История государства Российского. Том V

Николай Карамзин
ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
В СЕМНАДЦАТИ ТОМАХ



Многотомная «История государства Российского» создана из старой орфографии основного текста и примечаний Николая Михайловича Карамзина с комментариями А.С. Пушкина, В. Г. Белинского, П. M. Строева, H. А. Полевого и многих друг историков.











Николай Карамзин
ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ



ИСТОРИЯ
ГОСУДАРСТВА РОССИЙСКОГО
Том V
1363-1462 гг.



Сост.: Н.В. Игнатков, Н.Н. Игнатков



Пятый том повествует о причинах и последствиях ключевых событий в России, а также за ее пределами в период 1363;1462 гг., описывает состояние России от нашествия татар до правления Иоанна III.






 
Дмитрий Иванович Донской. Портрет из «Царского титулярника»




Том V. Глава I    
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДИМИТРИЙ ИОАННОВИЧ, ПРОЗВАНИЕМ ДОНСКОЙ. Г. 1363-1389

      Гнев Ханский. Стеснение Князей Удельных. Договор. Усмирение Князя Нижегородского. Язва. Великий пожар. Каменный Кремль. Частные победы над Моголами. Разбои Новогородской вольницы. Междоусобия Тверских Князей. Запустение Херсона. Нашествие Литвы. Война с Орденом. Сила Мамая. Вторичное нашествие Ольгерда. Благоразумие Михаила Тверского. Любовь народная к Димитрию. Знамения. Возвращение Великого Князя из Орды. Война с Олегом. Новое впадение Литвы. Междоусобие. Третие нашествие Ольгерда. Избиение Татар в Нижнем. Последний Тысячский в Москве. Война с Тверским Князем. Первая смертная казнь в Москве. Поход в Болгарию. Начало Казани. Нашествие Моголов. Пословица. Победа над Моголами. Успехи в войне с Литвою. Дела церковные. Нашествие Мамаево. Измена Олегова. Славная битва Куликовская. Тамерлан. Нашествие Тохтамыша. Мужественный Князь Остей. Приступ к столице. Вероломство Тохтамыша. Взятие и разрушение Москвы. Скорбь Димитрия. Изгнание Олега. Восстановление Москвы. Изгнание Митрополита. Ненависть Князя Тверского к Димитрию. Сын Димитриев в Орде. Тяжкая дань. Мир с Олегом. Ссора и мир с Новымгородом. Крещение Литвы. Жестокость Князя Смоленского. Бегство сына Димитриева из Орды. Смерть Князя Нижегородского. Вражда между Вел. Князем и Владимиром. Их примирение. Новый порядок наследства. Кончина Великого Князя. Свойства Димитриевы. Строение городов и монастырей. Дела церковные. Ересь Стригольников. Крещение Перми. Сношения с Грециею. Путешествие Пимена. Италианцы в нашей службе. Деньги вместо кун. Огнестрельное искусство в России. Кометы. Зима до 20 Апреля.
      Калита и Симеон готовили свободу нашу более умом, нежели силою: настало время обнажить меч. Увидим битвы кровопролитные, горестные для человечества, но благословенные Гением России: ибо гром их пробудил ее спящую славу и народу уничиженному возвратил благородство духа. Сие важное дело не могло совершиться вдруг и с непрерывными успехами: Судьба испытывает людей и Государства многими неудачами на пути к великой цели, и мы заслуживаем счастие мужественною твердостию в противностях оного.
      Димитрий Иоаннович, удостоенный Великокняжеского сана Мурутом, желая господствовать безопаснее, искал благосклонности и в другом Царе, Авдуле, сильном Мамаевою Ордою: Посол сего Хана явился с милостивою грамотою, и Димитри долженствовал вторично ехать в Владимир, чтобы принять оную согласно с древними обрядами. Хитрость бесполезная: угождая обоим Ханам, Великий Князь оскорблял того и другого; по крайней мере утратил милость Сарайского и, возвратясь в Москву, сведал, что Димитрий Константинович опять занял Владимир: ибо Мурут прислал ему с сыном бывшего Владетеля Белозерского, Иоанном Феодоровичем, и с тридцатью слугами Ханскими ярлык на Великое Княжение (1). Но гнев Царский уже не казался гневом Небесным: юный внук Калитин осмелился презреть оный, выступил с полками, чрез неделю изгнал Димитрия Константиновича из Владимира, осадил его в Суздале и в доказательство великодушия позволил ему там властвовать как своему присяжнику.
      Мысль Великого Князя или умных Бояр его, мало-помалу искоренить систему Уделов, оказалась ясно: он выслал Князей Стародубского и Галицкого из их наследственных городов, обязав Константина Ростовского быть в точной и совершенной зависимости от Главы России (2). Изумленные решительною волею отрока господствовать единодержавно, вопреки обыкновению древнему и закону отцев их, они жаловались, но повиновались: первые отъехали к Князю Андрею Нижегородскому, а Константин в Устюг.
      В сие время Димитрий Иоаннович лишился брата и матери. Тогда он с двоюродным братом своим, Владимиром Андреевичем, заключил [в 1364 г.] договор, выгодный для обоих (3). Митрополит Алексий был свидетелем и держал в руках святый крест: юные Князья, окруженные Боярами, приложились к оному, дав клятву верно исполнять условия, которые состояли в следующем: «Мы клянемся жить подобно нашим родителям: мне, Князю Владимиру, уважать тебя, Великого Князя, как отца, и повиноваться твоей верховной власти; а мне, Димитрию, не обижать тебя и любить, как меньшого брата. Каждый из нас да владеет своею отчиною бесспорно: я, Димитрий, частию моего родителя и Симеоновою; ты Уделом своего отца. Приятели и враги да будут у нас общие. Узнаем ли какое злоумышление? объявим его немедленно друг другу. Бояре наши могут свободно переходить, мои к тебе, твои ко мне, возвратив жалованье, им данное. Ни мне в твоем, ни тебе в моих Уделах не покупать сел, не брать людей в кабалу, не судить и не требовать дани. Но я, Владимир, обязан доставлять тебе, Великому Князю, с Удела моего известную дань Ханскую. Сборы в волостях Княгини Иулиании принадлежат нам обоим. Людей черных, записанных в Сотни, мы не должны принимать к себе в службу, ни свободных земледельцев, мне и тебе вообще подведомых. Выходцам Ординским отправлять свою службу, как в старину бывало» (сим именем означались Татары, коим наши Князья дозволяли селиться в Российских городах). «Если буду чего искать на твоем Боярине или ты на моем, то судить его моему и твоему чиновнику вместе; а в случае несогласия между ими решить тяжбу судом Третейским. Ты, меньший брат, участвуй в моих походах воинских, имея под Княжескими знаменами всех Бояр и слуг своих: за что во время службы твоей будешь получать от меня жалованье». - Отнимая Уделы свойственников дальних, Великий Князь не хотел поступить так с ближним, и Княжение Московское оставалось еще раздробленным.
      Между тем в Сарае один Хан сменял другого: преемник Мурутов, Азис, думал также низвергнуть Калитина внука, и Димитрий Константинович снова получил Ханскую грамоту на Великое Княжение, привезенную к нему из Орды весною сыном его, Василием, и Татарским Вельможею Урусмандом; но сей Князь, видя слабость свою, дал знать Димитрию Московскому, что он предпочитает его дружбу милости Азиса и навеки отказывается от достоинства Великокняжеского. Умеренность, вынужденная обстоятельствами, не есть добродетель; однако ж Димитрий Иоаннович изъявил ему за то благодарность. Андрей Константинович преставился в Нижнем (4): желая наследовать сию область и сведав, что она уже занята меньшим братом его, Борисом, Князь Суздальский прибегнул к Московскому. Древнее обыкновение употреблять людей духовных в важных делах Государственных еще не переменилось: Св. Сергий, Игумен пустынной Троицкой обители, был вызван из глубины лесов и послан объявить Владетелю Нижегородскому, чтобы он ехал судиться с братом к Димитрию Иоанновичу. Борис, утвержденный между тем на престоле Ханскою грамотою, ответствовал, что Князей судит Бог. Исполняя данное ему от Митрополита повеление, Сергий затворил все церкви в Нижнем; но и сия духовная казнь не имела действия. Надлежало привести в движение сильную рать Московскую: Димитрий Суздальский предводительствовал ею. Тогда Борис увидел необходимость повиноваться: выехал навстречу к брату, уступил ему Нижний и согласился взять один Городец; а Великий Князь, благодеянием привязав к себе Димитрия Константиновича, женился после на его дочери, Евдокии: свадьбу праздновали в Коломне со всеми пышными обрядами тогдашнего времени.
      Сие происшествие случилось в год ужасный для Москвы. Язва, описанная нами в княжение Симеоново, вторично посетила Россию. Во Пскове она возобновилась через 8 лет (и Князь Изборский, Евстафий, с двумя сыновьями был ее жертвою); а в 1364 году купцы и путешественники завезли оную из Бездежа в Нижний Новгород, в Коломну, в Переславль, где умирало в день от 20 до 100 человек (5). Летописцы говорят о свойстве и признаках болезни таким образом: «Вдруг ударит как ножом в сердце, в лопатку или между плечами; огонь пылает внутри; кровь течет горлом; выступает сильный пот и начинается дрожь. У других делаются железы, на шее, бедре, под скулою, пазухою или за лопаткою. Следствие одно: смерть неизбежная, скорая, но мучительная. Не успевали хоронить тел; едва десять здоровых приходилось на сто больных; несчастные издыхали без всякой помощи. В одну могилу зарывали семь, восемь и более трупов. Многие домы совсем опустели; в иных осталось по одному младенцу». В 1365 году зараза открылась в Ростове, Твери, Торжке: в первом городе скончались в одно время Князь Константин Васильевич, его супруга, Епископ Петр, а во втором вдовствующая Княгиня Александра Михайловича с тремя сыновьями, Всеволодом Холмским, Андреем, Владимиром, - их жены, также супруга и сын Константина Михайловича, Симеон, множество Вельмож и купцев. В 1366 году и Москва испытала то же бедствие. Сия жестокая язва несколько раз проходила и возвращалась. В Смоленске она свирепствовала три раза: наконец (в 1387 году) осталось в нем только пять человек; которые, по словам летописи, вышли и затворили город, наполненный трупами.
      Москва незадолго до язвы претерпела и другое несчастие: пожар, какого еще не бывало и который слывет в летописях великим пожаром Всесвятским, ибо начался церковию Всех Святых (6). Сей город разделялся тогда на Кремль, Посад, Загородье и Заречье: в два часа или менее огонь, развеваемый ужасною бурею, истребил их совершенно. Многие Бояре и купцы не спасли ничего из своего имения. - Видя, сколь деревянные укрепления ненадежны, Великий Князь в общем совете с братом, Владимиром Андреевичем, и с Боярами решился построить каменный Кремль и заложил его весною в 1367 году. Надлежало, не упуская времени, брать меры для безопасности отечества и столицы, когда Россия уже явно действовала против своих тиранов: могли ли они добровольно отказаться от господства над нею и простить ей великодушную смелость? Мурза Ординский, Тагай, властвуя в земле Мордовской или в окрестностях Наровчата, выжег нынешнюю Рязань: Олег соединился с Владимиром Димитриевичем Пронским и с Князем Титом Козельским (одним из потомков Св. Михаила Черниговского), настиг и разбил Тагая в сражении кровопролитном. Столь же счастливо Димитрий Нижегородский с братом своим, Борисом, наказал другого сильного Могольского хищника, Булат-Темира. Сей Мурза, овладев течением Волги, разорил Борисовы села в ее окрестностях, но бежал от наших Князей за реку Пьяну; многие Татары утонули в ней или были истреблены Россиянами; а сам Булат-Темир ушел в Орду, где Хан Азис велел его умертвить (7). - Сии ратные действия предвещали важнейшие.
      [1367-1368 гг.) Великий Князь, готовясь к решительной борьбе с Ордою многоглавою, старался утвердить порядок внутри отечества. Своевольство Новогородцев возбудило его негодование: многие из них, под названием охотников, составляли тогда целые полки и, без всякого сношения с Правительством, ездили на добычу в места отдаленные. Так они (в 1364 году) ходили по реке Оби до самого моря с молодым Вождем Александром Обакуновичем и сражались не только с иноплеменными Сибирскими народами, но и с своими Двинянами. Сей же Александр и другие смельчаки отправились вниз по Волге на 150 лодках (8); умертвили в Нижнем великое число Татар, Армян, Хивинцев, Бухарцев; взяли их имение, жен, детей; вошли в Каму, ограбили многие селения в Болгарии и возвратились в отчизну, хвалясь успехом и добычею. Узнав о том, Великий Князь объявил гнев Новогордцам; велел захватить их чиновника в Вологде, ехавшего из Двинской области, и сказать им, что они поступают как разбойники и что купцы иноземные находятся в России под защитою Государя. Правительство, извиняясь неведением, нашло способ умилостивить Димитрия.
      Самая язва не прекратила междоусобия Тверских Князей. Василий Михайлович Кашинский, долговременный неприятель Всеволода Холмского, ссорился и с братом его, Михаилом Александровичем (княжившим прежде в Микулине) за область умершего Симеона Константиновича. Дядя хотел быть Главою Княжения; а племянник доказывал, что он, будучи сыном брата старшего, есть наследник его прав и властелин всех частных Уделов (9). Они хотели решить тяжбу судом духовным: уполномоченный для того Митрополитом, Тверской Епископ обвинил дядю, но долженствовал сам ехать в Москву для ответа: ибо Василий и брат Симеонов, Иеремий Константинович, жаловались на его несправедливость Святому Алексию. Сие дело казалось неважным: открылись следствия несчастные для Твери и Москвы. Юноша Михаил имел достоинства, властолюбие и сильного покровителя в знаменитом Ольгерде Литовском, женатом на его сестре. Зная, что великий Князь и Митрополит держат сторону Василиеву - зная также намерение первого господствовать самодержавно над всею Россиею - Михаил уехал в Литву. Пользуясь его отсутствием, Василий и Иеремий гнали усердных к нему Бояр и, предводительствуя данною им от Димитрия Московскою ратию, опустошили Михаилову область, в надежде, что он не дерзнет возвратиться. Но Михаил спешил отмстить дяде и брату, ведя с собою войско Литовское; взял Тверь, пленил свою тетку и думал осадить Кашин, где заключился Василий; однако ж Епископ примирил их, с условием, что дядя уступит старейшинство племяннику и будет довольствоваться областию Кашинскою.
      Князь Московский участвовал в сем мире и подтвердил его. Но прозорливые советники Димитриевы, боясь замыслов Михаила - который назвался Великим Князем Тверским (10) и хотел восстановить независимость своей области - употребили хитрость: ими, как вероятно, наученный, Иеремий Константинович приехал к Димитрию с новыми жалобами, требуя, что он взял на себя распорядить Уделы в Твери. Михаила позвали в Москву дружелюбно и ласково: сам Св. Алексий обнадежил его в безопасности, уверяя, что суд великого Князя навсегда утвердит тишину в Тверских владениях. Слово Митрополита и святость гостеприимства не дозволяли страшиться обмана. Михаил желал видеть столицу Димитрия (уже славную тогда в России), узнать его лично, беседовать с благоразумными Вельможами Московскими: он въехал гостем, но сделался невольником. Нарядили Третейский суд; хотели предписывать законы Михаилу; удалили от него Бояр Тверских и содержали их как пленников в разных домах с Князем. Обман, недостойный Правителей мудрых! и виновники не воспользовались оным. Летописцы говорят, что прибытие Ханского Вельможи, Карача, заставило советников Димитриевых освободить утесненного Князя: сей Мурза, как вероятно, вступился за него; вероятно и то, что Св. Алексий, невольно вовлеченный в дело, противное совести, удержал их от дальнейшего насилия. Михаил спешил удалиться, громогласно обвиняя Димитрия и Митрополита, хотя они клятвою обязали его быть довольным и не жаловаться! Он уступил, без сомнения также невольно, Городок или область Симеона Константиновича Князю Иеремию, с коим отправился туда чиновник Московский.
      Надлежало довершить оружием, что начали коварством. Василий Кашинский умер (11): Великий Князь, как бы желая только защитить сына его, Михаила, от притеснений, послал войско в Тверь; а Михаил Александрович ушел к Ольгерду. Сей Литовский Государь, более двадцати лет воюя непрестанно с Немецким Орденом, с Поляками, Россиянами, купил славу Героя кровию бесчисленного множества людей и пеплом городов: равнодушно смотрел на изнурение своих подданых и, бодрый в летах старости, все еще искал новых приобретений. В 1363 году он ходил с войском к Синим Водам, или в Подолию, и к устью Днепра, где кочевали три Орды Могольские (12); разбив их, гнался за ними до самой Тавриды; опустошил Херсон, умертвил большую часть его жителей и похитил церковные сокровища: с того времени, как вероятно, опустел сей древний город и Татары Заднепровские находились в некоторой зависимости от Литвы. Поход к берегам Черного моря не препятствовал Ольгерду беспокоить Россию: Военачальники его взяли Ржев, а сын, Андрей Полоцкий, (в 1368 году) старался овладеть другими пограничными местами нашими. Россияне также действовали наступательно, и юный Князь Владимир Андреевич ознаменовал свое мужество счастливым успехом, изгнав Литву из города Ржева. В сих обстоятельствах Ольгерд должен был ревностно вступиться за шурина, который предлагал ему идти прямо к Москве и смирить дерзкого юношу, уже столь решительного в замыслах самовластия. Собрав многочисленные полки, он выступил к пределам России с братом Кестутием, также поседевшим в битвах, и с сыном его, отроком Витовтом, будущим Героем, грозным для всех народов соседственных. Летописцы рассказывают, что Кестутий, возвращаясь однажды с войском из Пруссии, увидел в Полонге красавицу, именем Бириту, и влюбился в нее: дав идолам своим обет вечно сохранить девство и за то слывя богинею в народе, она не хотела быть женого храброго Князя; но Кестутий насильно сочетался с нею браком. От сей Бириты родился знаменитый Витовт.
      Князь Смоленский, добровольно или принужденно, соединил дружину свою с полками Литовскими, которые шли, не зная куда: ибо Ольгерд умел хранить тайну в важных предприятиях, чтобы нападать внезапно, и любил побеждать хитростию еще более, нежели силою (13). Он был окружен Россиянами и купцами иноземными; но цель его похода оставалась неизвестною в Москве до самого того времени, как сей завоеватель приближился к нашим границам. Изумленный Великий Князь отправил гонцов во все области для собрания войска и, желая остановить стремление неприятеля, велел Боярину, Димитрию Минину, идти вперед с одними полками Московскими, Коломенскими и Дмитровскими. Вторым начальником был Воевода Князя Владимира Андреевича, именем Иакинф Шуба. Уже Ольгерд, как лев, свирепствовал в Российских владениях: не уступая Моголам в жестокости, хватал безоружных в плен, жег города; убил Князя Стародубского, Симеона Димитриевича Кропиву, а в Оболенске Князя Константина Юрьевича, происшедшего от Св. Михаила Черниговского (14), и близ Тростенского озера ударил всеми силами на Воеводу Минина. Многие наши Князья, Бояре легли на месте, и полки Московские были истреблены совершенно. Ольгерд, истязая пленников, спрашивал: где Великий Князь? и есть ли у него войско? Все ответствовали единогласно, что Димитрий в столице и еще не успел соединить сил своих. Победитель спешил к Москве, где Великий Князь с братом, Владимиром Андреевичем, с Митрополитом Алексием, со всеми знаменитейшими людьми затворился в Кремле, велев обратить в пепел окрестные здания (15). Три дня Ольгерд стоял под стенами, грабил церкви, монастыри, не приступая к городу: каменные стены и башни устрашали его; а зимние морозы не позволяли ему заняться трудною осадою. Довольный корыстию и множеством пленником, он удалился, гоня перед собою стада и табуны, отнятые у земледельцев и городских жителей; вышел из России и хвалился тем, что она долго не забудет сделанных им в ней опустошений. В самом деле, Великое Княжество не видало подобных ужасов в течение сорока лет, или со времен Калиты, и сведало, что не одни Татары могут разрушать Государства.
      Как скоро сия буря миновалась, Великий Князь отправил брата, Владимира Андреевича, защитить Псковитян от Немцев. Оскорбленные убиением некоторых Россиян на границах Ливонии в мирное время, Псковитяне (в 1362 году) остановили у себя гостей Немецких, а жители Дерпта Новогородских (16). Были съезды и переговоры. Новгород посылал Бояр своих в Дерпт: наконец с обеих сторон задержанным купцам дали свободу; однако ж Псковитяне взяли с Немцев немало серебра за их вероломство и не могли долго ужиться с ними в мире. Открылась новая ссора за границы: Посол от Великого Князя ездил в Дерпт и не успел ни в чем. Вслед за ним явилось войско Немецкое, предводимое Магистром Вильгельмом Фреймерзеном, Архиепископом Фромгольдом и многими Коммандорами; выжгло окрестности Пскова, стояло сутки под его стенами и ночью ушло. «К несчастию (говорит тамошний Летописец), Князь Александр и главные чиновники наши были в разъезде по селам, а мы ссорились с Новымгородом». Прибытие Князя Владимира Андреевича восстановило согласие между ими; с того времени Новогородцы действовали заодно с своими братьями, Псковитянами; принудили Немцев бежать от Изборска и вторично от Пскова; но сами тщетно осаждали Нейгаузен, и (в 1371 году) заключили с Орденом мир.
      Потрясенная нашествием Литвы Москва имела нужду в отдохновении: Великий Князь возвратил Михаилу спорную область Симеона Константиновича; но не замедлил снова объявить ему войну: принудил его вторично бежать в Литву, взял Зубцов, Микулин и пленил множество людей, чтобы ослабить державу опасного противника. Раздраженный бедствием своего невинного народа, Михаил вздумал свергнуть Димитрия посредством Татар (17). Уже Мамай силою или хитростию соединил так называемую Золотую, или Сарайскую Орду, где царствовал Азис, и свою Волжскую; объявил Ханом Мамант-Салтана и господствовал под его именем. Вероятно, что он был недоволен Димитрием или, находясь в дружелюбном сношении с Ольгердом, хотел угодить ему; по крайней мере, выслушав благосклонно Михаила, дал ему грамоту на сан Великого Князя: Посол Ханский долженствовал ехать с ним в Владимир. Но времена безмолвного повиновения миновались: конные отряды Московские спешили занять все пути, чтобы схватить Тверского Князя, и Михаил, ими гонимый из места в место, едва мог пробраться в Вильну.
      Одержав победу над Крестоносцами Немецкими, седой Ольгерд наслаждался или скучал тогда миром. Жена его, сестра Михаилова, усердно ходатайствовала за брата; а Димитрий сделал Литве новую, чувствительную досаду, посылав Воевод Московских осаждать Брянск и тревожить владения союзника ее, Князя Смоленского (18). Ольгерд решился вторично идти к Москве, как скоро болота и реки замерзли от первого холода зимнего. Несколько тысяч земледельцев шли впереди, прокладывая прямые дороги. Войско не останавливалось почти ни днем, ни ночью; не смело ни грабить, ни жечь селений, чтобы не тратить времени, и в исходе ноября приступило к Волоку Ламскому, где начальствовал храбрый, опытный муж, Василий Иванович Березуйский, один из Князей Смоленских, верный слуга Димитриев. Три дня бились под стенами, и рать многочисленная не могла одолеть упорства осажденных, так что Ольгерд, потеряв терпение, с досадою удалился от ничтожной деревянной крепости; ибо время казалось ему дорого. Но Россияне оплакивали своего знаменитого начальника: неприятельский воин скрылся во рву и, видя Князя Березуйского стоящего перед городскими воротами, ударил его сквозь мост копием. Сей верный сын отечества, довольный спасением города, посвятил Небу последние минуты жизни: он скончался Монахом.
      6 декабря [1370 г.] Ольгерд и правая рука его, мужественный Кестутий, расположились станом близ Москвы; с ними был и Князь Смоленский Святослав. Они 8 дней разоряли окрестности, сожгли Загородье, часть Посада и вторично не дерзнули приступить к Кремлю, где сам Димитрий начальствовал: Митрополит Алексий находился тогда в Нижнем Новегороде, к сожалению народа, всегда ободряемого в опасностях присутствием Святителя. Но Великий Князь и Бояре, предвидя следствие взятых ими мер, спокойно ожидали оного. Брат Димитриев, Владимир Андреевич, стоял в Перемышле с сильными полками, готовый ударить на Литовцев с тылу; а Князь Владимир Димитриевич Пронский вел к Москве Рязанское войско. Ольгерд устрашился и требовал мир, а уверял, что, не любя кровопролития, желает быть вечно нашим другом, и в залог искренности вызвался отдать дочь свою, Елену, за Князя Владимира Андреевича. Великий Князь охотно заключил с ним перемирие до Июля месяца (19). Несмотря на то, сей коварный старец шел назад с величайшею осторожностию, боясь тайных засад и погони: столь мало верил он святости Государственных договоров и чести народа, имевшего причину ненавидеть его, как жестокого злодея России!
      Не только страх быть окруженным полками Российскими, но и другие обстоятельства вселяли в Ольгерда сие нетерпеливое желание мира: а именно, новые неприятельские замыслы Немецкого Ордена, о коих слегка упоминается в наших летописях, и самая необыкновенная зима тогдашняя, которая наступила весьма рано и не дала земледельцам убрать хлеба; в Декабре и Генваре было удивительное тепло: в начале же Февраля поля открылись совершенно и крестьяне сжали хлеб, осенью засыпанный снегом. Сия оттепель, испорченные дороги, разлитие рек и трудность доставать съестные припасы могли иметь гибельные следствия для войска в земле неприятельской. Одним словом, Ольгерд, думая только о себе, забыл пользу своего шурина и не включил его в договор мирный.
      [1371 г.] Оставленный зятем, Михаил вторично обратился к Мамаю и выехал из Орды с новым ярлыком на великое Княжение Владимирское. Хан предлагал ему даже войско; но сей Князь не хотел оного, боясь подвергнуть Россию бедствиям опустошения и заслужить справедливую ненависть народа: он взял только Ханского Посла, именем Сарыхожу, с собою (20). Узнав о том, Димитрий во всех городах Великого Княжества обязал Бояр и чернь клятвою быть ему верными и вступил с войском в Переславль Залесский. Тщетно враг его надеялся преклонить к себе граждан Владимирских; они единодушно сказали ему: «У нас есть Государь законный; иного не ведаем». Тщетно Сарыхожа звал Димитрия в Владимир слушать грамоту Хана: Великий Князь ответствовал: «К ярлыку не еду, Михаила в столицу не впускаю, а тебе, Послу, даю путь свободный». Наконец сей Вельможа Татарский, вручив ярлык Михаилу, уехал в Москву, где, осыпанный дарами и честию, пируя с Князьями, с Боярами, славил Димитриево благонравие. Михаил же, видя свое бессилие, возвратился с Мологи в Тверь и разорил часть соседственных областей Великокняжеских.
      Между тем грамота Ханская оставалась еще в его руках: сильный Мамай не мог простить Димитрию двукратное ослушание, имея тогда войско готовое к впадению в Россию, к убийствам и грабежу. Великий Князь долго советовался с Боярами и с Митрополитом; надлежало или немедленно восстать на Татар, или прибегнуть к старинному уничижению, к дарам и лести. Успех великодушной смелости казался еще сомнительным: избрали второе средство, и Димитрий - без сомнения зная расположение Мамаево - решился ехать в Орду, утвержденный и сем намерении Моголом Сарыхожею, который взялся предупредить Хана в его пользу. Народ ужаснулся, воображая, что сей юный, любимый Государь будет иметь в Орде участь Михаила Ярославича Тверского и что коварный Сарыхожа, подобно злодею Кавгадыю, готовит ему верную гибель. Но крайней мере никто не мог без умиления видеть, сколь Димитрий предпочитает безопасность народную своей собственной, и любовь общая к нему удвоилась в сердцах благодарных. Митрополит Алексий провожал его до берегов Оки: там усердно молился Всевышнему, благословил Димитрия, Бояр, воинов, всех Княжеских спутников и торжественно поручил им блюсти драгоценную жизнь Государя доброго (21); он сам желал разделить с ним опасности: но присутствие его было нужно в Москве, где оставался Совет Боярский, который уже по отбытии Димитрия заключил мир с Литовскими Послами вследствие торжественного обручения Елены, Ольгердовой дочери, за Князя Владимира Андреевича: свадьба совершилась чрез несколько месяцев.
      С нетерпением ожидали вестей из Орды; суеверие, устрашенное необыкновенными явлениями естественными, предвещало народу государственное бедствие. В солнце видны были черные места, подобные гвоздям, и долговременная засуха произвела туманы, столь густые, что днем в двух саженях нельзя было разглядеть лица человеческого; птицы, не смея летать, станицами ходили по земле (22). Сия тьма продолжалась около двух месяцев. Луга и поля совершенно иссохли; скот умирал; бедные люди не могли за дороговизною купить хлеба. Печальное уныние царствовало в областях Великокняжеских - думая воспользоваться оным, Михаил Тверской хотел завоевать Кострому; однако ж взял одну Мологу, обратив в пепел Углич и Бежецк.
      В исходе осени усердные Москвитяне были обрадованы счастливым возвращением своего Князя: Хан, Царицы, Вельможи Ординские и в особенности Темник Мамай, не предвидя в нем будущего грозного coпротивника, приняли Димитрия с ласкою; утвердили его на Великом Княжении, согласились брать с оного дань гораздо умереннейшую прежней и велели сказать Михаилу: «Мы хотели силою оружия возвести тебя на престол Владимирский; но ты отвергнул наше предложение, в надежде на собственное могущество: ищи же покровителей, где хочешь!» (23) Милость удивительная; но варвары уже чувствовали силу Князей Московских и тем дороже ценили покорность Димитрия. В Орде находился сын Михаилов, Иоанн, удержанный там за 10000 рублей, коими Михаил был должен Царю. Димитрий, желая иметь столь важный залог в руках своих, выкупил Иоанна и привез с собою в Москву, где сей юный Князь жил несколько времени в доме у Митрополита; но, согласно с правилами чести, был освобожден, как скоро отец заплатил Димитрию означенное количество серебра; Михаил же оставался неприятелем Великого Князя: Воеводы Московские, убив в Бежецке Наместника Михаилова, опустошили границы Тверские.
      [1372 г.] Тогда явился новый неприятель, который хотя и не думал свергнуть Димитрия с престола Владимирского, однако ж всеми силами противоборствовал его системе единовластия, ненавистной для Удельных Князей: то был смелый Олег Рязанский, который еще в Государствование Иоанна Иоанновича показал себя врагом Москвы. Озабоченный иными делами, Димитрий таил свое намерение унизить гордость сего Князя и жил с ним мирно: мы видели, что Рязанцы ходили даже помогать Москве, теснимой Ольгердом. Не опасаясь уже ни Литвы, ни Татар, Великий Князь скоро нашел причину объявить войну Олегу, неуступчивому соседу, всегда готовому спорить о неясных границах между их владениями. Воевода, Димитрий Михайлович Волынский, с сильною ратию Московскою вступил в Олегову землю и встретился с полками сего Князя, не менее многочисленными и столь уверенными в победе, что они с презрением смотрели на своих противников. «Друзья! - говорили Рязанцы между собою: - Нам нужны не щиты и не копья, а только одни веревки, чтобы вязать пленников, слабых, боязливых Москвитян». Рязанцы, прибавляет Летописец, бывали искони горды и суровы: суровость не есть мужество, и смиренные, набожные Москвитяне, устроенные Вождем искусным, побили их наголову (24). Олег едва ушел. Великий Князь отдал Рязань Владимиру Димитриевичу Пронскому, согласному зависеть от его верховной власти. Но сим не кончилась история Олегова: любимый народом, он скоро изгнал Владимира и снова завоевал все свои области; а Димитрий, встревоженный иными, опаснейшими врагами, примирился с ним до времени.
      Михаил, все еще имея тесную связь с Литвою, всячески убеждал Ольгерда действовать с ним заодно против Великого Князя, без сомнения представляя ему, что время укрепит Димитрия в мужестве и властолюбии; что сей Государь, столь еще юный, рано или поздно отмстит ему за двухкратную осаду Москвы и захочет возвратить отечеству прекрасные земли, отторженные Литвою от России; что надобно низвергнуть опасного неприятеля или по крайней мере частыми нападениями ослаблять его силу. Вечный мир, клятвенно утвержденный в Москве Литовскими Послами, и новый брачный союз с домом ее Князей произвели единственно то, что Ольгерд не захотел сам предводительствовать войском, а послал Кестутия, Витовта, Андрея, сына своего, и Князя Димитрия Друцкого разорять наше отечество. Не уступая брату ни в скорости, ни в тайне воинских замыслов, Кестутий весною осадил Переславль, столь внезапно, что схватил многих земледельцев на полях и Бояр, выехавших в села для хозяйственных распоряжений. В такое время, когда едва сошел снег и глубокие реки находились в полном разливе, никто не ожидал неприятеля внутри России. Впрочем, сие Литовское впадение было одним быстрым набегом: Кестутий выжег предместие, но снял осаду и соединился с войском Михаила, который опустошил села вокруг Дмитрова, взяв окуп с города (25). Обе рати двинулись к Кашину; истребили селения вокруг его и также взяли дань с граждан, а Князя Михаила Васильевича, преданного Димитрию, обязали клятвою быть подвластным Тверскому. На возвратном пути Литовцы злодействовали и в самых владениях их союзника; Михаил же, оставив Наместников в Торжке, величал себя победителем.
      Но победа еще ожидала его. Не зная, кто останется Главою России, Михаил или Димитрий, Новогородцы (в 1370 году) дали на себя грамоту первому, обещая ему повиноваться как своему законному Властителю, если Хан утвердит его в Великокняжеском достоинстве. Когда же Димитрий возвратился из Орды с Царскою милостию, тогда они заключили с ним договор противиться общими силами Михаилу, Литве и Рижским Немцам: Великий Князь обязывался самолично предводительствовать войском или прислать к ним брата, Владимира Андреевича (26). Сведав, что Михаил занял Торжок, Новогородцы спешили выгнать оттуда его Наместников, ограбили всех купцов Тверских и взяли с жителей клятву быть верными их древнему Правительству. Немедленно обступив Торжок [31 мая], Михаил требовал, чтобы виновники сего насилия и грабежа были ему выданы и чтобы жители снова приняли к себе Тверского Наместника. Бояре Новогородские ответствовали надменно; сели на коней и выехали в поле с гражданами (27). Мужество и число Тверитян решили битву: смелый Воевода Новогородский, Александр Абакумович, победитель Сибирских народов, и знаменитые товарищи его пали мертвые в первой схватке; другие бежали и не спаслися: конница Михаилова топтала их трупы, и Князь, озлобленный жителями, велел зажечь город с конца по ветру. В несколько часов все здания обратились в пепел, монастыри и церкви, кроме трех каменных; множество людей сгорело или утонуло в Тверце, и победители не знали меры в свирепости: обдирали донага жен, девиц, Монахинь; не оставили на образах ни одного золотого, ни серебряного оклада и с толпами пленных удалились от горестного пепелища, наполнив 5 скудельниц мертвыми телами. Летописцы говорят, что злодейства Батыевы в Торжке не были так памятны, как Михаиловы.
      Совершив сей подвиг, Тверской Князь готовился к важнейшему. Набег Кестутиев, прервав мирную связь между Литвою и Россиею, долженствовал иметь следствие, и старец Ольгерд хотел предупредить Димитрия: зная твердо путь к его столице, со многочисленным войском устремился к оной; шел, по своему обыкновению, без отдыха и, соединясь [12 июля] с Михаилом близ Калуги (28), думал, что Москвитяне увидят его только на Поклонной горе. Но знамена Великого Князя уже развевались в поле: передовой отряд Московский, быстро ударив на Ольгердов, гнал бегущих до самого их главного войска. Российское стало против Литовского, готовое к бою; числом одно не уступало другому: надлежало одолеть искусством или храбростию. Между двумя станами находился крутой овраг и глубокая дебрь: ни те, ни другие не хотели сойти вниз, чтобы начать битву, и несколько дней миновало в бездействии, коим воспользовался Ольгерд для предложения мира. С обеих сторон желали оного: если бы Россияне одержали верх, то Литовцы, удаленные от своих границ, могли быть истреблены совершенно; если бы Ольгерд победил, то Димитрий предал бы ему Россию в жертву. Первый имел выгоду опытности; но самая сия опытность не позволяла ему верить слепому случаю, от коего нередко зависит успех или бедствие на войне. Зная же, что так называемый вечный мир есть пустое слово, они заключили единственное перемирие от 1 Августа до 26 Октября, и Вельможи Литовские именем Ольгерда, Кестутия и союзника их, Святослава Смоленского, а Бояре Российские именем Великого Князя и брата его, Владимира Андреевича, написали договор, включив в него с одной стороны Князей Тверского и Брянского, с другой же Рязанских, названных великими (29). Главные условия были таковы: «Нет войны между нами. Путь нашим Послам и купцам везде свободен. Князь Михаил должен возвратить все похищенное им в областях Великого Княжения во время трех бывших перемирий и вывести оттуда своих Наместников; а буде они не выедут, то Димитрий может их взять под стражу и сам управиться с Михаилом в случае новых его насилий: Ольгерду же в таком случае не вступаться за шурина. Когда люди Московские, посланные в Орду жаловаться на Князя Тверского, успеют в своем деле, то Димитрий поступит, как угодно Богу и Царю: чего Ольгерд не должен ставить ему в вину. Михаилу нет дела до Великого Княжения, а Димитрию до Твери; они ведаются только чрез Послов. - Князь Литовский обязан возвратить Димитрию сию договорную грамоту, буде вздумает по истечении срока возобновить неприятельские действия».
      Таким образом старец Ольгерд заключил свои впадения в Россию, которые могли бы иметь гораздо вреднейшее следствие для ее целости, если бы он нашел в Димитрии менее бодрости и неустрашимости. Историк Литовский, вместо трех походов, описывает только один, рассказывая следующие обстоятельства, несогласные с известиями наших современных Летописцев: «Димитрий, надменный успехами своего оружия, хотел отнять у Литвы Витебск, Полоцк и Киев; прислал Ольгерду кремень, огниву, саблю и велел объявить, что Россияне намерены в Светлую Неделю похристосоваться с ним в Вильне огнем и железом. Ольгерд немедленно выступил с войском в средине Великого Поста и вел с собою Послов Димитриевых до Можайска; там отпустил их и, дав им зажженный фитиль, сказал: Отвезите его к вашему Князю. Ему не нужно искать меня в Вильне: я буду в Москве с красным яицом прежде, нежели этот фитиль угаснет. Истинный воин не любит откладывать: вздумал и сделал. - Послы спешили уведомить Димитрия о предстоящей опасности и нашли его в день Пасхи, идущего к Заутрене; а восходящее солнце озарило на Поклонной горе стан Литовский. Изумленный Великий Князь требовал мира: Ольгерд благоразумно согласился на оный, взяв с Россиян много серебра и все их владения до реки Угры. Он вошел с Боярами Литовскими в Кремль, ударил копьем в стену на память Москве и вручил красное яицо Димитрию» (30). - Не говоря о хронологических ошибках сего Историка, заметим только, что Угра не могла быть границею между Ольгердовым Государством и Россиею, пока Смоленск оставался еще Княжеством особенным или не присоединенным к Литве.
      [1374-1375 гг.] Ольгерд не рассудил за благо нарушить перемирия и года два не беспокоил России. Иные опасности явились; медленно, но грозно восходила туча над Великим Княжением от берегов Волги. Еще Димитрий соглашался быть данником Моголов, однако ж не хотел терпеть насилия с их стороны. Вопреки, может быть, слову, данному Ханом, Послы Мамаевы, приехав в Нижний с воинскою дружиною, нагло оскорбили тамошнего Князя, Димитрия Константиновича, и граждан: сей Князь, исполняя, как вероятно, предписание Московского, велел или дозволил народу умертвить Послов, с коими находилось более тысячи Мамаевых воинов: главного из них, Мурзу Сарайку, заключили в крепости с его особенною дружиною. Прошло около года: объявили Сарайке, что он должен проститься с товарищами и что их будут содержать в разных домах. Испуганный сею вестию Мурза ушел от приставов, вбежал в дом Епископский, зажег оный и с помощию слуг своих оборонялся: они пустили несколько стрел и едва не ранили самого Суздальского Епископа, Дионисия; но скоро были все жертвою народной злобы (31).
      Неизвестно, старался ли Димитрий Константинович или Великий Князь оправдать сие дело пред судилищем Ханским: по крайней мере гордый Мамай не стерпел такой явной дерзости и послал войско опустошить пределы Нижегородские, берега Киши и Пьяны, где начальствовал Боярин Парфений и где через несколько дней не осталось ничего, кроме пепла и трупов.
[1375 г.] Сия месть не могла удовлетворить гневу Мамаеву: он клялся погубить Димитрия, и Российские мятежники взялись ему в том способствовать. Мы упоминали о знаменитости Московских чиновников, называемых Тысячскими, которые, подобно Князьям, имели особенную благородную дружину и были, кажется, избираемы гражданами, согласно с древним обычаем, чтобы предводительствовать их людьми военными (32). Димитрий уничтожил сей важный сан, неприятный для самовластия Государей и для Бояр, обязанных уступать первенство чиновнику народному. Последний Московский Тысячский, Василий Васильевич Вельяминов, умерший Схимником, оставил сына, именем Ивана, хотевшего, может быть, заступить место отца: недовольный Великим Князем, он вместе с богатым купцом Некоматом ушел к Михаилу Тверскому и представил ему случай воспользоваться злобою Мамая на Димитрия, чтобы отнять Владимир у Московского Князя. Отправив коварного Вельяминова и Некомата к Хану, Михаил сам ездил в Литву и, возвратясь в Тверь, получил из Орды грамоту на Великое Княжение. Мамай обещал ему войско: Ольгерд также. Не дав им времени исполнить столь нужное обещание, легкомысленный Князь Тверской объявил войну Димитрию, послал своих Наместников в Торжок и сильный отряд к Угличу.
      Великий Князь оказал деятельность необыкновенную, предвидя, что он в одно время может иметь дело и с Тверитянами, и с Литвою, и с Моголами: гонцы его скакали из области в область; полки вслед за ними выступали. Собралось войско, многочисленное, прекрасное, на равнинах Волока. - Все Князья Удельные, или служащие Московскому, находились под его знаменами: Владимир Андреевич, внук Калитин; Димитрий Константинович Суздальский (33) с двумя братьями и сыном; Князья Ростовские, Василий и Александр Константиновичи, с двоюродным их братом, Андреем Феодоровичем; Иоанн Смоленский, Василий Ярославский, Феодор Михайлович Моложский, Феодор Романович Белозерский, Василий Михайлович Кашинский (сын умершего Михаила Васильевича), Андрей Стародубский, Роман Михайлович Брянский, Роман Симеонович Новосильский, Симеон Константинович Оболенский и брат его, Иоанн Торусский. Некоторые из сих Князей - например, Смоленский и Брянский - не были Владетельными: ибо в Смоленске господствовал Святослав, дядя сего Иоанна, а в Брянске сын Ольгердов. В Стародубе и Белозерске уже властвовали Наместники Московские (34). Оболенск, Торусса и Новосиль, древние Уделы Черниговские в земле Вятичей, подобно Ярославлю, Мологе и Ростову, зависели тогда от Великого Княжения; однако ж имели своих особенных Владетелей, потомков Св. Михаила Черниговского. Димитрий, взяв Микулин, 5 Августа осадил Тверь. Он велел сделать два моста чрез Волгу и весь город окружить тыном. Началися приступы кровопролитные. Верные Тверитяне никогда не изменяли Князьям своим: говели, пели молебны и бились с утра до вечера; гасили огонь, коим неприятель хотел обратить их стены в пепел, и разрушили множество туров, защиту осаждающих. Все Михаиловы области были разорены Московскими Воеводами, города взяты, люди отведены в плен, скот истреблен, хлеб потоптан; ни церкви, ни монастыри не уцелели; но Тверитяне мужественно умирали на стенах, повинуясь Князю и надеясь на Бога. Осада продолжалась три недели: Димитрий с нетерпением ждал Новогородцев, которые явились наконец в его стане, пылая ревностию отплатить Михаилу за бедствие Торжка. Еще сей Князь, видя изнеможение своих воинов от ран и голода, ободрял себя мыслию, что Ольгерд и Кестутий избавят его в крайности: Литовцы действительно шли к нему в помощь; но, узнав о силе Димитриевой, возвратились с пути. Тогда оставалось Михаилу умереть или смириться: он избрал последнее средство, и Владыка Евфимий со всеми знатнейшими Тверскими Боярами пришел в стан к Димитрию, требуя милости и спасения.
      Великий Князь показал достохвальную умеренность, предписав Михаилу условия не тягостные, согласные с благоразумною политикою. Главные из оных были следующие (35): «По благословению отца нашего, Алексия Митрополита всея Руси, ты, Князь Тверской, дай клятву за себя и за наследников своих признавать меня старейшим братом, никогда не искать Великого Княжения Владимирского, нашей отчины, и не принимать оного от Ханов, также и Новагорода Великого; а мы обещаемся не отнимать у тебя наследственной Тверской области. Не вступайся в Кашин, отчину Князя Василия Михайловича; отпусти захваченных Бояр его и слуг, также и всех наших, с их достоянием. Возврати колокола, книги, церковные оклады и сосуды, взятые в Торжке, вместе с имением граждан, ныне свободных от данной ими тебе присяги: да будут свободны и те, кого ты закабалил из них грамотами. Но предаем забвению все действия нынешней Тверской осады: ни тебе, ни мне не требовать возмездия за убытки, понесенные нами в сей месяц. - Князья Ростовские и Ярославские со мною один человек. не обижай их, или мы за них вступимся. - Откажись от союза с Ольгердом: когда Литва объявит войну Смоленскому» - тогда уже союзнику Димитриеву - «или другим Князьям, нашим братьям: мы обязаны защитить их, равно как и тебя. - В рассуждении Татар поступай согласно с нами: решимся ли воевать, и ты враг их; решимся ли платить им дать, и ты плати оную. - Когда я и брат мой, Князь Владимир Андреевич, сядем на коней, будь нам товарищ в поле; когда пошлем Воевод, да соединятся с ними и твои».
      В других статьях сей договорной грамоты сказано, что Михаил, в исполнение прежних условий, освободит всех людей Великокняжеских, задержанных в Твери им или его Боярами по долгам, искам и ручательству; что Бояре вольны отъехать для службы от Московского Князя к Тверскому или от Тверского к Московскому, но лишаются в таком случае своих жалованных поместьев; что села изменников Ивана Вельяминова и Некомата принадлежат Димитрию; что земли и воды Новогородцев, из чести служащих Михаилу, остаются под ведением Новагорода; что тамошние купцы могут безопасно ездить чрез области Тверские; что гражданин свободный обязан платить дань Князю той области, где живет: хотя бы и находился в службе другого, но подсуден единственно своему Государю; что в делах спорных Бояре Московские и Тверские съезжаются для суда на границе, а в случае несогласия избирают Князя Олега Рязанского в посредники; что беглые рабы, воры и душегубцы должны быть выдаваемы руками; что торговые Московские люди не платят в Твери ничего, кроме законных, издавна уставленных пошлин; что всякий насильственный перевод жителей из одной земли в другую воспрещается, и проч. Довольный смирением гордого соперника, Димитрий оставил ему все права Князя независимого и название Великого, подобно Смоленским и Рязанским Князьям. Новогородцы же заключили особенный договор с Михаилом, который обязался дать свободу их пленникам, Житым (или нарочитым) и простым людям; возвратить товары, отнятые у купцов Новогородских, восстановить древние границы между обеими землями, наблюдать правила доброго соседства, не стоять за беглых рабов, должников (36), и проч. - Сия междоусобная война, счастливая для Великого Князя, была долгое время оплакиваема в Тверских областях, разоренных без милосердия: ибо воевать значило тогда свирепствовать, жечь и грабить. Димитрий, руководствуясь обычаем как уставом народным, не заслужил упреков от современников, которые, напротив того, славили его великодушие: ибо он не захотел совершенно истребить Твери (37) и свергнуть Михаила с наследственного престола. Летописцы тем более клянут истинных виновников сего бедствия, Ивана Вельяминова и Некомата, которые, дерзнув чрез несколько лет возвратиться в Великое Княжение, были казнены всенародно, к устрашению подобных им злодеев. Народ Московский, долго уважав и любив отца Иванова, чиновника столь знаменитого, с горестию смотрел на казнь сего несчастного сына, прекрасного лицом, благородного видом; она совершилась на древнем Кучкове поле, где ныне монастырь Сретенский.
      [1376 г.] Великий Князь, распустив часть войска, послал другую на Болгаров с Воеводою, Князем Димитрием Михайловичем Волынским, женатым на его сестре, Анне (38). Сей Князь - один из потомков Святополка и, как вероятно, или Романа Галицкого, - выехав из Волыни служить Государю Московскому, усердствовал отличаться подвигами мужества. Казанская Болгария, еще прежде России покоренная Батыем, с того времени зависела от Ханов, и жители смешались с Моголами. Мурза Булактемир, как мы упоминали, овладел ею в 1361 году: после властвовал там Осан, неприятель Димитрия Константиновича Суздальского, сверженный им в 1370 году. Взяв с собою Посла Ханского - следственно, действуя с согласия Мамаева, - сын Димитриев, Василий, и брат, Князь Городецкий, ходили с войском в Болгарию: приняли дары от Осана, но возвели на его место другого Князя (39). Новый поход Россиян в сию землю имел важнейшую цель: Великий Князь, уже явный враг Моголов, хотел подчинить себе Болгарию. Сыновья Димитрия Суздальского соединились с полками Московскими и приближались к Казани [16 марта], городу славному в нашей истории: сообщим любопытное предание о начале его. «Сын Батыев, - так говорит один летописец XVI века, бывший любимым слугою Царя Казанского (40), - сын Батыев, именем Саин, шел воевать Россию но, обезоруженный смирением и дарами ее Князей, остановился: тут он вздумал завести селение, где бы чиновники Татарские, посылаемые для собрания дани в наше отечество, могли иметь отдохновение. Место было изобильно, пчелисто и пажитно, но страшные змии обитали в оном: сыскался волхв, который обратил их в пепел. Хан основал город Казань (что значит котел или золотое дно) и населил его Болгарами, Черемисами, Вотяками, Мордвою, ушедшими из областей Ростовских во время крещения земли Русской; любил сие место, где сближаются ее пределы с Болгариею, Вяткою, Пермию, и часто сам приезжал туда из Сарая: оно долгое время называлось еще Саиновым Юртом». Сей Хан Саин был или Сартак, единственный Батыев сын, известный по летописям, или сам Батый, коего историк Татарский, Абульгази, обыкновенно именует Саганом (41).
      Казанцы встретили Россиян в поле: многие из них выехали на вельблюдах, думая видом и голосом сих животных испугать наших коней; другие надеялись произвести то же действие стуком и громом: но видя неустрашимость Россиян, побежали назад. Войско Российское, истребив огнем села их, зимовища, суда, заставило двух Болгарских Владетелей, Осана и Махмат-Салтана, покориться Великому Князю. Они дали ему и Димитрию Суздальскому 2000, а на воинов 3000 рублей, и приняли в свой город Московского чиновника или таможенника (42): следственно, обязались быть данниками России. Ободренная сим успехом, она готовилась к дальнейшим подвигам.
      [1377 г.] Еще Мамай отлагал до удобнейшего времени действовать всеми силами против великого Князя (ибо в Орде снова свирепствовала тогда язва), однако ж не упускал случая вредить Россиянам. Соседы Нижегородской области, Мордва, взялись указать Моголам безопасный путь в ее пределы, и Царевич, именем Арапша, с берегов Синего, или Аральского моря пришедши служить Мамаю, выступил с Ханскими полками. Димитрий Суздальский известил о том Великого Князя, который немедленно собрал войско защитить тестя, но, долго ждав Моголов и надеясь, что они раздумали идти к Нижнему, послал Воевод своих гнаться за ними, а сам возвратился в столицу. Сие ополчение состояло из ратников Переславских, Юрьевских, Муромских и Ярославских: Князь Димитрий Константинович присоединил к ним Суздальцев под начальством сына, Иоанна, и другого Князя, Симеона Михайловича (43). К несчастию, ум предводителей не ответствовал числу воинов. Поверив слухам, что Арапша далеко, они вздумали за рекою Пьяною, на степи Перевозской, тешиться ловлею зверей как дома в мирное время. Воины следовали сему примеру беспечности: утомленные зноем, сняли с себя латы и нагрузили ими телеги; спустив одежду с плеч, искали прохлады; другие расселялись по окрестным селениям, чтобы пить крепкий мед или пиво. Знамена стояли уединенно; копья, щиты лежали грудами на траве. Одним словом, везде представлялась глазам веселая картина охоты, пиршества, гульбища: скоро представилась иная. Князья Мордовские тайно подвели Арапшу, о коем говорят Летописцы, что он был карла станом, но великан мужеством, хитр на войне и свиреп до крайности (44). Арапша с пяти сторон ударил на Россиян, столь внезапно и быстро, что они не могли ни изготовиться, ни соединиться, и в общем смятении бежали к реке Пьяне, устилая путь твоими трупами и неся неприятеля на плечах. Погибло множество воинов и Бояр: Князь Симеон Михайлович был изрублен, Князь Иоанн Димитриевич утонул в реке, которая прославилась сим несчастьем (осуждая безрассудность Воевод Димитриевых, древние Россияне говорили в пословицу: за Пьяною люди пьяны). - Татары, одержав совершенную победу, оставили за собою пленников с добычею и на третий день явились под стенами Нижнего Новагорода, где царствовал ужас: никто не думал обороняться. Князь Димитрий Константинович ушел в Суздаль; а жители спасались в лодках вверх по Волге. Неприятель умертвил всех, кого мог захватить; сжег город, и таким образом наказав его за убиение Послов Мамаевых, удалился, обремененный корыстию. Сын Димитрия Константиновича, чрез несколько дней приехав на сие горестное пепелище, старался прежде всего возобновить обгорелую каменную церковь Св. Спаса, чтобы схоронить в ней тело своего несчастного брата, Иоанна, утонувшего в реке.
      В то же время Моголы взяли нынешнюю Рязань: Князь Олег, исстреленный, обагренный кровию, едва мог спастися. Впрочем, они желали единственно грабить и жечь: мгновенно приходили, мгновенно и скрывались. Области Рязанская, Нижегородская были усыпаны пеплом, в особенности берега Суры, где Арапша не оставил в целости ни одного селения (45). Многие Бояре и купцы лишились всего имения; в том числе Летописцы именуют одного знаменитого гостя, Тараса Петрова: Моголы разорили шесть его цветущих, многолюдных сел, купленных им у Князя за рекою Кудимою; видя, что собственность в сих местах ненадежна, он навсегда переехал в Москву. - Чтобы довершить бедствие Нижнего Новагорода, Мордовские хищники по следам Татар рассеялись злодействовать в его уезде; но Князь Борис Константинович настиг их, когда они уже возвращались с добычею, и потопил в реке Пьяне, где еще плавали трупы Россиян. Сей Князь Городецкий вместе с племянником, Симеоном Димитриевичем и с Воеводою Великого Князя, Феодором Свиблом, в следующую зиму опустошил без битвы всю землю Мордовскую, истребляя жилища и жителей. Он взял в плен жен и детей, также некоторых людей чиновных, казненных после в Нижнем. Народ в злобном остервенении влачил их по льду реки Волги и травил псами.
      [1378 г.] Сия бесчеловечная месть снова возбудила гнев Мамаев на Россиян: ибо земля Мордовская находилась под властию Хана. Нижний Новгород, едва возникнув из пепла, вторично был взят Татарами: жители бежали за Волгу. - Князь Димитрий Константинович, будучи тогда в Городце, прислал объявить Мамаевым Воеводам, чтобы они удовольствовались окупом и не делали зла его Княжению. Но, исполняя в точности данное им повеление, они хотели крови и развалин: сожгли [24 июля] город (46), опустошили уезд и, выходя из наших пределов, соединились еще с сильнейшим войском, посланным от Мамая на самого Великого Князя.
      Димитрий Иоаннович, сведав заблаговременно о замыслах неприятеля, имел время собрать полки и встретил Татар в области Рязанской, на берегах Вожи. Мурза Бегич предводительствовал ими. Они сами начали битву: перешли за реку и с воплем поскакали на Россиян; видя же их твердость, удержали своих коней: пускали стрелы; ехали вперед легкою рысью. Великий Князь стоял в середине, поручив одно крыло Князю Даниилу Пронскому, а другое Окольничему, или ближнему Княжескому чиновнику, Тимофею (47). По данному знаку все наше войско устремилось против неприятеля и дружным, быстрым нападением решило дело: Моголы обратили тыл; бросая копья, бежали за реку. Россияне кололи, рубили и топили их в Воже целыми тысячами. Несколько именитых Мурз находилось в числе убитых. Ночь и густая мгла следующего утра спасла остаток Мамаевых полков. На другой день Великий Князь уже тщетно искал бегущего неприятеля: нашел только разбросанные в степях шатры, юрты, кибитки и телеги, наполненные всякими товарами. Довольный столь блестящим успехом, он возвратился в Москву. Сия победа достопамятна тем, что была первою, одержанною Россиянами над Татарами с 1224 года, и не стоила им ничего, кроме труда убивать людей: столь изменился воинственный характер Чингисханова потомства! Юный Герой Димитрий, торжествуя оную вместе со всеми добрыми подданными, мог сказать им словами Библии: Отступило время от них: Господь же с нами (48)!
      Мамай - истинный Властелин Орды, во всем повелевая Ханом - затрепетал от гнева, услышав о гибели своего войска; собрал новое и столь быстро двинулся к Рязани, что тамошний Князь, Олег, не имел времени ни ждать вспоможения от Великого Князя, ни приготовиться к отпору; бежал из столицы за Оку и предал отечество в жертву варварам. Но Мамай, кровопролитием и разрушениями удовлетворив первому порыву мести, не хотел идти далее Рязани и возвратился к берегам Волги, отложив решительный удар до иного времени (49).
      Димитрий успел между тем смирить Литву. Славный Ольгерд умер в 1377 году, не только Христианином, но и схимником по убеждению его супруги, Нулиании, и печерского архимандрита Давида, приняв в крещении имя Александра, а в монашестве Алексия, чтобы загладить свое прежнее отступление от Веры Иисусовой. Некоторые летописцы повествуют, что он гнал Христиан и замучил в Вильне трех усердных исповедников Спасителя, включенных нашею церковию в лик Святых (50); но Литовский Историк славит его терпимость, сказывая, что Ольгерд казнил 500 Виленских граждан за насильственное убиение семи Францисканских Монахов и торжественно объявил свободу Веры. Смерть сего опасного властолюбца обещала спокойствие нашим юго-западным границам, тем более, что она произвела в Литве междоусобие. Любимый сын и преемник Ольгердов, Ягайло, злодейски умертвив старца Кестутия, принудил сына его, младого Витовта, искать убежища в Пруссии. Андрей Ольгердович Полоцкий, держав сторону дяди, ушел во Псков, дал клятву быть верным другом Россиян и приехал в Москву служить Великому Князю. Перемирие, заключенное с Литвою в 1373 году, было давно нарушено: ибо Москвитяне еще при жизни Ольгерда ходили осаждать Ржев (51). Пользуясь раздором его сыновей, Димитрий в начале зимы [1379 г.] отрядил своего брата, Владимира Андреевича, Князей Волынского и Полоцкого, Андрея Ольгердовича, с сильным войском к Стародубу и Трубчевску, чтобы сию древнюю собственность нашего отечества снова присоединить к России. Оба города сдалися; но Полководцы Димитриевы, как бы уже не признавая тамошних обитателей единокровными братьями, дозволяли воинам пленять и грабить. В Трубчевске княжил брат Андреев, Димитрий Ольгердович: ненавидя Ягайла, он не хотел обнажить меча на Россиян, дружелюбно встретил их с женою, с детьми, со всеми Боярами и предложил свои услуги Великому Князю, который в благодарность за то отдал ему Переславль Залесский с судом и с пошлиною (52). - Таким образом Димитрий мог надеяться в одно время и свергнуть иго Татар, и возвратить отечеству прекрасные земли, отнятые у нас Литвою. Сия великая мысль занимала его благородную душу, когда он сведал о новых грозных движениях Орды и долженствовал остановить успехи своего оружия в Литве, чтобы противоборствовать Мамаю.
      Но прежде описания знаменитейшего из воинских подвигов древней России предложим читателю церковные дела сего времени, коими Димитрий, несмотря на величайшую государственную опасность, занимался с особенною ревностию.
      Еще в 1376 году Патриарх Филофей сам собою поставил Киприана, ученого Сербина, в Митрополиты для России; но Великий Князь, негодуя на то, объявил, что Церковь наша, пока жив Св. Алексий, не может иметь другого Пастыря (53). Киприан хотел преклонить к себе Новогородцев и сообщил им избирательную грамоту Филофееву: Архиепископ и народ ответствовали, что воля Государя Московского в сем случае должна быть для них законом. Отверженный Россиянами, Киприан жил в Киеве и повелевал Литовским Духовенством, в надежде скоро заступить место Св. Алексия: ибо сей добродетельный старец уже стоял на пороге смерти. Невеликий Князь в мыслях своих назначил ему иного преемника.
      Между всеми Московскими Иереями отличался тогда Священник села Коломенского, Митяй, умом, знаниями, красноречием, острою памятию, приятным голосом, красотою лица, величественною наружностию и благородными поступками, так, что Димитрий избрал его себе в отцы Духовные и в Печатники, то есть вверил ему хранение Великокняжеской печати (54): сан важный по тогдашнему обычаю! Со дня надень возрастала милость Государева к сему человеку, наставнику, Духовнику всех Бояр, равно сведущему в делах мирских и церковных. Он величался как Царь, по словам Летописцев: жил пышно, носил одежды драгоценные, имел множество слуг и Отроков. Прошло несколько лет: Димитрий, желая возвести его на степень еще знаменитейшую, предложил ему заступить место Спасского Архимандрита, Иоанна, который в глубокой старости посвятил себя тишине безмолвия. Хитрый Митяй не соглашался и был силою введен в монастырь, где надели на него клобук Инока вместе с мантиею Архимандрита, к удивлению народа, особенно к неудовольствию Духовных. «Быть до обеда бельцем (говорили они), а после обеда Старейшиною Монахов есть дело беспримерное».
      Сей новый сан открывал путь к важнейшему. Великий Князь, предвидя близкую кончину Св. Алексия, хотел, чтобы он благословил Митяя на Митрополию. Алексий, искренний друг смирения, давно мыслил вручить Пастырский жезл свой кроткому Игумену Сергию, основателю Троицкой Лавры (55): хотя Сергий, думая единственно о посте и молитве, решительно ответствовал, что никогда не оставит своего мирного уединения, но святый старец, или в надежде склонить его к тому, или не любя гордого Митяя (названного в Иночестве Михаилом), отрекся исполнить волю Димитриеву, доказывая, что сей Архимандрит еще новоук в Монашестве. Великий Князь просил, убеждал Митрополита: посылал к нему Бояр и Князя Владимира Андреевича; наконец успел столько, что Алексий благословил Митяя, как своего Наместника, прибавив: «если Бог, Патриарх и Вселенский Собор удостоят его править Российскою Церковию».
      Св. Алексий (в 1378 году) скончался, и Митяй, к изумлению Духовенства, самовольно возложил на себя белый клобук; надел мантию с источниками и скрижалями; взял посох, печать, казну, ризницу Митрополита; въехал в его дом и начал судить дела церковные самовластно. Бояре, Отроки служили ему (ибо Митрополиты имели тогда своих особенных светских чиновников), а Священники присылали в его казну известные оброки и дани (56). Он медленно готовился к путешествию в Царьград, желая, чтобы Димитрий велел прежде Святителям Российским поставить его в Епископы, согласно с уставом Апостольским, или Номоканоном. Великий Князь призвал для того всех Архиереев в Москву: никто из них не смел ослушаться, кроме Дионисия Суздальского, с твердостию объявившего, что в России один Митрополит законно ставит Епископов. Великий Князь спорил и наконец уступил, к досаде Митяя.
      Скоро обнаружилась явная ссора между сим нареченным Митрополитом и Дионисием, ибо они имели наушников, которые старались усилить их вражду. «Для чего, - сказал первый Архиерею Суздальскому, - ты до сего времени не был у меня и не принял моего благословения?» Дионисий ответствовал: «Я Епископ, а ты Поп: и так можешь ли благословлять меня?» Митяй затрепетал от гнева; грозил, что не оставит Дионисия и Попом, когда возвратится из Царяграда, и что собственными руками спорет скрижали с его мантии. Епископ Суздальский хотел предупредить врага своего и ехать к Патриарху; но Великий Князь приставил к нему стражу. Тогда Дионисий решился на бесчестный обман: дал клятву не думать о путешествии в Константинополь и представил за себя порукою мужа, славного добродетелию, Троицкого Игумена Сергия; получив же свободу, тайно уехал в Грецию и ввел невинного Сергия в стыд (57). Сей случай ускорил отъезд Митяя, который уже 18 месяцев управлял Церковию, именуясь Наместником. В знак особенной доверенности Великий Князь дал ему несколько белых хартий, запечатанных его печатаю, дабы он воспользовался ими в Константинополе сообразно с обстоятельствами, или для написания грамот от имени Димитриева, или для нужного займа денег. Сам Государь, все Бояре старейшие, Епископы проводили Митяя до Оки, в Грецию же отправились с ним 3 Архимандрита, Московский Протопоп Александр, несколько Игуменов, 6 Бояр Митрополитских, 2 переводчика и целый полк, как говорят Летописцы, всякого рода людей, под главным начальством Большого Великокняжеского Боярина, Юрья Васильевича Кочевина-Олешинского, собственного Посла Димитриева. Казну и ризницу везли на телегах.
      За пределами Рязанскими, в степях Половецких, Митяй был остановлен Татарами и не испугался, зная уважение их к сану Духовному. Приведенный к Мамаю, он умел хитрою лестию снискать его благоволение, получил от нового тогдашнего Хана Тюлюбека, Мамаева племянника, милостивый ярлык (58), - достиг Тавриды и в Генуэзской Кафе сел на корабль. Уже Царьград открылся глазам Российских плавателей; но Митяй, как второй Соисей (по выражению Летописца), долженствовал только издали видеть цель своего путешествия и честолюбия: занемог и внезапно умер, может быть, весьма естественно; но в таких случаях обыкновенно рождается подозрение: он был окружен тайными неприятелями; ибо, уверенный в особенной любви Великого Князя, излишнею своею гордостию оскорблял и духовных и светских чиновников. Тело его свезли на берег и погребли в Галате.
      Вместо того, чтобы уведомить Великого Князя о происшедшем и ждать от него новой грамоты, спутники Митяевы вздумали самовольно посвятить в Митрополиты кого-нибудь из бывших с ними духовных: одни хотели Иоанна, Архимандрита Петровского, который первый учредил в Москве общее житие братское (59); а другие Пимена, Архимандрита Переславского. Долго спорили: наконец Бояре избрали Пимена и, будучи озлоблены укоризнами Иоанна, грозившего обличить их несправедливость пред Великим Князем, дерзнули оковать сего старца. Честолюбивый Пимен торжествовал и, нашедши в ризнице Митяевой белую хартию Димитрия, написал на оной письмо от государя Московского к Императору и Патриарху такого содержания: «Посылая к вам Архимандрита Пимена, молю, да удостоите его быть Митрополитом Российским: ибо не знаю лучшего». Царь и Патриарх Нил изъявили сомнение. «Для чего (говорили они) Князь ваш требует нового Митрополита, имея Киприана, поставленного Филофеем?» Но Пимен и Бояре достигли своей цели щедрыми дарами, посредством других белых хартий Димитриевых заняв у купцев Италиянских и Восточных столь великое количество серебра, что сей Государь долго не мог выплатить оного. Смягченный корыстию, Патриарх сказал: «Не знаю, верить ли Послам Российским; но совесть наша чиста» - и посвятил Пимена в Софийском храме.
      Оскорбленный вестию о кончине Митяевой, Великий Князь едва верил самовольству Послов своих; объявил Пимена наглым хищником Святительства и, призвав в Москву Киприана заступить место Св. Алексия, встретил его с великими почестями, с колокольным звоном, со всеми знаками искреннего удовольствия (60); а Пимена велел остановить на возвратном пути, в Коломне, и за крепкою стражею отвезти в Чухлому. С него торжественно сняли белый клобук: столь власть Княжеская первенствовала у нас в делах церковных! Главный Боярин, Юрий Олешинский, и все сообщники Пименовы были наказаны заточением. Сие случилось уже в 1381 году, то есть после славной Донской битвы, которую мы теперь должны описывать.
      [1380 г.] Мамай пылал яростию и нетерпением отомстить Димитрию за разбитие Ханских полков на берегах Вожи; но видя, что Россияне уже не трепещут имени Могольского и великодушно решились противоборствовать силе силою, он долго медлил, набирая войско из Татар, Половцев, Харазских Турков, Черкесов; Ясов, Буртанов или Жидов Кавказских, Армян и самых Крымских Генуэзцев (61): одни служили ему как подданные, другие как наемники. Наконец, ободренный многочисленностию своей рати, Мамай призвал на совет всех Князей Ординских и торжественно объявил им, что идет, по древним следам Батыя, истребить Государство Российское. «Казним рабов строптивых! - сказал он в гневе: - да будут пеплом грады их, веси и церкви Христианские! Обогатимся Русским золотом! (62)» Желая еще более обнадежить себя в успехе, Мамай вступил в тесный союз с Ягайлом Литовским, который условился действовать с ним заодно. К сим двум главным утеснителям и врагам нашего отечества присоединился внутренний изменник, менее опасный могуществом, но зловреднейший коварством: Олег Рязанский, воспитанный в ненависти к Московским Князьям, жестокосердый в юности и зрелым умом мужеских лет наученный лукавству. Испытав в поле превосходную силу Димитрия, он начал искать его благоволения; будучи хитр, умен, велеречив, сделался ему другом, советником в общих делах Государственных и посредником - как мы видели - в гражданских делах Великого Княжения с Тверским (63). Думая, что грозное ополчение Мамаево, усиленное Ягайловым, должно необходимо сокрушить Россию - страшась быть первою жертвою оного и надеясь хитрым предательством не только спасти свое Княжество, но и распространить его владения падением Московского, Олег вошел в переговоры с Моголами и с Литвою чрез Боярина Рязанского, Епифана Кореева; заключил с ними союз и тайно условился ждать их в начале сентября месяца на берегах Оки (64). Мамай обещал ему и Ягайлу все будущие завоевания в Великом Княжении, с тем, чтобы они, получив сию награду, были верными данниками Ханскими.
      Димитрий в исходе лета сведал о походе Мамаевом, и сам Олег, желая скрыть свою измену, дал ему знать, что надобно готовиться к войне (65). «Мамай со всем царством идет в землю Рязанскую против меня и тебя, - писал он к Великому Князю: - Ягайло также: но еще рука наша высока, бодрствуй и мужайся!» В обстоятельствах столь важных, решительных, первою мыслию Димитрия было спешить в храм Богоматери и молить Всевышнего о заступлении. Облегчив сердце излиянием набожных чувств, он разослал гонцов по всем областям Великого Княжения, чтобы собирать войско и немедленно вести оное в Москву. Повеление его было исполнено с редким усердием: целые города вооружились в несколько дней; ратники тысячами стремились отовсюду к столице. Князья Ростовские, Белозерские, Ярославские, с своими слугами, - Бояре Владимирские, Суздальские, Переславские, Костромские, Муромские, Дмитровские, Можайские, Звенигородские, Углицкие, Серпуховские с детьми Боярскими (66), или с воинскими дружинами, составили полки многочисленные, которые одни за другими вступали в ворота Кремлевские. Стук оружия не умолкал в городе, и народ с умилением смотрел на бодрых воинов, готовых умереть за отечество и Веру. Казалось, что Россияне пробудились от глубокого сна: долговременный ужас имени Татарского, как бы от действия сверхъестественной силы, исчез в их сердце. Они напоминали друг другу славную победу Вожскую; исчисляли все бедствия, претерпенные ими от варваров в течение ста пятидесяти лет, и дивились постыдному терпению своих отцев. Князья, Бояре, граждане, земледельцы были воспламенены равным усердием, ибо тиранство Ханов равно всех угнетало, от престола до хижины. Какая война была праведнее сей? Счастлив Государь, обнажая меч по движению столь добродетельному и столь единодушному! Народ, до времен Калиты и Симеона оглушаемый непрестанными ударами Моголов, в бедности, в отчаянии, не смел и думать о свободе: отдохнув под умным правлением Князей Московских, он вспомнил древнюю независимость Россиян и, менее страдая от ига иноплеменников, тем более хотел свергнуть оное совершенно. Облегчение цепей не мирит нас с рабством, но усиливает желание прервать оные.
      Каждый ревновал служить отечеству: одни мечем, другие молитвою и делами Христианскими. Между тем, как юноши и мужи блистали оружием на стогнах Москвы, жены и старцы преклоняли колена в святых храмах; богатые раздавали милостыню, особенно Великая Княгиня, супруга нежная и чувствительная (67); а Димитрий, устроив полки к выступлению, желал с братом Владимиром Андреевичем, со всеми Князьями и Воеводами принять благословение Сергия, Игумена уединенной Троицкой обители, уже знаменитой добродетелями своего основателя. Сей святой старец, отвергнув мир, еще любил Россию, ее славу и благоденствие: Летописцы говорят, что он предсказал Димитрию кровопролитие ужасное, но победу - смерть многих Героев православных, но спасение великого Князя (68); упросил его обедать в монастыре, окропил святою водою всех бывших с ним Военачальников и дал ему двух Иноков в сподвижники, именем Александра Пересвета и Ослябю, из коих первый был некогда Боярином Брянским и витязем мужественным (69). Сергий вручил им знамение креста на Схимах и сказал: «Вот оружие нетленное! Да служит оно вам вместо шлемов!» Димитрий выехал из обители с новою и еще сильнейшею надеждою на помощь Небесную.
      В тот час, когда полки с распущенными знаменами уже шли из Кремля в ворота Флоровские, Никольские и Константино-Еленские (70), будучи провождаемы Духовенством с крестами и чудотворными иконами, Великий Князь молился над прахом своих предместников, Государей Московских, в церкви Михаила Архангела, воспоминая их подвиги и добродетели. Он нежно обнял горестную супругу, но удержал слезы, окруженный свидетелями, и сказав ей: «Бог наш заступник!», сел на коня. Одни жены плакали. Народ стремился вслед за воинством, громогласно желая ему победы. Утро было ясное и тихое: оно казалось счастливым предзнаменованием. - В Москве остался Воеводою Феодор Андреевич, блюсти столицу и семейство Княжеское.
      В Коломне соединились с Димитрием верные ему сыновья Ольгердовы, Андрей и Димитрий, предводительствуя сильною дружиною Полоцкою и Брянскою (71). Великий Князь хотел осмотреть все войско; никогда еще Россия не имела подобного, даже в самые счастливые времена ее независимости и целости: более ста пятидесяти тысяч всадников и пеших стало в ряды, и Димитрий, выехав на обширное поле Девичье, с душевною радостию видел ополчение столь многочисленное, собранное его монаршим словом в городах одного древнего Суздальского Княжения, некогда презираемого Князьями и народом южной России. Скоро пришла весть, что Мамай, совокупив всю Орду, уже три недели стоит за Доном и ждет Ягайла Литовского. В то же время явился в Коломне Посол Ханский, требуя, чтобы Димитрий заплатил Моголам ту самую дань, какую брал с его предков Царь Чанибек. Еще не доверяя силам своим и боясь излишнею надменностью погубить отечество, Димитрий ответствовал, что он желает мира и не отказывается от дани умеренной, согласно с прежними условиями, заключенными между ими Мамаем; но не хочет разорить земли своей налогами тягостными в удовлетворение корыстолюбивому тиранству. Сей ответ казался Мамаю дерзким и коварным. С обеих сторон видели необходимость решить дело мечем.
      Димитрий сведал тогда измену Олега Рязанского и тайные сношения его с Моголами и с Литвою; не ужаснулся, но с видом горести сказал: «Олег хочет быть новым Святополком! (72)» - и, приняв благословение от Коломенского Епископа, Герасима, 20 Августа выступил к устью реки Лопасни. Там настиг его Князь Владимир Андреевич, внук Калитин, и великий Воевода Тимофей Васильевич со всеми остальными полками Московскими. 26 Августа войско переправилось за Оку, в землю Рязанскую, а на другой день сам Димитрий и Двор Княжеский, к изумлению Олега, уверившего своих союзников, что Великий Князь не дерзнет им противоборствовать и захочет спастися бегством в Новгород или в пустыни Двинские (73). Слыша о силах Димитрия, равно боясь его и Мамая, Князь Рязанский не знал, что ему делать; скакал из места в место; отправлял гонцов к Татарам, к Ягайлу, уже стоявшему близ Одоева; трепетал будущего и раскаивался в своей измене; чувствуя, сколь ужасен страх в злодействе, он завидовал опасностям Димитрия, ободряемого чистою совестию, Верою и любовию всех добрых Россиян.
      6 Сентября войско наше приближилось к Дону, и Князья рассуждали с Боярами, там ли ожидать Моголов, или идти далее? Мысли были несогласны. Ольгердовичи, Князья Литовские, говорили, что надобно оставить реку за собою, дабы удержать робких от бегства; что Ярослав Великий таким образом победил Святополка и Александр Невский Шведов (74). Еще и другое важнейшее обстоятельство было опорою сего мнения: надлежало предупредить соединение Ягайла с Мамаем. Великий Князь решился - и, к ободрению своему, получил от Св. Сергия письмо, в коем он благословлял его на битву, советуя ему не терять времени. Тогда же пришла весть, что Мамай идет к Дону, ежечасно ожидая Ягайла. Уже легкие наши отряды встречались с Татарскими и гнали их. Димитрий собрал Воевод и, сказав им: «Час суда Божия наступает», 7 Сентября велел искать в реке удобного броду для конницы и наводить мосты для пехоты.
В следующее утро был густой туман, но скоро рассеялся: войско перешло за Дон и стало на берегах Непрядвы, где Димитрий устроил все полки к битве. В середине находились Князья Литовские, Андрей и Димитрий Ольгердовичи, Феодор Романович Белозерский и Боярин Николай Васильевич; в собственном же полку Великокняжеском Бояре Иоанн Родионович Квашня, Михаил Брянск, Князь Иоанн Васильевич Смоленский; на правом крыле Князь Андрей Феодорович Ростовский, Князь Стародубский того же имени и Боярин Феодор Грунка; на левом Князь Василий Васильевич Ярославский, Феодор Михайлович Моложский и Боярин Лев Морозов; в сторожевом полку Боярин Михаил Иоаннович, внук Акинфов, Князь Симеон Константинович Оболенский, брат его Князь Иоанн Торусский и Андрей Серкиз; а в засаде Князь Владимир Андреевич, внук Калитин, Димитрий Михайлович Волынский (75), победитель Олега и Болгаров, муж славный доблестию и разумом, - Роман Михайлович Брянский, Василий Михайлович Кашинский и сын Романа Новосильского. Димитрий, стоя на высоком холме и видя стройные, необозримые ряды войска, бесчисленные знамена, развеваемые легким ветром, блеск оружия и доспехов, озаряемых осенним солнцем, - слыша всеобщие громогласные восклицания: «Боже! даруй победу Государю нашему!» и вообразив, что многие тысячи сих бодрых витязей падут чрез несколько часов, как усердные жертвы любви к отечеству, Димитрий в умилении преклонил колена и, простирая руки к златому образу Спасителя, сиявшему вдали на черном знамени Великокняжеском, молился в последний раз за Христиан и Россию; сел на коня, объехал все полки и говорил речь к каждому, называя воинов своими верными товарищами и милыми братьями, утверждая их в мужестве и каждому из них обещая славную память в мире, с венцом мученическим за гробом (76).
      Войско тронулось, и в шестом часу дня увидело неприятеля среди обширного поля Куликова. С обеих сторон Вожди наблюдали друг друга и шли вперед медленно, измеряя глазами силу противников: сила Татар еще превосходила нашу. Димитрий, пылая ревностию служить для всех примером, хотел сражаться в передовом полку: усердные Бояре молили его остаться за густыми рядами главного войска, в месте безопаснейшем. «Долг Князя, - говорили они, - смотреть на битву, видеть подвиги Воевод и награждать достойных. Мы все готовы на смерть; а ты, Государь любимый, живи и предай нашу память временам будущим. Без тебя нет победы» (77). Но Димитрий ответствовал: «Где вы, там и я. Скрываясь назади, могу ли сказать вам: братья! умрем за отечество? Слово мое да будет делом! Я вождь и начальник: стану впереди и хочу положить свою голову в пример другим». Он не изменил себе и великодушию: громогласно читая Псалом: Бог нам прибежище и сила, первый ударил на врагов и бился мужественно как рядовой воин; наконец отъехал в средину полков, когда битва сделалась общею.
      На пространстве десяти верст лилася кровь Христиан и неверных (78). Ряды смещались: инде Россияне теснили Моголов, инде Моголы Россиян; с обеих сторон храбрые падали на месте, а малодушные бежали; так некоторые Московские неопытные юноши - думая, что все погибло - обратили тыл. Неприятель открыл себе путь к большим, или Княжеским знаменам и едва не овладел ими: верная дружина отстояла их с напряжением всех сил. Еще Князь Владимир Андреевич, находясь в засаде, был только зрителем битвы и скучал своим бездействием, удерживаемый опытным Димитрием Волынским. Настал девятый час дня: сей Димитрий, с величайшим вниманием примечая все движения обеих ратей, вдруг извлек меч и сказал Владимиру: «Теперь наше время». Тогда засадный полк выступил из дубравы, скрывавшей его от глаз неприятеля, и быстро устремился на Моголов. Сей внезапный удар решил судьбу битвы: враги изумленные, рассеянные не могли противиться новому строю войска свежего, бодрого, и Мамай, с высокого кургана смотря на кровопролитие, увидел общее бегство своих; терзаемый гневом, тоскою, воскликнул: «велик Бог Христианский!» и бежал вслед за другими. Полки Российские гнали их до самой реки Мечи, убивали, топили, взяв стан неприятельский и несметную добычу, множество телег, коней, вельблюдов, навьюченных всякими драгоценностями (79).
      Мужественный Князь Владимир, Герой сего незабвенного для России дня, довершив победу, стал на костях, или на поле битвы, под черным знаменем Княжеским и велел трубить в воинские трубы: со всех сторон съезжались к нему Князья и полководцы, но Димитрия не было. Изумленный Владимир спрашивал: «Где брат мой и первоначальник нашей славы?» Никто не мог дать об нем вести (80). В беспокойстве, в ужасе Воеводы рассеялись искать его, живого или мертвого; долго не находили: наконец два воина увидели великого Князя, лежащего под срубленным деревом. Оглушенный в битве сильным ударом, он упал с коня, обеспамятел и казался мертвым; но скоро открыл глаза. Тогда Владимир, Князья, чиновники, преклонив колена, воскликнули единогласно: «Государь! ты победил врагов!» Димитрий встал: видя брата, видя радостные лица окружающих его и знамена Христианские над трупами Моголов, в восторге сердца изъявил благодарность Небу; обнял Владимира, чиновников; целовал самых простых воинов и сел на коня, здравый веселием духа и не чувствуя изнурения сил. - Шлем и латы его были иссечены, но обагрены единственно кровию неверных: Бог чудесным образом спас сего Князя среди бесчисленных опасностей, коим он с излишнею пылкостию подвергался, сражаясь в толпе неприятелей и часто оставляя за собою дружину свою. Димитрий, провождаемый Князьями и Боярами, объехал поле Куликово, где легло множество Россиян, но вчетверо более неприятелей (81), так, что, по сказанию некоторых Историков, число всех убитых простиралось до двухсот тысяч. Князья Белозерские, Феодор и сын его Иоанн, Торусские Феодор и Мстислав, Дорогобужский Димитрий Монастырев, первостепенные Бояре Симеон Михайлович, сын Тысячского Николай Васильевич, внук Акинфов Михаил, Андрей Серкиз, Волуй, Бренко, Лев Морозов и многие другие положили головы за отечество: а в числе их и Сергиев Инок Александр Пересвет, о коем пишут, что он еще до начала битвы пал в единоборстве с Печенегом, богатырем Мамаевым, сразив его с коня и вместе с ним испустив дух; кости сего и другого Сергиева Священновитязя, Осляби, покоятся доныне близ монастыря Симонова (82). Останавливаясь над трупами мужей знаменитейших, Великий Князь платил им дань слезами умиления и хвалою; наконец, окруженный Воеводами, торжественно благодарил их за оказанное мужество, обещая наградить каждого по достоинству, и велел хоронить тела Россиян. После, в знак признательности к добрым сподвижникам, там убиенным, он уставил праздновать вечно их память в Субботу Дмитровскую (83), доколе существует Россия.
      Ягайло в день битвы находился не более как в 30 или в 40 верстах от Мамая: узнав ее следствие, он пришел в ужас и думал только о скором бегстве, так что легкие наши отряды нигде не могли его настигнуть. Со всех сторон счастливый Димитрий, одним ударом освободив Россию от двух грозных неприятелей, послал гонцов в Москву, в Переславль, Кострому, Владимир, Ростов и другие города, где народ, сведав о переходе войска за Оку, денно и нощно молился в храмах. Известие о победе столь решительной произвело восхищение неописанное. Казалось, что независимость, слава и благоденствие нашего отечества утверждены ею навеки; что Орда пала и не восстанет; что кровь Христиан, обагрившая берега Дона, была последнею жертвою для России и совершенно умилостивила Небо. Все поздравляли друг друга, радуясь, что дожили до времен столь счастливых, и славили Димитрия, как второго Ярослава Великого и нового Александра, единогласно назвав его Донским, а Владимира Андреевича Храбрым (84) и ставя Мамаево побоище выше Алтского и Невского. Увидим, что оно, к сожалению, не имело тех важных, прямых следствий, каких Димитрий и народ его ожидали; но считалось знаменитейшим в преданиях нашей истории до самых времен Петра Великого, или до битвы Полтавской: еще не прекратило бедствий России, но доказало возрождение сил ее и в несомнительной связи действий с причинами отдаленными служило основанием успехов Иоанна III, коему судьба назначила совершить дело предков, менее счастливых, но равно великих.
      Для чего Димитрий не хотел воспользоваться победою, гнать Мамая до берегов Ахтубы и разрушить гнездо тиранства? Не будем обвинять Великого Князя в оплошности. Татары бежали, однако ж все еще сильные числом, и могли в Волжских Улусах собрать полки новые; надлежало идти вслед за ними с войском многолюдным: каким образом продовольствовать оное в степях и пустынях? Народу кочующему нужна только паства для скота его, а Россияне долженствовали бы везти хлеб с собою, видя впереди глубокую осень и зиму, имея лошадей, не приученных питаться одною иссохшею травою. Множество раненых требовало призрения, и победители чувствовали нужду в отдохновении. Думая, что Мамай никогда уже не дерзнет восстать на Россию, Димитрий не хотел без крайней необходимости подвергать судьбу Государства дальнейшим опасностям войны и, в надежде заслужить счастие умеренностию, возвратился в столицу. Шествие его от поля Куликова до врат Кремлевских было торжеством непрерывным (85). Везде народ встречал победителя с веселием, любовию и благодарностию; везде гремела хвала Богу и Государю. Народ смотрел на Димитрия как на Ангела-хранителя, ознаменованного печатию Небесного благоволения. Сие блаженное время казалось истинным очарованием для добрых Россиян: оно не продолжилось!
      Уже зная всю черноту души Олеговой и сведав еще, что сей изменник старался вредить Московским полкам на возвратном их пути чрез области Рязанские, истреблял мосты, даже захватывал и грабил слуг Великокняжеских, Димитрий готовился наказать его. Тогда именитейшие Бояре Рязанские приехали в Москву объявить, что Князь их ушел с своим семейством и двором в Литву; что Рязань поддается Герою Донскому и молит его о милосердии. Димитрий отправил туда Московских Наместников; но хитрый Олег, быв несколько месяцев изгнанником, умел тронуть его чувствительность знаками раскаяния и возвратился на престол, с обещанием отказаться от Ягайловой дружбы, считать Великого Князя старшим братом и быть с ним заодно в случае войны или мира с Литвою и Татарами. В сем письменном договоре сказано, что Ока и Цна служат границею между княжениями Московским и Рязанским; что места, отнятые у Татар, бесспорно принадлежат тому, кто их отнял; что город Тула, названный именем Царицы Тайдулы, жены Чанибековой, и некогда управляемый ее Баскаками, остается собственностию Димитрия, равно как и бывшая Мордовская область, Мещера, купленная им у тамошнего крещеного Князя, именем Александра Уковича (86). Великодушие действует только на великодушных: суровый Олег мог помнить обиды, а не благотворения; скоро забыл милость Димитрия и воспользовался первым случаем нанести ему вред.
      Уничиженный, поруганный Мамай, достигнув своих Улусов в виде робкого беглеца, скрежетал зубами и хотел еще отведать сил против Димитрия; но судьба послала ему иного неприятеля. Тохтамыш, один из потомков Чингисхановых, изгнанный из Орды Капчакской Ханом Урусом (87), снискал дружбу славного Тамерлана, который, смиренно называясь эмиром, или Князем Моголов Чагатайских, уже властвовал над обеими Бухариями. С помощию сего второго Чингиса Тохтамыш, объявив себя наследником Батыева престола, шел к морю Азовскому. Мамай встретил его близ нынешнего Мариуполя, и на том месте, где Моголы в 1224 году истребили войско наших соединенных Князей, был разбит наголову; оставленный неверными Мурзами, бежал в Кафу и там кончил жизнь свою: Генуэзцы обещали ему безопасность, но коварно умертвили его, чтобы угодить победителю или завладеть Мамаевою казною (88). Тохтамыш воцарился в Орде и дружелюбно дал знать всем Князьям Российским, что он победил их врага общего. Димитрий принял Ханских Послов с ласкою, отпустил с честию и вслед за ними отправил собственных с богатыми дарами для Хана; то же сделали и другие Князья. Но дары не дань и ласки не рабство: надменный, честолюбивый Тохтамыш не мог удовольствоваться приветствиями: он хотел властвовать как Батый или Узбек над Россиею.
      [1381 r.] В следующее лето Хан послал к Димитрию Царевича Акхозю и с ним 700 воинов требовать, чтобы все Князья наши, как древние подданные Моголов, немедленно явились в Орде. Россияне содрогнулись. «Давно ли, - говорили они, - мы одержали победу на берегах Дона? Неужели кровь Христианская лилась тщетно?» Государь думал согласно с народом, и Царевичу в Нижнем Новегороде сказали, что Великий Князь не ответствует за его безопасность, если он приедет в столицу с воинскою дружиною (89). Акхозя возвратился к Хану, отправив в Москву некоторых из своих товарищей. Даже и сии люди, устрашенные знаками народной ненависти Россиян к Моголам, не посмели туда ехать; а Димитрий, излишно надеясь на слабость Орды, спокойно занимался делами внутреннего правления.
      [1382 г.] Прошло около года: Хан молчал, но в тишине готовился действовать. Вдруг услышал в Москве, что Татары захватили всех наших купцев в земле Болгарской и взяли у них суда для перевоза войска Ханского чрез Волгу; что Тохтамыш идет на Россию; что вероломный Олег встретил его близ границы и служит ему путеводителем, указывая на Оке безопасные броды (90). Сия весть, привезенная из Улусов некоторыми искренними доброхотами Россиян, изумила народ: еще великодушная решимость правителей могла бы воспламенить его ревность, и Герой Донской с мужественным братом своим, Владимиром Андреевичем, спешили выступить в поле; но другие Князья изменили чести и славе. Сам тесть Великого Князя, Димитрий Нижегородский, сведав о быстром стремлении неприятеля, послал к Хану двух сыновей с дарами. Одни увеличивали силу Тохтамышеву; иные говорили, что от важного урона, претерпенного Россиянами в битве Донской, столь кровопролитной, хотя и счастливой, города оскудели людьми военными: наконец советники Димитриевы только спорили о лучших мерах для спасения отечества, и Великий Князь, потеряв бодрость духа, вздумал, что лучше обороняться в крепостях, нежели искать гибели в поле. Он удалился в Кострому с супругою и с детьми, желая собрать там более войска и надеясь, что Бояре, оставленные им в столице, могут долго противиться неприятелю.
      Тохтамыш взял Серпухов и шел прямо к Москве, где господствовало мятежное безначалие. Народ не слушался ни Бояр, ни Митрополита и при звуке колоколов стекался на Вече (91), вспомнив древнее право граждан Российских в важных случаях решить судьбу свою большинством голосов. Смелые хотели умереть в осаде, робкие спасаться бегством; первые стали на стенах, на башнях и бросали камнями в тех, которые думали уйти из города; другие, вооруженные мечами и копьями, никого не пускали к городским воротам; наконец, убежденные представлениями людей благоразумных, что в Москве останется еще немало воинов отважных и что в долговременной осаде всего страшнее голод, позволили многим удалиться, но в наказание отняли у них все имущество. Сам Митрополит Киприан выехал из столицы в Тверь, предпочитая собственную безопасность долгу церковного Пастыря: он был иноплеменник! Волнение продолжалось: народ, оставленный Государем и Митрополитом, тратил время в шумных спорах и не имел доверенности к Боярам.
      В сие время явился достойный Воевода, юный Князь Литовский, именем Остей, внук Ольгердов, посланный, как вероятно, Димитрием. Умом своим и великодушием, столь сильно действующим в опасностях, он восстановил порядок, успокоил сердца, ободрил слабых. Купцы, земледельцы окрестных селений, пришедшие в Москву с детьми и с драгоценнейшею собственностию, - Иноки, Священники требовали оружия (92). Немедленно образовались полки; каждый занял свое место, в тишине и благоустройстве. Дым и пламя вдали означали приближение Моголов, которые, следуя обыкновению, жгли на пути все деревни и 23 августа обступили город. Некоторые их чиновники подъехали к стене и, зная русский язык, спрашивали, где Великий Князь Димитрий? Им ответствовали, что его нет в Москве. Татары, не пустив ни одной стрелы, ездили вокруг Кремля, осматривали глубину рвов, башни, все укрепления и выбирали места для приступов; а Москвитяне, в ожидании битвы, молились в церквах; другие же, менее набожные, веселились на улицах; выносили из домов чаши крепкого меду и пили с друзьями, рассуждая: «Можем ли бояться нашествия поганых, имея город твердый и стены каменные с железными воротами? Неприятели скроются, когда испытают нашу бодрость и сведают, что Великий Князь с сильными полками заходит им в тыл». Сии храбрецы, всходя на стену и видя малое число Татар, смеялись над ними (93); а Татары издали грозили им обнаженными саблями и ввечеру, к преждевременной радости Москвитян, удалились от города.
      Сие войско было только легким отрядом: в следующий день явилась главная рать, столь многочисленная, что осажденные ужаснулись. Сам Тохтамыш предводительствовал ею. Он велел немедленно начать приступ. Москвитяне, пустив несколько стрел, были осыпаны неприятельскими. Татары стреляли с удивительною меткостию, пешие и конные, стоя неподвижно или на всем скаку, в обе стороны, взад и вперед (94). Они приставили к стене лестницы; но Россияне обливали их кипящею водою, били камнями, толстыми бревнами и к вечеру отразили. Три дня продолжалась битва; осажденные теряли многих людей, а неприятель еще более: ибо не имея стенобитных орудий, он упорствовал взять город силою. И воины и граждане Московские, одушевляемые примером Князя Остея, старались отличить себя мужеством. В числе Героев Летописцы называют одного суконника, именем Адама, который с ворот Флоровских застрелил любимого Мурзу Ханского. Видя неудачу, Тохтамыш употребил коварство, достойное варвара.
      В четвертый день осады неприятель изъявил желание вступить в мирные переговоры. Знаменитые чиновники Тохтамышевы, подъехав к стенам, сказали Москвитянам, что Хан любит их как своих добрых подданных и не хочет воевать с ними, будучи только личным врагом Великого Князя; что он немедленно удалится от Москвы, буде жители выйдут к нему с дарами и впустят его в сию столицу осмотреть ее достопамятности. Такое предложение не могло обольстить людей благоразумных; но с послами находились два сына Димитрия Нижегородского, Василий и Симеон: обманутые уверениями Тохтамыша или единственно исполняя волю его, они как Россияне и Христиане дали клятву, что Хан сдержит слово и не сделает ни малейшего зла Москвитянам (95). Храбрый Остей Советовался с Боярами, с духовенством и народом: все думали, что ручательство Нижегородских Князей надежно; что излишняя недоверчивость может быть пагубна в сем случае и что безрассудно подвергать столицу дальнейшим бедствиям осады, когда есть способ прекратить их. Отворили ворота: Князь Литовский вышел первый из города и нес дары; за ним Духовенство с крестами, Бояре и граждане. Остея повели в стан Ханский - и там умертвили. Сие злодейство было началом ужаса: по данному знаку обнажив мечи, тысячи Моголов в одно мгновение обагрились кровию Россиян безоружных, напрасно хотевших спастися бегством в Кремль: варвары захватили путь и вломились в ворота; другие, приставив лестницы, взошли на стену. Еще довольно ратников оставалось в городе, но без вождей и без всякого устройства: люди бегали толпами по улицам, вопили как слабые жены и терзали на себе волосы, не думая обороняться. Неприятель в остервенении своем убивал всех без разбора, граждан и Монахов, жен и Священников, юных девиц и дряхлых старцев; опускал меч единственно для отдохновения и снова начинал кровопролитие. Многие укрывались в церквах каменных: Татары отбивали двери и везде находили сокровища, свезенные в Москву из других, менее укрепленных городов. Кроме богатых икон и сосудов, Они взяли, по сказанию Летописцев, несметное количество золота и серебра в казне Великокняжеской, у Бояр старейших, у купцев знаменитых, наследие их отцов и дедов, плод бережливости и трудов долговременных. К вечному сожалению потомства, сии грабители, обнажив церкви и домы, предали огню множество древних книг и рукописей, там хранимых, и лишили нашу историю, может быть, весьма любопытных памятников (96).
Не будем подробно описывать всех ужасов сего несчастного для России дня: легко представить себе оные. И в наше время, когда неприятель, раздраженный упорством осажденных, силою входит в город, что может превзойти бедствие жителей? ни язва, ни землетрясение. А Татары со времен Батыевых не смягчились сердцем и, в своей азовской роскоши утратив отчасти прежнюю неустрашимость, сохранили всю дикую свирепость народа степного. Обремененные добычею, утружденные злодействами, наполнив трупами город, они зажгли его и вышли отдыхать, в поле, гоня перед собою толпы юных Россиян, избранных ими в невольники. - «Какими словами, - говорят летописцы, - изобразим тогдашний вид Москвы? Сия многолюдная столица кипела прежде богатством и славою (97): в один день погибла ее красота; остались только дым, пепел, земля окровавленная, трупы и пустые, обгорелые церкви. Ужасное безмолвие смерти прерывалось одним глухим стоном некоторых страдальцев, иссеченных саблями Татар, но еще не лишенных жизни и чувства».
      Войско Тохтамышево рассыпалось по всему Великому Княжению. Владимир, Звенигород, Юрьев, Можайск, Дмитров имели участь Москвы. Жители Переславля бросились в лодки, отплыли на средину озера и тем спаслися от погибели; а город был сожжен неприятелем (98). Близ Волока стоял с дружиною смелый брат Димитриев, Князь Владимир Андреевич: отпустив мать и супругу в Торжок, он внезапно ударил на сильный отряд Моголов и разбил его совершенно. Извещенный о том беглецами, Хан начал отступать от Москвы; взял еще Коломну и перешел за Оку. Тут вероломный Князь Рязанский увидел, сколь милость Татар, купленная гнусною изменою, ненадежна: они поступали в его земле как в неприятельской; жгли, убивали, пленяли жителей и заставили самого Олега скрыться. Тохтамыш оставил наконец Россию, отправив шурина своего, именем Шихомата, Послом к Князю Суздальскому.
      С какою скорбию Димитрий и Князь Владимир Андреевич, приехав с своими Боярами в Москву, увидели ее хладное пепелище и сведали все бедствия, претерпенные отечеством и столь неожидаемые после счастливой Донской битвы! «Отцы наши, - говорили они, проливая слезы (99), - не побеждали Татар, но были менее нас злополучны!» Действительно менее со времен Калиты, памятных началом устройства, безопасности, и малодушные могли винить Димитрия в том, что он не следовал правилам Иоанна I и Симеона, которые искали милости в Ханах для пользы Государственной; но Великий Князь, чистый в совести пред Богом и народом, не боялся ни жалобы современников, ни суда потомков; хотя скорбел, однако ж не терял бодрости и надеялся умилостивить Небо своим великодушием в несчастии.
      Он велел немедленно погребать мертвых и давал гробокопателям по рублю за 80 тел: что составило 300 рублей (100); следственно, в Москве погибло тогда 24000 человек, кроме сгоревших и потонувших: ибо многие, чтобы спастись от убийц, бросались в реку. Еще не успели совершить сего печального обряда, когда Димитрий послал Воевод Московских наказать Олега, приписывая ему успех Тохтамышев и бедствие Великого Княжения. Подданные должны были ответствовать за своего Князя: он ушел, предав их в жертву мстителям, и войско Димитриево, остервененное злобою, вконец опустошило Рязань, считая оную гнездом измены и ставя жителям в вину усердие их к Олегу. - Вторым попечением Димитрия было возобновление Москвы; стены и башни Кремлевские стояли в целости: Хан не имел времени разрушить оные. Скоро кучи пепла исчезли, и новые здания явились на их месте; но прежнее многолюдство в столице и в других взятых Татарами городах уменьшилось надолго.
      В то время, когда надлежало дать церкви новых Иереев вместо убиенных Моголами святить оскверненные злодействами храмы, утешать, ободрять народ Пастырскими наставлениями, Митрополит Киприан спокойно жил в Твери. Великий Князь послал за ним Бояр своих (101), но объявил его, как малодушного беглеца, недостойным управлять Церковию, и, возвратив из ссылки Пимена, поручил ему Российскую Митрополию; а Киприан с горестию и стыдом уехал в Киев, где господствовал сын Ольгердов, Владимир, Христианин Греческой Веры. Столь решительно поступал Димитрий в делах церковных, живо чувствуя достоинство Государя, любя отечество и желая, чтобы Духовенство служило примером сей любви для граждан! Он мог досадовать на Киприана и за дружескую связь его с Михаилом Александровичем Тверским, который, вопреки торжественному обету и письменному договору 1375 года, не хотел участвовать ни в славе, ни в бедствиях Московского Княжения и тем изъявил холодность к общей пользе Россиян. Скоро обнаружилась и личная, давнишняя ненавиcть его к Димитрию: как бы обрадованный несчастием Москвы и в надежде воспользоваться злобою Тохтамыша на Великого Князя, он с сыном своим, Александром, уехал в Орду, чтобы снискать милость Хана и с помощию Моголов свергнуть Донского с престола (102).
      Не время было презирать Тохтамыша и думать о битвах: разоренное Великое Княжение требовало мирного спокойствия, и народ уныл. Великодушный Димитрий, скрепив сердце, с честию принял в Москве Ханского Мурзу, Карача, объявившего ему, что Тохтамыш, страшный во гневе, умеет и миловать преступников в раскаянии. Сын Великого Князя, Василий, со многими Боярами поехав Волгою на судах в Орду, знаками смирения столь угодил Хану, что Михаил Тверской не мог успеть в своих происках и с досадою возвратился в Россию. Но милость Тохтамышева дорого стоила Великому Княжению: кровопийцы Ординские, называемые Послами, начали снова являться в его пределах и возложили на оное весьма тягостную дань, в особенности для земледельцев: всякая деревня, состоящая из двух и трех дворов, обязывалась платить полтину серебром (103), города давали и золото. Сверх того, к огорчению Государя и народа, Хан в залог верности и осьми тысяч рублей долгу удержал при себе юного Князя Василия Димитриевича, вместе с сыновьями Князей Нижегородского и Тверского. Одним словом, казалось, что Россияне долженствовали проститься с мыслию о Государственной независимости как с мечтою; но Димитрий надеялся вместе с народом, что сие рабство будет не долговременно; что падение мятежной Орды неминуемо и что он воспользуется первым случаем освободить себя от ее тиранства (104).
      Для того Великий Князь хотел мира и благоустройства внутри отечества; не мстил Князю Тверскому за его вражду и предлагал свою дружбу самому вероломному Олегу. Сей последний неожиданно разграбил Коломну, пленив тамошнего Наместника, Александра Остея, со многими Боярами (105): Димитрий послал туда войско под начальством Князя Владимира Андреевича, но желал усовестить Олега, зная, что сей Князь любим Рязанцами и мог быть своим умом полезен отечеству. Муж, знаменитый святостию, Игумен Сергий, взял на себя дело миротворца: ездил к Олегу, говорил ему именем Веры, земли Русской, и смягчил его сердце так, что он заключил с Димитрием искренний, вечный союз, утвержденный после семейственным: Феодор, сын Олегов, (в 1387 году) женился на Княжне Московской, Софии Димитриевне.
      Великий Князь долженствовал еще усмирить Новогородцев. Они (в 1384 году) дали Князю Литовскому, Патрикию Наримантовичу, бывший Удел отца его: Орехов, Кексгольм и половину Копорья; но тамошние жители изъявили негодование. Сделался мятеж в Новегороде: Славянский Конец, обольщенный дарами Патрикия, стоял за сего Князя на Вече двора Ярославова; другие концы взяли противную сторону на Вече Софийском. Вооружались; шумели, писали разные грамоты или определения и наконец согласились, вместо упомянутых городов, отдать Патрикию Ладогу, Русу и берег Наровский, не считая нужным требовать на то Великокняжеского соизволения (106). Сие дело могло оскорбить Димитрия: он имел еще важнейшие причины быть недовольным. В течение десяти лет оставляемые в покое соседями, Новогородцы, как бы скучая тишиною и мирною торговлею, полюбили разбои, украшая оные именем молодечества, и многочисленными толпами ездили грабить купцев, селения и города по Волге, Каме, Вятке. В 1371 году они завоевали Кострому и Ярославь, а в 1375 вторично явились под стенами первой, где начальствовал Воевода Плещей: их было 2000, а вооруженных Костромских граждан 5000; но малодушный Плещей, с двух сторон обойденный неприятелем, бежал: разбойники взяли город и целую неделю в нем злодействовали; пленяли людей, опустошали домы, купеческие лавки и, бросив в Волгу, чего не могли увезти с собою, отправились к Нижнему; захватили и там многих Россиян и продали их как невольников Восточным купцам в Болгарах. Еще недовольные богатою добычею, сии храбрецы предводительствуемые каким-то Прокопием и другим Смоленским Атаманом, пустились даже вниз по Волге, к Сараю, и грабили без сопротивления до самого Хазитороканя, или Астрахани, древнего города Козаров; наконец, обманутые лестию тамошнего Князя Могольского, именем Сальчея, были все побиты, а вятчане (в 1379 году) истребили другую шайку таких разбойников близ Казани. Занятый опасностями и войнами, Димитрий терпел сию дерзость Новогородцев и видел, что она возрастала: правительство их захватывало даже его собственность, или доходы Великокняжеские, и (в 1385 году) отложилось от церковного суда Московской Митрополии: Посадник, Бояре, житые (именитые) и черные люди всех пяти концов торжественно присягнули на Вече, чтобы ни в каких тяжбах, подсудных Церкви, не относиться к Митрополиту, но решить оные самому Архиепископу Новогородскому по Греческому Номоканону, или кормчей книге, вместе с Посадником, Тысячским и четырьмя посредниками, избираемыми с обеих сторон из Бояр и людей Житых. Испытав бесполезность дружелюбных представлений и самых угроз, огорчаемый строптивостию Новогородцев и явным их намерением быть независимыми от Великого Княжения, Димитрий прибегнул к оружию, чтобы утвердить власть свою над сею знаменитою областию и со временем воспользоваться ее силами для общего блага или освобождения России.
      Двадцать шесть областей соединили своих ратников под знаменами Великокняжескими: Москва, Коломна, Звенигород, Можайск, Волок Ламский, Ржев, Серпухов, Боровск, Дмитров, Переславль, Владимир, Юрьев, Муром, Мещера, Стародуб, Суздаль, Городец, Нижний, Кострома, Углич, Ростов, Ярославль, Молога, Галич, Белозерск, Устюг. Самые подданные Новагорода, жители Вологды, Бежецка, Торжка (кроме знатнейших Бояр сего последнего) взяли сторону Димитрия. Зимою, пред самым Рождеством Христовым, он с братом Владимиром Андреевичем и другими Князьями выступил из Москвы; не хотел слушать Послов Новогородских и в день Богоявления расположился станом в тридцати верстах от берегов Волхова, обратив в пепел множество селений. Там встретил его Архиепископ, старец Алексий, с убедительным молением простить вину Новогородцев, готовых заплатить ему 8000 рублей. Великий Князь не согласился, и Новогородцы, извещенные о том, готовились к сильному отпору, под начальством Патрикия и других Князей, нам неизвестных (107); оградили вал тыном, сожгли предместия, двадцать четыре монастыря в окрестностях и все домы за рвом в трех концах города, в Плотинском, в Людине и в Неревском; два раза выходили в поле для битвы, ожидая неприятеля, и возвращались, не находя его. Имея войско довольно многочисленное, готовое сразиться усердно, и не пожалев ни домов, ни церквей для лучшей защиты города, они еще хотели отвратить кровопролитие и послали двух Архимандритов, 7 Иереев и 5 граждан, от имени пяти Концов, чтобы склонить Димитрия к миру. С одной стороны знаки раскаяния и смирения, с другой твердость, но соединенная с умеренностию, произвели наконец желаемое действие. Великий Князь подписал мирную грамоту, с условием, чтобы Новгород всегда повиновался ему как Государю верховному, платил ежегодно так называемый черный бор, или дань, собираемую с черного народа, и внес в казну Княжескую 8000 рублей за долговременные наглости своих разбойников. Новогородцы тогда же вынули из Софийского сокровища и прислали к Димитрию 3000 рублей, отправив чиновников в Двинскую землю для собрания остальных пяти тысяч: ибо Двиняне, имев также участие в разбоях Волжских, долженствовали участвовать и в наказании за оные. Димитрий возвратился в Москву с честию и без всякого урона, оставив в областях Новогородских глубокие следы ратных бедствий. Многие купцы, земледельцы, самые Иноки лишились своего достояния, а некоторые люди и вольности (ибо Москвитяне по заключении мира освободили не всех пленников); другие, обнаженные хищными воинами, умерли от холода на степи и в лесах. - К несчастию, Новогородцы не приобрели и внутреннего спокойствия: ибо Великий Князь, довольный их покорностию, не отнял у них древнего права избирать главных чиновников и решить дела Государственные приговором Веча. Так (в 1388 году) три Конца Софийской стороны восстали на Посадника Иосифа и, злобствуя на Торговую, где сей чиновник нашел друзей и защитников, более двух недель не имели с нею никакого сообщения (108). Исполняя, кажется, волю Димитриеву, Новогородцы отняли Русу и Ладогу у Патрикия Наримантовича; а чрез два года отдали их другому Князю Литовскому, Лугвению-Симеону Ольгердовичу, желая на случай войны со Шведами или Немцами иметь в нем полководца и жить с его братьями в союзе.
      В сие время Литва была уже в числе Держав Христианских. Ягайло (в 1386 году) с согласия Вельмож Польских женился на Ядвиге, дочери и единственной наследнице их умершего Короля Людовика, принял Веру Латинскую в Кракове вместе с достоинством Государя Польского и крестил свой народ волею и неволею (109). Чтобы сократить обряд, Литовцев ставили в ряды целыми полками: Священники кропили их святою водою и давали имена Христианские: в одном полку называли всех людей Петрами, в другом Павлами, в третьем Иоаннами, и так далее; а Ягайло ездил из места в место толковать на своем отечественном языке Символ Веры. Древний огонь Перкунов угас навеки в городе Вильне; святые рощи были срублены или обращены в пепел, и новые Христиане славили милость Государя, дарившего им белые суконные кафтаны: «ибо сей народ (говорит Стриковский) одевался до того времени одними кожами зверей и полотном». Происшествие, столь благословенное для Рима, имело весьма огорчительные следствия для Россиян: Ягайло, дотоле покровитель Греческой Веры, сделался ее гонителем; стеснял их права гражданские, запретил брачные союзы между ими и Католиками и даже мучительски казнил двух Вельмож своих, не хотевших изменить православию в угодность Королю (110). К счастию, многие Князья Литовские - Владимир Ольгердович Киевский, братья его Скиригайло и Димитрий, Феодор Волынский, сын умершего Любарта, и другие - остались еще Христианами нашей Церкви и заступниками единоверных.
      Впрочем, несмотря на разномыслие в духовном законе, Ягайловы родственники служили Королю усердно, кроме одного Андрея Ольгердовича Полоцкого, друга Димитриева и Москвитян. Между тем как сей Князь делил с Димитрием опасности и славу на поле Куликове, Скиригайло господствовал в Полоцкой области; но скоро изгнанный жителями (которые, посадив его на кобылу (111), с бесчестием и насмешками вывезли из города), он прибегнул к Магистру Ливонскому, Конраду Роденштеину, и вместе с ним 3 месяца держал (в 1382 году) Полоцк в осаде. Напрасно жители молили Новогородцев как братьев о защите; напрасно предлагали Магистру быть данниками Ордена, если он избавит их от Скиригайла: Новогородцы отправили только мирное Посольство к Ягайлу, а Конрад Роденштеин ответствовал: «Для кого оседлал я коня своего и вынул меч из ножен, тому не изменю вовеки». Мужество осажденных заставило неприятеля отступить, и любимый ими Андрей с радостию к ним возвратился; но Скиригайло в 1386 году, предводительствуя войском Литовским, взял сей город, казнил в нем многих людей знатных и, пленив самого Андрея, отослал его в Польшу, где он три года сидел в тяжком заключении.
      Сей несчастный сын Ольгердов имел верного союзника в Святославе Иоанновиче, Смоленском Князе: желая отмстить за него, Святослав вступил в нынешнюю Могилевскую Губернию и начал свирепствовать, как Батый, в земле, населенной Россиянами, не только убивая людей, но и вымышляя адские для них муки: жег, давил, сажал на кол младенцев и жен, веселяся отчаянием сих жертв невинных (112). Сколь вообще ни ужасны были тогда законы войны, но Летописцы говорят о сих злодействах Святослава с живейшим омерзением: он получил возмездие. Войско его, осаждая Мстиславль, бывший город Смоленский, отнятый Литвою, увидело в поле знамена неприятельские: Скиригайло Ольгердович и юный Герой Витовт, сын Кестутиев, примирившийся с Ягайлом, шли спасти осажденных. Святослав мужественно сразился на берегах Вехри, и жители Мстиславские смотрели с городских стен на битву, упорную и кровопролитную. Она решилась в пользу Литовцев: Святослав пал, уязвленный копием навылет, и чрез несколько минут испустил дух. Племянник его, Князь Иоанн Васильевич, также положил свою голову; а сыновья, Глеб и Юрий, были взяты в плен со многими Боярами. Победители гнались за Россиянами до Смоленска: взяли окуп с жителей сего города, выдали им тела убитых Князей и, посадив Юрия, как данника Литвы, на престоле отца его, вышли из владения Смоленского. Глеб Святославич остался в их руках аманатом.
      Сии происшествия долженствовали быть крайне оскорбительны для Великого Князя: ибо Святослав, отстав от союза с Литвою, усердно искал Димитриевой дружбы и вместе с Андреем Ольгердовичем служил щитом для Московскимх границ на западе. Но Димитрий, опасаясь Литвы, еще более опасался Моголов и, готовясь тогда к новому разрыву с Ордою, имел нужду в приязни Ягайловой. Сын Великого Князя Василий, три года жив невольником при дворе Ханском, тайно ушел в Молдавию, к тамошнему Воеводе Петру (113), нашему единоверцу, и мог возвратиться в Россию только чрез владения Польские и Литву. Димитрий отправил навстречу к нему Бояр, поручив им, для личной безопасности Василиевой, склонить Ягайла к дружелюбию. Они успели в деле своем: Василий Димитриевич прибыл благополучно в Москву, провождаемый многими Панами Польскими.
      Вероятно, что бегство его из Орды было следствием намерения Димитриева свергнуть иго Тохтамышево: другие случаи также доказывают сие намерение. Тесть Донского, Димитрий Константинович, преставился Схимником в 1383 году, памятный сооружением каменных стен в Нижнем Новегороде и любовию к отечественной Истории (ибо мы ему обязаны древнейшим харатейным списком Нестора). Сыновья его и дядя их, Борис Городецкий, находились тогда в Орде, споря о наследстве (114): Хан отдал Нижегородскую область дяде, а племянникам, Симеону и Василию, Суздаль, удержав последнего аманатом в Сарае. Скучав долго неволею и праздностию - тщетно хотев, подобно сыну Донского, бежать в Россию - Василий умилостивил наконец Тохамыша и приехал с его жалованною грамотою княжить в Городце. Но сия милость Ханская казалась ему неудовлетворительною: с помощию Великого Князя он и брат его, Симеон Суздальский, (в 1388 году) отняли Нижний у дяди и, презрев грамоты Ханские, обязались во всяком случае верно служить Димитрию: Борис же остался Князем Городецким, в зависимости от Московского, который, действуя таким образом против воли Тохтамыша, явно показывал худое к нему уважение.
      В то время, как Россияне Великого Княжения с надеждою или страхом могли готовиться ко второй Донской битве, они были изумлены враждою своих двух главных защитников. Димитрий и Князь Владимир Андреевич, братья и друзья, казались дотоле одним человеком, имея равную любовь к отечеству и ко славе, испытанную общими опасностями, успехами и противностями рока. Вдруг Димитрий, огорченный, как надобно думать, старейшими Боярами Владимира и его к ним пристрастием, велел их взять под стражу, заточить, развезти по разным городам. Сей поступок, доказывая власть Великокняжескую, мог быть согласен с законами справедливости, но крайне огорчил народ, тем более, что Татары начинали уже действовать против России, взяв нечаянно Переславль Рязанский: единодушие первых ее Героев было всего нужнее для безопасности Государства (115). Явив пример строгости, Димитрий спешил удовлетворить желанию народа и собственного сердца: чрез месяц, в день Благовещения, обнял брата как друга и новою договорною грамотою утвердил искренний с ним союз. В ней сказано, что Владимир признает Димитрия отцом, сына его Василия братом старшим, Георгия Димитриевича равным, а меньших сыновей Великого Князя младшими братьями; что они будут жить в любви неразрывной, подобно как их отцы жили с Симеоном Гордым, и должны взаимно объявлять друг другу наветы злых людей, желающих поселить в них вражду; что ни Димитрию, ни Владимиру без общего согласия не заключать договоров с иными Владетелями; что первому не мешаться в дела братних городов, второму в дела великого княжения, но судить тяжбы Москвитян обоим вместе чрез Наместников, а в случае их несогласия прибегать к суду Митрополита или Третейскому, коего решение остается законом и для Князей; что великому Князю, ни Боярам его, не покупать сел в Уделе Владимировом, ни Владимиру в областях, ему не принадлежащих; что если Димитрий, удовлетворяя нуждам Государственным, обложит данию своих Бояр поместных, то и Владимировы обязаны внести такую же в казну Великокняжескую; что гости, суконники и городские люди свободны от службы, и проч. Далее сказано, что Владимир, если Богу не угодно будет избавить Россию от Моголов, участвует во всех ее тягостях и дает Ханам триста двадцать рублей в число пяти тысяч Димитриевых, по сей же соразмерности платя и долги Государственные.
      Сия грамота наиболее достопамятна тем, что она утверждает новый порядок наследства в Великокняжеском достоинстве, отменяя древний, по коему племянники долженствовали уступать оное дяде. Владимир именно признает Василия и братьев его, в случае Димитриевой смерти, законными наследниками Великого Княжения.
      Примирение державных братьев казалось истинным торжеством Государственным. Народ веселился, не предвидя несчастия, коему надлежало случиться толь скоро и толь внезапно. Димитрию едва исполнилось сорок лет: необыкновенная его взрачность, дородство, густые черные волосы и борода, глаза светлые, огненные, изображая внутреннюю крепость сложения, ручались за долголетие (116). Вдруг, к общему ужасу, разнеслася весть о тяжкой болезни великого Князя; к успокоению народа сказали, что опасность ее миновалась; но Димитрий, не обольщая себя надеждою, призвал Игуменов Сергия и Севастиана, вместе с девятью главными Боярами, и велел писать духовное завещание. Объявив Василия Димитриевича наследником Великокняжеского достоинства, он каждому из пяти сыновей дал особенные Уделы: Василию Коломну с волостями, Юрию Звенигород и Рузу, Андрею Можайск, Верею и Калугу, Петру Дмитров, Иоанну несколько сел, а Великой Княгине Евдокии разные поместья и знатную часть Московских доходов. Сверх областей наследственных, Димитрий отказал второму сыну Галич, третьему Белозерск, четвертому Углич, купленные Калитою у тамошних Князей Удельных: сии города дотоле не были еще совершенно присоединены к Московскому Княжению.
      Несколько дней Бояре и граждане утешались мнимым выздоровлением любимого их Государя. В сие время супруга его родила шестого сына, именем Константина, окрещенного старшим братом, Василием Димитриевичем, и Мариею, вдовою последнего Тысячского (117). Но скоро болезнь вновь усилилась, и Великий Князь, чувствуя свой конец, желал видеть супругу, еще слабую от следствия родов; изъявляя удивительную твердость, долго говорил с нею и с детьми; приказывал им быть во всем ей послушными и действовать единодушно, любить отечество и верных слуг его. Бояре в безмолвной горести стояли вдали: он велел им приближиться и сказал: «Вам, свидетелям моего рождения и младенчества, известна внутренность души моей. С вами я царствовал и побеждал врагов для счастия России; с вами веселился в благоденствии и скорбел в злополучиях; любил вас искренно и награждал по достоинству; не касался ни чести, ни собственности вашей, боясь досадить вам одним грубым словом; вы были не Боярами, но Князьями земли Русской. Теперь вспомните, что мне всегда говорили: умрем за тебя и детей твоих. Служите верно моей супруге и юным сыновьям: делите с ними радость и бедствия». Представив им семнадцатилетнего Василия Димитриевича как будущего их Государя, он благословил его; избрал ему девять советников из Вельмож опытных (118); обнял Евдокию, каждого из сыновей и Бояр; сказал: Бог мира да будет с вами! сложил руки на груди и скончался. На другой день погребли Димитрия в церкви Архангела Михаила. Трапезундский Митрополит Феогност, приехавший на то время гостем в Москву, совершил сей печальный обряд вместе с некоторыми Епископами и святым Игуменом Сергием.
Нельзя, по сказанию Летописцев, изобразить глубокой душевной скорби Россиян в сем случае: долго стенание и вопль не умолкали при дворе и на стогнах: ибо никто из потомков Ярослава Великого, кроме Мономаха и Александра Невского, не был столь любим народом и Боярами, как Димитрий, за его великодушие, любовь ко славе отечества, справедливость, добросердечие. Воспитанный среди опасностей и шума воинского, он не имел знаний, почерпаемых в книгах, но знал Россию и науку правления (119); силою одного разума и характера заслужил от современников имя орла высокопарного в делах Государственных, словами и примером вливал мужество в сердца воинов и, будучи младенец незлобием, умел с твердостию казнить злодеев. Современники особенно удивлялись его смирению в счастии. Какая победа в древние и новые времена была славнее Донской, где каждый Россиянин сражался за отечество и ближних? Но Димитрий, осыпаемый хвалами признательного народа, опускал глаза вниз и возносился сердцем единственно к Богу Всетворящему. - Целомудренный в удовольствиях законной любви супружеской, он до конца жизни хранил девическую стыдливость и, ревностный в благочестии подобно Мономаху, ежедневно ходил в церковь, всякую неделю в Великий Пост приобщался Святых Таин и носил власяницу на голом теле; однако ж не хотел следовать обыкновению предков, умиравших всегда Иноками: ибо думал, что несколько дней или часов Монашества перед кончиною не спасут души и что Государю пристойнее умереть на троне, нежели в келье.
      Таким образом Летописцы изображают нам добрые свойства сего Князя; и славя его как первого победителя Татар, не ставят ему в вину, что он дал Тохтамышу разорить великое княжение, не успев собрать войска сильного, и тем продлил рабство отечества до времен своего правнука.
      Димитрий сделал, кажется, и другую ошибку: имев случай присоединить Рязань и Тверь к Москве, не воспользовался оным: желая ли изъявить великодушное бескорыстие? Но добродетели Государя, противные силе, безопасности, спокойствию Государства, не суть добродетели. Может быть, он не хотел изгнанием Михаила Тверского, шурина Ольгердова, раздражить Литвы, и думал, что Олег, хитрый, деятельный, любимый подданными, лучше Московских Наместников сохранит безопасность юго-восточных пределов России, если искренно с ним примирится для блага отечества. - Димитрий прибавил к Московским владениям одну купленную им Мещеру и, подчинив себе Князей Ярославских, не хотел отнять у них наследственного Удела, довольный правом предписывать им законы (120).
      В княжение Донского были основаны города Курмыш и Серпухов; первый (в 1372 году) Борисом Константиновичем Городецким, а второй (в 1374) Князем Владимиром Андреевичем, который, чтобы приманить туда людей, дал жителям многие выгоды и льготу, оградил его дубовыми стенами и сделал в нем Наместником своего Окольничего, Якова Юрьевича Новосильца. Новорогородцы, в 1384 году начав строить каменную крепость Яму на берегу Луги (ныне Ямбург), совершили оную в 33 дня; а в 1387 обвели Порхов также кирпичными стенами, вместо прежних деревянных (121). - Знаменитые монастыри Чудов, Андроньев, Симоновский в Москве, Высоцкий близ Серпухова и другие остались также памятниками времен Донского. Первые два основаны Митрополитом Алексием (который, обогатив Чудовскую обитель драгоценными, золотыми сосудами, селами, рыбными ловлями, завещал погребсти себя в оной), последние Святым Сергием Радонежским. Игумен Симонова монастыря, Феодор, племянник Сергиев и Духовник Великого Князя, отличаясь умом и знаниями, несколько раз ездил в Константинополь: поставленный там в Архимандриты, он исходатайствовал у Патриарха Нила, чтобы его обитель называлась Патриаршею и ни в чем не зависела от Митрополита Российского (122). Исполняя волю Князя Владимира Андреевича, своего друга, Св. Сергий избрал прекрасное место в двух верстах от нового города Серпухова и, собственными руками заложив монастырь Высоцкий, оставил в нем Игуменствовать любимого ученика, именем Афанасия, который после выехал навсегда из отечества, недовольный изгнанием Митрополита Киприана, и представился в Цареграде.
      Церковные дела, важные по тогдашнему времени, заботили Великого Князя не менее Государственных. Он просил Митрополита Пимена единственно в досаду Киприану, но не мог иметь к нему ни любви, ни уважения, и желал дать церкви иного, достойнейшего Пастыря. Мы говорили о Епископе Дионисии, враге Митяя: обманом уехав в Константинополь, он нашел милость в Патриархе и возвратился оттуда с саном архиепископа Суздальского, Нижегородского и Городецкого (123). Будучи хитр, ласков, благотворителен, Дионисий умел оправдать себя в глазах Димитрия и заслужил его доброе мнение достохвальным подвигом Христианского учителя. Еще во время Алексия Митрополита открылась в Новегороде ересь Стригольников, названных так от имени Карпа Стригольника, человека простого, но ревностного суевера, утверждавшего, что Иереи Российские, будучи поставляемы за деньги, суть хищники сего важного сана и что истинные Христиане должны от них удалиться. Многие люди, думая согласно с ним, перестали ходить в церковь, и народ, озлобленый их нескромными, дерзкими речами, утопил в Волхове трех главных виновников раскола, Карпа и Диакона Никиту с товарищем (124). Сия излишняя строгость, как обыкновенно бывает, не уменьшила, но втайне умножила число еретиков: Архиепископ Новогородский Алексий писал о том к Патриарху Нилу, который уполномочил Дионисия искоренить зло средствами благоразумного убеждения. Дионисий отправился в Новгород, во Псков, где Стригольники имели также своих учеников; доказывал им, что плата, определенная законом, не есть лихоимство, и наконец примирил их с Церковию, к удовольствию всех правоверных. Отдавая справедливость сей заслуге, Великий Князь желал видеть Дионисия на месте Пимена и велел ему ехать в Константинополь для поставления, будучи уверен в согласии Патриарха. Воля Димитриева действительно исполнилась; но Владимир Ольгердович Киевский остановил нового Митрополита на возвратном пути из Греции в Москву, объявив, что Киприан есть Глава всей Российской Церкви - и честолюбивый Дионисий умер в Киеве под стражею. Таким образом Великий Князь два раза не имел успеха в избрании Митрополитов и, как бы обезоруженный неблагоприятностию судьбы, хотел по крайней мере, чтобы древняя столица Св. Владимира и Москва имели одного Пастыря духовного. Начался суд между Пименом и Киприаном в Цареграде, куда великий Князь, вслед за первым, отправил Симоновского Архимандрита, Феодора, с грамотами и дарами. Прошлого около трех лет, и дело решилось ничем: Киприан остался Митрополитом Киевским, а Пимен, возвратясь в Москву, через год уехал опять в Грецию, тайно от Великого Князя, расположенного к нему весьма немилостиво: что случилось за месяц до кончины Димитриевой.
      Важнейшим происшествием для Церковной Истории сего времени было обращение Пермян в Христианскую Веру. Вся обширная страна от реки Двины до хребта гор Уральских издревле платила дань Россиянам; но, довольные серебром и мехами, там собираемыми, они не принуждали жителей к перемене закона. Юный Монах, сын одного Устюжского церковника, именем Стефан, воспламенился ревностию быть Апостолом сих идолопоклонников; выучился языку Пермскому, изобрел для него новые особенные буквы, числом 24, и перевел на оный главные церковные книги с Славянского (125); хотел также узнать язык Греческий и долго жил в Ростовском монастыре Св. Григория Богослова, чтобы пользоваться тамошнею славною библиотекою. Изготовив себя ко званию народного учителя, он взял благословение от Коломенского Епископа, Герасима, Наместника Митрополии, и Великокняжеские грамоты, для своей безопасности; отправился в Пермь и начал проповедывать Бога истинного людям грубым, невеждам, но добродушным. Они слушали его с изумлением; некоторые крестились охотно; другие, в особености жрецы или кудесники Пермские, встревоженные сею новостию, говорили: «Как верить человеку, из Москвы пришедшему? Не Россияне ли издревле угнетают Пермь тяжкими данями? От них ли ждать нам истины и добра? Служа многим богам отечественным, изведанным благодеяниям долговременными, безумно променять их на одного, чуждого и неизвестного. Они посылают нам соболей, куниц и рысей, коими Вельможи Русские украшаются, торгуют и дарят Ханов, Греков и Немцев. Народ! твои учители суть опытные старцы; а сей иноплеменник юн летами, следственно и разумом». Но Стефан под защитою Княжеских грамот, Неба и своей кротости более и более успевал в душеспасительном деле; умножив число новых Христиан до тысячи, он построил церковь близ устья реки Выми и славил Творца вселенной на языке Пермском; а жители, самые упорные в язычестве, с любопытством смотрели на обряды Христианского Богослужения, дивяся красоте храма. Наконец, желая доказать им бессилие идолов, Стефан обратил в пепел одну из их знаменитейших кумирниц. Народ видел и безмолвствовал в ужасе, кудесники вопили, святый муж проповедывал. Тщетно главный волхв, именем Пама, хотел защитить свою Веру: кумиры, разрушенные пламенем, свидетельствовали их ничтожность. Он вызвался пройти невредим сквозь огонь и воду, требуя, чтобы Стефан сделал то же. «Я не повелеваю стихиями, - ответствовал смиренный Инок, - но Бог Христианский велик: иду с тобою». Пама думал только устрашить его: видя же смелость противника, отказался от испытания и тем довершил торжество истинной Веры. Убежденные мудрым учением Стефана, жители целыми толпами крестились и вместе с ним сокрушали идолов, в домах, на улицах, дорогах и в рощах, бросая в огонь драгоценные кожи зверей, приносимые в дар сим деревянным богам, и полотняные тонкие пелены, коими их обвивали. Пишут, что главными идолами народа Пермского и Обдорского были Воипель и так называемая Золотая баба, или каменное изображение старухи с двумя младенцами; что суеверные, убивая лучших своих оленей в честь ее, кровию оных мазали рот и глаза истукану, отвечавшему на вопросы любопытных о тайнах судьбы; что близ того места, в горах, часто раздавался звук, подобный трубному, и проч. Создав еще две церкви, Стефан завел при оных училища, чтобы образовать молодых людей для сана Иерейского, и поехал в Москву требовать учреждения особенной Епископии Пермской. Великий Князь лично знал и любил его. Митрополит Пимен также. Они нашли Стефана достойным Епископского сана, и сей новый Святитель, возвратясь в землю, им просвященную, заслужил имя отца Пермян: учил, благодетельствовал; во время голода доставлял им хлеб из Вологды и ездил в Новгород ходатайствовать за них у Правительства (126). Одним словом, введение Христианства в сих местах, утвержденного одною Апостольскою проповедию и силою добродетели, было счастливою эпохою для обитателей и в самом их гражданском состоянии: народ благодарный доныне с любовию говорит там о делах своего первого наставника, описанных Иноком Епифанием, учеником Св. Сергия. Употребив всю жизнь на благотворение, Стефан хотел закрыть глаза в Москве, где и преставился в княжение Василия Димитриевича (в 1396 году) с названием Святого; тело его погребено в Кремле, в церкви Преображения.
      Между достопамятностями Димитриева времени должно заметить частые путешествия Греческих духовных сановников, особенно из Палестины, в Москву для собрания милостыни. Знаменитейший из них был Иерусалимский Архимандрит Нифонт, который посредством золота, вывезенного им из России, достиг Патриаршества (127). Утесняемые неверными, Греки пользовались усердием наших предков к Святым Местам и, требуя денег для восстановления храмов разоренных, употребляли оные более на мирские, нежели на церковные нужды. - Вообще Греция, приближаясь к своему конечному падению и недоброжелательством Рима как бы исключенная из системы держав Христианских, была в самой тесной связи с единоверною Россиею, которая начинала воскресать в Москве, и хотя не могла защитить Константинополя, но уделяла ему часть своего избытка, посылая дары Императору и Патриарху. Житель Цареградский во глубине нашего Севера, как прежде в Киеве, находил для себя второе отечество, где люди ученые столько любили язык его, что Алексий Митрополит даже в Русских грамотах подписывал имя свое по-Гречески. В Константинополе обитало всегда множество Россиян, привлекаемых купечеством или набожностию и живших там обыкновенно в монастыре Св. Иоанна Предтечи. Чтобы дать читателю ясное понятие о тогдашнем пути от Москвы до Царяграда, приведем здесь некоторые места из записок одного Российского духовного сановника, бывшего в Греции вместе с Митрополитом Пименом (128).
      «Мы выехали из Москвы, - пишет он, - 13 Апреля в 1389 году, во Вторник Страстной Недели, и Митрополит велел Епископу Смоленскому, Михаилу, вместе с Архимандритом Спасским Сергием записывать все достопамятности сего путешествия. Пробыв Великую Субботу в Коломне, отправились мы Окою в день Пасхи к Рязани, где, за несколько верст от Переславля, встретили нас сыновья Олеговы: наконец и сам Князь со всеми Боярами и со крестами. Дружелюбно угостив Пимена, он проводил его из города в Фомино Воскресение; а Воевода Княжеский, Станислав, долженствовал охранять нас в пути до реки Дона: ибо в сих местах бывают частые разбои. За нами везли на колесах три струга с большою лодкою, и в Четверток спустили их на реку Дон. В Пятницу мы приехали к урочищу Кир-Михаилову, где прежде находился город. Тут откланялись Митрополиту Бояре Олеговы и Епископы, Ермий Рязанский, Феодор Ростовский, Евфросин Суздальский, Даниил Звенигородский (129). Исаакий же Черниговский и Михаил Смоленский в Воскресенье сели с Пименом на суда и поплыли вниз рекою Доном.
      Нельзя вообразить ничего унылее сего путешествия. Везде голые, необозримые пустыни; нет ни селения, ни людей; одни дикие звери, козы, лоси, волки, медведи, выдры, бобры смотрят с берега на странников как на редкое явление в сей стране; лебеди, орлы, гуси и журавли непрестанно парили над нами. Там существовали некогда города знаменитые (130): ныне едва приметны следы их.
      В Понедельник миновали мы реку Мечу и Сосну, во вторник Острую Луку, в среду Кривой Бор (131), а в шестой день плавания устье Воронежа. 9 маия встретил нас Князь Юрий Елецкий» (потомок Михаила Черниговского) «с своими Боярами и со множеством людей. Исполняя данное ему Олегом повеление, он изъявил Митрополиту искреннее дружелюбие и снабдил его всем нужным.
      Оттуда приплыли мы к Тихой Сосне и на ее берегах видели ряд белых каменных столпов, подобных малым стогам (132): работа и вид прекрасны!
      Оставив за собою реки Червленный Яр, Битюг и Хопер, в пятое Воскресение после Светлого миновали мы устье Медведицы и других рек, а во Вторник Серклию (Саркел?), город древний, а ныне только развалины (133). Тут в первый раз на обеих сторонах Дона показались Татары Сарыховина Улуса и бесчисленное множество их скота, овец, коз, волов, вельблюдов, коней. Мысль, что мы уже вступили в землю сих варваров, приводила нас в трепет; но они не сделали никому обиды, а только спрашивали везде, куда едем, и давали нам молока. Таким образом проплыв еще мимо Улуса Вулатова и Акбугина, мы накануне Вознесения достигли Азова, города Фряжского и Немецкого; а в неделю Святых Отцев перегрузились в корабль на устье Дона». Тут путешественник рассказывает, что Генуэзцы, у коих Пимен (в 1380 году) занимал деньги в Греции на имя Великого Князя, схватили его как неисправного должника и хотели заключить в темницу; однако ж Митрополит откупился серебром и благополучно отправился в свой путь Азовским и Черным морем.
      Осыпая в Москве единоверных Греков благодеяниями, Димитрий привлекал в Россию и других Европейцев. Между его грамотами находим одну, данную Андрею Фрязину (вероятно, Генуэзцу) на область Печерскую, бывшую прежде за дядею сего Андрея, Матфеем Фрязиным (134). В грамоте сказано, чтобы жители ему повиновались и что он, следуя древним уставам, должен блюсти там общее спокойствие. Димитрий, глава Новогородцев, имел, как видно, право давать Наместника Печерянам, их подданным. Таким образом Москва и в XIV веке не чуждалась иностранцев, которые могли быть нужны для ее гражданского образования, и мнение, что до времен Иоанна III она не имела никакого сношения с Западом Европы, есть ложное. Азовские и Таврические Генуэзцы служили посредниками между Италиею и нашим Севером.
      В Государствование Донского Россияне Великого Княжения оставили куны, заменив оные мелкою, серебряною монетою, для коей служила образцом Татарская. Моголы в древнем своем отечестве и в Китае вместо денег употребляли древесную кору и лоскутки кожаные с клеймом Ханским; но в Бухарин и в Капчаке имели собственную серебрянную и медную монету: первая называлась тангою, вторая пулою (135). Россияне сим именем назвали и свою, то есть, серебряную, деньгами, а медную пулами. Последние уже ходили и при отце Донского; а древнейшие из серебряных, доныне нам известных, биты в княжение Димитрия, весом 1/4 золотника, с изображением всадника. В мирном условии Тверского Князя с Димитрием, заключенном в 1375 году, еще упоминается о резанях, или мелких кунах; но в позднейших договорах цены вещей определяются только алтынами и деньгами (коих считалось 6 в алтыне).
      Последний год Димитриева княжения особенно достопамятен началом огнестрельного искусства в России. Пишут, что Монах Францисканский, Константин Ангклицен или Бартольд Шварц, изобрел порох около половины XIV века и сообщил сие важное открытие Венециянам, воевавшим тогда сГ генуэзцами. Французы в 1338 году уже знали оное, и Король Английский Эдуард III, в славной битве при Креси (в 1346), разил неприятелей пушками. Вероятно, что Аравитяне еще гораздо ранее употребляли порох. Восточные Историки XIII столетия описывают его действие, и Гренадский Владетель, Абалвалид Исмаил Бен Ассер, в 1312 году имел снаряд огнестрельный. Нет сомнения, что и Монах Рогер Бакон за 100 лет до Бартольда Шварца умел составлять порох: ибо ясно говорит, в своем творении De nullitate Magiae, о свойстве и силе оного. Сказание нашего собственного летописца, что в 1185 году Князь Половецкий Кончак возил с собою Харазского Турка, стрелявшего живым огнем, также заставляет думать, что оружие сего человека могло быть огнестрельное. Но в России оно не употреблялось до 1389 года, когда, по известию одной летописи, вывезли к нам из земли Немецкой арматы и стрельбу огненную, с того времени сведанную Россиянами. Хотя еще в описании Московской осады 1382 года упоминается о пушках, но так назывались у нас прежде не нынешние воинские орудия сего имени, а большие самострелы, или махины, коими осажденные бросали камни в осаждающих. - При сыне Донского, Василии, уже делали в Москве и порох (136).
      Наконец, описав историю времен Димитрия, прибавим, что Летописцы наши, согласно с другими, говорят о явлении комет зимою в 1368 и весною в 1382 годах (137): вторая, по их мнению, предвестила грозное Тохтамышево нашествие. Достойно замечания, что в следующий год около Москвы снег лежал целый месяц после Святой Пасхи и люди ездили на санях до 20 Апреля. Разные небесные знамения, чудесные для невежества, также засухи и великие пожары были весьма обыкновенны в государствование Димитрия.































