода. Устав о церковной дани. Новогородцы опять изгоняют Князя. Междоусобие в южной России. Мир и кончина Великого Князя. Столетняя вражда между потомками Олега и Мономаха. Галицкое Княжение. Характер Владимирка. Борис воюет с Королем Венгерским; является в стане Короля Французского; убит изменником.
      Превосходные достоинства Мстислава удерживали частных Князей в границах благоразумной умеренности: кончина его разрушила порядок.
      Граждане Киевские объявили Ярополка Владимировича Государем своим и призвали его в столицу. Согласно с торжественным договором, заключенным между им и старшим братом, в исполнение Мономахова завещания, он уступил Переяславль Всеволоду, сыну Мстислава. Сей Князь Новогородский, приехав туда, чрез несколько часов был изгнан дядею, Георгием Владимировичем, Князем Суздальским и Ростовским, который заключил союз с меньшим братом Андреем и боялся, чтобы Ярополк не сделал Всеволода наследником Киевского престола. Великий Князь убедил Георгия выехать из Переяславля (257); но, чтобы успокоить братьев, отдал сию область другому племяннику, Изяславу Мстиславичу, Князю Полоцкому. Таким образом слабость нового Государя обнаружилась в излишней снисходительности, и несчастные следствия доказали, сколь малодушие его было вредно для Государства. Новогородцы, Ладожане и Псковитяне (которые составляли одну область) уже не хотели принять Всеволода. «Забыв клятву умереть с нами (говорили они), ты искал другого княжения: иди же, куда тебе угодно!» Несчастный Князь должен был удалиться. Граждане скоро одумались и возвратили изгнанника; но власть его ограничилась, и Посадники, издревле знаменитые слуги Князей, сделались их совместниками в могуществе, будучи с того времени избираемы народом (258). - Полочане также воспользовались отсутствием Изяслава: выгнали брата его, Святополка, и признали Князем своим Василька Рогволодовича, который возвратился тогда из Царяграда (259).
      [1133-1134 гг.] Новые перемены служили только поводом к новым беспорядкам и неудовольствиям. Желая совершенно угодить братьям, Ярополк склонил Изяслава уступить Переяславль дяде своему, Вячеславу. Племянник в замену получил Туров и Пинск, сверх его прежней Минской области; был доволен и ездил в Уделы Мстиславичей, в Смоленск, в Новгород, собирать дары и налоги для Ярополка. Достойно примечания, что Новгород, владея отдаленными странами нынешней Архангельской губернии, платил за них Великим Князьям особенную дань, которая называлась печорскою. Но скоро верность Изяслава и братьев его поколебалась: легкомысленный Вячеслав, жалея о своем бывшем уделе, отнял у племянника Туров, а Георгий Владимирович взял Переяславль, отдав за то Ярополку часть своей Ростовской и Суздальской области (260). Огорченный Изяслав прибегнул ко Всеволоду: сей Новогородский Князь незадолго до того времени победил мятежную Чудь, взял Юрьев, или Дерпт, основанный Великим Ярославом, и в надежде на свою храбрость обещал брату завоевать для него область Суздальскую. Он не сдержал слова: дошел только до реки Дубны и возвратился. Между тем в Новегороде господствовало неустройство: народ волновался, избирал, сменял Посадников и даже утопил одного из главных чиновников своих, бросив его с моста, который служил Новогородцам вместо скалы Тарпейской. Недовольные худым успехом Всеволодова похода, они требовали войны и хотели снова идти к Суздалю. Напрасно Михаил, тогдашний Митрополит Киевский, приехав к ним, старался отвратить их от сего междоусобия: Новогородцы считали оное нужным для своей чести; не пустили от себя Митрополита и, несмотря на жестокость зимы, выступили в поле 31 декабря [1133 г.]; с удивительным терпением сносили холод, вьюги, метели и кровопролитною битвою, 26 генваря, на долгое время прославили Жданову гору (в нынешней Владимирской губернии); потеряли множество людей, убили еще более Суздальцев, но не могли одержать победы; возвратились с миром и немедленно освободили Митрополита, который предсказал им несчастные следствия их похода (261).
      И южная Россия была в сие время феатром раздора. Ольговичи, Князья Черниговские, дружные тогда со Мстиславичами, объявили войну Ярополку и братьям его; призвали Половцев; жгли города, села; грабили, пленяли Россиян и заключили мир под Киевом. Изяслав был тут же. Он не ходил вторично с Новогородцами в область Суздальскую: Великий Князь уступил ему Владимир, Андрею, брату своему, Переяславль, а Ростов и Суздаль возвратил Георгию, который сверх того удержал за собою Остер в южной России. В сем случае Новогородцы поступили как истинные, добрые сыны отечества: не хотев взять участия в междоусобии, они прислали своего Посадника Мирослава и наконец Епископа Нифонта, обезоружить Князей словами благоразумия. Нифонт, муж строгой добродетели, сильными убеждениями тронул их сердца и более всех способствовал заключению мира (262).
      [1135 г.] Но чрез несколько месяцев опять возгорелась война, и Князья Черниговские новыми злодействами устрашили бедных жителей Переяславской области. В жестокой битве, на берегах Супоя, Великий Князь лишился всей дружины своей; она гналась за Половцами и была отрезана неприятелями: ибо Ярополк с большею частию войска малодушно оставил место сражения. Пленив знатнейших Бояр, Ольговичи взяли и знамя Великого Князя. Василько, сын Мономаховой дочери, Марии, и Греческого Царевича Леона, находился в числе убитых. - Завоевав Триполь, Халеп, окрестности Белагорода, Василева, победители уже стояли на берегах Лыбеди, когда Ярополк, готовый ко вторичной битве, но ужасаясь кровопролития, вопреки мнению братьев предложил мир и согласился уступить Ольговичам Курск с частию Переяславской области (263). Митрополит ходил к ним в стан и приводил их к целованию креста, по тогдашнему обычаю.
      [1136 г.] Между тем Новогородцы, миря других, сами не умели наслаждаться внутреннею тишиною. Князь был жертвою их беспокойного духа. Собрав граждан Ладожских, Псковских, они торжественно осудили Всеволода на изгнание, ставя ему в вину, 1) что «он не блюдет простого народа и любит только забавы, ястребов и собак; 2) хотел княжить в Переяславле; 3) ушел с места битвы на Ждановой горе прежде всех и 4) непостоянен в мыслях: то держит сторону Князя Черниговского, то пристает ко врагам его». Всеволод был заключен в Епископском доме с женою, детьми и тещею, супругою Князя Святоши; сидел как преступник 7 недель за всегдашнею стражею тридцати воинов, и получил свободу, когда Святослав Ольгович, брат Князя Черниговского, избранный народом, приехал княжить в Новгород. Оставив там аманатом юного сына своего, Владимира, Всеволод искал защиты Ярополковой, и добросердечный Великий Князь, забыв вину сего племянника (хотевшего прежде, в досаду ему, овладеть Суздальскою землею), дал изгнаннику Вышегород (264); но равнодушно смотрел на то, что древняя столица Рюрикова, всегдашнее достояние Государей Киевских, уже не признавала над собою их власти.
      [1137 г.] Мятеж продолжался в Новегороде. Всеволод имел там многих ревностных друзей, ненавистных народу, который одного из них, именем Георгия Жирославича, бросил в Волхов. Сии люди, не теряя надежды успеть в своем намерении, хотели даже застрелить Князя Святослава (265). Сам Посадник держал их сторону и наконец с некоторыми знатными Новогородцами и Псковитянами ушел ко Всеволоду, сказывая ему, что все добрые их сограждане желают его возвращения. Рожденный, воспитанный с ними, сей Князь любил Новогород как отчизну и неблагодарных его жителей как братьев; тосковал в изгнании и с сердечною радостию спешил приближиться к своей наследственной столице. На пути встретил его с дружиною Василько Рогволодович, Князь Полоцкий, в 1129 году сосланный Мстиславом в Константинополь: он имел случай отмстить сыну за жестокость отца; но Василько был великодушен: видел Всеволода в несчастии и клялся забыть древнюю вражду; желал ему добра и сам с честию проводил его чрез свои области.
      Псковитяне с искренним усердием приняли Всеволода: Новогородцы же не хотели об нем слышать и, сведав, что он уже во Пскове, разграбили домы его доброжелателей, а других обложили пенями, и собранные 1500 гривен отдали купцам на заготовление нужных вещей для войны. Святослав призвал брата своего, Глеба, из Курска; призвал самых Половцев. Уже варвары надеялись опустошить северную Россию, как они с жестоким отцом сего Князя грабили южную; но Псковитяне решились быть друзьями Всеволода: завалив все дороги в дремучих лесах своих, они взяли такие меры для обороны, что устрашенный Святослав не хотел идти далее Дубровны и возвратился (266). Таким образом город Псков сделался на время особенным Княжением: Святополк Мстиславич наследовал сию область по кончине брата своего, набожного, благодетельного Всеволода-Гавриила, коего гробницу и древнее оружие доныне показывают в тамошней соборной церкви.
      Новогородцы, избрав Святослава, объявили себя неприятелями Великого Князя, также Суздальского и Смоленского. Псковитяне не хотели иметь с ними сношения; ни Василько, Князь Полоцкий, верный союзник Всеволодов. Лишенные подвозов, они терпели недостаток в хлебе (которого осьмина стоила тогда в Новегороде 7 резаней), и неудовольствие народное обратилось на Князя невинного. Одно духовенство имело некоторую причину жаловаться на Святослава: ибо он сочетался каким-то незаконным браком в Новегороде, не уважив запрещения Епископского и велев обвенчать себя собственному или придворному Иерею. За то сей Князь старался обезоружить Нифонта своею щедростию, возобновить древний устав Владимиров о церковной дани, определив Епископу брать, вместо десятины от Вир и продаж, 100 гривен из казны Княжеской, кроме уездных оброков и пошлины с купеческих судов (267). Но Святослав не мог успокоить народа и был изгнан с бесчестием. Желая защитить себя от мести Ольговичей, граждане оставили в залог у себя его Бояр и Княгиню; сослали ее в монастырь Св. Варвары и призвали в Новгород Ростислава, внука Мономахова, сына Георгиева; заключили мир с Великим Князем, Псковитянами и хвалились своею мудрою Политикою. - Горестный Святослав, разлученный с женою, на пути своем в Чернигов был остановлен смоленскими жителями и заперт в монастыре Смядынском: ибо Ольговичи снова объявили тогда войну роду Мономахову.
      Сии беспокойные Князья вместе с Половцами ограбили селения и города на берегах Сулы. Андрей Владимирович не мог отразить их, ни иметь скорой помощи от братьев, которые, в надежде на мир, распустили войско. Он не хотел быть свидетелем бедствия своих подданных и спешил уехать из Переяславля, оставив их в добычу врагам и не менее хищным Наместникам (268). Заключение Святослава еще более остервенило жестоких Ольговичей; пылая гневом, они как тигры свирепствовали в южной России, взяли Прилук, думали осадить Киев. Но Ярополк собрал уже сильную рать, заставил их удалиться и скоро приступил к Чернигову. Не только все Российские Князья соединились с ним, но и Венгры дали ему войско: в стане его находились еще около 1000 конных Берендеев или Торков. Жители Черниговские ужаснулись и требовали от своего Князя, Всеволода, чтобы он старался умилостивить Ярополка. «Ты хочешь бежать к Половцам, - говорили они: - но варвары не спасут твоей области: мы будем жертвою врагов. Пожалей о народе и смирися. Знаем человеколюбие Ярополково: он не радуется кровопролитию и гибели Россиян». Черниговцы не обманулись: Великий Князь, тронутый молением Всеволода, явил редкий пример великодушия или слабости: заключив мир, утвержденный с обеих сторон клятвою и дарами, возвратился в Киев и скончался [18 Февраля 1139 г.] (269). Сей Князь, подобно Мономаху, любил добродетель, как уверяют Летописцы; но он не знал, в чем состоит добродетель Государя. С его времени началась та непримиримая вражда между потомками Олега Святославича и Мономаха, которая в течение целого века была главным несчастием России: ибо первые не хотели довольствоваться своею наследственною областию и не могли, завидуя вторым, спокойно видеть их на престоле Великокняжеском.
      Вместе с другими Россиянами находилась под Черниговом, в Ярополковом стане, и вспомогательная дружина Галицкая: так с сего времени называется в летописях юго-западная область России, где сын Володарев, честолюбивый Владимирко, господствуя вместе с братьями, перенес свою особенную столицу на берег Днестра, в Галич, и прославился мужеством. Он не мог забыть коварного злодеяния Ляхов, столь бесчестно пленивших Володаря, и мстил им при всяком случае (270). Какой-то знатный Венгерец, Болеславов Вельможа, начальник города Вислицы, изменив Государю, тайно звал Галицкого Князя в ее богатую область. Владимирко без сопротивления завладел оною и сдержал данное Венгерцу слово: осыпал его золотом, ласкою, почестями; но, гнушаясь злодеянием, велел тогда же ослепить сего изменника и сделать евнухом. «Изверги не должны иметь детей, им подобных», - сказал Владимирко, хотев таким образом согласить природную ненависть к Полякам с любовию к добродетели. Он удовольствовался взятою добычею и не мог удержать за собою Вислицы. Польские Летописцы говорят, что Болеслав старался отмстить ему таким же грабежом в Галицкой области: свирепствовал огнем и мечом, плавал в крови невинных земледельцев, пастырей, жен, и возвратился с чecmuю. Тогдашние ужасы войны без сомнения превосходили нынешние и казались не злодейством, но ее принадлежностию, обыкновенною и необходимою.
      Владимирко - то враг, то союзник венгров - участвовал также в войне Бориса, сына Евфимии, Мономаховой дочери, с Королем Белою Слепым (271). Еще в утробе матери осужденный на изгнание и воспитанный в нашем отечестве, Борис, возмужав, хотел мечом доказать силу наследственных прав своих и вступил в Венгрию с Россиянами, его союзниками, и с Болеславом Польским; но в решительной битве не выдержал первого удара Немцев и бежал как малодушный, не умев воспользоваться благорасположением многих Венгерских Бояр, которые думали, что он был законный сын их Государя и что Коломан единственно по ненависти своей к Российской крови изгнал супругу, верную и невинную. Напрасно искав защиты Немецкого Императора, Борис чрез несколько лет явился в стане Людовика VII, когда сей Французский Монарх шел чрез Паннонию в Обетованную землю. Узнав о том, Гейза, Король Венгерский, требовал головы своего опасного неприятеля; но Людовик сжалился над несчастным и, призвав на совет Епископов, объявил Послам Гейзы, что требование их Короля не согласно ни с честию, ни с Верою Христианскою. Борис, женатый на родственнице Мануила, Греческого Императора, удалился в Царьград, выехав тайно из Французского стана на коне Людовиковом; воевал еще с Гейзою под знаменами Мануила и был застрелен изменником, Половецким воином, в 1156 году (272). Сын его, младший Коломан, известный храбростию, служил после Грекам и правительствовал в Киликии.
 
Миниатюра из Царского Титулярника. 1672 год.





Том II. Глава Х
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВСЕВОЛОД ОЛЬГОВИЧ. Г. 1139-1146

      Всеволод изгоняет Вячеслава. Междоусобия. Мужество Андрея. Честность Всеволода. Его благоразумие. Равнодушие Новогородцев к Княжеской чести. Беспокойства в Новегороде. Смерть Андрея Доброго. Грабежи. Хитрость Всеволода. Россияне в Польше. Первая вражда Георгия с Изяславом. Мореходство Новогородцев. Браки. Поход на Галич. Иоанн Берладник. Всеволод избирает наследника. Дела Польские. Война с Галицким Князем. Мужество Воеводы Звенигородского. Кончина Всеволода.
      Вячеслав, Князь Переяславский, спешил в Киев быть наследником Ярополковым, и Митрополит, провождаемый народом, встретил его [22 Февраля 1139 г.] как Государя. Но Всеволод Ольгович не дал ему времени утвердить власть свою: узнав в Вышегороде о кончине Ярополковой, немедленно собрал войско; обступил Киев и зажег предместие Копыревское (273). Устрашенный Вячеслав послал Митрополита сказать Всеволоду: «Я не хищник; но ежели условия наших отцев не кажутся тебе законом священным, то будь Государем Киевским: иду в Туров». Он действительно уехал из столицы, а Всеволод с торжеством сел на престоле Великокняжеском, дав светлый пир Митрополиту и Боярам; вино, мед, яства, овощи были развозимы для народа; церкви и монастыри получили богатую милостыню. - К неудовольствию брата своего, Игоря, Всеволод отдал Чернигов сыну Давидову, Владимиру.
      Новый Великий Князь изъявил желание остаться в мире с сыновьями и внуками Мономаха; но они не хотели ехать к нему, замышляя свергнуть его с престола. Тогда Всеволод решился отнять у них владения и послал Воевод на Изяслава Мстиславича. Сия рать, объятая ужасом прежде битвы, возвратилась с уничижением и стыдом (274). В намерении загладить первую неудачу, Всеволод приказал брату Князя Черниговского, Изяславу Давидовичу, вместе с Галицкими Князьями воевать область Туровскую и Владимирскую; а сам выступил против Андрея, гордо объявив ему, чтобы он ехал в Курск и что Переяславль должен быть уделом Святослава Ольговича. Великодушный Андрей издавна не боялся врагов многочисленных. «Нет! - ответствовал сей Князь: - дед, отец мой княжили в Переяславле, а не в Курске; здесь моя отчина и дружина верная: живой не выйду отсюда. Пусть Всеволод обагрит свои руки моею кровию! Не он будет первый: Святополк, подобно ему властолюбивый, умертвил так же Бориса и Глеба; но долго ли пользовался властию?» Великий Князь стоял на берегах Днепра и велел Святославу изгнать Андрея: но мужественный сын Мономахов, обратив его в бегство, купил победою мир. К чести Всеволода сказано в летописи, что он во время договоров, видя ночью сильный пожар в Переяславле, не хотел воспользоваться оным. Сии два Князя, обещав забыть вражду, чрез несколько дней съехались в Малотине для заключения союза с Ханами Половецкими.
      Между тем Владимирко Галицкий с Иоанном Васильковичем, брат Черниговского Князя с Половцами и Ляхи, союзники Всеволодовы, вошли в область Изяславову и Туровскую. Но гордый Владимирко, стыдясь быть слугою или орудием Государя Киевского, искал в юном, мужественном Изяславе Мстиславиче не врага, а достойного сподвижника в опасностях славы: они встретились в поле для того, чтобы расстаться друзьями. Ляхи же и Половцы удовольствовались одним грабежом. Сим война кончилась. Благоразумный Всеволод не отвергнул мирных предложений Изяслава и дяди его, Вячеслава Туровского; дал слово не тревожить их в наследственных Уделах и желал согласить своечестолюбие с государственною тишиною (275).
      [1140-1142 гг.] Еще Георгий Владимирович, Князь Суздальский, оставался его врагом, прибыл в Смоленск и требовал войска от Новогородцев, чтобы отмстить Всеволоду. Юный Князь их, Ростислав, представлял им обязанность вступиться за честь Мономахова Дому; но думая о выгодах мирной торговли более, нежели о чести Княжеской, они не хотели вооружиться. Ростислав ушел к отцу: Георгий в наказание отнял у Новогородцев Торжок. Сии люди выгоняли Князей, но не могли жить без них: звали к себе вторично Святослава и в залог верности дали аманатов Всеволоду. Святослав приехал; однако ж спокойствия и тишины не было. Распри господствовали в сей области. Князь и любимцы его также питали дух несогласия и мстили личным врагам: некоторых знатных Бояр сослали в Киев или заключили в оковы; другие бежали в Суздаль. Всеволод хотел послать сына своего на место брата, и граждане, в надежде иметь лучшего Князя, отправили за ним Епископа Нифонта в Киев. Тогда, не уверенный в своей безопасности, Святослав уехал тайно из Новагорода вместе с Посадником Якуном. Народ озлобился; догнал несчастного любимца Княжеского, оковал цепями и заточил в область Чудскую, равно как и брата Якунова, взяв с них 1100 гривен пени. Сии изгнанники скоро нашли верное убежище там же, где и враги их (276): при Дворе Георгия Владимировича, и, благословляя милостивого Князя, навсегда отказались от своего мятежного отечества.
      Уже сын Всеволодов был на пути с Нифонтом и доехал до Чернигова, когда ветреные новогородцы, переменив мысли, дали знать Великому Князю, что не хотят ни сына, ни ближних его и что один род Мономахов достоин управлять ими. Оскорбленный Всеволод задержал их Послов и самого Нифонта. Узнав о том, Новогородцы объявили Всеволоду, что они покорны ему как общему Государю России, желая от его руки иметь властителем своим брата Великой Княгини, Святополка или Владимира Мстиславичей. Однако же сия уклонность не смягчила Всеволода, который призвал к себе обоих меньших шурьев и дал им Брестовскую область, для того, чтобы они не соглашались княжить в Новегороде и чтобы его беспокойные жители испытали все бедствия безначалия (277).
      В самом деле, Новогородцы, лишенные защиты Государя, были всячески притесняемы: никто не хотел везти к ним хлеба, и купцы их, остановленные в других городах Российских, сидели по темницам. Они терпели девять месяцев, избрав в Посадники врага Святославова, именем Судилу, который вместе с другими единомышленниками возвратился из Суздаля: наконец прибегнули к Георгию Владимировичу и звали его к себе правительствовать. Он не хотел выехать из своей верной области, но вторично дал им сына и скоро имел причину раскаяться: ибо Всеволод, в досаду ему, занял Остер (городок Георгиев), а Новогородцы - сведав, что Великий Князь, в удовольствие супруге или брату ее, Изяславу Мстиславичу, согласился наконец исполнить их желание и что шурин его, Святополк, уже к ним едет - заключили, по обыкновению, Георгиева сына в Епископском доме (278). Капитолий граничил в Риме с Тарпейскою скалою: в Новегороде престол с темницею! Боялся ли народ остаться без властителя и на всякий случай берег смененного? Или, упоенный дерзостию, хотел явить его преемнику разительный пример своего могущества, поручая ему вывести бывшего Князя из темницы? Как скоро Святополк приехал, граждане отпустили Ростислава к отцу.
      В сие время, к общей горести, преставился Андрей Владимирович, в летах мужества, заслужив имя Доброго и не уронив чести Мономахова Дому (279). Вячеслав был его наследником, но медлил выехать из Турова. «Иди в свою отчину, Переяславль, - говорили ему Послы Всеволодовы: - Туров есть древний город Киевский, отдаю его моему сыну». Тихий Вячеслав жил спокойнее и безопаснее в западной России: соседство с Половцами требовало деятельной осторожности, несогласной с его миролюбием. Принужденный исполнить требование Всеволодово, он увидел, что Россия имела своих Половцев: Игорь и Святослав Ольговичи объявили ему войну. Недовольные тем, что Великий Князь наградил сына Уделом и не хотел отдать им ни Северского Новагорода, ни земли Вятичей, они вступили в тесный союз с Князьями Черниговскими, сыновьями Давида, и надеялись оружием приобрести себе выгодные Уделы; опустошили несколько городов Георгия Владимировича Суздальского, захватив везде скот и товары; напали на область Переяславскую и два месяца жгли села, травили хлеб, разоряли бедных земледельцев. Вячеслав слышал стон людей, смотрел на дым пылающих весей и сидел праздно в городе, ожидая защиты от Всеволода и своих храбрых племянников, Мстиславичей. Великий Князь действительно отрядил к нему Воеводу с конницею Печенежскою; с другой стороны пришел Изяслав Владимирский; а брат его, Князь Смоленский, завладел городами Черниговскими на берегах Сожа. Инок Святоша был еще жив: Всеволод послал его усовестить хищников. Наконец они смирились. Великий Князь отдал Игорю Юрьев и Рогачев, Святославу Черториск и Клецк, а Давидовичам Брест и Дрогичин, хитрым образом уничтожив опасный союз сих Князей с его братьями. Но последние вторично изъявили досаду, когда Вячеслав, с согласия Всеволодова, уступил Переяславль Изяславу Мстиславичу, снова взяв себе Туров, и когда сын Великого Князя, юный Святослав, на обмен получил Владимирскую область. «Брат наш, - говорили Ольговичи, - думает только о сыне, дружится с своими ненавистными шурьями, окружил себя ими и не дает нам ни одного богатого города». Тщетно желали они поссорить его с добрыми Мстиславичами: Великий Князь не внимал злословию и хотел внутреннего спокойствия (280).
      [1143-1144 гг] Утвердив себя на престоле Киевском, он велел сыну Святославу вместе с Изяславом Давидовичем и Владимирком Галицким идти в Польшу, где Герцог Владислав, зять Великого Князя, ссорился с меньшими братьями: с Болеславом (также зятем Всеволодовым) и с другими. К несчастию, Россияне, призванные восстановить тишину Государства, действовали как враги оного и вывели множество пленных Ляхов, более мирных, нежели ратных (281).
      Уверенный в искреннем дружелюбии Всеволода, Изяслав Мстиславич хотел, кажется, примирить его и с дядею, Георгием Владимировичем, и для того ездил к нему в Суздаль; но сии два Князя не согласились в мыслях и расстались врагами: что, ко вреду Государства, имело после столь кровопролитные следствия. В сем путешествии Изяслав виделся с верным братом своим, Ростиславом Смоленским, и пировал на свадьбе Князя Новогородского, Святополка, которого невеста была привезена из Моравии: вероятно, родственница Богемского Короля Владислава (282). Новгород успокоился: купеческие суда его ходили за море, привозили иноземные товары в Россию ив 1142 году мужественно отразили флот Шведского Короля, выехавшего на разбой с шестидесятью ладиями и с Епископом. Финляндцы, дерзнув грабить Ладожскую область, были побиты ее жителями и Корелами, Новогородскими данниками.
      Желая прекратить наследственную вражду между потомством Рогнединым и Ярослава Великого, благоразумный Всеволод женил сына своего, юного Святослава, на дочери Василька Полоцкого; а Изяслав Мстиславич выдал свою за Рогволода Борисовича, позвав к себе, на свадебный пир, Всеволода, супругу его и Бояр Киевских (283). Но, веселясь и пируя, Князья рассуждали о делах государственных: Всеволод убедил их восстать общими силами на гордого Владимирка, который по смерти братьев, Ростислава и Васильковичей, сделался единовластителем в Галиче, хотел даже изгнать Всеволодова сына из Владимирской области и возвратил Великому Князю так называемую крестную, или присяжную грамоту в знак объявления войны. Ольговичи, Князь Черниговский с братом, Вячеслав Туровский с племянниками Изяславом, Ростиславом Смоленским, Борисом и Глебом, сыновьями умершего Всеволодка Городненского, сели на коней и пошли к Теребовлю, соединясь с Новогородским Воеводою Неревиным и Герцогом Польским, Владиславом.
      Владимирко услышал грозную весть: призвал в союз Венгров и выступил в поле с Баном, дядею Короля Гейзы (284). Река Серет разделяла войска, готовые к битве. Всеволод искал переправы: Князь Галицкий, не выпуская его из вида, шел другим берегом и в седьмой день стал на горах, ожидая нападения; но Всеволод не хотел сразиться: ибо место благоприятствовало его противнику. Когда же Изяслав Давидович, брат Черниговского Князя, с отрядом наемных Половцев взял Ушицу и Микулин в земле Галицкой: тогда Великий Князь приступил к Звенигороду. Вслед за неприятелем Владимирко сошел в долины. Видя стан его на другой стороне города, за мелкою рекою, Всеволод тронулся с места в боевом порядке и хитро обманул неприятеля: вместо того, чтобы вступить с ним в битву, зашел ему в тыл, расположился на высотах, отрезал его от Перемышля и Галича, оставив между собою и городом вязкие болота. Дружина Владимиркова оробела. «Мы стоим здесь, - говорили его Бояре и воины, - а враги могут идти к столице, пленить наши семейства». Князь Галицкий, не имея надежды сбить многочисленное войско с неприступного места, начал переговоры с братом Всеволодовым: склонил его на свою сторону; требовал мира и дал слово Игорю способствовать ему, по смерти Всеволода, в восшествии на престол Киевский. Великий Князь не соглашался. «Но ты хочешь сделать меня своим наследником, - сказал Игорь брату: - оставь же мне благодарного и могущественного союзника, столь нужного в нынешних обстоятельствах России!» Всеволод исполнил наконец его волю и в тот же день обнял Князя Галицкого как друга; взял с него за труд 1200 гривен серебра, роздал оные союзным Князьям и возвратился в столицу, доказав, что умеет счастливо воевать, а не умеет пользоваться воинским счастием.
      [1145 г.] Мир не продолжился. Брат Владимирков, Ростислав, оставил сына, именем Иоанна, прозванного Берладником (285), у коего дядя отнял законное наследство: сей юноша жил в Звенигороде и снискал любовь народа. Пользуясь отсутствием Владимирка, уехавшего в Тисменицу для звериной ловли, Галичане призвали к себе Иоанна и единодушно объявили своим Князем. Гневный Владимирко приступил к городу. Жители сопротивлялись мужественно; но Иоанн в ночной вылазке был отрезан от городских ворот: пробился сквозь неприятелей, ушел к Дунаю и, наконец, в Киев. Галичане сдалися. Склонный более к строгости, нежели к милосердию, Владимирко плавал в их крови и с досадою слышал, что Великий Князь взял его племянника под защиту как невинно гонимого.
      Однако ж Всеволод еще не думал нарушить мира, слабый здоровьем и сверх того озабоченный неустройствами Польши, где любезный ему зять, Герцог Владислав, не мог ужиться в согласии с братьями. Созвав Князей во дворце Киевском, Всеволод сказал им, что он, предвидя свою кончину, подобно Мономаху и Мстиславу избирает наследника и что Игорь будет Государем России. Князья долженствовали присягнуть ему: Черниговские и Святослав Ольгович исполнили его волю. Изяслав Мстиславич долго колебался; однако же не дерзнул быть ослушником. Успокоенный сим торжественным обрядом, Всеволод начал говорить о делах Польских. «Пекись единственно о своем здравии, - ответствовал Игорь: - мы, верные твои братья, утвердим Владислава на троне». Игорь, предводительствуя войском, вступил в Польшу. Кровопролития не было: меньшие братья Владиславовы, стоявшие в укрепленном стане за болотом, не хотели обороняться и, прибегнув к суду наших Князей, уступили Владиславу четыре города, а России Визну. Несмотря на то, Игорь возвратился с добычею и с пленниками. Владислав же скоро утратил престол, заслужив ненависть народную гонением единокровных и несправедливою казнию знаменитого Вельможи Петра, коему он отрезал язык, выколол глаза и таким образом, по словам нашего летописца, отмстил за Российского Князя Володаря, в 1122 году коварно плененного сим Вельможею (286).
      [1146 г.] Владислав бежал к тестю, в надежде на его помощь; но Всеволод, удостоверенный тогда в неприятельских замыслах Галицкого Князя, выступал в поход с дружинами Киевскою, Черниговскою, Переяславскою, Смоленскою, Туровскою, Владимирскою и с союзными дикими Половцами, оставив Святослава Ольговича в столице (287). Успех не ответствовал ни силе войска, ни славе предводителя. Оно шло с трудом неописанным: ибо дожди согнали снег прежде времени; конница тонула в грязи. Всеволод осадил наконец Звенигород и сжег внешние укрепления, однако ж не мог овладеть крепостию: ибо там начальствовал мужественный Воевода, Иван Халдеевич, который, узнав, что жители в общем совете положили сдаться, умертвил трех главных виновников сего Веча и сбросил искаженные трупы их с городской стены. Народ ужаснулся, и страх имел действие храбрости: Звенигородцы с утра до вечера бились как отчаянные. Всеволод отступил и возвратился в Киев, где скоро начал готовиться к новой войне, сведав, что Владимирко взял Прилуку. Но жестокая болезнь похитила обнаженный меч из руки его. Отвезенный в Вышегород - место славное тогда чудесами Святых Мучеников, Бориса и Глеба, - Великий Князь напрасно ждал облегчения; объявил Игоря своим преемником, велел народу присягнуть ему в верности и послал зятя своего, Владислава Польского, напомнить Изяславу Мстиславичу данную им клятву. С таким же увещанием ездил Боярин, Мирослав Андреевич, к Князьям Черниговским, которые, согласно с Изяславом, ответствовали, что они, уступив старейшинство Игорю, не изменят совести. Тогда [1 Августа 1146 г.] Всеволод спокойно закрыл глаза навеки (288): Князь умный и хитрый, памятный отчасти разбоями междоусобия, отчасти государственными благодеяниями! Достигнув престола Киевского, он хотел устройства тишины; исполнял данное слово, любил справедливость и повелевал с твердостию; одним словом, был лучшим из Князей Олегова мятежного рода.
 
Портрет из Царского титулярника (1672)




Том II. Глава XI
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИГОРЬ ОЛЬГОВИЧ

      Вече в Киеве. Измена Киевлян. Речь Изяслава. Корыстолюбие Черниговских Князей. Предательство. Игорь взят в плен. Грабеж в Киеве.
      Игорь, предав земле тело Всеволода, собрал Киевлян среди двора Ярославова, требовал вторичного обета верности и распустил их. Но граждане еще не были довольны, открыли Вече и звали Князя (289). Приехал один брат его, Святослав, и спрашивал, чего они желают? «Правосудия, - ответствовал народ: - Тиуны Всеволодовы угнетали слабых: Ратша опустошил Киев, Тудор Вышегород. Святослав! дай клятву за себя и за брата, что вы сами будете нам судиями или вместо себя изберете Вельмож достойнейших». Он сошел с коня и целованием креста уверил граждан, что новый Князь исполнит все обязанности отца Россиян; что хищники не останутся Тиунами; что лучшие Вельможи заступят их место и будут довольствоваться одною уставленною пошлиною, не обременяя судимых никакими иными налогами. «Мы благодарны, - сказали граждане: - теперь не сомневайтесь в нашей верности». То же обещал их Послам сам Великий Князь Игорь и, думая, что дело кончилось, сел спокойно за обед; но мятежная чернь устремилась грабить дом ненавистного, богатого Ратши. Святослав с дружиною едва мог восстановить порядок (290).
      Такое начало не обещало хороших следствий. Игорь же, слушая злых Вельмож, которые в народном угнетении видели собственную пользу, не исполнил данного гражданам слова, и хищники остались Тиунами. Тогда Киевляне, думая, что Государь-клятвопреступник уже не есть Государь законный, тайно предложили Изяславу Мстиславичу быть Великим Князем. Любовь к Мономахову роду не угасла в их сердце, и сей внук его отличался доблестию воинскою. Взяв в церкви Св. Михаила благословение у Епископа Евфимия, он с верною дружиною выступил из Переяславля. На пути встретились ему Послы Черных Клобуков и городов Киевской области. «Иди, Князь добрый! - говорили они: - мы все за тебя; не хотим Ольговичей. Где увидим твои знамена, там и будем». Собрав на берегах Днепра войско многочисленное, бодрый Изяслав стал посреди оного и сказал: «Друзья и братья! Я не спорил о старейшинстве с достойным Всеволодом, моим зятем, чтив его как второго отца. Но Игорь и Святослав должны ли повелевать нами? Бог рассудит меня с ними. Или паду славно пред вашими глазами, или сяду на престоле моего деда и родителя!» Он повел войско к Киеву.
      Уже новый Великий Князь знал опасность: ибо Изяслав, уведомленный им о восшествии его на престол, не только не ответствовал ему ни слова, но удержал и Посла неволею в Переяславле. Игорь требовал вспоможения от Князей Черниговских: они торговались; хотели многих городов; наконец, удовлетворенные во всем, готовились идти к брату. Их медленность и коварная измена знаменитейших чиновников погубили его.
      Тысячский Улеб пользовался доверенностию Всеволода и был утвержден Игорем в своем важном сане: также и первый Боярин, Иоанн Войтишич, верный слуга Мономахов, завоеватель городов дунайских (291). Желая добра Изяславу, они не устыдились предательства: изъявляли усердие Игорю и в то же время тайно ссылались с его врагом, советуя ему спешить к Киеву. Изяслав приближился. Ольговичи, готовые к битве, и сын Всеволодов, Святослав, стояли вне города с своими дружинами; а Киевляне особенно, на могиле Олеговой. Вдруг открылась измена: Игорь увидел, что хоругвь Изяслава развевается в полках Киевских; что Тысячский сего Князя предводительствует ими; что Улеб, Иоанн Войтишич и многие единомышленники их, повергнув свои знамена, бегут под Изяславовы; что Берендеи пред самими Златыми вратами грабят обоз Великокняжеский (292). Еще Игорь не терял бодрости. «Враг наш есть клятвопреступник: Бог нам поможет», - говорил он и хотел ударить на Изяслава, стоявшего за озером. Надлежало обойти оное, и когда многочисленная дружина Игорева стеснилась между глубокими дебрями, Черные Клобуки заехали ей в тыл. Изяслав напал спереди, смял неприятеля, разил бегущих - и торжествуя вошел в Киев, где народ вместе с Иереями, облаченными в ризы, проводил его в храм Софийский благодарить Небо за победу и престол Великокняжеский. - Несчастного Игоря, слабого ногами, схватили [17 августа 1146 г.] в болоте, где увяз его конь; держали несколько дней в монастыре на Выдобичах и заключили в темнице Иоанновской Обители, в Переяславле. Сей Князь, за кратковременное удовольствие честолюбия наказанный неволею и стыдом, не имел и последнего утешения злосчастных: никто не жалел об нем - кроме верного брата, Святослава, который с малою дружиною ушел в Новгород Северский. Племянник их, Святослав Всеволодович, хотел скрыться в Киевской Обители Св. Ирины: представленный Изяславу, он был им обласкан как любимый сын; но верные слуги отца его, в особенности же Игоревы, не имели причины хвалиться великодушием победителя, дозволившего народу грабить их домы и села. С пленных Бояр взяли окуп.











 
Фреска с изображением Изяслава Мстиславича из композиции "Древо российских государей", Новоспасский монастырь, XVII в.




Том II. Глава ХII
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИЗЯСЛАВ МСТИСЛАВИЧ. Г. 1146-1154

      Строгость Великого Князя. Коварство Черниговских Князей. Добродушие Святослава. Георгий восстает на Изяслава. Богатство Княжеское. Игорь Схимник. Нежность Святославова в дружбе. Начало Москвы. Бродники. Наставление Российского Митрополита. Любовь к Мономаху. Измена Черниговских Князей. Убиение Игоря. Война междоусобная. Медленность Георгия. Народный обед в Новегороде. Речь Изяслава. Опустошение земли Суздальской. Несправедливость Великого Князя. Битва у Переяславля. Бегство Изяслава. Союз с Венграми, Богемцами и Поляками. Мужество Андрея. Памятник коню. Мир. Коварство Георгия. Новая вражда. Добросердечие Изяслава и Вячеслава. Победа Владимиркова. Бодрость Андрея. Хитрость Владимирка. Твердость Изяславова. Воинская хитрость. Беспечность Георгия и торжество Изяслава. Ристание в Киеве. Справедливость Великого Князя. Признательность Вячеслава. Благодарность к Королю Венгерскому. Осада Киева. Миролюбие Вячеслава. Пылкость Андрея. Отступление Георгия. Усердие Киевлян. Битва. Изяслав ранен. Бегство и вероломство Георгия. Помощь Венгров. Речь Изяславова и победа. Притворство Владимирка. Простодушие Гейзы. Любовь Георгия к южной России. Вероломство Владимирка. Подвиги Андрея. Насмешка Владимиркова. Печальная одежда. Смерть Владимирка. Речь Ярослава. Сомнительная победа. Брак Изяславов. Дела Новогородские. Кончина Изяслава. Характер его. Своевольство Полочан.
      Изяслав - по словам Летописцев, благословенная отрасль доброго корня - мог бы обещать себе и подданым дни счастливые, ибо народ любил его; но история сего времени не представляет нам ничего, кроме злодейств междоусобия. Храбрые умирали за Князей, а не за отечество, которое оплакивало их победы, вредные для его могущества и гражданского образования.
      Утвердив мир с Половцами - которые всякому новому Государю предлагали тогда союз, ибо хотели даров, - Великий Князь оказал, может быть, излишнюю строгость в рассуждении своего дяди. Обманутый советами Бояр, и в надежде на прежние ласки Изяславовы, на самые его обещания, миролюбивый Князь Туровский, Вячеслав, узнав о торжестве племянника, вообразил себя по старшинству Государем России: занял города Киевские и своевольно отдал Владимир сыну Андрееву, Мономахову внуку (293). Посланный братом, Смоленский Князь изгнал Вячеслава; велел ему княжить только в пересопнице или Дорогобуже Волынском; а Наместников его, окованных цепями, вместе с Туровским Епископом, Иоакимом, привел в Киев.
      Назначив Туров в Удел меньшему сыну, именем Ярославу, Великий Князь обратил внимание на Игорева брата. Спасаясь бегством от победителя, Святослав хотел удостовериться в искренней дружбе Князей Черниговских, чтобы единодушно действовать с ними для освобождения Игорева. Они дали ему в том клятву; но Святослав, оставив у них своего Боярина и поехав готовиться к войне, сведал от него, что сии коварные братья тайно дружатся с Великим Князем и наконец заключили с ним союз, предав Игоря в его волю, как недостойного ни власти, ни свободы. Скоро общие Послы Изяславовы и Давидовичей торжественно объявили Святославу, что он может спокойно княжить в своей области, если уступит им Новгород Северский и клятвенно откажется от брата. Сей добрый, нежный родственник залился слезами и, сказав в ответ: «Возьмите все, что имею; освободите только Игоря», решился искать покровителя в сыне Мономаховом (294).
      Георгий Владимирович Суздальский видел с досадою, что гордый Изяслав, вопреки древнему уставу, отняв старейшинство у дядей, сел на троне Киевском. Пользуясь сим расположением, Святослав обратился к Георгию и молил его освободить Игоря. «Иди в Киев, - говорил он: - спаси несчастного и властвуй в земле Русской. Бог помогает тому, кто вступается за утесненных». Георгий дал ему слово и начал готовить войско. - Святослав нашел и других защитников в Ханах Половецких, братьях его матери: они с тремя стами всадников немедленно явились в Новегороде Северском, куда прибыли также юный Князь Рязанский, Владимир, внук Ярославов, и Галицкий изгнанник, Иоанн Ростиславич Берладник (295).
      Уже Давидовичи, соединясь с сыном Великого Князя, Мстиславом, Вождем Переяславской дружины и Берендеев, вступили в область Северскую и грабили оную, тщетно хотев взять Новгород. В надежде усовестить их Духовник Святославов приехал к ним в стан и сказал именем Князя: «Родственники жестокие! Довольны ли вы злодействами, разорив мою область, взяв имение, стада; истребив огнем хлеб и запасы? Желаете ли еще умертвить меня?» Союзники вторично требовали, чтобы он навсегда отступился от несчастного Игоря. «Нет! - ответствовал Святослав: - пока душа моя в теле, не изменю единокровному!» Давидовичи заняли село Игорево, где сей Князь имел дворец и хранил свое богатство; нашли вино и мед в погребах, железо и медь в кладовых; отправили множество возов с добычею и, веселясь разрушением, сожгли дворец, церковь, гумно Княжеское, где было девять сот скирдов хлеба.
      Великий Князь, сведав о воинских приготовлениях Георгия Владимировича, велел другу своему, Ростиславу Ярославичу Рязанскому, набегами тревожить Суздальскую область; сам же выступил из Киева и соединился с Князьями Черниговскими, осаждавшими Путивль. Зная их вероломство, жители не хотели договариваться с ними, но охотно сдались Великому Князю (296). Там находился собственный дом Святослава: Князья разделили его имение. Летописец сказывает, что они нашли в выходах 500 берковцев меду и 80 корчаг вина; ограбили славную церковь Вознесения, богатую серебряными сосудами, кадильницами, утварию, шитою золотом, коваными Евангелиями и книгами. Семь сот рабов Княжеских были также их добычею.
      [1147 г.] Святослав ожидал Георгия: он действительно шел к нему в помощь; сведав же о нападении Князя Рязанского на Суздальскую область, возвратился из Козельска. Один сын его, Иоанн Георгиевич, приехал с дружескими уверениями к Святославу, который, в знак благодарности, отдал ему Курск и Посемье, но принужден был искать убежища в своих северных владениях. Многочисленная рать Великокняжеская шла к Новугороду. Старый Вельможа Черниговского Князя, бывший некогда верным слугою Олеговым, из сожаления тайно уведомил Святослава о предстоящей ему опасности. «Спасай жену, детей своих и супругу Игореву! - говорили его друзья и Бояре (297): - все запасы твои уже в руках неприятельских. Удалимся в лесную землю Карачевскую: ее дремучие боры и помощь Георгиева будут твоею защитою». Некоторые Вельможи говорили искренно; другие хотели только избавиться от кровопролития и сами остались в Новегороде, когда Святослав уехал в Карачев. За ним гнался Изяслав Давидович с 3000 всадников и Воеводою Киевским, Шварном. Уже бегство не могло спасти несчастного: надлежало отдаться в плен или сразиться. Отчаянный Святослав с верною дружиною и дикими Половцами ударил на врага; разбил его, опустошил Карачев и немедленно удалился в сопредельную землю Вятичей, которая зависела от Черниговских Владетелей. Великий Князь - напрасно желав победою загладить неудачу Изяслава - отдал Давидовичам всю завоеванную область, кроме Курска; исключительно присвоил себе одно Игорево достояние и возвратился в Киев.
      В сие время Игорь был уже Монахом. Изнуренный печалию и болезнию, он изъявил желание отказаться от света, когда Великий Князь готовился идти на его брата (298). «Давно, и в самом счастии, я хотел посвятить Богу душу мою, - говорил Игорь: - ныне, в темнице и при дверях гроба, могу ли желать иного?» Изяслав ответствовал ему: «Ты свободен; но выпускаю тебя единственно ради болезни твоей». Его отнесли в келью: он 8 дней лежал как мертвый; но, постриженный Святителем Евфимием, совершенно выздоровел и в Киевской Обители Св. Феодора принял Схиму, которая не спасла его от гнева Судьбы: скоро увидим жалкий конец сего несчастного Олегова сына.
      Князья Черниговские выгнали Святослава из Брянска, Козельска, Дедославля, но слыша, что Георгий прислал к нему 1000 Белозерских латников, отступили к Чернигову. Они не устыдились всенародно объявить в стране Вятичей, чтобы жители старались умертвить Святослава и что убийцы будут награждены его имением! Родственники гнали сего Князя, друзья оставляли. В числе их находился Воевода, Князь Иоанн Берладник: он не захотел более с ним скитаться, взял у него за службу 200 гривен серебра, 6 фунтов золота и перешел к Смоленскому Князю. Только Владимир Рязанский и сын Георгиев, Иоанн, усердно делили труды и беспокойства с Святославом, который, имев несчастие лишиться последнего, изъявил достохвальную чувствительность: видя Иоанна больного, забыл войну и неприятелей; молился, думал единственно об нем; столь горестно оплакивал кончину сего юноши, что сам Георгий старался его утешить и, прислав богатые дары, обещал другим сыном заменить ему умершего верного сподвижника. Общая ненависть к Великому Князю утвердила союз между ими: Князь Суздальский изгнал Рязанского, союзника Изяславова, заставил его бежать к Половцам, взял Торжек и пленил жителей; а Святослав разорил часть Смоленской области, вокруг Протвы, или землю Голядскую (299).
      Довольный злом, причиненным Уделу Изяславовых братьев, Георгий желал лично угостить Святослава, коего сын, Олег, подарил ему тогда редкого красотою парда. Летописец хвалит искреннее дружество, веселую беседу Князей, великолепие обеденного пиршества и щедрость Георгия в награждении Бояр Святославовых. Между сими Вельможами отличался девяностолетний старец, именем Петр; он служил деду, отцу Государя своего; уже не мог сесть на коня, но следовал за Князем, ибо сей Князь был несчастлив. Георгий, неприятель Ростислава Рязанского, осыпал ласками и дарами его племянника, Владимира, как друга и товарища Святославова (300).
      Сие угощение достопамятно: оно происходило в Москве. К сожалению, Летописцы современные не упоминают о любопытном для нас ее начале, ибо не могли предвидеть, что городок бедный и едва известный в отдаленной земле Суздальской будет со временем главою обширнейшей Монархии в свете. По крайней мере знаем, что Москва существовала в 1147 году, Марта 28, и можем верить новейшим Летописцам в том, что Георгий был ее строителем (301). Они рассказывают, что сей Князь, приехав на берег Москвы-реки, в села зажиточного Боярина Кучка, Степана Ивановича, велел умертвить его за какую-то дерзость и, плененный красотою места, основал там город; а сына своего, Андрея, княжившего в Суздальском Владимире, женил на прелестной дочери казненного Боярина. «Москва есть третий Рим, - говорят сии повествователи, - и четвертого не будет. Капитолий заложен на месте, где найдена окровавленная голова человеческая: Москва также на крови основана и к изумлению врагов наших сделалась Царством знаменитым». Она долгое время именовалась Кучковым.
      Ободренный Святослав возвратился к берегам Оки. Там соединились с ним Ханы Половецкие, его дяди, и так называемые Бродники, о коих здесь в первый раз упоминается. Сии люди были Христиане, обитали в степях Донских среди варваров, уподоблялись им дикою жизнию и, как вероятно, состояли большею частию из беглецов Русских: они за деньги служили нашим Князьям в их междоусобиях (302). Разорив многие селения в верховье Угры, в Смоленской области, Святослав завоевал всю страну Вятичей, от Мценска до Северского Удела, и вместе с Глебом, сыном Георгия, шел далее, когда Послы Давидовичей встретили его и сказали именем Князей: «Забудем прошедшее. Дай нам клятву союзника, и возьми свою отчину. Не хотим твоего имения». Успехи ли Ольговича склонили их к миру? Или сын Всеволодов, Святослав, который, в замену Владимиру получив в Удел от Великого Князя Бужск, Меджибож, Котельницу и другие города, держал его сторону, но жалел о дяде и тайно с ним пересылался? Как бы то ни было, Черниговские Князья, Святослав Ольгович и сын Всеволодов заключили союз, чтобы соединенными силами противоборствовать Изяславу Мстиславичу (303).
      Еще Великий Князь не знал сего вероломства Давидовичей и спокойно занимался в Киеве важным делом церковным. Следуя примеру Великого Ярослава, он созвал шесть Российских Епископов и велел им без всякого сношения с Цереградом (где Духовенство не имело тогда Главы) на место скончавшегося Митрополита, Грека Михаила, поставить Климента, Черноризца, Схимника, знаменитого не только Ангельским Образом, но и редкою мудростию (304). Некоторые Епископы представляли, что благословение Патриарха для того необходимо; что нарушить сей древний обряд есть уклониться от православия Восточной Церкви и что умерший Святитель Михаил обязал их всех грамотою не служить без Митрополита в Софийском храме. Другие, не столь упорные, объявили себя готовыми исполнить волю Изяславову, согласную с пользою и честию Государства. Епископ смоленский, Онуфрий, выдумал посвятить Митрополита главою Св. Климента, привезенною Владимиром из Херсона (так же, как Греческие Архиереи издревле ставили Патриархов рукою Иоанна Крестителя) и сим торжественным обрядом успокоил Духовенство. Один Нифонт, Святитель Новогородский, не признавал Климента Пастырем Церкви; осуждал Епископов как человекоугодников и заслужил благоволение Николая IV, который, чрез несколько месяцев заступив место изгнанного Цареградского Патриарха, Козьмы II, написал к Нифонту одобрительную грамоту и сравнивал его в ней с первыми Святыми Отцами.
      В то время как Изяслав, распустив Собор и возобновив мир с Половцами (305), думал наслаждаться спокойствием, коварные Давидовичи прислали объявить ему, что Святослав завоевал их область; что они желают выгнать его с помощию Великого Князя и смирить Георгия, их врага общего. Изяслав отпустил к ним племянника, Всеволодова сына (306), и скоро, убежденный вторичною просьбою Князей Черниговских, велел собираться войску, чтобы идти на Святослава и Георгия. «Пойдем с радостию и с детьми на Ольговича, - говорили ему Киевляне: - но Георгий твой дядя. Государь! Дерзнем ли поднять руку на сына Мономахова?» Столь народ любил память добродетельного Владимира! Изяслав не хотел слушать Бояр, которые сомневались в верности Князей Черниговских. «Мы дали взаимную клятву быть союзниками, - сказал он с твердостию: - иду - и пусть малодушные остаются!» Уже Великий Князь стоял на реке Супое, поручив столицу брату своему, Владимиру. К счастию, Боярин Киевский, Улеб, сведал в Чернигове тайный заговор и спешил уведомить Изяслава, что Давидовичи мыслят злодейски умертвить его или выдать Святославу, находясь в согласии с Георгием. Великий Князь не верил тому; но чрез Посла требовал от них новой клятвы в дружестве (307). «Разве мы нарушили прежнюю? - говорили они: - Христианин не должен призывать всуе имени Божия». Тогда Посол обличил их в гнусном злоумышлении. Безмолвствуя, Давидовичи смотрели друг на друга, выслали Боярина, советовались и, наконец, призвав его, ответствовали: «Не запираемся; но можем ли спокойно видеть злосчастие брата своего Игоря? Он Чернец, Схимник, и все еще в неволе. Изяслав, сам имея братьев, снес ли бы их заключение? Да возвратит свободу Игорю, и мы будем искренними друзьями!» Боярин Киевский напомнил им бескорыстие своего Князя, не хотевшего удержать за собою ни Северского Новагорода, ни Путивля, и сказав: «Бог да судит и сила животворящего креста да накажет клятвопреступников!» - бросил на стол крестные, или союзные грамоты. Война была объявлена, и гонцы Изяславовы в Киеве, Смоленске, Новегороде обнародовали вероломство Князей Черниговских, звали мстителей, воспаляли сердца праведным гневом.
      Сия весть имела в Киеве следствие ужасное. Владимир Мстиславич собрал граждан на Вече к Св. Софии. Митрополит, Лазарь Тысячский и все Бояре там присутствовали. Послы Изяславовы выступили и сказали громогласно (308): «Великий Князь целует своего брата, Лазаря и всех граждан Киевских, а Митрополиту кланяется» ... Народ с нетерпением хотел знать вину Посольства. Вестник говорит: «Так вещает Изяслав: Князья Черниговские и сын Всеволодов, сын сестры моей, облаготворенный мною, забыв святость крестного целования, тайно согласились с Ольговичем и Георгием Суздальским. Они думали лишить меня жизни или свободы; но Бог сохранил вашего Князя. Теперь, братья Киевляне, исполните обет свой: идите со мною на врагов Мономахова роду. Вооружитесь от мала до велика. Конные на конях, пешие в ладиях да спешат к Чернигову! Вероломные надеялись, убив меня, истребить и вас». Все единогласно ответствовали: «Идем за тебя, и с детьми!» Но, к несчастию, сыскался один человек, который сие прекрасное народное усердие омрачил мыслию злодейства. «Мы рады идти, - говорил он: - но вспомните, что было некогда при Изяславе Ярославиче. Пользуясь народным волнением, злые люди освободили Всеслава и возвели на престол: деды наши за то пострадали. Враг Князя и народа, Игорь, не в темнице сидит, а живет спокойно в монастыре Св. Феодора: умертвим его; и тогда пойдем наказать Черниговских!» Сия мысль имела действие вдохновения. Тысячи голосов повторили: «Да умрет Игорь!» Напрасно Князь Владимир, устрашенный таким намерением, говорил народу: «Брат мой не хочет убийства. Игорь останется за стражею; а мы пойдем к своему Государю». Киевляне твердили: «Знаем, что добром невозможно разделаться с племенем Олеговым». Митрополит, Лазарь и Владимиров Тысячский, Рагуйло, запрещали, удерживали, молили: народ не слушал и толпами устремился к монастырю. Владимир сел на коня, хотел предупредить неистовых, но встретил их уже в монастырских вратах: схватив Игоря в церкви, в самый час Божественной Литургии, они вели его с шумом и свирепым воплем. «Брат любезный! Куда ведут меня?» - спросил Игорь. Владимир старался освободить несчастного, закрыл собственною одеждою, привел в дом к своей матери и запер ворота, презирая ярость мятежников, которые толкали его, били, сорвали с Боярина Владимирова, Михаила, крест и златые цепи. Но жертва была обречена: злодеи вломились в дом, безжалостно убили Игоря и влекли нагого по улицам до самой торговой площади; стали вокруг и смотрели как невинные. Присланные от Владимира Тысячские в глубокой горести сказали гражданам: «Воля народная исполнилась: Игорь убит! Погребем же тело его». Народ ответствовал: «Убийцы не мы, а Давидовичи и сын Всеволодов. Бог и Святая София защитили нашего Князя!» Труп Игорев отнесли в церковь; на другой день облачили в ризу Схимника и предали земле в монастыре Св. Симеона. Игумен Феодоровской Обители, Анания, совершая печальный обряд, воскликнул к зрителям: «Горе живущим ныне! Горе веку суетному и сердцам жестоким!» В то самое время загремел гром: народ изумился и слезами раскаяния хотел обезоружить гневное Небо (309). - Великий Князь, сведав о сем злодействе, огорчился в душе своей и говорил Боярам, проливая слезы: «Теперь назовут меня убийцею Игоря! Бог мне свидетель, что я не имел в том ни малейшего участия, ни делом, ни словом: он рассудит нас в другой жизни. Киевляне поступили неистово». Но, боясь строгостию утратить любовь народную, Изяслав оставил виновных без наказания; возвратился в столицу и ждал рати Смоленской.
      Война началася. Святослав Ольгович, уведомленный о жалостной кончине брата, созвал дружину и, рыдая в горести, заклинал всех быть усердными орудиями мести справедливой. Он пошел к Курску, где находился сын Великого Князя, Мстислав, который, чтобы узнать верность жителей, спрашивал, готовы ли они сразиться? «Готовы, - ответствовали граждане: - но только не обнажим меча на внука Мономахова»: ибо Глеб, сын Георгия Владимировича, был с Святославом. Юный Мстислав уехал к отцу, а Курск и города на берегах Сейма добровольно поддалися Глебу (310); другие оборонялись и не хотели изменить государю киевскому: напрасно Святослав и Глеб грозили жителям вечною неволею и Половцами. Соединясь с дружиною Черниговскою, сии Князья взяли приступом только один город; сведав же, что Изяслав идет к Суле и что рать Смоленская выжгла Любеч, ушли в Чернигов, оставленные своими друзьями, Половцами. Великий Князь завоевал крепкий город Всеволож, обратил в пепел Белую Вежу и другие места в Черниговской области, но без успеха приступал к Глеблю (ибо жители, в надежде на Святого защитника своего, оборонялись мужественно) и возвратился в Киев торжествовать победу веселым пиром, отложив дальнейшие предприятия до удобного времени. Он велел брату своему, Ростиславу, идти в Смоленск и вместе с Новогородцами тревожить область Суздальскую.
      [1148 г.] Скоро неприятельские действия возобновились. Глеб занял Остер и, дав слово Великому Князю ехать к нему в Киев для свидания, хотел нечаянно взять Переяславль; но был отражен (311). В то же время Черниговцы, дружина Святославова и Половцы, их союзники, опустошили Брагин. Изяслав, осадив Глеба в Городце, или Остере, принудил его смириться, и стал близ Чернигова на Олеговом поле, предлагая врагам своим битву. Они не смели, ибо видели рать многочисленную. Великий Князь пошел к Любечу, где находились их запасы. Давидовичи, Святослав и сын Всеволодов, соединясь с Князьями Рязанскими, решились наконец ему противоборствовать. Уже стрелки начали дело; но сильный, необыкновенный зимою дождь развел неприятелей. Река, бывшая между ими, наполнилась водою, и самый Днепр тронулся: Изяслав едва успел перейти на другую сторону; а Венгры, служившие ему как союзники, обломились на льду.
      Тогда Святослав и Князья Черниговские отправили Посольство к Георгию. «Мы воюем, - говорили они, - а ты в бездействии. Неприятель обратил в пепел наши города за Десною и села в окрестностях Днепра, а помощи от тебя не видим. Исполни обет, утвержденный целованием креста: иди с нами на Изяслава, или мы прибегнем к великодушию врага сильного». Георгий все еще медлил (312). Другое обстоятельство также способствовало миру. Ростислав, старший сын Георгиев, посланный отцом действовать заодно с Князьями Черниговскими, гнушался их вероломством и, сказав дружине: «Пусть гневается родитель, но злодеи Мономаховой крови не будут мне союзниками», приехал в Киев, где Изяслав встретил его дружелюбно, угостил, осыпал дарами. Сей юноша, не имея в Суздальской земле никакого Удела, предложил свои ревностные услуги Великому Князю, как старшему из внуков Мономаховых. Изяслав ответствовал: «Всех нас старее отец твой; но он не умеет жить с нами в дружбе, а я хочу быть для всех моих братьев нежным родственником. Георгий не дает тебе городов: возьми их у меня». Он дал ему бывший Удел своего неблагодарного племянника, Святослава Всеволодовича (313), вместе с Городцом Остерским, выслав оттуда коварного Глеба. «Спеши к друзьям, - сказал ему Великий Князь, - и требуй от них удела»: ибо Глеб, смирясь невольно, оставался единомышленником неприятелей Изяславовых и вторично хотел было завладеть Переяславлем. Думая, что искренний, чувствительный Ростислав может примирить отца с Великим Князем и страшася быть жертвою их союза, Давидовичи изъявили ему желание прекратить войну, говоря благоразумно: «Мир стоит до рати, а рать до мира, так слыхали мы от своих отцов и дедов. Не вини нас, хотевших войною освободить брата. Но Игорь уже в могиле, где и все будем. Бог да судит прочее; а нам не должно губить отечества». Изяслав хотел знать мысли брата. Смоленский Князь ответствовал: «Я Христианин и люблю Русскую землю: не хочу кровопролития; но если Давидовичи и Святослав не престанут злобиться на тебя за Игоря, то лучше явно воевать - и будет, что угодно Богу». Тогда Великий Князь отправил Послами в Чернигов Белогородского Епископа Феодора, Печерского Игумена Феодосия и Бояр, которые заключили торжественный мир. Давидовичи, Святослав Ольгович и племянник его, сын Всеволодов, в соборном храме целовали крест, дав клятву оставить злобу и «блюсти Русскую землю заодно с Изяславом». Скоро Великий Князь позвал их на совет в Городец: Святослав и племянник его отказались от свидания; но Давидовичи, ответствуя за верность того и другого, условились там с Изяславом действовать против Георгия Суздальского, который отнимал дани у Новогородцев и беспокоил их границы. Союзники вместе пировали и разъехались, отложив войну до зимы: ибо реки, топи, болота затрудняли путь летом и медленность страшила Полководцев более, нежели морозы, снега и метели. - Черниговцы долженствовали идти к Ростову и встретить Великого Князя на берегах Волги.
      Георгий, желая казаться великодушным защитником утесненных Ольговичей, в самом деле мыслил только о себе и ненавидел Изяслава единственно как похитителя достоинства Великокняжеского; не мог также простить и Новогородцам бесчестное изгнание своего сына, Ростислава. Князь их, Святополк, хотев в 1 147 году отмстить Суздальскому за взятие Торжка, возвратился с дороги от распутья, и жители сего опустошенного города еще томились в неволе. Епископ Нифонт, друг народного благоденствия, ездил в Суздаль; был принят с отменным уважением, святил там храмы, освободил всех пленников, но не мог склонить Георгия к миру (314).
      Оставив Владимира в столице, сына своего в Переяславле, а Ростислава Георгиевича послав в Бужск, чтобы охранять тамошние границы и спокойно ждать конца войны, Великий Князь отправился в Смоленск к брату, веселился с ним, праздновал, менялся дарами и расположил военные действия (315). Он поручил всю рать Смоленскому Князю, велел ему идти к берегам Волги, к устью Медведицы, и приехал в Новгород. Там начальствовал уже не брат его, а сын, Ярослав: ибо Святополк, утратив любовь народную, был переведен Изяславом в область Владимирскую. Граждане давно не видали у себя Великих Князей и встретили внука Мономахова с живейшею радостию. Многочисленные толпы провожали его до городских ворот, где стояли все Бояре с юным Князем. Отслушав Литургию в Софийском храме, Изяслав дал пир народу. Бирючи или Герольды ходили по улицам и звали граждан обедать с Князем. Так называемое Городище, доныне известное, было местом сего истинно великолепного пиршества: Государь веселился с народом, как добрый отец среди любезного ему семейства. На другой день ударили в Вечевой колокол, и граждане спешили на Двор Ярославов: там Великий Князь, в собрании Новогородцев и Псковитян, произнес краткую, но сильную речь. «Братья! - сказал он. - Князь Суздальский оскорбляет Новгород. Оставив столицу Русскую, я прибыл защитить вас (316). Хотите ли войны? Меч в руке моей. Хотите ли мира? Вступим в переговоры». «Войны! Войны! - ответствовал народ: - ты наш Владимир, ты Мстислав! Пойдем с тобою все, от старого до младенца». Ратники надели шлемы. Псковитяне, Корелы собрали также войско, и Великий Князь на устье Медведицы соединился с братом своим, Ростиславом. Напрасно ждали они возвращения Посла, отправленного ими к дяде еще из Смоленска: Георгий задержал его и не хотел ответствовать на их жалобы. Напрасно ждали и Князей Черниговских, которые остановились в земле Вятичей и хотели прежде видеть, кому счастие войны будет благоприятствовать. [1149 г.] Мстиславичи вступили в область Суздальскую: села и города запылали на берегах Волги до Углича и Мологи; жители спасались бегством. Новогородцы разорили окрестности Ярославля, и война кончилась без сражения: ибо весна уже наступала, реки покрывались водою и кони худо служили всадникам. Изяслав, проводив Новогородцев, весновал в Смоленске и благополучно возвратился в столицу, к искренней радости народа. Семь тысяч пленников свидетельствовали его победу.
      Скоро Великий Князь испытал превратность счастия и мог приписать оную собственной несправедливости. Ростислав Георгиевич был ему истинным другом; но клеветники говорили Изяславу, что сей Князь, в его отсутствие, старался обольстить Днепровских Берендеев и самых Киевлян, хотел завладеть столицею и подобно отцу ненавидит род Мстислава (317). Люди, склонные к чистосердечной доверенности, легко верят и злословию: Великий Князь, упрекая Ростислава неблагодарностию, отнял у него все имение, оружие, коней; заключил в цепи дружину и самого отправил с тремя человеками в лодке к отцу, не дав ему суда и не хотев слушать оправданий. Георгий оскорбился бесчестием сына гораздо более, нежели опустошением Суздальской области. «Так платит Изяслав неосторожному юноше за безрассудную любовь и дружбу! - говорил он: - жестокий племянник совершенно отчуждает меня и детей моих от земли Русской» (сим именем преимущественно означалась тогда Россия южная). Георгий наконец выступил, соединясь с Половцами. Святослав Ольгович, видя беспрестанно в мыслях своих окровавленную тень брата и считая Великого Князя убийцею, обрадовался случаю мести: мир, клятвенно утвержденный в Черниговском храме, и брачный союз юной его дочери с сыном Князя Смоленского не могли укротить сей злобы, ибо она казалась ему священным долгом. Но Давидовичи решительно отказались от дружбы Георгия, ответствуя: «Ты не спас городов наших; ныне, заключив союз с Изяславом, не хотим нарушить оного и не можем играть душою» (318). Усердно помогая Великому Князю, они вместе с ним убеждали Святослава быть его другом, согласно с данною ими клятвою. «Буду (сказал Ольгович), когда Изяслав возвратит мне все имение моего брата». Уверенный, что Георгий действительно намерен идти к Киеву, Святослав выехал к нему на встречу близ Обояна; также и сын Всеволодов, единственно в угодность дяде. Георгий долго стоял у Белой Вежи, надеясь одним страхом победить Великого Князя. Но Изяслав, собрав верных братьев, готовился к битве. «Я отдал бы ему (говорил он) любую область, если бы Георгий пришел один с детьми своими; но с ним варвары Половцы и враги мои, Ольговичи». Киевляне хотели мира: «Заключим его (сказал Изяслав), но имея в руках оружие». Георгий осадил Переяславль: там находились Владимир и Святополк Мстиславичи. Великий Князь спешил защитить город и вошел в него; а Георгий, желая оказать умеренность, послал к нему Боярина с такими словами: «Чтобы отвратить несчастное кровопролитие, забываю обиды, разорение моих областей и старейшинство, коего ты лишил меня несправедливо. Царствуй в Киеве: отдай мне только Переяславль, да господствует в нем сын мой!» Гордый Изяслав велел задержать Посла; отслушал Литургию у Св. Михаила и, готовясь обнажить меч, требовал благословения от Епископа Евфимия (319). Напрасно сей добрый Пастырь слезно умолял его примириться. «Нет! - сказал Князь: - я добыл Киева и Переяславля головою: могу ли отдать их?» Умные Бояре советовали ему хотя помедлить, думая, что Георгий без сражения удалится, с одним стыдом неудачи. Но Изяслав, следуя мнению других и порыву собственного, нетерпеливого мужества, расположил войско против неприятеля. Уже солнце спускалось к западу, и в Переяславле благовестили к Вечерне: Полководцы еще не давали знака, и рать не двигалась; одни стрелки были в действии. Георгий начал отступать: тогда Изяслав, как бы пробужденный от глубокого сна, быстро устремился вперед, вообразив, что неприятель бежит. Затрубили в воинские трубы; солнце закатилось, и шум битвы [23 августа 1149 г.] раздался. Она была кровопролитна и несчастлива для Великого Князя. Берендеи обратили тыл; за ними Изяслав Давидович с дружиною Черниговскою; за ними Киевляне; а Переяславцы изменили, взяв сторону Георгия. Изяслав пробился сквозь полк Ольговича и Суздальский, прискакал сам-третий в Киев и, собрав жителей, спрашивал, могут ли они выдержать осаду? Граждане в унынии ответствовали ему и Ростиславу Смоленскому: «Отцы, сыновья и братья наши лежат на поле битвы; другие в плену или без оружия. Государи добрые! Не подвергайте столицы расхищению; удалитесь на время в свои частные области. Вы знаете, что мы не уживемся с Георгием: когда увидим ваши знамена, то все единодушно на него восстанем». Великий Князь, взяв супругу, детей, Митрополита Климента, поехал в Владимир, а Ростислав в Смоленск (320). Георгий вошел в Переяславль, через 3 дня в Киев и, дружелюбно пригласив туда Владимира Черниговского, в общем Княжеском совете распорядил Уделы: отдал Святославу Ольговичу Курск, Посемье, Сновскую область, Слуцк и всю землю Дреговичей, бывшую в зависимости от Великого Княжения; сыновьям же: Ростиславу Переяславль, Андрею Вышегород, Борису Белгород, Глебу Канев, Васильку Суздаль. Знаменитый Епископ Нифонт находился тогда в Киеве: призванный Изяславом, он все еще не хотел покориться Митрополиту Клименту; называл его не Пастырем Церкви, а волком, и, заключенный в монастыре Печерском, великодушно сносил гонение. Георгий возвратил ему свободу и, с честию отпустив к Новогородцам сего любезного им Епископа, надеялся тем преклонить к себе сердца их, хотя в то же самое время Воевода Иоанн Берладник, оставив Смоленского Князя и вступив в Георгиеву службу, нападал на чиновников Новогородских, собиравших дань в уездах (321).
      Изгнанный Великий Князь обратился к старшему дяде, Вячеславу, им оскорбленному; льстил ему именем второго отца, предлагал господствовать в Киеве. Но Вячеслав держал сторону Георгия, не веря ласкам, не боясь угроз племянника, который нашел союзников в Венгерском Короле Гейзе, Владиславе Богемском и в Ляхах. Первый незадолго до того времени женился на его меньшей сестре, Евфросинии - так она называется в Булле Папы Иннокентия IV - и дал шурину 10000 всадников (322). Летописец сказывает, что Государи Богемский и Польский, сваты Изяславовы, сами привели к нему войско, и что Болеслав Кудрявый, вместе с братом Генриком угощенный роскошным обедом в Владимире, опоясал мечом многих сыновей Боярских. Но сии иноземные союзники, узнав, что Георгий соединился с Вячеславом в Пересопнице и что мужественный Владимирко Галицкий идет к нему в помощь, не захотели битвы, остановились у Чемерина и советовали Изяславу примириться с дядею (323). Они, как посредники между ими, вступили в переговоры, уверяя, что равно доброхотствуют той и другой стороне. «Верю и благодарю вас, - ответствовал Георгий: - идите же домой и не тяготите земли нашей; тогда я готов удовлетворить требованиям моего племянника». Союзники вышли весьма охотно из России; но хитрый Георгий, удалив их, отвергнул мирные предложения, которые состояли в том„ чтобы он, господствуя в столице Киевской или уступив оную старшему брату, клятвенно утвердил за Изяславом область Владимирскую, Луцкую и Великий Новгород со всеми данями. Князь Суздальский надеялся отнять у племянника все владения, а гордый Изяслав предпочитал гибель миру постыдному.
      [1150 г.] Неприятельские действия началися в Волынии осадою Луцка, славною для сына Георгиева Андрея, ибо он имел случай оказать редкое мужество. В одну ночь, оставленный союзными Половцами - которые с воеводою своим, Жирославом, бежали от пустой тревоги (324), - сей Князь презрел общий страх, устыдил дружину и хотел лучше умереть, нежели сойти с места. Видя же под стенами Луцка знамена отца своего (пришедшего к городу с другой стороны) и сильную вылазку осажденных, Андрей устремился в битву [8 февраля], гнал неприятелей и был на мосту окружен ими. Его братья, Ростислав, Борис, остались далеко, ничего не зная: ибо пылкий Андрей не велел распустить своей хоругви, не вспомнил сего обряда воинского и не приготовил их к сражению. Только два воина могли следовать за Князем: один пожертвовал ему жизнию. Камни сыпались с городских стен; уязвленный конь Андреев исходил кровию; острая рогатина прошла сквозь луку седельную. Герой готовился умереть великодушно, подобно Изяславу I, его прадеду; изломив копье, вынул меч; призвал имя Св. Феодора (ибо в сей день торжествовали его память), сразил Немца, готового пронзить ему грудь, и благополучно возвратился к отцу. Георгий, дядя Вячеслав, Бояре, витязи с радостными слезами славили храбрость юноши. Добрый конь его вынес господина из опасности и пал мертвый: благодарный Андрей соорудил ему памятник над рекою Стырем.
      Брат Изяславов, Владимир, начальствовал в Луцке. Три недели продолжалась осада: жители не могли почерпнуть воды в Стыре, и Великий Князь хотел отважиться на битву для спасения города. Тут Владимирко Галицкий оказал человеколюбие: стал между неприятелями, чтобы не допустить их до кровопролития, и взял на себя быть ходатаем мира. Юрий Ярославич, внук бывшего Великого Князя, Святополка-Михаила (325), и Ростислав, сын Георгиев, мешали оному; но Владимирко, кроткий Вячеслав и всех более добродушный Андрей склонили Георгия прекратить несчастную вражду. Весною заключили мир: Изяслав признал себя виновным, то есть слабейшим; съехался с дядями в Пересопнице и сидел с ними на одном ковре. Согласились, чтобы племянник княжил спокойно в области Владимирской и пользовался данями Новогородскими; обязались также возвратить друг другу всякое движимое имение, отнятое в течение войны. Изяслав сложил с себя достоинство Великого Князя; а Георгий, желая казаться справедливым, уступил Киев брату, старшему Мономахову сыну. Свадьбы и пиры были следствием мира: одна дочь Георгиева, именем Ольга, вышла за Ярослава Владимирковича Галицкого, а другая за Олега, сына Святославова (326).
      Все казались довольными; но скоро обнаружилось коварство Георгия. В угодность ему, как вероятно, Бояре его представили, что тихий, слабый Вячеслав не удержит за собою Российской столицы: Георгий, согласный с ними, послал брата княжить в Вышегород, на место своего сына Андрея. Сверх того, будучи корыстолюбив, он не исполнил условий, и не возвратил Изяславу воинской добычи. Племянник жаловался: не получив удовлетворения, занял Луцк, Пересопницу, где находился Глеб Георгиевич. Дав ему свободу, Изяслав сказал: «У меня нет вражды с вами, братьями; но могу ли сносить обиды? Иду на вашего отца, который не любит ни правды, ни ближних». Уверенный в доброхотстве Киевлян, он с малочисленною дружиною пришел к берегам Днепра и соединился с Берендеями; а Князь Суздальский, изумленный нечаянною опасностию, бежал в Городец (327).
      Надеясь воспользоваться сим случаем, слабодушный Вячеслав приехал в Киев и расположился во дворце. Но граждане стремились толпами навстречу к Изяславу. «Ты наш Государь! - восклицали они: - не желаем ни Георгия, ни брата его!» Великий Князь послал объявить дяде, чтобы он, не хотев добровольно принять от него чести старейшинства, немедленно удалился, ибо обстоятельства переменились. «Убей меня здесь, - ответствовал Вячеслав: - а живого не изгонишь». Сия минутная твердость была бесполезна. Провожаемый множеством народа из Софийской церкви, Изяслав въехал на двор Ярославов, где дядя его сидел в сенях. Бояре советовали Великому Князю употребить насилие; некоторые вызывались даже подрубить сени. «Нет! - сказал он: - я не убийца моих ближних; люблю дядю, и пойду к нему сам». Князья обнялися дружелюбно. «Видишь ли мятеж народа? - говорил племянник: - дай миновать общему волнению и для собственной безопасности иди в Вышегород. Будь уверен, что я не забуду тебя». Вячеслав удалился.
      Торжество Великого Князя было не долговременно. Сын его, Мстислав, хотел взять Переяславль: там княжил Ростислав Георгиевич, который вместе с Андреем решился мужественною обороною загладить постыдное бегство отца, привел в город Днепровских кочующих Торков, готовых соединиться с Киевлянами, и ждал врага неустрашимо. Великий Князь не имел времени заняться сею осадою: сведав о приближении Владимирка Галицкого, друга Георгиева, также о соединении Давидовичей с Князем Суздальским, он поехал к Вячеславу и вторично предложил ему сесть на трон Мономахов. «Для чего же ты выгнал меня с бесчестием из Киева? - возразил дядя: - теперь отдаешь его мне, когда сильные враги готовы изгнать тебя самого». Смягченный ласковыми словами племянника, сей добродушный Князь обнял его с нежностью и, заключив с ним искренний союз над гробом святых Бориса и Глеба, отдал ему всю дружину свою, знаменитую мужеством, чтобы отразить Владимирка. Изяслав при звуке труб воинских бодро выступил из столицы (328); но счастие опять изменило его храбрости. Еще дружина Вячеслава не успела к нему присоединиться: Берендеи же и Киевляне, встретив Галичан на берегах Стугны, ужаснулись их силы и, пустив несколько стрел, рассеялись. Он удерживал бегущих; хотел умереть на месте; молил, заклинал робких; наконец, видя вокруг себя малочисленных Венгров и Поляков, сказал дружине с горестию: «Одни ли чужеземцы будут моими защитниками?» - и сам поворотил коня. Неприятель следовал за ним осторожно, боясь хитрости. Великий Князь нашел в Киеве Вячеслава и еще не успел отобедать с ним во дворце, когда им сказали, что Георгий на берегу Днепра и что Киевляне перевозят его войско в своих лодках. Исполняя совет племянника, Вячеслав уехал в Вышегород, а Великий Князь со всею дружиною в область Владимирскую, заняв крепости на берегах Горыни (329).
      Георгий и Князь Галицкий сошлися под стенами Киева: с первым находились Святослав, племянник его (сын Всеволодов) и Давидовичи. Напрасно хотев догнать Изяслава, они вступили в город, коего жители не дерзнули противиться мужественному Владимирку. Сей Князь и Георгий торжествовали победу в монастыре печерском: новые дружественные обеты утвердили союз между ими. Владимирко выгнал еще Изяславова сына из Дорогобужа, взял несколько городов Волынских, отдал их Мстиславу Георгиевичу, с ним бывшему, но не мог взять Луцка и возвратился в землю Галицкую, довольный своим походом, который доставил ему случай видеть славные храмы Киевские и гроб Святых мучеников Бориса и Глеба (330).
      Георгий, боясь новых предприятий Изяславовых, поручил Волынскую область свою надежнейшему из сыновей, храброму Андрею. Сей Князь более и более заслуживал тогда общее уважение: он смирил Половцев, которые, называясь союзниками отца его, грабили в окрестностях Переяславля и не хотели слушать Послов Георгия; но удалились, как скоро Андрей велел им оставить Россиян в покое (331). Укрепив Пересопницу, он взял такие меры для безопасности всех городов, что Изяслав раздумал воевать с ним и в надежде на его добродушие предложил ему мир. «Отказываюсь от Киева (говорил Великий Князь), если отец твой уступит мне всю Волынию. Венгры и Ляхи не братья мои: земля их мне не отечество. Желаю остаться Русским и владеть достоянием наших предков». Андрей вторично старался обезоружить родителя; но Георгий отвергнул мирные предложения и заставил Изяслава снова обратиться к иноземным союзникам.
      [1151 г.] Меньший его брат, Владимир Мстиславич, поехал в Венгрию и склонил Короля объявить войну опаснейшему из неприятелей Изяславовых, Владимирку Галицкому, представляя, что сей Князь отважный, честолюбивый, есть общий враг держав соседственных. В глубокую осень, чрез горы Карпатские, Гейза вошел в Галицию, завоевал Санок, думал осадить Перемышль. Желая без кровопролития избавиться от врага сильного, хитрый Владимирко купил золотом дружбу Венгерского Архиепископа, именем Кукниша, и знатнейших чиновников Гейзиных, которые убедили своего легковерного Монарха отложить войну до зимы. Но связь Гейзы с Великим Князем еще более утвердилась: Владимир Мстиславич женился на дочери Бана, родственника Королевского, и, вторично посланный братом в Венгрию, привел к нему 10000 отборных воинов (332). Тогда Изяслав, нетерпеливо ожидаемый Киевлянами, Берендеями и преданною ему дружиною Вячеслава, смело выступил в поле, миновал Пересопницу и, зная, что за ним идут полки Владимирковы, спешил к столице Великого Княжения. Бояре говорили ему: «У нас впереди неприятель, за нами другой». Князь ответствовал: «Не время страшиться. Вы оставили для меня домы и села Киевские; я лишен родительского престола: умру или возьму свое и ваше. Достигнет ли нас Владимирко, сразимся; встретим ли Георгия, также сразимся. Иду на суд Божий».
      Граждане Дорогобужа встретили Изяслава со крестами, но боялись венгров. «Будьте покойны, - сказал Великий Князь: - я предводительствую ими. Не вы, люди моего отца и деда, а только одни враги мои должны их ужасаться». Другие города изъявляли ему такую же покорность. Он нигде не медлил; но войско его едва оставило за собою реку Уш, когда легкий отряд Галицкого показался на другой стороне. Сам Владимирко, вместе с Андреем Георгиевичем, стоял за лесом, в ожидании своей главной рати. Началась перестрелка. Великий Князь хотел ударить на малочисленных неприятелей: Бояре ему отсоветовали. «Река и лес перед нами, - говорили они: - пользуясь ими, Владимирко может долго сопротивляться; задние полки его приспеют к битве. Лучше не тратить времени, идти вперед и соединиться с усердными Киевлянами, ждущими тебя на берегах Тетерева». Изяслав велел ночью разложить большие огни и, тем обманув неприятеля, удалился; шел день и ночь, отрядил Владимира Мстиславича к Белугороду и надеялся взять его внезапно. Так и случилось. Борис Георгиевич, пируя в Белогородском дворце своем с дружиною и с Попами, вдруг услышал громкий клик и воинские трубы: сведал, что полки Изяславовы уже входят в город, и бежал к отцу, не менее сына беспечному. Георгий жил спокойно в Киеве, ничего не зная: приведенный в ужас столь нечаянною вестию, он бросился в лодку и уехал в Остер; а Великий Князь, оставив в Белегороде Владимира Мстиславича для удержания Галичан, вошел в столицу, славимый, ласкаемый народом, как отец детьми. Многие Бояре Суздальские были взяты в плен. Великий Князь, изъявив в Софийском храме благодарность Небу, угостил обедом усердных Венгров и своих друзей Киевских: а друзьями его были все добрые граждане. За роскошным пиром следовали игры: ликуя среди обширного двора Ярославова, народ с особенным удовольствием смотрел на ристание искусных Венгерских всадников (333).
      Еще Киевляне опасались Владимирка; но, изумленный бегством Георгия, он сказал Андрею, который шел вместе с ним: «Сват мой есть пример беспечности; господствует в России и не знает, что в ней делается; один сын в Пересопнице, другой в Белегороде, и не дают отцу вести о движениях врага! Когда вы так правите землею, я вам не товарищ. Мне ли одному ратоборствовать с Изяславом, теперь уже сильным? Иду в область свою». И немедленно возвратился, собирая на пути дань со всех городов Волынских. Обитатели, угрожаемые пленом, сносили ему серебро; жены, выкупая мужей, отдавали свои ожерелья и серьги. Андрей с печальным сердцем приехал к отцу в Городец Остерский (334).
      Утвердясь в столице, Великий Князь призвал дядю своего, Вячеслава, из Вышегорода. «Бог взял моего родителя, - говорил он: - будь мне вторым отцем. Два раза я мог посадить тебя на престоле и не сделал того, ослепленный властолюбием. Прости вину мою, да буду спокоен в совести. Киев твой: господствуй в нем подобно отцу и деду». Добрый Вячеслав, тронутый сим великодушием, с чувствительностию ответствовал: «Ты исполнил наконец долг собственной чести своей. Не имея детей, признаю тебя сыном и братом. Я стар; не могу один править землею; будь моим товарищем в делах войны и мира; соединим наши полки и дружину. Иди с ними на врагов, когда не в силах буду делить с тобою опасностей!» (335) Они целовали крест в Софийском храме; клялися быть неразлучными во благоденствии и злосчастии. Старец, по древнему обыкновению, дал пир Киевлянам и добрым союзникам, Венграм. Одарив последних конями, сосудами драгоценными, одеждами, тканями, Изяслав отпустил их в отечество; а вслед за ними отправил сына своего благодарить Короля Гейзу. Сей Посол именем отца должен был сказать ему следующие выразительные слова: «Да поможет тебе Бог, как ты помог нам! Ни сын отцу, ни брат единокровному брату не оказывал услуг важнейших. Будем всегда заодно. Твои враги суть наши: не златом, одною кровию своею можем заплатить тебе долг. Но соверши доброе дело: еще имеем врага сильного. Ольговичи и Князь Черниговский, Владимир, в союзе с Георгием, который сыплет злато и манит к себе диких Половцев. Не зовем тебя самого: ибо Царь Греческий имеет рать с тобою. Но когда наступит весна, мирная для Венгрии, то пришли в Россию новое войско. И мы в спокойную чреду свою придем к тебе с дружиною вспомогательною. Бог нам поборник, народ и Черные Клобуки друзья». - Великий Князь звал также в помощь к себе брата, Ростислава Смоленского, который всегда думал, что старший их дядя имеет законное право на область Киевскую. Вячеслав, уверяя сего племянника в дружбе, назвал его вторым сыном и с любовию принял Изяслава Черниговского, который, вопреки брату, Владимиру Давидовичу, отказался от союза с Князем Суздальским.
      Георгий имел время собрать войско и стал против Киева вместе с Ольговичами - то есть двумя Святославами, дядею и племянником - Владимиром Черниговским и Половцами, разбив шатры свои на лугах восточного берега Днепровского. Река покрылась военными ладиями; битвы началися. Летописцы говорят с удивлением о хитром вымысле Изяслава: ладии сего Князя, сделанные о двух рулях, могли не обращаясь идти вверх и вниз; одни весла были видимы: гребцы сидели под защитою высокой палубы, на которой стояли латники и стрелки. Отраженный Георгий вздумал переправиться ниже Киева; ввел ладии свои в Долобское озеро (336) и велел их тащить оттуда берегом до реки Золотчи, впадающей в Днепр. Изяслав шел другою стороною, и суда его вступили в бой с неприятелем у Витичевского брода. Князь Суздальский и тут не имел успеха; но Половцы тайным обходом расстроили Изяславовы меры: у городка Заруба, близ Трубежского устья, они бросились в Днепр на конях своих, вооруженные с головы до ног и закрываясь щитами. Святослав Ольгович и племянник его предводительствовали ими. Береговая стража Киевская оробела. Напрасно Воевода Шварн хотел остановить бегущих: «С ними не было Князя (говорит Летописец), а Боярина не все слушают». Половцы достигли берега, и Георгий спешил в том же месте переправиться через Днепр.
      Великий Князь отступил к Киеву и вместе с дядею стал у Златых врат; Изяслав Давидович между Златыми и Жидовскими вратами; подле него Князь Смоленский; Борис Всеволодкович Городненский, внук Мономахов, у врат Лятских, или Польских. Ряды Киевлян окружили город. Черные Клобуки явились также под его стенами с своими вежами и многочисленными стадами, которые рассыпались в окрестностях Киевских. Деятельность, движение, необозримый строй людей вооруженных и самый беспорядок представляли зрелище любопытное. Пользуясь общим смятением, хищные друзья, Берендеи и Торки, обирали монастыри, жгли села, сады. Изяслав, чтобы унять грабителей, велел брату своему, Владимиру, соединить их и поставить у могилы Олеговой, между оврагами. Воины, граждане, народ с твердостию и мужеством ожидали неприятеля (337).
      Но старец Вячеслав еще надеялся убедить брата словами мирными и в присутствии своих племянников дал Послу наставление. «Иди к Георгию, - сказал он: - целуй его моим именем и говори так: Сколько раз молил я вас, тебя и племянника, не проливать крови Христиан и не губить земли Русской! Изяслав, восстав на Игоря, велел мне объявить, что ищет престола Киевского единственно для меня, второго отца своего; а после завладел собственными моими городами, Туровом и Пинском! Равно обманутый и тобою - лишенный Пересопницы, Дорогобужа - не имея ничего, кроме Вышегорода, я молчал; имея Богом данную мне силу, полки и дружину, терпеливо сносил обиды, самое уничижение и, думая только о пользе отечества, унимал вас. Напрасно: вы не хотели внимать советам человеколюбия; отвергая их, нарушали устав Божий. Ныне Изяслав загладил вину свою: почтил дядю вместо отца; я назвал его сыном. Боишься ли унизиться предо мною? Но кто из нас старший? Я был уже брадат, когда ты родился. Опомнись, или, подняв руку на старшего, бойся гнева Небесного!» - Посол Вячеславов нашел Георгия в Василеве: Князь Суздальский, выслушав его, отправил собственного Боярина к брату; признавал его своим отцом; обещал во всем удовлетворить ему, но требовал, чтобы Мстиславичи выехали из области Киевской. Старец ответствовал: «У тебя семь сыновей: отгоняю ли их от родителя? У меня их только два: не расстанусь с ними. Иди в Переяславль и Курск; иди в Великий Ростов или в другие города свои; удали Ольговичей, и мы примиримся. Когда же хочешь кровопролития, то Матерь Божия да судит нас в сем веке и будущем!» Вячеслав, говоря сии последние слова, указал на Златые врата и на образ Марии, там изображенный.
      Георгий ополчился и подступил к Киеву от Белагорода. Стрелы летали чрез Лыбедь. Пылкий Андрей устремился на другую сторону реки и гнал стрелков неприятельских к городу; но был оставлен своими: один Половчин схватил коня его за узду и принудил Героя возвратиться (338). Юный Владимир Андреевич, внук Мономахов, спешил разделить с братом опасность: пестун силою удержал сего отрока. Дружина их шла на полк Вячеславов и Великого Князя за Лыбедью; прочее войско Георгиево сразилось с Борисом у врат Лятских. Изяслав наблюдал все движения битвы: он велел братьям, не расстроивая полков, с избранными отрядами и Черными Клобуками ударить вдруг на неприятеля. Смятые ими, Половцы, Суздальцы бежали, и трупы наполнили реку Лыбедь. Тут вместе со многими пал мужественный сын Хана славного, Боняка, именем Севенч, который хвалился, подобно отцу своему, зарубить мечом врата Златые (339). С того времени Суздальцы не дерзали переходить чрез Лыбедь, и Георгий скоро отступил, чтобы соединиться с Владимирком: ибо Галицкий Князь, забыв прежнюю досаду, шел к нему в помощь.
      Храбрые Мстиславичи пылали нетерпением гнаться за врагом. Согласно с характером своим, Вячеслав говорил, что они могут не спешить и что Всевышний дает победу не скорому, а справедливому; но, убежденный их представлениями, и сам немедленно сел на коня, вместе с племянниками совершив молитву в храме Богоматери. Никогда народ Киевский не вооружался охотнее; никогда не изъявлял более усердия к своим Государям. «Всякий, кто может двигаться и владеть рукою, да идет в поле! - сказали граждане: - или да лишится жизни ослушник!» Борис Городненский был отправлен лесом вслед за Георгием, который думал взять Белгород; но видя жителей готовых обороняться, пошел на встречу к Галичанам (340). Изяслав, стараясь предупредить сие опасное соединение, настиг его за Стугною. Сделалась ужасная буря и тьма; дождь лился рекою, и ратники не могли видеть друг друга. Как бы устрашенные несчастным предзнаменованием, оба войска желали мира: Послы ездили из стана в стан, и Князья могли бы согласиться, если бы мстительные Ольговичи и Половцы тому не воспротивились. Георгий, приняв их совет, решился на кровопролитие; однако ж убегал битвы, ожидая Владимирка, и ночью перешел за реку Рут (ныне Роток). Изяслав не дал ему идти далее: надлежало сразиться. Андрей устроил Суздальцев (341); объехал все ряды; старался воспламенить мужество в Половцах, и в своей дружине. С другой стороны, Великий Князь, Полководец искусный, также наилучшим образом распорядил войско и требовал благословения от Вячеслава. Сей старец, утомленный походом, должен был остаться за строем. «Неблагодарный Георгий отвергнул мир, столь любезный душе твоей, - говорили ему племянники: - теперь мы готовы умереть за честь нашего отца и дяди». Вячеслав ответствовал: «Суди Бог моего брата; я от юности гнушался кровопролитием». - Битва началася. Изяслав приказал всем полкам смотреть на его собственный, чтобы следовать ему в движениях. Андрей встретил их и сильным ударом изломил свое копие. Уязвленный в ноздри конь его ярился под всадником; шлем слетел с головы, щит Андреев упал на землю: но Бог сохранил мужественного Князя. Изяслав также был впереди; также изломил копие: раненный в бедро и руку, не мог усидеть на коне и плавал в крови своей. Битва продолжалась. Дикие варвары, союзники Георгиевы, решили ее судьбу: пустив тучу стрел, обратились в бегство; за Половцами Ольговичи и, наконец, Князь Суздальский. Многие из его воинов утонули в грязном Руте; многие легли на месте или отдались в плен. Георгий с малым числом ушел за Днепр в Переяславль.
      Между тем Великий Князь, несколько времени лежав на земле, собрал силы, встал и едва не был изрублен собственными воинами, которые, в жару битвы, не узнали его. «Я князь», - говорил он. «Тем лучше», - сказал один воин и мечом рассек ему шлем, на коем блистало златое изображение Святого Пантелеймона (342). Изяслав, открыв лицо, увидел общую радость киевлян, считавших его мертвым; исходил кровию, но слыша, что Владимир Черниговский убит, велел посадить себя на коня и везти к его трупу; искренно сожалел об нем и с чувствительностию утешал горестного Изяслава Давидовича, который, взяв тело брата, союзника Георгиева, спешил защитить свою столицу: ибо Святослав Ольгович хотел незапно овладеть ею; но тучный, дебелый и до крайности утомленный бегством, сей Князь принужден был отдыхать в Остере, где, сведав, что в Чернигове уже много войска, он решился ехать прямо в Новгород Северский; а после дружелюбно разделился с Изяславом Давидовичем: каждый из них взял часть отцовскую (343).
      Мстиславичи осадили Переяславль. Утратив лучшую дружину в битве и слыша, что Владимирко Галицкий, достигнув Бужска, возвратился, Георгий принял мир от снисходительных победителей. «Отдаем Переяславль любому из сыновей твоих, - говорили они, - но сам иди в Суздаль. Не можем быть с тобою в соседстве, ибо знаем тебя. Не хотим, чтобы ты снова призвал друзей своих, Половцев, грабить область Киевскую». Георгий дал клятву выехать и нарушил оную под видом отменного усердия к Св. Борису: праздновал его память, жил на берегу Альты, молился в храме сего Мученика и не хотел удалиться от Переяславля (344). Один сын его, Андрей, гнушаясь вероломством, отправился в Суздаль. Узнав, что коварный дядя зовет к себе Половцев и Галичан, Великий Князь грозно требовал исполнения условий: Георгий оставил сына в Переяславле, но выехал только в Городец и ждал благоприятнейших обстоятельств.
      [1152 г.] Надеждою его был мужественный Владимирко. Мстислав, сын Великого Князя, вел к родителю многочисленное союзное войско Короля Гейзы и своею неосторожностию лишился оного. Вступив в Волынию, он пировал с Венграми, угощаемый дядею, Владимиром Мстиславичем; слышал о приближении Галицкого Князя, но беспечно лег спать, в надежде на стражу и самохвальство Венгров (345). «Мы всегда готовы к бою», - говорили они и пили без всякой умеренности. В полночь тревога разбудила Мстислава: дружина его села на коней; но упоенные вином союзники лежали как мертвые. Владимирко ударил на них пред рассветом: бил, истреблял - и Великий Князь получил известие, что сын его едва мог спастися один с своими Боярами. Тогда Изяслав призвал союзников: Князя Черниговского и сына Всеволодова, его племянника: даже и Святослав Ольгович, повинуясь необходимости, дал ему вспомогательную дружину. Сие войско осадило Городец. Теснимый со всех сторон, оставленный прежними друзьями и товарищами, Князь Суздальский должен был чрез несколько дней смириться: уступив Переяславль Мстиславу Изяславичу, возвратился в наследственный Удел свой и поручил Городец сыну Глебу (346). Но скоро Изяслав отнял у Георгия и сие прибежище в южной России: сжег там все деревянные здания, самые церкви и сравнял крепость с землею.
      Наказав главного неприятеля, Великий Князь желал отмстить хитрому, счастливому сподвижнику Георгиеву, Владимирку: Король Венгерский хотел того же. Им надлежало соединиться у подошвы гор Карпатских (347). Летописцы славят взаимную искреннюю дружбу сих Государей: сановники Гейзы от его имени приветствовали Великого Князя на дороге; сам Король, провожаемый братьями, Ладиславом и Стефаном, всем Двором, всеми Баронами, выехал встретить Изяслава, который вел за собою многочисленное стройное войско. С любовью обняв друг друга, они, в шатре Королевском, условились не жалеть крови для усмирения врага - и на рассвете, ударив в бубны, семьдесят полков Венгерских двинулись вперед; за ними шли Россияне и конные Берендеи; вступив в землю Галицкую, расположились близ реки Сана, ниже Перемышля. Владимирко стоял на другой стороне, готовый к бою, и схватил несколько зажитников Королевских (348). Тогда было Воскресенье; Гейза, обыкновенно празднуя сей день, отложил битву до следующего. По данному знаку союзное войско приступило к реке. Изяслав находился в средине, и так говорил ратникам: «Братья и дружина! Доселе Бог спасал от бесчестия землю Русскую и сынов ее: отцы наши всегда славились мужеством. Ныне ли уроним честь свою пред глазами союзников иноплеменных? Нет, мы явим себя достойными их уважения». В одно мгновение ока Россияне бросились в Сан: Венгры также, и смяли Галичан, стоявших за валом. Побежденный Владимирко, проскакав на борзом коне между толпами Венгров и Черных Клобуков (один, с каким-то Избыгневом), заключился в Перемышле. Союзники могли бы тогда взять крепость; но воины их, грабя Княжеский богатый дворец на берегу Сана, дали время многим рассеянным битвою Галичанам собраться в городе. Владимирко хотел мира: ночью отправил к Архиепископу и Боярам Венгерским множество серебра, золота, драгоценных одежд и вторично склонил их быть за него ходатаями. Они представили Гейзе, что Галицкий Князь, тяжело раненный, признается в вине своей; что Небо милует кающихся грешников; что он служил копием своим отцу Гейзину, Беле Слепому, против Ляхов; что Владимирко, зная великодушие Короля и готовясь скоро умереть, поручает ему юного сына и боится единственно злобы Изяславовой. Великий Князь не хотел слышать о мире. «Если умрет Владимирко, - говорил он, - то безвременная кончина его будет справедливою Небесною казнию. Сей вероломный, клятвенно обещав нам приязнь свою, разбил твое и мое войско. Забудем ли бесчестие? Ныне Бог предает Владимирка в руки наши: возьмем его и землю Галицкую». Мстислав, сын Великого Князя, еще ревностнее отца противился миру: напрасно Владимирко старался молением и ласками обезоружить их. Но Гейза ответствовал: «Не могу убить того, кто винится», и простил врага, с условием, чтобы он возвратил чужие, занятые им города Российские (Бужск, Тихомль, Шумск, Выгошев, Гнойни) и навсегда остался другом Изяславу, или, по тогдашнему выражению, не разлучался с ним ни в добре, ни в зле. Из шатра Королевского послали ко мнимо больному Владимирку чудотворный крест Св. Стефана: сей Князь дал присягу. «Если он изменит нам (сказал Гейза), то или мне не царствовать или ему не княжить». Услужив шурину и смирив надменного Владимирка, бывшего в тесном союзе с Греками, Король спешил к берегам Сава отразить Императора Мануила, хотевшего отмстить ему за обиду своего Галицкого друга (349). Изяслав, возвратяся в Киев с торжеством, изъявил благодарность Всевышнему, праздновал с дядею Вячеславом, уведомил брата своего, Князя Смоленского, о счастливом успехе похода и советовал ему остерегаться Георгия, слыша, что он вооружается в Ростове.
      Князь Ссуздальский еще более возненавидел Мстиславичей за разрушение Городца, который был единственным его достоянием в полуденных, любезных ему странах Государства. Там он жил духом и мыслями; там лежал священный прах древних Князей Российских, славились храмы чудесами и жители благочестием. Георгий в наследственном восточном Уделе своем видел небо суровое, дикие степи, дремучие леса, народ грубый; считал себя как бы изгнанником и, презирая святость клятв, думал только о способах удовлетворить своему властолюбию. Он призвал Князей Рязанских и Половцев, кочевавших между Волгою и Доном (350); занял область Вятичей и велел Князю Новагорода Северского, Святославу Ольговичу, также быть к нему в стан под Глухов. Владимирко, сведав о походе Георгия, думал вместе с ним начать военные действия против Мстиславичей; но Изяслав успел отразить его и заставил возвратиться. Князь Галицкий, мужеством достойный отца, не хотел уподобляться ему в верности слова: не боялся клятвопреступления и доказал ошибку снисходительного Гейзы, не исполнив обещания, то есть силою удержав за собою города Великокняжеские, Шумск, Тихомль и другие. Видя, что Георгий намерен осадить Чернигов, Князь Смоленский, по сделанному условию с братом, вошел в сей город защитить Изяслава Давидовича, их союзника. Тут находился и Святослав Всеволодович, который уже знал характер Георгиев и не любил его. С душевным прискорбием они говорили друг другу: «Будет ли конец нашему междоусобию?» Набожный Князь Суздальский, подступив к Чернигову в день Воскресный, не хотел обнажить меча для праздника (351); но велел Половцам жечь и грабить в окрестностях! Двенадцать дней продолжались битвы, знаменитые мужеством Андрея Георгиевича: он требовал, чтобы Князья, союзники Георгиевы, сами по очереди ходили на приступ, для ободрения войска; служил им образцом и собственною храбростию воспламенял всех. Осажденные не могли защитить внешних укреплений, сожженных Половцами, и город был в опасности; но Великий Князь спас его. Услышав только, что Изяслав перешел Днепр, робкие Половцы бежали: Георгий также отступил за Снов, и Князь Черниговский встретил своего избавителя на берегу реки Белоуса.
      Святослав Ольгович, удерживая Георгия, говорил: «Ты принудил меня воевать; разорил мою область, везде потравил хлеб и теперь удаляешься! Половцы также ушли в степные города свои (352). Мне ли одному бороться с сильными?» Но Князь Суздальский, оставив у Святослава только 50 человек дружины с сыном Васильком, вышел из области Северской, чтоб овладеть всею страною Вятичей, где ему никто не противился.
      Тогда была уже глубокая осень: Изяслав дождался зимы, поручил Смоленскому Князю наблюдать за Георгием, осадил Новгород Северский и дал мир Святославу Ольговичу; а сын Великого Князя, Мстислав, с Киевскою дружиною и с Черными Клобуками воевал землю Половецкую: [в феврале 1153 г.] разбил варваров на берегах Орели и Самары, захватил их вежи, освободил множество Российских пленников. Но сей успех не мог утвердить безопасности восточных пределов Киевских: скоро Мстислав должен был вторично идти к берегам Псла для отражения Половцев.
      Тогда, желая покоя, Великий Князь отправил Боярина, Петра Бориславича, с крестными грамотами к Владимирку Галицкому. «Ты нарушил клятву, - говорил ему Посол, - данную тобою нашему Государю и Королю Венгерскому в моем присутствии (353). Еще можешь загладить преступление: возврати города Изяславовы и будь его другом». Владимирко ответствовал: «Брат мой Изяслав нечаянно подвел на меня Венгров: никогда не забуду того; умру или отмщу». Посол напоминал ему целование креста. «Он был не велик!» - сказал Владимирко в насмешку. «Но сила оного велика, - возразил Петр: - Вельможа Королевский объявлял тебе, что если, целовав сей чудесный крест Св. Стефана, преступишь клятву, то жив не будешь». Владимирко не хотел слушать и велел Послу удалиться. Изяславов Боярин положил на стол грамоты клятвенные, в знак разрыва. Ему не дали даже и подвод. Петр отправился на собственных конях; а Владимирко, пошедши в церковь к Вечерне и видя его едущего из города, смеялся над ним с своими Боярами. - В ту же ночь Отрок Княжеский, догнав сего Посла, велел ему остановиться. Петр ожидал новой для себя неприятности, беспокоился, и на другой день, вследствие вторичного повеления, возвратился в Галич. Слуги Владимирковы встретили его пред дворцом в черных одеждах. Он вошел в сени: там юный Князь Ярослав сидел на месте отца, в черной мантии и в клобуке, среди Вельмож и Бояр, также одетых в печальные мантии. Послу дали стул. Ярослав заливался слезами; царствовало глубокое молчание. Изумленный Боярин Изяславов хотел знать причину сей общей горести и сведал, что Владимирко, совершенно здоровый накануне, отслушав Вечерню в церкви, не мог сойти с места, упал и, принесенный во дворец, скончался. «Да будет воля Божия! - сказал Петр: - все люди смертны». Ярослав отер слезы. «Мы желали известить тебя о сем несчастии, - говорил он Послу: - скажи от меня Изяславу: Бог взял моего родителя, быв Судиею между им и тобою. Могила прекратила вражду. Будь же мне вместо отца. Я наследовал Княжение; воины и дружина родительская со мною: одно его копие поставлено у гроба: и то будет в руке моей. Люби меня как сына своего, Мстислава: пусть он ездит с одной стороны подле твоего стремени, а я с другой, окруженный всеми полками Галицкими».
      Великий Князь изъявил сожаление о внезапной кончине знаменитого, умного Владимирка, основателя могущественной Галицкой области, но требовал доказательств искреннего дружелюбия от Ярослава - то есть, возвращения городов Киевских, и видя, что ему хотят удовлетворить только ласковыми словами, а не делом, прибегнул к оружию. Войско Галицкое стояло на берегах Серета: Изяслав, пользуясь густым утренним туманом, перешел за сию реку. Мгла исчезла, и неприятели увидели друг друга. Юный Князь Галицкий сел на коня. Усердные Вельможи сказали ему: «Ты у нас один: что будет, если погибнешь? Заключись в Теребовле: мы сразимся; и кто останется жив, тот придет умереть с тобою». В сражении упорном и кровопролитном победа казалась сомнительною. Сын и братья Изяславовы не могли устоять; но Великий Князь одолел на другом крыле. С обеих сторон гнались и бежали; обе стороны взяли пленников, но Изяслав более. Он поставил на месте битвы знамена неприятельские и схватил многих рассеянных Галичан, которые толпами к ним собирались, обманутые сею хитростию. Видя малое число своей дружины и боясь вылазки из Теребовля, Изяслав велел ночью умертвить всех несчастных пленников, кроме Бояр, и с покойною совестию возвратился в Киев, торжествовать второй брак свой. Невестою его была Княжна Абазинская, без сомнения Христианка: ибо в отечестве ее и в соседственных землях Кавказских находились издавна храмы истинного Бога, коих следы и развалины доныне там видимы (354). Мстислав, отправленный отцом, встретил сию Княжну у порогов Днепровских и с великою честию привез в Киев.
      Готовясь к новому междоусобному кровопролитию (ибо непримиримый Князь Суздальский стоял уже с войском в земле вятичей, близ Козельска), Изяслав с прискорбием видел бесчестие своего меньшего сына, Ярослава, изгнанного Новогородцами, которые - в 1149 году положив на месте 1000 Финляндцев, хотевших ограбить Водскую область, - в течение пяти лет не имели иных врагов, кроме самих себя, и занимались одними внутренними раздорами. Избранный сим легкомысленным народом, Ростислав Смоленский, в угодность ему, отправился княжить в Новгород, а Ярослав в Владимир Волынский, на место умершего Святополка Мстиславича.
      Малочисленность союзных Половцев и конский падеж заставили Георгия отложить войну (356). Между тем Изяслав, не дожив еще до глубокой старости, скончался, к неутешной горести Киевлян, всех Россиян и самых иноплеменников, Берендеев, Торков. Они единогласно называли его своим Царем славным, господином добрым, отцем подданных. Старец Вячеслав, проливая слезы, говорил: «Сын любезный! Сему гробу надлежало быть моим; но Бог творит, что ему угодно!» - Княжение Изяслава описано в летописях с удивительною подробностию. Мужественный и деятельный, он всего более искал любви народной и для того часто пировал с гражданами; говорил на Вечах, подобно Великому Ярославу; предлагал там дела Государственные и хотел, чтобы народ, исполняя волю Государя, служил ему охотно и врагов его считал собственными. Разделив престол с дядею, добродушным и слабым, Изяслав в самом деле не уменьшил власти своей, но заслужил похвалу современников; обходился с ним как нежный сын с отцом; один брал на себя труды, опасности, но приписывал ему честь побед своих и жил сам в нижней части города, уступив Вячеславу дворец Княжеский (357).
      Готовый умереть за Киев, Изяслав удалялся от иных случаев проливать кровь Россиян: не вступился за сына, оскорбленного Новогородцами, ни за Рогволода Борисовича, зятя своего, которого Полочане в 1151 году свергнули с престола, избрав на его место Ростислава Глебовича, Князя Минского, и признав Святослава Ольговича покровителем их области (358). Так граждане своевольствовали в нашем древнем отечестве, употребляя во зло правило, что благо народное священнее всех иных законов.
      Тело Изяслава было погребено в монастыре Св. Феодора, основанном Великим Мстиславом.
