 
Василий I Дмитриевич (портрет из Царского титулярника; 1672 год)






Том V. Глава II   
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ДИМИТРИЕВИЧ. Г. 1389-1425

      Великое Княжение сделалось наследием Владетелей Московских. Характер Аристократии. Договор. Политика Василиева. Брак. Великий Князь в Орде. Разорение Вятки. Нижний Новгород и Суздаль присоединены к Москве. Дела с Новымгородом. Нашествие Тамерлана. Славная икона Владимирская. Бедствие Азова. Дела Литовские. Взятие Смоленска. Свидание великого Князя с Витовтом. Россия Литовская. Дела Новогородские. Происшествия в Орде. Замыслы Витовта. Наши завоевания в Болгарии. Война Витовта с Моголами. Эдигей. Кончина Князя Тверского. Временная независимость Великого Княжения. Удача и неблагоразумие Князя Смоленского. Политика Витовта. Неудовольствие Новогородцев. Злодейство Князя Смоленского. Разрыв с Литвою. Свидригайло. Войны с Ливониею. Нашествие Эдигея. Письмо Эдигеево. Кончина Владимира Храброго. Происшествия в Орде. Дела Новогородские. Язва. Голод. Мысль о преставлении света. Кончина и характер Василия. Завещание. Договор с Рязанским Князем. Дары, посланные в Грецию. Дочь Василиева за Императором. Дела церковные. Судная грамота. Разные известия. Добродетель супруги Донского.
      Димитрий оставил Россию готовую снова противоборствовать насилию Ханов: юный сын его, Василий, отложил до времени мысль о независимости и был возведен на престол [15 августа 1389 г.] в Владимире ПосломЦарским, Шахматом. Таким образом достоинство Великокняжеское сделалось наследием Владетелей Московских. Уже никто не спорил с ними о сей чести. Хотя Борис Городецкий, старейший из потомков Ярослава II, немедленно по кончине Донского отправился в Сарай; но целию его исканий был единственно Нижний Новгород, отнятый у него племянниками. Тохтамыш, неблагодарно предприяв воевать сильную Империю Тамерланову, велел ему ехать за собою к границам Персии; наконец дозволил остаться в Сарае и, разорив многие города бывшего своего заступника, по возвращении в Улусы отпустил Бориса в Россию с новою жалованною грамотою на область Нижегородскую (138).
      Великий Князь, едва вступив в лета юношества, мог править Государством только с помощию Совета: окруженный усердными Боярами и сподвижниками Донского, он заимствовал от них сию осторожность в делах государственных, которая ознаменовала его тридцатишестилетнее княжение и которая бывает свойством Аристократии, движимой более заботливыми предвидениями ума, нежели смелыми внушениями великодушия, равно удаленной от слабости и пылких страстей. Опасаясь прав дяди Василиева, Князя Владимира Андреевича, основанных на старейшинстве и на славе воинских подвигов, господствующие Бояре стеснили, кажется, его власть и не хотели дать ему надлежащего участия в правлении: Владимир, ни в чем не нарушив договора, заключенного с Донским - был всегда ревностным стражем отечества и довольный жребием Князя второстепенного - оскорбился неблагодарностию племянника и со всеми ближними уехал в Серпухов, свой Удельный город, а из Серпухова в Торжок. Сия несчастная ссора, как и бывшая с отцом Василия, скоро прекратилась возобновлением дружественной грамоты 1388 года. Владимир, сверх его прежнего Удела и трети Московских доходов, получил Волок и Ржев: за то обещал повиноваться юному Василию как старейшему, ходить на войну с ним или с полками Великокняжескими, сидеть в осаде, где он велит, и проч.; а с Волока платить Ханам 170 рублей в число пяти тысяч Василиевых (139).
      Обстоятельство, что Владимир Андреевич во время раздора с племянником жил в области Новогородской, достойно замечания. Владетели Московские, присвоив себе исключительное право на сан Великокняжеский, считали и Новгород наследственным их достоянием, вопреки его древней, основанной на грамотах Ярославовых свободе избирать Князей. Оттого сыновья Калитины, Симеон, Иоанн, при восшествии на престол были в раздоре с сим гордым народом: Василий также; и Новогородцы охотно дали убежище недовольному Владимиру, чтобы иметь в нем опору на всякий случай; но, видя искреннее примирение дяди с племянником, желали и сами участвовать в оном. Дело шло единственно о чести или обряде. «Мы рады повиноваться Князю Московскому, - говорили они: - только прежде напишем условия как люди вольные». Сии условия по обыкновению состояли в определении известных прав Княжеских и народных. Василий не захотел спорить и в присутствии Бояр Новогородских, в Москве, утвердив печатию договорную грамоту, отправил к ним в Наместники Вельможу Московского, Евстафия Сыту (140). - Заметим, что со времен Калиты Новогородцы уже не имели собственных, особенных Князей, повинуясь Великим или Московским, которые управляли ими чрез Наместников: ибо Наримант, Патрикий, Лугвений и другие Князья, Литовские и Российские, с того времени находились у них единственно в качестве Воевод, или частных властителей.
      Три предмета долженствовали быть главными для политики государя Московского: надлежало прервать или облегчить цепи, возложенные Ханами на Россию, - удержать стремление Литвы на ее владения, усилить Великое Княжение присоединением к оному Уделов независимых. В сих трех отношениях Василий Димитриевич действовал с неусыпным попечением, но держась правил умеренности, боясь излишней торопливости и добровольно оставляя своим преемникам дальнейшие успехи в славном деле государственного могущества.
      На семнадцатом году жизни он сочетался браком с юною Софиею, дочерью Витовта, сына Кестутиева (141). Изгнанный Ягайлом из отечества, сей витязь жил в Пруссии у Немцев. В одной из летописей сказано, что Василий, в 1386 году бежав из Орды в Молдавию, на пути в Россию был задержан Витовтом в каком-то Немецком городе, и наконец, освобожденный с условием жениться на его дочери, чрез пять лет исполнил сие обещание, согласно с честию и пользою государственною. Уже Витовт славился разумом и мужеством; имел также многих друзей в Литве и по всем вероятностям не мог долго быть изгнанником. Василий надеялся приобрести в нем или сильного сподвижника против Ягайла, или посредника для мира с Литвою. Бояре Московские, Александр Поле, Белевут, Селиван, ездили за невестою в Пруссию и возвратились чрез Новгород. Князь Литовский, Иван Ольгимонтович, проводил ее до Москвы, где совершилось брачное торжество к общему удовольствию народа.
[1392 г.] Скоро Великий Князь отправился к Хану. За несколько месяцев перед тем Царевич Беткут, посланный Тохтамышем от берегов Волги и Казанки сквозь дремучие леса к северу, разорил Вятку, где со времен Андрея Боголюбского обитали Новогородские выходцы в свободе и независимости, торгуя или сражаясь с Чудскими соседственными народами (142). Слух о благосостоянии сей маленькой республики вселил в Моголов желание искать там добычи и жертв корыстолюбия. Изумленные внезапным их нашествием, жители нс могли отстоять городов, основанных среди пустынь и болот в течение двухсот лет: одни погибли от меча, другие навеки лишились вольности, уведенные в плен Беткутом: многие спаслися в густоте лесов и предприяли отмстить Татарам. Новогородцы, устюжане соединились с ними и, на больших лодках рекою Вяткою доплыв до Волги, разорили Жукотин, Казань, Болгарские, принадлежащие Ханам города и пограбили всех купцев, ими встреченных. Однако ж не сии случаи заставили Великого Князя ехать в Орду: намерение его обнаружилось в следствиях, составивших достопамятную эпоху в постепенном возвышении Московского Княжения. Он был принят в Орде с удивительною ласкою. Еще никто из Владетелей Российских не видал там подобной чести. Казалось, что не данник, а друг и союзник посетил Хана. Утвердив Нижегородскую область за Князем Борисом Городецким, Тохтамыш, согласно с мыслями Вельмож своих, не усомнился признать Василия наследственным ее Государем. Великий Князь хотел еще более, и получил все по желанию: Городец, Мещеру, Торусу, Муром. Последние две области были древним Уделом Черниговских Князей и никогда не принадлежали роду Мономахову. Столь особенная благосклонность изъясняется обстоятельствами времени. Тохтамыш, начав гибельную для себя войну с грозным Тамерланом, боялся, чтобы Россияне не пристали к сему завоевателю, который, желая наказать неблагодарного повелителя Золотой Орды, шел от моря Аральского и Каспийского к пустыням северной Азии. Хотя Летописцы не говорят того, однако ж вероятно, что Василий, требуя милостей Хана, обещал ему не только верность, но и сильное вспоможение: как Глава Князей Российских, он мог ручаться за других и тем обольстить или успокоить преемника Мамаева; корыстолюбие Вельмож Ординских и богатые дары Василиевы решили всякое сомнение. Уже Тохтамыш двинулся с полками навстречу к неприятелю за Волгу и Яик (143): великий Князь спешил удалиться от кровопролития; а Посол Ханский, Царевич Улан, долженствовал возвести его на престол Нижегородский.
      Три месяца Василий был в отсутствии: народ Московский праздновал возвращение юного Государя [26 октября 1392 г.] как особенную милость Небесную. Еще не доехав до столицы, Великий Князь из Коломны отправил Бояр своих с Ханскою грамотою и с Послом Царевым в Нижний, где Князь Борис, недоумевая, что ему делать, собрал Вельмож на совет. Но знатнейший из них, именем Румянец, оказался предателем. Князь хотел затворить ворота городские. «Посол Царев (сказал Румянец) и Бояре Московские едут сюда единственно для утверждения любви и мира с тобою: впусти их и не оскорбляй ложным подозрением. Окруженный нами, верными защитниками, чего можешь страшиться?» Князь согласился, и поздно увидел измену. Бояре Московские, въехав в город, ударили в колокола, собрали жителей, объявили Василия их Государем. Тщетно Борис звал к себе дружину свою. Коварный Румянец ответствовал: «Мы уже не твои», - и с другими единомышленниками предал Бориса слугам Великокняжеским (144). Сам Василий с Боярами старейшими прибыл в Нижний, где, учредив новое правление, поручил сию область Наместнику, Димитрию Александровичу Всеволожу. Так рушилось, с своими Уделами, особенное Княжество Суздальское, коего именем долго называлась сильная Держава, основанная Андреем Боголюбским, или все области северовосточной России между пределами Новогородскими, Смоленскими, Черниговскими и Рязанскими. - Борис чрез два года умер. Его племянники, Василий, прозванием Кирдяпа, и Симеон, бежав в Орду, напрасно искали в ней помощи. Хотя Царевич Эйтяк вместе с Симеоном (в 1399 году) приступал к Нижнему и взял город обманом; но имея у себя едва тысячу воинов, не мог удержать оного (145). Супруга Симеонова, быв долго под стражею в России, нашла способ уйти в землю Мордовскую, подвластную Татарам, и жила в каком-то селении у Христианской церкви, сооруженной Хивинским Турком Хазибабою: Бояре Великого Князя, посланные с отрядом войска, взяли сию несчастную Княгиню и привезли в Москву. Между тем ее горестный супруг, лишенный отечества, друзей, казны, восемь лет скитался с Моголами по диким степям, служил в разные времена четырем Ханам и наконец прибегнул к милости Великого Князя, который возвратил ему семейство и позволил избрать убежище в России. Симеон, изнуренный печалями, добровольно удалился в независимую область Вятскую, где и скончался чрез пять месяцев (в 1402 году), быв жертвою общей пользы государственной. Старший брат Симеонов, Василий Кирдяпа, умер также в изгнании. Сыновья Василиевы и Борисовы то служили при дворе Московском, то уходили в Орду; а внук Кирдяпин, Александр Иванович Брюхатый, женился после на дочери Великого Князя, именем Василисе (146).
      Руководствуясь правилами государственного блага, Василий и в других случаях не боялся казаться ни излишно властолюбивым, ни жестоким. Так, вследствие вторичного несогласия с Новогородцами, не хотевшими платить ему черной, или народной дани, изъявил он строгость необыкновенную, хитро соединив выгоды казны своей с честию Главы Духовенства. Митрополит Киприан, бесспорно заступив место умершего в Цареграде Нимена, ездил (в 1392 году) из Москвы в Новгород; с пышными обрядами служил Литургию в Софийском храме; велегласно учил народ с амвона и две недели пировал у тамошнего Архиепископа, Иоанна, вместе с знаменитейшими чиновниками, которые, в знак особенного уважения, от имени всего города подарили ему несколько дворов. Но сие дружелюбие изменилось, когда Митрополит в собрании граждан объявил, чтобы они, следуя древнему обыкновению, относились к нему в делах судных. Посадник, Тысячский и все ответствовали единодушно: «Мы клялися, что не будем зависеть от суда Митрополитов, и написали грамоту». Дайте мне оную, сказал Киприан: я сорву печать и сниму с вас клятву. Народ не хотел, и Киприан уехал с великою досадою (147). Зная, сколь Митрополиты пребыванием своим в Москве способствовали знаменитости ее Князей и нужны для их дальнейших успехов в единовластии, Василий с жаром вступился за Пастыря Церкви. Посол Великокняжеский представил Новогородцам, что они, с 1386 года платив Донскому народную дань, обязаны платить ее и сыну его; обязаны также признать Митрополита судиею в делах гражданских, или испытают гнев Государев. Новогородцы отвечали, что народная дань издревле шла обыкновенно в общественную казну, а Князь довольствовался одними пошлинами и дарами; что второе требование Василия, касательно Митрополита, противно их совести (148). [1393 г.] Сей ответ был принят за объявление войны. Полки Московские, Коломенские, Звенигородские, Дмитровские, предводимые дядею Великого Князя, Владимиром Андреевичем Храбрым, и сыном Донского, Юрием, взяли Торжок и множество пленников в областях Новагорода, куда сельские жители с имением, с детьми бежали от меча и неволи. Уже рать Московская, совершив месть, возвратилась, когда Василий узнал, что Торжок, оставленный без войска, бунтует и что ревностный доброхот Великокняжеский, именем Максим, убит друзьями Новогородского Правительства. Тут он решился неслыханною у нас дотоле казнию устрашить мятежников: велел Боярам снова идти с полками в Торжок, изыскать виновников убийства и представить в Москву. Привели семьдесят человек. Народ собрался на площади и был свидетелем зрелища ужасного. Осужденные на смерть, сии преступники исходили кровию в муках: им медленно отсекали руки, ноги и твердили, что так гибнут враги Государя Московского!.. Василий еще не имел и двадцати лет от рождения: действуя в сем случае, равно как и в других, по совету Бояр, он хотел страхом возвысить достоинство Великокняжеское, которое упало вместе с Государством от разновластия. - Новогородцы с своей стороны искали себе удовлетворения в разбоях: взяли Кличен, Устюжну; сожгли Устюг, Белозерск, не щадя и Святых храмов, обдирая иконы и книги церковные: пытали богатых людей, чтобы узнать, где скрыты их сокровища; пленяли граждан, земледельцев и, наполнив добычею множество лодок, отправили все вниз по Двине. Два Князя предводительствовали сими хищниками: Роман Литовский и Константин Иоаннович Белозерский, коего отец и дед пали в славной Донской битве (149). Сей юный Князь, не захотев быть подручником Государя Московского, вступил в службу Новагорода, его неприятеля. Но война не продолжилась; ибо Новогордцы, изведав твердый характер Василия, разочли, что лучше уступить ему требуемую им дань, нежели отказаться от купеческих связей с Московскими владениями и подвергать опасностям свою торговлю Двинскую, которой он, господствуя над Устюгом и Белымозером, легко мог препятствовать: обстоятельство всегда решительное в их ссорах с великими Князьями. Надлежало удовольствовать и Митрополита, тем необходимее, что Патриарх Константинопольский, Антоний, взял его сторону и велел им сказать: «Повинуйтеся во всем главе церкви Российской». И так они прислали знатнейших людей в Москву умилостивить Государя смиренными извинениями и вручить Киприану судную грамоту. Митрополит благословил их, а Великий Князь отправил Бояр в Новгород для утверждения мира. С ними ездил и Посол Митрополитов, коему чиновники и народ дали там 350 рублей в знак дружелюбия.
      В то время, когда юный Василий, приобретениями и строгостию утверждая свое могущество, с радостию взирал издали на внешние и внутренние опасности Капчакской ненавистной Орды, - в то самое время он увидел новую тучу варваров, готовую истребить счастливое творение Иоанна Калиты, героя Донского и его собственное, то есть вторично обратить Россию в кровавое пепелище. Мы упоминали о Тамерлане, Тимуре, или Темир-Аксаке (150): будучи сыном одного ничтожного Князька в Империи Чагатайских Моголов и рожденный во дни ее падения, когда безначалие, раздоры, властолюбие Эмиров предали оную в жертву Хану Кашгарскому и Гетам или Калмыкам, он в первом цвете юности замыслил избавить отечество от неволи, - восстановить величие оного, наконец покорить вселенную и громом славы жить в памяти веков. Вздумал и совершил. Явление сих исполинов в мире, безжалостно убивающих миллионы, ненасытимых истреблением и разрушающих древние здания гражданских обществ для основания новых, ничем не лучших, есть тайна Провидения. Движимые внутренним беспокойством духа, они стремятся от трудного к труднейшему, губят людей и в награду от них требуют себе названия великих. Первые подвиги Тамерлановы были достохвальны: под защитою гор и пустынь собирая верных товарищей, приучая их и себя к воинской доблести, неутомимо тревожа Гетов, он бесчисленными успехами купил славу Героя. Враги побежденные удалились; Держава Чагатайская возвратила свою независимость. Но ему надлежало еще смирить врагов внутренних, Эмиров властолюбивых, и самого бывшего друга и главного сподвижника, Гуссеина: они погибли, и народный сейм единодушно возгласил Тимура, на тридцать пятом году его жизни, Монархом Чагатайской Державы и Сагеб-Керемом или владыкою мира. Сидя в златом венце на престоле сына Чингисханова, опоясанный Царским поясом, осыпанный, по Восточному обыкновению, золотом и каменьями драгоценными, Тимур клялся Эмирам, стоящим пред ним на коленах, оправдать делами свое новое достоинство и победить всех Царей земли. Боясь казаться народу хищником, сей лукавый властолюбец жаловал потомков Чингисовых в Великие Ханы, держал их при себе и повелевал будто бы только именем сих законных Государей Могольских. Война следовала за войною, и каждая была завоеванием.
В 1352 году, за семь лет до его восшествия на престол Чагатайский, укрываясь в пустынях от неприятелей, он не имел в мире ничего, кроме одного тощего коня и дряхлого вельблюда; а чрез несколько лет сделался Монархом двадцати шести Держав в трех частях мира. Овладев восточными берегами моря Каспийского, устремился на Персию, или древний Иран, где, между реками Оксом и Тигром, долго царствовал род Чингисов, но тогда, вместо Монарха, господствовали многие Князья слабые: одни смиренно облобызали ковер Тимурова престола; другие сражались и гибли. Богатый Ормус заплатил ему дань золотом: Багдад, некогда столица великих Калифов, покорился. Уже вся Азия от моря Аральского до Персидского залива, от Тифлиса до Евфрата и пустынной Аравии, признавала Тимура своим повелителем, когда он, собрав Эмиров, сказал им: «Друзья и сподвижники! счастие, благоприятствуя мне, зовет нас к новым победам. Имя мое привело в ужас вселенную; движением перста потрясаю землю. Царства Индии нам отверсты: сокрушу, что дерзнет противиться, и буду владыкою оных» (151). Эмиры изумились: цепи гор высоких, глубокие реки, пустыни, огромные слоны и миллионы воинственных жителей устрашали их воображение. Но Тимур, уверенный в своем счастии, шел смело по следам Героя Македонского в сию цветущую страну мира, где история полагает колыбель человеческого рода и куда искони стремились завоеватели, от Вакха до Семирамиды, от Сезостриса до Александра Великого; в страну, славнейшую древностию преданий, но менее других известную по летописям. Тимур перешел Инд, взял Дели (где уже более трех веков властвовали Султаны Магометанской Веры) и, на берегах Гангеса истребив множество Гебров огнепоклонников, остановился у той славной скалы, которая, имея вид телицы, извергает из недр своих сию знаменитую в баснословии Востока реку. Там сведал он о бунте Христиан Грузинских, о блестящих успехах Баязетова оружия и возвратился; смирил первых, невзирая на их неприступные горы, и, не терпя равного себе в воинской славе, хотел, чтобы Султан Турецкий удержал быстрое стремление своих завоеваний, которые в окрестностях Евфрата сближались с Могольскими. «Знай, - писал он к Баязету (152), - что мои воинства покрывают землю от одного моря до другого; что Цари служат мне телохранителями и стоят рядами пред шатром моим; что судьба у меня в руках и счастие всегда со мною. Кто ты? муравей Туркоманский: дерзнешь ли восстать на слона? Если ты в лесах Анатолии одержал несколько побед ничтожных; если робкие Европейцы обратили тыл пред тобою: славь Магомета, а не храбрость свою... Внемли совету благоразумия: останься в пределах отеческих, как они ни тесны; не выступай из оных, или погибнешь». Гордый Баязет ответствовал равнодушно: «Давно желаю воевать с тобою. Хвала Всевышнему: ты идешь на меч мой!» Баязет имел время изготовиться к сей войне: ибо враг его, раздраженный тогда Султаном Египетским, устремился к Средиземному морю. Сирия, Египет, украшаемые древнею славою и развалинами, казались Тимуру завоеванием лестным. Разбив Мамелюков под стенами Алепа, в тот самый час, когда свирепые Моголы лили кровь единоверцев в сем городе, Тимур спокойно беседовал с учеными мужами Алепскими и красноречиво доказывал им, что он друг Божий; что одни упрямые враги его будут ответствовать Небу за претерпеваемые ими бедствия. Сей хитрый лицемер действительно при всяком случае изъявлял набожность, пред битвами обыкновенно совершал молитву на коленах, за победы торжественно благодарил Всевышнего и на пути к Дамаску, где надлежало ему сразиться с войском Египетским, остановил многочисленные полки свои, чтобы в глазах их смиренно поклониться мнимому гробу Ноеву, священному для Мусульманов. Султан Египетский, Фаруч, заключил в темницу Послов Могольских: Тимур писал к нему: «Великие завоеватели собирают воинства, ищут опасностей и битв единственно для чести и памяти бессмертной. Сей грозный шум ополчений, где миллионы людей бывают в движении, производим любовию ко славе, а не к стяжанию: ибо человек может насытиться в день одною половиною хлеба. Ты дерзнул оскорбить меня: если бы камни говорить могли, они научили бы тебя осторожности». Победив Фаруча, он с ласкою угостил в шатре своем ученого Кади Веледдина, присланного жителями Дамаска умилостивить его; говорил с ним об истории народов (ибо все происшествия мира, Востока и Запада, по словам современного Арабского Писателя, были ему известны); хвалил Государей милосердых и так мало заботился о снискании сей добродетели, что оставил в Дамаске одни кучи пепла. Нигде Татары не находили столько богатства, золота и всяких драгоценностей, как в сем городе, где шесть веков цвела торговля. - Скоро решилась и судьба Баязетова. Страшные Янычары уступили превосходному числу, мужеству или счастию Моголов. Пленив Баязета, Тимур обнял его, посадил на ковре Царском рядом с собою и старался утешить рассуждениями о тленности мирского величия: отняв у него корону, подарил ему одежду драгоценную и хвастовством великодушия еще более, нежели своею победою, унизил сего бывшего знаменитого Монарха. - Обложив данию Султана Мамелюков, Османов, Императора Греческого; властвуя от моря Каспийского и Средиземного до Нила и Гангеса, Тимур жил в Самарканде и называл себя Главою лучшей половины мира. В сию столицу возвращался он после всякого завоевания наслаждаться кратковременным отдохновением; украшал великолепно мечети, разводил сады и, желая слыть благотворителем людей, соединял каналами реки, строил новые города, в надежде, что слабые умы, ослепляемые призраками лицемерных государственных добродетелей, простят ему множество разрушенных им городов древних, убиение миллионов и высокие пирамиды голов человеческих, коими его Моголы знаменовали свои победы на месте кровопролития, на пепелищах Дели, Багдада, Дамаска, Смирны.
      Еще Тимур не совершил всех описанных нами завоеваний, когда, оскорбленный неблагодарностию Тохтамыша, он в первый раз приближился к границам России. Войско его шло от Самарканда и реки Сигона через Ташкент, Ясси или Туркестан, за коим уже начиналось владение Канчакской Орды, в нынешних степях Киргизских. Стоя на высоком холме, Тимур долго с удивлением смотрел на их необозримые, гладкие равнины, подобные морю, и велел тут, в память векам, соорудить высокую каменную пирамиду с означением Эгиры и дня, когда он вступил в сии ужасные пустыни. Четыре месяца шли Татары к Северу, питаясь наиболее мясом диких коз, сайгаков, птичьими яицами и травою. Звериная ловля представляла в сих пустынях зрелище шумной войны. Рассыпаясь на великом пространстве, Моголы составляли круг и гнали зверей прямо к ставке Императорской при звуке оружия и труб. Тимур выезжал на коне и, встречая целые стада всякого рода животных, стрелял любых; наконец, утомленный охотою, входил в шатер свой обедать. Тогда воины бросались на зверей, убивали всех без остатка, разводили бесчисленные огни и садились пировать до вечера. Скудный ручей или мутное озеро бывали для них в сих безводных местах самым счастливейшим открытием. - Достигнув пятидесятого Градуса Широты, между реками Эмбою и Тоболом, войско остановилось. Тимур в богатой одежде и в Царском венце сел на коня; имея в руке златую державу, объехал все полки и, довольный их исправностию, вооружением, бодрым духом, велел идти далее, к берегам Урала. Там показалась многочисленная рать Тохтамышева. Сей Хан презрел совет умных Вельмож, которые говорили ему, что страшно быть врагом счастливого: ненавидя в Тимуре хищника власти, принадлежащей потомкам Чингисхановым, он грозился свергнуть его с трона. Ежедневные сшибки передовых отрядов заключились кровопролитным сражением в степях Астраханской Губернии: разбитый Тохтамыш бежал за Волгу; а Тимур на ее берегах великолепно праздновал свою победу, среди обширного луга, где прекрасные невольницы разносили яства в золотых и серебряных чашах; окруженный своими женами, он сидел на престоле Капчакском и с удовольствием внимал песням, коими стихотворцы Могольские славили сей блестящих успех его оружия и которые были названы Фатенамей Капчак, или торжеством Капчакским, двадцать шесть дней Эмиры и воины пировали, наслаждаясь всеми утехами роскоши. Но Тимур не хотел быть долее в сей завоеванной им стране и тем же путем, чрез 11 месяцев, возвратился в Самарканд.
      [1395 г.] Прошло около трех лет. Тохтамыш, оставленный в покое неприятелем, снова господствовал над Ордою Капчакскою и снова послал войско разорять северную Персию. «Во имя всемогущего Бога, - писал к нему Тамерлан, - спрашиваю, с каким намерением ты, Хан Капчакский, управляемый демоном гордости, выступаешь из своих пределов? Разве забыл ты последнюю войну, когда рука моя обратила в прах твои силы, богатства и владения? Неблагодарный! вспомни, сколь некогда оказал я тебе милостей! Еще можешь раскаяться. Хочешь ли мира? Хочешь ли войны? Избирай; мне все едино. Но самая глубина морская не скроет врага от нашей мести». Тохтамыш хотел войны и расположился станом на берегу Терека: ибо Монарх Чагатайский был уже в Дербенте. Между Тереком и Курою, близ нынешнего Екатеринограда, произошло славное в восточных летописях кровопролитие. Потомки Чингисхановы сражались между собою в ужасном остервенении злобы и гибли тьмами. Правое крыло и средина войска Тамерланова замешались; но сей свирепый Герой, рожденный быть счастливым, умел твердостию исторгнуть победу из рук Тохтамышевых: окруженный врагами, изломав копие свое, уже не имея ни одной стрелы в колчане, хладнокровно давал вождям повеление сломить густые толпы неприятельские. Стрелки его, чтобы остаться неподвижными, целыми рядами бросались на колена, и левое крыло шло вперед. Еще Хан Золотой Орды мог бы новым усилием решить битву в свою пользу; но прежде времени ослабев духом, бежал. Тамерлан гнался за ним до Волги, где, объявив Койричака Аглена, сына Урусова, Властителем Орды Капчакской, надел на него венец Царский (153).
      Сии удары, нанесенные Моголами Моголам, изнурили силы Волжских и долженствовали веселить Россиян мыслию о близкой счастливой свободе отечества. Надеялись, что Тамерлан, сокрушив неприятеля, вторично отступит к границам своей Империи, и что внутренние междоусобия Орды Капчакской довершат его гибель. Но грозный завоеватель Востока вслед за бегущим Тохтамышем устремился к Северу; перешел Волгу, степи Саратовские и, вступив в наши юго-восточные пределы, взял Елец, где господствовал Князь Феодор, отрасль Карачевских Владетелей и данник Олега Рязанского (154). Весть о нашествии сего нового Батыя привела в ужас всю Россию. Ожидали такого же общего разрушения, какое за 160 лет перед тем было жребием Государства нашего; рассказывали друг другу о чудесных завоеваниях, о свирепости и несметных полках Тамерлановых; молились в церквах и готовились к Христианской смерти, без надежды отразить силу силою. Но Великий Князь бодрствовал в совете Бояр мудрых и в сие решительное время явил себя достойным сыном Димитрия: не устрашился ни славы Тамерлана, ни четырех его сот тысяч Моголов, которые, по слуху, шли под его знаменами; велел немедленно собираться войску и сам принял начальство, в первый раз украсив юношеское чело свое шлемом бранным и напомнив Москвитянам те незабвенные дни, когда Герой Донской ополчался на Мамая. Уже многие из Воевод Димитриевых скончали жизнь; другие, служив отцу, хотели служить и сыну; старцы сели на коней и явились пред полками в доспехах, обагренных кровию Татарскою на Куликове поле. Народ ободрился: войско шло охотно, тем же путем, которым вел оное Донской против Мамая, и Великий Князь, поручив Москву дяде своему, Владимиру Андреевичу, стал за Коломною на берегу Оки, ежедневно готовый встретить неприятеля.
      Между тем все церкви Московские были отверсты с утра до глубокой ночи. Народ лил слезы пред олтарями и постился. Митрополит учил его и Вельмож Христианским добродетелям, торжествующим в бедствиях. Но слабые трепетали. Желая успокоить граждан любезной ему столицы, Великий Князь писал к Митрополиту из Коломны, чтобы он послал в Владимир за иконою Девы Марии, с коею Андрей Боголюбский переехал туда из Вышегорода и победил Болгаров. Сие достопамятное перенесение славного в России образа из древней в ее новую столицу было зрелищем умилительным: бесчисленное множество людей на обеих сторонах дороги преклоняло колена, с усердием и слезами взывая: Матерь Божия! Спаси землю Русскую. Жители Владимирские провождали икону с горестию: Московские приняли с восхищением, как залог мира и благоденствия. Митрополит Киприан, Епископы и все Духовенство в ризах служебных, с крестами и кадилами; за ними Владимир Андреевич Храбрый, семейство Великокняжеское, Бояре и народ встретили святыню вне града на Кучкове поле, где ныне монастырь Сретенский; увидев оную вдали, пали ниц и в радостном предчувствии уже благодарили Небо (155). Поставили образ в Соборном храме Успения и спокойнее ждали вестей от Великого Князя.
      Тамерлан, пленив Владетеля Елецкого со всеми его Боярами, двинулся к верховью Дона и шел берегами сей реки, опустошая селения. Знаменитый Персидский Историк сего времени, Шерефеддин, любя хвалить добродетели своего Героя, признается, что Тамерлан, подобно Батыю, усыпал трупами поля в России, убивая не воинов, а только людей безоружных. Казалось, что он хотел идти к Москве; но вдруг остановился и, целые две недели быв неподвижен, обратил свои знамена к югу и вышел [26 августа] из Российских владений. Без сомнения, не одно смелое, великодушное ополчение Князя Московского произвело сие удивительное для современников действие: надлежит искать и других причин вероятных. Хотя историки восточные повествуют, что Моголы Чагатайские обогатились у нас несметною добычею и навьючили вельблюдов слитками золота, серебра, мехами драгоценными, кусками тонкого полотна Антиохийского и Русского (156); однако ж вероятнее, что сокровища, найденные ими в Ельце и в некоторых городках Рязанских, не удовлетворяли их корыстолюбию и не могли наградить за труды похода в земле северной, большею частию лесистой, скудной паствами и в особенности теми изящными произведениями человеческого ремесла, коих употребление и цену сведали Татары в образованных странах Азии. Наступала дождливая осень: с людьми, обыкшими кочевать в местах плодоносных и теплых, благоразумно ли было идти далее к Северу, чтобы встретить зиму со всеми ее жестокостями? Но путь к Москве надлежало еще открыть битвою с войском довольно многочисленным, которое умело победить Мамая. Завоевание Индии, Сирии, Египта, богатых природою и торговлею, славных в Истории мира, пленяло воображение Тамерлана: Россия, к счастию, не имела для него сей прелести. Он спешил удалиться от непогод осенних и по течению Дона спустился к его устью.
      Сия весть радостно изумила наше войско. Никто не думал гнаться за врагом, который, еще не видав знамен Великого Князя, не слыхав звука воинских труб его, как бы в смятении бежал к Азову. Юный Государь мог бы приписать спасение отечества великодушной своей твердости, но вместе с народом приписал оное силе сверхъестественной и, возвратясь в Москву, соорудил каменный храм Богоматери с монастырем на древнем Кучкове поле (157): ибо, как пишут современники, Тамерлан отступил в самый тот день и час, когда жители Московские на сем месте встретили Владимирскую икону. Оттоле церковь наша торжествует праздник Сретения Богоматери 26 августа, в память векам, что единственно особенная милость Небесная спасла тогда Россию от ужаснейшего из всех завоевателей.
      Что Тамерлан готовил Москве, то испытал несчастный Азов, богатый товарами Востока и Запада. Многочисленное Посольство, составленное из купцов Египетских, Венециянских, Генуэзских, Каталонских и Бискайских, встретило Монарха Чагатайского на берегу Дона с дарами и ласками. Он успокоил их на словах и, в то же время велев одному из Эмиров осмотреть городские укрепления, внезапно приступил к оным. Азов и богатства его исчезли. Ограбив лавки и домы, умертвив или оковав цепями всех тамошних Христиан, которые не успели спастися бегством на суда, Моголы обратили город в пепел (158). - Завоевав землю Черкесскую и Ясскую, взяв самые неприступные крепости в Грузии, Тамерлан у подошвы Кавказа дал праздник войску. В огромном шатре, окруженном блестящими столпами, среди Вельмож и Полководцев, он сидел на золотом троне, украшенном драгоценными каменьями, и при звуке шумных мусикийских орудий пил Грузинское вино, желая здравия и дальнейших побед своим неутомимым сподвижникам. Уведомленный о непокорстве жителей Астраханских, Тамерлан, презирая холод зимний и глубокий снег, пошел к сему городу, укрепленному, сверх каменных, ледяными стенами, срыл его до основания; разрушил огнем и столицу Ханскую, Сарай; наконец удалился к границам своей Империи, предав, как он сказал, Державу Батыеву губительному ветру истребления. Орда Капчакская находилась тогда в жалостном состоянии: утратив бесчисленное множество людей в битвах с Моголами Чагатайскими, она была еще феатром кровопролитных междоусобий. Три Хана спорили о господстве над нею: Тохтамыш, Койричак и Тимур Кутлук (159). Сей последний, будучи также рода Батыева и служив Тамерлану, в противность его воле остался в степях Капчакских, набирал войско и величал себя истинным Царем Ординским.
      Сии происшествия, благоприятные для России, успокоив Великого Князя в рассуждении Моголов, позволили ему обратить внимание на Литву, которою несколько лет управлял Скиригайло, Наместник своего брата, Короля Польского. Но с 1392 года там уже властвовал независимо тесть Василиев, Витовт Александр, вследствие мира и договора с Королем Ягайлом, уступившим ему и Волынию с Брестом. Одаренный от природы умом хитрым, Витовт пылал властолюбием и, приняв от Немцев Веру Христианскую, сохранил в душе всю жестокость язычника (160); не только, подобно другим завоевателям, равнодушно жертвовал в битвах бесчисленным множеством людей для приобретения новых земель, но смело нарушал и все святейшие уставы нравственности: играл клятвами, изменял; безжалостно лил кровь своих ближних; умертвил трех сыновей Ольгердовых: Вигунта Кревского отравил ядом; Нариманта повесил на дереве и расстрелял; Коригайлу отсек голову. В Новегороде Северском господствовал их брат, Корибут: Витовт пленил его и, выгнав Владимира Ольгердовича из Киева, отдал нашу древнюю столицу Скиригайлу, который, подобно Владмиру, исповедывал Веру Греческую, был щедр к народу, но свиреп нравом, любил вино до крайности и жил недолго. Единственно ли по личной ненависти или чтобы угодить коварному Витовту, желавшему взять себе Киев, Архимандрит монастыря Печерского зазвал Свиригайла в гости, напоил и дал ему отраву столь явно, что весь город знал причину его смерти (161). Народ жалел об нем: следственно, не имел участия в злодействе; а Витовт, прислав туда Князя Иоанна Ольшанского в качестве своего Наместника, не думал о наказании сего злодейства и тем как бы объявил себя тайным совиновником оного. Скоро присоединил он к Литовской Державе и всю Подолию, где княжил внук Феодора Кориятовича, именем также Феодор, присяжник Ягайлов (162). Слабый Король Польский не дерзал ни в чем противиться мужественному, решительному сыну Кестутиеву и даже предавал ему единокровных братьев. Вдовствующая супруга Ольгердова, Иулиания, скончала дни свои в Витебске, и меньший сын ее, Свидригайло, заняв сей город силою, велел тамошнего Наместника Королевского сбросить с высокой стены: оскорбленный тем Ягайло молил Витовта о мести. Она совершилась, но только в пользу Государя Литовского, который, завоевав Друцк, Оршу и Витебск с помощью огнестрельного снаряда, отправил к Королю плененного им Свидригайла, а владение его взял себе. Кроме Литвы, господствуя в лучших областях древней России, Витовт хотел похитить и самый остаток ее достояния.
      Князь Смоленский, Юрий Святославич, шурин сего Князя, служил ему при осаде Витебска как данник Литвы (163); но Витовт, желая совершенно покорить сие Княжение, собрал войско многочисленное и, распустив слух, что идет на Тамерлана, вдруг явился под стенами Смоленска, где Юриевы братья ссорились друг с другом об Уделах; сам Юрий находился тогда в Рязани у тестя своего, Олега. Глеб Святославич, старший из братьев, приехал с Боярами в стан Литовский: Витовт, обласкав его как друга, сказал, что слыша о раздоре Князей Смоленских, желает быть посредником между ими и за каждым утвердить наследственную собственность. Легковерные Святославичи спешили к нему с дарами, провождаемые всеми знатнейшими Боярами, так что в крепости не оставалось ни одного Воеводы, ни стражи. Ворота городские были отворены; народ, вслед за Князьями, стремился толпами видеть героя Литовского, готового бороться с великим Тамерланом. Но как скоро несчастные Князья вступили в шатер Витовтов, сей коварный объявил их своими пленниками; велел зажечь предместие и в ту же минуту устремился на город. Никто не противился: Литовцы грабили, пленяли жителей и, взяв крепость, провозгласили Витовта Государем сей области Российской. Народ был в изумлении (164). Отправив Князей Смоленских в Литву, а Глебу Святославичу дав в Удел местечко Полонное, Витовт старался утвердить за собою столь важное приобретение: жил несколько месяцев в Смоленске; поручил его Наместнику, Князю Литовскому Ямонту, и чиновнику Василью Борейкову; тревожил легкими отрядами землю Рязанскую и дружески пересылался с Великим Князем.
      [1396 г.] Нет сомнения, что Василий Димитриевич с прискорбием видел сие новое похищение Российского достояния и не мог быть ослеплен ласками тестя; но ему казалось благоразумнее соблюсти до времени приязнь его и целость хотя Московского Княжества, нежели подвергнуть гибели сию единственную надежду отечества войною с Государем сильным, мужественным, алчным ко славе и к приобретениям. Василий, осторожный, рассмотрительный, имел отважность, но только в случае необходимости, когда слабость и нерешительность ведут к явному бедствию; он сразился бы с Тамерланом, сокрушителем Империй: но с Витовтом еще можно было хитрить, и великий Князь сам поехал к нему в Смоленск, где, среди веселых пиров наружного дружелюбия, они утвердили границы своих владений. В сие время уже почти вся древняя земля Вятичей (нынешняя Орловская Губерния с частию Калужской и Тульской) принадлежала Литве: Карачев, Мценск, Белев с другими Удельными городами Князей Черниговских, потомков Святого Михаила, которые волею и неволею поддалися Витовту (165). Захватив Ржев и Великие Луки, властвуя от границ Псковских с одной стороны до Галиции и Молдавии, а с другой до берегов Оки, до Курска, Сулы и Днепра, сын Кестутиев был Монархом всей южной России, оставляя Василию бедный Север, так что Можайск, Боровск, Калуга, Алексин уже граничили с Литовским владением. - Дела Ординские были также предметом совещания сих двух Государей, из коих один мыслил только избавиться от ига, а другой возложить оное на самих Ханов или столь обессилить их, чтобы они ни в коем случае не могли быть опасны для его областей полуденных. - Вместе с Великим Князем находился в Смоленске Митрополит Киприан, ходатайствуя за пользу нашей церкви или собственную. Дав слово не притеснять Веры Греческой, Витовт оставил Киприана Главою Духовенства в подвластной ему России; и Митрополит, поехав в Киев, жил там 18 месяцев (166).
      Вероятно, что Великий Князь взял обещание с тестя своего не беспокоить и пределов Рязанских; по крайней мере, сведав, что Олег сам вошел в Литовские границы и начал осаду Любутска (близ Калуги), Василий послал туда Боярина представить ему, сколь безрассудно оскорблять сильного. Олег возвратился; но Витовт уже хотел мести: вступил в его землю (167); истребил множество людей; заставив Олега укрыться в лесах, вышел с добычею и пленом. Сие действие не нарушило доброго согласия между им и Василием Димитриевичем. Обагренный кровию бедных Рязанцев, он заехал в Коломну видеться с Великим Князем и весело праздновал там несколько дней, осыпаемый ласками и дарами.
Непосредственным, явным следствием сего вторичного свидания было общее их Посольство к Новогородцам с требованием, чтобы они прервали дружескую связь с Немцами, врагами Литвы. Витовт с неудовольствием видел также, что сын убитого им Нариманта Ольгердовича, Патрикий, и Князь Смоленский, Василий Иоаннович, нашли в Новегороде убежище от его насилия; а Великий Князь мог досадовать на чиновников Новогородских за то, что они, в противность договору, опять не хотели зависеть в судных делах от Митрополита. Киприан, вторично быв у них в 1395 году вместе с Послом Константинопольского Патриарха, бесполезно доказывал им, сколь такое нарушение обета несогласно с доброю совестию и с честию. Впрочем, смягченный дарами жителей, выехал оттуда мирно, благословив Архиепископа и народ (168). Имел ли Василий Димитриевич какую-нибудь досаду на Ливонских Немцев, требуя от Новагорода разрыва с ними, или желал сего единственно в угодность тестю, неизвестно: вероятнее, что он только искал предлога для исполнения своих замыслов, которые обнаружились впоследствии. Новогородцы с удивлением выслушали Посольство Московское и Витовтово. Быв семь лет в вражде с Немцами по делам купеческим, они в 1391 году примирились торжественно на общем съезде в Изборске, где находились депутаты Любека, Готландии, Риги, Дерпта, Ревеля; обоюдно чувствуя нужду в свободной торговле, условились предать вечному забвению взаимные обиды, и Немцы, приехав в Новгород, восстановили там свою контору, церковь и дворы (169). Сия торговля процветала тогда более, нежели когда-нибудь; из самых отдаленных мест Германии купцы ежегодно являлись на берегах Волхова со всеми ремесленными произведениями Европы; и Новогородцы, нимало не расположенные исполнить волю Государя Московского, еще менее Витовтову, ответствовали: «Господин Князь Великий! У нас с тобою мир, с Витовтом мир и с Немцами мир»; не хотели слушать угроз, но с честию отпустили Послов назад.
      Великий Князь - чаятельно, предвидев сей отказ - немедленно объявил гнев, то есть войну Новугороду, и спешил воспользоваться ее правом. Земля Двинская издавна имела богатую торговлю, получая так называемое серебро Закамское и лучшие меха с границ Сибири; славилась и другими выгодными промыслами, в особенности птицеловством, для коего великие Князья, в силу договоров с Новымгородом, ежегодно отправляли туда сокольников, предписывая в грамотах земскому начальству давать им подводы и корм (170). Еще Иоанн Калита замышлял овладеть совершенно Двинскою землею: правнук его желал исполнить сие намерение и сделал то без всякого кровопролития. Нередко утесняемые Новогородским корыстолюбивым Правительством, Двиняне дружелюбно [в 1397 г.] встретили рать Московскую, охотно поддалися Василию Димитриевичу и приняли от него Наместника, Князя Феодора Ростовского. Самые Воеводы Новогородские, там бывшие, вследствие тайных сношений с Москвою объявили себя верными слугами Великого Князя, который в сие время занял Торжок, Волок Ламский, Бежецкий Верх и Вологду. Новогородцы ужаснулись: вместе с Заволочьем они лишались способа не только иметь из первых рук важные произведения климатов Сибирских, но и выгодно торговать с Немцами, которые всего более искали у них мехов драгоценных. Архиепископ Новогородский Иоанн, Посадник Богдан и знаменитейшие чиновники спешили в Москву; но Великий Князь, лично оказав им ласку, не хотел слышать о возвращении Двинской земли.
      [1398 г.] Тогда отчаяние пробудило воинственный дух в Новогородцах. Они собралися на Вече и требовали благословения от Архиепископа, сказав ему: «Когда Великий Князь изменою и насилием берет достояние Святой Софии и Великого Новагорода, мы готовы умереть за правду и за нашего Господина, за Великий Новгород». Архиепископ благословил их, и все граждане дали клятву быть единодушными. Посадник Тимофей Юрьевич, предводительствуя осьмью тысячами воинов, обратил в пепел старый Белозерск, а жители нового откупились шестидесятые рублями. Князья Белозерские и Воеводы Московские, там бывшие, приехали в стан Новогородский с изъявлением покорности. Разорив богатые волости Кубенские близ Вологды, Новогородцы три недели без успеха осаждали Гледен, сожгли посады Устюга, даже Соборную в нем церковь, и, взяв там славную чудотворную икону Богоматери, в насмешку именовали ее своею пленницею (171). Войско их разделилось: 3000 пошли к Галичу грабить и пленять людей; 5000, вступив в Двинскую землю, осадили крепость Орлец, где заключился Наместник Великокняжеский с Двинскими Новогородскими Воеводами, которые передались к Государю Московскому. Нападали и оборонялись с равным усилием близ месяца; наконец осажденные принуждены были сдаться: чем решилась судьба всех Двинских областей. Посадник Тимофей Юрьевич в одной руке держал меч казни для изменников, в другой милостивую грамоту для жителей, готовых раскаяться в вине своей: толпами стекаясь к его знаменам, они смиренно били челом, в надежде на милосердие Великого Новагорода. Посадник оковал цепями главного Двинского Воеводу, Новогородского Боярина Иоанна с братьями, Айфалом, Герасимом и Родионом; Великокняжеского Наместника, Феодора Ростовского, отняв у него казну, отпустил к Государю со всеми людьми воинскими; обложил Московских купцев тремя стами рублей, а Двинских жителей двумя тысячами; взял у них еще 3000 коней и возвратился с торжеством с Новгород. Окованные изменники были представлены народу: Иоанна скинули с моста в Волхов; братья его, Герасим и Родион, постриглись в Монахи, с дозволения Архиепископа и граждан; Айфал ушел с дороги. - Зная меру сил своих и нимало не ослепленные удачею мести, Новогородцы предложили мир Великому Князю. Посадник Иосиф и Тысячский явились во дворце его с дарами и с видом хитрого смирения; не могли обольстить Государя проницательного, но успели во всем: ибо Василий знал, что Новогородцы в то же время имели сношения с Витовтом, предлагая ему на некоторых условиях быть их главою и покровителем (172). Великий Князь не сомневался, что они могли действительно, в случае крайности, приступить к Литве и, скрыв внутреннюю досаду, отказался от Двинской земли, Вологды и других владений Новогородских; дал им мир и послал брата своего, Андрея, для исполнения всех условий оного. Тогда Витовт, считая себя осмеянным, немедленно отослал к Новогородцам мирный договор, заключенный с ними в самый первый год восшествия его на престол Литовский. Они также возвратили ему дружественную грамоту: что было объявлением войны и называлось посылкою разметных грамот. Но Витовт отсрочил сию войну, занимаясь приготовлениями к другой, важнейшей.
      [1399 г.] Тохтамыш, по отшествии Тамерлана, собрал новые силы: еще большая часть Орды признавала его своим Ханом. Он вступил в Сарай, отправил Посольства к Державам соседственным и называл себя единственным повелителем Батыевых Улусов (173). Но Тимур Кутлук - или, по нашим летописям, Темир Кутлуй - напал на него внезапно, победил и взял Сарай. Тохтамыш с своими Царицами, с двумя сыновьями, с казною и с двором многочисленным бежал в Киев искать защиты сильного Витовта, который с удовольствием объявил себя покровителем столь знаменитого изгнанника, гордо обещая возвратить ему Царство. Уже Витовт отведал счастия против Моголов и, в окрестностях Азова пленив целый Улус, населил ими разные деревни близ Вильны, где потомство их живет и доныне (174). Он утешался мыслию слыть победителем народа, коего ужасалась Азия и Европа, - располагать троном Батыевым, открыть себе путь на Восток и сокрушить самого Тамерлана. Готовя удар решительный, Герой Литовский желал, как вероятно, склонить и Великого Князя к содействию: по крайней мере в сие время приезжал от него Посол в Москву, Князь Ямонт, Наместник Смоленский. Ничто не могло быть для России благоприятнее войны между двумя народами, ей равно ненавистными: надлежало ли способствовать перевесу того или другого? Ханы Ординские требовали от нас дани: Литовцы совершенного подданства. Великое Княжество Московское, отсылая серебро в Улусы, еще гордилось независимостию в сравнении с бывшими Княжествами Днепровскими, и благоразумный Василий Димитриевич, несмотря на мнимую дружбу тестя, знал, что он, захватив Смоленскую область, готов взять и Москву. И так, вместо полков Великий Князь отправил в Смоленск, где находился Витовт, супругу свою с Боярами и приветливыми словами. Лукавый отец ее не уступал в ласках зятю; великолепно угостил дочь, наших Бояр и в знак родительской нежности дал ей множество икон с памятниками страстей Господних, выписанными из Греции одним Князем Смоленским (175).
      Не хотев участвовать в замышляемой борьбе Литвы с Моголами, Василий в то же время не устрашился сам поднять на них меч, чтобы отмстить им за разорение Нижнего Новагорода, о коем мы выше упоминали. Он послал брата своего, Князя Юрия Димитриевича, в Казанскую Болгарию с сильным войском, которое взяло ее столицу (и ныне известную под именем Болгаров), Жукотин, Казань, Кременчуг (176); три месяца опустошало сию торговую землю и возвратилось с богатою добычею. Летописцы говорят, что никогда еще полки Российские не ходили столь далеко в Ханские владения, и Василий Димитриевич слыл с того времени завоевателем Болгарии, но время истинных, прочных завоеваний для России еще не наступило.
      Может быть, хитрый Великий Князь в дружелюбных сношениях с Витовтом представлял ему сей счастливый поход как действие союза, заключенного ими против Моголов; но Государь Литовский, не менее хитрый, видел в зяте тайного, опасного врага, который только до случая оставлял его спокойно владеть наследием Ярославова потомства. Безопасность Литовских приобретений в России требовала гибели Княжения Московского, уже сильного; и Витовт, обещаясь восстановить власть Тохтамыша над Золотою Ордою, Заяицкою, Болгариею, Тавридою и Азовом, именно поставил в условие, как уверяют наши Летописцы, чтобы сей Хан отдал Москву Литве (177).
Долго Витовт готовился к важному походу, собирая войско в Киеве. Тщетно Польская Королева Ядвига, хваляся проницанием будущего, предсказывала ему бедствие (178): слабый Ягайло дал брату знатнейших Воевод своих: Спитка Краковского, Сандивогия Остророгского, Доброгостия Самотульского, Иоанна Мазовского и других с отборными ратниками. Знамена Литовские развевались пред самыми стенами Киева, украшенные трофеями побед Гедимина, Ольгерда и Кестутия. Дружины наших Князей, данников Витовта, стояли в рядах с Литовцами, Жмудью, Волохами, а Моголы Тохтамышевы полком особенным, равно как и 500 богато вооруженных Немцев, присланных Великим Магистром Прусского Ордена. Пятьдесят Князей, Российских и Литовских, под верховным начальством Витовта предводительствовали ратию, многочисленною и бодрою.
      В сие время явился ПосолТимура Кутлука. Именем своего Хана. он говорил Князю Литовскому: «Выдай мне Тохтамыша, врага моего, некогда Царя великого, ныне беглеца презренного: так непостоянна судьба жизни!» Витовт сказал (179): «иду видеться с Тимуром» - и пошел к Югу тем самым путем, коим некогда ходил Мономах разить диких Половцев. За реками Сулою и Хоролем, на берегах Ворсклы стоял Тимур Кутлук с Моголами, более желая мира, нежели битвы. «Почто идешь на меня? - велел он сказать Витовту: - я не вступал никогда в землю твою с оружием». Князь Литовский ответствовал: «Бог готовит мне владычество над всеми землями. Будь моим сыном и данником, или будешь рабом». Тимур неотступно предлагал мир; признавал Витовта старейшим, соглашался даже, по словам наших Летописцев, платить ему ежегодно некоторое количество серебра. Гордый Князь Литовский, подражая хвастовству Восточному (180), хотел еще, чтобы Моголы изображали на своих деньгах знамение, или печать его: в таком случае обещал не помогать Тохтамышу. Хан требовал срока на три дня и между тем дарил, чествовал, ласкал Витовта Посольствами. Сие удивительное смирение было, кажется, одною хитростию, чтобы продлить время и соединиться с остальными полками Татарскими.
      Все переменилось, когда пришел в стан к Моголам седой Князь. Эдигей, славный умом и мужеством. Он был вторым Мамаем в Орде и повелевал Ханом; некогда служил Тамерлану и носил на себе знаки его милостей. Сведав от Тимура о мирных условиях, предложенных Витовтом, Эдигей сказал: «Лучше умереть», и требовал свидания с Князем Литовским. Они съехались на берегу Ворсклы. «Князь храбрый! - говорил Вождь Татарский: - Царь наш справедливо мог признать тебя отцом: ты его старее летами, но моложе меня: и так изъяви мне покорность, плати дань и на деньгах Литовских изобрази печать мою». Сия насмешка привела Витовта в ярость: он громогласно возвестил битву и привел полки в движение. Благоразумнейший из Воевод его, Спитко Краковский, видя множество Татар, еще советовал искать мира на условиях честных для обеих сторон; но юные витязи Литовские кричали: «сокрушим неверных!», и знаменитый Пан Щуковский, гордый сердцем, дерзкий языком, сказал ему: «Если по любви к жене прекрасной и к наслаждениям роскоши ты боишься смерти, то не охлаждай других, готовых отдать жизнь за славу». Великодушный Спитко ответствовал: «Несчастный! Я паду в битве, а ты обратишь тыл» (181). Войско Литовское перешло за Ворсклу и сразилось [12 Августа 1399 г.].
      Рать Ханская была многочисленнее. Витовт надеялся на свои пушки и пищали; но сии орудия, как говорят Летописцы, действовали слабо в открытом поле, где Татары, рассыпаясь, могли нападать на ряды Литовские сбоку: скажем лучше, то искусство огнестрельное находилось тогда во младенчестве; не умели заряжать скоро, ни с легкостью обращать пушку во все стороны. Однако ж Литовцы привели в смятение толпы Эдигеевы и считали себя уже победителями, когда Тимур Кутлук, ученик Тамерланов, зашел им в тыл и стремительным ударом сломил полки их. Тохтамыш прежде всех оставил место сражения; за ним Витовт и надменный Пан Щуковский; а великодушный Спитко умер героем. Ужасное кровопролитие продолжалось до самой глубокой ночи: Моголы резали, топтали неприятелей или брали в плен, кого хотели. Ни Чингисхан, ни Батый не одерживали победы совершеннейшей. Едва ли третия часть войска Литовского спаслася. Множество Князей легло на месте, и в том числе Глеб Святославич Смоленский, Михаил и Димитрий Данииловичи Волынские, потомки славного Даниила, Короля Галицкого - сподвижник Димитрия Донского, Андрей Ольгердович, который, бежав от Ягайла, несколько времени жил во Пскове и возвратился служить Витовту - Димитрий Брянский, также сын Ольгердов и также верный союзник Донского - Князь Михайло Евнутиевич, внук Гедиминов - Иоанн Борисович Киевский - Ямонт, Наместник Смоленский, и другие (182). Хан Тимур Кутлук гнал остатки неприятельского войска к Днепру, взял с Киева 3000 рублей серебра Литовского в окуп, а с монастыря Печерского особенно 30 рублей; оставил там своих Баскаков и, погромив Витовтовы области до самого Луцка, возвратился в Улусы. - Так Литовский Герой, хотев удивить мир великим подвигом, снискал один стыд, лишился войска, открыл Моголам путь в свои владения и должен был опасаться еще дальнейших худых следствий.
      Весть о несчастии его произвела в Москве, в Новегороде, в Рязани действие двоякое: жалели о многих Россиянах, падших под знаменами Литовскими; с изумлением видели, сколь могущество Орды еще велико: боялись новой гордости, нового тиранства Ханов и вместе утешались мыслию, что силы опасной Литвы ослабели. Но Витовт имел в России истинного друга, который огорчился бы его бедствием, если бы успел сведать оное. Сей друг, Князь Михаил Тверский, преставился почти в самое время, когда Хан разбил Литовцев (183). Бесполезно истощив все способы вредить Донскому, Михаил Александрович жил наконец мирно, ибо видел, что правление юного Василия не уступает Димитриеву ни в силе, ни в мудрости; оставив намерение лишить Владетелей Московских Великокняжеского сана и вообще противиться успехам их могущества, он заключил даже оборонительный союз с Василием на случай впадения в Россию Моголов, Немцев, Ляхов, Литвы, но тайно держался Витовта как естественного недоброжелателя или завистника Москвы, и (в 1397 году) посылал к нему сына, Иоанна, женатого на Марии, сестре Витовтовой, без сомнения не столько для родственного свидания, сколько для важных государственных переговоров.
      Хотя Василий не изъявлял никаких враждебных намерений в рассуждении Твери, однако ж Князь ее с беспокойством видел, что он весьма ласково принял его племянника, Иоанна Всеволодовича Холмского, который, не хотев зависеть от дяди, уехал в Москву, сочетался браком с Анастасиею, сестрою великого Князя, и был Наместником в Торжке (184). Имея 66 лет от рождения, Михаил еще бодрствовал духом и телом; но вдруг занемог столь жестоко, что в несколько дней все его силы исчезли. Он написал духовную грамоту: отдал старшему сыну, Иоанну, Тверь, Новый Городок, Ржев, Зубцов, Радилов, Вобрын, Опоки, Вертязин; другому сыну, Василию, и внуку Иоанну Борисовичу Кашин с Коснятином; а меньшому. Феодору, два городка Микулина, повелевая им жить в любви и слушаться брата старшего. Обстоятельства кончины его достопамятны. К нему возвратились тогда Послы из Константинополя, Тверской Протопоп Даниил и церковники, которые ездили с милостынею в Грецию и привезли от Патриарха в дар Князю икону Страшного суда. Забыв болезнь и слабость, он встал с ложа, встретил сию икону на дворе, целовал оную с великим усердием и пригласил к себе на пир знатнейшее Духовенство вместе с нищими, слепыми и хромыми; братски обедал с ними и, водимый слугами, каждому из гостей поднес так называемую прощальную чашу вина, моля их, чтобы они благословили его. Никто не мог удержаться от слез. Облобызав детей, Бояр, слуг, Михаил пошел в Соборную церковь, поклонился гробу отца и деда, указал место для своей могилы и стал на паперти, где собралося множество людей, которые смотрели на него с горестным умилением. Сей некогда величественный Князь, быв необыкновенно высок и дороден, казался уже тению; бледный, слабый, едва передвигал ноги, народ плакал и безмолвствовал; но когда Михаил, смиренно преклонив голову, сказал: «Иду от людей к Богу: братья! отпустите меня с искренним благословением!» - тогда все зарыдали, единодушно восклицая: «Господь благословит тебя, Князь добрый!» Он сошел с ступеней. Сыновья и Бояре хотели вести его во дворец: но Михаил, к изумлению их, указал рукою на Лавру Св. Афанасия; приведенный в сей монастырь, был там пострижен Епископом Арсением, назван Матфеем и в седьмой день скончался, с именем Князя умного, милостивого и грозного. в похвальном смысле: ибо он, как сказано в летописи, не потакал Боярам, любя правосудие; истребил в своем княжении разбои, воровство, ябеду; уничтожил злые налоги торговые, утвердил города, успокоил села так, что жители других областей тысячами переселялись в Тверскую. - [1400 г.] С жизнию Михаила исчезло и благоденствие сего Княжения: начались Боярские смуты и раздоры между его сыновьями. Иоанн, узнав о торжестве Хана и несчастии своего шурина, отправил Посольство к первому, смиренно моля, чтобы он дал ему жалованную грамоту на всю землю Тверскую (185). Послы уже не застали Тимура Кутлука: он умер; но сын его, Шадибек, исполнил желание Иоанна, который, пользуясь милостивыми ярлыками Ханскими, вопреки советам матери стал утеснять братьев и племянника. Они искали защиты в Москве. Великий Князь бескорыстно старался мирить их, хотя и ненадолго. Два раза Иоанн приступал к Кашину и держал брата, Василия Михайловича, как пленника в Твери; освободил его, но послал в Кашин своих Наместников. В сем междоусобии Летописцы обвиняют наиболее невестку Иоаннову, вдовствующую супругу Бориса Михайловича, родом Смолянку; впрочем, он гнал и сына ее, желая быть единовластным. В угодность, может быть, Государю Московскому Иоанн примирился с зятем его, Князем Холмским, и не мешал ему спокойно жить в Уделе отцевском: но сей Князь, скоро умерший Схимником и бездетным, должен был отказать свою наследственную область сыну Иоаннову, Александру (186). Одним словом, Удельная Система вообще клонилась тогда в России к падению.
      Несмотря на ослабление Литовских сил, Князь Тверской желал остаться другом Витовта и возобновил с ним прежний союз, одобренный и согласно с их волею утвержденный Государем Василием Димитриевичем, который не думал объявить себя врагом тестя (уважая льва, хотя и раненого), особенно потому, что имел причину опасаться Орды (187): ибо со времени нашествия Тамерланова прервал все сношения с нею, как бы не зная, кого признавать ее Главою: Тохтамыша, или Шадибека, или Койричака. Одни внутренние раздоры Моголов, не утишенные и славною их победою над Литвою, не дозволяли им обратить внимания на Москву. - Витовт с своей стороны более нежели когда-нибудь искал дружбы Великого Князя, чтобы удалить его от союза с Олегом и с изгнанником Смоленским, Юрием Святославичем, который выдал дочь свою, Анастасию, за Василиева брата, Юрия; тогда же сын Владимира Храброго, Иоанн, женился на внуке Олеговой. Легко было предвидеть, что Князь Смоленский захочет воспользоваться несчастием Литвы; в самом деле он неотступно убеждал тестя возвратить ему престол: чего желал тайно и Василий Димитриевич, однако ж не согласился помогать им. [1401 г.] Уверенные по крайней мере в его искреннем доброхотстве, Олег и Юрий, собрав войско, внезапно осадили Смоленск, где жители, ненавидя Литовское правление, отворили ворота и с восхищением приняли своего законного Князя. К сожалению, день народного торжества и веселия обратился в день лютого кровопролития: Юрий Святославич, ослепленный местию, умертвил Витовтова Наместника, Князя Романа Михайловича Брянского, происшедшего от Св. Михаила Черниговского, и множество Бояр Смоленских, которые держали сторону Литвы (188). Он не знал, что милость в таких случаях благоприятствует не только человеколюбию, но и собственным выгодам Государя. Головы отцов и мужей пали: жены, дети и друзья убиенных остались, возбуждали в народе ненависть к свирепому Князю и могли говорить: «Иноплеменный Витовт здесь властвовал мирно; Князь Российский возвратился лить нашу кровь». Одна жестокость рождает часто необходимость другой. Когда Витовт, узнав о взятии Смоленска, явился пред стенами оного с войском, с пушками, многие из граждан хотели сдаться Литве. Умысел их открылся: Юрий казнил всех без пощады и, на сей раз отразив неприятеля, заключил с ним перемирие.
      [1402 г.] Ободренный своим успехом и неудачами Литвы, Князь Рязанский послал сына, именем Родслава, воевать Брянск, имея намерение, если можно, освободить и сей древний Черниговский Удел от власти иноплеменников. Но Витовт успел взять меры. Одним из лучших его полководцев был Лугвений Симеон Ольгердович: еще в 1392 году он возвратился в Литву из Новагорода и женился на сестре Василия Димитриевича (189), Марии (которая, жив с ним пять лет, преставилась в Мстиславле, откуда тело ее привезли в Москву). Лугвений, отряженный Витовтом, соединился с Александром Патрикиевичем Стародубским, встретил Рязанцев у Любутска и, побив их наголову, пленил самого Родслава. Сей успех в тогдашних обстоятельствах был весьма важен для Витовта: ободрил Литву, устрашил Россиян. Ненавидя Олега, Витовт мстил ему жестоким заключением сына его в оковы и в темницу, в которой он томился три года и наконец за 2000 рублей получил свободу. Старец Олег не мог пережить сего несчастья и скончался Иноком: Князь ума редкого и славнейший из всех Рязанских Владетелей; долговременный, лукавый враг Донского и Москвы, но любимый своим народом и достохвальный в его последних усилиях возвратить отечеству Литовские завоевания. Имев Христианское имя Иакова, он назван в монашестве Иакимом и погребен в Обители Солотчинской, им основанной близ Рязани (190). Сын его, Феодор, сел на престоле отца, утвержденный в сем наследстве грамотою Хана Шадибека. (Чрез некоторое время он был изгнан Князем Пронским, Иоанном Владимировичем; а после, заключив с ним мир, княжил спокойно, будучи в тесной связи с шурином своим, Государем Московским.)
      [1403 г.] Витовт еще несколько времени оставлял Юрия Смоленского в покое. Собрав силы, он послал Лугвения на Вязьму, зная мужество сего Ольгердова сына и доверенность к нему Россиян, которые любили его как единоверного. Лугвений овладел Вязьмою без кровопролития, пленив ее Князя, Иоанна Святославича (191). Тогда Витовт со всеми полками двинулся [в 1404 г.] к Смоленску; целые семь недель осаждал его с величайшим усилием, ежедневно стреляя из пушек, но отступил без малейшего успеха: столь крепок был город и столь упорно защищаем Юрием. Потерпели одни волости Смоленские, разоренные Литвою. Юрий, опасаясь нового нападения, желал видеться с Великим Князем; оставил в Смоленске супругу, Бояр и, дав им слово возвратиться немедленно, спешил в Москву. Василий Димитриевич принял его дружелюбно. «Будь моим великодушным покровителем, - говорил Юрий: - Витовт тебя уважает: примири нас или защити меня, если он презрит твое ходатайство. Когда же не хочешь того, будь Государем моим и Смоленским. Желаю лучше служить тебе, нежели видеть иноплеменника на престоле Мономахова потомства». Предложение казалось лестным. Но, зная твердое намерение Витовта снова покорить Смоленск чего бы то ни стоило; зная, что присоединить сие Княжение к Москве есть объявить ему войну, Великий Князь не соглашался быть ни ходатаем, ни защитником, ни государем Смоленска, следуя правилу жить в мире с Литвою, пока Витовт не касался собственных Московских владений. Так говорят Летописцы; однако ж долговременное пребывание Юрия в Москве свидетельствует по крайней мере, что он не терял надежды успеть в своем искании: изменники предупредили его.
      Будучи врагом опасной Литвы, сей Князь, к несчастию, имел врагов еще опаснейших между Смоленскими Боярами, озлобленными казнию их ближних: пользуясь его отстутсвием, они тайно призвали Витовта и сдали ему город. Полки Литовские без малейшего сопротивления вступили в крепость, обезоружили воинов, взяли некоторых верных Бояр под стражу, впрочем не делая жителям никакого вреда, соблюдая тишину, благоустройство. Супруга Юриева была отправлена в Литву, и Витовт, заняв всю Смоленскую область, везде определил своих чиновников, к неудовольствию изменников Российских, которые надеялись управлять ею; но гражданам и сельским жителям даровал особенную льготу, желая отвратить народ от Юрия и привязать к себе (192): в чем успел совершенно и чрез несколько лет в кровопролитной с Немцами битве, где более 60000 человек легко на месте, одержал победу единственно храбростию верных ему Смоленских воинов. - Таким образом, взяв древний город Российский в первый раз обманом, вторично изменою, Витовт благоразумною политикою утвердил его за Литвою на 110 лет и тем заключил ее важные присвоения в России. Время счастливых возвратов было для нас уже недалеко.
      Нечаянная весть о взятии Смоленска поразила Юрия Святославича; изумила и Великого Князя так, что он вообразил себя обманутым и, призвав Юрия, осыпал его укоризнами, говоря: «Ты хотел единственно обольстить меня лукавыми предложениями: Смоленск не мог сдаться Литве без твоего повеления». Напрасно сей несчастный Князь уверял, что виною тому измена Бояр: Василий остался в подозрении, и Юрий, не находя в Москве ни защиты, ни самой личной для себя безопасности, решился искать той и другой в вольном Новегороде.
      Государствование Василия Димитриевича было для Новогородцев временем беспокойным: они никак не могли долго жить с ним в мире, видя его непрестанные покушения на их свободу и достояние. Так он (в 1401 году) велел Митрополиту задержать в Москве Новогородского Архиепископа Иоанна, который ревностно ходатайствовал за гражданские права своей духовной паствы (194). Так, чрез несколько месяцев, воины Великокняжеские схватили в Торжке двух знаменитых Бояр, неприятных Государю, и взяли все их имение. Так рать Московская без объявления войны вступила в Двинскую землю, будучи предводима Новогородскими изменниками, Айфалом и братом его, Герасимом расстригою, ушедшим из монастыря: они пленили Двинского Посадника, многих Бояр и везде грабили без милосердия; но, разбитые в Колмогорах, оставили пленников и бежали. (Сей мятежник Айфал, не успев в замыслах против отечества, разбойничал после на Каме и Волге, имея у себя до 250 судов; был в плену у Татар и наконец убит на Вятке Михайлом Рассохиным, подобным ему беглецом Новогородским.) - Хотя великий Князь освободил взятых в Торжке Бояр и Архиепископа Иоанна, более трех лет сидевшего в келье Николаевского монастыря; однако ж Новгород ждал и впредь с его стороны таких же утеснений, будучи готов противиться оным.
      Юрий Святославич с сыном Феодором, братом Владимиром и Князем Симеоном Мстиславичем Вяземским явился там среди народа и смиренно просил убежища. Новогородцы любили казаться великодушными в таких случаях. Мысль быть покровителем одного из знаменитейших Князей Российских, гонимого Витовтом, отверженного Великим Князем, льстила их гордости. Они приняли изгнанника с ласкою и сделали еще более: дали ему 13 городов в управление (195): Русу, Ладогу и другие, с условием, чтобы он, как воин мужественный, ревностно блюл целость их владений, не щадя ни трудов, ни жизни. Взаимные клятвы утвердили сей договор, равно неприятный Витовту и Василию Димитриевичу. Первый, будучи тогда уже в мире с Новым-городом, жаловался, что его злодей снискал там дружбу и доверенность; а Великий Князь с неудовольствием видел, что сей народ в случае столь важном действует самовластно, без всякого сношения с Москвою. Впрочем, Юрий недолго жил в области Новогородской: привыкнув господствовать неограниченно, он скучал своею зависимостию от народного Веча и возвратился в Москву с новою надеждою на покровительство Василия Димитриевича, который, начиная тогда ссориться с Витовтом за впадение Литвы в границы Пскова, принял Юрия весьма дружелюбно и сделал Наместником в Торжке. Но сей несчастный изгнанник скоро лишился и милости Великого Князя и сожаления людей, в глазах целой России возложив на себя знамение гнусного преступника.
      [1406 г.] Князь Симеон Мстиславич Вяземский разделял с ним бедствие изгнания как друг и знаменитый слуга его. Он имел прекрасную, добродетельную супругу, именем Иулианию. Равно жестокий и сластолюбивый, Юрий пылал вожделением осквернить ложе Симеоново; не успел в том ни соблазном, ни коварными хитростями и дерзнул на явное злодеяние: в своем доме, среди веселого пира, убил Князя Вяземского и думал воспользоваться ужасом несчастной супруги. Но любя непорочность более всего в мире, она схватила нож и, хотев ударить им насильника в горло, уязвила в руку. Одно чувство уступило место другому: любострастие - гневу. Юрий, обнажив меч, догнал Иулианию на дворе, изрубил ее в куски и велел бросить в реку (196). Такая гнусность могла постыдить век: впечатление, произведенное оною в сердцах современников, оправдало его. Юрий, подобно Каину ознаменованный печатию злодейства, гонимый всеобщим презрением, не смея показаться ни Князьям, ни народу, уехал в Орду; скитался в степях несколько месяцев и кончил жизнь в одном пустынном монастыре области Рязанской. Он был последним из Владетельных Князей Смоленских, происшедших от внука Мономахова, Ростислава Мстиславича.
      Наконец пришло время явной вражды между Государем Московским и Литвою. Псков, освобожденный Новогородцами от всех обязанностей подданства, был управляем собственными законами; принимал Наместников от Василия Димитриевича, но избирал себе чиновников и Князей или Воевод, иногда чужеземных: так Андрей Ольгердович и сын его, Иоанн, несколько времени начальствовали в оном (197). Сия вольность не даровала благоденствия Псковитянам: угрожаемые с одной стороны Ливонским Орденом, с другой Витовтом, напрасно требовали они защиты от своих братьев, Новогородцев, которые завидовали успехам их счастливой торговли и не только отказывались помогать им, не только в мирных договорах с Немцами, с Литвою умалчивали о Пскове, но даже сами теснили и приходили осаждать его; не имея успеха в сих нападениях, мирились, и всегда неискренно. Сверх того он вторично был жертвою язвы, которая несколько раз возобновлялась. Чтобы воспользоваться его несчастием, коварный Витовт, будто бы честно объявляя войну, послал разметную Псковскую грамоту к Новогородцам, напал неожидаемо на владения Псковитян, взял город Коложе и пленил 11000 Россиян. В то же время Магистр Ливонский опустошил селения вокруг Изборска, Острова, Котельна. Еще не теряя бодрости, Псковитяне немедленно отмстили Витовту разорением Великих Лук и Новоржева, ему подвластных; отняли у Литвы Коложское знамя и разбили Немцев близ Киремпе: но, ведая меру сил своих, прибегнули к государю Московскому. Хотя они, подобно Новугороду, имели свою особенную систему политическую и в самом деле мало зависели от Великого Князя: однако ж Василий, называясь их Государем, решился доказать истину сего названия; отправил к ним брата, Константина Димитриевича, и, требуя удовлетворения от Витовта, начал собирать полки. Его система осторожности не переменилась: он хотел мира, но хотел доказать и готовность к войне в случае необходимости, чтобы удержать хищность Литвы и спасти остаток независимости России.
      Витовт ответствовал гордо. Призвав в союз к себе Иоанна Михайловича Тверского, Великий Князь послал Воевод на Литовские города: Серпейск, Козельск и Вязьму (198). Воеводы возвратились без успеха: огорченный сим худым началом и думая, что Витовт со всеми силами устремится на Москву, Василий Димитриевич решился возобновить дружелюбную связь с Ордою, вопреки мнению старых Бояр; требовал вспоможения от Шадибека и представлял, что Литва есть общий их враг. Не было слова о дани и зависимости: Василий искал только союза Татар, и юный Шадибек, управляемый доброхотами Государя Московского, действительно прислал ему несколько полков. Выступив в поле, Великий Князь сошелся с Витовтом близ Крапивны (в Тульской Губернии). Вместо битвы начались переговоры: ибо ни с которой стороны не хотели отважиться на случай решительный, и Герой Литовский, помня претерпенное им бедствие на берегах Ворсклы, уже научился не верить счастию. Заключили перемирие и разошлися.
      [1407 г.] Мира не было. Литовцы чрез несколько месяцев сожгли и присоединили к своим владениям Одоев, где княжили потомки Св. Михаила Черниговского, быв в некоторой зависимости от сильнейших Владетелей Рязанских (199); а Великий Князь взял Дмитровец, но снова заключил перемирие с тестем под Вязьмою, и также ненадолго. Еще за год до сего времени выехал в Москву из Литвы сын Князя Иоанна Ольгимонтовича, Александр Нелюб, со многими единоземцами: вступив в нашу службу, он получил себе во владение город Переславль Залесский. Вслед за ним [в 1408 г.] прибыл в Москву Свидригайло Ольгердович, который, будучи недоволен данным ему от Витовта Уделом Северским, Брянским, Стародубским и замышляя господствовать над всею Литвою, вздумал предложить услуги свои великому Князю. Ему сопутствовали Епископ Черниговский Исаакий, Князья Звенигородские, Александр и Патрикий, Феодор Александрович Путивльский, Симеон Перемышльский, Михайло Хотетовский, Урустай Минский и целый полк Бояр Черниговских, Северских, Брянских, Стародубских, Любутских, Рославских, так что дворец Московский весь наполнился ими, когда они пришли к Государю. Московитяне с любопытством смотрели на своих единоплеменников, уже принявших обычаи иноземные; а Бояре южной России дивились величию Москвы (за сто лет едва известной по имени), красоте ее церквей, святых обителей и пышности двора Василиева, напомнившей им древние предания о блестящем дворе Ярослава Великого. Всего же более дивились они в ней благоустройству гражданскому, необыкновенному в их странах, где троны Владимирова потомства стояли пусты и где Паны Литовские, искажая язык Славянский, давали чуждые законы народу. Великий Князь осыпал пришельцев милостями и к общему удивлению отдал Свидригайлу в Удел не только Переславль. Юрьев, Волок, Ржев и половину Коломны, но даже столицу Владимирскую с селами, доходами и людьми, как сказано в летописи (200): столь выгодною казалась ему дружба сего Ольгердова сына. Легкомысленный, надменный Свидригайло уверительно говорил о тайных связях своих с Вельможами Литовскими; хвалился завоевать с помощью Москвитян в несколько месяцев всю землю Витовтову; обещал Василию Новгород Северский и склонил его к возобновлению неприятельских действий против тестя. Великий Князь не был легковерен; но мог надеяться, что, имея с собою Ягайлова брата, или подлинно найдет друзей в Литве, или приобретет мир выгодный. В последнем отчасти и не обманулся. Витовт встретил зятя на берегах Угры. Многочисленное войско его состояло, кроме Литвы, из полков Киевских (предводимых Олельком Владимировичем, внуком Ольгердовым), Смоленских и даже из Немцев, присланных к нему Великим Магистром Прусским (201). Тщетно Свидригайло искал изменников в стане Литовском: самые Россияне, служа Витовту, готовы были мужественно ударить на полки Великокняжеские. Но зять и тесть наблюдали равную осторожность; с обеих сторон действовали только легкими отрядами, избегая главного сражения; наконец, вследствие многих переговоров, согласились в мирных условиях, назначив Угру пределом между Литвою и Московскими владениями в нынешней Калужской Губернии. Города Козельк, Перемышль, Любутск возвратились к России и были с того времени Уделом Владимира Андреевича Храброго. Сохраняя честь свою, Великий Князь не хотел выдать Свидригайла Витовту и, кажется, обязал тестя не беспокоить впредь области Псковитян, которые после заключили с Литвою мир особенный.
      Впрочем, покровительство Василия Димитриевича не доставило Пскову безопасности. Брат его, Константин, взяв за Наровою Немецкий городок Порх, уехал назад в Москву; а Магистр Ливонский, Конрад Фитингоф, соединясь с Курляндцами, разбил Псковитян: три Посадника и 700 лучших граждан легло на месте. Еще два раза входил он в их владения, жег села, пленял людей, не щадя и Новогородцев, которые, злобствуя на Псковитян, отказались и тогда действовать с ними заодно против общих неприятелей. Сии частые войны с Ливониею обыкновенно не имели никаких важных следствий. Хотя Немцы мыслили присоединить Псков к своим владениям с согласия Витовта и Свидригайла (как то видно из договора, заключенного между ими в 1402 году): но имея более властолюбия, нежели силы, они только грабили, убивали несколько сот человек и чувствовали нужду в мире для выгод торговли (202). Народное право с обеих сторон так мало уважалось, что иногда умерщвляли Послов: в Нейгаузене (в 1414 году) изрубили Псковского, во Пскове Дерптского. Сия вражда прекратилась в 1417 году мирным договором на 10 лет, и Великий Князь участвовал в оном как посредник. Но Псковитяне, честно соблюдая мир с Немцами, снова возбудили на себя гнев Витовта, который принуждал их объявить войну Ливонии. Напрасно старались они вторично снискать его дружбу Посольствами в Литву и в Москву. Витовт грозил им непрестанно; однако ж не сделал ничего более, вероятно из уважения к зятю, коего Псковитяне всегда признавали своим верховным Государем и который давал им Князей или Наместников. Три раза начальствовал там Константин, брат Василиев; после Князья Ростовские, Андрей и Феодор Александровичи, сын последнего Александр и Феодор Патрикиевич Литовский.
      Доселе государствование Василия было славно и счастливо: он усилил Великое Княжение знаменитыми приобретениями без всякого кровопролития; видел спокойствие, благоустройство, избыток граждан в областях своих; обогатил казну доходами; уже не делился ими с Ордою и мог считать себя независимым. Хотя Послы Ханские от времени до времени являлись в Москве (Царевич Эйтяк в 1403 году и Мирза, Казначей Шадибеков, в 1405): но вместо дани получали единственно маловажные дары и возвращались с ответом, что Великое Княжение Московское будто бы оскудело и не в силах платить серебра Ханам (203). Напрасно Тимур Кутлук и Шадибек звали к себе Василия: он не хотел послать к ним никого из своих братьев или Бояр старейших, ожидая, чем кончатся междоусобия Ординские. Еще Тохтамыш, отверженный Витовтом, скитался по отдаленным Улусам, искал друзей и надеялся возвратить себе Царство; когда же, настигнутый в пустынях, близ Тюменя, отрядом войска Шадибекова, он пал в сражении: Великий Князь, с намерением питать мятеж в Орде, дал в России убежище сыновьям его. Слабый Хан молчал, а знаменитый Эдигей, сподвижник Тамерланов, победитель Витовта, Князь всемогущий в Улусах, находился в дружеских сношениях с Василием; давал ему ласковое имя сына и коварный совет воевать Литву, в то же время советуя Витовту искоренить Московское Княжение. Так Моголы, некогда страшные одною силою, уже начали хитрить в слабости, стараясь производить вражду между государями, для них опасными.
      В 1407 году, когда Князь Тверской, Иоанн Михайлович, приехал Волгою на судах в Ханскую столицу (чтобы судиться там с Юрием Всеволодовичем, братом умершего Иоанна Холмского, желавшим присвоить себе Тверское Княжение), сделалась в Орде перемена: Булат-Салтан изгнал Шадибека, зятя Эдигеева, и сел на Царство, но еще более своих предшественников зависел от Эдигея. Сей хитрый старец - видя, что Государь Московский и Витовт никак не хотят отважиться на решительную войну между собою - предпринял наконец оружием смирить первого; готовя рать многочисленную, все еще уверял его в своей ревностной дружбе и писал к нему, выступив в поход: «Се идет Царь Булат с Великою Ордою наказать Литовского врага твоего за содеянное им зло России. Спеши изъявить Царю благодарность: если не лично, то пришли хотя сына, или брата, или Вельможу». С сею грамотою приехал в Москву один из чиновников Татарских. Василий имел друзей в Орде и знал о ратных ее движениях; но по всем известиям думал, что Моголы действительно хотят воевать Литву: ибо Эдигей умел скрыть свою истинную цель от самых Вельмож Ханских. Никто не беспокоился в Москве, где, по сказанию одного Летописца, уже мало оставалось Бояр старых и где юные советники Великокняжеские мечтали в гордости, что они могут легко обманывать старца Эдигея и располагать в нашу пользу силами Моголов. Однако ж Василий Димитриевич был изумлен скорым походом Ханского войска и немедленно отправил Боярина Юрия в стан оного, чтобы иметь вернейшее сведение о намерении Татарского Полководца; велел даже собирать войско в городах, на всякий случай. Но Эдигей, задержав Юрия, шел вперед с великою поспешностию - и чрез несколько дней услышали в Москве, что полки Ханские стремятся прямо к ней.
      Сия весть поколебала твердость Великокняжеского Совета: Василий не дерзнул на битву в поле и сделал то же, что его родитель в подобных обстоятельствах: уехал с супругою и с детьми в Кострому, оставив защитниками столицы дядю, Владимира Андреевича Храброго, братьев Андрея и Петра со множеством Бояр и Духовных сановников (Митрополит Киприан уже скончался). Великий Князь надеялся на крепость стен Московских, на действие своих пушек и на жестокую тогдашнюю зиму, неблагоприятную для осады долговременной. Не одна робость, как вероятно, заставила его удалиться. Он мог скорее Боярина или Наместника подвигнуть северные города Российские к единодушному восстанию против неприятеля для избавления столицы, и Татары не могли спокойно осаждать ее, зная, что Великий Князь собирает там войско. Но граждане Московские судили иначе и роптали, что Государь предает их врагу, спасая только себя и детей. Напрасно Князь Владимир, украшенный сединою честной старости и славною памятью Донской битвы, ободрял народ своим величественным спокойствем в опасности: слабые унывали. Чтобы Татары не могли сделать примета к стенам кремлевским, сей Князь велел зажечь вокруг посады (204). Несколько тысяч домов, где обитали мирные семейства трудолюбивых граждан, запылали в одно бремя. Жители не думали спасать имения и толпами бежали к городским воротам. Отцы, матери, лишенные крова, ведя за руку или неся детей, молили единственно о том, чтобы их впустили в оные: необходимость предписывала жестокий отказ, ибо от излишнего многолюдства опасались голода в крепости. Зрелище было страшно: везде огненные реки и дым облаками, смятение, вопль, отчаяние. К довершению ужаса, многие злодеи грабили в домах, еще не объятых пламенем, и радовались общему бедствию.
      Ноября 30, ввечеру, Татары показались, но вдали, опасаясь действия огнестрельных городских орудий. Декабря 1 пришел сам Эдигей с четырьмя Царевичами и многими Князьями, стал в Коломенском, отрядил 30000 вслед за Василием к Костроме и послал одного из Царевичей, именем Булата, сказать Иоанну Михайловичу Тверскому, чтобы он немедленно шел к нему со всею его ратию, самострелами и пушками (205). Между тем полки Татарские рассыпались по областям Великого Княжения; взяли Переславль Залесский, Ростов, Дмитров, Серпухов, Нижний Новгород, Городец: то есть сожгли их, пленив жителей, ограбив церкви и монастыри. Счастлив, кто мог спастися бегством! Не было ни малейшего сопротивления. Россияне казались стадом овец, терзаемых хищными волками. Граждане, земледельцы падали ниц пред варварами; ждали решения судьбы своей, и Моголы отсекали им головы или расстреливали их в забаву; избирали любых в невольники, других только обнажали: но сии несчастные, оставляемые без крова, без одежды среди глубоких снегов в жертву страшному холоду и метелям, большею частию умирали. Пленников связывали и вели как псов на смычках: иногда один Татарин гнал пред собою человек сорок (206). Тогда открылось, сколь защитники иноплеменные ненадежны: гордый Свидригайло, начальствуя в Владимире и в пяти других городах, имея воинскую многочисленную дружину, обязанный милостию Великого Князя, которая не изменилась и со времени неудачного похода Литовского, бежал и скрылся в лесах от Моголов. (Сей мнимый Герой, обличив свое малодушие, скоро выехал из России с великим богатством и стыдом, ограбив на пути наши села и пригороды.)
      Эдигей, обложив Москву, нетерпеливо ждал к себе Князя Тверского с орудиями стенобитными и не предпринимал ничего против города; но Иоанн Михайлович поступил в сем случае как истинный Россиянин и друг отечества: он гнушался мыслию способствовать гибели Московского Княжения, хотя и весьма опасного для независимости Тверского; поехал к Эдигею один с немногими Боярами и возвратился из Клина, будто бы от нездоровья (207). Сие великодушие могло стоить ему дорого: к счастию, судьба спасла и Тверь и Москву.
      Полки Ханские, которые гнались за Великим Князем, не могли настигнуть его и, к досаде Эдигея, пришли назад. Несмотря на ослушание Иоанна Тверского и недостаток в нужных для осады снарядах, сей Вождь Ординский упорствовал взять Москву, если не приступом, то голодом, и хотел зимовать в Коломенском. Но вести, полученые им от Хана, расстроили его намерение. Уже прошел тот век, когда наследники Батыевы исчисляли рать свою не тысячами, а тьмами, и могли в одно время громить Восток и Запад: внутренние несогласия, кровопролития, язва, Герой Донской и Тамерлан столь уменьшили многолюдство в Улусах, что Булат, отправив войско в Россию, остался беззащитным и едва не был пленен каким-то мятежным Ординским Царевичем, хотевшим овладеть его столицею. Хан заклинал Полководца своего возвратиться немедленно. Обстоятельства действительно были таковы, что Эдигей не мог терять времени, с одной стороны опасаясь Великого Князя, собиравшего в Костроме войско, а с другой ещё страшнейших врагов в Орде; призвал Вельмож на совет и положил чрез несколько часов отступить от нашей столицы; но, желая казаться победителем, а не бегущим, сколько для чести, столько и для самой безопасности, послал объявить Московским начальникам, что соглашается не брать их города, если они дадут ему окуп.
      Москва представляла зрелище и ратной деятельности и ревностных подвигов благочестия; с утра до ночи воины стояли на стенах, Священники в отверстых храмах пели молебны, народ постился. «Богатые, - говорит Летописец, - обещали Небу наградить бедных, сильные не теснить слабых, судии быть правосудными, - и солгали пред Богом!» (208) Владимир Андреевич, Князья, Бояре целые три недели тщетно ждали приступа и, не имея запасов хлебных, страшились голода. Удивленные предложением Эдигея и не зная, что сделало его миролюбивым, они с радостию дали ему 3000 рублей и прославили милость Божию, когда сей Князь, отправив вперед добычу с обозом, 21 Декабря выступил из Коломенского; взял еще на возвратном пути Рязань и скоро удалился от пределов Российских. Но следы сего ужасного нашествия остались надолго неизгладимы в оных. «Вся Россия, - пишут современники, - от реки Дона до Белаозера и Галича, была потрясена сею грозою. Целые волости опустели. Кто избавился от смерти и неволи, тот оплакивал ближних или утрату имения. Везде туга и скорбь, предсказанные некоторыми книжниками года за три или за четыре. Многие удивительные знамения также возвестили гнев Божий: со многих святых икон текло миро или капала кровь», и проч. Суеверие всегдашнее в таких случаях: люди слабые, пораженные внезапным ударом, обыкновенно ищут сверхъестественных предзнаменований его в минувшем времени, как бы надеясь впредь лучшим вниманием к таинственным указаниям Судьбы отвращать подобные бедствия.
      Впрочем, Эдигей, кроме добычи и пленников, не приобрел ничего важного сим подвигом, к коему он несколько лет готовился, и грозное письмо, отправленное им с пути к великому Князю, не имело никаких следствий. Оно достопамятно: предлагаем его содержание (209).
      «От Эдигея поклон к Василию, по думе с Царевичами и Князьями. - Великий Хан послал меня на тебя с войском, узнав, что дети Тохтамышевы нашли убежище в земле твоей. Ведаем также происходящее в областях Московского Княжения: вы ругаетесь не только над купцами нашими, не только всячески тесните их, но и самых Послов Царских осмеиваете. Так ли водилось прежде? Спроси у старцев: земля Русская была нашим верным Улусом; держала страх, платила дань, чтила Послови гостей Ординских. Ты не хочешь знать того - и что же делаешь? Когда Тимур сел на Царство, ты не видал его в глаза, не присылал к нему ни Князя, ни Боярина. Минуло Царство Тимурово: Шадибек 8 лет властвовал: ты не был у него! Ныне царствует Булат уже третий год: ты, старейший Князь в Улусе Русском, не являешься в Орде! Все дела твои не добры. Были у вас нравы и дела добрые, когда жил Боярин Феодор Кошка и напоминал тебе о Ханских благотворениях. Ныне сын его недостойный, Иоанн, Казначей и друг твой: что скажет, тому веришь, а думы старцев земских не слушаешь. Что вышло? разорение твоему Улусу. Хочешь ли княжить мирно? призови в совет Бояр старейших: Илию Иоанновича, Петра Константиновича, Иоанна Никитича и других, с ними согласных в доброй думе; пришли к нам одного из них с древними оброками, какие вы платили царю Чанибеку, да не погибнет вконец Держава твоя. Все, писанное тобою к Ханам о бедности народа Русского, есть ложь: мы ныне сами видели Улус твой и сведали, что ты собираешь в нем по рублю с двух сох: куда ж идет серебро? Земля Христианская осталась бы цела и невредима, когда бы ты исправно платил Ханскую дань; а ныне бегаешь как раб!.. Размысли и научися!» - Но Великий Князь не хотел слушаться ни приказаний, ни советов его, сведав о новом мятеже в Орде; возвратился в столицу и с любовию обнял дядю своего, Владимира Андреевича, довольный по крайней мере тем, что, он не имел способа защитить другие города, сдал ему Москву в целости.
      [1410 г.] Сей знаменитый внук Калитин жил недолго и преставился с доброю славою Князя мужественного, любившего пользу отечества более власти. Он первый отказался от древних прав семейственного старейшинства и был из Князей Российских первым дядею, служившим племяннику. Кратковременные ссоры его с Донским и Василием происходили не от желания присвоить себе Великокняжеский сан, а только от смут Боярских. Сия великодушная жертва возвысила в Владимире пред судилищем потомства достоинство Героя, который счастливым ударом решил судьбу битвы Куликовской, а может быть и России. В Архиве наших древностей хранятся договоры сего Князя с Василием и завещание. Он возвратил племяннику города Волок и Ржев, взяв от него в замену Углич, Городец на Волге, Козельск, Алексин, не в Удел временный, а в наследственное владение, или в отчину, с обязательством, в случае смерти Василиевой, повиноваться его сыну как Государю верховному, ходить с ним самим на войну и посылать детей своих с полками Московскими (210). В духовной записи Владимир Андреевич поручает супругу и детей великому Князю; отказывает свою треть Москвы всем пяти сыновьям вместе, так, чтобы они ведали ее погодно; старшему сыну, Иоанну, дает Серпухов, Алексин, Козельск (а буде сей город снова отойдет к Литве, то Любутск) - Симеону Боровск и половину Городца: другую половину Ярославу, вместе с Малоярославцем (названным так от имени сего Владимирова сына) - Андрею Радонеж - Василию Перемышль и Углич - супруге Елене Ольгердовне множество сел (в том числе Коломенское, Тайнинское и славную мельницу на устье Яузы); ей же с меньшими детьми большой двор Московский (другим сыновьям особенные домы и сады). Свидетелями духовной были Игумены Никон Радонежский, Савва Спасский и 5 Бояр Владимировых. Как сия, так и договорные, вышеупомянутые грамоты свидетельствуют, что Великий Князь и Владимир, надеясь избавиться от ига Моголов, еще не были в том уверены: ибо последний обязывается делить с первым Ординские тягости и платить ему за Углич 105 рублей на семь тысяч рублей Ханской дани, а за Городец 160 р. на 1500 р.
      [1411- 1412 гг.] В самом деле Великий Князь, при новой перемене в Орде, еще на время отказался от государственной независимости. Темир, неизвестный по летописям Восточным, свергнул Булата и, прогнав Эдигея к берегам Черного моря, должен был уступить престол Капчака Зелени-Салтану, сыну Тохтамышеву, другу Витовтову, нашему недоброжелателю, который прислал в Россию грозных Послов и в досаду Василию Димитриевичу хотел восстановить Княжение Новогородское, объявив сыновей Бориса Константиновича и Кирдяпы законными его наследниками (211): чего они искали в Орде, и смелейший из них, Даниил Борисович, за год до того времени с дружиною Князей Болгарских разбил в Лыскове брата Василиева, Петра Димитриевича; а Воевода Даниилов с Казанским Царевичем, Талычем, ограбил Владимир, имея у себя не более пяти сот Моголов и Россиян: столь унизилась знаменитая столица Боголюбского! Летописцы, в объяснение сего случая, сказывают, что она тогда не имела стен; что ее Наместник, Юрий Васильевич Щека, был в отсутствии, и что неприятели тайно пришли лесом из-за реки Клязьмы в самый полдень, когда все граждане спали! Сам Митрополит, преемник Киприанов, Фотий, будучи в сие время близ Владимира, на Святом озере, едва мог спастися от Татар бегством в непроходимые пустыни Сенежские. Впрочем, ни Лысковская победа, ни опустошение домов и церквей Владимирских не могли возвратить Даниилу родительского престола: союзники его, Казанские Моголы, немедленно ушли назад с добычею. Но ярлык Хана в руках Князей Нижегородских, дружба Зелени-Салтана с Витовтом, новый тесный союз Иоанна Михайловича Тверского с государем Литовским, у коего сын его, Александр, гостил в Киеве (212), и намерение Иоанново ехать в Орду казались Василию Димитриевичу столь опасными, что он решился сам искать благосклонности Хана и, провождаемый всеми знатнейшими Вельможами, с богатыми дарами отправился в столицу Капчакскую.
      Но Зелени-Салтана уже не стало: другой сын Тохтамышев, Керимбердей, застрелил сего недруга Россиян и воцарился. Сей новый Хан, как вероятно, по смерти отца имел с другими братьями убежище в областях Московских и, следовательно, основанное на признательности благорасположение к Василию: по крайней мере Великий Князь, им обласканный, достиг своей цели; то есть возвратился с уверением, что бывшие Владетели Суздальские не найдут в нем (Хане) покровителя, а Витовт друга, особенно ко вреду России. Иоанн Михайлович Тверской, также милостиво принятый Керимбердеем, с его согласия удержал за собою Кашин, несмотря на все искания брата, Василия Михайловича (213). Сей бедный Князь, взятый под стражу Наместниками Тверскими, ушел из заключения, скитался по лесам, был в Москве, у Хана, и не мог нигде найти защиты. Василий Димитриевич хотя привез его с собою из Орды, однако ж не хотел в угодность изгнаннику ссориться с Иоанном, который изъявил столько великодушия в бедственное для Москвы время, и в личном с ним знакомстве, при дворе Хана, доказал ему искренними объяснениями, что не имеет никаких вредных для Великого Княжения замыслов.
      [1415-1423 гг.] Нет сомнения, что Василий, будучи в Ханской столице, снова обязался платить дань Моголам: он платил ее, кажется, до самого конца жизни своей, несмотря на внутренние беспорядки, на частые перемены в Орде. Керимбердей, друг Россиян, был неприятелем Витовта, который, желая свергнуть его с престола, объявил Царем Капчакским Князя Могольского, именем Бетсабулу, и в Вильне торжественно возложил на него знаки Царского достоинства: богатую шапку и шубу, покрытую сукном багряным (214). Керимбердей, победив сего Витовтова Хана, отсек ему голову; но скоро погиб от руки своего брата, Геремфердена, бывшего усердным союзником Государя Литовского. Кроме сего главного Хана непрестанно являлись в Улусах иные Цари, воевали между собою или грабили наши пределы: так (в 1415 году) один из них, взяв Елец, убил тамошного Князя; так Царь Барк, сын Койричака, победив другого, именем Куйдадата, приступал (в 1422 году) к Одоеву и пленил множество людей, но должен был оставить их, настиженный в степях Князем Юрием Романовичем Одоевским и Мценским Воеводою, Григорием Протасьевичем, которые после, соединясь с Друцкими Князьями, разбили и Куйдадата. Сей Князь тревожил набегами и Литовские и Российские области: почему Витовт, сведав о приближении его к Одоеву, требовал содействия от Великого Князя; и хотя Москвитяне не успели взять участия в битве: однако ж Витовтовы Полководцы, пленив двух жен Куйдадатовых, одну отправили к своему Государю, а другую в Москву. - Между тем и старец Эдигей, уступив Орду Капчакскую, или Волжскую, сыновьям Тохтамышевым, властвовал как Государь независимый в Улусах Черноморских. Будучи врагом Витовта, он (в 1416 году) разорил многие Литовские области; не мог взять укрепленного Киевского замка, но ограбил и сжег все тамошние церкви вместе с Печерскою Лаврою, пленив несколько тысяч граждан, так что с сего времени, по словам Историка Длугоша, Киев опустел совершенно. Наконец Эдигей, желая спокойствия, прислал в дар Витовту трех вельблюдов, покрытых красным сукном, и 27 коней, с следующею грамотою: «Князь знаменитый! В трудах и подвигах честолюбия застигла нас обоих унылая старость: посвятим миру остаток жизни. Кровь, пролиянная нами в битвах взаимной ненависти, уже поглощена землею; слова бранные, коими мы друг друга огорчали, развеяны ветром; пламя войны очистило сердца наши от злобы; вода угасила пламя» (215). Они заключили мир.
      Имея долговременную рать с Прусским Орденом, Витовт жил мирно с Василием Димитриевичем, который даже не отказался помогать ему войском. В 1422 году, при осаде Голуба, или Кульма, были у Витовта союзные дружины Московская и Тверская, или великие Россияне, как сказано в тогдашней переписке Ордена (216). Уверяя зятя в своей приязни, Витовт в то же время грозил Новогородцам как Державе особенной. Желая быть в дружбе и с Литовским Государем и с Московским, они вторично приняли к себе Ольгердова сына, Лугвения, начальствовать в их областных городах, а брата Василиева, Константина Димитриевича, Наместником Великокняжеским в столицу (217); но сия политика не имела совершенного успеха. Примирись с Немцами, Витовт и Король Ягайло велели Лугвению ехать в Литву, и все трое вместе возвратили мирные грамоты Новогородцам. Лугвений писал, что он, быв у них только на жалованье, разрывает сию связь, неприятную его братьям, которые составляют с ним одного человека. «Да будет война между нами! - сказали Вечу Послы Королевские и Витовтовы именем двух Государей: - вы обещали и не хотели действовать с нами против Немцев; вы торжественно злословите нас и называете погаными, вы благотворите сыну врага нашего, Юрия Святославича». Феодор Юрьевич Смоленский действительно жил там и пользовался великодушною защитою Правительства: сей юный Князь спешил объявить своим покровителям, что не хочет быть для них виною опасной вражды; он немедленно удалился в Немецкую землю. Новогородцы могли бы обратиться к Великому Князю; но не имея к нему доверенности, старались сами обезоружить Витовта, и ссора кончилась миром (в 1414 году), на старых условиях, как сказано в летописи: ибо Государь Литовский не думал прямо воевать с ними, а только искушал их твердость угрозами, в надежде, что сия народная Держава согласится иметь одну политическую систему с Литвою, одних друзей и неприятелей: то есть давать ему или войско или серебро в случае войны с Немцами. Властолюбие его тогда не простиралось далее: ибо Василий Димитриевич, уступив тестю Смоленск, без кровопролития не уступил бы Новагорода, который издревле считался областию Великокняжескою. Однако ж Новогородцы поставили на своем, удержав право мириться и воевать по собственной воле, а не в угодность Государю Литовскому.
      Во все княжение Василия Димитриевича они не имели никакой важной рати с неприятелями внешними. Толпы Шведов грабили иногда в окрестностях городка Ямы (ныне Ямбурга), в Корелии и на берегах Невы, но уходили немедленно: Россияне, в наказание за то, сожгли предместие Выборга и несколько сел в окрестностях. Двинский Посадник, Яков Стефанович, ходил с малочисленною дружиною воевать пределы Норвегии; а Мурмане или Норвежцы, числом до пяти сот, приплыв в лодках к тому месту, где ныне Архангельск, обратили в пепел 3 церкви и злодейски умертвили Иноков монастырей Николаевского и Михайловского. - С Ливонскими Немцами (в 1420 году) был у Новогородцев дружелюбный съезд на берегу Наровы: именем первых сам Магистр Сиферт, Ландмаршал Вильрабе, Ревельский Коммандор Дидрих и Фогт Венденский Иоанн, от Россиян же Наместник Московский, Князь Феодор Патрикеевич, два Посадника и три Боярина утвердили вечный мир на древних условиях времен Александра Невского касательно границ и торговли (218). Госвин, Феллинский Коммандор, и Ругодивский или Нарвский Фогт, Герман, приезжали для того в Новгород.
      Сия вольная Держава долее обыкновенного наслаждалась тогда и внутренним гражданским спокойствием. Только один случай возмутил оное. Расскажем его в доказательство, какие маловажные причины могут иногда волновать общество народное. Некто людин, или простой гражданин, именем Стефан, злобствуя на Боярина Данила Божина, схватил его на улице, крича: «Добрые люди! помогите мне управиться с злодеем». Народ взял сторону людина и без всякого исследования сбросил Данила с мосту. Один добродушный рыболов не дал утонуть невинному Боярину, а народ в неистовстве разграбил дом сего человека. Дело могло бы тем кончиться; но Данило, желая мести, посадил своего обидчика в темницу: о чем узнав, все граждане Торговой Стороны взволновались, ударили в Вечевой колокол, надели доспехи, взяли знамя и пришли в Кузьмодемьянскую улицу, где жил Боярин Данило: в несколько минут дом его был сравнен с землею и Стефан освобожден. Завидуя избытку Бояр и приписывая им дороговизну хлеба, они разграбили множество дворов и монастырь Св. Николая, утверждая, что в нем Боярские житницы. Сторона Софийская, где обитали граждане знатнейшие, противилась их злодеяниям и также вооружилась. Звонили в колокола, бегали, вопили и, стараясь занять Большой мост, стреляли друг в друга. Одним словом, казалось, что свирепый неприятель вошел в город и что жители, по их древнему любимому выражению, умирают за Святую Софию. В сие самое время сделалась ужасная гроза: от непрестанной молнии небо казалось пылающим; но мятеж народа был еще ужаснее грозы. Тогда Архиепископ Новогородский Симеон, возведенный на сию степень по жребию из простых Иноков (не будучи даже ни Священником, ни диаконом), муж редких добродетелей, собрал все Духовенство в храме Софийском, облачился в ризы Святительские и, провождаемый Клиросом, вышел к народу, стал посреди мосту и, взяв в руки животворящий крест, начал благословлять обе стороны. В одно мгновение шум и волнение утихли; толпы сделались неподвижны; оружие и шлемы упали на землю, и вместо ярости изобразилось на лицах умиление. «Идите в домы свои с Богом и с миром!» - вещал добродетельный Пастырь - и граждане в безмолвии, в тишине, в духе смирения и братства разошлися (219). Сей достопамятный случай прославил Архиепископа Симеона.
      С Великим Князем жили Новогородцы в мире, более притворном, нежели искреннем: они не преставали ни опасаться Василия, ни досаждать ему. В 1417 году изменники, беглецы Новогородские, Симеон Жадовский и Михайло Рассохин, собрав толпы бродяг на Вятке, в Устюге, вместе с Боярином брата Василиева, Юрия Димитриевича, из областей Великокняжеских нападали на Двинскую землю и сожгли Колмогоры; за то Бояре Новогородские, выгнав сих разбойников, сами ограбили Устюг, будто бы без ведома Правительства, так же, как Рассохин и Жадовский действовали будто бы без всякого сношения с Москвою (220). Ссора Василия Димитриевича с братом Константином, в 1420 году, подала Новогородцам случай сделать немалую досаду первому. Следуя новому уставу в правах наследственных, Великий Князь требовал от братьев, чтобы они клятвенно уступили старейшинство пятилетнему сыну его, именем Василию. Константин не хотел сделать того и лишился Удела; Бояр его взяли под стражу; имение их описали. Злобствуя на Великого Князя, он уехал в Новгород, где Правительство, нимало не боясь Василиева гнева, с отменными ласками приняло Константина Димитриевича, дало ему в Удел все города, бывшие за Лугвением, и какой-то особенный денежный сбор, именуемый коробейщиною (221). Великий Князь должен был оскорбиться; но скрыл гнев и примирился с братом) огорчаемый тогда ужасными естественными бедами отечества.
      Язва, которая со времен Симеона Гордого несколько раз посещала Россию, ужаснее прежнего открылась в княжение Василия Димитриевича: во Пскове и в Новегороде была четыре раза и дважды в областях Московских, Тверских, Смоленских, Рязанских. Признаки и следствия оказывались те же: а именно, железа, кровохаркание, озноб, жар - и смерть неминуемая. Иногда приходила сия гибельная чума во Псков из Ливонского Дерпта, иногда из других мест, или возобновлялась от употребления вещей зараженных. Опустошив Азию, Африку, Европу, она нигде не свирепствовала так долго, как в нашем отечестве, где от 1352 года до 1427 в разные времена бесчисленное множество людей было ее жертвою: в одном Новегороде, по известию Немецкого Историка Кранца, умерло 80000 человек в 6 месяцев: «Люди (говорит он) ходя падали на улицах и в одну минуту испускали дух; здоровые шли погребать усопших и, внезапно лишаясь жизни, в той же могиле были сами погребаемы» (222). Ни посты, ни чин Ангельский не спасали: алчная смерть, в городах и селах наполняя скудельницы трупами, искала добычи и в святых обителях душевного мира. Строили церкви; отказывали имение монастырям: иных средств не употребляли. Суеверные Псковитяне, желая смягчить Небо, сожгли 12 мнимых ведьм и, зная по преданию, что древнейшая церковь Христианская, в их городе созданная, была посвящена Св. Власию, возобновили оную на старом месте, в надежде, что Господь скорее услышит там их моление о конце сего бедствия. Еще не довольно: в 1419 году выпал глубокий снег 15 Сентября, когда еще хлеб не был убран; сделался общий голод и продолжался около трех лет во всей России; люди питались кониною, мясом собак, кротов, даже трупами человеческими; умирали тысячами в домах и гибли на дорогах от зимнего необыкновенного холодав 1422 году. Сперва продавался оков ржи (или 8 осьмин) по рублю, в Костроме по два, в Нижнем по шести рублей (что составляло фунт с 1/4 серебра); наконец негде было купить осьмины. Зная, что во Пскове находилось много ржи запасной, жители Новогородские, Тверские, Московские, Чудь, Корела толпами устремились в сию область, богатые покупать и вывозить хлеб, а скудные кормиться милостынею. Скоро цена там возвысилась, и четверть ржи стоила уже около двух рублей. Псковитяне, запретив вывоз хлеба, изгнали всех пришельцев, и сии бедные с женами, с детьми умирали на большой дороге. Кроме того, Москва и Новгород были приводимы в ужас частыми пожарами. В 1421 году необыкновенное наводнение затопило большую часть Новагорода и 19 монастырей; люди жили на кровлях; множество домов и церквей обрушилось. К сим страшным явлениям надлежит еще прибавить зимы без снега, бури неслыханные, дожди каменные и славную комету 1402 года, для суеверов Италии предвестницу смерти Миланского Герцога, Иоанна Галеаса.
      Одним словом, Россияне ждали конца миру, и сию мысль имели самые просвещенные люди тогдашнего времени. «Иисус Христос, - говорили они, - сказал, что в последние дни будут великие знамения Небесные, глад, язвы, брани и неустройства; восстанет язык на язык, Царство на Царство: все видим ныне. Татары, Турки, Фряги, Немцы, Ляхи, Литва воюют вселенную. Что делается в нашем православном отечестве? Князь восстает на Князя, брат острит меч на брата, племянник кует копие на дядю» (223). В самых делах государственных о том упоминалось. Когда Псковитяне (в 1397 году) заключали мир с Новогородцами, Архиепископ Иоанн, будучи между ими посредником, склонил их к дружелюбию словами: «Дети! видите уже последнее время!»
      [1425 г.] Среди общего уныния и слез, как говорят Летописцы, Василий Димитриевич преставился на 53 году от рождения, княжив 36 лет, с именем Властителя благоразумного, не имев любезных свойств отца своего, добросердечия, мягкости во нраве, ни пылкого воинского мужества, ни великодушия геройского, но украшенный многими государственными достоинствами, чтимый Князьями, народом, уважаемый друзьями и неприятелями. Присвоив себе Нижний Новгород, Суздаль, Муром, - вместе с некоторыми из бывших Уделов Черниговских в древней земле Вятичей: Торусу, Новосиль, Козельск, Перемышль, равно как и целые области Великого Новагорода: Бежецкий Верх, Вологду и проч., сей Государь утвердил в своем подданстве Ростов, коего Владетели, со времен Иоанна Данииловича зависев от Москвы, сделались уже действительными слугами Василия, посылаемые им в качестве Наместников управлять другими городами. В Хлыновской летописи сказано, что он посылал войско на Вятку с Князем Симеоном Ряполовским, но не мог овладеть ею: современные же грамоты доказывают, что Василий действительно присоединил ее к Московским областям и что брат его, Юрий, Князь Галицкий, господствовал над оною. Впрочем, сия народная Держава еще сохраняла свои древние уставы гражданской вольности. Не хотев мечом покорять ни Рязани, ни Твери, Василий имел решительное большинство над Князьями их и следственно приближался к единовластию в России; усилив Державу Московскую приобретениями важными, сохранил ее целость от хищности Литовской и менее всех своих предшественников платил дань Моголам (224). Может быть, он сделал ошибку в Политике, дав отдохнуть Витовту, разбитому Ханом; может быть, ему надлежало бы возобновить тогда дружелюбную связь с Ордою и вместе с Олегом Рязанским ударить на Литву, чтобы соединить южную Россию с северною, а после тем удобнее свергнуть иго Ханское. Но все ли обстоятельства нам известны? Успех предприятия столь великого и смелого был ли действительно вероятен? Князь Московский, Государь шести или семи нынешних Губерний в северной России, имел ли способ сокрушить Витовта, который, властвуя над ее лучшею, многолюднейшею половиною и над всею Литвою, располагая также силами Польши, легко мог, утратив одно войско на берегах Ворсклы, собрать другое? Великий Князь, без сомнения, не думал щадить тестя и не жертвовал отечеством какой-нибудь семейственной слабости (быв несколько раз готов сразиться с Витовтом в поле); но действовал так по лучшему своему государственному разумению. Смелость оправдывается только успехом; безвременная, неудачная губит Державы - и часто благодарность отечества принадлежит тому, кто без крайности не дерзал на опасность и не искал имени Великого.
      Довольно, что Василий умел обуздывать тестя и не дал ему поглотить остальных владений независимой России. С 1408 года они жили в непрерывном согласии, и года за два до кончины Великого Князя, супруга его ездила к отцу в Смоленск, может быть не только для свидания, но и для важных государственных переговоров (225). Василий, кажется, чувствовал себя близким к смерти; хотел заблаговременно взять меры к утверждению сына на престоле Великокняжеском и в завещании своем говорит, что он поручает его, вместе с материю, дружескому заступлению тестя и брата, Государя Литовского, который именем Божиим ему в том обязался (226). Вероятно, что Княгиня София в сем важном деле была посредницею между отцом и супругом. Василий оставлял сына младенцем; знал честолюбие братьев, в особенности Юрия и Константина; предвидел, что они могут воспротивиться новому уставу наследства, подчинявшему дядей племяннику, и надеялся, что сильный и не менее гордый Витовт, признательный к лестной его доверенности, захочет оправдать ее ревностию к пользе юного внука, согласной с нашею государственною: ибо древний, многосложный, неясный закон родового старейшинства более всего питал междоусобие в России. Мог ли Великий Князь действительно ожидать бескорыстных услуг от тестя, поседевшего в кознях властолюбия? Но сия доверенность кажется более хитростию, нежели слабодушным легковерием: она состояла только в словах и, возлагая на Витовта обязанность защитить сына Василиева в случае насилия со стороны дядей, не давала Литве никаких способов поработить Москву: ибо Совет Великокняжеских Бояр. пестунов Государя-отрока, знал, чего требовать от иноплеменного покровителя и до чего не допускать его.
      В сем завещании Василий, благословляя сына Великим Княжением и поручая матери, отказывает ему все родительское наследие и собственный примысл (Нижний Новгород, Муром), треть Москвы (ибо другие две части принадлежали сыновьям Донского и Владимира Андреевича), Коломну и села в разных областях; сверх того большой луг за Москвою-рекою, Ходынскую мельницу, двор Фоминский у Боровицких ворот и загородный у Св. Владимира; а из вещей драгоценную золотую шапку, бармы, крест Патриарха Филофея, каменный сосуд Витовтов, хрустальный кубок, дар Короля Ягайла, и проч.; все иные вещи отдает супруге, также и многие волости, прибавляя: «там Княгиня моя господствует и судит до кончины своей; но должна оставить их в наследство сыну: села же, ею купленные, вольна отдать, кому хочет. Дочерям отказываю каждой по пяти семей из рабов моих; Княгинины холопы остаются служить ей; прочих освобождаю» (227). Грамота скреплена восковыми печатями, четырьмя Боярскими и пятою Великокняжескою с изображением всадника; а внизу подписана Митрополитом Фотием (греческими словами). Заметим, что Василий Димитриевич уже именно объявляет здесь сына преемником своим в достоинстве Великокняжеском; но при жизни старшего сына, Иоанна, умершего отроком, написав подобное же завещание, говорит в оном (228): «а даст Бог Князю Ивану Великое Княжение держати», - следственно еще предполагает необходимость Ханского на то согласия. Сия первая духовная сочинена около 1407 года и скреплена одною серебряною, вызолоченною печатию с изображением Св. Василия Великого и с надписью: Князя Великого Василия Димитриевича всея Руси.
      В числе грамот сего времени сохранился также договор Великого Князя с Феодором Ольговичем Рязанским, писанный в 1403 году. Феодор, обязываясь чтить Василия старейшим братом, называет Владимира Андреевича и Юрия Димитриевича равными себе, а других сыновей Донского меньшими братьями; дает слово не иметь никаких сношений с Ханами и с Литвою без ведома Василиева, уведомлять его о всех движениях или намерениях Орды, жить в любви с Князьями Торусскими и Новосильскими, слугами Великого Князя; признает Оку границею своих и Московских владений, и проч. Василий же, уступив ему Тулу, обещает не подчинять себе ни земли Рязанской, ни ее Князей; именует Феодора Великим Князем, но вообще говорит языком верховного, хотя и снисходительного или умеренного в властолюбии повелителя (229).
      К блестящим для России деяниям Василиева государствования принадлежит услуга, оказанная сим Великим Князем Императору Греческому, Мануилу. Уже славное Царство Константина Великого находилось при последнем издыхании. Уступив всю Малую Азию, Фракию и другие владения османским туркам, которые осаждали и Царьград, спасенный единственно Тамерланом, счастливым врагом Баязетовым; утратив почти все, кроме столицы, Мануил находился в крайности и, не имея казны, не мог иметь и войска, нужного, для своей защиты. Сведав о сем жалостном оскудении Монарха единоверного, Василий Димитриевич не только сам отправил к нему (в 1398 году) знатное количество серебра с Монахом Ослябею, бывшим Любутским боляричем, но уговорил и других Князей Российских сделать то же (230). Сии дары были приняты в Константинополе с живей шею благодарностию: Царь, Патриарх, народ прославили великодушие Россиян; и Мануил, чтобы еще более утвердить дружелюбную связь с Москвою, женил (в 1414 году) сына своего, Иоанна, на дочери Василия Димитриевича, Анне. И так брачные союзы между Государями Восточной Империи и Российскими начались и заключились невестами одного имени. Брак первой Анны, супруги Владимира Святого, имел счастливые действия для Греции; но внука Донского видела там одни бедствия и чрез три года скончалась от морового поветрия (231). Супруг ее царствовал под именем Иоанна Палеолога и не оставил детей.
      Церковные дела сего времени особенно достопамятны в нашей Истории. Мы видели, что при Димитрии Россия имела двух Митрополитов: северная Пимена, южная Киприана. Кончина первого соединила обе Митрополии, и Киприан, быв для того в Цареграде, выехал оттуда с великою пышностию, провождаемый двумя Греческими Митрополитами, Адрианопольским и Гаанским, тремя Архиепископами (Феодором Ростовским, Евфросином Суздальским, Исаакием Черниговским), Епископом Михаилом Смоленским, Греком Иеремиею Рязанским и Феодосием Туровским (232). Великий Князь, Бояре и народ с великою честию встретили Киприана в Котлах, радуясь, что Глава всего Духовенства Российского снова будет обитать в Московской столице и зная уже личные его достоинства. В самом деле, сей Митрополит имел жаркое усердие к Вере и нравственность непорочную, строго судил неправды Епископов и не дозволял им противиться власти Княжеской. Так он справедливо наказал Епископа Тверского, Евфимия Вислена, обвиняемого Князем, Духовенством и народом в разных беззакониях; свел его с Епископии и велел ему жить в келье Чудова монастыря; а Епископа Туровского, Антония, в угодность Витовту лишив и сана Святительского, отняв у него белый клобук, ризницу, источники и скрижали, заключил в Симоновской обители. Другой Епископ Литовской России, Савва Луцкий, (в 1401 году) призванный на Собор девяти Архиереев в Москве, долженствовал отказаться от своей Епархии: вероятно, также имев несчастие заслужить гнев Витовтов. Мы говорили о судьбе Архиепископа Новогородского Иоанна, около трех лет сидевшего в монастыре Николаевском единственно по негодованию Великого Князя на сего ревностного ходатая прав Новогородских. Действуя всегда согласно с пользою или волею государственных Властителей, Киприан сохранил под своим начальством Епархии южной России и был отменно любим Василием Димитриевичем. Мы должны упомянуть здесь о грамоте, будто бы данной Киприану сим Государем на суды церковные и внесенной в некоторые новейшие летописи, с прибавлением, что она выписана из старого Московского Номоканона (233). В ней сказано: «Се аз Князь Великий Василий Димитриевич, размыслив с отцем своим, Митрополитом Киприаном, возобновляю древние уставы церковные прадеда моего, Св. Владимира, и сына его, Ярослава, согласно с Греческим Номоканоном... В лето 6911» (1403). Сии два устава, мнимый Владимиров и Ярославов, суть явно подложные: мог ли благоразумный Василий Димитриевич верить их истине? Мог ли сам Митрополит предложить Государю законы столь нелепые, по которым надлежало платить за бранное слово, сказанное женщине, во сто раз более, нежели за гнуснейшие преступления и злодейства (234)? Киприан славился не только благочестием, но и дарованиями разума. Уважаемый Константинопольским Духовенством, он был призван им на Собор, чтобы торжественно низвергнуть беззаконного Патриарха Макария, и вместе с знаменитейшими Греческими Святителями подписал имя свое на свитке Макариева осуждения. Любя уединение, он жил большею частию вне Москвы, в селе Голенищеве, между Воробьевыми горами и Поклонною, где, наслаждаясь приятными видами и тишиною, переводил книги с Греческого и сочинил житие Св. Петра Митрополита (235), в коем, говоря о себе весьма скромно, описывает виденные им мятежи и бедствия в Греции. Как ревностный учитель Веры, он имел удовольствие обратить трех знаменитых Вельмож Ханских: Бахтыя, Хидыря и Мамата, которые выехали от Орды в Москву и, просвещенные его беседами, захотели креститься. Сей торжественный обряд совершился на берегу Москвы-реки, в присутствии Великого Князя и всего Двора, при колокольном звоне и радостных восклицаниях бесчисленного народа. Москвитяне плакали от умиления, видя древних гордых врагов своих смиренно внимающих гласу Митрополита, и веселились мыслию, что торжество нашей Веры предзнаменует и близкое торжество нашего отечества. Названные именами трех Святых Отроков, Анании, Азарии и Мисаила, сии новокрещенные ходили вместе по городу, дружелюбно кланялись народу и были им приветствуемы как братья (236). - Уважаемый и любимый, Киприан скончался в маститой старости, за несколько дней до смерти (в 1406 году) написав грамоту к Василию Димитриевичу, ко всем Князьям Российским, Боярам, Духовенству, мирянам, благословляя их и требуя Христианского прощения. Архиепископ Ростовский, Григорий, читая оную вслух над гробом его в Успенском соборе, произвел общее рыдание. С того времени все новейшие Митрополиты Московские списывали сию грамоту и приказывали читать ее на своем погребении.
      Преемником Киприановым был (в 1409 году) Фотий, Морейский Грек, который знал хорошо язык Славянский, хотя обыкновенно писал имя свое по-Гречески (237): муж разумный и добродетельный, как говорят Летописцы, но весьма несчастливый в своем церковном правлении. Приехав в северную Россию, опустошенную тогда Эдигеем, он с великою ревностию старался о восстановлении Митрополитского достояния, расхищенного и неприятелем и корыстолюбцами. Стяжания церковные были захвачены мирянами; села, земли, воды, пошлины отняты: надлежало отыскивать их и тягаться с людьми сильными, с Князьями, с Боярами: чем Фотий возбудил на себя досаду многих; говорили, что он печется более о мирском, нежели о духовном; винили его в излишнем корыстолюбии, может быть отчасти и справедливо; по крайней мере сам Великий Князь ему не доброхотствовал и, не любя Митрополита, смотрел по-видимому равнодушно и на вред, скоро претерпенный Митрополиею.
      Хитрый Витовт без сомнения издавна видел с неудовольствием свои Российские земли под духовною властию Святителя инодержавного. Митрополиты наши именовались Киевскими, но жили в Москве, усердствовали ее Государям и, повелевая совестию людей, питали дух братства между южною и северною Россиею, опасный для правления Литовского; сверх того, собирая знатные доходы в первой, истощали ее богатство и переводили оное в Московское Великое Княжение. Благоразумная политика Киприанова удаляла исполнение Витовтова замысла: сей Пастырь, выехав из Литовских владений в Москву, как в столицу Государя правоверного, следственно и Митрополии, не оставлял Киева; посетив его в 1396 году, жил там около осьмнадцати месяцев; ездил и в другие южные Епархии; вообще угождал Витовту. Фотий, Монах от юности, мало сведущий в делах государственных и воспитанный в ненависти к Латинской Церкви, не искал милости в Витовте, усердном Католике; не хотел даже быть в областях его и требовал единственно доходов оттуда. Тогда Витовт, созвав Епископов южной России, предложил им избрать особенного Митрополита и велел подать себе жалобу на Фотия как на Пастыря нерадивого. Тщетно Фотий хотел отвратить удар: он спешил в Киев, чтобы примириться с Витовтом или ехать в Константинополь к Патриарху; но, ограбленный в Литве, долженствовал возвратиться в Москву. Наместники его были высланы из южной России, волости и села Митрополитские описаны на Государя и розданы Вельможам Литовским (238). Согласно с желанием Духовенства, Витовт послал в Константинополь ученого Болгарина, именем Григория Цамблака, ласковыми письмами убеждая Императора и Патриарха поставить сего достойного мужа в Митрополиты Киевские. Когда же, доброхотствуя Фотию, Патриарх не исполнил его воли: все Епископы южной России съехались в Новогродок и сами собою, в угодность Государю, посвятили Цамблака в Митрополиты, написав во всенародное известие следующую достопамятную грамоту (239):
«Всякое даяние благо и всяк дар совершен, свыше исходяй от Отца светом. И мы прияли сей дар Небесный; и мы утешились оным, Епископы стран Российских, друзья и братья по Духу Святому, смиренный Архиепископ Полоцкий и Литовский, Феодосий, Епископ Исаакий Черниговский, Дионисий Луцкий, Герасим Владимирский, Севастиан Смоленский, Харитоний Хельмский, Евфимий Туровский. Видя запустение Церкви Киевской, главной в Руси, имея Пастыря только именем, а не делом, мы скорбели душою: ибо Митрополит Фотий презирал наше духовное стадо; не хотел ни править оным, ни видеть его; корыстовался единственно нашими церковными доходами и переносил в Москву древнюю утварь Киевских храмов. Бог милосердный подвигнул сердце Великого Князя Александра Витовта, Литовского и многих Русских земель Господаря: он изгнал Фотия и просил иного Митрополита от Царя и Патриарха; но ослепленные неправедною мздою, они не вняли молению праведному. Тогда Великий Князь собрал нас, Епископов, всех Князей Литовских, Русских и других подвластных ему, Бояр, Вельмож, Архимандритов, Игуменов, Священников - и мы в Новом Граде Литовском, в храме Богоматери, по благодати Святого Духа и преданию Апостольскому посвятили Киевской Церкви Митрополита, именем Григория, и свергнули Фотия, представив его вины Патриарху, да не рекут люди сторонние: Государь Витовт иной Веры; он не печется о Киевской Церкви, которая есть мать Русским, ибо Киев есть мать всем градам нашим. Епископы издревле имели власть ставить Митрополитов и при Великом Князе Изяславе посвятили Климента. Так и Болгары, древнейшие нас в Христианстве, имеют собственного Первосвятителя; так и Сербы, коих земля не может равняться ни величеством, ни множеством народа с областями Александра Витовта. Но что говорить о Болгарах и Сербах! Мы последовали уставу Апостолов, которые предали нам, ученикам своим, благодать Св. Духа, равно действующую на всех Епископов. Собираяся во имя Господне, Святители везде могут избирать достойного учителя и Пастыря, самим Богом избираемого. Да не скажут легкомысленные: отлучимся от них, когда они удалились от Церкви Греческой! Нет: мы храним предания Святых Отцов, клянем ереси, чтим Патриарха Константиноградского и других; имеем одну Веру с ними, но отвергаем только беззаконную в церковных делах власть, присвоенную Царями Греческими: ибо не Патриарх, но Царь дает ныне Митрополитов, торгуя важным Первосвятительским саном. Так Мануил, любя не славу Церкви, а корысть свою, в одно время прислал нам трех Митрополитов: Киприана, Пимена и Дионисия. Сие было виною многих долгов, убытков, мятежа, убийства (240), - и что всего хуже - бесчестия для нашей Митрополии. Рассудив же, что не подобает Царю-мирянину ставить Митрополитов за деньги, мы избрали Достойного первосвятителя... В лето 6924 Индикта, Ноября 15» (в 1415 году).
      Тщетно Фотий писал грамоты к Вельможам и народу южной России, опровергая незаконное посвящение Григория как дело одной мирской власти или иноверного мучителя, врага истинной Церкви (241): древняя единственная Митрополия наша разделилась оттоле на две, и Московские Первосвятители оставались только по имени Киевскими. Григорий Цамблак, муж ученый и книжный, замышляя для славы своей соединить Церковь Греческую с Латинскою, ездил для того с Литовскими Панами в Рим и в Константинополь, но возвратился без успеха и скончался в 1419 году, хвалимый в южной России за свое усердие к Вере и проклинаемый в Московской Соборной церкви как отступник (242). Он уставил торжествовать память Св. Параскевы Тарновской и написал ее житие вместе со многими Христианскими поучениями. Преемником его в Киевской Митрополии был Герасим, Смоленский Епископ, поставленный Константинопольским Патриархом в 1433 году (243).
      Отвергая мнимую Василиеву грамоту о суде церковном, между памятниками его княжения нашли мы другую, гораздо несомнительнейшую, о суде гражданском. Она тем любопытнее, что со времен Ярослава Великого до XV века не встречалось нам ни в летописях, ни в архивах ничего относительного к древнему Российскому законодательству. Сия судная грамота писана к Двинским жителям, когда они в 1397 году признали себя подданными Государя Московского, и содержит следующее (244):
      «Буде я, великий Князь, определю к вам в Наместники своего Боярина, или Двинского, то они должны поступать согласно с сим предписанием.
      Ежели сделается убийство, то сыскать убийцу; ежели не найдут его, то волость платит Наместнику 10 рублей; за рану кровавую 30 белок, за синюю 15 белок; а преступник наказывается особенно.
      Кто обесчестит Боярина словами или ударит, с того взыскивают Наместники пеню по чину или роду обиженного.
      Буде драка случится в пиршестве и там же прекратится миром: то Наместникам и дворянам нет дела; а буде мир сделается уже после, то Наместник берет куницу шерстью.
      Перепахав или перекосив межу на одном поле или на одном лугу, виновный дает барана, за перепаханную межу сельскую 30 белок, за Княжескую 120 белок; но его не вязать. - Вообще все судимые, дающие порук, остаются свободны. С человека скованного Дворянам судейским не просить ничего; всякое обещание в таком случае недействительно.
      У кого найдется краденое, но кто сведет с себя татьбу и доищется вора: тому нет наказания. Вор же платит в первый раз цену украденного; за преступление вторичное наказывается тяжкою денежною пенею, а в третий раз виселицею. Тать во всяком случае должен быть заклеймен.
      Уличенный в самосуде платит 4 рубля; а самосуд есть то, когда гражданин или земледелец, схватив татя, отпустит его за деньги, а Наместники о сем узнают.
      Кто, будучи вызываем к суду, не явится, на того Наместники дают грамоту правую бессудную или обвинительную.
      Господин, ударив холопа своего и нечаянно убив до смерти, не ответствует за то Наместникам. В тяжбах со всякого рубля Наместнику полтина. Обиженные Наместником приносят жалобу мне, Великому Князю. Я потребую его к ответу; и буде в срок не явится, то велю Приставу Княжескому поступить с ним как с виновным.
      Двинские купцы не должны быть судимы ни в Устюге, ни в Вологде, ни в Костроме. Если будут обличены в татьбе, то представить их ко мне, Великому Князю, и ждать моего суда или жаловаться на них Двинским моим Наместникам.
      Двиняне торгуют без пошлины, во всех областях Великого Княжения, платя единственно Устюжским и Вологодским Наместникам две меры соли с ладии, а с воза две белки» и проч. Далее определяется платеж Дворянам или судейским Отрокам (как они в древней Русской Правде именуются) за труд и переезды.
      Сии законы уже не сходствуют с Уставом Ярослава Великого, определяя смертную казнь за воровство, наказываемое у нас в старину одною денежною пенею. - Под именем белок, упоминаемых здесь в означении цен, должно разуметь не древние векши, или кожаную монету, а действительные бельи шкуры, так же, как в другом месте сей грамоты сказано, что Наместник за драку берет куницу шерстью: следственно, кунью шкуру. Нет вероятности, чтобы виновный за кровавую рану и за перепахание межи платил только 30 векшей, сумму ничтожную по цене древних кожаных денег. Впрочем, сии деньги, или куны, тогда еще ходили в Двинской земле: ибо Новогородское Правительство отменило их уже в 1410 году, заменив оные медными грошами Литовскими и Шведскими Оршугами, а в 1420 году серебряною монетою, подобною Московской и другим Российским, продав медную Немцам. То же сделали и Псковитяне; и с сего времени во всей России начала ходить собственная монета серебряная. Куны наконец столь унизились в цене, что в 1407 году Псковитяне давали ими 15 гривен за полтину серебра (245).
      В прибавление к Истории Василия Димитриевича сообщим следующие известия:
      В его княжение Россияне начали счислять годы мироздания с Сентября месяца, оставив древнее летосчисление с Марта. Вероятно, что Митрополит Киприан первый ввел сию новость, подражая тогдашним Грекам (246).
      Уже при Димитрии Донском некоторые знаменитые граждане именовались по родам и фамилиям, вместо прозвищ, коими различались прежде люди одного имени и отчества (247): при Василии сие обыкновение утвердилось, и древние Славянские имена вышли из употребления.
      В сие время Москва славилась иконописцами, Симеоном Черным, старцем Прохором, Городецким жителем Даниилом и Монахом Андреем Рублевым, столь знаменитым, что иконы его в течение ста пятидесяти лет служили образцом для всех иных живописцев. В 1405 году он расписал церковь Св. Благовещения на Дворе Великокняжеском, а в 1408 соборную Св. Богоматери в Владимире, первую вместе с Греком Феофаном и с Прохором, а вторую с Даниилом. - И в литейном художестве Москва имела искусных мастеров: один из них (в 1420 году) научил Псковского гражданина Феодора лить свинцовые доски для кровли церковной: за что Псковитяне дали ему 46 рублей. Дерптские Немцы, скрывая от Россиян все успехи полезных художеств, никак не хотели присылать к ним своих мастеров (248).
      В 1404 году Монах Афонской горы, именем Лазарь, родом Сербин, сделал в Москве первые боевые часы, которые были поставлены на Великокняжеском дворе, за церковию Благовещения, и стоили более полутораста рублей, то есть около тридцати фунтов серебра. Народ удивлялся сему произведению искусства как чуду (249).
      В 1394 году Великий Князь, желая более укрепить столицу, велел копать ров от Кучкова поля, или нынешних Стретенских ворот, до Москвы-реки, глубиною в человека, а шириною в сажень. Для сего, к неудовольствию граждан, надлежало разметать многие домы: ибо ров шел сквозь улицы и дворы (250). Следственно, Москва была тогда уже обширнее нынешнего Белого города.
      В 1390 году знатный юноша, именем Осей, сын Великокняжеского пестуна, был смертельно уязвлен оружием в Коломне на игрушке, как сказано в летописи (251): сие известие служит доказательством, что предки наши, подобно другим Европейцам, имели рыцарские игры, столь благоприятные для мужества и славолюбия юных витязей.
      В послании Митрополита Фотия, писанном в 1410 году к Новогородскому Архиепископу Иоанну, находим некоторые достопамятные черты относительно к тогдашним понятиям, обыкновениям и нравам. Фотий велит наказывать эпитимиею мужа и жену, которые совокупились браком без церковного, Иерейского благословения, и венчать свадьбы после Обедни, а не в полдень, не ночью; дозволяет третий брак единственно молодым людям, не имеющим детей, и с условием не входить в церковь пять лет или заслужить прощение искренним, ревностным покаянием, слезами и сокрушением сердца; возбраняет девицам замужество прежде двенадцати лет; всех, дерзающих пить вино до обеда, лишает причащения; строго осуждает непристойную брань именем отца или матери; запрещает Духовенству торговать и лихоимствовать, Инокам и Черницам жить в одном монастыре, вдовым Иереям быть в женских Обителях, людям легковерным слушать басни и принимать лихих баб с узлами, с ворожбою и с зелием. Сей Митрополит изъявлял отменное усердие к истинному Христианскому просвещению и писал многие учительные послания к Духовенству, Князьям и народу (252).
      Василий Димитриевич за 18 лет до кончины своей оплакал смерть матери, Евдокии, славной умом, а еще более Христианскими добродетелями, и сравниваемой Летописцами с Мариек), супругою внука Мономахова, Всеволода Великого, в ревности к украшению церквей. Она построила Вознесенкий Девический монастырь в Кремле, церковь Рождества Богоматери и другие, расписанные Греком Феофаном и Симеоном Черным (253). Сия Княгиня набожная сколь любила добродетель, столь ненавидела ее личину: изнуряя тело свое постами, хотела казаться тучною; носила на себе несколько одежд, украшалась бисером, являясь везде с лицом веселым, и радовалась слыша, что злословие представляет ее целомудрие сомнительным. Говорили, что Евдокия желает нравиться и даже имеет любовников. Сия молва оскорбила сыновей, особенно Юрия Димитриевича, который не мог скрыть своего беспокойства от матери. Евдокия призвала их и свергнула с себя часть одежды: сыновья ужаснулись, видя худобу ее тела и кожу, совершенно иссохшую от неумеренного воздержания. «Верьте, - сказала она, - что ваша мать целомудренна; но виденное вами да будет тайною для мира. Кто любит Христа, должен сносить клевету и благодарить Бога за оную» (254). Но злословие скоро умолкло: Евдокия, незадолго до кончины оставив мир и названная в монашестве Евфросинею, преставилась с именем Святой Угодницы Божией.

 
Василий II Васильевич Тёмный. Портрет из Царского титулярника.








Том V. Глава III    
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ВАСИЛИЕВИЧ ТЕМНЫЙ. Г. 1425-1462

      Чудо. Междоусобие. Язва. Нашествие Литвы. Съезд в Литве. Характер Витовта. Происшествия Литовские. Набеги Татар. Суд в Орде. Междоусобия. Злодейство. Распря с Новымгородом. Рождение Иоанна Великого. Дань Ординская. Изгнанный Хан в Белеве. Царство Казанское. Смерть Димитрия Красного. Собор Флорентийский. Новая вражда. Дела Новогородские. Войны. Храбрость Мустафы. Нашествие Царя Казанского. Плен Великого Князя. Ужас и бедствие Москвы. Разбой Князя Тверского. Освобождение Василия. Землетрясение. Злодейство Шемякино. Ослепление Великого Князя. Безрассудность Шемяки. Пословица. Вероломство. Смирение Василия. Обручение юного Иоанна. Изгнание Шемяки. Клятва. Благоразумное правление Василиево. Булла Папы. Иоанн - соправитель. Договоры. Достопамятное послание. Последняя из знаменитых битв Княжеского междоусобия. Нашествие Татар. Смерть Шемяки. Успехи единовластия. Усмирение Новагорода. Рязанский Князь воспитывается в Москве. Неблагодарность Василиева. Покорение Вятки. Дела Псковские. Набеги Татар. Кончина и свойства Василиевы. Жестокость тогдашних нравов. Суеверие. Перемена монеты в Новегороде. Дела церковные. Взятие Константинополя Турками. Начало Крымской Орды.
      Новый Великий Князь имел не более десяти лет от рождения. Подобно отцу и деду в начале их Государствования, он зависел от Совета Боярского, но не мог равняться с ними ни в счастии, ни в душевных способностях. Не быв еще никогда жертвою внутреннего междоусобия, Великое Княжение Московское при Василии Темном долженствовало испытать сие зло и видеть уничижение своего венценосца, им заслуженное. Только Провидение, обстоятельства и верность народная, как бы вопреки худым советникам престола, спасли знаменитость Москвы и Россию.
      Сей Князь еще в колыбели именовался Великим по следующему происшествию, коего истину утверждают Летописцы. Мать его не скоро разрешилась от бремени и терпела ужасные муки. Беспокойный отец просил одного Святого Инока Иоанновской Обители молиться о Княгине Софии. «Не тревожься! - ответствовал старец: - Бог дарует тебе сына и наследника всей России». Между тем духовник Великокняжеский, Священник Спасского Кремлевского монастыря, сидел в своей келье и вдруг услышал голос: «Иди и дай имя Великому Князю Василию». Священник отворил дверь и, не видя никого, удивился; спешил во дворец и сведал, что София действительно в самую ту минуту родила сына. Невидимого вестника, приходившего к Духовнику, сочли Ангелом; младенца назвали Василием, и народ с сего времени видел в нем своего будущего Государя, ожидая от него, как вероятно, чего-нибудь необыкновенного (255). Надежда осталась без исполнения, но могла быть причиною особенного усердия Москвитян к сему внуку Донского.
      Василий Димитриевич преставился ночью: Митрополит Фотий в тот же час послал своего Боярина, Иакинфа Слебятева, в Звенигород к Князю Юрию Димитриевичу с требованием, чтобы он, вместе с меньшими братьями, признал племянника великим Князем (256). Но Юрий, всегда имев надежду, в противность новому уставу, быть преемником старшего брата, не захотел ехать в Москву, удалился в Галич и, сведав о торжественном восшествии юного Василия на Великокняжеский престол, отправил к нему Посла с угрозами. Ни дядя, ни племянник не думал уступить старейшинства; и хотя заключили перемирие до Петрова дня, однако ж Юрий, не теряя времени, собирал войско в городах своего Удела. Великий Князь предупредил его и вместе с другими дядями выступил к Костроме. Юрий ушел в Новгород Нижний; наконец за реку Суру, откуда Константин Димитриевич, отправленный вслед за ним с полками Великокняжескими, возвратился в Москву без всякой битвы (257). Юрий требовал нового перемирия на год; а Василий по совету матери, дядей и самого Витовта Литовского, послал к нему в Галич Митрополита Фотия, который, быв встречен за городом всем Княжеским семейством, с изумлением увидел там множество собранного из разных областей народа. Юрий думал похвалиться бесчисленностью своих людей и густыми толпами их усыпал всю гору при въезде в Галич с Московской стороны; но Митрополит, отгадав его мысль, с насмешкою дал ему чувствовать, что крестьяне не воины и сермяги не латы. Начали говорить о мире: Юрий не хотел оного, требуя единственно перемирия, и столь разгневал Фотия, что сей Первосвятитель, не благословив ни Князя, ни города, немедленно уехал. В летописи сказано, что в самый день Митрополитова отбытия сделался мор в Галиче; что Юрий, приведенный тем в ужас, верхом поскакал вслед за Фотием и, догнав его за озером, в селе Пасынкове, слезами и раскаянием убедил возвратиться; что благословение Пастыря, данное народу, прекратило болезнь, и Князь послал в Москву двух Вельмож заключить мир, обещав не искать Великого Княжения, пока Царь Ординский решит, кому принадлежит оное.
      Смутное начало Василиева княжения предвещало бедствия Государственные России, еще опустошаемой тою язвою, которую мы описали в истории отца его и которая с Троицына дни возобновилась [1426 г.] в Москве, завезенная туда из Ливонии через Псков, Новгород и Тверь, где в один год скончались Князь Иоанн Михайлович, сын Иоаннов Александр и внук Юрий Александрович, княжив месяц. Брат Юриев, Борис, сел на Тверском престоле, отдав племяннику, Иоанну Юрьевичу, город Зубцов и взяв под стражу дядю своего, Василия Михайловича Кашинского. В Москве преставились дядя великого Князя Петр Димитриевич и три сына Владимира Храброго, Андрей, Ярослав и Василий. В Торжке, Волоке, Дмитрове и в других городах умерло множество людей. Отличным знаком сей новой язвы был синий или багровый пузырь на теле: синий предзнаменовал неизбежную смерть в третий день, а багровый выгнивал, и недужные оставались живы. Летописец говорит, что с сего времени, как некогда с Ноева потопа, век человеческий сократился в России и предки наши сделались щедушнее, слабее; что в разных местах были страшные явления; что от великой засухи (в 1430 году) воды истощились; земля, боры горели; люди среди густых облаков дыма не могли видеть друг друга; звери, птицы и рыбы в реках умирали; везде голод и болезни свирепствовали (258). Одним словом, последние годы Василия Димитриевича и первые сына его составляют печальнейшую эпоху нашей Истории в XV веке. Язва возобновлялась еще во Пскове и в Москве около 1442 и 1448 года.
      Неприятели внешние также беспокоили Россию. Корыстолюбивый Витовт, не боясь малолетнего Василия, (в 1426 году) приступил к Опочке, городу Псковскому, с войском многочисленным, в коем были даже Богемцы, Волохи и дружина Хана Татарского, Махмета. Жители употребили хитрость: сделали тонкий мост перед городскими воротами, укрепив его одними веревками и набив под ним, в глубоком рве, множество острых кольев; а сами укрылись за стенами. Неприятели, не видя никого, вообразили, что крепость пуста, и толпами бросились на мост: тогда граждане подрезали веревки. Литовцы, падая на колья, умирали в муках; другие же, взятые в плен, терпели еще лютейшие: граждане сдирали с них кожу, в глазах Витовта и всего осаждающего войска (259). Сие варварство имело счастливый успех: ибо Князь Литовский - уверенный, что Россияне будут обороняться до последнего издыхания - отступил к Вороначу. Тут сделалась страшная буря с грозою, столь необыкновенная, что Литовцы ожидали преставления света, и сам Витовт, обхватив руками шатерный столп, в ужасе вопил: Господи помилуй! Сие худое начало расположило его к миру. Псковитяне, тревожимые Немцами, оставленные Новогородцами, обманутые надеждою и на посредничество Великого Князя, коего Посол не мог ничего для них сделать, обязались заплатить Витовту 1450 рублей серебра. Чрез два года он посетил и богатых Новогородцев, которые спорили с ним о границах и дерзнули назвать его изменником. Современный Историк Польский описывает их людьми мирными, преданными сластолюбию и роскоши: в надежде на свои непроходимые болота они смеялись над угрозами Витовта и велели ему сказать, что варят мед для его прибытия; но сей старец, еще бодрый и деятельный, со многочисленным войском открыл себе путь сквозь опасные зыби так называемого Черного леса. Десять тысяч работников шли впереди с секирами, устилая дорогу срубленными деревьями, которые служили мостом для пехоты, конницы и снаряда огнестрельного, пищалей, тюфяков и пушек. Витовт осадил Порхов. Летописцы рассказывают, что самая огромная из его пушек, сделанная Немецким мастером Николаем, называемая Галкою и привезенная на 40 лошадях, одним выстрелом сразила каменную городскую башню и стену в церкви Св. Николая; но разлетелась на части и своими обломками умертвила множество Литовцев, в том числе и самого мастера вместе с Воеводою Полоцким. В городе начальствовал Посадник Григорий и знаменитый муж Исаак Борецкий: не имея ни малой надежды отстоять крепость, они выехали к неприятелю и предложили ему 5000 рублей; а Новогородцы, прислав Архиепископа Евфимия с чиновниками в стан Литовский, также старались купить мир серебром. Витовт мог бы без сомнения осадить и Новгород; однако ж - рассуждая, что верное лучше неверного - взял 10000 рублей, за пленников же особенную тысячу, и, сказав: «Впредь не смейте называть меня ни изменником, ни бражником», возвратился в Литву. Сия дань, составляя не менее пятидесяти пяти пуд серебра, была тягостна для Новогородцев, которые собирали ее по всем их областям и в Заволочье; каждые десять человек вносили в казну рубль: следственно, в Новогородской земле находилось не более ста десяти тысяч людей или владельцев, плативших Государственные подати (260).
      Несмотря на сии неприятельские действия Витовта в северозападной России, он жил мирно с юным внуком своим, Великим Князем; обязал его даже клятвою не вступаться ни в Новогородские, ни в Псковские дела и в 1430 году дружески пригласил к себе в гости (261). С Василием отправился в Литву и Митрополит Фотий. В Троках нашли они седого, осьмидесятилетнего Витовта, окруженного сонмом Вельмож Литовских. Скоро съехались к нему многие гости знаменитые: Князья Борис Тверской, Рязанский, Одоевские, Мазовские, Хан Перекопский, изгнанный Государь Волошский Илия, Послы Императора Греческого, Великий Магистр Прусский, Ландмаршал Ливонский с своими сановниками и Король Ягайло. Летописцы говорят, что сей торжественный съезд Венценосцев и Князей представлял зрелище редкое; что гости старались удивить хозяина великолепием своих одежд и многочисленностию слуг, а хозяин удивлял гостей пирами роскошными, каких не бывало в Европе и для коих ежедневно из погребов Княжеских отпускалось 700 бочек меду, кроме вина, романеи, пива, а на кухню привозили 700 быков и яловиц, 1400 баранов, 100 зубров, столько же лосей и кабанов. Праздновали около семи недель, в Троках и в Вильне; но занимались и важным делом: оно состояло в том, что Витовт, по совету Цесаря Сигизмунда (имевшего с ним, в Генваре 1429 года, свидание в Луцке) хотел назваться Королем Литовским и принять венец от руки Посла Римского. К досаде сего величавого старца, Вельможи Польские воспротивились его намерению, боясь, чтобы Литва, сделавшись особенным Королевством, не отделилась от Польши, к их вреду обоюдному: чего действительно тайно желал хитрый Цесарь. Тщетно грозил Витовт: сам Папа, взяв сторону Ягайловых Вельмож, запретил ему думать о венце Королевском, и веселые пиры заключились болезнию огорченного хозяина. Все разъехались: один Фотий жил еще несколько дней в Вильне, стараясь, как вероятно, о присоединении Киевской Митрополии к Московской; наконец, отпущенный с ласкою, сведал в Новогродке о смерти Витовта (262). Сей Князь, тогда славнейший из Государей северной Европы, был для нашего отечества ужаснее Гедимина и Ольгерда, своими завоеваниями стеснив пределы России на юге и западе; в теле малом вмещал душу великую; умел пользоваться случаем и временем, повелевать народом и Князьями, награждать и наказывать; за столом, в дороге, на охоте занимался делами; обогащая казну войною и торговлею, собирая несметное множество серебра, золота, расточал оные щедро, но всегда с пользою для себя; человеколюбия не ведал; смеялся над правилами Государственного нравоучения; ныне давал, завтра отнимал без вины; не искал любви, довольствуясь страхом; в пирах отличался трезвостию и подобно Ольгерду не пил ни вина, ни крепкого меда, но любил жен и нередко, оставляя рать в поле, обращал коня к дому, чтобы лететь в объятия юной супруги. С ним, по словам Историка Польского (263), воссияла и затмилась слава народа Литовского, к счастию России, которая без сомнения погибла бы навеки, если бы Витовтовы преемники имели его ум и славолюбие: но Свидригайло, брат Ягайлов, и Сигизмунд, сын Кестутиев, один после другого властвовав над Литвою, изнуряли только ее силы междоусобием, войнами с Польшею, тиранством и грабительством. Свидригайло, зять Князя Тверского, Бориса, всегда омраченный парами вина, служил примером ветрености и неистовства, однако ж был любим Россиянами за его благоволение к Вере Греческой. Брат Витовтов, Сигизмунд, изгнав Свидригайла - бывшего потом несколько лет пастухом в Молдавии - господствовал как ужаснейший из тиранов и, палимый страстию златолюбия, губил Вельмож, купцев, богатых граждан, чтобы овладеть их достоянием; не веря людям, вместо стражи держал при себе диких зверей и не мог спастися от ножа убийц: Князья Иоанн и Александр Черторижские, внуки Ольгердовы, умертвили сего изверга, коего преемником был (в 1440 году) сын Ягайлов, Казимир; а добродушный сын Сигизмундов, Михаил, умер изгнанником в России, отравленный каким-то злодеем по наущению Вельмож Литовских, как думали. - Новогородцы в 1431 году заключили мирный договор с Свидригайлом, а в 1436 с Сигизмундом (264).
      Что в сие время происходило в Орде, о том не имеем никакого сведения. В 1426 году Татары пленили несколько человек в Украйне Рязанской, другая многочисленная толпа их, предводительствуемая Царевичем и Князем, чрез три года опустошила Галич, Кострому, Плесо и Луг. Единственною целию сих впадений был грабеж. Настигнув хищников, Рязанцы отняли у них и добычу и пленных; а дяди Князя Великого, Андрей и Константин Димитриевичи, ходили вслед за Царевичем до Нижнего. Они не могли догнать неприятеля; но Князь Стародубский-Пестрый и Феодор Константинович Добрынский, недовольные их медленностию, тайно отделились от Московского войска с своими дружинами и наголову побили задний отряд Татарский. Осенью в 1430 году Князь Ординский Айдар воевал Литовскую Россию и приступал ко Мценску; отраженный тамошним храбрым начальником, Григорьем Протасьевым, употребил обман: дав ему клятву в дружестве, вызвал его из города и взял в плен. Золотая Орда повиновалась тогда Хану Махмету, который, уважая народное право, осыпал Айдара укоризнами, а мужественного Воеводу, Григория, ласками и возвратил ему свободу; пример чести, весьма редкий между варварами! В том же году, весною, Великий Князь посылал Воеводу своего, Князя Феодора Давидовича Пестрого, на Волжскую и Камскую Болгарию, где Россияне взяли немало пленников (265).
      Миновало около шести лет после заключенного юным Василием мира с дядею его, Юрием: условие решить спор о Великом Княжении судом Ханским оставалось без исполнения: для того ли, что Цари непрестанно менялись в мятежной Орде, или Василий хотел уклониться от сего постыдного для наших Князей суда, в надежде смирить дядю? Они действительно в 1428 году клятвою утвердили договор, чтобы каждому остаться при своем (266); но Юрий, года три жив спокойно, объявил войну племяннику. Тогда Великий Князь предложил дяде ехать к Царю Махмету: согласились, и Василий, раздав по церквам богатую милостыню, с горестным сердцем оставил Москву; в прекрасный летний день, августа 15, обедал на лугу близ Симонова монастыря и не мог без слез смотреть на блестящие главы ее храмов. Никто из Князей Московских не погибал в Орде: Бояре утешали юного Василия рассказами о чести и ласках, оказанных там его родителю; но мысль отдать себя в руки неверным и с престола знаменитого упасть к ногам варвара омрачала скорбию душу сего слабого юноши. За ним отправился и Юрий. Они вместе прибыли в Улус Баскака Московского, Булата, друга Василиева и неприятеля Юриева. Но сей последний имел заступника в сильном Мурзе Тегине, который увез его с собою зимовать в Тавриду и дал слово исходатайствовать ему Великокняжеское достоинство. К счастию Василия, был у него Боярин хитрый, искательный, велеречивый, именем Иоанн Димитриевич: он умел склонить всех Ханских Вельмож в пользу своего юного Князя, представляя, что им будет стыдно, если Тегиня один доставит Юрию сан Великокняжеский; что сей Мурза необходимо присвоит себе власть и над Россиею и над Литвою, где господствует друг Юриев, Свидригайло; что сам Царь Ординский уже не посмеет ни в чем ослушаться Вельможи толь сильного и что все другие сделаются рабами Тегини. Такие слова уязвили как стрела, по выражению Летописца, сердце Вельмож Ханских, в особенности Булата и Айдара: они усердно научали ходатайствовать у Царя за Василия и чернить Тегиню так, что легковерный Махмет наконец обещал им казнить смертию сего Мурзу, буде он дерзнет вступиться за Юрия. Весною [1432 г.] дядя Василиев приехал из Тавриды в Орду; а с ним и Тегиня, который, сведав о расположении Царя, уже не смел ему противоречить. Мах-мет нарядил суд, чтобы решить спор дяди с племянником, и сам председательствовал в оном. Василий доказывал свое право на престол новым уставом Государей Московских, но коему сын после отца, а не брат после брата, долженствовал наследовать Великое Княжение. Дядя, опровергая сей устав, ссылался на летописи и на завещание Димитрия Донского, где он (Юрий), в случае кончины Василия Димитриевича, назван его преемником (267). Тут Боярин Московский, Иоанн, стал пред Махметом и сказал: «Царь верховный! Молю, да позволишь мне, смиренному холопу, говорить за моего юного Князя. Юрий ищет Великого Княжения по древним правам Российским, а Государь наш по твоей милости, ведая, что оно есть твой Улус: отдашь его, кому хочешь. Один требует, другой молит. Что значат летописи и мертвые грамоты, где все зависит от воли Царской? Не она ли утвердила завещание Василия Димитриевича, отдавшего Московское Княжение сыну? Шесть лет Василий Василиевич на престоле: ты не свергнул его, следственно, сам признавал Государем законным». Сия действительно хитрая речь имела успех совершенный: Махмет объявил Василия Великим Князем и велел Юрию вести под ним коня: древний обряд Азиатский, коим означалась власть Государя верховного над его подручниками или зависимыми Князьями. Но Василий, уважая дядю, не хотел его уничижения; а как в сие время восстал на Махмета другой Царь Могольский, Кичим-Ахмет, то Мурза Тегиня, пользуясь смятением Хана, выпросил у него для Юрия город Дмитров, область умершего Князя Петра Димитриевича. Племянник и дядя благополучно возвратились в Россию, и Вельможа Татарский, Улан-Царевич, торжественно посадил Василия на трон Великокняжеский в Москве, в храме Богоматери у златых дверей (268). С сего времени Владимир утратил право города столичного, хотя в титуле Великих Князей, все еще именовался прежде Москвы.
      Суд Ханский не погасил вражды между дядею и племянником. Опасаясь Василия, Юрий выехал из Дмитрова, куда Великий Князь немедленно прислал своих Наместников, изгнав Юрьевых (269). Скоро началась и явная война от следующих двух причин. Московский Вельможа Иоанн, оказав столь важную услугу Государю, в награду за то хотел чести выдать за него дочь свою. Или невеста не нравилась жениху, или Великий Князь вместе с материю находил сей брак неприличным: Иоанн получил отказ, и Василий женился на Марии, дочери Ярослава, внуке Владимира Андреевича Храброго. Надменный Боярин оскорбился. «Неблагодарный юноша обязан мне Великим Княжением и не устыдился меня обесчестить», - говорил он в злобе и выехал из Москвы, сперва в Углич к дяде Василиеву, Константину Димитриевичу, потом в Тверь и наконец в Галич к Юрию. Обоюдная ненависть к Государю Московскому служила для них союзом: забыли прошедшее и вымышляли способ мести. [1433 г.] Боярин Иоанн не сомневался в успехе войны: положили начать оную как можно скорее. Между тем сыновья Юриевы, Василий Косой и Димитрий Шемяка, дружески пируя в Москве на свадьбе Великого Князя, сделались ему неприятелями от странного случая, который на долгое время остался памятным для Москвитян. Князь Димитрий Константинович Суздальский некогда подарил нареченному зятю своему, Донскому, золотой пояс с цепями, осыпанный драгоценными каменьями; Тысячский Василий, в 1367 году во время свадьбы Донского, тайно обменял его на другой, гораздо меньшей цены, и дал сыну Николаю, женатому на Марии, старшей дочери Князя Суздальского (270). Переходя из рук в руки, сей пояс достался Василию Юрьевичу Косому и был на нем в час свадебного Великокняжеского пиршества. Наместник Ростовский, Петр Константинович, узнал оный и сказал о том матери Василия, Софии, которая обрадовалась драгоценной находке и, забыв пристойность, торжественно сняла пояс с Юриевича. Произошла ссора: Косой и Шемяка, пылая гневом, бежали из дворца, клялись отмстить за свою обиду и немедленно, исполняя повеление отца, уехали из Москвы в Галич.
      Прежде они хотели, кажется, быть миротворцами между Юрием и Великим Князем: тогда же, вместе с Боярином Иоанном, старались утвердить родителя в злобе на Государя Московского. Не теряя времени, они выступили с полком многочисленным; а юный Василий Василиевич ничего не ведал до самого того времени, как Наместник Ростовский прискакал к нему с известием, что Юрий в Переславле. Уже Совет Великокняжеский не походил на Совет Донского или сына его: беспечность и малодушие господствовали в оном. Вместо войска отправили Посольство навстречу к Галицкому Князю с ласковыми словами (271). Юрий стоял под стенами Троицкого монастыря; он не хотел слышать о мире: Вельможа Иоанн и другие Бояре его ругали Московских и с бесчестием указали им возвратный путь. Тогда Великий Князь собрал несколько пьяных воинов и купцов; в двадцати верстах от столицы; на Клязьме, сошелся с неприятелем [25 апреля 1433 г.] и, видя силу оного, бежал назад; взял мать, жену; уехал в Тверь, а из Твери в Кострому, чтобы отдаться в руки победителю: ибо Юрий, вступив в Москву и всенародно объявив себя Великим Князем, пошел туда и пленил Василия, который искал защиты в слезах. Боярин Иоанн, думая согласно с сыновьями Галицкого Князя, считал всякое снисхождение неблагоразумием. Юрий также не славился мягким сердцем; но имел слабость к одному из Вельмож своих, Симеону Морозову, и, приняв его совет, дал в Удел племяннику Коломну. Они дружески обнялися. Дядя праздновал сей мир веселым пиршеством и с дарами отпустил Василия в его Удельный город.
      Открылось, что Морозов или обманул своего Князя, или сам обманулся. Приехав в Коломну, Василий начал отовсюду сзывать к себе народ, Бояр, Князей: все шли к нему охотно, ибо признавали его законным Государем, а Юрия хищником, согласно с новою системою наследства, благоприятнейшею для общего спокойствия. Сын, восходя на трон после отца, оставлял все, как было, окруженный теми же Боярами, которые служили прежнему Государю: напротив, чего брат, княживший дотоле в каком-нибудь особенном Уделе, имел своих Вельмож, которые, переезжая с ним в наследованную по кончине брата землю, обыкновенно удаляли тамошних Бояр от правления и вводили новости, часто вредные. Столь явные выгоды и невыгоды вооружили всех против старой мятежной системы наследственной и против Юрия. В несколько дней Москва опустела: граждане не пожалели ни жилищ, ни садов своих и с драгоценнейшим имуществом выехали в Коломну, где недоставало места в домах для людей, а на улицах для обозов. Одним словом, сей город сделался истинною столицею Великого Княжения, многолюдною и шумною. В Москве же царствовали уныние и безмолвие: человек редко встречался с человеком, и самые последние жители готовились к переселению. Случай единственный в нашей истории и произведенный не столько любовию к особе Василия, сколько усердием к правилу, что сын должен быть преемником отца в Великокняжеском сане!
      Юрий укорял своего любимца, Морозова, неблагоразумным советом; а сыновья его, Косой и Шемяка, будучи нрава жестокого, не удовольствовались словами: пришли к сему Боярину в набережные сени и; сказав: «Ты погубил нашего отца!» - собственною рукою умертвили его (272). Боясь гнева родительского, они выехали в Кострому. Князь же Юрий, видя невозможность остаться в Москве, сам отправился в Галич, велел объявить племяннику, что уступает ему столицу, где Василий скоро явился с торжеством и славою, им не заслуженною, провождаемый Боярами, толпами народа и радостным их кликом. Зрелище было необыкновенное: вся дорога от Коломны до Москвы представлялась улицею многолюдного города, где пешие и конные обгоняли друг друга, стремясь вслед за Государем, как пчелы за маткою, по старому, любимому выражению наших Летописцев.
      Но бедствия Василиева княжения только что начинались. Хотя Юрий заключил мир, возвратил племяннику Дмитров, взяв за то Бежецкий Верх с разными волостями, и дал слово навсегда отступиться от больших сыновей, признав их в договорной грамоте врагами общего спокойствия (273): однако ж скоро нарушил обещание, послав к детям свою Галицкую дружину, с которою они разбили Московское войско на реке Куси. Великий Князь разорил Галич. Юрий ушел к Белуозеру: собрав же силы и призвав Вятчан, вместе с тремя сыновьями, Косым, Шемякою, Димитрием Красным, одержал в Ростовских пределах столь решительную победу над Василием, что сей слабодушный Князь, не смев возвратиться в столицу, бежал в Новгород, оттуда на Мологу, в Кострому, в Нижний; а Юрий, осадив [в 1434 г.] Москву, через неделю вступил в Кремль, пленил мать и супругу Василиеву. Народ был в горести. «Не изменяй мне в злосчастии», - писал Великий Князь к двоюродному брату, Иоанну, сыну умершего Андрея Можайского (274). Иоанн ответствовал ему: «Государь! Я не изменю тебе в душе; но у меня есть город и мать: я должен мыслить об их безопасности; и так еду к Юрию». Уже Шемяка и Димитрий Красный стояли с войском в Владимире, готовясь идти к Нижнему: Василий трепетал и думал бежать в Орду: на сей раз счастие услужило ему лучше Москвитян.
      Юрий, снова объявив себя Великим Князем, договорными грамотами утвердил союз с племянниками своими, Иоанном и Михаилом Андреевичами, Владетелями Можайска, Белаозера, Калуги, и с Князем Иоанном Федоровичем Рязанским, требуя, чтобы они не имели никакого сношения с изгнанником Василием (275). Достойно замечания, что сии грамоты начинаются словами: Божиею милостию, которые прежде не употреблялись в Государственных постановлениях... В грамоте Рязанской сказано, что Тула принадлежит Иоанну и что он не должен принимать к себе Мещерских Князей в случае их неверности или бегства: сии Князья, подданные Государя Московского, происходили, как вероятно, от Александра Уковича, у коего Димитрий Донской купил Мещеру. - Юрию было около шестидесяти лет от рождения: не имея ни ума проницательного, ни души твердой, он любил власть единственно по тщеславию и без сомнения не возвысил бы Великокняжеского сана в народном уважении, если бы и мог удержаться на престоле Московском. Но Юрий внезапно скончался [6 июня 1434 г.], оставив духовную, писанную, кажется, еще задолго до его смерти (276): деля между сыновьями только свои наследственные города, он велит им платить Великому Князю с Галича и Звенигорода 1026 рублей в счет Ординской семитысячной дани: следственно, или Василий тогда еще не был изгнан, или Юрий мыслил возвратить ему Великое Княжение (что менее вероятно). Сын Юриев, Косой, немедленно принял на себя имя Государя Московского и дал знать о том своим братьям; они же, не любя и презирая его, ответствовали: «Когда Бог не захотел видеть отца нашего на престоле Великокняжеском, то мы не хотим видеть на оном и тебя»; примирились с Василием и выгнали Косого из столицы. В знак благодарности Великий Князь, возвратясь на Московский престол, отдал Шемяке Углич со Ржевом, наследственную область умершего дяди их, Константина Димитриевича, а Красному Бежецкий Верх, удержав за собою Звенигород, Удел Косого, и Вятку. Мы имеем их договорную грамоту, наполненную дружескими с обеих сторон уверениями (277). Шемяка, следуя обыкновению, именует в оной Василия старейшим братом, отдает себя в его покровительство, обязывается служить ему на войне и платить часть Ханской дани, с условием, чтобы Великий Князь один сносился с Ордою, не допуская Удельных Владетелей ни до каких хлопот.
      Сие дружество между Князьями равно малодушными и жестокосердыми не могло быть истинным. Мы уже видели характер Шемяки, который не устыдился обагрить собственных рук кровию Вельможи Морозова: увидим и Василиев в деле гнусном, достойном Азиатского варвара.
      Но брат Шемякин, Косой, еще превосходил их в свирепости: имея товарища в бегстве своем, какого-то Князя Романа, он велел отрубить ему руку и ногу за то, что сей несчастный хотел тайно оставить его (278)! Напрасно искав заступников в Новегороде, ограбив берега Мсты, Бежецкую и Двинскую область, Косой с толпами бродяг вступил в северные пределы Великого Княжения; разбитый близ Ярославля, ушел в Вологду, пленил там чиновников Московских и с новым войском явился на берегах Костромы, где Великий Князь заключил с ним мир, отдав ему город Дмитров. Они не долго жили в согласии: чрез несколько месяцев Косой выехал из Дмитрова в Галич, призвал Вятчан и, взяв Устюг на договор, вероломно убил Василиева Наместника, Князя оболенского, вместе со многими жителями. В сие время Шемяка приехал в Москву звать Великого Князя на свадьбу, помолвив жениться на дочери Димитрия Заозерского: злобясь на его брата, Василий оковал Шемяку цепями И сослал в Коломну. Действие столь противное чести не могло быть оправдано подозрением в тайных враждебных умыслах сего Юриева сына, еще не доказанных и весьма сомнительных. Наконец в Ростовской области встретились неприятели: Косой предводительствовал Вятчанами и дружиною Шемяки; с Василием находились меньший брат Юрьевичей, Димитрий Красный, Иоанн Можайский и Князь Иоанн Баба, один из Друцких Владетелей, пришедший к нему с полком Литовских копейщиков (280). Готовились к битве; но Косой, считая обман дозволенною хитростию, требовал перемирия. Неосторожный Василий заключил оное и распустил воинов для собрания съестных припасов. Вдруг сделалась тревога: полки Вятские во всю прыть устремились к Московскому стану в надежде пленить Великого Князя, оставленного ратниками. Тут Василий оказал смелую решительность: уведомленный о быстром движении неприятеля, схватил трубу воинскую и, подав голос своим, не тронулся с места. В несколько минут стан наполнился людьми: неприятель вместо оплошности, вместо изумления увидел пред собою блеск оружия и стройные ряды воинов, которые одним ударом смяли его, погнали, рассеяли. Несчастный Юрьевич, готовив плен Василию, сам попался к нему в руки: Воевода Борис Тоболин и Князь Иоанн Баба настигли Косого в постыдном бегстве (281). Совершилось злодейство, о коем не слыхали в России со второго-надесять века: Василий дал повеление ослепить сего брата двоюродного. Чтобы успокоить совесть, он возвратил Шемяке свободу и города Удельные. В договорной грамоте, тогда написанной, Шемяка именует старшего брата недругом Великого Князя, обязываясь выдать все его имение, в особенности святые иконы и кресты, еще отцом их из Москвы увезенные; отказывается от Звенигорода, предоставляя себе полюбовно разделить с меньшим братом, Димитрием Красным, другие области наследственные и данные ему Великим Князем в Угличе и Ржеве (282). Несчастный слепец жил после того 12 лет, в уединении, как бы забвенный всеми и самыми единокровными братьями. Великий Князь будет наказан за свою жестокость, лишенный права жаловаться на подобного ему варвара.
      [1437-1440 гг.] Спокойный внутри Московского владения, сей юный Государь имел тогда распрю с Новогородцами, которые в самом начале его княжения посылали войско наказать Устюжан за их грабительство в Двинской земле, и взяли с сего города в окуп 50000 белок и шесть сороков соболей, к досаде Василия. Но он, не желая явной войны с ними, вызвался отдать им все родителем его захваченные Новогородские земли в уездах Бежецкого Верха, Волока Ламского, Вологды, с условием, чтобы и Бояре их возвратили ему собственность Княжескую; однако ж не исполнял обещания и не присылал дворян своих для развода земель, пока Новогородцы не уступили ему черной дани, собираемой в Торжке. В договорной грамоте, написанной по сему случаю, именно сказано, что Великий Князь берет по новой гривне с четырех земледельцев, или с сохи, в которую впрягаются две лошади, а третья на подмогу; что плуг и ладья считаются за две сохи: невод, лавка, кузница и чан кожевный за одну; что земледельцы, работающие из половины, платят только за полсохи; что наемники месячные, лавочники и старосты Новогородские свободны от всякой дани; что если кто, оставив свой двор, уйдет в господский или утаит соху, то платит за вину вдвое, и проч (283). - Сей договор заключен был единственно на год: после чего Новогородцы опять ссорились с Василием, смеясь над мнением тех людей, которые советовали им не раздражать Государей Московских. Летописцы повествуют, что внезапное падение тамошней великолепной церкви Св. Иоанна наполнило сердца ужасом, предвестив близкое падение Новагорода (284): гораздо благоразумнее можно было искать сего предвестия в его нетвердой системе политической, особенно же в возрастающей силе Великих Князей, которые более и более уверялись, что он под личиною гордости, основанной на древних воспоминаниях, скрывает свою настоящую слабость. Одни непрестанные опасности Государства Московского, со стороны Моголов и Литвы, не дозволяли преемникам Иоанна Калиты заняться мыслию совершенного покорения сей народной Державы, которую они старались только обирать, зная богатство ее купцов. Так поступил и Василий: зимою в конце 1440 года двинулся с войском к Новугороду и на пути заключил с ним мир, взяв 8000 рублей. Между тем Псковитяне, служа Великому Князю, успели разорить несколько селений в областях Новогородских, а Заволочане в Московской (285). - В сей самый год (1440), Генваря 22, родился у Василия сын, Тимофей-Иоанн, коему провидение, сверх многих великих дел, назначило сокрушить Новгород. Могла ли, по тогдашнему образу мыслей, будущая судьба Государя столь чрезвычайного утаиться от мудрых гадателей? Пишут, что Новогородский добродетельный старец, именем Мисаил, в час Иоаннова рождения пришел к Архиепископу Евфимию и сказал: «Днесь Великий Князь торжествует: Господь даровал ему наследника. Зрю младенца, ознаменованного величием: се Игумен Троицкой Обители, Зиновий, крестит его, именуя Иоанном! Слава Москве: Иоанн победит Князей и народы. Но горе нашей отчизне: Новгород падет к ногам Иоанновым и не восстанет! (286)» Летописцы не сомневались в истине сего чудесного сказания, изобретенного без сомнения уже в то время, когда сын Василиев совершил бессмертные свои подвиги.
      Василий старался жить дружно с Ханом и по верному свидетельству грамот платил ему обыкновенную дань, вопреки некоторым Летописцам, сказывающим, что Царь Махмет, любя его, освободил Россию от всех налогов (287). Впадения Татар в Рязанские области не тревожили Москвитян; но перемена, случившаяся в Орде, нарушила спокойствие Великого Княжения. Махмет (в 1437 году) был изгнан из Улусов братом своим, Кичимом, искал убежища в России и занял Белев, город Литовский. Оказав некогда благодеяние Василию, он надеялся на его дружбу и крайне изумился, услышав, что Великий Князь приказывает ему немедленно удалиться от пределов Российских. Сей Хан, в самом изгнании гордый, не хотел повиноваться, имея у себя около трех тысяч воинов. Надлежало прибегнуть к оружию. Василий послал туда многочисленную рать, вверив оную братьям, Шемяке и Димитрию Красному, вождям столь недостойным, что они казались народу атаманами разбойников, от Москвы до Белева не оставив ни одного селения в целости: везде грабили, отнимали скот, имение и нагружали возы добычею. Конец ответствовал началу. Приступив к Белеву, Московские Воеводы отвергнули все мирные предложения Махмета, устрашенного их силою, и вогнали Татар в крепость, убив зятя Царева (288). На другой день Хан выслал трех Князей для переговоров. «Отдаю в залог вам моего сына, Мамутека, - велел он сказать нашим Полководцам: - сделаю все, чего требуете. Когда же Бог возвратит мне царство, обязываюсь блюсти землю Русскую и не брать с вас никакой дани». Воеводы Московские не хотели ничего слушать. «И так смотрите!» - сказали Князья Махметовы, возвысив голос и перстом показывая им на Российских воинов, которые в сию минуту толпами бежали от городских стен, гонимые каким-то внезапным ужасом. Вся рать Московская дрогнула и с воплем устремилась в бегство: Шемяка и другие Князья также. Моголы едва верили глазам своим; наконец поскакали за Россиянами, секли их, топтали и возвратились к Хану с вестию, что многочисленное войско Великокняжеское исчезло как дым. Успех столь блестящий не ослепил Махмета: сей благоразумный Хан предвидел, что ему, отрезанному от Улусов, нельзя удержаться в России и бороться с Василием: он выступил из Белева и чрез землю Мордвы прошел в Болгарию, к тому месту, где находился древний Саинов Юрт, или Казань, в 1399 году опустошенная Россиянами (289). Около сорока лет сей город состоял единственно из развалин и хижин, где укрывалось несколько бедных семейств. Махмет, выбрав новое лучшее место, близ старой крепости построил новую, деревянную, и представил оную в убежище Болгарам, Черемисам, Моголам, которые жили там в непрестанной тревоге, ужасаемые частыми набегами Россиян. В несколько месяцев Казань наполнилась людьми. Из самой Золотой Орды, Астрахани, Азова и Тавриды стекались туда жители, признав Махмета Царем и защитником. Таким образом сей изгнанник Капчакский сделался возобновителем или истинным первоначальником Царства Казанского, основанного на развалинах древней Болгарии, Государства образованного и торгового. Моголы смешались в оном с Болгарами и составили один народ, коего остатки именуются ныне Татарами Казанскими и коего имя около ста лет приводило в трепет соседственные области Российские. Уже в следующий год Махмет с легким войском явился под стенами Москвы, откуда Василий, боязливый, малодушный, бежал за Волгу, оставив в столице начальником Князя Юрия Патрикиевича Литовского. К счастию, Татары не имели способа овладеть оною: удовольствовались грабежом, сожгли Коломну и возвратились с добычею. - Между тем в Большой, или Золотой, Орде господствовал брат Махметов, Кичим, среди опасностей, мятежей и внутренних неприятелей. Моголы, ослепленные безрассудною злобою, терзали друг друга, упиваясь собственною кровию. Первейший из Князей Ординских, именем Мансуп, погиб тогда от руки Хана Кичима.
      После несчастного приступа к Белеву Василий не мог иметь доверенности ни к усердию, ни к чести сыновей Юриевых, Шемяки и Димитрия Красного; однако ж (в 1440 году) возобновил дружественный союз с ними на прежних условиях: то есть оставил их мирно господствовать в отцевском Уделе и пользоваться частию Московских доходов (290). Меньший брат, Димитрий, скоро умер в Галиче, достопамятный единственно наружною красотою и странными обстоятельствами своей кончины. Он лишился слуха, вкуса и сна; хотел причаститься Святых Таин и долго не мог, ибо кровь непрестанно лила у него из носу. Ему заткнули ноздри, чтобы дать причастие. Димитрий успокоился, требовал пищи, вина; заснул - и казался мертвым. Бояре оплакали Князя, закрыли одеялом, выпили по нескольку стаканов крепкого меду и сами легли спать на лавках в той же горнице. Вдруг мнимый мертвец скинул с себя одеяло и, не открывая глаз, начал петь стихиры. Все оцепенели от ужаса. Разнесся слух о сем чуде: дворец наполнился любопытными. Целые три дня Князь пел и говорил о душеспасительных предметах, узнавал людей, но не слыхал ничего, наконец действительно умер с именем Святого: ибо - как сказывают Летописцы - тело его, чрез 23 дня открытое для погребения в Московском соборе Архангела Михаила, казалось живым, без всяких знаков тления и без синеты (291). - Шемяка наследовал Удел Красного и еще несколько времени жил мирно с великим Князем.
      В сии два года [1439-1440 гг.] внутреннего спокойствия Москвитяне и вся Россия были тревожимы соблазном в важном деле церковном, о коем Летописцы говорят весьма обстоятельно и которое, минутно польстив властолюбию Рима, утвердило отцев наших в ненависти к Папам. Митрополит Фотий преставился в 1431 году, написав умилительную грамоту к Великому Князю и ко всему народу: он весьма красноречиво изображает в ней претерпенные им в святительстве печали; жалеет о днях своей мирной, уединенной юности; оплакивает разделение Митрополии, безвременную кончину Василия Димитриевича, бедствия и междоусобия Великого Княжения (292). Шесть лет по смерти Фотия Церковь наша сиротствовала без главы, от внутренних смятений Государства Московского. Сими обстоятельствами думал воспользоваться Митрополит Литовский, Герасим, и старался подчинить себе Епископов России, но без успеха: он посвятил в Смоленске только Новогородского Архиепископа, Евфимия; другие не хотели иметь с ним никакого дела. Наконец Василий созвал Святителей и велел им назначить Митрополита: все единодушно выбрали знаменитого Иону, Архиерея Рязанского. «Таким образом, - говорят Летописцы, - исполнилось достопамятное слово блаженного Фотия, который, посетив однажды Симоновскую Обитель и видя там юного Инока, мирно спящего, с удивлением смотрел на его кроткое, величественное лицо; долго расспрашивал об нем Архимандрита и сказал, что сей юноша будет первым Святителем в земле Русской: то был Иона». Но предсказание исполнилось уже после: ибо Константинопольский Патриарх, еще до прибытия Ионы в Царьград, посвятил нам в Митрополиты Грека Исидора, родом из Фессалоники, славнейшего богослова, равно искусного в языке Греческом и Латинском, хитрого, гибкого, красноречивого (293). Исидор незадолго до сего времени был в Италии и снискал любовь Папы: вероятно даже, что он по согласию с ним домогался власти над Российскою Церковию, дабы тем лучше способствовать важным намерениям Рима, о коих теперь говорить будем.
      Супруг Княжны Московской, Анны, Иоанн Палеолог, царствовал в Константинополе, непрестанно угрожаемом силою Турецкою; лишенный едва не всех областей славной Державы своих предков - стесненный в столице и на берегах самого Воспора видя знамена Амуратовы - сей Государь искал покровителя в Римском Первосвященнике, коего воля хотя уже не была законом для Государей Европы, однако ж могла еще действовать на их советы. Старец умный и честолюбивый, Евгений IV, сидел тогда на Апостольском престоле: он именем Св. Петра обещал Императору Иоанну воздвигнуть всю Европу на Турков, если Греки, мирно, беспристрастно рассмотрев догматы обеих Церквей, согласятся во мнениях с Латинскою, чтобы навеки успокоить совесть Христиан и быть единым стадом под началом единого Пастыря. Евгений требовал не безмолвной покорности, но торжественного прения: истина, объясненная противоречиями, долженствовала быть общим уставом Христианства. Император советовался с Патриархами. Еще древние предубеждения сильно отвращали их от духовного союза с надменным Римом; но Амурат II уже измерял оком Царьград как свою добычу: предубеждения умолкли. Положили, да будет осьмой Собор Вселенский в Италии. Там, кроме Царя и знатнейшего Духовенства обеих Церквей, надлежало собраться всем Государям Европы в духе любви Христианской; там Иоанн Палеолог, вступив с ними в братский союз единоверия, долженствовал убедительно представить им опасности своей Державы и Церкви православной, гремя в их слух именем Христа и Константина Великого: успех мог ли казаться сомнительным? Евгений ручался за оный и сделал еще более: взял на себя все расходы, коих требовало путешествие Императора и Духовенства Греческого в Италию: ибо Византия, некогда гордая и столь богатая, уже не стыдилась тогда жить милостынею иноплеменников! Вооруженные суда Евгениевы явились в пристани Царяграда: Император с братом своим, Димитрием Деспотом, с Константинопольским Патриархом Иосифом и с семьюстами первейших сановников Греческой Церкви, славных ученостью или разумом, сели на оные (24 ноября 1437 года) в присутствии бесчисленного множества людей, которые громогласно желали им, чтобы они возвратились с миром церковным и с воинством Крестоносцев для отражения неверных (294).
      Между тем Иона возвратился в свою Рязанскую Епархию, хотя бесполезно съездив в Грецию, но обласканный Царем и Патриархом, которые, отпуская его с честию, сказали ему: «Жалеем, что мы ускорили поставить Исидора, и торжественно обещаем тебе Российскую Митрополию, когда она вновь упразднится». За ним прибыл в Москву и новый Митрополит, не только именем, но и делом Иерарх всей России: ибо Герасима Смоленского уже не было (Свидригайло, господствуя над Литвою, в 1435 году сжег его на костре в Витебске, узнав, что он находился в тайных сношениях с Сигизмундом Кестутиевичем, врагом сего неистового сына Ольгердова). Задобренный ласковыми письмами Царя и Патриарха, Василий встретил Исидора со всеми знаками любви, дарил, угощал в Кремлевском дворце (295); но изумился, сведав, что Митрополит намерен ехать в Италию. Сладкоречивый Исидор доказывал важность будущего осьмого Собора и необходимость для России участвовать в оном. Пышные выражения не ослепили Василия. Напрасно ученый Грек описывал ему величие сонма, где Восток и Запад, устами своих Царей и Первосвятителей, изрекут неизменяемые правила Веры. Василий ответствовал: «Отцы и деды наши не хотели слышать о соединении Законов Греческого и Римского; я сам не желаю сего. Но если мыслишь иначе, то иди; не запрещаю тебе. Помни только чистоту Веры нашей и принеси оную с собою!» Исидор клялся не изменять православию и в 1437 году, сентября 8, выехал из Москвы с Епископом Суздальским Аврамием, со многими духовными и светскими особами, коих число простиралось до ста. Сие первое путешествие Россиян в Италию описано одним из них с великою подробностию: сообщим здесь некоторые обстоятельства оного (296).
      Новогородский Архиепископ Евфимий, быв тогда в Москве, проводил Исидора до своей Епархии; а Князь Тверской, Борис, послал с ним в Италию Вельможу Фому. Митрополит от Вышнего Волочка плыл рекою Мстою до Новагорода, где, равно как и во Пскове, Духовенство и гражданство изъявило усердную к нему любовь дарами и пиршествами. Доселе он казался ревностным наблюдателем всех обрядов Православия; но, выехав из России, немедленно обнаружил соблазнительную наклонность к Латинству. Встреченный в Ливонии Дерптским Епископом и нашими Священниками (ибо в сем городе находились две русские церкви), Исидор с благоговением приложился к крестам Духовенства Католического и потом уже к образам Греческим: сопутники его ужаснулись и с того времени не имели к нему доверенности. Архиепископ, чиновники Рижские также осыпали Митрополита ласками: веселили музыкою и пирами. Там он получил письмо от Великого Магистра Немецкого, учтивое, ласковое: сей знаменитый Властитель предлагал ему свои услуги и советы для безопасного путешествия чрез Орденские владения. Но Исидор сел в Риге на корабль, отправив более двухсот лошадей сухим путем, и (19 Маия 1438 года) пристал к берегу в Любеке, откуда чрез Люнебург, Брауншвейг, Лейпциг, Эрфурт, Бамберг, Нюренберг, Аугсбург и Тироль проехал в Италию, везде находя гостеприимство, дружелюбие, почести и везде осматривая с любопытством не только монастыри, церкви, но и плоды трудолюбия, Искусств, ума гражданского. С каким удивлением Россияне, дотоле не выезжав из отечества, загрубевшего под игом варваров, видели в Немецкой земле города цветущие, здания прочные, удобные и красивые, обширные сады, каменные водоводы, или, по их словам, рукою человека пускаемые реки! Достойно замечания, что Эрфурт показался им самым богатейшим в Германии городом, наполненным всякими товарами и хитрыми произведениями рукоделия. Горы Тирольские изумили наших путешественников своими снежными громадами, современными рождению оных (как говорит автор) и превышающими течение облаков: зрелище в самом деле разительное для жителей плоской земли, в особенности непонятное для них смешением климатов: ибо Россияне в одно время видели там и вечное царство зимы, на вершинах гор, и плодоносное лето со всеми его красотами, неизвестными в нашем северном отечестве: лимоны, померанцы, каштаны, миндаль и гранаты, растущие на отлогостях Тирольских, среди цветников естественных. - Августа 18 Исидор прибыл в Феррару.
      В сем городе уже несколько месяцев ожидали его Император и Папа как Главу Российской знаменитой Церкви, мужа ученейшего и друга Евгениева. Кроме духовных сановников, Кардиналов, Митрополитов, Епископов, там находились Послы Трапезундские, Иверские, Арменские, Волошские; но, к удивлению Иоанна Палеолога, не было ни Императора Немецкого, ни других Венценосцев западных. Латинская Церковь представляла тогда жалостное зрелище раздора; уже семь лет славный в Истории Собор Базельский, действуя независимо и в противность Евгению, смеялся над его Буллами, давал законы в делах Веры, обещал искоренить злоупотребления духовной власти и преклонил к себе почти всех Государей Европейских, которые для того отказались участвовать в Италиянском Соборе (297). Однако ж заседания начались с великою торжественностию в Ферраре, в церкви Св. Георгия, после долговременного спора между Императором Иоанном и Папою о местах: Евгений желал сидеть среди храма как глава Веры; Иоанн же хотел сам председательствовать, подобно Царю Константину во время собора Никейского. Решили тем, чтобы в средине церкви, против олтаря, лежало Евангелие; чтобы на правой стороне Папа занимал первое, возвышенное место между Католиками, а ниже его стоял трон для отсутствующего Императора Немецкого; чтобы Царь Иоанн сидел на левой, также на троне, но далее Папы от олтаря (298). Надлежало согласиться в четырех мнениях: 1) об исхождении Св. Духа, 2) о чистилище, 3) о квасных просфорах, 4) о первенстве Папы. С обеих сторон выбрали ораторов: Римляне - Кардиналов Альбергати, Иулиана, Епископа Родосского и других; Греки -трех Святителей, Марка Ефесского (мужа ревностного, велеречивого), Исидора Российского и юного Виссариона Никейского, славного ученостию и разумом, но излишно уклонного в рассуждении догматов Веры. Пятнадцать раз сходились для прения о Св. Духе: наши единоверцы утверждали, что он исходит единственно от Отца; а Римляне прибавляли: и Сына, ставя в доказательство некоторые древние рукописи Святых Отцов, отвергаемые Греками как подложные. Умствовали, истощали все хитрости богословской Диалектики и не могли согласиться в сей части Символа: выражение Filoque оставалось камнем претыкания. Уже Марко Ефесский гремел против Латинской ереси, и вместо духовного братства ежедневно усиливали дух раздора. Греки скучали в отдалении от домов своих и жаловались на худое содержание: Евгений также, не видя успеха, скучал бесполезными издержками и в конце зимы уговорил Императора переехать во Флоренцию, будто бы опасаясь язвы в Ферраре, но в самом деле для того, что Флорентийцы дали ему немалую сумму денег за честь видеть Собор в их городе (299).
      Нельзя без умиления читать в Истории о последних тайных беседах Иоанна Палеолога, в коих сей несчастный Государь изливал всю душу свою пред Святителями Греческими и Вельможами, изображая с одной стороны любовь к Правоверию, а с другой бедствия Империи и надежду спасти ее посредством соединения Церквей (300). «Думаю только о благе отечества и Христианства, - говорил он: - после долговременного отсутствия возвратимся ли без успеха, с единым стыдом и горестию? Не мышлю о своих личных выгодах: жизнь кратковременна, а детей не имею; но безопасность Государства и мир Церкви для меня любезны». Митрополит Российский осуждал упрямство Марка Ефесского и других Святителей, говоря: «Лучше соединиться с Римлянами душою и сердцем, нежели без всякой пользы уехать отсюда: и куда поедем?» Виссарион еще убедительнее представлял жалостное состояние Империи. Наконец, по многих прениях, Греки уступили, и согласились, 1) что Св. Дух исходит от Отца и Сына; 2) что опресноки и квасной хлеб могут быть равно употребляемы в священнодействии; 3) что души праведные блаженствуют на небесах, грешные страдают, а средние между теми и другими очищаются, или палимые огнем, или угнетаемые густым мраком, или волнуемые бурею, или терзаемые иным способом; что все люди телесно воскреснут в День суда и явятся пред судилищем Христовым дать отчет в делах своих; 4) что Папа есть Наместник Иисуса Христа и Глава Церкви; что Патриарх Константинопольский занимает вторую степень, и так далее. 6 Июля (1439 года) было последнее заседание Собора в Кафедральном храме Флорентийском, где обе Церкви совокупили торжественность и великолепие своих обрядов, чтобы тем сильнее действовать на сердца людей. В присутствии бесчисленного народа, между двумя рядами Папских телохранителей, вооруженных палицами, одетых в латы серебряные и держащих в одной руке пылающие свечи, Евгений служил обедню (301); гремела музыка Императорская; пели славу Вседержителя на языке Греческом и Латинском. Папа, воздев руки на небо, проливал слезы радости и, величественно благословив Царя, Князей, Епископов, чиновников Республики Флорентийской, велел Кардиналу Иулиану и Архиепископу Виссариону читать с амвона хартию соединения, написанную следующим образом: «Да веселятся небеса и земля! Разрушилось средостение между Восточною и Западною Церковию; мир возвратился на краеугольный камень Христа; два народа уже составляют единый, мрачное облако скорби и раздора исчезло; тихий свет вожделенного согласия сияет паки. Да ликует мать наша, Церковь, видя чад своих, после долговременного разлучения, вновь совокупленных любовию; да благодарит Всемогущего, который осушил ее горькие об них слезы. А вы, верные сыны мира Христианского, благодарите мать вашу Церковь Кафолическую, за то, что Отцы Востока и Запада не устрашились опасностей пути дальнего и великодушно сносили труды, дабы присутствовать на сем святом Соборе и воскресить любовь, коея уже не было между Христианами». Следуют упомянутые статьи примирения и согласия в догматах Веры, подписанные Евгением, осмью Кардиналами, двумя Патриархами Латинскими (Иерусалимским и Градским), осмью Архиепископами, пятидесятью Епископами и другими сановниками; а от имени Греков - Императором, тремя Местоблюстителями престолов Патриарших (ибо Иосиф, Патриарх Константинопольский, скончался за несколько дней до того во Флоренции), семнадцатью Митрополитами, Архиепископами и всеми бывшими там Святителями (302), кроме одного Марка Ефесского, неумолимого старца, презрителя угроз и корысти. Сведав, что сей твердый муж не подписал хартии, Папа гневно воскликнул: «И так мы ничего не сделали!» - и требовал, чтобы Император или принудил его к согласию, или наказал как ослушника; но Марко тайным отъездом спасся от гонения.
      Выгоды, приобретенные уступчивостию Греков, состояли для них в том, что Евгений дал им несколько тысяч флоринов, обязался прислать в Константинополь 300 воинов с двумя галерами для охранения сей столицы, и в случае нужды обещал Иоанну именем Государей Европейских гораздо сильнейшее вспоможение. Греки хотели еще, чтобы толпы богомольцев, ежегодно отправляясь из Европы морем в Палестину, всегда приставали в Цареграде для выгоды тамошних жителей: Папа включил и сию статью в договор; наконец с великою честию отпустил Императора, который, быв два года в отсутствии, возвратился в Грецию оплакать безвременную кончину своей юной супруги, Марии, и видеть общий мятеж Духовенства (303). Узнав происшедшее на Флорентийском Соборе, оно разделилось во мнениях: некоторые хотели держаться его поставновлений; другие, и большая часть, вопили, что истинная Церковь гибнет и что не Пастыри верные, но изменники, ослепленные златом Римским, заключили столь беззаконный, столь унизительный для Греков союз с Папою: что один Марко Ефесский явил себя достойным служителем Христовым, и проч. Сии последние одержали верх. Вопреки Императору и новому Патриарху Митрофану, ревностному защитнику соединения, народ бежал их храмов, где священнодействовали их единомышленники, оглашенные еретиками, отступниками, так что несмотря на усилия Папы Евгения и преемника его, несмотря на явную, неминуемую гибель своего отечества, Греки захотели лучше умереть, нежели согласиться на исхождение Св. Духа от Сына, на опресноки и чистилище. Достопамятный пример твердости в богословских мнениях! Впрочем, сомнительно, чтобы папа мог тогда спасти Империю, если бы Восточная Церковь и покорилась его духовной власти. Веки Крестовых ополчений миновали; ревностный дух Христианского братства уступил место малодушной политике в Европе: каждый из Венценосцев имел свою особенную Государственную систему, искал пользы во вреде других и не доверял им. Немецкая земля, быв феатром жестокой войны, произведенной расколом Иоанна Гусса, более и более слабела в долговременное, ничтожное царствование Фридерика III. Англия и Франция с величайшим усилием боролись между собою. Испания, еще разделенная, не простирала мыслей своих далее собственных ее пределов. Португалия занималась единственно мореплаванием и новыми открытиями в Африке: Италия церковными делами, торговлею и внутренними распрями. Дания и Швеция, бедные людьми и деньгами, соединялись на краткое время ко вреду обоюдному и, непрестанно опасаясь друг друга, не мешались в дела иных Держав Европейских. Только Венгрия и Польша несколько времени бодрствовали на берегах Дуная, изъявляя ревность противиться успехам Амуратова оружия; но Варнская битва, столь несчастная для Короля Владислава, надолго отвратила их от войны с мужественными Турками. Еще духовная власть сильно действовала над умами и в Советах государственных; но уже не имела прежнего единства. Мнимая божественность Пап исчезла: Соборы, Костницкий и Базельский, судили и низвергали их. Сии шумные сонмы Церковной Аристократии издали готовили падение духовной и совершенную независимость мирской власти. Иерархи разных земель уже разнствовали и в мыслях, во многих отношениях предпочитая особенные выгоды своих Государств Папиным. В сих обстоятельствах Европы мог ли Евгений ручаться за единодушие Венценосцев ее, чтобы сокрушить Оттоманскую Державу или погибнуть на берегах Воспора для спасения Византии? Устрашенные победами Амурата и Магомета II, Государи Западные трепетали в бездействии. Тщетно Герой Альбании, знаменитый Скандербег, давал им пример великодушия, один с горстию людей отражая многочисленное воинство Султанское: нимало не способные подражать ему, они не стыдились вовлекать его в их собственные междоусобия, к удовольствию неверных (304). - Одним словом, Иоанн Палеолог не только не успел, но, по всем вероятностям, и не мог успеть в своем намерении, чтобы соединением двух Церквей отвратить конечную гибель Империи Греческой.
      Главные орудия сего мнимого соединения, Архиепископ Виссарион и Митрополит Исидор, были награждены от Папы Кардинальскими шапками: первый остался в Италии; второй с именем Легата Апостольского для всех земель северных отправился из Флоренции 6 Сентября (305); сел на корабль в Венеции, переехал Адриатическое море и чрез Далмацию и Кроатскую землю прибыл в столицу Венгрии, в Будин, откуда написал грамоты во все подведомые ему Епархии Литовские, Российские, Ливонскую, изъясняясь таким образом: «Исидор, милостию Божиею преосвященный Митрополит Киевский и всея Руси, Легат от ребра (a latere) Апостольского, всем и всякому Христианину вечное спасение, мир и благодать. Возвеселитеся ныне о Господе: Церковь Восточная и Римская навеки совокупилися в древнее мирное единоначалие. Вы, добрые Христиане Церкви Константинопольской, Русь, Сербы, Волохи, и все верующие во Христа! Приимите сие святое соединение с духовною радостию и честию. Будьте истинными братьями Христиан Римских. Един Бог, едина Вера: любовь и мир да обитают между вами! А вы, племена Латинские, также не уклоняйтесь от Греческих, признанных в Риме истинными Христианами: молитеся в их храмах, как они в ваших будут молиться. Исповедуйте грехи свои тем и другим Священникам без различия; от тех и других принимайте тело Христово, равно святое и в пресном и в кислом хлебе. Так уставила общая мать ваша, Церковь Кафолическая», и проч.
      Исидор спешил в Киев, где Духовенство встретило его как единственного Митрополита всех Российских Епархий, и весною 1440 году прибыл в Москву, с грамотою от Папы к Великому Князю (306). Евгений извещал его «о благословенном успехе Флорентийского Собора, славном в особенности для России: ибо Архипастырь ее более других способствовал оному». Письмо от начала до конца было ласково и скромно Папа молил Василия быть милостивым к Исидору и давать ему те церковные оброки, коими издревле пользовались наши Митрополиты. Духовенство и народ с нетерпением ожидали своего Первосвятителя в Кремлевском храме Богоматери. Исидор явился окруженный многими сановниками: пред ним несли крест Латинский и три серебряные палицы. Россияне удивились сей новости, и еще более, когда Митрополит в Литургии помянул Евгения Папу, вместо Вселенских Патриархов. Когда же, по окончании службы, Диакон Исидоров, в стихаре и с орарием став на амвоне, велегласно прочитал грамоту Флорентийского Осьмого Собора, столь несогласную с древним учением нашей Церкви: тогда все, духовные и миряне, в изумлении смотрели друг на друга, не зная, что мыслить о слышанном. Имя Собора Вселенского, Царя Иоанна и согласие знатнейших православных Иерархов Греции, искони наших учителей, заграждали уста: безмолвствовали Епископы и Вельможи.
      В сем общем глубоком молчании раздался только один голос - Князя Великого. С юных лет зная твердо уставы Церкви и мнения Святых Отцов о Символе Веры, Василий увидел отступление Греков от ее правил, воспылал ревностию обличить беззаконие, вступил в прение с Исидором и торжественно наименовал его лжепастырем, губителем душ, еретиком; призвал на совет Епископов, Бояр, искусных в книжном учении, и велел им основательно рассмотреть Флорентийскую Соборную грамоту. Все прославили ум Великого Князя. Святители и Вельможи сказали ему: «Государь! Мы дремали; ты един за всех бодрствовал, открыл истину, спас Веру: Митрополит отдал ее на злате Римскому Папе и возвратился к нам с ересью». Исидор силился доказать противное, но без успеха: Василий посадил его за стражу в Чудове монастыре, требуя, чтобы он раскаялся, отвергнув соединение с Латинскою Церковию. Таким образом хитрость, редкий дар слова и великий ум сего честолюбивого Грека, имев столь много действия на Флорентийском Соборе, где ученейшая Греция состязалась с Римом, оказались бессильными в Москве, быв побеждены здравым смыслом Великого Князя, уверенного, что перемены в Законе охлаждают сердечное усердие к оному и что неизменяемые догматы отцев лучше всяких новых мудрований. Узнав же, что Исидор чрез несколько месяцев тайно ушел из монастыря, благоразумный Василий не велел гнаться за ним, ибо не хотел употребить никаких жестоких мер против сего сверженного им Митрополита, который, въехав в Россию гордо, пышно и величаво, бежал из нее как преступник, в страхе, чтобы Москвитяне не сожгли его под именем еретика на костре (307).
      Исидор благополучно достиг Рима с печальным известием о нашем упрямстве и в награду за свой ревностный подвиг занял одно из первых мест в Думе Кардиналов, еще именуясь Российским, а великий Князь, с согласия всех Епископов, вторично избрав Иону в Митрополиты, (в 1443 году) отправил Боярина Полуехта в Константинополь с грамотою к Царю и Патриарху, в коей описывает всю историю нашего Христианства со времен Владимира и говорит далее (308): «По кончине блаженного Фотия земля Русская несколько лет оставалась без духовного Пастыря, волнуемая нашествием варваров и внутренним междоусобием: наконец мы послали к вам Епископа Рязанского, Иону, мужа от юных лет благочестивого и добродетельного, желая, да поставите его в Митрополиты; но вы или от замедления нашего, или следуя единственно прихоти самовластия, дали нам Исидора. Богу известно, что я долго колебался и мыслил отвергнуть его; но ласковая грамота Патриархова, моление Посла вашего и сладкоречивое смирение Исидорово тронули мое сердце... Когда же он, вопреки своей клятве, изменил православию: тогда мы созвали боголюбивых Святителей нашей земли, да изберут нового достойнейшего Митрополита, как и прежде, в чрезвычайных случаях, у нас бывало. Но хотим соблюсти обряд древний: требуем твоего Царского согласия и Патриаршего благословения, уверяя вас, что никогда произвольно не отлучимся от Церкви Греческой, доколе стоит Держава Русская. И так ожидаем, что вы исполните мое прошение и не замедлите уведомить нас о вашем здравии, да возвеселимся духом ныне и присно и во веки веков. Аминь». Сей Посол не доехал до Константинополя: ибо Василий приказал ему возвратиться, сведав тогда, как говорит Летописец, совершенное отступление Императора Греческого от истинной Веры. С того времени Иона первенствовал, кажется, в делах нашей Церкви, хотя еще и не был торжественно признан ее Главою (309); а Епископы южной России снова имели особенного Митрополита, посвященного в Риме, именем Григория Болгарина, ученика Исидорова, вместе с ним ушедшего из Москвы. Они держались Флорентийского соединения, которое в Литве и в Польше доставило им все выгоды и преимущества Духовенства Латинского, подтвержденные в 1443 году указом Владислава III (310). Преемник Владиславов, Казимир, даже уговаривал Великого Князя признать Киевского Иерарха главою и Московских Епископов, представляя, как вероятно, что духовное единоначалие утвердит благословенный союз между северною и южною Россиею; но Святители наши предали Григория анафеме. Московская Митрополия осталась независимою, а Киевская подвластною Риму, будучи составлена из Епархий Брянской, Смоленской, Перемышльской, Туровской, Луцкой, Владимирской, Полоцкой, Хельмской и Галицкой (311).
      Такие следствия имел славный Собор Флорентийский. Еще несколько лет защитники и противники его писали, спорили, опровергали друг друга; наконец бедствие, постигшее Константинополь, пресекло и споры и долговременные усилия властолюбивого Рима для подчинения себе Византийской Церкви. Духовенство же Московское, отвергнув соблазн, тем более укрепилось в Догматах Православия.
      Россияне имели нужду в мире церковном, чтобы великодушнее сносить несчастия Государственные, коими Небо скоро посетило наше отечество.
      Уже осенью в 1441 году открылась новая вражда между Великим Князем и Димитрием Шемякою, который, сведав о приближении Московского войска к Угличу, бежал в Новогородскую область и, собрав несколько тысяч бродяг, вместе с Князем Александром Черторижским, выехавшим к нему из Литвы, внезапно подступил к Москве: хотя Игумен Троицкий, Зиновий, примирил их; но Шемяка, боясь Василия, дал знать Новогородцам, что желает навсегда к ним переселиться. Они гордо сказали: «Да будет, Князь, твоя воля! Если хочешь к нам, мы тебе рады; если не хочешь, как тебе угодно» (312). Сей ответ или не полюбился ему, или тогдашние обстоятельства Новагорода отвратили его от намерения искать там убежища: Шемяка остался в своем Уделе.
      [1443-1445 гг.] Новгород, волнуемый внутри, угрожаемый извне, не имел ни твердого правления, ни ясной политической системы. В 1442 году народ, без всякого доказательства обвиняя многих людей в зажигательстве, жег их на кострах, топил в Волхове, побивал каменьем. Худые урожаи и десятилетняя дороговизна приводили граждан в отчаяние. «Вопль и стенание (говорит Летописец) раздавались на площадях и на улицах; бедные шатались как тени, падали, умирали, дети пред родителями, отцы и матери пред детьми: одни бежали от голода в Литву, или в землю Немецкую, или во Псков; другие из хлеба шли в рабство к купцам Магометанской и Жидовской Веры. Не было правды ни в судах, ни во граде. Восстали ябедники, лжесвидетели, грабители; наши старейшины утратили честь свою, и мы сделались поруганием для соседов» (313). К сим народным бедствиям присоединились внешние опасности. Слабая Держава может существовать только союзом с сильными: ослепленный Новгород досаждал всем и не имел друзей. Один из Князей Суздальских, Василий Юрьевич, внук Кирдяпин и наследственный враг Москвы, был ласково принят Новогородцами и начальствовал у них в Яме. К неудовольствию же Великого Князя они вызвали из Литвы внука Ольгердова, Иоанна Владмировича, и дали ему свои пригороды в угодность Казимиру; между тем не угодили и последнему. Казимир хотел, чтобы они взяли от него Наместников в свою столицу и явно отложились от Василия Василиевича, говоря: «Для вас единственно я не заключил с ним мира: поддайтесь мне, и вы будете со всех сторон безопасны» (314). Новогородцы, еще не расположенные изменить Русскому отечеству, посмеялись над властолюбием Казимира: отпустили Иоанна в Литву и вторично приняли к себе Лугвениева сына, Юрия, бывшего в Москве. Тщетно Псковитяне искали их дружбы и давали им пример благоразумия, стараясь быть в тесной связи с Москвою, которая долженствовала рано или поздно спасти северо-западную Россию от хищности иноплеменников. Князья - иногда Российские, иногда Литовские - начальствовали во Пскове, но всегда именем Великого Князя, с его согласия, и присягали в верности сперва ему, а потом народу. Следуя иным правилам, Новогородцы видели в гражданах сей области уже не братьев, а слуг Московских и своих совместников в выгодах Немецкой торговли. Те и другие воевали, мирились, заключали договоры, особенно с Державами иноземными, не думая о благе общем. Новогородцы в 1442 году взяли всех Немецких купцов под стражу (315): Псковитяне дружелюбно торговали с Ганзою. В Шведской Финляндии властвовал тогда Государственный Маршал, Карл Кнутсон, получив ее в Удел от Верховного совета и Короля: он жил в Выборге и, стараясь ничем не оскорблять Новогородцев, злобился на Псковитян, которые повесили несколько Чухонцев за воровство в земле своей: мстил им, без объявления войны брал людей в плен и требовал окупа. В 1443 году Магистр Ливонского Ордена, Финке фон Оберберген, возобновил мир с областию Псковскою на 10 лет и был неприятелем Новогородцев: сжег предместие Ямы и велел сказать им как бы в насмешку, что не он, а Герцог Клевский из заморья воюет Россию.
      Так сказано в нашей летописи: бумаги Немецкого Ордена, хранящиеся в древнем Кенигсбергском Архиве, объясняют для нас сей предлог войны с ее достопамятными обстоятельствами (316). Еще в 1438 году великий Магистр Немецкий писал к Новогородскому Князю Юрию, чтобы он благосклонно принял юного Принца Клевского, Эбергарда, едущего в Палестину через Россию, и доставил ему все способы для пути безопасного; но Эбергард возвратился в Ригу с жалобами на претерпенные им в Новогородской земле оскорбления. Рыцари за него вступились и собрали войско, которое будто бы само собою, без их ведома, начало неприятельские действия. Финке уверял, что Орден желает единственно удовлетворения за обиду Принца Кдевского и за многие другие, сделанные Немцам беспокойными, наглыми Россиянами, любящими отнимать чужое и жаловаться. Великий Герцог Литовский, Казимир, был между ими посредником, величаясь именем Государя Новогородцев, единственно потому, что они со времен Гедиминовых принимали к себе Литовских Князей в областные начальники; но Финке, благосклонно встретив Казимировых Послов, не устыдился взять под стражу Новогородского, даже ограбил его и выслал нагого из Ливонии. - Раздраженные Новогородцы опустошили Ливонские селения за Наровою: Немцы землю Водскую, берега Ижоры и Невы; опять приступили к Яме и хотели пушками разрушить ее стены, но через пять дней сняли осаду. Немецкие Летописцы прибавляют, что Россияне заманили Магистра в какое-то ущелье и побили у него множество воинов; что он, желая отметить им новым впадением в их пределы, возвратился с новою неудачею и стыдом (317). Несмотря на то, гордый Финке вторично отвергнул мирные предложения Новогородцев, сказав их Послам в Риге, что не заключит мира, если они не уступят ему всей реки Наровы с островом. Доселе действовав только собственными силами, Ливонцы предприяли наконец вооружить на Россиян знатную часть Европы, посредством Великого Магистра Прусского, бывшего в тесной связи с Римом и с Государями Северными; хотели уже не грабежа, не маловажных сшибок, но решительного удара. В 1447 году Орден заключил договор с Королем Дании, Норвегии и Швеции, Христофором, чтобы совокупными силами воевать землю Новогородскую: Немцам взять Копорье и Нейшлот, Шведам - Орехов, Ландскрону, и проч. Великий Магистр Прусский убеждал Папу содействовать молитвою и деньгами к усмирению неверных Россиян; писал к Императору, к Курфирстам и вызывал из Германии всех православных витязей служить Богу и Его матери, казнить отступников злочестивых на берегах Волхова; писал также ко всем городам Ганзейским, к Любеку, Висмару, Ростоку, Грейфсвальдену, чтобы они запретили купцам своим возить хлеб в Новгород. Вооруженные Ливонские суда заняли Неву и брали в добычу всякий нагруженный съестными припасами корабль, идущий в Ладожское озеро, не исключая ни союзных Шведских, ни Прусских. Войско Немецкого Ордена отправилось морем из Данцига и сухим путем из Мемеля к Нарве: пехота, конница и пушкари, с Рыцарем Генрихом, искусным в употреблении огнестрельного снаряда. В Бранденбурге, Эльбинге, Кенигсберге и во всех городах Прусских народ торжественно молился о счастливом успехе Христианского оружия против язычников (contra paganos) Новогородских и союзников их, Москвитян, Волохов и Татар: Латинские обедни и церковные ходы долженствовали склонить Небо к совершенному истреблению сей Российской народной Державы, более именем, нежели силами Великой, опустошенной тогда голодом и болезнями.
      Какие были следствия мер столь важных и грозных? В наших летописях сказано единственно, что Ливонские Рыцари, Король Шведский и Прусский (то есть великий Магистр Немецкого Ордена), в 1448 году имев битву с Новогородцами на берегах Наровы, ушли назад; а Двиняне близ Неноксы разбили Шведов, которые приходили туда морем из Лапландии (318). - Ни Татары, ни Волохи, ни Москвитяне не помогали Новугороду: «Я даю ему Князей, но без войска», - писал Казимир к Немцам. В бумагах Орденских упоминается только о каком-то знаменитом человеке, который в 1447 году ехал из Моравии с шестьюстами всадников на помощь к Новогородскому Князю Юрию, сыну Лугвениеву.
      В сие время Новогородцы имели еще двух неприятелей: Князь Борис Тверской безжалостно грабил их землю, и народ Югорский, угнетаемый ими, объявил себя независимым. Воеводы Двинские, Василий Шенкурский и Михайло Яковлев, пришли к ним с тремя тысячами воинов. Жители употребили хитрость. «Дайте нам время собрать дань, - говорили они: - сделав расчет между собою, мы покажем вам урочища и станы»; но, усыпив Россиян обещаниями и ласками, побили их наголову. Новогородцы оружием усмирили сих бунтующих данников, а Князя Тверского старались усовестить словами дружелюбными; заключили наконец союз с добрыми Псковитянами и перемирие с Немцами на 25 лет (319).
      Гораздо важнейшие происшествия ожидают нас в Московском великом княжении. Смерть Витовта, деда, опекуна Василиева, уничтожив связь притворного дружества между Литвою и нашим Государством, возобновила их естественную взаимную ненависть друг к другу, еще усиленную раздором церковным. Неприятели Казимировы искали убежища в Москве: сын Лугвениев, Князь Юрий, выехав из Новагорода и заняв вооруженною рукою Смоленск, Полоцк, Витебск, но будучи не в силах противиться Казимиру, бежал к Великому Князю. Однако ж войны не было до 1444 года: в сие время, зимою, Василий послал двух служащих ему Царевичей Могольских на Брянск и Вязьму. Нечаянность их впадения благоприятствовала успеху, если можно назвать успехом грабеж и кровопролитие бесполезное: Татары и Москвитяне опустошили села и города почти до Смоленска. Явились мстители: 7000 Литовцев, предводимых семью Панами, разорили беззащитные окрестности Козельска, Калуги, Можайска, Вереи. Собралось несколько сот Россиян под начальством Воевод Можайского, Верейского и Боровского: презирая многочисленность неприятеля, они смело ударили на Казимировых панов в Суходрове и были разбиты. Впрочем, Литовцы, не взяв ни одного города, удалились с пленниками (320).
      Великий Князь не мог отразить их для того, что имел дело с другим неприятелем. Царевич Золотой Орды, именем Мустафа, желая добычи, вступил в Рязанскую область, пленил множество безоружных людей и, взяв за них окуп, ушел; но скоро опять возвратился к Переславлю, требуя уже не денег, а только убежища. Настала зима необыкновенно холодная, с глубокими снегами, жестокими морозами и вьюгами: Татары не могли достигнуть Улусов, лишились коней и сами умирали в поле. Граждане Переславские, не смея отказать им, впустили их в свои жилища; однако ж ненадолго: ибо Василий послал Князя Оболенского с Московскою дружиною и с Мордвою выгнать Царевича из наших пределов (321). Мустафа, равно опасаясь и жителей и рати Великокняжеской, по требованию первых вышел из города, стал на берегах речки Листани и спокойно ожидал неприятелей. С одной стороны наступили на него Воеводы Московские с конницею и пехотою, вооруженною ослопами, или палицами, топорами и рогатинами; с другой Рязанские Козаки и Мордва на лыжах, с сулицами, копьями и саблями. Татары, цепенея от сильного холода, не могли стрелять из луков и, несмотря на свою малочисленность, смело пустились в ручной бой. Они, конечно, не имели средства спастися бегством; но от них зависело отдаться в плен без кровопролития: Мустафа не хотел слышать о таком стыде и бился до изнурения последних сил. Никогда Татары не изъявляли превосходнейшего мужества: одушевленные словами и примером начальника, резались как исступленные и бросались грудью на копья. Мустафа пал Героем, доказав, что кровь Чингисова и Тамерланова еще не совсем застыла в сердце Моголов; другие также легли на месте; пленниками были одни раненые, и победители, к чести своей, завидовали славе побежденных. - Чрез несколько времени Татары Золотой Орды - желая, как вероятно, отмстить за Мустафу - воевали области Рязанские и Мордовские; но не сделали ничего важного.
      Неприятель опаснейший явился с другой стороны, Царь Казанский, Улу-Махмет; взял старый Новгород Нижний, оставленный без защиты, и шел к Мурому (322). Великий Князь собрал войско: Шемяка, Иоанн Андреевич Можайский, брат его Михаил Верейский и Василий Ярославич Боровский, внук Владмира Храброго, находились под Московскими знаменами. Махмет отступил: передовой отряд наш разбил Татар близ Мурома, Гороховца и в других местах. Не желая во время тогдашних зимних холодов гнаться за Царем, великий Князь возвратился в столицу. Весною пришла весть, что Махмет осадил Нижний Новгород, послав двух сыновей, Мамутека и Ягупа, к Суздалю. Уже полки были распущены: надлежало вновь собирать их. Василий Василиевич с одною Московскою ратию пришел в Юрьев, где встретили его Воеводы Нижегородские: долго терпев недостаток в хлебе, они зажгли крепость и ночью бежали оттуда. Чрез несколько дней присоединились к Москвитянам Князья Можайский, Верейский и Боровский, но с малым числом ратников. Шемяка обманул Василия: сам не поехал и не дал ему ни одного воина; а Царевич Бердата, друг и слуга Россиян, еще оставался назади (323). Великий Князь расположился станом близ Суздали, на реке Каменке: слыша, что неприятель идет, воины оделись в латы и, подняв знамена, изготовились к битве: но долго ждав Моголов, возвратились в стан. Василий ужинал и пил с Князьями до полуночи; а в следующий день, по восхождении солнца отслушав Заутреню, снова лег спать. Тут узнали о переправе неприятеля через реку Нерль, сделалась общая тревога. Великий Князь, схватив оружие, выскочил из шатра и, в несколько минут устроив рать, бодро повел оную вперед, при звуке труб, с распущенными хоругвями. Но сие шумное ополчение, предводимое внуками Донского и Владимира Храброго, состояло не более как из 1500 Россиян, если верить Летописцу; силы Государства Московского не уменьшились: только Василий не умел подражать деду и словом творить многочисленные воинства; земля оскудела не людьми, но умом Правителей.
      Впрочем, сия горсть людей казалась сонмом Героев, текущих к верной победе. Князья и воины не уважали Татар; видели их превосходную силу и, вопреки благоразумию, схватились с ними на чистом поле близ монастыря Евфимиева. Неприятель был вдвое многочисленнее (324); однако ж Россияне первым ударом обратили его в бегство, может быть, притворное: он хотел, кажется, чтобы наше войско расстроилось. По крайней мере так случилось: Москвитяне, видя тыл неприятельской рати, устремились за нею без всякого порядка: всякий хотел единственно добычи; кто обдирал мертвых, кто без памяти скакал вперед, чтобы догнать обоз Царевичей или брать пленников. Татары вдруг остановились, поворотили коней и со всех сторон окружили мнимых победителей, рассеянных, изумленных.
      Еще Князья наши старались восстановить битву; сражались толпы с толпами, воин с воином, долго, упорно; везде число одолело, и Россияне, положив на месте 500 Моголов, были истреблены. Сам Великий Князь, личным мужеством заслужив похвалу - имея простреленную руку, несколько пальцев отсеченных, тринадцать язв на голове, плечи и грудь синие от ударов - отдался в плен вместе с Михаилом Верейским и знатнейшими Боярами. Иоанн Можайский, оглушенный сильным ударом, лежал на земле: оруженосцы посадили его на другого коня и спасли. Василий Ярославич Боровский также ушел; но весьма немногие имели сие счастие. Смерть или неволя были жребием остальных. Царевичи выжгли еще несколько сел, два дня отдыхали в монастыре Евфимиеве и, сняв там с несчастного Василия златые кресты, послали оные в Москву, к его матери и к супруге, в знак своей победы (325).
      Столица наша затрепетала от сей вести: Двор и народ вопили. Москва видала ее Государей в злосчастии и в бегстве, но никогда не видала в плену. Ужас господствовал повсюду. Жители окрестных селений и пригородов, оставляя домы, искали убежища в стенах Кремлевских: ибо ежечасно ждали нашествия варваров, обманутые слухом о силе Царевичей. Новое бедствие довершило жалостную судьбу Москвитян и пришельцев: ночью сделался пожар внутри Кремля, столь жестокий, что не осталось ни одного деревянного здания в целости: самые каменные церкви и стены в разных местах упали; сгорело около трех тысяч человек и множество всякого имения (326). Мать и супруга Великого Князя с Боярами спешили удалиться от сего ужасного пепелища: они уехали в Ростов, предав народ отчаянию в жертву. Не было ни Государя, ни правления, ни столицы. Кто мог, бежал; но многие не знали, где найти пристанище, и не хотели пускать других. Чернь в шумном совете положила укрепить город: избрали Властителей; запретили бегство; ослушников наказывали и вязали; починили городские ворота и стены; начали строить и жилища. Одним словом, народ сам собою восстановил и порядок из безначалия, и Москву из пепла, надеясь, что Бог возвратит ей и Государя. - Между тем, пользуясь ее сиротством и несчастием, хищный Князь Борис Александрович Тверской прислал Воевод своих разграбить в Торжке все имение купцев Московских (327).
      Несмотря на пороки или недостатки Василия, Россияне Великого Княжения видели в нем единственно о законного Властителя и хотели быть ему верными: плен его казался им тогда главным бедствием. Царевичи, хотя и победители, вместо намерения идти к Москве - чего она в безрассудном страхе ожидала - мыслили единственно как можно скорее удалиться с добычею и с важным пленником, имея столь мало войска. От Суздаля они пришли к Владимиру (328); но только погрозив жителям, через Муром возвратились к отцу в Нижний. Сам Мах-мет опасался Россиян и не рассудил за благо остаться в наших пределах: зная расположение Шемяки, отправил к нему посла, именем Бигича, с дружескими уверениями; а сам отступил к Курмышу, взяв с собою Великого Князя и Михаила Верейского.
      Шемяка радовался бедствию Василия, которое удовлетворяло его властолюбию и ненависти к сему злосчастному пленнику. Он принял Царского Мурзу с величайшею ласкою: угостил и послал с ним к Махмету дьяка Федора Дубенского для окончания договоров. Дело шло о том, чтобы Василию быть в вечной неволе, а Шемяке Великим Князем под верховною властию Царя Казанского. Но Махмет, долго не имев вести о Бигиче, вообразил или поверил слуху, что Шемяка убил его и хочет господствовать в России независимо. Еще и другое обстоятельство могло способствовать счастливой перемене в судьбе Василия. Один из Князей Болгарских или Могольских, именем Либей, завладел тогда Казанью (после он был умерщвлен сыном Ханским, Мамутеком). Желая скорее возвратиться в Болгарию, Царь советовался с ближними, призвал великого Князя и с ласкою объявил ему свободу, требуя от него единственно умеренного окупа и благодарности (329). Василий, прославив милость Неба и Царскую, выехал из Кур-мыша с Князем Михаилом, с Боярами и со многими послами Татарскими, коим надлежало проводить его до столицы; отправил гонца в Москву к Великим Княгиням и сам вслед за ним спешил в любезное отечество. Между тем Дьяк Шемякин и Мурза Бигич плыли Окою от Мурома к Нижнему: услышав о свободе Великого Князя, они возвратились от Дудина монастыря в Муром, где Наместник, Князь Оболенский, взял Бигича под стражу.
      В тот самый день, когда Царь отпустил Василия в Россию - 1 Октября [1445 г.] - Москва испытала один из главных естественных ужасов, весьма необыкновенный для стран северных: землетрясение. В шестом часу ночи поколебался весь город, Кремль и посад, домы и церкви; но движение было тихо и непродолжительно: многие спали и не чувствовали оного; другие обеспамятели от страха, думая, что земля отверзает недра свои для поглощения Москвы (330). Несколько дней ни о чем ином не говорили в домах и на Красной площади; считали сей феномен предтечею каких-нибудь новых государственных бедствий и тем более обрадовались нечаянному известию о прибытии Великого Князя. Не только в столице, но и во всех городах, в самых хижинах сельских добрые подданные веселились, как в день Светлого Праздника, и спешили издалека видеть Государя. В Переславле нашел Василий мать, супругу, сыновей своих, многих Князей, Бояр, детей Боярских и вообще столько ратных людей, что мог бы смело идти с ними на сильнейшего из врагов России. Сия усердная, великолепная встреча напомнила величие Героя Димитрия, приветствуемого народом после Донской битвы: дед пленял Россиян славою, внук трогал сердца своим несчастием и неожидаемым спасением. - Но Василий (17 ноября) с горестию въехал в столицу, медленно возникающую из пепла; вместо улиц и зданий видел пустыри; сам не имел дворца и, жив несколько времени за городом в доме своей матери, на Ваганкове, занял в Кремле двор Князя Литовского, Юрия Патрикиевича.
      Еще мера зол, предназначенных судьбою сему Великому Князю, не исполнилась: ему надлежало испытать лютейшее, в доказательство, что и на самой земле бывает возмездие по делам каждого. Опасаясь Василия, Димитрий Шемяка бежал в Углич, но с намерением погубить неосторожного врага своего, который, еще не ведая тогда всей его злобы и поверив ложному смирению, новою договорною грамотою утвердил с ним мир (331). Димитрий вступил в тайную связь с Иоанном Можайским, Князем слабым, жестокосердным, легкомысленным, и без труда уверил его, что Василий будто бы клятвенно обещал все Государство Московское Царю Махмету, а сам намерен властвовать в Твери. Скоро пристал к ним и Борис Тверской, обманутый сим вымыслом и страшась лишиться княжения (332). Главными их наушниками и подстрекателями были мятежные Бояре умершего Константина Димитриевича, завистники Бояр Великокняжеских; сыскались изменники и в Москве, которые взяли сторону Шемяки, вообще нелюбимого: в числе их находились Боярин Иван Старков, несколько купцев, Дворян, даже Иноков. Умыслили не войну, а предательство; положили нечаянно овладеть столицею и схватить Великого Князя; наблюдали все его движения и ждали удобного случая.
      [1446 г.] Василий, следуя обычаю отца и деда, поехал молиться в Троицкую Обитель (333), славную добродетелями и мощами Св. Сергия, взяв с собою двух сыновей с малым числом придворных. Заговорщики немедленно дали о том весть Шемяке и Князю Можайскому, Иоанну, которые были в Рузе, имея в готовности целый полк вооруженных людей. Февраля 12 ночью они пришли к Кремлю, где царствовала глубокая тишина; никто не мыслил о неприятеле; все спали; бодрствовали только изменники и без шума отворили им ворота. Князья вступили в город, вломились во дворец, захватили мать, супругу, казну Василиеву, многих верных Бояр, опустошив их домы; одним словом, взяли Москву. В ту же самую ночь Шемяка послал Иоанна Можайского с воинами к Троицкой Лавре.
      Великий Князь, ничего не зная, слушал обедню у гроба Св. Сергия. Вдруг вбегает в церковь один дворянин, именем Бунко, и сказывает о происшедшем. Василий не верит. Сей дворянин служил прежде ему, а после отъехал к Шемяке, и тем более казался вестником ненадежным. «Вы только мутите нас, - ответствовал Василий: - я в мире с братьями» (334), - и выгнал Бунка из монастыря; но одумался и послал несколько человек занять гору на Московской дороге. Передовые воины Иоанновы, увидев сих людей, известили о том своего Князя: он велел закрыть 40 или 50 саней циновками и, спрятав под ними ратников, отправил их к горе. Стражи Василиевы дремали, не веря слуху о неприятеле, и спокойно глядели на мнимый обоз, который, тихо взъехав на гору, остановился: циновки слетели с саней; явились воийы и схватили оплошную стражу. Тогда - уверенные, что жертва в их руках - они сели на коней и пустились во всю прыть к селу Клементьевскому. Уже Василий не мог сомневаться в опасности, собственными глазами видя скачущих всадников: бежит на конюшенный двор, требует лошадей и не находит ничего готового; все люди в изумлении от ужаса; не знают, что говорят и делают. Уже всадники пред вратами монастырскими. Великий Князь ищет убежища в церкви: пономарь, впустив его, запирает двери. Чрез несколько минут монастырь наполнился людьми вооруженными: сам Иоанн Можайский подъехал на коне к церкви и спрашивал, где Великий Князь? Услышав его голос, Василий громко закричал: «Брат любезный! помилуй! Не лишай меня Святого места: никогда не выйду отсюда: здесь постригуся; здесь умру». Взяв с гроба Сергиева икону Богоматери, он немедленно отпер южные ворота церковные, встретил Иоанна и сказал ему: «Брат и друг мой! Животворящим Крестом и сею иконою, в сей церкви, над сим гробом преподобного Сергия клялися мы в любви и верности взаимной, а что теперь делается надо мною, не понимаю». Иоанн ответствовал: «Государь! если захотим тебе зла, да будет и нам зло. Нет, желаем единственно добра Христианству и поступаем так с намерением устрашить Махметовых слуг, пришедших с тобою, чтобы они уменьшили твой окуп». Великий Князь поставил икону на ее место, пал ниц пред ракою Св. Сергия и начал молиться громогласно, с таким умилением, с таким жаром, что самые злодеи его не могли от слез удержаться; а Князь Иоанн, кивнув головою пред образами, спешил выйти из церкви и тихо сказал Боярину Шемякину, Никите: «Возьми его!» Василий встал и спросил: «Где брат мой, Иоанн?» Ты пленник Великого Князя, Димитрия Юрьевича, отвечал Никита, схватив его за руки. «Да будет воля Божия!» - сказал Василий. Жестокий Вельможа посадил несчастного Князя в голые сани вместе с каким-то Монахом и повез в столицу; а Московских Бояр всех оковали цепями: других же слуг Великокняжеских ограбили и пустили нагих.
      На другой день привезли Василия в Москву прямо на двор к Шемяке, который жил в ином доме; на четвертый день [16 Февраля], ночью, ослепили Великого Князя, от имени Димитрия Юрьевича, Иоанна Можайского и Бориса Тверского, которые велели ему сказать: «Для чего любишь Татар и даешь им Русские города в кормление? Для чего серебром и золотом Христианским осыпаешь неверных? Для чего изнуряешь народ податями? Для чего ослепил ты брата нашего, Василия Косого?» - Вместе с супругою отправили Великого Князя в Углич, а мать его Софию в Чухлому. Сыновья же Василиевы, Иоанн и Юрий, под защитою своей невинности спаслися от гонителей: пестуны сокрыли их в монастыре и ночью уехали с ними к Князю Ряполовскому, Ивану, в село Боярово, недалеко от Юрьева (335). Сей Верный Князь с двумя братьями, Симеоном и Димитрием, вооружился, собрал людей, сколько мог, и повез младенцев, надежду России, в Муром, укрепленный и безопаснейший других городов.
      Ужас господствовал в Великом Княжении. Оплакивали судьбу Василия, гнушались Шемякою. Князь Боровский, Василий Ярославич, брат Великой Княгини Марии, не хотел остаться в России после такого злодеяния, отъехал в Литовскую землю, где Казимир дал ему в Удел Брянск, Гомель, Стародуб и Мстиславль. Но Дворяне Московские, хотя и с печальным сердцем, присягнули Димитрию Шемяке, все, кроме одного, именем Федора Басенка, торжественно объявившего, что не будет служить варвару и хищнику. Димитрий велел оковать его: Басенок (336) ушел из темницы в Литву со многими единомышленниками к Василию Ярославичу, который сделал его и Князя Симеона Ивановича Оболенского начальниками в Брянске. Шемяка, приняв на себя имя Великого Князя, отдал Суздаль презрительному сподвижнику своему, Иоанну Можайскому; но скоро взял у него назад сию область и вследствие письменного договора уступил, вместе с Нижним, с Городцом и даже с Вяткою, как законную наследственную собственность, внукам Кирдяпиным, Василию и Феодору Юрьевичам; то есть бессмысленно хотел уничтожить полезное дело Василия I, присоединившего древнее Суздальское Княжение к Москве. В договорной грамоте Шемяка, предоставив себе единственно честь старейшинства, соглашается, чтобы Юрьевичи, подобно их прадеду Димитрию Константиновичу, тестю Донского, господствовали независимо и сами управлялись с Ордою (337); обе стороны равно обязываются не входить ни в какие особенные переговоры с несчастным слепцом Василием; села и земли, купленные Московскими Боярами вокруг Суздаля, Городца, Нижнего, долженствовали безденежно возвратиться к прежним владельцам, и проч. Что заставило Шемяку быть столь благосклонным к двум изгнанникам, которые, не хотев служить Василию Темному, скитались по России из места в место? Он боялся народной ненависти и малодушно искал опоры в сих братьях, из коих старший, служа Новугороду, отличился в битве с Немцами и славился храбростию. Не имея ни совести, ни правил чести, ни благоразумной системы Государственной, Шемяка в краткое время своего владычества усилил привязанность Москвитян к Василию и, в самых гражданских делах попирая ногами справедливость, древние уставы, здравый смысл, оставил навеки память своих беззаконий в народной пословице о суде Шемякине, доныне употребительной (338).
      Он не умертвил великого Князя единственно для того, что не имел дерзости Святополка I; лишив его зрения, оправдывался законом мести и собственным примером Василия, который ослепил Шемякина брата. Но Москвитяне - соглашаясь, что несчастие Василиево было явным попущением Божиим, - усердно молили Небо избавить их от властителя недостойного; воспоминали добрые качества слепца: его верность в правоверии, суд без лицеприятия, милость к Князьям Удельным, к народу, к самому Шемяке. Лазутчики Димитрия в столице, на площади, в домах Бояр и граждан видели печаль, слышали укоризны; даже многие города не поддавались ему. В сих обстоятельствах надлежало Шемяке показать смелую решительность: к счастию, злодеи не всегда имеют оную; устрашаются крайности и не достигают цели. Он боялся младенцев Великокняжеских, хранимых в Муроме Князьями Ряполовскими, верными Боярами и малочисленною воинскою дружиною; но не хотел употребить насилия: призвал в Москву Рязанского Епископа Иону и сказал ему: «Муж Святый! обещаю доставить тебе сан Митрополита; но прошу твоей услуги. Иди в свою Епископию, в город Муром; возьми детей Великого Князя на свою епитрахиль и привези ко мне: я готов на всякую милость; выпущу отца их; дам им Удел богатый, да господствуют в оном и живут в изобилии». Иона, не сомневаясь в его искренности, отправился в Муром и ревностно старался успеть в Димитриевом поручении. Бояре колебались. «Если не послушаем Святителя, - думали они, - то Димитрий силою возьмет Муром и детей Великокняжеских: что будет с ними, с несчастным их родителем и с нами?» Бояре требовали клятвы от Ионы и привели младенцев в храм Богоматери, где Епископ, отпев молебен, торжественно принял их с церковной пелены на свою епитрахиль, в удостоверение, что Димитрий не сделает им ни малейшего зла (339). Князья Ряполовские и друзья их, успокоенные обрядом священным, сами поехали с драгоценным залогом к Шемяке, бывшему тогда в Переславле. Сей лицемер плакал будто бы от умиления: ласкал, целовал юных невинных племянников; угостил обедом и дарами, а на третий день отправил с тем же Ионою к отцу в Углич. Иона возвратился в Москву и занял дом Митрополитский; но Василий и семейство его остались под стражею. Шемяка не исполнил обета.
      Сие вероломство изумило Бояр: добрые Князья Ряполовские были в отчаянии. «Не дадим веселиться злобе», - сказали они и решились низвергнуть Димитрия. К ним пристали Князь Иван Стрига-Оболенский, Вельможа Ощера и многие дети Боярские (340): условились с разных сторон идти к Угличу; в один день и час явиться под его стенами, овладеть городом, освободить Василия. Заговор не имел совершенного успеха; однако ж произвел счастливое действие. Узнав намерение Ряполовских, тайно выехавших из Москвы, Димитрий отправил Воеводу своего вдогон за ними; но сии мужественные витязи разбили дружину Шемякину и видя, что умысел их открылся, поехали в Литву к Василию Ярославичу Боровскому, чтобы вместе с ним взять меры в пользу Великого Князя. Они проложили туда путь всем их многочисленным единомышленникам; из столицы и других городов люди бежали в Малороссию, проклиная Шемяку, который трепетал в Московском дворце, ежедневно получая вести о всеобщем негодовании народа. Призвав Епископов, он советовался с ними и с Князем Иоанном Можайским, освободить ли Василия? чего неотступно требовал Иона, говоря ему: «Ты нарушил устав правды; ввел меня в грех, постыдил мою старость. Бог накажет тебя, если не выпустишь Великого Князя с семейством и не дашь им обещанного Удела. Можешь ли опасаться слепца и невинных младенцев? Возьми клятву с Василия, а нас Епископов во свидетели, что он никогда не будет врагом твоим». Шемяка долго размышлял; наконец согласился.
      Должны ли вероломные надеяться на верность обманутых ими? Но злодеи, освобождая себя от уз нравственности, мыслят, что не всем дана сила попирать ногами святыню, и сами бывают жертвою легковерия. Димитрий хотел, по тогдашнему выражению, связать душу Василиеву Крестом и Евангелием так, чтобы не оставить ему на выбор ничего, кроме рабского смирения или Ада; приехал в Углич со всем Двором, с Князьями, Боярами, Епископами, Архимандритами; велел позвать Василия, обнял его дружески, винился, изъявлял раскаяние, требовал прощения великодушного. «Нет! - ответствовал Великий Князь с сердечным умилением: - я один во всем виновен; пострадал за грехи мои и беззакония; излишно любил славу мира и преступал клятвы; гнал вас, моих братьев; губил Христиан и мыслил еще изгубить многих; одним словом, заслуживал казнь смертную. Но ты, Государь, явил милосердие надо мною и дал мне средство к покаянию». Слова лились рекою вместе со слезами; вид, голос подтверждали их искренность. Шемяка был совершенно доволен: все другие плакали, славя Ангельское смирение души Василиевой. Может быть, Великий Князь действительно говорил и чувствовал одно в порыве Христианской набожности, которая питается уничижением земной гордости. Обряд крестного целования заключился великолепною трапезою у Шемяки: Василий обедал у него с супругою и с детьми, со всеми Вельможами и Епископами; принял богатые дары и Вологду в Удел; пожелал Димитрию благополучно властвовать над Московским Государством и с своими домашними отправился к берегам Кубенского озера.
      Скоро увидел Шемяка свою ошибку. Василий, пробыв несколько дней в Вологде как в печальной ссылке, поехал на богомолье в Белозерский Кириллов монастырь, где умный Игумен Трифон, согласно с его желанием, объявил ему, что клятва, данная им в Угличе, не есть законная, быв действием неволи и страха. «Родитель оставил тебе в наследие Москву, - говорил Трифон: - да будет грех клятвопреступления на мне и на моей братии! Иди с Богом и с правдою на свою отчину; а мы за тебя, Государя, молим Бога». Игумен и все Иеромонахи благословили Василия на Великое Княжение. Он успокоился в совести. Ежедневно приходило к нему множество людей из разных городов, требуя чести служить Верою и правдою истинному Государю России; в том числе находились знатнейшие Бояре и дети Боярские. Василий уже не хотел ехать назад в Вологду, но прибыл в Тверь, где Князь Борис Александрович, оставив прежнюю злобу, вызвался помогать ему с условием, чтобы он женил сына своего, семилетнего Иоанна, на его дочери, Марии. Торжественное обручение детей утвердило союз между отцами, и Тверская дружина усилила Великокняжескую (341). Василий решился идти к Москве.
      С другой стороны спешили туда Князья Боровский, Ряполовские, Иван Стрига-Оболенский, Федор Басенок, собрав войско в Литве (342). На пути они нечаянно встретили Татар и готовились к битве с ними; но открылось, что сии мнимые неприятели шли на помощь к Василию, предводимые Царевичами Касимом и Ягупом, сыновьями Царя Улу-Махмета. «Мы из земли Черкасской и друзья Великого Князя, - говорили Татары, - знаем, что сделали с ним братья недостойные; помним любовь и хлеб его; желаем теперь доказать ему нашу благодарность». Князья Российские дружески обнялися с Царевичами и пошли вместе.
      Шемяка, сведав о намерении Василия и желая не допустить его до Москвы, расположился станом у Волока Ламского; но Великий Князь, уверенный в доброхотстве ее граждан, тайно отправил к ним Боярина Плещеева с малочисленною дружиною. Сей Боярин умел обойти рать Шемякину и ночью, накануне Рождества, был уже под стенами Кремлевскими. В церквах звонили к Заутрене; одна из Княгинь ехала в собор: для нее отворили Никольские ворота, и дружина Великокняжеская, пользуясь сим случаем, вошла в город. Тут раздался стук оружия: Наместник Шемякин убежал из церкви; Наместник Иоанна Можайского попался в руки к Василиевым Воеводам, которые в полчаса овладели Кремлем. Бояр неприятельских оковали цепями; а граждане с радостию вновь присягнули Василию (343).
      [1447 г.] Димитрий Шемяка услышал в одно время, что Москва взята и что от Твери идет на него Великий Князь, а с другой стороны Василий Ярославич Боровский с Татарами: не имея доверенности ни к своему войску, ни к собственному мужеству, Димитрий и Можайский ушли в Галич, оттуда в Чухлому и в Каргополь, взяв с собою мать Василиеву, Софию. Великий же Князь соединился близ Углича с Василием Боровским и завоевал сей город, под коим убили одного из храбрейших его Воевод, Литвина Юрия Драницу; в Ярославле нашел Царевичей, Касима с Ягупом, и при восклицаниях усердного народа вступил в Москву, послав Боярина Кутузова сказать Шемяке: «Брат Димитрий! какая тебе честь и хвала держать в неволе мать мою, а свою тетку? Ищи другой славнейшей мести, буде хочешь: я сижу на престоле Великокняжеском!» Димитрий советовался с Боярами. Видя изнеможение своих людей, утомленных бегством - желая смягчить Великого Князя и чувствуя в самом деле бесполезность сего залога - он велел знатному Боярину своему, Михайлу Сабурову, проводить Великую Княгиню до Москвы. Василий встретил мать в Троицкой Лавре (344); а Боярин Сабуров, им обласканный, вступил к нему в службу.
      Князья Шемяка и Можайский искали мира посредством Василия Ярославича Боровского и Михаила Андреевича, брата Иоаннова; винились, давали обеты верности. Шемяка отказывался от Звенигорода, Вятки, Углича, Ржева: Иоанн от Козельска и разных волостей; тот и другой обязывался возвратить все похищенное ими в Москве: казну, богатые кресты, иконы, имение Княгинь и Вельмож, древние грамоты, ярлыки Ханские, требуя единственно, чтобы Василий оставил их обоих мирно господствовать в Уделах наследственных и не призывал к себе до избрания Митрополита, который один мог надежно ручаться за личную для них безопасность в столице (345). Великий Князь простил Иоанна и дал ему Бежецкий Верх, из уважения к его брату, Михаилу Андреевичу, и сестре Анастасии, супруге Бориса Тверского; но еще не хотел примириться с Шемякою. Полки Московские шли к Галичу. Наконец, убежденный ходатайством их общих родственников, Василий простил и Шемяку, который обязался страшными клятвами быть ему искренним другом, славить милость его до последнего издыхания и никогда не мыслить о Великом Княжении. Крестная или клятвенная грамота Димитриева, тогда написанная, заключалась сими словами: «Ежели преступлю обеты свои, да лишуся милости Божией и молитвы Святых Угодников земли нашей, Митрополитов Петра и Алексия, Леонтия Ростовского, Сергия, Кирилла и других; не буди на мне благословения Епископов Русских», и проч. - Великий Князь с торжеством возвратился из Костромы в Москву, отпраздновав мир и Пасху в Ростове у Епископа Ефрема.
      [1448 г.] Своим последним несчастием как бы примиренный с судьбою и в слепоте оказывая более Государственной прозорливости, нежели доселе, Василий начал утверждать власть свою и силу Московского Княжения. Восстановив спокойствие внутри оного, он прежде всего дал Митрополита России, коего мы восемь лет не имели от раздоров Константинопольского Духовенства и от собственных наших смятений. Епископы Ефрем Ростовский, Аврамий Суздальский, Варлаам Коломенский, Питирим Пермский съехались в Москву; а Новогородский и Тверской прислали грамоты, изъявляя свое единомысле с ними (346). Они, в угодность Государю, посвятили Иону в Митрополиты, ссылаясь будто бы, как сказано в некоторых летописях, на данное ему (в 1437 году) Патриархом благословение; но Иона в грамотах своих, написанных им тогда же ко всем Епископам Литовской России, говорит, что он избран по уставу Апостолов Российскими Святителями, и строго укоряет Греков Флорентийским Собором. По крайней мере с того времени мы сделались уже совершенно независимы от Константинополя по делам церковным: что служит к чести Василия. Духовная опека Греков стоила нам весьма дорого. В течение пяти веков, от Св. Владимира до Темного, находим только шесть Митрополитов-Россиян; кроме даров, посылаемых Царям и Патриархам, иноземные Первосвятители, всегда готовые оставить наше отечество, брали, как вероятно, меры на сей случай, копили сокровища и заблаговременно пересылали их в Грецию. Они не могли иметь и жаркого усердия к Государственным пользам России; не могли и столько уважать ее Государей, как наши единоземцы. Сии истины очевидны; но страх коснуться Веры и переменою в ее древних обычаях соблазнить народ не дозволял Великим Князьям освободиться от уз духовной Греческой власти; несогласия же Константинопольского Духовенства по случаю Флорентийского Собора представили Василию удобность сделать то, чего многие из его предшественников хотели, но опасались. - Избрание Митрополита было тогда важным Государственным делом: он служил Великому Князю главным орудием в обуздании других Князей. Иона старался подчинить себе и Литовские Епархии: доказывал тамошним Епископам, что преемник Исидоров, Григорий, есть Латинский еретик и лжепастырь; однако ж не достиг своей цели и возбудил только гнев Папы Пия II, который нескромною Буллою (в 1458 году) объявил Иону злочестивым сыном, отступником, и проч (347).
      [1449-1450 гг.] Вторым попечением Василия было утвердить наследственное право юного сына: он назвал десятилетнего Иоанна соправителем и Великим Князем, чтобы Россияне заблаговременно привыкли видеть в нем будущего Государя: так именуется Иоанн в договорах сего времени, заключенных с Новымгородом и с разными Князьями (348). Во время несчастия Василиева Новогородцы признали Шемяку своим Князем и заставили его клятвенно утвердить все древние права их: Василий, желая тогда отдохновения и мира, также дал им крестный обет не нарушать сих прав, довольствоваться старинными Княжескими пошлинами и не требовать народной, или черной дани. Знатнейшие сановники Новагорода приезжали в Москву и написали договор, во всем подобный тем, какие они заключали с Ярославом Ярославичем и другими Великими Князьями XIII века. - Столь же снисходительно поступил Василий и со внуками Кирдяпы: оставил их господствовать в Нижнем, в Городце, в Суздале, с условием, чтобы они признавали его своим верховным повелителем, отдали ему Древние ярлыки Ханские на сей Удел, не брали новых и вообще не имели сношений с Ордою (349). - Князь Рязанский, Иоанн Феодорович, обязался грамотою не приставать ни к Литве, ни к Татарам; быть везде заодно с Василием и судиться у него в случае раздоров с Князем Пронским; а Великий Князь обещал уважать их независимость, возвратив Иоанну многие древние места Рязанские по берегам Оки; Бориса же Тверского называет в грамоте равным себе братом, уверяя, что ни он, Василий, ни сын его не будет мыслить о присоединении Твери к Московским владениям, хотя бы Татары и предложили ему взять оную. Из благодарности к верным своим друзьям и сподвижникам, Василию Ярославичу Боровскому и Михаилу Андреевичу, брату Иоанна Можайского, Великий Князь утвердил за первым Боровск, Серпухов, Лужу, Хотунь, Радонеж, Перемышль, а за вторым Верею, Белоозеро, Вышегород, оставив им обоим часть в Московских сборах и даже освободив некоторые области Михаилова Удела на несколько лет от Ханской дани, то есть взял ее на себя. Сии грамоты были все подписаны Митрополитом Ионою, который способствовал и доброму согласию Василиеву с Казимиром. Посол Литовский, Гарман, был тогда в Москве с письмами и с дарами; а Великий Князь посылал в Литву Дьяка своего, Стефана. Иона, называясь отцем обоих Государей, уверял Казимира, что Василий искренно хочет жить с ним в любви братской.
      Новое вероломство Шемяки нарушило спокойствие Великого Княжения. Еще в конце 1447 года Епископы Российские от имени всего Духовенства писали к нему, что он не исполняет договора: не отдал увезенной им Московской казны и драгоценной святыни; грабит Бояр, которые перешли от него в службу к Василию; сманивает к себе людей Великокняжеских; тайно сносится с Новымгородом, с Иоанном Можайским, с Вяткою, с Казанью (350). Над Синею, или Ногайскою Ордою, рассеянною в степях между Бузулуком и Синим, или Аральским морем, отчасти же между Черным и рекою Кубою, господствовал Седи-Ахмет (351), коего Послы приезжали к Великому Князю: Шемяка не хотел участвовать в издержках для их угощения, ни в дарах Ханских, ответствуя Василию, что Седи-Ахмет не есть истинный Царь. «Ты ведаешь, - писали Святители к Димитрию, - сколь трудился отец твой, чтобы присвоить себе Великое Княжение, вопреки воле Божией и законам человеческим; лил кровь Россиян, сел на престоле и должен был оставить его; выехал из Москвы только с пятью слугами и сам звал Василия на Государство; снова похитил оное - и долго ли пожил? Едва достиг желаемого, и се в могиле, осужденный людьми и Богом. Что случилось и с братом твоим? В гордости и высокоумии он резал Христиан, Иноков, Священников: благоденствует ли ныне? Вспомни и собственные дела свои. Когда безбожный Царь Махмет стоял у Москвы, ты не хотел помогать Государю и был виною Христианской гибели: сколько истреблено людей, сожжено храмов, поругано девиц и Монахинь? Ты, ты будешь ответствовать Всевышнему. Напал варвар Мамутек: Великий Князь сорок раз посылал к тебе, молил идти с ним на врага; но тщетно! Пали верные воины в битве крепкой: им вечная память, а на тебе кровь их! Господь избавил Василия от неволи: ослепленный властолюбием и презирая святость крестных обетов, ты, второй Каин и Святополк в братоубийстве, разбоем схватил, злодейски истерзал его: на добро ли себе и людям? Долго ли господствовал? и в тишине ли? Не беспрестанно ли волнуемый, пореваемый страхом, спешил из места в место, томимый в день заботами, в нощи сновидениями и мечтами? Хотел большего, но изгубил свое меньшее. Великий Князь снова на престоле и в новой славе: ибо данного Богом человек не отнимает. Одно милосердие Василиево спасло тебя. Государь еще поверил клятве твоей и паки видит измену. Пленяемый честию Великокняжеского имени, суетною, если она не Богом дарована; или движимый златолюбием, или уловленный прелестию женскою, ты дерзаешь быть вероломным, не исполняя клятвенных условий мира: именуешь себя Великим Князем и требуешь войска от Новогородцев, будто бы для изгнания Татар, призванных Василием и доселе им не отсылаемых. Но ты виною сего: Татары немедленно будут высланы из России, когда истинно докажешь свое миролюбие Государю. Он знает все твои происки. Тобою наущенный Казанский Царевич Мамутек оковал цепями Посла Московского. Седи-Ахмета не признаешь Царем; но разве не в сих же Улусах отец твой судился с Великим Князем? Не те ли же Царевичи и Князья служат ныне Седи-Ахмету? Уже миновало шесть месяцев за срок, а ты не возвратил ни святых крестов, ни икон, ни сокровищ Великокняжеских. И так мы, служители олтарей, по своему долгу молим тебя, господин Князь Димитрий, очистить совесть, удовлетворить всем праведным требованиям Великого Князя, готового простить и жаловать тебя из уважения к нашему ходатайству, если обратишься к раскаянию. Когда же в безумной гордости посмеешься над клятвами, то не мы, но сам возложишь на себя тягость духовную: будешь чужд Богу, Церкви, Вере и проклят навеки со всеми своими единомышленниками и клевретами». - Сие послание не могло тронуть души, ожесточенной злобою. Прошло два года без кровопролития, с одной стороны в убеждениях миролюбия, с другой в тайных и явных кознях. Наконец Димитрий решился воевать. Он хотел нечаянно взять Кострому; но Князь Стрига и мужественный Феодор Басенок отразили приступ. Узнав о том, Василий собрал и полки и Епископов, свидетелей клятвы Шемякиной, чтобы победить или устыдить его. Сам Митрополит провождал войско к Галичу. Как усердный Пастырь душ, он еще старался обезоружить врагов: успел в том, но ненадолго. Шемяка не преставал коварствовать и замышлять мести. Тогда - видя, что один гроб может примирить их - Василий уже хотел действовать решительно; призвал многих Князей, Воевод из других городов, и составил ополчение сильное. Шемяка, думая сперва уклониться от битвы, пошел к Вологде; но, вдруг переменив мысли, расположился станом близ Галича: укреплял город, ободрял жителей и всего более надеялся на свои пушки. Василий, лишенный зрения, не мог сам начальствовать в битве: Князь Оболенский предводительствовал Московскими полками и союзными Татарами. Оставив Государя за собою, под щитами верной стражи, они стройно и бодро приближались к Галичу. Шемяка стоял на крутой горе, за глубокими оврагами; приступ был труден. То и другое войско готовилось к жестокому кровопролитию с равным мужеством: Москвитяне пылали ревностию сокрушить врага ненавистного, гнусного злодеянием и вероломством: а Шемяка обещал своим первенство в Великом Княжении со всеми богатствами Московскими. Полки Василиевы имели превосходство в силах, Димитриевы выгоду места. Князь Оболенский и Царевичи ожидали засады в дебрях; но Шемяка не подумал о том, воображая, что Москвитяне выйдут из оврагов утомленные, расстроенные и легко будут смяты его войском свежим: он стоял неподвижно и смотрел, как неприятель от берегов озера шел медленно по тесным местам. Наконец Москвитяне достигли горы и дружно устремились на ее высоту; задние ряды их служили твердою опорою для передних, встреченных сильным ударом полков Галицких. Схватка была ужасна: давно Россияне не губили друг друга с таким остервенением. Сия битва особенно достопамятна, как последнее кровопролитное действие Княжеских междоусобий... Москвитяне одолели: истребили почти всю пехоту Шемякину и пленили его Бояр: сам Князь едва мог спастися: он бежал в Новгород. Василий, услышав о победе, благодарил Небо с радостными слезами; дал Галичанам мир и своих, Наместников; присоединил сей Удел к Москве и возратился с веселием в столицу (352).
      Новогородцы не усомнились принять Димитрия Шемяку, величаясь достоинством покровителей знаменитого изгнанника и надеясь чрез то иметь более средств к обузданию Василия в замыслах его самовластия; не хотели помогать Димитрию, однако ж не мешали ему явно готовиться к неприятельским действиям против Великого Князя и собирать воинов, с коими он чрез несколько месяцев взял Устюг (353). Шемяка мыслил завоевать северный край Московских владений, хотел приобрести любовь жителей и для того не касался собственности частных людей, довольствуясь единственно их присягою; но те, которые не соглашались изменить Великому Князю, были осуждены на смерть: бесчеловечный Шемяка навязывал им камни на шею и топил сих добродетельных граждан в Сухоне. Не теряя времени, он пошел к Вологде, чтобы открыть себе путь в Галицкую землю; но не мог завладеть ни одним городом и возвратился в Устюг, где Великий Князь: около двух лет оставлял его в покое.
      В сие время Татары занимали Василия. Казань уже начала быть опасною для Московских владений: в ней царствовал Мамутек, сын Махметов, злодейски умертвив отца и брата (354). В 1446 году 700 Татар Мамутековой дружины осаждали Устюг и взяли окуп с города мехами, но, возвращаясь, потонули в реке Ветлуге. Отрок Великокняжеский, десятилетний Иоанн Васильевич, чрез два года ходил с полками для отражения Казанцев от Муромских и Владимирских пределов. Другие шайки хищников Ординских грабили близ Ельца и даже в Московской области: Царевич Касим, верный друг Василиев, разбил их в окрестностях Похры и Битюга. [1451 г.] Гораздо более страха и вреда претерпела наша столица от Царевича Мазовши: отец его, Седи-Ахмет, Хан Синей, или Ногайской Орды, требовал дани от Василия и хотел принудить его к тому оружием. Великий Князь шел встретить Царевича в поле; но сведав, что Татары уже близко и весьма многочисленны, возвратился в столицу, приказав Князю Звенигородскому не пускать их через Оку. Сей малодушный Воевода, объятый страхом, бежал со всеми полками и дал неприятелю путь свободный; а Василий, вверив защиту Москвы Ионе Митрополиту, матери своей Софии, сыну Юрию и Боярам - супругу же с меньшими детьми отпустив в Углич - рассудил за благо удалиться к берегам Волги, чтобы ждать там городских Воевод с дружинами (355).
      Скоро явились Татары, зажгли посады и начали приступ. Время было сухое, жаркое; ветер нес густые облака дыма прямо на Кремль, где воины, осыпаемые искрами, пылающими головнями, задыхались и не могли ничего видеть, до самого того времени, как посады обратились в пепел, огонь угас и воздух прояснился. Тогда Москвитяне сделали вылазку; бились с Татарами до ночи и принудили их отступить. Несмотря на усталость, никто не мыслил отдыхать в Кремле: ждали нового приступа; готовили на стенах пушки, самострелы, пищали. Рассветало; восходит солнце, и Москвитяне не видят неприятеля: все тихо и спокойно. Посылают лазутчиков к стану Мазовшину: и там нет никого; стоят одни телеги, наполненные железными и медными вещами: поле усеяно оружием и разбросанными товарами. Неприятель ушел ночью, взяв с собою единственно легкие повозки, а все тяжелое оставив в добычу осажденным. Татары, по сказанию Летописцев, услышав вдали необыкновенный шум, вообразили, что Великий Князь идет на них с сильным войском, и без памяти устремились в бегство. Сия весть радостно изумила Москвитян. Великая Княгиня София отправила гонца к Василию, который уже перевозился за Волгу, близ устья Дубны. Он спешил в столицу, прямо в храм Богоматери, к ее славной Владимирской иконе; с умилением славил Небо и сию заступницу Москвы; облобызав гроб чудотворца Петра и приняв благословение от Митрополита Ионы, нежно обнял мать, сына, Бояр, велел вести себя на пепелище, утешал граждан, лишенных крова; говорил им: «Бог наказал вас за мои грехи: не унывайте. Да исчезнут следы опустошения! Новые жилища да явятся на месте пепла! Буду вашим отцом; даю вам льготу; не пожалею казны для бедных». Народ, утешенный сожалением и милостию Государя, почил (как сказано в летописи) от минувшего зла, и где за день господствовал неописанный ужас, там представилось зрелище веселого праздника. Василий обедал с своим семейством, Митрополитом, людьми знатнейшими: граждане, не имея домов, угощали друг друга на стогнах и на кучах обгорелого леса.
      [1452 г.] Видя снова мир и тишину в Великом Княжении, Василий не хотел долее терпеть Шемякина господства в Устюге: немало времени готовился к походу; наконец выступил из Москвы: сам остановился в Галиче, а сына своего, Иоанна, с Князьями Боровским, Оболенским, Феодором Басенком и с Царевичем Ягупом (братом Касимовым) послал разными путями к берегам Сухоны. Шемяка, по-видимому, не ожидал сего нападения: не дерзнул противиться, оставил в Устюге Наместника и бежал далее в северные пределы Двины; но и там, гонимый отрядами Великокняжескими, не нашел безопасности: бегал из места в место и едва мог пробраться в Новгород: Воеводы Московские не щадили нигде друзей сего Князя: лишали их имения, вольности и, посадив Наместников Василиевых в области Устюжской, возвратились к Государю с добычею (356). Но еще Шемяка был жив и в непримиримой злобе своей искал новых способов мести: смерть его казалась нужною для Государственной безопасности: ему дали яду, от коего он скоропостижно умер. Виновник дела, столь противного Вере и законам нравственности, остался неизвестным. Новогородцы погребли Шемяку с честию в монастыре Юрьевском. Подьячий, именем Беда, прискакал в Москву с вестию о кончине сего жестокого Василиева недруга и был пожалован в Дьяки (357). Великий Князь изъявил нескромную радость.
      [1454 г.] Как бы ободренный смертию опасного злодея, он начал действовать гораздо смелее и решительнее в пользу единовластия. Иоанн Можайский не хотел вместе с ним идти на Татар: великий Князь объявил ему войну и заставил его бежать со всем семейством в Литву, куда ушел из Новагорода и сын Шемякин (358). Жители Можайска требовали милосердия. «Даю вам мир вечный, - сказал Великий Князь, - отныне навсегда вы мои подданные». Наместники Василиевы остались там управлять народом.
      Новогородцы давали убежище неприятелям Темного, говоря, что Святая София никогда не отвергала несчастных изгнанников. Кроме Шемяки, они приняли к себе одного из Князей Суздальских, Василия Гребенку, не хотевшего зависеть от Москвы. Великий Князь имел и другие причины к неудовольствию (359): Новогородцы уклонялись от его суда, утаивали Княжеские пошлины и называли приговоры Веча вышним законодательством, не слушаясь Московских Наместников и следуя правилу, что уступчивость благоразумна единственно в случае крайности. Сей случай представился. Они знали, что Василий готовится к походу; слышали угрозы; получили наконец разметные грамоты в знак объявления войны - и все еще думали быть непреклонными. Великий Князь, провождаемый Двором, прибыл в Волок, куда, несмотря на жестокую зиму, полки шли за полками, так, что в несколько дней составилась рать сильная. Тут Новогородцы встревожились, и Посадник их явился с челобитьем в Великокняжеском стане: Василий не хотел слушать. Князь Оболенский-Стрига и славный Феодор Басенок, герой сего времени, были посланы к Русе, городу торговому, богатому, где никто не ожидал нападения неприятельского: Москвитяне взяли ее без кровопролития и нашли в ней столько богатства, что сами удивились. Войску надлежало немедленно возвратиться к великому Князю: оно шло с пленниками; за ним везли добычу. Воеводы остались назади, имея при себе не более двухсот Боярских детей и ратников: вдруг показалось 5000 конных Новогородцев, предводимых Князем Суздальским. Москвитяне дрогнули; но Стрига и Феодор Басенок сказали дружине, что Великий Князь ждет победителей, а не беглецов; что гнев его страшнее толпы изменников и малодушных; что надобно умереть за правду и за Государя. Новогородцы хотели растоптать неприятеля: глубокий снег и плетень остановили их. Видя, что они с головы до ног покрыты железными доспехами, Воеводы Московские велели стрелять не по людям, а по лошадям, которые начали беситься от ран и свергать всадников. Новогодцы падали на землю; вооруженные длинными копьями, не умели владеть ими; передние смешались: задние обратили тыл, и Москвитяне, убив несколько человек, привели к Василию знатнейшего Новогородского Посадника, именем Михаила Тучу, взятого ими в плен на месте сей битвы (360).
      Известие о том привело Новгород в страх несказанный. Ударили в Вечевой колокол; народ бежал на двор Ярославов; чиновники советовались между собою, не зная, что делать; шум и вопль не умолкал с утра до вечера. Граждан было много, но мало воинов смелых; не надеялись друг на друга; редкие надеялись и на собственную храбрость: кричали, что не время воинствовать и лучше вступить в переговоры. Отправили Архиепископа Евфимия, трех Посадников, двух Тысячских и 5 выборных от людей Житых; велели им не жалеть ласковых слов, ни самых денег в случае необходимости. Сие Посольство имело желаемое действие. Архиепископ нашел Василия в Яжелбицах; обходил всех Князей и Бояр, склоняя их быть миротворцами; молил самого Великого Князя не губить народа легкомысленного, но полезного для России своим купечеством и готового загладить впредь вину свою искреннею верностию. Обещания не могли удовлетворить Василию: он требовал серебра и разных выгод. Новогородцы дали Великому Князю 8500 рублей и договорною грамотою обязались платить ему черную, или народную дань, виры, или судные пени; отменили так называемые Вечевые грамоты, коими народ стеснял власть Княжескую; клялися не принимать к себе Иоанна Можайского, ни сына Шемякина, ни матери, ни зятя его и никого из лиходеев Василиевых; отступились от земель, купленных их согражданами в областях Ростовской и Белозерской; обещали употреблять в Государственных делах одну печать Великокняжескую, и проч.; а Василий в знак милости уступил им Торжок (361). В сем мире участвовали и Псковитяне, которые, забыв долговременную злобу Новогородцев, давали им тогда помощь и находились в раздоре с Василием. Таким образом Великий Князь, смирив Новгород, предоставил сыну своему довершить легкое покорение оного.
      [1456 г.] В то время умер в монашестве Князь Рязанский Иоанн Феодорович, внук славного Олега, поручив осьмилетнего сына, именем Василия, и дочь Феодосию Великому Князю. Сия доверенность была весьма опасна для независимости Рязанского Княжения: Василий Темный, желая будто бы лучше воспитать детей Иоанновых, взял их к себе в Москву, но, послав собственных Наместников управлять Рязанью, властвовал там как истинный Государь (362).
      Властолюбие его, кажется, более и более возрастало, заглушая в нем святейшие нравственные чувства. Внук славного Владимира Храброго, Василий Ярославич Боровский, шурин, верный сподвижник Темного, жертвовал ему своим владением, отечеством; гнушаясь злодейством Шемяки, не хотел иметь с ним никаких сношений; осудил себя на горькую участь изгнанника, искал убежища в земле чуждой и непрестанно мыслил о средствах возвратить несчастному слепцу свободу с престолом. Какая вина могла изгладить память такой добродетельной заслуги? И вероятно ли, чтобы Ярославич, усердный друг Василия, сверженного с престола, заключенного в темнице, изменил ему в счастии, когда сей Государь уже не имел совместников и властвовал в мирном величии? Доселе Князь Боровский не изъявлял излишнего честолюбия, довольный наследственным Уделом и частию Московских пошлин; охотно уступил Василию области деда своего, Углич, Городец, Козельск, Алексин, взяв за то Бежецкий Верх со Звенигородом, и новыми грамотами обязался признавать его сыновей наследниками Великого Княжения (363). Вероятнее, что Василий, желая сделаться единовластным, искал предлога снять с себя личину благодарности, тягостной для малодушных: клеветники могли услужить тем Государю, расположенному быть легковерным, - и Великий Князь, без всяких околичностей взяв шурина под стражу, сослал его в Углич. Удел сего мнимого преступника был объявлен Великокняжеским достоянием; а сын Ярославича, Иоанн, ушел с мачехою в Литву и вместе с другим изгнанником, Иоанном Андреевичем Можайским, вымышлял средства отмстить их гонителю. Они заключили тесный союз между собою, написав следующую грамоту (от имени юного Князя Боровского): «Ты, Князь Иван Андреевич, будешь мне старшим братом. Великий Князь вероломно изгнал тебя из наследственной области, а моего отца безвинно держит в неволе. Пойдем искать управы: ты владения, я родителя и владения. Будем одним человеком. Без меня не принимай никаких условий от Василия. Если он уморит отца моего в темнице, клянися мстить; если освободит его, но с тобою не примирится, клянуся помогать тебе. Если Бог дарует нам счастие победить или выгнать Василия, будь Великим Князем: возврати моему отцу города его, а мне дай Дмитров и Суздаль. Не верь клеветникам и не осуждай меня по злословию; что услышишь, скажи мне и не сомневайся в истине моих крестных оправданий. Что завоюем вместе, городов или казны, из того мне треть; а буде по грехам не сделаем своего доброго дела, то останемся и в изгнании неразлучными: в какой земле найдешь себе место, там и я с тобою», и проч. (364) Сбылося только последнее их чаяние: они долженствовали умереть изгнанниками. Враги Государя Московского имели убежище в Литве, но не находили там ни сподвижников, ни денег. Казимир отправлял дружелюбные Посольства к Василию, думая единственно о безопасности своих Российских владений. - Напрасно также верные слуги Ярославича, с горестию видя несколько лет заточение своего Князя, мыслили освободить его: взаимно обязались в том клятвою, условились тайно ехать в Углич, вывести Князя из темницы и бежать с ним за границу. Умысел открылся. Сии люди исполняли долг усердия к законному их властителю, несправедливо утесненному; но Великий Князь наказал их как злодеев, и притом с жестокостию необыкновенною: велел некоторым отсечь руки и голову, другим отрезать нос, иных бить кнутом (365). Они погибли без стыда, с совестию чистою. Народ жалел об них.
      [1458-1459 гг.] Присвоив себе Удел Галицкий, Можайский и Боровский, Василий оставил только Михаила Верейского Князем Владетельным; других не было, внуки Кирдяпины, несколько лет правив древнею Суздальскою областию в качестве Московских присяжников, волею или неволею выехали оттуда (366). Уже все доходы Московские шли в казну Великого Князя; все города управлялись его Наместниками. Одна Вятка, быв частию Галицкой области, не хотела повиноваться Василию: жители ее, как мы видели, помогали Юрию, Шемяке, Косому и за несколько лет до того времени сами собою выжгли Устюжскую крепость Гледен. Князь Ряполовский, посланный смирить Вятчан, долго стоял у Хлынова и возвратился без успеха: ибо они задобрили Воевод Московских дарами. В следующий год пошло туда новое сильное войско с Великокняжескою дружиною, со многими Князьями, Боярами, детьми Боярскими; присоединив к себе Устюжан, взяло городки Котельнич, Орлов и покорило Вятчан Государю Московскому. Однако ж дух вольности не мог вдруг исчезнуть в сей народной Державе, основанной на законах Новогородских. Василий удовольствовался данию и правом располагать ее воинскими силами (367).
      Любя умножать власть свою, он еще не дерзал коснуться Твери, где Князь Борис Александрович, сват его, скончался независимым (в 1461 году), оставив престол сыну, именем Михаилу (368). - Василий не теснил более и Новогородцев и дружелюбно гостил у них (в 1460 году) около двух месяцев, изъявляя милость к ним и Псковитянам, которые прислали ему в дар 50 рублей, жаловались на Немцев и требовали, чтобы он позволил Князю Александру Черторижскому остаться у них Наместником. Василий согласился; но Черторижский сам не захотел того и немедленно уехал в Литву. Псковитяне желали иметь у себя Василиева сына, Юрия: отпущенный родителем из Новагорода, сей юноша был встречен ими с искреннею радостию и возведен на престол в храме Троицы; ему вручили славный меч Довмонта: Юрий взял его и клялся оградить им безопасность знаменитого Ольгина отечества. Надлежало отмстить Ливонским Немцам, которые, утвердив мир с Россиянами на 25 лет, сожгли их церковь на границе. Но дело обошлось без войны: Орден требовал перемирия, заключенного потом с согласия Великокняжеского на пять лет в Новегороде, куда приезжали для того Послы Архиепископа Рижского и Дерптские; а Князь Юрий вслед за родителем возвратился в Москву, получив в дар от Псковитян 100 рублей и вместо себя оставив у них Наместником Иоанна Оболенского-Стригу (369).
      [1455-1461 гг.] Нет сомнения, что Василий в последние годы жизни своей или совсем не платил дани Моголам, или худо удовлетворял их корыстолюбию: ибо они, несмотря на собственные внутренние междоусобия, часто тревожили Россию и приходили не шайками, но целыми полками. Два раза войско Седи-Ахметовой Орды вступало в наши пределы: Воевода Московский, Князь Иван Юрьевич, победил Татар на сей стороне Оки, ниже Коломны (370); а сын Великого Князя, Иоанн, мужественно отразил их от берегов ее: после чего Axмат, Хан Большой Орды, сын Кичимов, осаждал Переславль Рязанский, но с великою потерею и стыдом удалился, виня главного Полководца своего, Казата Улана, в тайном доброхотстве к Россиянам. - Царь Казанский также был неприятелем Москвитян: Великий Князь хотел сам идти на Казань; но, встреченный его Послами в Владимире, заключил с ними мир.
      Василий еще не достиг старости: несчастия и душевные огорчения, им претерпенные, изнурили в нем телесные силы. Он явно изнемогал, худел и, думая, что у него сухотка, прибегнул ко мнимому целебному средству, тогда обыкновенно употребляемому в оной: жег себе тело горящим трутом; сделались раны, начали гнить, и больной, видя опасность, хотел умереть Монахом: ему отговорили (371). Василий написал духовную: утвердил Великое Княжение за старшим сыном, Иоанном, вместе с третию Московских доходов (другие же две отказал меньшим сыновьям); Юрию отдал Дмитров, Можайск. Серпухов и все имение матери своей, Софии (которая преставилась Инокинею в 1453 году); третиему сыну, Андрею Большому, Углич, Бежецкий Верх, Звенигород; четвертому, именем Борису, Волок Ламский, Ржев, Рузу и села прабабы его, Марии Голтяевой, по ее завещанию; Андрею Меньшему Вологду, Кубену и Заозерье; а матери их Ростов (с условием не касаться собственности тамошних Князей), городок Романов, казну свою, все Удельные волости, которые бывали прежде за Великими Княгинями, и все, им купленные или отнятые у знатных изменников (что составляло великое богатство); сверх того клятвою обязал сыновей слушаться родительницы не только в делах семейственных, но и в государственных (372). Таким образом он снова восстановил Уделы, довольный тем, что Государство Московское (за исключением Вереи) остается подвластным одному дому его, и не заботясь о дальнейших следствиях: ибо думал более о временной пользе своих детей, нежели о вечном государственном благе; отнимал города у других Князей только для выгод собственного личного властолюбия; следовал древнему обыкновению, не имев твердости быть навеки основателем новой, лучшей системы правления, или единовластия. Всего страннее то, что Василий в духовном завещании приказывает супругу и детей своих Королю Польскому, Казимиру, называя его братом. Оно подписано Митрополитом Феодосием, который за год до того времени был поставлен нашими Святителями из Архиепископов Ростовских на место скончавшегося Ионы. - Василий преставился на сорок седьмом году жизни [17 марта 1462 г.], хотя несправедливо именуемый первым Самодержцем Российским со времен Владимира Мономаха (373), однако ж действительно приготовив многое для успехов своего преемника: начал худо; не умел повелевать, как отец и дед его повелевали; терял честь и Державу, но оставил Государство Московское сильнейшим прежнего: ибо рука Божия, как бы вопреки малодушному Князю, явно влекла оное к величию, благословив доброе начало Калиты и Донского.
      Кроме междоусобия, Государствование Темного ознаменовалось разными злодействами, доказывающими свирепость тогдашних нравов. Два Князя ослеплены, два Князя отравлены ядом (374). Не только чернь в остервенении своем без всякого суда топила и жгла людей, обвиняемых в преступлениях; не только Россияне гнусным образом терзали военнопленных: даже законые казни изъявляли жестокость варварскую. Иоанн Можайский, осудив на смерть Боярина, Андрея Дмитриевича, всенародно сжег его на костре вместе с женою за мнимое волшебство. Москва в первый раз увидела так называемую торговую казнь, неизвестную нашим благородным предкам: самых именитых людей, обвиняемых в Государственных преступлениях, начали всенародно бить кнутом. Сие унизительное для человечества обыкновение заимствовали мы от Моголов.
      Суеверие и нелепые понятия о случаях естественных господствовали в умах, и летописи сего времени наполнены известиями о чудесных явлениях: то небо пылало в огнях разноцветных, то вода обращалась в кровь; образа слезили; звери переменяли свой вид обыкновенный. В 1446 году Генваря 3, по баснословному сказанию Новогородского Летописца, шел сильный дождь и сыпались из тучи на землю рожь, пшеница, ячмень, так, что все пространство между рекою Мстою и Волховцем, верст на пятнадцать, покрылось хлебом, собранным крестьянами и принесенным в Новгород, к радостному изумлению его жителей, угнетаемых дороговизною в съестных припасах (375).
      Сей же Летописец, изображая тогдашние несгодья своей отчизны, причисляет к оным и перемену в деньгах. Посадник, Тысячский и знатные граждане, избрав пять мастеров, велели им перелить старую серебряную монету и вычитать за труд по деньге с двух гривен; а скоро отменили и старые рубли, или куски серебра, к великому огорчению народа, который долго волновался и кричал, что Правительство, подкупленное монетчиками, старается единственно дать им работу, не думая об его убытке. Несколько человек, оговоренных в делании подложной монеты, утопили в Волхове; других ограбили (376).
      Мы описали святые подвиги Стефана Пермского, который водворил Христианство на берегах северной Камы: преемниками его в Епископстве сей еще малоизвестной страны были Исаакий и Питирим, ревностные наставники и благотворители тамошних обитателей. Дикие народы соседственные, омраченные тьмою идолопоклонства, возненавидели новых Христиан Пермских и тревожили их своими набегами: так Князь Вогуличей, именем Асыка, с сыном Юмшаном приходил (в 1455 году) воевать берега Вычегды и, вместе с другими пленниками захватив Епископа Питирима, злодейски умертвил сего добродетельного святителя (377). - Здесь в первый раз упоминается о Вогуличах в деяниях нашей Истории.
      В сие время был основан знаменитый монастырь Соловецкий, на диком острове Белого моря, среди лесов и болот. Еще в 1429 году благочестивый Инок Савватий водрузил там крест и поставил уединенную келию; а Св. Зосима, чрез несколько лет, создал церковь Преображения, устроил общежительство и выходил в Новегороде жалованную грамоту на весь остров, данную ему от Архиепископа Ионы и тамошнего Правительства за осмью свинцовыми печатями (378). Как в иных землях алчная любовь к корысти, так у нас Христианская любовь к тихой, безмолвной жизни расширяла пределы обитаемые, знаменуя крестом ужасные дотоле пустыни, неприступные для страстей человеческих.
      Россияне при Василии Темном были поражены несчастием Греции как их собственным. Народ, именуемый в Восточных летописях Гоцами, в Византийских Огузами или Узами, единоплеменный с Торками, которые долго скитались в степях Астраханских, служили Владимиру Святому, обитали после близ Киева и до самого нашествия Татар составляли часть Российского конного войска (379) - сей народ мужественный, способствовав в Азии основанию и гибели разных Держав (Гасневидской, Сельчукской, Харазской), наконец под именем Турков Османских основал сильнейшую Монархию, ужасную для трех частей мира и еще доныне знаменитую. Осман, или Отоман, Эмир Султана Иконийского, воспользовался падением его Державы, разрушенной Моголами: сделался независимым; захватил около 1292 года некоторые места в Вифиний, в Пафлагонии, в Архипелаге и дал наследникам своим пример счастливого властолюбия, коим они столь удачно воспользовались, что в конце XIV века уже господствовали над всею Малою Азиею и Фракиею, обложив данию Константинополь. Тамерлан и междоусобие сыновей Баязетовых могли только на время удержать быстрое стремление Османских завоеваний: оно возобновилось при Амурате и, наконец, при Магомете II увенчалось падением Византии, которое не было внезапностью: Европа долго ожидала его с беспокойством; но победы, одержанные Турками над Королями Венгерскими, Сигизмундом и Владиславом, вселяли ужас в Государей Европейских, нечувствительных к воплю Греков, над коими восходила туча разрушения. Самые Греки - когда Магомет явно готовился осадить их столицу, распоряжал полки, строил крепости на берегах Воспора - в безумном отчаянии проклинали друг друга за богословские мнения! Славный Кардинал Исидор, бывший Митрополит Российский, находился тогда в стенах Византии и предлагал Царю Константину именем Папы сильное вспоможение, с условием, чтобы Духовенство Греческое утвердило постановление Флорентийского Собора. Царь, Вельможи, Иерархи согласились: народ не хотел о том слышать; ревностные Иноки, Монахини восклицали на стогнах: «Горе Латинской ереси! Образ Богоматери спасет нас!..» (380) Но знамя султанское уже развевалось пред вратами Св. Романа. Магомет с двумястами тысячами воинов и с тремястами судов приступил к Царюграду, где считалось 100000 жителей, а вооружилось только пять тысяч, граждан и Монахов, для его защиты: другие единственно плакали, молились в церквах и звонили в колокола, чтобы менее трепетать от грома Магометовых пушек! Сия горсть людей, усиленная двумя тысячами иноземцев под начальством храброго Генуэзского витязя Джустиниани, представляла все могущество Восточной Империи! Греки ожидали чуда для их спасения; но случилось, чему необходимо надлежало случиться: Магомет, разрушив стены, по трупам Янычаров вошел в город, и славная смерть великодушного Царя Константина достойно завершила бытие Империи: он пал среди неприятелей, сказав: «Для чего не могу умереть от руки Христианина?» ...Вероятно, что некоторые из наших единоземцев были очевидными тому свидетелями: по крайней мере Летописец Московский рассказывает весьма подробно о всех обстоятельствах осады и взятия Константинопольского, с ужасом прибавляя, что храм Святой Софии, где Послы Владимировы в десятом веке пленились величием и красотою истинного богослужения, обратился в мечеть Лжепророка. Греция была для нас как бы вторым отечеством: Россияне всегда с благодарностию воспоминали, что она сообщила им и Христианство, и первые художества, и многие приятности общежития. В Москве говорили о Цареграде так, как в новейшей Европе со времен Людовика XIV говорили о Париже: не было иного образца для великолепия церковного и мирского, для вкуса, для понятия о вещах. Однако ж, соболезнуя о Греках, летописцы наши беспристрастно судят их и Турков, изъясняясь следующим образом: «Царство без грозы есть конь без узды. Константин и предки его давали Вельможам утеснять народ; не было в судах правды, ни в сердцах мужества; судии богатели от слез и крови невинных, а полки Греческие величались только цветною одеждою; гражданин не стыдился вероломства, а воин бегства, и Господь казнил властителей недостойных, умудрив Царя Магомета, коего воины играют смертию в боях и судии не дерзают изменять совести. Уже не осталось теперь ни единого Царства Православного, кроме Русского. Так исполнилось предсказание Св. Мефодия и Льва Мудрого, что Измаильтяне овладеют Византисю; исполнится, может быть, и другое, что Россияне победят Измаильтян и на седьми холмах ее воцарятся» (381). О сем древнем пророчестве мы упоминали в Истории Ярослава Великого: оно служило тогда утешением для Россиян. Другие народы Европейские, не имея тесных связей с Грециею, оставались почти раводушными к ее бедствию; а Папа, Николай V, хвалился, что он предсказал ей гибель за нарушение Флорентийского договора. Хотя Кардинал Исидор, плененный в Цареграде Турками, но ушедший из неволи, по возвращении в Италию писал ко всем Государям Западным, что они должны восстать на Магомета, предтечу Антихристова и чадо Сатаны: однако ж сие красноречивое послание (внесенное в летописи Латинской церкви) осталось без действия (382). Награжденный за свое усердие и страдание милостию папы, Исидор умер в Риме с именем Константинопольского Патриарха и был погребен в церкви Св. Петра, до конца жизни сетовав о падении Греческой Империи, любезного ему отечества, коего спасению хотел он пожертвовать чистою Верою своих предков.
      Впрочем, Россияне, жалея о Греции, нимало не думали, чтобы могущество новой Турецкой Империи было и для них опасно. Тогдашняя Политика наша не славилась прозорливостию и за ближайшими опасностями не видала отдаленных: Улусы и Литва ограничивали круг се деятельности; Ливонские Немцы и Шведы занимали единственно Новогородцев и Псковитян; все прочее составляло для нас предмет одного любопытства, а не Государственного внимания.
      С Василиева времени сделалась известною Крымская Орда, составленная Эдигеем из Улусов Черноморских. Повествуют, что сей знаменитый Князь, готовясь умереть, заклинал многочисленных сыновей своих не делиться: но они разделились и все погибли в междоусобии (383). Тогда Моголы Черноморские избрали себе в Ханы осьмнадцатилетнего юношу, одного из потомков Чингисовых (как уверяют), именем. Ази, спасенного от смерти и воспитанного каким-то земледельцем в тишине сельской. Сей юноша, из благодарности к своему благотворителю приняв его имя, назвался Ази-Гирей: в память чего и все Ханы Крымские до самых позднейших времен назывались Гиреями. Другие же Историки пишут, что Ази-Гирей, сын или внук Тохтамышев, родился в Литовском городе Троках и что Витовт доставил ему господство в Тавриде (384); по крайней мере сей Хан был всегда усердным другом Литвы и не тревожил ее владений, которые простирались до самого устья рек Днепра и Днестра (385). Покорив многие Улусы в окрестностях Черного моря, Ази-Гирей основал новую независимую Орду Крымскую, обложил данию города Генуэзские в Тавриде, имел сношение с Папою и, желая наказать Татар Волжских за частые их впадения в области Казимировы, разбил врага нашего, Хана Седи-Ахмета, который, спасаясь от него бегством, искал пристанища в Литве и был там заключен в темницу: «Дело весьма несогласное с Государственным благоразумием, - пишет Историк Польский (386), - способствуя уничижению Волжской Орды, мы готовили себе опасных неприятелей в Россиянах, дотоле слабых под ее игом». - Сие новое гнездо хищников, славных под именем Татар Крымских, до самых позднейших времен беспокоило наше отечество.