 
Ростислав в походе на Черниговского князя Изяслава II встречает посланцев с вестью о смерти князя Вячеслава



Том II. Глава ХIII
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ РОСТИСЛАВ-МИХАИЛ МСТИСЛАВИЧ. Г. 1154-1155

      Любовь Киевлян к Вячеславу. Смерть его. Сановники придворные. Неблагоразумие и малодушие Ростислава. Гордость Мстиславова. Своевольство Новогородцев. Киевляне поддаются Изяславу. Георгий вступает в Киев.
      Узнав о кончине Великого Князя, Изяслав Черниговский приплыл к Киеву, чтобы оросить слезами гроб умершего; но старец Вячеслав и Бояре, справедливо опасаясь его коварных намерений, не позволили ему въехать в столицу. Они ждали Князя Новогородского и Смоленского. Граждане, Торки, Берендеи с изъявлением усердия встретили Ростислава (который оставил в Новегороде сына своего, Давида), и добродушный дядя сказал ему: «Я стою у дверей гроба; суды, расправа и беспокойства ратные уже не мое дело. Подобно Изяславу будь мне сыном и Государем Россиян. Отдаю тебе полк и дружину свою». Бояре вместе с народом требовали от нового Князя, чтобы он, следуя примеру старшего брата, всегда уважал дядю как отца, и в таком случае обещались служить ему верно. - В Киеве находился тогда Святослав Всеволодович: призванный Вячеславом, он уехал тайно от своих дядей и взял сторону Великого Князя, отдавшего ему за то Пинск и Туров.
      С другой стороны Изяслав Черниговский и Святослав Ольгович заключили союз с Георгием, которого сын Глеб, наняв Половцев, осадил Переяславль (359): Мстислав Изяславич отразил их с помощию Киевской дружины. Великий Князь, чтобы предупредить Суздальского, хотел воспользоваться сею первою удачею и шел к Чернигову; но печальная весть настигла его в Вышегороде. Добрый Вячеслав скоропостижно умер [в 1155 г.]: ввечеру пировал с Боярами и ночью заснул навеки. Искренно сожалея о кончине его, Ростислав спешил в Киев предать земле тело старца в Софийском храме и быть свидетелем общей горести: ибо народ любил кроткие, Христианские добродетели сего Мономахова сына. В похвалу Великому Князю летописцы сказывают, что он, созвав во дворце Вельмож, Тиунов, Казначеев, Ключников умершего дяди, велел принести его имение: одежды, золото, серебро; все роздал по монастырям, церквам, темницам, богадельням и, поручив исполнить сие распоряжение вдовствующей супруге отца своего, взял себе на память один крест.
      Когда Ростислав возвратился к войску, Бояре не советовали ему идти далее. «Ты еще слаб на престоле, - говорили они: - утверди власть свою, заслужи любовь народную, и тогда не бойся Георгия». Великий Князь отвергнул благоразумный совет; он приближался к Чернигову, требуя, чтобы Изяслав дал ему клятву верного союзника (360). «Кто вступил в мою область неприятелем, с тем не хочу дружиться», - ответствовал Изяслав и, соединясь с Глебом Георгиевичем, расположился станом на берегах реки Белоуса. Тут открылось малодушие Ростислава, который, будучи устрашен множеством Половцев, в самом начале перестрелки дал знать Черниговскому Князю, что уступает ему Киевскую область с Переяславлем, желая одного мира. С негодованием видя малодушие дяди, Мстислав Изяславич поворотил коня и, сказав: «Не будь же ни мне Переяславля, ни тебе Киева!» - удалился с своею дружиною. Войско расстроилось; свирепые Половцы гнали, рубили бегущих и схватили, в числе пленных, Святослава Всеволодовича. Мстислав, взяв в Переяславле жену, детей, ушел в Луцк, а бывший Великий Князь в Смоленск, лишась в то же время и Новагорода: ибо тамошние жители изгнали сына его, Давида, отправили Епископа Нифонта Послом в Суздаль и призвали Мстислава Георгиевича княжить в их области (361).
      Киевляне, услышав с горестию о несчастии Ростислава, должны были обратиться к победителю. Епископ Каневский, Дамиан, их именем сказал Изяславу (362): «Государь! Иди управлять нами, да не будем жертвою варваров!», ибо в сие время Половцы свирепствовали в окрестностях Днепра и долго не могли быть усмирены Глебом Георгиевичем, которому Изяслав Давидович отдал Переяславль. Между тем Георгий уже шел с войском и близ Смоленска получил весть о новой, благоприятной для него перемене обстоятельств; согласился забыть вражду Ростислава Мстиславича, примирился с ним и спешил к Киеву; простил и. Святослава Всеволодовича, уважив ходатайство его дяди, Северского Князя, и послал объявить Черниговскому, чтобы он выехал из столицы Мономаховой (363). Изяслав колебался, медлил; говорил, что Киевляне добровольно возвели его на престол; но, убежденный Святославом Ольговичем, и не имея надежды отразить силу силою, отправился в Чернигов. Георгий, вступив в Киев, с общего согласия принял сан Великого Князя [20 марта 1155 г.].













 
Юрий Владимирович Долгорукий Портрет из Царского титулярника; 1672 год







Том II. Глава ХIV
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ГЕОРГИЙ, ИЛИ ЮРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ, ПРОЗВАНИЕМ ДОЛГОРУКИЙ. Г. 1155-1157

      Уделы. Мстислав едет в Польшу. Тишина в России. Новое кровопролитие. Берендеи бьют Половцев. Союз с Половцами. Смятение в Новегороде. Союз против Георгия. Смерть его и свойства. Ненависть к нему. Дела церковные.
      Cледуя обыкновению, он назначил сыновьям Уделы: Андрею Вышегород, Борису Туров, Глебу Переяславль, Васильку окрестности Роси, где жили Берендеи и Торки (364); а Святослав Ольгович поменялся городами с своим племянником, сыном Всеволода, взяв у него Снов, Воротынск, Карачев и дав ему за них другие.
      Опасаясь смелого, пылкого Мстислава, Великий Князь послал Юрия Ярославича, внука Святополкова, с Воеводами на Горынь (365): они взяли Пересопницу. В то же время зять Георгиев, Князь Галицкий, и Владимир, брат Смоленского, осадили Луцк. Мстислав отправился искать союзников в Польше; но меньший брат его, Ярослав, заставил неприятелей снять осаду.
      Достигнув главной цели своей, обремененный летами и желая спокойствия, Георгий призвал Ростислава Смоленского, клялся забыть вражду Изяславичей, его племянников, и хотел видеть их в Киеве. Ярослав повиновался (366); но Мстислав, боясь обмана, не ехал: Георгий послал к нему крестную грамоту, в доказательство искренней дружбы. Узнав о сем союзе и прибытии в Киев Галицкой вспомогательной дружины, Князь Черниговский, недовольный Георгием, также смирился и выдал дочь свою за его сына, Глеба (367). Великий Князь уступил Изяславу Корческ, а Святославу Ольговичу Мозырь. Князья же Рязанские новыми крестными обетами утвердили связь с Ростиславом Смоленским, коего они признавали их отцом и покровителем.
      [1156 г.] Россия наслаждалась тишиною, говорят Летописцы (368): сия тишина была весьма непродолжительна. Мстислав принял крестную грамоту от деда, но не дал ему собственной и выгнал Георгиева союзника, Владимира, родного дядю своего, из Владимирской области; пленил его семейство, жену; ограбил Бояр и мать, которая с богатыми дарами возвратилась тогда от Королевы Венгерской, ее дочери (369). Оскорбленный Георгий, в надежде смирить внука с помощию одного Галицкого Князя, не хотел взять с собою ни Черниговской, ни Северской дружины и выступил с Берендеями. Напрасно искав защиты в Венгрии, изгнанник Владимир Мстиславич прибегнул к Великому Князю, но Георгий в самом деле не думал об нем, а хотел, пользуясь случаем, завоевать область Волынскую для другого племянника, Владимира Андреевича, чтобы исполнить обещание, некогда данное отцу его (370). Жестокое сопротивление Мстислава уничтожило сие намерение: десять дней кровь лилась под стенами Владимирскими, и Георгий, как бы подвигнутый человеколюбием, снял осаду. «Изяславич веселится убийствами и враждою, - сказал он детям и Боярам: - желаю не погибели его, а мира, и, будучи старшим, уступаю». - Владимир Андреевич ходил к Червену с мирными предложениями: напоминал тамошним гражданам о своем родителе, великодушном их Князе Андрее (371); обещал быть ему подобным, справедливым, милостивым; но, уязвленный в горло стрелою, удалился, отмстив жителям опустошением земли Червенской. Георгий наградил его Пересопницею и Дорогобужем; а Мстислав, следуя за дедом, жег селения на берегах Горыни.
      Великий Князь щадил старинных друзей своих, Половцев. Они тревожили окрестности Днепра и были наказаны мужественными Берендеями, которые многих хищников умертвили, других взяли в плен и, в противность Георгиеву желанию, не хотели их освободить, говоря: «Мы умираем за Русскую землю, но пленники наша собственность». Георгий, два раза ездив в Канев для свидания с Ханами Половецкими, не мог обезоружить их ни ласкою, ни дарами; наконец заключил с ними новый союз, чтобы в нужном случае воспользоваться помощию сих варваров (372): ибо он, по тогдашним обстоятельствам, не мог быть уверен в своей безопасности.
      [1157 г.] Ростислав Мстиславич имел преданных ему людей в Новегороде, которые с единомышленниками своими объявили всенародно, что не хотят повиноваться Мстиславу Георгиевичу. Сделалось смятение; граждане разделились на две стороны: Торговая вооружилась за Князя, Софийская против него, и мост Волховский, с обеих сторон оберегаемый воинскою стражею, был границею между несогласными. Но сын Георгиев бежал ночью, узнав о прибытии детей Смоленского Князя (373), и таким образом уступил Княжение Ростиславу, который, чрез два дня въехав в Новгород, восстановил совершенную тишину.
      Сие происшествие долженствовало оскорбить Георгия: у него были и другие враги. Изяслав Давидович с завистию смотрел на престол Киевский; искал друзей; примирился с Ростиславом и для того оставил без мести неверность своего племянника, Святослава Владимировича, который, вдруг заняв на Десне города Черниговские, передался к Смоленскому Князю (374). Мстислав Изяславич Волынский также охотно вступил в союз с Давидовичем, чтобы действовать против Георгия, и сии Князья, напрасно убеждав Северского взять их сторону, готовились идти к Киеву в надежде на свое мужество, неосторожность и слабость Георгиеву. Судьба отвратила кровопролитие: Георгий, пировав у Боярина своего, Петрила, ночью занемог и чрез пять дней [15 Маия 1157 г.] умер (375). Сведав о том, Изяслав Давидович пролил слезы и, воздев руки на небо, сказал: «Благодарю тебя, Господи, что ты рассудил меня с ним внезапною смертию, а не кровопролитием!»
      Георгий властолюбивый, но беспечный, прозванный Долгоруким, знаменит в нашей истории гражданским образованием восточного края древней России, в коем он провел все цветущие лета своей жизни. Распространив там Веру Христианскую, сей Князь строил церкви в Суздале, Владимире, на берегах Нерли (376); умножил число духовных Пастырей, тогда единственных наставников во благонравии, единственных просветителей разума; открыл пути в лесах дремучих; оживил дикие, мертвые пустыни знамениями человеческой деятельности; основал новые селения и города: кроме Москвы, Юрьев Польский, Переяславль Залесский (в 1152 году), украшая их для своего воображения сими, ему приятными именами и самым рекам давая названия южных (377). Дмитров, на берегу Яхромы, также им основан и назван по имени его сына, Всеволода-Димитрия, который (в 1154 году) родился на сем месте. - Но Георгий не имел добродетелей великого отца; не прославил себя в летописях ни одним подвигом великодушия, ни одним действием добросердечия, свойственного Мономахову племени. Скромные Летописцы наши редко говорят о злых качествах Государей, усердно хваля добрые; но Георгий, без сомнения, отличался первыми, когда, будучи сыном Князя столь любимого, не умел заслужить любви народной. Мы видели, что он играл святостию клятв и волновал изнуренную внутренними несогласиями Россию для выгод своего честолюбия: к бесславию его нам известно также следующее происшествие. Князь Иоанн Берладник, изгнанный Владимирком из Галича, служил Георгию, и вдруг, без всякой вины (в 1156 году), был окован цепями и привезен из Суздаля в Киев: Георгий согласился выдать его, живого или мертвого, зятю своему, Владимиркову сыну (378). Заступление Духовенства спасло жертву: убежденный человеколюбивыми представлениями Митрополита, Георгий отправил Берладника назад в Суздаль; а люди Князя Черниговского, высланные на дорогу, силою освободили сего несчастного узника. - Одним словом, народ Киевский столь ненавидел Долгорукого, что, узнав о кончине его, разграбил дворец и сельский дом Княжеский за Днепром, называемый Раем, также имение Суздальских Бояр, и многих из них умертвил в исступлении злобы. Граждане, не хотев, кажется, чтобы и тело Георгиево лежало вместе с Мономаховым, погребли оное вне города, в Берестовской Обители Спаса.
      Церковные дела сего времени достойны замечания. Георгий не желал оставить Митрополитом Климента, избранного по воле ненавистного ему племянника, и согласно с мыслями Нифонта, Епископа Новогородского, им уважаемого, требовал иного Пастыря от Духовенства Цареградского. Святитель Полоцкий и Мануил Смоленский (379), враг Климентов, (в 1156 году) с великою честию приняли в Киеве сего нового Митрополита, именем Константина, родом Грека; вместе с ним благословили Великого Князя, кляли память Изяслава Мстиславича и в первом совете уничтожили все церковные действия бывшего Митрополита; наконец, рассудив основательнее, дозволили отправлять службу Иереям и Диаконам, коих посвятил Климент. Ревностный Нифонт не имел удовольствия видеть свое полное торжество: он спешил встретить Константина, но еще до его прибытия скончался в Киеве, названный славным именем поборника всей земли Русской (380). Сей знаменитый муж, друг Святослава Ольговича, имел и неприятелей, которые говорили, что он похитил богатство Софийского храма и думал с оным уехать в Константинополь: современный Летописец Новогородский опровергает такую нелепую клевету и, хваля Нифонтовы добродетели, говорит: «Мы только за грехи свои лишились сладостного утешения видеть здесь гроб его!» - Новогородцы на место Нифонта в общем совете избрали добродетельного Игумена Аркадия и еще непоставленного ввели в дом Епископский: ибо избрание главного духовного сановника зависело там единственно от народа (381).




 
                Великий Князь Изяслав Давыдович




Том II. Глава XV
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИЗЯСЛАВ ДАВИДОВИЧ КИЕВСКИЙ. КНЯЗЬ АНДРЕЙ СУЗДАЛЬСКИЙ, ПРОЗВАННЫЙ БОГОЛЮБСКИМ. Г. 1157-1159

      Падение Великого Княжения Киевского. Новое сильное Княжение Владимирское. Происшествия в западной России. Мятежный дух Полочан. Раздор за Берладника. Бескорыстие Святослава. Неблагодарность Изяславова. Бегство Великого Князя. Странное завещание Митрополита. Мор в Новегороде.
      Киевляне, изъявив ненависть к умершему Великому Князю, послали объявить врагу Георгиеву, Изяславу Давидовичу, чтобы он шел мирно властвовать в столице Российской. Изяслав, при восклицаниях довольного народа, въехал в Киев [19 мая 1157 г.], оставив в Чернигове племянника своего, Святослава Владимировича, с дружиною воинскою: ибо Князь Северский, хотя и миролюбивый, замышлял незапно овладеть сею удельною столицею Ольговичей: его не впустили; но Изяслав, желая иметь в нем благодарного союзника, добровольно отдал ему Чернигов; а племянник их, Святослав Всеволодович, получил в Удел Княжение Северское. Они заключили мир на берегах Свини (где ныне Березна) в присутствии Мстислава, Владимирского Князя, который, одобрив условия, спокойно возвратился в Волынию (382).
      Таким образом Изяслав Давидович остался повелителем одной Киевской области и некоторых городов Черниговской. Переяславль, Новгород, Смоленск, Туров, область Горынская и вся западная Россия имели тогда Государей особенных, независимых, и достоинство Великого Князя, прежде соединенное с могуществом, сделалось одним пустым наименованием. Киев еще сохранял знаменитость, обязанный ею, кроме своего счастливого положения, торговле, множеству избыточных обитателей, богатству храмов, монастырей: скоро утратит он и сию выгоду, лишенный сильных защитников. Но в то время, как древняя столица наша клонится к совершенному падению, возникает новая под сению Властителя, давно известного мужеством и великодушием.
      Еще при жизни Георгия Долгорукого сын его, Андрей, в 1 155 году уехал из Вышегорода (не предуведомив отца о сем намерении). Феатр алчного властолюбия, злодейств, грабительств, междоусобного кровопролития, Россия южная, в течение двух веков опустошаемая огнем и мечом, иноплеменниками и своими, казалась ему обителию скорби и предметом гнева Небесного. Недовольный, может быть, правлением Георгия и с горестию видя народную к нему ненависть, Андрей, по совету шурьев своих, Кучковичей, удалился в землю Суздальскую, менее образованную, но гораздо спокойнейшую других (383). Там он родился и был воспитан; там народ еще не изъявлял мятежного духа, не судил и не менял государей, но повиновался им усердно и сражался за них мужественно. Сей Князь набожный вместо иных сокровищ взял с собою Греческий образ Марии, украшенный, как говорят Летописцы, пятнадцатью фунтами золота, кроме серебра, жемчуга и камней драгоценных; избрал место на берегу Клязьмы, в прежнем своем Уделе: заложил каменный город Боголюбов, распространил основанный Мономахом Владимир, украсил зданиями каменными, Златыми и Серебряными вратами. Как нежный сын оплакав кончину родителя, он воздал ему последний долг торжественными молитвами, строением новых церквей, Обителей в честь умершему, или для спасения его души; и между тем, как народ Киевский злословил память Георгия, священный Клирос благословлял оную в Владимире. Суздаль, Ростов, дотоле управляемые Наместниками Долгорукого (384), единодушно признали Андрея Государем. Любимый, уважаемый подданными, сей Князь, славнейший добродетелями, мог бы тогда же завоевать древнюю столицу; но хотел единственно тишины долговременной, благоустройства в своем наследственном Уделе; основал новое Великое Княжение Суздальское, или Владимирское, и приготовил Россию северо-восточную быть, так сказать, истинным сердцем Государства нашего, оставив полуденную в жертву бедствиям и раздорам кровопролитным.
      Борис Георгиевич, княжив при отце в Турове, или добровольно выехал оттуда в Суздальскую область, или был изгнан Юрием Ярославичем, Святополковым внуком, который, происходя от старшей ветви Княжеского Дому, имел право на самую область Киевскую. Изяслав, желая доставить Удел Владимиру Мстиславичу, соединился с Князьями Волынскими, Галицким, Смоленским и приступил к Турову. Юрий искал мира, но мужественно оборонялся, и чрез 10 недель многочисленное войско осаждающих удалилось, потеряв большую часть коней своих от заразы (385).
      [1158 г.] В числе Изяславовых союзников находились и Полочане, которые едва ли уступали тогда Новогородцам в своевольстве. Мы упоминали о несчастии князя Рогволода Борисовича, изгнанного ими без всякой основательной причины: Святослав Черниговский дал ему вспомогательную дружину, и жители Друцка с великою радостию приняли его, выслав Глеба Ростиславича, ограбив дом, Бояр, друзей сего последнего (386). Отец Глебов, видя опасное волнение и в самом Полоцке, старался задобрить граждан ласками, дарами и, взяв с них новую присягу, осадил Друцк. Сильный отпор жителей заставил сего Князя искать мира: Рогволод дал клятву жить с ним в братстве и нарушил оную вместе с вероломными Полочанами, которые, думая загладить измену изменою, послали сказать ему: «Князь добрый! Мы виновны, свергнув тебя с престола и разграбив твое имение: не помни зла и возвратися к нам: выдадим тебе Ростислава Глебовича». Он согласился с ними; но Ростислав, уведомленный об их замысле, ходил вооруженный, носил латы под одеждою и смелостию вселял боязнь в злодеев. Наконец они устыдились своей робости и звали Князя, жившего за городом, в собрание народное, будто бы для дел государственных. «Вчера я был у вас, - ответствовал Ростислав: - для чего же вы не говорили о делах?» - однако ж поехал в город. Верный Отрок Княжеский остановил его: ибо народ уже снял с себя личину, грозно вопил на Вече и лил кровь Бояр, преданных Глебовичам. Ростислав, соединив дружину, удалился в Минск к брату Володарю; а Рогволод, подкрепленный силою Князя Смоленского, отнял Изяславль у Всеволода Глебовича и предписал мир его брату: остался Князем Полоцким, дал Всеволоду Стрежев, Изяславль Брячиславу Васильковичу и восстановил тишину кратковременную. Володарь, третий сын Глебов, воевал тогда с Литвою: братья присягнули за него в верном исполнении мирных условий.
      Изяслав Давидович не долго жил в союзе с Галицким и Волынскими Князьями. Поводом к сему разрыву служил знаменитый Воевода первого, Иоанн Берладник. Князь Галицкий, ненавидя и боясь сего брата двоюродного, изгнанного Владимирком, умел склонить на свою сторону не только Венгерского Короля с Поляками, но и многих Князей Российских, желая, чтобы они вместе с ним убедили Изяслава выдать ему Иоанна (387). Гнушаясь делом столь жестоким, великий князь отвечал их Послам в Киеве, что он никогда на то не согласится. Иоанн же, бесчеловечно гонимый, хотел мстить Ярославу Владимирковичу: ограбил несколько богатых судов на Дунае, нанял 6000 Половцев и вступил в Галицию; но скоро был оставлен сими хищниками, ибо не дозволял им опустошать земли и щадил доброхотствующих ему жителей. Сведав, что Ярослав вооружается, Великий Князь предложил Святославу Ольговичу тесный союз и два города, Мозырь и Чечерск. Тут Святослав оказал бескорыстие великодушное. «Признаюсь, - говорил он, - что я досадовал, когда ты не отдал мне всей области Черниговской; но сердце мое ненавидит злобу между родными. Если враги несправедливые угрожают тебе войною, то они будут и моими врагами. Сохрани меня Бог от мздоимства в таком случае: не хочу никаких городов и вооружаюсь» (388). Пировав три дня, они дали знать Князю Галицкому, что готовы соединенными силами отразить его нападение. Ярослав успокоился; но Великий Князь вздумал сам объявить ему войну за Иоанна Берладника: ибо многие Галичане звали сего Воеводу в землю свою, уверяя, что народ толпами устремится под его знамена и что сын Владимирков не любим гражданами. Святослав Ольгович не хотел идти; удерживал Великого Князя; представлял ему, что Иоанн не сын, не брат их; но пылкий Изяслав с угрозами ответствовал в Василькове Послу Черниговскому: «Скажи брату, что он, по возвращении моем из Галича, волею и неволею может отправиться назад в Новгород Северский!» Добродушный Святослав с горестию видел несправедливость своего родственника, желая ему добра и мира Государству. «Богу открыто смирение души моей, - сказал он Вельможам: - я не искал управы мечом, когда Изяслав, вместо целой области Черниговской, дал мне только семь городов, опустошенных Половцами и населенных псарями. Он еще не доволен, и за миролюбивый, благоразумный совет грозится, вопреки святой клятве, выгнать меня из Чернигова! Но Провидение карает вероломных». Оно в самом деле наказало брата его. Галицкий, соединясь с Волынскими Князьями, Изяславичами и дядею их, Владимиром Андреевичем, предупредил Великого Князя и занял Белгород. Изяслав обступил их с войском многочисленным: одних Половцев было у него с лишком 20000. Указывая на сильные полки свои, он с гордостию требовал, чтобы союзники вышли из города. Но Берендеи и Торки изменили ему; начальники их тайно велели сказать Мстиславу: «Князь! От нас все зависит. Если будешь нам другом, как отец твой, и дашь каждому по доброму городу, мы оставим Изяслава». Они сдержали слово: в глубокую полночь зажгли шатры свои и с грозным воплем ускакали в город. Пробужденный ночною тревогою, Великий Князь сел на коня; увидел измену и бежал за Днепр вместе с Владимиром Мстиславичем, его другом; Половцы также: многие из них утонули в Роси; других пленили Юрьевцы и Берендеи.
      Союзники вошли в столицу, послав объявить Смоленскому Князю, Ростиславу, что они единственно для него завоевали престол Киевский и будут ему послушны как старшему. Мстислав требовал только, чтобы низверженный Митрополит Климент снова управлял церковию Российскою: «ибо Константин (говорил он) клял память отца моего». Но Ростислав не хотел слышать о Клименте, избранном, по его мнению, беззаконно. Наконец согласились, чтобы не быть Митрополитом ни тому, ни другому и призвать нового из Царяграда (389). Изгнанный Мстиславом, Константин уехал в Чернигов и скоро преставился, удивив современников и потомство странностию своего завещания. Он вручил запечатанную духовную Святителю Черниговскому, Антонию, и требовал, чтобы сей Епископ клятвенно обязался исполнить его последнюю волю. Антоний в присутствии Князя Святослава срезал печать и с изумлением читал следующее: «Не погребайте моего тела: да будет оно извлечено из града и повержено псам на снедение!» Епископ не дерзнул нарушить клятвы; но Князь, страшась гнева Небесного, велел на третий день привезти тело Митрополита в Чернигов и с честию предать земле в Соборной церкви, подле гроба Игоря Ярославича (390). Летописцы рассказывают, что в сии три дня, ясные для Чернигова, была ужасная буря и молния в Киеве; что одним громовым ударом убило там семь человек и ветер сорвал шатер Ростислава, стоявшего тогда в поле близ Вышегорода; что сей Князь старался молитвами в церквах умилостивить Небо и что вдруг настала тишина, когда совершилось погребение Митрополитова тела.
      В княжение Изяслава Новгород вторично испытал бедствие мора: не успевали хоронить ни людей, ни скота; от смрада бесчисленных трупов нельзя было ходить по городу, ни в окрестностях (391). Летописцы не говорят о происхождении, свойстве и наружных знаках сей язвы, которая свирепствовала единственно в Новегороде.


 
Благоверный великий князь Ростисла;в (в Крещении Михаи;л) Мстиславич Киевский, Смоленский





Том II. Глава XVI
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ РОСТИСЛАВ-МИХАИЛ ВТОРИЧНО В КИЕВЕ. АНДРЕЙ В ВЛАДИМИРЕ СУЗДАЛЬСКОМ. Г. 1159-1167

      Злоба Изяславова. Союз Ростислава с Святославом. Город Берлад. Впадение Половцев. Андрей за Изяслава: властвует в Новегороде. Клевета на Ростислава. Ростислав изгнан. Смерть Изяслава. Берладник отравлен ядом в Греции. Ссора и мир Великого Князя со Мстиславом. Уделы. Набег Ляхов. Единовластие Андрея. Изгнание братьев его в Грецию. Кончина Святослава: ее следствия. Вероломство Епископа. Беспокойства в земле Полоцкой. Война с Болгарами. Победа над Шведами. Россияне бьют Половцев в степях. Кончина Великого Князя. Его свойства. Союзы и браки. Дела церковные.
      Ростислав - оставив сыновей княжить, Святослава в Новегороде, Давида в Торжке, Романа в Смоленске - был с честию и радостию принят [12 Апреля 1159 г.] от всех жителей Киевских (392). Племянник его, Мстислав, возвратился в юго-западную Россию с богатою добычею, взяв имение Изяславовых Вельмож, множество серебра, золота, рабов и всякого скота.
      Бывший Великий Князь ушел в Сожскую область, ему принадлежавшую, и съехался в Гомье, или нынешнем Гомеле, с женою, которая вслед за ним бежала из Киева. Приписывая свое несчастие брату Ольговичу, не хотевшему дать ему помощи, Изяслав завоевал его область, землю Вятичей, пленил жителей одного местечка, бывшего собственностию или веном Княгини Черниговской, и тревожил города Курские. Тогда Святослав, захватив имение и семейства многих Бояр сего злобного родственника, вступил в союз с Государем Киевским. Они съехались в Моровске, обедали друг у друга и богатыми дарами утвердили взаимную любовь между собою: Ростислав подарил Черниговскому Князю несколько соболей, горностаев, черных куниц, песцов, волков белых и рыбьих зубов; а Святослав Великому Князю парда и двух коней с окованными седлами (393).
      Сии два Князя, быв от юности неприятелями, искренно клялися умереть друзьями и согласились общими силами действовать против Изяслава. Надлежало прежде защитить южные пределы Государства от внешних хищников. В Молдавии, между реками Прутом и Серетом, находился тогда город многолюдный и крепкий, именем Берлад (ныне местечко), основанный близ развалин древней дакийской Зузидавы (394): он был гнездом своевольных бродяг, людей разного племени и закона, коих главное ремесло состояло в грабеже по Черному морю и Дунаю. Шайки их взяли Олешье (знаменитое торговое место при устье Днепра, где складывались Греческие товары, отправляемые в Киев): Воевода Великокняжеский, Георгий Нестерович, настиг сих разбойников и выручил многих взятых ими пленников вместе с богатою добычею (395). - Надлежало еще отразить набег Половцев: сын Святославов в Черниговской области, а дружина Галицкая, Князья Волынские и Берендеи на западном берегу Днепра побили и гнали их до границы.
      Сии хищники явились с другой стороны, нанятые Изяславом Давидовичем, который, не теряя времени, осадил с ними Чернигов, где Святослав и племянник его, Князь Северский, едва успели изготовиться к обороне, требуя войска от Ростислава. Но Киевляне и Берендеи, веря искреннему союзу дяди, не верили племяннику, зная его коварство: чтобы успокоить их, Святослав Всеволодович прислал сына в залог к Ростиславу, и полки Великокняжеские спасли Чернигов. Изяслав, устрашенный силою оных, бежал в степи (396). Там услышал он, что неосторожный Святослав отпустил союзников и сам болен: чем желая воспользоваться, Изяслав снова перешел за Десну с Половцами. Князь Черниговский действительно был нездоров; однако ж с супругою и детьми стоял в поле, успел возвратить Киевлян и мужественно отразил варваров. Союзники, гонясь за Изяславом, приступили к Вырю, где оставалась его Княгиня с казною. Тут воевода Иоанн Берладник имел случай доказать ему свое усердие; защитил город и принудил осаждающих удалиться. Изяслав отмстил им ужасным разорением Смоленской области: ибо наемники его, Половцы, пленили в ней более десяти тысяч людей безоружных, кроме множества убитых; но, видя превосходство сил на стороне врагов, он искал союзника в могущественном Князе Суздальском.
      Андрей Георгиевич, не заботясь о России южной, желал господствовать в северной единовластно и присвоить себе древнюю столицу Рюрикову, то есть выгнать оттуда сыновей Великого Князя: Святослава Ростиславича из Новагорода, а Давида из Торжка. Не доброхотствуя отцу их, Андрей вступился за Изяслава и помолвил дочь свою за его племянника, Святослава Владимировича, осаждаемого тогда Князем Черниговским в городе Вщиже (397). Роман и Рюрик, сыновья Великого Князя, Владетель Северский с братом, Полочане и дружина Галицкая была с Святославом Ольговичем; но слыша, что сильное войско Андреево и Муромское идет отразить их от Вщижа, союзники склонились к миру, и Святослав Черниговский снял осаду, клятвенно обязав племянника чтить его как старшего в роде. - Андрей съехался с Изяславом в Волоке Ламском, праздновал там свадьбу дочери и послал сказать Новогородцам, что он намерен искать их Княжения, не любит кровопролития, но готов воевать в случае сопротивления. Чиновники объявили о том народу. Слава Андреева давно гремела в России: Новогородцы пленились мыслию повиноваться столь знаменитому Князю; однако ж, не имея причин жаловаться на своего, не вдруг прибегнули к средствам насилия: сперва сказали, что область Новогородская никогда не имела двух Князей и что Давид должен оставить Торжок; когда же Святослав Ростиславич, угождая им, велел брату выехать оттуда в Смоленск, они решились, без дальнейших околичностей, взять его под стражу. Уведомленный о сем намерении, Святослав не хотел верить. «Вчера (говорил он Боярам) граждане любили меня; вчера я слышал их клятвы, видел общее усердие». В самое то время народ вломился во дворец, неволею послал Князя в Ладогу, запер его жену в монастырь, разграбил казну, оковал дружину (398). Андрей отправил племянника, Мстислава, Наместником в Новгород; а Святослав Ростиславич ушел из Ладоги к отцу, который, в первую минуту гнева, велел заключить в душную темницу всех купцев Новогородских, бывших в Киеве; но выпустил и разослал их по городам, сведав с прискорбием, что некоторые из них скоропостижно умерли в оной. Хотя Великий Князь досадовал на Андрея Суздальского, однако ж не думал мстить ему кровопролитием и желал спокойствия.
      К несчастию, он не мог удовлетворить своему искреннему миролюбию. Видя, что Андрей, довольный приобретением Новагорода, не расположен воевать с Великим Князем, беспокойный Изяслав снова обратился к Половцам и нашел единомышленника в непостоянном Святославе Всеволодовиче; их сторону взяли также некоторые Бояре Киевские и Черниговские, хотевшие неустройства: ибо зло общее бывает иногда частною выгодою. Святослав Ольгович послал сына своего, Олега, в Киев, где Великий Князь желал дружелюбно угостить его (399). Клеветники уверили сего юношу, что Ростислав тайно готовит ему темницу, и легкомысленный Олег, не сказав ни слова отцу, пристал к Изяславу Давидовичу и Князю Северскому. Святослав душевно оскорбился вероломством сына и племянника в рассуждении Великого Князя; но коварные его Вельможи старались очернить Ростислава. «Знай (говорили они своему Князю), что Духовник Ростиславича ездил из Смоленска к Изяславу и предлагал ему Чернигов: Государь Киевский притворяется другом твоим, но помогает тебе лениво, и до сего времени ты не видал никакой пользы от его союза». Обманутый клеветою, Черниговский Князь взял сторону брата; однако ж сам не хотел участвовать в войне. Изяслав с союзниками ополчился; стоял две недели под стенами Переяславля, убеждая зятя своего, Глеба Георгиевича, вооружиться против Великого Князя; не успел в том и, видя Ростислава готового к битве, удалился. Но вторичное его предприятие было счастливее: в течение зимы [1161 г.] усиленный множеством Половцев, он переправился за Днепр выше Киева и приступил к Подолу, огражденному высоким тыном (400). Тут началось сражение. Половцы во многих местах рассекли ограду, ворвались в улицы и зажгли домы. Окруженные пламенем, дымом и мечами варваров, Киевляне с Берендеями в ужасе бежали на гору к Златым вратам каменной стены. Тогда Великий Князь, приняв совет дружины, оставив Киев и заключился в Белегороде, ожидая скорой помощи.
      Изяслав вступил в Киев, освободил там многих друзей своих, бывших под стражею, и спешил осадить Белгород. Великий Князь сжег деревянные укрепления, или острог, и четыре недели оборонялся в крепости. Напрасно Святослав Черниговский склонял брата к общему миру, советуя ему снять осаду, возвратиться за Днепр и ждать всего от справедливости. Изяслав ответствовал его Послам: «Ежели уйду за Днепр, то союзники оставят меня. Что ж будет со мною? В степях ли Половецких найду для себя область? Лучше умру здесь от меча, нежели от голода на берегах Сейма» (401). Он говорил смело, но действовал малодушно: ибо, услышав, что Торки, Берендеи, Печенеги Росьские, Мстислав Волынский и Галичане идут в помощь к Великому Князю, Изяслав бежал и погиб без мужественной обороны: неприятельский всадник, именем Выйбор, рассек ему саблею голову. Великий Князь и Мстислав нашли его плавающего в крови и не могли удержаться от слез искренней горести. «Вот следствие твоей несправедливости! - сказал первый: - недовольный областию Черниговскою, недовольный самым Киевом, ты хотел отнять у меня и Белгород!» Изяслав не ответствовал, но просил воды; ему дали вина - и сей несчастный Князь, взглянув дружелюбно на врагов сострадательных, скончался [6 марта 1161 г.]. Пишут, что он в битвах обыкновенно носил власяницу брата своего, Николая Святоши, а в сей день почему-то не хотел надеть ее. Разбив Половцев, Олегову дружину, Черниговскую и Князя Северского, взяв их обозы, победители отослали в Чернигов тело Изяслава, искренно оплаканного братом Святославом и еще искреннее Иоанном Берладником. Сей злополучный Галицкий Князь, утратив в Изяславе единственного своего покровителя, уехал в Грецию и кончил горестную жизнь в Фессалонике, отравленный ядом, как думали современники. Великий Князь, не желая мстить ни Святославу Ольговичу, ни гораздо виновнейшему Северскому Владетелю, некогда им облаготворенному, удовольствовался их новою присягою и нашел способ дружелюбно разделаться с Андреем, который добровольно уступил ему Новгород, изведав беспокойную строптивость его жителей. Обузданные согласием двух сильных Государей, они молчали, и Святослав Ростиславич возвратился управлять ими (402).
      [1162-1163 гг.] Мирясь с неприятелями, Ростислав оскорбил знаменитейшего друга своего и племянника, Мстислава Волынского, который возвел его на престол и удержал на оном. Великий Князь отдал ему в поместье Белгород, Триполь, Торческ, как будущему наследнику всей Киевской области. Но пылкий Мстислав начал, кажется, прежде времени господствовать в оной самовластно, не хотел слушать выговоров дяди и, с гневом уехав в Волынию (403), старался угрозами преклонить к себе Владимира Андреевича, княжившего в Пересопнице. Сей последний отвечал ему: «Ты властен завоевать мою область, и я готов скитаться в бедности с детьми своими по землям чуждым; но буду всегда душою и сердцем за Ростислава». Огорченный злобою племянника, Великий Князь отнял у него города днепровские, но с радостию возвратил ему оные, когда Мстислав одумался и прибегнул к дяде с извинениями. - Столь же великодушно поступал Великий Князь и с другими, ближними и дальними родственниками. Меньший его брат, Владимир Мстиславич, упорный союзник Изяслава Давидовича, самовольно властвовал в Слуцке: Ростислав принудил Владимира выехать оттуда, но дал ему пять городов Киевских; а внуку Вячеславову, именем Роману, два города в Смоленской области, Васильев и Красный. Мы говорили о Туровском Владетеле, Юрии Ярославиче, внуке Святополка-Михаила: отверженный от союза двух тогда господствующих Домов Княжеских, Мономахова и Черниговского, он держался единственно своим мужеством и счастливо отразил приступ соединенных Князей Волынских, хотевших, подобно Изяславу Давидовичу, изгнать его из Турова. Великий Князь, любя справедливость, заключил с ним мир. - Тишина внутренняя была тем нужнее, что внешние неприятели, Ляхи, в сие время беспокоили западную Россию и грабили в окрестностях Червена (404).
      Андрей Георгиевич, ревностно занимаясь благом Суздальского Княжения, оставался спокойным зрителем отдаленных происшествий. Имея не только доброе сердце, но и разум превосходный, он видел ясно причину государственных бедствий и хотел спасти от них по крайней мере свою область: то есть отменил несчастную Систему Уделов, княжил единовластно и не давал городов ни братьям, ни сыновьям. Может быть, Бояре первых осуждали его, ибо лишались выгоды участвовать в правлении Князей юных, грабить землю и наживаться. Некоторые думали также, что он незаконно властвует в Суздале, ибо Георгий назначил сие Княжение для меньших детей; и что народ, обязанный уважать волю покойного Государя, не мог без вероломства избрать Андрея (405). Может быть, и братья сего Князя, следуя внушению коварных Бояр, изъявляли негодование и мыслили рано или поздно воспользоваться своим правом. Как бы то ни было, Андрей, дотоле кроткий во всех известных случаях, решился для государственного спокойствия на дело несправедливое, по мнению наших предков: он выгнал братьев: Мстислава, Василька, Михаила; также двух племянников (детей умершего Ростислава Георгиевича) и многих знатнейших Вельмож Долгорукого, тайных своих неприятелей. Мстислав и Василько Георгиевичи, вместе с их вдовствующею родительницею, мачехою Андрея, удалились в Константинополь, взяв с собою меньшего брата, осьмилетнего Всеволода (столь знаменитого впоследствии). Там Император Мануил принял изгнанников с честию и с любовию; желал их утешить благодеяниями и дал Васильку, по известию Российских Г греческих Летописцев, область Дунайскую.
      [1164-1166 гг.] В России южной кончина Святослава Черниговского произвела несогласие между сыном его и племянником. Святослав, достопамятный своею привязанностию к несчастному брату Игорю и миролюбием, оставил наследникам великое богатство. Старший его сын, Олег, находился в отсутствии. Черниговский Епископ Антоний и Вельможи собралися к горестной овдовевшей Княгине и, боясь хищного Владетеля Северского, решились таить смерть Святослава до Олегова возвращения. Все дали в том клятву, и во-первых Епископ, хотя Бояре говорили ему: «Нужно ли целовать крест Святителю? Любовь твоя к Дому Княжескому известна». Но Святитель был Грек, по словам Летописца: хитер и коварен. Он в тот же час написал к Святославу Всеволодовичу, что дядя его скончался; что Олега и воинской дружины нет в городе; что Княгиня с меньшими детьми в изумлении от горести и что Святослав найдет у нее сокровища несметные. Сей Князь немедленно отправил сына занять Гомель, а Бояр своих в другие Черниговские области; и сам хотел въехать в столицу. Олег предупредил его; однако ж добровольно уступил ему Чернигов, взяв Новгород Северский. Святослав клялся наградить братьев Олеговых иными Уделами, и забыв обет, присвоил себе одному города умершего внучатного брата, сына Владимирова, Князя Вщижского. С обеих сторон готовились к войне. Святослав уже звал Половцев; но Великий Князь, будучи тестем Олеговым, примирил ссору и заставил Святослава уступить Олегу четыре города (406).
      Ростислав не мог успокоить одних Владетелей Кривских, или Полоцких. Глебовичи, нарушив мир, нечаянно взяли Изяславль и заключили тамошних Князей, Брячислава и Володшу Васильковичей, в оковы. Рогволод Полоцкий, требуя защиты Государя Киевского, осадил Минск и, стояв там шесть недель, освободил Васильковичей мирным договором; а после, желая отнять Городок у Володаря Глебовича, сам утратил Полоцк, где народ признал своим Владетелем его племянника двоюродного, Всеслава Васильковича. Сын Великого Князя, Давид, господствуя в Витебске, должен был вступиться за Всеслава, изгнанного мятежным Володарем, и снова ввел его в Полоцк, к удовольствию народа (407). В сих ничтожных, однако ж кровопролитных распрях Литовцы служили Кривским Владетелям как их подданные.
      Давно Россияне, притупляя мечи в гибельном междоусобии, не имели никакой знаменитой рати внешней: Андрей, несколько лет наслаждавшись мирным спокойствием, вспомнил наконец воинскую славу юных лет своих и выступил в поле, соединясь с дружиною Князя Муромского, Юрия Ярославича. Оскорбленный соседственными Болгарами, он разбил их войско многочисленное, взял знамена и прогнал Князя. Возвратясь с конницею на место битвы, где пехота Владимирская стояла вокруг Греческого образа Богоматери, привезенного из Вышегорода, Андрей пал пред святою иконою, слезами изъявил благодарность Небу и, желая сохранить память сей важной победы, уставил особенный праздник, доныне торжествуемый нашею Церковию. Россияне завладели на Каме славным Болгарским городом Бряхимовом и несколько других городов обратили в пепел (408).
      В сие же лето Новогородцы одержали победу над Шведами, которые, овладев тогда Финляндиею, хотели завоевать Ладогу и пришли на судах к устью Волхова. Жители сами выжгли загородные домы свои, ждали Князя и под начальством храброго Посадника, Нежаты, оборонялись мужественно, так, что неприятель отступил к реке Вороной, или Салме (409). В пятый день приспел Святослав с Новогородским Посадником Захариею, напал на Шведов и взял множество пленников; из пятидесяти пяти судов их спаслись только двенадцать.
      В окрестностях Днепра Половцы не переставали злодействовать и грабить: чтобы унять их, Ростислав призвал многих Князей с дружинами. Казалось, что он хотел, подобно деду, Мономаху, прославить себя важным предприятием и надолго смирить варваров; но войско союзное пеклося единственно о безопасности судоходства по Днепру и, несколько времени стояв у Канева, разошлося, когда флот купеческий благополучно прибыл из Греции. - Зато Северский Князь и брат Черниговского при наступлении зимы, отменно жестокой, с малочисленною дружиною дерзнули углубиться в степи Половецкие; взяли станы двух Ханов и возвратились с добычею, серебром золотом (410).
      Ростислав, уже престарелый, всего более заботился тогда о судьбе детей своих: несмотря на слабое здоровье, он поехал в область Новогородскую, чтобы утвердить Святослава на ее престоле. Угощенный зятем Олегом в Чечерске, Великий Князь имел удовольствие видеть искреннюю любовь Смолян, которых Послы встретили его верст за 300 от города. Сын Роман, внуки, Епископ Мануил, вместе с народом, приветствовали доброго старца: Вельможи, купцы, по древнему обыкновению, сносили дары Государю. Утомленный путем, он не мог ехать далее Великих Лук и, призвав туда знатнейших Новогородцев, взял с них клятву забыть прежние неудовольствия на сына его, никогда не искать иного Князя, разлучиться с ним одною смертию (411). Щедро одаренный ими и Святославом, успокоенный их согласием, Великий Князь возвратился в Смоленск, где Рогнеда, дочь Мстислава Великого, видя изнеможение брата, советовала ему остаться, чтоб быть погребенным в церкви, им сооруженной. «Нет, - сказал Ростислав: - я хочу лежать в Киевской Обители Св. Феодора, вместе с нашим отцом; а ежели бог исцелит меня, то постригуся в монастыре Феодосиевом». Он скончался [14 марта 1167 г.] на пути, тихим голосом читая молитву, смотря на икону Спасителя и проливая слезы Христианского умиления.
      Сей внук Мономахов принадлежал к числу тех редких Государей, которые в своем блестящем верховном сане находят более тягости, нежели удовольствия. Он не искал Великого Княжения и, дважды возведенный на престол оного, искренно желал отказаться от власти. Любя Печерского Игумена, Поликарпа, Ростислав имел обыкновение всякую субботу и воскресенье Великого Поста обедать во дворце с сим благочестивым мужем и с двенадцатью братьями Феодосиевой обители; беседовал о добродетелях Христианских и часто говорил им о намерении удалиться от суетного мира, чтобы краткую, мимотекущую жизнь посвятить Небу в безмолвии монастырском, особенно после кончины Святослава Ольговича; но разумный Игумен всегда ответствовал: «Князь! Небо требует от тебя иных подвигов; делай правду и блюди землю Русскую» (412). Нет сомнения, что Государь истинно набожный скорее иного может быть отцем народа, если одарен свыше умом и твердостию. Ростислав не отличался великими свойствами отца и деда; но любил мир, тишину отечества, справедливость и боялся запятнать себя кровию Россиян.
      Сей Великий Князь был другом Императора Мануила и помогал ему, как Государю единоверному, против Короля Венгерского, Стефана III. Мануил тогда же заключил союз и с Галицким Князем, Ярославом. Узнав о намерении последнего выдать дочь свою за Стефана, Император писал к нему, что сей Король есть изверг вероломства, и что супруга такого человека без сомнения будет несчастлива. Письмо имело действие, и хотя Ярослав, уже отправив невесту в Венгрию, не мог отменить брака, однако ж взял сторону греков. Стефан - кажется, досадуя на тестя - развелся с молодою супругою и женился на дочери Австрийского Герцога. - Несмотря на союз с Императором, Галицкий Князь дружески принял врага Мануилова, Андроника Комнина, сына Исаакиева, бежавшего из темницы Константинопольской, и дал ему в Удел несколько городов (413). Андроник, как пишут Византийские Историки, всегда ездил на охоту с Ярославом, присутствовал в его Совете Государственном, жил во дворце, обедал за столом Княжеским и собирал для себя войско. Изъявив неудовольствие Ярославу, Мануил прислал наконец в Галич двух Митрополитов, которые уговорили Андроника возвратиться в Царьград: Епископ Галицкий, Козьма, и бояре Ярославовы с честию проводили его за границу. - Сей изгнанник чрез несколько лет достиг сана Императорского: будучи признательным другом Россиян, он подражал им во нравах: любил звериную ловлю, бегание взапуски и, низверженный с престола, хотел вторично ехать в наше отечество; но был пойман и замучен в Константинополе.
      Ростислав в 1160 году призвал из Греции нового Митрополита, Феодора, умершего чрез три года. Великий Князь, отдавая наконец справедливость достоинствам изгнанного Святителя, Климента, желал возвратить ему сан Архипастыря нашей Церкви и для того послал Вельможу, Юрия Тусемковича, в Грецию; но сей Боярин встретил в Ольше нового Митрополита, Иоанна, поставленного в Константинополе без согласия Великокняжеского. Ростислав был весьма недоволен; однако ж, смягченный дружеским письмом Мануила и дарами, состоявшими в бархатах и тканях драгоценных, принял Греческого Святителя, с условием, чтобы впредь Император и Патриарх не избирали Митрополитов России без воли ее государей. - Исполняя требование честолюбивых Новогородцев, Иоанн позволил их Епископу, именем также Иоанну, мужу добродетельному, называться Архиепископом (414). Сей Митрополит, умерший незадолго до кончины Великого Князя, славился ученостию и, слыша о желании Папы, Александра III, знать особенные догматы нашей Церкви, писал к нему ласково, оправдывая уставы Восточной. Письмо его, истинное или подложное, напечатано на языке Латинском и достойно Пастыря Христианского. «Не знаю (говорит сочинитель), каким образом произошли ереси в Вере Божественной; не понимаю, как могут Римляне именовать нас лже-Христианами. Мы не следуем такому примеру и считаем их своими братьями, хотя и видим, что они во многом заблуждаются». Предложив учение обеих Церквей и доказав согласие нашего с Апостольским, добрый Митрополит убеждает Папу восстановить древнее единство Веры; кланяется ему от имени всего Духовенства и желает, чтобы любовь братская обитала в сердцах Христиан (415).


















 
Андрей Юрьевич, Великий Князь Владимирский









Том II. Глава XVII
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МСТИСЛАВ ИЗЯСЛАВИЧ КИЕВСКИЙ. АНДРЕЙ СУЗДАЛЬСКИЙ, ИЛИ ВЛАДИМИРСКИЙ. Г. 1167-1169

      Вероломство Владимира. Изгнание Святослава из Новагорода. Война с Половцами. Речь Мстислава. Клевета Бояр. Ненависть Андрея ко Мстиславу. Взятие и совершенное падение Киева.
      Сыновья Ростислава, брат его Владимир, народ Киевский и Черные Клобуки - исполняя известную им последнюю волю умершего Великого Князя - звали на престол Мстислава Волынского. Сей Князь, задержанный какими-то особенными распоряжениями в своем частном Уделе, поручил Киев племяннику, Васильку Ярополковичу, прислал нового Тиуна в Киев и скоро узнал от них, что дядя его, брат Ярослав, Ростиславичи и Князь Дорогобужский Владимир Андреевич, заключив тесный союз, думают самовольно располагать областями: хотят присвоить себе Брест, Торческ и другие города (416). Мстислав оскорбился; призвал Галичан, Ляхов и выступил к Днепру с сильною ратию. Усердно любив отца, Киевляне любили и сына, знаменитого делами воинскими; народ ожидал Мстислава с нетерпением, встретил с радостию, и Князья смирились (417). Только Владимир Мстиславич, малодушный и вероломный, дерзнул обороняться в Вышегороде: Великий Князь мог бы наказать мятежника; но, желая тишины, уступил ему Котелницу и чрез несколько дней сведал о новых злых умыслах сего дяди. Владимир хотел оправдаться. Свидание их было в Обители Печерской. «Еще не обсохли уста твои, которыми ты целовал крест в знак искреннего дружества!» - говорил Мстислав, и требовал вторичной присяги от Владимира. Дав оную, бессовестный дядя за тайну объявил Боярам своим, что Берендеи готовы служить ему и свергнуть Мстислава с престола. Вельможи устыдились повиноваться клятвопреступнику. «И так отроки будут моими Боярами!» - сказал он и приехал к Берендеям, подобно ему вероломным: ибо сии варвары, быв действительно с ним в согласии, но видя его оставленного и Князьями и Боярами, пустили в грудь ему две стрелы. Владимир едва мог спастися бегством. Гнушаясь сам собою, отверженный двоюродным братом, Князем Дорогобужским, и боясь справедливой мести племянника, сей несчастный обратился к Андрею Суздальскому, который принял его, но не хотел видеть; обещал ему Удел и велел жить в области Глеба Рязанского. Мать Владимирова оставалась в Киеве: Мстислав сказал ей: «Ты свободна: иди куда хочешь! но могу ли быть с тобою в одном месте, когда сын твой ищет головы моей и смеется над святостию крестных обетов?»
      Андрей тогда же принял к себе и другого изгнанника, Святослава Ростиславича. Новогородцы - думая, что смерть отца Святославова разрешила их клятву - в тайных ночных собраниях умыслили изгнать своего Князя. Сведав заговор, Святослав уехал в Великие Луки и велел объявить Новогородцам, что не хочет княжить у них. «А мы не хотим иметь тебя князем», - ответствовали граждане, клялися в том иконою Богоматери и выгнали его из Лук. Святослав бежал в Суздальскую область и, с помощию Андрея обратив в пепел Торжок, грабил окрестности. С другой стороны Князь Смоленский, отмщая за брата, выжег Луки (418). Бедные жители стремились толпами в Новгород, требуя защиты. Могущественный Андрей, действуя согласно с Романом Смоленским и Всеславом Полоцким, хотел, чтобы Новогородцы смирились пред Святославом. «Вам не будет иного Князя», - говорил он с угрозами. Но упрямый народ презирал оные; убил Посадника и двух иных друзей Святославовых; готовился к обороне и просил сына у Великого Князя Мстислава, обещаясь умереть за него и за вольность. Едва Послы Новогородские могли проехать в Киев: ибо на всех дорогах стерегли их и ловили как злодеев. Между тем в Новогороде начальствовал умный Посадник Якун и заставил Святослава удалиться от Русы: сей Князь, имев сильное войско союзное, не дерзнул вступить в битву, довольный разорением многих селений, и чрез два года умер, хвалимый в летописях за его добродетель, бескорыстие и любовь к дружине.

 
Карта Владимиро-Суздальского княжества


      [1168 г.] Несколько месяцев Новгород сиротствовал без Князя, с нетерпением ожидая его из Киева. В сие время Мстислав был занят воинским предприятием. В торжественном собрании всех Князей союзных он сказал им: «Земля Русская, наше отечество, стенает от половцев, которые не пременили доныне их древнего обычая: всегда клянутся быть нам друзьями, берут дары, но пленяют Христиан и множество невольников отводят в свои вежи. Нет безопасности для купеческих судов наших, ходящих по Днепру с богатым грузом. Варвары думают совершенно овладеть торговым путем Греческим (419). Время прибегнуть к средствам действительным и сильным. Друзья и братья! Оставим междоусобие; воззрим на Небо, обнажим меч и, призвав имя Божие, ударим на врагов. Славно, братья, искать чести в поле и следов, проложенных там нашими отцами и дедами!» Все единодушно изъявили согласие умереть за Русскую землю, и каждый привел свою дружину: Святослав Черниговский, Олег Северский, Ростиславичи, Глеб Переяславский, Михаил, брат его, Князья Туровский и Волынские. Бояре радовались согласию Государей, и народ благословлял их ревность быть защитниками отечества. Девять дней шло войско степями (420). Половцы услышали, и бежали от Днепра, бросая жен и детей. Князья, оставив назади обоз, гнались за ними, разбили их, взяли многие вежи на берегах Орели, освободили Российских невольников и возвратились с добычею, с табунами и пленниками, потеряв не более трех человек. Сию добычу, следуя древнему обыкновению, разделили между собою Князья, Бояре и воины. Народ веселился и торжествовал победу в день Пасхи. Скоро, к общему удовольствию, прибыл благополучно и богатый купеческий флот из Греции: Князья ходили с войском на встречу к оному, чтобы защитить купцов от нападения Половцев, еще не совсем усмиренных.
      Ни Мстислав, пируя тогда с союзниками под Каневом (421), ни Киевляне, радуясь победе и товарам Греческим, не предвидели близкого несчастия. Одна из причин оного была весьма маловажна: Князья жаловались на Мстислава, что он, будучи с ними на берегах Орели, тайно посылал ночью дружину свою вслед за бегущими врагами, чтобы не делиться ни с кем добычею. Два Боярина, удаленные Великим Князем от двора за гнусное воровство, старались также поссорить братьев, уверяя Давида и Рюрика, что Мстислав намерен заключить их в темницу (422). Легковерие свойственно нравам грубым. Бояре Киевские, знавшие чистосердечие Государя своего, и собственная его присяга, по тогдашнему обычаю, доказали неосновательность злословия; но Ростиславичи остались в подозрении и не согласились выдать клеветников брату, говоря: «кто ж захочет впредь остерегать нас?» В то же время дядя Мстислава, Владимир Андреевич, несправедливо требуя от него новых городов, сделался ему врагом и с негодованием уехал в Дорогобуж. Таким образом Великий Князь лишился друзей и сподвижников, столь нужных в опасности.
      Но главною виною падения его было то, что он исполнил желание Новогородцев и, долго медлив, послал наконец сына, именем Романа, управлять ими. Сей юный Князь взялся быть их мстителем; разорил часть Полоцкой области, сжег Смоленский городок Торопец, пленил многих людей. Андрей Суздальский вступился за союзников и не мог простить Мстиславу, что он, как бы в досаду ему, объявил себя покровителем Новогородцев. Может быть, Андрей с тайным удовольствием видел случай уничтожить первенство Киева и сделаться главою Князей Российских: по крайней мере, оставив на время в покое Новгород, он думал только о средствах низвергнуть Мстислава, издавна им нелюбимого; тайно согласился с Ростиславичами, с Владимиром Дорогобужским, Олегом Северским, Глебом Переяславскими с Полоцким Князем; взял дружину у Владетелей Рязанского и Муромского, ему покорных; собрал многочисленную рать; поручил ее сыну Мстиславу и воеводе Борису Жидиславичу; велел им идти к Вышегороду, где княжил тогда Давид Ростиславич и где надлежало соединиться всем союзникам. Сие грозное ополчение одиннадцати Князей (в числе коих был и юный Всеволод Георгиевич, приехавший из Царяграда) шло с разных сторон к Днепру (423); а неосторожный Мстислав ничего не ведал и в то же время послал верного ему Михаила Георгиевича, Андреева брата, с отрядом Черных Клобуков к Новугороду (424): Ростиславичи схватили сего Князя на пути вместе с купцами Новогородскими. Мстислав едва успел призвать Берендеев и Торков, когда неприятели стояли уже под стенами города; два дня оборонялся мужественно: в третий [8 Марта 1169 г.] союзники взяли Киев приступом, чего не бывало дотоле. Сия, по слову древнего Олега, мать городов Российских, несколько раз осаждаемая и теснимая, отворяла иногда Златые врата свои неприятелям; но никто не входил в них силою. Победители, к стыду своему, забыли, что они Россияне: в течение трех дней грабили, нетолько жителей и домы, но и монастыри, церкви, богатый храм Софийский и Десятинный; похитили иконы драгоценные, ризы, книги, самые колокола - и добродушный Летописец, желая извинить грабителей, сказывает нам, что Киевляне были тем наказаны за грехи их и за некоторые ложные церковные учения тогдашнего Митрополита Константина!.. Мстислав ушел с братом Ярославом в Волынию, оставив жену, сына, Бояр пленниками в руках неприятельских (425), и едва не был на пути застрелен изменниками, Черными Клобуками.
      Андрей отдал Киев брату своему Глебу; но сей город навсегда утратил право называться столицею отечества. Глеб и преемники его уже зависели от Андрея, который с того времени сделался истинным Великим Князем России, и таким образом город Владимир, новый и еще бедный в сравнении с древнею столицею, заступил ее место, обязанный своею знаменитостию нелюбви Андреевой к южной России.





ПРИМЕЧАНИЕ

(1) В печати. Несторе, стр. 69: «отец (Владимир) его не любяше». См. Дитм. Chron. кн. VII. В одном месте говорит он, что сын Владимиров и зять Короля Польского, заключенный отцом в темницу, ушел наконец к своему тестю; а в другом, что сей ушедший к Болеславу Российский Князь назывался Святополком (Звентепулком). Кадлубек пишет, что Болеслав, взяв Киев (см. ниже), возвел на престол Российский своего родственника: sui sanguinis Regem creat [кровь его сделал королевской] (Hist. Polon. кн. II, стр. 648).
Дитмар прибавляет, что Король Польский, сведав о заключении своей дочери, зятя и Рейнберна, старался отмстить Владимиру: quantum potuit vindicare non destitit [мстил беспрестанно, сколько хватало сил] (стр. 418). Выше он говорит, что Болеслав опустошил тогда великую часть России: следственно, воевал с Владимиром? Нестор того не пишет.
(2) Река Полтавской Губернии, впадающая в Трубеж. В Архангел. Лет. сказано, что Борис имел у себя 8000 воинов.
(3) В Пушкин: «призва Вышегородскые Болярьце».
(4) Борис, по словам Нестора, сказал: «не створи ему (Святополку), Господи, в сем греха». Вот слава Христианства! В Ипат., Хлеб., Воскрес. I, 167, и в других летописях сей Князь изображен такими словами: «Телом бяше красен и высок, лицем кругл, плеча высоце, в чреслех тонок, очима добр и весел; брада мала и ус, млад бо бе еще; светясь царскы, крепок телом, всяческы украшен, аки цвет во юности своей; на ратех храбор, в советех мудр, и благодать Божия цветяше на нем». Новейшие Летописцы прибавили много пустых слов в повествовании о Борисовой кончине.
(5) Кроме Моисея Угрина, Георгиева брата, ушедшего в Киев к Владимировой дочери, Передславе. Вместе со многими Россиянами плененный Болеславом, он, как второй Иосиф, не хотел променять своего целомудрия и рабства на любовь одной знатной красавицы, которая, желая отмстить ему за такую нечувствительность, осудила его быть Абелардом (см. Житие Моисея в Патерике). Ефрем, Новогородский Чудотворец, был также брат Георгия Угрина (как написано в Пр ологе Генв. 28), Конюший Бориса и Глеба. Он взял отрубленную голову брата и велел положить ее в гроб с собою. Далее пишут, что Ефрем, создав на берегу реки Твери церковь во имя Св. Бориса и Глеба, скончался в 6523 году. Но сии Мученики, кажется, признаны Святыми в 6580 г. (см. ниже).
Нестор говорит, что добрые Россияне тайно погребли тело Борисово в Вышегороде, в церкви Св. Василия, но не могли отыскать искаженного трупа Георгиева. В некоторых списках именно означено, что Св. Борис убит июля в 24 день.
(6) «И пришедшю ему на Волгу — в некоторых списках: на усть Тмы — на поли подтчеся конь в рве», и проч. Каким образом Глеб выехал из Мурома на берег Волги? Это не дорога в Киев. Разве гонец Святополков нашел его где-нибудь в Нижегородской Губернии, которой часть принадлежала к древнему Муромскому Княжению, то есть, за Волгою? или тогдашние дремучие леса Московской Губернии были еще непроходимы, и Глебу надлежало ехать в Смоленск через Тверскую? Сочинитель Минеи (Майя 2) заставил его отправиться из Мурома к устью Волги, а оттуда водою к Смоленску. Далее: «и прииде к Смоленску, и пойде от Смоленска яко зреемо — то есть, сей город был у него еще в виду — и ста на Смядине в пасаде». Так называлась речка, впадавшая в Днепр ниже Смоленска; она уже пересохла (см. Описание Смоленска).
Плач Глебов о Борисе достоин замечания в летописи: он нежен и красноречив. Например: «Увы мне, Господи! Лучебымиумретисбратом, нежели жити на свете семь. Аще бо бых, брате мой, видел лице твое Ангельское, умерл бых с тобою. Ныне же что ради остах аз един? Где суть словеса твоя, яже глагола к мне, брате мой любимый? Ныне уже не услышю тихого твоего наказанья» — и проч. В Арханг и в других новых летописях здесь прибавлены маловажные обстоятельства.
Вероятно, что повар Глебов был родом из Торков, и для того назван Торчин.;
Далее: «по сем же вземше везоша и положиша и (Глеба) у брата своего Бориса, у церкве Святого Василия». В Никон. Лет., в Новгород. Попа Иоанна, в Степен. Книге и во многих других сказано, что место, где лежало Глебово тело, ознаменовалось чудесами: «иногда показывался над ним столп огненный, иногда свеча, не только ночью, но и днем; ловцы, пастухи, странники, часто слышали там Ангельское пение. Наконец граждане Смоленские вспомнили о Мученике, послали туда Священников с крестами, принесли его тело в город», и проч. — Глеб умерщвлен, по известию многих летописцев, 5 Сент, в Понедельник: так и было в 1015 году. Христианские имена Бориса и Глеба были Давид и Роман.
(7) Левек, поверив Щербатову, говорит, что Святослав хотел бежать к Андрею, Венгерскому Королю, женатому на его сестре Премиславе. Но Андрей восшел на престол в 1045 году (см. Прая Annal. Reg. Hungariae, книга I, стр. 54) и супруга его была не Владимирова, а Ярославова дочь (см. Прая Dissert. VII in An. Vet. Hung. стр. 130: erat hxc Nastasia Iaroslai filia [эта Анастасия была дочерью Ярослава]). — Нестор, сказав о братоубийствах Святополка, прибавляет: «Люте бо граду тому, в нем же Князь ун (юн), любяй вино нити с гуслями и со младыми светникы (советники): сяковые даеть Бог за грехи, а старые и мудрые отъемлеть». Увидим ниже, что Святополк любил пить.
Далее: «и нача даяти овем корзна, а другым кунами». Татищев, вместо первого слова, написал шкурами. Но корзном называлась верхняя одежда. Так Князь Владимир, желая защитить Игоря, покрыл его своим корзном, т. е. епанчею (см. в печати. Нест. стр. 204).
(8) В Троиц, и Пушкин.: «Варязи бяху мнози у Ярослава и насилье творяху Новогородцем и женам их». Ракома подле Новагорода (ныне селение на берегу Ильменя) была то же, что Берестовое подле Киева: сельским жилищем Князей. В летописи сказано, что Новогородцы побили Варягов на дворе Парамоновом. В Новогород. Попа Иоанна: «и се слышав Ярослав, разгневася — и сбравоя славны тысящу и обольстив я исьсече, ижебяху Варягы те иссекли, а друзии бежаша из города». — Передслава была, вероятно, дочь Рогнеды. — В Новогород. Попа Иоанна: «топерво ми их (Ярославу Новогородцев) золотом окупати». Там же сказано, что Ярослав собрал 3000 Новогородцев, а Варягов 1000. в харатейных: «собрав Варягов 1000 (в И пат. и Хлебн. 6000) а прочих 40 000» (в других списках 30 000) — т. е. не одних Новогородцев, но и других Россиян, может быть Чуди, Псковитян, Кривичей. В Пушкин, и в Троицк. Ярослав говорит словами Св. Писания: «суди, Господи, по правде, и да скончается злоба грешнаго!»
(9) В Несторе: «и стояша месяце три». В харат. Новогород: «и нача Днепр мерзнути». Напомним Читателю, что Владимир скончался в 1015 году, Июля 15: ежели Ярослав пришел к Днепру в 1016 году, как означено в летописи, и стоял без действия три месяца, до осени и заморозов, то между кончиною Владимировою и битвою Любечьскою прошло около 16 месяцев: ибо Нестор начинает свои годы с Марта (см.Т. II, примеч. 50).
Татищев обратил для лучшей вероятности Несторовы три месяца бездействия в три седмицы, и сказывает еще, что большая вода не позволяла войскам переправиться через Днепр. — В И пат. и Хлебн. сказано, что Яр ослав стоял на сей стороне Днепра, т. е. на правой.
В Новогород. Лет. Попа Иоанна и в Никон. ругатель, Воевода Святополков, назван Волчий Хвост (см. стр. 84 И. Г. Р.). Он говорит: «а вы плотници суще, а поставим вы (к) хоромом рубити нашимь». Видно, что Новогородцы были тогда лучшими плотниками. Далее в харатейн. Новогород.: «и бяше Ярославу муж в приязнь у Святополка, и посла к нему Ярослав нощью Отрок свой и рек к нему: что тому велиши творити? меду магю варено, а дружины много. И рече ему муж т (тот): рчи тако Ярославу: даче (да аще) меду мало, а дружины много, да к вечеру вдати». — По списку Троицк, говорят Новогородцы: «кто не пойдет с нами, то сами погубим»; а в Пушкин.: «сами потнем», то есть, убьем.
Далее: «и не бе льзе озером Печенегом помогати». В харат. Новогород. Ярослав говорит своим перед сражением: «знаменайтеся; повивайте собе убрусы (убрусами) голову».
Здесь сказано в Кенигсберг, и во многих других списках: «бе же Ярослав тогда двадцати осьми лет.» Это описка. В харатейной: «и бы тогда Яр ослав в Новегороде лет 28»; то есть, от 988 года, к которому Летописец относит разделение Государства на области, до 1016 года прошло 28 лет. — О награждении воинов говорится в харат. Новгород, и Попа Иоанна летописи. Если у Ярослава было, как пишет Нестор, 40 000 воинов, и если гривна XI века равнялась ценою с гривною Смоленскою 1228 года, то сей Князь роздал им 125 пуд серебра (см. Т. I, примеч. 298 и 527): много по тогдашнему времени! Надобно исключить убитых: за то он дал каждому старосте и Новогородцу 10 гривен. — В летописи Попа Иоанна сказано, что Ярослав тогда же сочинил Правду или законы для Новогородцев: в Никонов. и в других летописях говорится о награждении воинов и сочинении Правды уже в 1020 году, а здесь сказано, что Ярослав построил Златые врата (см. ниже) со многими церквами, и щедро наградил бедных; что в то же лето Печенеги, обступив столицу, всеклисъ в Киев, и что Яр ослав к вечеру победил их. К сему известию в Архангельск. Лет. прибавлено: «Сетное и до сего дни словет». Тут чего-нибудь недостает.
(10) Император в Мерзебурге получил первое известие о вступлении Россиян в Польшу: что однако же не имело никаких важных следствий. Et tunc primo comperit Rossorum Regem, ut sibi per internuntium promisit suum, Boleslaum petiisse, nihilque ibi ad urbem possessam profecisse [Тогда впервые узнал он, что князь Российский, как и обещал ему через посла, напал на Болеслава, но, осадив город, ничего не добился] (Дитм. кн. VII), Видно только, что Россияне осаждали Польский город. Дитмар относит сей случай к 1017 году, и прибавляет, что скоро (т. е. в 1018 году) сам Болеслав вступил в Россию, снова возвел на престол своего зятя и возвратился с торжеством. В VIII книге он уже подробно описывает несчастия, претерпенные тогда Россиею.
Собственные наши летописи подтверждают истину Дитмарова сказания о нападении Великого Князя на Польшу в 1017 году. Нестор пишет: «в лето 6525 (1017) Ярослав иде (здесь пропуск в Троицк, и Пушкин, списке)... и погоре церквей много Кыеве». Кудаж ходил он в сем году? к Киеву, сказано во многих списках; но он был там уже в 1016. Древний Новогород. Лет. говорит: «в лето 6525 Ярослав иде к Берестью»: так назывался в старину нынешний Брест Литовский, который принадлежал Туровскому Княжению и был тогда на границе Польской. — Нарушевич рассказывает в своей Истории (Т. II, стр. 177 — 178), что Король, в сем году победив Великого Князя на Буге, взял обоз и несколько городов, осаждал Киев, сжег часть его и вышел из России, узнав о приближении Немцев к реке Одеру. Никто из летописцев не говорит о том. Дитмаровы, выше приведенные слова: nihilque ad urbem possessam profecisse [осадив город, ничего не добился], относятся к осаде не Киева, а Польского города (см. Немецк. перевод Дитмара, стр. 512). Нарушевич сообщил свою догадку за верное происшествие. «В 1017 году — пишет он, стр.  176 в примеч. — был пожар в Киеве: нет сомнения (zapewne), что Болеслав тогда осаждал сей город!»
Дитмар именно говорит (в конце VIII кн.), что Император или Немцы советовали Болеславу воевать с Россиянами, и что у Короля было 500 Венгров и 300 Немецких воинов, также 1000 Печенегов.
(11) В Никонов, и во многих других списках Нестора: «погоре град, и церквей много, яко до седьми сот». Татищев поправил: «и домов до 700». — Не только в Никонов., но и в древней Новогород. Лет. сказано, что в 1017 году заложена церковь Св. Софии в Киеве: она, по известию Дитмара (стр. 426), была разрушена пожаром сего году. Ярослав в 1037 году заложил новую (см. ниже), распространив Киев и сделав Златые врата, о коих Никон, и Воскресен. Лет. Говорят еще в 1017 году, в противность Нестору.
(12) См. Мартин. Галлус. стр. 62, Кадлубека кн. II, стр. 648, и Длугоша, кн. II, стр. 151—152. В последнем: Nil hoc hamo hactenus opus est, neque ut pisces comprehendamus, sed qualiler hosti occurramus curandum, ne hostis infesti et potentis, effusionem sanguinis nostri sitientis, hamo involvamur [He эта удочка важна, и не о том следует заботиться, поймаем ли мы рыбу, а о том, как встретим неприятеля, чтобы не попасться на удочку сильному и опасному врагу, жаждущему пролить нашу кровь] — то есть: «чтобы не попасться на уду врагу сильному», и проч.
Нестор говорит: «Ярослав же, совокупив Русь, и Варяги, и Словени». Длугош прибавляет: «и Печенеги»; но Печенеги были тогда с Болеславом, по известию Дитмара. — В Воскресен. сказано, что Ярослав пришел в Вгыьню (Волынию) и стал на Буге.
В Троицк, и во многих: «кормилец Воевода именем Блуд». В древнейшем Пушкин., также в Кенигсберг. и других: «именем Буды». У Длугоша Budy. Сей Воевода, пестун Ярославов, мог быть действительно самый предатель Ярополков, и в 1018 году лет семидесяти. Владимир не имел правил Фридриха Великого в рассуждении изменников, когда Анастас пользовался его милостию и доверенностию.;
(13) «Да то ти прободем трескою (в новейших списках: копием) черево твое толстое». Мартин Галлус и Кадлубек также описывают сию брань. Русской варвар, по их словам, сравнивает Болеслава с обойденным вепрем, с дикою свиньею, которая валялась в нечистоте, попалась в тенета, будет затравлена собаками, и проч. (Кадлуб. Hist. Polon. кн. II, стр. 649). Король в ответе своем называет гордого Россиянина диким осленком, которого съест вепрь. «Ежели я кабан, — говорит он, — то знай, что сильный кабан с Божиею помощию может растерзать собак. Но оружием, а не словами переведаюсь с тобою». Длугош говорит то же, что Нестор. — Читатель вспомнит подобную насмешку Короля Французского над тучностию Вильгельма Завоевателя. У Гомера также битвы начинаются перебранкою.
Далее: «бе бо Болеслав велик и тяжек, яко на кони не могы сидети; но бяше смыслен и вбреде в реку». Нарушевич говорить: jedni w brod, drudzy w plaw [одни вброд, другие вплавь]. Дитмар пишет, что Россияне напрасно хотели противиться; что они в бегстве своем потеряли множество людей, а Болеслав мало; что из Немцев был тогда убит рыцарь Генрик. В Никон. и других летописях сказано, что Воевода Блуд лишился жизни в сем несчастном сражении.
(14) Дитмар сказывает, что город, принадлежавший брату Российского Короля (Владимир, Брест или Туров), был взят приступом, а жители отведены в неволю. Длугош замечает, что тогдашние города Российские, построенные из одного дерева, без каменных стен, не могли сопротивляться Болеславу (Hist. Polon. книга II, стр. 151).
Дитмар говорит далее, что Болеслав велел осадить Киев Печенегам: urbs Kitana (Kiovia) ab hostibus Pedenis, hortatu Boleslai, crebra impugnatione invaditur [По приказу Болеслава город Киев был захвачен многократным натиском неприятелей-печенегов]; а Нарушевич читает: ab hostibus Polonis [неприятелей-поляков].
(15) Так пишет Дитмар, которого знакомцы были тогда с Королем Польским и видели все собственными глазами. Нарушевич именует сего Архиепископа Анастасием (Hist. Narodu Polsk. Т. II, стр. 191). — Дитмар говорит, что девять сестер Ярославовых и жена его находились тогда в Киеве: Нестор упоминает только о двух Владимировых дочерях. Польские Историки называют Передславину сестру Мечиславою, или Мстиславою (Длугош Hist. Pol. I, стр. 154).
Польские Историки рассказывают, что Болеслав, въезжая в Киев, мечом своим, в знак победы, разрубил тамошние Златые врата (Длугош: illam in sui medio dividens; что сей удивительный меч был дан Болеславу Ангелом (Богуфал. стр. 25 и Кадлуб. Hist. Polon. кн. II, стр. 645), и назван щербцем по щербине, которая сделалась на его лезвие от разрубления Киевских ворот (Март. Галлус стр. 62, Кадл. стр. 645, Богуфал. стр. 25); что он в позднейшие времена хранился в арсенале Краковском, и что Короли Польские всегда ходили с ним на войну (Кадлуб. стр. 645). Изрядные басни: заметим ниже и другие.
Дитмар пишет, что жена Святополкова оставалась в России, когда сей Князь бежал в Польшу.
(16) В Троицк, и в иных списках назван Посадник Новогородский Константином. — О кунах см. ниже. В Несторе: «начаща скот (деньги) сбирати, от мужа по 4 куны, от Старост по 10 гривен, а от Бояр по 18 гривен». По известиям Скандинавским, многие Норвежцы пришли тогда на кораблях к Ярославу (см. Торф. Hist. Norveg. Ч. Ill, стр. 97). В Архангельск, означено их число: 14 100.
(17) См. Дитм. Chron. кн. VIII. Татищев говорит, что на Поляков были жалобы: в летописи нет того. Нестор называет сей поступок Святополков безумием. — Дитмар о сестрах Ярославовых (стр. 426): quarum unam, prius desideratam, antiquus fornicator Boleslaus, oblita coontectali sua, injuste duxerat [одну из них, прежде желанную, старый развратник Болеслав взял бесчестно]. См. также Длугош. Hist. Polon. кн. II, стр. 168. В Воскресенск. списке и во многих, кроме Пушкин., Троицк., Кенигсберг., сказано: «и тогда Болеслав положи себе на ложе Передславу, сестру Ярославлю». Древнейший Польский Летописец, Мартин Галлус, уверяет, что она была главною причиною войны, и что Ярослав, не хотев выдать сестры за Короля, сделал его своим жестоким врагом. Ломоносов несправедливо называет сию Княжну супругою Болеслава (о женах его см. в Нарушев. Hist. Narodu Polsk. II, 202). — Польские Историки (Длугош, Кромер, Сарницкий и другие) говорят, что Болеслав, пред выступлением из Киева, в знак владычества своего над Россиянами, и следуя примеру Геркулеса, поставил столпы железные в Днепре, где впадает в него река Сула. Но древнейший их писатель, Кадлубек, сказывает, что железный столп поставлен Болеславом не в России, а в Саксонии, в реке Сале, и что в Киеве он зарубил только Златые врата, означив сими двумя памятниками границы своих владений на Западе и Востоке (Hist. Polon. кн. II, стр. 648). Сарницкий пишет, что Король положил в Днепре медные трубы, которые от течения воды издают звуки и произносят имя Болеслава. «Другие же (говорит он) уверяют, что сии звуки рождаются от пустоты, находящейся в скале над рекою» (Samicii Annal. Polon. кн. VI, стр. 1048). Нарушевич не осмелился повторить точных слов земляка своего (Hist. N. Р. II, 194).
(18) Мартин Галлус (стр. 62, 63) и Кадлубек описывают действия в таком порядке:
Ярослав, слыша о вступлении Короля в Россию, оставляет государство (по словам Кадлубека: hamum cum regno abiicit [бросает удочку вместе с государством]: (см. Т. II примеч. 12) и бежит, неизвестно куда. Болеслав берет Киев, возводит там какого-то родственника на престол, идет назад и распускает большую часть войска. Князь Российский гонится за ним, будучи во сто раз сильнее его (по словам Мартина: hostes vero quasi centies tantum fuere); сражается на Буге, и побежден. Чрез несколько времени Великий Князь там же сходится с Болеславом, насмехается над ним, разбит и взят в плен с знаменитейшими вельможами (см. Кадлубека). Их ведут к Болеславу на смычках, как гончих собак, и великодушный победитель говорит: низко ругаться над уничиженными судьбою; что случилось с другими, может случиться и с нами. «Однако — замечает остроумный Кадлубек — пленникам не должно было жаловаться на сии смычки, ибо сам Князь Российский называл своих воинов псами» (см. Т. II, примеч. 13).
Длугош описывает даже четыре сражения, и в разные времена, таким образом: «Болеслав в 1008 году победил Ярослава на Буше, — взял столицу, и расставил войско свое по городам. Ярослав думал тем воспользоваться и приближился к Киеву; но снова побежденный, ушел в Новгород. Король за вероломство Святополково отдав Киев на разграбление Полякам (с которого времени сия столица утратила свое великолепие) хотел спокойно возвратиться в отечество; но Ярослав в 1009 году догнал его на границе с войском Россиян, Половцев, Печенегов, Варягов»... (здесь Длугош превозносит удивительное мужество Болеслава, который, ободрив своих малочисленных Героев Демосфеновскою  речью, нападает на врагов Omnia enim erant tumultus, timoris et fuga plena [все крутом бежало в смятении и страхе])... «Ярослав, в третий раз обращенный в бегство, сбрасывает с себя знаки Княжеского достоинства, и на переменных лошадях скачет — неизвестно, куда. В 1018 году он начал вторую войну, сошелся с Болеславом на том же несчастном Буге, в четвертый раз бежал от него, и признав свое бессилие, заключил с ним мир. Король удовольствовался Данию весьма умеренною, и пленных Россиян отпустил домой (Hist. Polon. кн. II, стр. 151—168). Кромер, Стриковский и другие повторили сказку Длугоша, смесь Несторовых и древних Польских известий, раскрашенную вымыслом. Но сказание Дитмара, современного Историка, утверждает истину Несторова повествования и летосчисления. Впрочем, и Мартин Галлус относит взятие Киева к 1018 году.
Длугош и Кромер говорят, что Болеслав принял тогда данное ему от Россиян имя Храброго (Chrobri, hoc est, acris appelltionem propter excellentem virtutem el animi magnitudinem a Russis tributam, accepit [ принял имя Храброго, данное ему россиянами за особенную доблесть и величие духа]), и построил новый замок близ Вислицы, на реке Ниде.
Из Прибавлений в конце VIII тома издан. 1819 года. Сие место и ныне именуется Хроберз. О реке Вислице говорит Длугош (кн. I. стр. И): Wislica, cujus fons circa villam Strzoza, ostia circa villain Rybitwy.
(19) Сражение было в Пятницу. В летописях Никонов. и Попа Иоанна прибавлено: «мнози вернии видяху Ангела помогающе Ярославу». — Князь Щербатов думал, что Берестье и Берестовое есть одно место. — Летописец сказывает, что Бог, вняв молитве Ярослава, наказал Святополка подобно Каину: «Нападе нань Бес, и расслабеша кости его; не можаше седети, и несяхут на носилех... Он же, в немощи лежа, всхопився (вскочил), глаголаше; о! се женуть» — и проч. О смерти его говорит он только: «испроверже зле живот свой... есть же могила его в пустыне (между Польшею и Богемиею) и до сего дне; исходить же от нея смрад зол». В Никонов, прибавлено: «ибо расседшеся земля пожре его». Кромер пишет то же; но Длугош, имев у себя древнейший список Нестора (в коем не было еще прибавлений), не говорит о сем обстоятельстве.
(20) Новейшие Летописцы говорят: «того же лета начать (Ярослав) взыскати святых телес Бориса и Глеба». Следует описание чудес, бывших над телом Св. Глеба. Во-первых, Нестор и древний рукописный Пролог молчат о том; во-вторых, Ярослав имел время и прежде, то есть в 1016 и 1017 году, узнать, где погребены святые Мученики. — Те же Летописцы, Никонов, и другие, сказывают, что в 1020 году Великий Князь разгневался (Татищев прибавляет: за непослушание) на Коснятина, Посадника Новогородского, Добрынина сына, заточил его в Ростове (или в Муроме) на три года, и велел наконец умертвить. В Новогородск. летописи Попа Иоанна упоминается только о заточении; но сие известие сомнительно: его нет ни в древн. Несторовой, ни в харат. Новогородской. — В Кирилловской летописи XV века (Синод, библиот. № 349, л. 229, на обор.) прибавлено, что в сие время скончался сын Ярославов Илья, посаженный отцом в Новегороде (см. также летопись Попа Иоанна, стр. 312).
(21) «И пришедшу ему (Брячиславу) к Су доме реце (не Судомере) Ярослав выйде из Кыева, и в седъмый день постиже и ту»: то есть, в седьмый день обратного похода Брячиславова. Река Судома означена на карте Росс. Государства, сочиненной при Импер. Депо. Тут селения Дубровки, Поречье, Сорокино и проч.
В новейших летописях прибавлено: «Призва его (Ярослав Брячислава) и в да ему два града, Свячь и Вибдеск, и рече ему: буди же со мною один. И воеваша Брячислав с Ярославом вся дни живота своего». Вибдеск есть Витебск, а Свячь должен быть нынешнее место Усвят в Витебской Губернии.
(22) См. Торфеев. Hist. Norveg. Ч. Ill, стр. 97. Брячислава называют Норвежские Писатели Вратиславом, Ярослава Ярислейфом, а Святополка Буриславом.
(23) Memor. popul. Т. II, 1010. Кедрин пишет, что Андроник завладел Тавридою с помощию брата Владимирова (вместо сына), именем Сфенга. Тогдашний Великий Князь, Святополк, занятый войною с Ярославом, не мог помогать Грекам.
(24) См. Т. I, примеч. 90, и Oriental Geography, в предислов. стр. XXVIII. Аевит 1егуда (Iehudah) назвал сию книгу Сефер Козри. Ученый Буксдорф напечатал ее в Базеле, в 1660 году, с Латинским переводом, и говорит об ней: liber multiplicis doctrinae ас rnultae laudis [книга большой учености и многих достоинств]. — В нашествие Татар, в XIII веке уже не видим никаких следов Козарской Державы на берегах Каспийского моря. Ясы владели тогда городом при устье Волги (см. Т. I, примеч. 388).
(25) Святослав победил Касогов, однако не овладел, кажется, их страною (см. стр. 69 И. Г. Р.). — В Родословных Книгах сказано, что Князь Мстислав Владимирович, сын Мономахов, сражался с Ординским Князем Редегою, убил его, взял двух Редегиных сыновей, крестил, и назвав одного Юрьем, а другого Романом, выдал за последнего свою дочь. Нет сомнения, что сия сказка основана на поединке Касожского витязя Редеди со Мстиславом, сыном не Мономаховым, а Владимира Святого.
В то время, как Мстислав имел войну с Касогами, Ярослав, по Ипатьев, и Хлебников, списку, ездил в Брест.
(26) Татищев, желая объяснять происшествия, рассказывает, что Мстислав требовал от Великого Князя новых земель в прибавок к своему Уделу и получил Муром, но не был тем доволен. Сим известием Татищев хотел утвердить свое мнение, что Тмуторокань находился в соседстве с Муромским Княжением.
Козары должны были составлять знатнейшую часть жителей в области Тмутороканской, где могли оставаться также потомки древнего Воспорского народа, смешанного с Готфами, Уграми и проч. См. Т. I, примеч. 88 и стр. 24 И. Г. Р.
Нестор в первый раз упоминает здесь о Суздальской области, населенной прежде Мерею, т. е. Чудским народом (см. стр. 22 И. Г. Р.).
В харатейных списках Нестора: «в сеже лето въсташа волсви в Суждали, избиваху старую чадь — в Воскресенск. и в других прибавлено: бабы — по Дьяволю наученью и бесованью, глаголаше, яко си держать гобино». Под именем старой чади разумеются старые люди: гобино есть изобшше (см. Лексикон Кутеинский). Нестор называет здесь волхвами не обвиняемых в чародействе, но самих обвинителей, которые хвалились откровением свыше, уверяя, что они знают тайную причину голода, столь великого, что мужья отдавали жен своих в рабство для прокормления.
(27) Около сего времени был в Скандинавии знаменитый Ярл или Принц, Фин Слепый (см. Стурлез. Hist. Reg. Sept. Т. II, стр. 137 и Далин. Gesch. des R. Schwed. II, 9). Баер считал сего Якуна Иаковом, сыном Швед. Короля Олофа и шурином Ярослава (см. Баер, в Коммент. Акад. IV, 291).
Листвен есть ныне местечко близ Городни. Там видны остатки древних укреплений.
Татищев говорит, что Мстислав поставил Северян в средине, а Черниговцев на крыле; но то и другое имя означало одних людей: Чернигов был в земле Северян. Далее см. Воскресенск. Лет. I, 182. Из Прибавлений в конце VIII тома издан. 1819 года. В Пушкинском древнейшем списке Нестора: «Приде Якун с Варяги, и бе Якун слеп: луда бе у него золотом истъкана; и приде к Ярославу.» В другом месте, в житии Матфея, Инока Печерского, Нестор пишет: «единою бо ему стоящю в церкви виде обиходяща беса в образе Ляха в луде». Думаю (вместе с другими), что луда означала вообще покрышку и в особенности маску, иногда Verkappung, habit de mosque, гаерскую одежду. У Поляков ludzic, как изъясняет Линде, есть lockend, beriicken, affen, обманывать (что есть действие маски). У нас лудить значит покрывать оловом внутренность какого-нибудь металлического сосуда; лудами называются камни, закрываемые водою; луд есть глупец, у Линде ineptus, человек как бы с закрытым умом, в противность тому, что называется у Немцев offener Kopf. Слепой витязь Якун, как славный Богемец Зиска или Циска, мог носить повязку на больных глазах, чтобы закрывать их от действия солнечных лучей и воздуха. И в Скандинавии и везде употребляются сии повязки, Augenbinden. Якунова была златотканная, для того, что слепец хотел обратить ее в украшение. — Луда на бесе, в образе Ляха, знаменует маску или habit de masque.
 В новых изданиях Патерика, вместо Якуновой луды, поставлена одежда; но вероятно ли, что бы Летописец, сказав: «и бе Якун слеп,» непосредственно прибавил: «одежда бе у него золотом исткана», как бы в следствие его слепоты или глазной болезни? Одежды златотканные не были в сие время редкостию или чрезвычайностию для Князя Владетельного: Скандинавы обыкновенно покупали их в России, в Новегороде (см. стр. 98 И. Г. Р.). Далее пишет Нестор, что сей витязь оставил златую луду свою на месте битвы: мог ли Якун сражаться в златотканной одежде? Сражались в латах, Древние полководцы носили сверх лат мантию; но мантия или хламида называлась у древних Россиян корзном, кочем или коцем (см. Т. IV, примеч. 43), а не лудою.
(28) Сей Городец был против Киева, на Восточном берегу Днепра (см.Т.Н, примеч. 136, 183 и 204). Нынешний Остер назывался также Городцем Стрецким и Въстръскым, т. е. Остерским (см. Воскр. Лет. II, 8, и Хлебников, под годом 6649). Известен еще и третий 1ородец, бывший на Сейме реке (см. Больш. Чертеж). Татищев же думал, что Городцами назывались Вышегород и Юрьев.
В Несторе: «И разделиста по Днепр Русьскую землю; Ярослав прия сю сторону, а Мстислав ону». Надобно вспомнить, что Нестор жил и писал в Киеве. — Далее: «и начаста жити мирно и в братолюбстве, и уста (преста) усобица и мятеж, и бысть тишина велика в земли». Слово усобица гораздо лучше междоусобия, ныне употребляемого в сем смысле.
(29) Кельха Liefland. Historia. стр. 31. Ярослав, названный в крещении Георгием или Юрием, дал Ливонскому Юрьеву свое имя. — Нестор пишет: «В лето 6536 (1028) знаменье явися на небеси, яко видети всей земли». Кедрин упоминает о сей Комете: она являлась, по его известию, 31 Октября (см. Cometographie I, 369). — Никон. Лет. говорит: «В лето 6537 Ярослав ходи на Ясы и взят их... В лето 6538 преставися Новогородский Епископ Иоаким, и бяше ученик его Ефрем, иже вы учаше». Сей невежда сам себе противоречит, говоря за Нестором, что 6537 лето было мирно и прибавляя, что в сем же году Яр ослав воевал. Слова: взят их, дали мысль Татищеву написать, что Ясы переведены Великим Князем на берега Реи, или Роси. — Мы уже заметили, что древний Летописец совсем не упоминает о Епископе Иоакиме: в харат. Новогородской летописи также нет ни слова о кончине его в 1030 г. Ефрем означен в Помяннике четвертым Новогородским Епископом. В некоторых
рукописях прибавлено, что он учил (Татищев говорит, языку Греческому) пять лет, а Епископства не сподобился.
(30) Бельз и ныне существует в Галиции. В некоторых списках Нестора стоит Бельзье, в других Бельзы, Бьзы, даже Обезы. Летописец сказывает, что Ярослав в 1022 году ходил к Берестью, на границу Польскую — не знаем, зачем: может быть, он снова хотел тогда воевать с Болеславом или вступить с ним в мирные переговоры. — В 1030 году Болеслава уже не было на свете: он умер в 1025 (см. Нарушев. Hist. Narodu Polsk. II, 202). Нестор говорит о мятеже, беспорядках, избиении Бояр, Епископов и Священников в земле Ляхов по кончине Болеслава Великого (так он называет его): но сие возмушение случилось уже по смерти Мечислава (см. Нарушев. Hist. N. Р. II, 290, 291, в Длугоше кн. II, стр. 193—194).
О войне 1032 года упоминает Длугош (а за ним и Кромер) единственно по известию Нестора, прибавляя от себя, что Мечислав удержал в подданстве Российские города, завоеванные отцом его. Сей Историк говорит, что Ярослав населил своими пленниками окрестности реки Порей (prope fluvium Porszy, etc.): то есть, Длугош не разумел, что в словах Несторовых: «посади по Реи», по есть союз. — Следственно, на Реи жили не Ясы, как пишет Татищев (см.Т. II, примеч. 29). Города, основанные на сей реке Ярославом, могут быть Корсунь, Богуслав, Юрьев.
(31) Болтин, в примечаниях своих на Историю Щербатова, говорит, что кроме Полоцкого были в сие время и другие Удельные Князья в России, и что дети или внучата Святослава Владимировича княжили тогда в Древлянской земле, хотя об них и не упоминается в летописях: почему же Болтин знал, что Святослав имел детей, и что они владели Древлянскою землею, когда летописи не говорят о том? Впрочем Болтин мог бы сослаться на Никон. Лет., где сказано, что в 1002 родился у Святослава Владимировича сын Ян. В Родословных Книгах Святослав показан бездетным. Мстиславова смерть в Пушкин., Кенигсберг. и многих других списках, согласно с Византийскою хронологиею, означена в 1036 году; но в Троицк. и в Никонов, в 1033, а в Истории Татищева в 1034. — Мстислав назван Угалым в Никон. Лет. I, 131. — Далее: «И положила (Мстислава) у Святого Спаса, юже сам заложил: бе бо създано ее при нем възвыше яко на кони стояще досящи» — то есть, человек, сидя на коне, не мог уже рукою достать верхнего ряду кирпичей. — Татищев прибавляет, что Евстафий, сын Мстиславов, умер в Тмуторокане.
(32) Стурлезон рассказывает, что какой-то Висивальд, Князь Русский, сватался за прекрасную вдовствующую Королеву Шведскую, Сигриду Сторраду, которая велела умертвить его вместе с другим женихом своим, Королем Вестфольдским, за такую их дерзость (Hist. Reg. Sept. I, 261). Д алии считает сего Князя Всеволодом, сыном Владимира, изгнанным из России войною междоусобною, и без всякого хронологического соображения пишет, что жестокая Сигрида не хотела ни в чем уступить славной Ольге, которая управляла тогда Россиею (Gesch. des R. Schwed. I, 451). Ежели Сигрида в 981 вышла замуж, как он говорит, то по смерти Владимировой — то есть, когда Всеволод мог приехать в Швецию — сей красавице было по крайней мере лет 50.
(33) См. Т. I, примеч. 485, и Стурлез. Hist. Reg. Sept. I, 517. «Ингигерда (говорит сей Летописец) отдала Альдейгабург в управление родственнику своему, Ярлю (Принцу) Рагнвальду. У нее было три сына от Ярослава: Вальдимар (Владимир), Висиволд (Всеволод) и Гольти, то есть, ловкий, быстрый». Мы не знаем, которого из сыновей Ярославовых Скандинавы означали сим последним именем: может быть, Илию (см. Т. II, примеч. 20). Об имени Анны см. ниже.
(34) «Тоняху в Сетомли, ине же в инех реках». Мы не знаем реки Сетомли. Болтин думал, что река Вета, ниже Киева, могла так называться; но трудно вообразить, чтобы в маленькой речке потонуло множество Печенегов. Сие имя означало, может быть, рукав Днепра.
Вероятно, что многие из Печенегов ушли к Дунаю, где обитали их товарищи; некоторые остались еще между Волгою и Днепром, где скоро начали господствовать Половцы.
См. описание Златых врат Цареградских в Дюканж. Constantinopol. Christ, стр. 52—53. Феодосий Великий соорудил их, победив тирана Максима. Они названы так от золотых украшений. Следующая надпись была изображена над оными:
Наес loca Theodosius decorat post fata tyranni. Aurea saecla gerit, qui portam construit auro [Феодосий закрасил это место после гибели тирана. Тот, кто построил Златые врата, живет в золотом веке].
Ярослав над Златыми Киевскими вратами сделал церковь Благовещения: «того деля (для), ать всегда радость граду тому святым благовещением будет» (см. Ипат. и Хлебн.).
О Митрополии (см. Т. I, примеч. 474). В летописи: «при сем (Ярославе) Черноризцы почаша множитися и монастыреве починаху быти». Итак, прежде еще не было монастырей в России? Нестор говорит ниже, что они уже существовали в Антониево время; но Антоний возвратился в Россию в Княжение Ярослава, а не Владимира (последнее сказано в некоторых новейших исторических книгах: см. ниже). — Далее в Ипат. и Хлебников.: «Володимер землю взоре (вспахал), Ярослав же насеа книжными словесы сердца верных людей».
Обстоятельство, что Ярослав построил вместе монастырь Св. Георгия, ему соименного, и Св. Ирины, заставило думать Татищева, что Великая Княгиня, Ингигерда, называлась Христианским именем Ирины: вероятно; однако на ее древних иконах, которые хранятся в Новогородском Архиерейском доме, изображено имя Анны. В письменном Софийском Уставе она также называется Анною, под 5 числом Сентября и четвертым
Октября. Согласим одно с другим, положив, что Ярославова супруга именовалась в свете Ириною, а перед кончиною постриглась и была названа в монашестве Анною. Память ее празднуется в Софийском Новогородском Соборе Февраля 10 и еще Окт. 4, вместе с памятию сына Яр ославова Владимира. Неизвестно, кто уставил первое празднество; а второе Архиепископ Евфимий в 1439 году, как сказано в Софийской летописи под годом 6947. Гроб ее стоит внутри Новогородской Софийской церкви на южной стороне, с надписью: «Святая благоверная Княгиня Анна, мать Св. благоверн. Кн. Владимира Ярославина, Королевна Шведская, Олава первого Шведскаго Короля дочь, называлася в своей земли Ингегерда, которая прежде была невеста Олава, Короля Норвежского, потом супруга Ярослава Владимировича Новогородского и Киевского; преставилася в лето от С. М. 6559, от Р. X. 1051; положены мощи ее в Новогородском Софийском Соборе». В Софийской летописи прибавлено: «Архиепископ Евфимий позлати гроб Князя Владимера, внука Великого Владимера, и подписа; такожде и матери его Анны гроб подписа, и покровы положи, и память им устави творити Октоврия в 4 день». Но слог выше приведенной надписи, изображенной на стене, не есть древний. Самые имена Ингигерды и Олава едва ли были известны Россиянам XV века. Год Анниной кончины также означен несогласно с летописями: сия Княгиня умерла в 6558, а не 6559 году.
В харатейных: «и книгам прилежа Ярослав и почитая е часто в нощи и в дне». Следует похвала учению, в которой сказано, что книжные словеса суть реки напаяющия вселенную; что ими утешаемся в печахгях, и проч. Далее: «Ярослав же, якожь рекохом, любим бе книгам: многы написав, положи в Святей Софьи церкви». Следственно он и сам списывал книги.
(35) Доныне Подлесье, или Полесье, где жили Ятвяги, богато рыбными ловлями и пчеловодством. Польские Историки описывают характер сего народа диким и неукротимым. В Никонов, и Воскресенск. Лет. прибавлено, что Яр ослав не мог взять Ятвягов.
Мазовшане отложились от Королевства Польского во время тамошнего междоцарствия. — Здесь под именем Литвы должно разуметь жителей северовосточной Пруссии и нынешней Литовской Губернии, особенно ее северной части; ибо южная принадлежала к земле Ятвяжской. Древний народ Литовский жил в густых лесах. Стриковский сочинил его Историю, выбрав оную из летописей Польских, отчасти из наших, Ливонских, Прусских, из песен и сказок. Мнимые древние известия о происхождении Великого Герцогства Литовского баснословны и явно основаны на догадках. Говорят, что какой-то знаменитый Римлянин Палемон, во время или Августа Кесаря, или Нерона или Аттилы, приплыл в Литву, образовал ее диких жителей и начал там властвовать как Государь. Его сыновья: Борк, Спера, Кон, были основателями замков или городов Юрборга, Ковна, Сперы. Двое умерли бездетными. Третий оставил сыновей Керна и Гимбута, которые в 1058 году воевали с Россиянами (см. Матф. Стриковск. Хронику Литовск. гл. VII). Сколько же веков жил Палемон с детьми своими, если Август, Нерон или Аттила заставили его бежать из Италии, и если внуки Палемоновы господствовали в Литве около половины XI столетия? Сметливый Коялович, сократитель Матфея Стриковского, видя такую хронологическую нелепость, прибавил от шести до десяти веков, и пишет (Hist. Litv. стр. 29), что Италиянские выходцы долженствовали поселиться в Литве около 900 года. История Палемонова есть сказка, основанная единственно на сходстве некоторых слов языка Литовского с Латинскими. Следственно, и в древней России надобно искать Римских поселенцев, ибо язык наш также сходствует с Латинским? — В летописи Кведлинбургской упоминается о Литве под 1009 годом: in confinio Russia: et Litua: etc. [на границе России и Литвы и проч]. (в Лейбниц, издании, стр. 287). Из других Летописцев никто не говорит об ней ранее Нестора.
В Новогород. Попа Иоанна и в Никон. Лет. прибавлено, что Владимир, или Ярослав, в год Литовской войны (1044), весною, заложил Новгород: крепость ли тамошнюю? или Никон. Лет. говорит здесь о Литовском Новогродке? — В Несторе так означены годы происшествий: в 1038 война с Ятвягами, в 1040 с Литвою, в 1041 «иде Ярослав на Мазовшаны в лодьях». В 1042 Владимир ходил на Ямь. Нестор причисляет Ямь к данникам России (в печат. стр. 10): то есть, Новогородцы издревле ходили в Финляндию собирать дань с ее жителей или разорять сию землю.
(36) См. Memor. popul. II, 1010—1016. Так Византийские Летописцы говорят о причине войны: из них взяли мы все обстоятельства, которых нет в нашем Летописце. Они справедливо полагают смерть Мстислава в 1036 году, но ошибаются, говоря в то же время о кончине Ярослава и восшествии на престол Изяслава. Имена сих Князей так написаны в Кедрине: Носисфлавос, Еросфлавос, Зинисфлавос (Memor. popul. II, 1011). — Тогда, по ложному сказанию Византийских Историков, царствовал в России Владимир, человек вспыльчивый и необузданный, который, желая отмстить Грекам, и призвав вспомогательное войско с северных островов Океана, посадил 100 000 ратников на суда.
(37) Memor. popul. II, 1014. Фунт Византийский состоял из 72 золотников. Греческие Историки справедливо называют сие требование нелепым.
(38) В харатейных: «и взя Князя в корабль Иван Творимирич, и Воеводы Ярославля». — В новейших летописях сказано, что Россияне, пришедши к Дунаю, говорили Князю: «станем здесь на поле»; а Варяги: «пойдем к Царюграду»; что Владимир исполнил желание Варягов; что Греки, видя их, начали погружать в море пелены с мощами Святых; что вдруг сделалась буря, и Варяги обратились в бегство. — В Никон. Лет.: «и сташа на брезе нази, и хотяща пойти в Русь, и не иде с ними никто же от дружины Княжей. Вышата же рече: нейду к Ярославу — выйде из корабля, и рече Вышата: аз иду с ними». Это противоречие. Воины хотели идти в Россию, следственно, к Ярославу. Щербатов же сделал Вышату бунтовщиком!
Византийцы пишут о 24 галерах, Нестор о 14 ладиях, разбитых Владимиром.
(39) См. в Бандури (Т. I, стр. 18) безыменного описателя Константинопольских древностей, жившего около 1100 году; также Memor. popul. II, 1038, и Гиббона Hist, of the Decl. гл. LV, примеч. 66. Сия медная статуя, привезенная из Антиохии, изображала Иисуса Навина или Беллерофона (an odd dilemma! [странное сопоставление!] говорит Гиббон), победителя баснословной Химеры. Французы, овладев Константинполем в начале XIII века, сплавили оную.
(40) Сие известие находится в Мартине Галлусе, Богуфале и новейших Польских Историках: Нарушевич сомневается в его истине (Hist. Narodu Polsk. II, 264—288). Рассказывают, будто Папа выпустил Казимира из монастыря на следующих условиях: 1) чтобы Поляки ежегодно присылали в Рим некоторую сумму денег на масло особенной лампады в церкви Св. Петра; 2) чтобы они подбривали себе голову, как Монахи тогдашнего времени; и 3) чтобы Дворяне, в большие праздники, носили на шее епитрахиль, как Священники и Диаконы (см. Длугош. Hist. Pol. I, 211, и Кром. стр. 50).
Нестор говорит о супружестве Казимира в описании 1043 году. Мартин Галлус, почти современник Несторов, называет жену Казимирову только благородною Россиянкою (nobilem de Russia), а Богуфал дочерью Романа Одоновича, Князя Российского. Летописец Саксонский (Annalista Saxo) не именует отца ее, говоря просто: duxitque (Казимир) uxorem Regis Russiae filiam [взял он в жены дочь князя Российского]. Длугош и Кромер, взяв свое известие об ней из Нестора, прибавляют, что она была дочь Анны, Греческой Царевны. Анна умерла в 1011 году: следственно, супруга Казимирова не могла иметь в 1043 году менее 32 лет. Нестор и сочинитель жития Моисея Угрина упоминают только о двух Владимировых дочерях, взятых в плен Болеславом: о Передславе и другой безыменной. Возвратились ли они? и сия Мария была ли пленницею? не знаем. — О богатстве невесты пишет не только Длугош (Hist. Pol. I, 218), но и Мартин Галлус: cum magnis divitiis (стр. 70).
О Росс. пленниках, тогда освобожденных, сказано в печатном Несторе, Воскресенск. и Никон. Лет. (где Болеслав несправедливо назван отцем Казимировым); но в харатейных просто: «и вдасть Казимир за вено людий 800».
О великане Моиславе см. в Длугош. Hist. Pol. I, 220. Длугош несправедливо пишет, что Мазовия названа так по имени Моислава (см. Наруш. Hist. Narodu Polsk. II. 328). Сей Историки Кромер говорят, что Ярослав только помог Казимиру. Вот слова нашего Летописца: «Ярослав иде на Мазовшаны и Князя их уби Моислава и покори я Казимиру».
(41) См. Историю Гаральда в Стурлез. Hist. Reg. Sept. II, 54. Греческая Императрица Зоя, воспламененная к нему страстию, не хотела отпустить его; но он, с помощию своей дружины Варяжской, тайно ушел к Ярославу. — Будучи не только герой, но и стихотворец, Гаральд в своих походах сочинил 16 песен, из коих всякая заключалась воспоминанием о любезной дочери Ярославовой; например: «Мы видели берега Сицилии, и, плавая на быстрых кораблях, искали славы, для того, что смелые подвиги воинские лучше бездействия, и чтобы заслужить любовь Русской красавицы». Маллет перевел на Французский язык следующую Гаральдову песню:
«Легкия суда наши окружили Сицилию. О время славы блестящей! Темный корабльмой, людьми обремененный, быстро рассекал волны. Думая только о войне и битвах, я не искал иного счастия; но Русская красавица меня презирает!
В юности своей я сражался с народами Дронтгеймскими. Число неприятелей было велико: кровь лилась рекою. Младый Царь их пал от руки моей. Но Русская красавица меня презирает! Однажды было нас шестнадцать товарищей в корабле: зашумела буря; взволновалось море, и грузный корабль наполнился водою — мы вычерпали оную, и спаслися. Я надеялся быть счастливым; но Русская красавица меня презирает!
В чем я не искусен? сражаюсь храбро, сижу на коне твердо, плаваю легко, катаюсь по льду, метко бросаю копье, умею владеть веслом; но Русская красавица меня презирает!
Разве не слыхала она, какую храбрость оказал я в земле южной, в какой жестокой битве одержал победу, и какие памятники славы моей там остались? Но красавица Русская меня презирает!
Рожденный в Верхней Норвегии, где жители столь искусно стреляют из луков, я захотел лучше плавать на кораблях, страшных для поселян, между скалами морскими, и был в неизмеримости Океана, за пределами земель обитаемых. Но Русская красавица меня презирает!»
Елисавета не презирсиш его: он следовал единственно обыкновению тогдашних нежных Рыцарей, которые всегда жаловались на мнимую жестокость своих любовниц. — По летосчислению Далина, Гаральд женился на Елисавете в 1015 году (см. Gesch. des R. Schw. II, 7). Она скоро умерла, оставив двух дочерей, Ингигерду и Марию (Стурлез. Hist Reg Sept. II, 94): первая вышла за Филиппа, Короля Шведского. Мужественный зять Ярославов положил свою голову в Англии, сражаясь с Королем Гаральдом Годвинсоном
в 1066 году. (42) Г. Левек в своем Memoire sur Ies anciennes relations de la Fiance avec la Russie (Memoires de Tlnstitut National T. II) говорит следующее: «Генрик знал, чего стоило отцу его, Роберту, супружество с Бертою, родственницею ему в четвертом колене. Папа отлучил Роберта от Церкви: такая же участь готовилась всякому Монарху, который осмелился бы сочетаться браком с самою отдаленнейшею родственницею, в пятом или шестом колене; а Генрик был родственником почти всех Государей Европейских. Он лишился первой супруги, дочери Императора Конрада, и женился на Анне, Княжне Российской. Может быть, сам Папа, чтобы войти в сношение с Россиею, хотел сего союза», и проч.
Acta Sanctorum, в житии Констант. Философа или Кирилла (в Шлецер. Нест. Ч. III, стр. 232): Anno incarnati Verbi 1048, quando Henricus Rex Francorum misit in Rabastiam (Россию) Catalaunensem (Шалонского, т. e. Шалона на Марне) Episcopum Rogerum, pro filia Regis illrus terrae, Anna nomme, quam debebat ducere uxorem, deprecatus est Odalricus, prtepositus S. Marite; Remensis Ecclesiae, eundem Episcopum, quatenus  inquirere dignaretur, utrum in illis partibus esset Cersona (Херсон), ubi S. Clemens requiescere legitur... Ouod et fecit: nam a Rege illrus teme, scilicet Jerosolavo, hoc didicit, etc. To есть: «в 1048 году P. X., когда Генрик послал в Россию ГХГалонского Епископа Рогера за невестою своею Анною, дочерью тамошнего Короля, Одальрик, Настоятель Реймской церкви Св. Марии, просил сего Епископа разведать, в тех ли странах находится Херсон, где, по сказанию, лежат мощи С. Климента? Что Рогер и сделал, сведав от Короля оной земли, Ярослава», и проч.
См. также Rerum Gallicarum et Francicarum Scriptores, T. XI, стр. 157, 161, 197, 219, 247, 319, 355, 409, 411, 443, 499, 563, 564, 565, 653. Французские Летописцы несогласны в означении года свадьбы Генриковой: некоторые полагают ее в 1044 году, иные в 1051, и сказывают, что за невестою ездил Вальтерий или Готье (Gautier), Епископ Моский, с другими сановниками. Выписываем здесь любопытнейшее: Misit Rex Walterium, Episcopum Meldensem, et Wascelinum de Chalinaco cum aliis ad quemdam Regem in finil us Grjecije, qui vocabatur Gerisclo, de terra Ruscije, ut filiam ejus sibi nuptum daret; quod ille gratanter accepit, eamque cum multis donis in Franciam misit, ut ex Clario Monacho discimus... Rex duxit uxorem Scythicam et Russam... Bertradam (вместо Анны), Julii Claudii Regis Russia; filiam... A. 1052 Philippus natus est, Regis filius ex Anna, filia Georgii, Regis Slavorum... Li Roi Henriz prist a fame Annte, la fille au Roi Ruffin. Cele dame pensoit plus aux choses a venir que aux choses presentes, ce est a dire, qu’elle pensoit plus a Dieu qu’aux choses du siecle; dont il avint qu’ele
fist estorer a Senlix une vglise en Tenor S. Vincent (Король послал Вальтерия, епископа Мельдского, и Васцелеиа де Шалиньяка вместе с другими к некоему королю в Греческой земле, по имени Яр ослав Российский, просить чтобы он отдал в жены свою дочь; тот благосклонно принял просьбу и послал дочь с богатыми дарами во Францию, как мы знаем из монаха Флария... король взял в жены скифянку-русскую... Бертраду... дочь русского князя Юлия Клавдия... в 1052 г. родился Филипп, сын короля от Анны, дочери Георгия, русского князя]... Гервазий, Архиепископ Реймский, в 1062 году писал к Папе Александру: Regnum nostrum non mediocriter contubatum est: Regina enim nostra Comiti Radulpho [государство наше в большом смятении; ибо наша королева сочеталась браком с графом Рудолфом] (де-Крепи) nupsit, quod factum Rex noster quam maxime dolet [о чем король наш весьма скорбит]. Для сего брака Рудольф деКрепи оставил первую жену свою. Гервазий говорит о том: de uxero vero Comitis Radulphi, quae vestrae conquesta est paternitati, se a viro injuria esse dimissam, id vobis notum esse volmnus [хотим, что бы вам стало известно, что жена графа Рудольфа взыскивает к вашему покровительству, будучи несправедливо оставлена мужем], и проч. — Папа Николай II (в 1059 г.) в ласковом письме к Анне, glorrosae Reginae [достославной королеве], хвалит ее набожность и благодетельность; советует ей питать в Короле усердие ко благу Государства и Церкви, воспитывать сыновей в чистых нравах, и проч.
Иезуит Менетрие уверял, что он нашел во Франции гроб Королевы Анны, в Аббатстве Вильерском, близ Ферте-Але (еп ГАЬЬауе de Villiers, pres de la Ferte-Alais, en Gatinois) с надписью: hie jacet domina Agnes, uxor quondam Henrici Regis [здесь покоится госпожа Агнеса, жена некоего Генриха короля] (cm. Journal des Savans, 22 Июня 1682); но отец Менетрие от себя прибавил слово Regis [короля], чтобы Агнесу, вдову какого-то Генрика, обратить в Королеву Французскую.
В летописи Ламберта Ашаффенбургского под годом 1043 находится следующее известие: Rex (Henricus) Incamationem Domini Goslariae celebravit... Ibi, inter diversarum piovinciarum Legatos, Legati Ruscorum tristes redierunt, quia de filia Regis sui, quam Regi Henrico nupturam speraverant, certum repudium reportabant. To есть: «в 1043 году послы Российские с неудовольствием уехали из Гослара от Короля Немецкого, Генрика: ибо надеялись, что он женится на дочери их Князя, но получили отказ». Вероятно, что Ярослав предлагал Королю Немецкому руку той самой дочери, которая после вышла за Государя
Французского.
(43) См. Memoire Левек, и Recueil des Historiens de France, T. XI, 433 и 564.
(44) Туроц. Chron. Hung. гл. XLII, стр. 108, и Пр аев. Annal. Reg Hungariae, кн. I, стр. 54. Последний говорит (Disseretatio VII in annal. vet.): erat haec Nastasia Iaroslasi Wladimerovichii filia, a nostris deinde Agmunda dicta [эта Анастасия была дочерью Ярослава Владимировича, впоследствии названная нами Агмундой]. — См. Т. I, примеч. 302. В грамоте Гейзы II, писанной в 1058 году, упоминается о Герцоге Дамаславе, жившем при Андрее I: Прай считает сего Дамаслава Россиянином, приехавшим в Венгрию с Агмундою или Анастасией) (Dissert. VII in annal. vet. 130).
(45) Саксон. Грам. Hist. Dan. кн. XI, стр. 207: Cujus (Гаральдовы) filii duo confestim (после Гастингского сражения) in Daniam cum sorore migrarunt, quos Sveno paterni eorum meriti oblitus puellamque Rutenorum Regi Watdemaro, qui et ipse Iarislavus a suis est appellalus, nuptum dedit [сразу же (после Гастингского сражения), оба его, Гаральда, сына отправились в Данию с сестрой, где Свенон, забыв о заслугах их отца, выдал девушку замуж за русского князя Владимира, прозванного его сородичами Ярославом]. — В Торфеев. Hist. Norv. Ч. Ill, стр. 377: Regis Haraldi Godvini filia, nomine Gyda, nupsit Valdemaro, Russia: Regi, filio Iarisleifi ex Ingigerde Svecia: Regis Olafi, cognomento Sveonis, filia [дочь короля Геральда Годвина, по имени Гида, вышла замуж за русского князя Владимира, сына Ярослава, от Ингегерды, дочери короля Олафа, прозванного Свеоном]. Увидим ниже, что супруг Гидин был действительно Владимир и Великий Князь (Rex) Российский, но только не сын, а внук Ярославов. Владимир Ярославич, женатый, по нашим летописям, неизвестно на ком, имел сына Ростислава и Яр ополка, как показано в Родословных Книгах. Мог ли сей Владимир, умерший прежде отца, жениться на дочери Гаральда, когда сей последний сам женился только в 1055 году (см. Юмову Англ. Историю в описании сего года), и когда Гида выехала из Англии через 14 лет по смерти своего мнимого супруга?
Нестор пишет, что Владимир в 1045 году заложил Св. Софию в Новегороде, а в 1052 умер и погребен в сей церкви, им созданной. Но в харат. Новогород. Лет. прибавлено, что в 1045 году по заутрене в 3 часу, в Субботу Марта 15 (разве 16?) сгорела Св. София, и в то же лето заложена Владимиром новая: следственно, прежде каменной была деревянная. В Новогород. Лет. Попа Иоанна сказано, что Владимир начал строить каменную церковь в 1045 году, а деревянная, дубовая, сгорела в 1049, в Субботу, Марта 4 (сие число было тогда действительно Субботним днем). Последняя стояла в конце Епископской улицы, на берегу Волхова (где какой-то Сотко заложил в 1167 году каменную церковь Бориса и Глеба); славилась внутренним украшением и своими тринадцатью верхами. В некоторых исторических рукописях находится следующее обстоятельство: «Деревянная церковь
Софии была сооружена Епископом Иоакимом. Каменную строили семь лет, а служба отправлялась тогда в приделе Иоакима и Анны, где лежит тело первого Епископа Иоакима. Живописцы, призванные из Царяграда, хотели написать в главе образ Христа с рукою благословляющею; но сия рука чудесным образом сжалась. Живописцы поправили: опять сделалось то же — ив четвертый день они услышали голос: не пишите меня с рукою благословляющею, ибо я в руке держу Великий Новгород, и когда разниму персты, тогда будет ему гибель».
Владимир Ярославич родился в 1020 году: следственно, жил только 32 года. Он умер Октября 4, по сказанию древней Новогородской летописи, и рака его стоит в храме Софийском близ олтаря. В эпитафии, на стене, означены лета жизни и дела сего Князя: поход на Ямь и на Греков. Архиепископ Евфимий в 1439 году уставил праздновать его память в Новогородском Соборе (см.Т.П, примеч. 31). Нынешние гробы Владимира и супруги Ярославовой деревянные и не старинной работы: древние, может быть обложенные серебром, похищены, как вероятно, в начале XVII века Шведским Генералом Яковом дела-Гарди, который брал из церквей Новогородских все драгоценное.
(46) Изяслав родился в 1025 году, Святослав в 1027, Всеволод в 1030, Вячеслав по Троицк, и Никонов. списку в 1033, а по Кенигсберг., Пушкин. и другим в 1036, т. е. в год Мстиславовой смерти. Татищев говорит, что Вячеслав родился в 1034, а Игорь в 1036; годы последнего не означены в летописях. Сей же Историк прибавляет, что в 1032 году Бог дал Ярославу дочь.
В Воскресенск. Лет. (I, 187) и многих других: «сей же Казимир дасть сестру свою за Изяслава, сына Ярославля». В древнем рукописном Патерике (Синод, библ. №163) Изяславова супруга названа только Ляховицею, а в печатно (см. житие Моисея Угрина) дочерью Болеслава Храброго. Болеслав имел трех дочерей, из коих одна умерла Игуменьею, другая была за Маркграфом Мейсенским, а третья за Святополком (см. Наруш. Hist. Nar. Polsk. II, 202). В Польских летописях упоминается только об одной дочери Мечислава, выданной за Принца Венгерского (см. Наруш. II, 248, 249). — Супруга Ярославова скончалась в 1107 году (см. Ипат., Хлебников, и Воскр. Лет.).
(47) Евдокия, Феодора и Зоя были дочери Константина, брата супруги Св. Владимира. Евдокия постриглась; вторая скончалась в глубокой старости девицею. Зоя не имела детей ни от которого мужа (см. Дюкан. Famil August. Byzant. стр. 144, 145, и Русск. перевод Кедрина, лист 172 и след.).
(48) Historia Archiepiscoporum Bremensium, в Линденбр. издании стр. 89: Ida, nobilis foemina de Svevia nata, fuerat filia fratris Imperatoris Henrici 111, filia quoque sororis Leonis Papas, qui et Bruno. Haec nupsit Lippoldo, filio Dominas Glismodis, etpeperit Odam sanctimonialem de Rinthelen, quam postea claustro absolvit... et tradidit Regi Ruziae, cur peperit filium Warleslaw; sed Rege mortuo, Oda infinitam pecuniam in opportunis locis sepeliri fecit, et in Saxontam rediit cum filio et parte pecuniae, et sepultores occidi fecit... Warteslaw autem, revocalus in Ruziam, pro patre regnavit, et ante obitum suum recuperavit pecuniam, quam mater absconderat. To есть: «Ида, племянница Императора Генрика III и Папы Леона, вышла за Леопольда, Графа Штадского, и родила Оду, которая, жив несколько времени Монахинею в обители Ринтельнской, возвратилась в свет, сочеталась браком с Российским Князем и родила ему сына Вартеслава; а по смерти мужа, зарыв великие сокровища в некотором удобном месте, выехала с сыном и с деньгами в Саксонию (где вышла за второго мужа). Вартеслав чрез несколько времени был призван в Россию, княжил на престоле отца, и воспользовался сокровищами, оставленными там его материю». То же рассказывает и Альберт Штадский в своей хронике, и также не именует супруга Одина. По собственным нашим летописям не знаем никакого Князя Вартеслава. Г. Траер в своем рассуждении: Abstammung Russ. Kays. Hauses und Braunschweig- Liineburg. Herzoge von einer Deutsch. Stamm-Mutter, доказывал, что Ода была за Всеволодом, и что Вартеслав есть Владимир Мономах; но мать Владимирова — Гречанка, по известию Нестора — умерла прежде супруга. Гораздо вероятнее, что Немецкие Летописцы обратили Вячеславича (Бориса) в Вартеслава. — О Кунигунде говорит так называемый Саксонский Летописец (Annalista Saxo, в Эккард. Corp. hist. med. Aevi Т. I, стр. 493): Cunigunda nupsit Regi Ruzorum, genuitque filiam, quam nobilis quidam de 1 huringia, Gunterus nomine, accepit, genuitque ex ilia Sizonem Comitem... В другом месте (стр. 599): Habuit idem Cono Comes uxorem, nomme Cunigundam, filiam Ottonis Marchionis de Orlagemunde. Hasc primum nupserat Regi de Ruzia, quo defuncto, reverse in patriam, nupsit huic Cononi. To есть: «Кунигунда, дочь Оттона, Графа Орламиндского (и Маркграфа Мейссенского) вышла за Князя Российского и прижила с ним дочь, на которой женился после Гинтер (Граф Шварцбургский); от сего брака родился Граф (Шварцбургский) Сицо. По смерти Князя Российского Кунигунда возвратилась в отечество и сочеталась вторым браком с Кононом (Графом Бейхлингенским)». Г. Реник полагает Кунигундиным супругом Святослава (см. Versuch einer zuverlastigen Nachricht von dem ersten Gemahle der Gr. Kunigunde); но Святослав умер пятидесяти лет: супруга его не могла быть молодою вдовою; или надобно предположить, что она была второго брака. Вячеслав умер двадцати четырех лет (см.Т.И, примеч. 46), Игорь также в юношестве; первый оставил только одного сына, а вторый двух (см. ниже).
(49) В год Мстиславовой смерти Нестор говорит только: «Епископа постави Жидяту». В Новогородск. Лет. Попа Иоанна и в других он назван Лукою. В Никон, сказано, что Ярослав, ради войны с Греками, избрал Митрополита без согласия Патриарха Константинопольского; но это одна пустая догадка. Нестор говорит, что Россияне через три года заключили мир с Грециею: следственно, в 1051 году они уже не имели войны. —
Вероятно, что Митрополит Феопемит скончался прежде Иларионова избрания. — В наших рукописных Катсиюгах означены все Митрополиты и Епископы Российские, время их жизни и паствы; но сии Каталоги сочинены в новейшие времена, обезображены грубыми историческими ошибками и не согласны один с другим. Они выбраны из летописей, и без всякого рассмотрения.
(50) «Аще ли будете ненавидно живуще, в распрях и которающеся, то погибнете сами и волость отец своих и дед своих погубите, юже налезоша трудом своим и потом».
Ни в Пушкин., ни Кенигсберг, списке не упоминается здесь об Игоре, пятом сыне Яр ослава; в Троицк, уже другою рукою написано внизу: «а Игорю Володимерь». Новейшие Летописцы включили имя сего Князя, видя впоследствии, что он господствовал в Владимире. Но город Владимир принадлежал сначала к области Великого Княжения, и был отдан Игорю уже от брата старшего как частный Гудел Киевский. Для того, по смерти Вячеслава, братья перевели Игоря в Смоленск, Удел особенный. — В одной летописи XV века (Синодал. Библиот. № 349, л. 227) и в Новогород. Попа Иоанна (стр. 311) сказано, что Изяслав взял себе Новгород и Киев с городами его; Святослав Чернигов и всю страну восточную до Мурома; а Всеволод Переяславль, Ростов, Суздаль, Белоозеро и Поволожье (то есть, места по Волге). Так в самом деле были разделены между ими области. — В некоторых рукописях (Синодал. Библ. № 354, лист. 257) один сын Ярославов назван Романом, другой Юрьем (вероятно Игорь), а третий Андреем: думаю, Всеволод, который построил в Киеве церковь во имя Св. Андрея (см. ниже).
В летописи означено, что Ярослав умер семидесяти шести лет в 6562 году, в первую Субботу поста Св. Феодора: то есть, в Феодорову Субботу (так в харат. Пушкинск. списке): следственно, 19 Февраля (а не 20, как прибавлено в других списках: ибо Пасха была тогда 3 Апреля), и в 1054 году по нынешнему счислению с Генваря, а по древнему в 6561: ибо Нестор начинает год с Марта, а, не с Сентября. Вот доказательства: Изяслав, по известию Летописца (см. ниже) ушел из Киева Сентября 15 в 6576 году, а возвратился в столицу через семь месяцев (и 16 дней) Майя 2, 6577 году: что случилось бы не в двух, а в одном году, если бы он начинался с Сентября. — Олег в Феврале месяце воевал с Мстиславом, и Летописец говорит: «се же бысть исходящу лету 6604, Индикта 4 на полы» (в половине): следственно, Индикт считался тогда в России, как и в Греции, с Сентября, а год с Марта. — В 6615 году, Августа 12, разбит неприятель; а после, в Генваре того же году, умерла мать Святополкова; в 6617, Июля 10, скончалась Евпраксия, и в то же лето, Декабря 2, Дмитр Иворович взял Половецкия вежи; в 6618 весною Святополк и Владимир ходили к Воиню, и в то же лето, Февраля 11, явился огненный столп над монастырем Печерским; в 6621 умер Давид Майя 25, и в то же лето преставилась Янка Ноября 3: следственно, новый год не был начинаем с Сентября.
Ежели Ярославу в 1054 году было семдесят шесть лет, то Владимир женился на Рогнеде прежде 980 года.
Летописец говорит, что во время кончины отца Изяслав был в Новегороде, а Святослав в Владимире.
В харатейных: «Всеволод же спрята тело отца своего; взложыпе на сани, везоша и Кыеву, Попове поюще обычные песни».
(51) Сей памятник, вышиною 2 аршина, длиною 3 1/2, шириною 19 вершков, сделан из мрамора бело-синеватого, и находится в приделе с левой стороны большого олтаря. Половина монумента скрыта в стене. На камне вырезаны кресты, с буквами 1C. ХС., также птичьи головы, деревья, цветы, и проч. Из Прибавлений в конце VIII тома издан. 1819 года: На памятнике Яр ослава Великого изображены еще буквы NIKA (Греческое слово, означающее победу). (Сообщено от 3. Ходаковскою.)
(52) См. харат. Новогородск. Лет. стр. 112, где сказано: «(Князь Михаил) целова крест на всей воли Новогородьской и на всех грамотах Ярославлих» (см. также Т. III, примеч. 5).
В харат. Новогородск. Лет. стр. 80: «Мстислав же сзва Вече на Ярославле дворе». Сей Двор был на Торговой Стороне в Новегороде, за мостом от Софийского Собора. В некоторых летописях прибавлено: близ реки Волхова, идеже ныне Николая Чудотворца церковь; и доныне зовется Ярославле дворище».
(53) В 1044 году. В Никон. Лет. сказано, что Ярослав положил их кости в Владимирской церкви Св. Богородицы; но древний Летописец говорит здесь о Киевской.
(54) В Никон. Лет. и в рукописных Новогородских: «и собрав от Старост и от Пресвитеров детей 300, и повеле учити книгам».
(55) Кромер, стр. 45: Ex Polonia agrestes complures ad Porsam (вместо Реи) amnem non procul a Kiovia collocantur (Ярослав и Мечислав), ut agros, ob assidua bella cultoribus exinanitos, colerent [многие польские земледельцы селились по реке Рось неподалеку от Киева на землях, опустошенных постоянными войнами].
(56) Св. Георгий представлен с венцом на главе; на плечах хламида, из-под коей водна часть брони; на левой руке щит, в правой копье. Надпись: Iewpytoi;, и буквы точно имеют образ Греческих первагонадесять века. На другой стороне, вокруг: Ярославле сребро. В средине надписи знак подобный трезубцу; на боках стоять 3 буквы: М. А. И. Думаю, что сии буквы Греческие, а не Русские; что третья есть N, и что они знаменуют: МеуаХов Ap^wvro^ vopic-pa, то есть: Великого Князя монета. Византийцы действительно
именовали наших Князей Архонтами (Memor. popul. II, 976). Может быть, Ярослав первый хотел иметь собственные серебряные деньги в России, и велел художнику Византийскому сделать в Киеве несколько монет для опыта. Сия драгоценность находится в Кабинете Графа А. И. Мусина- Пушкина. Я видел еще две, без всякого сомнения древние монеты или медали, золотую и серебряную, с изображением К. Владимира и с подписью: «К. Владимир на столе (престоле) своем»; но не знаем, который, Святой, Мономах или Владимирко 1алицкий. Сии монеты принадлежат одному Малороссийскому Дворянину.
(57) См. Никонов.Лет. 1,142, и Степан. Кн. 1, 224. Там сказано, что в 1051 году приехали из Греции в Киев три певца с своими семействами. Название демественное есть Греческое испорченное и происходит от слова уставщик, qui curat, ut recte canatur [тот, кто следит за правильностью пения] (говорит Дюканж), cantum imponit seu inchoat [или запевает песнь].
(58) См. Стурлез. Hist. Reg. Sept. Т. I, стр. 745 и след. Сей Летописец рассказывает, что Яр ослав хотел отдать Олофу землю Вулгарию, где жили язычники (может быть, область соседственную с Казанскою Болгариею: ибо народ Болгарский не зависел от России). Занимаясь единственно святостию, Олоф думал только о спасении души своей, лечил больных и делал чудеса (стр. 748 и 749); но увидев, к несчастию, во сне тень Олофа Триггвасона, которая подала ему надежду быть снова Королем Норвежским, решился, в противность совету Ярославову и жены его Ингигерды, возвратиться в отечество, где он положил свою голову на месте сражения в 1030 году. Сын его Магнус жил в России до 1033 году.
(59) Многие Летописцы говорят, что Король Шведский отослал несчастных Английских Принцев, Эдвина, или Эдмунда, и Эдуарда в Королю Венгерскому Соломону; но Соломона еще не было тогда на свете (см. Праев. Annal. Reg. Hung. кн. I, стр. 28). Даже и славный Историк Юм повторил слова невежд. Далин угадывал, что Монахи Летописцы вместо Holmgardia [Россия] поставили Hungaria [Венгрия] (Gesch. Schw. I, 475). Он не знал, кажется, что Адам Бременский, почти современный Историк, именно так пишет: filii ejus [сыновья его] (Эдмундовы) in Ruzziam exilio sunt Лапшаti [были приговорены к изгнанию в Россию] (в Линденброг. издании стр. 26). Впрочем быть может, что Английские Принцы выехали после из России в Венгрию (см. Пр аев. Annal. Reg. Hung. кн. I, стр. 28).
Венгерские Принцы, Андрей и Леванта, дети Ладислава Плешивого и какой-то безыменной Россиянки (Туроц. Chron. Hung. стр. 108 в Швандтнер. издании) долгое время жили в нашем отечестве: там Андрей узнал, что Венгерцы избирают его в Короли (см. Праев. Annal. Reg. Hung. кн. I, стр. 50).
(60) См. в Киевск. Патерике сказание о церкви Печерской. Симон, по сему известию, Князя Африкана сын, был изгнан из отечества своим дядею, Якуном слепым, и привел с собою в Россию около 3000 Варягов, также несколько Латинских Священников. В Скандинавских Историках нет ни слова о Князе Африкане.
(61) См. о Пермяках и Самоедах в печати. Нест. стр. 10, 145, 146, и Т.П, примеч. 64. Следственно, Шлецер (Nord. Gesch. 292) и другие несправедливо говорят, что Русские узнали Самоедов только в XV веке. Имя сего народа производят от Сажеядна: так Лапландцы называют свою землю; а Русские, говорит Фишер (в Сибирск. Истории, стр. 72, 73) считали некогда Лапландцев (Лопарей) и Самоедов за один народ. Иные толкуют, что Самоядь есть Финское слово Suomihatti, то есть, Финнами оставленные жители: сие изъяснение предполагает, что те и другие обитали вместе, и что Финны оставили наконец Самоедов (см. Прая Dissert, in ann. vet. Hung. стр. 40). Язык последних отличен от Финского и сходствует с языком Остяков Томских, Нарымских, Енисейских, Каймашей, Карагасов и проч. (см. Фиш. Сибирск. Историю): думают, что Самоеды были изгнаны из Сибири Татарами. — Часть Лапландии принадлежала Новугороду еще прежде Ярослава, если Руническая харатейная грамота, в 1677 году напечатанная в Норвежском городке Шеене, не есть изобретение какого-нибудь любителя древностей. Ученый Спарфенфельд получил оную от Пастора Николая Голфварда. Она содержит в себе распределение границ между Россиею и Норвегиею во время Свенона I, Датского Короля, жившего в конце X века. В ней сказано, что государь Российский может брать дань с жителей приморских, горных и лесных до самых северо-восточных пределов Норвегии. Я нашел сие известие в рукописном извлечении, сделанном в Стокгольме из Летописцев Скандинавских для Екатерины Великой.
(62) Главные из них были Торер и Карл, отправленные для торговли в Биармию самим Королем Олофом. Приплыв туда во время славной ярмонки и накупив мехов, они вздумали еще ограбить кладбище: ибо жители имели обыкновение зарывать в могилу часть богатства, оставляемого умершими. Сие место было окружено лесом и забором; в средине, на площади, стоял истукан бога Иомалы, с драгоценным ожерельем на шее; а перед ним, в серебряной чаше, лежали деньги. Норвежцы зашли туда в глубокую ночь, и похитили все, что могли; но желая еще снять ожерелье с идола, крепко привязанное, отсекли ему голову... Вдруг раздался ужасный звук и треск. Стражи кладбища пробудились и начали трубить в рога. Воры спасались бегством. Жители с криком и воплем гнались за ними, и со всех сторон окружили их; но будучи неискусны в деле воинском, не могли ничего сделать отважным грабителям, которые благополучно дошли до кораблей своих (см. Стурлез. Hist. Reg. Sept. Т. I, гл. CXLII, de itinere in Biarmiam, стр. 618 и след.).
Стурлезон не именует города Биармского. В Dissertation sur les aneiens Russes, стр. 36, приведено одно место из Торфеевой Норвежской Истории, где столица Биармии названа Гольмгардом: я не умел найти сего места в Торфее. Он пишет (Hist. Norv. Т. I, стр. 165), что Гольмгард был древнею столицею и Княжеством России, которое досталось на часть Ярославу, сыну Владимира Великого. Мы знаем, что Ярослав княжил в Новегороде: следственно, имя Гбльмгард, по Торфееву сказанию, означало сию первобытную столицу России, а не Биармии. Струве, Автор Диссертации, и Миллер непременно хотели доказать, что наши Колмогоры и древний Гольмгард есть одно место. Имя сходно; но Колмогоры по нашим историческим памятникам известны только с XIV века: в первый раз упоминается об них в грамоте Вел. Кн. Иоанна Иоанновича, сына Калитина (см. Т. IV, примеч. 386); там жили Новогородские Двинские Посадники. Г. Крестинин, Архангельский уроженец, пишет, что Колмогоры составились из трех деревень: Курцева, Качкова, Падрокурья (см. его Начертание истории сего города). Имя их есть, кажется, вместе и Финское и Русское: колм на Финском языке значит три. И в Большом Чертеже и в Двинской летописи сей город всегда называется Колмогорами, а не Холмогорами. — Мнимый Иоаким, Татищев и Елагин искали Гольмгарда в окрестностях Новагорода, не знав, что Скандинавские писатели называли так иногда самый Новгород, иногда всю Россию северную.
Вот баснословное описание Иомалина храма: «Построенный весьма искусно из самого лучшого дерева, он был украшен золотом и камнями драгоценными, ярко озарявшими все окружные места (Sturlaugs Saga, стр. 47, 49). На голове Иомалы блистала золотая корона с двенадцатью редкими камнями; ожерелье его ценилось в 300 марок (150 фунтов) золота; на коленях сего идола стояла золотая чаша, наполненная золотыми монетами, и такой величины, что четыре человека могли напиться из нее досыта. Его одежда ценою своею превосходила груз трех самых богатейших кораблей». См. Herrauds и Bosa Saga, стр. 33. в Шлецер Nord. Gesch. стр. 439.
Норвежцы до самого XIII века ходили на кораблях в Биармию (см. Далин. Gesch. des R. Schw. II. 144, в примеч.). Белое море и часть Ледовитого к берегам Архангельской Губернии долго назывались в России Мурманским, то есть, Норманским или Норвежским морем (см. Двинск. летопись в Труд. Вольн. Рос. Соб. Т. I, стр. 126). Но Болтин говорит, что Мурманское значит поморское (Примеч. на Леклера Т. I, стр. 45); ибо Татищев уверял, что Маурена значит на Сарматском языке поморье.
(63) См. Отерово путешествие в Форстер. Gesch. Der Entdeckungen in Norden.
(64) Двинской Летописец (Труд. Вольн. Рос. Собр. Т. I, стр. 114,115) говорит, что они зависели от Новагорода еще при Владимире, который просветил их крещением вместе с Россиянами. Первое вероятно, ибо народ в Архангельской Губернии доныне сохранил (см. Записки Лепех. Т. IV) некоторые обычаи языческих Славян: из чего можно заключить, что Россияне еще в идолопоклонстве овладели Двинскою областию; но второе сомнительно: ибо Норвежцы, посланные Королем Олофом, Ярославовым современником, в Биармию, нашли ее жителей идолопоклонниками. Г. Крестинин полагает, что земля Двинская была завоевана Новогородцами прежде Рюриковых времен (см. Начерт. Ист. Холмог. и Начатки); но страна Веси (после область Белозерская),  тогда еще независимая, находилась между сею землею и Новогородскою.
Об имени Заволочья см. Двинск. Летой, стр. 113. Волок означает 1) пространство между реками судоходными, чрез кое перевозили или перетаскивали суда; 2) также место лесное, закрытое, заволоченное (см. Словарь Географ. Рос. Государ. 1, 977 и 1021). Если Двинская земля названа Заволочьем в первом смысле, то под волоком разумелось пространство между Онегою и Двиною.
В Архангельском монастыре уцелели две, весьма древние грамоты харатейные Новогородского Архиерея Иоанна: первая к тамошнему Игумену Луке, вторая к Двинским Посадникам (см. Крестинина Начертание Холмогор, стр. 4 и 5). В них год не означен; но в летописях, в Помяннике и в Каталоге Новогородских Святителей наименованы два Иоанна: первый хиротонисан в 1110 году, а вторый в 1165. Грамота писана тем или другим.
Нестор пишет (в печати, стр. 145, 146): «се же хочю сказати, яже слышах прежде сих 4 лет, яже сказа ми Юря Тароговичь Новъгородец, глаголя сице: яко послах отрок свой в Печеру — людии, яже суть дань дающе Новугороду — и пришедшю отроку моему к ним, и оттуда иде в Югру. Югра же язык есть нем (т. е. иноплеменный) и съседятся с Самоеды на полунощных странах. Югра же рекоша отроку моему: давно находим мы чюдо, его же несьмы слышали преже сих лет; се же третье лето поча быти. Суть горы заидуче лукоморя (т. е. за лукоморьем или морскою лукою), им же высота до небеси, и в горах тех кличь велик и говор, и секуть гору, хотяче высечися, и в горе той просечено оконце мало, и ту де молвять, и есть не разумети языку их, да кажуть на железо, и помовають рукою, просяче железа. Кто дасть им ножь, ли секиру, дають скорою (шкурами) противу. Есть же путь до гор тех, и непроходимо пропастьми, снегом и лесом: тем же не доходим их всегда; есть же и подаль на полунощьи. — Мне же рекшю к Юряте: си суть людье заклепени Олександром Макидоньским Царем, яко же сказаеть Мефодий Патарийский»: или Патарский Епископ, славный враг Оригеновой ереси (см. его житие в Минеях и в Пр ологе Июня 20). Я нашел в Синодальной библиотеке и сочинение Мефодиево, о коем здесь говорит Нестор, под заглавием: Мефодиа, Епископа Патарского, слово о царстве язык последних времен (см. книгу в лист под № 20). Из сего древняго перевода выпишу здесь места, на кои ссылается Нестор: «Свободней Израиль от работы сынов Измаилевех: съй бо Гедеон  съсече пльки их и отгна их от въееленные в пустыня Ефривьскую, из нея же беху, и оставше 12 колен... Александр исъшед на въеток, уби Дариа Мидского, и облада градовы и странами многами,
и обыде въея земля, и съниде до море нарицаемого Солнечнаа страна, иде же виде нечистые языкы скврънны; сынове же сынов Иафетовех и внуци его гнушахуся их; их же нечистоту видев Александр: ядеху бо въеек (всяк) нечистый вид и прочаа животна мръекаа же (мерзкая) и скврънна, коморя и мухы и зъмия и мрьтвые плътц (плоти) и извръг младыих (выкидышей)... мрътъвця же (мертвеца) не погрибааху, но и тех ядеху. Сиа въее видев Александр, помолися Богу прилежно, и събра вьсех их, и жены и чяда их, и изъведе их от Въстока и погна в след их до предел Северныих, им же несть въхода от Въстока до Запада: понеже бе Александр помолился Богу, и услыша его, и повеле Бог двема горама, има же имя Мази и Вора, и приближисте ся друг другу яко лактий 12, и сътвори врата медиа, и помаза их асангитом, яко да аще помыслить отьврести железом, не възмогуть; аще ли растопити огнем, то и тако не възмогуть (см. Баер, de muro Cancas. в его Opusc. стр. 112, и Observat. du Moine Bacon в Бержерон, Voyages): естество же Асингитово ни железного рассечениа боится, ни огньного растоплениа... Слыши убо Иезекиилево пророчьство, глаголящее: в последняя дъни и времена изыдять на земля Израилеву от стран северныих Гог и Магог», и проч. (см. в Mem. de lAcad. des Inser. г. 1761—1763 сочинение д’Анвиля du rempart de Gog et de Magog). Оставим повесть Византийского Мефодия и догадку Несторову; но сказание Юрья Тароговича весьма любопытно и важно для нашей Истории, свидетельствуя, что Россияне в XI веке уже бывали за хребтом гор Ураугьских, и что Сибирские народы выменивали в Югре железные орудия на шкуры.
В Никонов, и других летописях сказано, что в 1032 году ходил какой-то Улеб из Новагорода на Железные врата, и что многие Новогородцы там погибли: сего известия нет ни в Несторе, ни в харатейной Новогородской, ни в летописи Попа Иоанна: для того мы не внесли его в Историю. Железными Вратами называли Россияне Дербент (см. в Воскр. Лет. житие Князя Михаила Ярославина Тверского, где сказано, что Царь Татарский находился за рекою Терком, близ Врат Железных); но Татищеву хотелось, что бы сие имя означало хребет северных Уральских гор, и для того он прибавил, что Новогородцы,  ходившие на Железные Врата, были побеждены от Югров. Миллер принял его мнение. — Можно думать, что под именем Железных Врат разумели у нас и землю Мордовскую или Черемисскую: в басне о древнем Словенске (см. Т. I, примем. 70) страна их названа Сидерами; по-Гречески Сидера или Сидира есть Железная.
(65)  В летописи, напечатанной в Продолж. Древ. Рос. Вивлиофики, сей устав весьма не полон, и вторая часть его несправедливо названа Правдою детей Ярославовых, которые не сочиняли новых законов, но только отменили один (см. ниже), утвердив все другие: «а ина все яко же Ярослав судил, тако же и сынове его уставиша» (см. новое изд. Русск. Правды, стр. 10). Татищев пишет, что Ярослав в 1035 году велел детям своим, Изяславу и Святославу, призвать знатных людей в Киев из разных городов и сочинить законы для
Государства: сего известия нет нигде. В 1035 году Изяславу было 10, а Святославу 8 лет от роду.
Новые Издатели Русской Правды сделали другую ошибку, не менее важную, назвав первую часть Ярославовым уставом, а вторую Мономаховым. Причиною сей ошибки было то, что под статьею о месячных ростах сказано в подлиннике: «а се уставил Володимер Всеволодичь, по Святополче съзвав дружину свою — и проч. — и уставы до третьяго реза» (роста). Издатели вообразили, что все следующее есть уже Владимиров устав. Но здесь внесен только прибавленный Мономахом закон о ростах, подобно как выше вписан новый закон Ярославичей о денежных пенях за всякое убийство: устав же с начала до конца Ярославов. Вероятно ли, чтобы Ярослав не предписал еще никаких правил для наследства, столь важных и необходимых в гражданском обществе? И в Олегово время были уже на то законы в России (см. Т. I, стр. 84). — Представим другое неоспоримое доказательство. В мнимом уставе Владимировом (гл. V, стат. 2) сказано: «аще где налезеть ударенный своего истьця (холопа), кто ударил, то Ярослав был уставил убити, но сынове его по отци уставиша на куны». Спрашиваю: где Ярослав говорит о том, ежели устав его кончится, по разделению Издателей, двадцать девятою главою? И каким образом закон Ярослава и детей его мог бы зайти в устав Мономахов?
Самый древнейший список Правды нашел я в библиотеке Синодальной, в харатейной Кормчей Книге (№ 82). В начале стоит следующая надпись: «В лето шесть тысячь, сем сот — (третья числительная буква изгладилась) — написаны быша книгы сия повелением благоверного Князя Новогородьского Дмитрия (сына Александра Невского) а стяжанием боголюбивого Архиепископа Новогородьского Климента (следственно, около 1280 году) и положены быша в церкви Св. София, на почитание (чтение) Священником и на послушание Крестьяном (Христианам), а собе на спасение души». Сия книга, любопытная и по другим, внесенным в нее сочинениям, в начале XVI века была уже в Москве, и Великий Князь Василий Иоаннович (что написано на ее переплете), отпуская в Новгород Архиепископа Макария в 1524 году, дал ему оную как драгоценность и велел снова положить в Софийскую церковь. — В библиотеке Графа А. И. Мусина-Пушкина есть другой, также харатейный, но, думаю, новейший список Правды, которым я также пользовался. В печатном же находятся неисправности, большею частию умышленные, то есть, мнимые поправки.
(66) Например, в них говорится об Изгоях (см. ниже), жителях Новогородских, и проч. Но Ярослав, будучи Великим Князем, без сомнения дал сей устав целому государству. Дети Ярославовы и Мономах с Боярами Киевскими, Переяславскими, Черниговскими (см. ниже) отменили и прибавили некоторые статьи: ясно, что в Киеве и других южных городах дела судились также по законам Ярославовым, весьма сходным с гражданским уставом Децемвиров (см. Commentaire sur la loi des douze tables par Bouchaud). Та же простота и краткость; но Римляне, будучи стеснены в Италии на малом пространстве, имели нужду в лучшей земской исправе (полиции) и в точнейшем означении недвижимой собственности.
Не предвидя еще многих тяжб, весьма обыкновенных в долговременном гражданском общежитии, законодатели Римские определяют уже меру дорог и пустырей между строениями; определяют также, что плод, упавший с ветви на чужую землю, принадлежит хозяину дерева! У нас были совсем другие обстоятельства: малое число жителей и владения обширные. Римлянам надлежало скорее образоваться, Россиянам долее сохранить естественную простоту нравов. Во всех юных обществах гражданских родители имели власть неограниченную над детьми своими: в двенадцати деках она утверждается законом; но в Ярославовой Правде нет об ней ни слова: надобно думать, что сия власть была еще святее в России, когда законодатель не считал нужным и говорить о том.
(67)  Издатели Русской Правды напечатали: «аще убиет муж мужа — то положите за голову 80 гривен. Аще ли будет Русин, ли Гридин, ли купец, 40 гривен положити зань». Думая, что за убиение мужа платили вдвое, нежели за Гридня и купца, они толкуют, что под именем первого надлежит разуметь Боярина. Нет; в харатейных подлинниках сказано так: «Оже убьеть муж мужа, то местити брату брата... Оже ли не будете кто его местя, то положити за голову 80 гривен, аче будете Княжь муж или Тиуна Княжя (о Тиуне см. ниже)... Ачи ли будет Русин (в Пушк. горожанин) любо Гридь (Гридень), любо купец, любо Мечник, то 40 гривен положити зань». Муж только с прибавлением Княжь означал Боярина; но слова: «оже убьеть муж мужа», надобно разуметь: «ежели человек убьет человека». Первый союз аче относится к предыдущему: Издатели напрасно отделили его точкою; напрасно выпустили слова: Муж Княжь; напрасно также, следуя худому списку Попа Иоанна, вставили здесь имя ябетника, которое есть описка, вместо: любо Тиун, и которого нет в других списках.
В уставе, помещенном в Новогородской летописи Попа Иоанна (стр. 338), сказано, что Изяслав, сын Ярославов, по сему закону велел жителям Дорогобужа (Дорогобудьцам) внести 80 гривен за его старого конюха (или Тиуна Конюшого, чиновника важного), ими убитого. — Издатели Правды сравнивают Огнищан с нынешними Однодворцами, и толкуют, что сие имя принадлежало свободным людям, которые имели собственные земли в деревнях, нанимали работников, не платили податей и могли избирать добровольно всякое иное состояние. Слова, написанные единственно из головы! Огнищанами именовались вообще люди нарочитые, граждане первостепенные. Так, в древней Новогород. Лет. (стр. 35, Москов. изд.) сказано, что КнязьРостислав, будучи в Великих Луках, звал к себе на суд из Новагорода Огнищан, Гридней (Мечников, военных людей) и лучших купцев. Однодворцы не могли бы стоять в гражданском порядке выше богатого купечества и воинов. Тиуном Огнищным именовался их судия. — Имя Огнищан, которое встречается только в летописях Новогородских, произошло в глубокой древности от слова огнище или очаг, знаменовало граждан домовитых, и наконец обратилось в название Житых людей (см. Т. IV, примем. 306; и Т. V, примеч. 106).
Людин есть число единственное людей: так назывались, кроме Бояр, собственно все граждане вольные. Народы Германские то же разумели под именем Leute (Leudes в законах Визиготфских, Лонгобардских и проч. См. Дюканж, или Дюфрен. Glossarium ad Script, mediae et infimae Latinitatis). — Здесь мы соединили главу I, HI, VII, VIII и IX по разделению новых Издателей Правды. Писцы без сомнения перемешали статьи.
В подлиннике (статья 1): «Изгой любо Словении». Изгоями назывались жители области пограничной с Аивониею (см. Т. IV, примеч. 336, и новое изд. Правды, стр. 8), и населявшие особенную улицу в Новегороде: об них упоминается в древнем Новогородском .Уставе о мостовых (см. ниже) и в летописи Псковской; вероятно, что они были Латышского или Чудского племени.
См. XVIII главу мнимого Устава Мономахова. В Софийском подлиннике: «оже кто убьеть жену, то тем же судом судите, яко же и мужа; а оже будеть виноват, то полвиры, 20 гривен». Издатели напечатали виновата, вместо виноват, и толкуют: «если муж за важную вину жену наказуя, убьет ее до смерти, то взыскать с него полвиры». Они думали, что жена означает здесь супругу; но супруга была тогда собственностию мужа, который ни в каком случае не ответствовал правосудию за свои поступки в отношении к ней. Законодатель говорит о женщине: изобличенный убийца ее платил вдвое менее, нежели убийца мужчины.
См. в печати. Рус. Правде стр. 84. В подлиннике: «а в холопе и в робе виры нетуть; но оже будеть без вины убьен, за холопа урок заплатите — т. е. господин убитого получал сей урок — или за рабу, а Князю 12 гр. продаже». Издатели вообразили, что сей закон наказывал убийцу своего раба; но здесь говорится о чужом рабе, которого, по уставу Ярославову (в печати, стр. 69), свободный человек мог умертвите законным образо в случае обиды.
В Правде летописи Новогородской (стр. 338) назван сельский Тиун сельским и ремесленником мог быть конечно и свободный человек; но здесь говорится о людях рабского состояния; иначе за их убиение надлежало бы взыскивать виру или 40 грив., а не 12. Выше сказано (в печати, стр. 11): «аже кто убьет Княжя Мужа... то 80 гривен; паки ли людин (людина или свободного), то 40 гривен». В подлиннике (в печати, стр. 24): «А за смердий холоп 5 гривен». Имя смерд означало обыкновенно крестьянина и чернь, то есть, простых людей, не военных, не чиновных, не купцев. В первом смысле оно часто употребляется в древней летописи; например (в печати. Нест. стр. 168): «оже то начнеть орати смерд». В Русской Правде (печати, стр. 47) сказано: «то ти уроци смердом, оже платять Князю продажю». Здесь под именем смердов разумеется вообще простой народ. Олег (см. в печати. Нест. стр. 124), не желая советоваться в Киеве с Духовенством, с Боярами и с градскими людьми, ответствовал на приглашение Князей: «Честь мене лепо судити Епископу или смердом». Сим названием он хотел унизить Бояр Княжеских; но употребил оное в смысле черни, а не земледельцев. — Вероятно, что имя смерд произошло от глагола смердеть. Американцы, жители берегов Миссиссипи, так-же называют чернь людьми смрадными (см. Робертсонову Историю Америки, Т. II, в статье о правлении).
Издатели Правды вместо: «а за смердий холоп», т. е. простого, не Боярского холопа, напечатали: «а смерди и холоп 5 гривен», и толкуют, что за голову земледельца и холопа платили равную пеню. Ошибка грубая: ибо смерды были свободные люди, и ни в каком случае не могли равняться с холопями; здесь говорится не о смердах, но об их рабах. Смерды платили Князю продажу, дань или пени; а с холопа не было никакого денежного взыскания, ибо он не имел собственности.
За рабу, как видим, платили более, нежели за раба: по тому ли, что убиение слабой жены считалось важнейшим преступлением? Но выше сказано, что убийца свободной жены вносил в казну только полвиры. Неужели раба, как вещь или товар, стоила в то время дороже холопа?
(68) См. законы Саксонцев, Франков и проч., изданные Голдастом, Аинденброком, Георгишем. В древних Шведских сказано: «наследники убитого имеют право мести». (Стирнгок. De lure Sueonum ас Gothorum antiquo, кн. II, гл. IV, стр. 349; см. также Речь Струве о начале Рос. законов, стр. 10).
Не одни народы Немецкие, но и Греки во время Троянской войны брали деньги с убийц, и сии пени назывались AnOIVAI (см. в IX книге Илиады речь Нестора к Ахиллесу). Древние Ирландцы имели такое же обыкновение: см. Юмову Англ. Историю Т. II, о законах Англо-Саксонских.
(69) См. Ире Glossarium и Юмову Англ. Историю Т. II, о правлении и нравах Англо-Саксонцев). — Издатели Русской Правды и Татищев думали, что Тиунами назывались судьи уездные; но сие имя вообще знаменовало Вельможу или Наместника Государева, имевшого судебную власть. Так в древней летописи Новогородской, напечатанной в Синодальной типографии, сказано (стр. 110), что Ярослав оставил в Новегороде двух сыновей с Тиуном Якимом; так в Новогородских грамотах XIV века предлагается условие Князю, чтобы он не держал в Вологде своего Тиуна или Наместника. Судебник Царя Иоанна Василиевича представит нам должность Тиунов В XVI веке.
(70) То есть, конюшие, повара, хотя может быть, и холопи. Увидим ниже, что Тиун или чиновный слуга Боярский, поставленный здесь наравне с людьми свободными, был рабского состояния.
(71) См. в печати. Правде стр. 58, 61, 95, 97.
(72) «Оже будеть убил или в сваде или в пиру». Свада значит свар или ссору на языке Богемском. В пиру то же, что в хмелю или в пьянстве. — См. в печати. Рус. Правде стр. И, 16, 26.
Кажется, что слово вервь, употребленное в смысле округи, есть Норманское или Шведское Hwarf.
«В которой верви голова ляжеть» — значит: где совершится убийство, а не там, где будет мертвое тело поднято, как говорят Издатели Рус. Правды.
По Шведским законам округа или волость также платила 40 марок пени, в случае, если убийца скрывался (см. Речь Струбе стр. 12).
«Будет ли стал на разбой без всякия свады». Издатели Русской Правды весьма благоразумно заметили, что здесь слово разбой употреблено в смысле убийства; иначе выражение: «разбой без всякой ссоры», не имело бы никакого смысла. В Кормчей Книге (Градского закона грань 39) сказано: «нарочитии разбойницы на местех, на них же разбой творяху, повешени да будут, да видения ради убоятся начинающий таковая, и да будет утешение сродником убиенных от них». Следственно, именем разбойников означены убийцы.
Здесь сказано просто: «на поток»; но в другом месте (нов. изд. статья XVII, стр. 38) изъяснено, кому отдавали злодеев: «выдати его Князю на поток». Человек, лишенный таким образом вольности, делался рабом, холопом, и Князь мог продать его как товар. Издатели Правды Русской думали, что поток есть заточение.
Далее в подлиннике: «на разграбление» — то есть, преступник лишался не только свободы, но и собственности. Не думаю, чтобы народ мог действительно разграбить его имение: гораздо вероятнее, что оно также шло в казну.
(73) В подлиннике: «рогом». В летописи Псковской сказано (год. 6981), что Посадники, налив кубки и роги злащенны медом и вином, били челом Софии, невесте Вел. Князя Иоанна, В старину пивали из рогов или сосудов, наподобие рога сделанных. — См. в Рус. Правде стр. 31 и 34.
(74) Немецкие законы определяли цену особенную всякому поврежденному члену: голове, глазу, носу, ушам, зубам, бороде, усам, руке, ноге; даже всякому пальцу и суставу его: см. Речь Академика Струбе стр. 12; далее см. в Рус. Правде стр. 69,76,77.
(75) У Шведов был такой же закон: см. Речь Струбе, стр. 12 и 13, в Рус. Правде стр. 67, и Юмов. Англ. Историю Т. II, о законах Англо-Саксонских, 70, 71.
(76) «Аще ли кровав придеть, али будеть сам почал, а вылезуть послуси, то то ему платеж, оже и бил» (в другом харатейном списке били). Смысл ясен. Издатели Русской Правды говорят: «вместо удовлетворения, которого он искал, да вменятся ему те язвы, кои он получил». Выходит насмешка, о которой совсем не думал законодатель; раны не могли быть удовлетворением для раненого. Сказано только, что он, начав сам драку, и бив других, терял право на законное удовлетворение; или, по другому списку, не наказывался: ибо раны уже были ему наказанием.
(77) См. Речь Академика Струбе стр. 10.
(78) См. статью XII, в печати, стр. 38, также стат. XXIII, стр. 46. Клетью называлась прежде всякая горница, а не одна кладовая. — Вор по Русским законам платил три гривны, а по Датским три марки. Обыкновенная вира или пеня за убиение людина состояла у нас, как выше показано, в 40 гривнах, а в Швеции в 40 марках (см. Речь Струбе, стр. 10): итак, здесь марка и гривна означают одно. Впрочем, у Скандинавов были разные марки: 1) марка серебра состояла из 16 лотов сего металла, иногда же только из 8; 2) марка лотная, mark lodig, из трех золотников серебра; 3) марка ортугов, mark ortugh, из 24 ортугов, т. е. медных монет (см. Ире Glossarium Suiogothicum). — Славяне Дунайские держали хлеб в ямах: и Российские также. В подлиннике (печат. стр. 47): «То ти уроци смердом, оже платять Князю продажю; а оже будуть холопи татье... их же Князь продажею не казнить, то двойци платити истьчю за обиду». Издатели Правды ошиблись, написав: «се суть цены уставленные, по коим взыскивать с поселян пеню на Князя». Нет: здесь уставлена цена в пользу хозяина украденных вещей, а не для казны; ибо вор платил оную единственно в том случае, когда не мог возвратить вещи лицом (в печати, стр. 46: пакы ли лица не будеть); а слова: «оже платять Князю», объясняются следующими: «а оже будуть холопи татье». Вот истинный смысл: «сии цены уставлены для виновных смердов, т. е. свободных простых людей, с которых обыкновенно взыскивается и в казну пеня; но если воры будут холопи, с коих (ибо они не суть вольные люди) Государь не берет пени, то хозяин взыскивает с них (с господина) за вещь двойную цену». Пеня казенная за воровство означена выше: см. в печати. Правде стр. 45 и 46. Прежде сказано, что коневый тать лишается достояния и вольности. Можно согласить то и другое: имуществом вора удовлетворяли хозяину коня; прочее отдавали на разграбление, а вора Князю. — Здесь в Пушк. харатейном списке
Правды сказано: «а будеть был Княжь конь, то платити за него 3 гривны, а за иных по 2 гривны». В Новогородской летописи, напечатанной в Вивлиофике: «а за Княжь конь, иже той с пятном — т. е. с клеймом —3 гривны, а за смердий (то есть, за лошадь простого человека) 2 гривны». В подлиннике: «за лонщину». И ныне во многих Губерниях называют годовиков лонщаками. Польское слово Lonsk и Богемское Lonsky значат тоже.
(79) В одном списке Правды, полученном мною от Г. Горюшкина, и в летописи Засецкого, писанной в XV веке и хранящейся в библиотеке Графа А. И. Мусина-Пушкина, № 602, находится под статьею о резоимстве вычисление, сколько прибыли в известное число лет можно иметь от всякого скота; и сей расчет несомнительно определяет цену ногат и резаней, то есть, отношение их к гривне. Например: «от 22 коз приплода на 12 лет 90 112 коз, а то кунами 27 033 гривны и 30 резань; а коза метана по 6 ногат». Следственно, в гривне 20 ногат, а в ногате 2; резани. Второй пример: «а на тех овчах и на баранех рун 360 446, а на тех рунех кунами 7208 гривен и 46 резань; а руно чтено по резани»: следственно, в гривне 50 резаней. Итак, Издатели Русской Правды ошиблись, сказав наугад (стр. 18), что в гривне кун 20, в куне четыре ногаты, а в ногате резаней 8. Они не сообразили того, что за овцу, по уставу Ярославову, надлежало платить 5 кун, а за жеребенка 6 ногат: неужели первая была дороже последнего? — И кун не могло быть 20 в гривне; следующие места Правды служат доказательством: «начинщик драки (стр. 33) платит 3 гривны за окровавление битого; а ежели нет знаков, то 60 кун»: для чего же не три гривны, когда в гривне двадцать кун? и можно ли платить одно за побои без язвы и с язвою? Далее, стр. 46: «за коня Княжеского 3 гривны, за иного две… за корову 40 кун»: для чего же и за последнюю не две гривны, как за коня, если в гривне 20 кун? Далее стр. 74: «Отроку две гривны и 20 кун»: для чего же не три гривны? Судя по означенной цене вещей, видим, что гривна содержала в себе около 20 кун, но не двадцать, а без сомнения двадцать пять: ибо ни в летописях, ни в Правде не находим сего числа в показании, ни пятидесяти, ни семидесяти пяти кун; но вместо того, чтобы сказать две гривны и 10 кун, гривна и 15 кун, говорили и писали шестьдесят, сорок кун (так и ныне говорит народ: сорок алтын, вместо рубля двадцати копеек). В харатейной Кормчей Книге (Синодальн. библ. № 82), где вписаны Ярославовы законы, находятся также ответы Новогородского Епископа Нифонта (жившего около половины XII века), на вопросы какого-то Кирика: в них сказано, что за гривну служат в церквах пять сорокоустий, а за шесть кун одно («сорокоустье на гривну пятью служити, а на шесть кун одиною»). Места, выше приведенные нами из устава Ярославова, свидетельствуют, что в гривне не могло быть тридцати кун; но в заказанных вдруг пяти сорокоустьях Священники могли уступать на каждое по куне. — В прибавлении Горюшкинского списка и летописи Засецкого некоторый скот оценен дороже, нежели в Правде: кобыла в 3 гривны, корова в 2 гривны, овца в 6 ногат, баран в 10 резаней, свинья в 10 ногат или ; гривны. Тут же показано, что рой пчел стоит 10 ногат. Ежели в XI веке гривна Новогородская в отношении к серебру равнялась ценою с гривною Смоленскою 1228 году (см. Т. I, примеч. 298 и 527), то, полагая гривну или полфунта серебра в 10 рублей серебряных, можем определить цену сих вещей в отношении к нынешней монете таким образом:
По законам Ярославовым: По упомянутому прибавлению
Горюшк. списка:
Руб. Коп. Руб. Коп.
Конь Княжеский 7 50
Простой 5
Кобыла 6 7 50
Жеребец неезжалый 2 50
Жеребенок 75
Вол 2 50
Корова 4 5
Трехлетний бык 3
Годовик 1 25
Теленок 50
Свинья 50 1 25
Поросенок 12;
Овца 50 75
Баран 50; 50
Рой п чел 1 25