 
Русь накануне Батыева нашествия (1237 год)



Том V. Глава IV 
СОСТОЯНИЕ РОССИИ ОТ НАШЕСТВИЯ ТАТАР ДО ИОАННА III

      Сравнение России с другими Державами. Следствие нашего ига. Введение смертной казни и телесных наказаний. Благое действие Веры. Изменение гражданского порядка. Начало Самодержавия. Медленные успехи Единодержавия. Постепенная знаменитость Москвы. Зло имеет и добрые следствия. Выгоды Духовенства: характер нашего. Мы не приняли обычаев Татарских. Правосудие. Искусство ратное. Происхождение Козаков. Купечество. Изобретения. Художества. Словесность. Пословицы. Песни. Язык.
      Наконец мы видим пред собою цель долговременных усилий Москвы: свержение ига, свободу отечества. Предложим читателю некоторые мысли о тогдашнем состоянии России, следствии ее двувекового порабощения.
      Было время, когда она, рожденная, возвеличенная единовластием, не уступала в силе и в гражданском образовании первейшим Европейским Державам, основанным на развалинах Западной Империи народами Германскими; имея тот же характер, те же законы, обычаи, уставы Государственные, сообщенные нам Варяжскими или Немецкими Князьями, явилась в новой политической системе Европы с существенными правами на знаменитость и с важною выгодою быть под влиянием Греции, единственной Державы, не испроверженной варварами. Правление Ярослава Великого есть без сомнения сие счастливое для России время: утвержденная и в Христианстве и в порядке государственном, она имела наставников совести, училища, законы, торговлю, многочисленное войско, флот, Единодержавие и свободу гражданскую. Что в начале XI века была Европа? Феатром Поместного (Феодального) тиранства, слабости Венценосцев, дерзости Баронов, рабства народного, суеверия, невежества. Ум Альфреда и Карла Великого блеснул во мраке, но ненадолго; осталась их память: благодетельные учреждения и замыслы исчезли вместе с ними.
      Но разделение нашего отечества и междоусобные войны, истощив его силы, задержали Россиян и в успехах гражданского образования: мы стояли или двигались медленно, когда Европа стремилась к просвещению. Крестовые походы сообщили ей сведения и художества Востока; оживили, распространили ее торговлю. Селения и города откупались от утеснительной власти Баронов; Государи по собственному движению давали гражданам права и выгоды, благоприятные для общей пользы, для промышленности и для самых нравов; лучшая Исправа (Полиция) земская начинала обуздывать силу, ограждать безопасностию пути, жизнь и собственность. Обретение Иустинианова Кодекса в Амальфи было счастливою эпохою для Европейского правосудия: понятия людей о сем важном предмете гражданства сделались яснее, основательнее. Всеобщее употребление языка Латинского доставляло способ и Духовным и мирянам черпать мысли и познания в творениях древних, уцелевших в наводнение варварства. Одним словом, с половины XI века состояние Европы явно переменилось в лучшее; а Россия со времен Ярослава до самого Батыя орошалась кровию и слезами народа. Порядок, спокойствие, столь нужные для успехов гражданского общества, непрестанно нарушались мечем и пламенем Княжеских междоусобий, так что в XIII веке мы уже отставали от Держав Западных в государственном образовании.
      Нашествие Батыево испровергло Россию. Могла угаснуть и последняя искра жизни; к счастию, не угасла: имя, бытие сохранилось; открылся только новый порядок вещей, горестный для человечества, особенно при первом взоре: дальнейшее наблюдение открывает и в самом зле причину блага, и в самом разрушении пользу целости.
      Сень варварства, омрачив горизонт России, сокрыла от нас Европу в то самое время, когда благодетельные сведения и навыки более и более в ней размножались, народ освобождался от рабства, города входили в тесную связь между собою для взаимной защиты в утеснениях; изобретение компаса распространило мореплавание и торговлю; ремесленники, художники, Ученые ободрялись Правительствами; возникали Университеты для вышних наук; разум приучался к созерцанию, к правильности мыслей; нравы смягчались; войны утратили свою прежнюю свирепость; Дворянство уже стыдилось разбоев, и благородные витязи славились милосердием к слабым, великодушием, честию; обходительность, людскость, учтивость сделались известны и любимы. В сие же время Россия, терзаемая Моголами, напрягала силы свои единственно для того, чтобы не исчезнуть: нам было не до просвещения!
      Если бы Моголы сделали у нас то же, что в Китае, в Индии или что Турки в Греции; если бы, оставив степь и кочевание, переселились в наши города: то могли бы существовать и доныне в виде Государства. К счастию, суровый климат России удалил от них сию мысль. Ханы желали единственно быть нашими господами издали, не вмешивались в дела гражданские, требовали только серебра и повиновения от Князей. Но так называемые Послы Ординские и Баскаки, представляя в России лицо Хана, делали, что хотели; самые купцы, самые бродяги Могольские обходились с нами как с слугами презрительными. Что долженствовало быть следствием? Нравственное уничижение людей. Забыв гордость народную, мы выучились низким хитростям рабства, заменяющим силу в слабых; обманывая Татар, более обманывали и друг друга; откупаясь деньгами от насилия варваров, стали корыстолюбивее и бесчувственнее к обидам, к стыду, подверженные наглостям иноплеменных тиранов. От времен Василия Ярославича до Иоанна Калиты (период самый несчастнейший!) отечество наше походило более на темный лес, нежели на Государство: сила казалась правом; кто мог, грабил; не только чужие, но и свои; не было безопасности ни в пути, ни дома; татьба сделалась общею язвою собственности (387). Когда же сия ужасная тьма неустройства начала проясняться, оцепенение миновало и закон, душа гражданских обществ, воспрянул от мертвого сна: тогда надлежало прибегнуть к строгости, неизвестной древним Россиянам. Нет сомнения, что жестокие судные казни означают ожесточение сердец и бывают следствием частых злодеяний. Добросердечный Мономах говорил детям: «Не убивайте виновного; жизнь Христианина священна»; не менее добросердечный победитель Мамаев, Димитрий, уставил торжественную смертную казнь, ибо не видал иного способа устрашать преступников. Легкие денежные пени могли некогда удерживать наших предков от воровства; но в XIV столетии уже вешали татей. Россиянин Ярославова века знал побои единственно в драке: иго Татарское ввело телесные наказания; за первую кражу клеймили, за вины государственные секли кнутом. Был ли действителен стыд гражданским там, где человек с клеймом вора оставался в обществе? - Мы видели злодеяния и в нашей древней Истории: но сии времена представляют нам черты гораздо ужаснейшего свирепства в исступлениях Княжеской и народной злобы (388); чувство угнетения, страх, ненависть, господствуя в душах, обыкновенно производят мрачную суровость во нравах. Свойства народа изъясняются всегда обстоятельствами; однако ж действие часто бывает долговременее причины: внуки имеют некоторые добродетели и пороки своих дедов, хотя живут и в других обстоятельствах. Может быть, самый нынешний характер Россиян еще являет пятна, возложенные на него варварством Моголов.
      Некоторые думали, что суеверие обезоруживало нас против сих тиранов; что Россияне видели в них бич гнева Небесного и не дерзали восстать на исполнителей Вышней мести, подобно как чернь доныне мыслит, что нельзя обыкновенными средствами угасить пожара, производственного молниею. История не доказывает того: Россияне неоднократно изъявляли самую безрассудную дерзость в усилиях свергнуть иго; недоставало согласия и твердости. Но заметим, что вместе с иными благородными чувствами ослабела в нас тогда и храбрость, питаемая народным честолюбием. Прежде Князья действовали мечем: в сие время низкими хитростями, жалобами в Орде. Древние Полководцы наши, воспаляя мужествов в воинах, говорили им о стыде и славе: Герой Донской битвы о венцах Мученических (389). Если мы в два столетия, ознаменованные духом рабства, еще не лишились всей нравственности, любви к добродетели, к отечеству: то прославим действие Веры; она удержала нас на степени людей и граждан, не дала окаменеть сердцам, ни умолкнуть совести; в уничижении имени русского мы возвышали себя именем Христиан и любили отечество как страну Православия.
      Внутренний государственный порядок изменился: все, что имело вид свободы и древних гражданских прав, стеснилось, исчезало. Князья, смиренно пресмыкаясь в Орде, возвращались оттуда грозными Властелинами: ибо повелевали именем Царя верховного. Совершилось при Моголах легко и тихо чего не сделал ни Ярослав Великий, ни Андрей Боголюбский, ни Всеволод III в Владимире и везде, кроме Новагорода и Пскова, умолк Вечевой колокол, глас вышнего народного законодательства, столь часто мятежный, но любезный потомству Славянороссов. Сие отличие и право городов древних уже не было достоянием новых: ни Москвы, ни Твери, коих знаменитость возникла при Моголах. Только однажды упоминается в летописях о Вече Московском как действии чрезвычайном, когда столица, угрожаемая свирепым неприятелем, оставленная Государем, видела себя в крайности без начальства. Города лишились права избирать Тысячских, которые важностию и блеском своего народного сана возбуждали зависть не только в княжеских чиновниках, но и в Князьях (390).
      Происхождение наших бояр теряется в самой глубокой древности: сие достоинство могло быть еще старее Княжеского, означая витязей и граждан знатнейших, которые в Славянских республиках предводительствовали войсками, судили и рядили землю. Хотя оно не было, кажется, никогда наследственным, а только личным; хотя в России давалось после Государем (391): но каждый из древних городов имел своих особенных Бояр, как знатнейших чиновников народных, и самые Княжеские Бояре пользовались каким-то правом независимости. Так, в договорных грамотах XIV и XV века обыкновенно подтверждалась законная свобода Бояр переходить из службы одного Князя к другому; недовольный в Чернигове, Боярин с своею многочисленною дружиною ехал в Киев, в Галич, в Владимир, где находил новые поместья и знаки всеобщего уважения (392). Одним словом, сии государственные сановники издревле казались народу мужами верховными и, занимая везде первые места вокруг престолов, составляли у нас некоторую Аристократию. Но когда южная Россия обратилась в Литву; когда Москва начала усиливаться, присоединяя к себе города и земли; когда число Владетельных Князей уменьшилось, а власть Государева сделалась неограниченнее в отношении к народу: тогда и достоинство Боярское утратило свою древнюю важность. Где Боярин Василия Темного, им оскорбленный, мог искать иной службы в отечестве? Уже и слабая Тверь готовилась зависеть от Москвы. - Власть народная также благоприятствовала силе Бояр, которые, действуя чрез Князя на граждан, могли и чрез последних действовать на первого: сия опора исчезла. Надлежало или повиноваться Государю, или быть изменником, бунтовщиком: не оставалось средины и никакого законного способа противиться Князю. - Одним словом, рождалось самодержавие.
      Сия перемена, без сомнения неприятная для тогдашних граждан и Бояр, оказалась величайшим благодеянием Судьбы для России. Удержав некоторые обыкновения свободы, естественной только в малых областях, предки наши не могли обуздывать ими воли Государя Единодержавного, каков был Владимир Святой или Ярослав Великий, но пользовались оными во время раздробления Государства, и борение двух властей, Княжеской с народною, еще более ослабляло силу его. Если Рим спасался диктатором в случае великих опасностей, то Россия, обширный труп после нашествия Батыева, могла ли оным способом оживиться и воскреснуть в величии? Требовалось единой и тайной мысли для намерения, единой руки для исполнения: ни шумные сонмы народные, ни медленные думы Аристократии не произвели бы сего действия. Народ и в самом уничижении ободряется и совершает великое, но служа только орудием, движимый, одушевляемый силою Правителей. Власть Боярская производила у нас Боярские смуты. Совет Вельмож иногда внушает мудрость Государю, но часто волнуется и страстями. Бояре нередко питали междоусобие Князей Российских; нередко даже судились с ними в Орде, обнося их пред Ханами (393). Самодержавие, искоренив сии злоупотребления, устранило важные препятствия на пути России к независимости, и таким образом возникало вместе с единодержавием до времен Иоанна III, которому надлежало совершить то и другое.
      История свидетельствует, что есть время для заблуждений и для истины: сколько веков Россияне не могли живо увериться в том, что соединение княжений необходимо для их государственного благоденствия? Некоторые Венценосцы начинали сие дело, но слабо, без ревности, достойной оного; а преемники их опять все разрушали. Даже и Москва, более Киева и Владимира наученная опытами, как медленно и недружно двигалась к государственной целости! Уставилось лучшее право наследственное; древние Уделы возвращались к Великому Княжению: но оно, снова раздробляясь на части между сыновьями, внуками, правнуками Иоанна Калиты, в истинном смысле все еще не было единым Государством; даже судное право, пошлины, доходы Московские принадлежали им совокупно. Так называемое братское старейшинство Великого Князя состояло в том, что Удельные Владетели, имея свои особенные гражданские уставы, законы, войска, монету, обязывались иметь с ним одну политическую систему, давать ему войско и серебро для Ханов. Но сие обязательство было условное: если он нарушал договор, всегда обоюдный; если утеснял их, то они могли, возвратив крестные грамоты, законно искать управы мечем. Народ, граждане, Бояре удельные знали только своего Князя, не присягали Государю Московскому и в случае междоусобной войны лили кровь его подданных, не заслуживая имени бунтовщиков. Так было еще и при Василии Темном. Однако ж Великий Князь имел уже столько перевеса в силах, что мог легко сделаться единовластным: все зависело от решительной волн и твердого характера; все изготовилось к счастливой перемене: теперь означим или напомним читателю, какими средствами?
      Москва, будучи одним из беднейших Уделов Владимирских, ступила первый шаг к знаменитости при Данииле, которому внук Невского, Иоанн Димитриевич, отказал Переславль Залесский и который, победив Рязанского Князя, отнял у него многие земли. Сын Даниилов, Георгий, зять Хана Узбека, присоединил к своей области Коломну, завоевал Можайск и выходил себе в Орде Великое Княжение Владимирское; а брат Георгиев, Иоанн Калита, погубив Александра Тверского, сделался истинным Главою всех иных Князей, обязанный тем не силе оружия, но единственно милости Узбековой, которую снискал он умною лестию и богатыми дарами.
      Предложим замечание любопытное: иго Татар обогатило казну Великокняжескую исчислением людей, установлением поголовной дани и разными налогами, дотоле неизвестными, собираемыми будто бы для Хана, но хитростию Князей обращенными в их собственный доход: Баскаки, сперва тираны, а после мздоимные друзья наших Владетелей, легко могли быть обманываемы в затруднительных счетах (394). Народ жаловался, однако ж платил; страх всего лишиться изыскивал новые способы приобретения, чтобы удовлетворять корыстолюбию варваров. Таким образом мы понимаем удивительный избыток Иоанна Данииловича, купившего не только множество сел в разных землях, но и целые области, где малосильные Князья, подверженные наглости Моголов и теснимые его собственным властолюбием, волею или неволею уступали ему свои наследственные права, чтобы иметь в нем защитника для себя и народа. Сии так называемые Окупные Князьки оставались между тем в своих проданных владениях, пользуясь некоторыми доходами и выгодами (395). Углич, Белоозеро, Галич, Ростов, Ярославль сделались снова городами Великокняжескими, как было при Всеволоде III.
      Так возвеличил Москву Иоанн Калита, и внук его, Димитрий, дерзнул на битву с Ханом... Сей Герой не приобрел почти ничего, кроме славы; но слава умножает силы - и наследник Димитриев, ласкаемый, честимый в Орде, возвратился оттуда с милостивым ярлыком, или с жалованною грамотою на Суздаль, Городец, Нижний; восстановил таким образом древнее Суздальское Великокняжение Боголюбского во всей полноте оного, и мирным присвоением бывших Уделов Черниговских - Мурома, Торусы, Новосиля, Козельска, Перемышля - распространил Московскую Державу, которая, с прибавлением Вятки, составляла уже знатную часть древней единовластной России Ярослава Великого, будучи сверх того усилена внутри твердейшим началом Самодержавия. Рюрик, Святослав, Владимир брали земли мечем: Князья Московские поклонами в Орде - действие, оскорбительное для нашей гордости, но спасительное для бытия и могущества России! Ярослав обуздывал народ и Бояр своим величием: смиренные тиранством Ханов, они уже не спорили о правах с Государем Московским, требуя от него единственно покоя и безопасности со стороны Моголов; видели прежних Владетельных Князей слугами Донского, Василия Димитриевича, Темного и менее жалели о своей древней вольности.
      История не терпит оптимизма и не должна в происшествиях искать доказательств, что все делается к лучшему: ибо сие мудрование несвойственно обыкновенному здравому смыслу человеческому, для коего она пишется. Нашествие Батыево, куча пепла и трупов, неволя, рабство толь долговременное составляют, конечно, одно из величайших бедствий, известных нам по летописям Государств; однако ж и благотворные следствия оного несомнительны. Лучше, если бы кто-нибудь из потомков Ярославовых отвратил сие несчастие восстановлением единовластия в России и правилами Самодержавия, ей свойственного, оградил ее внешнюю безопасность и внутреннюю тишину: но в два века не случилось того. Могло пройти еще сто лет и более в Княжеских междоусобиях: чем заключились бы оные? Вероятно, погибелию нашего отечества: Литва, Польша, Венгрия, Швеция могли бы разделить оное; тогда мы утратили бы и государственное бытие и Веру, которые спаслися Москвою; Москва же обязана своим величием Ханам.
      Одним из достопамятных следствий Татарского господства над Россиею было еще возвышение нашего Духовенства, размножение Монахов и церковных имений. Политика Ханов, утесняя народ и Князей, покровительствовала Церковь и ее служителей; изъявляла особенное к ним благоволение; ласкала Митрополитов и Епископов; снисходительно внимала их смиренным молениям и часто, из уважения к Пастырям, прелагала гнев на милость к пастве. Мы видели, как Св. Алексий Митрополит успокоивал отечество своим ходатайством в Орде. Знатнейшие люди, отвращаемые от мира всеобщим государственным бедствием, искали мира душевного в святых Обителях и, меняя одежду Княжескую, Боярскую на мантию инока, способствовали тем знаменитости духовного сана, в коем даже и Государи обыкновенно заключали жизнь. Ханы под смертною казнию запрещали своим подданным грабить, тревожить монастыри, обогащаемые вкладами, имением движимым и недвижимым (396). Всякий, готовясь умереть, что-нибудь отказывал церкви, особенно во время язвы, которая столь долго опустошала Россию. Владения церковные, свободные от налогов Ординских и Княжеских, благоденствовали: сверх украшения храмов и продовольствия Епископов, Монахов, оставалось еще немало доходов на покупку новых имуществ. Новогородские святители употребляли Софийскую казну в пользу государственную (397); но Митрополиты наши не следовали сему достохвальному примеру. Народ жаловался на скудость: Иноки богатели. Они занимались и торговлею, увольняемые от купеческих пошлин. - Кроме тогдашней набожности, соединенной с высоким понятием о достоинстве Монашеской жизни, одни мирские преимущества влекли людей толпами из сел и городов в тихие, безопасные обители, где слава благочестия награждалась не только уважением, но и достоянием; где гражданин укрывался от насилия и бедности, не сеял и пожинал! Весьма немногие из нынешних монастырей Российских были основаны прежде или после Татар: все другие остались памятником сего времени.
      Однако ж, несмотря на свою знаменитость и важность, Духовенство наше не оказывало излишнего властолюбия, свойственного Духовенству Западной Церкви, и, служа Великим Князьям в государственных делах полезным орудием, не спорило с ними о мирской власти. В раздорах Княжеских Митрополиты бывали посредниками, но избираемыми единственно с обоюдного согласия, без всякого действительного права; ручались в истине и святости обетов, но могли только убеждать совесть, не касаясь меча мирского, сей обыкновенной угрозы Пап для ослушников их воли; отступая же иногда от правил Христианской любви и кротости, действовали так в угодность Государям, от коих они совершенно зависели, ими назначаемые и свергаемые (398). Одним словом, церковь наша вообще не изменялась в своем главном, первобытном характере, смягчая жестокие нравы, умеряя неистовые страсти, проповедуя и Христианские и государственные добродетели. Милости Ханские не могли ни задобрить, ни усыпить ее Пастырей: они в Батыево время благословляли Россиян на смерть великодушную, при Димитрии Донском на битвы и победу. Когда Василий Темный ушел из осажденной Москвы, старец Митрополит Иона взял на себя отстоять Кремль или погибнуть с народом и наконец, будем верить летописям, в восторге духа предвестил Василию близкую независимость России (399). - История подтверждает истину, предлагаемую всеми Политиками-Философами и только для одних легких умов сомнительную, что Вера есть особенная сила государственная. В западных странах европейских духовная власть присвоила себе мирскую оттого, что имела дело с народами полудикими - Готфами, Лонгобардами, Франками, - которые, овладев ими и приняв Христианство, долго не умели согласить оного с своими гражданскими законами, ни утвердить естественных границ между сими двумя властями: а Греческая церковь воссияла в Державе благоустроенной, и духовенство не могло столь легко захватить чуждых ему прав. К счастию, Святой Владимир предпочел Константинополь Риму.
      Таким образом, имев вредные следствия для нравственности Россиян, но благоприятствовав власти Государей и выгодам Духовенства, господство Моголов оставило ли какие иные следы в народных обычаях, в гражданском законодательстве, в домашней жизни, в языке Россиян? Слабые обыкновенно заимствуют от сильных. Князья, Бояре, купцы, ремесленники наши живали в Улусах, а Вельможи и купцы Ординские в Москве и в других городах. Но Татары были сперва идолопоклонники, после Магометане: мы называли их обычаи погаными; и чем удобнее принимали Византийские, освященные для нас Христианством, тем более гнушались Татарскими, соединяя их в нашем понятии с ненавистным зловерием. К тому же, несмотря на унижение рабства, мы чувствовали свое гражданское превосходство в отношении к народу кочующему. Следствием было, что Россияне вышли из-под ига более с Европейским, нежели Азиатским характером. Европа нас не узнавала: но для того, что она в сии 250 лет изменилась, а мы остались, как были. Ее путешественники XIII века не находили даже никакого различия в одежде нашей и западных народов (400): то же без сомнения могли бы сказать и в рассуждении других обычаев. Как в Италии, Франции, Англии с падения Рима, так у нас с призвания Князей Варяжских все в главных чертах сделалось Немецким, смешанным с остатками первобытных обычаев Славянских: к чему после присоединилось занятое нами от Греков. Древний характер славян являл в себе нечто Азиатское; являет и доныне: ибо они, вероятно, после других Европейцев удалились от Востока, коренного отечества народов. Не Татары выучили наших предков стеснять женскую свободу и человечество в холопском состоянии, торговать людьми, брать законные взятки в судах (что некоторые называют Азиатским обыкновением): мы все то видели у Славян и Россиян гораздо прежде. В языке нашем довольно слов Восточных: но их находим и в других Славянских наречиях; а некоторые особенные могли быть заимствованы нами от Козаров, Печенегов, Ясов, Половцев, даже от Сарматов и Скифов: напрасно считают оные Татарскими, коих едва ли отыщется 40 или 50 в словаре Российском (401). Новые понятия, новые вещи требуют новых слов: что народ гражданский мог узнать от кочующего?
      Татары не вступались в наши судные дела гражданские. Во всех Московских владениях Государь давал законы и судил чрез своих наместников и Дворян: недовольные ими жаловались ему; ни в летописях, ни в грамотах сего времени не упоминается о приказах. От наместника зависели Дворские и сотники: первые судили холопей, вторые поселян; так было и в Уделах. Тяжбы между подданными двух разных Княжений решились Боярами, с обеих сторон избираемыми: в случае их несогласия назначался посредник, или Третейский суд, коего решение уже всегда исполнялось. Правосудие тогдашнее не имело, по-видимому, твердого основания и большею частию зависело от произвола судящих. Русская Правда лишилась достоинства и силы общего народного уложения, вместо коего давали судьям наказы, или грамоты Княжеские, весьма краткие, неопределительные (402). Кроме Двинской судной грамоты Василия Димитриевича мы имеем еще две пятого-надесять века: Псковскую и Новогородскую. В обеих говорится о законных поединках в случае доноса сомнительного. Такое странное обыкновение господствовало в целой Европе несколько веков, заступив место искушений посредством огня и воды. В Русской Правде нет еще ни слова о сих поединках; но в 1228 году они уже были в России способом доказывать свою невинность пред судиями и назывались полем. Искусство и сила казались действием суда Небесного: одолеть в бою значило оправдаться. Тщетно Духовенство противилось столь несогласному с Христианскою Верою уставу: Митрополит Фотий (в 1410 году) писал к Новогородскому Архиепископу Иоанну, что поединщики не должны вкушать тела и крови Христовой; что всякий, кто умертвит человека в бою, отлучается от Церкви на 18 лет и что Иереи не могут отпевать убитых (403): но древний обычай был сильнее убеждений Духовенства, церковной казни и рассудка. В грамоте Псковской определены некоторые судные пени (404); например, за вырывание бороды надлежало платить 2 рубля. Далее назначаются разные денежные взыскания: например, за барана хозяину 6 денег, за овцу десять, а судье три; объявляются недействительными купля, продажа и мена, совершаемые в пьянстве; запрещается Княжеским людям держать корчмы и продавать мед, а женщинам нанимать за себя судных поединщиков, и проч. Сия грамота есть только отрывок или прибавление к иным уставам; Новогородская же именно ссылается на другие, нам неизвестные грамоты, и содержит в себе единственно особенные постановления, из коих явствует, что Архиепископ в судах церковных руководствовался Номоканоном, а Посадник и Наместники Великокняжеские старыми уставами Новогородскими; что они брали пошлину с дел; что Тысячский имел свою особенную управу; что судьи ездили по городам, обязанные решить всякое дело в определенный срок или заплатить пеню; что вместе с судьями и Докладчиками заседали присяжные, знаменитые граждане, Бояре и Житые люди; что дело предлагалось так называемым Расскащиками, или Стряпчими, а записывалось Дьяком, или Секретарем, с приложением их печатей; что мужья ответствовали в судах за жен, а за вдов сыновья; что жены Боярские и людей Житых присягали дома; что холопи могли свидетельствовать только на холопей, а Псковитяне никогда; что прежде законного осуждения никто не мог быть лишаем свободы и всякому обвиняемому давался срок; что истец и ответчик подвергались тяжкому взысканию, если беззаконно обносили друг друга или судей; что уличенный в насильственном владении платил пеню Великому Князю и Новугороду, Боярин 50 рублей, Житый двадцать, а Младший гражданин десять: следственно, наказание умножалось по мере знатности или богатства преступников. К суду Святительскому относились, кроме церковных преступлений, все дела Иереев, Иноков, людей монастырских и проч.; а буде они имели дело с мирянами, то Наместники и судьи Епископские решили оное вместе с Княжескими или городскими чиновниками (405). В Новегороде Святительские денежные пени были гораздо тягостнее иных; например, от судного рубля получал Владыка, Наместник или Ключник его за печать гривну, а Посадник, Тысячские и судьи их только семь денег. Так ли было и в других Княжениях Российских, мы не знаем; но видим, что Духовенство наше везде старалось умножать свои права судебные, доказывая их древность мнимыми церковными уставами Св. Владимира и Ярослава Великого. Последним решителем в судах церковных был Митрополит: Новогородцы в 1385 году отняли у него сие доходное право, уставив, чтобы Архиепископ и главные их чиновники вершили все дела независимо или без отчета.
      Вообще с XI века мы не подвинулись вперед в гражданском законодательстве; но, кажется, отступили назад к первобытному невежеству народов в сей важной части государственного благоустройства: чему виною были замешательства и непостоянство в правлении внутреннем. Князья, не уверенные в твердости своих престолов, судя народ по необходимости и для собственного прибытка, старались уменьшать для себя затруднения: совесть, присяга, здравый ум естественный казались самым простейшим способом решить тяжбы, согласно с древними обыкновениями и без всяких письменных, общих правил. Законодатель определял единственно род наказаний и денежные пени для главных преступлений: смертоубийства, воровства и проч. Суд духовный, основанный на Кормчей Книге или Номоканоне, был не лучше гражданского: ибо сии законы Греческие во многом не шли к России и долженствовали часто уступать место произволу судей. В таком состоянии находилось правосудие и в других землях Европейских около десятого века; но в пятом-надесять, имея училища законоведения и Римское Право, Европа в сем отношении и уже далеко нас опередила.
      Не менее отстали мы и в искусстве ратном: Крестовые походы, дух Рыцарства, долговременные войны и наконец образование строевых, всегдашних войск произвели великие успехи оного во Франции и в других землях (406); а мы, кроме пороха, в течение сих веков не узнали и не приобрели ничего нового. Состав нашей рати мало изменился. Все главные чиновники государственные: Бояре Старшие, Большие, Путные (или поместные, коим давались земли, доходы казенные, путевые и другие), Окольничие или ближние к Государю люди, и Дворяне были истинным сердцем, лучшею, благороднейшею частию войска, и собственно именовались Двором Великокняжеским. Вторый многочисленный род записных людей воинских называли Детьми Боярскими: в них узнаем прежних Боярских Отроков; а Княжеские обратились в Дворян. Всякий древний областной город, имея своих Бояр, имел и Детей Боярских, которые составляли воинскую дружину первых (407). Купцы и граждане без крайности не вооружались, а земледельцы никогда (408). Герой Донской умел вывести в поле 150000 ратников; но для сего требовалось усилий необыкновенных. Часто войско не успевало собраться, когда неприятель уже стоял под Москвою. Древние обычаи не скоро уступают место лучшим. Чтобы иметь всегда полки готовые и не распускать их, надлежало бы определить им жалование: Государи наши скупились или не могли сделать того без отягощения подданных налогами.
      Иностранные писатели говорят, что Россияне сего времени сражались подобно Моголам: «не стоя на месте, а на скаку действуя стрелами и копьями, то нападая, то вдруг отступая» (409). Но летописи наши доказывают противное: хотя главное и лучшее войско состояло всегда из конницы, однако ж мы имели и пехоту: становились в ряды сомкнутые; отделяли часть войска вперед, чтобы открыть или удерживать неприятеля, а другую скрывали в засаде; одни полки начинали битву, другие ждали времени и случая ударить на врага; в средине находились так называемые большие или Княжеские знамена под защитою Дворян. Мы умели пользоваться местом; располагались станом за оврагами и дебрями. Полководцы наши изъявляли иногда смелую решительность великого ума воинского, как Герой Донской, быстрым движением предупредив соединение Мамая с Ягайлом. Куликовская битва достопамятна не только храбростию, но и самым искусством. Александр Невский также показал оное в сражении со Шведами и с Ливонскими Меченосцами. Летописцы отменно славят ратный ум Димитрия Волынского, победителя Болгаров, Олегова и Мамаева: чем в государствование Темного отличались Князь Василий Оболенский и Московский Дворянин Феодор Басенок (410). Однако ж Россияне XIV и XV века вообще не могли равняться с предками своими в опытности воинской, когда частые битвы с неприятелями внешними и междоусобные не давали засыхать крови на их мечах и когда они, так сказать, жили на поле сражения. Кровь лилася и во время ига Ханского, но редко в битвах: видим много убийств, но гораздо менее ратных подвигов.
      Заметим, что летописи времен Василия Темного в 1444 году упоминают о Козаках Рязанских, особенном легком войске, славном в новейшие времена. Итак, Козаки были не в одной Украине, где имя их сделалось известно по истории около 1517 года (411); но вероятно, что оно в России древнее Батыева нашествия и принадлежало Торкам и Берендеям, которые обитали на берегах Днепра, ниже Киева. Там находим и первое жилище Малороссийских Козаков. Торки и Берендеи назывались Черкасами (412): Козаки - также. Вспомним Касогов, обитавших, по нашим летописям, между Каспийским и Черным морем; вспомним и страну Казахию, полагаемую Императором Константином Багрянородным в сих же местах; прибавим, что Оссетинцы и ныне именуют Черкесов Касахами (413): столько обстоятельств вместе заставляют думать, что Торки и Берендеи, назывались Черкасами, назывались и Козаками; что некоторые из них, не хотев покориться ни Моголам, ни Литве, жили как вольные люди на островах Днепра, огражденных скалами, непроходимым тростником и болотами; приманили к себе многих Россиян, бежавших от угнетения; смешались с ними и под именем Комков составили один народ, который сделался совершенно Русским тем легче, что предки их, с десятого века обитав в области Киевской, уже сами были почти Русскими. Более и более размножаясь числом, питая дух независимости и братства, Козаки образовали воинскую Христианскую Республику в южных странах Днепра, начали строить селения, крепости в сих опустошенных Татарами местах; взялись быть защитниками Литовских владений со стороны Крымцев, Турков и снискали особенное покровительство Сигизмунда I, давшего им многие гражданские вольности вместе с землями выше днепровских порогов, где город Черкасы назван их именем. Они разделились на сотни и полки, коих Глава, или Гетман, в знак уважения получил от Государя Польского, Стефана Батори, знамя Королевское, бунчук, булаву и печать (414). Сии-то природные воины, усердные к свободе и к Вере Греческой, долженствовали в половине XVII века избавить Малороссию от власти иноплеменников и возвратить нашему отечеству древнее достояние оного. - Собственно, так называемые Козаки Запорожские были частию Малороссийских: Сеча их, или земляная крепость ниже Днепровских порогов, служила сперва сборным местом, а после сделалась жилищем холостых Козаков, не имевших никакого промысла, кроме войны и грабежа. -Вероятно, что пример Украинских Козаков, всегда вооруженных и готовых встретить неприятеля, дал мысль и северным городам нашим составить подобное земское войско. Область Рязанская, наиболее подверженная нападению Ординских хищников, имела и более нужды в таких защитниках. Люди молодые, бездомовные записывались в Козаки, побуждаемые к тому или некоторыми особенными, гражданскими выгодами - может быть, освобождением от всяких податей, - или прелестию добычи воинской (415). В истории следующих времен увидим Козаков Ордынских, Азовских, Ногайских и других: сие имя означало тогда вольницу, наездников, удальцов, но не разбойников, как некоторые утверждают, ссылаясь на лексикон Турецкий (416): оно без сомнения не бранное, когда витязи мужественные, умирая за вольность, отечество и Веру добровольно так назвалися.
      Россия, несмотря на все бедствия, нанесенные ей Моголами, в XIV и в XV веке имела знатное купечество. Древний, славный путь Греческий для нас закрылся: открылись новые пути торговли, с Востоком чрез Орду, с Константинополем и с Западом чрез Азов посредством реки Дона. Купцы, торгующие шелковыми тканями, назывались в Москве Сурожанами, по имени Сурожского, или Азовского моря (417): ибо они привозились к нам из Азова. Сии купцы были главными, вместе с суконниками, которые продавали немецкие сукна, получая оные из Новагорода, где цвела торговля Ганзейская. За сии иностранные произведения мы платили мехами. Россия была тогда привольем зверей, птиц и ловцов. Еще непроходимые, дремучие леса осеняли большую часть земли: тишина, царствуя в глубоком уединении пустынь, благоприятствовала размножению всякого рода животных. Как в XI столетии дикие кони, буйволы, вепри, олени стадами гуляли в лесах южной России, так в северной около пятого-надесять века бобры, козы, лоси витали на свободе; лебеди стаями плавали на реках и озерах (418). Россия, скудная людьми - от недавности своего населения, от меча, от пленения, от частых голодов и язвы - тем более изобиловала дикими сокровищами природы, коих источники всегда иссякают от возрастающего многолюдства.
      Ординские купцы живали в Москве, в Твери, в Ростове; они доставляли нам товары ремесленной Азии и лошадей, а брали в обмен (сверх драгоценных мехов, наших собственных и Пермских) множество ловчих птиц, соколов, кречетов, привозимых в Великое Княжение из Двинской земли. Вероятно, что Россияне передавали Моголам и Немецкие сукна так же, как Немцам плоды Азиатского ремесла. Казань заступила место древнего Царства Болгарского: купцы Московские и другие торговали в ней с Востоком. - Ханы для своих выгод покровительствовали у нас торговлю, чтобы мы, обогащаясь ею, тем исправнее платили Ординскую дань. Славный Венециянский путешественник, Марко Пауло, быв около 1270 года в Великой Татарии, в Персии и на берегах Каспийского моря, говорит о хладной России, сказывая, что ее жители белы, вообще хороши лицом, и что она богата собственными серебряными рудниками (419): мы не имели их, но действительно могли хвалиться знатным количеством серебра, получаемого нами от Немецких купцов и через Югру из Сибири. Новогородцы обещали Михаилу Тверскому 6000 фунтов серебра, а Витовту действительно заплатили около шестидесяти пудов: что прежде открытия Америки было весьма много. Не знаем заподлинно, сколько мы ежегодно давали Ханам; однако ж известно, что в 1384 году с каждой деревни собиралось для них около 12 золотников серебра; а деревня состояла тогда обыкновенно из двух или трех дворов. Города платили иногда и золотом (420). Кроме сего земледельцы вносили в казну Великокняжескую по гривне с сохи; кузнецы, рыбаки, лавочники также по гривне (что составляло более двух золотников серебра). Дань Ханская отчасти возвращалась к нам из Орды торговлею. - Наконец мы столько имели серебра, что могли отменить мордки, или куны, древние наши ассигнации, бывшие не менее пятисот лет в обращении и весьма полезные для успехов промышленности за недостатком в металлах. Казна, соблюдая умеренность в выпуске сих кожаных знаков, умела держать их в цене до самого нашествия Батыева: тогда упали куны, ибо Моголы не брали их вместо серебра; они ходили еще несколько времени в Новегороде и Пскове, не имевших тесной связи с Ордою; но скоро и там исчезли от затруднения в торговых счетах с другими Россиянами, которые уже не признавали достоинства мордок: что прежде называлось кунами, стало называться деньгами (421) - и древняя кожаная гривна, оцененная на серебро, обратилась в десятую часть рубля. Нет сомнения, что сия перемена имела вредные следствия для внутренней торговли, вдруг уменьшив в России количество денег. Города купеческие имели серебро; но другие, менее торговые, долженствовали нуждаться в знаках для оценки вещей: так, в земле Двинской, по уничтожении кожаных лоскутков, называемых кунами и векшами, опять ходили действительные шкуры куниц и белок вместо денег, как было у нас в самую глубокую древность; то есть возобновилась непосредственная мена вещей, обыкновенная в состоянии полудиких народов.
      Касательно нашей внутренней торговли заметим, что ее свобода и выгоды обыкновенно входили в условия государственных постановлений. Владетельные Князья, определяя легкие законные пошлины с купеческих возов и лодок, прибавляли в договорных грамотах: «а купцам торговать без рубежа или без зацепок» (422). Кроме перевоза иностранных вещей из места в место, жители некоторых областей промышляли своими особенными произведениями; новогородские хмелем и льном, Новоторжские кожами, Галичане и Двиняне солью. Соль Галицкая уже славилась при Донском. Псковитяне в 1364 году также завели было соляные варницы, но скоро оставили. Хлеб и рыба составляли знатнейший из торгов внутренних. Частые неурожаи, бедственные для народа, обогащали купцов прозорливых.
      Хотя Моголы как бы заградили нас от Европы; хотя уже Венценосцы ее не вступали с нашими в брачные союзы и, кроме Иннокентиева Посольства к Александру Невскому, кроме Исидорова путешествия в Италию, не было у нас никаких государственных сношений с Западом; хотя вообще иностранные летописи сего времени почти не упоминают о России: однако ж, через торговые связи Новагорода с Германиею, Московитяне довольно скоро узнавали важнейшие Европейские открытия, как то изобретение бумаги и пороха. В XV веке мы уже перестали употреблять хартию, или пергамен, заменив его гораздо дешевейшею тряпичною бумагою, покупаемою у Немцев, которые доставляли нам снаряд огнестрельный (423). Москва и Галич оборонялись пушками; но в описании полевых битв говорится только о стрелах, мечах и копьях: кажется, что пушки и пищали употреблялись единственно для защиты городов. - К художествам русским прибавилось ещё одно новое: монетное; по крайней мере со времен Ярослава или со XII века мы, кажется, не имели оного. Монетчики назывались денежниками. - Памятниками тогдашнего зодчества остались некоторые довольно красивые церкви, в Москве и в других местах. По летописям известно, что Св. Ольга жила в каменном дворце: в Москве же, кроме церквей и городских стен, не было ни одного каменного здания до XV века: ибо Князья и Вельможи предпочитали деревянные домы как благоприятнейшие для здоровья. Сверх того частые мятежи и государственные неустройства отвращали самых богатых людей от мысли строить долговременно и прочно; где нет твердого порядка гражданского, там редко бывают и твердые здания. Новогородский Архиепископ Евфимий в 1433 году поставил у себя на дворе каменную с тридцатью дверями палату, украшенную живописью и боевыми часами, а Митрополит Иона такую же в 1449 году, с домовым храмом Положения Риз; первую строили Немецкие Архитекторы. - Среди нынешней Москвы находилось еще немало рощей и лугов. Князья, Бояре имели свои мельницы, разные сады и домы загородные. Роскошь состояла во множестве слуг, в богатой одежде, в высоком доме, в глубоких погребах, наполненных бочками крепкого меда; а всего более в созидании храмов и в драгоценных окладах икон. Упомянув о слугах, заметим, что Великие Князья, умирая, обыкновенно давали своим холопьям волю (424): так поступали и Другие знатные люди.
      Нет сомнения, что древний Киев, украшенный памятниками Византийских художеств, оживляемый стечением купцов иностранных, Греков, Немцев, Италиянцев, превосходил Москву пятого-надесять века во многих отношениях. Мы загрубели, однако ж не столько, чтобы ум лишился всей животворной силы своей и не оказывал ни в чем успехов. Греция до самого ее падения не преставала действовать на Россию: брала от пас серебро, но давала нам вместе с мощами и книги. Основанием Московской Патриаршей библиотеки, известной в ученой Европе, была Митрополитская, заведенная во время господства Ханского над Россиею и богатая не только церковными рукописями, но и древнейшими творениями Греческой Словесности (425). Знание Еллинского языка составляло ученость, почти необходимую для знатнейшего Духовенства, которое находилось в непрестанных сношениях с Царемградом. Таким образом церковная наша зависимость, вредная в смысле Политики, благоприятствовала у нас просвещению; то есть не давала ему совершенно угаснуть, по крайней мере в Духовенстве. Любопытные миряне искали сведений в монастырях: вопрошали Иноков о предметах Христианства и нравственности, о самых государственных деяниях времен минувших: ибо там жила История Российская, как и прежде, там, усердным пером Черноризцев, она изображала плачевную судьбу отечества, мешая повествование с наставлениями. Волынский Летописец приводит места из Гомера: Московский упоминает о Пифагоре и Платоне (426). Кроме церковных или душеспасительных книг, мы имели от Греков всемирные летописи и разные исторические, нравственные, баснословные повести: например: о храбрости Александра Македонского, перевод Арриана - о Синагрипе, Царе Адоров - о витязях древности - о богатствах Индии (427), и проч. Вторая из сих повестей есть Арабская (изданная на Французском языке в продолжение Тысячи одной ночи): вероятно, что она в XIII или в XIV веке была переведена на Русский с Греческого. Между тогдашними произведениями собственной нашей словесности достопамятны пиитическое изображение Куликовской битвы и похвала Димитрию Донскому. Первое, сочиненное Рязанцем, Иереем Софронием, многими чертами напоминает Слово о полку Игореве, хотя и менее стихотворно. Например (428): «Князь Владимир так говорит Димитрию: Воеводы наши крепки, витязи Русские славны, кони их борзы, доспехи тверды, щиты червленые, копья злаченые, сабли булатные, курды Ляцкие, колчаны Фряжские, сулицы Немецкие; все пути знакомы им, берега Оки сведомы. Хотят витязи положить свои головы за Веру Христианскую и за обиду Великого Князя Димитрия... Великая Княгиня Евдокия с женами Воеводскими сидит печально в златоверхом тереме, под окнами южными, смотрит вслед супругу милому, льет слезы ручьями и, приложив руки к персям, так вещает: Боже великий! Умоляю Тебя смиренно: сподоби меня еще видеть моего друга, славного между людьми, Князя Димитрия! Помоги ему на врагов рукою крепкою! Да не падут Христиане от Мамая неверного, как пали некогда от злого Батыя! Да спасется остаток их и да славит имя Твое святое! Уныла земля Русская: только на Тебя уповаем, Око Всевидящее! Имею двух младенцев беззащитных: кому закрыть их от ветра бурного, от зноя палящего? Возврати им отца, да царствуют во веки!..
      Славный Волынец, муж, исполненный ратной мудрости, накануне битвы, в глубокую ночь, зовет Великого Князя в чистое поле, да узнает там судьбу отечества. Впереди стан Мамаев: за ними Российский. Внимай! сказал Волынец... и Димитрий, обратяся к Мамаеву стану, слышит стук и клич, подобный шуму многолюдного торжища или созидаемого града, или звуку труб бесчисленных. Далее грозно воют звери и кричат вороны; гуси и лебеди плещут крылами по реке Непрядве и предвещают грозу необычайную. Обратися к стану Русскому! - говорит Волынец, - что слышишь?.. Все тихо, - ответствует Димитрий: - вижу только слияние огней небесных с блестящими зарями... Волынец сходит с коня; ухом приникает к земле; слушает долго; встает и безмолвствует. Великий Князь требует отповеди. Добро и зло ожидает нас, - говорит ему сей мудрый витязь: - плачут обе страны, единая как вдовица, другая как дева жалобным гласом свирели. Ты победишь, Димитрий; но много, много падет наших! Димитрий пролил слезы...
      Сходятся рати под густою мглою. Знамена Христианские воспрянули; кони под всадниками присмирели; звучат трубы наши громко, Татарские глухо. Стонет земля на восток до моря, на запад до реки Дуная. Поле от тягости перегибается; воды из берегов выступают... Час настал. Каждый воин, ударив по коню, воскликнул: Господи! помози Христианам! и быстро вперед устремился... Сразились, не только оружием, но и сами о себя избивая друг друга; умирали под ногами конскими; задыхались от тесноты на поле Куликовом. Зари кровавые блистают от сияния мечей; лес копий трещит и ломается. Удалые витязи наши как величественная дубрава склонялись на землю. О чудо! разверзлося небо над полками Димитрия; видим светлое облако, исполненное рук человеческих, которые держат лучезарные венцы для победителей... И се воины Князя Владимира рвутся из засады на Мамая, как соколы на стадо гусиное, как гости на пир брачный; ударили, и враг бежит, восклицая: Увы тебе, Мамай вознесся до небес, и в ад нисходишь? » и проч.
      В похвальном слове Димитрию есть сила и нежность. Описывая добродетели сего Великого Князя, сочинитель говорит (429): «Некоторые люди заслуживают похвалу в юношестве, другие в лета средние или в старости: Димитрий всю жизнь совершил во благе. Приняв власть от Бога, он с Богом возвеличил землю Русскую, которая во дни его Княжения воскипела славою; был для отечества стеною и твердию, а для врагов огнем и мечом; кротко-повелителен с Князьями, тих, уветлив с Боярами; имел ум высокий, сердце смиренное; взор красный, душу чистую; мало говорил, разумел много; когда же говорил, тогда Философам заграждал уста; благотворя всем, мог назваться оком слепых, ногою хромых, трубою спящих в опасности... Когда же великий Царь земли Русския, Димитрий, заснул сном вечным: тогда аэр возмутился, земля потряслася, люди ужаснулись. О день скорби и туги, день мрака и бедствия, вопля и захлипания! Народ вещал: О горе нам, братие! Князь Князей преставился; звезда, сияющая миру, склонилась к западу! » - О супружеской взаимной любви Димитрия и Великой Княгини Евдокии сказано так: «Оба жили единою душою в двух телах; оба жили единою добродетелию, как златоперсистый голубь и сладкоглаголивая ластовица с умилением смотряся в чистое зерцало совести... Видя же его мертвого на одре, Княгиня горько восплакала, проливая слезы огненные; глас ее как утреннее шептание ластовицы, как органы сладкозвучные. Так вещает горестная: Зашел свет очей моих; погибло сокровище моей жизни! Где ты, бесценный? Почто не ответствуешь супруге?.. Цвет прекрасный! для чего увядаешь столь рано? Виноград многоплодный! уже ты не дашь плода моему сердцу, ни сладости душе моей!.. Воззри, воззри на меня; обратися ко мне на одре своем; промолви слово! Неужели забыл меня? Се жена и дети твои!.. Кому супругу приказываешь? На кого сирот оставляешь?.. Царь мой милый! Как обниму тебя? Как послужу тебе?.. Где честь твоя и слава? Был Государем всей земли Русской: ныне мертв и ничем не владеешь! Победитель народов побежден смертию! Изменилась твоя слава вместе с лицом твоим! О жизнь души моей! Не знаю, как ласкать, как миловать тебя!.. Багряницу многоценную променял ты на сии ризы бедные! Не моего наряда одежду на себя возлагаешь!.. Отвергнув Княжеский венец, худым платом главу покрываешь! Из палаты красной в сей гроб переселяешься!.. Ах! если бы Господь услышал молитву мою!.. Молися и ты за свою Княгиню, да умру с тобою, быв неразлучна с тобою в жизни!.. Еще юность нас не оставила; еще старость нас не постигла! Ах! недолго я радовалась моим другом! За веселие пришли слезы, за утехи скорбь несносная!.. Почто я родилася? Или почто не умерла прежде тебя? Тогда я не видала бы твоей кончины, а своей погибели!.. Не слышишь жалких речей моих; не умиляешься моими слезами горькими! Крепко уснул, Царь мой; не могу разбудить тебя! С какой войны пришел ты, любезный? От чего столь утомился? Звери земные идут на ложе свое, а птицы небесные летят ко гнездам: ты же, любезный, отходишь навеки от своего дому!.. Кому уподоблю, как назову себя? Вдовою ли? ах! не знаю сего имени! Женою ли? но царь оставил меня!.. Вдовы старые! утешайте меня! Вдовы юные плачьте со мною! Горесть вдовья жалостнее всех горестей... Боже великий, Царь Царей! Ты един буди мне истинным утешителем!» - Сии приведенные нами места суть, кажется, лучшие памятники тогдашнего красноречия. Люди всегда находили сильные черты для описания воинских ужасов и горестей любви: воображение и сердце действуют и в то время, когда ум дремлет.
      Сверх церковного наставления и мудрых изречений Св. Писания, которые врезывались в память людей, Россия имела особенную систему нравоучения в своих народных пословицах. Многие из оных несомнительно относятся к сему времени; например: где царь, там и Орда; или: такали, такали Новогородцы, да и протакали (430). Ныне умники пишут: в старину только говорили; опыты, наблюдения, достопамятные мысли в век малограмотный сообщались изустно. Ныне живут мертвые в книгах: тогда жили в пословицах. Все хорошо придуманное, сильно сказанное передавалось из рода в род. Мы легко забываем читанное, зная, что в случае нужды можем опять развернуть книгу: но предки наши помнили слышанное, ибо забвением могли навсегда утратить счастливую мысль или сведение любопытное. Добрый купец, Боярин, редко грамотный, любил внучатам своим твердить умное слово деда его, которое обращалось в семейственную пословицу. Так разум человеческий в самом величайшем стеснении находит какой-нибудь способ действовать, подобно как река, запертая скалою, ищет тока хотя под землею или сквозь камни сочится мелкими ручейками. - Вероятно, что и некоторые народные песни Русские, в особенности исторические о благословенных временах Владимира Святого, были сочинены в веки нашего рабства государственного, когда воображение, унывая под игом неверных, любило ободряться воспоминанием прошедшей славы отечества. Русский поет в веселии и в печали. - Вообще язык наш от XIII до XV века приобрел более чистоты и правильности. Оставляя употребление собственного Русского, необразованного наречия, Писатели тщательнее держались грамматики церковных книг или древнего Сербского, коего памятник есть наша Библия (431) и коему следовали они не только в склонениях и в спряжениях, но и в выговоре или в изображении слов; однако ж, подобно Летописцу Нестору, сшибались иногда и на употребление: отчего в слоге нашем закоренела пестрота, освященная древностию, так что мы и ныне в одной книге, на одной странице пишем злато и золото, глад и голод, младость и молодость, пию и пью. Еще не время было для Россиян дать языку ту силу, гибкость, приятность, тонкость, которые соединяются с выспренними успехами разума в мирном благоденствии гражданских обществ, с богатством мыслей и знаний, с образованием вкуса или чувства изящности: по крайней мере видим, что предки наши трудились над яснейшим выражением своих мыслей, смягчали грубые звуки слов, наблюдали в их течении какую-то плавность (432). Наконец, не ослепляясь народным самолюбием, скажем, что Россияне сих веков в сравнении с другими Европейцами могли по справедливости казаться невеждами; однако ж не утратили всех признаков гражданского образования и доказали, сколь оно живуще под самыми сильными ударами варварства!
      Человек, преодолев жестокую болезнь, уверяется в деятельности своих жизненных сил и тем более надеется на долголетие: Россия, угнетенная, подавленная всякими бедствиями, уцелела и восстала в новом величии так, что История едва ли представляет нам два примера в сем роде. Веря Провидению, можем ласкать себя мыслию, что Оно назначило России быть долговечною.
;
ПРИМЕЧАНИЕ