Сия оценка покажется чрезмерно высокою, особенно тем, которые, судя о достоинстве старинных монет — например, рублей XV и XVI века — по их нынешним названиям, привыкли удивляться тогдашней дешевизне вещей и не знают, что рубль Великого Князя Василия Иоанновича содержал в себе около пяти нынешних серебряных: о чем будем говорить в своем месте.
Здесь представим только следующие нужные замечания: 1) в половине X века молодая лошадь стоила в Константинополе 12 червонцев, а мул пятнадцать (Constant. Porph. de Cerim. стр. 265, в сочин. Г. Круга Miinzkunde Rufilands стр. 102); в древних Саксонских законах оценен конь и бык в два червонца (см. Речь Струве стр. 13). 2) Нет сомнения, что Российский законодатель ценил самых лучших коней, лучших быков, и проч.: пять дурных лошадей не стоят двух хороших. — Выпишем еще некоторые статьи из прибавлений летописи Засецкого и Горюшкинского списка Правды, «А в селе сеяно ржи на два плуга 16 кадей (64 четверти: см. Т. III, примеч. 8) Ростовьскых, а того на одно лето прибытка на 2 плуга 100 копен ржи, а на 12 лет 1000 копен и 200 копен ржи. А ржи немолоченые 40 копен, а на ту рожь прибытка на одно лето 20 копен... А полбы немолоченой 15 копен, а на то прибытка на одно лето 7 копен... А овса молоченого 20 половник и един, а на то прибытка на одно лето 11 половник овса. Ячмени молоченого 6 половник, а на то прибытка на едино лето 3 половникы... А того же села пять стожей (стогов) сена, а то на 12 лет 60 стог сена, а стог по гривне. А жонка с дчерью, тем страды (жалованья) на 12 лет по гривне на лето 20 гривен и 4 гривны кунами».
В 1209 году жители Оденпе или Медвежьей Головы (как называется сей город в наших летописях) заплатили Князю Российскому 400 марок (или гривен) ногатами. В 1210 году осажденные жители Варполя (ныне Верпеля в Эстонии) дали ему 700 марок также ногатами (см. изданную Грубером Liefland. Chronik, Т. I, стр. 78 и 95).
(80) Так в Пушкин, списке и во всех других (см. в печати. стр. 71); а в Софийском ошибкою вместо бобра поставлена борть, о которой ниже говорится особенно. Слова: «аже будеть на земли знамение, им же ловлено, или сеть», доказывают, что здесь идет дело о звере, а не о дереве бортном.
(81) В печати, стр. 80.
(82) В печати, стр. 72. В подлиннике: «аже разнаменаеть (раззнаменует) борть». Может быть, не все знают, что борть есть выдолбленное дерево, в котором водятся дикия пчелы; хозяин на сих деревьях изображал знаки.
(83) В печати, стр. 75. В подлиннике: «оже будуть бчелы (пчелы) не лажены, то 10 кун; будет ли олек, то 5 кун.» Ясно, что олек значит пустой. Сие неизвестное Русское слово напоминает Немецкое leek.
(84) В печат. стр. 78. В Пушкинском: «аще кто посечеть верею перевесную». В Софийском: «аще перетлеть вьрв (вервь) в перевесе». Издатели напечатали то и другое. Верея не ошибкою ли поставлена вместо верви) если не ошибкою, то она должна значить столбик или шест, к которому привязывают сеть. В подлиннике: «за куря». Речь идет о диких птицах. — В Пушкинском упоминается здесь о псе украденном: но в Софийском нет его: кажется, и быть не должно.
(85) В печати, стр. 77. В Софийском без сомнения описка: семь кун, вместо шестидесяти. В подлиннике конец числительной буквы мог стереться, и Кси показалось 3. — Доныне говорят: «лодки с навоями». Г. Круг (в сочин. Miinzkunde RuBlands, стр. 82). думал, что здесь говорится о лодках, обитых кожею.
(86) В печати, стр. 47, 68 и 101. В подлиннике: «оже будуть холопи татье, любо Княжи, или Боярстии или черньчи». Издатели думали, что сим последним именем означались монастырские холопи; но мы видели выше (см.Т. II примеч. 67) и в печат. Правде стр. 23, 24), что холопи были обыкновенно или Княжеские, или Боярские, или смердьи, то есть, простых людей; их же без сомнения называли и черньчими, или холопями черни.
(87) В печати, стр. 36,38, 40,41. В списке Попа Иоанна сказано здесь, что всякий гражданин должен или немедленно идти на свод, или представить поручителей за пять дней, т. е. в 5 дней.
(88) В печати, стр. 41: «оже кто познаеть челядь свою украденную, и пойметь и, то вести но конам» — т. е. по означениям или показаниям; кон есть начало, предел. — Далее: «а то (украденный холоп) есть не скот; не льзе речи: не ведаю, у кого купил есмь; но по языку ити до конца».
(89) См. В печати, стр. 35, 97, 98, 99. Выражение (стр. 99): «повести дееть», значит: «указывает ему дорогу».
(90) В печати, стр. 100. В Софийской: «аже кто крънеть чюж холоп»: т. е. купит, присвоит себе или закабалит. В некоторых списках Игорева договора с [реками, в 944 году, слово крънет также употреблено вместо купит.
(91) См. Речь Струбе, стр. 16. В Русской Правде, стр. 36: «аще кто всядеть на чюжь конь не прошав, то три гривны» — (а не одна гривна, как в печатной). В Ютландских законах, низким языком Немецким: Ritt jemand eines andern Mannes Perd, ane des sinen Willen, deme dat Perd thohoret, de brikt davor dre Mark an den Bonden [если кто возьмет лошадь другого, без разрешения того человека, кому эта лошадь принадлежит, должен за это три марки штрафа]. Ютландский закон новее Ярославова; но сие сходство доказывает, что основанием того и другого был один древнейший закон Скандинавский или Немецкий.
(92) В печати, стр. 64, 65. В харат. Пушкинском: «еже дал ему господин плуг и борону, от него же копу емлеть». В Софийском: «кову емлеть». Издатели говорят, что «копа есть денежная плата: ибо доныне в Малороссии называется так числительная умственная монета, состоящая из 50 копеек». Но думаю, что истинное слово подлинника есть кова, и что оно происходит от глагола ковать, в образном смысле, вместе с именами ков и ковник. Так могли называться деньги, за которые слуга шел в неволю временную: он ими как бы оковывал себя. Далее в подлиннике: «ожели господин отслеть его на свое орудье, а погынеть (погибнет) без него, того ему не платити». Издатели справедливо изъяснили, что здесь орудье значит дело.
В Софийском; «из хлева», а в Пушкинском: «из забоя», в смысле загороды.
Далее: «аже господин преобидить закупа (наемника), а уведеть кову (в Пушкинском: копу) его или отарицю». Не разумея слов: «уведеть кову» (т. е. не даст полного договорного жалованья), многие писцы поставили: «уведет вражду», зная смыслкоаа. Некоторые прибавили еще: «утвердит цену». Издатели не ошиблись в главном смысле; но пустое слово вражда заставило их сказать лишнее. Отарицею, как видно, называлась так же плата, получаемая наемными земледельцами от хозяина или господина. Из Прибавлений в конце VIII тома, издан. 1819 года. Крестьяне Минской Губернии называют ныне отарицею оброк господский. Сообщено от 3. Ходаковского).
(93) В печат. стр. 48, 52. В Софийском списке деньги названы здесь скотом; «а оже кто скота възыщеть».
(94) «Аже кто купьць купцю дасть в куплю куны или в гостьбу». Издатели Правды толкуют, что кутш есть торг мелочной, а гостьба обтовой или воловой. Лучше сказать, что гостями назывались купцы иногородные, или которые в чужих землях торговали.
(95) В печати, стр. 57, 58, 59, 60 и 100.
(96) В печати. Правде, стр. 50, сказано: «занеже ему было годе, ял и хранил.» Здесь слова разделены не так, и не имеют смысла. В харатейных: «занеже ему бологодеял (благодеял) и хоронил товар его».
(97) В печати, стр. 50 и 51: «аже кто дасть куны в резы (рост) или мед в наставы, или жито в присоп». Издатели справедливо говорят, что настав и присоп означают придачу, лихву, и что до наших времен сохранилось между крестьянами обыкновение брать хлеб взаймы под гребло, а возвращать его с верхом. Увидим после закон Мономахов в облегчение должников. — Издатели Правды (стр. 54) доказывают ошибку Татищева, который в примечаниях на Судебник (статья 36) утверждает, что у нас в старину заимодавцы брали только десять на сто. Он, по их мнению, не вразумился в истинный смысл Иоаннова Устава, где (в статье 133) сказано: «впредь от лета 7071 новые долги на служилых людех правити вся сполна; да вполы на деньги росты, как идет на пять шестой». Здесь — говорят Издатели — Царь велит брать с людей служивых на пять шестой, или один на пять, как половинные росты: «следственно, полные, обыкновенные росты были два на пять или 40 на 100». Нет, обыкновенно брали тогда уже один на пять, а Царь уменьшает сей рост вдвое для служивых людей.;
(98) В печати, стран. 26, 34. В подлиннике: «оже ли будеть Варяг или Колбяг». Татищев думал, что Колбягами назывались жители Колберга, приезжавшие торговать к Новогородцам.
(99) В печати, стр. 70, 81, 82. В харатейных: «оже иметь (возмет) на железо по свободных людий речи, любо запа нань будеть, любо прохожение ночное». Издатели не хотели включить сего места в свой перевод, заметив единственно, что сии слова должны относиться к обрядам, кои наблюдались при железном испытании. Смысл кажетсямне ясным. Запа есть чаяние, подозрение. Говорят: внезапу, нечаянно. Ежели свободные люди не могли совершенно уличить судимого, но свидетельствовали одну вероятность, одно подозрение, сказывая, что они видели сего человека идущего ночью, в необыкновенный час, близ того места, где совершилось преступление: в таком случае истец мог обвиняемого вызвать на опыт железа: ибо в случае ясного свидетельства не было нужды в сем испытании. — Выше сказано, что присяга достаточна и в трех гривнах (в печати, стр. 52).
(100) Сие обыкновение перешло к нам из Скандинавии. В древних Шведских законах сказано: «все сомнительные дела должны быть решены железом и судом Божиим. Кого огонь не сожжет, тот невинен; кого сожжет, тот преступник». (Стирнг. de jure Sueonum). В Софокловой Антигоне вестник говорит Царю Клеону, что стража его, в доказательство своей невинности, готова вынуть руками из огня железо раскаленное.
Следственно, и древние Греки употребляли сие испытание. Плиний рассказывает, что некоторые жрецы в день торжества, посвященного солнцу, босыми ногами плясали на пылающих углях. Известно, что Кафры Мозембикского берега, Гвинейские Негры, жители Сиама и даже Калмыки прибегают к огню в недоказанных обвинениях (см. Petersburg. Journal, г. 1778, стр. 270).
Гаральд Гилле, бывший после Королем Норвежским, доказал свое законное рождение тем, что раскаленное железо не сожгло ног его. Король Сигурд, Магнус и другие прибегали к сему испытанию (см. Стирнг. de jure Sueonum). В Англии Эмма, мать Эдуарда Исповедника, также должна была оправдаться действием огня.
Монтескьё говорит (Esprit des Lois, кн. XXVIII, гл. XVII), что огненное испытание действительно, по крайней мере отчасти, доказывало невинность или преступление. «Кожа у людей воинственных (древних Германцев) должна была так загрубеть, что следы обожжения легко могли исчезать на ней; когда же через три дни оставался знак, то он свидетельствовал малодушную негу обвиняемого, которая предполагала и другие пороки». Вот остроумие!
(101) См. Origine des Lois, par Goguet, T. I.
(102) В печати, стр. 84—95, В Софийском: «аже в Боярех или в дружине, то за Князя задница (оставшееса имение) нейдет.» В Пушкинском: «аще в Боярстей дружине». Вероятно, что Князь был наследником только одних смердов, или простых, не военных граждан.
(103) Надобно думать, что в городах или местечках, где не было собственных Княжеских домов, суд производился у Тиунов.
(104) См. В Русск. Правде стр. 17, 18, 22, 26, 73, 74, 81, 93, 94. Детский то же, что Отрок. — Издатели Правды толкуют, что в старину, когда еще не было письма в обыкновении, помощник судейский метил на бирках, сколько взято денег с виновных, и для того назван метельником: может быть и для того, что он метил на хартии, или записывал доносы, свидетельства, взыскания. Впрочем, Отрок и писец, или Метельник, не один человек: первому давали в некоторых случаях 2 гривны и 20 кун; а второму 10 кун (см. в печати, стр. 73). И в другом месте говорится о каждом особенно (стр. 18). Вирнику с Отроком шло на неделю 7 ведер солоду, пшена 7 уборков (бураков, небольших мер), гороху тоже, хлебов 7, соли 7 голважен или ступок, баран или полоть ветчины, или деньгами две ногаты, в скоромный день 2 курицы, а в постный деньгами куна. Он имел четырех лошадей и брал на них овса, сколько они могли съесть (а конем на ворот всути овес). Из двойной виры, то есть осьмидесяти гривен, давали ему 16 гривен, 10 кун и 12 векшей, также гривну ссадную — или прикладную, перекладную — да за голову 3 гривны. «Перекладною — так говорят Издатели — называлась гривна, которую получал Вирник за то, что, объезжая волость, он перекладывался с воза на воз». — В статье о накладах или прибавках к 12 гривнам продажи, взыскиваемым в казну за срубление межевого столба и за другие вины, сказяно (в печати, стр. 73): «Отроку (судье) 2 гривны и 20 кун, а самому ехати с Отроком (т. е. с помощником или писарем: см. в печати, стр. 88, где товарищ мостника также назван Отроком) на дву коню, сути же на рот овьс (овес), а мясо дати овьн (барана) или полть, а инемь кормомь, что има чрево възметь (сколько они двое съедят). Писчю (писцу) 10 кун, перекладного пять кун, а за мех (в котором, думаю, писец возил свои хартии) две ногате». Судья, в случае неосновательного уголовного доноса, взыскивал с доносителя гривну, с ответчика, освобожденного от виры, гривну и еще 9 кун так называемого помощного (а Метельник 9 векшей). — Издатели говорят: «от верви»; но в харатейных списках поставлено: «от виры». От спорной бортной земли давали Отроку 30 кун, и наконец от всякого дела (инех всех тяжь, кому помогуть) 4 куны (а Метельнику 6 векшей): что называлось судебными уроками. Другая судейская пошлина называлась ротною или присяжною: Отрок получал за голову или убийство 30 кун, и 27 кун за тяжбу о земле пашенной и бортной (вероятно, с виновного), и от свободы 9 кун (Издатели по новейшим спискам напечатали: свободивше челядин).
Здесь в первый раз мы упоминаем о векшах или мелких кожаных монетах: сколько их было в куне, не знаю, но не более десяти, как думаю. Издатели Правды Русской полагают в гривне 400 векшей, а Татищев 380, уверяя, что он видел сии древние лоскутки в Новегороде.
(105) См. Новогор. Лет. Попа Иоанна стр. 337, и речь Струбе стр. 17.
(106) Чему доказательством служит закон, по которому за убийство в ссоре виновный лишался жизни (если родственники убитого хотели того); а смертоубийца разбойник лишался единственно свободы (см. выше).
Следующие места находятся только в новейших списках Русской Правды (и для того мы не внесли их в содержание):
1. «А кто конь купить Княжь, Боярын или купечь или сирота, а будеть в коне червь или проесть (рана), а то пройдеть к Государю, у кого будеть купил, а тому свое серебро взяти опять взад». Нигде в Ярославовых законах не упоминается о серебре, деньги обыкновенно разумеются под именем кун. Смысл тот, что за проданную больную лошадь надлежало возвратить деньги.
2. «Иже изломить копье другу, любо щит, любо порт (одежду), да аще у себя начнеть держати, то прияти скота (деньгами) у него, иже что есть изломил; аще ли начнеть скотом приметати, заплати™ ему пред чадию (людьми) или начнеть ведати, сколько будеть дал на нем». Смысл: «кто, взяв чужую вещь, испортит оную, тот обязан деньгами удовольствовать хозяина, и при свидетелях; или хозяин имеет право взыскать с него цену вещи».
3. «Оже человек, полгав куны у людей, а побегнеть в чужую землю, веры ему не яти, яко и татю». Но каким же образом в чужей земле могли знать, что ему не надлежало верить?
Или здесь говорится о беглеце пойманном?
4. «Иже утяжуть в муце, а поседить у Дворянина, 50 (не 80) ногат за ту муку; а у колокольницы бьють кнутом, за ту муку 80 гривен». Смысл: «Если доказано будет, что Дворянин без вины держал в темнице слугу вольного, или сек его кнутом у колокольни, то взыскать с Дворянина (означенную) пеню». Имя Дворянина новее Ярославовых времен; по крайней мере нет оного ни в Правде, ни в летописи Несторовой.
В Уставе Ярослава определено и жалованье, которое давалось городнику и мостнику, или строителям городских стен и мостов; первый брал куну за начало работы, ногату при совершении дела, и на всякую неделю 7 хлебов, 7 убороков пшена, 7 лукон овса на 4 лошади (вероятно, около двух четвертей), солоду 10 лукон на все время, а деньгами (на мясо, рыбу и вологу или питье) 7 кун еженедельно. Мостнику давали ногату за 10 лактей, а в починке старого моста куну за всякую городню (так назывались режи или срубы мостовые в воде), сверх нужной пищи и овса на двух лошадей, ибо он ездил обыкновенно сам-друг, с Отроком или помощником (см. в печати, стр. 87, 88).
(107) См. Esprit des Lois, кн. XXVIII гл. III.
(108) Ярославов Устав о мостовых выписываю из Пушкинской харатейной Правды:
«А се устав Ярославль о мостех: Осменином поплата в Людин Конец чрез греблю (ров) до Добрыни улици, в городняя ворота до Пискупли улици, с Прусы — жителями Прусской улицы —до Бориса и Глеба; а Тигожанам до Коломлян, а Нередицинам до Бережан, а Бережанам до Пидьблян, а Пидьблянам до Чудницеве улице, с Загородци до городних ворот; а Владыце (Епископу) сквозе городняя ворота с Изгои, и с другим  (другими?) Изгои до Острой городни». Здесь описываются Сотни, на которые были разделены граждане: «1) Давыжа ста, 2) Слепчева ста, 3) Бобыкова ста, 4) Олексина ста, 5) Ратиборова ста, 6) Кондратова ста, 7) Романова ста, 8) Сидорова ста, 9) Гаврилова ста, 10) Княжа ста, 11) Княжа ста». — Засим именуются области Новогородские (коих именами также назывались, может быть, Сотни или части города): 12) «Ржевская, 13) Бежичкая, 14) Вочкая (от имени народа Водь), 15) Обониская (или Обонежская, т. е. за Онегою), 16) Ауская» (от реки Луги), 17) Лопьская (один из уездов Новогородских назывался Лопцею: см. в Т. VI сей Истории договор Новогородцев с Королем Польским в 1471 году), 18) Волоховская, 19) Яжелбичкая». Следует продолжение городского устава о мостовых: «до торгу (мостить) Софьяном (жителям Софийской части) до Тысьчкого, Тысячному до Вощиик (где, может быть, продавался воск), от Вощник Посаднику до Великого ряда, Князю до Немецкого вымола (не мельницы ли?), Немчемь до Еваня вымола, от Еваня вымола Гтом (Бэтам) до Геральда вымола до задьнего, от Геральдова вымола до Бутятина вымола» — в других списках прибавлено: Огнищанам — «Ильинцам до Матвеева вымола, Михайлове улице (или Михайловцам, как в других списках) до Бардове улици, а Витковлянам до клемяных (клейменых?) сеней».
Сказано, что Яжелбицкая часть или Сотня дает или делает двои риле. Ршгами или релями назывались перила: см. Т. V, примеч. 386, год 1435, и Т. IX, примеч. 95, г. 1564.
Ярослав, как вероятно, только учредил обязанности городских жителей, а Посадники записали и всегда наблюдали сие учреждение. Он не мог написать: «до Бориса и Глеба», ибо сей церкви Новогородской тогда еще не было (см. Т. II, примеч. 45): чтобы яснее означить место, в новейшие времена назвали оную в Уставе; или сей Устав принадлежит не Ярославу Великому, а другому: может быть, отцу Александра Невского. — Имя Конца Неревского или Неровского происходит от реки Наровы, Горничьского от гончаров, а Плотинского от плотины или плотников. Сверх пяти Концев там были еще три: Загородской, Неровской за городом и Петровской; но об них не упоминается в летописях до XV века.
В Указателе Российских законов напечатан — и весьма неисправно — мнимый Ярославов Устав о церковных судах. Предлагаем его здесь согласно с лучшими списками (впрочем, не имею ни одного харатейного и древнее XVI века).
«Се язь Князь Великий Ярослав, сын Володимерь, по данью отца своего сгадал есми с Митрополитом с Ларионом, сложил есми со Греческим Номоканоном, аже не подобаеть сих тяжь судити Князю и Бояром. Дал есмь Митрополитом и Епископом те суды, что писаны в правилех, в Номоканоне, по всем городам и по всей области, где Крестьянство есть. Аже кто умчить (уведет или похитит) девку или насилить, аже Боярская дчи (дочь) за сором (срам) ей 5 гривен золота, а Епископу 5 гривен золота, а меньших Бояр гривна золота, а Епископу гривна золота. Добрых людей (их дочери) за сором 5 гривен серебра, а на умычницех (с похитителей) по гривне серебра Епископу; а Князь казнить. Аже кто пошибаеть (ударит) Боярскую дщерь или Боярскую жену, за сором ей 5 гривен золота, а Епископу 5 гривен золота, а меньших Бояр гривна золота, а Епископу гривна золота; а нарочитых людей (именитых граждан) 3 рубли, а Епископу 3 рубли, а простой чади (за дочь простого гражданина) 15 гривен, а Епископу 15 гривен, а Князь казнить. — Аже пустить Боярин Велик жену без вины, за сором ей 5 гривен золота, а Епископу 5 гривен золота, а нарочитых людей 3 рубли, а Епископу 3 рубли, а простой чади 15 гривен, а Епископу 15 гривен; а Князь казнить. Аже у отца и у матери дщи девкою дитяти добудете (родит), обличив ю понята в дом церковный, а чим ю род окупить (т. е. родные должны выкупить преступницу). Аже девку умолвить (пригласить), кто к себе и дасть в толоку — (позволит кому наглым поступком оскорбить ее целомудрие) — на умолвнице (с того, кто звал ее
к себе) Епископу 3 гривны серебра, а девице за сором 3 гривны серебра, а на толочных (с обидчиков) по рублю, а Князь казнить. Аже муж от жены ****еть, Епископу в вине (виноват перед Епископом); а Князь казнить. Аже муж оженится иною женою, с старою не распустився, муж Епископу в вине, а молодую в дом церковный — (чтобы родные выкупили ее) — ас старою жити. Аже жене лихий недуг болить, или слепота, или долгая болезнь, про то ее не пустити (не разводиться с нею), такоже и жене не лзе пустити мужа. Аже кум с кумою створить блуд, Епископу гривна золота, и в епитимьи. Аже кто зажжеть двор или гумно или что иное, Епископу 100 гривен, а Князь казнить. Аже кто с сестрою согрешить, Епископу 100 гривен, а в епитимьи и в казни по закону. Аже ближний род (ближняя родня) пойметься, Епископу 80 гривен, а их разлучить, а епитимью да примуть. Аже две жены кто водить — (возмет, и потому Нестор называет Владимировых жен водимыми), — Епископу 40 гривен, а которая подлегла (то есть, последняя), та понята в дом церковный, а первую держати по закону; а иметь лихо водити ю — (если будет не хорошо обходиться с нею) —казнью казнить его. Аже муж с женою по своей воли распуститься, Епископу 12 гривен; а буде не венчался, Епископу гривен. Аже кто сблудить с Черницею, Епископу сто гривен, а с животною 12 гривен, а в епитимью вложить. Аже свекор с снохою сблудить, Епископу 100 гривен, а епитимья по закону. Аже кто с двемя сестрами падется (попадется), Епископу 30 гривен. Аже кто с мачихою сблудить, Епископу 40 гривен. Аже два брата будуть со единою женою, Епископу 100 гривен, а женка в дом церковный. Аже девка не всхощет замуж, а отец и мати силою дадуть, а что створить
(девка) над собою, отец и мати Епископу в вине, а истор (проторь) им платити; тако же и отрок (то есть они виноваты, если и сына женят насильно). Аже кто зоветь чюжу жену ****ью Великих Бояр (т. е. их жену), за сором ей 5 гривен золота, а Епископу 5 гривен золота, а Князь казнить; а будеть (жена) меньших Бояр, за сором ей 3 гривны золота, а Епископу 3 гривны золота; а будеть (жена) городских людей, за сором 3 гривны серебра, а Епископу 3 гривны серебра; а сельских людей за сором гривна серебра, а Епископу гривна серебра. Аже пострижеть голову или бороду, Епископу 12 гривен, а Князь казнить. Аже муж иметь красти коноплю или лен и всякое жито, Епископу в вине со Князем наполы; тако же и женка, иже иметь красти (если и женщина украдет). Аже муж крадеть белые порты или полотна, портищи и поневы (понявы), тако же и женка, Епископу в вине со Князем наполы. Свадебное и сговорное, бой, убийство и душегубство аже что чинится, платять виру Князю наполы со Владыкою. Аже мужа два бьеться, один другого укусить или одереть, Епископу 3 гривны. Аже муж бьеть чюжу жену, за сором ей по закону, а Епископу 6 гривен. Аже сын бьеть отца или матерь, да казнять его волостельскою (гражданскою) казнию, а Епископу в вине. — Аже Чернец, или Черница, или Поп, или Попадья, или проскурница (просвирница) впадуть в блуд, тех судити Епископу оприснь (опричь) мирян, и во что их осудить волен. Аже Поп или Чернец упьются без времени (не вовремя) Епископу в вине. Аже Чернец или Черница расстрижеться, Епископу в вине, во что их обрядить (осудит). А что деется в домовных людех и в церковных и в монастырех, а не вступаються Княжи волостели в то, а то ведають Епископли волостели, и безатщина их — (думаю, беззадщина, имение человека умершого, который не оставил наследников) — Епископу идеть. — А кто уставление мое порушить (нарушит) или сынове мои, или внуцы мои, или правнуцы мои, или от рода моего кто, или от Бояр, а порушить ряд мой и вступиться в суды Митрополичи, что есми дал Митрополиту и Епископом по всем городом, по правилом Святых Отец судивше казнити по закону; а кто иметься в те суды в церковные вступати, Крестьянско (Христианское) имя не наречеться на томь, а от Святых да будеть проклят».
В Указателе напечатаны тут же сельские законы Греческие (см. Судебник, издан, при Академии. стр. 217), которых нет в списках Ярославова Церковного Устава, и которые не имеют с ним ни малейшей связи. Сей подложный Устав не был еще известен у нас в XIII веке, ибо не вписан в Софийскую Новогородскую книгу законов (см. Т. II, примеч. 65) или Кормчую. Не говоря о многих других его нелепостях, заметим следующую: вероятно ли, чтобы за брань, оскорбительную для жены Боярской, виновный платил 10 гривен (5 фунтов) золота, когда убийца Боярина наказывался только осьмидесятью гривнами кун при Ярославе? Зажигатель гумна и дома, как уставлено в Правде, судился гражданским судом; а здесь сказано, что он дает пеню Епископу. То же противоречие в законе о побоях и воровстве. Архангельск. Лет. сообщает одно начало сего Устава с прибавлением: «дал есми Митрополитом и Епископом, и Попом, и Дьяконом, свободу по всем градом; не емлють с них, ни с их людей, ни мыт, ни явку, ни тамгу, ни восмьничья». Сомневаюсь, чтобы слово Тамга употреблялось в России прежде нашествия Батыева.
(109) См. Т. II , примем. 50. Берега Угры и Протвы составляли часть Смоленского Удела (см. Воскресенск. Лет. I, 289, 291); также и город Торопец.
(110) Татищев сказал — а за ним Болтин и другие повторили — что Стриковский упоминает о Голядах, обитавших где-то в Литве: ни Стриковский, ни Коялович не говорят об них ни слова. Имя Прусской Пыиндии есть весьма древнее (см. Гарткноха Alt und Neues PreuEen); и в Птолемеевой Географии, между Европейскими Сарматами, находим Galindae. Уже Ярослав Великий воевал в Мазовии, которая граничит в Галиндиею. — Святослав Ольгович, по нашим летописям, в 1147 году взял люд Голядь вверх Поротвы (в Никонов, и в некоторых других списках поставлено град вместо людей). Нестор в описании Славян Российских не упоминает о Голядах: они могли быть переселенцами из Галиндии.
(111) Татищев прибавляет от себя, что Князья пленили множество Торков и расселили их по городам. — В Несторе о первом Всеволодовом походе (в 1055 году) сказано так: «иде Всеволод на Торкы зиме к Воиню». Издатель Кенигсбергского списка напечатал: «иде войною», не знав, что Воинем называлось место за Сулою (см. ниже). В другой раз ходили Ярославичи на Торков в 1060 году.
(112) Нестор говорит по харатейным спискам (в Никонов. II, 14): «Кумани, рекше Половцы». Половцы есть Русское имя: некоторые производят его от поля, другие от лова; второе справедливее. Польское polow значит добычу. Половцы сами себя называли Capchat, как говорит путешественник XIII века, Рубруквис (см. его Voyages в Бержерон, издан, стр. 26). Абульгази дает общее имя Кипчак всем народам, обитавшим между реками Доном, Волгою и Яиком или фалом, и причисляет их к Татарам (см. его Hist, des Tat. 45,47).
О сродстве Печенегов с Половцами см. печати.Нестор, или Рос. Библиот. стр. 145. Анна Комнина пишет, что Печенеги и Команы говорили одним языком (Memor. popul. Ill, 908).
Об Узах-Торках см. Т. I, примеч. 90. Узы около 1050 года имели войну с Печенегами, а в 1065 году перешли за Дунай, опустошили землю Болгарскую, Македонию и часть Фракии. Константин Дука хотел отразить их; но сведал, что они, истребленные отчасти голодом, язвою, Печенегами и Болгарами, отступили за Дунай. Наконец, Узы добровольно поддалися Императору, и в царствование Романа Диогена и Алексия Комнина воевали под знаменами Греческими (Memor. popul. Ill, 938—947). — Обитая между Волгою и Доном в ближайшем соседстве с Печенегами, Узы в нашествии своем на Дунайскую Болгарию долженствовали захватить часть России; а Нестор около сего времени говорит о Торках, сказывая, что они в 1060 году ушли из России и погибли от голода: то же говорят Византийские Летописцы об Узах.
Думаю, что Восточные Печенеги изгнаны Половцами в 1036 году; тогда они ворвались в южную Россию, и будучи побеждены Ярославом (см. выше), ушли в Молдавию. Некоторые из них оставались еще между Половцами (см. Т. II, прим. 218).
В печати. Несторе стр. 14: «Половцы закон держать отец своих кровь проливати, и хвалящеся о сем, и ядуще мертвечину и всю нечистоту, хомеки и сусолы, и поимають мачехи своя и ятрови». См. также Шлецер. Gesch. der Deutsch. in Siebenbiirgen, 225. В Chron. Zwetl. сказано: Chomani (Половцы), gens immundissima, quae camibus utebatur fere crudis pro cibo, et lacte equorum et sanguine pro potu [Половцы, народ весьма неопрятный, едят мясо почти сырым, и пьют лошадиное молоко и кровь]. — Сражение Всеволода с Половцами было 2 Февраля.
(113) Река Волхов шла вверх: Татищев замечает, что сие могло быть от причины весьма естественной; а именно, весною, от скопления льду выше порогов. Волхов действительно течет иногда обратно в озеро Ильмень. 
О Комете см. Cometographie стр. 373. Нестор упоминает об ней в 1064 году: но кажется, что она являлась в 1066.
Нестор говорит, что младенца урода бросили в Сетомль: см. Т. II, примечание 34. Далее: «его же позоровахом до вечера»: следственно, он жил тогда в Киеве. Далее: «на лице ему срамнии удове; иного не льзе сказати срама ради. И солнце не бысть светло, но аки месяц бысть, его же невегласи глаголють снедаему сущю» (итак, сия басня о причине затмений была тогда известна в России).
Далее в харатейных списках: «Нарицающеся Хрестьяне, а погански живуще; се бо не погански ли живем? Аще бо кто усрящеть черноризца, единиць ли, свинью ли, или конь лыс, то взвращаеться. Се бо по Дьяволю наученью кобъ сию держать. Друзии же и зачиханью верують, еже бываеть на здравие главе... Дьявол льстить, превабляя ны от Бога трубами и скоморохи, гусльми и русалъче: видим бо игрища утолочена и людей много множество, яко упихати начнуть друг друга, позоры деюще, а церкви стоять (пусты). Егда
же бываеть год (время) молитвы, мало их обретаеться в церкви», и пр. Единицами не назывались ли Монахини? Сие Греческое слово также происходит от Movo. Кобь значит то же, что кобление, т. е. волхвование (оттуда происходит глагол кобенить, т. е. коверкать); руссипе игрище. — Примету лысых коней мы уже забыли; но другие и ныне известны.
(114) Он умер в 1063 году. — Здесь заметим хронологическое несогласие в харатейных списках. По Суздситскому или Пушкинскому, Вячеслав умер в 1058 году; Ярославичи освободили Судислава в 1059; Игорь скончался и Торки погибли в 1060; Половцы разбили Всеволода в 1061. По Троицкому все годом ранее; но далее летосчисление согласно: ибо в Пушкин, означен мирным только один 1062 год, а в Троиц, два: 1061 и 1062.
Заметим также разные прибавки Никоновской и других новейших летописей: «Изяслав оставил в Новегороде Посадником Остромира — Татищев назвал его Стромилом — который в 1054 году ходил на Чудь и был в сражении убит неприятелями». Остромир тогда действительно управлял Новымгородом. Летопись Попа Иоанна упоминает об нем и — что всего достовернее — писец древнего Софийского Евангелия заключает труд свой словами: «Почах е (т. е. Евангелие) писати в лето 6564 (1056), а оконьчах е в лето 6565. Написах же Евангелие се рабу Божию наречену сущу в крщении Иосиф, а мирьскы Остромир, близоку (ближнему, свойственнику) сущу Изяславову Князю. Изяславу же Князю тогда предрьжящу обе власти, и отца своего Ярослава, и брата своего Володимира. Сам же Изяслав Князь правляаше стол отца своего Ярослава Кыеве, а брата своего стол поручи правити близоку своему Остромиру Новегороде». Сей писец, Диакон Григорий, желает в конце здравия Остромиру и подружию (т. е. супруге) его, Феофане, и чадам ее, подружиям чад ее, и проч. Вот явное доказательство, что Остромир был жив в 1057 году, и что Никонов. Лет. несправедливо говорит о его смерти в 1054. алее: 2) «Изяслав в том же году сам (по Воскресенск. Лет. Остромир) пошел на Чудь и взял Осек Кединив — в других списках: Кепедив, Декипив — или Солнечную руку». Солнце по-Эстонски пяв или пяйв, рука кясси. — 3) «В 1055 году Новогородский Епископ Лука был оклеветан своим холопом Дудиком в непристойных речах. Митрополит Киевский, Ефрем — об нем совсем не упоминается в Несторе — призвав Луку в Киев, осудил его, будучи обманут клеветником и товарищами его, Демьяном и Козмою: но через три года Епископ оправдался, а Дудик, которому отрезали нос и обе руки, ушел к Немцам. Лука умер на возвратном пути из Киева в Новгород». А в летописи Попа Иоанна сказано, что он снова управлял тамошнею Церковию. — 4) «В 1059 году Изяслав воевал с какими-то Ссолами — в некоторых летописях прибавлено: с Колыванцами, или нынешними Ревельцами —и велел им платить в казну 2000 гривен; но сии люди изгнали собирателей дани, и пожгли около Юрьева города и хоромы. Наконец Псковичи и Новогородцы сразились с ними: Россиян убито 1000, а Ссолов бесчисленное множество». Ни современный Летописец, ни древний Новогородский не упоминают о сем народе. Означение дани также весьма сомнительно. Кадлубек говорит о Солодамистах, Длугош о Слонцах, Кромер о Салингах, обитавших в Литве или на границах Пруссии. В Ливонии была область Saccala (см. Liefland. Chron. издан. Грубером, стр. 69). 5) «В 1060 году поставлен Епископ Новогородский Стефан, которого через 8 лет задавили свои холопи на пути в Киев». — В Воскресен. Лет. сказано, что Ярославичи по смерти Игоря разделили Смоленск на три части.
(115) Татищев дает ему, по смерти отца, Ростов и Суздаль, а по смерти Игоря, Владимир Волынский, говоря, что сей Князь, не будучи доволен своим уделом, завоевал Тмуторокань. Но во многих списках Нестора именно сказано, что Ростислав бежал из Новагорода. Болтин укорял К. Щербатова и тем, что сей Историк верил летописям более, нежели Татищеву.
(116) В Несторе: «Ростислав же отступи кроме (вон) из города, не убоявся его, но не хотя противу стрыеви (дяди) оружья взяти». — Татищев пишет, что в том же 1064 году Изяслав разбил 12 000 Половцев на Сиовске: что такое Сиовск? Был город Сновск, на реке Снове. Не Изяслав, но Святослав (как увидим ниже) разбил Половцев, и не в 1064, а в 1068 году.
(117) См. Дю-Канжа Glos. ad Script, med. Graec. и med. Latin, под словом КатетаЬсо и Catapanus. — Татищев пишет от себя: «Ростислав, Князь Владимира и Червени, брал дань от Косогов и Яс, его же убоявся, Греки послали Катопана», и проч. Ему хотелось, кажется, чтобы Ростислав умер в Галиции или Волынии: ибо он не именует здесь Тмутороканя. Сей Историк прибавляет еще, что Херсонцы убили Катапана, боясь мщения от Русских. — Нестор так повествует о смерти несчастного Князя: «Пьющу Ростиславу с дружиною своею, и рече Котопан: Княже! хочю на тя пити. Оному же рекшю: пий. Он же испив половину, а половину дасть Князю пити, дотиснувся пальцем в чашю: бе бо имея под ногтем растворенье смертное». — Когда злодей, будучи уже в Херсоне, объявил день Ростиславовой смерти, то ясно, что сей город находился недалеко от Княжения Тмутороканского; в пять или шесть дней он не мог бы доехать до Севастополя из Рязани, ни с берегов Ворсклы, где Татищев и Болтин искали Тмутороканя. — Был еще городок сего имени в области Киевской: по крайней мере в описании городов Русских, включенном в разные списки Нестора (см. Воскресенск. Лет. 1, 20) сказано: «на Днепре Киев, Вышегород, Мирославици, Тмуторокань». Впрочем, Автор мог здесь иметь в мыслях и древний Воспорский город, знав только его имя по летописям XI века. Сей географический отрывок достоин примечания, хотя он писан уже в то время, когда в Москве были каменные стены: следственно, не ранее XIV века.
Ростислав положен в Тмутороканской, созданной Мстиславом церкви Святые Богородицы. Татищев пишет, что он был ростом средний, вместо леп, и прибавляет еще, что «Княгиня его хотела уехать с детьми, по смерти мужа, в Венгерскую землю к отцу своему, и что Изяслав не дал ей детей, а самой ехать не запретил». Ни слова в летописях; и мы не знаем, на ком был женат Ростислав.
(118) Нестор говорит в 1064 году: «Всеслав же в се лето рать почал». В Псковской Синодальной летописи (№ 349, л. 166) сказано, что Всеслав в 1065 году осаждал Псков: «много тружався с многыми замыслении и пороками (стенобитными орудиями) шибав, отъиде, ничтоже успев». — О ненависти Полоцких Князей к роду Ярославичей см. в печати. Несторе стр. 186.
В харатейных списках Нестора: «Матери бо родивши, бысть ему (Всеславу) язвено на главе его; рекоша бо волсви матери его: се язвено: навяжи нань, да носить е до живота своего — еже носить Всеслав и до сего дне на собе; сего ради немилостив есть на кровопролитье». Итак, Всеслав, умерший в 1101 году, был еще жив, когда Нестор сочинял свою летопись.
Всеслав взял Новгород, по харатейным спискам Нестора, в 1067 году, а по древней Новогородской летописи в 1066. В последней сказано: «и колоколы съима у Святые Софии. О! великая бяше беда в час тый! и паникадила съима!» Кажется, что в Новегороде начальствовал тогда сын Великого Князя Мстислав, который, будучи побежден Всеславом, ушел в Киев. Сие можно заключить из следующего места одной краткой летописи XV века (в Синодальн. библиот. № 349): «в Новегороде Изяслав посади сына своего, Мьстислава, и победита и на Черехе, и бежа к Кыеву, и по взятии града преста рать.» То же и в летописи Попа Иоанна (стр. 312).
В харатейных о взятии Минска: «а жены и дети вдаша на щиты». Взять на щит значюю пленить. Сие выражение было весьма употребительно: также и другое: «взять город копьем», то есть, приступом (см. в печати. Нест. страница 61).
Летописец называет реку Немен Немизою. — Далее: «и тако яша Всеслава на Рши у Смоленска». Татищев прибавляет, что Святослав дал совет обмануть Всеслава.
(119) Нестор говорит здесь, что Бог наводит иноплеменников на землю грешных, а войны междоусобные бывают от Диавола: нельзя сильнее и короче выразить ужаса последних.
Здесь видим, что Князья, выходя в поле, раздавали оружие и коней воинам.
Далее Нестор пишет: «Нача людие корити на Воеводу на Коснячка; идоша на гору с Веча, и придоша на двор Коснячков, и не обретше его, сташа у двора Брячиславля, и рекоша: пойдем, высадим дружину свою из погреба; а половина их иде по мосту. Си же придоша на Княжь двор. Изяславу же, седящю на сенех с дружиною своею, начата претися со Князем, стояще доле (внизу). Князю же из оконца зрящю, и дружине стоящю (стоящей) у Князя, рече Тукы, брат Чюдин, Изяславу: видиши, Княже, людье взвыли: поели, ат (да) Всеслава блюдуть. И се ему глаголющу, другая половина людий приде от погреба, отворивше погреб, и рекоша дружина Князю: се зло есть: поели ко Всеславу, ат призвавше лестью ко окопцю пронзуть и мечем. И не послуша сего Князь. Людье же кликнуша и идоша к порубу Всеславлю», и проч. Народ отворил сперва городскую темницу, именуя заключенных в ней дружиною своею, а после вздумал освободить и Всеслава. Наши Историки не так понимали сие место. — В летописи сказано, что заключенный Всеслав в день Воздвижения Креста (14 Сентября) усердно молил его о своем избавлении, которое и случилось на другой день, в наказание Изяславу, преступившему клятву и крестное целование. — Здесь в Кенигсберг, годы означены несправедливо; следую харатейным.
(120) В печатном Киевском Патерике, в житии Св. Никона, сотрудника Антониева (см. ниже), сказано, что «Никон, по смерти Ростислава ходив из Тмутороканя в Чернигов, упросил Святослава Ярославича снова отправить туда сына своего, Глеба», который действительно княжил в Воспорской области через два года по кончине Ростислава. В царствование Екатерины Великой найден между развалинами древнего Тмутороканя, или Фанагории, мраморный камень с надписью: «в лето 6576 (1068), Индикта 6, Глеб Князь мерил море по леду от Тмутороканя до Кърчева (Керчи) 10 000 и 4000 (то есть, 14 000) сажен» (см. Исследование о Тмуторокане стр. 58 и Письмо о Тмутороканском камне А. Н. Оленина). Сей камень хранится там и ныне.
(121) Длугош называет ее Вышеславою, «единственною дочерью Князя Российского, которой по наследству принадлежала большая часть России» (Principis Russia filia, patris sui unica, cui magna pars Russiae ex successione paterna debebatur). Кромер (стр. 56) говорит, что имя родителя ее неизвестно (cujus non extat nomen). Губнер в своих генеалогических таблицах вздумал назвать сию Княжну дочерью Выслава, сына Ярославова, Князя Владимирского, которого не бывало. Ломоносов написал имя Вячеслава вместо Выслава. Татищев, знав Кромера по Русскому переводу, не хотел оставить читателей в недоумении, и говорит в своей Истории: «сего году (1065) выдана Вышеслава, дочь Святослава Черниговского, за Болеслава Польского». — Не знаю также, где сей Историк нашел, что в 1067 г. умерла Княгиня Всеволодова.
(122) Щербатов говорит за Стриковским, что народ встретил Изяслава в тридцати верстах от столицы. — Нестор пишет: «и седе Всеслав в Кыеве месяц семь.» Изяслав ушел Сентября 15, а возвратился в столицу Майя 2: следственно, через 7 месяцев и 16 дней. — Стриковский рассказывает, что Князья Литовские, Керн и Гимбут, пользуясь несчастием России, утесненной тогда Болеславом и Половцами, опустошили ее пределы, и завоевали Бряславль в области Князя Полоцкого. Никто из современных Летописцев не говорит о том. Керн и Гимбут никогда не существовали. Имена городов и мест служили поводом к изобретению сказки о древних Князьях Литовских (см.Т. II, прим. 35).
(123) Длугош, Hist. Pol. кн. Ill, стр. 265, Кромер, стр. 57, Наруш. II, 401. Они несправедливо говорят, что Болеслав взял Перемышль: ибо в сем городе и после того, как увидим, властвовали Князья Российские. Несправедливо также, чтобы Король прожил целый год в Киеве: он вступил в нашу столицу 2 Майя, а в Марте, с которого начался новый год, Поляков уже там не было. Длугош описывает сию войну по известиям Несторовым, украшая их собственными вымыслами. Мартин Галлус и Кадлубек (первый на стр. 71, второй стр. 659) рассказывают только, что Болеслав, довольствуясь славою победы, возобновил на вратах Киевских зарубку своего прадеда (см. выше, примеч. 15) и выбрал Князя для Россиян, который звал Болеслава к себе в гости, обещая дать ему столько талантов или марок золота, сколько шагов ступит его конь на сем переезде; что Болеслав, вошедши к нему во дворец, схватил Князя за бороду, и в знак особенной милости едва не выдрал ее, говоря Боярам Российским: вот страшная голова, которой вам надобно бояться! вот человек, от нас удостоенный чести!
(124) В харат. Новогород, Лет. сказано, что в сие время сгорело Подолие; однако не в Киеве, а в Новегороде, коего часть также называлась Подолом.
(125) В харат. Новогород.; «Месяца Октября в 23 (г. 1069) на Святого Якова брата Господня, в Пятничю, в час 6 дни, опять приде Всеслав к Новугороду. Новогородци же поставиша полк противу их у зверинця на Къзелыи. И пособи Бог Глебу Князю с Новогородци. О! велика бяше сеця (сеча) Вожаном! и паде их бесчисльное число; а самого Князя отпустиша Бога деля; а на заутрие обретеся крест честный Володимирь у Святей Софии, при Епископе Федоре». В 1069 году Октября 23 было действительно в Пятницу. — В Никоновской и в других поставлено: на Гзени, вместо: на Кзелыи; у Татищева: «на реке Визени». Сражение было под самым Новымгородом, где нет никакой реки Визени. Кземлею называлось урочище подле городского зверинца. — В 1068 году Глеб княжил еще в Тмуторокане (см.Т. II, примеч. 120). Вероятно, что Святослав (см. Новог. Лет. Попа Иоанна стр. 312) по изгнании Великого Князя отправил Глеба в Новгород, чтобы не дать сей области хищнику Всеславу. — Князь Полоцкий, ограбив в 1066 году Софийскую церковь, взял там и крест Владимира Ярославина: Новогородцы отняли сей крест у побежденного. — Вожанами или Водью назывались Чудские жители нынешней Ораниенбаумской Округи, принадлежавшей Новугороду: они, как видно, потеряли много людей в сражении.
В 1069 году заложена была церковь Св. Михаила в Киевском Выдубецком монастыре (см. Т. I, примеч. 459), названном после Всеволодовым.
Мстислав Изяславичь умер в 1069 году. — Ярополк победил Всеслава у Голотичьска: в географическом отрывке XIV или XV века (см. Т. II, примеч. 117) сей город именован под надписию Литовских. На реке Йемене, в Литовской Губернии, есть ныне местечко Олита. — Татищев говорит, что Ярополк овладел и городом Полоцким; но там княжил Всеслав до самой кончины.
Далее: «воеваша Половци у Растовця и у Неятина». Татищев пишет: «у Ростовца и Снятина на реке Суле». Снятии был, конечно, на Суле: но это совсем другой город. В географическом, вышеупомянутом отрывке сказано: «на Десне Чернигов, Омельники, Сновеск, Брянечьск, Рястовечь, Неятин, Новгород Северский», и проч. Города по Десне и Суле были построены Владимиром Великим.
(126) В харат. Новогород. Лет. сказано, что мощи Бориса и Глеба были тогда перенесены с Альты; но они уже давно лежали в Вышегороде, по известию Нестора.
С Митрополитом Георгием были там Епископы Переяславский Петр, Неофит Черниговский, Никита Белогородский (см. Воскресен. Лет.), Михаил Юрьевский, и многие Игумены: Феодосий Печерский, Софроний Михайловский, Герман Спасский, Николай Переяславский и другие. Никон. Лет. именует здесь Иоанна, Епископа Хелмского; но тогда не было еще и города Хельма или Холма, основанного Даниилом Галицким в XIII веке.
Нестор пишет, что «Митрополит Георгий худо верил святости новых Мучеников; но когда открыли Борисову деревянную раку, вся церковь исполнилась благоухания, и Георгий, объятый ужасом, пал ниц, моля Святых Угодников простить ему неверие. Ярославичи целовали Борисовы мощи и переложили в каменный гроб. Глебова каменная рака остановилась в дверях; народ воскликнул: Господи помилуй! и в ту минуту она прошла свободно». В некоторых списках Нестора (см. Воскресен. Лет. I, 205) находится следующее обстоятельство: «Митрополит рукою Св. Глеба благословил Князей. Святослав прикладывал оную к голове, глазам и к вереду, бывшему у него на шее. В то время, как пели Литургию, сей Князь почувствовал у себя что-то на голове, и снял клобук свой. Вельможа, именем Берн, увидел на ней ноготь Глебов, и подал его Святославу, который с великою радостию принял такую святыню». Следственно, Князья, вместо короны, носили клобуки и не снимали их в церкви? — В Воскр. Лет. прибавлено, что с того времени утвердился в России праздник Бориса и Глеба, 2 Майя.
Житие Бориса и Глеба описано, вместе с житием Владимира и Феодосия Печерского, в самых древних харатейных Прологах, где нет ни слова даже о Св. Ольге, ни слова о Св. Антонии Печерском. Бандури пишет, что самые Униаты чтут сих братьев-мучеников Святыми (см. его Animadvers. in lib. Const. Porph. de Adm. стр. 116) — «вместе с Ольгою и Владимиром», прибавляет Ассемани (Kalend. I. U. IV, 52). В обыкновенных Униатских месяцесловах я не нашел Российских Святых; к Греческим прибавлен там один Иоасафат, Архиепископ Полоцкий, убиенный, как сказано, от распролюбных врагов: сим именем они величают нас Православных. Но в конце Требника их, в Соборнике два надесяти месяцей, действительно поставлены Св. Борис, Глеб, Владимир, Антоний и Феодосий (Ольги нет).
(127) «Святослав же и Всеволод внидоста в Кыев месяца Марта 22, и седоста на столе на Берестовом», т. е. в загородном дворце Киевском; а Татищев говорит, что они вслед за Изяславом ходили с войском к Берестью, т. е. в Брест. Также несправедливо пишет он, что в сем же году освящена церковь Печерская. Слова Летописца: «основана бысть церковь Печерская Игуменом Феодосьем и Епископом Михаилом (Юрьевским?): Митрополиту Георгию тогда сущу в Грьцех».
(128) Ламберт Ашаффенбургский говорит о том в описании 1075 году, а Зигберт Гемблурский (Gemblacensis) в 1073. По известию первого, Изяслав (Ruzenorum Rex, Demetrius nomine [князь русский, именем Димитрий]) виделся с Генриком в исходе Декабря или в Генваре, и был поручен от Императора Саксонскому Маркграфу Деди. — Зигберт именно говорит, что Великий Князь обещал Генрику признать себя его данником (se et regnum Russorum ei submittens, si ejus auxilio restitueretur), ежели он возвратит ему престол.
Ламберт называет Бурхарда братом супруги Князя Российского, Изяславова гонителя, женатого, по мнению Траера, на Оде, дочери Леопольда, Графа Штадского, и сестре Бурхардовой, или, по мнению Реника, на Кунигунде, дочери Оттона, Графа Орламиндского. Реник предполагает, что Ламберт ошибся: ибо Кунигунда была не сестра, а тгемянница Бурхарду. Мы признаем супругом Одиным Вячеслава (см.Т. И, примеч. 48). Ошибка Ламбертова состоит единственно в том, что Изяслава выгнали другие братья, а не шурин Бурхардов, давно умерший.
Татищев по своему разделил государство, и пишет смело, что Святослав отдал Всеволоду Чернигов, Борису, сыну своему (шгемяннику, как увидим) Вышегород, Глебу Переяславль, Давиду Новгород, Олегу Ростов. Летописец не говорит о том; в Киевском же Патерике (лист 54) именно сказано, что Святослав, по изгнании брата, сел в Киеве на престоле, а Всеволод возвратился в Переяславль.
(129) Ламберт: tantum regi deferens auri et argenti, et vestium [сколько у князя золота и серебра, и дорогих одежд] (одежд, но вероятнее наволок) preciosarum, ut nulla retro memoria tantum regno Teutonico uno tempore illatum referatur [что в Немецком царстве столько в одном месте сразу никогда прежде не видели]. Послы Генриковы, видя драгоценности Государя Киевского, сказали: «сего суть кметье (не сметье) луче». Кметье есть дружина (см. Т. III, примеч. 268, 272).
(130) Quorum unus vester notus est et fidus amicus: вероятно, знаменитый духовный чиновник, коего Изяслав мог узнать в Польше. Сие письмо напечатано в Барон. Annal. Eccl. Т. XI, стр. 472. Вот важнейшее место подлинника: Filius vester, limina Apostolorum visitans, ad nos venit, et quod regnum ilium dono S. Petri per manus nostras vellet obtinere, eidem Beato Petro debita fidelitate exhibita, devotis precibus postulavit, indubitanter asseverans, illam suam petitionem vestro consensu ratam fore ac stabilem, si Apostolicas authoritatis gratia ac munimine donaretur. Cujus votis et petitionibus, quia juste videbantur, turn ex conseusu vestro, turn ex devotione poscentis, tandem assensum praebuimus, et regni vestri gubernacula sibi ex parte Beati Petri traidimus [перевод см. в основном тексте], и проч. Григориево к Болеславу письмо, от 12 Майя, есть 73 в Epist. Greg. VII, кн. 2. Папа именно говорит о деньгах или сокровищах: pecunia quam Regi Russorum abstulistis. Нет ни слова о землях и городах, как некоторые пишут.
(131) Здесь Татищев рассказывает множество подробностей, будто бы взятых им из Нестора. «Князь Чешский (говорит он), слыша, что Россияне соединились с Поляками, заключил мир с Королем Владиславом (разве Болеславом?) чрез Воеводу своего, Лопату, и дал ему 1000 гривен серебра. Владислав (опять таже ошибка в имени) объявил Российским Князьям, что он не хочет воевать с Богемским Герцогом, а желает идти на  Поморян и Пруссов. Но Владимир и Олег сказали: мы враги Чехам, а не Пруссам; не остыдим своих отцев и не возвратимся без мира — пошли в Богемию и завоевали Глац. Вратислав, тогдашний Герцог Богемский, прислал ко Владимиру брата своего, Епископа, и многих Вельмож с дарами. Князья взяли 1000 гривен серебра и благополучно возвратились в отечество». В летописях нет о том ни слова.
Сам Владимир Мономах в Духовной своей (стр. 32) пишет следующее: «идох Переяславлю (к) отцю, а по Велице дни Володимерю на сутейску (на границу?) мира творить с Ляхы; оттуда (из Переяславля) пакы на лето Володимерю опять. Та посла мя Святослав в Ляхы; ходив за Глоговы (Глогау в Силезии) до Чешского леса; ходив в земли их 4 месяца; и в то же лето и детя ся роди старейшее, Новгородское — т. е. сын Мстислав, Князь Новогородский — та оттуда Турову, а на весну та Переяславлю; та же Турову». Мстислав и по Киевск. Лет. родился в 1076 году.
Нарушевич, согласно с Длугошем, относит войну Богемскую к 1062 году. Мартин Галлус не означает времени; но Кадлубек говорит об ней уже гораздо после войны Российской, бывшей в 1069 году. Ламберт Ашаффенбургский пишет, что Герцог Польский — так он называет Болеслава — тревожил землю Чешскую в 1073 году (см. Гебгарди Gesch. des R. Bohm. кн. VII, 390). Известие Нестора всего достовернее. Из Прибавлений в конце VIII тома изд. 1819 года: В Красноставском Повете, на древних пределах Волынии, существует и ныне деревня Сутеск (см. Т. II, примеч. 192). (Сообщено 3. Ходаковским.)
(132) «Преставися Святослав месяца Декабря в 27 день, от резанья жельве, и положен Чернигове у Св. Спаса, и седе по нем Всеволод на столе месяца Генваря». Татищев пишет, что Святослав умер от чирьев. Желвию называлась всякая затверделость: от сего слова происходит железа и желвак.
В библиотеке Воскресенского, Новоиерусалимского монастыря нашелся Сборник, писанный в 1073 году повелением сего Князя в лист на пергамине, в два столбца. На обороте первого листа изображено красками и золотом семейство Святослава: сыновья, супруга его и сам он: над ними имена: Гълеб, Ольг, Давыд, Роман, Ярослав, Княгыни, Святослав, Меньший сын (Ярослав) представлен младенцем: другие взрослыми; отец с усами. На всех длинные кафтаны с поясом; на головах высокие синие шапки; на Княгине покрывало: на Святославе шапка отличная, не столь высокая, Княжеская мантия сверх кафтана и сапоги зеленые. Вверху надпись золотом: «желания сердца моего, Господи, не презьри, не приими ны вся и помилуй ны»; а на обороте второго листа, в фигурном четвероугольнике: «Великый в Князих Князь Святослав въжделаниемь зело въжделав дьржаливый Владыка бавити покръвеные разумы в глубине многостръпътьных (многотрудных?) сих книг премудрого Василии в разумех, повеле мне немудроведию премену сьтворити речи инако, набъдяща (набдяще, наблюдая) тожьство разум его, яже акы бьчела (пчела) любодельна с всякого цвета псанию (писания) събрав акы в един сът (сот) в вельмысльное сердце свое, проливает акы сът сладък из устсвоих пред Боляры на въразумение тех мысльм, являлся им новый Птоломей, не верою, и желанием паче, и сбора деля многочьстьныих божествьных къниг всех, ими же и своя клети испълнь, вечьную си память сътвори, еже памяти вину въсприяти». На 4 листе с конца такое послесловие: «А коньць въсем книгам. Оже ти собе не любо, то того и другу не твори. В лето 6581 (1073) написа Иоаннь Диак изборник с великууму Князю Святославу». В сей рукописи вместо Щ употребляются Ш и Т; например: аштеизбавляюште, хотяште. Листов в книге 264, а статей во второй половине 189; последняя есть: летописьць въкратъце от Авъгуста даже и до Константина и Зоя, Царь Грьчьскыих. Любопытна только древность слога.
Об Изяславе говорит Нестор: «пойде с Ляхи; Всеволод же пойде противу ему». Ежели бы сам Король вторично приходил с Изяславом, то Летописец, без сомнения, как и прежде, упомянул бы об нем. Вероятно, что Болеслав только позволил Великому Князю набрать охотников. Но здесь Длугош обрадовался случаю выдумать целую историю к мнимой чести Короля своего, и рассказывает, как Болеслав завоевал всю Волынию, и взял аманатов от Владимирского Князя Игоря (умершего за 17 лет перед тем); как, собрав Префектов, Трибунов, Центурионов и рядовых своих воинов, сильною речью оживил их мужество, разбил Всеволода, осадил Киев; как в столице нашей сделался мор; как послы Русские низко кланялись Болеславу; как он в другой раз завладел Киевом, и впал там в гнусный порок самого неумеренного сластолюбия, in spurcissimum Sodomite scelus, Rhuthenorum detestabiles mores  imitates [в мерзейший содомский грех, подражая гнусным обычаям русским], и проч. и проч. Кромер и Нарушевич повторяют Длугошеву басню. Не имею нужды говорить здесь о другой, весьма старой, взятой из Геродота, Трога Помпея или Юстина, о рабах Польских (вместо Скифских), которые в отсутствие господ своих женились на их супругах и дочерях: то же самое рассказывали у нас о холопях Новогородских (см. Т. I, примем. 458). Добродушному читателю остается жалеть о бедных Историках, которые с важностию и велеречием описывают такие происшествия.
(133) «Седе Борис Чернигове месяца Майя 4 день, и бысть княжения его 8 дний, и бежа». Татищев и другие называют Бориса сыном Святослава: ошибка важная, ибо сей Князь достопамятен по крайней мере своею гордою смелостию. Не только в харатейных списках, но и в других новейших, в самом печатном Никоновском, в самой Родословной Книге он назван Борисом Вячеславичем, т. е. сыном Вячеслава, Смоленского Князя, умершего в 1057 году. — Далее Татищев прибавляет, что Владимир Мономах выгнал Бориса из Чернигова; что Царь Греческий Михаил требовал помощи от Князей Российских; что Мономах ходил на Херсонцев; что Михаил тогда умер, а Никифор восшел на престол Византийский. Михаил тогда не умер, а был пострижен, и Никифор сделался Императором не в 1076, а в 1078 году. Г. Сестренцевич повторил сказание Татищева (Hist, de la Tauride, I, 308), воображая, что оно взято из летописей.
В Новог. Лет. Попа Иоанна (стр. 312) сказано, что Новогородцы выгнали Глеба, и что он, бежав за Волок, был там убит Чудью — а Татищев говорит: «Емью». Тело Глеба погребено в Чернигове Июля 23, за церковию Спаса, близ могилы Святославовой. В житии Никиты Печерского (Патер, л. 115) написано, что сей затворник угадал день Глебовой смерти и велел объявить о том Изяславу.
(134) В Духовной Мономаха, стр. 33: «И Святослав умре и яз пакы Смолиньску, а (из) Смолиньска той же зиме та к Новугороду, на весну Глебови в помочь — воевавшему тогда, может быть, с соседственною Чудью — а на лето со отцем под Полтеск, и на другую зиму с Святополком под Полтеск, и ожгоша Полтеск. Он иде Новугороду, а яз с Половци на Одрьск — описка вместо Дръютеск, бывший город Друцк на реке Друце в Минской Губернии — а та Чернигову. И пакы к отцю придох Чернигову, и Олег приде из Володимеря выведен, и возвах и к собе на обед с отцем в Чернигове на краснем дворе, и вдах отцю 300 гривень золота» — то есть, 150 Фунтов; но сие число, означенное в подлиннике буквою Т, кажется мне сомнительным; а других списков Владимирова завещания мы не имеем. — Ежели Святослав умер в Декабре 107 6 году, то Владимир в 1077, весною, ходил в Новгород ко Глебу (еще до прибытия Изяслава, за год до Глебовой смерти); в том же 1077 году, летом, в область Полоцкую со Всеволодом, в Июле или в Августе, когда уже Изяслав возвратился; а зимою в 1078 с Святополком, который оттуда отправился в Новгород, чтобы заступить место Глеба, в сем году убитого. Олег, по сказанию Нестора, бежал из Чернигова в Апреле 1078 года, и мог обедать у Владимира или в конце зимы, или в начале весны.
(135) Нестор именует Ивана Жирославича, Тукия, Чюдина брата, и Порея, заключая: «и ини мнози в 25». Думаю, что в подлиннике стояло тут число с месяцем. Сражение было на берегах Сожицы: не Оржицы ли, между Золотоношею и 11ирятиным?
Татищев пишет, что Святославичи не были довольны Тмутороканскою и Муромскою областями: ему хотелось приближить одну к другой.
(136) В Духовной Мономаха, стр. 34: «И пакы и (из) Смолиньска же пришед и пройдох сквозе Половечьскыи вой, бьяся до Переяславля». — Нестор: «Олга же тогда и Бориса не бяше в граде» (в Чернигове). Татищев сказывает нам, что ониездили в Тмуторокань.
Далее: «Володимер же приступи ко вратом веточным от Стрежени (реки Стрижени) и ошя (отбив) врата, и отвориша град околний, и пожгоша, и людем же вбегшим в днеитий град»: в новейших списках справедливо поставлено: «внутренний град»; ибо слово дне означало внутри: так, в Волынск. Лет. (в рукоп. стр. 717) сказано: «позлащен дне и вне.» В летописи о месте сражения: «у села, на Нежатине ниве». — Далее: «Привезоша и (тело Изяслава) в лодьи и поставиша противу Городце, и изыдоша противу ему весь град Кыев». Сей Городец или Городок был на левом берегу Днепра, против Киева (см.Т. И, примеч. 28).
Изяслав убит 3 Октября 1078. Супруга его вдовствовала 30 лет и скончалась в 1107 году.
(137) См. стр. 130 И. Г. Р.
(138) В житии Антония (Патер, л. 2) сказано, что он в первый раз возвратился в Россию при Владимире, и жил близ села Берестова в пещере, ископанной Варягами (см. ниже); при Святополке ходил снова в гору Афонскую, и вторично возвратился в княжение Ярослава. Известие современного Летописца достовернее.
Далее Нестор: «ископа (Иларион) печерку малу двусажену». — Пишут (Патер. Киевск. л. 193), что Антоний постриг Илариона: когда же? Первый был еще сам бельцем, когда вторый уже пас Церковь. Слова Несторовы: «Бог Князю вложив в сердце, и постави и Митрополитом, а си печерка тако ста; и не по мнозех днех бе некий человек, именем мирским (каким?) от града Любча, и взложи сему Бог в сердце в страну ити (т. е. в чужую); он же устремился в Святую гору... И умоли Игумена (Афовского), дабы нань взложил образ Мнишескы», и проч.
Летописец сказывает, что пещеры находились под ветхим монастырем', ибо в его время был уже новый монастырь, на другом месте.
Далее Нестор: «А сам (Антоний) иде в гору, и ископа печеру, яже есть под новым монастырем, в ней же сконча живот свой, не выходя из печеры лет сорок». Следственно, Антоний скончался не в 1073 году, как означено в Патерике и Никон. Летоп., а гораздо после. Странно, что Издатель Патерика худо знал Нестора: иначе, опровергая в предисловии (л. 4) ложь Католиков о мнимом гробе Антония, будто бы в Риме находящемся, он сказал бы, что сей муж Святый, по точным словам нашего древнего Летописца, преставился в Киеве.
Далее Нестор: «в си же времена приключися прити Изяславу из Ляхов и нача гневатися Изяслав на Антонья из (за) Всеслава, и приела в ночь поя Антонья Чернигову». В Патерике сказано, что Святослав, узнав о сем гневе, прислал за Антонием. Он жил там на Болдиных горах, в пещере, им выкопанной, где после основали монастырь Св. Богородицы, и возвратился в Киев, может быть, по вторичном изгнании Великого Князя.
Слова в Патерике, л. 46: «случися им ити мимо единого села Печерского монастыря», доказывают, что монастырю принадлежали разные села. См. там же, л. 74, 77, 79, 80. Святослав отдал под церковь загородное место, собственно ему принадлежавшее.
 Далее сказано в Патерике, что Симон приехал в Киев с тремя тысячами Варягов и многими Духовными, которые все оставили Веру Латинскую для Греческого православия; что Антоний предсказал Ярославичам несчастное следствие Альтского сражения с Половцами, а Симону долголетную жизнь и мирную кончину; что Св. Феодосий, любя сего знаменитого Варяга, дал ему прощальную хартию или писменную молитву, которую с того времени начали влагать в руки умершим; что Боярин Изяславов, Судислав Геуевич или Климент, подарил в монастырь две гривны или фунт золота (л. 46), также златый венец и богатое Евангелие, исполняя обет свой, произнесенный им в час кровопролитной битвы.
Нестор: «Изяслав же постави монастырь Св. Дмитрия, и выведе Варлаама на Игуменство к Св. Дмитрию, хотя створити выше сего монастыря, надеяся богатьство. Мнози бо монастыря от Царь и от Бояр и от богатьства поставлени, но не суть таци (такие), каци суть поставлени слезами, пощеньем, молитвою, бденьем. Антоний бо не име злата ни серебра, но стяжа слезами», и проч. Нестор был красворечивый Писатель своего времени.
Далее Нестор: «(Феодосий) совокупи братье числом сто, и нача искати правила Чернечьского, и обретеся тогда Михаил Чернец монастыря Студийского, иже бе пришел из Грек с Митрополитом Георьгием, и нача у сего искати устава Чернец Студийскых, и обрет у него и списа», и проч. В Патерике сказано, что Монах Печерский Ефрем списал сей устав в Константинополе (Пат. л. 100 на об. и выше, л. 42, 44 и 55).
Нестор: «Братья несоша и (Феодосия) в келью и положиша на одр, и шестому дни наставшю, болну сущю велми, приде к нему Святослав с сыном своим Глебом, и седящама у него, рече ему Феодосий: се предаю ти монастырь на сблюденье... Князь же целовал его» — и пр. Итак, Глеб приезжал в то время (в 1074 г.) к отцу своему в Киев.
В Киевском Патерике Синодальной Библиотеки, писанном, думаю, в XV веке, в послании Симона Епископа (жившого в XII веке) к блаженному Поликарпу находится следующее: «От того, брате, Печерского монастыря мнози Епископи поставлени быша во всю Руськую землю, яко от самого Христа, Бога нашего, Апостоли во всю вселенную послани быша. Первый Ростовский Леонтий Священномученик, его же Бог прослави нетлением, и се бысть первопрестольник, его же невернии, много мучивше, убиша; и се
третий гражданин небесный бысть Русьского мира с онема Варягома — убитыми в Киеве при Владимире — венчався от Христа». Для чего в печатном (л. 193) выпущено сие любопытное место, которое свидетельствует, что Леонтий Ростовский был не Грек, присланный от Патриарха Фотия, тогда уже давно истлевшего, к Владимиру Святому (как пишут в Прологе), а Россиянин и Монах Печерский, Иэяславов современник (см. Патерик, л. 103)? Итак, добродетельный Леонтий был действительно жертвою своей ревности к успехам Христианства в Ростове? чего мы также не знали. — О Кукше говорит Симон: «Вятичи крести и много чудеси створи. По многих муках усечен бысть с своим учеником». — Следственно, Вятичи приняли Веру Христианскую или в исходе XI или уже во XII веке. Они жили в Курской, Орловской и в Калужской Губернии: Брянск, Козельск, Мценск, называются их городами в летописях. Некоторые из наших Писателей думали, что Вятичами назывались жители города Вятки! — Далее Симонпишет к Поликарпу: «аще хощеши вся уведати, почти летописца старого Ростовского». Думаю, что он называет так Несторову летопись, переписанную в Ростове. Поликарп заключает житие Агапиты сими словами: «якоже блаженный Нестер в летописце написа». Вероятно, что оба ссылаются на одну книгу.
В Патерике, в житии Антония (л. 3.), сказано, что Изяслав за пострижение любимца своего Ефрема и Варлаама разгневался на Монахов Печерских, и что Антоний со всею братиею хотел удалиться в иную страну; но супруга Изяславова, Ляхиня, умолила Великого Князя оставить их в покое. Современный Летописец не упоминает о сем вторичном гонении.
Варлаам, сын Иоанна и внук Вышаты, несправедливо, кажется, назван там правнуком Остромира. Знаменитый Новогородский Посадник Остромир имел действительно сына Выплату, который в 1064 году ушел с Ростиславом в Тмуторокань; но мог ли внук сего Вышаты быть пострижен в 1056 году (см. Патер, л. 97)? Дед Варлаамов был, конечно, главный Воевода Ярославов, плененный Греками (см. стр. 112 И. Г. Р.); сын его Иоанн, или Янь Вышатич, около 1071 году собирал государственную дань на Белеозере и после был Тысячским или Воеводою в Киеве (см. ниже и в печати. Несторстр. 129).
(139) Memor. popul. II, 975.
(140) См. в печат. Нест. стр. 123, и Memor. popul. II, 1036,1037.
(141) В Ростов. Лет.: «Глаголюще, яко сии жито держат, а сии мед, а сии рыбы, а сии скору... Они же (волхвы) в мечте прорезавше за плечима, вынимаста любо жито, любо рыбы, или веверицу... И бе у них людей 300 человек... Испытав (Ян), чия еста смерда, и рече: выдайте волхва, яко смерда моего Князя и моя. Они же не послушаша. Янь же сам пойде без оружия, и реша Отроки: не ходи без оружия; иссрамотят тя. И бе 12 Отроков с ним, и пойде к лесу. Они же исполчившеся... Яневи же идушу с топорком, и выступиша от них три мужа, глаголюще: видя идеши на смерть. Яневи же повелевшу бита я, к прочим пойде; и они сунушася на Яня, и един грешися (промахнулся) Яня топором; а Янь, оборотив топорок, удари тылием, и повеле Отроком сещи я. Они же бежаша в лес, и убиша ту Попина Янева. Янь же рече Белозерцом: аще не имете волхву сею, не иду от вас за лето... и рече има: что ради изгубиша только человек? Они же реша, яко таи держат обилие... аще ли хощеши, то пред тобою выймеве жито или рыбу. Янь же рече: лжета: сотворил Бог человека от земли, составлен костьми и жилами и от крове, и несть в нем ничто же», и проч. Далее говорят волхвы: «Бог мывся в мовници и вспотився, отреся ветхом, и верже с небесе на землю». Ветх то же, что ветошка.
Далее в харатейных: «и повеле Янь вложити рубль в уста има и привязати я к упругу и пуста пред собою (в) лодье». Итак, рублем называли кляп, брусок, отрубок. Упруг не есть ли мачта или щегла? Янь велел повесить злодеев при устье Шексны, тем людям, у которых они умертвили матерей, сестер или дочерей. Тела их были съедены диким медведем. — Сие случилось тогда, как Изяслав находился в изгнании, а брат его, Святослав, княжил в Киеве.
(142) См. Т. Ливия, кн. I, отдел. 56: itaque quum ad publica prodigia Etrusci tantum vates adhiberentur, etc. — В Ростов. Лет.: «Ключися некоему Новогородцу принта в Чудь к кудеснику: он же нача призывата бесы во храмину свою... Новогородцу же седящу на празе. Кудесник же лежаше оцепенев, и шибе им бес... Он же (Новогородец) помянув на себе крест, и отшед постави крест кроме тоя храмины... Он же (волхв) рече: бози  наши живут в бездне, образом черни и крылаты, хвосты имуще: восходят же и под небо слушающе Бога вашего; и аще кто умрет от ваших людей, то возносим есть на небо; аще ли от наших, той в бездну. Пачеже женами бесовская волшвения бывают; искони бо бес жену прельсти, а жена
мужа... Жены волхвуют чародейством и отравою», и проч.
(143) Топор был у него под скутом, говорит Летописец: т. е. спрятан под одеждою. Епископом Новогородским, по новейшим летописям и Каталогу, был тогда Феодор. Об нем сказано в некоторых рукописях: «свой пес его уяде, и с того умре». Место Феодора заступил в Новегороде Епископ Герман в 1078 году, по сказанию Никон. Лет.
(144) Вот одно из многих доказательств, что древний Российский город Владимир был не на Клязме, а в Волынии близ Турова. — Татищев отдает сей последний город не Ярополку, а Давиду, сыну умершого Игоря Ярославина.
(145) Нестор: «приде Роман с Половци к Воиню. Всеволод же ста у Переяславля и сотвори мир с Половци». Итак, урочище Воин было недалеко от Переяславля. Ныне есть река Вюнка, впадающая в Остер. — Мономах в своей Духовной говорит: «идохом Переяславлю и стахом в оброве» — т. е. окопе.
Романа умертвили 2 Августа. Нестор: «суть кости его (Романовы) и доселе»... где? не сказано.
Читателям известно, кто был Ростислав: внук Ярославов, отравленный ядом в Тмуторокане. Давид и Володарь бежали туда 18 Майя — Татищев говорит: «первый из Турова, вторый из Перемышля».
Игумен Даниил, современник Несторов, говорит в своем Хождении или путешествии ко Святым Местам (см. ниже): «и в том острове (Роде) был Олег, Князь Русьскы, две лете и две зиме». По сказанию Нестора, сей Князь, сосланный в 1079 году, возвратился уже в 1083. Команы или Половцы, заключив мир с Императором Никифором в 1078 году, были тогда союзниками и друзьями Греков (Memor. popul. Ill, 960). Татищев пишет, что Козары отвезли Олега в Грецию; но они, как говорит Летописец, были только советниками Половцев. Итак, Болтин напрасно удивляется невежеству Щербатова, сказывая нам, что «Половцы не могли отослать Олега в Константинополь, не имев никогда и никакой связи с Греками». Козары Тмутороканские составляли часть войска Романова и брата его в сем несчастном для обоих походе.
Татищев рассказывает, что в «сие время — то есть, в 1082 году — Царь Немецкий Генрик присылал ко Всеволоду Епископа Ольмуцкого Адельберта, упрашивая Великого Князя идти войною на Гейзу, Короля Венгерского; что Всеволод с сыном Владимиром и с племянниками, Давидом и Ярополком, выступил к горам (Карпатским), но возвратился, жалея войска, и послал Боярина Чудина к Императору, стараясь примирить его с Гейзою». Сего известия нет в летописях, и Короля Гейзы давно уже не было тогда на свете (см. Прая Annal. Regum Hung. кн. II, стр. 77). — Татищев в описании сего же лета говорит о море, бывшем гораздо после.
(146) См. Духовн. Мономаха, стр. 34, 35, 36. Владимир говорит: «тем же путем по Всеславе пожег землю, и повоевав до Лукаюгя и до Логожьска, та на Дрьютьск воюя», и проч. Лукамль, ныне Лукомля, есть местечко в Могилевской Губернии (в округе Сенного). Логожск был или там же, или в Минской Губернии, где на Польских картах означено местечко Lohoysk. — Далее: «и на ту осень идохом с Черниговцы и с Половци-Читеевичи к Меньску, изъехахом город и не оставихом у него ни челядина, ни скотины».
Нестор: «заратишася Торци Переяславстии»: и остаток народа кочующего, отчасти истребленного мором в 1060 году (см. выше). В Духовн. Мономаха стр. 35: «А на ту зиму повоеваша Половци Стародуб весь, и яз шед с Черниговцы и с Половци, на Десне изымахом Князи Асадука и Саука, и дружину их избиша, и на заутрее за Новымгородом (Северским) разгнахом сильны бои Белкатгина, а Семичи (которые были по Семи) и полон весь отъяхом. — А в Вятичи ходихом по две зиме на Ходоту и на сына его, и ко Корьдну ходим первую зиму... Том же лете гонихом по Половцих за Хороль, иже Горошин (на Суле) взяша. И ходихом за Супой (реку, впадающую в Днепр), и едучи к Прилуку городу (в Полтавской Губернии), и сретоша ны внезапу Половечьские Князи 8000, и хотехом с ними ради битися, по оружье бяхом услали наперед на повозех, и внидохом в город; только Семцю яша одиного живого, и смерд неколико, а наши онех боле избиша и изымаша, и не смеша ни коня пояти в руце, и бежаша на Сулу тое ночи, и заутра на Госпожин день идохом к Беле Веже (в верховье Остера), и Бог ны поможе, и Святая Богородица: избиша 900 Половец, и два Князя яша, Багубарсова брата Асиня (Осеня) и Сакзя, а два мужа только утекоста. И потом на Святославль (город неизвестный) гонихом по Половцих, и потом на Торческый (город за Стугною от Киева), и потом на Гюргев (Юрьев на Роси) по Половцих. И паки на той же стороне у Красна (близ Василева) Половци победихом, и потом с Ростиславом же у Варина (может быть, у Вороны, древнего городка на Суле) веже взяхом». — Мы не можем определить точного времени сих происшествий Всеволодова княжения, о коих Летописец не упоминает, сказывая, что Олег сослан и Ратибор сделан Посадником Тмутороканским в 1079 году; что Торки усмирены Владимиром в 1080; что Давид и Володарь ушли Майя 18 и завладели Тмутороканем в 1080; что в 1082 умер Осень (а не осенью, как в печатном) Хан Половецкий, отец Аэпы и дед снохи Мономаховой (см. ниже), и что Олег возвратился из Греции в 1083.
(147) Татищев пишет, что Ярополк, уже изгнанный Ростиславичами и Давидом Игоревичем, приехал в Киев; но в летописи: «приходи Ярополк ко Всеволоду на Велик день; в се же время выбегоста Ростиславича два (о Давиде Игоревиче ни слова) от Ярополка и пришедше прогнаста Ярополка». Следственно, он прежде был у Всеволода. Надобно думать, что Ростиславичи, в отсутствие его завладев Княжением, прогнали дядю, когда он возвращался в свою столицу.
Об Олешье упоминается в наших летописях 1224 году, когда Россияне шли против Татар; оно названо во многих списках Отшельем, в других именно Олешьем (Новогор. Лет. стр. 101), и есть нынешнее селение Алешки, против Херсона. Генуэзцы называли его Ellice.
Древний город Дорогобуж есть ныне местечко того же имени на берегу Гбрыни, близ Ровна.
(148) Мономах в своей Духовной пишет только: «и пакы (ходих) по Изяславичих за Микулин, и не постигохом их». Следственно, и другой сын Изяславов, Святополк, Новогородский Князь, восставал на дядю? Впрочем, сии слова не весьма ясны, и мы не хотели внести в Историю обстоятельства сомнительного. — Микулин был город Червенский или Галицкий (см. Никонов. Летоп. 11,85).
Татищев объявляет нам, что Ярополк озлобился на Всеволода за то, что сей Князь отдал Дорогобуж Давиду Игоревичу; а Болтин удивляется, что Щербатов не знал сего вымышленного обстоятельства! Татищев сказывает еще, что Мономах omnpaewi в Киев мать и жену Ярополкову, а сам остсыся в Владимире. Летописец говорит: «матерь Ярополчю и жену его и дружину приводе Кыеву».
Длугош по своему обыкновению вымыслил, что Болеслав, Король Польский, хотя и не мог сам идти с Ярополком, но дал ему отряд войска, который испугал Владимира и заставил его примириться с изгнанником (Hist. Polon. кн. Ill, стр. 289). Длугош ошибся здесь в летосчислении осмью годами: в 1086 царствовал уже Владислав, а не Болеслав. — Татищев сказывает, что Всеволод возвратил Ярополку семейство и казну его. — Мономах в своей Духовной три раза упоминает о походе в Владимир (стр. 35, 36, 38): «и на ту весну (ходих) к Ярополку совокупляться на Броды (город в Галиции)... И на ту зиму идохом к Ярополку совокуплятися на Броды, и любовь велику створихом... И потом ходив Володимерю, пакы Ярополка посадих, и Ярополк умре».
Звенигород существует и ныне в Галиции под именем Дзвиногрода между Станиславовым и Каменцем-По дольским; он принадлежал тогда к Владимирской области. — Другой Звенигород находится в Киевской Губернии, недалеко от Богуславля.
В летописи: «лежащу (Ярополку) на возе». В Кенигсберг, списке сей воз нарисован и поставлен на сани: искусный художник XVI века догадался, что 22 Ноября могла быть зима! — Отроки Ярополковы, Радко Воикин и другие, отвезли его тело в Владимир, из Владимира в Киев.
(149) Нестор, описывая собрание Князей в 1097 году, сказывает, что Давид Игоревич и Ростиславичи взяли себе в удел города, отданные им Всеволодом: первый Владимирскую область, а последние Перемышль и Теребовль.
(150) Нестор: «со псалмы и песни проводиша до Св. Дмитрея, спрятавше тело его, с честью положиша и в раце мраморяне, в церкви Св. Апостола Петра, юже бе сам начал здати преж, месяца Декабря в 5 день». В крещении он был назван, думаю, Петром. Татищев прибавляет, что Киевляне имели к нему великую любовь, и желали, чтобы Ярополк княжил в столице по смерти Всеволодовой.
(151) Скоро увидим, что Посадники Черниговского Князя правили Муромом. — Татищев прибавляет (будто бы из Нижегородского и Макарьевского списка), что торгующие Болгары, ограбленные на Оке и Волге, жаловались Олегу и брату его, Ярославу, но не получив управы, взяли Муром. В сие время Олег жил в Тмуторокане: Татищев воображал сию область близ Мурома. Он говорит еще о походе Всеволода для усмирения Ростиславичей и войне с Поляками в 1088 году: чего также нет в летописях. В Ростовской и других сказано только: «ходи Всеволод к Перемышлю». В сем году умер Никон, знаменитый Игумен Печерский (см. его житие в Патерике); а в 1089, по летописи Священника Иоанна, дочь Всеволодова (чего нет в других). — В 1091 году Игумен и Монахи Печерские отрыли мощи Св. Феодосия и перенесли их в церковь. Сам Нестор выкопал их (рогалиею или заступом) и собственными глазами видел, что составы тела не распались и волосы на голове лежали плотно (притясюш бяху). — Любопытные могут читать о том в Патерике; а мы заметим здесь одно обстоятельство: Епископ Стефан, желая видеть мощи, приехал в Лавру на коне. — Татищев прибавляет, что Великий Князь с Княгинею и детьми был на другой день в монастыре Печерском и после дал праздник у себя, во дворце Киевском. — По Воскресен. Лет. Нестор, говоря о пренесении мощей, прибавляет: «аз грешный, иже и летописание се в то время писах».
(152) «В си же времена мнози человеци умираху различными недугы, якоже глаголаху продающе корсты, яко продахом корсты ог Филиппова дне до мясопуста 7000». В Кенигсбергском списке стоит крсты, а догадливый Издатель поставил кресты. Но корстами назывались гробы (см. Т. I, примеч. 488). — Следственно, в Киеве умирало тогда около ста человек в день.
Затмение солнца было, по сказанию Нестора, в 1091 году, Майя 21 во втором часу дня: точно так показано и в астрономических таблицах, напечатанных в l’Art de уёпйег les Dates, Т. I, стр. 72. В том же году случилось и землетрясение (стукну земля, говорит Нестор), а в 1092 какое-то знамение небесное (яко круг бысть посреде неба). — Осудим ли суеверие Нестора, когда и Фукидид, приступая к описанию войны Пелопонесской, с ужасом говорит о солнечных затмениях, чрезвычайных засухах, тогда бывших, и проч.; когда Тит Ливий, исчисляя угрозы Неба при вступлении Аннибала в Италию, сказывает нам, что курицы обращались тогда в петухов, а петухи в куриц (кн. XXII в начале)?
Нестор: «в се же лето (1091) Всеволоду ловы деющю звериные за Вышегородом, заметавшим тенета и кличаном (крикунам) кликнувшим, спаде превелик змий от небесе; ужасошася вси людье». В Степенной (стр. 229): «Хотя ему (Всеволоду) Бог возбранити от самоутешного в человецех обычая, иже с богопротивным волхвованием начат таковые позоры отчеругател, Хама сын, именем Нимврод, гигант создавый Вавилон». Далее говорит Сочинитель, что земля стукнула, когда упал змей. — Духовенство, как видно, не одобряло звериной ловли, любимой охоты наших древних Князей. — В том же 1091 году являлся волхв в Ростове, скоро погибший.
Далее в летописи: «Предивно бысть Полотьске, в мечте бываше в нощи тутно станяше по улици, яко человеци рищюще бесы», и проч. Татищев изъясняет, что Тутон есть Сарматское имя мертвеца; но в Кутеинском лексиконе 1653 году (стр. 174) показано, что тутно значит гром. Летописец хотел сказать, что был шум на улицах.
(153) В Большом Чертеже Песочен назван городом Песчаною: ныне село в Полтавской Губернии. — Летописец говорит о трех городах, взятых Половцами; но именует только два: Татищев дополнил его, назвав здесь город Устье, который находился близ Переяславля (см. в печати. Нест. стр. 143).
Болтин, ссылаясь на летопись Кривоборского, которая есть не что иное, как сокращение Несторовой, наполненное описками (она теперь у меня), говорит, что Василько воевал не Польшу, а Киевскую область: ибо сей Князь, по словам нашего Критика, не имел причины тревожить Польскую землю. Болтин не вспомнил следующих слов Васильковых (см. в печати. Нест. стр. 159): «аз бо Ляхом много зла сотворил». Даже и Польские Историки описывают сию войну. «Василько — говорит Длугош, Hist. Pol. кн. Ill, стр. 300 — узнав о бегстве Короля Болеслава и наших мятежах, с наемными Половцами разорил многие области Государства Польского». Далее он баснословит, что скоро вся Россия, будто бы до того времени подвластная его Королям, отложилась от Владислава (кн. IV, 316—317).
(154) Нестор: «Се же Кыеве княжа, быша ему печали болше, паче неже седящю ему в Переяславли. Печаль бысть ему от сыновец (племянников) своих, яко начата ему стужати, хотя власти им». — Далее: «нача любити смысл уных (юных), свет (совет) творя с ними. Си же начата заводити негодовати дружины своея первые и людем не ходити Княжей правды (на суд Княжеский) и начата Тиуни грабити люди», и проч. — Хваля Всеволода, Летописец говорит: «въздержася от пьянства и от похоти». Следственно, трезвость была тогда не весьма обыкновенною добродетелию.
(155) Ярослав (как повествует здесь Летописец) сказал Всеволоду: «да ляжеши, иде же аз лягу, у гроба моего, понеже люблю тебя паче братьи твоей». — Он умер (в 1093, а не в 1094, как в Никон. Лет.) в Среду на Страстной неделе, и погребен в Четверток: доказательство, как спешили тогда хоронить мертвых!
(156) Евпраксия постриглась в 1106 году, а скончалась в 1109, Июля 10, Екатерина (по Киевск. Лет. Ирина) в 1108, Янка в 1113 году. Евпраксия положена в монастыре Печерском у южных дверей. Летописец говорит: «и сделаша над нею божонку (божницу), иде же лежит тело ее». О Янке сказано в Ростов. Лет. (лист. 74, а в печати. Воскрес. I, 217) : «в лето 6594 (1086) Всеволод заложи церковь Св. Андрея, и сотвори у нея монастырь, в нем же пострижеся и дщи его девою, именем Янка, и совокупи Черноризицы многи, и пребываше с ними по монастырскому чину». В Степен. то же другими словами (стр. 228). Татищев прибавляет, что Монахиня Янка любила читать книги, и сама ушила молодых девиц грамоте, петь, шить и проч.
Вторая супруга Всеволодова, мать Ростислава (см. в печати. Несторе стр. 137 и 157) наименована Анною во многих списках Нестора: кто она была, неизвестно. Миллер и другие называют ее Княжною 1Чоловецкою: с чего же? Сия Княгиня скончалась в 1111 году Окт. 7, и положена в монастыре Св. Андрея (см. Киевск. Лет.).
(157) В Chronic. Th. Engelhusen, в Лейбниц. Script. Brunsv. II, 1090: Anuo 1089 Imperator duxit filiam Regis Russorum (женился на дочери Короля Российского). Тут Летописец повествует следующее: «Желая испытать целомудрие Агнесы, Генрик велел одному Барону искать ее любви. Она не хотела слушать прелестника: наконец, докуками его выведенная из терпения, назначила ему место и время для тайного свидания. Вместо
Барона явился сам Император, ночью, в потемках, и вместо любовницы встретил дюжих слуг, одетых в женское платье, которые, исполняя приказ Императрицы, высекли его без милосердия, как оскорбителя ее чести. В мнимом Бароне узнав своего мужа, Агнеса сказала: для чего шел ты к законной супруге в виде прелюбодея? Раздраженный Генрик, считая себя обманутым, казнил Барона, а целомудренную Агнесу обругал с гнусною жестокостию: нагую показал молодым людям, велев им также раздеться». См. еще Гебгарди Erlauterung der Europ. Kayserund Konigl. Hauser, табл. 9. где приведены свидетельства разных Немецких Летописцев. Агнеса или Адельгейда чрез 3 года развелась с Генриком.
Древнейший Польский Летописец, Мартин Галлус, называет Евпраксию только Русскою девою (Ruthena puella), а Длугош (Hist. Pol. кн. IV, 312) именно родною сестрою Святополка, Изяславова сына (см. также Нарушев. Hist. Nar. Polsk. Ill, 22). Из Прибавлений в конце IX тома издан. 1821 года: Некоторые из современных Летописцев именуют сию вторую Генрикову супругу Нракседою. Паги в Примечаниях на Барония (г. 1093, II): Adeleidem conjugem, Praxedem etiam ab Auctoribus coaetaneis apellatam. Вероятно, что она была Евпраксия, вторая дочь Всеволодова. Неистовый Генрик, предав ее целомудрие в жертву скверному насилию, хотел, чтобы и сын его, Конрад, имел в том участие; но Конрад изъявил омерзение к такому гнусному делу и поссорился с отцом за свою несчастную мачеху (см. Паги г. 1193, II, р. 313). Адельгейда или Пр акседа ушла к Матильде, Графине Тосканской (см. Лейбн. Scrip. Brunsv. I, 672), жаловалась на Генрика Синоду Константийскому (в 1094 году) и была совершенно оправдана (в 1095 г.) Синодом Пиаченцским (Паги: adhaec Bertoldus citatus testatur, in ca Synodo Praxidem Imperatricem a spurcitiis, quas invita pertulerat, absolulam esse). Современный Историк-Стихотворец, Пресвитер Донницо, в описании Матильдиной жизни говорит о Пракседе, что она боялась мужчин, как агница боится волчьего зуба, dentem lupinum (Script. Brunsv. I, 672).
(158) Сей достопамятный остаток древности находится в харатейной Кормчей Книге или в Старых Софийских npaewiax (Синод, библ. № 82) под таким оглавлением: «Иоанна Митрополита Русского, нареченного Пророком Христа, написавшего Правшю церковное от Святых книг вкратце Иякову Черноризьцю». Здесь выписываю те места, о которых упоминаю в Истории:
«Иже дщерь благоверного Князя даяти замуж в ину страну, иде служать опреснокы и сквьрноядениим отметаються, не достойно и зело не подобно правоверным се створити своим детем. Съчтанием (сочетанием) Божествьный устав и мирскый устав тоя же Веры благоверьство повелеваеть поимати.
Прошал (спрашивал) о некых еси (Черноризец Иаков) иже купить челядь, створившим общих молитв, ядшим с ними (с которыми они и молились и ели вместе), последи же продавше в поганые, которую сим прияти епитемью, и рчем, якоже рчено есть в законе: Хр естьяна (Христианина) человека ни Жидовину, ни еритику продати.
Иже своею волею ходить к поганым купля ради и сквьрньно ядять, сих отвещеваем в схыщники и лихиманьникы (лихоимцы) и неправедникы и мездьникы». Но далее говорит, что их не должно за их скотолюбие (т. е. любовь к деньгам) отлучать от церкви, но что им надобно очиститься молитвою.
«Иже третьи братучада поимають (с ними совокупляются), аще и внешний закон повелеваеть, нъ (но) и сих в опитемью вложи». Братучадами первыми назывались двоюродные, т. е. дети двух братьев; вторыми внучатные, третьими правнучатные (см. Кормчую Книгу о беззаконных брацех, гл. 51).
«Яко же еси рекл: оже не бывають на простых людех благословение венчания, но Бояре токмо и Князи венчяються; простым же людем яко именем и плесканием разум даемь всяк. — Иже кроме (вне) Божествьные церкви, кроме (без) благословения творяще свадбу, тайно понимание нарчеть (должно назвать тайным совокуплением). Иже тако поимають, яко же блудным опитемьи дають». Сие гыескание (водою), конечно, было в России остатком языческих брачных обрядов.
«Иже третья жену поял и Иерей благословил будеть, ведая или не ведая, да извержеться.
Подобаеть воину наказание им (Иереям) дата» — т. е. Иереи должны наставлять воинов. Из Прибавл. в конце VIII тома издан. 1819 г.: здесь воину может значить выну. Далее: «О горе вам, яко имя мое вас ради хулу приимаеть в языцех! Иже в монастырех часто пиры творять, сзывають мужи вкупе и жены, и в тех пирех друг другу преспевають, кто лучий творить пир (стараются превзойти друг друга в пировании)... подобаеть сих всею силою взбраняти Архиереи, научающе... яко пьянства зла иного последуим (производит много иного зла): нездержание,  нечистота, блудьство, нечистословие; да не реку: и злодеяние! К сим и болезнь телесная.
Иже свое подружив оставить и поимають (возьмут) инех, также и жены (если и жены оставят мужей), не приимаем в причащение, дондеже престануть от грех. Также жену не-девицю свари» (накажи словами ту, которая выходит замуж, утратив девство).
Где же пеня денежная, будто бы собираемая нашим древним Духовенством с прелюбодеев, как означено в мнимом церковном уставе Князя Ярослава (см.Т. II, примеч. 108)? Епископы учили добродетели, а не корыстовались пороком, и наказание состояло единственно в отлучении от церкви.
О чудесах, бывших при строении Лавры Киевской, см. в Патерике лист. 74 и след. Повествуют, что огнь и роса чудесно ознаменовали место, где надлежало строить церковь Печерскую; что сама Богородица выслала из Царяграда зодчих в Киев, дав им наместную икону свою, мощи Святых Артемия, Полиевкта, Леонтия, Акакия, Арефы, Иакова, Феодора, и что на сих мощах основаны церковные стены, размеренные златым поясом Варяга Симона (см. выше): в широту на 20 поясов, в длину на 30, в высоту на 50; что купцы Византийские, удивленные разными, бывшими тогда чудесами, подарили на украшение олтаря мусию, привезенную ими в Киев для продажи; что лице Богоматери само собою изобразилось в олтаре, где работали Греческие художники вместе с Св. Алимпием, Монахом Печерским, который учился у них составлять мусию; что каменная дека и столпцы для престола были невидимою рукою внесены в запертую церковь; что Ангелы призвали Епископов на освящение храма, Иоанна Черниговского, Исаия Ростовского, Антония Юрьевского, Луку Белогородского, и пели: кто есть сей Царь славы, и проч. Все сказанное описано блаженным Епископом Симоном, который жил в XII и в начале XIII Века. Говоря о мастерах и живописцах Византийских, скончавших житие в Киевской Лавре, он пишет к другу своему, Св. Поликарпу (так в древнем рукописном Патерике): «суть же и ныне у вас свиткы их в полатах и книгы их Греческиа блюдоми в память». Он рассказывает еще, что Мономах, в юности своей исцеленный от недуга златым поясом Варяга Симона, снял меру Печерской церкви и создал такую же в своем Княжении, в городе Ростове, а сын его Георгий в Суздале, означив на хартии, где чему быть.
Нестор называет здесь Киевскую Лавру Монастырем Феодосиевым. — При Всеволоде освятили еще церковь Св. Михаила Выдубецкого или (как тогда именовали) Всеволожа монастыря, в 1088 году.
(159) Нестор: «его же людье вси рекоша: се навье (навь) пришел». Во многих списках поставлено: «се нам пришел». Навь или навье означало мертвеца. Описав, как в Полоцке невидимые Духи убивали граждан, Нестор прибавляет: «человеци глаголаху, яко навье бьють Полочаны». Так объяснено сие слово и в Каталоге Епископов.
(160) В Троицк, и Кенигсберг, списке: «в се же лето (6597 или 1089) преставися Иоанн Митрополит... в се же лето приведе Янка Митрополита Иоанна скопчину... от года бо до года пребыв умре (следственно, в 1090)... В се же лето (т. е., в 1089) священа бысть церковь Св. Михаила Ефремом, Митрополитом тоя церквы... бе бо преже в Переяславли Митрополья». В Ростов. Лет. сказано, что Митрополит Ефрем святил церковь Св. Михаила в 1088 году, Митрополит Иоанн скончался в 1089, другой Иоанн скопец прибыл с Янкою в 1090, и в том же году Митрополит Ефрем, строитель Переяславской церкви Св. Михаила, заложил там другие церкви. Следственно, в одно время были в России Митрополитами Иоанн и Ефрем? Надобно думать, что Всеволод, любя Переяславль, учредил там особенную Митрополию, уничтоженную по его кончине, ибо Нестор говорит: «бе бо преже». Не разумев того, Никон. Лет. прибавил от себя: «живяху множае тамо (в Переяславле) Митрополита Киевстии и всея России». Нет, Ефрем не был тогда Киевским. Нестор и в 1091 году, описывая пренесение мощей Феодосиевых, называет сего Святителя Переяславским; но быть может, что он, по смерти Иоанна скопца, заступил его место и сделался Митрополитом всей России: с чем согласен и Катгыог Епископов, где Ефрем показан Митрополитом Киевским с 1092 году (Синод, библ. № 67). Болтин (Примеч. на Ист. Щерб. II, 48., и след.) ошибся, утверждая, что в России не бывало Ефрема Митрополита, и что во всех Степенных списках Иоанн скопец означен десятым, а Никифор первым-надесять Митрополитом. Во-первых, что такое Степенные списки? Каталоги Епископов? или Степенные книги? Но и в тех и в других преемником Иоанна скопца назван Ефрем, Ефремовым Николай, а Никифор уже Николаевым (см. ниже). Далее пишет Нестор: «Се бо Ефрем бе скопец, высок телом; бе бо тогда многа зданья вздвиже. Докончав церковь Св. Михаила (в Переяславле), заложи на воротех городных во имя Феодора, и по сем Св. Андрея от церкве у ворот, и строенье банное — сего жь не бысть преже в Руси — и град бе заложил камен от церкве Св. Феодора». Никон. Лет., недовольный банным строением, прибавляет, что Ефрем завел больницы, где даром лечили бедных, и что он то же самое сделал и в своем городе Мюштине (в Малой Армении). Отдадим справедливость благоразумной догадке Болтина, который первый заметил, что Нестор под словом град разумеет здесь ограду церковную, а банным строением называет особенное здание, где ставили купель для крещения взрослых людей. Такие здания, до того времени неизвестные в России, действительно бывали при древних церквах Христианских (например, в Софийской Цареградской) и назывались Баптистирион (aedes juxta ecclesiam, in qua baptizantur fideles [строения рядом с церковью, где верующие крестились], говорит Дюканж, стр. 174). Слово баня и в нашем Новом Завете употребляется в смысле крещения (баня пакибытия, в Поел, к Тим. III, 5). Сам Нестор (в Никоновск. II, 8) говорит о Христе: «баню нетления дарова, свою кровь за нас излия». Невежды думали, что Митрополит строил народные или торговые бани. Не говорю о новом толковании сего места, предложенном в особенной книжке: неизвестный ее сочинитель ездил в Киев; узнал, что в Малороссии называется банею глава церковная, и смело утверждает, что Митрополит Ефрем начал первый строить у нас церкви с главами! Два Собора Софийские, в Киеве и Новегороде построенные еще до времен Ефремовых и доныне целые, свидетельствуют противное. Мы, не ездив в Киев, знали, что Польское слово bania знаменует как главу, так и всякое круглое здание (с круглою кровлею). — В Патерике сказано, что Ефрем скопец был первым Боярином Великого Князя, Изяслава, который гнал Св. Антония за пострижение сего любимца; сказано еще, что Ефрем, ходив в Царьград, списал там устав Студийского монастыря для своей Печерской обители: обстоятельство несогласное с известием Летописца (см. Т. II, примеч. 138). В древнем рукописном Патерике нет о том ни слова; однако Епископ Симон в письме к Поликарпу (см. выше) именует Святителя Ефрема в числе знаменитых Печерских иноков. В Каталогах он назван Греком (что и вероятно: ибо предки наши не скопились). Грек и евнух мог постричься в Киеве; но сомнительно, чтобы такой человек был первым Вельможею Изяславовым (яредержай у него вся).
(161) Вот что сказано в Каталоге Епископов (лист. 7, Синод. Библ. № 67): «Повествуется же и сие, яко во дни сего Митрополита (Ефрема) бе пренесение мощей Святителя Христова Николая из Мир Ликийских в Бар град Италийский, и сей Митрополит уставил в России праздновати той пренесения Николаева праздник».
(162) См. Никонов. Лет. Ч. I, стр. 192. Хр. Готл. Фризий в сочинении: de Episcopatu Kioviensi Commentatio, пишет, что будто бы еще Ярослав Великий просил Епископа у I 1апы Венедикта VIII, и что Венедикт в 1021 году прислал в Киев Святителя Алексия, Болгарского уроженца, искусного в языках Греческом и Славянском; что сей Алексий основал новую Киевскую Епископию, и первый служил в Софийской церкви, но долго терпев от зависти Греческого Духовенства, наконец выехал из России и скончался в Болгарии. Фризий ссылается на Орловия, также Никанора и Кассиана, писавших de initiis Religionis Christianae in Russia.
(163) В Новгород. Лет. Попа Иоанна, стр. 312, 313: «Сын Изяславль (Святополк) иде к Кыеву, и приела Всеволод внука своего (в Новгород) Мьстислава, сына Володимеря», и проч. Сие обстоятельство, что Всеволод тогда же прислал в Новгород Мстислава, утверждается словами послов Новогородских в 1102 году: «а сего (Мстислава) ны дал Всеволод, а вскормили есмы собе Князь» (в печати. Нест. 167).
(164) В Летописи: «но свет (совет) створи (Святополк) с пришедшими с ним». Далее говорят ему Бояре: «Аще бы пристроил 8000, не лихо то есть». Татищев думал, что они говорят здесь о числе Половцев. — Далее: «наша земля оскудела есть от рати и от продаж» — т. е. от налогов, или от судных пошлин.
Несогласие было между Святополком и Владимиром: ибо Ростислав во всем слушался брата. Летописец говорит в двойственном числе: уладита, целоваста, и проч. Соединенное войско стояло у Св. Михаила Выдубецкого. Татищев, по своему обыкновению, вымышляет здесь причины Княжеской ссоры.
(165) Торческ есть ныне селение Торчица, на берегу Торчи, в Пятигорском %зде. Нестор называет жителей сего города Торками (в печати, стр. 137). Триполь или Треполь, на Днепре, ниже Киева. О Яне, Воеводе Киевском, см. в печати. Нест. стр. 129. Летописец (см. Никон. Ч. I, стр. 194), говорит, что Феодосий весьма любил Яня и жену его, Марию,
за их благочестие и согласие. Однажды спросила у него Мария, где будет гроб ее? «Тамже, где имой», ответствовал Св. Игумен. Она действительно была погребена в Лавре, близ Феодосиева гроба.
(166) В летописи: «межи валома»: ибо тогда всякой укрепленный город был окружаем двумя валами, между которыми оставалось немалое пространство. — Неважные прибавления Татищева оставляем в сем месте без замечания.
Святополк ушел в Триполь; оттуда же ночью в Киев.
Ростиславу было тогда 23 года: он родился в 1070 году (в печати. Нест. стр. 121), и погребен в Софийской церкви близ Всеволодова гроба. — В Патерике (л. 132) написано, что Григорий, Чудотворец Печерский, предсказал Ростиславу кончину его; что сей юный Князь с гневом ответствовал ему: «мне ли смерть поведаеши от воды, умеюшу плавати посреде ее? сам тоя вкусиши» — и велел утопить святого мужа.
(167) В летописи: «на Желани». Ныне есть село Жиляны близ Киева и Белогородки. — Нестор (сказав, что сие несчастие случилось накануне памяти Св. Бориса и Глеба) пишет: «Бысть плачь в граде, а не радость, грех наших ради... Се бо на ны Бог попусти поганых, и не яко милуя их, но нас кажа (наказывая); се бо есть батог Его... В праздники Бог нам наводит сетованье: яко же ся створи в се лето первое зло на Взнесенье Господне, второе же в праздник Бориса и Глеба, еже есть праздник новый Русьскые земли». — Половцы, оставив Торческ, грабили между Киевом и Вышегородом (в летописи: «спустиша на вороп»). Татищев говорит, что Половцы отняли воду у жителей Торческа, пересыпав реку и дав ей другое течение; говорит еще, что они разбили Святополка посредством употребленной ими хитрости: в летописи нет ни того, ни другого обстоятельства. — В сие время (г. 1093) умер Ростислав, сын Мстислава, известного по его злодеянию в Киеве (см.Т. И, стр. 78) и внук Изяслава. В Кенигсберг, он назван ошибкою сыном Изяславовым.
(168) Сказание о женитьбе Святополка во многих списках пропущено, но есть в Кенигсберг., Ростов. и проч. — Святополк, по харат. Новогород. Лет. (стр. 3) родился в 1050 году. На ком он был женат прежде, неизвестно, но тогда имел уже взрослого сына, Ярослава (или Ярославца) и двух дочерей (см. ниже).
Нестор: «се уже третие наведе (Олег) поганые на Русьскую землю». Издатель печатного Нестора без всякого смысла поставил здесь Бога, вместо Олега, который действительно в третий раз привел тогда варваров с собою: 1) вместе с Борисом, 2) с Романом (см. стр. 129, 133 И. Г. Р.).
Мономах пишет в своей Духовной (стр. 38): «Олег на мя приде с Половечьскою землею к Чернигову, и бишася дружина моя с ним 8 дний о малу... Не вдадуче им в острог (здесь нельзя разобрать некоторых слов)... Жаливси Христьяных душ и сел горящих, и монастырь, и рех: не хвсиштися поганым — и вдах брату отца своего место город... И въидыхом на Св. Бориса день из Чернигова... И ехахом (стр. 33) сквозе полкы Половечьские не в 100 дружине (т. е. с ним было менее 100 человек) — и с детьми и с женами, и облизахутся на нас акы волци стояще».
(169) Сие прекрасное место летописи Несторовой выпущено Издателем (см. оное в Никон. Лет. Ч. II, 7 и 8). Далее говорит Летописец: «и не бесего слышано в днех первых в земли Русьстей, яже видеста очи наша за грехи наши».
В сем же 1094 году скончался Владимирский Епископ, Св. Стефан, Апреля 27. Он был Печерским Игуменом после Феодосия, достроил славную церковь Богоматери, перевел Монахов в новый монастырь, оставив некоторых в старом для погребения там мертвых, и первый уставил петь Литургию за умершую братию и блаженных Ктиторов или строителей храмов. Изгнанный (неизвестно, за что) иноками Печерскими, Стефан основал другой монастырь, близ Лавры, на Клове, во имя Богоматери Влахернской, и в память ее чудесного явления художникам Греческим, посланным ею в Киев для украшения Лавры (см. Т II., примеч. 158). Наконец, он был Владимирским Епископом (см. Киевск. Патер. Л. 89 И 90).
(170) Святополков Боярин, Славята, начальствовал над ними: однако не он, но дружина уговорила Владимира быть клятвопреступником (Татищев ошибся). Далее: «Приела Володимер отрока своего Бандюка по Итлареву чадь, и рече Бандюк Итлареви: зовет вы Князь Володимер, рек тако: обувшеся в теплей збе, заутрокавше у Ратибора, приедите ко мне. И рече Итларь: тако буди. Яко влезоша в истопку (в горницу), тако запрени быша. Взлезте на истопку, прокопаша верьхь, и тако Олбег Ратиборичь приима лук свой и наложив стрелу, удари Итларя в сердце».
(171) Татищев искал Юрьева при устье Остера; но сей город стоял на берегу Роси. В Несторе: «придоша Половци к Гюргеву, стояша около его лето все и мало не взяша его. Святополк же омири е. Половци же не идоша за Рось — следственно, тут был Юрьев, — Порьевци же выбегоша и идоша Кыеву» (с Епископом Марином). В Кодиновой росписи Епархий, подчиненных Киевской Митрополии, также сказано, что Юрьев на берегу Роси: S. Georgius ad Russum fluvium (см. Memor. popul. II, 1037).
Летописец говорит, что Половцы сожгли оставленный жителями Юрьев, и что Великий Князь, построив Святополч на Вытечеве холме, населил сей город Юрьевцами, также Засаковуами, и проч. Город Витичев был на Днепре, ниже Киева (см. Больш. Чертеж): там, вероятно, находился и Святополч, о коем еще упоминается в летописях при нашествии Татар в 1224 году. Юрьевцы скоро возвратились на прежнее свое место (см. ниже). Саков был гораздо ниже Киева, на восточном берегу Днепра (см.Т. II, примеч. 328)
(172) В харат. Новогород. стр. 8: «в лето 6603 иде Святополк и Володимер на Давыда Смольнску, и вдаша Давыду Новъгород». В Новогород. Попа Иоанна, стр. 313: «княжив пять лет (Мстислав в Новегороде), иде к Ростову; а Давыд приде к Новугороду княжить, и по двою лету выгнаша и, и приде Мьстислав опять». Если Давид, как сказано выше, в 1095 году изгнан из Смоленска, то он не жил двух лет в Новегороде: ибо Мстислав возвратился из Ростова в том же 1095 году.
Татищев пишет от себя, что «Владимир сам ездил тогда в Новгород; что жители дали клятву быть верными Мстиславу до его смерти и не иметь иных Князей, кроме Мономаховых потомков; что Владимир женил Мстислава на Крестине, дочери Новогородского Посадника», и проч.
Сей Историк назвал Изяслава Князем Смоленским, рассказывая, что Давид выслал его из Смоленска, и что сам Владимир Мономах велел сыну занять Муром; но мы увидим ниже, что Мономах был недоволен сим Изяславовым поступком. — Нет также в летописях, чтобы Олег (как пишет Татищев) грабил Ростовскую и Суздальскую землю, и чтобы Владимир в 1095 году воевал с Херсонцами.
В Несторе: «в се же лето (1095) придоша прузи (саранча) Июля в 28 день, и покрыша землю, и бе видети страшно; идяху к полунощным странам, ядуще траву и проса». Здесь Стриковский, а за ним и Щербатов, говорит о нападении Пруссов на Россию!
(173) Князья звали Олега на съезд в Киев уже в 1096 году: он ушел Майя 3 из Чернигова в Стародуб, который был в осаде 33 дни. Татищев пишет, что Святополк хотел сжечь Стародуб, но Владимир тому воспротивился; что они сделали примет к стенам (т. е. обклали оные деревом) и грозили обратить город в пепел, желая единственно устрашить жителей; что Великий Князь и Мономах, смирив Олега, тайно между собою положили отдать ему Муром, Давиду Святославичу Чернигов, братьям его, Ярославу и Святославу, Северскую зелот и Тмуторокань, а Смоленск Изяславу Владимировичу. Но Северскою землею называлась самая Черниговская область, и Святослава Святославича не бывало.
(174) В летописи: «воева Куря с Половци у Переяславля, и Устье пожже». Следственно, сие место находилось близ Переяславля, вероятно, при самом устье Трубежа.
Далее: «и придоста к Зарубу, перебродистася». И сие место было на западном берегу Днепра, против устья реки Трубежа, где в Большом Чертеже (стр. 146) означена гора Зарубина.
Далее: «акы тестя своего и врага (Святополк Тугоркана) привезше и Кыеву, погребоша и на Берестовем, межю путем идущим на Берестово и другим в монастырь идуще». Татищев говорит о высокой могиле. — Далее: «того же месяца (Июня), в Пяток, приде второе Боняк безбожный шелудивый отай (тайно) хищник Кыеву внезапу, и мало в град не въехаша Половци, и зажгоша болонье» — (не лес, как сказано в Академическом Словаре, а пространство между двумя городскими валами, где бывали огороды, некоторые строения, паства для скотины (см. Т. II, примеч. 166), Ростов. Лет. л. 80 на обор, и Болт. Примеч. на Истор. Щерб. II, 194). — «И взвратишася в монастырь и въжгоша Стефанов и деревней Германа — не деревни, как думал Татищев, а деревянный Германов — и придоша в монастырь Печерьскый, нам сущим по кельям почивающим по заутрени, и кликнута около монастыря и поставиша стяга (знамя) два пред враты монастырскыми; нам же бежащим за дом монастыря, а другим възбегшим на полати. Безбожные же сынове Измаилеви высекоша врата и поидоша по кельям, высекающе двери, износяху аще что обретаху в кельи. По сем въжгоша домы Св. Владычицы и придоша к церкви и зажгоша двери, еже к Угу (Югу) устроении, и вторые еже к Северу, влезше в притвор у гроба Феодосьева, емлюще иконы, зажигаху двери и укоряху Бога и закон наш. Бог же терпяше: еще боне скончалися бяху греси их. Тежь глаголаху: где есть Бог их (Русских)? да поможет им. И ина словеса хулная глаголаху на святые иконы, насмехающеся: не ведуще, яко Бог кажет (наказывает) раби своя напастьми ратными, да явятся яко злато искушено в горну. Крестьяном бо многыми скорбьми внити в царство небесное; а сим поганым и ругателям, на сем свете приимшим веселье и просторонство (простор, покой), а на оном свете приимуть муки... Убита неколико от братья нашея», и проч.
Вероятно, что Боняк спешил удалиться, сведав о несчастий Тугоркана. Мономах в Духовной пишет (стр. 40): «Идохом с Святополком на Боняка, за Рось».
Сей Хан взял тогда в плен двух святых Печерских иноков, Евстратия Постника и Никона Сухого (см. Патер, л. 172 на об.).
(175) В харатейной Пушк. и в других: «Олег же выйде из Стародуба и приде Смолиньску, и не прияша его Смолняне, и иде к Рязаню» (Рязани: здесь в первый раз упоминается о семь городе). Следует описание войны с Половцами, а там: «Олгови обещавшюся прити с братом (Давидом) Кыеву и обряд (порядок) положити, и не всхоте сего Олег створити, но пришед Смолинску, и поим вой, пойде к Мурому». Татищев счел за нужное прибавить, что Давида не было тогда в Смоленске, и что сей Князь находился в Торопце. Но смелый народ часто делал по своему в древней России, не слушаясь Князей, и граждане Смоленские могли, в протавность Давидовой воле, не принять Олега, боясь его беспокойного характера. — Заметим, что упомянутый город Торопец уже существовал в сие время. Нестор, описывая житие Черноризца Исакия, называет его Торопчанином (в Никонов. Ч. I, стр. 174). — Изяслав убит под Муромом. О воинах его говорит Летописец: «побегоша они через лес, друзии в город». Татищев вместо леса написал реку Лесию.
(176) Летописец: «Мстислав же сдумав с Новогородци и послаша Добрыню»; а Татищев все расплодил. Далее: «Токмо остави (Олег в Суздале) двор монастырскый (Печерского монастыря) и церковь, яже тамо есть Св. Дмитрея, еже бе дал Ефрем и с селы». Суздаль, будучи Всеволодовым городом, принадлежал к Епархии Ефрема Переяславского.
(177) Сие письмо взято из древнейшого харатейного списка Несторова, т. е. Пушкинского, и напечатано вместе с Духовною Мономаха, стр. 48 и след. Оно было послано или с Вячеславом или в то же время, ибо Владимир говорит в своей грамоте, что сей меньший сын его находится с братом Мстиславом в дедовской области (стр. 57), но писано еще прежде Олегова изгнания из Мурома — что доказывается словами: «а ты (Олег) седиши в своем» (уделе). — Я ничего не прибавил, а только сократил. Вот некоторые из сих мест в подлиннике (стр. 52): «А мы что есмы? Человеци грешни, ли сей день живи, а утро мертви: день в славе и в чти, а заутра в гробе и без памяти: инии собранье наше разделять. Зри, брате, отца наю (наших двух отцев): что взяста, или чим има по роте? Токмо оже еста (они двое сотворили) створила души свои (душе своей)... И бяше тебе узревше кровь его (Изяславову) и телу увянувшю, яко цвету нову процветшю, якожь агньцю заколену, и рещи бяше стояще над ним: З'вы мне! что створих? Света сего мечетного (мечтательного) кривости ради наггезох грех сове, отцю и матери слезы... А сноху мою послати ко мне, зане несь в ней ни зла, ни добра, да бых обуим оплакал мужа ее и оны сватбы ею в песни имесь — (думаю, которая в песнях совершилась) — не видех бо ею (их двух) первее радости, ни венчанья ею за грехи своя! А Бога деля пусти ю ко мне вборзе (скоро) с первым словом, да с нею кончав слезы, посажю на месте, и сядет акы горлица на сусе древе желеючи, а яз утешуся о Бозе». Надобно думать, что Изяслав, подобно Мстиславу крестный сын Олегов, женился в Ростове или в Муроме, незадолго до кончины своей. Далее, в подлиннике стр. 55, 57: «да не выискивати было чужего, ни мене в сором, ни в печаль ввести; научиша бо и паробци (слуги), да быша собе налезли, но оному налезоша зло. Ожели кто (из) вас не хочеть добра, ни мира Хрестьяном, а не буди ему от Бога мира узрети на оном свете души его». Мономах говорит еще в письме: «с братом твоим (Давидом) рядьишся (а не родилися, как в печатном) есве (мы двое, т. е. Святополк и Владимир), а не поможеть (не может) рядитися без тебе, и не створила есве лиха ничтоже; ни рекла есве (мы двое не сказали ему): «ели к брату, дондеже уладимся». Видно, что Олег, взяв Ростов, ответствовал так миролюбивому Мстиславу: ели к отцу, и проч. — В харатейной летописи за Мономаховою грамотою следует молитва к Богоматери, выписанная так же (как вероятно) из бумаг Владимировых.
(178) В летописи: «и наста Федорова неделя поста и приспе Феодорова Суббота (т. е. первой недели, день, в который обыкновенно отправляется служба Св. Мученику Феодору), — а Мстиславу седящю на обеде, приде ему весть», и проч. В сие время Феодорова Суббота была (по нынешнему летосчислению с Января) 1097 году, Марта 1. Далее: «И власть Мстислав стяг Володимирь (знамя Владимирово) Половчину, именем Кунуй (а Татищев назвал самого Половчина Владимиром Куманом) — и вдав ему пешьце (пехоту) и постави и на правем крыле, и завед Кунуй пешьце, напя (натянул) стяг Володимерь, и убояся (Олег)... И поидоша к боеви противу собе, Олег противу Мстиславу, и Ярослав (брат Олегов) противу Вячеславу. Мстислав же, перешед пожар (выжженные Олегом места) с Новогородци и сступишася на Кулачьце (не реке ли Каменке?) и бысть брань крепка, и нача одалати (одолевати) Мстислав, и виде Олег, яко стяг Володимирь нача заходити в тыл его, побеже». Татищев украсил описание битвы многими подробностями, и пишет, что Мстислав имел в руках своих жену и детей Олеговых; что он, взяв Муром, вынул тело брата и велел отвезти в Новгород. Первого обстоятельства нет в летописях; что касается до второго, то Летописец, сказав о смерти Изяславовой, непосредственно говорить: «Положиша и в монастыри Св. Спаса, и оттуда перенесоша и Новугороду». Должно заключить, что это было еще прежде Мстиславовой победы. — Описание сей войны также опровергает мнение Щербатова и других, которые утверждали, что Владимир на Клязме существует с X века: если бы между Суздалем и Муромом был тогда город, то Летописец без сомнения упомянул бы об нем. Я думаю, что сие описание внесено в Несторову летопись каким-нибудь очевидцем, т. е. Муромским, Суздальским или Ростовским жителем: оно подробностию своею отличается от всех Несторовых сказаний. Индикт и год означены в конце: чего нет в других местах: «Пойде (Мстислав) Новугороду, в свой град, молитвами преподобного Епископа (а не Архиепископа) Никиты. Се же бысть исходящю лету (6604), Индикта 4 на полы». Мстислав начал воевать с Олегом в Феврале 6604, но возвратился уже в 6605 году по тогдашнему летосчислению с Марта. Сражение под Суздалем было уже в начале 6605: так и показано в харатейной Новогородской, с прибавлением, что в том же году сгорело заречье (он пол) и детинец (замок или крепость) и побили Книну чадь (вероятно, людей Княгининых) в Новегороде. — В Никон. Лет. сказано, что Владыка Новогородский, Никита, поставлен в 1096 году на место Германа, умершего в 1095. Сей Никита на свои деньги велел расписать Св. Софию и скончался в 1108 году. Преемником его был Иоанн (см. Нов. Лет. Попа Иоанна (стр. 377).
Татищев пишет, что в 1096 году умер Митрополит Ефрем, и что Великий Князь на его место избрал Святителя Полоукого Никифора, поставленного Епископами Российскими. Историк наш не заметил, что прежде Никифора был еще Митрополит Николай.
(179) О сем древнем обыкновении см. в печати. Нест. стр. 165, где Владимир говорит Давиду: «седиши с братьею на одном ковре». — Штриттер, видя в Никонов, слова: «сняшась на любви» (вместо на Любече) пишет, что собрание Князей было в Киеве. Но Летописец говорит далее: «целовавшеся пойдоша в свояси, и приде Святополк Кыеву»: следственно, из другого места. — Здесь Татищев влагает в уста Святополку длинную речь.
Слова Нестороны: «глаголаша (все Князья) к собе рекуще: на что губим Русъскую землю, сами на ся котору (вражду) деюще», и проч.
В разделе городов не упоминается о Смоленске; но обстоятельства доказывают, что сей город остался за Владимиром. В летописях сказано, что Мономах в 1100 или в 1101 году (см. в Никонов. Ч. II, стр. 33) основал в Смоленске каменную церковь Богородицы. К тому же Владимир в своей Духовной (стр. 40 и 42) пишет, что он, заключив мир с Давидом Святославичем и женив сына на Аэпиной дочери (см. ниже), часто ездил в Смоленск и Ростов.
Вообще сие известие о тогдашнем разделе государства искажено отчасти писцами, отчасти нашими Историками. В Пушкин.: «Придоша Святополк, Володимер, Давид Игоревичь и Василько Ростиславичь и Давид Святославичь и брат его Олег» — и проч. Далее: «кождо да держить отчину свою: Святополк Кыев Изяславль (Изяславов), Володимер Всеволожь (Всеволоже, т. е. что принадлежало Всеволоду) Давид и Олег и Ярослав и Святослав (вместо: Святославле, или что принадлежало Святославу) — а им же роздаял Всеволод городы Давиду (Игоревичу) Володимерь, Ростиславичема (двум Ростиславичам) Перемышль Володареви, Теребовль Василькови». Но в Ростов. Лет. (л. 83 на обор.) нет здесь ни одной описки. — Татищев говорит о сыновуах или родных племянниках Святополковых; о Новегороде, отданном тогда Великому Князю; о Тмуторокане, Уделе Святославичей. Летописец совсем не упоминает о том. В Новегороде княжил Владимиров сын Мстислав до 1102 году (см. ниже). — Теребовль есть ныне местечко в Галиции на реке Серете и называется Трембовла.
(180) См. стр. 134 И. Г. Р.
(181) Итак, сии города принадлежали к области Киевской. — Святополк, ответствуя послам Владимира и Святославичей (см. ниже), сказывает, что он боялся еще потерять Берестье (Брест) и Поборину: не Погорину ли, т. е. места по реке Горыни? Василько стоял близ Киева станом на речке Рудице. — Татищев сказывает, что сей Князь за домашнею нуждою спешил в Теребовль; но Василько, по словам Летописца, ответствовал Святополку: «не могу ждати, еда будеть рать дома». — Татищев прибавляет еще, что Святополк и Давид не смели сделать никакого зла Мономаху, весьма уважаемому народом. — Давид посылал и своего человека звать Василька, приказав ему сказать: «не слушайся брата старейшего»: дяди; но Князья обыкновенно назывались тогда братьями.
(182) В летописи: «приеха в мале дружине (Василько) на Княжь двор и вылезе противу его Святополк, и идоша в истопку (горницу)... И рече Святополк: да заутракай, брате; поседита вы зде, а яз лезу, наряжу... И не бе в Давыде гласа, ни послушанья... И рече: иде есть брат? Они же (слуги) реша ему: стоит на сенех. И встав Давыд рече: яз иду понь... И запроша Василька, и оковаша и в двои оковы». Нет в летописи, что-бы он требовал свидания с Великим Князем, желая знать вину свою. Татищев прибавляет, что Киевские Вельможи советовали Государю своему уведомить обо всем других Князей, и что Давид сказал Святополку: «от заключенного в Киеве Василька жди того же, что было Изяславу от Вечеслава» (Всеслава). Далее в летописи: «яста Василька (Сновид Изечевичь, конюх Святополчь и Дьмитр, конюх Давидов) и хотяща и поврещи, и боряшется с ними крепко, и не можаста его поврещи, и си влезше друзи, и повергоша, и связаша, и снемше доску с печи и взложиша на перси его и седоста оба полы (с обеих сторон) Сновид Изечевичь и Дмитр, и не можаста удержати, и приступиста ина два, и сняста другую деку с печи, и седоста и удавиша и рамяно, яко переем троскотати (трещать), и приступи Торчин, именем Беренди овчюг (овчар, а не евнух, как думал Татищев). Святополчь, держа ножь и хотя ударити во око, и грешися ока (не попал в глаз) и перереза ему лице, и есть рана та Васильке и ныне — (следственно, это писано при жизни сего Князя) — и посем удари в око», и проч.
Город Здвиженск (а не Воздвиженск) был на реке Здвиже. В летописи: «сташа на торговищи и сволокоша с него сорочку кроваву сущю и вдаша попадьи прати». Домы Священников, как лучшие, в селах и древних городах служили пристанищем для путешественников. Далее: «Поидоша с ним въекоре на колех (на колесах), а по грудну пути: бе бо тогда месяць Груден, рекше Ноябрь, и придоша с ним Володемери в 6 день. Приде же и Давид с ним, акы некак улов уловив, и посадиша и в дворе Вакееве, и приставите 30 мужь стеречи, и два Отрока Княжа, Улан и Колчко». Издатель Нестора вздумал поправить Летописца и напечатал, вместо Ноября: «Груден, рекше Декабрь:» ибо Поляки называют сей последний месяц Grudzien (см. Т. I, примеч. 152).
(183) Они стояли против Киева за Днепром в бору, сказывает Летописец; а ниже, говоря о том же (Нестор или другой) пишет: «сташа у Город и,а;» следственно, Гбродец был на левой стороне Днепра (см Т. II, примеч. 28 и 136). — В Киев, Лет.: «в се же лето (1098) заложи Володимер церковь камену Св. Богородица в Переяславли на Княже Двор и город на Въстри», — т. е. крепость в Остерском Городце.
В Пушк., в Ростов., Кенигсберг, и других лучших списках Нестора назван здесь Митрополит Николаем, а в Никонов, ошибкою Никифором, которого тогда еще не было в России. В летописи: «И преклонися (Владимир) на молбу Княгинину; чтяшеть ю аки матерь, отца ради своего... И Митрополита тако же чтяше».
(184) В списке Пушкин., Хлебн., Ипат. и других: «Да се, Василю, шлю тя; иди к Василькови, тезу (тезке) своему». Следственно, это писано Василием. В такие посольства обыкновенно употреблялись Священники или Монахи. Сей Василий — будучи жителем Червенской или Волынской области, как вероятно — дополнил Нестора, знав лучше происшествия страны своей, но оставил и краткие хронологическия его известия: от чего вышли повторения. Например, война Святополкова с Давидом, бедствие Венгров (см. ниже) в Галиции, и кончина Мстислава описаны весьма обстоятельно, а после сказано: «в лето 6607 изыде Святополк на Давида и прогна в Ляхы; в сеже лето побьени Угри у Перемышля; в се же лето убьен Мстислав, сын Святополчь». Один человек не мог писать сперва подробно, а там коротко о том же случае. — Татищев прибавил к словам Несторова дополнителя следующее: «случилося мне быть тогда в Владимире смотрения ради учшшщ и наставления учителей!»
Города именую здесь так, как они в Пушкин., в Хлебн. и в Ипатьев, списке именованы. Перемиль и Шеполь были Галицкими городами; они, как видно, принадлежали к области Теребовля. — В Никон. Лет. поставлен вместо Шеполя Теребовль; а Татищев написал, что сей город был завоеван Давидом.
(185) Вопреки Болтину, который говорит, что Василько не имел причины воевать с Поляками. — О Берендичах или Берендеях (см. Т. И, примеч. 218). — Печенеги жили тогда в окрестностях Дуная и вели кровопролитные войны с Императором Алексием (см. Memor. popul.). Некоторые оставались еще и на Донских степях. Далее в Пушкин.: «реку брату своему Володареви и Давидови». Здесь название брата относится только к Володарю. Василько хотел требовать войска от Давида единственно по соседству с его владением. — Далее: «И посем хотел проситися у Святополка и у Володимера ити на Половцы, да любо налезу собе славу, а любо голову свою сложю за Русьскую землю». Издатель Нестора напечатал: «просити вой у Святополка», и проч. Сей разговор Василька, описанный нами от слова до слова, без малейшего прибавления (как и все другое), есть без сомнения зерцало великой души.
(186) Василько ослеплен в Ноябре 1097 году, разговаривал в темнице с Василием при наступлении Великого поста, в начале Февраля 1098, а Володарь освободил заключенного брата около Святой недели (приходящу Велику дни). В том же году Мономах и Святославичи примирились с Святополком, под Киевом у Городуа (см. Т. II, примеч. 183), как мы уже описали: следственно, они несколько месяцев ничего не делали, а только готовились к войне. Что Владимир мог тогда воевать  с Половцами, заключаю из следующего места его Духовной (стр. 41): «Идохом противу им (Половцам) на Сулу»: чему кажется, надлежало быть около сего времени. — В Ростовск. и Воскресенск. Лет. сказано, что Василько действительно чрез посла уговорил Святополка и Владимира не тревожить Давида и не проливать крови; но сие обстоятельство, думаю, несправедливо. Описание Святополкова похода в Волынию в 1099 году начинается словами: «Святополку же обещавшюся прогнати Давида, пойде же к Берестью»: следственно, Мономах и Святославичи не освободили Великого Князя от данного им обязательства.
Город Бужск называется ныне Буск, между Бродами и Лембергом. Татищев пишет, что у Володаря были союзниками Венгры. Сей Историк, желая оправдать Ростиславичей, сказывает нам, что Давид не исполнил своего обещания и не возвратил им всех городов Червенских; что Володарь и Василько требовали тогда Мономаховой помощи, и проч.
(187) «И неволя бысть выдати я, и рече Давид: нету их аде; бе бо я nocaaji Лучьску (в Луцк). Онем же (Владимирцам) пошедшим Лучьску, Туряк бежа Кыеву; а Лазарь и Василь воротистася Турийску (местечку на дороге от Владимира в Ковель)... Давид же послав приведе Василя и Лазаря и даст я... А заутра по зори (по заре) повесиша Василя и Лазаря, и растреляша стрелами Васшгьковичи». В Ростов. Лет. поставлено: «Васильковы Отроки», то есть, молодые люди его отборной дружины (а не сыновья). Так, в другом месте воины Мстиславовы названы Мстиславичами (см. Рос. Библиот. стр. 260). Татищев сказывает, что наперсников Давидовых повесили за ноги.
(188) «Святополк свет створи с Ляхы; пойде Пинску послав по вое (по воинов), и приде Дорогобужю и дожда ту вой своих, и пойде на Давида». Следственно, Великий Князь приходил в Брест с малым числом войска, думая там набрать Поляков. Владислав обманул Давида, однако ж не хотел явно помогать его неприятелю. — Далее: «и стоя Святополк около града 7 недель, и поча Давид молитися: пусти мя из града. Святополк же обещался ему, и целоваше крест межу собою, и изыде из града и приде в Червень (близ Хельма), а Святополк вниде в град в Великую Субботу (9 Апреля), а Давид бежа в Ляхы». Татищев несправедливо говорит, что Великий Князь отдал Нервен Давиду: сей последний требовал единственно личной для себя безопасности, и был в Червене проездом. Историк наш прибавляет здесь и другие обстоятельства, рассказывая, как Святополк и Владислав угощали друг друга, и как Великий Князь помолвил тогда дочь свою за Болеслава, Королевского сына, отложив брак на 5 лет, за малолетством жениха и невесты.
(189) Татищев описывает все по своему, и заставляет Ростиславичей убедительно доказывать Святополку, что ему должно оставить их в покое. — В летописи: «Володарь и Василько поидоста противу, вземше крест, его же бе целовал (Святополк) к нима... И сретошася на поли на Рожни (неизвестное урочище)... и Василько взъвыси крест, глаголя (и проч.)... И мнози человеци благовернии видеша крест над Васильковы вой възвышъся велъми».
Далее: «Святополк же прибеже Володимерю, и с ним сына его два, и Ярополчича (племянника) два, и Святоша, сын Давида Святославича... Посади в Володимери Мстислава, иже бе ему от наложнице, а Ярослава посла в Угры». Издатель Нестора назвал Святошу (стр. 164) Ярополковым сыном, а Татищев Коломана, Государя Венгерского, зятем Святополковым (см. Т. II, примеч. 209).
(190) В Никонов, и Ростов. Давид назван здесь Ростиславичем; но Володарь и Василько не имели третьего брата, кроме умершого Рюрика. Потому везде упоминается о Ростиславичах в двойственном числе, как в местоимениях, так и в глаголах. Татищев породнил Давида с Володарем, сказывая, что первый был женат на сестре Ростиславичей; в летописях нет того. Мартин Галлус пишет (стр. 80), что одна из дочерей Польского Герцога Владислава была тогда за Князем Российским (una quarum in Russia viro nupsit): не за Давидом ли, который два раза искал Владиславовой помощи?
(191) «И наутрие Боняк исполни вой, и бысть Давиду вой 100, а у самого (Боняка) 300; и раздели на 3 полны, и пойде к Угром, и пусти навороп — (для скорого нападения, а Татищев говорит: для добычи языков) — Алтунопу с 50 чади, а Давида постави под стягом (в боевом порядке, а Татищев говорит: в засаде), — а сам разделися на две части, по 50 на стороне. Угри же исполчишася на заступы (на ряды): бе бо Угр числом 100 000 (в Никонов, и других: и быша нарядни в доспехах, аки води колеблющеся, и бе видети их страшно). Алтунопа же пригна к первому заступу, и стреливше побегнуша пред Угры; Угри же погнаша по них, яко бежаще; минуша Боняка — (следственно, он, а не Давид был в засаде), и Боняк погнаше сека в тыл; а Алтунопа възвратяшеться вспять, не допустяху Угр опять, и тако множицею убивая, сбита е в мячь, яко се сокол сбивзеть галиц, и побегоша Угри, и мнози истопоша в Вягру (реке, впадающей в Сан), а друзии в Сану» (реке, на которой стоит Перемышль). Число Венгров, думаю, увеличено, а число победителей уменьшено; по сказанию Длугоша, первых было 8000. Володарь мог сделать вылазку, а Татищев уверительно говорит, что она решила битву.
См. Прая Annales Regum Hungarias, кн. II, стр. 99—100. Год показан тот же самый, т. е. 1099; по Венгерские Летописцы не знали причины войны. Quid causte obmoti belli fuerit, non comperio [не знаю, в чем была причина начавшейся войны], говорит Прай: жаль, что он не мог читать наших летописей. — Кто была сия Ланка (может быть Янка) quje a defuncto marito rerum isthic potiebatur? [которая взяла власть после покойного мужа?]. Не вдовствующая ли супруга Володарева брата, Рюрика, который прежде господствовал в Перемышле? — Урон Венгров был чрезмерный, как говорит Прай: nusquam alias tam insignem jacturam ab hoste nostros accepisse, domestici annales memorant [отечественные анналы не припомнят, чтобы где-нибудь еще мы понесли от врага столь огромный урон]. — Татищев рассказывает, что Володарь долго не хотел звать к себе Половцев, и всячески убеждал Коломана заключить мир.
Туроц (Chron. Hung, стран. 66) пишет, что Король Ладислав, предместник Коломанов, воевал с Россиянами за то, что они советовали Половцам опустошать Венгрию: тогда — говорит сей Летописец — устрашенные Россияне испросили мир у Ладислава, et promiserunt regi fidelitatem in omnibus [и обещали королю во всем быть верными].
(192)  В Пушкин, и Кенигсберг, списке: «Давид займ (на) Сутеску Червень, приде внезапу и зая Володимерце». В Никон. Лет., «заем грады Суетеск — в Ростов. Сутеск, у Татищева Сутень — и Червень». В географическом отрывке, на который мы часто ссылаемся (см. Т. II, примеч. 117), показан Сутеск в числе восточных городов Литовских: здесь, без сомнения, не об нем упоминается. В Духовной Мономаха (стр. 32) сказано: «идох на Володимерю на Сутейску мира творить с Ляхы». Сутеск или сутиск вообще означал, кажется, границу.
Далее: «а Мстислав затворися в граде с засадою (с гарнизоном), иже беша у него Берестьяне, Пиняне (жители Пинска), Выгошевци (Волынский город Выгошев назван, думаю, после Вышгродом)... Мстиславу же хотящю стрелити, внезапу ударен бысть под пазуху стрелою на заборолех (на стене деревянной) сквозе деку скважнею» (сквозь отверстие доски). В Киев. Лет. сказано, что Давид приступал к городу под вежами, т. е. под башнями.
В Патерике (л. 153), в житии Феодора и Василия, повествуется (другими словами) следующее о Мстиславе: Инок Феодор нашел в пещере своей множество серебра и сосудов драгоценных; хотел сперва уйти с ними, но раскаялся, и зарыл их. Мстислав, сын Святополков, сведал о том и требовал сокровища от Феодора, который ему ответствовал: «еще при жизни Св. Антония слышал я, что в сей пещере было древнее Варяжское хранилище, и что она по тому самому названа Варяжскою. Правда, что я видел там много золота и сосудов Латинских; но Бог отнял у меня память, и теперь не знаю, где они скрыты мною». Жестокий Мстислав велел мучить Святого, и будучи шумен от вина, пустил стрелу в друга Феодорова, блаженного Василия, который, вынув оную из себя и бросив к ногам юного Князя, сказал, что скоро Мстислав будет сам уязвлен ею. Пророчество исполнилось. Мстислав, раненый в Владимире на стене, узнал стрелу свою и сказал: «умираю за Феодора и Василия».
(193) В харатейной летописи: «и реша людье: се Князь убьен; да аще ся вдамы, Святополк (а не Давид) погубит ны вся».
(194) Именем Василя. — С Давидом Игоревичем был тогда сыновец, или братнин сын, Мстислав: следственно, Игорь имел двух сыновей. — Татищев пишет, что в 1099 году Мономах возобновил Городец на Остере, сожженный Половцами: сей Историк считал за одно место Городец и Юрьев, возобновленный не Мономахом, а Святополком (см. ниже).
(195) В летописи: «Братья створиша мир межи собою, Святополк, Володимер, Давид, Олег в Уветичих» — у Татищ. на Вятичеве: может быть, в городе Витичеве, на Днепре, ниже Триполи. — В Пушк. и Кенигсберг, стоит 10 и после 30 Августа; но в Троицк., Ростов., Никон, и других 30 Июня. В некоторых означено, что Давид Игоревичь приехал 2 Июля.
Послами были к Игоревичу от Святополка Путята, от Владимира Орогост и Ратибор, от Святославичей Торчин. Они говорят: «Шед сяди в Бужскем в Остроге (а Татищев обратил сей город в два, в Бужск и в Острог), — Дубен и Черторыеск то ти даеть Святополк»: ибо сии города принадлежали Великому Князю.
Татищев назвал и Ярослава побочным сыном Святополковым. Здесь же говорит он о землетрясении в Киеве и Владимире, от которого церкви едва устояли, кресты падали с храмов, и проч. Но в летописях упоминается о том гораздо после (см. ниже), и кратко: «потрясеся земля».
(196) Длугош рассказывает (кн. IV, ст. 346), что в сие время, — т. е. в 1001 году — Князья наши: Владимир Новогородской, Олег и Давид Переяславский, Володарь и Ярослав Ярополкович, ограбив Польские владения, с великим богатством и со многими пленными возвращались в Россию, но что юный Болеслав настиг их близ границы и ночью разбил наголову. Длугош, худо понимая Русские летописи, не умел даже и назвать Князей; но быть может, что Володарь действительно воевал тогда Польшу: ибо Мартин Галлус (стр. 85) также упоминает о сей войне.
В летописи о Ярославе: «и молись о нем Митрополит и Игумени, и умолиша Святополка, и заводиша и у раку Св. Бориса и Глеба» — то есть, Ярослав у гроба сих Мучеников дал клятву смириться. Далее (в 1102 году): «выбеже Ярослав Ярополчичь из Киева Окт. в 1 день. Того жь месяца на исходе прельстив Ярослав Святополчичь Ярослава Ярополчича и ят и на Нуре — реке, впадающей в Буг, — и приведе и к отцю Святополку и оковаша». — Далее (в 1103 году): «преставися Ярослав Ярополчичь месяца Августа в И день».
(197) См. Т. II, примеч. 163. Слова Новогородцев: «аще ли две главе имееть сын твой, то пошли».
(198) «Совокупишася вся братья (в 1101 году): Святополк, Володимер, и Давид, и Олег, и Ярослав, на Золотьчи — речке, впадающей в Днепр против Киева с левой стороны: см. печати. Нест. 218, — и прислаша Половци слы от всех Князий ко всей братьи, просяще мира... И сняшася (съехались) у Сакова, и створиша мир», Сент. 15. Съезд Князей Российских был на Долобске. Озеро выше Киева, на левой стороне Днепра, называлось Долобское (см. в печати. Нест. стр. 218). Владимир говорит Князьям: «лошади жалуете, ею же ореть смерд. Итак, имя лошадь употреблялось в России прежде нашествия Татарского. Здесь оно несколько раз повторено.
(199) Всеслав, княжив 57 лет, скончался в 1101 году, Апреля 14, в 1 часу дня: в Пушк. списке прибавлено: в Среду; но в сем году 14 Апреля было Воскресеньем. Татищев пишет, что в 1102 году сын Всеславов, Борис, ходил на Ятвягов, и возвратясь с победою, основал новый город, Борисов. Мы сказали выше, что Олег Святославич был женат на Княжне Половецкой (см. Т. II , примеч. 302).
(200) «Выйде (в 1100 году) Мстислав от Давыда на море месяца Июня в 10». Вероятно, что сей Князь, подобно Норманским, выезжал на море (думаю, Черное) собирать дань с купеческих судов. — Вячеслав Ярополкович, о коем здесь упоминается, умер в 1104 году, Декабря 13. Далее в летописи: «и придоша ниже порог и сташа в протолчех, в Хортичем острове» — думаю, протоках или рукавах Днепра, обтекающего сей остров: а Татищев пишет: в Торчах. — Далее: «вси моляху Бога и обеты вздаяху Богу и матери Его, ов кутьею, ов же милостынею убогим, инии же монастырем требованья... И пойдоша полкове аки борове, не бе презрети их — (т. е. как необозримый бор; а некоторые новейшие Летописцы поставили: «яко зверие дивии», воображая, что здесь говорится о боровах, или свиных кладеных самцах), — и Русь пойдоша противу им, и Бог великый вложи ужасть велику в Половце и страх нападе на ня и трепет от лица Рускых вой; дремаху сами, и конем их не бе спеха в ногах; наши же с весельем», и пр.
Имена убитых Ханов: ^русоба, Кчий, Арсланапа, Катанопа, Куман, Асуп, Курток, Ченегрепа, Сурьбарь. Некоторые думали, что Азов, который назывался в древности Танаисом, получил имя свое от имени Асупа, Князя Половецкого (см. Alte Azowische Begebenh. в Samml. Rub. Gesch. II, 78). Летописец именно говорит, что Россияне взяли тогда Печенегов и Торков с вежами. Остатки сих народов еще кочевали на степях Екатеринославской Губернии.
(201) Сей истории Т. 1, стр. 39. Нестор разумеет их под именем Зимеголы.
Мы не упоминаем в Истории о следующих происшествиях сего времени: В 1101 году (по Ростовск. Лет. в 1102) родился у Владимира сын Андрей, а в 1104 у Святополка Брячислав: в 1103 году снова явилась саранча, Авг. 1; в 1105 году Боняк приходил к Зарубу на Тюрков и Берендеев. — В Ростов, сказано, что в 1107 году Болгары осаждали Суздаль, где не было тогда Князя; что жители молились и Бог чудесным образом ослепил неприятелей: в древнейших списках нет сего известия. — В 1107 году, Майя 7, скончалась вторая супруга Мономахова: он называет ее в своей Духовной (стр. 41) материю Георгия, (см. Т. II, примеч. 46). — К 1108 году, Генваря 30, преставился Новогородский Епископ
Никита (см. харат. Новогород. Лет. стр. 9). В Патерике сказано, что он был затворником в Киевской Лавре, знал наизуст многие Жидовские книги и Ветхий Завет, но не читал Нового, обольщенный Диаволом, от которого едва избавили его молитвами своими Григорий Чудотворец, Никола Епископ Тмутороканский и Нестор Летописец, тогдашние Монахи Печерские. В Каталогах несправедливо означены годы церковной паствы и кончины сего Епископа. Мощи Св. Никиты, обретенные уже в XVI веке, хранятся в Новогородском Соборе, и гробница, сооруженная Царем Михаилом Феодоровичем, окована серебром. — В 1108 же году довершили церковь Богоматери на Клове и трапезницу Печерского монастыря, при Игумене Феоктисте, который заложил оную по обету Глеба (Татищев пишет Святославича: но его уже не было на свете при Игумене Феоктисте: разве Глеба Всеславича?). Тогда же была сильная вода в Днепре, Десне и Припети. — В 1109 году, по известию Никон. Лет., на церкви Св. Михаила явилась неизвестная птица: «величеством бе со овна, и сияше всякими цветы, и песни беспрестанно и много сладости имуще изношашась от нея, и седе на церкви по 6 дней и отлете, и никто же нигде не можаше видети ее».
(202) «В лето 6614 воеваша Половци около Заречьска, и посла по них Святополк Яня, Иванька Захарьича Козарина, и угониша Половци и полон отъяша». Где был Заречьск, точно не знаем; но, вероятно, в Киевской области. В Никон. назван здесь Ян Вышатич, еще Путята, брат его; и в Ростов. Лет., за словами полон отъяшя, написано: «и гониша их до Дуная биюще их». В Новогород.: «избиша Половци на Дунаи». Татищев говорит, что Половцы в сей год ходили к Дунаю на Болгаров. В сражении 12 Авг. Были с Мономахом сыновья его, Вячеслав и Ярополк. В летописи: «убиша же Таза, Бонякова брата, а Сугра яша и брата его; Шурукан едва утече».
(203) Один из сих Ханов назывался Аэпа, Осенев сын, а другой Аэпа же, сын Гиргенев. На Осеневой внуке женился Георгий или Юрий Владимирович, а на Гиргеневой сын Олегов. Татищев называет последнего Святославом, и пишет, что Российские Князья надеялись сими брачными союзами склонить Половцев к принятию Веры Христовой и к жизни гражданской; что Владимир, Давид и Олег с великим убранством выехали на реку Хороль, и проч. Далее в летописи: «6617, месяца Декабря в 2 день, Дмитр Игоровичь взя еже Половецкые у Дону». — В Ростов.: 1000 веж». В 6618 (1110): «Идоша весне на Половци Святополк, Володимер и Давид (вероятно, Святославич) и дошедше Воиня (близ Переяславля) воротишася. Того же лета Половци воеваша около Переяславля по селом и взяша полон у Чючина» (см. Киевск. Лет.). Татищев пишет, что Князья наши возвратились от Воиня «ради падежа конского».
(204) В Киевск. Лет. под 1111 годом вторично описывается то, что сказано было под 1102 годом: «Сретостася (Святополк и Владимир) на Долобску и седоша в едином шатре Святоп. с своею дружиною, а Володимер с своею, и бывшю молчанию, и рече Володим.: брате! ты еси старей; почни глаголати. И рече Святоп.: брате! Ты почни». Тут Владимир доказывает, что не надобно жалеть земледельцев и лошадей их, когда надобно спасти отечество, и проч. — В походе 1111 года были, кроме Великого Князя и Мономаха, Давид Святославич и сын его Ростислав, Давид Игоревич, Всеволод и Святослав Ольговичи, Ярослав Святополкович, Мстислав и Ярополк Владимировичи.
В 1102 году: «бысть знаменье на небеси, месяца Генваря в 29 день, по три дни, аки пожарная заря от Востока и Уга (Юга) и Запада и Севера, и бысть тако свет всю нощь, акы от луны полнь светящься. В то же лето бысть знаменье в луне месяца Февраля в 5 день. Того жь месяца в 7 день бысть знаменье в солнце: огородилося бяше солнце в три дуги, и быша другые дуги хребт к собе; и сия видяще знаменья благоверни Черньци со вздыханием моляхуся к Богу и со слезами, дабы Бог обратил знамения Его на добро: знаменья бо бывають ово на зло, ово ли на добро. На придущее лето вложи Бог мысль добру в Русьскые Князи, и умыслиша дерзнути на Половци». — В 1104 году «бысть знаменье, стояще солнце в крузе, а посреде круга крест, а посреде креста солнце, а вне круга обаполы два солнца, а над солнцем кроме круга дуга, рогами на Север. Такожь знаменье и к луне тем же образом месяца Февраля в 4, 5 и 6 день, в дне по три дни, а в нощь в луне по три нощи». — В 1108 году, Февр. 5, было землетрясение. В 1111 году (Февраля 11) «бысть знаменье в Печерстем монастыре: явися столп огнен от земли до небеси, а мольнья (молнии) осветиша всю землю, и в небеси погреме в час 1 нощи, и весь мир виде. Се же столп первее ста на трапезнице каменней, яко же не видети бысть креста, и постояв мало, сступи на церковь и ста над гробом Феодосьевым, и потом ступи на верх, аки ко Встоку лиць, и потом невидим бысть». Летописец толкует, что сей столп был не что иное, как Ангел, посылаемый Богом для спасения людей, и говорит: «не се ли Ангел вожь был на супостаты?» В Никонов. (II, 43) и других прибавлено, что сам Владимир видел сие счастливое явление, находясь тогда в Городце, куда столп удалился от монастыря (следственно, Городец был на Восток близ Киева: см. Т. II, примеч. 28 и 136). В Ростов.: «ту бо бе Князь Владимир врадостнеся»; а в Никонов.: «в Радосыни»: так называлось место у Городца (см. ниже). Читатели не имеют нужды в изъяснении столь обыкновенных феноменов, свойственных климату северному. — Татищев, имев у себя перевод Ликостенова Хроникона (Chronicon prodigiorum), знал, что в 1106 году, Февраля 5, являлась Комета, и по тому единственно пишет об ней в своей Истории. Наши Летописцы не приметили сей Кометы, говоря здесь только о Северных сияниях, и проч.
Когда Святополк, в 1107 году победив варваров, пришел в Лавру 15 Августа, в самую заутреню, тогда все монахи с радостию целовали или поздравляли его (братья целоваша с радостью великою яко врази наши побеждены быша).
В Пушкин. два раза сказано о возвращении наших Князей с Воиня, в 6618 (что и справедливо) и в 6619; а битва на Сальнице положена в 6620, и весьма кратко описана. Числа и дни недели, означенные в Киевск. Лет. и многих других, свидетельствуют, что Князья выступили 26 Февр. 1111 году, во вторую Неделю (Воскресенье) Великого поста. Разбив неприятеля 24 Марта, они праздновали на другой день и Благовещение и Лазарево Воскресение, которые в сем году были точно в один день.
В Киев. Лет.: «Поидоша в 2 Неделю поста, а в Пяток быша на Суле… В Суботу на Хороле, ту и сани пометаша, а в Неделю, в нюжь крест целуют (четвертую поста) приидоша на Псел… и сташа на реце на Голте, и ту пождаша вой, и доидоша Воръскла: ту жь заутра в Среду крест целоваша с многими слезами… В 6 неделю поста придоша к Донови, во Вторник», и проч. Во всех летописях именно сказано здесь: Дон, а не Донец, как поставил Татищев, вообразив, что река Салница, где было тогда сражение, есть упоминаемая в Большом Чертеже и впадающая в Донец ниже Изюма. Нет, здесь названа Салницею река Сал, впадаюшая в Дон близ Семикараковской Станицы. Святополк и Мономах от Киева до Ворсклы шли 9 дней: могли ли они идти оттуда до Изюма около трех недель? Войско наше перешло за Ворсклу в Среду на четвертой неделе, а сразилось на Сальнице или Сале в Понедельн. Страстной недели.
(205) Итак, воины не носили тяжелых лат в походе, когда неприятель был еще далеко. Мономах в своей Духовной (стр. 36) сказывает нам, что они и самое оружие посылали на возах вперед ко сборному месту.
Ниже в Никонов, и многих других сказано, что войско шло к городу Руканю — в Киев, и Воскресен.: «Шаруканю» — в Ростов, опискою «Тороканю». Он же назывался и Осеневьш. Далее в Ростов, и Киевск.: «Князь Володимер повеле Попом своим, пред полки идуще, пети тропари и кондаки и каноны Кресту и Богородице. И приидоша ко граду Осеневу» (здесь несколько строк выпущено в Никонов.). Осенев без сомнения назван так от имени Хана Осеня, деда Владимировой снохи. Далее: «и Половцы вышедше из града (Осенева или Шаруканя), поклонишася Князем Руским, и прележаша нощь ту, и заутра в Среду поидоша к Сугрову, и зажгоша и; а в Четверт. поидоша с Дона» (к Салу или Салнице). Победа одержана Россиянами на «Потоке Дегея» (в Ростов. Лет. прибавлено: «или Салне реце»); а вторая на CajiHuye. Река Сал составляется из речек Юрук-Сала, КараСала и других.
Далее в Ростов., Никон, и других: «И многих их (Русские Половцев) руками яша, и рекоша им:  како толико вас сила, и не возмогосте стати?... Они же реша: како можем с вами битися, а другии верху вас ездят во оружии светле?... Вспомянута же зде и видение оно в Печерском монастыре», и проч. — Татищев не хотел писать о мнимом чуде; но придумал в описании битвы, той и другой, многое от себя; например, восклицание Мономахово: кто Бог велий, яко Бог наш — и слова Летописца: грянули аки гром (то есть, сильно ударили), обратил в действительную грозу. Он пишет, что Князья Российские известили Греческого Царя, Польского, Венгерского, Чешского и других о сей великой победе, и в знак любви уступили им несколько пленных. В Киевск. Лет. сказано только, «възвратишась с славою великою к своим людем, и к всем странам дальним, рекуще к Греком и Угром, и Ляхом, и Чехом, дондеже и до Рима, пройде на славу Богу». Здесь говорится единственно о слухе,
а не о посольствах. — Татищев в описании похода передвинул реки, и кладет Голтву за Ворсклою.
(206) Надобно различать Историю Татищева и летописи, в которых не упоминается о Воспорской области после 1094 году, когда Олег пришел из Тмутороканя с Половцами к Чернигову.
(207) То есть, Князь Владимирский. У него были еще два брата, Изяслав и Брячислав, которые не имели, кажется, уделов и скончались оба в одном году: первый Дек. 13, 1127 г. а второй Марта 28, и погребен Апреля 5 (следственно, не там, где умер: ибо умерших обыкновенно погребали тогда на другой день). Брячислав меньший сын, родился в 1104 году. — Давид Игоревич преставился Маия 25: «и положено бысть тело его в 29, в церкви
Св. Богородица в Влахерне на Клове» (см. Киевск. Лет.): следственно, в Киеве.
В 1111 году были пожары в Новегороде, Смоленске, Чернигове, Киевском Подоле, и скончался Епископ Черниговский Иоанн Марта 23, достойный примечания тем, что он 25 лет за болезнию не мог отправлять службы, к огорчению народа и Князя. На его место был поставлен Игумен Печерский Феоктист в 1112 году, Генваря 11 (а по некоторым спискам уже в 1113). Летописец говорит: «И рад бе Князь Давид (Черниговский) и вси людие: жадаху бо Епископли службы; а в Печерский монастырь поставлен бысть Игумен Прохор».
(208) С. 149 п. 24 …даруя победы отечествуСвятополк умер в год солнечного затмения, следственно, в 1113, а не в 1114 году (как означено в некоторых списках, где годы перемешены)… О сем затмении сказано в наших летописях: «Бысть знаменье в солнце в 1 часу дне; бысть видети всем людемь; остася его мало, акы месяць долу рогама, месяца Марта в 19… (в Киевской: «се знамение проявляше Святополчю смерть»)… По таблицам астрономическим оно было 19 Марта в 6 часу утра (см. l’Art de v;rifier les dates). Представим еще другое доказательство: Мономах по кончине Святополковой въехал в Киев 20 Апреля в Неделю, а сие число было Воскресеньем в 1113 году. — В Киев.: «приспе праздник Пасхы, и по празднице разболеся Князь, и преставися Апр. в 16 день за Вышегородом, и привезоша его в лодьи к Кыеву, и спрятавше тело его, и вложиша и; на сани, и плакашась по нем Бояре и дружина его вся.» Татищев пишет, что Святополк жиль 54 года; что он был высокого росту, сух, имел черноватые и прямые волосы, длинную бороду, острое зрение и хорошую память; читал книги; ел мало по слабости здоровья, и пил редко, единственно в угождение другим; не любил войны; скоро мог осердиться, но скоро и забывал оскорбление; слушался наложницы своей и никогда без слез не расставался с нею». Я не нашел сего описания в летописях. Святополк жил не 54, а 62 года, ибо он родился в 1050 году (см. харат. Новогород. Лет. стр. 3).
Святополк был неблагодарен и подозрителен: ибо, всем обязанный Владимиру, не усомнился признать его врагом своим — робок в несчастии: ибо смиренно извинялся пред Боярами младших Князей, и думал бежать от Мономаха и Святославичей — высокомерен в счастии: ибо, победив Давида Игоревича, хотел выгнать и Ростиславичей из их Удела.
В летописи (г. 1107): «Так бо обычай имеяше Святополк: коли идяше на войну или инамо, поклонився у гроба Феодосьева и молитву взем у Игумена ту сущого; тоже идяше на путь свой».
Киевская церковь Св. Михаила заложена в 1108 году, Июля 11. — Далее в летописи (г. 1108): вложи Бог в сердце Феоктисту, Игумену Печерскому, и нача възвещати Князю Святополку, дабы вписал Феодосья в Синодик, и рад быв, обещася и створи: повеле Митрополиту вписывати по всем Епископьям, и вси же Епископи с радостью вписаша поминати и; на всех зборех».
О Жидах Киевских см. ниже. В Патерике, в житии Св. Прохора, л. 145, сказано: «тогда совеща (Святополк) с советники своими, да цена соли будет многа, и да отъем у Прохора, сам продает оную чрез своих»; а выше л. 144 на обор.: «в то убо время велию нестроению сущу и граблению беззаконному; не пустиша купцев к Киеву из Галича и Перемышля, и не бысть соли во всей Российской земли, и бе видети тогда людей сущих в велицей печали». Сочинитель Прохорова жития (л. 143) говорит в начале: «во дни Княжения Святополка Изяславича в Киеве много насилия от Князя сотворися людем: домы бо сильных без вины искорени и имения многих отъя». Он сослал в Туров Иоанна, Игумена Печерского, обличавшего корыстолюбие и грабительство его; но боясь Мономаха, дозволил сему благочестивому Игумену возвратиться в свою обитель (см. Патер. л. 146).
(209) В летописи под 6610 годом сказано, что сделалось в Октябре, Декабре, Генваре и Феврале, и потом: «на придущее лето Русскые Князи умыслиша дерзнути на Половци; в се же лето — и так в следующее — преставися Ярослав Ярополковичь месяца Августа в 11 день. В се же лето ведена бысть дщи Святополча Сбыслава месяца Ноября в 16 день». Ярослав был пойман в исходе Октября 1102 году (см. выше), и скон- чался в Августе: следственно, уже в 1103. В том же году вышла и Сбыслава замуж: что согласно и с Польскими летописями (см. Нарушевича Hist. Nar. Polsk. кн. II, стр. 92 и след., где описаны все обстоятельства).
Дочь Болеслава Храброго была за Святополком, усыновленным племянником Св. Владимира; дочь Владимирова за Казимиром; Владиславова за Российским Князем (может быть, Давидом Игоревичем); Болеслав Смелый женился на Княжне Российской; сын его Мечислав, также.
В Пушкин.: «в то же лето (6614) прибеже Избыгнев к Святополку» (см. также Длугоша Hist. Polon. кн. IV, стр. 360).
Далее: «в том же лете (1104) ведена бысть Предслава, дщи Святополча, в Угры за Королевича, мес. Августа в 21». Коломан Венгерский имел трех сыновей: Ладислава, Стефана и Николая, умершего в 1112 году. Супруги первого и третьего неизвестны; а за Стефаном была дочь Апулийского Герцога.
Далее в летописи: «в лето 6612 ведена дщи Володарева за Царевичь Олексиничь (сына Алексиева) Царюгороду Июля в 20 день». Татищев назвал Володаря Владимиром. — Алексий Комнин имел трех сыновей: 1) Иоанна или Колоиоанна, женатого на Ирине, дочери Венгерского Короля, — 2) Андроника, — 3) Исаакия. Супруги двух последних неизвестны (см. Дю-Канжа Hist. Byzant. стр. 176 и 179).
В Киевск. Лет. г. 6620 (1112): «ведоша Евфимью Володимерну в Угры за Короля». См. Турон. Chron. Hung. гл. LXI, стр. 69. Летосчисление согласно. — Прай (Annal. Hung. кн. II) говорит о Борисе: Borichium sive ex Colomano, sive ex alio, nam id incertum est, sublatum peperisset [она родила Бориса то ли от Коломана, то ли от кого-то другого — достоверно это неизвестно]; а Туроц прямо: qu; (Евфимия) ex adulterio peperit filium, nomine Borich [от прелюбодеяния родила она сына по имени Борис]. Миллер думал, что
супругом Евфимии был Король Бела, женатый на дочери Графа Сербского (см. Туроц. Chron. гл. 63). Сия дочь Мономахова жила до 1138 года (см.Т. II, примеч. 240).
(210) С. 150 л. 40 …одного из древнейших в России. О Митрополите Никифоре сказано в летописи: «в том же лете (1104) приде Митрополит Никифор в Русь, месяца Декабря в 6 день; того жь месяца в 18 на столе посажен». В 1105 году он поставил трех Епископов: Амфилохия Владимирского Авг. 27, Лазаря Переяславского Ноября 22, Мину Полоцкого Дек. 13, а в 1112 Феоктиста Черниговского. Новогород. Лет. (стр. 9) называет Никифора Сурским, т. е. уроженцем города Суры (в Ликии).
Святоша или Святослав (так именно в Пушкин.) постригся в 1106 году, Февр. 17 (см. Патерик, л. 177). В день его кончины народ стекался к нему толпами, требуя благословения.
См. Пролог, Августа 3. Там сказано, что Антоний, находясь еще в Италии, положил в делву церковные сосуды и разные драгоценные вещи, и бросил ее в море, а сам чудесным образом приплыл на камне в Новгород; что рыбаки, им нанятые, закинув сети, вытащили оную из реки Волхова, близ того места, где существует его обитель (в двух верстах от Новагорода) и проч. В записках Антониева монастыря прибавлено, что сии церковные сосуды были сердоликовые, яшмовые и хрустальные, украшенные золотом, алмазами и яхонтами, и что Царь Иоанн Васильевич взял их в Москву; что пять образов мусийных и каменный крест остались в монастыре, где показывают и зеленую трость Антониеву; что камень, на коем он приплыл, находится в паперти с изображением Св. Угодника; что на золото и серебро, бывшее в делве, Антоний купил у Посадников землю для обители, совершил каменную церковь в 1122 году (см. Т. II, примеч. 225), а трапезу ми погребами; что сии здания целы доныне; что Антоний скончался в 1147 году, имея 79 лет от рождения; что мощи его обретены и положены в окованную серебром раку в 1597 году, Июля 1, а с 1731 года лежат в новой кипарисной, также серебром окованной, и проч. В сем монастыре хранятся также следующие списки двух грамот Антониевых:
«Се труд, Госпоже моя пресвятая Богородица, им же трудихся на месте сем. Купил есми землю Пречистые в дом у Смехна и у Прохна у Ивановых детей у Посадничих, а дал есми сто рублев; а обвод той земли от реки от Волхова Виткою ручьем вверх до Лющик, да Лющиком ко Кресту, а от Креста на Коровей прогон, а Коровьим прогоном на Олху, а от Олхи на Еловой куст, а от Елового куста на верховье на Донцовое, а Донцовым вниз, а Донец впал в Деревяницу, а Деревяница впала в Волхов; а той земле и межа; а кто на сию землю наступить, а то управить Мати Божия».
Сей список свидетельствован Царем Иоанном Васильевичем в пришествие его в Великий Новгород лета 7081 Авг. в 15, и подписан Дьяконом его, Иваном Собакиным. Вторая грамота есть духовная Антониева: «Се аз Антоний, хуждший во Мнисех, изыдох на место се, не приях имения ото Князя, ни от Епископа, но токмо благословение от Никиты Епископа, и паша по чюжей земле, ни вдвое, ни воедино, ни себе покоя не дах, и братьи, и сиротам и зде Крестьяном досажая; да то управить Мати Божия, что есмь беды принял о месте сем. Се поручаю Богу и Св. Богородице и Крестьяном, и даю в свободу, и се поручаю место се на Игуменство (хто мое слово худое преступить, судить ему Бог и Св. Богородица) или Бог отведеть, а кого изберуть братья, но от братьи ниже кто в месте сем терпить; а которой брат наш да от места сего начнеть хотети Игуменства или мздою или насильем, да будеть проклят; или ото Князя начнеть по насилью деяти кому, или по мзде, да будеть проклят; или Епископ по мзде начнеть кого ставити, или ин станеть насильем творити на месте сем, да будеть проклят. И се возвещаю, да егда седох на месте сем, дал есмь на землю и на тони 70 гривен, на селе есмь дал гривен сто на Волховском: Тудор с женою и с детьми одерень (крепостный), Волос с женою и с детми одерень, Василей с женою и с детми одерень. Аще сию грамоту кто преступить, да будеть проклят треми сты Свв. Отец и осмьюнадесять, и буди ему со Иудою причастье». — Слог довольно стар; но чтобы судить об истине сих грамот, надлежало бы видеть подлинник, коего нет (cм. Т. II прим. 225).
(211) Сие путешествие или Хождение Данила Русьскыя земли Игумена сохранилось в монастырских библиотеках и находится, только не полное, при Кенигсбергском списке Нестора. Печать древности еще видна в слоге, отчасти поновленном неблагоразумными писцами. — Вероятно, что Игумен Даниил родился или жил в Черниговской области: ибо он реки Обетованной земли обыкновенно применяет к Снову. Сей путешественник мог быть Юрьевским Епископом Даниилом, поставленным в 1113 году.
Даниил говорит о Балдвине: «Яз худый и недостойный в ту Пятницу в 7 час дни ходихом к Князю тому Балдвину и поклонихся ему до земли. Он же видев мя худого, и призва мя к собе с любовию и рече ми: что хощеши, Игумене Русьскы? Познал мя бяше добре и любя мя вельми, яко же есть муж благоделен и смирень вельми, и не гордить. Яз рекох ему: Княже мой Господине! молю ти ся Бога деля и Князей деля Русьскых, повели ми, да бых и яз поставил свое кандило на гробе святом от всея Русьскые земли. Он же с тщаньем и с любовью повеле ми поставити кандило; посла с мною мужа своего, слугу лучшего», и проч. Даниил сказывает, что он поставил свою лампаду в гробе, там, где лежали ноги Спасителя; что кандило Греческое стояло в головах, кандило Св. Саввы на персях, а Фрязкое висело вверху. Далее говорит: «заутражь в Великую Субботу в 6 час дне сбираются вси людье перед церковь Св. Воскресенья от всех стран, пришельцы от Вавилона и от Египта и от всех конец земли ту сь сбирают, и велика теснота, томленье и люте людьям тем бываеть: мнози бо человеци ту ся здыхають (задыхаются). И ти людье всии стоять с свещи невзженны, ждуть отверзенья дверей церковных. Внутрь же церкви токмо Попове едины суть, и ждуть Попове и всии людье, дондеже придеть Князь с дружиною… И ти людье вся глаголють токмо: Господи помилуй! и зовуть неослабно и вопиють сильно, як тутнати (греметь) и гремети всему месту тому от вопля людей, и ту источницы слезами проливаются от верных людей; аще бо кто каменно сердце имать, но тот можеть прослезиться… Всяк бо человек глаголеть к собе: егда моих деля грехов не снидеть свет святый… И яко бысть 7 час дни, пойде Балдвин Князь к гробу Господню и с дружиною из дому своего, вси боси, пеши, и присла в Метохию (Metochion, келлии: см. Дю-Канжа) Св. Саввы, и позва Игумена с братиею ко гробу Господню, и яз худый тужь, и придохом к Князю тому и поклонихомся ему вси. Тогда он поклонихся Игумену и всей братии, и повеле Игумену Св. Саввы и мне худому близь собе повеле идти, а иным Игуменом и Чернцем повеле перед собою идти, а дружине повеле позади идти, и придохом к церкви Св. Воскресенья к западным дверем, и се множество людей заступили двери, и Князь Балдвин повеле воиномь, и разгнаша людей и створиша улицю ольно до гроба, и так могох пройти сквозь людье, ольно до гроба… И Князь по нас приде и ста на месте своем на десней стране у переграды великого олтаря: тубо есть место Княже сздано высоко; и менежь худого повеле поставити высоко над самими дверми гробными, яко дозрети ми бяше в двери гробные… Латинскии же Попове в велицемь олтаре стояша, и яко бысть 8 час дни, и начаша Вечерню пети, и Попове благовернии, и Черноризцы, и всии духовнии мужи, пустынницы многи и Латыни в велицем олтари вещати свойски… Яз тустояше, прилежно зря к дверем гробным, и яко начаша чести паремьи, изыде Епископ с Дьяконом из великого олтаря, и приде к дверем гробным, и позре в гробь сквозе крестец дверей тех; и не узре света и взвратися опять. И яко начаша чести паремью 6, тоть же Епископ приде к дверем гробным, и не виде ничтоже, и вси людье воспеша с слезами Кирие Елейсон, еже есть: Господи помилуй! И яко бысть 9 часу минувшу, и начаша пети песнь проходную: Господеви поем! Тогда приде внезапу туча мала от Встока лиць, и ста над верхом непокрытым тоя церкви, дождь мал над гробом святым, и смочи ны добре, и внезапу всия свет святый во гробе том, и изыде блистанье страшно и светло из гроба Господня святого, и пришед Епископ с четырмя Дьяконы, отверзе двери гробные, и взяша свещу у Князя того Балдвина и вниде в гробь, взже свещу Княжю первее; изнесше из гроба свещу и даша самому Князю в руце, и ста Князь на месте своем, свещу держа с радостию великою, и от того вси свещи взжьхом, а от наших свещь вси людье взжгоша. Свет же святый не тако яко огнь земный, но чюдно инако свет тот изрядно, и пламя его червлено есть яко киноварь… И тако вси людье стоять с свещами, и вопиють вси людье велегласно: Господи помилуй! с радостию великою и с весельем», и проч. Сие описание в своем роде достойно примечания.
Далее: «Облобызав с любовью место тое святое, иде же лежало тело Господа нашего И. X., измерих собою гроб вдоль и в ширину и выше, колико есть (при людех бо не возможно есть измерити его никомуже) и почтих гроб Господень по силе моей, яко мога, и тому Ключареви подах не что мало и худое благословенье свое. Он же видев любовь мою сущю к гробу Господню, и к тому ми удвигну доску в главах гроба святого, и ять ми того святого камени мало благословенья деля, и запретив ми никому ж поведати в Иерусалиме. Яз же поклонився святому и Ключареви, и взем кандило свое с маслом святым, изыдох из гроба Господня, с радостью великою обогатився, и нося в руку мою дар святого места и знаменья Св. гроба, и идох радуяся, яко некако сокровище и богатство нося. Бог тому послух и Св. гроб Господень, як в всех местах святых не забых имен Князей Русьских и Княгинь, и детей их, и Епископ, и Игумен, и Бояр, и детей моих духовных. И о сем похвалю Бога моего благо, яко сподобил мя худого имена Князей Русьскых написати в Лавре Св. Саввы, и ныне поминаются имена их в Ектениях и с женами, и с детми. Се же имена их: Михаил-Святополк, Василий-Владимир, Давид Святославич, Михаил-Олег, Панкратий (Святоша) Святослав, Глеб Менский (Минский), и сколько есть помнил, опричь всех
Князей Русьскых и Боляр, и отпехом Литургию за Князей Русьскых, и за вся Хресьяне 50 Литургий, и за усопшия Литургию отпехом. И буди же всем почитающим (читающим) се с верою и любовью благословенье от Бога и от Св. гроба и от всех мест святых. Бога деля, братие и господие мои, не зазрите худоумью моему и грубости моей. Да не будеть в похваленье написанье се мене ради, но гроба Господня ради кто с любовью почтеть, да мзду приметь от Бога Спаса нашего, и Бог мира с всеми вами в веки веков. Аминь». Любители отечественных древностей не подосадуют на меня за сии выписки.
Далее: «Мне же худому Бог послух есть, Св. гроб Господень и вся дружина, Рустии сынове, приключивыйсь в тот день — в церкви Восресения, во время вышеописанного Даниилом чуда —Новогородстии, Киане: Изяслав Ивановичь, Городислав Михайловичь, Кашкича (два) и инии мнозии».
(212) См. харат. Кормчую Книгу Синодал. Библиотеки № 82. Там, в LXII отделении, в сочинении, названном: Въпроси Кюрьяка, еже въпроси Епископа Новогородьского Нифонта (умершего около половины XII века) сказано: «ходили бяху роте (обещались), хотяче в Иерусалим, повеле ми опитемью дати: та бо, рече, рота губит землю сию» — т. е. многие не исполняли своего обета.
(213) Нестор: «в се же лето (6614) преставися Янь, старец добрый, жив лет 90, в старости мастите, жив по закону Божью; не хуже бе первых Праведник; от него же и язь многа словеса слышах, еже и вписах в летописаньи семь. Бе бо муж благ и кроток и смирен, отгребаяся всякоя вещи, его же и гроб есь в Печерьском монастыри в притворе, идеже лежить тело его, положено месяца Иуня в 24.» Сей, Воевода Киевский, Янь Вышатич (см. Патерик л. 64 на обор.), погребенный вместе с супругою Мариею, семидесяти семи лет, т. е. в 1093 году, еще сражался с Половцами на берегах Стугны.
Татищев думал, что Нестор писал только до 1094 году, или до места, где поставлен Аминь; но сего Аминя нет в древних списках, ни в самых новейших, Никонов, и других подобных: впрочем, он и не мог бы служить доказательством. Напротив того, ясно видим, что Нестор писал еще в 1096 году, говоря (лет. 6604): «нам сущим по кельям почивающим» (в Лавре), ибо другого Печерского Летописца не знаем. Где же точно он заключил свой труд, определить не можем: вероятно, что около 1110 году, под коим во многих древних списках находятся следующие строки: «Игумен Сильвестр Св. Михаила написах книгы си летописець, надеяся от Бога милость прияти, при Князи Володимере, княжащю ему Кыеве, а мне в то время игуменящю у Св. Михаила в 6624, Индикта 9 лета; а иже чтеть книгы сия, то буди ми в молитвах». Итак, здесь был перерыв. Многие из слова: написах, заключали, что Сильвестр продолжал Нестора, и считали сего Игумена вторым нашим древним Летописцем; но тут написах значит списал: в конце многих рукописных Евангелий, Псалтирей и других церковных книг видим такие подписи. Если бы Сильвестр (Несторов современник и после Епископ Переяславский) был сочинитель, то он в 6624 году не оставил бы шести лет (от 6618) без описания, которое уже следует за его подписью, и без сомнения есть труд иного, для нас безыменного человека. Судя по краткости следующих известий, думаю, что сей безыменный начал писать не прежде 1125 или 1127 года: ибо с сего времени известия делаются вдруг гораздо подробнее.
(214) Так в Ростов, и Воскресен. Лет. Татищев прибавляет, что Киевский народ не хотел видеть Святославичей на престоле и разграбил домы Вельмож, которые держали их сторону; что Жиды, видя свою беду, собрались в Синагоге и долго оборонялись; что Владимир, убежденный общею к ним ненавистию (ибо они многих людей отвращали от Христианства и завладели торговлею), призвал Князей на совет, и выслал всех Жидов; что с того времени не было их в нашем отечестве, и народ обыкновенно убивал тех, которые дерзали приезжать в Россию. В летописях, напротив того, сказано, что в 1124 году погорели Жиды в Киеве: следственно, их не выгнали. — Татищев прибавляет еще, что Мономах посадил в Смоленске, вместе с Вячеславом, другого сына, именем Глеба (коего не знаем); что Мстислав воевал с Олегом, который хотел быть Великим Князем, и проч. Мстислав действительно победил Олега, но гораздо ранее (см. выше, стр. 68). — В год Мономахова восшествия на престол, в 1113, Вячеслав Владимирович отправился княжить в Смоленск, Роман Владимирович женился на дочери Володаря, горел Новгород и поставлен Даниил Епископом Юрьеву, а Никита Белугороду. — В Киевской: «Преставися Игуменья Лазорева монастыря, свята житием, мес. Сент, в 14 день, живши лет 60 в Чернечстве, а от рожения 92». В сем же году Мстислав основал в Новегороде церковь Св. Николая близ торговой площади на Княжеском Дворе. В одной Новогород. рукописи сказано, что Князь Мстислав, будучи в тяжком недуге, видел во сне Николая Чудотворца, велевшого ему послать в Киев за его образом, который стоял в Софийской церкви; что Боярин Мстиславов отправился туда озером Ильменем, и что повар сего Боярина, черпая воду, увидел самую ту икону, за коею они ехали; что Мстислав, выздоровев, поставил ее в храме Св. Николая на Княжеском Дворе; что Царь Иоанн Васильевич перевез оную в Москву, в церковь Благовещения на Царском Дворе, где сия икона через 25 лет сгорела во время пожара; что Новогородский Архиепископ Климент в 1292 году построил церковь Св. Николая на Липне, в семи поприщах от Новагорода, на берегу Ильменя, куда приплыл из Киева образ сего Угодника. — В 1114 году, Марта 6, поставлен Епископ Кирилл (но куда, неизвестно); умер Святослав, Мономахов сын, в Переяславле, куда перевел его отец из Смоленска; также Роман Всеславич Полоцкий и Мстислав, внук Игорев. Святослава погребли у церкви Св. Михаила.
(215) Украшение раки Св. Бориса и Глеба описано в Степен. Книге Ч. I, стр. 211, 212. Татищев, именуя Духовных сановников, бывших при сем обряде, пишет: «и Аз Сильвестр Михайловский». Сего местоимения нет в летописях. Владимир три дни угощал народ. В Пушкин, сказано: «и повеле Володимер метати паволокы, фофудью (кафтаны) и орниче (а не ирниче) бель людей». В Киевск. прибавлено: «ово же сребренникы». Орницами назывались опушки у кафтанов, от Византийского слова Oma, limbus. — Автор Степен. Книги говорит, что Олег, видя разрушение деревянной Вышегородской церкви, где лежали мощи Святых, построил на свои деньги каменную еще в 1112 году, но Святополк не хотел в угодность ему перенести туда раки их. Освящение церкви было 1 Майя, а перенесение мощей 2; поставили же их на своем месте в четвертый день. В Киевск. Лет.: «распри же бывши межи Володимером и Давыдом и Олгом, Володимеру бо хотящю поставити среди церкви и терем сребрен поставити над нима, а Давыд и Олег хотяша поставити я в комору, идеже отец, рече, мой назнаменал, на правой стране, идеже бяше устроене комаре има. И рече Митрополит и Епископи: връзете (бросьте) жребий, да где изволита мученика, ту я поставим... и положи Володимер свой жребий, а Давыд и Олег свой на Св. трапезе, и выняся жребий Давыдов и Олгов, и поставиша я в комару, где ныне лежита».
В харатейных списках Нестора включено весьма подробное изображение всех Небесных благодеяний, коими Россия обязана предстательству Бориса и Глеба. Там сказано: «еста заступника Русьстей земли, молящаяся воину (выну) ко Владыце о своих людех: покориша поганые  под нозе Князем нашим», и проч. (см. в Никонов. I, 121).
(216) См. о ростах выше, и Русскую Правду стр. 55. Там сказано: «Владимир по Святополце созвав дружину на Берестовом»: в начале своего правления, как надобно думать.
(217) См. Грубер. Liefland. Chronik, Т. I, стр. 69. Оденпе недалеко от Дерпта. В летописи: «приведе Володимер сына своего, Мстислава, из Новагорода в Кыев, и дасть ему Белгород», — а не Вышегород, как пишет Татищев.
(218) «Прогна Володимер (в 1121 году) Берендичи из Русьские земли, а Торци и Печенези сами бежаша; и тако мятущеся зде и онде, и тако погибоша». В описании 1114 года сказано: «Бишася Половци с Торки и с Печенеги у реки Дону, и секошася два дни и две нощи, и приидоша Торцы и Печенези к Володимеру». Где в однех летописях говорится о Торках, Берендеях и Печенегах, там в других названы только Черные Клобуки (см. Рос. Библиот. стр. 225 и Воскресен. Лет. II, 28). Сие имя было для них общим и дано им, без сомнения, от черных шапок. То же значит имя нынешних Каракалпаков, некогда обитавших, по собственному их преданию, в России Восточной (см. Рычкова Оренбург. Топографию, I, 173 174). Сих же Черных Клобуков называли Черкасами (см. Воскресен. Летоп. II, 21). В самом начале Мономахова княжения Половцы приближались к Вырю: «Володимер же съвокупив сыны своа и сыновци, иде к Выру, и съвокупяся с Олгом: Половци же бежаша» (см. Киевск. Лет.).
Годы всех описанных происшествий: Мстислав, победив Чудь в 1113 году, взял Медвежью Голову в 1116 на память Сорока Мучеников; в том же году Ярополк воевал Половецкую землю; в 1117 Мстислав выехал в Белгород и Беловежцы пришли в Россию (см. Киевск. Лет.), в 1120 Ярополк ходил за Донец и Дон (нигде не встретив Половцев), а Георгий на Болгаров; в том же или в 1121 году Берендеи, Печенеги и Торки ушли из России; поход Всеволода Мстиславича на Ям был в 1123 году.
(219) Развалины Малороссийской Белой Вежи находятся от вершины Остера в 10 верстах, от Борзны в 30, от местечка Батурина в 40, на открытой и ровной степи. Там видны еще три вала и ров, который простирается в длину на четыре версты; также несколько курганов или высоких могил. В окрестности сего места с 1767 года живут иностранцы. Они поселены в шести деревнях: главная именуется Екатеринополь, и выстроена на самых развалинах древней крепости. Г. Действ. Статский Советник Шафонский, описывая Беловежскую Колонию в 1786 году, упоминает еще о некоторых каменных остатках городской стены, ворот, башен и погребов; но он несправедливо считал сию Белую Вежу древнею Козарскою, взятою Святославом в 965 году (см. Т. I, примеч. 90 и 387, и Т. V, примеч. 132). Россияне еще при Олеге завоевали нынешнюю Черниговскую Губернию, где жили Северяне. — Рукописное сочинение Г. Шафонского и план Белой Вежи получил я от покойного Черниговского Губернатора, Федора Ивановича Френздорфа.
(220) В Степен. Книге. (I, 247) сказано только, что Владимир, за свое мужество, принял диадиму Константина Мономаха и другую Царскую утварь; что Неофит, вместе с Епископом Митулинским (Митилинским) и Милитинским (Мелитинским) венчал сего Великого Князя в Соборной церкви, как первого Царя Российского. Автор Синопсиса, несправедливо ссылаясь на древние летописи, сказывает, что Алексий написал тогда ко Владимиру следующее письмо: «Алексий Комнин, милостию Божиего православный Царь Греческий, Великому в державных Князех Российских, Владимиру, радоватися. Понеже с нами единые Веры еси, пачеже и единокровен нам: от крове бо Великого Константина Мономаха идеши, сего ради не брань, но мир и любовь подобает нам имети. Нашу же любовь да познаеши паче, гоже имамы к твоему благородию, се посылаю ти венец Царский еще Конст. Мономаха, отца матери твоея, и скиптр, и диадиму, и крест с животворящим древом златый, гривну и прочая Царская знамения, и дары, ими же да венчают благородство твое посланный от мене Святители, яко да будеши отселе Боговенчанный Царь Российский земли». В повестях рукописных (из коих самая древнейшая, мне известная, писана в начале XVI века: см. Синод, библ. № 365) находится весьма обстоятельная о том сказка (сокращенная в печати. Воскресенск. Лет. стр. 257 и в Царственном): вот ее содержание: «Великий Князь Владимир призывает других Князей Русских, сродников, Бояр, Синклит, Митрополита, Епископов, и говорит им: Олег, Игорь, Святослав, Владимир, Всеволод 6pajiu дань с Константинополя; но Греки не хотят ныне давать ее: что делать? Принудить их, Государь! ответствовал Совет единодушно — и Владимир отправил послов к Императору Константину Мономаху (умершему лет за пятьдесят до того времени). Сей Император с гордостию отвергнул требование Россиян, и Великий Князь велел Мстиславу наказать Греков. Мужественный сын его завоевал Фракию и другие Греческие области. Тогда Император, видя беду, советовался с Патриархом Иларием (которого не бывало) и вздумал послать в Киев Ефесского Митрополита, Неофита, с другими Святителями и чиновниками: снял с шеи своей животворящий крест, а с головы венец, и положил на золотое блюдо; спросил также крабийцу сердоликовую (из коей пивал Август Кесарь), цепь золотую и многие иные драгоценности; вручил оные послам и велел сказать Владимиру: оставь в покое Христиан единоверных; возьми украшения древних Царей Греческих; будь также Царем и моим братом! Владимир согласился, и Неофит в Соборной церкви возложил на него венец, крест животворящий, порфиру, виссон и гривну златую, назвав Великого Князя Мономахом, подобно Императору Константину. Наконец, умирая, сей Государь Российский собрал знаменитое Духовенство, Бояр, купцев, и сказал им: да не венчают никого на Царство по моей смерти! Отечество наше разделено на многие области: если будет Царь, то удельные Князья от зависти начнут воевать с ним, и государство погибнет. Он вручил Царскую утварь шестому сыну своему, Георгию; велел хранить оную как душу или зеницу ока и передавать из рода в род, пока Бог воздвигнет Царя, истинного Самодержца, в государстве Велико-Российском». — В Успенском Московском Соборе, над Императорским местом, есть надпись такого же содержания, как и сия повесть, с прибавлением, что Константин Мономах воевал тогда с Латиною (разве Алексий Комнин?), и что после Олега ходил к Царюграду Всеслав (Святослав) Игоревич. Poeticis decora fabulis [поэтические красоты]! — Князь Российский Владимир действительно воевал с Константином Мономахом, но только не Всеволодович, а Ярославич, как мы выше описали. По крайней мере Константинопольский Патриарх Иоасаф в 1561 году письменно утвердил истину Владимирова Царского венчания в грамоте своей к Царю Иоанну Василиевичу (см. в Архиве Иностр. Дел Греческие дела №1, л. 175, и Т. VIII, примеч. 163).
(221) См. Конст. Багрянородн. в Бандури, Т. I, стр. 63; см. также духовные грамоты Великих Князей Иоанна Иоанновича, Донского и наследников его, хранимые в Архиве Иностранной Коллегии, или Древн. Рос. Вивлиоф. I, 67, 107, 151. Каждый из них отказывал большому сыну цепь золотую с крестом, шапку золотую, бармы и коробку сердоликовую. — Герберштейн, бывший в Москве при отце Царя Иоанна Василиевича, сказывает (R. М. Сот. стр. 5), что Российские Государи в день коронования употребляют Мономахову утварь. Стриковский (который жил в XVI веке) пишет, что Владимир отнял у Генуэзцев город Кафу, в единоборстве победил Воеводу их, и снял с него золотую цепь, хранимую в сокровище Московских Князей, носимую ими в час торжественного помазания, и называемую Барма! Швед Петрей (издавший свою Московскую Хронику в 1620 году) слышал от Русских, как он говорит (стр. 533), что Царская одежда Мономахова привезена сим Великим Князем также из Кафы, где он воевал с Татарами. Испанский Историк, Антоний Герера, современник Филиппа II, уверяет, что митра, ожерелье (monile) и скипетр Мономаховы суть трофеи победы, одержанной Владимиром над Кафимским Консулом: чему радовался Генуэзский Патриций, Иероним де Маринис, восклицая: «так уважают Россияне нашу знаменитую Республику!» См. Sammlung Russ. Gesch. II, 80. Стриковский, Петрей и Герера не справились с хронологиею: в княжение Мономаха не было еще в Кафе ни Татар, ни Генуэзцев, которые завладели ею в XIII веке.
(222) В Пушкин., Троицк., Киевск. и других списках, г. 6624 (1116): «в се жь лето иде Леон, зять Володимерь, на Кир Олексея Царя, и вдася ему городов Дунайскых неколико, и в Дръстре городе лестию убиста и два Сърачинина, посланая Царем, мес. Авг. 15». В Киевск. под тем же годом: «Князь Великый Володимер посла Иоанна Войтишича и посажа Посадникы по Дун аю... Того жь лета ходи Вячеслав на Дунай с Фомою Ратиборичем, и пришед к Деръстру, и не успевше ничтоже, воротишась». — См. Жизнь Алексия Комнина, описанную его дочерью Анною, кн. IX, гл. 5, и кн. X, гл. 2 и 3; также Русск. перевод Кедрина, Ч. III, л. 11. Анна, любя хвалить отца, описывает единственно такие происшестия, которые могли делать ему честь: о других молчит. — Сын Марии Владимировны, убитый в 1136 году, назван в Киевск. Лет. «Царевичем Васильком Леоновичем», а в других только внуком Мономаховым и Мариичем или сыном Марии, умершей в 1147 году, Гёнв. 20 («в Неделю; а в Понедельник вложена бысть в гроб в своей церкви, в ней же и пострижеся»),
Татищев вздумал назвать Леона сыном Алексия Седьмого; прибавляет также, что Греки в 1116 году выгнали Мономаховых Посадников из городов Дунайских; что Владимир в 1119 году снова отправил туда Воеводу Яна Вышатича и готовился сам к походу; что Алексий Комнин (умерший в 1118 году!) прислал ему венец с дарами, заключил с ним мир и сосватал его внуку, дочь Мстислава, за сына своего Иоанна. Но Иоанн Комнин был женат на Венгерской Княжне.
(223) Вместе с Ярополком ходил к Друцку Давид Черниговский. — «Ярополк сруби город Желний, и дасть его Дручаном (жителям Друцка) их же полони». В Курской Губернии есть или была речка Желень (см. Болъш. Черт. стр. 142): не там ли находился и город Желний? Курск принадлежал Мономаху. — О сей войне с Глебом сказано в Духовной Владимира так (стр. 42, 43): «к Менску ходихом на Глеба, оже ны бяше люди заял». См. Киев. Лет. г. 6624 (1116), где вместо Смоленска надобно читать Менск. «Володимер же нача ставити избу у товара (стана) своего противу граду. Глебови же узревшу, ужасеся сердцем, и нача ся молити... Володимер же съжалися тем, иже проливашеся кръвь во дни Вел. поста, и вдасть ему мир. Глеб же вышед из города с детми и с дружиною, поклонися Володимеру... Володимер же, наказав его о всем, вдасть ему Менеск». — Татищев пишет, что Мономах,
из уважения к предстательству иных Князей, согласился забыть вину Глеба и дал ему с его семейством великий пир.
Владимир сперва только осаждал Минск, а взял его уже через три года. Глеб умер в Киеве в 1119 году, Сент. 13. Он был женат на дочери Ярополка Изяславича, убиенного Нерядцем в 1086 году. Супруга его вдовствовала 40 лет, а жила 84 года. Об ней сказано (Воскресен. II, 44): «положена бысть в Печерском монастыре у Св. Феодосья в головах; имеяшеть бо великую любовь к Св. Богородици и к отцю Феодосью, и со Князем своим ревнующе отцю своему Ярополку: Ярополк бо всю жизнь дая (Богородице) Небольскую волость и Деревскую и Лучьскую и около Кыева; а Глеб вда в животе своем с Княгинею
600 гривен сребра, а по животе его Княгиня дась 100 гривен сребра, а 50 золота, а по своем животе села и с челядью и со всем».
(224) См. печати. Новгород. Лет. стр. 11: и разгневася на ты, оже ограбили Даньслава и Ноздрчю, и на Сочьского на Ставра».
Далее в летописях: «приде Борис из Кыева посадничать в Новгород». Предшественники его были Добрыня, Дмитрий Завидич и Коснятин Моисеевич: первый умер в 1117 году, Дек. 6; второй 1118, Июля 9; а третий в 1119. РодДобрыни, Владимирова дяди, жительствовал в Новегороде по кончине сего знаменитого Воеводы. Коснятин и Завидич были также Новогородцы. Дочь Дмитрия Завидича называется Новоюродскою
(см. Пет. Новогород. стр. 12).
(225) В летописях сказано, что Ярослав бежал сначала в Венгрию; но он, кажется, ушел туда уже в то время, когда отчаялся в храбрости и силе Поляков.
Длугош пишет, что Мономах несправедливо считал Князя Владимирского своим тайным врагом, и что Ярослав, чувствуя свою невинность, явился безоружный в стане Киевлян, усовестил дядю и заключил с ним мир; что Владимир, снова подозревая его в опасных замыслах, велел ему приехать в Киев; но что Ярослав, обманутый советниками, ушел к Болеславу с женою и детьми, поручив свой город дружине (Hist. Polon. кн. IV, стр. 410, 411). Роман, сын Мономахов, умер, по нынешнему летосчислению, в 1119 году, Генв. 6. Андрей женился на Тугоркановой внуке в 1117 году. Болеслав Кривоустый был женат на родной сестре Ярослава (см.Т. II, примеч. 209),
Татищев прибавляет, что Наместник Фома подослал к Ляхам Василя Бора, мнимого изменника, который уговорил их жечь и грабить окрестные села; что хитрый Червенский Посадник доставил им также несколько бочек вина и меду, и разбил неприятелей, когда они рассеялись для грабежа, и пили в стане; что Мономах дал за то Фоме гривну с золотою цепию и сделал его Тысячским города Владимира.
В летописях о смерти Ярослава: «из града вышедше два Ляха и скрыстася, легше на увоз на пути, юду же ему минута их. Ярослав же возвратився пойде от града, и бывшу ему на увозе, иде же Ляха та ловяста его, и яко миноваше их, они же вскочивше и прободоста и оскепом» (копьем). Сие описание, взятое из Ростовской и других хороших летописей, достовернее Никоновского; а Татищев рассказывает, что Ярослав или Ярославец выпросил у Болеслава и Коломана Венгерского (разве Стефана) 7000 человек и с ними обступил Владимир; что Андрей, видя беспорядок в его войске, напал и разбил Ярослава; что сей последний был сам в числе убитых и погребен в Владимире; что союзники его спешили заключить мир с Андреем; что Коломан дал пир, также Болеслав, Андрей, и проч. Сии обстоятельста взял Татищев из Матв. Стриковского, а Стриковский из Длугоша (Hist. Pol.
кн. IV, 420), а Длугош из головы своей, прибавляя, что Ярослав убит, осаждая Киев Сей Историк называет Коломана братом Стефановым; но у Стефана не бывало такого брата.
Годы описанных происшествий: Ярополк Владимировичь взял Друцк в 1115 году и построил Желний в 1116; Мономах осадил Минск в 1115, Генваря 28, а завладел им в 1119; призывал Бояр из Новагорода в 1112, и послал туда Наместника Бориса в 1120; ходил на Ярослава в 1117; сей последний, удалив от себя жену и сведав о вторичном походе Мономаха ко Владимиру, бежал в 1118 году, приступал к Червену в 1121, а ко Владимиру в 1123.
Заметим также происшествия сего времени, о коих не упоминаем в Истории. В 1115 году затмение солнца. Вой гость заложил церковь Феодора Тирона в Новегороде, Апр. 28, и был ужасный мор на лошадей, так, что Князь Мстислав и дружина его лишились всех коней своих. В 1116, Июня 90, умер Мина, Епископ Полоцкий. В 1117, Майя 14, во время Вечерни, убило громом Диакона в Софийской Новогородской церкви, и бывшие люди не могли устоять на ногах (в ту же ночь видели в луне какое-то знамение). Мономах заложил каменную церковь Бориса и Глеба на Альте, а Игумен Антоний (Римлянин: см. Т. II, примеч. 210) каменный храм Богоматери, достроенный в 1119, и монастырь в Новегороде. Болгары отравили ядом Хана Аэпу и многих Половцев. Умер Лазарь, Епископ Переяславский, Сент. 16, а место его, Генв. 1, заступил Сильвестр, который списывал Несторову Летопись. В 1119 Новогородский Игумен Кириак и Князь Всеволод Мстиславич основали каменную церковь и монастырь Св. Георгия. (Там находится надпись следующего содержания: «Лета 6627 заложил церковь каменну Князь Великий Мстислав Св. Георгия в монастыре Юрьеве,  a coeepuiwi ею Великий Князь Всеволод, сын Мстиславич Гавриил; а освятил ею в лето 6648 месяца Июня на память Св. Апостол Петра и Павла при Игумене Исаии, а зачата бысть при Игумене Кирьяке; а мастер делал Петр церковь о трех верхах»), — В 1120 умер сын Давида Черниговского, Ростислав (см. Киевск. Лет.). В 1121, в Копыреве Конце (в Киеве), основана церковь Св. Иоанна. В 1122, Марта 10, было знамение в солнце (затмение), а в луне Марта 24 (не 30 и не 20); умер, Сент. 9, Даниил, Епископ Юрьевский, и Амфилохий Владимирский, а в 1123 Епископ Сильвестр в Великий Четверток, Апр. 12, и Феоктист Черниговский Авг. 6; Симеон поставлен в Епископы Владимиру; в том же году Митрополит Киевский, как сказано в Никон. Лет., заключил в своем городе Синельце (Синце на Суле) злого еретика Дмитра, в других летописях нет сего известия. В 1124 (а не в 1123) Майя 10, в Субботу, упала в Переяславле церковь Св. Михаила, созданная Митрополитом Ефремом, и скончалась вдовствующая Великая Княгиня, жена Святополкова, Февр. 28; а Всеволод, сын умершего Давида, Князя Черниговского, женился в Муроме на какой-то Ляховке (Польке).
Означим также прибавления Татищева: «В 1116 году умер Роман Святославич Рязанский» (Роман Святославич убит Половцами еще в 1079 году). — «В 1117 году Ярославец заключил союз с Поляками, в намерении отнять Владимировы области и выгнать Ростиславичей. — Мономах расселил купцев Беловежских по городам. — В 1118 году Великий Князь перевел сына своего Глеба (которого не бывало) из Смоленска в Переяславль, ездил в Суздаль, и призвав туда лучших Новогородцев, взял с них письменное обязательство, чтобы они зависели всегда от старейшего в роде его. — В 1119 году Глеб Минский начал воевать Смоленскую область: Мономах послал Мстислава и велел ему пленить самого Глеба. Володарь ходил на Греков с Королем Венгерским, и возвратился с великим богатством. — В 1120 году Владимиров Воевода, Андриан Почаин, разорял Болеславовы области. — В 1122 Мономах отпустил внуку свою, Добродею, в Царьград за Императора Иоанна». Историк наш сказал выше, что в 1119 году сей брак отложили на два года ради мушдости жениха и невесты; но Иоанн был тогда уже слишком тридцати лет (см. Дю-Канжа Hist. Bizant. стр. 178) и давно женат на Венгерской Княжне. Далее: «с невестою ездил Российский Епископ Никита, которого там поставили в Митрополиты. — Ляхи, уверив Володаря в своем мирном расположении, вдруг напали на его войско и пленили сего Князя. Василько дал за брата две тысячи гривен серебра», и проч., как пишут Длугош и Стриковский; но Татищев в десять раз уменьшил сумму. Далее: «в 1123 году Мономах шел на помощь к Андрею, и на берегах Стыря узнал, что Россия освободилась от неприятелей. В 1124 погорело в Киеве 30 церквей» (вместо шести сот).
(226) См. Туроц. Qiron. гл. LXIII, и Прая Reg. Hung. 120. Туроц называет Ярослава Безеном.
(227) Так пишут древний безыменный Сочинитель Жизни Оттоновой, Богуфал и Кадлубек (см. в Нарушев. Hist. Narodu Polsk. Ill, 232—236). Длугош, который обыкновенно выдумывает и дополняет, из одного случая сделал два: Володарь, по его рассказам, пленен в сражении; а коварный Петр обманом увез Великого Князя Ярополка в 1136 году (чего никогда не бывало). Болтин чувствовал нелепость такой сказки: жаль только, что он не знал древнейших Польских Летописцев и не мог ими опровергнуть Длугоша: ибо Длугош, а не Кромер изобрел оную.
Сочинитель Жизни Оттоновой (II, отдел. 4) говорит, что от выкупа Володарева вся Россия обедняла: ita ut Ruthenia tota insolita paupertate contabesceret. Длугош пишет, что Болеслав требовал 80 000 марок или гривен серебра за освобождение Володаря, но помирился на двадцати тысячах; что Василько заплатил ему деньгами 12 000, придав 500 сосудов серебряных: блюд, чаш и стаканов Греческой работы (Hist. Pol. кн. IV, стр. 418). Кадлубек сказывает, что Володарь был искуплен сыном Владимирком (Hist. Pol. кн. 111,723-724).
Нарушевич прибавляет (кн. III, 235—236), что Василько убедил Короля заключить мир с нашим отечеством. По известию сочинителя Оттоновой Жизни, Россияне дали слово не входить никогда в союз с Поморянами и другими язычниками, врагами Болеслава, Пруссами, Половцами.
(228) Олег, женатый на Княжне Половецкой, умер в 1115 году, Авг. 1, а погребен 2, в Черниговской церкви Св. Спаса, у гроба отца своего (см. Киевск. Лет.); а Давид скончался в 1123. Читателю известен характер первого. Автор Степен. Книги, сказывая, что братья любили добродушного, честного, смиренного Давида как отца, описывает чудо, бывшее при его смерти: Черниговский Епископ Феоктист, видя Давида по кратковременной болезни отходящого, велел петь канон кресту. В ту самую минуту расстугиыся верх терема, влетел белый голубь и сел на грудь умирающего; Князь закрыл глаза навеки, и голубь исчез: храмина исполнилась благоухания. После Вечерни отнесли тело в церковь Преображения: тогда явилась звезда над самым крестом ее; но тронулась с места и стала над созданною Давидом церковию Бориса и Глеба, когда тело его перенесли в сей храм. Гроб еще не был готов, и Епископ сказал: солнце заходит; оставим погребение до утра. Но многие люди пришли объявить Епископу, что солнце не скрывается, и стоит на одном месте. Феоктист восхвалил Бога; работники спешили обтесать камень, и как скоро вложили тело в гроб, солнце село.» Оставляя чудо, заметим, что древние Россияне считали долгом погребать мертвых в самый день их кончины, и единственно за неимением готовой раки отлагали сей обряд до следующего дня. Автор, славя Давидову святость, с жаром говорит о заблуждении тех людей, которые думают, что спастися могут одни безбрачные, пустынники и Монахи: ибо Давид жил в мире, правил Княжеством, уступавшим в силе одному Киевскому, имел жену, детей, и был свят. Степ. Кн. I, 234. — В Киевск.Лет., г. 1116, сказано: «Предслава Черница Святославна преставися»: сестра Олега и Давида.
Володарь умер 19 Марта и погребен в церкви Св. Иоанна, им созданной в Перемышле: так пишет Длугош (Hist. Pol. кн. IV. 423—425), сказывая, что Володарь нарушил заключенный союз с Болеславом, снова разорял его области и был им побежден при месте Вилихове в 1125 году; но сей Князь Перемышльский скончался в 1124. — О сыновьях Володаревых и Васильковых см. ниже.
(229) В летописях: «Дарь си от Бога прия, да егда в церковь внидяшеть и слыша пенье, и абье слезы испущашеть». О других его добродетелях см. в Никонов. Ч. II, стр. 24, 57, 58. Татищев к описанию Мономахова характера прибавляет, что сей Государь был лицем красен, ростом невелик, но крепок и силен; имел большие глаза, волосы рыжеватые и кудрявые, лоб высокой, бороду широкую; и что, только один раз побежденный близ Триполи, не мог никогда говорить о сем бедствии, от сожаления о брате Ростиславе, частию же от стыда.
(230) Сия Духовная или Поучение Владимирово находится в Пушкинском харатейном списке Нестора и напечатано особенно в 1793 году. Оно писано Мономахом перед отъездом его в Ростов, зимою (ибо он говорит, стр. 41: «и се ныне иду Ростову»; а выше, стр. 3: «на далечи пути, да на санях седя, безлепицю молвил»), и не ранее 1117 года
(ибо Великий Князь упоминает, стр. 43, о своем походе на Ярослава, Князя Владимирского): следственно, ему было тогда не менее шестидесяти пяти лет от рождения.
Стр. 1: «Аз худый дедом своим Ярославом благовольным (а не благовласным) славным нареченем (должно читать: нареченный) в крещении Василий, Русьскым именем Володимер, отцем излюбленным и матерью своею Мономахы». Имя Василия ясно написано в подлиннике. Так называет Мономаха современный Игумен Даниил (см. Т. II, примеч. 211); но Татищев дал ему Христианское имя Феодора. — Здесь узнаем от самого Владимира, что Мономахом прозвали его отец и мать: следственно, не за мнимое единоборство с Кафимским Воеводою (как думал Стриковский) и не за полученный венец Константина Мономаха.
Далее, стр. 2,12, 13: «Велий еси, Господи, и чудна дела Твоя! Никак же разум человеческ не можеть исповедати чудес Твоих... Како небо устроено, како ли солнце, луна, и тма и свет? И земля на водах положена, Господи, Твоим промыслом. Зверье разноличнии, и птицы, и рыбы украшены Твоим промыслом, Господи! И сему чуду дивуемся, как от персти создав человека, како образи разноличнии в человеческих лицах: аще и весь мир совокупить, не вси в один образ, но кый же своим лиць образом по Божии мудрости. И сему ся подивуем, како птицы небесные из Ирья идуть — (Ирь и в нашем древнем языке мог значить то же, что Греческое Ир, то есть весну, утро), — и первее в наши руце, и не ставить ся (не остаются) на одной земли, но и сильные и худые идуть по всем землям, да наполнятся леей и поля. Все же то дал Бог на угодье человеком, на снедь, на веселье». — Владимир напоминает также детям многие прекрасные места из Василия Великого (стр. 7). «При старых молчати, премудрых слушати, старейшим покарятися, с точными (равными) и меньшими любовь имети, без луки (кривизны) беседующе, не обильно смеятися, срамлятися старейших, к женам нелепым (бесстудным) не беседовати, долу очи имети, а душу горе». Далее, стр. И: «Ни одиночьство, ни Чернечьсвто, ни голод, яко инии добрии терпять, но малым делом улучити милость Божию». — Следующее говорит Владимир на стр. 16,17,18.
(231) См. в печати, стр. 3, 18, 24. Послы Князей нашли тогда Владимира на берегу Волги, как он сказывает: вероятно, в 1097 году. Далее Мономах не велит следовать тогдашнему суеверному мнению, что встреча на пути с Иноком или Попом бывает несчастлива.
(232) Стр. 21: «оружья не снимайте с себе вборзе (скоро), не розглядавше ленощами: внезапу бо человек погибаеть». В печатном не так разделены слова. — Далее см. стр. 22, 23, 24. В подлиннике: «Напойте, накормите унеина», вместо хозяина. Унна значит дом на языке Кабардинском (см. Сравнительн. Слов. Ч. II, стр. 117). Россияне могли заимствовать сие слово от Козаров, или Касогов, Торков, Половцев: ибо его нет в Славянском и Скандинавском языках.
(233) Стр. 27: «отец мой, дома седя, изумеяше пять языков». Каких же? вероятно Греческий, Скандинавский, Половецкий и Венгерский, кроме Русского. Далее см. стр. 15, 16, 26—31, 46,47.
(234) Мы вместили их в описание Святополкова и Мономахова княжения.
(235) В печати, стр. 43, 44. Издатели ошиблись в изъяснении слов: «а дая скота много и многы порты свое». Не Владимир, а Ханы Половецкие давали их за свой выкуп. Следующее говорит Мономах в печати, на стр. 43—48.
(236) Мы только сократили оное и предложили Владимировы мысли в естественном их порядке, без всяких украшений и прибавления.
(237) Non vitia hominis, sed vitia saeculi: пороки не человека, а века. — См. стр. 139 И. Г. Р.
(238) В летописях: «Володимер устрой мост через Днепр» (а Татищев прибавляет: «в Вышегороде»), в 1113 и 1115 году. — См. Мономахово поучение, стр. 41.
В Синодальной летописи времен Василия Темного (в Библ. № 349, л. 224) и во многих других новейших сказано: «Мономах, правнук Великого Князя Володимира, поставил град Володимерь Залешьскый в Суждальской земли, и осыпа его спом (окружил валом) и създа первую церковь Св. Спаса, за 50 лет до Богородичина ставления». Ниже означено, что славная Владимирская, Златоверхая церковь Богоматери совершена в 1166 воду: следственно, Мономах основал город Владимир в 1116. Но в харатейных и других летописях относится построение сей церкви к 1160 году; в 1161 она расписана, а в 1164 Андрей Боголюбский внес в нее чудотворную икону Богоматери. — Старый город Владимир был в длину 620 сажен (см. летоп. Синодальн. библ. № 111, л. 58 на обор.).
В древней Новогородской печати, летописи, стр. 11: «в лето 6624 (1116) Мьстислав заложи Новгород болий пьрвого. Павл, Посадник Ладожскый, заложи Ладогу город камянь» — т. е. каменную городскую стену. В других летописях: «заложи Ладогу камением на приспе». Татищев из приспа, т. е. вала, сделал песок. Многие летописцы говорят о том под летом 1114. В Киевском: «пришедшю ми в Ладогу, поведаша ми Ладогожане, яко се зде, егда будеть туча велика, беруть дети наши глазкы стькляныа, и малы и великы, провертаны, а другые подле Влъхв беруть, еже выполоскиваеть вода, от них же взя боле ста; суть же различь (различны). Сему же ми ся дивящу, рекоша: се не дивно; и еще у нас мужи стары, иже суть ходили за Югру и за Самоедь, яко видевше сами на полунощных странах, спаде туча велика, и в той тучи спаде веверица млада, акы топерво (теперь) рожденна, и възрастыни и расходится по земли; и пакы бываеть вторая туча, и спадають оленци Мали в ней, и възрастають, и расходятся по земли. Сему же ми есть послух Павел
Посадник Ладожскый и вси Ладожане». За тем Летописец ссылается на Греческие Хронографы и выписывает из них примеры: Нестор или другой? неизвестно. Видим единственно, что он был тогда в Ладоге.
(239) В Ростов. Лет. л. 97, на обор, и в печат. Воскресен. I, 263; «в лето 6632 бысть бездождие велико и пожар велик в Кыеве, яко погоревшу ему мало не всему, Июния в 23 день, яко церквей единых сгорело мало не 600; а на Рождество Иоанна Предтечи погоре гора и монастыри все, что их было в граде, и Жидове погореша». Татищев рассудил за блого уменьшить число церквей (см. Т. II, примеч. 225). В Новогород. Лет. стр. 13: «в лето 6633 (в год Мономаховой кончины) бяше буря велика с громом и градом и хоромы разьдра, и с божниц вълны (кровлю?) разьдра; стада скотины истопи в Волхове, а другые одва переимаша живы. В то же лето испьсата (расписали) божницю Антонову».
(240) См. стр. 113 И. Г. Р. и Т. II примеч. 45. Гида сочеталась браком после Гастинского сражения, бывшего в 1066 году; а как первый сын Владимиров, Мстислав, родился в 1075 или 1076 году (см. Т. II, примеч. 131), то вероятно, что Мономах и женился около сего времени. О кончине второй Владимировой жены см. Т. II, примеч. 201. Третья умерла в 1126 году, Июня И. Ломоносов называет ее несправедливо Евфимиею: в 1138 году действительно умерла Евфимия, но только не жена, а дочь Мономахова: «преставися Ефимья Володимерна, и положена бысть на Берестовем у Св. Спаса». Один Никон. Лет. именует сию Евфимию супругою Владимировою, и сам себе противоречит, сказывая, что Княгиня Мономахова умерла в 1126 году, а Евфимия в 1138 (см. Т. И, примеч. 209).
(241) См. Торфеев. Hist. Norv. Ill, 377: Gyda nupsit Waldemaro, Russiae Regi. Waldemari ex Gyda filius Haraldus, Russiae Rex (Мстислав), cui uxor Kristina Sueciae Regis Ingii Steinkelis filia, eorum fili:c Malfridis et Ingibiorg. Malfridis nupsit primo Sigurdo Hierosolimipetae, Norvegiae Regi, deinde Eirico Eymunio, Daniae Regi. Sed Ingiborg, soror ejus, Knuto, Obotritorum Regi et Slesvici Duci, qui postea Sanctorum Collegio accessit. Eorum liberi magnus ille Danorum Rex, Waldemarus primus [Гида вышла за русского князя Владимира. Сын Владимира от Гиды Гаральд, русский князь, женился на Кристине, дочери шведского короля Инга Стейкельсона; дочери их Мальфрида и Ингеборг. Мальфрида первым браком вышла за Сигурда Иерусалимопету, норвежского короля, а вторым — за датского короля Эрика Эдмунда. Сестра ее Ингеборг сочеталась браком с Кнутом, королем ободритов, который позже был причислен к лику святых. Старшим их сыном был датский король Вальдемар Первый].
Ломоносов ошибся, назвав Христину первою супругою Мономаха: она вышла за сына Гидина, а Мономах родился от Гречанки. Владимир имел уже детей в 1076 году (см.Т. II, примеч. 131), а Христинин отец был тогда еще двадцати одного году (см. Далин. Gesch. des R. Schwed. II. 20). В харат. Новогород. Лет. стр. 12: «преставися Мстиславля (жена) Хрьстина» (г. 1122). Мудрено догадаться, что заставило Миллера в родословной Великих Князей (см. Ежемесяч. Сочинения год 1775, стр. 10) назвать Христину Королевною Изобес. Положим, что надобно читать: «из Обес или земли Абазинской»; но в летописях нет и сего известия. Болтин смеялся за то над Щербатовым, который единственно повторил Миллерову ошибку.
(242) В летописях: «в лето 6630 дщи Мстиславля ведена в Греки за Царевича». См. ДюКанжа Hist. Byzant. стр. 179. Алексий родился в 1106 году, и мог быть обручен шестнадцати лет. Феодор Бальзамон, Патриарх Антиохийский, говорит, что супруга Алексиева употребляла какое-то волшебство в лечении болезней, и сама наконец в страшных муках умерла от того. Бальзамон писал в конце XII века.
(243) Сии два послания нашел я в Синодальн. библиотеке, в книге Мефодия Патарийского, под № 375, с заглавием: Послание от Никыфора Митрополита Кыевского к Володимеру Князю всея Руси, сыну Всеволожу, сына Ярославля. Первое начинается словами: «Въпрашал еси был, благородный Княже, како отъвръжени быша Латина от Св. правоверные церкве, и се якожь обещався благородству твоему, поведаю ти вины их». Следует описание, в чем Паписты уклонились от древнего учения Церкви. В конце: «прочитай же, Княже мой, не единою, ни дважды, но множицею, и ты, Княже, и сынове твои».
Во втором послании Никифор доказывает, что виною поста есть грех Адамов; что житие человека есть двоякое, словесное и бессловесное, бесплотное и телесное; что самая душа имеет три части, силы и свойства: словесное, яростное и желанное; что пост кротит страсти, и проч. Далее: «Уведал еси, Княже, тричястное душа (души); увеждь же слугы ее, и Воеводы, и споминателя, ими же служима бываеть, бесплотна сущи, и приимаеть въспоминаниа. Таубо душа седитъ в главе, ум имущи якожь свепыое око в себе, и исполняющи все тело силою своею. Яко же бо ты, Княже, седя зде, в сей своей земли, Воеводами, слугами своими, действуеши по всей земли, и сам ты еси Господин и Князь: так и душа по всему телу действуете пятью слуг своих, рекше пятью чювствий: очима, слухом, обонянием, еже еста ноздрима, вкушением и осязанием, еже еста руце... Многа ина имел бых изрещи на похваление поста, аще к иному бы было писание се; а понеже к тобе, добляя глава наша, его же Бог издалече проразуме, его же из утробы освяти и помазав, от Царьское и Княжьское крови смесив... Ум твой быстро летаете и не убежить ему пишемое... Что подобаете глаголати к такому Князю, иже боле на земле спить и дому бегаете, и светлое ношение порт отгоните, и по лесом ходя сиротину носить одежду, и по нужи в град входя, власти деля в Властительскую ризу облачить сь? И о вкушении такожь, иже в брашне и питии бываеть, и вемы, яко же инем и на обеде светле готовиши... и сам убо служиши и стражеши рукама своима (твориши же то Княжениа ради и власти), и объядающимся инем и упивающимся, сам пребывавши седя и позоруя... Рука твоя к всем простираються и николижь ти съкровище положено бысть, ли злато, ли сребро ищьтено бысть, но вся раздавая обема рукама; но скотница (казна) твоя по Божьей благодати нескудна есть и неистощима... Не мога сам вся творити очима своима, от служащих орудием твоим и приносящим ти въспоминаниа, то от тех некако приходить ти пакость... О сем испытай, Княже мой; о том помысли, о изгнаных от тебе, о осуженых, о презреных; въспомяни о всех, кто на кого изрекл, и кто кого оклеветал, и сам суди и рассуди таковые... Не опечали же ся, Княже мой, о словеси сем, или мниши, яко кто прииде к мне печален, и того деля написах ти се; просто тако написах на въспоминание тебе, яко великиа власти и великом въспоминанием требують и мног, яко и вельми пользують и велику пакость имеють; и сего ради дръзнухом мы, яко устав есть церковный и правило, в время се и к Князем глаголати что полезное. Не не ведаем бо сего, яко грешници оструплени суще и гноем истекающе, инех целити начинаем... аще бо и мы таци, но слово Божие, иже в нас, здраво есть и цело; и подобаете учимом словом искушати, и еже от слова исцелениа приимати, не истязати жь прочая: человек бо в лице, Бог в сердце».
Список сих посланий не старее четвертогонадесять века. — Самый перевод Мефодия достоин внимания, будучи весьма древен. Из Прибавл. в конце VIII тома издан. 1819 года: Синодальная рукопись Мефодиева творения принадлежит к началу XVI века.
(244) В летописях сказано: «Мстислав княжа с кротостью». В Ростов.: «еще сый детеск». Но ему было уже около 50 лет (см. ниже). Должно читать: «еще сый детеск, бися на Колокше с Олгом Святославичем» (см. Никон.). Летописец напоминает Читателю о победе, одержанной Мстиславом в юности его над Олегом. Глупые писцы вообразили, что сия война была в 1125 году, хотя Олег умер за 10 лет до того времени. Никон. Лет. припутал здесь Тмуторокань в Рязани, вместо Мурома. Далее в летописи: «Половци (в 1125 г.) присунушася вборзех и наворопиша изгоном (набегом) к Барочю и к Браны» (в окрестностях Альты: см. Т. II, примеч. 262). Далее: «и постиже я у Полкостеня». В других же постиже Яр ополк Стеня». Прежде упоминалось место Сутень на границе земли Половецкой.
(245) «И приде их (Половцев) 7000 со Селуком и с Ташем, и сташя у Ратьмире добровы за Вырем» (рекою Виром в Слобод. Украин. Губерн.). В харат. и Кенигсберг.: «Ярополчи бо бяхуть Посадници по всей Семи, и Мстиславича Изяслава посадил (Ярополк) в Курске, и измаша послы их на Локне»: думаю одной из рек, впадающих в Семь или Сейм. Обстоятельство, что Ярополк сделал Изяслава начальником в Курске, доказывает, что сей город принадлежал тогда к области Переяславской.
(246) 1126 года, Марта 9.
(247) Ярослав умер в 1129 году. Татищев пишет, что сей Князь, изгнанный из Чернигова, запел в Тмуторокань, и там, в Рязани, оставил брата своего Святополка; что Мстислав вместе с Ярополком Владимировичем осадил Чернигов; что Всеволод просил тестя своего удовольствовать Ярослава одним Тмутороканским Уделом; что Великий Князь ответствовал длинною речью Игумену Григорию; что Ярослав, возвратясь в Муром, отдал Северское Княжение детям Давидовым, своим племянникам. Все несправедливо: 1) о Тмуторокане совсем не упоминается здесь в летописях; 2) Ярослав не имел брата Святополка; 3) Мстислав только готовился идти к Чернигову, ибо Ярослав, приехав из Мурома, сказал Великому Князю: «хрест еси ко мне целовал пойти на Всеволода», и 4) Мстислав не говорил никакой речи; 5) Ярослав не мог отдать Северского Княжения племянникам, ибо Северское и Черниговское было тогда одно.
В летописи: «и плакася (Мстислав) того вся дни живота своего». Игумен Григорий твердил ему: «на мя будеть грех, оже преступишь хрест; то есть лжее (легче) неже прольяти кровь». Напрасно говорит Левек: L’humain et pacifique Gregory avoit raison; toute guerre est injuste, a moms qu’elle ne poursuive une nation toute criminelle. Autrement elle fait couler des flots de sang innocent, pour punir un coupable, ou tout-au-plus un petit nombre de coupables, que meme la punition n’atteint presque jamais [человечный и миролюбивый 1ригорий был прав; всякая война несправедлива, кроме той, которая направлена против совершенно преступного народа. Иначе она проливает потоки крови невинных, чтобы наказать одного виновного, или, в крайнем случае, нескольких, которых, впрочем, никогда почти не постигает кара]. Мысли совершенно ложные. 1) Никогда целый народ не может быть преступником: следственно, всякая война, по мнению Левека, несправедлива. 2) Государь в особе своей представляет весь народ, и сей последний ответствует за его дела. Черниговцы были виноваты, ибо они не защитили Ярослава, и признав Всеволода Князем своим, подвергались наказанию. Обет Государя есть то же, что государственный договор, всегда священный по Народному Праву.
(248) «Мстислав посла вой своя, и загна Половцы не токмо за Дон, но и за Волгу» (Воскр. Лет. I, 269).
(249) См. Киев. Лет. г. 6635, и Длуггош. Hist. Polon. кн. IV, стр. 425 и 427. Сей Историк говорит, что дружина Владимиркова и Ростиславова в 1126 году воевала Польшу. Татищев называет Короля Венгерского тестем Владимирка.
(250) Изяслав, Всеволод. — Татищев прибавил, что Князья Полоцкие беспокоили тогда области Мстиславовых детей и братьев. — Далее в харат. и Кенигсберг.: «посла (Мстислав) братию свою, Вячеслава из Турова, Андрея из Володимеря, Всеволодка из Городна (не Городца), Вячеслава Ярославина из Клечъска» (не Изяслава и не из Луцка). Местечко Городно существует и ныне в Минской Губернии, между реками Стырем и Горынью, а Клечьск или Клецк близ Несвижа. Вячеслав должен быть сыном Ярослава Святополковича, убитого в 1123 году, и племянником Мстислава по матери. Всеволодко Давидович (см. Росс. Библиот. стр. 195 и Татищ. под годом 1141), сын Давида Игоревича, столь известного ослеплением Василька Теребовльского, был супругом Агафии, дочери Мономаховой. В Киевск. Лет. г. 6624: «Володимер отда дщерь свою Огафью за Всеволода». В сей же летописи, г. 6652, названы дочери Всеволодковы внуками Мономаха. Татищев сказывает, что Мстислав в 1125 году утвердил братьев Вячеслава на Туровском княжении, Юрия на Ростовском, Андрея на Владимирском, отдав сыну Изяславу Курск, а другому, Ростиславу, Смоленск. С которого времени Вячеслав княжил в Турове, а Ростислав в Смоленске, не знаем: Изяслава же посадил в Курске не Мстислав, а Ярополк.
Далее в летописи: «а Всеволоду Ольговичу повеле «ити с своею братьею на Стрежев к Борисову». Стрежеву надлежало быть в нынешне Минской Губернии... «Изяслав же ускори днем перед братьею, и зая люди от города (Логожска); они же устрашившеся передашася, а Изяславцы почаша битися с Вячеславом и с Андреем. Изяслав же перестряпав (промедлив) два дни у Логожска, иде», и проч.
(251) В харат. и Кенигсберг.: «и бывшю вечеру, Воротислав, Андреев Тысячскый, и Ванко Вячеславль (Вячеславов) всласта Отрокы своя в город, и свитающю (на рассвете) увидевше вся вой, и тако взяша и на щит, и едва Мстиславны (т. е. дочери Великого Князя, Брячиславовой жены) товарь ублюдоша, и то с нужею бьющеся». Татищев, вместо Мстиславны, написал: «дом и пожитки Князя Мстислава». Далее: «потом же и Новогородци придоша с Мстиславичем со Всеволодом к Неколочю». Сего места нет в описании Литовских и Полоцких городов (см. Воскр. Лет. I, 21). — Татищев справедливо заметил, что генеалогия Князей Полоцких не ясна: ибо некоторые из них назывались одним именем, и древний Летописец не сказывает нам их отчества. В Родослов. Книге показаны у Всеслава только два сына, Борис и Ростислав; у Бориса сын Рогволод, который женился в 1144 году; а Рогволода дети Василий, Иван, Ростислав. Но Давид, Глеб, Роман (о коих мы упоминали) были также Всеславичи, и Рогволод, который сделался Князем Полоцким в 1127 году, и коего дети в 1129 сосланы в Царьград (см. ниже), должен быть не сын Борисов, а брат. Автор Степен. Книги (I, 270) пишет, что Всеслав имел многих сыновей, и что меньший, отец Св. Евфросинии или Передславы, назывался Георгием. О сей Полоцкой Княжне рассказывают, что она, будучи прелестна и благонравна, отказала всем женихам и постриглась в монастыре, где находилась тетка ее, супруга Романова, также Черница.
Евфросиния жила несколько времени при Софийской церкви в голубце, списывая книги священные; завела Спаский и Мариин монастырь в Сельце, где хоронили Епископов: постригла там родную сестру, Бориславу, и двоюродную, Звениславу, дочь Борисову, также двух племянниц, дочерей ее брата, Вячеслава; выпросила у Греческого Императора Мануила и Патриарха Луки Ефесскую икону Св. Богоматери, написанную Евангелистом Лукою; отправилась с братом Давидом в Палестину; встретилась на пути с Мануилом, который шел против Венгров; была им обласкана, равно как и Патриархом Цареградским; наконец скончалась в Иерусалимском Русском монастыре Св. Богоматери и погребена в Феодосиевой обители, где лежат матери Святых Саввы, Феодосия, Козмы и Дамиана. Сему надлежало быть за половину XII века: ибо Лука Хрисовергий правил Константинопольскою Церковию от 1156 до 1169 году.