(1) Великий Князь, отпустив посла Авдулина, ездил из Владимира в Переславль Залесский. — Никон. Лет. именует посла Мурутова Иляком, и говорит, что Димитрий Суздальский господствовал тогда в Владимире 12 дней (вместо недели). Сей Летописец прибавляет еще, что Димитрий Константинович, изъявив покорность Великому Князю, уехал в Нижний к своему брату Андрею.
(2) См. Никон. Лет. г. 1363, стр. 5, и Ростовск. В Русск. Лет. Львова сказано: «Тое же зимы повоеваша Князи Ростовские меж собою со Князем Константином Андреевичем, и побежал Князь из Ростова во Ржеву. Того же лета приехал Князь Владимировичъ в Ростов, а с ним Князь Иван Ржевской с войною в велицей силе, а Князь Константин Владимировичъ и брат его побежали на Устюг». В то время, сколько нам известно, не было в Ростове ни Константина Андреевича, ни Константина Владимировича. Сей же Летописец прибавляет, что Великий Князь пленил жену Димитрия Галицкого.
(3) Иоанн Иоаннович преставился в 1364 году, Окт. 23, а мать его, Вел. Княгиня Александра, названная в Монашестве Мариею, Дек. 27; первый погребен в Архангельском Соборе, а вторая в приделе монастыря Спасского или Преображенского. См. договорную грамоту в Древн. Рос. Вивлиоф. I, 74. Писанная на бумаге, и без печатей, сия грамота не есть подлинник. В ней встречаются выражения: по згадце, на перевары. Первое значило: по обстоятельствам, или по соображению с обстоятельствами; а переварами назывались те места, где варили для Князей оброчный мед.
(4) «В то же лето (1365), Иуниа во 2 день, преставися К. Андрей Конст. в Чернцех и в Схиме, и положен бысть в церкви Спаса» (в Нижнем). Сей Андрей построил там близ дворца своего каменную церковь Св. Архистратига Михаила. В Троицкой: «Княгиня же Василиса, много плакавше по Князи своем, пребысть вдовою 4 лета; пострижена бысть от Дионисья Архимандрита Печерского, и наречено бысть имя ей Феодора. — Бысть ей тогда от роженья лет 40, и раздавала все именье свое церквам и монастырем и нищим, а слугы своя и рабы и рабыни распустила на свободу, а сама нача жити в монастыре у Св. Зачатья, иже сама создала при Князи своем; живяще же в молчании, тружаяся рукодельем, постом, поклоны творя, молитвами и слезами, стоянием нощным и неспанием; многажды и всю нощь без сна пребываше, овогда чрез день, овогда чрез два, иногда же и пять дней не ядяше; в мовню не хожаше, в срачице не хожаше, но власяницу на теле своем ношаше; пива и меду не пьяше, на пирех и на свадьбах не бываше, из монастыря не исхожаше; злобы ни на коего же не держаше; ко всем любовь имеяше. Таковое же доброе и чистое житье ее видевше, мнози Болярыни, жены и вдовици и девици постригошася у ней, яко бысть их числом и до девяноста, и вси общее житье живяху. Княгиня же Василиса, поживши в Черницах восемь лет и поболевши неколико дний, преставися ко Господу».
Далее: «К. Димитрий Константиновичь с материю своею Еленою прииде к Новугороду Нижнему: Князь же Борис не соступися ему. Он же иде к Москве... Тое же зимы прииде посол от Царя из Орды Байрамхози и от Царицы Асан, и посадиша в Новегороде Нижнем на Княжении Князя Бориса». Сын Димитрия Константиновича, Василий, ездивший в Орду, прозывался Кирдяпою. — Далее: «Дошедшу Димитрию Константиновичу Бережца, и ту стрете и Кн. Борис и доби челом ему». В Ростов.: «тое же зимы (1367), Ианнуариа в 18 день, женился Вел. К. Димитрий вторым браком, понял за себя у К. Дим. Константиновича дщерь Евдокию». В Троицк, и других летописях нет слов: вторым браком.
(5) В Псков. Лет.: «в лето 6868 (1360) бысть во Пскове другый мор. Тогда и Остафий Князь преставись, и два сына его, Карп и Алексий». — В Троицкой: «в лето 6872 бысть мор в Новегороде в Нижнем, и на уезде, и на Сару (Суре), и на Киши, и по странам... А пришел из Низу от Бездежа; а оттоле на Коломну, на другое лето в Переяславль, на другое лето в Москву», и проч. В Никонов.: «на Белеозере тогда ни един жив обретеся». Далее см. летописи Ростов, и Никон. В первой: «бысть мор в Торжку уюрщиною». Во второй: «Преставись Княгиня Великая Настасья Александрова, таже Княгиня Авдотья Костянтинова, таже К. Семен Констянтиновичь, а отчины своей удел и Княгиню приказа Князю Михаилу Александровичу. Таже преставись Княгиня Всеволожа Софея, и потом сам Князь Всеволод, таже брат его К. Андрей, таже Княгиня его Евдокиа, и К. Володимер Александровичь». — В Смоленске язва была в 1377, 1386 и 1387 году, а во Пскове еще в 1389.
(6) См. Троицк. Лет. г. 6873 (1365). —Далее: «Тое же зимы Князь Великий, погадав с братом с Володимером и со всеми Бояры старейшими, и сдумаша ставити город камен Москву. Тое же зимы повезоша каменье к городу. Тое же весны (1367) почали ставить город камен».
(7) Тагай выжег Рязань в 1365 году. Сражение было под Шишевским лесом, на Войцове. Тагай ушел с малым числом своих. Не от сего ли Мурзы город Тагай получил имя? — Упоминаемый здесь Тит Козельский назван в Родословных Книгах внуком Св. Михаила Черниговского (что не вероятно по времени). — Далее: «Того жь лета (1367) Булат-Темирь пограби уезд до Волги и до Сундовити... По зажитьям множество Татар побьени быша» — то есть, в разъездах для собрания съестных припасов.
(8) В Ростов.: «той же зимы (1364) с Югры Новогородцы приехаша. Дети Боярские и люди молоды Воеводы, Александр Обакуновичь, воеваша по Оби реке и до моря, а другая половина на верх Оби, и Двиняне сташа противу их полком, и избиша Двинян на Кучреа». В Троицкой: «того жь лета (1365) пойдоша Новгородци из Югры, а Двиняне взяша Нукурью». Говорится об одном происшествии, но смысл не согласен: по Ростов.
Новогородцы сражались с Двинянами, а по Троицк. Двиняне вместе с ними ходили тогда воевать к пределам Сибири. — В Новгород. Лет.: «Ходиша из Новагорода (в 1366 году) люди молодыи на Влъгу без Новогородского слова (без ведома Правителей), а Воеводою Есип Варфоломеевичь, Василий Феодоровичь, Александр Обакуновичь; того жь лета приидоша вси здрави в Новгород». В Троицкой: «Пройдоша Волгой из Новагорода из Великого 150 ушкуев (лодок) Ноугородци разбойници ушкуйницы, избиша Татар множество, Бесермен и Ормен в Новегороде в Нижнем, жен и детей, товар их пограбиша, а съсуды (суда) их, кербати и лодьи и учаны и пабусы и струги, то все посекоша, а сами отъидоша в Каму, и пройдоша до Болгар, такоже творяще и воююще. — Того же лета (1366) на зиму от Князя изымаша Васильа Даниловича с сыном на Вологде, а он шел с Двины, а того бяше не ведал, но стереглъся. В лето 6875 посылаша Новгородци послове к Вел. Князю, и докончаша мир, и Князь отпусти Василия и сына его Ивана, и Наместника своего приела в Новгород».
(9) См. Никон. Лет. IV, 5 и 12. Еще в 1363 году Князь Василий Михайлович ходил с войском к Микулину, но помирился с Михаилом. «В лето 6874 (1366) бысть розмирье Князю Василию, да Князю Иеремею (Константиновичу) со Князем с Михаилом Александровичем про удел Князя Семена Костянтиновича, и по Митрополичью повелению судил их Владыка Василей, и оправил Князя Михаила... В лето 6875 (1367) Князь Великий Дмитрий всех Князей Руских привожаше под свою волю, а которые не повиновахуся, и на тех нача посягати, тако же и на Князя Михайла Тверского; и К. Михайло пойде в Литву, а К. Василей и сын его, К. Михайло, и К. Иеремей приставом Митрополичьим позвали на Москву на суд перед Митрополита Владыку Василия, что их судил не по правде; и тако на Москве про тот суд Владыце сотворися протор велик, а во Тфери Житейским людем. Князь же Василей с своею Княгинею и с сыном Михайлом и с К. Иеремеем и со всею силою Кашинскою приехаша во Тферь, и велику погибель створиша людем; и к городку ратью ходили, и испросили себе помощи у Князя Великого Дмитрия, и не вземше взвратилися назад, извоевавше власти (волости) и села. Рать Московская и Волоцкая извоеваша села Тверския на сей стране Волги, церковные и Св. Спаса Епископьи. Того жь лета в осенине, на завтрие по Дмитриеве дни, Князь Михайло Тферский, приехав из Литвы во Тферь своею ратью, и изнимал Княгиню Иеремееву и Княгиню Васильеву Елену и ее всех Бояр и Бояр дяди, и пошел ратью Литовской к Кашину, и сретиша его от дяди и от Владыки послы в Андреевском селе... и в том месте рать увернул, а под дядею мир взял со Князем с Великим, с Дмитрием...; Князь же Михайло Княгиню Иеремееву отпусти, а на зиму о Крещении К. Михайло Васильевичь
Кашинский от отца своего пришед с любовию ко Князю Михаилу Александровичу... Того же лета К. Иеремей сложи целование крестное ко Князю Михайлу и поеха на Москву». — %елом Иеремеевым был Дорогобуж, ныне село Дорожево в Тверской Губернии.
(10)  См. ниже мирный договор сего Князя с Димитрием. — В Троицк.: «Того же лета (1368) Кн. Вел. Дмитрий Иван., да Алексей Митрополит зазваша Князя Михайла любовью на Москву, и бысть им суд на третей»; новейшие переписчики, не поняв сего выражения, прибавили: «на третей день!». Далее: «Князь Михайло тогды седел на Гавшине дворе... и внезапу приидоша от Орды Татарове, Карачь (в Никонов.: и Оандарь и Тютекаш); они же, подумавше, и тако попускаша их (Михаила с Боярами) в свояси». В Русск. Лет. Львова: «укрепиша его крестным целованием». Далее см. Никон. Лет.
(11) В Родословных книгах сей Василий несправедливо назван бездетным, вместо его внука, также Василия Михайловича.
(12) См. Никон. Лет. IV, 5, и Болъш. Чертеж, стр. 162. Стриковский пишет (Хрон. Литов, кн. XII, гл. 2), что Ольгерд с племянниками своими, Александром, Константином, Георгием и Феодором Кориатовичами, близ Синей Воды, в Подолии, разбив трех Князей Могольских, Кутлубака Солтана, Качибейкирея и Димейтера Солтана (будто бы еще в 1331 году) прогнал Татар в Крым и за Дон; что Кориатовичи, завладев Подолиею, основали там города Бекоту, Смотрин, Каменец, Бряцслав, Межибож, Теребовл (разве только возобновили? ибо о сих городах упоминается в наших летописях XI, XII и XIII
века), Винницу, Брезаницу, Хмельник; что Волохи избрали себе Георгия Кориатовича в Господари, но отравили его в Сочаве и погребли в каменном Васильеве монастыре за Берладом, и проч. Братья Кориатовичи, недовольные после дядею, прибегнули к Королям Венгерскому и Польскому. Феодор со многими Россиянами переселился в Венгрию, в Мункач, где, называясь тамошним Герцогом, основал монастырь и церковь Греческой Веры (см. Базиловича Notit. Fundationis Theodori Koriatovits pro Religiosis Ruthenis in monte Csemek ad Munkacs). — Далее см. Нарушевича Таврикию, стр. 108, и Т. IV, примеч. 146. — Литовцы взяли Ржев в 1363 году. В Никон. Лет. без сомнения ошибкой стоит Коршева, вместо Ржева. — Далее: «К. Андрей Олгердовичь Полотский воева Ховрачь, да Родень» (Рудню в Смоленск. Губернии). — О Витовте см. Стриков. Литов. Хрон. кн. XII, гл. 10. Он называет его обыкновенно Витольдом.
(13) «Обычай бо бе Ольгерду, егда куда поидяше на войну, тогда никому же неведущу воином его, камо хощет ити ратью, ни иным опришним или внешним, или иноземцем, или гостем, да не услышана будеть дума его в ушью иноземцем, и таковою хитростью Олгерд многы земли поймал, не толма силою, елико уменьем воеваше».
(14) Князь Симеон убит в области Холхле. Он был праправнук первого Князя Стародубского, Иоанна Всеволодовича. — Город Оболенск (ныне слобода в Калужской Губернии, на реке Наре) принадлежал к древней стране Вятичей, и, следственно, к областям Черниговским. Отец Константина Оболенского, Юрий Торусский, в Родословных Книгах назван сыном Св. Михаила Черниговского!! Довольно, что он происходил от Михаила. — Тростенское озеро находится в Москов. губ., в Рузском уезде.
(15) «Примета деля», сказано в летописях — то есть, чтобы осаждающие не могли сделать примета к стенам городским. В Троицк.: «Олгерд стоял около города (Кремля) 3 дни и 3 нощи; останок загородья пожже... Толь велико зло от Литвы не бывало в Руси, аще и от Татар бывало; от Федорчюковы рати (в 1327 году) до Олгердовы лет 41».
(16) Лет. Псков.: «В лето 6870 пригнавше Немци избиша на Лидве неколико голов Псковскых, а на миру, и Пьсковичи прияша гостей Немецкых, и много на них сребра поимавше, отпустиша на другое лето». В Новогород.: «В лето 6871 приездиша послове Немедьскии, Юрьевъскии и Велневедскыи (Феллинские) в Новъгород на смолву с Плесковичи; такоже и Плесковичи приидоша в Новгород, и повествовавше много, поидоша прочь, а миру не докончав. Приимаше гость Новогородский в Юрьеве. — Того же лета ходивше Новогородци и послове из Концев по Боярину в Юрьев в Неметский, и смолвиша Немец с Плесковичи в любовь, и бысть между ими мирно, и Плесковичи пустиша от себе Немецкой гость, а Немци Новогородский». — В Псковской: «В лето 6876 (1368) приеха посол от Князя Великого Никита, и быв в Юрьеве многы дни, и не учинив ни мало на добро ничтоже, приеха в Псков, а за ним наборзе рать Немецькая прииде к Пскову Сент, в 24, и пожгоша Запсковие и полонище (по древнему болонье) и тоя же нощы отбегоша, а на миру... Тогда не бысть в граде Князя Александра, ни Посадьников, но по селом в разъезде». В одной краткой летописи сказано: «В лето 6882 (1374) прибеже Князь Александр Полотский в Плесков». Более ничего не знаем о сем Князе, вероятно, происшедшем от древних Князей Рогнедина племени. Далее: «В то жь время иная рать Немецкая ходиша тороном (набегом?) около Велья и по Залесью, и неколико мужей гнашась в след их, и тамо побита многых добрых людей. И Псковичи с Кн. Александром идоша к Новому городку (Нейгаузену) Немецкому, а Селило Щертовскый с дружиною отъехаша тороном к Кирьепиге (Kirumpia, близ Верро) и внезапу удари на них рать Немецкая, и ту убиша Селила... (по Никоновской: и Новогородского храброго Захарью Давидовича со всем полком)... А Псковичи, видяще немощь свою, похранивше битые, возвратишася. В лето 6877 (1369) приидоша Немци к Изборску в велице силе, с порокы, со възграды, с бораны, хотяще разорити град и дом Св. Николы, и стояша 18 дний, порокы шибающе, возграды привлачюще, и тлъкуще в стену... Тогда же приспеша Новгородци; Немци же побегоша. В лето 6878 (1370) приидоша Немци ко Пскову, и стояша 3 дни, и убиша на Запсковьи Якима Троидилова, Артемиа Дианова брата, а Луку живого емше сведоша и тамо замучиша... и отъидоша прочь; а на зиму Псковичи, подъемше Новгородцев, идоша в землю Немецкую к Новому городку: Новгородци же стоявше 3 дни, отъидоша взад. Псковичи же тогда шедше к Кирьипиге, загониша посад и зажгоша, а Немец избиша, а инии в погребех потхошась, и тако възвратишася с множеством полона. Бысть же сие розратие Псковичем с Немци по 5 лет про обидное место про Жалачко. Много же бед в та лета претръпеша, болезньми и мором и ратми. Тогда же мир взяша с Немци». — В Новогород.: «Лета 6875 (1367) не беша пословици (согласия) Псковичем с Новгородци, и рать Немецкая воеваша волость всю Псковскую... И прислаша в Новъгород Псковичи с поклоном, ркуще: господо братие! како печалуетеся нами, своею братьею молодшею? А в то время приняли гость Новогородскый в Юрьеве, а Новогородци прияли гость Немецкий; н толко бяше не разверъжено крестное целование с Немци, а за то не въседоша Новогородци по Псковичах... а на зиму бяше послали Саву Купрова в Немец, землю послом... В лето 6876 (1368) приходиша Немци ратию великою, и Бискуп и Местер, и Кумендери под Изоеорск... На ту же зиму прииде Князя Вел. Брат Володимер в Новгород... В лето 6878 ходиша Новогородци с Плесковичи к Новому городку Немецкому, и отъидоша не вземше, занеже бяше тверд (в Троицкой поставлено здесь имя Орешка; но Орешек принадлежал Новугороду)... В лето 6879 (1371) ездиша на съезд Юрьи Ивановичь Посадник Новогородский, Селеверст Лентиевичь, Олисей Тысяцкой, Олександр Колыванов, Борис Конюшковичь, и докончаша мир с Немци под Новым городком». См. Арнта Lief. Chron. и Кельха Lief. Gesch. г. 1363 и след. — Арнт, поверив Бреденбаху, сочинившему Bellum Livonicum anni MDLVIII, пишет, что Московский Царь в 1381 году с 300 000 воинов осаждал Нейгаузен; что начальник сей крепости, усердно молив Бога об ее спасении, на восходе солнца пустил в осаждающих стрелу, которая пронзила сердце Русскому Государю; что Москвитяне немедленно отступили; что лук упомянутого начальника Нейгаузенского висел в главной церкви Дерптской, и что Царь Иоанн Васильевич в 1558 году увез его с собою в Москву, взяв Дерпт. Не в 1381, а в 1370 году Россияне осаждали Нейгаузен: тут не было ни Царя, ни трехсот тысяч.
(17) «Тое же зимы (г. 1368) Князь Великий Дм. Ив. отступился Градка и всея части %ела Княже Семенова Князю Михаилу, и Князя Иеремея отпустили во Тверь» (Никон. Лет.). «Тогож лета (1370) Князь Великий, послав на Тферь ко Князю Михаилу, целование сложил по Госпожине дни на третий день, и К. Михайло с того розмирья поехал в Литву. Князь Великий повеле воевати Тферь; а по Семенове дни, паки собрав воя многи, сам ходил ратью», и проч. — Имя Золотой Орды находится в Большем Чертеже, а в летописях его нет. — В Троицк.: «В лето 6878 (1370) Мамай у собе в Орде посадил Царя другого, Мамант-Салтан». — Послом Ханским с Михаилом (в 1370 году) был Сарыхожа.
(18) См. Никон. Лет. г. 1369 и Стриков. Литов. Хрон. кн. XII, гл. 3. — Ольгерд приступил к Волоку 26 Ноября 1370 году: Никон. Лет. Ставит здесь год 1371, начиная его с Сентября месяца; а современные Летописцы все еще продолжают оный до Марта. — О Князе Березуйском сказано: «преже много мужьствовах на ратех и много храбровах на бранех; и тако положи живот свой, служа Князю верою». Следственно, вопреки Родослов. Книгам, Березуйские происходят не от Юрия Святославича Смоленского, княжившего при сыне Донского.
(19) До Петрова дни. — О замыслах Ордена см. Никон. Лет. IV, 28. Там же о тогдашней зиме: «Снег сшел весь в Великое говение на Федоровой недели во Вторник, а в осенине той хлеб пошел под снег, и сжали люди хлеб в Великое говение, как снег сшел, где рать не была Литовская». — Только в Никон. Лет. сказано, что Михаил заключил в сие время особенный мир с Великим Князем. — В одной краткой летописи находится еще следующее известие о Литовском нашествии: «Ходил Ольгерд и К. Святослав Смоленский ратью на Москву, и бысть в 3 час нощи по всему небу аки кровь, и по земли снег аки кровав; и взя В. К. Стятослав Поротву, и отпусти вся люди тоя земли к Смоленску с Воеводою своим Возгривцем, а сам иде к Москве, и гнавше Можаичи и побита Смолян на лесе на Болонском, а полон весь отъяша; тогда же и Верею (Ольгерд и Святослав) взяша».
(20) Никон. Лет. г. 1371 — Сарыхожа уехал от Михаила с Мологи, а Михаил возвратился в Тверь чрез Бежецк Мая 23.
(21) С Димитрием поехал в Орду Князь Андрей Ростовский.
(22) В Троицк.: «Бысть знаменье в солнци: места черные аки гвозди; а мгла велика стояла поряду с два месяца, и толь велика, яко две сажени пред собою не видети было человека в лице; а птицы по воздуху не видяху летати, но падаху со вздуха на землю, и тако по земли пеши хожаху. Бяше же тогда жито посохло, а лесове и борове, и дубравы, и болота погораху; инде же и земля горяше». Такая же засуха была и в 1384 году (см. Т. V, примеч. 137). В Никонов, сказано, что Михаил, взяв и Кострому, оставил там своих Наместников.
(23) Когда Мамай, перед Донскою битвою, объявил Димитрию, чтобы он платил Хану дань времен Чанибековых, тогда Великий Князь ответствовал: «готов платить, но единственно ту дань, в коей мы с тобою условились»; следственно, меньшую. — Далее см. Никон. Лет.: IV, 30, 31, который два раза говорит о К. Иоанне Михайловиче, сказывая, что Димитрий в 1371 году вывез его с собою из Орды; что в 1372 послы Великого Князя привезли его же от Мамая, и что сей юный Князь был содержим в Москве весьма строго до 1373 г., когда Михаил помирился с Димитрием. В Троицк, же и в других летописях сказано так: «седел (И оанн Михайлович) у Алексия Митрополита на дворе, и тако пребысть неколико время, дондеже паки выкупиша его». Сын Михаилов без сомнения уже был свободен, когда Димитрий в 1372 году заключал мир с Ольгердом и Тверью под Любутским: ибо в договоре (см. ниже) не упоминается об Иоанне.
(24) Сражение было на Скорнищеве. О глупых прибавлениях Никон. Летописца не упоминаю. — Войско Димитриево вышло из Москвы 14. Дек. — Далее в Никон. Лет. сказано, что Олег пленил зятя своего, Владимира Димитриевича, и подчинил его себе.
(25) Никон. Лет. говорит, что Михаил Тверский в сем 1372 г. посылал своего племянника, Димитрия Иеремиевича, с Воеводами на Кистму: что они пленили сыновей Воеводы Лндрея, Давида и Бориса Ивановичей; что Михаил Васильевич Кашинский отказался от союза с Тверским Князем и взял сторону Великого Князя, и проч. —
В Троицк. Лет.: «Литва и Ляхи и Жемоть придоша изгоном (к Переславлю) по Велице дни на другой недели во Вторник (или в Среду на Фоминой неделе, как в других летописях) на заутрие по Радунице, в то время, егда обедню поють».
Радуницею назывался, думаю, какой-ни-будь языческий праздник у наших древних Славян в начале Апреля: ибо Пасха была в сем году 28 Марта. В некоторых списках (в Троицк., в Роста век.) поставлен здесь несправедливо 1373 год. В других именно прибавлен десятый Индикт, который ответствует году 1372: с чем согласен и Новогород. Лет. Далее: «Князь Кестутей от Кашина пойде по Новоторжским волостям, мимо Торжек, со своею Литвою, а Кн. Андрей Полотский и со Кн. Димитрием Дрютским мимо Тферь идоша, и много зла сотвориша».
(26) Договор Новогородцев с Михаилом Александровичем находится в Архиве Иностран. Коллегии под № 8. Сверх обыкновенных условий там сказано: «без Новогородьского ти слова, Княже, войны не замышляти... А что ти грамот крестных Новугороду с всими городы с Немечкыми, на те ти грамоты, Княже, не наступатися; а Новгородьской ти души блюсти». К грамоте привешены две печати свинцовые: Посадникова и Тысячского, Матвея Фсигелевича. В начале не упомянуто о Владыке: «Поклон от Посадника и от Тысячьского и от всих», и проч. — В Новогород. Лет.: «о Петрове заговеньи Новогородци, Великого Князя мужи и Бояре Новогородские приехаша в Торжек города ставити». Сообщаем здесь условие Димитрия с Новогородцами, выписывая его из Пушкинского собрания Двинских грамот:
«Се приехали ко мне, к Великому Князю Д. И. всеа Руси, от отца моего Владыки Олексея и от Посадника Юрья, от Тисяцково Олисея, и от всего Новагорода Иван Посадник, Василей Федоров, Иван Борисов, а от черных людей Воислав Поповичь, Василей Огафонов. Кончал есмь с своими мужи в одиначество: целовали есмы крест с своим братом, со Князем с Володимером Андреевичем; а на том к нам целовали крест Иван Посадник, Василей Федоров, Иван Борисов, Воислав Поповичь, Василей Огафонов, на том целовали крест ко мне, ко Князю к Великому к Дмитрию Ивановичу всеа Руси, и к моему брату, ко Князю к Володимеру, в одиначество всему Новугороду: аж будеть обида со Князми Литовскими, или с Тферским Князем с Михайлом, Новугороду всести на конь со мною, со Князем с Великим, и с моим братом, со Князем с Володимером, с одного; а коли будеть мне, Великому Князю Д. И. всеа Руси, и моему брату, Князю Володимеру, всести на конь на Князя на Литовского, или на Тферского на Князя на Михайла, мне Князю Великому самому быти в Новегороде, а любо брата ми послати, Князя Володимера
в Новгород; или будеть обида Новугороду с Литовским Князем, или с Тферским Князем с Михайлом, или с Немци, мне, Князю Великому Д. И. всеа Руси, и моему брату, Князю Володимеру, всести по Новегороде с одного по целованью; а доколе ся Новгород с Литовским Князем и со Тферским Князем Михайлом не умирить, или с Немци, мне Князю Великому и моему брату, Князю Володимеру, Новагорода не метати: любо ми самому быти Князю Великому в Новегороде, или брата пошлю, доколе Новгород умирю; а пойдет на нас рать, ехати ми от вас или брату моему без хитрости; а то нам не в измену; а Княженье бы Великое мое держати честно и грозно без обиды; а мне, Князю Великому Д. И. всеа Руси, держати Новгород в старине без обиды». — Упомянутые здесь чиновники, Посадник Юрий и Тысячский Елисей, правительствовали в Новегороде в 1371 году (см. Новогород. Лет. г. 6879). Вследствие сего условия Князь Владимир Андреевич в 1373 году приезжал на несколько месяцев в Новгород (см. Т. V, примеч. 137, под годом 1373).
(27) «И жда от них (Михаил) мира до утра и до полудне; и бысть между ими раздоря, и смятеся весь град, и посылаху послы со ответы, а все с высокоумием... Туже на первом соступе убиен бысть Воевода Новогородский Александр Абакуновичь, Иван Тимофеевичи, Иван Шахов, Григорий Щебелков... Инии, вбегше в церковь Св. Спаса, ту задохшася... а жен и девиц одираху до последняя наготы, рекше и до срачицы (иже и погании тако не творят); и те истопишася в реце срама ради».
(28) «Совокупишася под Любутском»; ныне село Любудское в Калужском уезде.
(29) См. сию грамоту в Древн. Рос. Вивлиоф. I, 88. Кроме Олега и Владимира Пронского (умершего в том же году по Никон. Лет.), в ней упоминается о Князе Рязанском Романе, для нас неизвестном; а Князь Димитрий Брянский был сын Олгердов. С Литовской стороны заключали мир Князь Борис Константинович, Кн. Андрей Иванович, Кн. Юрий Владимирович, Димитрий Обиручев, Меркурий, Петр и Лукьян;
а с Московской стороны Димитрий Михайлович (Волынский), Иван Михайлович, Дмитрий Александрович, Иван Федорович. В конце сказано: «со Ржевы до исправы не сослати»; кого же? Литву или Россиян? — Надобно думать, что Михаил Тверский заключил тогда особенный договор с Димитрием.
(30) Стриковск. Литов. Хрон. кн. XII, гл. 3. Он называет Великого Князя Димитрием Семечком  (Симеоновичем?) и полагает, что Ольгерд ходил к Москве в 1332 году!!
(31) В Троицк. «Новгородци Нижнева Новагорода побита послов Мамаевых, а с ними Татар тысящу, а старейшину их Сарайку яша и приведоша их в Новгород Нижний и с его дружиною... В лето 6883, Марта 31, в Новегороде в Нижнем Князь Василий Дмитриевичь Суждальский повеле Сарайку и его дружину розно розвести... и пришед стрела, коснуся Епископа перьем, вскрай подола крил манатьи его... А в то время быша Князи на съезде». — Никон. Лет. говорит, что в 1373 году многие Князья Ординские погибли от междоусобия; что область Рязанская в том же году была разорена Мамаевым войском; что Вел. Князь все лето стоял с полками на берегу Оки, куда пришел к нему и Кн. Владимир Андреевич из Нижнего', что они не пустили Татар за Оку; что в 1374 году свирепствовал мор в улусах Ханских, и что Димитрий находился в вражде с Мамаем. Сии известия кажутся отчасти несправедливыми. Владимир Андреевич, после войны Литовской, жил одно лето в Новегороде Великом до Июля месяца (см. Т. V, примеч. 137, под годом 1373), а в следующее занимался строением Серпухова: когда же мог простоять все лето на берегах Оки? Татары опустошили Рязань не в 1373, а в 1378 году.
(32) См. стр. 412 И. Г. Р. В летописи: «Того же лета (1374), Сент, в 17 день, преставися на Москве последний Тысяцкой, Василий Васильев сын Веньяминовича (или Вельяминовича) в Чернцех и в Схиме, и положен бысть у церкви Богоявления». Далее Некомит назван Сурожанином: так именовали у нас купцов, торгующих шелковыми тканями, привозимыми из Азова, от Генуэзцев: море Азовское, как мы уже заметили, называлось в старину Сурожским, от города Сурожа или Судака (см. Т. V, примеч. 133). Доныне ряд, где продаются шелковые материи, известен в Москве под именем Суровского. — Далее: «Князь же Михайло посла их (Ивана и Некомата) в Орду на Федоровой недели, а сам на Крестопоклонной еха в Литву, и тамо мало пребыв и приеде во Тферь; а Некомат прииде из Орды Иулиа в 14 день, а с ним посол Ачихожа от Мамая со ярлыки к Михаилу на Вел. Княжение... Михаил же того же дни посла к Москве к В. К. Димитрию сложите крестное целование».
(33) С братьями Борисом и Димитрием Ногтем (см. Троицк. Лет.), и с сыном Симеоном. — Иоанн Васильевич Смоленский должен быть сыном Василия Иоанновича, брата Святославова. — Василий Васильевич Ярославский есть внук Давидов. Меньший брат сего Василия, Роман, как сказано в Родословн. Книгах, построил город Романов. — Князь Феодор Моложский был сын Михаила Давидовича, следственно, двоюродный брат Василия Васильевича Ярославского. — Феодор Белозерский внук Михаила и правнук Глеба Васильевича, первого Князя Белозерского. — Михаил Васильевич Кашинский преставился в 1373 году. В Никонов.: «сын его, Князь Василей, по единому слову с бабою своею, со Княгинею Еленою, и с Бояры приехал во Тверь к Вел. Князю Михайлу с челобитьем, и вдашась в волю его... Князь Василей Кашинский (в 1374 году) побежал со Твери на Москву к Вел. Кн. Дмитрию». — Андрей Феодорович Стародубский внук Иоанна Калистрата Стародубского.
(34) Никонов. Лет. IV, 5. — О войне: «Все Князи Рустии, кийждо со своими полки, служаще Вел. Князю Димитрию, начата воевати волости Тферския; такоже и со всех порубежных мест приидоша на помощь Вел. Князю кто жь от себе: Кашинцы и Новоторжцы... Авг. в 1 день взяша городок Микулин... Стоящим же ратем 3 дни, и на четвертый день, в Среду рано, приступиша ко граду, и туры прикатиша, и примет приметаша около всего города, и поидоша биющеся ко Тмацкым воротам; мост же и стрелницу зажгоша... И убиша ту Семена Ивановича Добрыньского... и к вечеру отступиша от града. Тако же и на другий день оступиша град и от Волги, и тако по многи дни бияхуся. — А Новогородцы стояли под Тферию 4 дни». — В Никонов. .Лет. сказано, что Вел. Князь взял, кроме Микулина, Зубцев и Белград.
(35) Древн. Рос. Вивлиоф. I, 78. Сия грамота находится в Архиве не подлинная, и список ее даже неисправен; а в печатной прибавлены еще некоторые ошибки: например, вместо рубежа поставлен грабеж. — Заметим следующие места: «Выходом ко Тфери Кашину не тянута»; то есть, Михаил не должен был требовать дани с Князя Василия для Хана. — «А в Рокитну ти (Михаилу) ся не вступати: что потягло ко Княжению к Великому. — Отдати ти (Михаилу) все по Семене дни за неделю (все отнятое у подданных Димитрия). — Что мы у тобе (ныне) повоевали и поймали, а тому всему межи нас погреб (предается забвению). — А как еси взял Торжек, а кто ти ся будеть продал пословицею (из) Новоторжан одернь (в крепость), тех ти отпустите, а грамоты дерноватый (крепости) подрати. — А почнут твои искати перед наши Наместници или перед волостели, хоженого в городе алтын, а на правду (суд) два; а дальний езд верста по резани (за дорогу), а на правду вдвое. — Холопа выдати осподарю, а с головы дата пошлины гривну, а с семьи четверть» (рубля).
(36) Сих грамот три. Первая: «От Посадника от Михаила, от Тысячного от Матфея, от Бояр и от Житьих людей (вместо древнейших Огнищан: см. Т. II, примеч. 67, Т. IV, примеч. 306, и Т. V, примеч. 106) и от черных людей, и от всего Новагорода. Послаше Новгород Юрья и Якима к Князю к Михайле на Тферь, а велеле мир имати на сем, аже братью нашю попущати без окупа, Новгородских Бояр, и Новоторских Бояр, Житьих людей и чорных людей, и сирот Новгородской волости, и Новоторьской волости, или кто дан на поруке Новгородечь или Новоторжанин, а с тых порука на землю (прочь), или кого к челованью привел, а с тых челованье на землю, или грамоты дерноватый на кого пописал, а те грамоте подереть. А что Князь Михайло товар порубил (захватил) братьи нашей до Новоторьского взятья, а того товара весь Новгород велел Юрью и Якиму отступитися. А что товар Новгородский и Новоторьскый в Торжку взять в полон, а того товара весь Новгород велел Юрью и Якиму отступитися. А земле и воде старый рубежь по старым грамотам. А Наместникы свои с Торшку сведет. А на сем повелеше весь Новгород Юрью и Якиму мир взята с Князем с Михайлом, а повелеша печати приложити изо всих пяти Кончев к сей грамоте. Аже Князь Михайла почнет послове свои слати в Новгород, Новгород повеле Юрью и Якиму послове Михайлове понята в Новгород».
К сей грамоте приложены одиннадцать печатей свинцовых с изображением следующих слов: 1) Новгорочкая печать и Посаднича. 2) Печать Матфея Фсигелевича Тысячкою Новюрочкого. 3) Печать Селивестрова (на другой стороне образ какого-то Святого). 4) Филипа Тысячкою (на другой стороне образ с надписью Филип). 5) Яковля печать Посадника Новюрочкого (на другой стороне образ Святого Георгия). 6) Печать Ондреянова, Посадника Новгорочкого (на другой стороне образ Спасителев). 7) Юрьева печать Ивановича, Посадника Новюрочкою. 8) Печать Онисиева, Тысячкою Новгорочкого. 9) Печать Евана Еремьинча (на другой стороне изображение воина). 10) Семенова печать Ондреивича. 11) Степанова печать (на другой стороне изображение воина). Вторая и третья грамоты напечатаны в Рос, Вивлиоф. I, 31, 33. Во второй: «Се доконча К. В. Михайло А. Тферскый, прислав своего посла в Новгород Михайла Константиновича, с Архиепископом Новгородскым, с Владыкою Олексеем, с Посадником с Юрьем, с Тысячьскым с Матвеем и со всим Новымгородом». Далее сказано, что прежний договор сим уничтожается: «что послове Княжи Михайлове человали крест к Новугороду, с тых Новгород челованье снял; а что человали Новгородские послове к Князю Михайлу, то челованье К. Михайло снял... Что товар пойман у Новгородскых купец рубежем (насилием) до Новоторжского взятья, тот товар подавата купцам все по челованью... А кто на се целованье наступит, на того Бог и Св. Богородица». У сей грамоты привязаны 3 свинцовые печати: Посадникова, Тысячского и Архиепископова. — В третьей грамоте: «которая села покуплена при Князи при Александре (Невском), при Ярославе, при Василье, при Дмитрие, при Андрее, на тех селех куны (выкупить оные)... а земля к Новугороду». Видно, что Князья, несмотря на всегдашнее обещание возвращать купленные села Новугороду, не исполняли оного.
(37) «Князь же Великий, не хотя видети разоренья граду, не хотя видети кровопролитья Христианского», и проч. Никон. Лет. говорит, что Ольгерд, раздраженный союзом Князя Смоленского с Димитрием, разорил области первого, а Татары Новосиль.
В Троицк.: «Того жь лета (1379), Авг. в 30 день, во Вторник до обеда, в 4 час дни, Иван Васильев, сын Тысяцкого, мечем потят бысть на Кучкове поле (где ныне монастырь Сретенский: см. ниже) у города у Москвы, повеленьем Князя Великого». Вот первая торжественная казнь, о коей упоминают наши Летописцы. Никонов, прибавляет, что сей Иван Васильев Веньяминов на пути из Орды был обманом задержан в Серпухове и привезен в Москву. — Некомата казнили  В 1383 году: «тое же зимы убьен бысть некий брех (вздорный человек?) именем Некомат, за некую крамолу бывшую и измену». Никон. -Лет. вздумал назвать сего изменника Коматом, Князем Литовским.
(38) См. Родослов. Книги о роде Волынских. Потомки Святополка-Михаила имели свои  уделы в Больший, в Турове, Пинске.
(39) С. 431 л. 14 ...на его место другого Князя. «К. Димитрий Константиновичь посла брата своего Бориса и сына своего Василия со многими силами (с ними же и посол Царев, Ачихожа) на Болгарского Князя Осана... и на княжении посадила Салтан-Бакова сына». В Никон. Лет,: «(посла) на Болгары, рекше на Казань». — Димитрий Констант. Суздальский посылал с войском Московским сыновей своих, Василия и Иоанна.
(40) См. Сказание о Царстве Казанском. Автор пишет о себе: «Случи ми ся пленену быти варвары и в Казань сведену... и взят мя Царь себе и сотвори мя пред лицем своим». — О значении слова Казань см. Лызлова Скифск. Историю. Он говорит, что Казань строили наши работники.
(41) Hist, des Tatars, стр. 452. — Впрочем, и другие новейшие Ханы прилагали к имени своему название Саин, которое видим на монетах Татарских XIV века (см. St. Petersbourg. Journ. г. 1781, II, 34).
(42) С. 431 п. 16 ...Московского чиновника или таможенника... «А Дарагу и таможника посадиша». В ярлыках Ханских часто упоминается о чиновниках Дарагах или собирателях пошлины.
(43) В Нижегородок. Лет. Симеон назван Димитриевичем. О прежних неприятельских действиях Татар см. Т. V, примеч. 31.
(44) См. Никон. Лет. IV, 51. — Оплошность Россиян описывается так: «Поведаша им Царевича Арапшу на Волчьи воде. Они же оплошишася и небреженьем хожаху: доспехи своя вскладоша на телеги, а ины в сумы, а у иных сулицы еще не насажены бяху, а щиты и копья не приготовлены, а ездять порты своя с плеч спускав, а петли ростегав (у Никон. Лет. в охабнех и сарафанех) аки роспрели: бяше бо им варно; а где наехаху в зажитьи мед или пиво, испиваху... поистине за Пьяною пьяни (в некоторых летописях: «пословка и доныне зовется: за Пианою пиани»)... И доидоша наши пару (т. е. увидели пар неприятельского стана) и абье погании борзо удариша... Князь же Иван Дмитр. вержеся на коне в реку, и ту утопе... Ся же злоба здеяся в Неделю, в 6 час дне о полдне... Горожане же Новгородъстии разбежалися в судех к Городьцу... Татарове же приидоша к Новуг. Нижнему Авг. в 5 день в Середу... И сгорело церквей в граде 32... Отъидоша погани от града в Пятницу... Того же Авг. приеха Князь Василий Дмитриевичь из Суждаля в Н. Нижний, и посла выняти из реки брата своего, и привезоша его в Новгород, и положиша в церкви каменной Св. Спаса в притворе на правой стороне, за неделю по Оспожине дни, Авг. 23». С. 432 п. 8 ...в целости ни одного селения.
(45) «Того же лета Арапша пограби Засурье все и огнем пожже». Никон. Лет. прибавляет, что сей же Царевич Волжской Орды умертвил многих наших купцов, ограбив их, и ходил опустошать Рязань. Абульгази (Histoire des Tatars, стр. 495) говорит, что Хан Фулат, который господствовал между Яиком и Сыром, имел сына Arab-Schah, вероятно, сего Арапшу. В Лет. Нижегородок.: «В то же время в Нижн. Новегороде был гость Тарас Петров сын; больше его из гостей не было. Откупил он полону множество всяких чинов своею казною, и купил себе вотчины у Вел. Князя за Кудьмою рекою, на речке на Сундоваке, шесть сел: Садово (в нем церковь Бориса и Глеба), да Ряховское, Запрудное, Зсиыпчиково, да Мухарни: а как запустел от Татар тот уезд, тогда и гость съехал из Нижнего к Москве». Далее в летописях: «тое же осени поганая Мордва удариша на уезд». Древнейшие летописцы, вместо уезда, обыкновенно употребляли имя волости. — О пленниках Мордовских: «и на льду волочаще их по Волге, псы травиша» (Россияне): не мертвые тела, а живых.
(46) «Град (Татары) пожгоша в самый в Боришь день, а на заутрие отъидоша, и повоеваша Березово поле и уезд весь. Тогды у Св. Спаса иконы пожгоша и двери выжгоша, иже чудно беша устроены медью золоченою».
(47) Имя Окольничого произошло от слова около: то есть, сии чиновники были около Государя. Изъяснения Татищева несправедливы. Окольничий мог быть и воином и судьею и Министром, уступая в старшинстве одним Боярам. — Упоминаемый здесь Даниил Пронский нам неизвестен по Родословн. Книгам. — О сражении: «А се имена убитых Князей: Хазибей, Коверга, Карагалук, Кострок, Бегичка». С нашей стороны были убиты Димитрий Монастырев, да Назар Данилович Кусаков. В Троицк. Лет. названы здесь Татары Половцами.
(48) Кн. Моис. IV, 14, 10. — В Троицк.: «егда бысть побоище на Воже с Бегичем, изнимаша на той войне некоего Попа, от Орды пришедша (в Никон. прибавлено: «Ивана Васильевича Тысяцкого: бе бо тогда Иван в Орде») и обретоша у него злых зелий лютых мешек, и много истязавше его, послаша его на заточенье на Лаче озеро (в Олонецкой Губернии), иде же бе Данило заточении». — Далее: «Измаильтяне (Татары) прибегоша в Орду к своему Царю, паче же к пославшему Мамаю: понеже Царь их не владеяше ничим
же, во всяко старейшинство держаше Мамай». Здесь Летописец называет Вельмож Татарских Альпаутами. Из Прибавл. в конце VIII тома издан. 1819 года: В рукописи XVI века, принадлежащей Москов. купцу А. С. Шульгину, находится Слово о Данюге Заточнике (жившем в XII веке), если и не достоверное, если и не им писанное, то по крайней мере любопытное: оно имеет признаки древности и напоминает некоторые старые, уже забытые Русские пословицы. Сообщаем его здесь (с некоторыми выпусками). «Вострубим, братие, яко в златокованные трубы, в разум ума своего, и начнем бити сребреные арганы, и возвеем мудрости своя. Боже, Боже мой! въскую ми еси оставил? Востани, слава моя, востани в псалтыри и в гуслех... Да разверзу в притчах гадание мое... Но боюся, Господине, похудения твоего на мя: аз бо есмь яко она смоковница проклятая, не имея плода покаянию: имею бо сердце аки лице без очию, и бысть ум мой яко нощны вран на нырищи... и покры мя нищета аки Чермное море Фараона. Се же бех написах, бежах от лица художъства моего аки Агаря рабыня от Сарры. Но видех, Господине Княже, твое добросердие к себе и притекох ко обычной твоей любве... Аз, бо есмь, Княже Господине, яко трава блещанна, растуще за стеною, на ню же ни солнце сияет, ни дождь идет: тако и аз, Княже Господине, всеми обидим есмь, зане отражен есмь страхом грозы твоея, яко оплотом твердым. Но не возри на мя яко волк на ягня, но возри на мя, Господине, аки мати на младенца... Мы, Княже, желаем твоея милости: зане, Господине, кому любово (в другом списке: Боголюбивое), а мне горе лютое; кому Бело озеро, а мне черные (в другом списке: чернее) смолы; кому Лачь озеро, а мне, на нем седя, плачь горки; кому ти есть Новгород, а мне углы опали: зане не процвете часть моя... Тем же не иму другу веры... Не лгал бо ми Ростислав (сын Георгия Долгорукого? см. ниже): Князь лепши бы ми смерть, а не Курское Княжение. Також и мужеви: лепше бы ми смерть, нежели продолжен живот в нищете... Тем же вопию к тебе, Княже, мой Господине: одержим есмь нищетою: помилуй мя, сыне великого Царя В ладимира (следственно, это писано к сыну Владимира Мономаха, Георгию Долгорукому, коему принадлежало Белоозеро. В другом списке Даниилова Слова сей Князь назван Ярославом: Георгий мог иметь Славянское имя Ярослава)... Избави мя от нищеты сия, яко серну от тенета, яко птицу от кляпцы... аз бо есмь яко древо при пути: мнози посекают его и на огнь вмещут. Всеми обидим есмь, зане огражен есмь страхом грозы твоея. Яко же бо и олово гинет, часто разваряему: тако и человек приемлет многие беды. Никто же может соли зобати, ни в печали смыслити; всяк бо человек хитрит и мудрит о чюжей беде, а о своей не может смыслити. Злато искушается огнем, а человек напастьми; пшеница бо, много мучима, чист хлеб подает, а в печали обретает человек ум совершен. Молеве ризы изъедают, а человека печаль; печальну мужу засышут кости. Аще кто человека в печали призрить, как студеною водою напоит в знойный день. Птица бо радуется весне, а младенец матери: тако и аз, Княже Господине, радуюся твоей милости: весна бо украшает цветы землю, а ты оживляеши вся человекы своею милостью, сироты и вдовицы, от Вельмож погружаеми. Княже Господине! яви ми зрак лица твоего, яко глас твой сладок и образ твой Государев красен, и лице твое светло и благолепно, и разум твой
яко же прекрасный рай многоплодовит. Аз же худый добре дивлюся. Но егда веселошися многими брашны, а мене помяни сух хлеб ядущь, или пие- ши сладкое питие, а мене помяни теплу воду пьющи, и праха нападша от места заветреня. Егда ляжеши на мягкых постелях под собольими одеялы, а мене помяни под единым платом лежаща и зимою умирающа, и каплями дождевными яко стрелами сердце пронизающе. Да не буди, Княже, рука твоя согбена на подание убогим: ни чашею бо моря росчерпати, ни нашим иманием твоего дому истощити; яко же бо невод не удержит воды, по точию едны рыбы: тако и ты, Княже, не воздержи злата и сребра, но раздай людем.  Паволока, испещренна многими шелки, красно лице являет: тако и Князь многыми людми честен и славен по всем странам... Яко же похвалися Езикеи Царь послом Царя Вавилоньского, и показаше им множество сребра и злата; они же реша ему: наш Царь богатее тебя, не множеством злата, но множеством воя: зане же мужи злато добудут, а златом людей не добыта. Яко же рече Святослав Князь (сын) Игорев, идый на Царя с малою дружиною, и рече им: братие! нам ли от града (Царяграда) погинути, ши граду от нас гыенену быти? яко же Бог повелит, тако и будет (СИХ слов нет в списках Несторовой летописи, нам известных): поженеть бо един сто, а от ста двигается тысяща; надейся на Господа, яко гора Сион не подвижется во векы (неужели и это сказал Святополк язычник?). Дивья за буяном кони паствита, а за добрым Князем воевати; многажды бо безнарядием полцы погибают. Видех велик зверь, а главы не имеет: тако и добрые полкы без доброго Князя погибают. Гусли бо строятся персты, а тело основается жилами, а дуб крепится множеством корения, тако и град наш крепится твоею державою: зане Князь щедр отець есть всем; слузи бо мнози отца и матери лишаются и к нему прибегают. Добру бо господину служа, дослужиться свободы; а злу господину служа, дослужиться болыпиа работы. Зане Князь щедр аки река без берегов текуще всквозе дубравы, напаяюще не только человецы, но и скота и вся звери; а Князь скуп аки река, велик брег имущь каменны: не лзя пита, ни коня напоити. А Боярин щедр аки кладезь сладок, а скуп Боярин аки кладезь солон. Не имей себе двора близ Княжа двора; не держи села близ Княжа села; Тиун бо его яко огнь трепетицею (тряпицею?) накладен, а рядовичи его яко искры; аще от огня устережешися, но от искры не можешь устрещися жжение (может быть: не можешь устрещи съжжение) и порт. Княже, Господине мой! не лиши хлеба нища мудра, ни вознеси до облак богатого безумна: нищь бо мудр яко злато в калне сосуде, а богат красен-несмыслен, то аки паволочитое зголовье, соломы наткано. Господине мой! не зри внешняя моя, но зри внутренняя: аз бо одеянием есмь скуден, но разумом обилен; юн возраст имею, а стар смыслом; бых мыслию яко орел паряй по воздуху. Но постави сосуды скудельничи под поток капля языка моего, да накаплют та сладчайши меду словеса уст моих... Мужа бо мудра посылай, мало ему кажи (скажи); а безумна посылай, сам не ленися по нем идти. Очи бо мудрых желают благых, а безумного (очи желают) дому пировного... Безумных ни орют, ни сеют, ни в житницы собирают, но сами ся рождают... ни мертвеца рассмешити (нельзя), ни безумна наказати. Коли пожрет синица орла, коли камение воспловет по воде, коли свиния почнет на белку лаяти, тогда безумный уму научится... Не видал есми неба польстяна, ни звезд лутовяных, ни безумна мудрость глаголюща... Княже мой Господине! не море топит корабли, но ветри; а не огнь творит разжение железу, но надымание мешное: тако же и Князь не сам впадает во многие в вещи злые, но думцы вводят; з добрым бо думцею Князь высока стола додумаетца, а с лихим думцею думает, и малого стола лишен будет... Не скот в скотех коза, а не зверь во зверех еж, не рыба в рыбах рак, не птица в птицах нотопырь, а не муж в мужех, кем своя жена владеет. Дивее дива, кто поймает жену злообразну прибытка ради. Некогда же видех жену злообразну приничюще к зерцалу и мажущися румянцем, и рех ей: не зри в зерцало, видевше лепость лица своего, зане большую печаль приимеши себе... Злая жена бьема бесится, а кротима высится; в богатстве гордится, а в убожестве иных осужает. Что есть жена зла? Гостинца неусыпаемая, купница бесовская, мирскы мятежь, ослепление уму, во церкви бесовская мытница, поборница греху, засада спасению. Аще который муж имет смотрити на красоту жены своея и на ее ласковые словеса, а дел ее не испытает: то дай Бог ему трясцею болети... Речет мужу: Господине мой, свете очию моею! Аз на тя не могу зрети; егда глаголеши ми, тогда взираю на тя и обоумираю и воздрожать ми уды тела моего... Несть на земли болши женьския злобы... Возвратимся на предняя словеса. Аз бо, Княже Господине, ни за море ходил, ни от Философ научился, но бых яко падая пчела по различным цветом и совокупляя яко медвеный сот, тако и аз по многым книгам собирая сладость словесную и разум совокупих яко мех воды морьския, а не от своего разума, но от Божиа промысла... Сии словеса аз Данил писах в заточение на Белеозере, и запечатав в воску и пустах во озеро, и взем рыба пожре, и ята бысть рыба рыбарем и принесена бысть ко Князю, и нача ее порота, и узре Князь сие написание и повеле Данила свободита от горкого заточения... Уже бо престану глаголати, да не буду яко мех утел, роня богатество убогим... Яко же бо птица учащает песни своя, скоро возненавидима бывает... Речь продолжив не добро продолжена паволока. Господи! дай же Князю нашему силу Самсонову, храбрость Александрову, Иосифов разум, мудрость Соломоню, кротость Давыдову, и умножи вся человеки под руку его. Люте беснующемуся дата нож, а лукавому власть; паче всего ненавижь стороника перетерялива. Аминь». (Сообщено от Г. Ксишйдовича.)
(49) «Татарове же Переславль Рязанский взяша и огнем пожгоша, и волости повоеваша, а люди много посекоша и в полон поведоша». В Никон. сказано, что они сожгли и город Дубок, и что Олег бежал на сю сторону Оки.
(50) «Княгиня же Иулианиа, видя мужа своего, Олгерда, последнее дышуща, и зело печаловашеся о его спасении, и созва сыны своя, и отца своего духовного призва, Давида Архимандрита Печерского, и увеща своего мужа, и Божиим поспешением сподоби его святого крещения... и святою Схимою того украсивше... и по малех днех преставися, и положиша тело его в церкви Пресвятые Богородицы в Вилне, юже сам созда. По сем же супружница его Иулианиа преставися, и в той же церкви погребоша тело ее... Бысть у Олгерда от первой жены 5 сынов: Корибут, Скиригайло, Кирисайло, Свитригайло, Минигайло; от второй жены 7 сынов: Андрей Полоцкий, Владимир Бельский (после Киевский), Иван Острожский, Яков (Ягайло), Легбен (Лугвений) Волынский, Василий Черторижский, Оленко (Олелько) Киевский». Стриковский же называет сыновей первой Олгердовой супруги так: Владимир, Иоанн Зедзевит Подольский, Симеон Лингвений Мстиславский, Вигунт, Андрей Полоцкий, Константин Чарторийский, Феодор Сангуско; а сыновей Иулиании: Ягайло-Владислав, СкиргайлоКазимир, Свидригайло-Болеслав, Корибут-Димитрий, Димитрий, Вигунт-Василий.
Далее в летописи: «Того же году (1347) убиен бысть от Олгерда Круглец, нареченный во св. крещении Евстафий, за Веру Христианскую, и положен бысть у Св. Николы в Вильне со сродники своими во гробе, с великими Мученики Антонием и Иоанном, иже пострадаша за правоверную же Веру». См. их житие в Минеях, Апр. 14; см. также Стриков. Литов. Хрон. кн. XII, гл. 3. — Кестутий признал Ягайла Великим Князем Литовским; сведав же тайные злоумышления сего неблагодарного племянника, пленил его в Вильне; но возвратил ему свободу и дал Княжество Витебское, оставив за собою Литву. Вероломный Ягайло скоро нашел способ заманить дядю в сети, и Кестутий был удавлен в темнице.
(51) «Того же лета (1376) Князь Великий послал брата своего, Князя Володимера Андреевича, ратью ко Ржеве: он же стоя у города 3 недели, посад пожже, а города не взя». Князь Волынский, ходивший на Литву с Владимиром, был Димитрий Михайлович, супруг сестры Великого Князя, Анны.
(52) То есть, с правом решить дела тяжебные и пользоваться доходами.
(53) См. Степен. Кн. I, 465: «Киприан же отъиде с Москвы в Киев». — В Новогород. Лет.: «Той же зимы (1376) приела Митрополит Киприян из Литвы свои послове и Патриарши грамоты к Владыце в Новгород, и повествует тако: благословил мя Патриарх Филофей на всю Рускую землю... И Новогородци даша ответ: посылай к Великому Князю... и Киприян не ела на Москву к Великому Князю».
(54) «Беаше (Митяй) един от Коломенских Попов (по Никон. Лет. сын Тешиловского Попа Ивана, иже на реце Оке); телом высок, плечист, рожайст (раж), браду имея плоску и велику и свершенну; словесы речист; глас имея доброгласен, износящ; грамоте горазд, пета горазд, чести горазд, книгами говорити горазд; всеми делы Поповскими изящен и по всему нарочит бе; и того ради избран бысть изволеньем Вел. Князя во отьчество и в печатники, иже на себе ношаше печать Князя Великого». — В Никон. Лет.: «яко некий Царь величашеся, многи слуги и Отроки имея; по вся дни ризами драгими изменяшесь: никто же бе таковая одеяния ношаше». — Далее: «Старец Иван, нарецаемый Непейца Архимандр. Спасский, иже Бога ради оставль Архимандритью в старости глубоцей, и сниде в келью молчания». Митяя постриг Чудовский Архимандрит Елисей Чечетка.
(55) См. житие Св. Сергия в Никон. Лет. IV, 233. — Далее в Троицк, г. 6885: «Князь Вел. Дмитрий Ив. просил у Алексия у Митрополита, дабы благословил Митяя на Митрополью. Алексий же не хотяше того створити, понеже новоуку сущу ему в Черньнечестве, да не впадет в пругло (сеть) Дьяволе. Князь же Великий много нуди Митрополита… Алексий же Митрополит, умолен быв и принужен, не посули быта прошенью его, но извествуя Святительски, паче же пророчески, рече: аз не доволен благословити его, но оже дасть ему Бог и Св. Богородица и Патриарх, и Вселенский Собор... Toe же зимы, промежу говенья, Февр. во 12, в Пяток, в Завьтреную годину, преставися Преосв. Алексий Митрополит всея Руси, в старости честне и глубоце, быв в Митрополитех лет 24, и положен бысть на Москве в церкви Св. Архангела Михаила, честного его Чуда, иже сам созда обчий монастырь... Бяху же Епископи ставленья его Игнатий Ростовский, Василий Рязанский, Феофилакт Смоленский, Иван Сарайский, Парфений Смоленский, Филимон Коломенский, Петр Ростовский, Феодор Тферьский, Нафанаил Брянский, Афанасий Рязанский, Алексий Суждальский, Алексий Новогородьский, Василий Тферьский, Данило Суждальский, Матфей Сарайский, Ар сений Ростовский, Евфимий Тферьский, Дионисий Суждальский, Герасим Коломенский, Григорий Черниговский, Данило Смоленский... Бысть всех лет жития его 85; и заповеда Князю Великому положити внеуду церкви за олтарем, конечного ради смеренья. Князь же Великий не всхоте положити кроме церкви такового господина честна Святителя, но в церкви близ олтаря положиша его. Князь же Вел. сам стояше над ним, такоже и брат его, Князь Володимер Андр., Князь Василий, сын Князя Великого, шести лет сущу ему, а Князю Юрью Дмитриевичу три лет сущу». — В Синодал. библиот., № 473, в собрании разных творений есть список грамоты Алексиевой с оглавлением: «Граммата на паргамине Св. Алексия Митрополита, подписанная по-Гречески рукою его свойственною, обретающаяся в домовой казне Рязанския Митрополии; и печать привешена, на единой стране образ Богородицы, на второй тоежде подписание по-Гречески изваяно имущая». В начале так: «Благословенье Алексия Митрополита всея Руси к всем Крестьяном обретающимся в переделе Черленого Яру, и по караулом возле Хопор до Дону, Попом и Дьяконом, и к Баскаком, и к Сотником и к Бояром. Молюся Богови и Св. Богородици, да будете душею и телом вси добри здорови, да исполнивали бы есте заповеди Божьи... И приехал есмь к Св. Софьи в Митрополью всея Руси в Киев, и к всем Крестьяном обретающимся в всей Руской земли Пастух и учитель; и имею великую тягость на собе, что ми молвити и учити всех на вся душеполезная и спасеная. И того ради многажды и Феогност Митрополит писал к вам, к детем своим, елико есть на ползу душам вашим. Вы же, как то и время являете, что моих слов и моего поученья не слушаете, но исполниваете волю телесную и дела темная, а слова моего не слушаете. Не ведаете ли, что всее Руское земли Владыки под моею властью суть, и в моей воли, и яз их ставляю от благодати Пресвятого Духа? Такоже и подана власть Владыце вашему... К церквам всегда прибегайте с женами и с детми, и что имеете в руках, приносите к церквам и к Святым; а Священников и Мнихов любите, и просите молитвы их; вдовиц и сирот и полоняников и странных милуйте и призирайте; иже в темницах, посетите... О том же переделе по великую Ворону, возле Хопор до Дону по караулом, церкви, что тот передел, как то пишут грамоты брата моего Максима Митрополита и Петра и Феогноста, что сбором створили на Костроме, и Владыка Софоний дал грамоты из уст своих, что ему от тех мест по тем грамотам не лзе вступатися в тот передел чюжий; и явно есть, и вси
ведают, что тот передел не Сарайский. И нынеже пак Владыка Афанасий Сарайский уведал то, видев грамот тех, и за вину его покажнен от Митрополита писаньем, отступился того передела и от сих мест; Владыце Афанасию Сарайскому неть власти в том переделе, но власть Рязанская, Попы и Дьяконы поставляющего Владыки, и власть дающего. И ныне послал есмь к вам Владыку Рязанского Василья с грамотою своею, и вы поминайте его, а пошлину церковную дайте ему по обычаю. Аже исполните, как то пишу к вам, душеполезная и спасеная, а грамоты послушаете, да пошлину церковную дадите, милость Божья и Святой Богородицы и мое благословенье да будете с вами, и с женами вашими и с детми, и со всеми Крестьяны». Подпись: ;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;;;;;;;; ;;;;; ‘;;;;;;; ;;; ;;;;;;;;;. То есть: «Алексий милостию Божиего Митрополит всея России, и пречестен».
(56) В Троицкой: «с Попов дань сбираше, Сборное и Рожественное, и уроки, и оброки, и пошлины Митрополичи... Но и еще дотоле, преже даже
не пойде ко Царюграду, всхоте без Митрополита поставитися в Епископы» (а не в Митрополиты, как у Князя Щербатова и Штриттера).
(57) «Князь же Великий отпусти Дионисья на том слове, што ти не ити ко Царюгороду без моего слова, но ждати до году Митяевы Митропольи.
Дионисий же, с неделю не помедлив, бежаньем побежа ко Царюгороду». Он Волгою из Нижнего отправился в Сарай. Никон. Лет. говорит, что Митяй крайне негодовал за то на Сергия; а в житии сего Чудотворца сказано, что он, приписывая  его внушениям и долговременное несогласие Св. Алексия дать ему благословение на Митрополию, грозился во гневе разорить обитель Троицкую, и что Сергий в духе пророчества объявил своим Монахам: «никако же ему Митропольского сана восприяти, но и Царского града не имать видети» (Я ик. Лет. IV, 234). — Далее в Троицк «Дерзну Митяй просити паче силы прошенья, и рече Князю Великому: аще обретох благодать пред тобою, дай же ми прошенье, да ми даси харатью ненаписану, а запечатану твоею печатью,
да ю возму с собою в Царьград на запас, да коли что ми надобе, да то напишу на ней. И дал Князь Великий таковую харатью не едину, и рек: аще будет оскудение или какова нужа, и надобе заняти тысячу сребра или колико, то се вы буди кабала». В 1379 году, во Вторник, Июля 26, Митяй или Михаил переехал Оку. С ним отправились Иоанн Архим. Петровский, Пимен Архим. Переславский, Мартин Архим. Коломенский, Дорофей Печатник (Митротрополита), Сергий Озаков, Степан Высокий, Антоний Копье, Макарий Игумен Мисолинский, Григорий Диакон Спасский, Александр Протопоп Московский, Давид Протодиакон, крылошане Владимирские и проч.
(58) Сей ярлык напечатан, вместе с другими, в Древ. Рос. Вивлиоф. В начале так: «Мы Тюлюбек Царь Мамаевою мыслию дядиною», а в других
списках: «Тюляково слово Мамаевою дядиною мыслию». Содержание оного есть то, что Хан, следуя закону предков, освободил церковных людей в России от всякой дани, с условием, чтобы Митяй или Михаил, будущий Митрополит, молился за него Богу, и проч. — Далее в летописи: «Внезапу Митяй разболеся в корабли и умре на мори. Неции же поведаша, яко корабль тот тогда стояше на едином месте, и не поступая с места, ни семо, ни тамо, а ини корабли плаваху мимо. И вложиша Митяя в варку (барку), еже есть в меньшее судно, и привезоша мертвого в Галату».
(59) «Се бысть первый общему житью начальник на Москве». Иоанн говорит: «Аз не обинуяся възглаголю на вы, яко не истинствуете ходяще».
Далее: «Позаймоваша оною кабалою серебра в долг на имя Князя Великого у Фряз и у Бесермен в росты, еже и до сего дни тот долг растет».
(60) «Князь Вел. посла по него (Киприана) Игумена Федора Симоновьского, отца своего духовного, в Киев, зовучи его к собе на Москву: а отпустил по него о Великом заговеньи, и прииде Киприан Митрополит в Четверг шестой недели по Пасце, в самый праздник Възнесенья, и многу звоненью бывшу, и многу народу сшедшуся на стретение его. Князь же Вел. прия его со многою любовью... И минувшу седьмому месяцу, паки приде
весть: се Пимин грядет из Царяграда на Русь... На Коломне снята с него клобук белый и розведоша около его дружину его, и думци его и клиросници, и огъяша ризницу, и приставиша приставника, некоего Боярина, Ивана Григорьева сына Чуриловича, нарицаемого Драницю, и ведоша Пимина с Коломны на Охну не заимая Москвы, а от Охны в Переяславль, а от Переяславля в Ростов, а от Ростова на Кострому, а с Костромы в Галичь, а из Галича на Чухлому, и тамо пребысть в оземствованьи лето едино; но от Чухломы выведен бысть на Тферь: Господня бо есть земля и конци ее!». — Великий Князь по Троиц., Ростовск. и всем летописям, кроме Никонов.,
послал за Киприаном уже во время Царя Тохтамыша, и Киприан приехал в Москву в 1381 году.
(61) О Буртанах или Буртасах говорит Карпин: Brutaques, qu’on tient etre Juifs, et qui portent la tete toute rase [Брутаки, которых считают жидами и которые бреют головы наголо] (см. Бержерон. изд. стр. 8). Доныне находится много Жидов в земле Черкесской; а Буртанами называется теперь особенный, неизвестного происхождения народ между Кубанью и Актаром, богатый
медью и серебром. — Генуэзцы всегда именуются в наших летописях Фрягами.
(62) «Аз такоже хощу створити, аки Батый... Обогатеем Руским златом», и проч. В Ростов. Лет.: «Мамай же разгордевся мнев себе яко Царя»; следственно, он, вопреки Никон. Летописцу, не был никогда Царем. Так сказано и в Новогород. Лет.: «некоему бо у них худу царствующу, а все деющу у них Князю Мамаю» (в 1380 году). Здесь худ не есть собственное имя, но означает только худого или слабого Царя. Мы видели, что в 1379 году Хан Татарский, племянник Мамаев, назывался Тюлюбек (см. Т. V, примеч. 58).
(63) См. стр. 430 И. Г. Р.
(64) «Стати на брезе у Оки реки на Семен день». Мамай говорит: «сколько хощете Руские земли, тем вас дарю, но толико присягу имейте ко мне».
(65) В Ростов.: «Бысть весть от Орды месяца Авг. к Вел. Князю, яко воздвизается Измаильтеский род на Христиан».
Мы имеем два описания сей войны: одно действительно историческое и современное, находящееся в Ростов, и других достоверных летописях, а другое напечатанное с разными отметами в Киевском Синопсисе и в Никон. Лет., баснословное и сочиненное, может быть, в исходе XV века Рязанцем, Иереем Софронием, как то именно означено в одном списке его, хранящемся в библиотеке Графа Ф. А. Толстого, под титулом: История или повесть о нашествии безбожного Царя Мамая с бесчисленными Агаряны, и проч. Не говоря о сказочном слоге, заметим явную ложь в сей второй повести. Там сказано, что Димитрий, готовясь к походу, советовался в Москве с Киприаном Митрополитом; что он прикладывался к образу Св. Богоматери, написанному Евангелистом Лукою, и что в Донском сражении убито восемь или даже пятнадцать Князей Белозерских: но Киприана еще не было тогда в Москве (см. Т. V, примеч. 60) — образа, написанного Лукою, также (см. стр. 465 И. Г. Р.) — и Князь Федор Романович Белозерский, убитый на Дону вместе с сыном, не имел иных родственников, кроме брата, именем Василия, коего сыновья сделались, уже гораздо после, родоначальниками Князей Андомских, Кемских, Белосельских и других (см. Родослов. Книгу, II, 163). Историки Кн. Щербатов и Штриттер повторили сию сказку. Следуя во всем Ростов. Летописцу, мы, впрочем, не отвергаем некоторых обстоятельств вероятных и сбыточных, в ней находящихся, ибо думаем, что Автор ее мог пользоваться преданиями современников.
Любопытные могут в Никон. Лет. видеть грамоты, будто бы писанные Олегом и Ягайлом к Мамаю, также и грамоту Мамаеву к ним. Далее рассказываются там следующие обстоятельства: «Сведав, что Мамай, убив Хана, назвался Царем, идет на Россию и стоит уже на берегах Воронежа, Димитрий, по совету Митрополита Киприана, велел Князьям готовить войско, и Михаил Тверский прислсы к нему в помощь своего племянника, Иоанна Всеволодовича Холмского. Князь Владимир Андреевич спешил из Боровска в Москву, куда приехали Мамаевы послы с требованием, чтобы Димитрий платил Хану древнюю дань, без всякого уменьшения. Согласно с мнением Митрополита, Великий Князь отправил к Мамаю хитрого мужа, Захарию "Тутчева (или Тетюшкова), дав ему множество золота, серебра и двух переводчиков. Сей посол услышал в земле Рязанской об измене Олеговой, также о союзе Ягайла с Мамаем, и дал знать о том Димитрию, который, пируя у Тысячскою Николая Васильевича, получил новые вести о замыслах
Мамаевых. Великий Князь немедленно отправил первую стражу к Быстрой или Тихой Сосне, избрав для сего дела именитых воинов, Родиона Ржевского, Андрея Волосатого (или Иакова Усатого), Василья Тупика и других, дабы разведать о неприятеле: объявил также всем Князьям, чтобы они 31 Июля собралися в Коломне. Долго не имея никакого известия с границы, Димитрий
послал туда, со второю стражею, Климента Поленина, Ивана Святослава и Григория Судока, встретивших на дороге Василия Тупика: сей витязь ехал с вестию, что Мамай, союзник Олегов и Ягайлов, точно намерен воевать Россию. Великий Князь приказал тогда собраться войску в Коломне 15 Августа. Явились мужественные Князья Белозерские с полками своими, Кн. Федор Симеонович, Кн. Симеон Михайлович, К. Андрей Кемский, К. Глеб Каргопольский (Каргаломский?) и Цыдонский (?), Князья Андомские, Ярославские, Устюжские, Андрей и Роман Прозоровские, Лев Курбский, Дмитрий Ростовский», и проч. Оставим нескладицу повествования; заметим единственно, что по Троицк, и Ростов. Лет. Михаил Тверский не участвовал в сем ополчении, и что послы Мамаевы нашли Димитрия уже в Коломне; что в Москве по кончине Василия не было Тысячских; что Князья Кемские, Андомские, Курбские принадлежат к новейшим временам. — Надобно также знать, что разные списки сей баснословной повести, мною читанные, во многом несогласны. Например, в древнейшем из оных (Синодал. библ. № 365) сказано, что не Тверитяне, а Новогородские Посадники пришли на помощь к Димитрию в Коломну с 7000 воинов или, как в других списках, с 40 000. Главными предводителями наименованы Иван Васильевич Посадник, сын его Димитрий, Фома Крестный, Димитрий Завережский, Михаил Поновляев, Юрий Хромый. Тамошние гости, Микула, Иван Васильвич Усатой и Дмитрий Клочков, быв свидетелями Московского ополчения, возбудили в согражданах
ревность участвовать в оном (см. в Синодал. библиот. рукопись № 529, О Древн. Рос. Государства, Т. II, л. 274). За сим известием следует: «убо, братия, стук стучит, а гром гремит в славном граде Москве; стук стучит великая рать,
а гремят Русские удальцы злачеными шеломы и доспехи». Похоже ли это на слог летописи? — В Синопсисе прибавлено (согласно с некоторыми иными списками), что Захария, прибыв в Орду, именем Вел. Князя спросил Мамая о здоровье; что гневный Мамай сбросил башмак с правой ноги и сказал ему: «се ти дарую, от великие славы твоея пришедшу, от ноги моея отпадшее», а своим воинам: «возмите дары Московские и купите себе плети: злато бо и сребро Князя Димитрия все будет в руку моею; землю же его разделю служащим мне, а самого приставлю стадо пасти верблюжее». Захария отвечал смело, и воины
хотели убить его; Мамай удержал их, и звал сего Боярина к себе в службу. Хитрый Захария не отказался, но просил, чтобы ему дозволили прежде
отправить Димитриево посольство. Мамай написал грамоту к Вел. Князю, в коей сказано: «ведомо ти есть, яко улусы нашими обладаешь: аще ли еси млад, то прииди ко мне, да помилую тя». Мурзы Ханские долженствовали вручить оную Димитрию; но Захария, встреченный близ Оки отрядом Российским, связал сих четырех Мурз, изорвал грамоту Ханскую, послал одного Татарина сказать о том их Государю, и благополучно возвратился в Москву. — В Книге о древн. Рос. Государ. (Синодал. библиот. № 529, Т. II, л. 263) написано, что Димитрий, еще ничего не зная о Мамаевом походе, 2 Июля пировал в своем набережном тереме с Боярами; что стражами границ были Родион Жидовинов, Попович Андрей Семенов и 50 иных удальцов; что Андрей Семенов прискакал тогда в Москву и сказал Великому Князю: «Мамай со всеми силами кочует
на Воронеже, и мы его силу объехали в 11 дней; а в 12 день стражи Царевы меня поймали и поставили пред Царем, и Царь меня спрашивал: ведомоль моему слуге, Мите Московскому, что аз иду к нему в гости? а силы со мною 12 Орд и 3 Царства, а Князей со мною 33, опричь Польских; а моей силы 703 000, и после того числа пришли во мне великие Орды со двема Дворы, и тем числа не ведаю. Может ли слуга мой всех нас употчивать?».
(66) Прежде они назывались Детскими или Отроками Боярскими.
(67) Ает. Синодал. библиот. № 365: «Княгиня же Великая Овдотья многи милости сотвори убогим, сама же непрестанно ходя к церкви день и нощь».
(68) См. Никон. Лет. IV, 99 и 100, и Синодал. лет. № 365, л. 203 на обор.
(69) Так в Ростов. Лет. В Никон, сказано, что Св. Сергий дал им «крест Христов, нашитый на Схимах». О сих Димитриевых сподвижниках упоминается и в житии Св. Сергия.