(252) Воскресен. Лет. I, 269, и Киев. г. 1140, где прибавлено, что Князья Полоцкие ответствовали Мстиславу: «Бонякови шюлудивому в здоровье». Татищев пишет, что жители Полоцкой области, не захотев воевать, принудили Князей ехать на суд в Киев; что Мстислав отправил их в Царьград к зятю своему, Императору Иоанну, который дал им жалованье, и что они, служа ему, храбро воевали с Арабами. В Воскресен. Лет. «послав по Кривские Князи, по Давыда и по Ростислава и Святослава, и по Рогволодича два, и по Ростислава и по Василия и по Ивана; а в Ростов, справедливее: по Рогволодича два, по Васшшя и по Ивана» (см.Т. II. примеч. 259). В Византийских летописях не упоминается о сих изгнанниках. Некоторые из них по кончине Великого Князя возвратились в Россию. В Киев. Лет. под годом 1140 сказано: «Взыдоста Княжича два из Царягорода; заточени были Мьстиславом». — Далее в летописях: «по городом их посажа (Мстислав) мужи свои». Увидим ниже, что там княжил Изяслав.
(253) В Новогород. .Лет. (стр. 14): «иде Всеволод с Новогородци на Чудь (в ИЗО году) зиме в говение, и сами исеце (иссече), а хоромы пожже, а жены и дети приведе». Стр. 15: «на зиму (в 1131 или 1132) иде Всеволод на Чудь, и створися пакость: много добрых муж избиша в Клине Новогородьць Генв. в 23, в Суботу». В других летописях сказано, что Мстислав посылал со Всеволодом, в ИЗО году, Изяслава и Ростислава. В Степей. Книге (I, 255): отступников Русского царствия, богомерскую Чудь, рекомую Торму, сам (Мстислав) поплени. На прочую Чудь посла сына своя. Они же противящихся их победита: покоряющихся устроиша в повиновении быти. Всеволод и град их Ригу ратова. И паки Мстислав с Новоградскими и Псковскими мужами и со Князем их (Псковичей) Владимиром Борисовичем ратоваша по Нерове и к морю, и под градом Воробьиным» (Верпелем). Риги в сие время еще не было (см. Грубер. Liefland. Chronik, I, 29); а Князь Владимир княжил во Пскове около 1212 года! Тогда действительно Князь Мстислав (но только не сын Мономахов, а другой) воевал Торму, осаждал Воробьин, и проч. (см. Новгород. Лет. стр. 78, 79). Под Воробьиным находился со Мстиславом не Владимир, а Всеволод Борисович: Владимир же Псковский назывался Мстиславичем (см. Т. III, примеч. 129), — Татищев говорит о двух походах Великого Князя на Литву. В Киев. Лет.: «Ходи Мстислав на Литву в (1132) с сынми своими и с Олговичи и с Всеволодом Городенским, и пожгоша я, а сами ся расхорониша (спрятались); а Кыянь тогда много побита Литва: не утягли бо бяху с Князем, но последи идяху по нем особе» (т. е. не успели выступить с Князем, и шли позади). В Степен. Книге прибавлено, что Мстислав нашел в Литве великое богатство.
(254) Мстислав родился в год Мономахова похода в Богемию (см. его Духовн. стр. 32) в 1076 году, а скончался Апр. 15, в 1132 (не 14 Апр. и не в 1133 г.), в Пятницу на Св. неделе, и погребен в церкви Св. Феодора. Татищев сказывает, что он занемог в седмицу Страстную; что в его время все Князья жили в совершенной тишине; что Мстислав уравнял подати, и проч. Сей Князь назван Великим в древней Новогород. Лет. стр. 46. По его кончине Ярополк въехал в Киев на третий день, Апр. 17. — В Новогород. Лет. стр. 12: «оженися Мстислав Кыеве (1120 году) поя Дмитровьну Новегороде Завидица». Татищев называет ее Любавою. Она жила еще в 1167 году. Неизвестно, когда дочь Мстиславова вышла за Всеволода Ольговича. В 1140 году меньший сын первого назван в летописях шурином Всеволода Черниговского. Татищев написал, что Мономах в 1116 году выдал за сего Князя Мстиславову дочь, Агафию; но Агафия была дочь Мономахова и вышла за Всеволодка или Всеволода Городненского, а не Черниговского (см. Т. II, примеч. 250).
(255) Сей голод подробно описан только в Новогор. Лет.; но он без сомнения был общий в северной России: цена хлеба не могла бы так возвыситься в Новегороде, если бы он в то же самое время продавался дешево во Пскове, области Полоцкой, Суздальской, Смоленской. В других летописях сказано только: «бысть вода велика (в 1128 г.); потопи люди и жито, и хоромы снесе». В Новогор. Лет. стр. 13 и 14: «вода бяше (в 1127) велика в Волхове, а снег лежа до Яковля дни; а на осень уби мороз върьшь (рожь по другим спискам) всю и озимице, и бысть голод, и через зиму ржи осминка по полугривне. — В се же лето (1128) люте бяше: осминка ржи по гривне бяше; ядяху люди лист липов, кору березову, инии молиць истлъкше мятуце с пелъми (истолченную молипу мешая с плевами) и с соломою; инии уш, мъх, конину». Уш не толи, что Польское Uszyca? род лютика или купальницы, ranunculus pratensis, употребляемый в пищу Немецкими крестьянами (см. Бомара). Далее: «Вода бяше велика и хором много сноси». Вероятно ли, чтобы осенний холод был столь вреден для озимей? Татищев от себя написал, что мороз побил жито в наливе и на цвету. — Мы оценили здесь осмину хлеба не по догадке: семь Новогородских гривен в 1230 году составляли гривну или полфунта серебра (см. Т. I, примеч. 298 и 527), а фунт сего металла стоит ныне около двадцати серебряных рублей; но вероятно, что в 1128
году гривна кожаной монеты была еще дороже в отношении к серебру.
(256) В Новогород. Лет. стр. 15: «в се же лето (ИЗО) идуще и (из) замория с Гот, потопи лодии 7,  и сами истопоша и товар, а друзии вылезоша, н (но) нази; а из Дони (Дании) придоша сторови» (здоровы).
Случаи Мстиславова княжения, о коих мы не упоминали в Истории, суть следующие:
В 1125 году Всеволод утвержден на престоле Новогородском, и Митроп. Никита, исполняя волю Князя Ярополка, Окт. 4, поставил Епископом Переяславским Марка (или, как сказано в некоторых летописях, Иоанна), бывшего Игуменом в монастыре Св. Иоанна (или Св. Марка). В 1126 году Всеволод ездил в Киев к отцу; сделан Посадником в Новегороде Мирослав Горятинич; скончались Митроп. Никита, Марта 9, и вдовствующая супруга Мономахова, 11 Июня. — В 1127 Всеволод, женатый с 1123 года, заложил в Новегороде, на Петрятине дворе, церковь Св. Иоанна, во имя сына своего, а Игумен Антоний каменную трапезницу у себя в монастыре. В Новогород. Лет., «в то же лето паде метъыъ густ по земли, и по воде, и по хоромом по две нощи и по 4 дни»; а в Ростов.: «шел 4 дни 2 нощи». Метьыь то же, что мотыл: гной (см. Лексик. Кутеинский), желтоватая нечистая влажность. Ясно, что в Новегороде шел так называемый серный дождь, pluie de soufre (см. Бомара): явление довольно обыкновенное в окрестностях соснового леса. Но Татищев вообразил, что здесь речь идет о мотыльках, бабочках; а как и мотьыьки и саранча летают, то он написал, что в сем году «напала великая саранча, которая 4 дни стояла везде подобно туману, и съела хлеб, плоды, листья на деревьях». — В 1128 году скончались Игумен Кириак Св. Георгия, Князь Полоцкий Борис Всеславичь, Иоанн сын Всеволода Мстиславича, 16 Апреля, и Завид Дмитриевич, Новогород. Посадник, избранный в том же году; Мстислав основал каменную церковь Св. Феодора, а Печеряне, несправедливо завладев церковию Св. Димитрия, назвали оную именем Св. Петра. В 1129 году отправлен из Киева Даниил посадничать в Новегороде и преставился Михалко Вячеславич, внук Мономахов (в Турове, а не в Рязани). В ИЗО Всеволод ездил к отцу; Иоанн добровольно оставил Новогородскую Епископию, быв 20 лет Епископом, а на место его посвятили Нифонта, мужа добродетельного, прибывшего туда Генв. 1; совершена церковь Св. Иоанна в Новегороде, и Петрил избран в Посадники. Георгий Шимонович, Ростовский Тысячский, оковал гроб Феодосиев при Игумене Тимофее (см. Киев. Лет.). — В 1131 Мстислав заложил Киевскую церковь Богоматери Пирогощую (или, по другим спискам, в Пирогощите). В Никон. Лет. сказано, что в сем году Рязанские, Пронские и Муромские Князья разбили Половцев; но сего известия нет в лучших и древнейших списках: о Пронске нигде еще не упоминалось. 30 Марта было затмение солнца, и Нифонт поставил Игуменом Антония. В 1132 году родился у Мстислава сын Владимир.
Означим прибавления Татищева. Он сказывает, что Мстислав, по смерти отца, собирал Князей на совет, и что Князья Черниговские негодовали на его властолюбие; что в 1128 году кадь ржи стоила в Новегороде 4 гривны; что в 1129 Ляхи ограбили едущих из Моравии купцев Русских; что в ИЗО дочь Мстиславова Елена выдана за Королевича Венгерского Гейзу, а Великая Княгиня слюбилась с каким-то Прохором Васильевичем. Один евнух — так повествует наш Историк, хотя и другими словами, — сказал Мстиславу: «ты, Князь, воюешь, занимаешься делами или веселишься с друзьями; а не знаешь, что делается у твоей Княгини: с нею видится наедине Прохор Васильевич». Мстислав отвечал с улыбкою как Философ: «я любил свою первую жену, Христину; однако, будучи молод, любил и других красавиц; она видела и молчала. Теперь моя очередь видеть и молчать на старости; советую и тебе не говорить о том». Однако ж Тиун Прохор был сослан в Полоцк и скоро умер». Наши Летописцы не выдумывали таких непристойных басен. Сия сказка взята из Длугоша (Hist. Pol. стр. 463); но там дело идет о Короле Польском.
Татищев именует Мстислава Петром так же справедливо, как Мономаха Феодором. Мстислав посвятил в Новегороде церковь Св. Николаю, в Киеве Св. Феодору, а не Петру.
Харатейная грамота Мстислава находится в монастыре Юрьевском, и писана в то время, когда Мстислав был уже Великим Князем. Вот она по списку, мне доставленному: «Се аз Мьстислав, Володимирь сын, дьржа Русьску землю в свое Княжение, повелел есмь сыну своему Всеволоду отдати Буйце Святому Георгиеви с Данию и с вирами и с продажами (наверху приписано: и Вено Вотское)... даже который Князь по моем Княжении почьнеть хотети отъяти у Св. Георгия, а Бог буди за тем и Св. Богородица, и т (тот) Св. Георгий у него то отнимаете; и ты, Игумене Исайе, и вы, братие, донеле же ся мир с (сей) стоить, молите Бога за мя и за мое дети, кто ся изостанеть в монастыри, то вы темь дъльжни есте молити за ны Бога и при животе и в съмьрти; а яз дал рукою своею и осеньннее полюдие даровъное полътретия-десяте гривьн Святому же Георгиеви. А се я Всеволод дал есмь блюдо серебрьно в 30 гривен серебра Святому же Георгиеви; велел есмь бити в не на обеде, коли Игумен обедаеть; даже кто запъртить (запортит, испортит) или ту дань и се блюдо, да судить ему Бог в день пришествия Своего и т Св. Георгий», На печати с одной стороны изображен Иисус Христос, а с другой Архангел Михаил, поражающий змия. — Полюдьем назывались объезды Княжеские для собирания дани или даров (о чем скажем несколько слов в другом месте).
(257) «С заутрья седе в нем (Всеволод в Переяславле), а до обеда выгна и Гюрги». В Никон. Лет. сказано, что Георгий и Святополк (какой же?) убили тогда многих людей в Переяславле.
В Новогород. Лет., стр. 75: «и рече Воргий и Андрей: се Ярополк, брат наю, по смерти своей хощеть дата Кыев Всеволоду, братану (братнину сыну) своему». Мономах, будучи наследником, княжил в Переяславле, и за несколько времени до кончины своей отдал его Мстиславу и Ярополку вместе (см. Российск. Библиот. стр. 187).
Георгий княжил в Переяславле только 8 дней. Никон. Лет., в противность древнему, говорит, что Яр ополк силою ebimaji Георгия. Изяслав приехал туда на Госпожин день, т. е. 15 Авгу ста.
(258) См. Новогород. Лет. стр. 15,16. Мы видели, что Мономах и Мстислав отправляли туда Посадников из Киева; но в 1132 году сам народ избрал Посадника Новогородского и Псковского: Мирославу дата посадницати в Пльскове, а Рагуйлови (Рагуйлу) в городе (Новегороде).
(259) В Ростов., Воскр. и Никон. Лет. назван Василько, Полоцкий Князь, сыном умершего Святослава Владимировича: следственно, внуком Мономаха; но сей Князь был сын Рогволода Всеславича (см.Т. II, примеч. 252): потому в житии Св. Всеволода (см. Т. II, примеч. 265) сказано, что добрый Василько забыл наследственную вражду и все претерпенное родом его от Мстислава, изгнавшого Князей Полоцких. Не только в Слове о полку Игореве (стр. 33), но и в Киев. Лет. под годом 1178 назван сын Васильков, Всеслав, внуком (правнуком) Всеслава Полоцкого.
(260) Татищев пишет, что Вячеслав требовал Переяславля, и что Ярополк был защитником Мстиславичей, у которых его братья хотели отнять Уделы. — Изяслав, быв Князем Полоцким, владел и городом Минским.
Лет. Никон, выдумал речь, будто бы произнесенную тогда Великим Князем в собрании братьев: «И прослезися и рече: братие! суетно есть житие сие, и вся мимо идут. Где отцы наши и деды и прадеды? не умроша ли? такожде и нам умрети есть, и кождо восприиметь по делом своим». Татищев, вместо сей речи, поместил свою. Никон. Лет. прибавляет еще, что Ярополк дал Изяславу Дрочев (Дрогичин) и множество даров, жемчугу, золота, серебра, одежд, коней, доспехов; и что в то же время крестился в Рязани
Половецкий Князь Амурат.
В летописи: «и даша дани Печерскые и от Смолинска дар, и тако хрест целоваша». Никонов. прибавляет: «дань от Смоленска и Дунайска).» Великий Князь получал от Удельных произвольные дары, а Новгород платил ему, думаю, определенную сумму или количество драгоценных вещей за свою Двинскую и Печерскую область. В уставе Князя Николы или Святослава Ольговича (см. ниже) также говорится в особенности о дани и дарах. — Татищев, выдумками объясняя случаи, пишет, что Новогородцы отказались
было платить сию дань. Слова о целовании креста свидетельствуют, кажется, что Изяслав заставил тогда Князей, Всеволода Новогородского и Ростислава Смоленского, присягнуть дяде в верности.
В 1133 году Вячеслав оставил Переяславль, но из Городца возвратился; а в 1134, зимою, в противность воле Ярополковой, уехал в Туров. Георгий выпросил у брата Переяславль в 1135: тогда огорченный Изяслав отправился в Минск и Новгород, где Мстиславичи вошли в союз с Ольговичами (см. ниже). — Никон. Лет. говорит, что Вячеслав ходил не в Городец, а в Рязань, и что Ярополк велел сказать ему: «седи не волнуяся: не взимай нрава Половецкого». Татищев вставил и Городец и Рязань. Забыв, что Туров был
отдан Изяславу, сей Историк называет Андрея Туровским Князем. — Никон. Лет. еще объявляет нам, что Георгий в 1134 году основал на устье Нерли город Константин и много каменных церквей в Суздальской области. Такого города не было. Есть село Константиново в нынешней Владимирской Губернии, недалеко от Нерли; однако ж на другой реке: на Жабне.
(261) Юрьев был взят Всеволодом в 1133 году, Февр. 9. Татищев прибавляет, что Лифляндцы, данники Новогородские, взбунтовались и завладели  Юрьевым; но что Всеволод отнял у них сей город и взял дань со всей Лифляндии.
В Новогород. Лет. стр. 16: «Новогородци убита мужь свой и свьргоша и (его, а не их) с моста в Суботу Пянтикостьную» (Пятидесятницы или перед Троицею). В 1136 году они бросили с мосту какого-то Георгия Жирославича, а в 1141 Якуна (стр. 19, 23). — На возвратном пути Новогородцы сменили Посадника Петрила и выбрали на его место Иванька Павловича (стр. 17), а после Мирослава Гюрятинича. — Мы не знаем, для чего Всеволод не дошел до Суздаля; но Татищев оказывает, что Новогородцы не захотели быть
союзниками Ольговичей и вместе с ними действовать против сыновей Мономаховых.
Митрополит Михаил был преемником Никиты, и назван в Каталогах Греком. Он прибыл в Россию по Киев. Лет. в ИЗО или 1131 году; а в Каталогах сказано, что Михаил пас Церковь 19 лет и выехал из нашего отечества в 1145 году: следственно, был Митрополитом уже в 1126? Явная ложь: ибо и в 1127, по сказанию Летописцев (см. Рос. Библиот. стр. 183 или Воскр.Лет. I, 266), Россия еще не имела Митрополита. — Никон.
Лет. говорит, что Михаил в 1135 nocACvi запрещение на весь Новгород; что Всеволод и Епископ Нифонт, огорченные такою строгостию, прислали в Киев Игумена Исаию и Якуна Иванькова, которые его умилостивили и вместе с ним прибыли в Новгород. Запрещение состоит в том, что-бы не производить в церквах службы, не ходить Священникам в домы ни с какими требами, не давать Причастия больным, не отпевать умерших (см. Платон. Церковную Рос. Историю I, 80). Сей случай невероятен: ибо древний Новогород. и Киев. Лет. молчат об оном. Первый сказывает только, что Игумен Исаия ездил послом в Киев, и что с ним приехал Митрополит, который убеждал Новогородцев не ходить в Суздаль. Вот слова Михайловы по Новогор. Лет.: «не ходите; мене Бог послушает»; а в Никонов, прибавлено. В житии Св. Всеволода (Кн. Степей. I, 257) сказано: «Новградстии же людие, не внемлюще запрещению Митрополита», и проч. Думаю, что сие слово подало мысль Никонов. Летописцу выдумать сказку о запрещении церковном. Татищев, вместо оного, говорит о клятве, и пишет, что Митрополит действовал по воле Ярополка, оскорбленного Новогородцами. — «Новогородцы не хотели пустить от себя Митрополита для того, пишет Татищев, чтобы он не уведомил Ярополка и Георгия о походе их». В Новогород. Дет. просто (стр. 17): «Пустиша Митрополита Кыеву Февр. в 10 в Мясопустную Неделю (по нынешнему в 1135 году), а на Суждаль идуце не пустиша его». Далее: «и много ся зла створи; и убиша Посадника Новгородьского Иванка, мужа храбра зело, мес. Генв. в 26, и Петрила Микулциця, и много добрых мужей, а Суждальць боле; и створше мир». В других; победита Ростовци... и воротишася с победою великою». В Никон. Лет. сказано, что со Всеволодом были Немцы (так и в Кн. Степен.), и что, кроме двух упомянутых Новогородцев, убиты еще Жирята Якунов и Данша Якшич. Татищев изобрел обстоятельства и военные хитрости, приписав их Князю Георгию и Боярину его Коробу Якуну. Война Суздальская, по Новогород. Лет., была в 6642 году, а по другим в 6643.
(262) «Иде Изяслав (в 1135 г.) Новугороду к братьи и сложишася с Олговичи и с Давидовичи», т. е. детми умершого Князя Черниговского, Давида, брата Олегова.
В Пушкин. Лет.: «Заратишася Олговичи с Володимеричи, и идоша Ярополк, Гюрги, Андрей к Чернигову на Олговичи, и сташа не дошедше города, и стояша неколико дний, и воротишася опять месяца Ноября». В Киев. Лет.: «еще бо бяху Половци к нему (Всеволоду Ольговичу) не пришли... И Половцем пришедшим, Всеволод со братиею, со Изяславом и Святополком Мстиславичема, поидоша воюючи села и городы Переяславское волости, и люди секуще даже и до Кыева, и Городец (против Киева) зажгоша на Св. Андрея день, и ездяху по оной стороне Днепра, люди емлюще, а другие секуще, не могучи перевезтися через Днепр. Забравши скот весь, 3 дни стоявше за Городцем в бору, и идоша к Чернегову, и оттуда шлючи межи собою, створиша мир. И паки Олговичи начата просиди у Ярополка, что наш отец держал при вашем отци, того же и мы хощем; аже не вдасть, то не жалуйте: что ся удееть, то на вас будеть кровь. Тое же зимы (1135) Ярополк совокупи воя Кыевскые, а Гюргий Переяславци, и стояша 8 (или 20) дний у Кыева (против Ольговичей) и умиришась; и даше (Вел. Князь) Переяславль Андрееву а Володимерь Изяславу».
В Пушкин, и других сказано, что Ольговичи, воюя в Переяславской области, взяли Нежатин (близ Альты) и Баручь (см. Т.П, примеч. 244).
Изяслав участвовал в первом походе Всеволодовом на Суздаль; когда жь Новогородцы с Дубны или Волги (как в других летописях сказано) возвратились, сей Князь остался на Волоке (в Волоколамске) и сведав, что сыновья Мономаховы идут к Чернигову, пошел туда же, с намерением, как думаю, пристать к Ольговичам. Болтин, зная Татищева, но не хотев справиться с летописями, винил Щербатова, что сей Историк принял Волгу за Волок.
Татищев пишет, что Юрий, или Георгий, лишенный тогда Переяславля, отправился в свою прежнюю область, в Белую Русь; но Суздаль и Ростов никогда не назывались Белою Русью. — Впоследствии увидим, что нынешний Остер или древний Городец остался за Георгием (см. Т. II, примеч. 311).
О Нифонте см. в Новогород. Лет. стр. 17 и 18. Там упомянуто о сражении Всеволода с Ярополком; но оно было уже после заключенного мира в следующем году.
(263) В Пушкин.: «начата (Ольговичи) воевати села и города по Суле, и придоша к Переяславлю и многы пакости створиша, и Устье пожгоша». В Киев.; «Стояша у города (Переяславля) 3 дни, и бишася у Епискуплих ворот и у Княжих, и почутиша Ярополка идуща на верх Супоя». — В Пушкин.: «погнаша их (Половцев) Володимеричей дружина, и воротишася опять на полчище (место битвы) и не обретоша Княжье вое, и впадоша Ольговичем в руце, и тако изъимаша держащого стяг (знамя) Ярополчь, и яша Бояр Давида Яруновича, Тысячьского Кыевского, и Станислава доброго Тудковича (в Никоновск. Ивана Даниловича, богатыря славного, Дамьяна, Янка), и прочих много, и внук Володимерь, Василько Маричиниць, убьен бысть ту». А в Киев. Лет.: «Василько Леоновичь Царевичь, внук Володимерь Маричин». В последней сказано выше: «братия Ярополк, Вячеслав, Гюргий и Андрей, видевше полки своя возмятени, отъехаша во свояси». О Васильке см. стр. 153 И. Г. Р. Татищеву захотелось похвалить ум и храбрость его.
Халеп есть ныне село ниже Триполья. В Пушкин.: «Ольговичи с Половци взяша Треполь и Халеп (в Никоновск. детинеск, т. е. замок или крепость) пуста и придоша к Кыеву, хотя еще прольяти кровь Хрестьянскую, хвалишеся в гордости своей, и Бог не вда им того створити. А Ярополк собра вой многы с братьею своею; могл бы ся бити с ними, но того не створи, Бога ся убояв, но умирися с ними». В Киевск. Лет.: «Андрей возвратися в Переяславль. Всеволод же, перешед Десну, ста противу Вышегороду с вой... и постоя за 7 дний, иде к Чернегову, и сослаша межи собою послы и не могошася уладити. Паки же Олговичи с Половци перейдоша Днепр Дек. в 29 день, и почаша воевати от Треполя около Краина и до Белагорода и Василева, олни же и до Кыева, и по Желани, и до Вышегорода, и до Дерев (Древлянской области), и чрез Лыбедь стреляшася. Ярополк же, убоявся суда Божия, сотворися мний (меньший) всех, хулу и укор прия на ся, от братия своея и от всех, и сотвори с ними мир в 12 Гёнв. (уже в 1337 г.) и целоваша крест, ходящу меж ими Митрополиту Михаилу, и вда Ярополк отчину свою ко Олговичем, чего хотели». — Увидим ниже, что Курск отошел к Черниговским Князьям.
(264) См. Новогород. Лет. стр. 18,19, и Степен. Кн. I, 258. В первом (стр. 9): «пострижеся Святоша, тьсть (тесть) Всеволожь». Наши Историки думали, что зять Святошин был Черниговский Всеволод Ольговичь, женатый, вместо того, на дочери Мстислава. Далее: «всадиша (Всеволода) Майя в 28 и седе 2 месяца, и пустиша из города Июля в 15, а Володимира, сына его, прияша» (оставив у себя). Татищев прибавляет, что
Ярополк наказал изгнанного Всеволода словами, и проч.
(265) В Новогород. Лет. стр. 19: «стрелиша Князя (Святослава) милостьницы (приятели) Всеволожи, н (но) жив бысть». — О великодушии Князя Полоцкого см. в житии Всеволода, Степ. Кн. I, 259. В рукописной Псковской летописи, Архивской и Синодальной, есть также сие известие: «Василько, Всеволоду идущу мимо Полотска, сам выеха к нему, проводи его с честию, не забыв заповеди Божия, забы злобу отца его (Мстислава), что бяше сотворил всему роду его; вшедшу ему в руце его, ничто же о нем лукавно помысли, яко же подобаше по человечеству; но и крест межи собою целоваста, яконе поминати, что ся деяло преж сего».
(266) В Новогород. Лет. стр. 20: «не всхотеша людье Всеволода, и побегоша друзии к Всеволоду, и взяша на разграбление домы их: Кснятин, Нежатин и инех много. Кто Всеволоду приятель (из) Бояр, т (то) имаша на них не с полугоры тысяце гривен, и дата купцем крутитися (готовиться) на войну; н (но) сягоша (достали, зацепили) и невиноватых». Татищев все переиначил; говорит о бунте Всеволодовых друзей, о казнях,  о заключениях в темницу, о деньгах, отданных не купцам, а войску.
На место Посадника Константина (в Никоновск. Дашкова), ушедшого ко Всеволоду в Вышегород вместе с Жирятою, Псковским Боярином, Новогородцы выбрали Якуна Мирославина. — Далее в летописи: «Святослав съвкупи всю землю Новогородскую, и брата своего приведе Глеба с Куряны и с Половци, и идоша на Пльсков». Курск зависел прежде от Князя Переяславского. Никон. Лет. выдумал, что Новогородцы действительно желали снова иметь Всеволода Князем; что многие ушли к нему и на пути грабили села и домы; что Святослав некоторых Бояр казнил, других посадил в темницу, и проч. — Дубров - на есть село за три почты от города Пскова. В Новогор. Лет. стр. 20: (Пльсковици) бяхуть ся устерегли, засекли осекы все, и сдумавше Князь и людье на пути, вспятишася на Дубровне, и еще рекше: не проливайме кръви с своею братьею, негли Бог управить своим промыслом».
См. Ильинского Описание Пскова, стр. 8. В житии Св. Всеволода-Гавриила (Кн. Степ. I, 260) сказано об нем: «вдовицам и сиротам заступник и кормитель бяше, всем имея недра своя отверста, и никто же изыде из дому его алчен». Там же написано, что Новогородцы, узнав о кончине сего Князя, умершего 11 Февраля, велели Протопопу своему, именем Полюду, взять Гаврииловы мощи; но рака Святого была неподвижна, и только один ноготь от руки его был привезен в Новгород. Далее: «мощи Всеволода положены быша в граде Пскове, в церкви Димитрия Солунского — (а в древних летописях сказано: у церкви Св. Троицы, юже бе сам COSMOJI) — бранное же его оружие, мечь и щит, поставлено бысть на гробе его на хвалу и на утверждение граду Пскову». — Святополк Мстиславич приехал туда вместе со Всеволодом из Вышегорода. — На мече Гаврииловом подписано: honorem meum nemini dabo (никому не отдам чести своей). Это отзывается духом новейших времен. Из Прибавл. в конце VIII тома издан. 1819 г.: Надпись: honorem meum etc. изображена на Довмонтовом мече; Гавриилов не имеет надписи. (Сообщено 3. Ходаковским.)
(267) Мы означили цену хлеба в Новегороде по харатейному списку летописи: в новейших стоит 7 гривен. В 1128 году осмина стоила там гривну: следственно, в семь раз дороже (ибо в гривне было 50 резаней). Татищев пишет, что Новогородцы имели еще недостаток в соли, и догадывается, что в России тогда не варили ее, а покупали Испанскую (см. ниже).
В Новогород. Лет. стр. 19: «в то же (1136) лето оженися Святослав Новегороде и венцяся своими и Попы у Св. Николы; а Нифонт его не венця, ни Попом сватбу, ни Церенцем (Чернцам) дасть глаголя: не достоить ее пояти». На ком он женился, и за что Нифонт не хотел венчать его, не знаем. Татищев говорит, что сия вторая Святославова жена была дочь Петрила, и что люди Княжеские убили отца ее. Он ссылается на Ростовский список; но сего обстоятельства там нет. — Из слов: «Нифонт его не венця», Щербатов заключил, что Князей обыкновенно венчали Епископы.
Устав Святославов нашел я в харатейной Кормчей Книге или в Древних Софийских npaeujiax (Синодальн. Библиот. № 82). Вот он:
«Устав бывший преже нас в Руси от прадед и от дед наших имати Пискупом десятину от даний и от вир и продажь, что входить в Княжь двор всего. А зде в Новегороде что есть десятина, обретох уряжено преже мене бывшими Князи, толико от вир и продажь десятины зрел, олико даний в руце Княжи и в клеть (клети) его. Ну жа же бяше Пискупу, нужа же Князю в том в десятой части Божии. Того деля уставил есмь Св. Софьи, ать (да) емлеть Пискуп за десятину от вир и продажь 100 гривен новых кун, иже выдаваеть Домажиричь из Онега; аче не будеть полна ста у Домажирича, а осмьдесять выдасть, а дополнок взметь (возмет) 20 гривен у Князя из клети, ^эядил есмь аз Св. Софьи и написал Никола Князь Новогородьскый Святослав: в Онеге, на Волдутове погосте, два сорочка (сорока), на Тудорове погосте 2 сорочка, на Ивани погосте с даром (т. е. вместе с даром) 3 сорочкы, на Ракуле 3, на Спиркове 2, у Вихтуя сорочек, в Пинезе 3, в Кегреле 3, усть Емце (с устья реки Емцы) 2, устье Ваг 2, у Пуйте сорочек, у Чюдина полсорочька, у Лигуя с даром 2, у Вавдита с даромь 2, у Вели 2, у Векшензе 2, на Борку сорочек, в Отмине сорочек, в Тойме сорочек, у Поме полсорочька, у Тошьме сорочек, у Пененича сорочек, у Порогопустьц полсорочка, у Валдита 2 сорочка, на Волоце в Моши два, у Еми скора (у Финляндцев шкурами) а на мори от чрена и от салгы по пузу, у Тудора сорочек». (Чреном или Цреном именовалась большая железная сковорода, употребляемая для варения соли; ныне называется Циреною: см. Нов. Ежемес. Сочин. Авг. 1789, Имя COJUU без сомнения также относится к солеварению, которое производилось в Двинской приморской части Новогородских владений. Пуз означал меру, а в особенности для соли: см. Т. V, примеч. 244, и Г. Крестинина Историю Холмогор, стр. 13). «В лето 6645 (1137) Индикта 15. Ожели кто в которое время а то рюшить (нарушит), или отъиметь, что я урядил Князь Никола-Святослав с Владыкою Нифонтом, Князь ли или ин кто из) сильных Новогородець, а будеть Богу противен и Св. Софьи. — А се Обонезьскый ряд: во Олонци 3 гривны, на Свери гривна, в Юсколе 3 гривны, в Тервиничих 3 гривны, у Вьюнице гривна, устье Паши гривна, у Пахитка на Паши полгривны, на Кукуеве горе гривна, у Пермина гривна, у Кокорка полгривны, на Масиеге низ Сяси полгривны; в поезде от всей земли Владыце 10 гривен, а Попу 2 гривны; у Липсуевичь полгривны, у Тойвота гривна, в Апине полгривны. А се Бежичьскый ряд: в Бежичех 6 гривен и 8 кун, (в) Городецьке полпяты гривны, в Змени 5 гривен, Езьске 4 гривны и 8 кун, Рыбаньске гривна Вояжьская, Выизьске полгривны Волжьская». Епископ сверх ста гривен, отпускаемых ему из казны, получал с уездов означенную дань. В старину считали деньги сороками. Здесь разумеется, думаю, сорок кун: что составляло более ста гривен, кроме десяти объездных и пошлины с соляных варниц. Когда Новогородский Епископ имел ежегодного доходу 250 гривен, то Князю надлежало иметь 2500 гривен, следственно, 6250 нынешних серебряных рублей, если гривна кун была и тогда четвертою частию гривны серебра, подобно как в начале XIII века (см. Т. I, примеч. 527).
Далее в Новогород. Лет. стр. 21: «выгнаша Святослава Апр. 17 в Неделю 3 по Пасхе, седевша 2 лета без 3 месяц. А в 23 того месяца поплошишася людье: сългаша бо, яко Святополк (брат Св. Всеволода) у города (Новагорода) с Пльсковици; и высунушася всь город к Сильнищю, и не бысть ничто же (т. е. Новогородцев испугали ложною вестию, что Святополк идет на них с войском). — Святославлюю (жену) принята (удержали) в Новегороде с лучыними мужи; а самого Святослава яша на пути Смольняне и стрежахуть его на Смядыне в монастыри, яко же и жену его в Новегороде у Св. Варвары в монастыри, жидуще оправы Ярополку с Всеволодком» (ожидая чем кончится распря между ими). Татищев говорит, что Новогородцы рассердились на Святослава за обиды, сделанные им войском его, и что Смоленские жители признали Святослава Князем своим; но монастырь и темница не престол. В Смоленске княжил Ростислав Мстиславичь, который держал сторону дяди, Ярополка. Никон. Лет. упоминает только о казне, отнятой у Святослава, и выдумал еще, что Ляхи и Чудь грабили в сие время Россию, а Половцы взяли Курск. «Всякое разделенное царство запустеет», прибавляет он из Св. Писания, и проч.
(268) В Пушкин.: «и всхоте (Андрей) лишитися Переяславля; и тако бысть пагуба Посульцем (живущим по Суле) ово от Половець, ово же от своих Посадников». Город Прилук есть ныне Прилуки в Полтавской Губернии. Далее в летописи: «Ярополку же скопившю множество вой: Ростовце, Полочаны, Смолняне, Угры, Галичане, и Берендеев 1000» (в некоторых 30 000, в Никон. 40 000; а Татищ. говорит, что Король Венгер. прислал их к Великому Князю 10 000, и что Ярополк имел всего войска 60 000). Берендеи или Берендичи один народ с Торками, или некоторое особенное племя (см. Т. И, прим. 218).
Далее Никон. Лет. заставляет Черниговского Епископа говорить речь, а Князя Всеволода ответствовать: «увы мне грешному! кто есмь аз пес смердящий, таковая злая содевая?» По древним спискам Черниговский Князь (яко смыслен сый) сказал только, вошедши в себя: «луче есть смиритися Бога ради». Никон, пишет также о слезах Ярополка и Всеволода: «и плакаша много межи собою». В первую ночь мира, заключенного в Моравийске (ныне Моровске), было на небе какое-то знамение.
(269) В Никон, поставлено 8 Ноября, вместо 18 Февраля. По нынешнему летосчислению с Генваря, Ярополк скончался уже в 1139. Он был схоронен в голубце у церкви Св. Андрея; но вдовствующая супруга его, именем Елена, в 1145 году перенесла Ярополково тело в самую церковь и положила рядом с телом Янки, сестры Мономаховой. — В Никон. Лет.: «бе бо премного Христолюбив и любя пропитание Божественных словес, и почитая Епископы... на ратные же враги страшен бе, и вси бояхуся и трепетаху его». Мы видели, что Князья Черниговские не боялись злодействовать. Татищев сказывает нам, что милостивый и правосудный Ярополк был веселого взора, охотно со всеми говорил, и для того подданные любили его как отца.
Заметим случаи Ярополкова времени, о коих мы не упоминали: В 1133 было знамение в солнце  или затмение, сделали новый мост через Волхов, построены 2 деревянные церкви, Богоматери и Св. Георгия, на торговой площади Новогородской; в 1134 преставился Изяслав Глебович, внук Олегов, Майя 14 (см. Киев. Лет., где еще прибавлено: «в се жь лето принесена бысть дъска оконечная гроба Господня Дионисием; послал бо бе Мирослав»), Авг. 4 сгорела в Новегороде вся торговая сторона от Ручья Плотничного до конца Холма и 10 церквей; в сем же году некоторые Новгородцы были заключены в Дании («рубоша Новогородьць за морем в Дони», т. е. были посажены в поруб, а не изрублены: см. Новогород. Лет. стр. 17 и 26). В 1135 году, Генваря 6, скончался Переяславский Епископ Маркелл (или Марк); Всеволод Новогородский и Нифонт Епископ заложили каменную церковь Богоматери на торговой площади, а Рожнет Св. Николая на Яковлевой улице; слышали гром Декабря 10, а в Рязани убит (как сказано в Никон. Лет.) Тысячский Иван Андреевич Долгий. В 1136, Генв. 28, умер Посадник Мирослав, на место кое-го Новогородцы избрали Константина Микульчича, в отсутствие Епископа Нифонта, возвратившегося из южной России Февраля 4; в Новегороде сгорела церковь монастыря Воскресенского, и Декаб. 5 освятили церковь Св. Николая. В Киеве довершена церковь Пирогощая. Преставился Симеон, Епископ Владимирский; в Рязани (только по Никоновск.) убит в бегстве Печенежский богатырь Темирхозя. В 1137 посвящены два Епископа, Смоленский Мануил скопец и Феодор Владимирский, так же скопец — в Киев. Лет. сказано, что Мануил был искусный Певец; что он приехал к Мстиславу из Греции сам-третей, и что Смоленск прежде того не имел Епископов. В том же году Георгий уехал в Ростов, и дочь Всеволода Мстиславича, Верхуслава, выдана за Польского Князя. — В 1138 (по Кенигсберг.) умер Глеб Ольгович (Татищев прибавляет: в Курске).
(270) См. Кадлуб. Hist. Polon. кн. Ill, стран. 724— 730. Об имени Галича см. Т. III, примеч. 134. Нарушевич (Hist. Narodu Polsk. Ill, 269) именует Венгерца изменника Борисом, по догадке весьма невероятной. Мог ли Владимирко так жестоко поступить с Князем Ярославовой крови? Борис же, внук Мономахов, является после жив и здоров (см. ниже). — Сказочник Длугош сделал грубую ошибку, приписав взятие Вислицы (в 1136 г.) Ярополку. Не сей Великий Князь, но Венгры разбили Болеслава (см. Кадлуб. Hist. Pol. кн. Ill, стр. 731, для сравнения с Длугош. Hist. Polon. кн. IV, стр. 444). Щербатов и Левек повторили нелепости Длугошевы, взяв оные из М. Стриковского. Татищев знал сию басню, и написал другую о мнимой войне Ярополка с Болеславом. Наш Историк прибавил хитрости, засады, Воеводу Зева, речь Андрееву, бубны, огни и проч.
(271) См. стр. 150 И. Г. Р. и Прая Annales Reg. Hung, кн. II, стр. 125. Сия война была в первый год Ярополкова княжения, т. е. в 1132. Владимирко, оставив Бориса, скоро объявил себя союзником Белы и ходил разорять Польшу с Герцогом Богемским (см. Прая Ann. кн. II, стр. 127: Sobjeslaus cum Russis. и проч.) Сам Владимирко (см. ниже) упоминает о том в наших летописях.
(272) См. Прая Ann. R. Hung. кн. II, стр. 135, 136, 142; Туроц. Chron. гл. 64 и 66, и Memor. popul. Ill, 645 и 659.
(273) В Ростов, и других: «ста у города в Копыреве конце, и нача зажигати дворы, Марта в 4 день». Всеволод привел с собою Вышегородцев, подданных Государя Киевского. Вячеслав требовал единственно, чтобы Всеволод дал ему время выйти из Киева, и в тот день отступил к Вышегороду. Татищев прибавляет, что Киевляне не захотели сражаться. Далее см. Никон. Лет., где сказано еще, что Всеволод ходил на Половцев (чего нет в других).
(274) В харатейных: «дошедше Горины (реки Горыни), пополошившеся (испугавшись), бежаша». См. Киев. Лет., где сказано: «Всеволод иде на Андрея с братом своим Святославом, а Изяслава Давидовича посла с Половци, Ивана Васильковича и Володаревича из Галича, Володимера жь на Вячеслава и на Изяслава». — Об Андрее см. выше, стр. 93. Святослав княжил в Курске. Далее: «и гониша по них до Каране, а дале не пусти Андрей дружины своей». Карань есть ныне слобода, недалеко от Переяславля, к Днепру. Татищев, любя подробности, говорит, что на Святослава ударил прежде Воевода Андреев, а там уже сам Князь. — В харатейных: «на ту нощь загорелся город (Переяславль) мес. Сен. в 1 день, но не от ратных». В Киев. Лет.: «Всеволод же бяше не целовал креста еще, но исполнився страха Божия, и не посла к городу никого же». После он сказал Андрею: «аже бы лиха хотел, то что бы ми годно, то бых створил», Малотин был где-нибудь около Сулы и Днепра. Из Прибавлений в конце VIII тома издан. 1819 года: Малотин в Пирятинском Повете на Оржице. (Сообщено 3. Ходаковским.)
(275) В Киев. Лет.: «Володаревичь же и Васильковичь привабиша к собе Изясл. Мстиславича и не урядившеся (в пользу Всеволода) възвратишась. Изяслав же (Давидовичь) иде с сынома и воева волость Вячеславлю, и възвратишась; Ляхове же Володимерскую волость, помогаючи Всеволоду».
(276) В Новогород. Лет.: «бежа Ростислав Смольнску из Новагорода Сентября 1, седев в Новегороде 8 лет и 4 месяце»; но он приехал туда в 1138, Майя 10, а выехал в 1139: следственно, княжил только год и 4 месяца: а Татищев говорит: «4 года и 4 месяца»! Далее: «И бе мятежь Новегороде; а Святослав дълго (долго) не бяше». В некоторых списках сказано: «для того, что Всеволод был занят войною с Андреем и Мстиславичами». Татищев прибавил, что Новогородцы, долго ожидав Святослава, опять призвали Ростислава. Далее: «потоциша (в 1140 году) Кыеву к Всеволоду Къснятина Микульциця, и паки по нем инех муж 6, оковавше Полюда Кснятиниця, Дьмьяна и инех колико». Далее, стр. 23: «призваша из Суждаля Судилу, Нежату, Страшка, оже беху бежали из Новагорода Святослав деля
(ради Святослава) и Якуна». В Киев. Лет.: «По мале же времени почаша вьставати Новогородци у Вечи (на Вече) на Святослава про его злобу. Он же посла к брату Всеволоду, река ему: тягота, брате, в людех сих; а не хочю у них быти; а кого тобе любо, того пошли. И посла к ним Ивана Вотейшича, прося у них муж лепших; и поймав я приведе к Всеволоду; и хотяше послати сына своего Святослава (Всеволодовича). И слышав, иже въстали Новогородци в Вечии, избивають приателе Святославле про его насилие, и сприая (содружил) ему кум Тысяцкий его: Княже! хотять тя няти. Он же убоявся и бежа с женою и с дружиною на Полтеск к Смоленску; и се слышав Всеволод, не пусти сына... И прислаша Новогородци Епископа к Всеволоду, рекучи: дай нам сын твой... и посла к ним сын свой».
Далее в Новогород. Лет. (стран. 23) именно сказано, что сам Всеволод вздумал послать сына на место брата. — Якуна схватили на реке Плисе или Полисте: «обнаживше яко мати родила и свергша и с моста; н Бог избави: прибрьде к берегу». Татищев прибавил, что Епископ Нифонт умолил граждан не бросать Якуна в реку. Они приковали ему руки к шее, и взяли с него 1000 гривен (не рублей, как в Никоновск.), а с брата, Прокопия, 100 гривен, обложив пению и друзей Якуповых.
(277) «Всеволод же призва шурина своя и да има Берестий (Брест) и река: Новагорода не березеша (не брегите его или не княжите там) ать (да) седять о своей силе, где си Князь ни налезуть».  Невежда Никоновский написал: «посади его с Епископом и с Новогородцы в Береста за сторожи», и ввел наших Историков в ошибку.
(278) В Киев. Лет.: «и про то (за призвание Ростислава Георгиевича в Новгород) разгневася Всеволод, и зая Гбродец Въстръскый... Посла Изяслав ко сестре своей, и рече: испроси нам у зятя Новъгород Великый брату Святополку. Она жь тако створи».
Татищев пишет, что заступление Митрополита освободило Нифонта и Новогородских послов; что Ростислав и Святополк в одно время отправились в Новгород; что тамошние жители просили Святополка возвратиться с дороги; что он, рассердись на них, взял Торжек; что Великий Князь послал к ним Святослава, брата своего, для которого они выслали Ростислава Георгиевича; что Игорь и Святослав, с помощию дяди своего, Ярослава, Князя Рязанского (давно умершего: см. Т. II, примеч. 247) воевали область Суздальскую, и проч. Все спутано. Никон. Лет. говорит, что Новогородцы повели Ростислава в дом Епископский и взяли с него присягу княжить по их воле; что Всеволод,
узнав о том, приставил в Киеве стражу к Епископу Нифонту, а послов Новогородских засадил в погреб: так сказано и в других летописях, кроме древних, Киевской и Новогородской, т. е. самых достовернейших. Новогородцы заключили Ростислава в Епископском доме так же, как Св. Всеволода в 1136 году.
(279) Андрей родился в 1102 году, а скончался в 1141, Генв. 22 — «а в третий межи десятьма похоронен у Св. Михаила» (в Ростов, и других: «в Переяславле»), Татищев пишет: «погребен между двумя дедами» — какими же? Всеволод, Изяслав, Святослав лежали не в Переяславле. Счисление: три межи десятьма (между двумя десятками) означало 23, то есть, Андрей был погребен 23 1енв. — Летописцы рассказывают за чудо, что во время Андреева погребения сияли три солнца, три столпа от земли до неба, в образе дуги, и луна.
В харатейных говорится ниже только об Игоре, а в Киев, об Игоре и Святославе; в первых сказано, что Игорь в 1141 году занял города Суздальские, а в Киев, приписано сие действие Великому Князю (что, кажется, несправедливо). Стан Игорев находился близ Переяславля на реке Стрекве: имя теперь неизвестное. — Киев. Лет. повествует о причинах войны: «Бежащю Святославу из Новагорода (в 1141 году), идущю в Русь к брату, и посла Всеволод противу ему, и рече: брате! пойди семо. Святослав же еха к нему из Стародуба, и не уладися с ним о волости, и иде к Курску: бе бо и в Новегороде седя Сиверску. В то жь лето Всеволод, розлучиваа с братом своим, и да ему Белгород (отняв у него Курск и Новгор. Север.)... В то жь лето ходи Игорь к Чернегову на Давидовича и створиста мир... Бысть братьи его (Всеволода) тяжко сердце, Игореви и Святославу: волости бо даеть сынови, а братьи не надели. И позва Всеволод (в 1142 году) братию к собе, и сташа в Олжичих, Святослав и Володимер и Изяслав, а Игорь у Городца, и еха Святослав к Игореви, и рече: что ти даеть брат старейший? и рече Игорь: даеть нам по городу, Берестий и Дорогичин, Черторыеск и Клецеск, а отчины своея не даеть Вятичь. И целова Святосл. крест с братом Игорем, и на утрий день целоваста Володимер и Изяслав с Игорем... И посла их Всеволод звати на обед, и не ехата, рекуще: се в Кыеви седиши, а мы просим у тобе Черниговское и Новогородскаа волости, а Кыевскые не хотим. Он же Вятичь не ступяше, но даяше им 4 городы, яже преди нарекохом. Они же реша: а нам самем о собе поискати, и поехаша к Переяславлю... И посла Всеволод Лазоря Саковского с Печенегы свои Вячеславу в помощь... И поможе Бог Изяславу (Мстиславичу), и бися с ними, и побегоша в городы своя. В то жь время идущю Ростиславу с Смоленск, полком к зятю своему к Кыеву, и слышав (о войне) и пойде на волость их, и взя около Гомия (Гомеля) область их всю (по харатейн. 4 города)... Изяслав же еха в землю Черниговскую, и повоева около Десны села их, и възвратися в свояси с честию. Игорь же с братьею ехаша к Переяславлю другое, и бишась 3 дни, и възвратишась». Татищев пишет, что гордый Игорь велел сказать Изяславу Мстиславичу: «не шуми, сидя за печью как сверчок»; что Изяслав разбил его, и тогда вошло на Руси в пословицу: «сверчок тму таракан (КаланбурП) победил»: ибо Князья Черниговские назывались прежде Тмутороканскими; что Вячеслав из благодарности отдал Изяславу свою юго-восточную область, и пр.
(280) В Киев. Лет.: «Посла по них Всеволод брата своего Святошю, река им: възмете с любовию, что вам даю: Пзродец, Рогачев, Берестий, Дорогичин, Клецеск; боле не воюйтеся с Мстиславичи. Они же сташа на воли его, и позва их к собе  к Кыеву, и приехаша: Всеволод же не хоте того, иже ся братья съвокупила на едну мысль, посла к Давидовичема, река им: отступите от Игоря и Святослава, а аз вас наделю. Они же преступивше крестное целование, отступиста от Игоря и от Святосл. к брату Всеволоду. Всеволод же рад быв их разлучению, и да Берестий и Дорогичин и Въщижь (см. Т. II, примеч. 397) Ормину (?), а братома послав и да има, Игореви Городец Гур гев и Рогачев, а Святославу Клецеск и Черторыеск; и тако разыдошася... Ольговичи, братья Всеволожа, поропташа нань, иже любовь имеете с Мьстиславичи, а с нашими ворогы, осажался ими около, а нам безголовье и безместье... И докучиваху ему пойти ратью на Мстиславичи; он же воли их не учини.»
(281) В Киев. Лет.: «Приведена бысть дъщи Всеволожа в Ляхы (в 1141 году)... Тогоже, лета (1142) отда Всеволод дъщерь свою Звениславу в Ляхы за Болеслава». В других местах летописи Владислав называется зятем Всеволода. Длугош пишет, что сей Герцог в 1121 году женился на Христине, дочери Императора Генрика V, которая была еще жива и в 1146 году; что братья Владиславовы, Болеслав и Мечислав, в 1151 году сочетались браком с дочерьми Всеволдимира, Князя Гсыицкого, первый с Анастасиею, второй с Евдокиею. Длугошевы известия не имеют достоверности современных. Нарушевич доказывает свидетельствами древнейших летописцев, что супруга Владиславова была не дочь Генрика V (см. Hist. War. Polsk. III. 181, 187), а сестра Императора Конрада. Она, как вероятно, умерла прежде 1141 года, и Владислав после того женился на Княжне Российской, умершей в третий год его изгнания, как пишет Богуфал. — Мнимый Длугошев Всеволдимир Гсницкий есть Всеволод Киевский и Всеволод Гавриил Псковский (см. выше, прим. 269). Длугош сказывает еще, что Болеслав, по смерти Анастасии, женился в 1160 году на Елене, дочери Ростислава Перемышльского, внуке Володаревой.
Далее в летописи: «сняшася вси (Князья Русские) у Чьрньска (Черска на Висле?), и воевавше воротишася, боле вземше мирных Ляхов, неже ратных».
(282) См. Т. II, примеч. 322. По смерти Моравского Герцога Оттона, в 1126 году, сын его, именем также Оттон, ушел в Россию, и жил там до 1141 году (см. Гебгарди Gesch. des St. Mahren, кн. VII, 54, 55). — Невеста Святополка Мстиславича (а не Всеволодовича, как сказано в Софийской летописи) приехала в 6657 между Рождеством и Крещением: следственно, он женился в начале 1144 году. В Новогород. Лет., стр. 24: «приходи Свейский
Князь с Епископом в 60 шнек (лодках) на гость, иже из морья шли в 3 лодьяхь, и бишася; не успеша (Шведы) ничтоже, и отлучиша их 3 лодье (Новогородцы взяли 3 лодки Шведские); избита их (Шведов) 150». Татищев думал, что Шведы побили Новогородцев. — Здесь в первый раз упоминается о Свеях. Прежде называли их у нас общим именем Варягов.
В Новогор. Лет. стр. 24: «в то же лето (1142) приходиша Емь. Избиша я (их) Ладожане 400, и не пустиша ни муж». Татищев думал, что Ладожане были разбиты Емью. — «В то же лето ходиша Корела на Емь и отбежаша; 2 лойву бита» — а в летописи Попа Иоанна: «2 лойве избили». Что такое лойва? не засмоленная ли лодка? Лой есть смола. — В другом месте Новогород. Лет. сказано (стр. 159): «совкупися вся волость Новогородская, Пльсковичи, Ладожане, Корела»: следственно, сия страна принадлежала Новугороду.
(283) Святослав женился на дочери Василька еще в 1143 году, а Рогволод в 1144. Свадьба была в Переяславле.
Когда умерли Ростислав Володаревич и Григорий Василькович, не знаем; а Иван Василькович в 1141 году по Киев. Лет., где сказано: «и прия волость его Володимерко Володаревичь, седе в обою волостию княжити в Галичи». Далее г. 1144: «роскоторастася Всеволод с Володимером про сына, иже седе в Володимери, и почаста на ся искати вины: Володимерко възверже ему грамоту крестную».
Всеволодко Городненский умер в 1142 году, Февр. 1. В Киев. Лет., кроме других Князей и Владислава Польского, зятя Всеволодова, которые ополчились на Владимирка, именованы еще сын Великого Князя Святослав и Ростислав Глебович, внук Олегов (см. Т. II, примеч. 269).
(284) Бан то же, что Пан: тогда знаменитое достоинство. Сей Бан назван уем Короля, т. е. дядею по матери; следственно, он был родным братом Елены, дочери Сербского Графа. — О Теребовле см. Т. И, примеч. 179. Не замечаю маловажных ошибок Никон. Лет. и прибавлений Татищева. — Ушица в Подольской Губернии. — Изяслав Давидович был отправлен за Половцами еще из Переяславля. — Место, где стоял Всеволод против Галицкого Князя, занявшого высоты близ Серета, названо в летописях Рожье поле.
В Воскресенск. и  в Ростовск, Лет. Описаны здесь кровопролитные битвы под стенами Звенигорода; но сие было уже во время другого Всеволодова похода в Галицию (см. ниже). Далее в летописи: «Всеволод ста по сей стороне (Звенигорода), а Володимер обону страну (в Никонов. на Лебежнем поле), сшед с горы; а межи ими река мелка (в Киев. Белка, в Никонов, [резка.); и повеле Всеволод чинити гати комуждо своему полку, и заутра перейдоша реку и взяша горы (в Ник. Сокольи) за Володимером. Володимер же мня, яко к нему идуть, ста исполчився перед городом на болоньи. Сим же полком не лзе бяше битися тесноты ради, зане болота пришли ноли под горы (под самые горы)... Взидоша Русьскыи полци на горы и зайдоша от Перемышля», и проч.
Ниже в первый раз говорится в летописях о гривнах серебра. Никонов. Лет. пишет опять рубли, вместо гривен, сказывая, что Всеволод не оставил у себя ни сребреницы, раздав деньги войску. В древних: «подели сребром братью свою, почен (начав) от старейших и до менших... Уверни (возвратил) Всеволод Ушицю и Микулин». — Надобно еще заметить, что Никон. Лет., выдумав глупую речь Игоря, называет Галицкого и других без разбора Великими Князьями. Татищев пишет, что Владимирко винился перед Всеволодом. В Киев.: «Въдав Владимирко за труд Всеволоду 1000 и 400 гривен сребра, переди много глаголав, а последи много заплатив. Всеволод же целовав его с братьею, рече ему: се целовал еси; к тому не съгрешай». Сей Летописец называет Галицкого Князя многоглаголивым.
(285) От Берлада, ныне Бырлата или Барлада, между Прутом и Серетом. Сей некогда многолюдный и крепкий город (см. Кантемирово Описание Молдавии) основанный близ развалин древней Дакийской Зузидавы (см. Башинг. Erdbeschr. II, 789) был населен бродягами, которые славились разбоями на море и сухом пути (о чем скажем несколько слов в другом месте). Вероятно, что Иоанна Галицкого назвали Берладником в смысле бродяги по его образу жизни.
В Киев. Лет.: «на туже зиму шедшю Володимеру в Тисмяницу (в Галиции) на ловы», и проч. Далее: «бишась 3 дни; в Неделю же Мясопустную на ночь выступи на ня Иван с Галичаны, и побита у Ивана дружины много, и заступиша и от города... и пробеже сквозь полк к Дунаю, и оттуду полем прибеже к Всеволоду».
(286) О собрании Князей в Киеве см. Киев. Лет.: «и седшим всем братии у Всеволода на сенех, и рече Всеволод», и проч. Далее: «повабливаеть мене Володислав, Лятскый Князь, на брата своа; и рече Игорь: не ходи, но пойдем мы... И иде Игорь с братом Святославом и с Володимером (Давидов.), а Изяслав Мстисл. разболеся и не иде. Из Володимеря Святосл. Всеволод. иде, и идоша на средь земли Лядское; найдоша брата 2 Владиславля, Болеслава и Мъжеку, стояча за болотомь, и переехаша на сю сторону, и поклонистася Игореви с братьею, и целовавше крест межи собою... И даста брату Владиславу 4 городы, а Игореви с братьею Визну... Тое же зимы Владислав, Лятскый Князь, емь мужа своего, Петрока, и ослепи его, и языка ему уреза, и дом его разграби; токмо с женою и с детми выгна из земли своея, и иде в Русь (кто? Петрок или Владислав?)... Ею же мерою мерить, взъмерит ти ся. Ты емь лестию Володаря, и умучив и, имение его въсхити все». Длугош говорит, что Владислав, изгнанный братьями, бежал из Польши в 1146 году: увидим, что он при смерти Всеволода уже находился в России. Сей же Историк пишет, что Россияне в 1145 году, осаждая Познан, были наголову побиты.
(287) В Киев. Лет.: «Всеволод с Игорем иде к Галичю, и с Давидовичема и с Вячеславом, Изяслав. и Ростислав., и Святослава поя сына своего и Болеслава, Лятского Князя, зятя своего, и Половци дикыа, и бысть множество вой». Вместо Болеслава надобно, думаю, читать Володислава, который тогда ушел из Польши. Далее: «и бысть дождь, и стече снег... Пожгоша около его (Звенигорода) острог в первый день, а в вторый день створиша Вече Звенигородци, хотячи ся передати... и Воевода, Иван Халдеевичь, изыма в них муж 3 и уби я, и когождо их перечне напол, верже я из города... В 3 же день приступиша вси вой к граду, по зори бишась до поздноя вечери, и зажгоша город в трех местех. Граждане же угасиша... и възваша: Кирие елей сон» (Господи помилуй). — Далее в харатейных: «приде Володимер Галичьскый и взя Прилук» (на границе Киевской и Подольской Губернии, ныне Прилука)... «и совокупи Всеволод братью свою на Родосыни  (см. Т. II, примеч. 204) и сложи путь с Бориша дни (положил выступить в Борисов день, или Июля 24) на Володимера, и нарече оба Изяслава (Давидовича и Мстиславича) оставити дома, и перебы неколико и разболеся», и проч. Никонов. Лет. прибавляет, что Великий Князь отправил ганцев в Чехи, Ляхи, Угры, требуя войска.
(288) В харатейных: «и везоша и Вышегороду». В Киев.-, «и посла по брата своего, по Игоря и по вятослава, и ста под Вышегородом в острове, и призва к себе Кыяны, и нача им молвити: «аз есмь болен уже велми, а се вам братья моя, Игорь; имете ся зань. Они же рекоша: Княже! ради; ся имем. И поехаша Игорь в Кыев, иде с ними подУгорьскый, и съзна Кианы все; они же целоваша к нему кресть, рекучи: ты нам Князь — и яшась понь лестию. Заутрий же день еха Игорь к Вышегороду, и целоваша к нему крест Вышегородци. Всеволод же посла к Изяславу Мстиславичю Володислава, зятя своего, а к Давидовичема Мирослава Андреевича, река: стоите ли в крестном целовании у Игоря? и реша: стоимы.
В утрий же день преставися Всеволод мес. Авг. в 1 день (по харатейным Июля 30) и спрятавше тело его в церкви Св. мученику (Бориса и Глеба)». — Татищев пишет, что Вельможа Улеб колебался признать Игоря наследником; что Великий Князь озлобился, но старейшина Лазарь Сокольский утишил его гнев; что Всеволод был толст и плешив, имел широкую бороду, немалые глаза, долгий нос; мог в судах оправдывать или обвинять, кого хотел; но что любя наложниц, более занимался удовольствиями, нежели расправами; что народ страдал, и только одни любовницы оплакали кончину Всеволодову; что граждане не терпели и наследника его, зная свирепый нрав Игорев, и проч. В летописи назван Всеволод смысленым.
Вот маловажные случаи его княжения: В 1140 году, Марта 20, затмение солнца; родился у Вел. Князя сын Ярослав. В 1141 поставлен Епископ Переяславский Евфимий. В 1142 преставился Чернигов. Епископ Пантелеймон. В 1143 (по Новогород. Лет.) «стояша вся осенина дъждева (дождлива) от Госпожина (Успения) до Корочюна (так назывался, думаю, пост пред Рождеством, от коротких дней) — тепло, дъждь, и бы вода велика вельми в Волхове, и всюде сено и дръва разнесе; озеро морози в нощь, и растьрза ветр, и внесе в Волхово, и поломи мост 4 городне; отинудь бе знать (никакого знака не осталось): бе занесе (унесло)». В Киев. Лет.: «бысть буря велика, яко же не была николиже около Котелници, и розноси хоромы и товар и клети и жито из гумен, и просто рещи, яко рать взяла, и не остася в клетех ничтоже; и неции налезоша броне в болоте, занесены бурею». — В 1144 зимою Всеволод на одной неделе выдал двух дочерей Всеволодковых, внук Мономаховых, одну за Владимира Давидовича Черниговского, а другую за Юрия Ярославина, внука Святополкова (см. Киев. Лет.). 9 Июня Всеволод заложил в Каневе церковь Св. Георгия; в Новегороде сделан новый мост, сгорел Холм (часть города) и церковь Св. Илии, Епископ Нифонт расписал притвор Св. Софии, избран в Посадники Нежата Твердятичь, совершена на торговой площади каменная церковь Богоматери, и поставлен Священником сочинитель древней Новогородской летописи. В Киев. Лет.: «За Днепром в Кыевской области летящу по небесе до земля яко кругу огненному, и остася по следу его знамение в образ змиа великого, и стоа по небу с час и разыдеся. Паде снег в Кыевской стороне коневи до чрева на Велик день (Светлое Воскресенье). Священа бысть церкви в Белегороде Св. Апостол. Поставиша Епископа к Турову, именем Якым». — В 1145 перед жатвою стоял две недели ужасный жар (в Новогородской: «яко искря гуце» или жгуче) и наконец шли дожди до самой зимы, так что много пропало хлеба и сена; осенью наводнение, а зима малоснежная и сумрачная до Марта; утонули 2 Попа, и Епископ Нифонт запретил их отпевать. В Смоленске, на Смядыни, заложена церковь Бориса и Глеба. Митрополит Михаил ездил в Царьград, и сгорела в Киеве часть Подола. Явилась на Западе большая звезда с лучами. В Муроме скончался Святослав Ярославич, оставив престол брату Ростиславу; а в Рязань поехал княжить меньший сын Ростиславов, Глеб.
(289) Двор Ярославов находился в Киеве на горе. В Киев. Лет.: «съзва Кианы все на гору, на Ярославль Двор».
В Ростовск., Киев, и Воскресен. Лет. Ч. I, стр. 282: «и паки совокупившеся вси Кияны у Туровы божницы и послаша по Игоря. Игорь же поем Святослава, иде к ним и ста с дружиною, а брата посла в Вече... Святослав же сьсед с коня, целова крест в Вечи. Кыяне же вси, съшедше с коней, начата молвити», и проч.
(290) В Киев. Лет.: «устремишась на Ратшин двор грабити и на Мечникы... Възем (Изяслав) молитву в Св. Михаиле у Еписк. Евф. и перейде Днепр у Заруба, и ту прислашася к нему Чернии Клобуци и все Порусье (места по реке Русу или Роси)... и пойде Изяслав к Дръковому, и ту совокупитесь вси Клобуци и Поршане. В том же месте прислашась к нему Белогородци и Василевци... Игорь же посла к Володимеру и Изяславу (Давидовичу), и рече: стоиша ли у мене в крестном целовании? Она же въпросиста у него волости много: Игорь же има вда, и повеле има пойти к собе... Изяслав же Давидов, еха вборзе к Игореви. Епископ же Черниговский, Онуфрий, просвитером своим рече: аще кто сего целования (Давидовичей к Игорю) отступить, да проклят будеть Господскыма 12 праздникома. И по мале дний съступиста Давидовича крестное целование. Начальници же бы ответу злому Улеб Тысячскый и Иван Войтишичь и Лазорь Саковскый, а в Святославли полку Василь полочанин, Мирослав Хиличь внук, и совокупиша около себе Кианы».
(291) В 1116 году.
(292) В Киев. Лет.: «прииде Изяслав к валови, иде же есть Надово озеро, у Шелвова борку, и ту ста (в харатейных: на Желани) с сыном Мьстиславом. Кыяне же особно сташа у Олговы могилы (на горе Щековице или нынешней Скавице)... и видев Игорь, иже Кыяне пославшеся и пояша у Изяслава Тысячского и с стягом и приведоша и к собе, и Берендичи, переехавше Лыбедь, взята Игоревы товары пред Золотыми вороты и под огороды... и Улебови и Иванови Войтишичю рече: поедта в своя полкы. Приехав же в свой полк, и повергли стягы, и поскочиша к Жидовскым воротом. Видев же то Игорь и Святослав и сыновець его Всеволодичь, не смятошась, но пойдоша противу Изяславу на верх озера, и ту быта пророви от озера, а друзии из Сухоа Лыбеди... Въехаша Берендичи с саблями и почата я сечи, и ту побеже Игорь и Святослав в слудвы (болота) Дорогожичьскыа, и Изяслав же с Мьстиславом, сыном своим, и с всею дружиною въеха в бок им, и начата сечи, и разлучишась друг от друга, и с Игорем же не бе кто улучася, и беже Игорь в болото Дорогожичское, и угрязе под ним конь... бе (Игорь) ногами болит; а Святослав беже на устье Десны, за Днепр; а Всеволодичь Святослав вбеже в Кыев к Св. Орине в монастырь, и ту его яша. Идоша по них до Вышегорода и до Днепра, до устья Десны и до перевоза до Кыевского, секуще я, а другыа в воде избиваху... Выидоша противу ему (Изяславу) множество народа, Игумени с Черноризци и Попове всего города Кыева в ризах, и приеха к Св. Софии... Бояры многы изымаша: Данила Великого и Гургя Прокопьча, Ивора Гюргевича, Мирославля внука, и инех много в Кыеве... и разграбиша Кыяне с Изяславом домы дружины Игоревы и Всеволожи, и села и скоты, и взята имения много в домех и в монастырех».
(293) Именем Владимиру. В летописи: «от радости (Вячеслав) не приложи чти к Изяславу... и отья городы опять, иже бяше от него Всеволод отъял». Речь Вячеславова (см. Воскресен. Лет. II, 13) свидетельствует, что племянник обещал прежде завоевать для него Киевскую область. С Ростиславом ходил в Волынию и сын Всеволодов. — Татищев говорит, что Вел. Князь послал дары Венгерскому Королю; что Святослав Ольгович уехал в Новгород Великий к Ростиславу: но Ростислав княжил в Смоленске, а Святослав уехал в Новгород Северский.
Пересопница, ныне селение того же имени, находится между Луцка и Дорогобужа, Ровна и Клевани на реке Стубле или Струбелке, впадающей в Горынь.
(294) В Киев. Лет,: «Святослав же убеже в Чернегов с малом дружины, послася к братома и рече: стоита ли в крестном целовании, еже есве целовали пяти дний?.. Се вам оставливаю Костяшка, мужа своего... А сам еха к Курску, и оттуда к Новугороду... И посластася (Давидовичи) к Изяславу: Игорь яко тобе зол был, тако и нам; а дръжи его твердо».
(295) См. Киев. Лет. Олег был женат на Княжне Половецкой. — Князь Рязанский назван Святославичем (см. Т. II, примеч. 299). — О Берладнике см.Т. II., примеч. 285.
(296) В Киев. Лет.: «Давидовича же рекоста: се есве зачала дело зло, а съвершива до конца; искоренива брата Святослава... И въпросиста Изяслава ити на Святослава. В том же лете ходи Изяслав к Давидовичема на снем, и рече има: пойдета на Олговича». Он вместе с сыном прислал к ним какого-то Яна Ольговича. Далее: «и поидоша к Новугороду, и сташа у переспы (вала), и идоша стрельци и с товары (с обозом) к граду, к вратом Чернеговскым, и ту бишась. В утрий же день пойдоша к вратом Курскым, и посла Мстислав к Давидовичема и рече: отец мой рекл: к городу не приступайте, доколе же прииду аз... И не идучи, пак града стаста близ, и пустиша стрелци к граду, и Христианы и Берендеи... И бысть налога (тягость) велика горожаном; и вбодоша я в врата острожнаа, и много бысть убитых. Убиша Дмитра Жирославича и Андреа Лазоревича. Бившимся им до вечера, и шедше сташа у Млетеко в селе... И заграбиша Игорева и Святославля стада в лесе по Рахни кобыл стадных 3000, а коней 1000... Пойдоста на Игорево селце, иде же бяше устроил двор добре: бе же ту готовизнины много в бретьяницех», и проч. Тут была церковь Св. Георгия. Изяслав Мстиславичь дал жителям Путивля своего Посадника. Татищев заставляет их говорить умную речь. — Болтин несправедливо называет Путивль городом Вятичей: он был в об-
ласти Северской. Далее: «и ту двор Святославль раздели (Изяслав в Путивле) на четыре части, и скотницы (казну), и бретияницы, и в погребах 500 берковец (у Татищева берестен) меду. И церковь Вознесения Господня всю обоймаша, сосуды двои сребряны и индитии (одежды престольные) и судари (убрусы, платки), а все шито златом; и кадильницы две, и каце (какое) Евангелие ковано, и книгы, и колоколы».
(297) В Никонов. Лет.: «приде весть к Святославу, что хотять (Князья) за ним вси идти к Новугороду и вземше его ослепити». — В летописях сказано, что Изяслав Давидович хвалился поймать Святослава, или по крайней мере его жену с детьми. Далее: «иде (Изяслав) из Путивля на Севеск и на Болдыж (ныне село, принадлежащее Гг. Безобразовым в 20 верстах от Брянска) преки бо (поперечный, а в некоторых списках стоит прость) — бе ему путь к Корачеву. И ту прибегоша зажитницы. Уведав же Святослав, оже пришли нань, и посла на них дикия Половцы, и яша неколико передничь» (передних Изяславовых зажитников). Святославу же не бе где детися, любо выдати жену и дети и дружину на полон, или главу свою положити... И помолився Богу, изыде противу». Никон. Лет. дал Изяславу 14 000 воинов вместо 3000. — Именем диких Половцев означались, кажется, степные или кочующие: ибо другие, в окрестностях Донца, уже обитали в городах. Татищев говорит, что Святослав был ранен в битве. — Далее: «повоевав (Святослав) Корачев, бежа за лес в Вятичи». Следственно, область Вятичей была за Карачевым, на Восток и Север. Татищев называет оную Уделом Святослава Всеволодовича; но Черниговские Князья говорят после Изяславу: «Ольговичь Святослав занял волость нашю Вятичи». — Далее: «Изяслав Мстиславич с братнею, отпустивше Изяслава Давидовича изгоном на Святослава, сами по нем идоша; прешедшим же им лес Болдыж, сташа ту на обед, и прибеже к ним муж, и рече им: брата вашего победи Святослав. Слышав же то Изяслав, и ражже сердце свое больма (весьма) на Святослава: бе бо храбр и крепок на рати... Изяслава же (Давидовича) долго не бе; уже в полдни прибеже к ним... Идоша (Князья) тот день оли до ночи, и бысть в лягом (время, когда ложатся спать) и приде весть из Корачева, иже Святослав бежа в Вятичи». —
Далее: «рече (Изяслав) братома своима: чего еста хотела волости, то есмь вам изыскал: се вам Новгород и вся Святославля волость; а что будете Игорева в той волости, челяди и товара, то разделим на части».
(298) В харатейных: «Игорь же слышав в порубе сый, оже идешь Изяслав на брата его, посла к Изяславу», и проч. — Далее см. Киев, и Воскресен. Лет. I, 287.
(299) Город Дедославль назывался после Дедиловым (ныне село верстах в 30 от Тулы): см. Больш. Чертеж стр. 10. — Брянск назывался Дебрянским. — Далее: «пришедшю же Святославу в Колтеск город, и ту приела ему Юрий помощи 1000 бронник дружины Белозерския». Сей Колтеск называется Кулатеск и Култеск в описании Рязанских городов XIV или XV века (см. Воскресенск. Лет. I, стр. 22). Татищев сказывает нам ответ Вятичей на предложение Князей. Далее: «Святослав же пойде оттуда из (Дедославля) к Осетру (реке Тульской Губернии), и ту отступи от него Иванко Ростиславичь Берладник к Ростиславу, Смоленскому Князю: взем у Святослава 200 гривен сребра, а 12 злата». Татищев пишет, что Берладник силою отнял их у Святослава. Никонов. Лет. именует сего Ивана Ростиславича сыном Смоленского Князя и прибавляет: «Князь же Святослав Ольговичь иде в Рязань, и быв во Мченске и в Туле, и в Дубке на Дону, и в Ельце, и в Пронске, и приде в Рязань на Оку и пребыл во граде Осетре!» — Владимир Рязанский был сын Святослава Ярославина. В Воскресен. Лет.: I, 24, 25: «Ярослав преставися в Муроме, а на Муроме и на Рязани осталися дети его, Ростислав, да Святослав, да Юрий; и Ростислав да Святослав были на Рязани, а Юрий на Муроме... у Святослава Ярославина сын Володимер». См. выше, примем. 288, г. 1145. — Далее: «Святослав же хоте идти с Белозерцы на Давидовича, и в то время нача изнемогати Иоанн Юрьевичь. Святослав же не еха от него, ни дружины своея пусти... Преставися Иоан. Юрьевичь, Февр. 24. в Понеделок ночью на Масленой недели; приехаста (в Колтеск) ту на Донь два брата его, Борис и Глеб, и сотвориста плачь велик, и вземше тело его идоша к Суждалю; а Святослав пойде вверх по Оке, и пришед ста на усть Поротвы в городе Любыныце — (стане Любутском, Тульской Губ. в Алексин. Округе) — и ту приела к нему Георгий, теша его река: не тужи о сыну моем; аще того Бог взял, то другой послю ти. Приела жь ту и дары многи, паволоками и скорою; одари и жену его и дружину его». Никон. Лет. сказывает, что Георгиев сын Иоанн умер в Любимце Амосове. — Далее: «Поидоста Юрьевичи, Ростислав и Андрей, к Рязаню на Ростислава на Ярославина. Ростислав же бежа в Половци ко Атукови (Хану)... Святослав взя люд Голядь верх Поротвы». Татищев сказывает, что Георгий хотел наказать Новогородцев за их привязанность к Мстиславичам.
(300) В Киев. Лет.: «Олег же (сын Святославов) еха на пред к Юрьеви, и да ему пардус» (не Юрий Олегу). Вероятно, что Россиянам доставляли сих зверей Греки или Половцы. — О вельможе Петре: «на Вербницю ту преставися (на берегу Оки) добрый старец Петр Ильичь, иже был муж отца его (Святослава); уже бо от старости не можаше на конь сести: бе бо 90 лет». — В Никон. Лет. сказано, что в 1147 году умер Князь Рязанский Давид, которого не бывало, и наследником его сделался брат Игорь, которого также не бывало.
(301) «Посла же к нему (Святославу) Юрий, рек: буди, брате, ко мне к Москве. — Далее: любезно целовастася в день Пятка, на Похвалу Богородицы» — следственно, на пятой неделе Великого поста. Сей день в 1147 году был 28 Марта, а не 28 Июля, как у Татищева.
См. Летопись о зачеиге царствующего Великого Града Москвы, в Синодал. Библ. Ха 92. Сия повесть сочинена в новейшие времена и содержит в себе явные ошибки. Там сказано:
«В лето 6633 (1125), по преставлении благоверного Царя и В. Кн. Владимира Всеволодича Мономаха, седе на Великом Княжении в Киеве сын его, Князь Юрий; а сынове его, Князь  Всеволод с братиею, с ним быша; а старейшего сына, Князя Андрея, посади в Суждале. В лето 6666 (1158) сему Великому Князю Юрью гря- дущу из Киева во Владимир к сыну своему Андрею, прииде на место, иде же ныне царствующий град Москва, обополы Москвы реки. Сими же селы владающу тогда Болярину некоему, богату сущу, именем Кучку Иванову; той Кучко возгордевся зело и не почте Вел. Князя, и поносив ему. Князь же Великий, не стерпя хулы, повеле Болярина того смерти предати; сыны же его видев млады сущи и лепы зело (именем Петр и Иоаким) и дщерь едину благообразну (именем Хшту), отсла во Владимир ко Андрею. Сам же взыде на гору и обозре очима своима семо и овамо по обе страны Москвы реки и за Неглинною, возлюби села оные, и повелевает вскоре соделати мал древян град и прозва его Москва град — (то есть, именем реки), — и потом Князь Великий отходит к сыну Андрею во Владимир и сочетовает его браком со дщерию Кучковою. И быв у него Вел. Князь Юрий довольно, заповеда ему град Москву людьми населити и распространите; и паки возвращается в Киев». — Сочинитель не знал, что в 1125 году Мстислав наследовал престол Киевский; что Всеволод еще тогда не родился, и что в 1158 году Юрия уже не было на свете. Но вероятно, что сия сказка основана на древнем, истинном предании, по которому Юрий или Георгий застроил Москву, умертвив господина тамошних сел, Стефана Кучка. Татищев, ссылаясь на мнимую Раскольничью летопись, прибавляет, что Георгий любился с женою Стефана Кучка Тысячского; что муж, пользуясь отсутствием Князя, увез жену в деревню на берег Москвы реки, и хотел бежать к Изяславу; что Георгий, оставив под Торжком войско, спешил избавить любовницу, убил мужа, дочь его выдал за Андрея и заложил город Москву.
У нас есть другая, гораздо обстоятельнейшая повесть о начале Москвы, изобретенная совершенным невеждою. Вот содержание; «В 1381 году княжил в Владимире К. Андрей Александрович Невский, а в Суздале брат его, Князь Даниил. На берегах Москвы реки были красные села Боярина Стеф. Ивановича Кучка, отца двух сыновей, удивительных красотою: К. Данило силою взял их (сыновей Кучковых) к себе во двор: одного пожаловал в Стольники, другого в Чашники. Сии два брата сделались любовниками жены Данииловой, Ушты Юрьевны, и вздумали извести Князя, будучи с ним на охоте. Даниил раненый ускакал от них в лес, бросил коня, дошел до Оки-реки, и хотел в лодке переехать на другую сторону; но лодошник, обманом взяв у него златой перстень, скрылся. Даниил, боясь своих гонителей, влез в маленькой сруб, где был погребен мертвец. Кучковичи везде искали Князя, и не нашли. Тогда Княгиня Улита дает им любимого пса Даниилова, который доводит их до сруба: тут злодеи убивают Князя. Пятилетний сын его, Иоанн, уезжает с верным дядькою в Владимир, к Князю Андрею Александровичу. Князь Андрей идет с 5000 воинов наказать убийц. Кучковичи уходят из Суздаля к отцу; но месть совершается: Князь Андрей казнит невестку, Боярина Стефана Кучка, сыновей его; строит Москву на месте Кучковых сел, а в ней деревянную церковь Благовещения Июля 27 в 1383 году (или в 1291, как в другом списке); отдает Суздаль и Владимир сыну Георгию, сам княжит в Москве, и умирает в 1384 г., объявив племянника своего, Иоанна, ее наследником. Георгий Александрович также умирает, и еще прежде отца. Иоанн Даниилович воспитывает у себя младенца, Георгиева сына, именем Димитрия, и делается Государем Московским, Владимирским, Суздальским. К нему приезжает Петр Митрополит из Киева 22 Марта, 1385 года». Сколько Анахронизмов и нелепостей! Сия басня, писанная размером старинных Русских сказок, находится в Книге о древностях Рос. Государства, Ч. I, Т. II, л. 141 и след., в Синод. Библиотеке под № 529. Если бы Автор заглянул в летописи, то он увидел бы, что сам Даниил Александрович жил в Москве и называется обыкновенно Московским; что о сем городе несколько раз упоминается в Истории XII века, и что Кучковичи убили Андрея Боголюбского (см. ниже), а не Даниила.
Вот еще сказка, найденная мною в одной рукописи XVII века: «В лето 6714 (1206) Князь Великий ДанилоИвановичь (?) после Рюрика, Короля Римского, в 14 лето пришед из Вел. Новаграда в Суздаль, и в Суздале родися ему сын Георгий, и созда во имя его град Юрьев Польской, и в нем церковь во имя Св. Георгия каменную на рези от подошвы и до верху; и поеха К. В. Данило изыскивати места, где ему создати град престольный к Вел. Княженью своему, и взя с собою некоего Гречина, именем Василия, мудра зело, и ведающа, чему и впредь быта; и въехав с ним во остров темен, непроходим зело, в нем же бе болото велико и топко, и посреде того острова и болота узре Князь Вел. Данило зверя превелика троеглава и красна зело... и сказа ему Василий Гречин: Великий Княже! на сем месте созиждется  град велик, и распространится Царствие треугольное, и в нем умножатся различных Орд люди... Князь же Данило в том острову наехал посреде болота островец мал, а на нем хижина, а в ней живет пустынник, а имя ему Букал, и хижина по тому называется Букалова: и ныне на том месте Царской Двор. И после того К. В. Данило Ив. с тем же Гречином, спустя 4 дни, наехал горы, а в горах хижину, и в той хижине человек Римлянин, имя ему Подон, исполнен Св. Духа, и рече: возлюби, Князь Великий, место сие; и на том месте восхоте Е. Данииле дом себе устроити. Той же Подон рече: Княже! зде созиждут храм Божий и пребудут Архиереи. Князь же Данило в шестое лето на хижине Букалове заложи град, и нарекоша имя ему Москва, а в седьмое лето на горах Подонских, на хижине Подонове, заложи церковь Спаса. И в девятое лето родися у него два сына, К. Алексей и К. Петр. Князь же Данило любяше вельми К. Алексея, и во имя его созда град Алексин, к Северу, и тамо обрете во острове мужа, именем Сара, земли Иверския, и на его хижине заложи град Алексин. И по девятом лете приде из Грек Епископ Варлам к К. Данилу, и многие мощи с собою принесе; и К. Данило повеле ему освятити храм на горах Подонских, и да ему область Крутицкую, и нарекоша его Владыкою Сарским и Подонским: тако нарекоша Крутицы».
Ссылаясь на изустные предания, новейшие Историки Москвы рассказывают (см. История, и топограф, описание Москвы), что на ее месте села Кучковы назывались 1) Воробьево (где ныне горы сего имени), 2) Симоново (где Симонов монастырь), 3) Высоцкое (где Петровский монастырь), 4) Кудрино, 5) Кулишки, 6) Сухощаво (Сущево), и 7) Кузнецкая слобода (где мост Кузнецкий); что сверх упомянутых деревень были еще иные на Вшивой Горке близ Андрониева монастыря, на Красных и Чистых прудах, где находился дом самого Кучка; что церковь Спас на бору стоит там, где была хижина Букалова; что река Москва именовалась прежде Смородиною, названа же Москвою от мостков; что Георгий велел построить на ее берегу деревянный город, назвав его по новому имени реки Москвою, а другому городу, основанному там, где ныне монастырь Знаменский, дал имя Китая, ибо так прозывался сын его Андрей, и проч. и проч. Какие же исторические свидетельства подтверждают истину сих известий?
Каменевич-Рвовский, о коем мы упоминали в примечаниях, расказывает с важностию (см. Книгу о древностях Рос. Государства, в Синодал. библ. № 529, Ч. I, Т. 2, л. 499 и 500), что сын Иафефов, Мосох, первый обитая с родом своим в Московской Губернии, имел прекрасную жену, именем Key, сына Я, дочь Взу; что их четырмя именами названы реки Москва и Яу за; что Мосох, первый Князь и Патриарх России, основал город Московский на устье Яузы (где в исходе XVII века была церковь Никиты Мученика). Впрочем, мысль производить имя Москвы от Мосоха гораздо старее времен забавного Каменевича, писавшего в 1699 году. Татищев изъяснял сие имя языком Сарматским, на котором оно, по его словам, знаменует искривленное, излучистое; а славный Баер, худо зная по-Русски, думал, что город Москва так назван от мужеского монастыря (см. его Origin. Russ, в Коммент. Академии, Т. VIII, стр. 400): Moscua non a fluvio (fuit enim fluvio vetus nomen Smorodina), sed aveterimonasterio Moskoi nomenhabuit, Moskoi a Mus et Music, viro, quasi virorum sedem dicas [Москва названа не от реки (ибо древнее название реки было Смородина), а от старого монастыря Моской. А имя Моской — от «муж» и «мужик», то есть мужская обитель]!! — В Киевск. Лет. сказано: «идоша до Кучкова, рекше до Москвы» (см. Т. III, примеч. 39).
(302) « Святослав же пришед с Москвы и ста у Сереньска (на реке Серене близ Мещовска) и ту приидоша к нему послы из Половец от уев (братьев матери) его, Тюнряка Осуколовича и Камосы, с Василемь Половчином 60 человек: прислалися бо к нему бяху, вопрошающе здоровья его, и глаголаша к нему: когда велишь нам к себе с силою прийти? В то же время прибегоша из Руси Детские и поведаша ему Володимера в Чернигове, а Изяслава в Стародубе. Святослав же приде к Дедославлю, и ту придоша к нему друзии Половцы Токсобичи, и пристави к ним Судимира Кучебича и Горена, и посла я на Смольняны, и повоеваша Угры верх... Посадницы Володимери и Изяславли выбегоша из Вятичь и из Брянска и из Мченьска и из Облове. Святослав же иде Девягорску и зая все Вятичи и до Брянска и до Воробины по Десне и Домагощь и Мченеск. Тогда же приидоша к нему Бродници и Половци мнози, уеве его». Путешественник XIII века, Рубруквис, сказывает, что между Волгою и Доном жили многие Русские, Аланские и Венгерские или Башкирские разбойники, составляя как бы народ особенный (см. его Voyage в Бержерон, собрании стр. 20 и 38): вероятно, что они именуются в наших летописях Бродниками, то есть, бродягами, сволочью (см. Т. III, примеч. 164 и 304). - Д алее: «Изяслав же Давидовичь тогда из Новагородка иде к Чернигову, а к Святославу Юрий приела сына своего Глеба в Девягореск, и пойде Святослав ко Мченску с Глебом и со Владимером Святославичем и с Половци, и ту дав им дары многи и пойде ко Крому (Кромам), и ту угониша и послы Черни - говстии», и проч. Такие маловажные подробности не входят в Историю. Имена городов, напечатанные здесь косыми буквами, теперь совсем неизвестны. Некоторые из них, Облове и Девягорск, названы вместе со Мценским городами Литовскими в географич. отрывке XIV или XV века (Воскр. Лет. I, 21, 22).
(303) В летописи (Воскресен. I, 291): «Всеволодичь же Святослав тогда бяше држа (держа) у Изяслава 5 градов: Божьски (в Галиции), Межибожье (в Подольск. Губернии), Котельницу и прочих два. В Киев. Лет. сказано, что Свят. Всеволод. господствовал тогда в десяти городах. Далее: Давидовичи пойдоша от Корачева к Дебрянску, а Святослав Всеволодичь оста в Корачеве, и оттуда посла в Козлеск (Козельск) ко стрыеви своему Святославу, глаголя: Изяслав Мстиславичь пошел Кыеву, а Давидовичи с Ростиславом
Смоленским хотят идти по тобе». — По Киев. Лет. Давидовичи, обещав Святославу возвратить все его владения, того не исполнили.
(304) В харатейных: «В лето 6653 (1145) ходи Митрополит Михаил Царьгороду». В Каталоге (Синод. библ. № 74) написано: «стужав от нестроения Князей Русских, отыде в Царьград, и бепрестол без Пастыря более года, донележе Михаил в Цареграде преставися». Слово ходи, употребленное Летописцем древним, заставляет думать, что Митрополит возвратился из Греции. И в Степей. Книге (I, 251) не сказано, чтобы Михаил скончался в Цареграде. — В Каталогах находится об нем следующее: «сему Михаилу Царик Нагайский по вся лета даяше дань, яко исцели болящу дщерь его: свят бо бе и чудотворец». Ногайской Орды тогда еще не было.
О грамоте Патриарха к Нифонту см. Степен. Книгу (I, 250, 251), в Патерике житие Нифонта и Каталоги Епископов. В летописях: «Изяслав постави Митрополита Клима Смолятича (в Никон. Смолнянина) Калугера (Каллогера или доброго старца) особь с шестью Епископы». В Степен. Кн. наименованы Онуфрий Черниговский, Феодор Белогородский, Дамиан Юрьевский, Феодор Владимирский, Нифонт и Мануил Смоленский; а в Патерике еще прибавлены Евфимий Переяславский, Иоаким Туровский, Козма Полоцкий, которые вместе с Мануилом и Феодором Белогородским держали Нифонтову сторону. — О Клименте говорят Летописцы: «Изяслав вывед его из заруба (в Никонов.: из молчальные его кельи); бе бо Черноризец и Скимник; бысть же книжник и философ; преже бо его и не бывал таков в Руси». В Никон. Лет.: «и много писания написав предаде». Там же: «Изяслав советова с Епископы, яко мятежа ради и многих волнений не возможно ити к Патриарху ставитися Митрополиту». В Каталогах: «понеже тогда не бе Патриарха в Цареграде: Михаил бо Оксит оставил престол; по нем Козма Аттик точию 10 месяцей Патриарх быв, завистливыми изгнася; и бяше смущение в Патриархии». Михаил Оксит сложил с себя достоинство Патриарха в 1146 году: Козма лишен сана в 1147, Февр. 26, а Николай IV, прозванием Музалон, поставлен в Декабре того же году и правил Церковию до 1151: следственно, он, а не другой, писал грамоту к Нифонту (см. Патерик, л. 190 на об.): «ублажая его о величестве разума и крепости, и причитая того к древним Святым Отцем».
В Патерике печатном сказано, что Нифонт, опровергая избрание Климента, говорил: «сие противно есть преданию Св. Восточные Церкви, иже крещением сынов Российских просвети от престола Константинопольского, оттуду же и первого Киеву Митрополита подаде Михаила, иже рукописанием утверди, яко не достоит иному быти в Киеве Митрополиту, точию от благословения Патриарха Константиня града». По древней Киев. Лет. Мануил и Нифонт сказали Клименту: «мы взяли от Михаила Митрополита рукописание, яко не достоит нам без Митрополита у Св. Софии служите». Здесь говорится не о первом Митрополите Михаиле, но о последнем: ибо во время крещения земли Русской не было еще в Киеве и Софийской церкви, основанной Яр ославом Великим.
(305) «Мир створи с Половци у Воиня» (за Переяславлем). В Никонов.: «в Рязани».
(306) Татищев пишет, что сам Изяслав Давидович ездил к Великому Князю. — В летописях: «Всеволодичь же Святослав прииде тогда в Кыев  и нача у Изяслава проситися наперед к Чернигову, река: отче! пусти мя ко братьи; тамо ми жизнь вся, и хочю у них волости просити». В Никонов. сказано, что в Чернигов приехал тогда из Рязани с Ельца Князь Андрей Ростиславич, и что Митрополит удерживал Изяслава в Киеве. — Изяслав
сказал Киевлянам, что брат его, Князь Смоленский, придет к нему в помощь и с Новогородцами.
(307) В харатейных: «перебродися (Изяслав) через Днепр и ста над Черторыею (против Киева) и оттуду посла J6ve6a к Чернигову, а сам пойде на Супой». По Киев. Лет. Изяслав стал на Альте, после у Нежатина, а после у Росотины, откуда послал Х\еба: тому и другому месту надлежало быть между Альтою и Супоем. Татищев и Болтин думали, что Нежатин есть Нежин; но последний называется в летописях Унежем. Изяслав приказал к Давидовичам: «яко на сем пути тяжи (тяжбы) не имети, ни извета». Татищев сообщает нам здесь не только речи, но и письма. Давидовичи в искреннем признании говорят послу Изяславову: «аще ли бы мы, поймавши брата твоего, Ростислава, држали, то любо ли бы тобе было?» — Изяслав, узнав ответ Давидовичей, вторично прислал к ним Боярина с крестными грамотами. Далее: «И посла Изяслав к Ростиславу, брату своему, в Смоленск, и рече ему: брате! что были есмя здумали пойти на дядю нашего, то уже тамо не ходи, но пойди семо ко мне; а тамо уряди Новгородьцев и Смольнян, да стерегутьсь от Юрья; а кротником ся шли в Рязань». Ротниками назывались те, которые дали роту или присягнули быть союзниками. Видно, что Ростислав Ярославич, изгнанный сыновьями Георгия, тогда уже возвратился в Рязань (см. Т. II, прим. 299).
(308) В Киев приехали от Изяслава два Боярина, Добрынка и Радила. Татищев везде хочет украшать; а мы рассказываем точно, как в летописях. Ниже о смерти Игоря: «Идяхуть людье по мосту убить Игоря; он же (Владимир) не мога их минута, увороти коня на право мимо Глебов двор»... В Киев. Лет:, «и манатью на нем отръгаша; он же рече: крест целовали есте к мне, яко имети мя собе Князем; ныне уже и всего того не помянул бых, зане сподобил мя Бог Мнишеский чин въсприати. Лукавый же събор боле въпиаше, глаголя: побийте! и тако из свиткы извлекоша его. Он же въгласив: наг бо изыдох из чрева матере моея, и наг отыду тамо!.. И срете и Володимер в воротех монастырских, и рече Игорь взря: ох брате! камо?.. И удариша Володимера, бьючи Игоря... Михаль сскоча с коня, хотя помочи Володимеру; Володимер же, вомча Игоря во двор матере своея, затвори ворота, а Игоря
пуста на кожюховы сени. Михаля же бьюще и отторгоша на нем крест, и цепи в гривну золота... И ту убита (Игоря); поверзше за нозе волокоша и сквозе Бабин торжек до Св. Богородици — (в Степей. Книге: до мраморные церкви) — и ту обретоша мужа стояша с колы (с колесами, с телегою) и возложше и на кола, везоша и на Подолье». — В Степей. Кн. и в Яр ологе Михал несправедливо назван Князем: он был Муж или Боярин Владимиров, о коем вторично упоминают Летописцы под 1169 годом (см. Воскресен. II, 73). — Сей Игорь причтен к Святым. Он убит не 9 Сент, в Субботу, как сказано в Степен. Книге, а 19 Сент, в Пятницу (см. Киев. Лет.). В харатейных: «Повеле Лазарь взята Игоря и понести в церковь Св. Михаила в Новгородьскую божницю, и ту положиша и в гроб, ехаста на гору, и лежа нощь ту. Суботе же свитающи, посла Митрополит Игумена Ананью Св. Феодора, и приехав Игумен виде и нагого и облече и, и отпе над ним обычные песни», и проч. Киев. Лет. говорит: «человеци же благовернии приходяще възимаху от крове его и от прикрова сущого на теле его на спасение себе и на исцеление, и покрываху наготу телесе его своими одеждами... На туже ночь зажгошась свечи все над ним в церкви. Наутрие же Новогородци (жители одной Киевской части, так называемые) поведаша Митрополиту. Митрополит же запрети, да никому же не поведят». Тут же сказано, что монастырь Св. Симеона был монастырем отца и деда Игорева.
Татищев пишет, что Игорь, готовясь умереть, просил Духовника, но что народ ответствовал: «когда вы с братом Всеволодом жен и дочерей наших брали на постели и домы грабили, тогда Попа не спрашивали». Далее Татищев говорит, будто бы именем Летописца: «Сей Игорь Ольгавичь был муж храбрый и великий охотник к ловле зверей, читатель книг и в пении церковном учен. Часто мне случалось в церкви с ним петь, когда он был в Владимире (но Игорь там не живал). Чин священнический мало почитал и постов не хранил: того ради у народа мало любим был. Ростом был средний и сух, смугл лицем; власы как Поп носил долги; брада же узка и мала. Егда же в монастыре был под стражею, тогда прилежно уставы иноческие хранил; но притворно ли себя показуя, или совершенно в покаяние пришел, сего не вем».
(309) См. Никонов, и Степен. Кн. I, 268. Далее в летописи: «и посла Володимера в Городець (в некоторых же списках: по Владимера) а по Ростислава Смолинску». — О горести Изяслава сказано в Киев. Лет:. «Изяслав же прослезился и рече: аще был ведал, то могл бых далече отслати Игоря... И рече своей дружине: то мне есть порока всяко от людей не уйти; тем есть речь: Изяслав велел убити; но тому Бог послух, яко не повелел ни научити. И реша ему мужи его: без лепа о нем печаль имееши... то Бог ведаеть и вси людие, яко не ты его убил, но убили суть братиа его, иже лесть над тобою хотели учинити. Изяслав же рече: иже ся тако учинило, а там нам всем быти, а то уже Богови судити... и жалова на Кыяны».
(310) См. Киев. Лет. В харатейных только: «Ириде Глеб Гюргевичь и (из) Суждаля Чернигову в помочь Ольговичем, и пребыв у них неколико, приде на Городок и слышав Изяслав, посла к нему, зова и к собе Кыеву». Но сие было уже после. Владимир Давидович Черниговский известил Святослава о смерти Игоря. Татищев в своем повествовании смешал обстоятельства. Далее: «Куряне же послашася к Глебу, и взяша собе у него Посадника. Глеб же пойде оттуду к Выреви (у Татищева Киремы: см. Т. II, примеч. 245) к Святосл. Ольговичю и посажа Посадникы своя по Семи за полем; и ту у Выря Половци мнози заходиша с ним роте. Туже приде к ним Свят. Всеволодичь и послашася к Выревцем... Они же рекоша: Князь у нас Изяслав... Идоша к Бьеханю (думаю, Обояню) и не успеша ничто же. И оттуду к Попашю (названному Пропашеск в географическом отрывке: см. Воскресен. Лет. I, 21) и ту приде к ним Изясл. Давидовичь, и взяша град Попаш. Изяслав же Мстиславичь скопя вой многы, и от Вячеслава (дяди, княжившего тогда в Пересопнице) приде ему помощь (в Никонов. с Воеводою Станиславом) и из Володимеря полк, и пойде к Переяславлю. Ту же приде ему весть и от брата его, Ростислава, яко Любечь пожегл... Слышав же се Изяслав, пойде тихо, ожидая Ростислава, и ста у Черной могилы, и ту приде Ростислав... и начаста думати с дружиною и с Черными Клобукы... и поидоша к Суле». Изяслав, по совету дружины, хотел отрезать своих неприятелей от Всеволожа (города Черниговского), но не успел. В летописи: «сташа (Изяслав с войском) около Всеволожа и взяша его: в нем же бяху и ина два города (т. е. жители их) седяща: вбегли бо бяху ту твердости ради. Слышавше же и инии гради, Унеж (Нежин) и Бела Вежа, и Бохмачь (ныне село, близ Конотопа) оже Всеволожь взят и побегоша (жители) к Чернигову. Изяслав же и Ростислав посласта и постигоша 3 ты грады, а инии уйдоша. Изяслав же повеле зажещи те грады. Слышав же Глебльцы окрепишася (у Татищев. Ольговцы: Глебль называется ныне Старым Глебовым, ниже Чернигова, между Десною и Днепром) — и начата крепко битися. И тако избави Бог и Св. Мученика, Борис и Глеб».
(311) Сын Вел. Князя, Мстислав, начальствовал в сем городе. «Послушав (Глеб) Жирослава (у Татищ. Волослава). рекуща ему: пойди Переяславлю; хотят тебя людье... Стоя Глеб до заутрока и воротися. Мстислав же скопив дружину, и обедав угони и у Носова на Руде (ныне село Рудня) изымаше неколико дружины его, и сам (Глеб) иде в Городець, а Мстислав воротися Переяславлю, и поеха к отцю». Никон. Лет. рассказывает, что у Мстислава в Переяславле находился богатырь Демьян Куденевич; что Мстислав, встревоженный нападением Глеба, сказал Демьяну: ныне, о человече Божий! время Божией помощи и твоей крепости; что Демьян с слугою Тарасом и пятью Отроками разбил войско Глеба; что в то же лето сей богатырь, выехав один на Половцев и не имея на себе лат, был ранен смертельно; что Мстислав предлагал ему дары, и Демьян ответствовал: о суеты человеческая! кто мертв сый желает дарования тленного и власти погибающим? Выдумка заимствованная, может быть, из народной старинной сказки! Татищев пишет, что сей Демьян убил Глебова Боярина Волослава. Близ Переяславля есть селение Демьянцы. — Никон. Лет., говоря два раза о неудаче Глебовой, прибавляет, что сей Князь ходил к Рязани, ко Черленому Яру и к Великой Вороне. — Далее: «Послаша (Ольговичи, дядя и племянник, и Давидовичи) дружину свою с Половци и повоеваша Брягин» (в Никонов. Дегин). Татищев пишет, что Брягин есть Городец и Юрьев! Сие местечко Брагин доныне существует близ Любеча на правом берегу Днепра. Далее: «Посла Глеб к Володимеру и к Святосл. Ольговичю, рече им: отпустите ко мне помощь. Они же не возмогоша... Изяслав приде и стоя около Городка 3 дни. Глеб же убоявся... и поклонися Изяславу. Изяслав же возвратися, а Глеб посла к Володимеру и Святославу, глаголя: по неволи есмь крест целовал Изяславу: ныне же с вами хощю быти за один». В Киев. -Лет.: «В лето 6656 (1148) пакы  пойде Изяслав к Чернегову, поя полк у стрыа своего, Вячеслава, и Угры приведе в помощь собе и Володимерскый полк и Берендеи... и стояше на Олгове поли 3 дни... и пожже села их оли до Боволося; и нача молвити: они к нам не выйдуть, а пойдем к Любечю, иде же их вся жизнь... Идоша до Любеча 5 дний... и приидоша Володимер (с союзниками) и Половци с ними, и есть река у Любча, и прешедше сташа, заложившеся ею; и в Недельный день Изяслав пойде противу им, и не лзе бе ему полков доехати тою рекою, но стрелци ся биаху; и бысть на ту ночь дождь велик; на утрий же день Изяслав видев, иже Днепр казится, и рече: се с сим нам ся полком нелзе бита сею рекою, а семо ся за нами Днепр росплыветь... и иде за Днепр в Понедельник, и на утрий день рушися Днепр. Изяслав же по оной стороне иде к Кыеву. Угре же на бору ся обломиша на озере, и ту их потопе неколико». Далее сказано, что Изяслав посылал к брату Смоленскому Князю, спросить у него о здоровье, и с известием об успехе похода.
(312) В Киев. Лет.: «приехаша послы их от Поргя, и не обретоша собе в нем помочи».
(313) То есть, Бужск, Межибожье, Котельнику и еще два. См. Киев. Лет., где сказано, что Ростислав Георгиевич поссорился с отцем, не хотевшим дать ему Удела, и для того уехал в Киев; но по харатейным и другим летописям так; «посла Юрий сына своего, Ростислава, в помощь Ольговичем на Изяслава», и проч., как мы описали. В Киев. Лет.: «В то же время съвещався Гюргевичь Глеб с Переяславци и еха к ним из Городца; Мстислав же изыде противу с Переяславци... Глеб же бяше в мале, и рече: прелстили мя Переяславци... и поскочи. Они же постигаючи дружину его изымаша, а другыа избиша, и Станиславина ту яша и казниша казнью злою; а сам Глеб убеже в Городок, и не стръпя (стерпя) в нем быти, бежа к Чернегову к Володим. Давидовичю».
(314) В харат. Новогород. Лет. стр. 26 и 27: «Ходи Нифонт Суждалю мира деля к Гюргеви, и прият и с любовью Гюрги, и церковь святи Св. Богородицы великым священием, и Новтържце все выправи, и гость всь цел, и посла с цьстию (честью) Новугороду, в мира не дасть».
(315) «А ты (говорит Изяслав Ростиславу Георгиев.) иди в Божьскый, пострези оттоле Русьскые земли, и буди тамо, донележе схожу на отца твоего, мир ли с ним возьму, или како с ним ся ни у правлю». — В Киев. Лет.: «Изяслав дари Ростиславу (брату своему, Смолен. Князю) от Рускые земле и от всех Царскых (Греческих?) земль; Ростислав же дари Изяславу, что от верхних земль и от Варягов».
В Новогородск. Лет. стр. 27: «той же осени (1148) приела Изяслав из Кыева сына своего, Ярослава, и прияше Новгородьци, а Святопълка выведе злобы его ради, и дасть ему Володимирь». Татищев пишет, что Вел. Князь разгневался на брата за его тайные сношения с Георгием. — Далее: «И выидоша противу его (Новогородцы на встречу Вел. Князю) за три дни з города, а инии сретоша и за день, и вниде во град в день Недельный». Далее: «послаша Подвойские и Биричи... повеле (Изяслав) звонити Вече».
(316) «Ваших деля обид оставя Русьскую землю». Русью называлась тогда собственно Киевская область. В Киев. Лет.: «сын мой вы прислалися есте к мне, иже вы обидит стрый мой Гюрги... Они же рекоша: ты наш Князь, ты наш Володимер, ты наш Мстислав», и проч. Татищев прибавляет к Псковитянам и Корелам Заволочан Двинских, а Никонов. Летоп. Галичан, Венгров, Богемцев! — По Киев. Лет. народ говорит Князю: «аче и Диак, и гуменцо ему прострижено, а не поставлен будеть, и т (тот) пойдеть». — Вел. Князь ждал Ростислава на устье Медведицы 4 дни. Далее: «приидоша к Скнятину (в Никонов. Снятину) — к Углечю полю» (городу Угличу). Скнятин неизвестен. — Татищев несправедливо пишет, что тут в первый раз упоминается о Ярославе (см. стр. 131 И. Г. Р.). — Далее: «уже бо бяше под весну; бродяху бо по Волзе и по Молозе по черево коню... Похромоша и кони у них».
(317) В Киев. Лет,: «в то время стоаше Изяслав противу Св. Михаилу у Выдобыча в острове; Ростислав же приеха ту; Изяслав же посла по него насад свой, и что с ним дружины, влезе в насад; с тем же и перевезоша его, и поставиша ему особно шатер, и посла к нему мужи своя», и проч. Следуют упреки Изяславовы: «Волости тобе еемь дал, яко ни отец того тобе дал, и еще есть и земли Руской приказал стеречи... Ты же еси, брате, удумал был так, иже бы на мя Бог отцю твоему помогл, и тобе было въехавши в Кыев брата моего няти, и сына моего, и жену мою, и дом мой взяти. Ростислав же ему то отвеща: брате и отче! яко ни в уме своем, ни на сердци ми того не было; пакы ли кто на мя молвил, Князь ли; который, а се я к нему; муж ли который в Христианах или в поганых, а ты мене старей, а ты мя с ним и суди. Изяслав же рече: того на мне не проси, хотя мя заворожити (поссорить) с Христианами и с погаными», и проч. Далее: «Ростислав же, пришед к отцу своему в Суждаль, и удари перед ним челом, и рече: слышал есмь, иже хощеть тебя вся Руская земля и Черный Клобуки, и тако молвять: и нас есть обеществовал, а пойди нань».
(318) «В лето 6657 (1149) Ростислав Смоленскый испроси дщерь у Святослава Ольговича за сына своего, Романа, Смоленьску, и ведена бысть из Новагорода (Северского) в Неделю по Водокрещах, мес. Генв. в 9 день».
В Киев. Лет:. «Съвокупивь (Георгий) силу свою и Половци, пойде Июля в 24, и иде на Вятичи. Володимер же Давидовичь посла к Изяславу, река ему: се Гюргий идеть на тя, а мы есмы крест целовали с тобою быти. Изяслав же нача доспевати, а к Володимеру посла муж свой, река: Бог ти помозе, брате. Се муж мой, а ты пристави свой муж: пошлеве же к Святославу Олговичю... Посланнии же придоша к Святославу... Святослав же ничто же им отвеща; толко им то рече: пойдете в товары своа, а опять вы взову... И дръжа послы неделю, а сторожи постави о товары их, дабы к ним никто же не пришел. Послал бо бяше к Гюргеви, река ему: в правду ли идеши на Изяслава? Гюргей же рече ему: како хощю не в правду ити! Изяслав волость мою повоевал, и еще сына моего выгнал. Любо съром (срам) зложю свой, пак ли голову свою зложю. Святослав же, слышав Гюргев ответ, възва к собе послы Изяславле и Володимери, и рече... Изяслав же посла опять посол свой к Святославу, река
ему: крест еси целовал, яко с мною быти, а вражду еси про Игоря отложил и товар его... а я есмь без тебе и на Волгу ходил... Гюргий же пришед и ста у Ярышова» (в харатейных: «ко Бьяханю» или Обояну). Далее: «И ту приеха к нему Святослав Олговичь (в харатейных: оба Святослава) на Спасов день, и ту Святослав позва его к собе на обед. В утрий же день в Неделю рано, всходящю солнцю, родися у Святослава дщи Мариа... В т день пойде Гюрги наперед, и Святослав в Понедельник постиже Гюргя... и послаша к Давидовичема... Они же отвещаста: душею не можем играть, и отрекостася, и посластася к Изяславу... и пойде (Георгий) оттуду на Белу Вежю на Старую (но в харатейных и во всех других нет старой: здесь говорится о Черниговской Белой Веже)... И стояше у Белы Вежи месяць, сжидаючи к собе Половець и от Изяслава покорениа... и поидоша к Супоеви, и ту приеха к нему Святослав Всеволодичь неволею, стрыа своего деля, Святослава Ольговича; и Половци дикии приидоша к Гюргеви... Изяслав же посла по брата своего, Ростислава, и рече ему: се есве угадали тако, иже Гюргий поменить (минет) Чернегов, а тобе прийти ко мне; ныне же, брате, Гюргий уже поминул Чернегов, а пойди, ать оба видива по месту, што нам Бог дасть... И к Володимерю посла полкы... И Ростислав пойде к брату. Гюргий же рече: пойдем к Переяславлю; тута ему (Изяславу) прийти, да негли ту покорится... И сташа у Куднова селца, перешедше Стряков, Володимеру сущу в засади в Переяславли, и Ярополку (Святополку) Мьстиславичю с Поршаны (жителями берегов Роси, Тюрками, Берендеями)... Изяслав же ста пришед у Витичева, и ту прииде к нему Ростислав... и перебредоста Днепр, и поидоста в Олто (к Алте), и ту прииде весть в полудне, иже уже стрелци переехали через Стряковь, а Половци и дуть к городу. Изяслав же и Ростислав поидоста к Переяславлю, и примчаша к нима Половчина дикого, и начаста его прошати, от которого есте становища поехали? Он же рече: издалеча; но того деля Гюргий борзо ехал, творяше ся до тебе передати Переяславлю. Изяслав же повеле Половчина перетяти (перерубить) тако и с опоною; а Черныа Клобуки и молодь свою пустиста наперед... Пришедши же стрелци от Изяслава и възбиша ратныа (неприятелей) от города и гнаша я оли до полку их. Изяслав же и Ростислав, переехавше Лтицю (малую Альту), поидоста за город и стаста по Трубежю; а Гюргий стоа 3 дни у Стрякове, а в 4 день пойде по зори мимо город исполчився, и ста межи валома, обону сторону Трубежа, за зверинцом у рощенья (рощи). Стояша же полци оли до вечера, а стрелци биахуся межи полкома. На ту же нощь прислася к нему ( Изяславу) Гюргий», и проч. Не замечаю здесь ошибок Никон. Лет. в именах.
(319) «Пойде Изяслав из церкви, Ефимью Епископу слезы проливающю». В некоторых списках поставлено: «к Ефимью»; а Татищев догадался, что сей Епископ за болезнию не был в церкви! Историк наш прибавляет некоторые обстоятельства в описании битвы; вместо: исполниться, пишет: исгыечиться, и сказывает нам, что воины тогда спускали один рукав в битвах! в Киев. Лет.: «Изяслав же выправися весь из города и ста на;болоньи за огороды... Поргий же стояше за Янчином селцем (нынешними Яненками)... И тако исполни воя своя и перейде (Изяслав) за Трубежь, не въсходя на гору, и ста на лузе протаву Кузньчим воротом; и бысть в полдне, и побеже перескок (перебежчик) от Гюргя из полку: они же погнаша по нем; стражие же Изяславли пополошишась (испугались), рекучи: рать! Изяслав же выступи на поле, иде же есть Красный двор. Видев же Гюргий и Святослав, поидоша протаву им, и прошедше вал, и ту статна, зрящим на ся; стрелцем биющемся межи полкома; и тако стояща полци оли и до вечера. Гюргий же и Святослав поидоша в товары своа. Изяслав же нача думати с братом своим Ростиславом и с Изяславом Давидовичем и с сыном своим Мстиславом и с Андреевичем Володимером (внуком Мономаховым)... и пойде по них... и постави Поргий сыны своя по праву, а Святое. Олг. по леву и сыновца его, Всеволодича Святослава», и проч.
(320) В Киев. Лет:, «и бысть лесть в Переяславцех, рекучи: Поргий нам Князь свой; того было нам искати и далече: то рекучи, и поспочиша (вероятно: поскочиша, т. е. оставили битву; или: опочиша, т. е. перестали биться; а в Новогород. Лет.: «седоша на щите научением Поргя»)... Изяслав же с полком своим съехася с Святославом Олговичем и с половиною полка Гюргева, и тако проеха сквозе, и за ними будучи, узре, иже полци вси побегли, и побеже и перебреде (Днепр) на Каневе... А наутриа Гюрги вниде в Переяславль, и поклонився Св. Михаилу, и пребысть 3 дни, и пойде к Кыеву, и ста противу Св. Михаилу по лугови», и проч., как мы рассказываем в Истории. Далее: «Гюргий же поеха в Кыев, и множество народа выйде противу с радостию великою, и седе на столе отца, и посла по Володимера Давидовича к Чернегову, и приеха Володимер и поклонися; а Святослав Олг. поча ему молвити: держиши отчину мою. И тогда взял Куреск и с Посемьем, и Сновскую тысячю у Изяслава (Давидовича), и Случеск, и Клецескь, и все Дрегвичи; и тако ся уладивши разьехашась».
(321) В Новогород. Лет. стр. 27: «в лето 6657 (1149) иде Нифонт в Русь (в Киев) зван Изяславом и Климом Митрополитом; ставил бо его бяше Изяслав с Епископы Русьскые области, не слав Царюграду; а Нифонт тако мълвяше: не достойне есть emeui, оже не благословен есть от великого Сбора: а он (Изяслав) про то не бръзо отрядив его (не скоро отпустил) н посади и в Печерстем монастыре... В лето 6658 (1150) приде Нифонт из Кыева, пущен Поргем; и ради быша людье Новегороде». Следственно, Нифонта заключили в Лавре уже через два года по избрании Митрополита. Мы видели, что он в 1148 году ездил из Новагорода в Суздаль (см стр. 184 И. Г. Р.). В Патерике (л. 190) сказано, что Климент велел ему служить обедню с собою, и что Нифонт ответствовал: «ты истинный волк еси (не Пастырь); яко же не соизволях на твое освящение, сице и ныне за сие истое дело не достоит мне служити с тобою, ниже поминати тя при моем служении имам, понеже ты не поминавши Патриарха».
В Новогород. Лет. стр. 28: «Идоша данници (собиратели дани) Новгородстии вмале, и учуть (услышав) Гюрги, оже вмале шли, и посла Князя Берладьского с вой, и бившеся мало негде, сташа Новогородьци на острове; а они противу ставите, начата город чинити (делать). В лодьях идоша Новгородьци к ним на третий день, и бишася, и много леже обоих, н Суждальць без числа».
(322) См. Прая Ann. Regum Hung. Кн. Ill, стр. 136. Летописцы Венгерские сказывают, что Король их в 1148 году помогал Русскому Князю Мониславу и женился на его дочери. Отец Евфросинии был действительно Мстислав: но Гейза помогал в сем году не тестю, давно умершему, а шурину Изяславу (см., примеч. 332 и 369).
В Киев. Лет.: «Изяслав же, пришедше в Володимерь, почася слати в Угры к зятю своему Королеви, и в Ляхи к свату своему, Болеславу, и Межце (Мешке), и Индрихови, и к Ческому Князю, свату своему, Володиславу... Король же ему отречеся, река: ратен еемь с Царем (Греческим); оже буду порожен (празден), сам пойду. .. А Ческый Князь рече: я готов еемь сам... Изяслав же опять посла с дары и с честию, и рече: с Рожества Христова всядете на кони... Король пусти ему Угор 10 000, и рече: а сам хочю подступити под горы Галицкого Князя, не дата же ся ему двигнути... Болеслав же сам поеха с братом Индрихом, а Межку остависта стеречи земле своея от Прус. Вячеслав же, то слышав, посла к Гюргеви, рече ему: се Угры уже идуть... любо дай Изяславу, чего ты хочешь; пакы ли пойди к мне, заступи волость мою. Изяслав ми то молвит: ты ми буди в отца место; пойди, сяди в Кыеве; с Гюргем не могу жити: не хочеши ли мене в любовь приати, я хочю волость твою пожечи...
Ныне же, брате, пойди амо; пакы ли не поедеши, а на мя не жалуй». Здесь говорится о сватовстве Изяслава с Польским и Богемским Государями:  дочь Всеволода Мстиславича была за братом Государя Польского, Болеслава, а родственница Владислава Богемского, как вероятно, за Святополком, меньшим братом Изяслава Мстиславича (см. Т. II, примеч. 281, 282). Сверх того наши и Польские Летописцы называют внука Изяславова, Романа Мстиславича, племянником Казимира, брата Болеславова, сыном дочери Болеслава Кривоустого (см. Т. III, примеч. 77).
(323) Ныне Чемерники, недалеко от Люблина. — В Киев. Лет:. «Гюргий, съвокупя силу свою, пойде из Кыева, и Половци бо бяше дикие привел к собе в помочь... Выступи Изяслав (на другой день по прибытии к нему союзников) из Володимеря, и пришед к Луцку, и ту пребы 3 дни, и ту пасаше Болеслав сыны Боярскы мечем многы; и в то время приидоста в Пересопницю Гюргевичи два, Ростислав и Андрей, и помочь Володимеря из Галича, а сам Володимер приступил бяше ближе к Шумску (в Волынск. Губернии, между Заславом и Кременцем), и убояшась Ляхове и Угре; и прииде Гюргий к брату Вячеславу...Изяслав же (с союзниками) поидоша и сташа у Чемерина на Олыце. В то же время приде весть Болеславу от Межкы, иже идуть Пруси на землю их... Изяславу же бысть вельми не любо... и здумаша послати мужи своя к Вячеславу и к Поргеви; а Угре от Короля своя мужи, рекучи: вы нам еста в отца место, а се ныне заратилася еста с своим братом и с сыном Изяславом; а мы есмы по Бозе все Христиане... а мы хочем, абы вы быста уладилася; вы седела в Кыеве, а Изяславу се его Володимерь и Луцеск; а што его городов, ать седить в том... ать возворотить Гургий Новугороду Великому дани все. Вячеслав же и Гюргий тако рекоста: Бог помози зятю нашему Королевы и брату нашему Болеславу и сынов и нашему Индрихови, иже меж нами добра хочета... но ать Изяслав пойдете в свой Володимерь, а вы во свою землю... И не уладишась, прием (Георгий) светника (советника) Гюргя Ярославина» (см. ниже). — Татищев пишет об Андрее Чешском, о Владиславе Шлонском, о Бане Венгерском, и сказывает, что Изяслав перевел Владимира Андреевича из Владимира в Брест; но в Владимире княжил брат Изяславов, Святополк. Из Прибавл. в конце VIII тома издан. 1819 года: Чемерин в Волынской Губернии, близ Олыки. (Сообщено 3. Ходаковским.)