(70) Ворота давно заделанные, первые от Флоровских или Спасских к Москве реке. Нынешние башни Кремлевские строены уже при Вел. Князе Иоанне Васильевиче в исходе XV века, но сохранили имена древнейших, то есть построенных Донским.
В Синодал. Лет. № 365: «Князь же Великий с братом Володим. Андреевичем иде во церковь Архистратига и биша челом его Св. образу, и приступи ко гробом прародителей своих, и ркуще: хранители православные, поборници наши! аще имаете дерзновение ко Господу, помолитеся о нашем согрешении, яко великое приключение нам и чадом нашим: ныне убо подвизайтеся с нами». Тут же описано и прощание Димитрия с Евдокиею. Далее: «Князь же Великий отпусти брата своего (Владимира) Брашевскою дорогою, а Белозерские Князи Болванскою, а сам пойде на Котел; того ради не пошли одною дорогою, яко не мощно им вместитися. Великая же Княгиня
с снохою своею (которой еще не бъыо) и с иными Княгинями вниде во свой златоверхий терем набережный и седе под южным окном (описывается плачь ее)... Поят же с собою Князь Великий от гостей Сурожан 10 человек поведания ради, аще что случится, да поведают вборзе на Москве: Василья Капцу, Сидора Ольферьева, Костянтина Волка, Кузму Кувырю, Семена Онтонова (Коротоноса), Михаила Сараева, Тимофея Весякова, Дмитрея Черного, Ивана Шиха, Дмитрея Саларева... (Д ементья Сараева)... Возится К. Володимер Андреевичь Москву реку на красном перевозе Брашевском» (в Боровске), и проч. Тут и в Никон, сказано, что Великий Князь въехал в Коломну 28 Авг. в Субботу; но сие число было тогда Вторником. Современные Летописцы так не ошибались. Далее: «прежде же Вел. Князя снидошась тамо Воеводы многи, и сретоша его на речке Северке, а Герасим Епискуп в градных вратех со кресты».
(71) Так в Ростов. Лет., а по Никоновской сказке Ольгердовичи соединились с Димитрием уже; близ Дона на месте Березе. Они названы пасынками второй жены Ольгердовой, будто бы Анны (вместо Иулиании), воспитавшей их в Христианской Вере. См. в Никон. Лет. переписку сих
братьев между собою, когда они готовились идти в помощь к Димитрию. В Арханг. Лет. сказано, что с ними было войска 40 000.
В Ростов. .Лет.: «И прииде на Коломну, собрав вой своих 150 000, опричь Князей Руских и Воевод Местных; от начала бо такова сила не бывала Князей Руских: бе бо всее силы числом с полтараста тысящ или с двесте тысящ» (кроме дружины Ольгердовичей). — В Синодал. .Лет. Ха 365, л. 210: «Во утрий же день повеле Кн. Вел. выехати всем Воеводам на поле Девиче и всем людей. .. и начата мнози гласы ратных труб трубити, и варганы шепут (звучат), и стязи ревут назолочены, и в саду Панфилове сынове Рустии наступишя
поля Коломенские... Князь же Великий с братом Владимером Андреевичем возрадовашася... И уряди коемуждо полку Воеводу, а к себе приим Князи Белозерские (храбри бо быша), а брату своему дал Князи Ярославские; а правую руку себе уряди, а левую брату: а Князю Глебу Дрютцкому (в Никонов. Брянскому) передовой полк, да Дмитрею и Володимеру Всеволожим; Коломенского полку Воевода Микула Васильевичь, Володимерского полку Воевода Тимофей Волуевичь, Костромского Иван Родивоновичь Квашня, Переславский же Воевода Андрей Серкизов; а у Князя у Володимера Воевода Данило Белеут, Костянтин Конановичь; Кн. Федор Елецкой и Воевода Мещерский Кн. Юрий, да Кн. Андрей с своими полки приидоша. Князь Великий повеле Оку реку возитися, заповедав, кто пойдет по Рязанской земле, да никто не прикоснется ни единому власу». Далее сказано, что он послал
вперед третью стражу с Семеном Меликом, Игнатием Кренем, Фомою Тыниным, Петром Горским, Карпом Олексиным и Петрушею Чюриковым.
(72) В Ростов: «Великий же Князь Димитрий, воздохнув из глубины сердца, рече: Господи! Советы неправедных разори... Не аз почах... но он окаянный, новый Святополк». После того Димитрий идет в церковь и принимает благословение Епископа Коломенского, Герасима. — В Никонов.:
«я бе ему (Димитрию) печаль, яко мало пешия рати, и остави у Лопасны Воеводу своего, Тимофея Васильевича Тысяцкого (сына), правнука Веньяминова, да егда пешия рати или конные пойдут за ним, да проводит их... и повеле счести силу свою, и бяше их вящше двою сот тысящ».
(73) В сказке о войне Мамаевой подробно описывается замешательство Олега, гнев Ягайла (будто бы уже Католика) на Князя Рязанского и проч.
Олег говорит своим Боярам: «аз чаях по правилом, яко не подобает Вел. Князю противу Царя стояти: ныне убо что зде сдумал?» Бояре ответствуют: «сказывают в вотчине его Калугера именем Сергия, свята и прозорлива вельми: тот благословил его и вооружил противу нам». Далее: «прииде Ягайло в Одоев, и слыша, яко Олег убояся, и пребысть Ягайло не подвизаяся».
В гневе своем он говорит: «николи же Литва от Рязани не приимаше разума».
(74) См. в Синодал. Лет. Х9 365, л. 217. В Никон. Лет., «и ту приидоша много пешего воинства, и Житейстии людие, и купцы со всех земель... и начаша считати, и изочтоша их вящше четырех сот тысящ»; вероятно ли?
Вопреки современному Летописцу, Никон, говорит, что послы Сергиевы вручили Димитрию письмо его и хлебец Богородицы уже перед самою битвою. Там же: «и се внезапу приидоша к нему (Димитрию) два от стражей его, Петр Горский и Карп, и приведоша язык. Той поведа, яко Царь на Кузмине гати; не спешит убо, но ожидает Олта и Ягайла; по триех же днех имать быти на Дону. И вопросиша его о силе Мамаеве; он же рече: многое множество». В Ростов.: «Мамай же, слышав приход Вел. Князя к Дону, и иссеченные свои видев прибегший к нему... и рече Князем своим темным: двигаемся и станем
у реки Дону. Великий же Князь, слышав хвалу Мамаеву, рече: Господи! не повелел еси в чуждые пределы преступати; аз же не преступих: сии же приходяще аки змии ко гнезду», и проч. В Синод. Лет. Х9 365, л. 218 на обор.: «прибегоша 7 стражей в 6 час дни, Семен Мелик со дружиною, а за ним гонишась много Татар: мало его не угониша: уже бо узреша полки Руския и возвратишася к Царю... Семен же поведает Вел. Князю, яко Царь на Гусине броду; едина нощь промеж нами; утре будут на Непрядву реку».
(75) В Синодал. Лет. Х2 365, и в Никон, сказано, что сей Воевода, Димитрий Боброк, приехал тогда к Вел. Князю с Ольгердовичами: но он есть самый тот, который в 1371 году разбил Олега, а после ходил в Болгарию: зять Вел. Князя, Димитрий Михайловичь Волынский Боброков (см. РОДОСУ!. Книгу, II, 85).;
(76) Синодал. Лет. № 365, л. 220: «Князь же Великий поим брата своего Володимера и Литовские Князи и Воеводы, и выехаша на место высоко... и виде полци велми учрежены достойно (Димитрием Волынским)... и Князи Литовские ркуще: подобии суть Македонскому войску... У богатырей хоругови аки живи пашутся; доспехи же Руския аки вода силна во вся ветры колебашася, и шеломы на главах их аки утренняя заря; еловци жь шеломов их аки поломя огняное пашется... Князь же Великий, сшед с коня долов, и пад на колену прямо Великому полку черному знамени, на нем же бе образ Владыки И. Христа, из глубины сердца нача призывати велегласно», и проч. — Далее: «и коемужду полку рече своими усты: братия моя милая, сынове Руския»,
и проч. Туг сказано, что сие происходило еще накануне битвы; но Димитрий, по Ростов. Летописцу, распорядил войско в самый ее день, перешедши за Дон, в Ордынскую землю. Следующую басню выписываем для любопытных из Никон. Лет., Синопсиса и других:
«Рече Дмитрей Волынец Вел. Князю: повем тебе, Княже, примету свою искусную; уже бо долго нощи вечерняя заря потухла. Князь же Великий поим с собою брата Володимера и Литовские Князи едины, и выехаша на поле Куликово, и став посреди обоих полков, и обратися на полк Татарский и слыша стук велик и кличь, аки торги снимаются, аки гради зиждуще, аки трубы гласяще. И бысть назади их грозно волци воюще. По десной же стране ворони кличють, и бысть глас велик птичь; вранове же играют по реце той по Непрядве: гуси и лебеди, непрестанно крыле плещуще, необычную грозу подают. И рече Волынец: слышасте ли сиа? обратите ся на полк Русский. И бысть тихость велика... токмо огневе мнози и заря снимахуся... И сниде (Волынец) с коня и паде на десное ухо и приниче на землю, и предлежа на долг час, и воста, и абие пониче. И рече ему Князь Великий: что есть, брате?
Он же не хоте сказати. Князь же много нудив его; он же рече: едина ти есть на пользу, а другая не на пользу. Слышах землю плачущуся на двое: едина страна аки вдовица некая, а другая аки девица, аки свирель... Аз чаю победы, а наших много падет. Князь же Великий прослезися. И рече Волынец: не подобает сего в полце поведати никому же. В ту же нощь некто Фома Хабычеев разбойник поставлен сторожем от Вел. Князя на реце на Чюре на Михайлове, и откры ему Бог видение, и виде на высоте облак велик, прииде от Востока, и от полудненные страны приидоша две уноши светлы, имуще в руках по мечю остру, и ркуще полковником Татарским: кто вы повеле требити отчество наше? нам дарова Господь стрещи его... и начата сещи их. И видеша Василей
Капица, да Семен Онтонов, от поля грядущамножество Ефиоп, ови на колесницах, ови на кодах, и абие внезапу явись Св. Петр Митрополит, имея в руце жезл злат... и нача с яростию велиею жезлом своим их прокалати... И Вел. Князь повеле никому же сего поведати». — Далее: «Часу же второму наставшу, начата трубити от обоих стран: Татарские ж трубы аки онемеша... Великому ж Князю преседающе на борзый конь, и ездящу по полком... и сниде с того коня на иной конь, и совлече с себя приволоку Царскую и в иную облечеся; той же конь дасть под Михаила под Ондреевича под Бренка, и ту приволоку на него положи, иже бе любим паче меры, и то черное знамение повеле над нем возити (в Никон. Лет. Рынде своему), и под тем знаменем убиен бысть за Великого Князя. Великий же Князь, воздев руце на небо и вложи в недра своя выим крест живоносный, на нем же бе воображение страсти Господни, в нем же бе древо животное, восплакася... (Тут будто бы привезли ему письмо от Св. Сергия)... И се внезапу сила Татарская великая с шоломяни (высоты) грядуща, и несть места, где им расступитесь, и сташа, копия закладше, стена у стены, кождо их на плещи предних своих, имуще преднии краче, а задний должае. Князь же Великий с своею силою с другого шоломяни пойде противу им, и бе страшно видети... Царь же Мамай с трема с темными Князи взыде на место высоко на шоломя, и ту сташа, хотя видети кровопролитие... Выеде из полку Татарск. Печенег, богатырь велик зело, и никто же смеяше противу его. Тогда Пересвет Чернец, Любчанин (по Ростов. Лет. Брянчанин) родом, иже бе в полку у Владимера и Всеволожа, двигся
из полку вон и рече: аз хощу с ним видетися. И бе на нем шелом Архангельского образа, вооружен бе Скимою; и рече: отци и братия! простите мя грешного, и брать мой Ослябя моли Бога за мя... И напусти на Печенега, и рече: Игумен Сергий, помози молитвою своею. Крестьяне же вси воскликнуша: Господи помози рабу своему! и ударишась крепко; мало что земля под ними не проторжесь; и спадоша с коней оба, и умроша».
(77) Синодал. Лет. № 365, л. 26: «Мы вси готовы есмя головы свои положите за тебя, за ласкова Государя; а тобе подобает память творити и в книгах писати, памяти деля Русских сынов», и проч.В Ростов., л. 370: «Он же отвеща им: да како аз возглаголю: братия, потягнем вкупе, а сам лице свое почну крыти? яко же хощу словом, тако же и делом наперед всех и пред всеми главу свою положити, да и прочий приимут дерзновение». Далее: «Наеха (Димитрий) на поганого Царя Теляка (см. Т. V, примеч. 58), на нареченного
плотьного Диавола Мамая», и проч.
(78) Древняя наша верста состояла из 1000 саженей, как показано в старинных Русских Арифметиках.
(79) «Видеша бо вернии, яко в сий час Ангели помогаху Христианом, и Свв. Мученик полки, Георгиа победоносца и Димитриа мироточивого и благоверных Князей самобратных, Бориса и Глеба, в них же бе Воевода Архистратиг Михаил. Тако же и погании видеша полки тресолнечны по воздуху парящи, избивающе их, и стрелы пламенны на поганых идяху». В Синодал. Лет. № 365: «Се слышахом от верного самовидца от полку Кн. Володимера Андреевича, иже поведа Вел. Князю видение: в шестую годину дни бысть над вами небо отверсто, из него же иде багряная заря и над вами низко держаше, и облак исполнен рук, кояжда рука держаше венцы, ова потиры, ова проповеди пророческия (ова цветы), и в 6 часу дни мнози венци спустишася на Русския полки». Тут сказано, что Мамай ушел только с четырмя воинами. Глупые басенники прибавляют, что он призывал богов Перуна, Соловата, Мокоша, Ираклия и Хорса.  Далее: «Княжии же полки гоняще били
их до Содомлян и до станов их». — В Никон. и в других сказано, что Димитрий Волынский удерживал Князя Владимира, пока сильный ветер дул им прямо в лицо; а в 9 часу ветер повеял сзади.
(80) С. 440 л. 31 ...не мог дать об нем вести. В Синодал. Лет. № 365: «Рекоша Князи Литовские: мним, яко жив есть, но уязвлен. Иной рече: аз пятого часу видех его крепко бьющеся с четырмя Татарины. Юрьевский же уноша, Степан Новосильской: аз видех его пред самым твоим приходом пеша идуща с побоища, но уязвленна; того бо деля не дах ему коня, зане гоним бех трема Татарины.. . Овии же наехаша Михаила Александров. Бренка, и чаяша его Великим Князем; и инии же Кн. Феодора Белозерского, занеже приличен
(похож) бяше». — В Ростов.: «Некто от благородных воин, Костромичи родом, а быша в полку у Воеводы Иоанна Родионовича, Феодор Сабур, да Григорей Холопищев, найдоша Вел. Князя в дуброве велми язвена лежаша», и проч. Выше сказано: «Самого же Вел. Князя с коня сбиша» (Татары). В Никонов, и в других прибавлено, что Димитрий, сбитый с коня, сел на другого, и, будучи еще ранен, отошел с места сражения в дубраву, и лег под дерево. В Ростов.: «доспех его весь бяше избит, но на теле его не бысть язвы».
(81) В Синодал. Лет. № 365: «а поганых вчетверо». Немецкий Историк Кранц, писавший свою Вандалию в конце XV века, говорит о сей Донской
битве (Waudal. кн. IX, стр. 207): «Quo etiam tempore inter Russos et Tartaros maximum a memoria hominum habitum est pradium, in loco qui dicitur Flawasser (Blau-Wasser, Синяя Вода: см. ниже), ut solent ambje nationes magnis agminibus
non stantes pugnare, sed incurrentes jaculari et ferire, mox retrocedere. Ferunt ducenta mortalium millia eo coucidisse pradio. Russi tamen victores prjedant non parvam abduxere in pecoribus: nam reliquam репе nullam possident. Nec tamen diu ljetati sunt ea victoria Russi: nam Tartari, Letuanis in societatem accitis, sequnti Russos jam reduces, et praedam, quam amiserant, retulerunt, et magnam in Russos
stragem peregerunt. Erat autem annus LXXXI post mille trecentos a Christo nato. Quo etiam tempore in Lubica coetus agebatur et conventus urbium omnium de societate, quam Hansam dixere [В TO время произошло между россиянами и татарами Самое большое сражение, которое только можно припомнить, на месте, называемом Флавассер. По обычаю обоих народов, они сражались не
стоя друг против друга большим войском, а выбегая, чтобы метать копье или губить, и снова возвращаясь. Говорят, что в этом сражении погибло двести тысяч человек. Победители россияне увели в качестве добычи немало скота, ибо почти ничем другим [татары] не владеют. Однако русские недолго радовались этой победе: татары, призвав в союзники литовцев, догнали уходящие русские войска и вернули добычу, которую утратили, и нанесли им большой урон. Это было в 1381 году от Рождества Христова. В это время в Любеке был съезд всех городов союза, называемого Ганзейским]. Последнее место выписано здесь для того, что оно может изъяснить, каким образом сведали в Германии о Донской битве: купцы Ганзейские, в 1381 году имевшие
съезд в Любеке, могли привезти туда вести из Новагорода, с ними союзного. Кранц пишет, что «Россияне взяли в добычу множество скота (ибо у Татар почти нет иного богатства), но не долго радовались своею победою; что Татары, соединясь с Литвою, устремились вслед за нашими, отняли у них добычу и множество их побили». В Линденблатовой рукописной Немецкой
Хронике, которая идет до 1420 года, сказано так: «В сем году (1380) была великая война во многих землях: Россияне сражались с Татарами на Синей Воде, и с обеих сторон легло на месте до сорока тысяч человек. Россияне одержали верх; но после сей битвы встретили Литовцев, союзников Татар, и были истреблены ими: Литовцы взяли всю их добычу». В Больш. Чертеже, 162: «Вверх по реке Бокгу (Бугу) 50 верст (от его устья) пала в Бокг речка Синяя Вода, а (на ней) город Синяя Вода, 70 верст от Бокга». Но Непрядва и Дон так не назывались. — В Синодал. Лет. № 365 сказано, что в Донском сражении убито 40 Московск. Бояр, 30 Серпуховских, 22 Переславских, 20 Костромских, 30 Владимирских, 50 Суздальских, 40 Муромских, 34 Ростовских, 23 Дмитровских, 60 Можайских, 30 Звенигородских, 15 Углицких, а всех вообще 250 000; осталось же только 50 000 (по Никон. Лет.
40 000): какая нелепость! В Ростов. Лет. о числе убитых нет ни слова; а в Никоновск. сказано, что 8 Князей Белозерских (в Синодал. Лет. пятнадцать) лежали мертвые друг подле друга.
(82) В приходской церкви Рождества Богоматери, разбирая колокольню сей церкви, называемой Старым Симоновым (см. Т. V, примеч. 122), в царствование Екатерины 11 нашли древнюю гробницу под камнем, на коем были вырезаны имена Осляби и Пересвета: ныне она стоит в трапезе; а камень закладен в стене. В Архангел. Лет. сказано, что Ослабя также убит в Донском
сражении, вместе с богатырем Григорием Капустиным, и что Великий Князь, стояв 8 дней на месте битвы, велел тела нарочитых людей везти к Москве в колодах.
(83) Между 18 и 26 числом Октября.
(84) В особенной истории Высоцкого Серпуховского монастыря (см. Опыт история, словаря монаст. стр. 82), хранящейся в сей обители, именно сказано, что Владимир был прозван Храбрым.
(85) По Никон. Лет. и другим Великий Князь прибыл с Куликова поля в Коломну 21 Сент., отдыхал там 4 дня, был встречен Митрополитом в Андроньеве монастыре, Великою Княгинею во Флоровских воротах, молился с нею в Соборах, вошел наконец в свое знамя, в бережные сени, — ездил из Москвы в Троицкую Лавру и заставил Св. Сергия отслужить панихиду за
избиенных на берегу Дона.
(86) См. Древн. Росс. Вивлиоф. I, 90. Сия грамота есть список, а не подлинник. В начале упоминается о Митрополите Киприане, а после о Донском сражении: следственно, она писана в 1381 или в 1382 году, т. е. прежде изгнания Киприанова. О границах: «Межи нас роздел земли по реку по Оку, от Коломны вверх по Оце на Москов. стороне Почен, Новый городок, Лужа, Верея, Боровеск и иная места Рязаньская, которая ни будут на той стороне, то к Москве; а наниз по Оце по реку по Тцну, от усть Тцны вверх по Тцне, что на Москов. стороне Тцсны, то к Москве, а что на Рязаньской, то к Рязани; а Володимерское по рубеж, как было при вашем деде, при Вел. Кн.
Иване Даниловиче... а что на Рязанской стороне за Окою, что доселе потягло к Москве, Почен, Лопастна, уезд Мьстиславль, Жадене городище, Жадемль, Дубок, Бродничь с месты, как ся отступили Князи Торуские Федору Святославичю, те места к Рязани; а что место Князя Вел. Дмитрия Иван, на Рязаньской стороне, Тула, как было при Царице при Тайдуле, и коли ее Баскаци ведали, в то ся Князю Вел. Ольгу не вступати... А что места Тнлица, Выпользов, Такасов, та места Князю Вел. Дмитрию. А что купля Кн. Великого, Мещера, как было при Александре Уковиче, то Князю В. Дмитрию». О сем Князе А. Уковиче упоминается и в новейших Рязанских договорах: см. ниже. Города Кадом, Темников, Елатом находились в Мещерской области. — Далее: «А что Татарскае места отоймал Кн. Великий д. Ив. за себя от Татар, та места Велик. Кн. Дмитрию; а что Князь Вел. Олег, то Олгу... А из Руских Князей кто Князю Вел. Дмитрию друг и Князю Володимеру, то и В. Князю Олгу друг... А что В. К. Дмитрий и К. Володимер билися на Дону с Татары, от того времени что грабеж или что поиманье у Князя В. у Дмитрия людий и у его брата, К. Володимера, тому межи нас суд вопчий: отдати то по исправе; а что ся ни деяло дотоле, как есмя целовали крест, тому всему погреб до Спасова Преображенья дни за четыре дни; а суд вопчий меж нас от того праздника всему. А о чем судьи наши сопрутся, едут на-Третей, кого себе изберут; а судом вопчим не переводити (не судиться вторично); а кто имет переводити, правый у того возмет: а то ему не в измену. Суженого не посужати (не пересуживать): суженое положеное дати. Холопа, робу, должника, поручника, татя, разбойника, душегубца выдати по исправе; а пошлины с семьи шесть денег, с пешеходов 2 алтына, а с одного не имати. А мыты ны держати давныи, пошлый; а непошлых (небывалых) мытов и пошлин не замышляти; а мыта
с воза по дензе, а с пешехода мыта нет», и проч.
(87) См. Абульгази Hist, des Tatars и Эрбелот. Biblioth. Orient, под словом Timour. — Урус царствовал до 1360 году.
(88) «Сретошася на Калках (в Ростов. Калках лесех)... и Тохтамыш победи. Мамаевы же Князи сшедше с коней своих и биша челом Царю Тохтамышу и давше ему правду (присягу) по своей Вере... Мамай же побеже с своими единомышленники. Царь же Тохтамыш посла за ним в погоню. Мамай же прибеже близ града Кафы и сослася с Кафинцы по докончанию и по опасу, дабы его прияли на избавление, и прибеже в Кафу со множеством злата и сребра... и ту отних убиен бысть лестию».
(89) В Троицк.: «Того же лета выидоша из Орды Киличееве (послы) Князя Великого, Толбуга да Мокшей, к Госпожину дни. Того же лета Царь Тохтамыш послал своего посла к Вел. Князю», и проч.
(90) В Ростов.: «А Князь Олег срете Тохтамыша прежде даже не вниде в землю Рязанскую, и бысть ему помощник... и иная некая словеса изнесе о том, како пленити землю Рускую и взяти каменный град Москву и издобыть Вел. Князя; и обведе Царя около всей своей вотчины... не хотяше бо добра нам, но своему Княжению помогаше... К. Димитрий Константин. Суждальский посла два сына своя, К. Василиа, да К. Симеона, к Тохтамышу. Они же не обретоша его, и гнаша вслед его неколико дней, и переяша дорогу его на Серначе, и постигоша его на Рязани». В Ростов.: «поеде (Димитрий) во град свой Переаславль... и мимо Ростов на Кострому». Никон. Лет. говорит, что Великая Княгиня оставалась в Москве, и выехала оттуда уже вместе с Митрополитом Киприаном; но в современной Новогород. Лет. сказано: «на Кострому побежа (Димитрий) с Княгинею и с детми». Так и в Архангельской.
(91) В Ростов.: «и сотворишаВече и позвониша во вся колокола». — Никон. Лет. говорит, что народ, выпустив из города Митрополита с Великою Княгинею, ограбил их: вероятно ли? народ, по другим летописям, грабил только простых беглецов.
(92) «Бояре, Суконницы, Сурожане, Архимандриты, Игумены», и проч. В Никон. Лет.: «приидоша (Татары) в полобеда, и узреша их со града, и вострубиша граждане. Они же сташа за два или за три стрелища от града», и проч. Далее: «бе бо около града чисто, понеже граждане сами посады своя пожгоша и ни единого тына или древа оставиша, блюдущесь примета ко граду».
(93) В Никон. Лет. описываются здесь разные мерзости: чего нет в других.
(94) «Овии от них стояще стреляху, а инии скоро рищуще, а друзии на конех скоро ездяще на обе руце, наперед и назад скоро и получно без погрехи стреляху». В Ростов.: «друзии же тюфяки пущаху на ня, инии из самострел стреляху, и пороки шибаху, инии пушки великии пущаху». Тюфяками и пушками назывались тогда, как надобно думать, особенные махины, употребляемые для защиты городов. Далее: «И той (Адам) приметив и назнаменав единого Татарина нарочита и славна, иже бе сын Князя Ординского, и напряг стрелу самострельную, и уязви в сердце его гневливое,
и вскоре смерть ему нанесе. Се же бысть велика язва Татарам, яко и самому Царю тужити о нем».
(95) В Архангельской: «и на том слове К. Семен Суздальский снем с себе крест и целова Москвичем». В Никонов.: «убиша К. Остея, тайно вземше его
в полк свой». В Архангел.: «К. Остея во Фроловских воротех убиша». Сие случилось в 7 часу дня.
(96) В Троицк.: «книг же толико множество снесено со всего города и из загородья и из сел, и в Зборных церквах до тропа наметано, охранения ради
спроважено, то все без вести створиша».
(97) В Ростов.: «прежде бяше град Москва видети великий и чюден град, и много множество людей бяше в нем, кипя же богатством и славою», и проч. В числе убитых Летописцы именуют Симеона, Архимандрита Спасского, другого Архимандрита Иакова, Игумена Иакинфа Крылова, и проч.;
(98) В Никонов, сказано, что Татары в Переславле едва было не захватили супруги Димитриевой, и что она уехала оттуда через Ростов в Кострому; что Татары хотели идти к Твери, но были удержаны невидимою силою; что Михаил Тверский отправил к Хану дары с Гурленом, и что Тохтамыш прислал ему милостивую грамоту. — В Арханг. Лет. сказано, что Владимир побил 6000 Татар. — Коломенский Епископ Герасим уехал тогда в Новгород, — Тохтамыш, выходя из России, вместе с послом своим отправил к Димитрию Константиновичу Суздальскому сына его, Симеона Димитриевича, а другого сына, Василия Димитриевича, взял с собою в Орду.
(99) В Троицк.: «росплакаста ся има» (Димитрию и Владимиру).
(100) Так в Ростов., а по Троицк, вдвое менее.
(101) Михаила Морозова и Симеона Тимофеевича. Киприан выехал из Твери Окт. 3, а приехал в Москву Окт. 7.
(102) «Тое же осени К. Михаил иде в Орду и с сыном своим и пойде околицею, ища Великого Княжения... Тое же осени (1383) о Николаеве дни Кн.
Михаил выйде из Орды без Великого Княженья, а сын его Александр остася в Орде. И Князя Василиа Димитриевича Царь у себе же оставив в осьми тысячах», то есть, считая 8000 рублей долгу на его отце. Никон. Лет. изобретает следующее: «Тохтамыш пожаловал Князя Михаила его отчиною, Княжением Тверским, и рек ему: аз улусы своя сам знаю, и кийждо Князь Руский по старине служит мне; а что неправда предо мною улусника моего Кн. Дмитрея Московского, и яз его поустрашил, и он мне служит правдою... Тогда же бе в Орде и Князь Василий Дмитриевичь Московский: смущаше бо их некий Князь Ординский, обещавая комуждо дата Вел. Княжение, яко и Царя, глаголяше, на сие приведу».
(103) В Троицк.: «тое же осени (1383) о Дмитриеве дни бысть в Володимере лют посол, именем Адаш Токтамышь... Тое же весны (1384) бысть
великая дань тяжелая по всему Княженью Великому, всякому без отдатка (уступки), со всякие деревни по полтине. Тогда же и златом давали в Орду» (см. Т. IV, примеч. 250). Деревня означала прежде одно жилище крестьянское
и состояла обыкновенно из малого числа дворов: в доказательство привожу следующие места из книги Поместного Приказа XVI века, найденной мною в Ар хиве Коллегии Иностранных Дел: «По старому письму деревня два двора, три человека. Всех деревень по старому письму 15, а дворов в них 40 и 8, а людей 50 и 3 человека. — Деревень по старому письму 21, а дворов в них
45, а людей 48, а обеж 47, а сох 16 без трети». Обжею называлось тягло; в каждой считалась треть сохи. Слово полтина происходит от глагола располоть: ибо она состояла из половины рубля или серебряного прута, вдоль раздвоенного. В сем смысле доныне употребляется слово полоть (ветчины) и полоток.
(104) См. Т. V, примеч. 115. Димитрий в условиях с Князем Владимиром Андреевичем говорит: «а оже вы Бог ослободит от Орды».
(105) «Марта в 25, в Лазареву Субботу, К. Олег взя Коломну изгоном, и Наместника изнима Александра Андреевича, нарицаемого Остея, и прочих Бояр и лепших мужей поведе с собою, и злата и сребра и всякого товара наимався, и отыде в свою землю... Того жь лета Кн. Великий Дмитрий Ив. собрав воя многы и посла брата своего, К. Володимера, на К. Ольга. На той войне убиша Кн. Михаила, сына Андреева Полотьского Олгердовича на Рязани... Тое же осени в Филипово говенье Игумен Сергий сам ездил на Рязань
ко К. Олыу о мире: прежде бо того мнози ездиша к нему, и никто же возможе утолита его. Преподобный же старец кроткими словесы и благоуветливыми глаголы много беседовал с ним о мире и любви: К. же Олег преложи свирепство свое на кротость, и умилися душею, и устыдеся толь свята мужа, и взя со К. Великим мир вечный».
(106) В Ростов.: «даша ему (Патрикию) Новогородци в кормленье пригороды Орехов и Корельский и пол Копорьи городка и Луское село... Приехаша Ореховци и Корельскыи с жалобою к Новугороду на Патрикиа, и выеха Кн. Патрикий в Новгород, и подня посулом (дарами) Славенский Конец, и смути Новгород... Износиша Вече по две недели на Ярославле Дворе, а зде на сей стороне 3 Концы другое Вече ставиша у Св. Софии, и Тысяцкий Иосиф не сойде на сю сторону в Вече, и Плотничане добрые люди такоже не пойдоша. И бысть на Черкисове (Мытаря  и Фарисея) недели, удариша Славенский Конец на Тысяцкого на Иосифов двор с Веча со Яр ославля Двора, и Плотничане Иосифа не выдаша, и биша грабежников и полупиша; а тогда биша у Кн. Патрикия 2 человека в дому, Корнилка Олисейкова, да Мишка Щекотова Поповича с Подола. И бысть на Мясопустной недели во Вторник, Февр. в 9 день: доспеша 3 Концы Неревъский Конец, и стояша у Св. Софии на Вечи, всякий вооружившися аки на рать, от обеда и до вечерни, и Плотницкий Конец, сослався послы с трема Концы, на Славлян хотеша ити, и заутра в Среду не потягнуша Плотничане на Славляне с 3 Концы, и 3 Концы списаша грамоты во одни слова обетные, и Славляне себе доспеша и стояша со Князем на Ярославле Дворе. Во Вторник же на Мясопустной недели и в Четверток Славляне мост Великий от своей стороны перебраша между двемя городнями; и по усобной той рати поидоша вся пять Концов во одиночество... и грамоту написаша со Князем, и запечаташа на Вече на Яр ославле Дворе».
В сие время только однажды (в 1377 году) ходили Новогородцы за границу к Немецкому (Шведскому) Новому городку на Овле (в Ростоеск. Олве) реке: думаю, Нейшлоту или Олофсбургу, хотя Бишинг и говорит, что сей город построен уже в 1475... «И стояша под городом много дний, и посад весь взяша, и волость всю потравиша, и полона много приведшие». Воеводами были Иван Федорович, Василий Борисович, Максим Ананьевич.
В Ростов.: «Той же осени (1369) пошли Волгою 10 ушкуев (судов), а инии шли Камою, и биша их под Болгары... Дважды ходиша (г. 1370) Новогородцы Волгою, и много зла створиша... Того же лета (1371) ушкуйницы разбойницы Новагорода Великого пришедше взяли Ярославль и Кострому... Идоша (в 1374 г.) на низ Вяткою ушкуйницы 90 ушкуев и пограбиша Вятку и взяша Болгары; хотеша и град зажещи, и даша им окупа 300 рублев; и оттуда разделишась надвое: 50 ушкуев поидоша на низ по Волге к Сараю, а 40 ушкуев поидоша вверх по Волге, и дошедше Обухова, пограбиша все Засурье и Маръквашъ, и перешедше за Волгу, суды все иссекоша, а сами пойдоша к Вятке на конях, и много сел по Ветлуге идуще пограбиша... Того же лета (1375), егда бе Вел. Князь Димитрий под Тферию, из Вел. Новагорода идоша разбойницы в 70 ушкуях: Воевода же бе у них Прокофь, а другий Смолнянин;
и приидоша к Костроме... Видевше же, яко много бе Костромичь, разделишась Новогородцы  на 2 части; едину половину пустиша лесом втай, и обыдоша около по можжеелнику, и удариша на Костромичь в тыл, а друзии в лице... И пойдоша Новогородцы на низ, и повернута в Каму, и много пограбиша по Каме, и внидоша паки в Волгу... и пойдоша в насадех к Сараю, гостей Христиан грабяще, и Бесермен грабяще и убивающе», и проч... «Того же лета (1379) Вятчане ходиша ратию в Арьскую землю, и избита разбойников ушкуйников, и Воеводу их Рязана изъимавше убиша».
Город Хазиторокань или Астрахань есть, может быть, древний Атель или Балангиар (см. стр. 25 И. Г. Р.). В старых Грузинских Историях Астрахань именуется Хозарем, как пишет Грузинский Царевич Сакар Вахтангович в ответах на вопросы Г. Татищева, бывшего Астраханским Губернатором. Сии ответы, писанные в 1743 году, найдены мною в бумажниках Г. Миллера, хранящихся в Архиве Иностран. Коллегии, № 316. После Козар господствовали Ясы от устья Волги к Дербенту и далее.
Сообщим здесь и другие замечательные ответы упомянутого Царевича:
«Имя Грузии известно только Россиянам. Мы называем свое отечество Карпыи, по имени Картлоса, нашего праотца, сына Ноева. Персияне называют Грузию Гургистаном, Дагестанцы Гуржем, Греки Георшею, от Св. Великомученика Георгия, коему Бог особенно поручил защиту оные. Картлос имел 6 сыновей: Мцхетоса, Кахоса, Бардоса, Кавказоса, Лесгоса и Егроса, коих именами назвались разные пределы. — От чего родилось имя Кабарды, неизвестно. Она принадлежала некогда Грузинским Царям, исповедуя Веру Христианскую, истребленную Татарами и Князьями, вышедшими из Египта
(Аравитянами)».
В Ростов.: «Держа (Димитрий) гнев на Новгород, что взяли Новогородцы разбоем Кострому, и про Княщины»: то есть, Княжескую собственность, ими захваченную. Далее: «Тое же зимы (1384) приехаша от Вел. Князя Димитрия с Москвы Бояре его черного бору брати (собирать дань с черного народа) по Новогородским волостям: Феодор Свибол, Иоанн Уда,
Александр Белевуть, и инии Бояре. Тогда ездиша Бояре Новогородские на Городище тягатися со Княжими Бояры в обидах, и побегоша с Городища на Москву Свиблова чадь, а в обидах неправы не учинили; а инии осташа Низовцы в городе обирать черного бору». Однако ж видно, что Новогородцы удерживали сию дань:  иначе Великий Князь, смирив их после, не имел бы нужды требовать, чтобы они исправно платили ему оную. Далее: «Бысть целование в Великий пост (в 1385 году) по Соборе на другой недели, целоваша крест Посадник Феодор Тимофеевичь (в Никон. Тысяцкой Богдан Аввакумовичь) на Вечи, и все Бояре, и Дети Боярские, и Житьи и черные люди, и вся 5 Концов, в том, что не зватися к Митрополиту, а судити Владыке Алексию в правду по Номоканону; на суде поняти двема исцома дву Боярином с стороны, тако же и Житья по два жь человека: Посаднику и Тысяцкому судити право по крестному целованию». Житьими или Житыми людьми назывались граждане зажиточные, нарочитые, или все не принадлежавшие к черному народу. В XI веке они назывались Огнищанами (см. Т. II, примеч.
67). — В Никон. Лет. прибавлено: «а Посаднику и Тысяцкому судити свои суды по Рускому обычаю». Но здесь говорится только о церковном суде, а не о гражданском.
(107) В Ростов«В Филиппов пост, пред Рождеством Хр., Великий Князь пойде ратию, волости и села Новогородские воююще и жгуще... И Новогородцы послаша противу Вел. Князя Иова Аввакумовича и Иоанна Александровича с челобитьем о миру. Великий же Князь миру не дал, а послы их отпусти... а сам, не дошед Новагорода за 30 верст, и ста на поле; бяше бо
уже Богоявление... И приеха Владыка Алексий к Вел. Князю, рече: Господине Князь Великий! Аз тебе благословляю, а Вел. Новагорода вси людие бьют челом, чтобы еси, Господине, учинил мир, а за винные люди дают 8000 рублей... И Владыки не послуша, но хотяше ити к Новугороду. Владыка же посла напред себе в Новгород Климента Васильевича, Посаднича сына, глаголя: держите опас... и Новогородцы поставиша острог по осыпи хоромы; а К. Патрикий со Кн. Романом Юрьевичем и с Копорскими Князи во граде
быша, и Новогородцы выехаша (с ними) на поле в ден Недельный до обеда в доспехах, и ехаша до Жилотуга, и вспятиша опять в город после обеда;
а Владыка Алексий приеха без миру. Бысть переполох велик в Новегороде: по Богоявлении на четвертый день, в Понедельник, промчеся весть, что стоит Вел. Князь у Жилотуга. Новгородцы же начата боятися... и вси в доспесех выехаша на Жилотугь: бяше бо сила велика и светла рать Новогородская, конная и пешая, и вельми много охотников бишися... И не обретоша Низовцев
и возвратишася, и послаша от того переполоха к Вел. Князю Архимандрита два, да с ними 7 Попов, да 5 Житейских, с Концев по человеку; а в то время Новогородцы пожгоша около града монастырей великих 24; а урочищи им сии: на Перыне, Юриев, Рожественский, Аркаж, Духов, Борисоглебский, Богородицын, Николин, Лазарев, и на Торговой стороне Антониев, Богородицын, Иоаннов, на Болотове, на Ковалеве, Рожественский, Кирилов, на Ситеске, на Лятке, в Нередицах, на Сковоротке, в Шилове; а церквей деревянных погорело 6: Рожество в Юриеве, Иоанна Милост. у Воскресения, Симеона во Аркажи, Св. Михаила на Колмове, на Городищи Космы и Дамиана, да Георгия Св.; а Плотнический Конец и Людин и Неревский, и у всякой улицы вне города за рвом все хоромы пожгли. А Св. Николая монастырь на Понедельи ратнии (неприятели) пожгли; церкви же не сожгли...
А Новоторжские Большие Бояре вси в Новгород прибегли, и из иных волостей сильно много наехаша, и тогда Христианом не бяше пути, но гололедь... И послы Новогородские докончали мир на всей старине... И послаша к Вел. Князю в Ямна с Посадниками с Григорием Якуновичем, да с Василием Феодоровичем... И послаша в Заволочье Посадника Феодора Тимофеевича и Тимофея Юрьевича, сына Посаднича, и Юрия Димитриевича и иных молодших Детей Боярских брати то сребро на Заволочанах». После узнаем, в чем состоял так называемый черный бор.
(108) «Всташа 3 Конци Софейской Стороны на Посадника Есипа Захарииничь, и взвонивше Вече у Св. Софии, и поидоша на двор его акы рать
силнаа, и хоромы его развезоша; а Есип бежа за реку в Плътницкий Конець... и вста за него Тръговая сторона вся, и начата люди лупити, а перевозников бити от брега, а съсуды иссецаху... И снидошась в любовь, и даша Посадничьство Василию Ивановичь». В Ростов.: «Вел. Князь Литовский, Лугвений Олгердовичь, нареченный во св. крещении Симеон (в 1388 г.), приела послы своя в Новгород, Овгимонта и Братошу, хотя быти у них и сести на городкех, чем владел Наримонт... Того же лета (1389) приеха в Новгород Кн. Симеон Олгердовичь Лугвений на пригороды».
(109) В Ростов.: «В. К. Ягайло Олгердовичь ездил женитися в Угорскую землю к Королю (на дочери Короля Венгерского и Польского Людовика) и женився, и тамо крестился в Немецкую Веру, и пришед из Угр в Литовскую землю крести Литву в Немецкую Веру, половину своего города Вилны». См. Длугоша Hist. Polon. кн. X, стр. 108, и Стриков. Хроник. Литов, кн. XIII, гл. 5.
(110) В Ростов.: «Два Литвина Ягайловы большие крещени во Христианскую Веру: он же хотел их крестити во свою же Веру, и не послушаша его: Король же Ягайло казни их многими муками, и смерти велел предати».
(111) Кранц. Wandalia, г. 1382, и Кельх. Liefland. Gesch. — В Псков. Лет:. «Того же лета (1382) Князь Местер с силами своими и К. Скиригайло приидоша к Полочку, и стоявше 13 недели, отъидоша». В Ростов:. «Скиригайло ходил с Литовскою силою и с Немецкою под Полтеск (в 1386 г.) и взя город, а Андреева сына убиша, а самого Андрея, брата своего, изымал и свел в Литву». Стриковский, кн. XIII, гл. 4, пишет: «три лета убо в твердыни Хенцынской в темной башни за стражею седяше, и посем, по заступлению иных братий, отпущен». В Кенигсбергском Архиве есть харатейный список грамоты Андреевой, коею он в 1385 году торжественно уступил все Полоцкое Княжество Рыцарям Ливонским, с условием, чтобы ему и наследникам его
княжить там в качестве Орденских присяжников. Слова сей грамоты: «de regno Ploscoviensi regnum in Ploskow», заставили думать ученого Геннига, что здесь речь идет о Пскове. См. между моими Кенигсбергскими бумагами № 280.
(112) В Ростов: «В Великий пост, на Средокрестной недели, Марта в 22 день Вел. Князь Святослав Ивановичь Смоленский со братаничем своим Кн. Иоанном Васильевичем, да К. Глеб Святославичь, да брат его Юрий пойдоша ратию ко Граду Мстиславлю... Воеваху землю Литовскую, а кого где изымавше, нещадно мучаху: мужей и жен и детей; а иных в избах запирающе зажигаху, а младенцев на кол востыкаху... Прииде же Святослав ко Мстиславлю на Страстной недели в Среду, Апр. 18... и стояху под градом 11 дней... И бысть уже в Неделю Фомину, в полъутра, узреша Смольяне стяги Литовские. В первом полку бе В. К. Скиригайло, а в другом брат его Корибут, а в третием брат их Кн. Симеон - Лугвен; с ними же и Витовт Кестутиевичь». — То же говорит и Стриковский, кн. XIII, гл. 4. Линденблат в своей Хронике (см. Т. V, примеч. 81) пишет, что Литовцы, убив Короля Смоленского, взяли в плен четырех сыновей его, в 1386 году, а не в 1387, как означено в Ростов. Лет.
(113) В Ростов:. «Того же году (1386) К. Василий Дмитриевичь, сын Вел. Князя Московского, прибеже из Орды в Подольскую землю, в Великие Волохи, к Петру Воеводе». Следственно, и Молдавию называли у нас Подольскою землею. Далее: «Того же лета (1387) В. К. Димитрий отпусти Бояр своих старейших противу сыну своему... Тое же зимы, Иан. в 19, приде к Москве К. Василий из Польския земли, а с ним Князи Лятские и Панове». Никон. Лет. рассказывает, что Василий из Волошской земли приехал в Немецкую, где находился тогда Витовт; что сей Литовский Князь узнал Василия, задержал и наконец освободил, с тем условием, чтобы он женился
на его дочери. Каким образом Василий мог ехать в Россию через Пруссию?
(114) «Июля в 5 день (1383), в Неделю, в 6 час дни, преставися Кн. Вел. Дмитрий Костянт. в Чернцех и Скиме, нареченный в Св. крещении Фома, а во Мнишеск. чину Феодор, и положен в Новег. Нижнем в церкви каменной, в Св. Спасе, на правой стороне подле отца своего и подле брата, Кн. Андрея, жив от рождества своего всех лет 61: Царь же Тохтамыш, слышав в Орде преставленье его, вдасть Княжение Нижн. Новагорода Князю Борису, брату его, тогда сущу в Орде и с сыном Иваном». — В Нижегородок. Летописце: «6882 (а по Троиц, в 1372 году) Вел. Князь Дмитрий Константиновичь в Нижнем повеле делать каменную стену, и зачаты Дмитриевские ворота». В конце харатейного Пушкинского Несторова списка сказано так: «начал есмь писати книгы сия Князю Великому Дмитрию Констянтиновичу». —Далее в летописи: «Побеже из Орды (в 1386 г.) Князь Василий Димитриевичь Суждальского, и срете его посол (Царев), и изыма его и приведе во Орду к Царю, и за то прият от Татар истому велику». Он приехал из Орды в 1388 году. В Троиц.: «тое же зимы Князь Василий да Кн. Семен Дмитриевичи, собравше
воя многи с своей отчины, Суждальцы и Городчане, и у Князя Великого Дм. Ивановича испросиша себе силу, рать Можайскую и Звенигородскую и Волотьскую, и приидоша к Нов. Нижнему на своего дядю в Вел. говенье, Марта в 10 день во Вторник на Похвальной недели,  и стояша 5 день, и умиришася: Князь Борис сступися им волостей Новогородских, а они ему отступишася его оделов».
(115) В Ростовск.: «Татарове взяша Переяславль»; это случилось во время ссоры Великого Князя с Владимиром. В Никонов.: «того же лета (1387)
пред Петровым днем Татарове безвестно приидоша на Рязань и повоеваша ю, да и Любутеск, а Олта Князя мало не яша... Месяца Августа (1388) изгоном пригониша Татарове на украйны Рязанские»...
См. договори, грамоту в Древн. Рос. Вивлиоф. I, 94. В сей грамоте сказано: «А чим мя благословил отец мой Кн. Вел. Иван в городе Москве и в станех (в местах, где собиралась дань Княжеская) два жеребья и пошлин всех два жеребья, также и Коломна с волостьми, и Звенигород, и Можаеск с волостьми и отъездными месты и Великим Княженьем, того ти подо мною блюсти и под моим сыном и под моими детьми. А чим благословил тобя отец твой, Кн. Андрей, в городе Москве и в станех треть, и пошлин всех треть, и Уделом; а что ти дал отец мой Городець в Лопастны место, и ты мне потом челом добил отцом моим, Алексеем Митрополитом, и яз тобя пожаловал, дал ти есми Лужу и Боровеск, и что ти ся достало Удела Княгинина Ульянина, того всего мне и детем моим под тобою блюсти и под твоими детьми... Слати вы свои данщики вместе. А что ти ся есмь был отступил дани в Ростовце и в Перемышле, а на то вы слати свои данщики вместе, как было при нашем деде; а что сберут в городе, и в станех, и в варях (места, где варили мед Княжеский) тому ити в мою казну, а мне давати в выход (в дань Хану). А на Козлов брод слати ти своего данщика: тем тя есмь пожаловал; а что сберуть, а тому ити в мою казну, в городьскую дань. А оже ны Бог избавить, ослободить от Орды, ино мне два жеребья, а тобе треть; а Ординская тягость и протор дати ти мне с своего удела и от Княгинина Удела Ульянина с твоее трети в пять тысячь рублев 300 рублев и 20 рублев; а прибудеть ли, убудеть ли, мно по розочту;
а долг Бесерменской, и протор, и Руский долг, а то ны подняти по тому же по розочту. А что наши Ординцы и Делюи, а тем знати своя служба; а численых людей блюсти ны с одиного, а земель их не купити... А кто будет покупил земли данные, служни или черных людей, а те, кто взможеть выкупити, ино выкупять, а не взмогут выкупити, ино потянут к черным людем, а кто не всхочет тянути, ино ся земель сьступять, а земли черным людем даром»; то есть, владельцы сих купленных земель должны нести все тягости черных людей или быть с ними под одним законом. Далее упоминается о Боярах Путных: так назывались Бояре, коим давались земли с правом собирать на путях или дорогах пошлину. — Сих грамот две: одна с тремя восковыми печатями, а другая ветхая, без начала и конца, писанная от имени Владимира к Вел. Князю.
(116) В Никон, под годом 6889: «Бяше же крепок зело, и телом велик и широк, и плечист, и чреват велми и тяжек; брадою жь и власы черн; взором
же дивен зело».
В Архиве (см .Древ. Рос. Вивл. I, 86 и 100) хранятся две духовные грамоты Димитриевы: одна без начала, писанная еще при Алексии Митрополите между годами 1371 а 1377 (ибо в ней уже говорится о Василии Димитриевиче), а вторая на длинном харатейном свитке, сочиненная перед смертью Великого Князя; первая с печатью Св. Алексия, на коей изображена Богоматерь, и с Княжескою (обе серебряные, вызолоченные): другая же только с печатью Димитриевою, на коей вырезан образ Св. Димитрия Селунского и слова: Князя Вел. Дмитрия Ивановича всея Руссии. Кроме Митрополита, свидетелями первого завещания, писанного Дьяком Нестером, были Окольничий Тимофей Васильевич, Иван Родионович, Иван Федорович и Федор Андреевич; а второго Игумены Сергий и Севастиан, Бояре Димитрий Михайлович (Волынский?), Тимофей Васильевич, Иван Родионович, Симеон
Васильевич, Иван Федорович, Александр Андреевич, Федор Андреевич, Иван Федорович, Иван Андреевич: писал же оную Внук. В ней сказано: «Приказываю дети свои своей Княгине; а вы, дети мои, живите за-один, а матери своее слушайте во всем. А приказываю отчину свою Москву детем своим Кн. Василью, Кн. Юрью, Кн. Андрею, Кн. Петру; а брат мой Князь Володимер ведаеть свою треть. Сына своего, Князя Василья, благословляю на стариший путь в городе и в станех моего удела двою жеребьев половина, и в пошлинах городских половина; а тамга из двою моих жеребьев Княгине моей половина, а восмьничее мои два жеребья Княгине моей. А на стариший путь сыну моему Князю Василью Васильцево сто, и Добрятиньская борть с селом
с Добрятиньским. А бортницы в станех в городских, и конюший путь и соколничий и ловчий, тем сынове мои поделятся ровно. А численных людий
моих двою жеребьев сыном моим по частем,  а блюдуть с одиного. А се даю сыну своему Князю Василью Коломну со всеми волостьми и с тамгою, и с мыты и с бортью, и с селы, и со всеми пошлинами; а волости Коломенские Мещерка, Раменка, Песочна, Брашева с селцем с Гвоздною и с Иванем, Вкеля, деревни Левичин, Скульнев, Маковец, Канев, Кочема, Камарев с Берегом, Городна, Похряне, Хстьмерско; а из Московских сел Митин Починок, Малаховское, Костянтиновское, Жырошкины деревни, Островское, Орининьское, Копотеньское, Хвостовское, у городу луг великий за рекою; а из Юрьевских сел своего прикупа Красное село с Елезаровским, с Проватовым, да село Василевское в Ростове. А се даю сыну своему Князю Юрью Звенигород... а волости Звенигородские Скирменово с Белми, Яростна, Негуча, Сурожык, Замошьская слобода, Юрьева слобода, Руза городок, Ростовци, Кремична, Фоминьское, Угожь, Суходол с Истею, с Истервою, Вышегород, Плеснь, Дмитриева слободка; а из Московских сел... село Михалевское, да Домантовское, да луг Ходыньский; а из Юрьевских сел ему прикупа моего село Кузмыдемьянское, да Красного села починок за Безкою придал есмь к Кузмыдемьянскому, да село Богородицское в Ростове. А се даю сыну своему Князю Андрею Можаеск... а волости Можайские Исмея, Числов,
Боян, Берестов, Поротва, Колоча, Тушков, Вышнее, Глиньско, Иневичи с Загорьем, Болонеск, а Коржан да Моишин Холм придал есмь к Можайску; а се волости отъездные: Верея, Руд, Гордошевичи, Гремичи, Заберега, Сутов, да
село Репиньское, да Ивановьское Васильевича в Гремичах. А Колуга и Роща сыну же моему Князю Андрею, и что вытягал Боярин мой Федор Андреевичь на обчем рете (съезде) Тов и Медынь у Смолнян, а то сыну же моему Князю
Андрею.
А из Московских сел ему Напрудьское село, да Луциньское на Яузе с мелницею, Деуниньское, Хвостовское в Перемышле, да луг Боровский, а другий противу Воскресенья; а из Юрьевских сел ему Олексинское село на Пекше. А се даю сыну своему Князю Петру: Дмитров... а се Дмитровские волости: Вышегород, Берендеева слобода, Лутосна с отьездцем и Нобат; а из Московских волостий Мушкова гора, Ижво, Раменка, слободка Княжа Иванова, Вори, Корзенево, Рогож, Загарье, Вохна, Селна, Гуслепя, Шерна городок; а из Московских сел Новое село, Сулишин погост; а из Юрьевских сел ему прикупа моего село Богородицьское на Богоне. А се даю сыну своему Князю Ивану: Раме-нейце с бортники, да Зверковское село с Сохоньским починком, что отошло ото Князя от Володимера; а Сохна сыну же моему Князю Ивану: а в том уделе волен сын мой Князь Иван: который брат до него будеть добр, тому дасть. А се благословляю сына своего Князя Василия своею
отчинною Великим Княженьем. А сына своего благословляю Князя Юрья своего деда куплею Гсишчем со всеми волостьми, и с селы, и со всеми пошлинами, и с теми селы, которые тягли к Костроме, Микульское и Борисовское. А сына своего Князя Андрея благословляю куплею же деда своего Белым Озером со всеми волосьми, и Вольским с Шаготью; и Милолюбский ез и с слободками, что были детий моих. А сына своего Князя Петра благословляю куплею же своего деда Углечим Полем и что к нему потягло, да Тошною и Сямою. А се даю своей Княгине из Великого Княженья у сына у своего у Князя у Василья из Переяславля Юлку, а из Костромы Иледам с Комелою, а у Князя у Юрья из Галича Соль, у Князя у Андрея из Белаозера Вольское с Шаготью и Милолюбскии ез; а из Володимерских сел Княгине моей Ондреевское село; а из Переяславских сел Доброе село; а из удела сына своего Княжа Васильева Канев, Песочно, а из сел Малиньское село, Лысцево; а из Княжа удела из Юрьева Юрьева слобода, Суходол, с Истею, с Истервою, да село Ондреевское, да Каменьское; а изо Княжа удела из Ондреева Верея, да Числов, да село Луциньское на Яузе с мельницею: а из Княжа удела из Петрова Ижво, да Сяма. 
А что есмь дал своей Княгине из удела сына своего Княжа Васильева, и изо Княжа из Юрьева, изо Княжа из Ондреева, изо Княжа из Петрова волости и села, а что Бог розмыслит о моей Княгине, и те волости и села во чьем уделе, по тому и есть. А се даю своей Княгине свой примысл Скирменовскую слободку с Шелковым, Смоляные с Митяевским починком и с бортью, с Вышегородскими бортники, Кропивну с бортники... Желескова слободка с бортью, с Ивановым селом с Хороброва, и с Коньская слободка, Кузовская слободка, и что Княгини моее прикуп... А по которая места слободские волостели судили те слободы при мне, и Княгине моее волостели судят по та же места, как было при мне. А что Княгини моее купля Лохно, то ее и есть. А на Коломне мой примысл Самойлецев починок с деревнями, Савельевский починок, Микульское село, Бабышево, Ослебятевское: а то Княгини моей. А что ее село Репеньское и прикуп, то ее и есть. А из Московских сел даю своей Княгине  Семциньское село с Ходыньскою мелницею, да Остафьевское село, да Илмовьское. А из Юрьевских сел даю ей куплю свою Петровское село, да Фроловьское, да Елох; а Холхол и Заячков, то моей Княгине. А что ми дала Княгини Федосья Суду на Беле Озере, да Колашну и слободку, и что благословила Княгиню мою Городком, да Волочком, та места ведаеть Княгини Федосья до своего живота; а по ее животе то Княгине моей... А которые деревни отъимал был Князь Володимер от Лыткиньского села Княгини моее
к Берендееве слободе, а те деревни потянуть к Лытьинскому селу моее Княгини. А по грехом которого сына моего Бог отъиметь, и Княгини моя поделить того уделом сынов моих... А дасть ми Бог сына (писано до рождения Константинова) и Княгини моя поделить его, возмя по части у большие его братьи; а у которого сына моего убудет отчины, чем есмь его благословил, и Княгини моя поделить сынов моих из их уделов... А по грехом отъимет Бог сына моего Князя Василия, а кто будеть под тем сын мой, ино тому сыну моему Княж Васильев удел; а того уделом поделить их моя Княгини. А вы, дети мои, слушайте своее матери... А коли детем моим взяти дань на своей отчине, и сын мой Князь Василей возмет с своего удела с Коломны триста руб. и сорок и два рубли, и Княгини моя дасть ему в то серебро с Песочны 50 руб. без 3 руб., а с Канева двадцать руб. и два руб. А Князь Юрьи возмет с Звенигорода двести руб. и семдесят руб. и два руб.; и Княгини моя дасть ему в то серебро с Юрьевы слободы пятдесят руб., а с Суходола полпятадесять руб., а с Смоляных девять руб., а с Скирменовские слободки девять руб. А Князь Ондрей возмет с Можайска сто руб. и семдесят руб. без трех, а с отъездных мест семдесят руб.
без дву, и Княгини моя дасть ему в то серебро двадцать руб. и полтретья руб. с Вереи, а с Числова полосма руб., а с Заячкова двадцать руб. и два, с Холхла десять руб., с Желесковы девять руб., с Исконьские слободки полсема руб.,
с Кропивны полсема руб. А Князь Петр возмет с своего удела сто руб. и одинадцать, и Княгини моя дасть ему в то серебро с Ижва тридцать руб. А Князь Иван дасть Князю Василью с Сохны пять р., а с Раменейця дасть Князю Петру пять руб., а то возмуть в тысячю р., а будеть боле или меныии, ино по тому розочту. А переменить Бог Орду, дети мои не имут давати выхода в Орду,
и который сын мой возмет дань на своем уделе, то тому и есть... А из тех волостий, и слобод, и сел, что есмь вымал у детий своих из уделов, а подавал Княгине своей, а кому будеть жалоба сиротам на волостели, и тем людем учинит исправу Княгини моя; а дети мои в то не вступаются. А что есмь дал сыну своему Князю Ондрею Заберегу, за то дети мои вси дают оброк Святому Спасу пятнатцать руб. на год на Спасов день. А се благословляю детий своих: сыну моему старишему Князю Василью икона Порамшина дела, чепь золота, что ми дала Княгини Василиса, пояс золот великий с каменьем без ремени, пояс золот с ременем Макарова дела, бармы, шапка золота; а сыну моему, Князю Юрью, пояс золот новый с каменьем с жемчюгом без ремени, пояс золот Шышкина дела, вотола сажена; а сыну моему, Князю Ондрею, снаст золота, пояс золот старый Новгородьский; а сыну моему, Князю Петру, пояс золот с каменьем пегий, пояс золот с Калитою; да с тузлуки, да наплечки, да алам; а сыну моему, Князю Ивану, пояс золот татаур, да два ковша золоты по две гривенки. А что ся останеть золото или серебро, или иное что ино есть, то все моей Княгине. А что ся останеть стад моих, тем моя Княгини поделится с моими детьми по частем. А кто будеть моих Казначеев, или кто будеть моих Дьяков прибыток мой от мене ведали, или Посельских, или Тиунов, или кто женился у тех, те все не надобе моей Княгини и моим детем. .. А которой сын мой не имет слушати своее матери, а будеть не в ее воли, на том не будеть моего благословенья. А дети мои, молодшая братья Княжи Васильевы, чтите и слушайте своего брата старишего в мое место своего отца; а сын мой Князь Василий держыть своего брата Князя Юрья и свою братью молодшюю в братстве без обиды. А кто моих Бояр имет служите моей Княгине, тех Бояр, дети мои, блюдите с одиного. А кто сю грамоту мою порушить, судит ему Бог; а не будеть на нем милости Божии, ни моего благословенья, ни в сий век, ни в будущий».
(117) В летописях сказано, что у Димитрия был еще старший сын Даниил, но скоро умер. Пятый сын, Иоанн, скончался через несколько дней после отца. Мария была жена Василия Васильевича Венияминова и мать казненного Ивана Васильевича. О Константине Димитриевиче см. Т. V, примеч. 122.
(118) Они так названы в летописях: Димитрий Михайлович, Тимофей Васильевич, Иоанн Родионович, Димитрий Константинович, Симеон Иоаннович, Иоанн Федоровичи, Никита Федорович, Федор Андреевич, Иоанн Федорович Квашнин — следственно, почти все те же, которые были свидетелями Димитриева завещания. В летописях прибавлено, что Димитрий, написав духовную грамоту, утвердил оную златою печатью. Описываемые здесь подробности взяты из Слова о житии и о преставлении Вел. Кн. Димитрия Иоанновича Московского. Оно, как творение современное, внесено в Ростовскую и другие летописи. Великий Князь скончался в четвертый день по рождении Константина Димитриевича, во втором часу ночи. На погребении были Даниил Епископ Смоленский и Савва, Епископ Сарский.
(119) «Аще бо и книгам не научен сый добре... И всякое смятение мирское исправляше яко высокопарный орел... Раскольницы же (см. ниже) и мятежницы Царства его погибоша... Очима же зряще к земли, от нея же взят бе; душу же и ум простирайте к небеси, иде же есть лепо пребывати ему... На престоле Царьстем седяше, Царьскую багряницу и венец нося, а на голом телеси власяницу носяше, и во Мнишеский образ по вся часы облещися желаше».
(120) Димитрий в своих договорных грамотах пишет, что Князья Ростовские и Ярославские с ним один человек: то есть, они признавали его своим верховным Государем, хотя и пользовались наследственными правами Князей Владетельных до самых времен Иоанна III. О сих потомках Св. Феодора Ростиславича Черного сказано так в Родословной Книге: «У Князя Феодора Черного два сына, Давид и Константин, прозвищем Улемц. У Давида 2 сына: Князь Василий, прозвищем Грозной; служил в Орде, а был на большом Княжении на Ярославле; да Князь Михайло, сел на уделе на Молозе. У Князя Василья 3 сына: Василий, а был после отца на большом Княжении на Ярославле; да К. Глеб, да Роман: тот Романов городок поставил. У К. Василья Васильевича 5 сынов: К. Иван, да К. Федор, который после отца был на большом Княженьи на Ярославле; да К. Семен Новленской, да К. Дмитрий Заозерской, да К. Воин».
(121) «Того же лета благородный и христолюб. К. Волод. заложи град Серпохов в своей отчине и повеле его снарядити и срубити дубов. — Милостию Св. Софеи, а поспешением Св. Михаила Архистратига, а благословением Владыкы Алексеа поставиша Новогородци город камен на Луге, на Яме, только в 33 дни... Благослови Владыка Алексей весь Новгород ставити город Порхов камен, и послаша Ивана Федоровичь, Фатьяна Есиповичь, и поставиша главинным сребром Демественника Св. Софии».
(122) См. Т. IV, примеч. 383, и Степен. Кн., где сказано: «Св. Алексий, шествие творя в Нижний Новград, воздвиже тамо церковь каменну (во имя Благовещения), и монастырь устрой и селы и водами удоволив, и ту у Кн. Бориса Константиновича крести сына Ивана. Кн. же Борис многие вещи двигомые и недвигомые даде к тому монастырю». — Сей Митрополит учредил еще в Владимире обитель Царя Константина и Св. Елены. О строении Чудова монастыря сказано: «Постави в нем трапезу велию каменну и погребы каменны, еже есть и доныне; многа же села, и люди, и езера, и нивы, и пажити подава монастырю тому». Далее см. Никон. Лет. IV, 227. Сын брата Сергиева, Стефана, Иоанн, на тринадцатом году от рождения был пострижен дядей, назван Феодором, сподобился Священства и вздумал основать для себя особенный монастырь. Сергий желал, чтобы он по кончине его игуменствовал в Троицкой Лавре; однако ж дал ему благословение и вместе с ним избрал место для обители близ Москвы, называемое Симоновым, где Феодор построил каменную церковь во имя Успения Богоматери. Митрополит Алексий поставил сего добродетельного Инока в Игумены, а Патриарх Нил (в 1383 году) в Архимандриты. «Нил, беседовав с ним любезно, зело возлюби его и учини монастырь Симоновский во имя Патриарше, и грамоты свои даде Феодору, дабы Митрополиту не владети монастырем Симоновским ничим... По мале же времени Великий Князь и Святитель умолиша Феодора, дабы был Епископ граду Ростову... и бывшу ему в Цареграде, даде ему Антоний атриарх честь велию называтися Архиепископом Ростовским: изначала же тамо Епископи быша до лета 6898» (1390).
В Симоновском монастыре хранится так называемая Кормовая книга со следующею надписью: «Великий Господин Святейший Иосиф Патриарх
всея великие Росии, прежде бывый в Симонове монастыре Архимарит, изволи с тое Кормовые книги по своей вере для ветхости переписать новую Кормовую книгу... своею келейною казною, уставным добрым писмом... и повеле те обе
Книги, ветхую и новую, отдати в Симонов монастырь Архимариту Илие с братиею... Лета 7151 (1643) Февр. в 20 день». Вверху на листах подписано рукою Иосифа: «Смиренный Иосиф Божиего милостию Патриарх Московский и всея Русии». В сей книге сказано: «Дал Государь Князь Великий Дмитрей Ивановичь Донской пречистой Богородицы в дом на Симоново воды на Волзе, ниже Новагорода, Еллиньские, ла Люлеховские с озеры и с пески, и с заеодми и с подвсигьи; да у Соли у Галической колодязи соляные, да варницы, да дворище дровяно, да двор на приезд Старцом и слугам; да селцо Борисовское
с деревнями по своей душе на поминок в наследие вечных благ. Дал Кн. Вел. Василей Димитриевичь во Ржевском уезде слободку Рожек с деревнями и с озеры и со всеми угодьи, а в слободке церковь во имя Св. Чюдотворца Николы, да ез на реке на Селижарове, да с своих Государевых черных волостей дал в монастырь оброку рыбы со Вселуцкие волости 400 костоголова, да с Кличенские волости 400 же костоголова на всяк год по своей душе и своем брате по Князе Константине Дмитриевиче, Иноке Касияне, на поминок. Дал Князь Констянтин, Инок Касиан, Доньского сын, в Ржевском уезде во своем селе в Сижках по вся годы по 20 кадей ржи, да по 10 кадей овса, да по 5 кадей пшеницы, да по 10 сыров, да по пуду масла по своей душе на поминок. В лете
7066, Апр. в 13, на Св. неделе в Среду, был Государь Царь Кн. Великий Иван Васильевичь всея Руси на Симонове и приказал Архимариту Феоктисту с братию по Князе Констянтине, Иноке Касияне, понахиды и обедни служити, и колачи и рыбу и квас на братию имати с болшова дворца от Дворецкого... Да Государь же Царь дал на Княж Констянтинову Иноку Касиянову гробницу покров бархат черн, а крест на нем бархат червьчат... В лето 7069 Государь Царь Иван Васильевичь пожаловал дал в Симонов монастырь колокол Аглиньские земли по Великом Князе Костянтине, Иноке Касияне; а весу в нем 33 пуда, а круг колокола слова Немецкие». Следственно, Кн. Константин Димитриевич скончался Иноком Симонова монастыря: чего мы не знали.
По сей книге известен день его смерти: Мая 9.
Великий Князь Василий Васильевич и наследники его также дарили сию обитель, а всех более Царь Иоанн Васильевич. Однажды прислал он 15 рублей и на Старое Симоново, где ныне приходская древняя церковь Рождества Богоматери (см. Т. V, примеч. 82). Вероятно, что там был застроен Симонов монастырь, а после перенесен на его нынешнее место. — Кр оме Государей
и Князей Цельных, Бояре (в особенности Мстиславские, Головины, Черкасские, Бутурлины), купцы и всякого состояния люди присылали Монахам деньги, вещи серебряные, богатые одежды, хлеб, лошадей, и проч. Сии вклады идут до 1681 году; далее... белая бумага.
Высоцкий монастырь основан в 1374 году. Пишут, что Св. Сергий пришел из Троицкой обители в Серпухов пешком: ибо, желая трудов, не любил ездить.
В 1379 году он учредил еще монастырь на реке Дубенке по воле Великого Князя (см. Троиц. Лет.), назвавшого оный своим присным монастырем. В житии Сергия сказано, что Димитрий перед битвою с Мамаем обещался посвятить сию новую обитель Богоматери. Первым Игуменом был в ней Леонтий (а не Савва) Иерей Троицкого монастыря. Церковь ее святили Дек. 1.
Об Афанасии в Троицк.: «и пребысть неколико лет во Игуменстве, и потом Бога ради оставль Игуменство, и прииде в Царьград, и купи себе келью, дал 1 драфат, и тамо в старости преставися». Там же, под годом 1382: «с ним (Киприаном) вкупе поеха Игумен Афанасий из Серпохова с Высокого в Киев». Автор Исторического Словаря Монастырей рассказывает басню, что послы
Царя Иоанна Палеолога в 1392 году умолили сего Игумена быть Константинопольским Патриархом, и что Афанасий отправился с ними в Грецию.
(123) См. выше. В Ростов, и Троиц.: «Того жь лета Дионисий Епископ посла изо Царягорода с Черньцем с Малахием с Философом икону, преписав,
образ Божия матери Одигитриа, в тот же образ, а другую икону посла тое же Божия матери на Русь, и едину убо поставиша в Св. Спасе в Новегороде в Нижнем, а другую в Суждале в Сборной церкви... Тое же зимы (1382) приде изо Царягорода на Русь Дионисий, а в Суждаль Генв. в 6, и воду крестил на Богоявление, а исправил себе Архиепископью... и по нем пребыти такоже иным Епископом в тых пределех. Вда ему Патриарх Фелонь с четырми кресты, а стихарь со источники; еще же вынесе изо Царягорода и Страсти Стасовы и мощи Святых». Далее в Троицк, (г. 1374): «Дионисья, мужа кротка, смерена, хитра и разумна, промышлена же и рассудна, изящена в писаниях и учительна... и в постном житье провозсиявша, и любовь ко всем стяжавша», и проч.
(124) В Ростов, г. 1375: «побита Стригольников еретиков: Диакона Никиту и Карпа простца и третиего человека с ними; свергоша их с мосту развратников святые Веры». См. также Никон. Лет. IV, 46, и Св. Димитрия Розыск.
О Дионисии см. Новогород. и Никон. Лет. г. 1382. «Прииде изо Царягорода в Новгород Великий Дионисий от Патриарха Нила с благословением и с грамоты, в них же писано о проторех, иже на поставлениях, укрепляя от соблазн и от ереси Стригольников... Тако и сотвори в Новегороде и во Пскове, и устави мятежи о проторех: ино бо есть мзда, ино исторы на поставлениях. .. и поучив их доволно и прииде в Суздаль Генв. в 6 день». В Розыске напечатана грамота Патриаршая ко Псковитянам; но Патриарх назван в ней Филофеем, который умер еще в 1376 году. Другая известная нам грамота о Стригольниках (см. Послание Рос. Митрополитов, в Синод, библиот. № 164, л. 316) писана от имени Патриарха Антония, правившего Константинопольскою Церковию от 1387 до 1396 года. Там сказано: «Посла наше смирение и Великий Сбор боголюбов. Архиепископа Суждалского Дионисия к вам с грамотами (к Псковитянам), мужа честна и благочестива, и священных канон известахранителя», и проч. — Послания Митрополита Фотия к Псковитянам доказывают, что ересь Стригольников была и в его время (см. Т. V, примечание 292). — Далее в летописях: «Пойде (в 1383 году) о Петрове дни во Царьгород Дионисий, Архиеп. Суждальский, а Князь Великий Дм. Ив. отпустил с ним вкупе отца своего духовного, Игумена Феодора Симоновского, о управленьи Митропольи Руския... Прииде (в 1384 г.) изо Царягорода в Киев Архиеп. Дионисий, его же поставиша во Царегороде Митрополитом на Русь, и помышляше ити на Москву, хотя быти Митрополитом на Руси, и изъима его Киевск. Кн. Володимер Олгердовичь, глагола ему: пошел еси на Митрополью во Царьгород без нашего повеленья. И тако пребысть в нятьи и заточеньи до смерти... Окт. в 15 (1385 г.) преставися в Киеве Арх. Дионисий, поставленный Митрополитом на Русь, и положен бысть в Киевской печере Св. Антонья, и есть тело его и доныне цело и нетленно». Великий Князь отправил с Дионисием в Царьград Духовника своего без сомнения для того, чтобы способствовать ему в искании сана Митрополитского. И мог ли сей Архиепископ вопреки Димитрию быть главою
вашей Церкви, особенно после истории Пименовой? Ясно, что все делалось по воле Государя.
Далее: «Приидоста из Царягорода 2 Митрополита Гречина, Матфей и Никандр, с Архидиаконы и сановницы, и позываху Митрополита Пимина в Царьгород (зимою в 1384 г.)... Мая в 9 (г. 1385) Пимин Митроп. пойде во Царьгород в судех по Волзе к Сараю. Аврамей, Игумен Ростовский Низкий, пойде с ним». Игумен Феодор отправился в Царьград в 1386 году. «В то же
время из Новагорода из Нижнего Ефросин, Архимандрит Дионисьев, пойде во Царьгород на поставленье своея Епископьи Суждальския... По Петрове дни за неделю (в 1388 г.), Июля в 6 день, в Неделю приде Пимин на Русь изо Царягорода не на Киев, но на Москву, а приде без неправы... Во Вторник на Страстной неделе (г. 1389) Пимин Митр, выехав с Москвы и пойде во Царьгород, и поя с собою Михаила Епископа Смоленского, да Сергия, Архимандр. Спасского, а Князя Великого утаився... (Я икон. Лет. IV, 159) Бе бо и распря некая промеж их».
(125) В Архивских бумажниках Миллера, № 199, я нашел сию любопытную азбуку, взятую из древней рукописи о житии и делах Стефановых. Вот сии буквы:

Пермские их имена: Ан, Бар, Гай, Дой, Е, Жой, Дата, И, Коке, Лей, Мено, Нено, О, Пей, Рей, Си, Тай, Цю, Чоры, Шой, Ю, Я. В другом списке сей азбуки еще прибавлены ы, е, ;, и некоторые буквы изображены иначе.
Герасим был Наместником Митрополии после кончины Митяевой. — Все подробности взяты мною из жития Стефанова (см. Минеи Чет. Апреля 26; см. также Степен. Кн. I, 524—525, и Ростов. Лет. под год. 1396). Отец Стефана, прозванного Храпом, именовался Симеоном, а мать Мариею. Арсений, Епископ Ростовский, посвятил его в Диаконы, а Герасим Коломенский в Священники. Древний Ростовский монастырь Григория Богослова уже не существует ныне. — В Степен. Кн. так именованы народы Пермии и других окрестных земель: «Двиняне, Устюжане, Виляжане, Вычегжане, Пенежане,
Южане, Серьяне, Гангане, Вятчане, Аопь, Корела, Югра, Печера, Вогуличи, Самоядь, Пертасы, Пермь, Гамаль Чюсовая». Об идоле Золотой Бабы сказано в рукописной Новогородской летописи под г. 1398: «Преставися Св. Стефан... Сей научи Перьмскую землю Вере Христове... а прежде кланялися зверем и древом, воде, огню и Златой Бабе». Гваньини в своей книге Rer. Polon. II, 205 пишет: «In hac Obdorias regione est quoddam antiquissimum idolum de lapide excisum, quod Moschovitis Zolota Baba dicitur» [В этой Обдорской земле есть некий очень древний идол, высеченный из камня, который московиты называют Золотая Баба, и проч. Далее он рассказывает, что сия изваянная Золотая Баба держала одного младенца на руках, а другой стоял подле и назывался ее внуком; что ей приносили в жертву шкуры соболиные и прочие; что люди ели сырые кишки и мясо убитых в ее честь оленей, а жрец вопрошал между тем идола о будущем; что звук в горах происходил, по мнению Гваньини, или от искусственных орудий, или от естественных подземельных каналов и ветра. См. также Герберштейна Rer. Moscov. Comment. 61. Об идоле Воипеле упоминается в грамоте Митрополита Симона к Пермякам (см. Послание Рос. Митрополитов, в Синод, библиот. № 164): «а кумиром бы есте не служили, ни Воипелю болвану».
(126) Стефан ездил туда по летописям в 1386 году. О кончине его: «Априлиа в 26 день преставися Еписк. Перм. Стеф., и положен бысть на Москве в монаст. Спаса, за стеною... ему же на велицем Сборе по вся году возглашают вечную память».
(127) В Ростов., г. 6884: «Прииде некоторый Митрополит, именем Марко, от Пр есв. Богородицы из Синайской горы милостыни ради. В то же
лето прииде из Иерусалима Архимандрит, именем Нифонт, из монастыря Архан. Михаила, такоже милостыни ради на Русь, и паки собрав милостыни отъиде, и ста тем на Патриаршество Иерусалимское».
(128) См. Т. V, примеч. 55. В описании Пименова путешествия в Царьград сказано: «поидохом в монастырь Св. Ивана, еже глаголется Греческим языком Продром, Руским же Предотеча, и ту поклонихомся, и успокоиша нас добре тамо живущая Русь». Никон. Лет. IV, 158.
(129) Здесь говорится в первый раз о Епископах Московского Звенигорода.
(130) «Аще бо и бываша древле грады красны и нарочиты зело видением, места точию (суть ныне); пусто жь все и ненаселено». Сии города могли
быть Рязанские, опустошенные Татарами.
(131) У нас были Князья Кривоборские; но они произошли от Стародубских.
(132) Не было ли тут кладбища Татарского? В Больш. Чертеже упоминается о сем месте так: «ниже устья Сосны, на Дону, Донская беседа, каменной стол и каменные съсуды».
(133) «В Неделю жь пятую минухом реку Медьведицу, и Горы Высокия реку, и Белый Яр реку; в Понедельник же горы каменные красные, во Вторник же Терьклию (по другим спискам Серьхлию) град минухом пловуще: не град же убо, но точию городище; то же и перевоз минухом, и тамо обретохом первие Татар много зело». Сие городище Серклии (или Козарского Саркела) было, следственно, в земле Донских Козаков, около Качалинской Станицы, где Волга и Дон сближаются, где находилась Царицынская Линия, и где Козары всего удобнее могли основать крепость для защиты своих владений от Волжских Печенегов (см. Т. I, примеч. 90). — Далее: «В Среду же минухом Великую Луку... в Пяток Червленые горы... в Понедельник Бузук реку; в канон Вознесеньева дни приспехом, пловуще до моря, града Азова. Тогда же бо во Азове живуще  Фрязове и Немцы». — Далее: «И отступихом в море, и бысть в полунощи, кораблю стоящу на якорех... и догнаша нас Фрязове в сандалъцех
и наскакоша в корабль наш борзостию, и бысть топот великий на мосту корабля... И рече ми Игнатей Епископ: что, брате, сице стоишь, ничто же печали имея? сии Фрязи нашего Господина Митрополита емше сковаша, и Ивана Протопопа, и Григорья Протодьякона, и Германа Архидиакона, и Михаила Дияка: должни бо им суть; мы жь с ними без вины погибаем. — Та же воспросихом Старейшину Фрязь тех, что хотят и нам створить? он же отвеща глаголя: не бойтесь; что убо вашего, и вы своя вся возмете... Умолени быша Митрополитом, и довольну мзду вземше, всех нас отпустиша невредимых... И во второй день пойдохом оттуду... и пройдохой устие Азовского моря (Воспор Киммерийский; в шестый же день, в Субботу, минухом Кафинский Лимень и Сурож». Здесь Сурожем назван город Судак, где в VIII веке Св. Стефан был Архиепископом; так называлось и море Азовское (см. Воскресен. Лет. II, 286). Далее путешественник рассказывает, что их занесло ветром к Синопе; что тамошние граждане угостили Россиян
пищею и вином; что они 15 дней пробыли в Пандораклии, и, взяв сандфши, отправились на оных в Астравию, где старались разведать о Турецком Султане Амурате, который воевал с Сербским Царем Лазарем. Следует история Амурата, будто бы происшедшого от Царя Ачемийского (по другим спискам Аземийского, Аземского) или Армянского! «Аркан (Орхан), правнук сего Христианского Монарха, принял Веру Магометову, и был отцем двух сыновей, Солимана и Амурата. Последний завоевал многие Государства, и сразился с Лазарем Сербским». Далее: «Бе же некто у Лазаря Сербского слуга верен сый; нецыи жь оклеветаша его, яко неправо служит Царю. Снидоша же ся полцы обои и бысть сеча зла. Оклеветан же он, правую свою службу хотя показати, вниде в полк Турского Царя Амурата, являя себя бежаща; ему же Турстии полцы раступишась, дающе путь. Он же, являя себя с любовию идуща ко Амурату, и внезапу вонзе мечь свой в сердце его, и в той час умре Амурат. Убиен же бысть и чюдный той слуга Християнский, и сице Турки смятошася...
И вскоре Амуратова сына, Баазита, поставляют Царя над собою, и начата одолевати Сербского Царя, и яша Лазаря руками, и Воевод его, и все воинство... Повеле же Баазит Сербского Царя Лазаря мечем посещи. Бысть же сия битва в лето  6897 (1389). Сице убо нам поведаша гражане, зане бехом в Турской Державе, и мятеж бысть велий в той стране, и убоявшеся мятежа, отпусти Пимин Митропол. Чернца Михаила ко Царюгороду, а Михаил Епискуп Смоленский мене и Игнатия, а Сергей Архимандрит своего Чернца».
Следственно, Автор — вероятно, Монах — находился в свите Смоленского Епископа. Он был в Константинополе до 1391 года, и собственными глазами видев коронование Царя Мануила, описывает оное таким образом:
«Той нощи бысть бдение всенощное в велицей церкви Патрияршей в Софии... Наставшужь дни, приидохом тамо, и дата нам смотрети сана того и чина на поставлении. И снидеся народа многое множество, мужеский полк внутрь святые церкви, а женский на полатах, и сице дивно и любомудро бысть: вси убо женского полу стояху на полатах за шидяными запонами; лиц их украшения прелестного никомуже от народа не видети... жены жь стояща на полатах видяху вся. Певцы жь стояху украшени чюдно; ризы имеяху аки священные стихари широцы и долзи, сицеже и рукава их широцы и долзи, ови камчаты, а друзии же шидяны, наплечники их со златом и с бисером и с круживом; на главах же их воскрылцы остры со златом и с бисером и с круживом, и многое их множество собрано, и толико бысть чинно, яко написаны зряхуся. Старейший жь их бе муж дивен и красен зело, и сединами аки снег белеяся. Бяху же ту и Римляне от Рима, и от Испании Немцы, и Фрязове от Галаты, а инии Цареградстии, а инии Зеновицы, а инии Венейцы, а инии Угры, и тех беяше чин видети чюден, и стояху на два лика, и койждо своея земли знамя имеяху на себе, и одеяния ови багряни бархаты, а друзии вишневы бархаты, а инии темносини бархаты, а инии черный бархаты... Беяше
же под полатами на правой стороне чертогов 12; степени жь шириною две сажени, а оболчени вси червленым червцем, на них же поставлени два стола златии. Тогда жь той нощи Царь Мануил на полатах бысть, и егда приспе первой час дни, сниде с полать, и вниде во святую церковь предними великими дверми, иже глаголются Царские двери, а певцы пояху пение пречюдно и странно, и несказанно ум превосходяще; и бысть шествие Царево толико тихо и кротко, три часы от предних врат до чертога, а обапол Царя 12 оружников, и от глав их и до ног их все железно; а пред ним грядяху два стяжка власы черны, а древо их и ризы и шапки черлены; а пред теми двемя стяжки грядяху Подвоинские, а посохи их сребром  и златом окованы, а на концах их жемчюгом осажено.
Дошедшу жь Царю до чертога, и вниде в пресветлый той чертог, и облечеся в Кесарскую багряницу и в диядиму Кесарскую, и венец Кесарский
около главы со столпчики возложи, и изыде из чертога и взыде наверх, и приведоша Царицу, и седоша оба на столех златых.
Тогда убо начата Божественную Литургию; а Царь седит на златем столе; сицеже и Царица седит на златем столе, и егда хотяше быти Выход, и пришедше два великая Архидиякона ко Царю, и сотвориша поклон мал, точию главы своя к переем своим мало приклониша, благочинно зело и уставно, и восста Царь и пойде ко олтарю, а стяжки пред ним грядяху, и оружницы обапол его грядяху. Вшедшу жь Царю во Св. олтарь, сташа стяжки и оружницы пред олтарем на обе стране Святых дверей Царских; и облекоша
Царя во священный фелонец мал, еже есть ризицы малы багряны, точию до пояса. Иде Царь на Выход, свещу в руце держа. Антоней же Патриярх стояше на своем месте среди церкви, и сотворяя Выход, взыде на священный анбон, и Царь с ним, и принесоша к Патриярху Царский венец на блюде покровен, такожь и Царицын венец... И благословишася у Патриярха два великая Архидьякона и идоша по Царицу, и пришедше к ней, сотвориша поклон мал... Прииде Царица до анбона, и положи Патриярх крест на Царя, и даде ему крест в руку, и взем Кесарский венец, и возложи на главу его, а другий венец даде ему в руку его, и повеле ему возложити на Царицу его, сошед доле. Он же сниде доле, и помоав, доле стоя, Патриярху на амбон рукою и венцем, и Патриярх, стоя на анбоне, издалеча благослови рукою своею Царя и Царицу; они же оба купно равно сотвориша поклон к Патриярху, и пойдоша на своя места и седоша на златых столех; а Патриярх Выход сотвори, и вниде во Св.
олтарь Царскими дверми, и егда Херувимская песнь приспе, и шедше великая Архидьякона и сотвориша Царю поклон мал... Тогда убо встав Царь со страхом и трепетом и с великим вниманием благочинно зело иде во олтарь, и одеша его во священный фелонец, и преже всех шествова Царь пред Св. Царскими дверми, в переносе свечу возженну в руце держа, сице из олтаря
изыде и во олтарь вниде: преже всех он грядяше, и по нем благочинно и уставно зело св. Великий Собор с великою красотою и честию... яко ум человеческий превосходя. Многожь бяше шествие их со Св. дары, колико Херувимской песни  есть от начала и до конца, сице шествие их; пение же бяше долго зело и красно. По пренесении во Св. олтарь Божественных даров ходит Царь около престола, и пребысть Царь в олтаре до Св. причащения, и егда бысть время Св. Причащению, и шедше великая Архидьякона, сотвориша поклон мал Царице... и егда сниде от престола Царица доле, и ту стоящий народи разодраша всю опону чертежную Кесарскую, колику кто восхити себе. И иде Царица с великим страхом и трепетом и умилением южными враты в крыло олтаря, и даша ей Св. Причастие; Царь же от Патриярха с Священники причастись у престола Христова. Исшедшу жь ему из олтаря, Патриярху жь седшу на своем Святительском месте из олтаря исшедшу, прииде к нему Царь в Кесарьской багрянице и диядиме, и благослови его Патриярх и Царицу его, и даде ему завет православия соблюдати непоколебимо своя Царская, и никакожь претворяти уставы древние, ниже восхищати не своя, и стяжати преже всего страх Божий и смертную память, яко земля еси и паки в землю
пойдеши, и прочая... И по Патриярховых глаголех никто ж можаше и смеяше преже приступите ко Царю, и глаголати ему о здравии, ни Князи, ни Бояре, ни вой. Но точию приступят к нему мраморницы и гробоздателие, принести показуют ему мраморы и камение от различных лиц, и глаголют, которым лицам велит быти Держава твоя гробу твоему? притчею воспоминающе ему, глаголюще: Человек еси смертен и тленен, мимоходя в суетнем сем исчезаемом и скоропогибаемом житии, пецыся своею душею и благочестие
Царство строй; елико убо велик еси, толико смиряй себе, понеже силнии силнее истязали будут; и якоже убо богохулнии согрешают к Богу, сице же и горделивии в гордости своей согрешают; но и паче имей убо всегда страх Господень и смирение и любовь и милость, и да сохранен будеши и соблюден небесною любовию Господнею и милостию. И сице им глаголавшим, якоже тамо во уставе писано есть, и потом идоша Князи и Стратилаты и Попы и вой и вси Велможи, глаголюще ему по обычаю их. И венчавшусь ему на Царство, и посем благословись Царь у Патриярха с великою тихостию и смирением, и изыде из церкви благочинно зело, якоже некий Священноначальник великий, и осыпаша его ставратами народи, иже похваташа койждо рукама своима. Сице древнее предание Царем бысть на поставлениях их на Царство, и сице поставляхусь».
За тем Сочинитель описывает свое путешествие в Иерусалим.
(134) Сия грамота находится в собрании Двинских. Вот она: «Се яз Князь Великий Дмитрей Ивановичь пожаловал есмь Ондрея Фрязина Печерою, как было за его дядею за Матфеем за Фрязином; а в Перми емлеть подводы, как было и доселе; а вы, Печеряне, слушайте его и чтите, а он вас блюдет. А ходить по пошлине, как было при моем деде, при Князи при Великом при Иване, и при моем дяде при Князи при Великом при Семене, и при моем отци при Князи при Великом при Иване, так и при мне».
(135) Монет Ханских у нас довольно в Кабинетах, с разными Татарскими надписями. На многих изображены орлы, павлины, лебеди, тигры, львы, всадники, человеческие головы, и слова: «Алкаб Саин Хан халеде аллагу муккугу», т. е.: «Алкаб Саин Хан, коего царствование да продлить Божия милость» (см. St. Petersbourg. Journ. г. 1781, Ч. II, стр. 24). Абульгази именует Саином Батыя; но, может быть, и другие Ханы так прозывались. На иных вырезано имя Абул-Хаир-Хана или изречения, взятые из Алкорана. Восемь или девять таких монет составляют весом около золотника; иногда более или менее. О танге и пуле см. Абульгази Hist, des Tatars., стр. 542, и Дженкинсон. Путешествие в Бухарию, в Гаклуйте или в Allgem. Reis. Ч. VII, стр. 527; см. также в Бержеронов. Voyage de Marc Paul, стр. 79, и Voyage de Mandeville, стр. 19. Герберштейн, стр. 41, сказывает, что в Московской серебряной денге считалось 60 пул. Сие имя сохранилось в названии полушки. Некоторые умники производили имя денег от дня, а полушки от половины ушка. В Кабинете С. Петербург. Академии Наук, у Г. Круга и Графа А. И. Мусина-Пушкина есть несколько пул или медных монет с надписью: «Великого Князя Ива... Иван...». На серебряных монетах Донского видим изображение всадника, со словами: «Великий Князь Дмит...» или птицы, с надписью: «Князя Великого Дмитрея», и с другою Татарскою, неясною. Мне известны еще две монеты Цельных Князей Димитриева времени: Кашинская и Ростовская; на первой изображен всадник, держащий на руке птицу, и слова: «Князь Васшгъя Михайлов...», а на второй человек с секирою, дерево, птица, голова какого-то зверя и слова: «печать Кня... Ондр... Ф...», то есть: Андрея Феодоровича Ростовского. Я видел также монеты со словами: «Волод...» (может быть, Князя Владимира Андреевича Храброго или Владимира Пронского) и: «Князь Даншю» (вероятно, не сын Невского, а Борисович, К. Нижегородский, внук Константинов). — Спрашивается: сколько таких денег было в рубле? Герберштейн пишет, что при Великом Князе Василии Иоанновиче считалось в рубле 200 Московских денег (см. Rer. Moscov. Comment, стр. 41); но монеты сего времени гораздо легче Димитриевых: их более десяти в золотнике. Мы говорили о весе рублей до 1535 года (см. Т. IV, примеч. 250): Герберштейн ценит оные в два червонца Венгерские: слишком дорого по нынешнему отношению серебра к золоту! Древние монеты, собранные нашими любителями древностей — в Кабинете Академическом, Графа А. И. Мусина-Пушкина, Г. Круга, Ивана Петровича Бекетова, Графа
Ф. А. Толстого и других — разделяются на четыре класса: одни без надписи, с изображением разных зверей; вторые с Татарскою надписью (те и другие не наши, вопреки мнению Князя Щербатова); третьи с Русскою и Татарскою (битые, как вероятно, для платежа дани Ханам); четвертые с одною Русскою надписью. — Заметим, что в Галиции еще около 1355 года ходили так называемые Русские гроши, Grossi Ruthenicales (см. Энгеля Gesch. v. Halitsch., стр. 601). — В Древн. Рос. Вивлиоф. I, 85: «на правду два алтына, а дальний езд верста по резане». В позднейшем договоре Вел. Князя с Олегом Рязанским говорится только об алтынах и денгах (стр. 94) : «а мыта с воза по дензе».
(136) Италиянец I 1олидор Виргилий, умерший в 1553 году, в книге своей de Inventoribus rerum, сказывает, что порох и ружейный ствол изобретены Бартольдом, и что сей человек сообщил свое открытие Венецианам, без сомнения не в 1380 году, как многие утверждали, а прежде, когда Эдуард III в 1346 году имел пушки, и когда во Франции порох известен был с 1338 года (см. Рапин, Hist, d Angl. Т. Ill, стр. 196, и Даниеля Hist, de France, Т. Ill, стр. 467). — Некоторые пишут, что порох и пушки, изобретенные около XII века в земле Ахемской или Ашамской, употреблялись сперва в Пегу, Китае и проч. (см. Шульц. Gesch. Des Osman. Reichs, кн. II, стр. 486). Автор XIII века, Секретарь Египетского Царя Салеха, упоминает о громе пушечном. Абу Абдала Эбн Алькатиб, Испанский Мавр, пишет о снаряде огнестрельном Короля Гренадского, в 1312 году осаждавшего Базу (см. Fortgesetzt. Betracht. liber  die neuest. historisch. Schrift. Ч. II, стр. 480). Пельцель в своей Богемской Истории доказывает, что ружейный ствол изобретен Бераунским гражданином в царствование Короля Иоанна, между 1310 и 1346 годами. — Рогер Бакон,
умерший в 1294 году, в упомянутом сочинении de nullitate magiae пишет так: «Вы можете произвести гром и молнию, когда хотите, если возьмете серы, селитры, угольев; смешаете их и вложите в какой нибудь заткнутый ствол», и проч. (см. Encyclopedie под словом Poudre). — О живом огне Харазского Турка см. Т. III, примеч. 68. О том, когда и как вошло в Россию искусство огнестрельное, нашел я известие в летописи Голицынской, полученной мною от Графа Ф. А. Толстого. Она писана полууставом, в лист, при Царе Алексее Михайловиче. В ней сказано: «в лето 6897 вывезли из Немец арматы на Русь и огненную стрелбу, и от того часу уразумели из них стреляти». За сим следует описание нашествия Тамерланова и чудо Богоматерина образа в 1395 году.
В Княжение Василия Димитриевича сгорело в Москве несколько дворов от делания пороха.
(137) В Троицк.: «тое же зимы и тое весны являшеся некое знамение на небеси на Встоце пред раннею зарею, аки столп огнен и звезда копийным образом (см. Cometographie г. 1368 и 1382)... Бысть Благовещенье на Св. Недели в Среду, а снег лежал по Велице дни с четыре недели, а люди ездили на санех». О другой Комете, засухах и пожарах см. ниже в сем примечании.
Случаи Димитриева времени, о коих мы не упоминали:
В 1362 году преставились Роман, Митрополит Литовский и Волынский, Даниил Епископ Суздальский и Епископ Афанасий в Костроме (см. Никон. Лет.). Моисей, бывший Архиеп. Новогородский, построил каменную церковь Благовещения на Михайлове улице, а преемник его, Алексий, также каменную церковь Св. Рождества на сенях, освященную им 1 Сент. В 1363 г. зимою Архиепископ Моисей преставился: Алексий сам положил его в раку и погреб в монастыре Св. Михаила на Сковоротке. 25 Генв. Расписана в Новегороде церковь Богоматери на Болотове, в Моисееве монастыре, повелением Архиепископа. (В Никон.: «по обеде убо в церкви Владыко Алексей Суздальский благослови крестом Велик. Князя Андрея Констянтиновича Суждальского и Новагорода Нижнего, и в той час из креста пойде миро».) В Псковской: «Упаде верх церкви Св. Троицы на третий день Петрова дни, и приставите засаду Изборскую, и выносиша камень и звук». — В 1364 г. купцы Новогородские и другие набожные люди построили в Торжке церковь Преображения, освященную Архиеп. Алексием зимою. (В Никон.: «бысть стреляние и шибение громное во Твери на Соборн. церковь, и знамения многа, и молния, и вихри... Андрей Констянт. Суздальский и Нижн. Новагорода пострижеся; бысть же духовен зело и добродетелен... Бысть сухмень велия, и воздух куряшеся, и земля горяше».) В Новегороде построены 2 деревянные церкви, Воздвижения и Евангелиста Луки. В Корельском городке Яков Посадник совершил каменный костер (башню). «Псковичи дата наймитом 5 рублей; они же, разбивше стены церкви Св. Троицы, звук выносиша в Великую реку. Поставиша (Псковичи) 2 варници на Рухе, и начата соль варити, и то не сбысться, и повергоша». — В 1365 Алексий Митрополит заложил в Москве кам. церковь во имя Арханг. Михаила или бывшего чуда его в Хонех; она совершена в то же лето. Митрополит Алексий отнял Новогородскую Епископию у Суздальского Владыки Алексия: Сей Епископ скончался зимою (так в Никон, и в других; но в Ростов, сказано, что Алексий Суздальский умер в 1364 году, а Митрополит отнял Епископию Новогородскую у Владыки Алексия в 1365: следственно, здесь разумеется Владыка Вел. Новагорода, что подтверждается и Синодальною летописью № 349, где вместо слов: «отня Епископью» стоит: «Архиепископъю»).
Новогородский Архиеп. Алексий поставил кам. церковь Сретения на воротах в монаст. Св. Антония, Лазута кам. церк. Св. Николая на Лятке, а другую заложили на Рядятине улице во имя Троицы. В Конце Славянском
было чудо: в церкви Св. Петра шла роса от иконы Богоматери. «Псковичи наяша мастеров и дата делу мзды 400 рублей; они же заложиша церьковь Св. Троицы по старой основе. (В Никон.: «бысть знамение, солнце аки кровь, и по нем места черный; и мгла стояла с поллета, и жары велицы; лесы и болота горяша, и реки пресхоша, и бысть страх велий... Пойде в Орду К. Василей Кирдяпа, сын Князя Дмитрея Суздальского».) — В 1366 Князь Кипрский (в Никон. Андрей Пигор) поплени град Александрию Египетскую; изби вся ту живущая Сарацыни и Бесермены, Насавиты и Армены, и Турки, и Фрязы, и Черкасы, и Жиды; и про то разгневася на Християны Царь Египетский Салтан,
и посла рать на Антиохею и на Ярусалим; церкви  разграбив, и двери их каменьем загради, а иные колодьем заваляв извону (извне), а Християны
вся казнив, а именья их отня, а монастыри Синайские разори, Игумены и Попы изби, а Епископы вверже в темницу, а Михаила, Онтиохийского Патриарха, распя. И тогда же солнце погибе, Авг. в 7 день поутру, в 3 час дни; осталося его аки трех ден молод месяц; щербина бе ему с полуденные страны, по мраку аки синю от Запада приходящу, и пребысть тьма с час един, дондеже обратися солнце щербиною к земли, и тако нача паки свет свой припущати. Слышав же Царь Царегородский Иван, печалуя, посла к Салтану Египетьскому о миру со многими дары. Он же мир створив, Патриарха (Иерусалимского) и Епископы отпусти, а церкви им паки предасть, а взя у них 20 000 рублев серебром, кроме иного узорочья и даров». Совершили в Новегороде церковь на Рядятине улице. (В Никон.: «бысть сухмень и хлебная дороговь, и с того люди мряху... Князь Михайло Александровичь Тверский поставил градок Новой на Волзе».) — В 1367 Марта 20 скончался Тверский Епископ Феодор в Отроче монастыре, и положен в малой церкви Введения, в одном месте с Владыкою Андреем. Постриглась в Нижнем вдовствующая супруга Князя Андрея Константиновича, Анастасия (по Никон.). Июля 23 страшным громом убило в Гбродце в церкви Св. Аазаря, во время Вечерни, Монахов и Монахинь, а в селах также немало людей. Умерли Новогородские Посадники Онцифор и Никита. Во Пскове довершили церковь Св. Троицы, и поставили другую, Св. Иоанна Богослова, на Светогорском дворе. — В 1368 «на зиму прислали Псковичи Онанью Посадника и Павла в Новгород: Архиепископ же Алексий посла во Псков отца своего духовного, Протопопа Иоанна, и Протодиакона, и священа бысть во Пскове церковь Св. Троицы Генв. в 10... Тое же осени и тое зимы явися звезда хвостатая.. . Заложи Лазута церковь каменну во имя Св. Петра конец Славна». Новогородцы отправили в Немецкую землю послом Саву Купрова. Апреля 11, в Вел. Четверток, зажгло громом в Суздале церковь Св. Михаила и в Городце Михайловский Собор. «Маиа в 12 бысть пожар в Новегороде: погоре Детинец весь, и Владычен двор и Св. Софиа от Людигощи улици, и Неревский Конець по половине улиць (в Троицк, по Головине улице) до Даньславли улице, и Пльтницкий Конець весь от Св. Никиты до Радоковичь, и церкви, и людий неколико». В Никон.: «Преставись Вел. Княгиня Софья Михаила Ярославина Тверского... Тое жь зимы Князь Михайло
Васильевичь Кашинский повеле из монастыря церковь Богородицы снести внутрь града и место то святое раскопати, и во гробех кости мертвых разрушили издавна положенных Иноков; и тое жь весны за многи дни бысть болезнь незнаема Князю и Княгине его. Самого же его Бог помилова, а Княгини его Василиса преставися Аир. в 20 день. И тако Кн. Михайло Васил. устрашися, и прощения проси у Владыки Василия; и повеле ему Владыка не до конца место то разорить, и поставил (Князь) там малую церковь Св. Богородицы; потом и ту разнесли... Того жь лета глад велик бысть во Твери». — В 1369 Немцы завоевали Литовский город Ковен (по некоторым спискам Кобек, Ковев). Преставился Князь Лев Смоленский. Князь Борис Константинович поставил в Городце Соборную церковь Св. Михаила. Осенью в Твери срубили деревянную крепость и обмазали глиною.
В Новегороде сгорел Славянский Конец от Нутной улицы до Св. Илии и до поля: «и церкви каменны 4 огореша, а голове трее сгореша, и много товара погоре, а иные пограбили лихие люди». Там заложили каменную церковь Св. Василия на Ярышове улице, а другую Св. Евпатия на Рогатице. Архиепископ
через год святил оные. «Вел. Кн. Дмитрий Иоанновичь заложи город Переяславль; того же лета и срублен бысть». В Никон.: «Князь Михайло
Васильевичь Кашинский ездил на Москву к Митрополиту на своего Владыку Василья жаловаться. Олгерд Гедиминовичь ходил ратию на Немцы, и много пленения сотворил». — В 1370 большое разлитие вод весною; осенью и зимою
знамения: «аки столп по небу, и небо червлено, аки кроваво, и по снегу яко кровь». Митрополит Алексий крестил Князя Иоанна Борисовича в Нижнем. «Тамо уползе мног снег с горы великой, еже над Волгою за Св. Благовещеньем, и засыпа дворы и с людми». (По Никон, ударил страшный гром ночью 18 Авг., когда Великий Князь объявил войну Михаилу Тверскому.) Во Пскове совершили камеи, церковь Св. Георгия на Болоте. — В 1371 поставила Наталья в Новегороде кам. церковь Св. Андрея Юродивого на Сытеске Авг. 20. Сгорел Плотничьский Конец и весь Подол от улицы Ильиной до Киловой. Сгорел весь Торжек. Из Иерусалима приезжал Митрополить Герман для собрания милостыни: «понеже много бе им насилия от поганых Срацын». Кн. Димитрий Констант, в Нижнем поставил кам. церковь Св. Николая на Бечеве. В Русе построена также камен. церковь Св. Николая.  У Великого Князя Димитрия родился сын Василий 30 Декабря. Во Пскове совершили кам. церковь Св. Николая на Всосе. — В 1372 «у Св. Спаса в Новегороде в Нижнем колокол болний позвонил сам о себе трижды». В Новегороде окопали рвом Концы Людин, Загородный, Неревский; на Ильине улице поставили камен. церковь Св. Спаса, освященную Архиепископом. В Москве 15 Авг. у гроба Св. Петра Митрополита «прощен (исцелен) бысть некий отрок семи лет, зане не имяше руки, прикорчившеся к переем, и нему сущу ему; егдаже Митрополит Алексий скончеваше Св. Литургию, тогда проглагола отрок, и простреся ему рука. То же видя Митрополит, повеле звонити, и пеша канун мольбен со всем Збором». — В 1373 приехал в Новгород Князь Владимир Андреевич и жил там от третьей недели Вел. поста до Петрова дня. (Кн. Щербатов заключил из того, что Владимир ссорился с Димитрием, искал убежища в Новегороде, и проч.) Шел Волхов семь дней вверх. Псковитяне поставили на другом месте кам. Церковь Петра и Павла, освященную Новгород. Архиеп. Алексием, и другую Св. Власия. (По Никон, зимою преставились Князья Владимир Димитриевич или Ярославич Пронский и Иеремии Тверский. Новогородцы, заключенные в Твери, подкопали стену темницы своей и бежали. Михаил Васильевич Кашинский приехал из Орды в Кашин. Михаил Александрович Тверский окружил столицу свою рвом и валом, от Волги до Тмаки, взяв работников из Торжка и Тверских областей). — В 1374 году, в 1 Неделю Вел. поста, Митрополит Алексий поставил в Москве Епископом Суздалю Дионисия Архимандрита Печерского. В Новегороде построена церковь Св. Спаса на Ильине улице: святил оную Архиепископ. Сгорел весь Юрьев или Св. Георгия монастырь. Родился у Вел. Князя Димитрия сын Юрий в Переславле, Ноября 26; крестил его Игумен Сергий при Князе Димитрии Константиновиче Суздальском, его братьях, супруге и детях, также других Князьях и многих Боярах. Во Пскове церковный мастер Кирилл соорудил кам. церковь Св. Кирилла; там же довершена и другая кам. церковь Св. Тимофея. (По Никон. Лет. Митрополит Алексий поставил Евфимия Епископом Твери в день Сорока Мучеников на Средокрестной неделе в Четверток, и вместе с послом Патриаршим, Киприяном, отправился
оттуда в Переславль Литовцы воевали с Татарами Темиреза. Летом совсем не шло дождя; скот и люди умирали от жаров и засухи, как в России, так и в Орде. Димитрий ссорился с Мамаем.) — В 1375 Корела Семидесяцкая поставила новый городок. В Новегороде совершили кам. Церковь Козмы и Дамиана на Холопьей улице; а Посадник Юрий заложил церковь Св. Иоанна Златоуст. в Околотке. Родился какой-то Матвей Михайлов. Занемог опасно Св. Игумен Сергий в Великий пост, и страдал до самого Сентября. Июля 29, в Воскресенье, было знамение в солнце. «На тужь зиму (Новогородский) Владыка Алексей сыде с Владычьства по своей воли в Деревянитский монастырь к Св. Въскресению. Новогородци же в скръби быша, и много гадав, послаша к Митрополиту Саву Архимандрита и Максима Онцифоровичь с Бояры, чтобы благословил сына своего Алексея в дом Св. Софии, и Митрополит благослови Владыку и весь Новгород... и Новгородци послаша с Веча, с Ярославля Двора, к Владыце Наместника Вел. Князя, Ивана Прокшинича, и Посади. Юрья, и Тысяч. Олисея... и Владыка прия челобитье, и пойде на свой Архиепископский степень Марта в 9». В Псковской: «в лета Вел. Князя Дмитриа и Псковского Князя Матфея и Посадника Григориа Остафьиничь Псковичи заложиша четвертую стену камену от Псковы до Великыа рекы по старой стене: понеже была старая стенка зделана с дубом, мало узвышь (выше) мужа, около всего посада». (По Никон. Июля 27, в Твери,
в церкви Покрова, перед иконою Богоматери ночью загорелась свеча сама собою. Пр иехала из Литвы Кестутиева дочь, Мария, невеста Иоанна Михайловича Тверского: Епископ Евфимий окрестил ее в церкви Воздвижения и на другой день обвенчал с Иоанном в Соборной церкви Св.
Спаса, к радости Кн. Михаила Тверского, отца Иоаннова.) — В 1376, весною, шел Волхов вверх 7 дней («се уже по третье лето тако идяше на взвод»). От Патриарха Филофея приезжали два Протодиакона, Георгий и Иоанн, к Алексию Митрополиту. Киприан поставлень в Митрополиты.
Новогородский Архиеп. Алексий с Архиманд. Саввою, с Юрьем Онцифоровичем, Василием Кузминичем, Васильем Ивановичем и другими Боярами Авг. 13 отправился в Москву, где Митрополит, Вел. Князь и Владимир Андреевич обошлися с ним весьма благосклонно. Он возвратился в Новгород Окт. 17, в Пятницу. (По Никон, был мор в Киеве.) — В 1377 Апреля 27 «оградися луна, и бысть от нея луча аки крест». Весною горел Новгород «от Люгощи улицы до Яковли, от полуулицы до брега; згоре 7 церквей деревянных, а каменных сгоре 3.; Того же лета згоре от грома церк. Св. Богородицы на Михалице. Преставися Архимандрит Сава во Антониеве монастыре, Майя в 29»: Архиепископ сам погребал его. Совершена камен. церковь Бориса и Глеба в Плотниках: Архиеп. святил оную. (По Никон. Князь Феодор Звенигородский, мужественный великан, побил многих Татар. Сей Летописец называет его сыном Андреям Звенигородского, внуком Тита, правнуком Мстислава Карачевского, праправнуком Св. Михаила Черниговского, сказывая, что мать Феодорова была дочь Князя Литовского, Гаманта, и что дядя Феодоров, Святослав Титович, женился на Феодоре, дочери Ольгердовой от Тверской Княжны, а третий сын Титов, Князь Иван Козельский, на дочери Олега Рязанского. ) — В 1378 шел Волхов вверх 7 дней. Июня 29 знамение в солнце. В Новегороде построены 2 церкви, Св. Георгия и Никиты; третья на Добрынине улице Нерукотворенного образа: Архиепископ святил оную в день ее праздника. Дек. 5, в час Заутрени, луна обратилась в кровь, стояла 2 часа неподвижно, и снова сделалась светлою с полуденной стороны, а помрачилась с восточной. — В 1379 Сент. И, в Воскресенье, преставился сын Велик. Князя, Димитрия, Симеон. В Новегороде сгорело от Лукиной улицы до Чюдинцовой 8 улиц и 12 церквей. Заложили там 2 камен. церкви Св. Богоматери на Михалице, и Флора и Лавра на Людгощей. Зимою приехал в Новгород Князь Литовский, Юрий Наримантович.— В 1380 упала в Коломне новая каменная церковь, построенная на иждивение В. К. Димитрия. Июня 15 освящена в Серпухове Соборная церковь Св. Троицы, основанная Кн.
Владимиром Андр. «Биша челом весь Новгород Архиепископу, чтобы еси, господине, ялся ехати к Вел. Князю, и Владыка пойде на Низ за неделю до Цветной недели; а с ним Юрьи Ивановичь, Мих. Даниловичь, Юрьи Онцифоровичь, Иев Обакумовичь, Ив. Федоровичь, и иных Бояр много, и Житьих муж. Князь же прия их в любовь, а к Новугороду крест целовал на всей старине». На Чюдском озере потонули 24 лодки Псковские. (По Никон. Ноября 20 съезжались все Российские Князья: «велию любовь учиниша
меж собою».) — В 1381 у Князя Владимира Андр. родился сын Иоанн: крестили его Митрополит и Св. Сергий. В Новегороде заложили кам. церковь Св. Димитрия на Славкове улице. Построили там же деревянную Св. Василия.
(По Никон, в Неделю всех Святых был страшный гром и ветер.) — В 1382 преставился Князь Василий Михайлович Кашинский, Мая 6, и погребен в Соборн. церкви Воскресения. Умер Михайло, отец Матвея (вероятно, Летописца). В Новегороде новая церковь Св. Димитрия, едва освященная Архиепископом, рассыпалась. Совершена камен. церковь Рождества на поле. Авг. 14 родился у Вел. Кн. Димитрия сын Андрей: крестил его Игумен Симонова монастыря Феодор. В Новегороде на Нутной улице заложена церковь Св. Филиппа, и другая Св. Иоанна в Радоковичах (по некоторым спискам уже в 1383 г.). Князь Борис Городецкий поехал осенью в Орду. В ту же осень какой-то Федор Тимофеевич убит лукавым его рабом. Зимою Пимен Митрополит поставил в Переславле Сарайского Епископа Савву, в присутствии Матфея Грека, Епископа Ростовского, и Владыки Даниила. — В 1383, Генв. 1, скончался Павел Высокий Печерский Старец (в Нижнем) книжный и чудный, о коем плакал и сам Архиепископ Суздальский Дионисий. Сын Бориса Городецкого, Иоанн, поехал к отцу в Орду; а Князь Димитрий Константинович Суздальский отправил туда сына своего, Симеона. Митрополит зимою поставил в Москве двух Епископов, Михаила Смоленского и Стефана Пермского. Во Пскове совершены 3 кам. церкви на Гримячей горе: Св. Козмы и Дамиана, Св. Николая и Св. Духа за стеною. — В 1384 осенью выехал из Царяграда Феодор Игумен Симоновский: «ему же Патриарх даде Архимандритию и литшую честь паче иных Архимандритов... Погореша лесы и сена по пожням, а в Новегороде бысть помрачение на многи дни и нощи, яко и птицы падаху на землю и на воде, и не видяху, камо летети, и людие не смеяху ездити по езером и по рекам, и бысть скорбь и туга».
Преставился на Пентикостной неделе Старец Илья, Келарь Троицкого Сергиева монастыря, добрый и послушливый. В Новегороде, в Неревском Конце, сгорело 2 церкви, Св. Лазаря и Св. Петра. Осенью совершены там церкви Св. Филиппа на Нутной улице и Св. Иоанна в Радоковицах; первую святил Архиепископ. Во Пскове соорудили 2 кам. церкви: Св. Спаса у старого
костра и Воздвижения на Дворе Княжеском. (В Никон. Лет.: «Сент, в 23 день, в 1 час дни, восшедшу солнцу, и прииде туча с западные страны к Востоку, и помрачи свет до 3 часа... По мале облаки те видяхусь желты и багряновидны и тонковидны. По иным же странам тогда облаки прехожаху в полутра и во обед и по обеде; инде же огненные облацы хожаху и искры падаху и зажигаху, и толь страшно бысть, яко второе Христово пришествие мнеши всем... Тоя же осени Кн. Вел. Михайло Тверский женил сына своего, Кн. Бориса, у Вел. Князя Святослава Ивановича Смоленского, и венчан бысть в церкви Св. Спаса Ноября в 8... Тояжь зимы К. В. Михайло женил сына своего, Кн. Василья, у Кн. Владимера Олгердовича у Киевского, и венчан бысть во церкви Св. Спаса»), — В 1385 (а не в 1386) сгорел весь Псков, Мая 8, от 6 до 9 часа дня; уцелили Соборная церковь и Детинец или Кремль... «И бысть сеча Псковичам промежду себе, и много бысть мертвых». Там поставили церковь Св. Феодора. В Новегороде сгорела вся Торговая сторона: «на Данславле улице бысть пожар; загореся на Подоле Июня 14; погореша оба Конца, Плотницкий и Славенский, и церквей каменных сгоре 26, а древянных сгорело 6. Пзрело весь день в Среду, и заутра престало по обеде. У купцов в коробиях всякого товара много погорело. Дымом задохлися 9 человек Василиевых, да 2 сторожа; да сгореша трое нищих, да в Павлове улице на монастыре Иван, церковный росписник; в церкви Св. Иоанна, конец Славна в торгу, сторож затхнулся, такожде в церкви Св. Пятницы, а другий жив; в церк. Воскресениа сторож, да
странной; и всех душ погибло 70. Только не горел Пр есв. Богородицы на Михалице монастырь, да на Микитине улице от Креста в поле, и Красильницкая улица. А в Среду за 6 дний до Петрова загорелося у Св. Мины в обедню, и погоре по обе стороны от Князьцевы трубы в Духовской улке».
Июня 29 родился Вел. Князю Димитрию сын Петр: Игумен Сергий крестил его. Скончался Епископ Ростовский Матфей Грек, погребенный в Соборн. церкви с его предместниками. Были осенью пустые беги: думаю, метеоры, называемые падающими звездами. (По Никон, и некоторым другим летописям, наполненным анахронизмами, В. К. Димитрий посылал войско на
Муром, чтобы наказать тамошнего Князя за какое-то бесчестие.) Переведено слово Св. Георгия Писида: хвала Богу, Творцу мира. — В 1386, Генв. 1, «в час дня, егда люди отобедывают, погибе солнце, и пребысть во мраце 2 часа, и паки света исполнися». Князь Борис Константинович ездил в Орду весною, и возвратился осенью. В Городце сгорела церковь Св. Михаила. Епископ Пермский Стефан Храп ездил в Новгород за некоторым делом. Иоаким Архимандрит обновил старую церковь, наполнив оную иконами и книгами, построил кельи, монастырь, собрал Иноков, дал Игуменство трудолюбивому Иоанну, и таким образом устроил Общее Житие Монашеское. Умер какой-то Симеон Яма в Москве и погребен в монастыре Вознесения. Царь Тохтамыш (см. Троиц. Лет.) сам убил свою Царицу Товлумбеку. В Новегороде на Иворове улице совершили кам. церк. Св. Димитрия (или Климента). После Св. недели сгорел Орехов, и крепость повредилась: Новогородцы отправили туда Василия Кузмина, велев ему чинить стены и башни. В Новегороде сгорел конец Никитиной улицы. Осенью возвратился из Орды Кн. Александр Михайлович Тверский. Во Пскове сделаны 3 каменные башни у новой стены на приступе, и заложили камен. церк. Св. Георгия. (По Никон, воевали между собою Ординские Князья.) —
В 1387 Новогородцы окопали валом Торговую сторону. «Той же зимы приежжаша Немецкие послы в Новгород о ропотном (спорном? ) товаре и взяша мир... Поновиша церковь кам. в Торгу». Весною преставился Князь Феодор Фоминский в Схиме, названный в Монашестве Симеоном и погребенный в монаст. Св. Спаса. Ушел из Орды Князь Родслав, сын Олегов. (По Никон. Кн. Михаил Тверский ссорился с своим Епископом Евфимием и заставил его удалиться в монастырь Св. Николая над Ручьем, в Генваре месяце. Был мор в Смоленске: в городе осталось только 10 человек. «У града Твери, около валу, рубиша кожюх (навес) и землю насыпаша, и ров копаше глубже человека. Царь Аксак Темир пришед взял Орначь у Тохтамыша. Бысть повод велика в реках».)
В 1388 генв. 8 родилась Великому Князю Димитрию дочь Анна. Зимою скончался добродетельный ученик Св. Сергия, Исаакий Молчальник. «Сойде со Владычества Архиеп. Новогород. Алексий нездравия ради, на Преполовение, в монастырь Воскресения на Деревяницу, благословив своих детей Новогородцев; был на Архиер. престоле 28 лет, 7 месяцев. Посадник Иосиф Захарьевичь со старейшими мужи биша ему челом, еже бы был в дому Св. Софии, дондеже изведають, кто будеть Митрополит в Русск. земли. Он же отречеся отнюд, глаголя: изберите себе 3 мужа достойны, да положите 3 жребии на св. трапезе... и избраша троих Игуменов и сотвориша 3 жребии: в первом написаша Игум. Иоанна монастыря Св. Спаса с Хутыни, а в другом Парфения из Благовещенского, а в третием Афанасия Рождественского. И Посадник Михаил Даниловичь сам жребия метав, и положиша на престоле у Св. Софии... И начата Иереи Собором пета Литургию, а Новогородцы стояша на Вече у Св. Софии... И Протопоп Исмаил взем изнесе на Вече жребий Афанасиев, потом Парфениев, а Иоаннов оста на престоле... И возлюбиша вси Богом избранна мужа, блага и кротка, в народ весь от мала и до велика течаху
на Хутыню, и пояша его и возведоша на сени во Владычен Двор, и Архиеписк. Алексий благослови его во свое место, на Вознесение Господне, Маиа в 7 день». Во Пскове сооружена кам. церковь Рождества Хр. в Домантовой стене. Авг. 15 Пимен Митрополит в Владимире поставил Рязанск. Епископа Феогноста. Скончался Коломенский Владыка Герасим. «Окт. в 26 в полунощи въздвижеся уг (южный) ветр, и внесе лед в Волхов из озера, и вышибе из велик, мосту 9 городень... Приехаша поклонщики с Москвы от Пимена Митрополита звати Иоанна на поставление. Дек. в 8 пойде Иоанн, а с ним Посади. Василей Федоровичь, Тысяцк. Есип Фалелеевичь, Пев Абакуновичь, Тимофей Ивановичь и иных много Бояр, и паки приидоша на Москву Генв. в 10». (По Никон, будто бы приезжали в Москву послы от Папы — о чем нигде не говорится — и в Новегороде был мор.) — В 1389 году «поставлен бысть Иоанн Архиеп. в преименитей церкви Св. Архистр. Михаила Генв. в 17, в Неделю; а на поставлении был Смоленский Владыка Михаил, Звенигородский Данило, Сава Сарайский и Феогност Рязанский; и в той день створиша праздник светел при Князи Великом Дм.; а в Новгород прииде Февр. в 8, и сретоша его Игумены и вси Иереи со кресты, и Посади. Василей Ивановичь, и Тысяцк. Григорей». Янв. 18 у Кн. Владимира Андр. родился в Дмитрове сын Ярослав-Афанасий. Приехал в Россию за милостынею Трапезунтский Митрополит Грек Феогност. В Вербную Неделю Пимен Митрополит поставил Павла, бывшего Архимандрита Рожественского монастыря в Владимире, Епископом
на Коломну. Весною, после Св. Недели, опасно занемог сын Вел. Князя, Юрий, но скоро выздоровел. «Бысть мор во Пскове (с Мясопустной недели до Петрова дня) яко же не бывал таков; а знамение железою и харканием кровью; и ездил Владыка Иоанн в Псков, и благослови град и Князя Ивана Андреевича, и молитвою его преста мор... и просиша Псковичи Иереев ко церквам, которые Иереи ходят без церквей... Тогда бысть и в Блудкине городке мор и по всему Залесью железою». В Новегороде Посадник Григорий соорудил кам. церк. Покрова на воротах; на Лисьей горке срубили деревянную Рожд. Богоматери, а другую на Сокольей горке Св. Николая, где и монастырь учредили. 10 Мая, ввечеру, затмение луны; кончилось перед утреннею зарею. (По Никон, мор в Новегороде.
(138) Борис уже не застал Тохтамыша в Сарае, догнал его на пути, и ехал с ним 30 дней. Хан велел ему возвратиться в Сарай от места, называемого
Уруктан. — В Никон. Лет.:  «Князь Борис приде (в 1390 или 1391 году) от Царя в свою отчину, в Новгород Нижний, с пожалованием».
(139) «Князь же Володимер с сыном своим, со Князем Иваном, и с Бояры поеха в свой Серпохов, и оттуда в Торжек, и тамо пребысть в Теребеньском (селе) дондеже умиришася» (зимою, после Крещения). — Договорная Владимирова грамота с Василием напечатана в Собр. Государств,
грамот, I, 62. Там сказано: «Дата та, брате, мне, Князю Великому, с своее отчины в пять тысячь Рублев триста рублев и двадцать рублев, а с Растовця, и с Перемышля, и с Козлова броду взята ти собе в то же серебро; а с Волока ти дата мне в пять тысячь рублев сто рублев и семдесят рублев; а что прибудет или убудет, ино та дата по розочту... Аци каким делом отоймется от тобе
Ржева, и дата ми тобе во Ржевы место Ярополч, да Медуши; а искати ны Ржевы, а тобе с нами с одиного. А что Ординская тягость и Коломенский посол, коли еси был в своей отчине, а то нам по розочту; а Володимерскии послы, как ты выехал из своей отчины, а тот ти протор не надобе; а найду собе Муром, или Торусу, или иная места, тот ти протор не надобе. А что тобе Бог дастиных мест опричь Мурома и Торусы, а тот протор нам не надобе. А коли нам взята на своих Боярех на путных, и тобе взята на своих Боярех на десяти; а в город нам послати своих Наместников и тобе своего Наместника... А которая дела учинятся межи нами, и нам отослати своих Бояр, пни переговоряться; а о чем сопруться, ини едут на третий, кого собе изберуть; а которого Князя Бояр умолвят, тот Князь подъимет (т. е. которого Князя Бояр обвинят, тому и платить убытки), а Бояром вины нет. А закладни ны в городе не держати; а с двором человека в городе не купити, а блюсти их с одиного; а в наше нелюбье наши Бояре нам служили, а твои Бояре тобе служили... на них нелюбья не держати»... К сей грамоте привешены три восковые печати. Город Ржева или нынешний Ржев принадлежал отчасти Московским Князьям, отчасти Тверским.
(140) «Прислали Новогородци к Вел. Князю послы своя, Юрия Симеоновича, Аврама Внука, Кирила Адриановича, и докончаша мир по старине».
(141) «Тое же осени (в 1390 г.) Бояре Вел. Князя приехали в Новгород из Немец со Княжною Софиею, с Витовтовою дщерию... и стояша на Городищи, и поехали к Москве, и приидоша с нею к Москве Дек. в 30 день» (см. Т. V, примеч. 113). Линденблат пишет, что Витовт отправил дочь свою в Россию из Данцига на корабле; что в сем же году искали убежища в Пруссии наши Князья, изгнанные Литовским: Иван, с женою и детьми, и Иорге von der Belse; что Магистр Немецк. Ордена должен был в 1391 г. послать к Витовту Короля Смоленского, находившагося аманатом в Мариенбурге: вероятно, К. Глеба Святославича: см. стр. 449, г. 1387 И. Г. Р. Из Прибавл. в конце VIII тома, издан. 1819 года: В одной летописи сказано: «К В. К. Витовту в Немцы, в Мариин городок (Мариенбург) приидоша послы из града Москвы, просяще дщери его за В. К. Василья Дмитриевича. Витовт же даде дщерь свою Княжну Софья за В. К. Московского, и отпусти ю из града из Мариина, а с нею посла Князя Монтивича (Иоанна Олгимунтовича Голшанского: см. Хронику Стриковского, кн. XIII, гл. 8) из града Гданска, и поидоша вси корабли за море, и приидоша ко граду Пскову. Псковичи же великие чести воздаша им и проводиша до Новагорода, и Новогородци же паки им честь воздаша, и проводиша до Москвы. Князь же Великий Василий противу их послал братию
свою, К. Андрея Владимировича и К. Юрия Димитриевича, и иных многих Князей и Бояр, и сретоша Княжну Софию с великими честьми. Тогда Митрополит Киприан со всем Освящен. Собором сретили честно со кресты пред градом Москвою, и сотвори брак, и венчали Вел. Князя с Вел. Княгинею Софиею, и бысть брак чюден».
(142) См. о Вятке стр. 231 И. Г. Р. «В лето 6899 (1391) Тохтамыш посла Царевича своего, именем Бектута, на Вятку ратью».;
(143) «На Тохтомыша Царя прииде ин Царь силен от Самаркандской (в других списках: от Шамахийской, Шамахинской) земли, и бысть сеча велика; а Князь Василей Дмитриевичь утече от Царя за Яик, и прииде на Москву; и после прииде из Орды посол У\ан Царевичь, и посади Князя Вас. Дмитр. на Великое Княжение». В некоторых летописях сие известие отнесено к первому году Василиева государствования; но он был только однажды у Тохтамыша, и Царевич Улан посадил его не на Московский, а Нижегородский престол (см. Книгу Степен. I, 518).
(144) Никон. Лет. IV, 239: «Князя Бориса Константиновича и с женою его и с детми, и доброхотов его повеле (Великий Князь) по градом розвести
и вериги железными связати». В некоторых летописях сказано здесь: «Князь Василий Московский ходил ратью в Нижний Новгород на Князя Семена» (племянника Борисова); а после говорится о бегстве Симеона с братом Василием Кирдяпою в Орду. В Никон. Лет. прибавлено, что Великий Князь, исполняя повеление Ханское, вторично ездил тогда в Орду. Главная современная летопись Василиева княжения есть Троицкая, где нет ни слова о сем мнимом вторичном путешествии.
(145) В Троицк. Лет., «в лето 6902 (1394) Индикта 2, Мая в шестый день, по Велице дни на четвертой недели в Среду, преставися Князь Великий Борис Костянтиновичь, и положен бысть в Суждале, в своей отчине... В Петрово говенье Кн. Василий Дмитриевичь Суждальский, да брат его Кн. Семен, побегоша из Суждаля к Орде зело вскоре, и гонишася за ними, и не могоша постигнута... Тое же осени Князь Семен Суждальский приде ратью к Новугороду Нижнему... а люди затворишася в городе; а Воеводы бяху у них Володимер Даниловичь, Григорей Володимеровичь, Иван Лихорь; и бысть им бой по три дни... и взяша мир. Христиане крест целоваша, а Татарове по своей
Вере... и Татарове створиша лесть, а клятву преступница: пограбиша всех Христиан... а Князь Семен глаголаше: не аз есмь створивый се, но Татарове... И тако Татарове Новгород взяша Окт. В 25 день, и пребыша ту со две недели, дойдете услышаша, што Князь Великий идет на ня... и побежаша».
(146) «Тое же осени (1401) Князь Великий посылал рать искати Княгини Семеновы, а Воеводы бяху у них Иван Андреевичь Уда, да Федор Глебовичь, и идоша на Мордву, и наехаша ю в Татарьской земле на месте Цибирца, и ту изнимаша Княгиню Семенову Александру у Св. Николы... и приведоша на Москву и с детьми, и пребысть на дворе Белевутове... Князь Семен Суждальский (в 1402 г.) сослався со Князем Великим и приеха из Орды на Москву, и возма мир, и поеха на Вятку... и тое же зимы, Дек. в 21, преставися... 8 лет служивый по ряду в Орде не почивая четырем Царем: Тохтамышу, Темир-Аксаку, Темир-Кутлую и Шадибеку, а все поднимая рать на Князя Великого, како бы налести свое Княженье... Тое же зимы (1403) преставися Князь Василий Дмитриевичь Суждальский, иже на Городце был... Того же лета (1416) приехали к Велик. Князю на Москву Князи Новогородские, К. Иван Васильевичь и К. Иван Борисовичь, а сын его Александр наперед его приехал за 2 года... В лето 6925 (1417) мес. Нуля преставися Князь Великий Нижнего Новагорода Иоанн Васильевичь на Москве и положиша его в церкви Архангела Михаила. Того же лета прииде на Москву к Вел. Князю Князь Данило Борисовичь Новогородский... В лето 6926 (1418) Князь Данило Борисовичи с братом Иваном Новогородские бежаша с Москвы... Тое же зимы
Князь Великий отдаст дщерь свою Василису за Князя Александра Ивановича Суждальского в Неделю от Фарисей» (см. Т. V, примеч. 254, под годом 1418). Брат Даниилов, Князь Иоанн, прозывался Тугой Лук. Гроб его в Нижегородском Соборе.
(147) В Новогород. Лет.: «Февр. в 11 день (г. 1392) приеха Митрополит в Новгород, а с ним Владыка Рязанский, и Архиепископ Иван стрете его со кресты в ризах у Св. Спаса на Ильине улице, и Митрополит вшед во Св. Спас с Владыкою своим и с Архимандритом Нижнего Новагорода, окрутишася по своему сану в ризы; и идяше Митрополит пеш от Св. Спаса сквозе торг через Великий мост к Св. Софии; пред ним идяху Поддьяци его, в руках дръжаще свеща горяща; и вшед в Св Софию, Литургию съверши. По Литургии выде из олтаря Митрополит, взем крест въздвизальный, и взыде на амбон, и нача учити
люди велегласно во всю церковь; они же слушаны словес его, и прияша собе в сердце, и даша ему подворье, многие двора у Св. Ивана Предтечи на Чюденцеве улици... Митрополит другую Литургию свръшил во Св. Николе на Княже Дворе, а третью на Собор во Св. Софии; и потом нача у Новагорода суда прошати, и Посадник Тимофей Юрьевичь и Тысяцкий Микита Федоровичь и вси Новогородци отвещаша едиными усты», и проч... «и он поехал по Сборе на третий день». В Никон. Лет. многое не так.
(148) В Троицк. Лет. прибавлено: «Таков бо есть обычай Новогородцев: часто правают (присягают) ко Князю к Великому, и паки рагозятся (ссорятся) и не чудися тому: беша бо человеци суровы, непокориви, упрямчиви, непоставни... Кого от Князь не прогневаша? или кто от Князь угоди им, аще и Великий Александр Ярославичь не уноровил им?., и аще хощеши распытовати, разгни книгу, Летописец великий Русьский, и прочти от Великого Ярослава и до сего Князя нынешнего... Тое же весны (г. 1393) в самый Велик день сшедшеся неции от Новогородцев, Вечници, крамольници, сурови человеци, сверепии людие, убиша Максима, мужа благоверна... и Князь Великий разгневася яростью великою зело... и повеленьем Князя Великого казниша их казнью различною, по единой комуждо их усекающе им руце и нозе», и проч.
(149) В Троицк. Лет.: «Новгородци, собравше воя многи, водою в судех множьство насадов и ушкуев пришедше с Двины ратью, взяша град Устюг весь и огнем пожгоша, и церковь чудную Сборную разграбиша, и множьство злата и сребра, еже есть в ней, кузнь иконы Св. Богородицы, то все одраша, и стояша месяц в одином месте, на Устюзе и в Юзе воююще, а люди из лесов выводяце... И в то же время взяша Белоозеро град и села», и проч. В Новогород. Лет.: «Новгородци охвочая рать (охотники или вольница) выехаша волости воевати, а с ними два Князя... и Воеводы Новгородские Тимофей Посадник Юрьевичь, Юрьи Онцифоровичь, Василий Синец, Тимофей Ивановичь, Иван Александровичь, и взяша Кличен городок и Устюжно; а из Заволочья Новгородци с Двиняны взяша Устюг град... И Новгородци, не хотя видети кровопролитья больше, послаша к Великому Князю с челобитьем о старине, а к Митрополиту грамоту целовальную... и Киприян взем грамоту, рече: не буди на нас сего греха... Тогды же приехаша послы от Вел. Князя, Федор Кошка Андреевичь, Иван Уда и Селиван, и покрепиша мир... и Новгородци даша 350 рублев Князю и Митрополиту, что благословил Владыку Иоанна и всь Новгород; а за ним Княжьчины, а те целовали к Великому Князю, Княжьчин им не таити; а то целование было в Филипово говенье... Приеха из Царяграда от Патриарха Антония Вифлиомский Владыка Михаил и привезл Новугороду 2 грамоты, поучение Крестьянам (в Никон.Лет.: «о проторех, иже на поставлениях священных»)... А от Митрополита Киприяна Боярин его Дмитрий приехал (в 1394 году), прошать сребра, 350 рублев, что ездил Кюр Созонов, да Василий Щечкин в Царьград к Патриарху послом и скопил долги, и Новгородци даша Дмитрову то сребро». В Никон. Лет. сказано, что Новгородцы заплатили Киприану 600 рублей, а послу его 350 рублей, может быть за вышеупомянутый долг Цареградский. О Новогородских послах в Грецию сказано в другом месте: «Новогородци послаша к Патриарху просити благословения, и Патриарх им тако рек:
повинуйтеся Митрополиту Русьскому во всем».
(150) Темир или Тимур значит на Турецком языке железный, а Ленк хромой: Европейцы из сих двух имен составили имя Тамерлана, в Русских летописях называемого Темир-Аксаком. Вот басня о его происхождении, внесенная в некоторые из сих летописей: «О сем убо Темире поведаша нецыи, яко исперва не Царь бе, ни сын Царев, ни племени Княжеска, ни Боярска, но от простых нищих людей, от Заяицких Татар, от Самарханьские (Самаркандские) страны, от Синия Орды, иже бе за Железными Враты; ремеством же бе кузнец железный, нравом же хищник и злодействен. Прежде же был раб, его же злонравия ради отверже от себе господин; он же, не имея чим питатися, крадяше. Еще бо ему младу сущу, и украде у некоего овцу; он же ят его и преломи ему ногу и бедру надвое, и он же прекова себе ногу свою
пребитую железом, и хромаше, и того ради прозван бысть Темир-Аксак, иже толкуется железный хромец... и бысть разбойник лют, и совокупитесь к нему мужи и юноши жестоци, и егда их бысть числом яко сто, и нарекоша его над собою старейшину разбойником; и егда же бысть их и до тысящи, тогда уже называху его Князем; егда же и многи земли поплени, и страны, и Царства поймал, тогда убо Царя его именоваху... а се имена тем землям: Нагадай, Хорусани, Голустани, Китай, Синяя Орда, Шираз, Испагань, Орначь, Гилян, Сиз, Шибран, Шамахи, Савас, Арзунум, Тефлизи, Тевризи, Гурзустани, Обези,
Гурзии (Грузия), Багдад, Темирь-Кабы, рекше  Железная Врата, и Асурию и Вавилоньское Царство, и Иерусалим, и Севастию, и Армению, и Дамаск Великий, и Сарай Великий поплени».
Известия, сообщаемые здесь о Тамерлане, взяты нами из Эрбелотовой Bibliotheque Orientale и Histoire de TTmur-Bec (т. e. Тимура Князя), coirnu sous le nom du Grand Tamerlan, сочиненной на Персидском языке Шерефеддином Али, Писателем современным, и переведенной Гм. Пети де-ла-Круа.
(151) Histoire de Timur-Bec, I, 203, — и III, 10.
(152) Histoire de TTmur-Bec, III, 259. Сие письмо украшено всеми цветами Восточного красноречия. Назвав Баязета матросом, Тамерлан говорит: «корабль твоей безмерной гордости носится в пучине твоего самолюбия: подбери же парусы своей дерзости и брось якорь раскаяния в пристани искренности, да буря нашей мести не погубит тебя в море наказания!»
(153) Histoire de Timur-Bec, II, 127 и 355,
(154) См. стр. 455 И. Г. Р. Вопреки Татищеву, до сего времени нигде в наших летописях не упоминалось о Князьях Елецких. Род их по Родословной Книге начинается с сего Феодора, может быть Юриева сына.
(155) Древн. Лет. II, 270: «и тако на мнозе благодарение приносяще», и проч.
(156) Hist, de Timur-Bec, И, 363. Шерефеддин пишет здесь несправедливо, что Тамерлан, завоевав всю Россию, взял и столицу ее, Москву.
(157) В Троицк. Лет.: «место то было тогда на Кучкове поле, близ града Москвы на самой на велицей дорозе Володимерьской». В Никон, и в Древн.
Лет. рассказывается, что в тот самый день и час, когда жители Московские встречали икону Марии, Тамерлан дремал в шатре своем и видел сон ужасный: высокую гору и с ее вершины идущих к нему многих Святителей с золотыми жезлами; над ними, в сиянии лучезарном, явилась жена, благолепия и величия неописанного, окруженная тьмами молниеобразных воинов, которые все грозно устремились на Тамерлана. Он затрепетал, проснулся, и, созвав Вельмож, спрашивал о смысле такого сновидения. Сия величественная жена — ответствовали мудрейшие из них — есть Богоматерь, защитница Христиан.
Итак, мы не одолеем их, сказал Монарх Чагатайский, и велел полкам своим идти обратно.
(158) Andreas de Redusiis de Quero, в Chron. Tarvasiano, в Муратори Script. Rerum Italicarum, T. XIX, стр. 802—805. Сей Андрей1 говорил с двумя
купцами Венецианскими, из коих один был в стане у Тамерлана, а другой лишился тогда в Азове трех сыновей и двенадцати тысяч червонцев. —
Далее см. Hist, de Timur-Bec, Т. II, 379.
(159) В наших летописях сей последний именуется Темир-Кутлуем.
(160) В наших летописях сказано, что он прежде крестился в Веру Греческую, а после сделался Католиком. Далее см. Стриковск. Хроник, (кн. XIV, гл. 2).
(161) Стриковский называет сего Игумена или Архимандрита Печерского Наместником Митрополита (кн. XIV, гл. 2).
(162) Стриков. кн. XIV, гл. 2 и 3. Подолия, как говорит сей Историк, два раза была завоевана, Ольгердом в 1339 году и Витовтом в 1395, при двух Феодорах Кориятовичах, в ней княживших. Витовт продал оную Королю Ягайлу за 200 000 коп, или за 40 000 червонцев, а Ягайло Пану Степку; но когда Татары убили сего Пана, Витовт за ту же цену опять взял Подолию себе.
Поляки снова овладели ею по смерти Витовта. — Далее см. также Стриков. кн. XIV, гл 2.
(163) Стриков. кн. XV, гл. 7: «Витолду (Витовту) первая жена Анна, Князя Свантослава (Святослава) Смоленского дщерь, иже его из заключения свободила». См. выше, в описании 1387 года.
(164) Стриков. кн. XIV, гл. 4. Смоленск был взят Сент. 28, во Вторник.
(165) В Родословных Книгах: «И приступиша к нему (Витовту) вси Князи пограничные с вотчинами своими, от Киева даже и до Фоминского;
приложишася к Великому Князю Витовту». О Великих Луках и Ржеве см. Т. V, примеч. 197 и 386, под годом 1436. Далее см. Стриков. кн. XIV, ГЛ. 4.
(166) «Тое же весны за 2 недели до Велика дни Князь Великий поеха в Смоленск, тако же и Киприян Митрополит, и был у Витовта и на Велик день
поставил Насона Епископом в Смоленске».
(167) «О Покрове Витовт приде ратью на Рязань».
(168) «Пр иеха в Новгород Митрополит с Патриаршим послом в Великий пост и запроси суда, и Новогородци суда ему не дата (а Никон. Лет. говорит: дата) — и он пребыл весну всю в Новегороде и до Петрова говения». Князь Василий Иоаннович Смоленский и Патрикий Наримантович приехали к Новогородцам в 1397 году.
(169) «Тое же осени (1391) послаша Новгородци на съезд с Немцы в Избореск Посадников Василия Феодоровича, Феодора Тимофеевича и Богдана Аввакумовича, и Тысяцкого Иосифа Фалалеевича, и Василия Борисовича; а Немецкие послы приехаша из заморья, из Любка, Готского берега, из Риги, Юрьева, Колываня, и смиришася, и приехавше в Новгород те же послы Немецкие, и товар свой поймали и крест целовали, и начата дворы ставити вновь: зане бяше по семи годов немир». См. также Сартория Gesch. des Hanseat. Bundes, II, 461.
(170) См. Т. IV, примеч. 328. В Новогород. Лет. Попа Иоанна: «Наела Князь Великий на Двину Бояр своих, Андрея Албердова с другы, ко всей Двинской свободе, а повествуя тако: чтобы есте задалися за Князь Великий... а он хощет вас от Новагорода боронити... И Двиняне, Иван Микитин, и Бояре Двинскии и вси Двиняне за Великий Князь задалися... и Князь Великий на крестном целовании у Новагорода отъял Волок Ламьский, Тръжек и Вологду и Бежитьский Връх, и к Новугороду целование сложил, и крестную грамоту скинул; а Новгородци грамоту крестную Князю Великому скинули. И посем
приела Митрополит в Новгород Столника своего Клименьтиа к Владыце, а повествуя тако: зовет тя на Москву отец твой Митрополит о Святительекых делех... И Посадник и весь Новгород бита челом Владыце, чтобы еси Князю Великому слово добро подал за свои дети... и послаша с Владыкою Посадника Богдана Обакуновичь, Кирилу Дмитриевичь и Житьих людей... И Владыка рек Князю Великому, чтобы еси, господине сыну, от Новагорода, от своих мужий от волных, нелюбие бы еси отложил... а что еси у Новагорода отнял, того бы еси ступился... а про вопчий (общий) суд на порубежъи, а то, сыну, отложил бы ecu, зане то не старина». Новогородцев надлежало по договорным грамотам судить в Новегороде; а Василий Димитриевич, как видно, учредил судиться им общим судом на границе, в случае, когда подданные Великокняжеские приносили на них жалобу.
(171) См. Т. III, примеч. 186, и Лет. Арханг., стр. 98. В Лет. Новогород. сказано, что рать Новогородская состояла только из 3000. Далее: «По Велице дни на весне Новгородци ркоша Владыце: не можем сего насилия тръпети от своего Князя Великого... Воеводы же Новогородскии, Посадник Тимофей Юрьевичь, Посадники Юрьи Дмитриевичь и Василий Борисовичь поидоша на
Двину к городку Орлецу, и срете их с Вели Владычнь Волостель Исаиа, рек тако: господо Воеводы! наехав Князя Великого Боярин Андрей с Иоанном с Микитиным и с Двиняны на Св. Софии волость, на Вель, в сам Велик день, и повоеваша, а на головах окуп поимаша; а от Князя Великого приехал в засаду на Двину Князь Федор Ростовьский, городка блюсти и судити; а Двиньские Воеводы, Иван и Конон, с своими другы волости Новогородскии и Бояр Новогородских поделиша себе на части», и проч. — В Архангельск. Лет.: «И Воеводы Новогородские послаша рати 3000, и воеваша волости Галические, а на полону окуп имаша, а иной так пометаша, на ком нечего взяти, а у Устюжан с города и с церквей копейщины просиша, и они им не дали, и Воеводы Новогородские разгневашася, да церковь Соборную Пречистые пограбиша, а икону чудотворную Одигитрие взяша в полон, и несше в насад, и насад от берегу не пойде. Един Ляпун стар вскочи в насад, и связа икону убрусом, и глагола тако: никой полоняник не связан на чужую землю нейдет. И пойдоша прочь, а церковь Соборную зажгоша, и пойдоша вниз по Двине воюючи к Орлецу, и стояша 4 недели, и поставиша пороки; и вышедше Двиняне из Орлеца, и добиша челом... и Новогородцы нелюбие им отдаша по Владычню наказу; а Воевод Заволочеких, Ивана и Конона, с дружиною их изымаша, а иных смертью казниша, а Ивана и братью его Айфала и Герасима и Родиона, сковавше, с собою поведоша к Новугороду... а у Князя Федора Ростовского присуд и пошлины поймали, а у гостей Князя Великого взяли с него окупа 300 Рублев... и поидоша к Новугороду, и бысть на них гнев Божий... начало им корчити руки и ноги, и хребты им ломити, и мало их приидоша здоровых в Новгород, и там на них слепота бысть; и возбрани на них Владыка Иоанн, и рече Воеводам: оже есте церковь Божию (в Устюге) обесчестили... и повеле им поставити церковь Соборную на Устюзе и чудотворные иконы отвезти со всею крутою (окладами) и с полоном назад... И сотвориша обет, иконы поставиша во Св. Софеи, и певше молебны, и бысть им милость от Бога; и Владыка обещася и постави церковь каменну на воротех, Воскресение Христово.
(172) В летописи Попа Иоанна: «В лето 6907 (1399) Князь Витовт приела в Новгород грамоту разметную, рек тако: обесчествовали мя есте, что
было вам за мене ятися, а мне было вам Князем Великим быти, а вас мне было боронити; и вы за мене не ялися». — В Новогород. Лет.: «седе на Княжение в Литве Князь Витовт, и Новогородци (в 1393 г.) взяша с ним мир по старине».
(173) См. Никон. Лет. г. 6905, а в Троицк, г. 6906 или 1398.
(174) См. Стриков. кн. XIV, гл. 4 и 5 — Нарушевича Таврикию стр. 110, Длугоша Hist. Pol. кн. X, стр. 153, и Кромера кн. X.
(175) В Троицк. Лет.: «Тое же зимы (в 1398 г.) Княгиня Великая София ездила в Смоленск к отцу своему и к матери с детьми и с Бояры и с Боярынями, и пребывше в Смоленске 2 недели... принесе оттуду многие иконы окованные златом и сребром, еще же и часть честных Страстей Стасовых, еже бяху в Смоленске были давно принесены от Царягорода». О разорении Нижнего см. стр. 460 И. Г. Р. По Троицк. Лет. и другим Симеон взял Нижний в 1399 году, а по некоторым еще в 1395; первое летосчисление достовернее.
(176) С. 470 л. 12 ...Жукотин, Казань, Кременчуг... В Троицк. Лет.: «взяша град Болгары, Жукотин, Казань, Кременьчук». В Ростов. Лет.: «взяша град Болгарский Великий»; следственно, Великим назывался город Болгары, коего развалины доныне известны. — Герберштейн в своих известиях о Москве говорит, что завоевание Болгарии было достопамятнейшим делом Василия Димитриевича.
(177) В Троицк. Лет.: «аз тя посажу в Орде на Царстве, а ты мя посадишь на Княженьи на Великом на Москве».
(178) Длугош. Hist. Polon. кн. X, стр. 156.
(179) См. Никон. Лет.
(180) Например, Тамерлан требовал подобной же чести от Монархов, им побеждаемых (Hist, de Timur-Вес.).
(181) Длугош. Hist. Polon. кн. X, стр. 157.
(182) В Псковск. Лет.: «Того же лета (1393) Князь Андрей Олгердовичь приеха из Литвы, убежав от братьи из нятья Июля в 18». Андрей оставил во Пскове сына, именем Иоанна, который в 1400 году выехал оттуда, сложив крестное целование. Иоанн Борисович есть, кажется, Иоанн Ольшанский, бывший Наместник Витовтов в Киеве. В Новог. Лет.: «убиша всих Князей именитых 74... Татарове же поидоша та них биюще та 500 верст до Киева, а с Киева окуп взяша 500 Рублев (в других подробнейших означено три тысячи) и Наместникы свои посадиша. Был Князь Витовт преже Христианин, а имя ему Александр, и отъвръжеся Христианства, и приа Лядскую Веру».
(183) Преставление Михаила Александровича описано кем-то по желанию Владыки Кирилла. Сей Князь занемог 15 или 16 Августа, постригся 20 Авг., и скончался 26 числа того же месяца (см. Лет. Никон., Ростов, и другие). Далее: «Тое же зимы (1397 г.) К. Иоанн Михайловичь Тферский, зять Кестутиев, ездил в Литву к шурину своему, и со Княгинею и с детми» (см. Т. V, примеч. 137, год 1375). — Между рукописями, находящимися в Императорской Библиотеке, есть список договорной грамоты К. Михаила Тверского с В. К. Василием Димитриевичем. Она так начинается: «Божиею мшюстию... по благословению отца нашего, Кипреяна Митрополита». Далее: «А имут вам (Тверскому Князю и сыновьям его) Татарове давати нашу отчину;
Москву, Великое Княжение и Великий Новгород, и вам ся не имати за нашу отчину, ни тобе, ни твоим детем, ни братаничем... А быти нам на Татары и на Литву, и на Немци, и на Ляхи заодин; а пойдет на нас Царь ратию, а всяду на конь сам, и тобе, брате, послати ко мне на помочь свои два сына, да два братанича, а сына ти одного у собе оставити; а пойдут на нас Литва, или Немци, или Ляхи, и тобе послати дети свои и братаничь на помочь». Заметим, что слова: Божиею милостию не встречаются в Архивских грамотах до 1433 года (см. стр. 499 И. Г. Р.); древнейшие обыкновенно так начинаются: по благословенью отца нашего, Митрополита». Далее в грамоте: «А что есмя (Великий Князь) воевал со Царем, а положит на нас в том Царь вину, и тобе, брате, в том нам не дать ничего, а то нам самим ведати». Великий Князь воевал Ординские владения (см. стр. 470 И. Г. Р.) в 1399 году; но вероятно, что здесь говорится о прежних неприятельских действиях. Далее: «к Витовту ми (Василию) целование сложити, а тобе (Михаилу) також явити Витовту, что есте с нами один человек... А полон ти, брате, наш Московский и Велик. Новагорода отпустити без окупа». Летописцы не упоминают о войне Михаила с Василием. Далее: «Новых тобе (Михаилу) мытов не замышляти; а на старых ти мытех имати с воза по мордке обеушной, а костки (дорожной пошлины) с человека мордка». Здесь цена означается старою, кожаною монетой.
(184) «Того же лета (1397) К. Иоанн Всеволодичь отьеха со Тфери к Москве, и к дяди своему сложил целование. Великий же Князь прият его с любовию и даде ему город Торжек. Тое же осени, Сент, в 23 день, К. Иоанн Всев. поя сестру Великого Князя Анастасию».