(324) Никон. Лет., не разумея, каким образом Воевода Половецкий мог называться Жирославом, вставил имя Темир-Хозя! Сии варвары, чувствуя тогда превосходство Россиян в гражданском образовании, заимствовали от них и самые имена. В летописях: «Порш с братом своим Вячеславом и со всеми детми пойдоша к Лучьску. Ростиславу
Гюргевичю с Андреем ходящю наперед с Половци, ставшим им у Муравице (у местечка Моравицы, близ Олыки) бысть в ночь пополох (тревога) зол», и проч. На другой день Андрей за Половцами отступил к Дубну в ожидании Георгиевой помощи (посилъя). Ниже мост назван гроблею. Далее: «един же от Немчичь (Немцев) хоте просунуты рогатиною» (Андрея). Сей Князь говорит: «се ми хочеть быти Ярославича смерть». В некоторых списках ошибкою поставлено: Ярославля Святополчича и Ярославля И зяславича. Далее: «конь же его... умре; он же (Андрей), жалуя комонства его», и проч. Мы уже заметили, что кони назывались и комонями. Никон. Лет. прибавляет наставление Андрею и говорит: «сняша с него доспех, и много ран не имуще крови обретоша на нем». Далее о коне: «повеле раскопати землю, и вставити тамо сруб».
(325) Святополка-Михаила... То есть (см. в Никон. Лет. II, 114) сын убитого под Владимиром Ярослава Святополковича (см. стр. 154 И. Г. Р.), а не Ярослава Ярополковича, умершого в заключении (см. стр. 146 И. Г. Р.). В Киев. Лет: «Изяслав же доспев из Володимеря... и в то время пойде Вълодимерко Князь из Галича и ста на Полоной, межи Володимером и Луцком, и тако разъехась. Добрый бо Князь Володимерко, братолюбием светяся, миролюбием величался, не хотя никому зла; того деля межи ими ста, хотя я уладити. Изяслав же посла к Володимерку, свату (см. ниже) Поргеву, глаголя ему: введи мя в любовь к стрыеви. Володимеру же молящуся о Изяславе, глаголя: Бог поставил нас вълостеле (властителей) в месть злодеем, и в добродетель благочестивым... сыновець ваю не творится прав, но кланяется». Тогда Галицкий Князь еще не был сватом Суздальского: ибо сын его женился на дочери Георгиевой уже после мира.
(326) См. Киев. Лет.
(327) О вероломстве Георгия по заключении мира так сказано в Киев. Лет: «Крест целоваша, яко по Переяславском полку (битве) что будете пограблено, или стада, или челядь, что ли кому свое познавши, поимати жь по лицу. Изяслав же послав мужи своя и Тивоны (Тиуны) своего деля товара и своих деля стад, его же бяше отшел, а мужи своего деля сами ехаша, а друзии Тивоны своя пущаша, и тако приехаша к Гюргеви и начата познавати свое: Гюргий же того всего не управи... Изяслав же посла к Вячеславу и к Гюргеви с жалобою», и проч. — Никон. .Лет. говорит, что граждане Киевские, любя Вячеслава за простоту, желали иметь его своим Князем, но что сыновья Георгиевы подучили Бояр тому воспротивиться. — В Киев. Лет. «Изяслав же приехав седе в Луцку; в утрий же день поеха в Пересопницу, и ту изъеха Глеба (коему был поручен и Дорогобуж). Глеб же стояше выше города... и одва утече сам в город, а товары его взяша, и дружину изымаша, и коне его заяша, и ину дружину его заехаша от города; и не бе, с кым стояти противу. Выслав же Глеб и рече Изяславу: яко мне Гюргий отець, тако мне и ты отець; а аз ти кланяюсь; ты ся с моим отцем сам ведаешь, а мене пусти к отцу, и целуй к мне Св. Богородицю, яко мене не приимеши... Изяслав позва его к собе на обед, и оттуда поя с собою до Дорогобужа, и ту пристави сына своего к нему, Мьстислава, до Корьца, и тако проводи и за Торческ, и рече ему Мьстислав: поеди жь, брате, к отцю, а волость отца моего и моя по Горыню... Глеб пойде на Ушескь, а Изяслав на Гольско Такуншио (места неизвестные ) в Черныа Клобуки, и ту приехаша к нему вси Чернии Клобуки. — Възма (Изяслав) с собою мало дружины и иде на сени к Вячеславу, и поклонися ему; Вячеслав же съста противу Изяславу, и целовастася, и седоста оба по месту», и проч.
(328) «Изяславу, освоившю Кыев, посла Мстислава в Канев. Мстислав же послася на ону сторону (Днепра) к Турпеем (Торкам)». Следственно, они жили на восточному берегу Днепра. Далее: «Порш же посла Ростиславу в помочь брата Андрея. Ростислав же гна к Сакову, изгони Турпеи у Днепра»: следственно, Саков был на той же стороне. — В Киев. Лет.: «Прииде к Изяславу весть, иже Володимерко уже перешел Болохов, идеть мимо Мунарев к Володареву (в нынешней Подольск. Губернии). Изяслав же посла к Мьстиславу, сынови своему, река ему: идеть на мя Володимер Галицкый, а пойде вборзе, поймя Берендичи. Сам же Изяслав с Бояры своими еха к Вячеславу Вышегороду», и проч. Изяслав шел от Киева к Звенигороду, оттуда же к реке Стугне и Олынанице, и сразился с Кн. Галицким у Тумаща (нынешней Томашовки в Васильковском Уезде). С первым были брат Владимир и сын Мстислав. Жены и дети Берендеев оставались в городе Поросском, т. е. на берегу Роси. Далее: «Володимерко стояше верх Олшаници, и ту от Изяслава ехавше до солнца и удариша на кони его, и неколико мужей яша, а у Черн. Клобуков мужа яша, и приведше к Володимерку», и проч. Далее: «Володимерко же, видев, иже Киане побежать, а Чернии Клобуци зань едуть, и рече: лесть есть; быти ту Изяславу негде с полки своими в горах. И за тем полк Изяславль уцеле; а они не смеша ся по них распустити».
(329) В Киев. Лет.: «Изяслав же прибеже к Кыеву. Володимеря же дружина постиже зад его, овы изымаша, а другыа избиша; Вячеслав же бяше до и его въехал в Кыев и сел на Ярославля Дворе. Изяслав же приеха к Вячеславу, и ту думаете, начаста обедати; и в то время прииде Гюргий с сынми своими, и Володимер и Изяславь Давидовича, и Олговичь Святослав и сыновец его на берег противу Кыеву (в Пушк. в Черторье). Кыане же мнози поехаша в насадех к Гюргеви, а друзии почаша дружину его перевозити в Подолие. Вячеслав же с Изяславом рекоста: наю не веремя ныне есть... и повеле (Изяслав) дружине своей събратися у Дороюжича (см. Т. I, примеч. 422), а сам, дождав ночи, поеха из Кыева. В утрий же день прииде Володимер Галицкый к Олгове могиле (в Пушк. к Теремпу). тако
же и Гюргий приеха к нему (вместе с другими Князьями) и ту ся целоваша не сседаючи с коней у Сетомля на болоньи, и здумавше послаша по Изяславе Святослава Всеволодича, Бориса Гюргевича, и гониша до Чертова леса, и не постигше его, взвратишась... И еха Володимерко к Вышегороду к Св. Мученикома поклонитися... и к Св. Софии, и к Св. Богородице Десятинней, и в Печерской монастырь».
(330) В Луцке начальствовали брат Изяславов, Святополк, и сын Мстислав. Владимирко оставил Георгиева сына в Пересопнице. — Татищев говорит о прибытии в Киев Игоря, внука Игоря Давидовича — о досаде Черных Клобуков на Георгия — о походе Новогородцев в Ростовскую землю, и проч.
(331) «Придоша Половци в помочь Гюргеви на Изяслава. Гюргеви еще не распустившю вой ни Олговичь, посла Святослава Всеволодовича Переяславлю к сынови своему Ростиславу, дабы я укротил (в Троицк, укрепил, может быть ротою или присягою) и воротил опять. Онем же пакостящим, людем збегшимся в город, не смеющим ни скота выпустити, посла Поргий Андрея, и створише мир с ними... Андрей оста у брата Переяславли; приспевшю празднику Въздвижения честного Кр еста (14 Сент.) праздноваша
в церкви Св. Михаила. На утрий же день еха Андрей Кыеву. Тое же осени да ему отец волость Туров и Пинск, и Дорогобуж, и Пересопнииу. Андрей же поклоншеся отцю и шед седе в Пересопници... Тое же зимы присылатися нача Изяслав к Андрееви, река: брате! введи мя к отцю в любовь. И прислаше к нему розирая (смотря) наряд его, и како строить город: бе бо преж взъехал брат его ту, Глеб (Глеба); того же и зде ловяше. Но не сбыся мысль его». Георгий, по изобретению Татищева, ответствовал на предложения Изяславовы: «когда он не уляжется во Владимире, то я дам ему такую же область, какую он дал Игорю».
(332) В Киев. Лет.: «Изяслав рече: стрый ми волости не дасть; не хочеть мене в Русской земли, а Володимер Галицкый по его велению землю мою взял, а опять к Володимерю хочеть прийти на мя. Изяслав же то здумав и посла брата своего, Володимера, в Угры, к Королеви, и рече ему: ты ми еси сам рекл, якоже Володимер не смеет головы въсклонити (не смеет тронуться) Володимер же прогнал мя из Кыева». Выступив в поход, Гейза советовал Изяславу идти на Галич с другой стороны. Далее: «Володимерку же бяху приатели в Угрех, и поведаша ему... Володимерко же в то время стоаше у Белза, и ту повръга (оставив) возы своа, а сам погна с дружиною к Перемышлю. Король же прошед гору и взя Санок город и Посадника его яша... Володимер же послася к Архиепискупу Кукнишеви и ко инема двема Бискупома и к мужем Королевым... Бяше бо о Дмитриеве дни уже... Король же пойде (назад), и Володимера, шюрина своего, поял с собою в Угры. В то жь время Изяслав згадався с зятем и с сестрою своею, Королевою, пояша у Бана дщерь за Володимера (см. о Бане Т. II, примеч. 284) и послаша ю к Изяславу к Володимерю наперед. Король же велику честь створи ему (Владимиру) и сестра его, одаривше его и отпустиша.
Король же рече (Изяславу): Царь на мя Греческый въставаеть ратью, и сеа ми зимы и весны нелзе на конь всести; но обаче, отче, твой щит и мой не разно еста... И рече Изяслав брату своему: Бог ти помози, иже ся еси потрудил; но зде пакы моей сносе, а твоей жене удолжшюся (время  казалось долго). В то жь время Изяслав послал бяше Угры на корм (в) Устилог, и тако послав приведе Бановну за брата». Далее в Киев, .Лет.: «Изяслав пришед и ста выше Пересопницы и пожже Зареческ». Тут описывается совет Изяславов с Боярами. Далее: «оттоле же пусти брата своего, Святополка, блюсти Володимеря, а сам пойде с братом Володимером и с сыном Мстиславом и с Борисом Городенскым к Дорогобужу... и перешед Гориню, ту и ста на Хотри, и оттоле пойде к Корецку (Корецу), и Корчане вышедше поклонишась ему, и ста на реце, не дошед Случи» (в других летописях сказано, что он от Заречска пошел к Мьыьску: то и другое место находилось в окрестностях Горыни). «Володимер же Галицкый приела к Андрееви Василька Ярополчича (неизвестного), река: пойде, брате, к мне. Андрей сняся с ним у Мыльска... Изяславу же приде весть, иже Волод. Гал. и Андрей Гюрг. и Володимер Андреевичи (внук Мономахов) пришли к Дорогобужю с силою великою и правятся через Гориню; в утрий же день Изяслав перейде Случь и пойде через Чертов лес к Ушску, и перейде реку Ушю под Ушском... и ту приидоша стрелци Володимирка на берег... Изяслав же отступив, и есть речка мала до города, и ту исполчися, и стреляхуся о ню... и яша у Галичан мужа, и въпрошаша, Князь твой где? Он же рече: за городом, пръвый лес; ту ста, тако рече: сила нашя за нами; ту ся съждем... Изяслав же оттоле шед и ста у Святославле криницы (источника)... яко же Изяславлим сторожем зрети бяше на Галицкыа огни... И угада Изяслав пойти через ночь к Мичьску... и ту сретоша и дружина многое множество, иже седяху по Тетереви, и Мичане с ними... Изяслав же перешед за Тетерев (в других летописях: за Рось и за твердь, или укрепление) и ту съседе конем опочивати... и пойде к Вздвиженю, и ста до вечера... и рече: зде ли стояти, ни ли быхом сея ночи поехали?., иже нам будете лзе на Белгород въехати, то Гюргий готов пред нами бегати... Пакы ли не лзе, а в Черные Клобуки въедем... И рекоша Угре: мы гостие твои есмы... а комоне (кони) под нами... И рече Изяслав брату Володимеру: поеди наперед к Белугороду... а почнут ся с тобою бита, ты к нам весть пошли, а сам ся бий и до обеда, а аз на Абрамль мост перееду, любо другойде въеду в Черныа Клобуки... поеду жь на Поргя к Кыеву. Пакы ли изъедешь Белгород, а с тым к нам пошли, и мы к тобе... Борис пиаше на сенци с дружиною и с Попы... Аще бы не мытник устерег и мост переметал, тояли быша... Полци (Изяславовы) приехавше  к мосту, кликнута и в трубы въструбиша... Белогородци же потекоша к мосту... и поместиша вборзе мост... Изяслав же переправи полкы Угорскыа до света чрез мост, иде к Кыеву... Борис же прибеже к отцу... Порти бяше на красном дворе»,и проч.
(333) В Киев. Лет.: «тогда же Угри на фарех и на скокох играаху на Ярославле Дворе». Князь Щербатов (подобно Татищеву) вообразил, что здесь говорится о музыке, и что фар есть fanfare! Нет: фарами или фарями назывались иногда вообще кони, иногда в особенности Арабские (см. Дюканж. Gloss, под словом Pharas). В старинной Русской сказке, названной Деяние и житие Девгениево Акрита, и сочиненной, как надобно думать по слогу, во XII или в XIII веке (см. Т. III, прим. 272), сказано: «кто сему не дивится, како дръзость яви уноша (юноша), како лось нагони бръже (скорее) фаря бръзого». А в другом месте: «како фарь под ним (Девгением) скакаше, а он гораздно на нем играеть». Под скоками же разумеются скакуны. Никоновск. Лет. сказывает, что Изяслав, лаская Киевлян, называл их отцами, а себя рабом!
(334) Владимир стоял у Минска и взял дань с его жителей, названных в Воскресен. Лет. и Ростов. Галичанами, вместо Мичан. Далее «пойдоша (Андрей и брат его двоюродный Владимир Андреевич) на усть Припети и на Давыдову боженку; оттоле же пойдоша во Стрецскый (Остерский) городок к отцю своему». В харатейных: «и перебред Днепр на Воровиче и иде (Андрей) в Городок». Никонов. Лет. везде соединяет с Венграми Чехов.
(335) «Во утрий же день Изяслав посла к дяди своему Вячеславу, и проч. — Мы поставили здесь, как в летописях, 1151 год, т. е. с Марта; но Изяслав и к Киеву шел уже в сем году по нынешнему счислению с Генваря. Далее: «Во утрий же день посла Вячеслав к Изяславу, река: сыну! аще еси на мне честь положил», и проч. Далее: «яз уже есма стар и дел всех делати не могу,» и проч. Далее: «Во третий день позваста к собе Угры». — Изяслав говорит Князю Смоленскому: «много ми еси, брате, понуживал положити честь на стрыеви нашем». — Далее в Киев. Лет.: «Боргий же посла к Чернегову к Давидовичи) Володимеру и к Святосл. к Олговичу, река тако: се уже Изяслав в Кыеве: пойдеша ми в помочь. Святослав же не дожда Велика дне, но пойде в Понедельник Св. недели (Страстной?) а во Вторник родися у него сын, в крещении Георгий, а мирскы Игорь; Велик же день взя (Святослав) в Блъстовите, и оттуда пойде к Чернегову, и с братом Володимером поидоста оба в лодиях к Городку к Гюргеви. Тогда же Изяслав Давидовичь иде к Кыеву к Вячеславу и к Изяславу... И сташа у Городка (Святослав и Владимир), и ту праздноваша Георгиев день».
(336) Так в Пушкин, называется сие озеро; в Троицк. было написано: Долебское, а другою рукою поправлено: Дулебское, как в новейших списках. — На реке Золотче находится местечко Вишенки. — В Киев. Лет. сказано, что Георгий стоял в Родунии. — Витичев был ниже Триполи (см. Большой Чертеж, стр. 145). В Киев. Лет.: «сташа на Вытечеве у Мирославского села противу себе». — Где был городок Заруб (см. Большой Чертеж), там ныне селение Зарубанцы. — Половцы бросились в Днепр на конях, а Россияне ехали за ними в лодках (см. Киев. Лет.). — Татищев прибавляет, что Изяслав купил много Греческого оружия; что Владимир Черниговский неохотно пристал к Георгию, вопреки совету Тысячского Азария; что Святослав Ольгович сказал Азарию: «ты подкуплен Изяславом или не хочешь оставить молодой жены»; что Изяслав Давидович с тайного Владимирова согласия пошел к Великому Князю. Наш Историк говорит еще, что многие Русские Игумены ездили тогда в Царьград с Константином Епископом, желая видеть его на месте Климента Митрополита; что Мануил, ненавистник Монахов, в письме советовал Изяславу разорить монастыри, и проч.
(337) В Киев. Лет.: «Стоаху (Изяслав и союзники его) у Ивана, и въротишась к Кыеву, и почаша думати. Изяслав же с братом Ростисл. Хотяше противу им битися, дружина же (его и всех Князей) утягиваху от того, и Киане... и Черн. Клобуци рекоша: ратнии наши на коних; а ты к ним поедиши, а он (Георгий) пойдеть ко Реи, и тобе будеть оставити своя пешца... Поедше в Кыев, а к нам приставите брата своего, Володимера, ать
поедем к своим вежам, заяти жены и дети и стада; пойдем же к Кыеву, а вы будете до вечера в Кыеве... Хочем головы своя сложити за вас».
(338) «Половчин ят конь под ним за повод и взврати, и лая дружине своей»: то есть, браня своих. — «Друзии противу Лядскым воротом на песцех (песках) биахуся».;
(339) См. выше, стр. 66.
(340) «Кыяне же рекоша: да пойдем всяко и без оменки, аще кой можеть уже древо (в других: хлуд) в руце взяти», и проч. Далее: «того дне (Киевляне, пешие и конные) пришедше сташа у Звенигорода (уже не существующего), а на утрие же сташа у Василева к обеду. — Гюрги же пришед и рече Белогородцем: вы есте людье мои: отворите ми город. Ркоша Белогородци: а Кыев ти ся отворил ли? а у нас Князи Вячеслав, Изяслав, Ростислав. Гюрги же пойде через бор к Верневу (а в других: к Черневу) и оттуду иде за вал и ста у Взянице; ту бо надеяшется Галичьского Князя к собе: послал бо бяшеть к нему, отступя от Кыева, сыновца своего Володимера Андреевича».
(341) В Киев. Лет.: «Сторожеве ехавше под Гюргеви полны и гонишась с ними. В 4 день преж солнца Вячеслав и Изяслав пройдоша вал на чистое поле... Стоящим же им до вечера, прешед Гюргий за Рут (Роток). Свитающю жь Пятку, пойде Изяслав. Поргий же не хотяше еще битися: Изяславу же паче приступающу, и устрой Бог мылу... только до конец копиа видети... И припрошась к озеру обои, и разиде (разведе) я озеро. .. Мгла жь подъяся в полдне, и узрешась полци обаполы озера... и биахуся на крылех, а самем полкы не лзе бе съехатися. Яко же бе к вечеру, и пойде Гюргий за шоломя... Вячеслав же и Изяслав пойдоша по нем на връх озера. Гюргий же зайде за Малый Рутець, и перейдя грязину ту, и ста на ночь. Вячеслав же и Изясл. и Ростисл. сташа противу ему, яко же стрелы не доходяху. На утрий же день, в Пяток (здесь вторично именован тот же день, что и прежде) яко зоре почашась занимати, преж у Гюргя в полку в бубны и в трубы въструбиша, такожь и у Изяслава... Гюргий же пойде на верх Рутца. Вячеслав же и Изясл. и Ростисл. такожь... Тогдажь Гюргий, поворотячи полкы своя, пойде к великому Рутови (назад), не хотяче битися, но хотяше зайти за Рут и ждати Володимера Галичского. Вячеслав же и Изяслав пустиша по них стрелци своя, и тако начата ездити в зад полков и возы у них отымати. Видев же то Гюргий и сынове его, иже не лзе им перейти за Рут, и тако оборотячися», и проч. По харатейным летописям, Изяслав догнал Георгия у Перепетовых за Стугною; тут сильный дождь с ветром помешал битве; начались переговоры, и Георгий ввечеру зашел за Рут; а в Пятницу было сражение (17 Июля, как сказано в Новогород. Лет.; но сие число приходилось тогда во Вторник). — Георгий, оставив место битвы, в полдень того же дня переправился за Днепр в Витичеве. В некоторых летописях прибавлено, что в Пятницу самые Ольговичи (дядя и племянник) хотели уже мира; но Половцы все еще желали битвы.
(342) «Изяславу же лежащю на побоиши и яко восхопися, пешци же Кыяне хотеша убити и, мняще противного (считая его неприятелем). Он же рече: Князь семь; и рече един от них: таков есь и надобен», и проч. (см. Киев, и Воскресен. Лет.). Вероятно, что Христианское имя Изяслава было Пантелеймон, когда он носил на шлеме образ сего Святого. Обрадованные воины, подняв Изяслава, восклицали: Кириелейсон! Татищев сказанное в летописи об Изяславе отнес ко Владимиру Черниговскому.
(343) «И ту убиша Володимера Давыдовича, доброго и кроткого Князя Черниговского», хотя он и не стыдился грабить своих ближних, быть изменником, клятвопреступником. — Жена Владимирова по кончине его бежагш к Половцам и вышла за их Хана Башкорда (см. Воскресен. Лет. II, 48). — Татищев говорит, что Тысячский убитого Черниговского Князя, Азарий Чюдин, гнался за Святославом Ольговичем, отрубил головы двум главным его советникам и послал к Святославу. В Киев. Лет.: «Рече (Великий Князь) Изяславу Давидовичю: сего (Владимира) уже нам не кресити... Ты, брате, нарядися; вземше своего брата, еди к Чернегову; а аз ти помочь припряжу. Буди же ныне до вечера в Вышегороде. Изяслав же, съдумав с братом Ростиславом, и пустиша с ним Романа, сына Ростиславля... и дружину. И поеха Изяслав с Романом... и седе на столе в Чернегове... Святослав Олговичь и Всеволодичь Святослав перебегоста Днепр повыше Заруба и бежаста в Гбродец. Святослав же Ольговичь бе тяжек телом... и оттуда посла к Чернегову Святослава Всеволодича, а сам не може ехати. Святослав же пригна к перевозу Десны, и ту бысть ему весть, иже уже Изясл. Давидовичь и Роман въехали в Чернегов; и то слышав, побеже опять, а стрыеви своему посла рекучи: не езди семо... Святослав же Олговичь, слышав, иже Гюргий с Вячеславом и с Изяславом уладился... и совокупитесь с сыновцем своим, с Свят. Всеволодовичем, и посластася к Изяславу (Давидовичу), рекуче: брате! мир стоить до рати, а рать до мира; братья есмы собе, а приими нас к собе, а се отчине межи нама две: одина моего отца, а другая твоего: ты жь приими Давыдово, а что Олгова, а то нам дай... Изяслав же христианскы учини, и отчину има възвороти, а свою собе прия».
(344) «Половци идоша во свояси. Изяслав же с стрыем возвратистася в Кыев... Изяслав, слыша Гюргя в Переяславля, с Вячеславом и братом Святополком и с Берендичи перебродися у Заруба и сташа у Мажева (ныне Мазинки) сельца товары (станом)... и бишась у Переяславля по два дни; в третий же день много избиша пешца и передгородье пожгоша. Вячеслав же и Изяслав посласта к Гюргеви», и проч. О возвращении Князя Галицкого от Бужска см. в Киев. Лет.
Георгий оставил сына своего, Глеба, в Переяславле: ибо Ростислав Георгиевич, бывший Князем Переяславским, умер в том году на Страстной неделе, рано в Великую Пятницу, и погребен братьями, Андреем, Глебом и Мстиславом, в церкви Св. Михаила, близ дядей, Андрея и Святослава Владимировичей. Татищев пишет, чго Ростислав, желая один завладеть всем государством, причинил много зла, и что никто не жалел об нем, кроме отца.
(345) Изяслав, еще прежде битвы с Георгием у Перепетовых, находясь в Звенигороде, имел весть от сына своего: «Король, зять твой, пустил ти помочь, яко же николи же не бывала; а уже есмь с ними прошел гору. Яже ти будем вборзе надобе, а поели противу нам». Изяслав ответствовал: «се уже идем на суд Вожий, а вас нам, сыну, всегда надобе». Далее: «ставшю Мстиславу у Сапогыня (в Волынск. Губернии близ Луцка) Володимер же Мстиславичь выела питие много Угром». Разбитый Мстислав ушел в Луцк. Венгерские Летописцы упоминают, хотя и слегка, о сем поражении их войска: Hungari a Rutenis et Cumanis (Половцев) male accepti (см. Туроц. Chron. гл. LXVI). Татищев пишет, что Владимирко обрезал уши и нос Венгерскому Полководцу. В Киев. Лет.: «Прииде Изяславу весть, иже сын его побежен, а Угры избиты; и рече слово то, якожь и преже слышахом: не идешь место к голове, но голова к месту, но абы Бог дал мне здоровье и Королеви, а мьстем (мести) быти». В рассуждении порядка описанных здесь происшествий следую харатейным, также Воскресен. и Ростов, летописям.
(346) В Киев. Лет.: «Гюргий же иде (в Суздаль) на Новъгород Север, к Святославу Олг.; он же прият его с честию великою, и повозы да ему. Изяслав, совокупяся с Давидовичем и Святославом Всеволод., и шедше разведоша Городок Гюргев и пожгоша его. Церковь же бе в нем Св. Михаила каменна, а верх ее древом нарублен, и то згоре.» Слова: Гюргев Городок — т. е. Городок или Городец, принадлежащий Георгию — заставили думать Татищева, что Юрьев и Городец есть одно место. Татищев говорит здесь о союзе Вел. Князя с Половцами.
(347) Изяслав еще в 1141 году, зимою, выступил было против Владимирка, но возвратился от Корчева, или Корочева, бывшего городка, ныне местечка в Губернии Волынской, на реке Курчике. Далее: «посла Изяслав сына своего, Мстислава, в Ляхы и в Угры, вабя их в помочь на Володимерка. Ляхове же не идоша, а Угри идоша. Посла же Король (Венгерский) к Изяславу, река: отче! Кланяю ти ся... аз ти зде уже пошел, а ты пойди... Изяслав же (см. Киев. Лет.) посла сына своего Мьстислава к Королеви в Угры, повести Короля на Галицкого Князя, и скопя свою дружину пойде, пойма с собою Вячеславль полк весь и все Черные Клобуки, еже зовуться Черкасы... Егда же приде к Дорогобужу, и ту приде брат его Володимер; и отголе поидоста к Пересопницы, и ту приде Володимер Андреевичи и брат его Святополк (Мстиславичь) из Володимеря. Святополка же Изяслав с собою не поня, но остави и в Володимери, а полк его взя с собою. И пойде Изяслав по Королеве дорозе, ею же приходил бяше на Андрея Володимерича (см. выше, стр. 89). Изяслав же приде на Сан реку... и перебред... и ста. Ту приде к нему посол от Короля во сте человек, и рече: зять ти ся Король кланяеть, и тако ти приказал: се уже зде стою 5 день, тебе жда: поди спешнее. Во утрий же день Изяслав пойде к Ярославлю (ныне Ярославу в Галиции) и минув его ста на обеду; и ту приела к нему Король мужа своего с полком боле тысящи. Изяслав же пойде к Королеви... и Король всед на конь с мужи своими и выеха противу Изяславу с радостию», и проч. — С Королем были и братья его: см. Прая
Ann. Reg. Hung. кн. Ill, стр. 138. Венгерские летописцы называют Владимирка (Lodomerius) мятежником, которого Изяслав смирил с помощию своего зятя. — Татищев пишет, что дядька не советовал Мстиславу Изяславичу ехать к Полякам, ибо они любили только брать деньги, и проч. Далее в летописи: «бе же у Короля полков 73 (в Никон. 170) опрочь Изяславлих, опрочь подводных коней и товарных». Татищев сказывает, что у Изяслава было 30 000 воинов, у Владимирка же 20 000 Сербов и Болгаров. В Киев. Лет.: «Король рече (Изяславу): поеди близ моего полку, ать добро нам о всем гадати».
(348) Думаю, что и ныне можем употреблять сие древнее название людей, посылаемых вперед для заготовления съестных припасов. Далее в летописи: «Изяслав пойде вверх по реце на броды... инии же полки Угорстии мнози идоша мимо Изяслава выше на броды. Изяслав же то видев и рече дружине: братие», и проч. — Владимирко стоял за валом или укреплением: «выступяся назад, за твердь ста». Следую подробным летописям, какова есть Киев., Ростов, и Воскресен. В харатейных сказано, что Владимирко, разбитый Королем еще до прибытия Изяславова, желал скорее заключить мир; что Изяслав оставил войско назади и спешил к зятю с одними Берендеями; что Князь Галицкий был вторично разбит и примирился. — Избыгнев Ивачич, здесь упоминаемый, есть, думаю, сын отважного Воеводы Галицкого, который спас Перемышль в 1144 году (см. выше). Далее: «Изяслав же и Король (на другой день битвы) сташа перед городом, над рекою Вягром» (см.Т. II, примеч. 191). В Киев. Лет.: «рече Король: сий крест есть, его же Бог привел по Своей воли к Св. Стефану; кто жь сего креста целовал, а съступить, и не будеть жив... Изяслав послав Петра Борисовича, а Король свои мужи (с крестом)... Мьстислав же Изяславичь рече: аз вам пред сим честным крестом млъвлю, како того водиша к кресту, тако тому крестного целованиа и съступити». Татищев пишет, что Изяслав дал 1000 гривен серебра на Гейзино войско, а Владимирко отплатился двумя тысячами гривен.
(349) См. Memor. popul II, 1018.
(350) «Половци Орьплюеве (или Оперълюеве) и Токсобичи и вся Половечьская земля, что их ни есть межи Волгою и Днепром». — Князья Рязанские были Ростислав Ярославич и братья его. — Георгий шел через Мценск и Спас ко Глухову. В летописи: «Тогды же, слышав Володимерко идуча (Георгия) в Русь, пойде Кыеву. Изяслав же выйде противу ему. Володимерко же воротися в Галичь». Выше в Киев. Лет.: «пришед Изяслав к Володимерю (по заключении мира с Галицким Князем) и посла Посадникы своя в городы; и не да их Володимер. Изяслав же пойде Кыеву, а к Королеви посла и поведа ему... и рече: тебе ся уже не ворочати, ни мне; но только являю ти, еже есть съступил Володимер крестного целования».
(351) См. Никон. Лет. II, 132. В харатейных: «Перешедше Снов и сташа у Гуричева близ города, перешедше Канин... На утрий же день, исполчивше вое свои, поидоша к городу и сташа не дошедше Семыня». В Киев., Ростов, и Воскресен.: «Пойде (Георгий) к Березову (Березне?) и ста у Свини в Суботу... Посла (Георгий) от Гуричев Половци Чернигову воевати... много полона взята и Семынь пожгоша». Никон. Лет. вымышляет имена Князей Половецких: Темиря, Дулепа, Бердаша, и жестоко ранит Андрея Георгиевича. — Далее: «Приде же весть, оже Вячеслав и Изяслав стояху на сей стороне Днепра у Ольжичь... Придоша же от Ольжичь к Моравнинску (Моровску на Десне)... Идоша (Георгий и союзники) за Свинь, да за Снов». Не называлась ли Свинью река, впадающая в Десну между Снова и Стрижени? — Слова: на сей стороне Днепра, свидетельствуют, что сии подробности внесены в летопись не жителем Киевским, а Черниговским, как вероятно.
(352) «Половци же иойдоша на Путивль, и ту много зла створиша... Борги иде на Новгород Северьскый к Рыльску». Далее: «Вячеслав и Изяслав, скопивше силу свою, поидоста на Святослава Ольговича к Новугороду и на Василька Гюргевича; и яко же сташа на Альте, и рече Изяслав Вячеславу: отче! ты ecu уже стар... Пойди во свой Кыев, а со мною пусти полк свой». С Изяславом находились брат Святополк и сын Мстислав. Скоро также пришли к нему племянник Роман Ростиславич и Святослав Всеволодич. — Идучи от реки Альты к Новугороду Северскому, Вел. Князь стоял у Всеволожа. Далее в харатейных сказано, что Мстислав ходил в землю Половецкую с Торками, Берендеями и Печенегами; а в Ростов., Воскресен. и других именованы только Черные Клобуки: ибо (как мы уже заметили) сим именем означились те же народы. Никон. Лет. прибавил здесь еще Изяславуев. В Киев. Лет.: «Мес. Февр. поидоша (Изяслав и проч. к Новугороду Северскому) и начашась бити у острожных ворот, и вбодоша я в град, и острог изьтяша, и яко выидоша из острога, и отступивше от града, идоша в товары своя. И бысть 3 день, и выслася Святослав, прося мира. Изяслав же не хотя, но уже бе к весне, и умиришась. Изяслав пойде с Давидовичем к Чернегову, Роман к Смоленску, Святослав Всеволодичь в свою волость, а Василько в Суждаль к отцу... Яко жь прииде Изяслав в Чернигов, и ту прииде ему весть от сына, иже Бог ему помогл Половци победита на Угле и на Самаре (в сей же летописи под годом 1183 сказано: Ерель, его же Русь зовешь Уголь)... и възвраташась в Переяславль, а отполоненых отпуста в рожение свое. Изяслав же ту пребыв в веселии с Изяславом Давидовичем; в утрий же день пойде к Кыеву, и вниде с сыном Мстиславом». Он тотчас послал гонца уведомить Князя Смоленского о счастливых своих успехах. Далее в Киев. Лет.. «Святослав Олговичь съвокупяся с Изяславом Давидовичем у Хоробря и утвердишась, якожь за один муж быта, и целоваста крест».
(353) Все описанные подробности взяты из Киев. Лет. «Изяслав посла к Володимеру 1алицкому Петра Бориславича с крестными грамотами: зане тый же бяше и в Перемышле с Королевыми мужи водих к кресту... Рече Володимер: рци: брате! извременил еси на мя и Короля привел». Последние слова его, сказанные послу: «того вы досыть есте млъвили, а ныне полези вон... Не даша Петрови ни повоза, ни корма... и яко же съеха Петр с Княжа двора, и Володимер пойде к божници к Св. Спасу на Вечерню, и яко же бы на переходех, и ту увиде Петра едуща, и поругася ему, и рече: поеха муж Рускый, объима вся волости. И то рек, иде на полати, и отпевше Вечерню, пойде от божници, и яко же бы на том же степене, иде же поругася Петрови, и рече Олеттене: кто мя удари за плече? и не може с того места ни мало поступити, и хоте летета (упасть), и ту подхитиша его под руци, и несоша его на горницу, и вложиша его в укроп (теплую воду, Польск. Ukrop) и млъвяху, яко дна (Польск. Dna, внутренний лом в лядвеях или в пояснице) есть подступила; инии же другое млъвяху, и много прикладываху. И бысть вечер: Володимер же нача изнемогати велми, и яко же бы в лягомо (то время, когда ложатся спать) преставися Володимер. Петрови же выехавшю из Галича, и бе ему уже вечер, и лежа в Болшеве, и яко бысть уже куром (когда петухи поют) и пригна Детскый из города к Петрови, и река: Князь та молвит, не езди никамо же, но жди ту, доколе по тя вышлю. Петрови же не ведугцю Княжей смърти, ни т ему Детскый не поведе... и яко бе еще до обеда, и тако из града пригнаша по Петра... Петр же поеха в город, и приеха на Княжь двор, и ту сънидоша протаву ему с сеней слугы Княжи вс и в черных мятлех... и еже взыде на сени, и виде Ярослава седяща на отне месте в черне мятли и в клобуце, такожь и вси мужи его, и поставиша Петрови столецъ (стул) и седе. Ярослав же възрев на Петра и расплакася. Петр же нача прашати, что се есть? и поведаша ему... Ярослав же рече... а мене Бог на его (Владимирка) месте оставил; а полк его и дружина его у мене суть: разве едно копие поставлено у гроба его, а и то в моею руку есть... Ать ездить Мьстислав подле твой стрымен по одиной стороне тебе, а я по другой стороне подле твой стрымен ежду, и проч. Здесь Татищев выпустил любопытное. — Далее в Киевск. Лет.: «Нача Изяслав доспевата на Ярослава к Галичю, и яко же бы треми неделями до Мясопусть, и пойде, и Вячеславль полк поя, и Изяслав Давидовичь пуста с ним свой полк, и сын его Мьстислав прииде с Переаславльскым, и вся Черныа Клобуки, и якожь прииде к Тихомлю, и ту прииде к нему брат Володимер и Святополк из Володимеря и Володимер Андреевичь из Берестиа, и тако съвокупяся весь у Володимеря, и пойде к Останкову. Тужь и Галицкый Князь вышел с своими полкы. Изяслав же пуста Володимера Андреевичь и сына своего, Мьстаслава, и Черн. Клобуки битася об реку о Серет, а сам пойде к Теребовлю. В утрий же день Феодоровы недели в Вторник перейде Серет, и бысть мгла велика, яко не видети до конец копия... и Ярослав пойде к Теребовлю через Снов, и не утяже к бродом... Галицкиа же мужи почаша молвита Князю своему: ты еси молод... отец твой (нас) кормил и любил... Боле бо бяше колодник его дружины (Изяславовой)... В утрий же день Изяслав пойде в Кыев, зане братаа его и дружина разбеглися бяху. Бысть же плачь велик по всей земли Галицкой». Никон. Лет. говорит, что Ярослав Владимирович разослал Киевских пленников по городам.
(354) В 550 году в Абазе уже были Христианские церкви: см. Memor. popul. IV, 181. Абазинская Епархия зависела от Патриарха Антиохийского (см. Кодина Notit. Grass. Episcop. стр. 364). — Мстислав в 1153 году ездил на встречу к невесте отца своего: «на ту же осень посла и отец противу мачехе с Володимером с Андреевичем и с Берендеи, и ходиша до Олешья, и не обретите ее взвраташася опять». В 1154 году: «Посла Изяслав сына своего второе протаву мачехе: бе бо повел жену собе из Обез (в Киев. Лет. Цареву дъщерь), и устрете ю Мстислав в порозех,  и приведе ю к Кыеву, а сам иде Переяславлю. Изяслав же створив свадбу, поя ю жене».
(355) См. Новогород. Лет. стр. 28: «не упустиша ни муж». Далее там же: «изгнаша Князя Ярослава в 26 Марта, и введоша Ростислава, сына Мстиславля, Априля в 17». В других летописях сказано, что не Ростислав, а сын его Роман заступил место Ярослава. Сказание современного Новогородца достовернее. — Ярослав, по мнению Кн. Щербатова, мог быть изгнан за то, что около сего времени Новогородские корабли были остановлены Государем Датским, Свеноном III, в Шлезвиге, как рассказывает ла-Рош в своей Истории!
В наших летописях причина объяснена: «не створи им (Ростислав Новогородцам) ряду, н (но) боле раздора». Следственно, Ростислава призывали для восстановления внутренняго порядка; следственно, сего порядка не было при Ярославе: за то и выгнали его. — Упомянув о Свеноне Датском, скажем, что враг его, Канут V, им побежденный, искал убежища в России — вероятно, в Новегороде, — но скоро уехал оттуда в Саксонию (см. Маллет. Hist, de Dan. Ill, 259). — Шведские Историки пишут, что Король их Эрик около сего времени женился на Христине, Датской Принцессе, вдове Князя Российского, внука Мономахова и сына Гаральдова или Мстиславова (см. Т. II, примеч. 241): не Святополк ли Мстиславичь, умерший в 1154 году, был первым супругом ее? Может быть, первая супруга его, Богемская Княжна, скончалась, и Святополк женился на Христине. Далин называет ее мужа Ярославом (Gesch. des R. Schw. II, 82). Святополк преставился у Корецка на пути к брату Изяславу.
(356) «Посла (Георгий) сына своего, Глеба, в Половци, а сам воротися Суждалю» — устрашенный гневом Божиим, как говорит Никонов. Лет.
(357) См. Т. II, примеч. 352. В Воскресен. II, 20: «Вячеслав на велицем дворе, а Изяслав под Угорским». — Татищев, описав разные подробности кончины Изяславовой, прибавляет, что он был росту малого, но лицем хорош; имел волосы кудрявые, бороду круглую; жил 58 лет, и пр. В Киев. Лет.: «разболеся Изяслав Мьстиславичь на Ставров день... и преставися на ночь на Филиппов день... Великый Князь Кыевскый, честный, благоверный, славный... и плакася по нем вся Рускаа земля, и вси Чернии Клобуци, яко по Цари и Господине своем, наипаче же яко по отци». По всем другим летописям он скончался не 14, а 13 Ноября.
(358) В Киев. Лет.: «Яша Полочане Рогволода Борисовича, Князя своего, и послаша и Меньску, и ту его дръжаша в велице нужи, а Глебовича (Ростислава) к собе въведоша; и прислашась Полочане к Святославу Ольговичю с любовию, яко имети его отцем собе и ходити в послушании его, и на том целоваша крест». Рогволод сделался Полоцким Князем по смерти Василька.
Маловажные происшествия Изяславова княжения суть следующие: В 1146 году Новогородцы сменили Посадника Нежату, избрав Константина на его место; у них же построены 4 церкви: 1) Бориса и Глеба в городе, 2) Илии, 3) Петра и Павла на Холме, 4) Козмы и Дамиана. В 1147 затмение солнца: «и на ту нощь был гром, и поторта (погремел) мало». Умер зимою Новогород. Посадник Константин; место его заступил Судила Иванкович. Пр вставился в Новегороде Игумен Антоний, а преемником его был Андрей. Лет. Никонов, говорит о смерти Хана Саимчюги, о избиении Половцев в Новегороде Северском и чудесах иконы Рязанской в городе Казари — В 1148, Июня 27, в Новегороде гром зажег церковь монастыря Богоматери в Зверинце; умер (по Никонов.) в Новегороде Северском Князь Иван Ольговичь (?) и Тысячский Иван Богданов, а в Рязани Тысячский Константин гнал Половцев. — В 1150 (см. Никон.) Рязанцы убили многих Половцев на Великой Вороне. Святослав Ольгов. перенес мощи брата своего, Игоря, от Св. Симеона из Копырева Конца в Чернигов к Св. Спасу в терем. — В 1151 скончалась супруга Великого Князя Изяслава. Новогородский Епископ Нифонт обил свинцем Софийскую церковь, выбелил известкою, и построил 2 церкви, Св. Василия и Св. Константина. В 1152 году загорелась в Новегороде церковь Св. Михаила, и пожар обратил в пепел всю торговую площадь вокруг сей церкви, также все здания до Ручья и Славянского Конца; сгорело 8 церквей, а девятая Варяжская. — В 1153 (см. Никоновск.) Князь Рязанский, Ростислав Ярославин, основал на Оке город Ростиславль. Епископ Нифонт заложил в Ладоге церковь Св. Климента; Игумен Аркадий срубил церковь Св. Богородицы и завел монастырь. — В 1154 построена в Новегороде церковь Св. Саввы. Умерла в Суздале супруга Князя Глеба Георгиевича.
(359) «Ростислав же с Святославом выидоста из Киева к Пересечину, и ту начаста совкупляти дружину, и пригна Детеск из Переяславля, поведа им, яко рать пригонила и стрелялися с ними. Ростислав же посла сына своего, Святослава. Мстислав же иде противу, и тако свокупившеся». И так город Пересечен был на левой стороне Днепра выше Переяславля. — Вячеслав умер, по Новогородской летописи, уже после 30 Гёнваря: «свещу и просфору по нем (веле Ростислав) приносити в церковь». Ростислав был сын первой супруги Мстислава, который вторично женился в 1122 году. По смерти дяди Вел. Князь взял с собою из Киева остальную дружину его.
(360) «Целуй к нам крест; во своей отчине в Чернигове седи, а мы в Кыеве».
(361) См. Т. II, примеч. 357. Новогородцы выгнали Давида прежде кончины Вячеслава и похода Ростиславова к Чернигову (см. Новогородск. Лет. 29, 30). Мстислав Георгиевич, по воле отца, женился тогда в Новегороде на дочери Петра Михалковича (см. Киев. Лет.). — Никон. Лет. выдумывает имена и другие обстоятельства в описании Изяславовой победы. В Киев. Лет.: «Половци объехаша полки (Ростислава) и бишась по два дни... Под Ростиславом же на первом поскоце лете конь (упал); Святослав же, сын его, то видев, и съскочи с коня и заступив отца своего... и ту съвокупися дружины неколико около его, и ту яша ему конь. Ростислав же перебеже Днепр ниже Любчя... Изяслав же с женою своею выручиста Святослава (Всеволодича) у Половець и иных, и многым добро съдеяста; а аще кто у Половець утечаше в город, а всех не выдаваша».
(362) Следственно, и в Каневе была Епископия. Никонов. Лет. обратил Каневского Епископа в Киевского. В Киев. Лет. сказано, что Изяслав сам объявил Киевлянам желание быть их Князем. В харатейных: «много зла створиша Половци около Переяславля и Ольтскую (на Альте) божницю Святою Мученику (Бориса и Глеба) зажгоша». В Воскресен. и других сказано: «жита вся потравиша».
(363) «Приде к нему (к Георгию в Стародуб, а по Киев. Лет. к Синину мосту у Радоща) Святослав Ольговичь и нача ему глаголати, дабы принял в любовь сыновца своего (его) Святослава Всеволодича». В Киев. Лет.: «Гюргий иде к волости Ростиславли... Ростислав же исполча полны своя и пойде противу ему к Зарою... и посла ся к Гюргеви, прося у него мира, река: отче! кланяю ти ся; ты переде до мене добр был и аз до тебе, а ныне кланяю ти ся; стрый ми еси яко отец. Гюргий же рече: право, сыну; с Изяславом есмь не мог быти, а ты ми еси свой брат и сын». — Далее: «бе же советен Изяславу Святослав о сиденьи в Кыеве», то есть, Святослав был прежде согласен, чтобы Давидовичь княжил в столице. Суздальский Князь во время переговоров находился в Моравийске (Моровске), а Северский в Чернигове. Георгий въехал в Киев в Вербное Воскресенье: следственно, 20 Марта.
(364) Сии места назывались вообще Поросьем. — О разделе между Святославами, Ольговичем и Всеволодовичем, говорит Киев. Лет.
(365) «С Жирославом (Воеводою) и с Вячеславли внуки», сыновьями Михалка Вячеславича или неизвестной нам сестры его; последнее вероятнее. Князь Владимир назван ниже Мачешич — т. е. сыном мачихи отца Мстиславова.
(366) «Володимер и Ярослав придоста». Сей Владимир был Мстиславич (а не Изяславич) и союзник Георгиев: ибо он вместе с Галицким, как мы выше сказали, осаждал племянника в Луцке. — Татищев прибавляет, что Киевляне убедили Вел. Князя помириться с внучатами и с Ростиславом. Далее Историк наш изобретает речи Киевского мнимого совета; сказывает, что Мстислав отговорился болезнию, отправил в Киев дружину, но сам остался в Владимире (разве в Луцке) и проч. В Киев. Лет.: «Гюргий посла по Ростислава к Смоленску, река ему: сыну! Мне с кым Рускую землю удръжати, (аще не) с тобою? а пойди семо... В то жь время прииде из Суждаля Гюргевая (жена Георгия) к Смоленску и с детми своими к Ростиславу. Ростислав же поймя стрыиню с собою и пойде с всем полком своим к Гюргеви в Кыев, и тако объястася с великою любовию... Ростислав же начаше молити о братех своих: Гюргий же послуша. Ростислав же посла по брата своего Володимера к Володимерю, и по Мьстислава и по Ярослава в Луцку».
(367) «Посла (Георгий) к Давидовичу, река: хочешь ли к нам внити в мир? а мы к тобе. Он же видев Гюргя совокупившася с сыновци (Ростиславом и Владимиром) своими, целова крест, и тогда Гюрги отпусти сыновци». В Киев. Лет. сказано еще прежде того: «Изяслав нача понуживати зачати рать на Гурга, и не да ему Святослав». — Город Корческ находился в земле Дреговичей, в окрестностях Припети. Татищев назвал его здесь Карачевым. Георгий съезжался с Давидовичем и с Святославом в Лутаве. — О союзе Рязанских Князей с Смоленским говорит Киев. Лет.
(368) В Новогород., стр. 30: «бысть тишина в Русьстей земли».
(369) «Товар всь отъять, его же бе принесла из Угор Княгиня Мстиславля; а Володимер бежа к Королеви, зятю своему: бе бо сестра его за Королем Угорским». Мать Владимирова ездила в Венгрию в 1155 году (см. Киев. Лет.).
(370) «Целовав бе с братом своим Андреем крест еще при животе его, яко по животе его удржати волость сынови его... Сняся Гюрги с Ярославом Галичьскым в Свиносех в селе, и пошедше сташа в Хвалимичех (Хламичех), и ту приде к ним Володимер Мстиславичь из Угор... Подступиша к городу в Суботный день, и Гургий ста у Гридших ворот и Ярослав у Кыевскых подле луг. Гюргий же сжалиси о погибели людетей... стоя у Володимеря 10 дний». Из Прибавл. в конце VIII тома издан. 1819 года: Деревня Хвалимичи, ныне Фсыемичи, близ Владимира Волынского. (Сообщено 3. Ходаковским.)
(371) Андрей, сын Мономахов, управлял Владимиром (см. стр. 154 И. Г. Р.). Нервен принадлежал тогда к области Владимирской.
(372) Половцы в 1155 году были разбиты в Поросье Берендеями; в том же году взяли в Каневе дары от Георгия, но не хотели мира. Великий Князь — узнав, что они стоят в верховье Супоя — вторично приехал в Канев с Ростиславом и Владимиром Мстиславичами; с ним находилась и дружина галицкая. Половцы явились в Каневе, осмотрели Георгиеву силу, дали слово возвратиться и бежали; наконец в 1156 году, в Зарубе, согласились на мир. Там были с Георгием Святослав Ольгович и Князь Черниговский, Изяслав.;
(373) Святослава и Давида (см. у Татищева вымышленную речь Ростислава). Новогородцы выгнали Георгиева сына еще прежде кончины его отца (см. Новогород. Лет. стр. 31). Никонов. Лет. рассказывает не так, и прибавляет, что Мстислав Георгиевич ушел к брату Андрею в Владимир.
(374) В 1156 году. Изяслав Давидович ездил тогда с Георгием в Заруб для переговоров с Половцами (см.Т. II, примеч. 372), нанял их действовать против мятежника и ходил с ними к Березову (Березне). Ростислав пришел из Стародуба в помощь к Святославу Владимировичу. В Киев. Лет.: «того жь лета Святослав (Ольгович) иде к брату Изяславу, ту стоящу у Мстиславля, и сътвориста мир с сыновцами своими». — Летописец, обвиняя Святослава Владимировича (а не Всеволодовича), говорит, что сей Князь разорвал союз с дядею, не створив извета крестному целованию, или не предуведомив о своем намерении. Святослав Северский, не хотев воевать с Георгием, ответствовал Мстиславу и Давидовичу: «крест есмь целовал: не могу без вины ити нань». — Ростислав Мстиславич оставался тогда в Новегороде, послав к Киеву Романа, сына своего.
(375) «Пив бо Гюрги у Осьмника (Татищев пишет: в Смольниках) у Петрила... и преставися Маиа в 15, в Среду на ночь» (в 1157, а не в 1158, как означено в Киев. Лет.). Никон. Лет. говорит, что Георгий, узнав о предприятии врагов, отправил всюду гонцев для собрания войска. — В Киев. Лет.: «Приехаша к Изяславу Киане, рекучи: поеди, Княже: Гургий ти умръл. Он же прослезився, руце възде к Богу, и рече: благословен еси, Господи, иже мя еси рассудил с ним смртию, а не кровопролитьем!»... В харатейных летописях: «избивахуть Суждальцев (Киевляне) по городом и по селом», — для того, как пишет Татищев, что Суздальцы насильствовали жен и девиц в Киеве! Он сказывает еще, что сей Князь сластолюбивый был немалого росту, толст, лицем бел, глаза имел небольшие, нос длинный и кривой, бороду малую; поручал все Вельможам, и проч. — Киевляне разграбили в городе и дом сына Георгиева, Василька. — Владимирко упрекал Георгия беспечностию: см. выше. — Кн. Щербатов думал, что Георгия в нравственном смысле назвали Долгоруким или Долгою рукою (подобно Персидскому Царю Артаксерксу) за его алчность к приобретению.
(376) «Того же лета (1152) Юрий Володимеричь в Суждальстей земли постави многи церкви каменны; созда на Нерли церковь во имя Св. Муч. Бориса и Глеба, а в Суждали Всемилостивого Спаса; а в Володимери Св. Муч. Георгия; и град Юрьев основа и церковь каменну Св. Георгия, и в Переславлъ преведе от Клещина (бывшего недалеко от Переславля) заложение церкви, и заложи во имя Всемилостивого Спаса». В Никонов, сказано, что он перенес от Клещина город Переславлъ.
(377) Он назвал реку в Переславле Трубежем, в Владимире Лыбедью. Говорят, что супруга Георгиева обступилась на берегу реки близ Дмитрова, сказала: я хрома, и сими словами дала ей имя Яхромы.
(378) В Киев. Лет.: «прислал бо бяше Ярослав (Владимирковичь) уже по Берладника Святополка Князя (неизвестного) и Коснятина Серославича с многою дружиною».
(379) «Иже бегал пред Климом», т. е. от него. О проклятии см. Воскресен. Лет. II, 50. Митрополит Платон в своей Церковной Истории говорит, что он не нашел в летописях об уничтожении Климентовых ставлений. В Воскресен. Лет. Ч. II, стр. 39: «и тогда извергоша Климову службу и ставления его, и сотворше божественную службу, и благословиша Князя Юрья Волидимерича; а Попом и Диаконом опять повеле служите, их же Клим Митрополит ставил».
(380) В Воскресен. Лет. II, 38: бысть поборник всей Рустей земли». Нифонт скончался в 1156 году, Апреля 21 (так в Новогород., а в других 15 и 18), и погребен в пещере Феодосиевой. О дружбе его с Святославом см. Киев. Лет.
 В харатейной Кормчей Книге или Древних Софийских правилах (Синодал. библиот. № 82) нашел я сочинение под именем: Впрашание Кириково, еже впраша Епископа Ноугородъского Нифонта и инех. Следуют ответы на вопросы о грехах важных и маловажных. Вот места любопытнейшие:
«А найм деля (для займа), рекше лихвы, тако веляше учите. Аже Попа, то рци ему: не достоитъ ти служити, аще того не останеши. А еже простьца (мирянина), то рци ему: не достоитъ ти имати. И на мне, рци, грех не молвивше (на мне грех, если я не сказал того). Да аже не могут ся хабити (оставить того), то рци им: будите мшюсерди; взмете легко. Аще по 5 кун дал ecu, а 3 куны взми или 4.
А еже се, рех, идуть в сторону (в чужую землю) в Иерусалим к Святым, а другым аз бороню (возбраняю), не велю ити: еде велю доброму ему быти». Нифонт похвалил за то Кирика, осуждая жизнь бродяг.
«Зашедшю солнцю, не достоить мертвеца хоронити. Не рци тако: борзо делаемь, нели како успеем до захода (спешим похоронить до заката солнечного); но тако погрести, яко и еще высоко (чтобы солнце было еще высоко), како и венець еще не сыметься с него (чтоб было еще лучезарно). То бо последнее видить солнце до общего Воскресения». Как прекрасно сказано!
«Оже кости мертвы валяються где, то велика человеку тому мьзда, оже погребуть их».
«Рех ему (Нифонту): а оже, Владыко, се друзии наложници водять яве и детя родять, яко с своею, и друзии с многыми отай робами, которое луче?
Се не добро, рече, ни се, ни оно».
«А пърт деля (ради одежды), в чем хотяче ходити, нетуть беды, хотя и в медведине».
«А иже то роспустилася малжена (развелись супруги) и перед тобою, Владыко, тягавшася, что тем опитемья? Не дай, рече, причащения тому, который роспускаеться, а со инем совокупляеться. Али он умирати начнеть, то же дай.
А сего прашах: аже у себе кладуть дети спяче и угнетають (задушили), убийство ли есть? Он же рече: аже терезви, то легчае; али пьяни, то убийство есть.
А сего прашах: аже велел бяше некоторый Поп сынови (духовному): аже ся не можешь удържати (от блуда), буди с одною? Не вельми сему зазряше Владыка; рече бо: не вельми Поп тъ волею велелъ, н видя его многое неудержание, и повелелъ, да дръжитъ одину.
А еже человек будеть в опитемьи, а пойдеть на великый путь, молитва раздрешеная (молитву разрешительную) дати ему, по ать држить заповедь. Аще ли на рать пойдеть, или разводиться, то дати причащение.
А се есть у жен, аже не взлюбять их мужи, то омывають тело свое водою, и ту воду дають мужем; повеле ми дати опитемьи 6 недель». Это принадлежит к истории тогдашних суеверий.
«А оже се носили к Варяжьскому Попу дети на молитву, 6 недель опитемьи рече; занеже акы двоверци суть.
А еже детий деля (ради детей) жены творять что любо, а еже взболять (занемогут) или к вълхвам несуть, а не к Попови на молитву, то 6 недель (епитемьи) или 3, оже молоди».
(381) В Новогород. Лет. стр. 31: «сбрася всь град; люди изволиша собе Епископ поставити муж Богом избран Аркадия, и шьдше всь народ, пояша и из монастыря, и Князь Мстислав Порьгевиць и всь Клирось Св. Софии... и введоши и, поручивше Епископью в дворе Св. Софии, дондеже придеть Митрополит в Русь, и тогда пойдеши ставиться».
Маловажные случаи Георгиева княжения суть следующие: В 1155 году приехала в Киев Георгиева супруга из Новосиля; в 1156 сменен Новогородский Посадник Судила, и в пятый день умер; на его место избран Я кун Мирославин, и купцы заморские поставили церковь Св. Пятницы на торговой площади; скончался в Киеве Игумен Печерский Феодосий; поставлен Епископ Переяславский Василец (Василий) и Галицкий Козма (Татищ. говорит, что Епископия переведена тогда из Перемышля в Галич). Суздальский Епископ Нестор приехал в Киев и лишен Епископии, будто бы оклеветанный домашними, как сказывает Никон. Лет., который прибавляет, что Нестор оправдался, но снова был изгнан, ибо не дозволял есть мяса в Господские праздники, когда они случались в Среду или Пятницу. Сей Летописец говорит еще, что в 1155 году ночью убит сродниками в Белеграде Рязанском Тысячский Андрей Глебов, шли сильные дожди, Татары воевали Рязань, и Половци, грабившие на Быстрой Сосне, разбиты.
(382) См. Воскр. Лет. II, 26: «пойде (Святослав) к Березову, и яко ста у Свини». На сей странице имя города Ольгова есть описка, вместо Глухова. В Никон. Лет. и Степен. Книге сказано, что Изяслав Давидович, вступив в Киев, ограбил и заключил в цепи многих Бояр Георгиевых; но это, по древним летописям, сделал народ, как мы выше говорили. Мстислав вышел из Владимира к Киеву, по условию с Изяславом, еще не зная о Георгиевой смерти, как надобно думать. После откроется, что Изяслав удержал за собою часть области Черниговской.
(383) В летописях (см. Синодал. библ. № 349, л. 224): «в лето 6663 приде из Киева в град Володимерь Князь Великый Андрей Юрьевичь без отча повеления, его же лестию подъяша Кучковичи». Далее там же: «постави град Боголюбный, а обещался Св. Богородици чудотворной, яже ему о ней сказаша в Вышегороде, в женском монастыри, что крилошаны входять в церковь, а та чюдная икона из места своего вышед стоить особе средь церкви своей. И молися Князь Андрей той иконе, и взя нощию святую икону без отча повелениа и поеха на Русьскую землю с своею Княгынею и с своим Двором, и поять с собою крилошаны Вышегородскые, Попа Микулу и зятя его, Нестора Диакона; и много чюдеса быша идущем им до Володимеря от чюдные иконы, и постави ей храм на реце на Клязме, две церкви каменны, и створи град камен (см. Киев. Лет. рукописи. стр. 517) и нарече ему имя: се есть место Боголюбимое. Ту же коня много били, а конь с того места с иконою не иде, и створи ту многы церкви 30». — Сия чудотворная икона находится ныне в Москве в Успенском Соборе, и называется Владимирскою. Об ней сказано в харатейных летописях: «юже принесоша в едином корабли с Пирогощею из Царяграда»; а в Степенной: «принесен бысть к нему (Георгию) от Царяграда Пирогощею купцем Богоматере образ, его же написа богогласный Лука Евангелист». Сей мнимый гость есть, кажется, недоразумение: ибо
Пирогощею назывался также образ Богоматери, привезенный в Россию вместе с иконою Владимирскою. Еще Мстислав, в 1131 году, заложил в Киеве церковь Св. Богородицы Пирогощюю, как сказано в летописях (см. Т. II, примеч. 256). — Далее: «По смерти отца своего (Андрей) велику память створи, церкви украси и монастыри постави, и церковь сконча, юже бе заложил преже отец его Св. Спаса камену».
(384) Сын Варяжского Князя, Симона, именем Георгий, был там Посадником (см. Патерик). В летописях: «Ростовци и Суждальци, здумавши вси, пояша Андрея, сына его старейшого, и посадиша и в Ростове на отни столе, зане же бе любим всеми за премногую его добродетель, юже имяше прежде к Богу и ко всем сущим под ним». — Татищев везде называет область Ростовскую и Суздальскую Белою Русью: чего нет в летописях, где Андрей, подобно отцу его Георгию, называется обыкновенно Суздальским Князем, или
Суздальским и Ростовским.
(385) Борис Георгиевич умер в 1159 году, Майя 12. В летописях: «и положиша и братья у Святою Мученику, юже бе создал отец его Борги на Нерли, иде же бе становище Святою Мученику Бориса и Глеба». — Прадед Юрия Ярославина, Вел. Князь Изяслав, был старший сын Ярослава Владимировича. — В летописи: «с ним (с В. К. Изяславом) иде Ярослав Изяславичь из Лучьска и Андреевичь Ярополк (брат Владимира, внук Мономахов) и Галичьская помочь и Ростиславичь Рюрик с Смольняны, и Володимер Мстиславичь к Турову».
(386) «А Полочане, пришедше к Турову, пожгоша села его, а Берендичи воеваша около Пиньска (принадлежавшато к Туровской области) и за Припетью». — Глеб Ростиславич был внук Глебов и правнук Всеславов. В Киев. Лет.: «и приеха (Рогволод) к Случеску и нача слатися к Дръючаном... и выехавше противу ему боле 300 лодий Дръючан и Полочан; и выиде к городу с честию великою... Иде (Ростислав Глебовичи) с Всеволодом и с Володарем (его братьями) и с всею братьею на Рогъволода... и биахуся крепко... Дръючане же укориваху много... и целоваша (Ростислав с Рогволодом) крест межю собою и прида волости Рогьволоду... В то жь лето съвет зол съвещаша на Князя своего Полочане... и послашась в тайне к Рогьволоду Борисовичи) Дръютску, рекучи ему: Княже! съгрешили есмо к Богу и тебе, иже въстахом на тебе без вины... тя емше выдахом Глебовичам на великую муку... да еще не помянеши того, и крест к нам целуеши, то мы людие твои... Рогьволод же целова к ним крест... И бяху приатели Ростиславу от Полочан, и поведаху, иже хотять и няти, и начата Ростислава звати лестию в Братщину к Св. Богородице Старей на Петров день, да ту имуть его... и не смеша нань дръзнути... Бяше Князь в то время на Белчици... Обаче без всякого извета (на другой день) еха к ним в город... Въротися опять и съвокупися весь с дружиною на Белчици и пойде полком к брату к Володареви к Менску, и много зла сътвори волости Полотской, и скоты, и челядью... И послашась Полочане по Рогъволода, и вниде месяца Июля... И потом съвокупи Полочаны, и Ростислав Мьстиславичь (Смоленский) пусти ему Давыда сына в помочь, Романа и Рюрика (его же сыновей) с Смольняны и Новогородци и Плесковичи, и сам бяше пошел, (но) поворити и Аркадей Епископ Новогородскый, идя из Кыева; и поидоша на Ростислава к Менску, и приидоша к Изяславлю на Всеволода. Он же затворися... Имея в собе (Всеволод) велику любовь к Рогьволоду, и на ту любовь надеяся, еха к Рогьволоду поклонися. Рогъволод же вда Изяславль Брячиславу (Васильковичу, правнуку Всеслава): того бо бяше отчина; а Всеволоду да Стрежев (см. Т. II, примеч. 250) и пойде к Менску, и стоя 10 дний, и сътвори мир», и проч. Татищев, имея весьма худой список Киевской летописи, вместо Стрежева поставил Туров. Ниже в летописи: «ходяще под Литвою (Володарь) в лесех» (а не в Лясех). — Недавно (см. Северн. Почту г. 1818, № 89), в 19 верстах от Орши, нашли большой камень с изображением креста и с надписью: В лето 6619 (1171) Майя в 7 день доспей (сделан, совершен, в старинном смысле глагола доспеть) крст сий: Господи! помози рабу своему Васьишю в крещении, именем Рогволоду, сыну Борисову. Вероятно, что здесь говорится о Князе Полоцком Рогволоде, который мог иметь Христианское имя Василия. 7 Мая празднуется Знамение Креста.
(387) Киев. Лет.: «Послаша послы к Изяславу Давыдовичю, Ярослав Галицкый Избыгнева, Святослав Олговичь Жирослава Иванковича, Ростислав Мьстиславичь и Мьстислав Изяславичь Жирослава Васильевичь, Ярослав Изяславичь Онуфриа, Володимер Андреевичь Гаврила Васильевича, Святослав Всеволодичь Киянина, Король (Венгерский) мужа своего и от Ляхов муж свой. Изяслав же препрев всех, отпусти я... Иван же (Берладник) тогда уполошився (испугался), еха в поле к Половцем, и шед с Половци и ста
в городех Подунайскых, и изби 2 кубаре, и взя товары много в нею, и пакостяше рыболовом Галицкым (следственно, тут было Галицкое владение)... и приидоша Половци мнози к Берладнику, и съвокупи их 6000, и пойде к Кучелмину (не к местечку ли Куче близ Ушицы?) и ради быша ему, и оттуда к Ушици; ту же вошла бе в город засада Ярославля, и начата битися, а смерди (простые граждане) скакаху через заборолы (стены) ко Иванови, и перебеже их 300. Половци же хотяша взяти град, но не дасть им Иван, и разгневавшеся на него прочь поидоша. Посла же Изяслав по Ивана, и приде к нему». — Города Мозырь и Чечерск были в земле Дреговичей (ныне в Губерн. Могилевской и Минской).
(388) В Киев. Лет.: «иже на тя хотять, то Боже мя избави волости тоя: ты ми брат... Сняшася (съехались) в Латане (по другим спискам в Лутаве) Изяслав и Святослав и сынове его, Олег и Игорь и Всеволодимеричъ (вместо Володимерич) Святослав». — Далее: «Святослав же посла по нем (за Изяславом) Юрья Ивановичь, Шаруканя брата, и постиже его в Василеве». Изяслав звал с собою и Святослава Всеволодича; а Святославу Ольговичу в гневе сказал: «начнеши поползывати к Новугороду из Чернигова». — Имя псарей употреблено здесь в смысле черни, или сволочи. Святослав в числе семи бедных городов своих именует Моравийск (Моровск), Аюбеч, Оршще, Всеволож. — Изяслав услышал в Мунареве (близ Киева) о походе Галицкого и Волынских Князей. Племянник его, Святослав Владимирович, привел к нему в Васильков многих диких Половцев; у Белагорода подоспел к нему Хан Башкорд, вотчим Святослава Владимировича (см. Т. II, примеч. 343) с 20 000. — Изяслав еще в 1157 году заключил с Половцами союз в Каневе. Далее: «Яша (Берендеи) в зажитии (фуражировании) Козьму Сновидовича (Мстиславова Боярина) с Отроком, и послаша Отрока  того нощию в город, написаете ему знамение свое (то есть, некоторые знаки, вместо имени) и реша ему: иди ко Мстиславу», и проч. Начальники Берендеев назывались Тудор Сатмозович, Каракоз Миюзович, Карас и Коней. Мстислав посылал к Берендеям Олбыря Шерешевича и дал им клятву наградить их. — Изяслав стоял 12 дней под Белымгородом. Владимир Мстиславич держал его сторону и был с ним.
(389) «Ростислав же (из Смоленска) посла к ним (племянникам и Галицкому Князю) Ивана Ручника и Якуна, от Смолнян мужа и от Новогородец»... Описывается распря о Митрополитах. Далее: «посла к ним опять сына своего старейшого Романа к Кыеву с любовию, и усрете и Мстислав Вышегороде», и проч. Вероятно, что Митрополит Климент жил тогда в Владимире Волынском, у Мстислава.
(390) «Иде же Игорь лежить Ярославичь в теремци». О людях, убитых громом в Киеве: «Двое Попов, да Диакона, и четыре простьци» (из простых людей). — Летописцы прибавляют, что над телом Митрополита, лежащим в поле, видны были 3 столпа огненные, от земли до неба. — Никон, Лет. баснословит о страхе Мстислава Изяславича, и проч.
(391) «Не льзе бяше дойти до тръгу сквозе город, ни по гребли, ни на поле выйти смороды ради». В 1157 году скончался в Новегороде Игумен Андрей; на его место избран Алексий; а 7 Ноября ночью, при ужасном блеске молнии, шел град, величиною более яблока. В 1158 скончалась София Ярославовна, супруга Ростислава Глебовича (Полоцкого или Кривского). Епископ Аркадий ходил ставиться в Киев и возвратился в Новгород Сент. 13. Поставлен Леон (у Татигц. Игумен Владычня монастыря) Епископом в Ростов, а Дионисий Игуменом Георгиевского монастыря в Новегороде. Татищев пишет, что в сем же году родился у Глеба Юрьевича сын Епифаний или Владимир.
(392) Ростислав еще в 1158 году, возвратясь с Княгинею своею из Новагорода в Смоленск, оставил детей в означенных городах (см. Новогород. Лет. стр. 32). — В Киев.Лет.: «вниде (Ростислав) в Кыев Априля в 12 день на Воскресенье: тогда бо бе и Пасха». Сей Летописец и здесь уходит годом вперед: что есть ошибка. Пасха была 12 Аир. в 1159, а не в 1160 году.
(393) Изяслав чрез Вышегород бежал в Гомель, послав за женою, которая уехала к зятю, Глебу Юрьевичу, в Переяславль; оттуда в Городок или Остер, Глебль или нынешний Глебов, в Хоробор и Юропеск или Старый Ропск, где встретил ее Ярослав Всеволодович (а не Владимирович), брат Святослава Всеволодовича, двоюродный племянник Изяславов, и вместе с нею отправился к дяде в Гомью или Гомель. В летописи: «Изяслав взя город Княгинин Святославлеа на щит... и зая Вятичи. .. Святослав же уведав, иже Обловь взяша, и Вятичи», и проч. Далее сказано в Киев. Лет., что Юрий Ярославич Туровский ходил воевать Путивль и Выръ; но в харатейных и во всех других здесь наименован Изяслав Давидович; что и справедливо. Выръ называется теперь Старыми Вирами, на границе Курской и Слобод. Украинок. Губернии. «Выревци жь не пустиша его. Он же възвратися, иде в Зарытый (ныне село Разрытое, между Рославлем и Мглином) и ту пребыв, опять възвратися в Вырь».
В Киев. Лет.. «Того же лета сняся Ростислав с Святосл. Олговичем в Моравийске (близ Остера) Маиа в 1 день... Ростислав позва Святослава к собе на обед, и еха к нему без всякого извета... Да Ростислав Святославу соболми, и горностаими, и черными кунами, и песци, и белыми волкы, и рыбьими зубъми (см. Т. III, примеч. 128). На заутрие же позва Святослав Ростислава к собе на обед, и тако быста веселясь паче вчерашняго дне. Да Святослав Ростиславу пардусь и 2 коня борза и кована седлу».
(394) См. Т. II, примеч. 285. Вероятно, что в Берладе жили тогда Печенеги и Волохи (о коих Византийские Летописцы упоминают в 1160 году: см. Memor. Popul. II, 901; см. также Т. I, примеч. 65) вместе с Российскими выходцами.
(395) «Посла Ростислав из Кыева Юрья Несторовича и Якуна в насадех на Берладникы, иже бяху Олешье взяли, и постигше их у Дедцина», и проч. (см.Т. II, примеч. 147).
Половцы злодействовали в окрестностях Носова и реки Альты, пленили 23 Июля более 800 человек, грабили близ Котельницы (в Киевск. Губ. западнее Василькова) и взяли Шеломнииу, село Княгини, супруги Мстислава Великого. Владимир Андреевич (внук Мономахов, а не Георгиев), Ярослав Изяславич, брат Мстислава Волынского, и Галичане разбили их между Ярополчем и Мунаревым (на западной стороне Днепра), а Берендеи в Облазне (месте неизвестном). В Киев. Лет.: «Олег Святославичь (сын Черниговского) изби Половци, и Сантуза уби, Половецкого Князя».
(396) «Приидоша Половци мнози к Изяславу Дав. к Выреви... и пойде к Чернигову... и сташе возле Десну по Крылову, оли до устья, а вниз до Гостяничъ. У Святослава же бе сыновец его, Свят. Всеволодичь, и Рюрик Ростиславичь бяше поял у Святослава Всеволодича сына его, Всеволода, уверяя Кыяне и Берендеи, бяху бо не верующе...
Бьяхутся Черниговцы о Десну крепко, овии на конех, ине же в насадех... Они же (Половцы) села пожгоша... Ростислав же пусти к ним (Черниговцам) Ярослава Изяславича и Володимера Андреевича и Галичскую помочь... Сии же не обретоша (Изяслава), и идоша по нем днище... и разыдошася кийждо во свояси. Изяслав же дойде Игорева города, и ту постиже и весть из Чернигова от приятель его. — Святославу же стоящу станы пред городом с Княгинею и с детми, бывшу же тогда дни Недельному, и приде Изяслав к Десне противу Свенчиковичем, и на зари препроводи Половци чрез Десну... Половци селце Всемилостивого Спаса зажгоша... И Тудор Елчичь с Галическою помочью взвратися... Молодых же перебрав Святослав и отпусти с Берендичи и с Каепичи на Половци». Каепичи, единоплеменники Тюрков и Берендеев, принадлежали к числу Черных Клобуков. Далее: много их (Половцев) избиша, и люди отполониша своя... Изяслав же еха опять за Десну... к Выреви. Володимер же (Андреевичь) просяшеся у Святослава ехати по нем: Святослав же пусти его, и пойде по нем весь сам».
В Киев. Лет.. «Пожже (Святослав) острог около города (Выря); в городе бо затворился бяше с Княгынею Иван Ростиславичь, а сам Изяслав шел бяше в поле (степь)... И ту стоявше, идоша (Святослав с союзниками) к Зарытому, и ту пожегше, възвратишася в свояси». В других летописях: «Ко Изяславу же приидоша Половци, и иде к Воробиине и Роксу се, и ту повоевав иде к сыновцу своему, к Вщижю. Тое же зиме иде на Смоленскую волость Изяслав, и тамо много зла сътвориша Половци, и взяша душ болей тмы, а иным исекоша. Изяслав же оттоле посла к Гюргевичу к Андрею, испроси у него дъщерь за сыновца своего... и помочь; посла к нему (Андрей) сына своего Изяслава с всем полком своим, и Муромская помочь с ним».
(397) Сей древний город есть ныне село Вщиж, в Орлов. Губ., на берегу Десны, в 40 верстах от Брянска, в 90 верстах от Стародуба, и принадлежит Михайлу Николаевичу Зиновьеву, который по своей благосклонности писал ко мне следующее: «В здешней стороне есть предание, что село Вщиж, пожалованное Государями Иоанном и Петром Алексеевичами и Царевною Софиею моему предку, было городом особенного Цельного Княжения. Еще доныне в окрестности видны следы земляных укреплений и находятся большие гранитные кресты, весьма не худо выделанные. Никто не знает, когда и кем сии кресты поставлены. Должно заметить, что в наших местах совсем нет гранита. На полях много курганов; один из них в самом селе, и наполнен старинными кирпичами: сказывают, что тут была церковь. Выкапывают также немало медных крестов, икон, железной конской сбруи», и проч.
В Киев Лет.. «Пойде Святослав к Вщижю, и Всеволодича с ним оба, и Рюрик с Кыевскым полком, и Олег Святославичь, Роман (Ростиславичь) из Смоленска, Всеслав (Васильковичь) из Полоцка, Кснятин Серославичь с Галичаны, и стоаша у него 5 недель... и на том целова крест Володимеричь к Святославу, яко имети ему его в отца место... Андрей же посла к Новогородцем (из Волока), река им: ведомо буди, хочю искати Новагорода и добром и лихом; а кресть есте были целовали на том к мне, яко имети мене Князем собе, а мне вам добра. И оттоле начашася Новгородци мясти и Вече часто начата творити», и проч.
(398) Татищев пишет, что жена Святославова ушла из темницы в монашеском платье. Далее в летописи: «Повеле (Великий Князь) поимати Новгородцев и вметати их в поруб, и в едину нощь умре их 14 человек; и поведаша Ростиславу, яко задохлися суть в погребе, и печален бысть, и повеле прочых розвести по городом». Никонов. Лет. прибавляет, что Новогородцы ограбили послов Ростиславовых и сослали в заточение. — Далее: «Новгородци послашася к Андрею в Суждаль, просяще у него сына. Он же сына не даде им, но нача им давати брата, Мстислава: они же его не восхотеша (прежде бо того
княжил у них) и пусти к ним сыновца своего, Мстислава Ростиславича — и введоша и месяца Июня в 21... Святослав же уйде из Ладоги и иде на Полотеск. Рогволод же из Полотска допровади и до Смоленска».
(399) Посла Ростислав ко Святославу, глаголя: поели ми сына, да познаеть люди лучшие, Кыяны и Берендичи и Торкы... Олегь же пришед во Олжичи, посла к Ростиславу, река: где ми стати? и повеле ему у Ольгови (могилы) стати; а сам стоя у Шелвовов (ныне Шулявшина) селца под борком, и бысть у него по два дни на обеде. В третий же день едущу Олгу, и ста на поле, и усрете его передний муж (знатный Боярин) Ростиславль, и рече: Княже! имам орудье (дело) до тебе велико, да извести ми ся, яко не явити ти никому; и кляся ему... Олег же вину положи материю болезнь (сказав, будто у него мать больна), и нача проситися у Ростислава... Пришед Чернигову, не яви того отцю, но гневася на отця втайне, и начась просити к Курску... и се постигоша и поели Изяславли с любовною речью... Уже бо беша и Всеволодичи (Святослав и Ярослав) сложилися с Изяславом», и проч. — Далее Вельможи говорят Святославу: «А уже еси, Княже, и волость свою погубил (т. е. землю Вятичей), держася по Ростислава; а он ти лениво помогаете». Татищев придумал здесь некоторые обстоятельства.
(400) «И пришедше Божнице (Давидовой: см. Т. II, примеч. 334) Днепр переидоста... и пришед Кыеву, и ста на болоньи в лозах (садах виноградных) противу Дорогожичи... Загорожено бе тогда Подолье столпием от горы и до Днепра». — В Киев. Лет. сказано, что Половцы зажгли дом Попа Лихача и Радиславов. Далее: «Иде (Ростислав) прочь со всем полком своим и со Княгинею». Никонов. Лет. выдумывает здесь речи, сравнения и проч. Далее в летописи: «Опроста (Изяслав) всех Кыян, их же бе поймал Ростислав в крамоле».
(401) «А в Выри не могу голодом мерети, а лучше зде умерти»: видно, что Изяслав тогда уже владел Курскими городами, которых прежде не мог взять. — Далее: «Пойде Мстислав из Володимеря к Белугороду и с Галичьскою помочью, а Рюрик, сын Ростиславль, из Торческа с Володимером Андреевичем (который был прежде осажден с Ростиславом в Киеве) и с Васильком Гюргивичем и с Берендеи и с Коуи (Каепичами? см. Т. II, примеч. 396) и с Торки и с Печенегы, и снящася вси у Котельницы с Мстиславом».
Василько Юрьевичь жил тогда, как видно, в прежнем Поросском Уделе своем; но там начальствовал уже Рюрик, сын Великого Князя. Яр ослав и Ярополк Изяславичи приехали к дяде в самый тот день, как он вышел из Киева. Никонов. Лет. изобрел тут Ляхов, Чехов и множество других обстоятельств.
Далее: «Изяслав же, ни полков видев, побеже. Ростислав же с Ярославом и Ярополком выидоша из города и дождаша братии своей... Торци же постигоша возы на Желяни, и ту избиша много Половец и Черниговец, а полки побегоша от Булинь, и ту начата сещи я... Яша тогда Шварна и Милятича оба, Степана и Якуна, и Нажира Перославича, Бояр Изяславлих, а самого Изяслава постигоша к озерам, въездяще в борок; постиже и Выйбор Генечевичь и сече его по главе саблею, а другий боде и во стегно и вздыме и (поднял его на копье) и ту паде с коня». Летописцы рассказывают, что в то время, как Изяслав пошел из Киева к Белугороду, было удивительное небесное знамение: «идяше бо луна изменявши образ свой; бысть яко сукно черно, и пакы яко кроваво; и потом бысть яко две лици имуще, едино зелено, а другое желто, и посреди ее яко два ратна секущися мечема, и единому идяше яко кровь из головы, а другого бело аки млеко течаше. Рекоша же старии людие: не блого есть се знамение; прообразуешь Княжю смерть». Никон. Лет., говоря о ранах Изяславовых, выдумал самострел и проч. В Патерик., в житии Святоши, л. 181: «некогда же согрешив (Изяслав), не дерзну взяти ее (власяницу) на себе, и тогда убиен бысть на брани». В летописи: «Повелеша нести тело его в монастырь к Семиону, иже есть в Копыреве конци (в Киеве), и оттоле послаша и к Чернигову. Святослав же, спрятав тело его (13 Марта) со слезами во отчине его, в церкви Бориса и Глеба... В то же лето преставися Князь Иван Ростиславичь, рекомый Берладник, в Селуни: инии тако молвяху, яко от отравы бысть ему смерть».
(402) В Киев. Лет. сказано, что Новогородцы выгнали Мстислава: но Лет. Новогор. говорит: «Урядися Ростислав с Андреем о Новгород, и выведоста Мьстислава, Юрьева внука, седевшу ему год до года без недели; а Святослава введоша опять на всей воли его Сент. 28».
(403) В Киев. Лет.: «много речей воста межи има». Татищев несправедливо пишет, что сын Ростислава, Давид, без его ведома взяв Торческого Мстиславова Наместника под стражу, был причиною сей вражды. В летописях: «Иде Мстислав из Кыева, разгневашеся на стрые... Давид же без отечня повеленья иде в Торьцскый», — следственно, уже после раздора. Далее: «Ростислав посла сына своего, Мстислава, в Белгород». Великий Князь поссорился с Мстиславом в 1161 году, а примирился в 1163, и вместо Триполи (см. ниже) отдал ему Канев.
(404) «Того же лета (1162) Рюрик и Святополк Гюргевичь Туровский (сын Юрия, правнук Святополка Михаила) и Святослав Всеволодичь с братом Ярославом и с Кривскыми Князи идоша к Слуцку на Володимера на Мьстиславича. Володимер Слуцка сступи им, а сам иде к Кыеву к брату Ростиславу. Ростислав же дасть ему Треполь и ины 4 городы».
В Киев. Лет.: «тое же зимы (в 1160 или 1161 году) ходи Мьстислав Изяславичь и Ярослав, брат его, и Ярополк, Андреевичь Володимер и брат его Ярополк к Турову на Гюрга на Ярославина, и стояша полтретьи недели, и не успевше ничто же възвратишась». Ростислав заключил мир с Юрием в 1162 году. Великий Князь отдал Роману Васильев и Кр асный в 1165 году. Сей Роман, правнук Мономахов, был, как вероятно, сын Вячеславовой дочери (см. Т. II, примеч. 365). — В летописи: «того же лета (1163) Ляхове повоеваша около Чръвна».
(405) См. Библиот. Росс. стр. 255. — В Степей. I, 284, и во многих летописях: «аще и многу добродетель стяжа (Андрей) к Богу, но обаче побеждашеся властолюбием, единодержатель быти желаше всему отеческому наследию». Никон. Лет. сказывает нам, что Андреевы домашние поссорили братьев. — Андрей выгнал братьев в 1162 году.
Вероятно, что вторая Георгиева супруга была Гречанка, ибо она уехала в Царьград; но Историки наши без всякого основания именуют ее Греческою Царевною Еленою. Родословная Византийского Императорского Дому не представляет нам ни одной Царевны Елены, на которой мог бы жениться Георгий (см. Дю-Канжа Famil. August. Byzant.). Княгиня же Елена, умершая в Владимире в 1183 году, была не супруга, а дочь Георгия
Долгорукого, сестра Андреева, вопреки Никон. Летописцу (см. ниже).
В летописи: «дасть Царь Василькови Дунайские 4 города, а Мстиславу дасть волость от Аскалана». В Византийских летописях назван первый Васьишкою, Георгиевым сыном (см. Memor. popul. II, 1021, где упомянут еще другой Князь Российский Bladisthlabos, имевший в Греции после Василька тот же %ел). Мстислав, по харатейным летописям, в 1166 году удалился в Заволочье. Император Греческий не мог сему Князю дать Аскалонской области, ибо она принадлежала тогда Королям Иерусалимским.
(406) Киев. Лет. сказывает, что Святослав преставился в 6672 году, Февр. 15 в Понедельник (т. е. уже в 1165 году), а погребен 17. Далее: «Рекоша дружина Олгови: Княже! не стряпай (не медли); еди вборзе. Всеволодичь бо не добре жил с отцем твоим и с тобою; аци что замыслить лихое. Олег же не заста отца живого: таиша бо смерть его за 3 дни до Олгова приезду. Се жь створи Княгиня сгадавши с Епископом и с мужи передними, и целоваша Св. Спаса на том, яко же не послатися к Всеволодичю... И рече Поргий Тысяцькый: нам было не лепо дати Епископу целовати Св. Спаса... И рече Епископ: паче же, сынове, вам молвлю, да не будете предатели яко Иуда. Се же молвяше, лесть тая в собе: бяше бо родом Гречин... и списав грамоту, посла к Всеволодичю... И посла Олег с крестом Ивана Радиславича к Святославу... Рекл (Святослав) крест целуя: брата ти наделю Игоря и Всеволода... и не управи». Далее: «Преставися (в 1166, а не 1167 году) Святослав Володимеричь, внук Давыдов, в Вщиже. В то же лето (1166) взя рать Свят. Всеволодичь с Олгом про Володимерича. Олег бо просяше в правду наделениа. Святослав же не пода ему, но вда брату своему лепшю волость, а сына посади в Вщижи. Ростислав же усмотрев правду, иже обидить Святослав Олта, нача помогати Олгови; много же посыла к Святославу, добра им хоте. Святослав же не послуша. Олег же поеха к Стародубу. Стародубци бо прислаху ся ко Олгови, и упереди помочь Ярославля в город, и горожаном не лзе бы мысли своея створити. Олег же воротись опять с гневом, и много взя полон. Святослав же посла брата Ярослава с Половци к Новугороду, и дошедше Молочны реки, и въротишась вдалее 15 верст от града. Олег же бе в то время нездравуя вельми, яко не мощи ему на конь всести. Ростислав же нача слати к Олгови, веля ему умиритися; он же послуша его», и проч. Первая супруга Олегова, дочь Георгия Долгорукого, умерла в 1165 году. Олег в том же году, Июня 29, женился на дочери Ростислава, Лгафии.
(407) «Того же лета (1159) яша Глебовичи Володшу и Брячислава во Изяславли, и всадиша Володшу в поруб, а Брячислава окована держаху... В то же лето ходи Рогволод с Полочаны на Ростислава Глебовича к Менску; послал же бяше Ростислав из Кыева помочь Рогволоду с Жирославом с Нажировичем Торк 600, а ты померше голодом и приидоша пеши, и не дождаша мира», и проч. Далее: «В то же лето (1160) ходи Рогволод к Менску на Ростислава Глеб., и створиша мир... Того же лета (1161) приходи Рогволод на Володаря с Полочаны к Гбродцу. Володарь же на нощь выступи нань из города с Литвою... овых избиша, а иных изымаша... Рогволод же вбежа в Случеск, и ту быв 3 дни, иде к Дрютеск, а к Полотску не смея ити, зане же бе много погибе Полочан». Далее: «Полочане же посадиша у собе Васильковича Всеслава». Васильковичи были правнуками Всеслава Полоцкого, а Рогволод Борисович его внуком. — Давид Ростиславич господствовал в Витебске с 1165 г. — Далее: «Пойде Володарь к Полтеску ратию (в 1166 г.); Васильковичь же Всеслав иде противу; и не да им (Полочанам) свокупитися, но удари (Володарь) из незапы (засады)... Всеслав же бежа Витебску... Пойде Володарь на Давыда и Всеслава... и начашася бити об реку... Давыд же не да ему плку (битвы), занеже ждаше брата Романа с Смолняны... в полунощи бысть гром, и се слышашеся им (дружине Володаревой), яко выбродятся чрез реку, и рекоша Володареви: се Роман бродится, а отсюду Давыд; и побеже Володарь... и пусти по них (Давыд)... По лесу блудящих много изымаша, и посла Всеслава Полтеску».
(408) С Андреем был его брат Ярослав и сын Изяслав. В Прологе и в Степей. Книге сказано, что праздник Спаса, Авг. 1, уставлен Патриархом Лукою, Российским Митрополитом Константином и Ростовским Епископом Нестором по случаю одержанных побед в один день Императором Мануилом над Сарацынами, а нашим Князем Андреем над Болгарами. Андрей разбил Болгаров в 1164 году, а Митрополит Константин скончался в 1159. В летописи: «Князь же Болгарскый утече до Великого города... Взяша (Россияне) град их славный Бряхимов». Татищев полагал Бряхимов на Суре.
(409) См. Болъш. Черт. стр. 273. Вороная, как там означено, впадает в Ладожское озеро между реками Пашею и Сасем: ныне Сальма. — Новогородцы разбили Швед, в 1164 году, Майя 28. Шведский Король Эрик завоевал Финляндию в 1157 году и старался неволею обратить жителей в Христианскую Веру (см. Далин. Gesch. des R. Schwed. II, 84).
(410) В 1162 году Половцы, грабя в окрестностях Триполи, убили Выйбора, который рассек голову Изяславу Давидовичу (см. Т. II, примеч. 401). Черные Клобуки разбили их на берегах Роси и пленили более 500 человек, в том числе Княжичей Ихва, Затмазовичей и других. Там же в 1165 году поразил хищников Василько, сын Ярополка Изяславича; дружина его обогатилась оружием и конями; сам Князь за освобождение пленников взял много денег или вещей. В 1166 году Половцы около Днепровских порогов тревожили Гречнинов, т. е. купцев, ездивших Днепром из Греции и в Грецию: Великий Князь послал туда Воеводу Володислава (в иных списках: Володислава Ляха), который проводил до Киева суда, шедшие из Константинополя или Херсона (возведоша Гръчники, т. е. вверх по Днепру). — В том же году Северский Князь победил Хана Кобяка; а Воевода Шварн, плененный варварами за Переяславлем, откупился от них деньгами; дружина его легла на месте. Никонов. Лет. выдумал двух Русских богатырей, будто бы тут же убитых. Тогда же Олег Святославич и Ярослав Всеволодович ходили на Половцев: «взя Олег вежи Козины, и жену и дети, и злато и сребро; а Ярослав Беглюковы вежи».
Князья Рос. стояли у Канева «дондеже взыде Гръчник и Залозник» — т. е. пока купцы из Царяграда и залозинские пришли благополучно в Россию, вверх по Днепру. Залозами называлось место на пути в Грецию (см. Воскресенск. Лет. 11,76).
К Каневу приходили тогда Мстислав из Владимира, брат его Ярослав из Луцка, а другой брат Ярополк из Бужска; также Владимир Мстиславич, Владимир Андреевич (тот и другой внук Мономахов), Ярослав Всеволодович (брат Черниговского Князя), Глеб Юрьевич (Переяславский, сын Долгорукого), Глеб Городненский (Всеволодкович, внук Мономахов) и Иван Юрьевич (сын Юрия Туровского, внука Святололкова), Рюрик, сын Великого Князя, с братом Давидом и Галичане. — Сие собрание Князей было по Воскресенск. Лет. в 1167 году, а по Киев, даже в 1168; но Ростислав, по харатейным и Новогор. Лет., умер в начале 1167 года (см. Т. II, примеч. 417).
(411) «Зва Олег Ростислава на обед, и бысть радость велика межи има, и вда Олег многы дары Ростиславу; такоже и дщи его дари его. Наутрие же Ростислав зва к собе зятя и дщерь, и большими дары учреди всех, и иде Смоленску, и начата и сретати Смолняне; лутшии люди, за 300 поприщь (в Киев, верст) и за тем его внуци, сын Роман и Епископ Мануил... и оттуду иде в Торопечь», и проч.
В Новогород. Лет.: «в лето 6674 на зиму приде Ростислав из Кыева на Луки, и позва Новгородьцы на поряд: Огнищане (нарочитых или Житых людей) Гридь (Гридней), купце вячыпее» (лучших).
В других летописях: «не добре живяху Новгородци с сыном его Святославом».
Ростислав скончался в Зарубине, селе Рогнедином. Татищев называет Рогнеду Княгинею Полоцкою. В Киев. Лет.: «Молвяше (Ростислав) Симеонови Попови, отцу своему духовному: тобе въздати слово о том к Богу, занеже взборони (возбранил) мя от пострижениа... И начата молвити Иванкови Фроловичю, Покладнику (Постельничему) своему, и Борисови Захарьевичю: взовета ми Симеона Попа, ать створить молитву», и проч. Тело Ростислава Михаила (см. Т. III, примеч. 12) погребено в Киевском монастыре Св. Феодора, Марта 21.
(412) См. Киев, и Воскрсен. Лет. II, 70, 71, и ниже, примеч. о Поликарпе.;
(413) Memor. popul. II, 1019—1093. Прай сомневается, чтобы Стефан был женат на дочери Галицкого Князя (Annal. Reg. Hung <.> кн. Ill, стр. 157); но Греческий Летописец называет Стефана Ярославовым зятем. Андроник, по нашим летописям, приехал к Ярославу Галицкому в 1165 году, и в том же году возвратился в Царьград: см. Воскресен. II, 67. Греческий Историк пишет, что Андроник бил зумпров, зверей, которых много в России, и которые величиною более медведя и леопарда. Зубрем назывался у Славян дикий бык, буйвол: см. Второзакон. 14, 5. — Андроник замучен в 1182 году. Византийские Летописцы говорят, что он надеялся на Россиян более, нежели на Греков, и думая на Царской галере уехать в Россию, надел варварскую шапку с острым верхом.
(414) В Киев. Лет.: «прииде Митрополит Феодор из Царяграда месяца Августа (в 1160); бяше бо посылал понь Князь Ростислав... тогда же (в 1163), быв 10 месяць (2 года и 10 месяцев) в Митропольи... Прииде (в 1164) Митрополит Иван в Русь, и не хоте его Ростислав приати, зане же отрядил бяше Гургя Тусемковича к Цареви, хотя оправити Клима в Митрополью, и възвратися опять Гюрята из Олешья с Митрополитом и с Царевым послом, и приела Царь дары многы Ростиславу, оксамиты и паволокы и вся узорочья разноличнаа. Посол же Царев молвяше Ростиславу: молвит ти Царь, аже приимеши с любовию благословение от Св. София»... Татищев пишет: «Великий Князь ответствовал: ежели Патриарх без ведома нашего впредь поставит в Русь Митрополита, не токмо не прииму его, но и закон сделаем вечный, избирать и ставить Митрополитов Епископам Русским с повеления Великого Князя». В моих экземплярах Киевск. Летописи здесь пропуск. — См. рукописный Каталог Епископов. В Новогородск. Лет.: «ходи Игумен Дионисий (в 1165 г.) с любовью в Русь, и повелено бысть Владыце Архиепископство Митрополитом». Для того сей Летописец называет и всех предшественников Иоанновых Архиепископами; но мертвых не производят в чины. Никоновск. Лет. прибавляет, что сам Епископ Новогородский ездил тогда к Митрополиту, который дал ему ризы, стихарь, источники, и получил в дар множество золота, жемчугу, и проч.; а Татищев пишет, что сей новый Архиепископ желал подчинить себе Епархию Смоленскую и Полоцкую, но что Великий Князь на то не согласился. — Епископ Илия, или Иоанн, был поставлен Марта 28, 1165 году, в Вербное Воскресенье.
 Иоанн, таким образом первый Архиепископ Новогородский, включен нашею Церковию в лик Святых. Он был прежде Священником в Новегороде у Св. Власия, на Волосовой или Велесовой улице, и назывался до монашества Илиею. Чудеса его описаны в Пр ологе, Сент. 7. Там сказано, что Новогородцы, поверив клевете на целомудрие Иоанна, вывели сего мужа добродетельного из дому Архиерейского и пустили на плоту вниз по Волхову; но что плот, к изумлению граждан, уже исполненных раскаяния, пошел вверх,
и Свититель возвратился с честию в Новгород, пристав к берегу у монастыря Юрьевского. Другой сочинитель Иоаннова жития (см. Архив. Ростовск. .Лет. л. 160) несправедливо говорит, что сей Угодник, будучи еще простым Монахом, создал монастырь и каменную церковь Благовещения: Иоанн был тогда уже Святителем (см. Новогородск. Лет. стр. 39). Тот же сочинитель рассказывает о чудесном богато убранном коне, будто бы без всадника привезшем Иоанну и брату его, Гавриилу два мешка с золотом и серебром для совершения церкви. — Сей Новогородский Святитель, вместе с Белогородским, написал устав о причащении: любопытные могут найти его в рукописных Кормчих книгах; он состоит в двадцати или тридцати строках.
(415) См. Каталог Епископов. Сие послание Иоанново напечатано в Герберштейновых Rerum Moscov. Comment, стр. 22. Имеем его также рукописное на Греческом и Славянском языке, в Синодальн. библиотеке между Греческими манускриптами по Маттееву разделению № CCCLIII, а Славянское или Русское № 164, в книге, названной Посланием Российских Митрополитов. Обе рукописи XV века: в заглавии той и другой назван Папа Климентом; но он был Папою уже гораздо после Иоанна Митрополита, который преставился в 1166 году. В образец слога выписываю заключение Русского письма: «Аще хощеши к нашему Св. Патриарху Коньстянтинограда и тамо сущим Св. Митрополитом, иже слово животно имуще яко светила в мире сияют и възможени суть Божиего благодатию, таковых възискати с тобою исправиши: потом же аще угодно ти будет, прочее напишеши и хужьшему паче всех. Целую тя аз Иоан, худый Митрополит Рускый, и всех яже под тобою, Клирикы же и люди. Целуют же вас иже с нами святии боголюбивии Епископи  и Игумени, и иже с нами благочестивии церковнии людие. Благодать Св. Духа да будет с тобою и с всеми твоими. Аминь».
Автор книги Пращицы уверяет нас, что в княжение Ростислава, в 1157 году, был в Киеве церковный Собор, осудивший Еретика Мартина Армянина, который называл себя сродником Цареградского Патриарха Луки, учил поститься в каждую Субботу (кроме Великой), изображать крест двумя перстами, служить на семи просфорах и на одном вине, говорить дважды Аллюгуиа, в церкви обращаться лицом на Запад, креститься с левого плеча, и проч. В сей книге напечатано и деяние сего важного Собора, найденное (как говорит Автор) в Киевском Пустынно-Николаевском монастыре, писанное на хартии, скрепленное рукою Митрополита Константина и отданное на сохранение в Синодальную Типографскую библиотеку. Мы должны заметить, что ни в летописях, ни в Степен. Книге, ни в Стоглаве о том не упоминается; что слог сего деяния кажется не весьма древним (например: «Господин Мартин! поведай нам, где твое рождение и воспитание... Той же отвещав: пришел до зде видети Россию вашу»); и что в 1157 году княжил не Ростислав, а Изяслав в Киеве. Подлинник действительно хранится в Синодальной библиотеке, под № 518, но запечатан.
Маловажные происшествия княжения Ростиславова, о коих не упоминаем в Истории, суть следующие: В 1160 году, Авг. 20 (по Астрономии. таблицам 18) затмение луны. Нежата сделан Посадником в Новегороде (по Никоновск. Мстислав Изяславич украсил церковь в Владимире Волынском златыми сосудами с бисером, драгоценными иконами, книгами и проч.). В 1161 скончался Рязанский Князь Владимир Святославич, внук Ярославов. Новогородцы сменили Посадника Нежату и выбрали Захарию. В Лет. Новгород.: «стоя все лето ведром (сухо), и пригаре все жито, а на осень уби всю ярь мороз. Ста вся зима теплом и дждем и гром бысть, и купляхом кадку малую по 7 кун (а в Никоновск. по рублю и по сороку ajimbiH, которых тогда и в счете не было). О велика бяше нужа!.. Пр еставися (в 1162 году) Игу мен Олькса (Алексий) Св. Бо-городицы, и поставиша Мануила; а у Св. Духа Сшествия поставиша Игуменом Саву». В 1163 Вел. Князь женил сына своего, Рюрика, на дочери Хана Половецкого, Белгука. Скончался Епископ Новогородский Аркадий Сент. 19, и погребен в притворе Св. Софии. — В 1164 от сильных дождей разлился Днестр в Галиче: «пойде вода в болонье, и взыде оли до Бокова болота и потопи человек боле 300, иже бяху вошли с солью из Удечева, и многы человекы снимаху со древ, и кола (колеса или телеги), иже бе вода возметая. Много же и иных потопе; и бысть у них на ту зиму житная дороговь рамяна» (велика). — В 1165 скончался Князь Изяслав, сын Андрея Боголюбского, и погребен у церкви Св. Богородицы в Владимире на Клязме Окт. 28. В Новегороде построена церковь Святые Троицы (в другом списке Царицы) Шетициницы, а другая Князем Святославом на Городище во имя Св. Николая. Зима была отменно холодна. (П о Никоновск. все Князья соединились и разбили Половцев, но возвратились с малым числом воинов.) — В 1166 Ярополк Изяславич женился на дочери Святослава Ольговича; преставилась супруга сего Святослава, именем Мария, и брат Андрея Боголюбского, Ярослав Юрьевич, погребенный у церкви Св. Богородицы Апреля 12. В Новегороде заложена церковь Спаса на вратах Георгиева монастыря. Родился Олегу Святославичу сын Борис или Святослав. Сын Галицкого Князя, Владимир, женился на дочери Святослава Всеволодовича, Болеславе, а Всеволод, сын Ярослава Изяславича, на Малфриде, дочери Юрья Ярославича Туровского, внука Святополкова (см. Киев. Лет.) — Умерла дочь Андреева, бывшая за Олегом, сыном Святослава Всеволодовича (см. Киев. .Лет.). — Татищев прибавляет, что Андрей Боголюбский в 1159 году построил Волок Дамский; но сей город существовал уже в 1135 году (см. Воскресен. Лет. I, 271). Сей же Историк сказывает нам, что В. К. Ростислав был среднего росту, имел лицо широкое, бороду круглую; всегда ходил в церковь, чтил Епископов, награждал Священников, вдовиц, сирот; но мало занимался воинскими и судными делами; почему Тиуны грабили народ.
(416) В Киеве были тогда два Ростиславича, Рюрик и Давид. В летописи: «Мьстислав же посла Володислава Въростиславича пред собою к Василькови к Ярополчичю (сыну его брата)... Начата поведати Василькови и Володиславу Вратиславичю... Володимер (хочет взять) Торцьскый со всем Поросьем, Андреевичи Берестий, Ярослав Володимерь».
(417) Мстислав взял у Ярослава 5 Галицких полков. С ним находился также Князь Мстислав Всеволодкович (о Всеволодке см.Т. II, примеч. 250). «Посла ко Всеволодковичема»: то есть, ко двум, Мстиславу и Глебу; брата их, Бориса, уже не было в живых. — Союзники встретили Мстислава близ Микульска (в Галиции). Тут же пришли к Вел. Князю и Черные Клобуки, дать ему клятву верности. Далее: «Пу сти (Мстислав) брата, Ярополка, с Берендичи пред собою... Володимер Мстиславичь пойде из Треполя Вышегороду с женою и с детми и с материю. Ярополк же настиже его на Желани у Доброго дуба, и не даша Берендичи стрелятись с ними: бе бо льстяче (т. е. они притворялись верными, а не хотели драться). И тако ехаша по них (за Владимиром) до Всеволожа монастыря (на Выдыбичах); и ту Ярополк воротися в город (Киев). Мстислав же заутра по нем иде к Кыеву, изрядив полкы своя Василевскым путем к Олгове (могиле), и ту выидоша Кыяне вси, и взем ряд с братиею и Кыяне, и пойде Вышегороду; а Берендичь изгоном пусти, и на болоньи от Днепра жгоша двор Тысяцкого Давыда Радилов, а иных дворов 7 сгоре. Мьстислав же пришед ста по горе от броду, а пешьци (или Печенеги, как в Киев. Лет.) постави по валови. Берендичи же убиша Володимерь муж, убиша и ти лучших от Берендичь. День же бе тогда Пяток. В Суботу же начата битися... Начата же слати межи собою рядяшесь о волостех. Рюрик и Володимер со Мстиславом урядившеся, целоваша крест».
После сказано, что Владимир отправился в Котельницу: следственно, ему дали тогда сей городок. — В Воскресен. и Киев. Лет. означено, что Мстислав въехал в Киев в 1169, Майя 19, в Понедельник: так и было в сем году; но в той же Киев. Лет. сказано, что в следующий год, т. е. в 1170, Мстислав выступил из Киева Марта 2, в Субботу, а Ярополк Изяславич умер 7 Марта, в Четверток на Средокрестной неделе: сие же число приходилось так не в 1170, а в 1168 году: следственно, Мстислав въехал в Киев в 1167 году, и если в Понедельник, то не 19, а 15 Майя. В харатейных летописях и в древней Новгородской точно стоит год 1167. Мстислав в 1168 году прислал уже сына своего из Киева в Новгород (Новгород. Лет. стр. 37). — Далее: «бе ту (у Владимира) муж Давида Ростиславича, Василь Настасичь, и поведа Князю. Давыд же яви брату Мстиславу... и приде (Владимир) оправливатися; а Мстислав иде в Печерскый монастырь: Володимер же по нем. Мстислав же веле ему ити во Икономлю келью, а сам иде к Игумену. И посла Мстислав ко Владимиру река: аз не посылал по тя... И приела Володимер Диачка и Мормыжа (см. Киев. Лет.), и рече: слышах, брате, яко молвили ти нечто на мя злии человеци... И посла Мстислав к Давыду Вышегороду; Давыд же приела Василя, приставив к нему Радила Тысячского и Василя Волковича. А Мстислав же по трех днех иде в Печерекый монастырь, и придоша ту Давыдов муж, а Володимер своих приела Рагуйла и Михаила, и начата претися. И приде послух по Василе, Давыд Зорыничь. Мстислав же положе то на Бозе (предал на суд Божий) и рече Володимеру: целоecui ecu, брате, крест ко мне, и еще ти уста не осохли», и проч. Далее: «Начашась слати к нему (Владимиру) Чагровичи, Чекман и брат его Тошман и Маначюк. Володимер же рад был думе их и посла к Рагуйлу Добрыничю, Михалю и Завиду, являя им думу свою» (то есть, измену). Татищев вымышляет их речь. — Далее: «Сняся (Владимир) с Берендичи ниже Ростовца Реша ему (Берендеи): ты нам тако молвяше, братья вси с мною суть; а кое есть Володимер Андреевичь и Ярослав (Изяславичь) и Давыд? Но се ездиши един и без мужий своих, а нас прельстив; но нам лучше в чюжю голову, нежели в свою... И начата стреляти... Он же рече: не дай Бог поганому веры яти; а я уже погинул душею и жизнью... И ту избиша Детскые около его... А он беже к Дорогобужу; ту бо бе и жена его бежала пред ним. Андреевичь же (Владимир) перемета (разобрал) моста на Горыни и не пусти его. Он же воротися на Радимичи (чрез Сожскую область Радимичей) ко Андрееви». В харатейных сказано, что Владимир бежал к Половцам: может быть после. Он оставил жену свою в Глухове у жены Всеволодовой, невестки Святослава Всеволодовича Черниговского. Андрей велел сказать Владимиру (по Киев. Лет.): «иди в Рязань к отчичю своему Глебови». Татищев написал, вместо отчича, отчим', но как Владимирова мать не была супругою Глеба (Ростиславича), то сей Историк думал, что Глеб мог быть отчимом Владимировой жены: мы знаем одну его жену, дочь Бана Венгерского. Отчичем именовался в старину наследник отцевского достояния: Андрей хотел сказать, что Глеб наследовал дружбу отцасвоего к Дому Мстислава Великого.
Мстислав говорит Владимировой матери: «иди в Городок (Остер); а оттуда, камо тобе годно». Она уехала в Чернигов.
(418) Роман и брат его Мстислав Ростиславич. — Новогородцы убили тогда Захарию Посадника, Неревина и Несдубирича, друзей Святославовых. Далее: «Налезоша собе путь на Вяцька и на Володаря»: то есть, проехали чрез область сих двух Князей Кривских. Вячко есть сокращенное имя. Далее: «иде Даньслав Лазутиничь с дружиною Кыеву». Мстиславов сын, Роман, приехал Апреля 14 в Новгород, который был без Князя от 1 Сентября до Пасхи. — Здесь в первый раз упоминается о городе Русе, от коего отступил Святослав. — О смерти сего Князя в 1169 или 1170 году сказано в Киев. Лет.: «преставися на Волоце, воюя Новогородьскую волость... тело его везоша к Смоленску и положиша у Св. Богородицы в Епископьи... бяше храбор... монастыри набдя... и Попы... не збираше злата, но даяше дружине». Татищ. пишет, что Святослав знал Греческий язык!
(419) «А уже у нас и Греческый путь изотымають, и Солоны, и Залозы»: места по Днепру на Юг от Киева. С Черниговским и Северским были в Киеве и братья их: с первым Ярослав Всеволодович, а со вторым Всеволод Святославич. О последних сказано в Киев. Лет.: «бяху бо тогда Олговичи (т. е. внуки Олега) в Мстиславли воли». Давид за болезнию не мог идти, но отправил свой полк с братом Рюриком. — Мстислав Всеволодович (см. Т. II, примеч. 417) пришел из Городна, Ярослав Изяславич из Луцка, Святополк Юрьевич, правнук Михаила-Святополка, из Турова.
(420) «Бысть Половцем весть от Кощея Гаврилова, от Воиславича». Ниже сказано, что Великий Князь послал за Половцами Седельников своих и Кощеев (а не Кощея). Кощеями назывались младшие Отроки Княжеские. Так при описании Андреевой кончины сказано в летописях, что с ним был один Кощей, мал Детеск (см. Воскрес. II, 92). — Обоз Князей оставался под начальством Ярослава Всеволодовича. — Брат Великого Князя, Ярополк, во время сего похода умер, и схоронен в Киевской церкви Св. Феодора (см. Т. II, примеч. 417). В Киев.Лет.: «и бысть в Тумащи и вельми нача немочи (Ярополк), и постиже весть Мьстислава за Каневом... и посла Мьстислав ко Игумену Поликарпови и к Данилови, Попови своему, веля има ехати к брату... Аще Бог поймет брата моего, да спрятавше тело
его, везете к Св. Феодору». Вежи Половецкие взяты на реке Угле, а другие на Снопороде: Татищев пишет: «или Самаре:» но сия река и тогда называлась Самарою (см. Т. II, примеч. 352). Далее: «самех (Половцев) постигоша у Чрного леса... и избиша я... Бастий же и инии гониша по них и за Воскол»: Оскол или Ворсклу? Далее: «Изо всех полков два убиены быста, Кснятин Васильевичь, Аруков брат, и Седельник Ярославль Изяслаславича и Коснятин Хотовичь ят бысть». В Киев. Лет.: «яко всем Рускым воем наполнитись до изобилия и колодникы и чагами, и детми их и челядью». В других летописях, вместо чаг, поставлено: «женами». В Слове о полку Игореве (стр. 28) сказано: «была бы чага по ногате, а Кощей по резани»; то есть: пленницы, жены варваров, продавались бы по ногате, а Отроки их (см. выше) по резани. Издатели не разумели слова чага, ни Кощея, приняв их за собственные имена. — Далее в летописи: «Тоя же весны посла Мстислав по братью свою и сьвокупишась в Кыеве: Ярослав из Луцка, Володимер Андреевичь из Дорогобужа, Рюрик из Овручого, Давыд из Вышегорода, а Гюргевичь Иван (правнук Святополка Михаила) из Турова, и нача молвити Мьстислав: се Половцем есмы много зла сотворили: то им всяко пакостити Гречнику нашему и Залознику. Да выйдем противу Гречнику».
См. Т. II, примеч. 410.;
(421) Глеб Переяславский угостил Мстислава обедом и дарами.
(422) См.Т. II, примем. 420. В летописи: «Бориславичи, Петр и Нестер, начата злы речи глаголати на Мстислава ко Давыдовы лжуще: озлобил бо я бяше Мстислав и от собе отслал, яко холопьи кони Мстиславли покрадоша в стаде и пятна (клейма) на них своя всклали». Давид и Рюрик, приглашенные на обед Великим Князем, требовали от него крестного целования. «Мстислав же ужасеся мыслию и яви дружине своей, глаголя: велять ми братья собе целовати крест, а не ведь, что моя вина». Бояре ответствовали: «ты всяко еси прав перед своею братьею, а то Бог весть; тебе бо без нас того не лзе было замыслить, ни створить», и проч. Великий Князь и Ростиславичи присягнули друг другу в верности; но, по словам Летописца: «сердце их не бе право с ним».
(423) Имена Князей: Глеб Переяславский, Роман Смоленский, Давид Вышегородский, Рюрик Овручский, Мстислав (четвертый сын умершего В. К. Ростислава Мстиславича), Владимир Андреевич Дорогобужский, Дмитрий или Всеволод Юрьевич (брат Андреев), Мстислав (его племянник), Олег Святославич Северский и брат его Игорь. — В Киев. Лет:, «не имеа (Андрей) любве к Мьстиславу». Никон. Лет. в число Андреевых союзников включил и Венгров, Чехов, Поляков, Литву.
(424) «С Ковуи и с Бастиевою чадью (то и другое название было дано им от имени их начальников)... и бысть весть Рюрикови и Давыду, оже Андреевичь и Роман со Смолняны близ идета, и пославше яста Михаила за Межимостьем (ныне село Замостье в Минск. Губернии) и Новогородци с многым товаром к Мозырю идущи. Сдеяше ту лесть Бастий над Михайлом». Татищев сказывает, что Михалко княжил в Городце или Остере.
Далее в Киев. Лет. и других: «Сняшась братиа в Вышегороде и пришедше сташа над Дорогожичи (у Киева) под Св. Кирилом Феодоровы недели (первой Вел. поста); а вторые недели отступиша Кыев... Стояша у города три дни (а не седьмицы, как у Татищева)... Мьстиславу же изнемогающу в граде. Берендичи же и Торци льстяху под Мьстиславом... и снидошась вси Князи и дружина Серховицею и ринушась к ним долов (долой) узад (взад) Мьстиславу, начата стреляти. Мьстиславу жь начата дружина молвити: поеди из города; нам их не перемочи». В Воскресенск. и Киев, сказано, что Киев взят Марта 8, 1170 году, в Среду второй недели поста, но в сем году 8 Марта приходилось в Воскресенье, а Мясопуст начался Февраля 8. В харатейных и древней Новогородской летописи означен, по нынешнему летосчислению с Генваря, 1169 год, в котором Середа второй недели Вел. поста была вторым-надесять Марта.
Никто дотоле не брал Киева приступом: Изяслав Давидович взял один Подол. — Берендеи и Торки зажгли тогда Печерский монастырь. —Летописец говорит о Киевлянах: «за грехы их (следственно, он не был сам Киевлянин) паче же за Митрополичю неправду: в то бо время запретил бе Поликарпа, Игумена Печерского, про Господскые праздникы, не веля ему ести масла, ни молока в Среды и в Пяткы в Господскые праздникы. Помогашеть же ему и Черниговскый Епископ Антоний; и Князю Черниговскому многажды браняшеть ести мяс в Господскые праздникы. Князю же Святославу не хотящу, изверже и из Епископьи». Никон. Лет. сказывает, что изгнанный Антоний уехал в Киев к Митрополиту Константину (прибывшему из Греции в 1167 году). Татищев пишет, что Великий Князь собрал в Киеве 150 Духовных, желая разрешить спор между Поликарпом и Митрополитом; что тут был и Феодорец Игумен Суздальский (об нем см. ниже), и проч. В летописях нет и того, чтобы Ростислав, избрав Константина, посылал его ставиться в Царьград, как говорит Татищев.
(425) Так в харатейных, Киев., Воскр. и других. В древней Новогородской сказано, что Мстислав добровольно отказался от Киева: известие несогласное с обстоятельствами происшествия. Далее: «бежящу же ему (Мстиславу) на Василев, и постигоша и Бастиева чадь и стреляша его, а дружину поимаша многу около его: яша Дмитра хороброго и Олексу Дворского, Събыслава Жировичь, И ванка Творимирича, Рода, Тивона (Тиуна) его и иныи. И сняся (Мьстислав) с братом Ярославом за Уновью и идоша Володимерю». Никон. Лет. говорит, что Киев взят изменою Бояр Мстиславовых, Петра и Нестора Бориславичей (см. Т. II, примеч. 422); но сей изобретатель забыл, что Петр и Нестор служили тогда Давиду и не могли находиться в Киеве, откуда выгнал их Мстислав.
Последствие ясно доказывает, что Киев с того времени зависел от Андрея. В краткой летописи XIII века, внесенной в харатейную Кормчую Книгу (Синодальн. библиот. № 82) сказано: нача быти Киевъское Княжение в воли его» (Андреевой).
Никон. Лет. говорит, что в княжение Мстислава, в 1168 году, Хан Половецкий Айдар крестился в Киеве, а в 1169 приезжали послы от Папы; что в сей год родилось много плодов; что в 1170 были страшные небесные знамения, громы и землетрясение. Татищев пишет, что в 1168 году у Глеба Юрьевича родился сын Владимир или Петр, и что Глеб раздал 200 гривен серебра нищим, а в церкви и монастыри 300 гривен; что в сем же году умер сын Всеволода-Гавриила Псковского, Мстислав.
С. М. Соловьев
Н. М. Карамзин и его литературная деятельность:
«История государства Российского»

Глава III

Второй том начинается рассказом о любопытных отношениях между сыновьями Св. Владимира. И княжение последнего наступило после усобиц и братоубийств; но эти усобицы произошли вследствие известного столкновения между киевским и древлянским князем спустя довольно долгое время после бесспорного утверждения сыновей Святославовых, каждого на его столе, от отца назначенном. Иной характер носит усобица сыновей Владимировых: здесь прежде всего летописец выводит на сцену двоих братьев — самого старшего и одного из самых младших. Права первого, по-видимому, бесспорны; младший прямо признает их, и, несмотря на то, дружина обнаруживает явное предпочтение в пользу младшего, в Киеве заметно колебание; старший видит в младшем опасного соперника, сознает непрочность свою на отцовском столе, употребляет различные средства, чтобы привлечь к себе киевлян, и, несмотря на кротость младшего брата, который сам лишил себя средств к борьбе, старший злодейством освобождается от соперника, который не перестает казаться ему опасным. Как же наш историк взглянул на эти любопытные отношения? Как изобразил их?
Рассказ летописца, исполненный благоговения к нравственному характеру младшего брата, исполненный глубокого негодования к убийце его, прежде всего произвел сильное впечатление на нравственное чувство историка, и это сильное впечатление определило характер повествования последнего. «Святополк — похититель престола», — читаем мы в начале оглавления первой главы второго тома. Святополк похититель, потому что он злодей. Младший брат падает жертвою своей нежной чувствительности; властолюбец не довольствуется одним преступлением: он убивает еще двоих братьев — так завязывается на Юге кровавая драма. Для ее вполне удовлетворяющей нравственное чувство развязки является мститель с Севера; но прежде на этом Севере, в Новгороде, происходят также события, которые должны были одинаково сильно поразить нравственное чувство историка, и здесь летописец рассказывает о враждах, убийствах; но все забывается, когда Ярослав говорит новгородцам о страшных преступлениях Святополка: многочисленное войско собирается и выступает с князем для наказания братоубийцы, который заслуживает проклятие современников и потомства. «Имя окаянного осталось в летописях неразлучно с именем сего несчастного Князя: ибо злодейство есть несчастие». Отношения между сыновьями Владимира были одним из тех оазисов, которых Карамзин, по его собственному выражению, искал среди пустыни; в рассказе об этих отношениях Карамзин высказался вполне как человек и как повествователь; вот почему этот рассказ так важен для нас. У предшествовавшего историка — князя Щербатова видим попытку объяснить поведение новгородцев; но Карамзин остался вполне верен первому впечатлению, произведенному на него рассказом летописца.
Вторая глава содержит в себе княжение Ярослава в Киеве. Мы не будем останавливаться на приговорах поведению Мстислава Тмутороканского после Лиственской битвы: зная господствующий взгляд автора, мы вправе ожидать подобных приговоров. Но мы должны остановиться над объяснением происхождения так называемой удельной системы. «Ярослав ожидал только возраста сыновей, чтобы вновь подвергнуть Государство бедствиям Удельного Правления… Как скоро большому сыну его, Владимиру, исполнилось шестнадцать лет, Великий Князь отправился с ним в Новгород и дал ему сию область в управление. Здравая Политика, основанная на опытах и знании сердца человеческого, не могла противиться действию слепой любви родительской, которая обратилась в несчастное обыкновение». По Щербатову, Ярослав отдал Новгород Владимиру, «желая себя облегчить в тягости правления, таковым учинившимся ради великого пространства его владений».
И Щербатов почел не бесполезным показать содержание законов Ярославовых, известных под именем Русской правды; но не изложил причины, почему это не бесполезно. По Карамзину: «Сей остаток древности, подобный двенадцати доскам Рима, есть верное зеркало тогдашнего гражданского состояния России и драгоценен для истории». Признавая такую важность Русской правды, Карамзин посвящает ей целую третью главу. Между статьею Карамзина о Русской правде и статьею Щербатова о том же памятнике огромная разница, показывающая, какие успехи сделала русская наука в конце XVIII и начале XIX века. Карамзин рассматривает сначала, как законодатель утвердил личную безопасность и неотъемлемость собственности, потом общие постановления для улики и оправдания, наконец, законы о наследстве. Мы видели, как уже прежде Карамзин высказал свой взгляд относительно источника древнего русского законодательства: по его мнению, варяги принесли с собою общие гражданские законы в Россию; при изложении Русской правды он остается верен этому взгляду.
Наконец, Карамзин воспользовался Русскою правдою для определения гражданских степеней в древней России и вывел из ее статей следующие два заключения, важные по влиянию своему на последующие мнения о древнерусской истории. Первое заключение — о телесных наказаниях, причем мнение Монтескье о древних германских законах прилагается к древним русским, и прилагается не совсем удачно, ибо в предшествующем изложении того, чем виновный платил за вину, заключается опровержение слов Монтескье, равно как в статье о ключниках и проч. Второе важное заключение состоит в том, что варяги не завоевали Россию, ибо в статье о вирах нет различия между варягом и славянином. В заключение считаем нелишним сравнить следующие отзывы Щербатова и Карамзина о Русской правде. «Я не буду, — говорит Щербатов, — оправдывать сии законы; ибо, дабы полезность их знать, надлежало бы точнее иметь сведение о всех обрядах, нравах, упражнениях и обычаях сих народов и войти в точное состояние их, чего нам невозможно учинить; я могу только то предложить, что ни одни россияне пенями за смертоубийство наказывали, но и все почти северные народы то чинили, которого может быть сии Российские законы подражанием были». По мнению Карамзина, устав Ярославов содержит в себе полную систему нашего древнего законодательства, сообразную с тогдашними нравами.
Мы видим, что Карамзин отвергнул Шлёцерово деление русской истории на пять главных периодов: на Россию рождающуюся, разделенную и т. д. Мы не постояли за деление Шлёцера, ибо оно чисто внешнее, не дающее ни малейшего понятия о ходе русской истории как русской истории; мы признали деление Карамзина лучшим, причем показали несостоятельность возражений последующих писателей против этого деления. Шлёцер, как сказано, понял два своих первых периода — Россия рождающаяся и Россия разделенная — чисто внешним образом, ибо не показал отношений, необходимой связи между этими двумя периодами, между этими двумя названиями, не показал, что Россия потому была необходима разделенною, что была только что родившеюся. Так понимаем мы дело теперь, но не так понимали его в XVIII веке, не так понимали его и в начале XIX. Карамзин отвергнул деление Шлёцера точно так, как последующие писатели, вместо того чтобы точнее определить деление Карамзина на древнюю, среднюю и новую Русскую историю, отвергли его как несправедливое. Мы видели, на каком основании Карамзин отвергнул Шлёцерову характеристику первого периода — Россия рождающаяся. «Век Св. Владимира, — говорит он, — был уже веком могущества и славы, а не рождения».
Но, отвергнув, что Россия до половины XI века была рождающеюся, Карамзин естественно не признал связи между Россиею до Ярослава и Россиею после него; отвергнув рождение государства, признав это государство в самом начале могущественным и славным, он по тому самому не признал в последующем периоде постепенного, хотя трудного и медленного возрастания и окрепления государства; этот период явился для историка только временем бедствий, временем слабости и разрушения. Вот что говорит Карамзин о времени, наступившем по смерти Ярослава I: «Древняя Россия погребла с Ярославом свое могущество и благоденствие. Основанная, возвеличенная Единовластием, она утратила силу, блеск и гражданское счастие, будучи снова раздробленною на малые области. Владимир исправил ошибку Святослава, Ярослав Владимирову: наследники их не могли воспользоваться сим примером, не умели соединить частей в целое, и Государство, шагнув, так сказать, в один век от колыбели своей до величия, слабело и разрушалось более трехсот лет. Историк чужеземный не мог бы с удовольствием писать о сих временах, скудных делами славы и богатых ничтожными распрями… Но Россия нам Отечество: ее судьба и в славе, и в уничижении равно для нас достопамятна. Мы хотим обозреть весь путь Государства Российского, от начала до нынешней степени оного… История предков всегда любопытна для того, кто достоин иметь Отечество».
При таком взгляде на характер времени, протекшего от смерти Ярослава I до образования Московского государства, Карамзин естественно не остановился над объяснением отношений между потомками Ярослава I. «Изяслав считал себя более равным, нежели Государем братьев своих». Вот все, что находим у него об отношениях между сыновьями Ярослава. Кн. Щербатов об этих отношениях выражается так: «Хотя и видели мы, что каждый из владеющих в России князей особливо свое княжение правил, однако во всем том, что касалось до общего блага и великой важности было, в том они все с общего согласия поступали».
Известно, каким сильным возражениям со стороны талантливого Неймана подвергся рассказ Карамзина об отношениях между сыновьями Ярослава I . Между этими возражениями есть некоторые, действительно вполне основательные; но со многими нельзя согласиться. Основательно опровергнуты положения, что Игорь получил удел не от отца, а от старшего брата; что уже в то время существовали частные и особенные уделы; что Игорь сначала получил удел первого, а потом второго рода; о доверенности, оказанной Ростиславом Катапану, о торжественном объявлении последнего касательно смерти Ростиславовой; о побуждениях херсонцев убить Катапана; о характере Ростислава; о значении его смерти для тогдашней России; о побуждениях Всеслава Полоцкого к войне с Новгородом; о побуждениях Ярославичей к войне с Всеславом. Нельзя согласиться также с Карамзиным насчет причины победы черниговцев над половцами; насчет побуждений, которые имел Изяслав, взогнать торг на гору, потому что мы не можем знать в подробности всех обстоятельств того времени; не можем признать внезапности перехода от дружественных отношений между Ярославичами к враждебным; не думаем, чтобы поведение Олега можно было приписать одному врожденному властолюбию, потому что князь, несправедливо лишенный волости, и без особенного властолюбия мог желать приобрести ее, тем более что ничего не знаем о ласках, которые оказывал ему дядя Всеволод.
Но с другой стороны, неосновательно возражение Неймана против того, что все Ярославичи действовали сообща при переводе Игоря в Смоленск из Владимира. Карамзин имел полное право утверждать это на основании множественной формы посадиша, тем более что в рассказе летописца об освобождении Судислава прямо показаны Ярославичи действующими сообща; различие же, которое хочет Нейман установить между первым и вторым случаем, — явная натяжка. Сказав о занятии Тмутороканя Ростиславом Владимировичем, изгнавшим оттуда Глеба, сына Святославова, Карамзин продолжает: «Святослав спешил туда с войском: племянник его, уважая дядю, отдал ему город без сопротивления; но когда Черниговский Князь удалился, Ростислав снова овладел Тмутороканем». Нейману не понравился этот рассказ; он сравнивает его с рассказом летописца: «Иде Святослав на Ростислава к Тмутороканю; Ростислав же отступи кроме из града, не убоявься его, но нехотя противу стрыеви своему оружья взяти». Нейман говорит: «Вот простой рассказ летописи. Ни слова об уважении!» Потом сам задает себе вопрос: «Но разве не доказывает уважение Ростислава к дяде то, что он отступал перед ним и добровольно отдал ему город?» — и отвечает: «Разумеется, не доказывает какого-нибудь особенного уважения со стороны Ростислава, потому что вслед за темон снова выгнал его сына. Поведение Ростислава должно бы нам казаться в высшей степени странным и необъяснимым, если б обычаи того времени не давали нам ключа к объяснению этой загадки. Уважение к старым родичам, именно к тем, которые заступали место отца, было обязанностью, освященною обычаем, которого никто из благомыслящих людей не смел нарушить. У Ростислава уж не было в живых отца; поэтому брат отца, дядя, заступил для него место отца. Уважение, которым он был ему обязан, было уважением чисто личным: он не смел поднять против него меча. На сына дяди, бывшего с ним одних лет или даже моложе его, эта обязанность не простиралась». Нейман утверждает, что уважение, которое Ростислав питал к дяде, было священною обязанностию, что это уважение было личное, и в то же время говорит, что в летописи об уважении ни слова, а потом говорит, что здесь нет какого-нибудь особенного уважения!..
Далее следующее место летописи: «Ростиславу сущю Тмуторокани и емлющи дань у Касог и в инех странах, сего же убоявшеся Грьци». Карамзин переводит так: «Скоро народы горские, Касоги и другие должны были признать себя данниками юного Героя, так что его славолюбие и счастие устрашили Греков». Нейман не соглашается с тем, что Ростислав силою заставлял касогов и другие народы платить себе дань. Он говорит: «Слова летописи, находящиеся во всех списках, указывают на то, что дань бралась без всякого сопротивления и что взимание ее было соединено с покойным обладанием Тмутороканью». Но спрашивается: чего же испугались греки, если Ростислав жил мирно в Тмуторокани, не распространял своих владений и спокойно только пользовался данью, которую издавна некоторые соседние народы платили его княжеству? Почему же они не боялись Глеба Святославича, который до Ростислава княжил в Тмуторокани? Нейман сам понимал неосновательность своего возражения и потому старался прикрыть его новою натяжкою. «Кажется, — говорит он, — что греки не столько боялись Ростислава лично, сколько последствия его деятельности, то есть основания независимого княжества в Тмуторокани». Но чем независимее было это княжество от остальной Руси, тем слабее, тем меньше, следовательно, надлежало бояться его.
Так как одна из целей нашего настоящего исследования — рассмотреть «Историю государства Российского» в связи с предшествовавшими явлениями русской исторической литературы, то мы должны здесь заметить, что некоторые положения Карамзина, справедливо или несправедливо опровергаемые Нейманом, находятся и у князя Щербатова. Например, Щербатов точно так же в перемещении Игоря из Владимира в Смоленск видит общее действие Ярославичей; о поведении Ростислава относительно дяди Щербатов говорит: «Ростислав же, свято ль наблюдая почтение к дяде своему или ради каких других причин, получа известие о пришествии Святослава, из Тмуторокани вышел». Причина страха греков пред Ростиславом у Щербатова выставлена та же, что и у Карамзина; отношения Катапана к Ростиславу рассказаны иначе, именно так, как хочет Нейман, а причина умерщвления Катапана херсонцами та же самая, что и у Карамзина.
Любопытно сравнить у обоих историков начало рассказа о княжении Всеволода Ярославича, потому что здесь впервые обнаружилась эта особенность древней русской истории, что великому князю наследовал брат, а не сын. Щербатов поражен странностью явления и начинает придумывать объяснения ему. Он говорит так: «Всеволод, быв от роду 48-ми лет, взошел после смерти брата своего Изяслава на главное Российское киевское княжение. Хотя сие его восшествие на престол и не совершенно порядочно является, потому что после Изяслава остались сыновья уже в довольном возрасте, чтоб принять правление княжения отца их; однако по невоспоследовавшим от этого никаким смущениям, и потому, что упоминается, что Всеволод дал Ярополку, сыну Изяслава, Владимир с придачею еще Турова, мнится мне, что это возведение его на Киевский престол учинено вследствие учиненного между им и Ярополком какого-то договору; коему обычаю, чтоб брат после брата в престолах наследовал, и впредь почти всегда последовали, яко будем иметь случай о сем яснее предложить». Щербатов яснее, по его мнению, предложил это в конце V книги своей «Истории», где говорит: «О состоянии России, ее законов, обычаев и правлений»; его объяснение здесь состоит в следующем: князья всегда сами предводительствовали войском — это была их главная обязанность; князь малолетний не мог исполнить ее: отсюда и преимущество, какое получили дядья пред племянниками в наследстве престола.
Разумеется, мы только с уважением и любопытством можем смотреть на эту первую остановку над любопытнейшим из явлений нашей древней истории, на первую попытку объяснить его. Таков обычный ход нашей науки — начинать со внешнего, ближайшего к понятиям историка и потом, вглядываясь все внимательнее и внимательнее в глубь веков, объяснять неудобопонятные для нас явления древности согласнее не с нашими, но с тогдашними понятиями и обычаями. Так уж у самого Щербатова мы видим два первых шага на упомянутом поприще: сначала встречаем объяснение договором, явлением чисто случайным, потом древний порядок престолонаследия объясняется уж особенными обстоятельствами того времени, которое требовало всегда совершеннолетнего князя. Карамзин пошел еще далее: он объясняет явление не случайным обстоятельством, не договором и не потребностию постоянной внешней защиты, а тогдашним образом мыслей, тогдашними нравами: «Не сын Изяславов, но Всеволод наследовал престол Великокняжеский. Дядя, по тогдашнему образу мыслей и всеобщему уважению к семейственным связям, имел во всяком случае права старейшинства и заступал место отца для племянников».
Княжение Всеволода Ярославича описано у Карамзина правильнее, чем у Щербатова, относительно подробностей, например генеалогических; смуты, произведенные недовольными князьями, у обоих историков описаны одинаково; у Карамзина, впрочем, действующие лица и события характеризованы согласнее с понятиями новейшего времени; недоверие к Татищеву еще более приближает Карамзина к Щербатову, которого он  защищает от Болтина, крепко стоявшего за Татищева. В своде Татищева, например, сказано, что Ярополк Изяславич собирался идти на Всеволода за то, что последний отдал часть его волости Давиду Игоревичу. Карамзин отвергает это на основании древнейших списков; но и в древнейших списках летописи связь выражений такова, что не допускает иного объяснения. «Всеволод же послав приводе и (Давида), и вда ему Дорогобуж. Ярополк же хотяше ити на Всеволода». Касательно отношения рассказа Карамзина к рассказу летописца сравним следующее место: у летописца — «приде Ярополк из Ляхов и сотвори мир с Володимером, и иде Володимер вспять Чернигову; Ярополк же седе Володимери». У Карамзина: «Ярополк, не сыскав заступников вне России, скоро умилостивил Всеволода искренним раскаянием и, заключив мир с его сыном Мономахом в Больший, получил обратно свое Княжение».
Сравним несколько мест и в рассказе о княжении Святополка. У летописца: «Наша земля оскудела есть от рати и от продаж»; у Карамзина: «Область Киевская, изнуренная войнами, источенная данями, опустела». У летописца Мономах говорит: «Зде стояче через реку, в грозе, створим мир с ними (половцами)»; у Карамзина: «Половцы видят блеск мечей наших и не отвергнут мира». Слова князей на Любечском съезде в летописи: «Почто губим русскую землю, само нося котору деюще? а Половци землю нашю несут розно, и ради суть оже межи наши рати; да поне отселе имем ся в едино сердце и блюдем русскыи земли». У Карамзина: «Они (князья) благоразумно рассуждали, что отечество гибнет от их несогласия; что им должно наконец прекратить междоусобие, вспомнить древнюю славу предков, соединиться душею и сердцем, унять внешних разбойников, Половцев, — успокоить Государство, заслужить любовь народную». Слова дружины Святополковой и Мономаха у летописца: «Они же рекоша: не веремя ныне погубити смерьды от рольи. И рече Володимер: како я хочу молвити, а на мя хотят молвити твоя дружина и моя, рекуще: хощет погубити смерды и рольи смердом? но се дивно ми, оже смердов жалуете и их коний, а сего не помышляюще, оже на весну начнет смерд тот орати лошадью тою, и приехав Половчин и проч.». У Карамзина: «Дружина Великого Князя говорила, что весна неблагоприятна для военных действий; что если они для конницы возьмут лошадей у земледельцев, то поля останутся не вспаханы и в селах не будет хлеба».
Описание княжения Святополкова, заключающееся в шестой главе второго тома, оканчивается следующим любопытным местом: «Описание времен Святополковых заключим известием, что Нестор при сем Князе кончил свою летопись, сказав нам в 1106 году о смерти доброго девяностолетнего старца Яня, славного Воеводы, жизнию подобного древним Християнским праведникам и сообщившего ему многая сведения для его исторического творения. Отселе путеводителями нашими будут другие, также современные Летописцы». Татищев, как уж было сказано выше, первый начал отыскивать место, где должен был остановиться начальный летописец Нестор; он думал, что отыскал это место под 1093 годом, где находится Аминь, другое аминь находится там, где явно говорит Сильвестр, игумен Выдубецкого монастыря; следовательно, заключает Татищев, весь рассказ, заключающийся между двумя именами, между 1094 и 1116 годами принадлежит уже Сильвестру, а не Нестору. Мюллер не соглашается с Татищевым на том основании, что и далее 1093 года, под 1096 годом, говорит так же монах Киево-Печерского, а не Выдубецкого монастыря, а именно при описании нашествия половцев на Киев встречаем выражение: «Нам сущим по кельям почивающим». Шлёцер согласился с Мюллером и объявил, что, вероятно, Нестор продолжал писать до 1116 года; что приписка Сильвестра служит не окончанием его труда, но началом. Карамзин (в примечании к приведенному выше месту) согласился с Мюллером и Шлёцером относительно замечания Татищева, но объявил, что Сильвестр был не продолжателем Нестора, а только переписчиком. «Тут написах, — говорит Карамзин, — значит списал; в конце многих рукописных Евангелий, Псалтирей и других церковных книг видим такие подписи. Если бы Сильвестр… был сочинитель, то он в 6624 году не оставил бы шести лет… без описания, которое уже следует за его подписью, и, без сомнения, есть труд иного, для нас безыменного человека. Судя по кратости следующих известий, думаю, что сей безыменный начал писать не прежде 1125 или 1127 года; ибо с сего времени известия делаются вдруг гораздо подробнее». Относительно места, где именно остановился Нестор, Карамзин говорит, что с точностью определить его нельзя: вероятно, что оно находится около 1110 года, под которым во многих древних списках встречаем слова Сильвестровы.
В конце главы, заключающей в себе княжение Мономаха, мы с любопытством останавливаемся на оценке характера этого знаменитого деятеля нашей древней истории. И у Щербатова, и у Карамзина находим оценку характера Мономаха, как человека и владетеля вообще, без отношения ко времени и народу, которого он был представителем. У Щербатова читаем: «Сей государь, как довольно из истории его можно было приметить, был нрава кроткого, довольно храбр, но не ищущий войны, а паче желая чрез доброе согласие и мирные договоры до желаемого конца достигнуть». У Карамзина: «Владимир отличался Христианским сердечным умилением… не менее хвалят Летописцы нежную его привязанность к отцу… снисхождение к слабому человечеству, милосердие, щедрость, незлобие… Он не сокрушил чуждых Государств, но был защитою, славою, утешением собственного, и никто из древних Князей Русских не имеет более права на любовь потомства: ибо он с живейшим усердием служил отечеству и добродетели». Подобный же отзыв встречаем и о сыне Мономаха Мстиславе. Превосходные достоинства последнего, по мнению Карамзина, удерживали частных князей в границах благоразумной умеренности; кончина его разрушила порядок. Различие в характере новых усобиц, начавшихся по смерти Мстислава, и прежних не показано, равно как не уяснены новые отношения, возникшие между членами Мономахова потомства. Виною смуты выставлена слабость нового великого князя, Ярополка, которая обнаружилась в излишней снисходительности… Из рассказа летописца и самого автора мы не видим, однако, в чем состояла слабость и излишняя снисходительность Ярополка: мы видим только старание великого князя при распределении волостей удовлетворить как старшим, так и младшим родичам и этим удовлетворением восстановить спокойствие на Руси. Ярополк был уже близок к своей цели, как вдруг страшные движения брата Вячеслава разрушили его добрые намерения и повели к новой усобице, в которой, конечно, мы не имеем права упрекать Ярополка. Касательно Супойской битвы, имевшей такое важное значение в этой усобице, сравним рассказ летописца и рассказ Карамзина. У первого читаем: «И вскоре Ярополк, с дружиною своею и с братьею, ни вой своих съждавше, ни нарядившеся гораздо, устремишася боеви, мняще, яко не стояти Ольговичем против нашей силе, и бывшю съступлению обеими полками, и бишася крепко, но вскоре побегоша Половцы Олгове, и погнаша по них Володимерича дружина лутшая, а князя их Володимерича бьяхся со Олговичи. И бысть брань люта, и мнози от обоих падаху. Видивше же братья вся, Ярополк, Вячеслав, Гюрди и Андрей, полкы своя възмятены, отъехаша в свояси. Тысячный же с бояры их переже гнаша по Половчих, избиша е и воротишася опять на полчище, и не обретоша княжьи своея, и упадоша Олговичем в руце, и тако изъимаша е». Из этого рассказа ясно видно, что было причиною неудачи Владимировичей: неосторожность, самонадеянность в самом начале — войска было мало, и то не было устроено; от этого и без того малочисленного войска отделилась еще лучшая дружина для преследования половцев, вследствие чего все четверо Мономаховичей, несмотря на то что бились крепко, принуждены были оставить поле сражения, видя полки свои взмятенными. У Карамзина этот рассказ передан так: «В жестокой битве на берегах Супоя Великий Князь лишился всей дружины своей, она гналась за Половцами и была отрезана неприятелями, ибо Ярополк с большею частию войска малодушно оставил место сражения». Но если мы не можем быть довольны рассказом о княжеских отношениях, то в то же время не можем не признать верности замечания Карамзина о времени перемены в новгородском быте.
Рассказ о княжении Всеволода Ольговича и о борьбе Изяслава Мстиславича с дядею Юрием носит такой же характер, как и рассказ о княжении Ярополка. Любопытнее для нас мнение автора о важном событии, после которого главная сцена действия переносится с Юга на Север. Князь Щербатов останавливается на смерти Юрия Долгорукого, помещает обзор внутреннего состояния России и в следующей затем первой главе шестой книги говорит: «Кончина великого князя Георгия великия перемены в России приключила и так, можно сказать, совсем ей новый вид дала; ибо как во все время жизни своей князь Георгий не преставал или добиваться, или сохранять киевский престол, самое сие привело в такое ослабление сие первое Российское княжение, что уж после смерти его оно владычествовать другими не могло… Как тогда Суздальское княжение простиралось на Владимир, Ростов, Москву и с одной стороны касалось киевскому и черниговскому, а с другой границам болгар и, сверх того, по пространности своей довольно многолюдно было, то уж силою своею стало власть киевскую превышать, и частая перемена князей киевских, их междоусобные войны, частые нашествия половцев, а с другой стороны, непрерывное и покойное царствование сего князя Андрея учинило, что сие его княжение еще при жизни его стало владычествующим, или первым, княжением России почитаться». Таким образом, Щербатов ограничился только указанием причин усиления северного Суздальского княжества пред Киевским.
Карамзин взглянул на дело с другой стороны: он не коснулся причин усиления Суздальского княжества и обратил все свое внимание на причины, заставившие Андрея Боголюбского предпочить Север Югу; по его мнению, Суздальская область вовсе не была сильнее Киевской; она была спокойнее последней, но менее образована; Владимир, по его словам, был обязан своею знаменитостью нелюбви Андреевой к Южной России. «Феатр алчного честолюбия, злодейств, грабительств, междоусобного кровопролития, Россия южная, в течение двух веков опустошаемая огнем и мечом, иноплеменниками и своими, казалась ему обителию скорби и предметом гнева Небесного. Недовольный, может быть, правлением Георгия и с горестию видя народную к нему ненависть, Андрей по совету шурьев своих, Кучковичей, удалился в землю Суздальскую, менее образованную, но гораздо спокойнейшую других. Там он родился и был воспитан; там народ еще не изъявлял мятежного духа… Суздаль, Ростов, дотоль управляемые Наместниками Долгорукого, единодушно признали Андрея Государем. Любимый, уважаемый подданными, сей Князь, славнейший добродетелями, мог бы тогда же завоевать древнюю столицу; но хотел единственно тишины долговременной, благоустройства в своем наследственном уделе; основал новое Великое Княжение Суздальское или Владимирское и приготовил Россию Северо-Восточную быть, так сказать, сердцем Государства нашего, оставив полуденную в жертву бедствиям и раздорам кровопролитным». Тогда как у Щербатова Юго-Западная Русь изнемогла вследствие неблагоприятных обстоятельств, а Северо-Восточная возвысилась, заняла ее место, вследствие того что в ней этих неблагоприятных обстоятельств не было, у Карамзина Северо-Восточная Русь обязана своим возвышением единственно личным достоинствам Андрея Боголюбского и нерасположению его к Юго-Западной Руси, которая казалась ему обителью скорби и предметом гнева Небесного. По мнению Карамзина, сила Андрея заключалась единственно в его добродетелях: «Сей Князь, славнейший добродетелями, мог бы тогда же (тотчас по смерти отца) завоевать древнюю столицу».
Добродетели Андрея давали ему превосходство, силу пред прочими князьями, разум превосходный заставил его стремиться к искоренению вредной удельной системы: «Андрей Георгиевич, ревностно занимаясь благом Суздальского Княжения, оставался спокойным зрителем отдаленных происшествий. Имея не только доброе сердце, но и разум превосходный, он видел ясно причину государственных бедствий и хотел спасти от них, по крайней мере, свою область: то есть отменить несчастную Систему Уделов, княжил единовластно и не давал городов ни братьям, ни сыновьям».

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

австр.— австрийский
англ. — английский
араб. — арабский
арх-n —архиепископ
арх-m — архимандрит
белг. — белгородский
библ. — библейский
библ-ка — библиотека
богем. — богемский
венг. — венгерский
виз. — византийский
вит. — витебский
влад. — владимирский
вол. — волость
волог. — вологодский
волын. — волынский
всерросс. — всероссийский
герм. — германский
вышг. — вышгородский
г. — город
герм. — германский
город. — городненский
гос-во — государство
греч. — греческий
губ. — губерния
дв. — двор
дер. — деревня
дмит. — дмитровский
др. — древний
евр. — еврейский
европ. — европейский
звениг. — звенигородский
иг. — игумен
иерус. — иерусалимский
изд. —издатель
изр. — израильский
имп. — император
имп-ца — императрица
имп-я — империя
исп. — испанский
ист. — историк, исторический
иm. — итальянский
иуд. — иудейский
каз. — казанский
киев. — киевский
кн. — князь, княжеский
кн-ня — княгиня
кн-во — княжество
конст. — константинопольский
колом. — коломенский
кор. — король, королева
костр. — костромской
крым. — крымский
кур. — курский
легенд. — легендарный
лиm. — литовский
м. — местечко
местн. — местность
мин. — минский
митр. — митрополит
монг. — монгольский
мон-рь — монастырь
монг. — монгольский
моск. — московский
муром. — муромский
нар. — народ
нач-л — начальник
нем. — немецкий
нижегор. — нижегородский
новг. — новгородский
новг-ц. — новгородец
обл. — область
осн-лъ — основатель
патр. — патриарх
перем. — перемышльский
переясл. — переяславский
перс. — персидский
пол. — польский
полит. — политический
полов. — половецкий
полоц. — полоцкий
правсл. — православный
прот-п — протопоп
пск. — псковский
путеш-к — путешественник
р. — река
рим. — римский
росс. — российский
рост. — ростовский
рус. — русский
ряз. — рязанский
с. — село
св. — святой
свящ-к — священник
сел. — селение
сир. — сирийский
сканд. — скандинавский
слав. — славянский
слов. — слобода
смол. — смоленский
стр. — страна
сузд. — суздальский
mереб. — теребовльской
mерр. — территория
mмут. — тмутараканский
(у Карамзина — тмутороканский)
mороп. — торопецкий
труб. — трубчевский
тур. — турецкий
туров. — туровский
у. — уезд
укр. — украинский
уроч. — урочище
фр. — французский
христ. — христианский
ц.— царь
ц-во — царство
черниг. — черниговский
чеш. — чешский
швед. — шведский

Библиография

Карамзин, Н. М. История государства Российского / Н. М. Карамзин . - Москва : ЭКСМО, 2016. - 1020, [2] c., [26] л. ил. : ил., портр., карты. - (Российская императорская библиотека).

Карамзин, Н. М. История государства Российского / Н. М. Карамзин. - Москва : ОЛМА Медиа Групп, 2010. - 440 с. : ил. - (Русский народ).

Карамзин, Н. М. История государства Российского / Н. М. Карамзин. - Москва : ЭКСМО, 2010. - 432 с.

Карамзин, Н. М. История государства Российского. От VI века до начала ХVI века / Н. М. Карамзин. - Москва : АСТ : Астрель, 2009. - 320 с. : ил.

Карамзин, Н. М. История государства Российского / Н. М. Карамзин. - Москва : ЭКСМО, 2006. - 1020, [2] с. + 4 л. цв. ил. : ил.

Карамзин, Н. М. История государства Российского : в 12 т. : в 3 кн. / Н. М. Карамзин. - Москва : АСТ : Ермак, 2004. - (Историческая библиотека).

Карамзин, Н. М. История государства Российского : в 3 кн. / Н. М. Карамзин. - Санкт-Петербург : СЭКЭО «Кристалл» ; Москва : АСТ, 2003. - (Библиотека мировой лит.) - (Вехи истории). -
Кн. 1. - 704 с. ;
Кн. 2. - 752 с.> ;
Кн. 3. - 783 с.

Карамзин, Н. М. История государства Российского / Н. М. Карамзин. - Москва : ЭКСМО, 2003. - 1022 с. : ил.

Карамзин, Н. М. История государства Российского : в 4 кн.: в 12 т. / Н. М. Карамзин ; вступ. ст. А. Ф. Смирнова. - Москва : Рипол Классик, 2001. - (Великая Россия). -
Кн. 1, т. I-III. - 560 с. ;
Кн. 2, т. IV-VI. - 656 с. ;
Кн. 3, т. VII-IX. - 592 с. ;
Кн. 4, т. X-XII.- 736 с.

Карамзин, Н. М. История государства Российского : в 3-х кн. Кн. 3. Т. IX, X, XI, XII / Н. М. Карамзин . - Санкт-Петербург : Кристалл : РЕСПЕКС, 1998. - 783 с. : ил., портр. ; 20,5 см. - (Библиотека мировой литературы).

Карамзин, Н. М. История государства Российского : в 4 кн. : в 12 т. / Н. М. Карамзин ; вступ. ст. А. Ф. Смирнова ; коммент. А. М. Кузнецова. - Москва : Рипол Классик, 1998. - (Великая Россия). -
Кн. 1, т. I-III.- 560 с. ;
Кн. 2, т. IV-VI.- 656 с. ;
Кн. 3, т. VII-IX.- 592 с. ;
Кн. 4, т. X-XII.- 736 с.

Карамзин, Н. М. История государства Российского / Н. М. Карамзин ; коммент. А. М. Кузнецова. - Калуга : Золотая аллея, 1997. -
Т. I-IV. - 560 с. : ил. ;
Т. V-VIII. - 576 с. : ил. ;
Т. IX-XII. - 592 с. : ил.

Карамзин, Н. М. История государства Российского : в 6 кн. / Н. М. Карамзин ; вступ. ст. В. Г. Перельмутера. - Москва : Книжный сад, 1993.

Карамзин, Н. М. История государства Российского : в 12 т. / Н. М. Карамзин ; предисл. В. Б. Муравьева. - Москва : Моск. рабочий : Слог, 1993.

Карамзин, Н. М. История государства Российского : в XII томах. Т. II - III / Н. М. Карамзин ; авт. послесл. М. Б. Свердлов. - Москва : Наука, 1991. - 828, [1] c.

Карамзин, Н. М. История государства российского : в 12 т. / Н. М. Карамзин ; отв. ред. и авт. предисл. А. Н. Сахаров. - Москва : Наука, 1989.

Карамзин, Н. М. История государства Российского : в 12 т. / Н. М. Карамзин ; авт. послесл. М. Б. Свердловой. - Москва : Наука, 1991.

Карамзин, Н. М. История государства Российского : репринт. / Н. М. Карамзин ; воспроизведение изд. 5-го, выпущ. в 3 кн. с прил. «Ключа» П. М. Строева. - Москва : Книга, 1988. -
Кн. 1, т. 1-4. - 1988. - 162 с. : ил. ;
Кн. 2, т. 5-8. - 1989. - 178 с. ;
Кн. 3, т. 9-12. - 1999. - 199 с.

Карамзин, Н. М. История государства российского : в 3 т. / Н. М. Карамзин. - Санкт-Петербург, 1842. -
Т. 1. - 517 с. ;
Т. 2. - 798 с. ;
Т. 3. - 827 с.

Карамзин, Н. М. Марфа-посадница или Покорение Новагорода : повести : главы из «Истории государства Российского» / Н. М. Карамзин. - Ленинград : Худож. лит. Ленинградское отделение, 1989. - 430 с. - (Классики и современники. Русская классическая литература).

Карамзин, Н. М. Наталья, боярская дочь : повести : для ст. шк. возраста / Н. М. Карамзин. - Москва : Сов. Россия, 1988. - 96 с. : ил.

Карамзин, Н. М. О любви к Отечеству ; История государства Российского / Н. М. Карамзин . - Москва : ЭКСМО, 2015. - 477 с., [12] л. цв. ил., цв. портр. : ил., портр. - (Жизнь во славу Отечества ) (Великие россияне).

Карамзин, Н. М. Об истории государства российского / Н. М. Карамзин; отв. ред., авт. очерка о Н. М. Карамзине и примеч. С. О. Шмидт. - Москва : Просвещение, 1990. - 383 с. - (Библиотека учителя истории, основ советского государства и права, обществоведения).

Карамзин, Н. М. Письма к братьям. 1786-1826 : [В. М. Карамзину и А. М. Карамзину] / сост. и  подгот. текста и прим. В. А. Сукайло. – Ульяновск : Корпорация технологий продвижения, 2013 – 624 с. : ил.

Карамзин, Н.М. Письма русского путешественника ; Повести / Н.М. Карамзин ; вступ. ст. В.Б. Муравьева ; коммент. Ю.М. Лотмана, В.Б. Муравьева. - Москва : ЭКСМО, 2007. - 800 с. - (Библиотека Всемирной Литературы).

Карамзин, Н. М. Письма русского путешественника / Н. М. Карамзин ; вступ. ст. Г. П. Макогоненко ; примеч. М. В. Иванова. -  Москва : Правда, 1988. - 540 с.

Карамзин, Н. М. Письма русского путешественника / Н. М. Карамзин ; АН СССР, примеч.   Ю. М. Лотмана, Л. Е. Генина. - Ленинград : Наука. Ленинградское отделение, 1987. - 716 с. - (Литературные памятники).

Карамзин, Н. М. Письма русского путешественника / Н. М. Карамзин ; вступ. статья и примеч. В. А. Грихина. - Москва : Сов. Россия, 1983. - 511 с. - (Библиотека русской художественной публицистики).

Карамзин, Н. М. Письма русского путешественника : повести / Н. М. Карамзин ; предисл.  Г. П. Макогоненко ; примеч. М. В. Иванова. - Москва : Правда, 1982. - 608 с. : ил.

Карамзин, Н. М. Письма русского путешественника : повести / Н. М. Карамзин ; предисл.   Г. П. Макогоненко ; примеч. М. В. Иванова. - Москва : Правда, 1980. - 608 с. : ил.

Карамзин, Н. М. Полный курс русской истории : в одной книге / Н. М. Карамзин ; в совр. излож. Лин фон Паль. - Москва : АСТ ; Санкт-Петербург : Астрель-СПб, 2010. - 537, [1] с. - (Историческая библиотека).

Карамзин, Н. М. Предания веков : сказания, легенды, рассказы из "Истории государства Российского" / Н. М. Карамзин ; сост. и вступ. ст. Г. П. Макогоненко ; коммент. Г. П. Макогоненко, М. В. Иванова. - Москва : Правда, 1988. - 765, [1] с.

Карамзин, Н. М. Полное собрание стихотворений / Н. М. Карамзин ; вступит. статья, подготов. текста и примеч. Ю. М. Лотмана. - Москва-Лениград : Советский писатель, 1966. - 424 с. - (Библиотека поэта. Большая серия. 2-е изд.).

Карамзин, Н. М. Сочинения : в 2 т. / Н. М. Карамзин ; вступ. ст. и коммент. Г. П. Макогоненко. - Ленинград : Худож. лит., 1984. - Т. 1 : Автобиография ; Письма русского путешественника ; повести. - 671 с. : портр.

Карамзин, Н. М. Сочинения : в 2 т. / Н. М. Карамзин ; вступ. ст. и коммент. Г. П. Макогоненко. - Ленинград : Худож. лит., 1984. - Т. 2 : Критика ; Публицистика ; Главы из «Истории Государства Российского». - 455 с.

Карамзин, Н. М. Записки старого московского жителя : избр. проза / Н. М. Карамзин ; сост., вступ. ст. и примеч. В. Б. Муравьева. - Москва : Моск. рабочий, 1986. - 525 с. : ил. - (Литературная летопись Москвы).

Карамзин, Н. М. И что была тогда Россия : страницы из «Истории государства Российского» / Н. М. Карамзин ; авт.-коммент. Н. Ф. Дробленкова, Л. М. Лотман. - Харьков : Прапор, 1990. - 528 с. : ил.

Карамзин, Н. М. Избранное / сост. С. А. Морозов ; худож. Э. Жаренова, В. Васильцов. - Москва : Детская литература, 1990. - 398, [1] с. : ил. - (Историческая библиотека).

Карамзин, Н. М. Избранное : для сред. и ст. возраста / Н. В. Карамзин ; вступ. ст. Л. Емельянова ; сост и коммент. Ю. Лимонова. - Ленинград : Дет. лит., 1985. - 334 с.

Карамзин, Н. М. Избранное / Н. М. Карамзин ; примеч. П. Беркова, Г. Макогоненко ; ил. В. Иовика. - Москва : Правда, 1984. - 463 с. : ил. - Содерж.: Бедная Лиза ; Наталья, боярская дочь ; Остров Борнгольм ; Поэзия ; "Я в бедности на свет родился..." [и др.].

Карамзин, Н. М. Избранные произведения / Н. М. Карамзин ; сост., вступ. ст. и примеч. В. Муравьёва. - Москва : Дет. лит., 1966. - 272 с. : ил. - (Школьная библиотека).

Карамзин, Н. М. Избранные статьи и письма / Н. М. Карамзин ; вступ. ст. и коммент. А. Ф. Смирнова. - Москва : Современник, 1982. - 315 с. : портр. - (Библиотека «Любителям российской словесности. Из литературного наследия).

Великие российские историки о Смутном времени. - Москва : Астрель : АСТ : Хранитель, 2007. - 733, [2] с. - (Историческая библиотека).

Карамзин, Н. М. Дремучий лес : [сказка] / Н. М. Карамзин // Симбик. - 2016. - № 4. - С. 4-7.

Карамзин, Н. Из "Писем русского путешественника" : [отрывки из повести] / Н. Карамзин // Симбирскъ. - 2015. - № 11. - С. 10-14.

Карамзин, Н. М. Из предисловия к «Истории государства Российского» / Н. М. Карамзин // Уроки литературы. - 2002. - № 7. - С. 1-2. - Прил. к журн. "Литература в школе".

Карамзин, Н. М. Не мешаю другим мыслить иначе : [мысли и высказывания Н.М. Карамзина] / Н. М. Карамзин // Мономах. - 2015. - № 6. - С. 13.

Карамзин, Н. О Московском мятеже в царствование Алексея Михайловича / Н. Карамзин // Смена. - 1995. - № 2. - С. 196.

Карамзин, Н. Прекрасная царевна и счастливый Карла : [сказка] / Н. Карамзин // Симбик. - 2016. - № 6. - С. 4-7.























Оглавление
Автобиография 4
Том II. Глава I 6
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СВЯТОПОЛК. Г. 1015-1019 6
Том II. Глава II 16
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОСЛАВ ИЛИ ГЕОРГИЙ. Г. 1019-1054 16
Алексей Кившенко. Чтение народу Русской Правды в присутствии великого князя Ярослава. 1880 год 33
Том II. Глава III 34
ПРАВДА РУССКАЯ, ИЛИ ЗАКОНЫ ЯРОСЛАВОВЫ 34
Мозаика с изображением Св. Дмитрия, установленная Святополком в Михайловском соборе в Киеве в честь покровителя своего отца. 49
Том II. Глава IV 50
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИЗЯСЛАВ, НАЗВАННЫЙ В КРЕЩЕНИИ ДИМИТРИЕМ. Г. 1054-1077 50
Том II. Глава V 68
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВСЕВОЛОД. Г. 1078-1093 68
Том II. Глава VI 76
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ СВЯТОПОЛК-МИХАИЛ. Г. 1093-1112 76
Том II. Глава VII 104
ВЛАДИМИР МОНОМАХ, НАЗВАННЫЙ В КРЕЩЕНИИ ВАСИЛИЕМ. Г. 1113-1125 104
Том II. Глава VIII 119
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МСТИСЛАВ. Г. 1125-1132 119
Том II. Глава IX 126
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОПОЛК. Г. 1132-1139 126
Том II. Глава Х 135
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВСЕВОЛОД ОЛЬГОВИЧ. Г. 1139-1146 135
Том II. Глава XI 145
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИГОРЬ ОЛЬГОВИЧ 145
Том II. Глава ХII 149
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИЗЯСЛАВ МСТИСЛАВИЧ. Г. 1146-1154 149
Ростислав в походе на Черниговского князя Изяслава II встречает посланцев с вестью о смерти князя Вячеслава 186
Том II. Глава ХIII 187
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ РОСТИСЛАВ-МИХАИЛ МСТИСЛАВИЧ. Г. 1154-1155 187
Том II. Глава ХIV 191
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ГЕОРГИЙ, ИЛИ ЮРИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ, ПРОЗВАНИЕМ ДОЛГОРУКИЙ. Г. 1155-1157 191
Том II. Глава XV 197
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ИЗЯСЛАВ ДАВИДОВИЧ КИЕВСКИЙ. КНЯЗЬ АНДРЕЙ СУЗДАЛЬСКИЙ, ПРОЗВАННЫЙ БОГОЛЮБСКИМ. Г. 1157-1159 197
Том II. Глава XVI 204
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ РОСТИСЛАВ-МИХАИЛ ВТОРИЧНО В КИЕВЕ. АНДРЕЙ В ВЛАДИМИРЕ СУЗДАЛЬСКОМ. Г. 1159-1167 204
Том II. Глава XVII 218
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МСТИСЛАВ ИЗЯСЛАВИЧ КИЕВСКИЙ. АНДРЕЙ СУЗДАЛЬСКИЙ, ИЛИ ВЛАДИМИРСКИЙ. Г. 1167-1169 218
ПРИМЕЧАНИЕ 224
С. М. Соловьев 483
Н. М. Карамзин и его литературная деятельность: 483
«История государства Российского» 483
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ 498
Библиография 502