(185) В Лет. Троицк.: «Тое же осени Сент, приде из Орды Княжь Михайлов Киличей (посол), именем Ельча, а с ним посол Темир Кутлуев, именем Бекшик, да Саткин, после живота его, и привезоша ярлыки писаны на его имя... Того же лета (1400) умре Царь Темир Кутлуй... В то же время Князь Иван Михайловичь посылал в Орду, и выдоша из Орды Федор Гурлен, да Костянтин, а с ними посол именем Софря, и вынесиша ему ярлыки от нового Царя».
(186) В Никон. Лет.: «Тверстии Князи (в 1400 г.) повелеша своим Бояром крестное целование сложити ко Князю Василью Михайловичю и Феодору Михайловичю и ко Князю Ивану Борисовичю. Князь Василей же Михайловичь пришед к своей матери Овдотье и сказаше ей... и мати их послала свои Бояре к Вел. Кн. Ивану, а Василей и Федор и внук ее, Кн. Иван, послаша своих Бояр... Княгиня же Борисова взем сына своего и Боярин ее Воронец, аки в древний бунт, и пришедше биша челом Великому Князю Ивану Михайловичю... и оттоле Князь Великий наипаче на свою братию нелюбие начат держати, а тех лукавую лесть возлюби... Тоя же осени К. В. Иван Тферский у Кн. Василья Михайловича отнял озеро Ауское и Вход Иерусалима и даде братаничю Ивану Борисовичю. Князь Василей же посла к нему Арсения Владыку, прося суда общего... и Князь Иван Михайловичь отвечал: не дам...
и Кн. Василей поеха в Кашин... и родися сын у Княгини его Настасьи, и приеха к нему мати его, из Сергиева монастыря Игумен Никон... и крестиша его и нарекоша Дмитрей... Тое ж осени Кн. Иван Всеволодичь Тферский с Вел. Кн.
Иваном Михайловичем сослася, и иде со Княгинею своею во Тферь... и преставись Марта (в 1402 г.) на Св. Недели в Понедельник, в самую Литургию, и положен в Тфери... Того жь лета (1403) Кн. Вел. Иван Михайловичь пойде ратью к Кашину... и возвратясь посла сына своего, Князя Александра, и Князь Василей утече к Москве, и Князь Великий Московский смири их... Тое жь зимы (в 1405) пред Велик, заговеньем Василий Кашинский приеде во Тферь,
и пойма его Кн. Вел. Иван Михайловичь и Бояр его поковаша. Тое жь зимы Кн. Юрьи Всеволодичь отьеха со Тфери на Москву, бояше бо ся того же... Месяца Апр. в 17 во Тфери в Великую Пятницу взяша мир Кн. Иван и Василей Михайловичи... и отпусти (Иоанн) брата с любовию в Кашин на Св. Недели в Вторник. И не дождаша 3 месяцев, и пакы бысть промежду ими нелюбье, и Князь Василий пакы выбежа на Москву, и Князь Иван посла на Кашин своя Наместники, и многу изгибель створиша Христианом продажами и грабежем... Князь Великий Иван Михайловичь (в 1406 г.) был в Кашине. Того ж лета К. Василей Кашинский сослась с братом Иваном Михайловичем и приеха из Переславля во Тферь».
(187) См. Никон. Лет. под годом 1401 и ниже письмо Эдигеево к Великому Князю. В Троицк. Лет.: «В лето 6908 (1400) Князь Юрьи Дмитриевичь на Москве оженися у Князя Юрья Святославича  Смоленского, поя за ся дщерь его, именем Настасию... Тое же весны (г. 1401) Кн. Иван Володимеровичь оженися на Москве у Князя у Федора Ольговича Рязанского, поя за ся дщерь его Василису».
(188) «Князь же Роман тогда убьен бысть, а Княгиню его и детей отпустиша... а Витовт тое же осени приходил к Смоленску», и проч. Линденблат, вместо Смоленска, именует здесь Новгород, сказывая, что жители развесили сети перед стеною, поймали в них 60 Литовцев, устрашили тем Витовта, сделали вылазку, отняли у него пушки, лошадей и проч.
(189) См. Лет. Троицк, г. 6907. Марию погребли в Московской церкви Св. Лазаря.
(190) Олег скончался в 1402 году, Июля 5 (см. Троицк. Лет.). Далее: «Иде Князь Феодор ко Царю Шадибеку... и пожалова его Царь, даде ему отчину его и дедину... Князь Иван Володимеровичь Пронский прииде из Орды (в 1408 г.) от Царя Булата 6 Сент, и сяде в Пронске, а с ним посол Царев. Того жь лета (1409) Кн. Иван Пронский, пришед с Татары безвестно, Кн. Феодора Ольговича с Рязани сослал; он же бежа за Оку, а Князь Иван сяде на обеих Княжениях, на Рязанском и на Пронском... И прииде на него Вел. Князь Феодор Ольговичь, и бысть им бой на реце на Смядве Июня в 1 день, и поможе
Бог Князю Ивану... убита Игнатия Семеновича Жеребцева, Воеводу Коломенского, Михаила Лялина, Ивана Брынка и много Коломничь; Муромского же Воеводу, Семена Жирославича, изымаша, и многих Муромцев избиша... Того жь лета Князи Рязанстии, Феодор и Иван, мир и любовь межи собою взята». Коломна и Муром принадлежали Московскому Государю: следственно, Великий Князь Василий Димитриевичь помогал Феодору.
(191) См. Троицк, и Архив. Киевскую летопись, где сказано, что Лугвений пленил в Вязьме и другого Князя, Александра Михайловича. Далее см. Лет. Троицк., Архангел, и Никон. Витовт отступил от Смоленска после Святой недели. Линденблат пишет, что Витовт и Король Ягайло посылали к Смоленску Свидригайла, который в отступлении своем лишился многих людей... В Лет. Троицк.: «И потом Князь Юрьи, сослався со Князем Великим, и выеха из города не во мнозе дружине, а Княгиню и Бояры своя остави в Смоленске, а приказав им ждати себе на первый срок и на другий и на третий... а в то время Витовт приде ратью к Смоленску; гражане же, не мoгуще терпети глада и изнеможенья, град предаша». В Никон. Лет.: «Смоленстии Бояре крамолу злу сотворивше, послаша тайно к Витовту, глаголюще: скоро прииде под Смоленск, понеже вси тебя хотят... дондеже не приидет с Москвы Кн. Вел.
Юрьи со многою силою Московскою».
(192) В Никон. Лет.: «В Смоленце (Витовт) свои Наместници посади, Ляхи, и приказа людем Смоленским лготу многу чинити, отводя их от Кн.
Юрья». — О битве с Немцами см. Гадебуш. Liefland. Jahrbiicher, г. 1410, стр. 23.
(193) См. Архан. Лет. Напротив того в Архивской Киев. Лет. сказано, что Великий Князь, доброхотствуя Витовту, нарочно остановил Юрия в Москве: известие невероятное.
(194) См. Новогород. Лет. Попа Иоанна. В Архангел.: «приеха Владыка Иван Новогородский на Москву бита челом Великому Князю о Торжку,
и Киприян, по Великого Князя слову, Владыку поймал, да посадил в Чудовском монастыре, за месячный суд, что не дали». — В Новогород. Лет.: «Наслав Великий Князь Бояр своих, Александра Поля и Ивана Марина, на Торжок ратию в 300 человек, изимаша Семеона Васильевичь и Михайла Фефилатова на крестном целовании, и живот их из Св. Спаса поймаша... В самый Петров день (в 1401 году) Ондрей Ивановичь и Посадников Двинских Есипа Филиповичь и Наума Ивановичь изымаша; и Степан Ивановичь, брат его Михайло и Микита Головня, скопив около себе Важан и сугнав Айфала и Герасима на Колмогорах», и проч. (см. Новог. Лет. Попа Иоанна)... «Ходил Айфал (в 1409 г.) на Болгары Камою и Волгою, 100 насадов Камою, а Волгою 100 и 50, и избиша их в Каме Татарове, а Айфала яша и ведоша в Орду; а Волжские насады не поспели... Уби (в 1418 г.) Михайло Розсохин Айфала на Вятке». — В Троицк. Лет.: «а был (Архиеп. Иоанн) во изниманьи 3 лета и 6 месяц, а седел в монастыре у Св. Николы у Старого»: на Перерве, по мнению Митрополита Платона; но сей Никола Старый находился между Котлами и Москвою (см. Т. V, примеч. 232).
(195) Так в Никон. Лет. «Новогородцы же дата ему Русу, Ладогу, Орешек, Тиверский, Корельский, Копорью, Торжек, Волок Дамский, Порхов,
Вышегород, Яму, Высокое, Кошкин городец... Того же лета (1400) Новогородцы послаша Клементин Васильевича в Литву к Витовту о миру и любви, и взяша мир по старине».
(196) В некоторых летописях, в Ростов, и других, сказано, что Юрий убил Иулианина супруга уже после неудачи своей в насилии; но мы следуем здесь Архангельской, где обстоятельства рассказаны яснее, с прибавлением, что Юрий владел половиною Торжка, а другою Князь Вяземский. Далее в Троицк. Лет.: «Тое же осени (г. 1407) на Вздвиженьев день преставися Князь Юрьи Святославичь Смоленский, не в своей отчине, но на чужей стороне в изгнаньи, а своего Княженья лишен и своей Княгини и своих детей, в Рязанской земли в пустыне, в монастыре у некоего Игумена Христолюбца, именем Петра, и ту неколико дней поболев, преставися, и проводиша его честно». См. Родословн. Книгу, где означены Княжеские и Дворянские роды, происшедшие от Владетельных Князей Смоленских.
(197) Псков сделался независимым в княжение Симеона Гордого (см. стр. 405 И. Г. Р.). В Новогород. Лет. Попа Иоанна, г. 1406: «ходиша Псковичи с Князя Великого Наместником», и проч. (см. Т. V, примеч. 182). В Псков. Лет.: «Тоя же весны (г. 1400) выеха из Пскова Князь Иван Андреевичь, внук Олгердов, и целование сложив». Там же, выше: «Быстьрагоза (ссора) Новогородцем со Псковичами (в 1391 г.), и пойдоша Новогородци к Пскову ратью, и Псковичи послаша послы своя, Лавра и Михаила, и Попа Власьевского, и Ермолу Игумена Николиньского, и сретоша Новогородъскую рать у Солци, и взяша мир... Того же лета (г. 1392) Новогородци взяша мир с Немци, а Псковичь вымириша (исключили из мира) и Псковичи взяша особный мир с Немци... Придоша Авг. 1 (г. 1394) Новогородци ко Пскову ратью в силе велице, и стояша у Пскова 8 дней, и дождавше ночи, побегоша прочь посрамлени, пометавше многая своя замысления, пороки и пускичи (пращи) и тогда убиша Копорского Иоана под Олгиною горою, а иных многих избиша на Выбуте, а инех руками яша при Владыце Иоане и Посаднице Еске и Тысяцком Никите... Послаша (г. 1398) Псковичи Князь Григория и Посадника Сысоя и Романа Посадника и иных Бояр в Новгород, и взяша мир вечный с Новымгородом». В Новогород. Лет.: «Приходиша (в 1397 г.) послове
Псковский, Кн. Григорий Остафьевичь... Филип Козачковичь, и биша челом Архиепископу Вел. Новагорода... и Посадник Тимофей Юрьевичь и Тысяцкой Микита Федоровичь и вси Посадникы и Тысяцкии и Бояре и вес Вел. Новгород от Псковичь нелюбие отложили и взяша мир по старине Иун. в 8 день, зане не бяшеть миру по 4 годы». — О язве см. ниже. Далее в Псков. Лет. г. 1401: «Тоя же зимы послаша Псковичи к Князю Витовту Григория Федосовичь и Гаврила Наместника и взяша мир вечный... В лето 6914 (1406) прииде поганый отступник Витовт с множеством ратных, а миру не отказав, а розметную грамоту Псковскую отсла к Новугороду, Февр. в 5 день на Черкисове недели в Пяток, и много зла учинивше, отъидоша прочь... Того же месяца, Февр. В 28, Юрьи Посадник Козачковичь, поймя с собою охвочих людей, Псковичь, Изборян, Островичь, Вороначян, Вельян, и шедше повоеваша Ржову и Луки, а на Луках на Великых и стяг Коложьскый взяша... а к Новогородцем послаша Псковичи и биша челом, чтобы пособили: они же прислаша неколико мужей,
с лукавством глаголюще: нам Великый Новгород не указал, ни Владыка благословил ити на Литву; идем с вами на Немци... и возвратишась... Того
же лета Князь Псковскый, Данилей Александровичь, и Посадник Ларион Дойниковичь и всь Псков идоша к Полотску Июля в 30, и стояша под Полотском 3 дни и 3 нощи, и возвратишась. Того же лета, Авг. в 22, Князь Местер прииде к Изборску, и ходиша 2 недели, пленяюще и жгуще около Острова и Котелна, а подо Псковом не быша... и отъидоша... В лето 6915 (по Троиц. Лет. в 1406 г.) Кн. Данилей Александровичь и Посадник Юрьи Филиповичь пойдоша в Немецкую землю Окт. 7 и поимаша на рубежи на Серици 7 Немчинов, и усретоша их Немецкая рать за 15 верст от Кирьяпеги, и Псковичи удариша: Немци побегоша в Кирьипегу, пометавши кони и оружия, и Псковичи, стоявше нощь, возвратишася». В Троицк. Лет. сей случай так описан: «Срете я (Псковитян) рать Немецкая на реце на Серице, и бысть им бой Окт. в 9 день, и биша их (Немцев) и гонилися за ними 20 верст до Новагородка, и оттоле пошла рать Псковская к Кирепеге; а нагадали были пойти к Юрьеву, и ту стретил их Князь Великий, Немечьский Мистер, со всем поморьем за Селиловым побоищем, и ту паки бысть бой, и паки поможе Бог Псковичем,  а Немечьский Мистер убежал, а Псковичи гонилися до Кирепеги». Далее в Псков. Лет,: «И потом Псковичи послаша в Великий Новгород, абы помогли на Немец, и не помогаша. И потом биша чолом Князю Великому Василию Дмитриевичь, абы помогл бедным Псковичем в тошна
времена, и Князь Великий разверже мир с своим тестем с Витовтом, Псковскые ради обиды». В Троицк. Лет.: Пьсковичи с Новогородци приездиша ко Князю к Великому на Москву, и в Великое говенье Князь Великий посылал брата своего, Князя Петра, с Бояры в Новгород Великий
Псковичем на помочь».
(198) В Никон. Лет., под годом 1406: «К. В. Василей Дмитриевичь и В. К. Иван Михайловичь Тферский сложиша крестное целование к Витовту».
В Троицк. Лет. под годом 1406: «Отпусти Великий Князь Воевод своих (Майя 25) воевати земли Аитовския, к Вязме и к Серпейску и к Козельску. Они же не яша ничто же». — О возобновлении дружества с Ордою см. Никон. Лет.
V, 21. Там сказано: «Сент, в 7 день (г. 1406) Князь Великий пойде на Витовта и сташа на Плаве; а Кн. Вел. Иван Мих. Тферский в помощь посылал Великому Князю свою братью, Князя Василия Мих. Кашинского, да Князя Феодора Мих., да сына своего, Князя Ивана, да Князя Ивана Еремеевича... и сташа на Пашков гати», и проч. Линденблат упоминает о сем походе Витовта, сказывая, что с ним были и союзники его, Немецкие Рыцари, которые возвратились домой через XV недель, воевав Россию 14 дней; что Государь Московский собрал множество Татар и всех Князей Российских.
(199) В Родослов. Книге I, 180: «у Князя Семена Глуховского и Новосильского (Михайлова сына) один сын, Князь Роман, а пришел из Новосили жити в О доев от насилия Татарского». Одоев возвратился к России уже при Великом Князе Иоанне Васильевиче. — В Троицк. Лет. г. 1407: «по Троицыне дни в Четверг, Мая 20, Литва взяша Одоев... Князь Великий на Спасов день пойде на Литовскую землю... и взял град Дмитровец» (ныне деревня в Калужской Губернии, на реке Протве). Стриковский говорит о причине сей войны так: «Москвитяне близ Путивля ограбили Литовских путешественников, отняв у них двух бобров, кадь меду, две секиры и три кафтана. Витовт требовал удовлетворения, и не получив его, объявил войну зятю». В Троицк, г. 1406: «Тое же весны приеха ко Князю к Великому в ряд служити из Литвы некоторый Князь, именем Александр, прозвище Нелюб, сын Княжь Иванов Олгимонтов, а с ним множьство Литвы и Ляхов», и проч.
(200) В Троицк. Лет. г. 1408: «Иулия в 8 день, в Неделю, выеха из града из Брянска Швитригайло, а на Москву приеха Иулия в 26». В других летописях прибавлено, что Василий Димитриевич отдал Свидригайлу едва не половину своего Великого Княжения. Стриковский пишет, что Свидригайло, выехав из Стародуба и Брянска, зажег их.
(201) См. Стриков. Хроник, кн. XIV, гл. 8. Линденблат пишет, что Магистры Немецкого Ордена и Ливонский, имев свидание с Королем Польским и Витовтом, ходили вместе на Россию и возвратились со многими пленниками; что Витовт стоял на одном берегу реки, а Кн. Московский на другом; что они заключили мир, и проч. Смолянами предводительствовал Иоанн Корелькович — О городах см. ниже в завещании Князя Владимира Андреевича Храброго. — Далее в Псков. Лет. г. 1410: «в Литву к Витовту послаша Псковичи Якима Посадника и Терентия Фоминичь и Сидора Дедькова, и взяша мир с Витовтом, а опрочь Новагорода».
(202) В Кенигсбергском Архиве находится договор Болеслава-Свидригашш, Князя и наследника Литвы и России, и Владетеля Подолии, с Орденом в 1402 году. Согласно с договором, заключенным между Вел. Магистром Немецким и Витовтом, Свидригайло уступает Псков Ордену,
когда сей город будет завоеван, Литовцами или Рыцарями: «Die Lande und Herschaft der Russen zu Pleskow in aller Wyse, wy die gewonnen werden von uns adir von dem Orden in des Cemeyne, adir besondern, adir an uns komen, so sol sy der Orden ewiglich alleyne behalden» [Земля и все владения россиян во Пскове должны отойти навечно к Ордену, если они будут завоеваны нами, либо нами в союзе с Орденом, либо им самим]. — См. между моими Кенигсбергскими бумагами Ха 300, 316, 317, 318, 319. Последние содержат в себе мирный договор Псковитян с Орденом на 10 лет, заключенный в 1417 году, в Риге, где находились посол Великого Князя, именем Никита, и Псковские чиновники, Данило и Юрий. Василий Димитриевичь назван великим Королем и даже Императором: «grotmechtighe Неге,  de grote Konyng von Moskowe, de Rusche Keyser» [великодержавный Господин, великий Король Московский, Русский Император]. У:ловия были следующие: 1) «Жить с обеих сторон в мире и доброжелательстве. 2) Купцам торговать свободно. 3) В обидах искать управы судом, а не мечом. 4) Россиянам не пропускать чрез свою землю врагов Ордена, а Немцам врагов Россиян». Магистр Шпангейм писал к Великому Магистру Прусскому, что сей мир нужен для безопасности Ливонского Ордена, коему Витовт угрожает войною. Достойны замечания следующие слова его о характере Псковитян: «Is sint wunderliche unbetutliche Luthe: was sie vor sich nemen, dovon kan man in nicht gebrengen»; то есть: странные, упрямые люди: что возьмут себе в голову, от того их никак не отведешь».
Сообщаем выписку из Псков. Лет. о всех происшествиях: «Псковичи испросиша собе Князя, Костянтина (в 1407 году), и приеха К. Костянтин в Псков в Вторник на Вербной недели, и с Псковичами смысливше, създаша церковь во имя Св. Афанасия в един день в Неделю, и службу свершиша Марта в 29, и по мале времени Кн. Великий Костянтин посла Князя своего, Костянтина Добровского, а Псковичи Иоанна Посадника Сидоровичь к Новгороду помощи прошати противу поганых Немец; они же отрекошясь.
Того же лета Кн. Вел. Костянтин и Посадник Роман Сидоровичь совокупивше вся волости и пригороды, пойдоша за реку за Нарову, ови в лодиях, ови на конех, и перевезошась на заутрие Петрова дни, и пойдоша к Порху... и возвратишася с множеством полона... Нуля в 20 Костянтин поеха изо Пскова на Москву... Того же лета Князь Местер, събрав силы многые и Задвинскую силу Курскую (Курляндскую) прииде от Белого Камени в землю Псковскую Авг. в 18, а Псковичи без пригородов пойдоша противу им и усретоша их на броду у Выбути, а броды вси бяху заверены ворами, и стояша погани 4 дни,
и многажды хотяху перебрести и не возмогоша: Псковичем биющемся с ними, и пойдоша прочь... и Псковичи постигоша их за Камном на Логовицком поле, а Немци станы сташа в Неделю на вечернем годе (времени) Авг. в 21... и Псковичи удариша на них, и одолеша Немци, а Псковичи побегоша, и убиша на съступе Елентия Лубку Посадника и Ефрема Картача и Панкрата Посадников. (Арнт в своей Хронике пишет о семи тысячах Россиян, тогда убитых, вместо семи сот.) А в то время иная рать Псковская ездиша в лодьях и в насадех за Нарову, и егда быша на Псковском озере в Осатне, и Немци в шнеках ударишась на них, и Псковичи пометавше 7 насадов и прочий посуди, и побегоша ко Пскову, и бысть Псковичем тогда многые скорби, ово от Литвы, а иное от Немец и от своея братья от Новагорода... В лето 6916 (1408) на Черкасове недели (в начале Февраля) в Субботу, на память Св. Власиа, поганый Князь Местер, събрав силы и Литву подъемь, прииде в землю Псковскую, и сам станом стояше на Демяници 3 дни, и распусти воя по волостем; а иная рать пришедше под Велье, и стояша 4 дни... и отьидоша, не учинивше граду ничтоже; а под Вороночь приехаша Литва, и Вороночани выехавше избиша Литвы 100 муж, а инех руками яша, и воеваша Немци
всю Залесскую страну и до Черехи, и прешедше за рубежь, воеваша в Леженицех и на Болотах, и на Дубске, и на Гостени, и под Кошкиным городком, и много забеглых Псковичь и Новгородцев овех иссекоша, овех плениша и пожгоша; а Псковичи послаша в Новгород и бита чолом со слезами о помощи... а они с укоризнами Псковичем отрекошась, и посла своего послаша в войско к Местеру, а Псковичем на зло. Тогда выеха изо Пскова Князь Костянтин Белозерский, а Псковичем не учинив помощи никоея же; а Местер и Немци 2 недели ходиша по волостем Псковскым и по Новгородскым, секуще и пленяюще... и отьидоша... и Псковичи приведоша собе Князя Данилия Александровичи (Ростовского?) из Порхова на Усретение Господа I, X., и прияша его честно... Того же лета на весну, Маиа в 6 день, пригнавше Немци к Велью и поймавше 40 голов и побегоша, и Вельяни погнашася; они же погании подсадою удариша на них и убиша Вельян 60 муж, и того же дни к вечеру приспеша Воропочани и сугнаша их уже на рубежи... Погании же
плененые посекше, а сами побегоша, и убиша Немец 30 муж... Того же Маиа Изборяни ходиша в Немецкую землю, и ударишася Немци на них и убиша их 11 муж... и Псковичи взяша с Немци перемирие до Усретения». Между бумагами Кенигсбергского Архива есть два письма Вел. Магистра Прусского к Витовту 1408 года, под № 624 и 625: в первом он благодарит его за оказанную помощь Ливонцам против Россиян, но сам отговаривается от деятельного участия в сей войне за недостатком в съестных припасах и в корме для лошадей; в другом пишет о намерении Витовтовом дать Пскову властителя или Князя, ответствуя, что надобно прежде сведать мнение Магистра Ливонского. — Далее в Псков. Лет. «Тоя же зимы (г. 1409) препустив  по перемирью на третий день, Февр. 5, Князь Местер, събрав силы своя и Литву, повоева многы волости Псковскые, а Новгородци всего того не брегоша, а на перечину Псковичем... и Немци, ходивше неделю, отьидоша... В лето 6918 (1410) послаша Псковичи Федоса Посадника и Юрья Винкова Тимофеевичи бити чолом Князю Великому... и дасть им Князя Феодора Александровичь Ростовского, и приеха во Псков Сент, в 26. Тоя же зимы, Аир. в 4, преставись Князь Псковский Данилей Александровичь, и положиша мощи его в Св. Троице.
Иуля в 28 Посадник Ларион и Посадник Иван и Микула ездиша под Кирьяпигу и взяша мир с Местером, а опрочь Новагорода... В лето 6919 (1411) Псковичи выпровадиша Князя Александра Ростовского и послаша к Великому Князю Посадника Ивана Сидоровича и Федора Шибалкиничь, и испросиша собе Князя Костянтина Дмитриевичь, меншого брата Великому Князю. В лето
6920 приеха в Псков Кн. Вел. Костянтин Дмитриевичь Ноября в 11. Того же лета (Псковичи) и мир взяша с Новгородцами по старине... Князь Костянтин (в 1413 г.) отъеха в Новгород и тамо пребысть год, и паки приеха во Псков... Кн. Костянтин (в 1414 г.) поеха изо Пскова на Москву в Петрово говенье. Того же лета Псковичи потроша жито под Новым городком (Нейгаузеном) и скот отгнаша, и Юрьевци прислаша во Псков послы, а Псковичи послаша 2 человека в Новой городок; они же погании единого иссекоша, а другого в погреб въвергоша, и Псковичи противу того посол их прияша. На Воздвижение Господне (в 1415 г.) Немци прияша гостя Псковского, а Псковичи Немецкий гость, и седеша обойму и лето все, и потом Юрьевци прислаша послов своих и целоваша крест по старине, и Псковичи отпустиша гостей, и посла единого посекоша противу своего человека, а Немци також отпустиша гостей Псковскых Пул. в 27. На весну, Марта в 19, приеха во Псков Князь Андрей Александровичь Ростовскый... и целова крест к Псковичем... Выгнаша (в 1417 г.) Псковичи Князя Андрея Александровичь Иуля в 17... Того же лета Псковичи быша рагозни (в ссоре) с Новгородцами, и послаша Ивана Посадника Сидоровичь и Аариона и Акима и Юрья Винкова и иных Бояр, просяце мира, и Новгородци челобитья не прияша. Того же лета Псковичи послаша к Великому Князю Посадника Селивестра Левонтьевичь и Терентия Фоминичь, и испросиша собе Князя Феодора Александровичь, и приеха в Псков за 2 недели до Рождества. Кн. Феодором Александровичь и весь Псков
(в 1418 г.) послаша в Новгород Микулу Посадника Павловичь и Андрея Ларивоновичь и Данила Филтяева и взяша мир Авг. в 28... Пострижеся в болезни Кн. Феодор Александровичь и отъеха на Москву (в 1420 г.)... Того же лета (1421) Кн. Витовт приела в Псков своих людей и веляше развергнути мир с Немци, и Псковичи, дръжащесь крестного целования, того не восхотеша, и послаша Селивестра Посадника и иных Бояр к Витовту, глаголюще: на том, Княже, крест целовали, что нам с Немци мир держати, а по тобе не помогати; и Витовт оттоль нача гнев велик держати на Псковичь. Того же лета Псковичи послаша к Князю Великому Микулу Посадника и испросиша собе Князя Александра Федоровичь... Кн. Александр Феод, приеха в Псков Апр. в 1 день... Псковичи (в 1423 г.) послаша к Князю Великому два Посадника, Юрья Винкова и Феодора Шибалкина, и биша чолом, чтобы Витовту за Псковичь доброе слово послал... и Князь Великый не учини на добро ничего же... Князь Александр Ростовскый выеха изо Пскова и с челядью... Псковичи (в 1424 г.) послаша к Князю Великому Феодосия Посадника и Бояр просити Князя на Псков, и биша чолом, абы печаловался о Пскове, и избавил бы от гнева Витовтова, и Князь Великый не учини ничего же, и дасть на Псков Князя Феодора Патрикиевичь... Пр иеха в Псков Кн. Феодор Патрикиевичь... Псковичи с Князем Местером мир утвердиша на 3 лета и крест с обею сторон целоваша. Того же лета Псковичи послаша в Литву к Витовту Селивестра Посадника и с ним Бояр... и не обретоша его в Литовской земли и ехаша за Кыев в Луческ Великый, и наехаша его за Лучьском 500 верст в граде Кременци, и биша чолом... Он же яростию гнева наполнився, ответ даде: по
старому целованию! Они же возвратишась, не учинивше на добро ничто же... Зимою (в 1425 г.) послаша Псковичи к Князю Великому Посадника Микулу Павловичь, и биша чолом, чтобы избавил Псков от гнева Витовтова, и не учини ничто же».
(203) В Троицк. Лет.: «В лето 6911 приходил посол из Орды на Русь, Царевичь Энтяк, и был на Москве, да изобмолвил Микулу Татарина... В лето
6913 приде к Великому Князю от Царя Шадибека посол, именем Мирза, иже бе Казначей Царев», и проч. О хитрых отговорках Великого Князя см. ниже в письме Эдигеевом; о смерти  Тохтамыша в Архан. Лет. (он убит в 1406 году);
о сношениях Эдигея с Василием в Никон. V, 20, 21; об изгнании Шадибека в Новог. Лет. Попа Иоанна, г. 1408. В Никон. Лет. «Князь Вел. Иван Михайловичь Тверский прииде в Орду, и был им суд пред новым Царем Булат-Салтаном, со Князем Юрьем Всеволодичем Тферск. о Велик. Княжении Тферском. Царь же и все Князи отправиша Вел. Кн. Ивана, и отпусти его Царь; а Кн. Юрьи в Орде остася... Генв. в 25 день (1408) прииде из Орды В. К. Иван,
а с ним посол Царев, и сретоша его со кресты».
(204) Приметы к крепостям делались обыкновенно из сухого леса, зажигаемого осаждающими, чтобы огнем и дымом удалить осажденных от стен. Далее см. Никон. Лет. V, 23.
(205) В Троицк. Лет.: «Князь Ордынский Едегей повеленьем Булата Царя приде ратью, а с ним 4 Царевичи, да прочий Князи Татарстан, а се имена
их: Бучак Царевичь, Пгрибердий Царевичь, Алтымырь Царевичь, Булат Царевичь, Князь Великый Едегей, Князь Махмет Исупусюлименев сын, Князь Тегиня Шихов сын, Князь Сарай Урусахов сын, Князь Обрягим Тимирязев сын, Князь Якшибий Егедеев сын, Князь Сентялибий, Князь Бурнак, Князь Ериклибердий... и бысть в Филипово говенье Дек. в 1 день, в Субботу до обеда приде Едегей к Москве... а за Князем за Великим в погоню послан бысть Царевичь Тегрибердей, да Князь Якшибий сын Едегеев, да Князь Сентялибий, да с ними избранные рати 30 000», и проч.
(206) См. Троицк. Лет. и Никон. V, 22, 24, 29. На возвратном пути в Литву Свидригайло опустошил город Серпухов, осенью в 1409 году.
(207) В Троицк. Лет.: «и таковым коварством перемудрова, ни Едегея разгнева, ни Князю Великому погруби, обоим обоего избежа; се же створи
уменски, паче же истински». В Никон. Лет.: «тое же зимы Едигеева рать и Тверского предела Дому Св. Спаса взяша волость Клинскую». Далее в Троицк.: «А в то время в Орде некый Царевичь приобрете себе некия споборники, паче же обрете себе время благополучно, егда вся Орда истощися: вси бо Татарове изыдоша на Русь воевати; мало же нецы от них осташася около Царя... и Царевичь удари на ня изгоном, устремися напрасно на Орду; но обаче спону (препятствие) створи ему проводник его, его же и пресече: не бо приведе его на Царя, но на торг; еще же и мгла бысть велика. Но аще и желаемого не получи, но и тако по премногу смутив я: за малым бо и самого Царя не захвати, и мног мятеж в Орде створив, отыде». — Описанием Э ди гее - ва нашествия заключается харатейный Троицкий Летописец. Видно, что сочинитель умер. С того времени до самой кончины Василия Димитриевича все известия кратки и неполны в других летописях.
(208) См. Троицк. Лет.
(209) См. Ростов, и Никон. Лет.
(210) См. Собрание Госуд. Грамот, I, 69, 74. В договорной грамоте: «А какими делы отымется от брата моего Князя Володимера, или от его детей, Городець или Козлеск, и мне им дата в Городци место Тяпну, а в Козельска место Рожа... а искати ны 1бродця и Козельска с одиного... А отымет Бог тобе, Великого Князя, и мне, Господине, имети сына твоего в твое место... А дата
ми, Господине, тобе с Углеча Поля в семь тысячь рублев сто рублев и пять рублев, а с Городця в полторы тысячи рублев сто рублев и шестьдесять рублев... А что ся остало на Новегороде на Нижнем долгу старого полчетверты тысячи рублев, а то ми, Господине, тобе дата по выходу по розочту... А на сей грамоте яз, Князь Володимер Андреевичь, с своими детьми, со Князем с Иваном, и с Семеном, и с Ярославом, и за свои дети за менынии, за Ондрея и за Василья, целовали есмы крест к Великому Князю, и к его сыну, ко Князю Ивану»... К сей грамоте привешены две восковые печати. Она писана еще до рождения Василия Васильевича Темного.
В духовном завещании пишет Владимир: «и Княгини моя, на которого сына помолвит и обвинит, и ты, брате старейший, Князь Великий, на том то доправи... Ему (сыну Ивану) конюший путь, бортници, садовници, бобровники, Барыши и Делюи, а (кто из) тых бортников или садовников, или псарей, или бобровниковь или Барышов, или Делюев не всхочет жить на тех землях, ин земли лишон: пойди прочь, а сами сыну Князю Ивану не надобе, на которого грамоты полные не будет; а земли их сыну Князю Ивану». Итак, Барышами и Делюями именовались особенного роду наймиты, которым давались земли с обязательством платать господину оброк. Далее: «а треть численых людей своих в Москве  и в станех дал есмь сыну Андрею и Василью наполы; а жоне, Княгине Олене, свою треть тамги Московские, и восмьчее, и гостиное, и весчее пудовое, и пересуд, и серебряное литье (то есть, пошлину, которую серебреники платили в казну)... а ез дети мои под Городцом затепут с одиного (езом называлась забойка или закол на реке для ловления рыбы)... А розмыслит Бог о Княгине моей, по ее животе мыт и тамга детем моим, Князю Семену и Кн. Яруславу на-полы... а Коломенское село и с Зарецкими Луги сыну Князю Ивану (здесь нынешнее село Тайнинское названо Танинским)... Взяв дань кто же на своем уделе, и пошлют кто жь своего Боярина за своим серебром вместе ко казне Великого Князя (для отсылки к Хану)... А по грехом отъимет Бог сына которого из сынов моих, а останется его жена, а не пойдет замуж, и сноха моя и с своими детьми сидит в мужа своего уделе до своего живота, а дань дает ко казне Великого Князя по уроку, что в сей грамоте писано; а розмыслит Бог о сносе моей, и тот удел сыну ее, а моему внуку; а не
будет сына, а останется дчи, и дети мои все брата своего дчерь выдадут замуж, а брата своего уделом поделятся вси равно. А в выход Великого Князя ко Орде в пять тысячь рублев имется дани детем моим и Княгини моей и их уделом три
ста рублев и двадцать рублев... А переменит Бог Орду, и Князь Великий не имет выхода давати во Орду, и дети мои; а что возмет дани на Московских станех, и на городе на Москве, и на численых людех, и дети мои возьмут свою треть дани Московские, а поделятся с матерью вси равно по частем... А что мои ключники не купленые, а покупили деревни за моим ключем, сами ключники детем моим ненадобны, а деревни их детем моим, во чьем будут уделе... А сыну Князь Ивану дал есмь ему на Москве Зворыкин двор, да Игнатьев двор, да Бутов сад. А сыну Князю Семену, Князю Ярославу, дал есмь им на-полы Княгини Великие Марьин двор; а сыну Князю Семену за Неглинною Терехов сад; а Княгине моей с меньшими детьми, со Князем Андреем, со Князем с Василием, дал есмь двор свой большой Московьской наполы. А сыну Князю Ярославу, Князю Андрею, Князю Василью, дал есмь им Чичиков сад на-трое. А что есмь подавал своей Княгине пошлины Московские, по ее животе чей будет год Москва ведати сына моего, тот и те пошлины ведает. А соль на Городце дети мои, Князь Семен, Князь Ярослав, ведают с одиного... а иной не вступается никто в Городецьские варници... А писал есмь сю грамоту перед отци  своими, перед Игуменом перед Никоном Радонежским, перед Игуменом перед Савою Спасьским; а туто были Бояре мои: Костянтин Ивановичь, Михайло Ивановичь, Олексей Григорьевичь, Ондрей Борисовичь, Григорей Михайловича А грамоту писал Мещерин».
В Никон. Лет.: «Князь Володимер Андреевичь завеща Княгини своей и детем дати в дом Христов... и Фотию Митрополиту по себе и по своем роду село свое Кудрине (ныне часть города Москвы) и с деревнями». — О кончине Владимировой супруги см. Т. V, примеч. 371.
(211) В Никон. Лет. г. 1410: «Едигей воевал поморские грады... Тое жь зимы (1411) сяде на Царстве в Орде Царь Темир, а Едигей Князь вмале убежа... Того жь лета Тохтамышев сын Салтан взя изгоном Ординские улусы и пограбил... Тое жь зимы (в 1412 г.) сяде Зелени-Салтан на Царстве, а Едигея прогна... Того жь лета от Царя Зелени-Салтана прииде во Тферь посол лют, зовя с собою Вел. Кн. Ивана Михайловича в Орду... Того жь лета выйдоша из Орды Князи Нижнего Новагорода, пожаловани от Царя Зелени-Салтана их отчиною». Там же, г. 1411: «Тое жь зимы Генв., на память Св. Ивана Кушника, бысть бой на Лыскове Князю Петру Дмитриевичу Московскому и Князем Ростовским и Ярославским и Суждальским со Князем Данилом Борисовичем из Нижнего Новагорода и с его братом, со Князем Иваном, и с Болгарскими Князми и Жукотенским... и ту убиен бысть Князь Данило Васильевичь... сташа же на костех Князи Новогородские и Казанстии... Того жь лета Фотий Митрополит пойде с Москвы в Володимерь... и се Князь Данило Борисовичь Нижнего Новагорода, укрывся тайно от всех, приведе к себе Царевича Толыша, и посла с ним изгоном к Володимерю Боярина своего, Семена Карамышева, а с ним 250 Татар, а Руси полтретья ста же», и проч. Далее: «Фотий Митрополит после Вечерни пойде в свою Митрополичью волость
Июля 2, и бывшу ему на Святом озере своем у Церкви Св. Преображения, яже поставил Киприян Митрополит и часто там живал, зане же любил лесные пустынные места, и многие тамо озера Митрополичи и места крепки и непроходимы, и тамо из Володимера прииде весть к Фотию... и отьиде в лесы на озера свои Сенежские Татаром же не постигшим Фотия.. и стадо градское
взяша и посады пожгоша... Тогда жь в Соборной церкви затворися Ключарь, Священник Патрекий, родом Гречин, иже прииде с Фотием из Грек,  нарочит и много добродетелен муж, и поймав сосуды церковные серебряные и златые, и елико кузни поспеша подхватите, и вознесе на церковь, и тамо некиих людий посади, а сам сошед лествицы отмета, и ста в церкви един пред образом Богородицы плачась, а Татарове кричаще Руским языком, да отворят им двери церковные... и высекоша двери, и икону Богородицы одраша и всю церковь разграбиша, а Презвитера Патрекия начата мучити о прочей кузни... Он же никако же не сказа... и на сковороде огненне ставиша его, и за ногти щепы бита и кожу одраша и ноги прорезав, уже вдернув, по хвосте у коня влачиша... и тако скончася... Глаголаху же, иже тогда в пленении том быша, яко толикое множество богатства снесоша (Татары), порты драгие и вещи многоценные складше яко селные копны пожгоша, не могуще бо взяти с собою, но точию златое и сребреное, и кузно, и драгоценные ризы... а денги мерками делиша межь собою. В том пожаре и колокола разлияшась... Бысть же сие Июля 3. —
Фотий же Митрополит постави у озера своего у Сенгу на брезе на лесу церковь Рождество Богородицы... и нача жити тамо Священноинок Пахомей Болгарин, иже прииде на Русь с Фотием, живый преже в пустыни во Амморейской у того же великого старца Акакия, у него же и Фотий... И пребысть Фотий в Сенгу 4 недели и 3 дни во умилении... часто приходя и смотряя лесы великие и дебри пустынные и тишину и молчание велие... И Князь Великий, Василей Дмитриевичь, посылает к нему, зовя его на Москву. .. и срете его, и беседоваша о бывшем нашествии», и проч. — Озеро Свято и ныне известно в Владимирской Губернии, также и село Синжаны, где, как вероятно, были Сенежские пустыни.
(212) Никон. Лет. г. 1411: «Князь Александр Ивановичи Тверский поехал со Твери в Литву, и наехал Короля (Польского) и Витовта на Киеве, а Зелени-Салтан (еще не будучи Ханом) тамо же бяше у Витовта... Того жь лета (1412) взяша единачество межи собою Витовт и Кн. Иван Михайловичи Тверский».
(213) Никон.Лет. г. 1412: «Августа в 15 пойде в Орду Кн. В. Иван Михайловичь Тферский рекою Волгою в судех, благословись у Епископа Антония... и проводиша его сынове его и множество народа со слезами, а с ним Бояр и слуг множество; а инии Бояре и слуги проводиша его до Нижнего... а в Орде до его прихода той злый наш недруг Зелени-Салтан умре, застрелен на войне от брата своего Кирмбердея». Там же, г. 1408: «Тое же осени Окт. Кн. Вел. Иван Мих. Тферский пойде ратью к Кашину на братанича своего, на Князя Ивана Борисовича; он же беже на Москву; а Кн. Вел. Иван Мих. пришед к Кашину, помирися с братом своим, Василием Михайловичем Кашинским; а сноху свою, Княгиню Борисову, приведе во Тферь, а на Кашине посади Наместники своя и дань на них взя»... В Троицк. Лет.: «Тое же весны Князь Юрьи Всеволодичь Тферский приде из Орды и приведе с собою на помощь посол именем... добиваяся Кашина, да третьей части Тфери: Князь же Иван Михайловичь не съступися ему; они же възвратишася к Царю Булат-Салтану». Далее в Никон. Лет.: «Дек. в 8 день (1411), бывшу Князю Василью Михайловичу на праздник Св. Зачатия в своем селе Стражкове, и поющим им вечерню уже по Прокимне, и полете от Кашина змей велик зело и страшен, дыша огнем, и летяше от Востока к Западу к некоему озеру, аки заря светясь...
Бысть межи Вел. Кн. Иваном Мих. и Василием Мих. Кашинским нелюбие велие (в 1412 г.), и повеле Вел. Кн. Иван Кн. Василия Мих. изымати и Бояр его и слуг Июня в 28 день, а в Кашин посла своего Наместника, а Княгиню его повеле привести во Тферь. Тажь на завтрие в Четверток по Вечерни посла за сторожи Кн. Василия Мих. на Новой городок, и бывшим им на Переволоце, и сойдоша с коней, и Князь преже всех погна на кони в одном терлике и без киверя, и перебреде реку Тмаку, и погнаше не дорогами; и лучись ему в некоем селе обрести человека, иже печашесь о нем и храняше его втаю в лесе, и переимая вести и побеже с ним к Москве, а зде много искавше и не обретоша... Кн. Василей Мих. пойде с Москвы в Орду ко Царю Зелени-Салтану... Авг. в 1 день К. Великий Василей Дмитриевичь пойде в Орду со множеством богатства и со всеми Вельможами, да с ним Князь Иван Васильевичь Ярославский... Окт. о Дмитриеве дни выйде из Орды Великий Князь В. Дм... Дек. в 24 прииде Князь Василей Михайл. в Кашин с Татары, и Князь Иван Борисовичь, и застава Тферская в город Кашин его не пустиша, и Кн. Василей Мих. опять пошел в Орду... Князь Иван Мих. Тверский прииде во Тферь Апр. 9 в день... и сретоша его со кресты».
(214) Длугош. Hist. Polon. кн. XI, стр. 394. Длугош называет Керимбердея сыном Зелени-Салтана (Solthan Zeledin). См. Т. V, примеч. 215. —; Никон.Лет. г. 1415: «Приидоша Татарове мнози и воеваша по Задонью власти Резанские, и град Елец взяша и Елецкого Князя убиша; а инии в Резань убежаша... Того же лета (1422) Авг. в 31 день Царь Барак побил Куйдата Царя... Царь Барак приходил (в Сент. 1422 г.) к Одоеву ратью... Царь Куйдадат (в исходе 1423 г.) паки прииде ратью к Одоеву на Кн. Юрья Романовича Одоевского, и слыша то Витовт и посла к Василию Дмитриевичу, чтоб послал помощь на Царя, а сам послал Кн. Андрея Михайловича ратью и Кн. Андрея Всеволодовича и Кн. Ивана нарицаемого Бабу, и брата его Путяту Дрюцких Князей, и Кн. Дмитрия Всеволодича и Григорья Протасьевича, Воеводу Мченского. Они же шедше со Князем Юрьем Романовичем Одоевским Куйдата прогониша... и две Царицы его поймаша... Тогда же убили и Когчю, богатыря Татарского, велика суща телом и силою». — Абульгази называет Барака сыном Койричака или Каверцика, а 8 Тохтамышевых сыновей следующими именами: Dsalaludin. Dsabarbirdi, Kajuk. Karim-birdi, Iskander, Abusait, Chodsa, Kadir-birdi.
(215) Длугош. Hist. Polon. кн. XI, стр. 375 и 409. Недавно издано на Немецком языке Путешествие Шилътбергера, Мюнхенского уроженца, по
землям Востока в конце XIV и в начале XV века (Schiltbergers Reise in den Orient), им самим описанное и переведенное с древней рукописи Пенцелем. Шильтбергер был взят в плен Турками в сражении 1395 года при Никополисе и рассказывает следующее (стр. 38—78): «У внука Тамерланова, Абубахира, жил Царевич Золотой Орды, именем Зегра. Послы сей Орды молили его возвратиться в Улусы ее. Зегра отправился туда через Ширван, Бурсу (Bursa), Шабран (Sinabram), Дербент, Оригенс (на острове реки Эдиля, Ателя или Волги), первый город Татарский. Зегра приехал к Эдигею, который располагал Ханским достоинством и был то же, что Maior Domus. В Орде царствовал Schuduchbochen (Шадибек): изгнав его, Эдигей выбрал в Ханы Polet (Булата), который царствовал полтора года и был изгнан Ханом Segelladin (Зелени-Салтаном). Tamir (Темир), брат Булатов, свергнул Зелени-Салтана, но царствовал только 14 месяцев: Зелени-Салтан снова явился, убил Темира, и через 14 месяцев сам погиб от руки своего брата, именем Thebac (Кибака, известного по современным монетам и Турецким летописям). Другой, меньший брат его, Kerunbardin (Керимбердей), изгнал Кибака, а через 5 месяцев Кибак изгнал Керимбердея; а Эдигей и Зебра изгнали Кибака. Зебра сделался Ханом; но через 9 месяцев восстал на него и на Эдигея какой-то Machmud (Махмет? см. ниже, г. 1426—1431). Зебра ушел в Kestihipschach (Кипчак?), а Махмет взял Эдигея в полон. Но скоро Waroch (Барак? см. Т. V,
примем. 214) изгнал Махмета, а после Махмет Барака, а после Долаберт Махмета; но Махмет через 3 дни возвратился и убил врага своего. Наконец пришел Зебра, убил Махмета и сделался Ханом». — Далее Шильтбергер упоминает о земле Horasma, где город Оригенс (см. выше в сем примеч.) — о земле Bastan, где город Zulat, в горах — о городах Bolar, Ibissibur, Asach (Азов?), или Alechena, как именуют его Христиане, на реке Тепа (Доне), откуда идет рыба и воск в Венецию, в Геную — о земле Kopstzoch (Кипчак?) где город Sulchat — о городах Kassa (Кафе?) Karkeri на Черном море, где жители Христиане Греческой Веры и где, подле города Sarucherman (Херсона?), Св. Климент был утоплен в море — о земле Strachas (Астрабате?), где жители Христиане Греческие, злые разбойники — о стране Reussen или России, которая находится в подданстве у Татар. Он сказывает, что Татары Красные разделяются на три колена, именуемые Kejat, Jabu, Mugal. Вообще все его известия неясны, бестолковы, но доказывают, что Шильтбергер действительно был в сих местах. Он возвратился в Мюнхен в 1427 году.
(216) В Псков. Лет. г. 1422: «Витовт, събрав силы многы, не токмо Литву, но Москвичь и Тферичь, иде на Прусы и взя град Голуб и воева землю
их 3 месяци, и возвратись миру не взем, и мнозии ратнии его тогда гладом изомроша». См. Гадебуша Livl. Jahrbiicher, г. 1422, стр. 54. Великий Магистр Немецкого Ордена в 1413 году писал к своему двоюродному брату, фон Плауэну, о союзе Витовта с Новогородцами, Псковитянами и mit den grossen Russen [с Великороссами] (между бумагами Кенигсберг. Архива № 631).
В письме своем к Королю Богемскому (под № 632) говорит он о дружестве сего Литовского Князя со всем народом Русским, mit der ganczen Russischen Czunge; а в другом письме (под № 641) просит Короля взять в свою службу какого-то Российского Герцога Вайселя, выехавшего в Пруссию, кажется, из Литвы.
(217) В Новог. Попа Иоанна, г. 1407: «Прииде в Новгород Кн. Семеон Олгердовичь... Прииде  в Новгород Князь Костянтин Дмитреевичь от Великого Князя на Наместничество (в 1408)... Лугвен (в 1412 г.) съеха в Литву и Наместникы сведе с пригородов Новогородских... а Король Ягайло и Витовт и Лугвень вскинуша грамоты възметны к Новугороду Генв. 2, а рек тако Король и Витовт: что были есте нам нялися служить и вам было Немцем також сложити, а с нами заедино стати и закрепитися на обе стороне в запас... и мы к вам послали Бояр своих, Немира и Зиновья Братотича... и вы Немиру отвечали: не может Новгород того учинити; как есмя с Литовским мирны, так есмя и с Немци мирны. Мы Кн. Лугвеня вывели от вас, а с Немци есмы
мир вечный взяли и с Угры и с всеми нашими граничьникы.. А еще люди ваши нам лаяли, нас бесчествовали... А Лугвень рече: дръжали мя есте у себе хлебокормлением», и проч... «Той же весны (1414) пойдоша в Литву послове Новогородскии, Посадник Юрья Онцифоровичь, Офонась Федоровичь, сын Посадничь, Федор Трябло, и взяша с Князем Витовтом мир по старине». Стриковский напротив того пишет басню, что в сем году Псковитяне и Новогородцы признали Витовта своим Государем; что первые обязались давать ему ежегодно 5000 червонцев, 50 Немецких коней, по двадцати кож волчьих, медвежьих и лисьих: куниц же, соболей, белок и горностаев по сороку, а Новогородцы вдвое того; что Витовт сделал начальником во Пскове Князя Георгия Носса, а в Новегороде Князя Симеона Алгимунта Голыпанского.
(218) В Новог. Лет.: «Того же лета (1392), вышедше из моря Немци разбойницы в реку Неву, взяша села по обе стороны реки за 5 верст до Орешка, и Кн. Симеон Лугвений с Городчаны сугнав их, избиша, а иных разогнаша, и языков в Новгород приведоша... Приходиша Немци Свея (г. 1395) к новому городку к Яме, и прочь пойдоша; и Князь Костянтин с Городчаны иных изби,
а инии убежаша... Той же осени (г. 1397) Немци взяша 7 сел у Ямского городка и пожгоша... Пришед Свия (г. 1411) войною и взяша пригород Новогородский Тиверский, и Новогородци вскоре пойдоша на Свею только за 3 дни по сей
вести с Кн. Семеном Олгердовичем, и пришедше в Свейскую землю, села их повоевав и пожгоша, а Свей много иссекоша, а у города Выбора охабень взем и пожгоша Марта в 26, и приидоша в Новгород с множеством полона; а Воеводы были Фома Есиповичь и Посадник Александр Фоминичь, Иван Даниловичь, Григорей Богдановичь, Афанас Есиповичь, сын Посадничь,
Фома Трощинин, Дмитрий Ивановичь, Андрей Ивановичь, Есип Филиповичь, Аврам Стефановичь; а Немци у Выбора только единого Новогородца убиша, Павла с Нутной улицы». — Далее: «Ходиша из Заволочья войною на Мурманы Новогородским повелением, а Воевода Яков Стефановичь, Посадник Двиньский, и повоеваша их... Пришедше Мурмане войною (в 1419 году) в 500 человек в бусах и в шнеках, повоеваша в Аргузе погост Корельский и в земли
Завотской погосты, в Непоксе Корельском монастырь Св. Николы, Конечный погост, Яковлю, Курью, Ондреянов берег, Киг остров, Кярь остров, Михайлов монастырь, Чиглоним, Хечинима; 3 церкви сожгли, а Христиан и Черноризец посекли; а Заволочане 2 шнеки Мурман избиша, а инии избегоша на море». — О Немцах: «Той же осени (1420) приидоша из Неметской земли послове от Местера Селивестра, Вельядский Кумендер Гостило, и сестричичь Местеров Тимофей, и Воевода Ругодивский Еремейко, и докончаша с Князем Костянтином и с всем В. Новымгородом, что быти на съезд Местеру, а Князю Костянтину и Новогородцем послати своих Бояр, и послаша Наместника Князя Великого, Кн. Федора Патрекеевичь, и Княжа Боярина Костянтинова, Андрея Костянтиновича, Посадника Новогородского Василия Есиповичь, Посадника Офонаса Федоровичь, Якова Дмитреевичь, Михаила Юрьевичь, Наума Ивановичь; они же наехаша Местера на Нарове, и взяша вечный мир по старине, како был при Вел. Князе Александре Ярославичь». См. Арнта Liefland. Qiron. г. 1420. Еременко есть Герман. К мирной грамоте были привешены 6 печатей. Я нашел Немецкий перевод сей или другой грамоты между Архивскими Кенигсбергскими бумагами № 320. Начало: «Von dem Groszin Koninge Constantin Demytirson, von dem Burggrafen von Nogharden Myckytenson, von dem Herzogen — v. Nogharden Cuseman Terentenson, van alle
Grosszin Nogharden: ich Koning Constantyne Dymytrison, ich habe gesant myne Boden Zachare, mynen Boyaren Jhezypisson und v. Nogharden ist Phyphylate Wassileusone, und haben geendiget eynen frede, alse vor uns und vor Pleskow mit den Meister v. Riga und mit den Bischope v. Darpte» [От великого Короля Константина Димитриевича, от Посадника новогородского Микитича, от новгородского Кузьмы Терентьевича, и всех Бояр новогородских. Я, Король Константин Димитриевич, отправил своего Посла Захара,  Боярина моего Есиповича, и от Новогородцев —Феофилакта Васильевича, и они заключили мирный договор между нами и Псковом, с одной стороны, и Рижским Магистратом и Дерптским Епископом — с другой], и проч. Здесь Королем назван Князь, Бургграфом Посадник, а Герцогом Тысячской. В договоре сказано, что река Нарва служит границею; что Немцы не должны на другой стороне ее рубить леса, косить сена и проч.; не должны также из Выборга и Ревеля пропускать хлеба сухим путем в Россию, ни Шведского войска; что купцы наши свободно ездят и торгуют в Ливонии: «de soil haben eynen reynen Weg» [они должны иметь свободный проезд]. Года не поставлено.
Через несколько времени Новогородцы, будучи в ссоре с иноземными купцами, многих из них заключили в оковы, описали их имение и на воротах
Немецкого двора повесили одного Россиянина за то, что он взялся отправить в Германию письмо купца Ганнса (см. Гадебуш. I .iefland. Jahrbuch. г. 1424).
(219) В Новгород. Лет. г: 1418: «Того жь месяца (Апреля) съдеяся тако научением Диаволим: человек некый Степанко, изымавше Боярина Данила Ивановичь, Божина внука... Людие же влечахуть его (Боярина) и казниша его ранами близ смерти. Жена же некая, отъвръгши женскую немощь и вземши мужескую крепость, вскочивши посреди сонмища, дасть ему раны, укоряюще его... и сведше его с Веча, и сринуша с мосту. Некто же людин, Дичков сын рыболов, въсхыти его в челн... Начата звонити Вече на Ярославле дворе... И на Яневе улице берег пограбиша... и Кузмодемьянци отъдаша Степанка и молиша Архиепископа, да пошлет к собранию людску. Святитель же посла его с Попом, да своим Боярином: они же прияша его, и пакы възъярившеся на иного Боярина, на Ивана Иевлича на Чюдницеве улице... И того же утра на Люгоще улице изграбиша дворов много... и на Прускую приидоша... и они отбишась... Того же дни в лютую ту брань бысть гром велик и молние блистание и дождь и град, или того ради, или строением Вышнего на потребу живущим народом... А в то время прилучися быти Варламу Архимандриту Св. Георгия, и глагола ему Святитель: последуй ми... И прииде к нему Посадник Федор Тимофеевичь с иными Посадникы и Тысяцкыми, глаголюще, да уставить народ. Владыка же посла Архимандрита Варлама и отца своего духовного и Протодиакона на Ярославль двор ко Св. Николе, да подают благословение его Степенному (правительствующему) Посаднику Василию Есиповичь и Тысяцкому Кузме Терентьевичь и всему народу», и проч.
(220) «С Вяткы, из Князя Великого отчины, Княжь Боярин Юрьев Глеб Семеновичь с Новогородскими беглеци и с Устьюжаны и с Вятчаны изъехаша в насадех без вести Заволоцкую землю, и повоеваша волость Борок, Ивановых детей Васильевичи, и Емцу и Колмогоры взем и пожьгли, и Бояр Новогородскых изымаша, Юрья Ивановичь и брата его Самсона. Иван Федоровичи, брат его Офонас, Гаврила Кириковичь, Исак Ондреевичь, сугнав их под Моржом на острове, братию свою Самсона и Юрья отъяша, и полон весь с животы, а их отпустиша; а Василий Юрьевичь, сын Посадничь, Самсон Ивановичь, Гаврила Кириловичь, брат его Григорей с Заволочаны идоша за разбойникы в погоню, и пограбиша Устьюг».
(221) См. Новогород. Лет. Попа Иоанна, г. 1419. Константин приехал в Новгород Февр. 25 в 1420 г., а возвратился в Москву в 1421.
(222) Кранц. Wandal. кн. XI, стр. 251: «Russorum turn urbem clarissimam, Nouguardiam vocant, tanta lues invasit epidemic, ut intra sex menses octuaginta hominum millia perirent, tanta, ut ferunt, celeritate, ut ambulantes in plateis mox deciderent, et ad sepulchra mortuorum qui sani tumulandis aliis advenerant, cum mortuis mortui tumularentur» [Тогда славнейший город русских, именуемый
Новгород, до такой степени был подвержен гибельной эпидемии, что в течение шести месяцев погибло восемьдесят тысяч человек, с такой быстротой, что, как говорят, скоро на улицах исчезли прохожие и те здоровые, которые приходили к гробам мертвых для погребения других, мертвыми вместе с (прежними) мертвецами полагались в могилы]. В Псков. Лет:. «Бысть мор в Пскове, яко же не бывал таков (в 1390 г.): где бо единому выкопали, ту и пятеро и десятеро положиша... Того же лета (1404) бысть мор во Пскове с Спасова дни; начата преже мрети малые деткы, и потом старые и младые, а знатьба (признак) бяше такова: аще кому явится где железа, то на другый или на третий день умираше; а пришел тот мор из Юрьева от Немец... Тоя жь осени (1406) бысть мор велик в Пскове и по  пригородом, а мряху железою; тоя же осени бысть дождя много... Не на длъзе времени от Спасова дни (в 1420 году) начата в Пскове и по волостем мрети малые детскы, и потом юноша и девы, и мужи и жены, и старые мряху, но мало; и бысть мор велик зело, и мнози тогда мужи и жены прияша Ангельский образ... Тогда начата искати, где была первая церковь Св. Власей, а на том месте стояше двор Артемьев, воротове,
и Псковичи давши ему сребро и изрывше двор, обретоша престол, и на том месте в един день поставиша церковь во имя Св. Спаса, и освящаша и Литургию свершиша Сент, в 14... и мряху тогда железою от Спасова дни и до Крещенья... а пришло от Немец из Юрьева».
В Новогород. Лет. «Того жь лета (1389 или 1390) бысть мор в Новегороде силен велми... В то же лето и зиму (1417) бе мор страшен в Новегороде, и в Ладозе, и в Русе, в Порхове, в Пскове и в Торжьку, в Дмитрове и в Тфери... на всяк день умираху толко, якоже не успеваху погребати их, а дворов много затвориша без людей. Преж яко рогатиною ударить, и явится железа, или начнеть кровию харкати и дрожь иметь и огнь ражжеть по всем съставом человечьскым... и два Посадника преставишась в Ангельском чину, Иван Александровичь и Борис Васильевичь... Владыка Симеон с кресты обходи около града... и Христиане ови на конех, ови пеши из леса бервна (бревна) привозив, поставиша церковь Св. Настасию, и свяща ю Арх. Симеон того же дни, а в остаточных бревнах поставиша церковь Св. Илию конец Пруской улици; а Новотръжане також единым утром Св. Афанасиа, и Литургию съвръшиша... В си два лета (1421 и 1422) бысть глад и мор велик, и наметаша мертвых 3 скудельници, едину у Св. Софии за олтарем, а 2 у Рожества на поле». В Ростов. Лет.: «тое же осени Сент, в 8 день (1491 г.) поча
быти болезнь коркотная, и на зиму глад бысть». Далее в Новог. Лет.: «Того же лета (1424) мор бысть в Новегороде железою и храк кровию».
В Троицк. Лет.: «Тое же осени (1401) мор бысть на люди в Смоленьске... Того же лета (1408) бысть мор на люди по многым странам, а болесть такова: первое разболится человек, и руце и нозе прикорчить, и шею скривить, и зубы скрегчеть, и кости хрястять, и сьставы в нем троскотаху; кричит, вопить; у иных же и мысль изменится, и ум отымется; иные один день поболевше умираху, а иные полтора дни, а иные два дни; а иных Бог миловаше: поболевше 3 дни или 4, и паки здрави бываху. Сею же болестью умирали в волостех во Ржевских, Волотьскых, Можайских, Дмитревских, Звенигородских, Переяславскых, Володимерских, Рязаньских, Торуских, Юрьевских, есть же инде и по Московьским волостем».
Ростов. Лет.: «В лето 6928 (1420) бысть мор силен на Костроме и в Яр ославле, в Галиче, во Плесе, в Ростове; почал от Успения, и тако вымроша, яко и жита бе жати некому; а снег паде на Никитин день, и иде 3 дни и 3 нощи: паде его на 4 пяди, и потом сойде, и мало кто что сожа, и бысть глад по мору».
В Псков. Лет. г. 1411: «Того же лета Псковичи сожгоша 12 жонке вещих».
В Никон. Лет. г. 1422: «Глад бысть велик по всей Руской земле и по Новогородской; и мнози лодие помроша с голоду, а инии из Руси в Литву изыдоша, а инии на путех с лада и с студени помроша: бе бо зима студена велми; а ини же и мертвые скоты ядоша, и кони, и псы, и кошки, и кроты, и люди людей... и купиша тогда на Москве оков ржи (4 четверти) по полутора рубли (в других списках по рублю), а на Костроме по 2 рубли, а в Нижнем Новегороде по 6 рублев». В Псков. Лет. г. 1420: «На всю Рускую землю бысть глад велик по три годы, и преже в Новегороде и по всем их волостем, и на Москве, и по всей Московской и по Тферской, и толми бысть тамо дорог хлеб, яко на едином ковризе дата полтына, али како во портище; а ржи наша четверетка чего кто запросил, а инии с усердием даваху; а еже бы где зобница купити ржи или овса, таковых мало обретаху... А в Пскове тогда бяше старых лет клети всякого обилиа изнасыпаны на Крому: и пойдоша ко Пскову Новогородци, Корела, Чюдь, Вожани и Тферичи, и Москвичи, и просто рещи, с всей Руской земли, и начата по волостем и по пригородом и в Пскове купяще
рожь, возити за рубежь, и в Пскове тогда бяше зобница ржи по 70 ногат, а жита по 50, а овса по 30 ногат, а на полтыну ржи 2Уг зобници... и накладоша тех пустотных (бедных пришельцев) в Пскове 4 скуделници».
В Новогород. Голицынск. Лет. г. 6929 (1421): «бысть вода велми велика в Волхове и снесе 20 городен Великого мосту Апр. в 21... мала же убо некаа от части древеса остася у брега... и прочим мостом округ града разрушеным быти; еще же и примостки уличнии разбишася... и храми мнози испровержены быша... и неци живяху на врьсех кождо храмины своея... друзии же на ины места преселишася... Иноци же убо не могуще ходита к церквам, но инии в ладьици путьшествуют  ко церквам; друзии же по доскам ходяще; во инех же церквах не мошно убо и Иереом Литургии свършати... Еще же и ограды садовные разбьены быша, и еже в них древеса плодовита искоренена от буря ветряняа... Христиане же глаголаху: не сие ли хощет Бог и ныне навести на вы наказание, яко же и при Нои? Се же бе мера вшествию воды горе до градных врат Прускые улицы. В то же пакы время, Майя в 19, в заговенье Петрово в полунощи, бысть трус на небеси велий: вшедше туча силна с полудни испуща гром страшен и молния огнена с небеси блескающе, яко несть можно человеком видети, и ста над градом, и убо тученосный облак на огненное видение преложися... и бысть дождь силен и град, и убо камение валяшеся из облака... Священником же и самому Архиепископу пришедшим в Св. Божию церковь, молящеся Богу», и проч. См. Т. V, примеч. 254, под годом 1421.
В Новогород. Лит:. «В лето 6910 (1402) явися звезда хвостата на Западе, лучь имуще светел, и пребысть месяць Март весь». В Никон. Лет. под тем же годом: «В Великое говение мес. Марта явись на Западе в вечерней заре звезда велика зело копейным образом; в верху ее лучь велик сияше обходяще ю же видехом за 12 дний на Востоце восходящу и на Западе летнем в вечерней заре сияющу». В Псков. Лет,: «Явися звезда хвостата на западной стране и въсхожаше с прочими звездами от Свадебь (Февр. мес.) до Вербной Субботы». См. также Cometographie, г. 1402.
(223) В Голицын. Новогород. Лет. г. 6910: «Сбывается слово Евангельское, яко же сам Спас во Евангелии рече: в последняя дни будут знамения велика на небеси... и гладове и пагуби и трусы... востанет язык на язык... Се бо въсташа ратующе ово Татарове, ово же Туркове, инде же Фрязове... Въстают рати, и правоверный Князь на брата своего или на дядю... скуеть копие свое... и стрелами своими стреляет ближний ближнего... И понеже время последнее приходить», и проч. — В Новогор. Лет. Попа Иоанна:
«И Владыка Иоанн благослови Великий Новгород. .. а Псковичем бы есте нелюбья отдали, зане жь, дети, видите уже последнее время!»
(224) Великий Князь скончался в третьем часу ночи. В договорн. грамоте Василия Дмитриевича с Феодором Ольговичем Рязанским (в Собр.
Государст. Грамот I, 65) сказано: «А со Князем с Семеном с Романовичем с Новосилъским и с Торускими Князи также взяти ти любовь... зане же ти Князи со мною один человек», то есть, они были его присяжниками. Перемышль и Козельск находились в числе городов Князя Владимира Андреевича Храброго (см. в его завещании). — Князья Ростовские были Наместниками во Пскове и Двинской земле, как мы выше сказали. — В Хлыновской летописи: «Великий Князь Василий Димитрьевичь весною посылал рать на Вятку, с Князем Семеном Ряполовским, и ничто же успев, воротились». В договорной грамоте Василия Темного с Юрием сказано: «также что тя пожаловал отец мой, Князь Великий Василей Дмитреевичь, Вяткою и с слободами и со всеми месты» (см. Древн. Рос. Вивлиоф. I, 160). Увидим после, что Кн. Ряполовский ходил к Вятке уже при Темном. — Далее в договорной Рязан. грамоте сказано: «на сем, брате молодший, Князь Великий Федор Олговичь, целуй ко мне крест к своему брату старейшему... имети ти меня собе братом старейшим, а братью мою молодшюю, Кн. Володимера Ондреевича и К. Юрья Дмитреевича, имети собе братьею; а меныпюю нашу братью, К. Ондрея Дмитреевича и К. Петра, имети ти собе братьею молодшею... Быти ти с нами везде за один по думе... а не пристать ти к "Татаром никоторою хитростью. А будет ти Киличея (посла) послати в Орду... или к тебе посол Татарской придеть, и тобе того почтити Крестьянского деля добра... А что ти слышев от Орды, а то ти нам поведати... А что на Резанской стороне за Окою... как ся отступили Князи Торуские Федор Славичь, та места к Резани... Так же мне, Князю Великому, в землю Резанскую и во Князи Резанские не вступатися; а со Князем с Великим с Иваном Володимеровичем взяти любовь по давным грамотам. А что ся учинить межи вас какова обида, и вам отслати своих Бояр, ино учинять исправу; а о чем ся сопрут, ино им третей Митрополит; а кого Митрополит обвинить, ино обидное отдати; а не отдаст, ино мне, Князю Великому, оправити... На кого помолвит третей, и виноватой отдаст; а не отдаст, и правой пошлет к Великому Князю
Василию Дмитреевичу, и Князь Великий пошлет к виноватому в первые, и в другие, и в третьи; а не послушает виноватый и Кн. Велик. Василья Дмитреевича, а не отдаст, Князю Великому исправите, а целованья не сложити, а то ему не в измену. А коли позоутся на третей, а в то время рать на того будет, или посол Татарской в земле, ин за тем не поедет на третей, в том ему вины нет... А что будет Мещерская места, что купил отец твой, К. В. Олег Ивановичь, или вы, или  ваши Бояре, в та места тобе, Князю Вел. Федору Олговичу, не вступатися; а земля к Мещере по давному, как было при Великом Князе Иване Ярославиче и при Князи Александре Уковиче... а что была рать отца моего в твоей вотчине при твоем отци, и Княже Романова Новосильского,
и Князей Торуских, нам отпустити полон весь; а что взято на полоняницех, а то нам отдать... А третей межи нас кто хочет, тот воименует три Князи Крестьянские; а на ком ищут, тот собе изберет из трех одиного... А пошлина с беглеца с семьи два алтына, а с одинца алтын. А мыты ны держати старые пошлые... а мыта с воза и в городех и всех пошлин денга; а с пешеходца мыта
нет, а иных всех пошлин с рубля алтын, а с лодьи с доски по алтыну, а с струга с набои два алтына, а без набои денга, а Князей Великих лодьи пошлин нет... А что ся будет учинилося межи нас в перемирье обида, и межи Князя Великого Ивана, и межи Князя Романа, и межи Князей Торуских, то оправити по первой грамоте по перемирной. А всхочет с тобою тесть мой Князь Великий Витофт любви, ино тебе с ним взяти любовь со мною по думе, как будет годно... Писана на Москве в лето 6911, Индикта 11, месяца Ноября в 25 день».
(225) «Тое жь зимы (в 1422 или 1423 году) Софья Васильева Дмитриевича с сыном своим Васильем ездила ко отцу своему, Витовту, в Смоленеск; а Князь Великий, отпустив ее с Москвы, сам пойде на Коломну; а Фотий Митрополит у Витовта же был, а пошел наперед Великия Княгини».
(226) Собрание Госуд. Грамот I, 82: «А приказываю своего сына, Князя Василья, и свою Княгиню и свои дети своему брату и тьстю, Великому Князю Витовту, как ми рекл: на Бозе, да на нем! как ся имет печаловати, и своей братье молодшей Князю Ондрею Дмитреевичу, и Кн. Петру Дм. и Кн. Констянтину Дм. и Кн. Семену Володимеровичу, и Кн. Ярославу Володимеровичу, и их братье, по их докончанью, как мы рекли».
(227) См. там же. Василий отказал сыну из сел Московских Островское, Орининское, Костянтиновское, Малаховское, деревни Жирошкины, Копотенское, сельцо под Москвою над Великим прудом, Хвостовское, и проч. Далее: «на Москве двор Фоминской Ивановича у Боровицких ворот, да другий, што был за Михайлом за Вяжем, да новой двор за городом у Св. Володимера... А сына своего Князя Василья благословляю своею вотчиною Великим Княженьем, чем мя благословил мой отец. А Княгине моей из Костромы Иледам и с Комелою... да Нерехта, и с варницами, и с бортники, и с бобровники... А сына своего, К. Василья, благословляю своими примыслы, Новымъгородом Нижним со всем, да своим же примыслом Муромом со всем... А те волости и села, што есмь подавал своей Княгине, послав сын мой да моя Княгини опишют, да положат на них дань по людем и по силе; и Княгини моя даст с тех волостей и с сел дань по розочту, и ям... А переменит Бог Орду, и Княгини моя емлет себе ту дань... а Волостели свои и Тиуни и доводщики судит сама... А те волости и села Княгине моей до ее живота; а по ее животе, ино сыну моему Князю Василью, опроче Гжели, да Семциньского села, да ее прикупа... вольна (в том) Княгини моя, кому хочет дата, тому даст. А кто имет Бояр служити моей Княгине, и сын мой тех Бояр блюдет. А благословляю сына своего Князя Василья Страстьми большими, да крест честный животворящий Патриярш Фююфеевский... даю ему икону Парамшина дела, да чепь хрестьчатую, что мя благословил отец мой, да шапку золотую, да бармы, да пояс золот с каменьем, что ми дал отец мой, да другий пояс мой на чепех с каменьем, да третий пояс емуж на синем ремени. А из судов даю коропку сердоничную, да ковш золот Княж Семеновской, да судно оковано золотом, что ми дала мата моя, да каменное судно велико, что ми от В. К. от Витовта
привезл Князь Семен, да кубок хрустальной, что ми Король прислал. А стада кобыльи моей Княгине с моим сыном на полы; а опроче того, что ни есть у мене, то все моей Княгине. А холопи, которые есмь подавал своей Княгине при своем животе, те ей и есть; а даст моя Княгини моим дчерем из моих холопов по пяти семей; а опроче того все холопи мои на слободу и с женами и детьми... А у сее грамоты были мои Бояре: Князь Юрий Патрикеевичь, Иван Дмитреевичь, Михайло Ондреевичь, Иван Федоровичь, Михайло Федоровичи, Федор Ивановичь. А писал сю мою грамоту Олексей Стромилов (в другом списке: «мой Дьяк Тимофей Ачкасов»), А кто сю мою грамоту порушит, судит ему Бог, а не будет на нем мое благословенье в сий век, ни в будущий».
(228) В Собрании Грамот, I, 72. Сия духовная писана по кончине Митрополита Киприана, но еще при жизни Василиевой матери, супруги Донского, умершей в 1407 году. Иоанн же, сын Василия  Димитриевича, преставился в 1417 г. летом. В сем завещании сказано: «даю моей Княгине
два села в опришнину», сие имя сделается ужасно при Царе Иоанне Василиевиче! Далее: «А ты, сын мой, держи матерь свою во чти и в матерстве, как Бог рекл... А о своем сыне и о своей Княгине покладаю на Бозе и на своем дяде, на Князи на Володимере Ондреевиче, и на своей братьи... А у сее грамоты были мои Бояре: Князь Юрьи Ивановичь, Костянтин Дмитреевичь, Дмитрей Афинеевичь, Иван Дмитреевичь, Вол... Иван Федоровичь, Федор Федоровичь». В Архиве находится еще договорная грамота Василия Димитриевича с братьями Андреем и Петром, в которой он утверждает за ними и за их детьми данные им от Донского Уаелы, и проч.
(229) См. Т. V, примеч. 224.
(230) В Троицк. Лет.: «В лето 6906 (1398) бысть Царьгород в осаде... и рати стояху около города, погании Бесерменове, окаяннии Туркове, сын
Амуратов, брат Чалибеев, Баазыт, со все стороны перея пути, и по морю и по суху, и тако стояща долго время, яко и до седми лет... Тогда Царь и Патриарх и прочий людьи в печали бяху велицей и в оскуденьи и то слышав Князь Великий и погадав с Митрополитом и с прочими Князьми Рускими, и послаша сребро милостыню во Царьгород. С Москвы поехал с милостынею Родион Чернец Ослебя (не тот, который был в сражении с Мамаем на Куликове поле?) бывый преже Боляричь Любутьский; а Князь Михайло Тферский послал своего Протопопа Данила... Царь же и Патриарх много хваленья и благословенья всылаху Руси, и прислаша Князю Великому поминок, икону чудну, на ней же написан Спас и Ангели, и Апостоли, и Праведницы, а вси в белых ризах; також и Князю Михайлу Тферскому прислаша икону Страшный суд». В Никон. Лет. сказано, что Митрополит Киприан убедил и Рязанского Князя Олега и Витовта сделать Грекам вспоможение. В других прибавлено, что Россияне отослали тогда 20 000 рублей серебра в Царьград.
(231) См. Русский перевод Кедрина, в продолжении его Истории; также Memor. Popul. II, 1033, и Дюканж. Famil. Aug. Byzant, 245. В одной краткой летописи сказано: «того же лета (1404) приходила Царица Калоанова в Св. Лавру» (Троицкую). Это не могла быть Анна, которая вышла замуж через 10 лет после того. Ее погребли в Константинополе, в монастыре Богоматери,
называемом ;;; ;;;;;.
(232) В Троицк. Лет.: «В лето 6898 (1390) приде Киприян Митр, изо Царягорода на Русь, а с ним придоста 3 Митрополита Грьчина, Матфей Андрианопольский, а другый Никандр Гаанскый, Федор Епископ Ростовский, Ефросин Архиепископ Суждальский, Михайло Епископ Смоленский, Исакий Епископ Черниговский (в Ростов. Лет. Исаакий назван Архиепископом: см.
ниже; в Никон. Лет. сказано, что Патриарх Антоний дал тогда Феодору Ростовскому Архиепископию) и Еремея Грьчин, Епископ Рязанский. Киприан на Москву приде от Киева в Великое говенье на Средокрестной недели... а Федос Епископ бысть Турову». В Никон. Лет.: «И срете (Митрополита) сам Вел. Князь с материю своею Евдокиею и с братиею и с Бояры на Котле... и облечеся во Святительский сан Киприян у Николы у Старого (см. Т. V, примеч.
194) и пойде во град Москву». Тут упоминается еще о Данииле, Епископе Звенигородском.
В харатейном Церковном Уставе, находящемся в Синодальной библиотеке под № 216, в конце книги приписано следующее:
«В лето 6898 (1390) позван бысть Кипреян Митрополит на Тферь Великым Князем Михайлом Александровичем, и пойде с Петрова дни ко
Тфери, а с ним 2 Митрополита Гречина, Матфей и Никандр Гаанскый, Владыка Михайло Смоленьскый, Стефан Перьмскый, и стрете внук Князя Великого, Князь Александр, за 30 верст от города Митрополита с Бояры и с великою честию. На другий день стрете больший сын Князя Великого, Князь Иван, за 20 верст от города Митрополита... и в день Суботный по Вечерне
стрете сам Князь Великый Митрополита на Починце за 5 верст от города... и выйде Митрополит противу Князя Великого из шатра далече... и целовастася любезно, и седоста, и беседоваста надолзе о ползе душевней. Наутрия, в день Неделный, Иулиа в 3, стрете Митрополита Князь Великый на Перемере с детми и с братаничи и с Бояры, и пойдоста ко граду. Устретоша их с кресты пред враты Володимерскыми у церкви Св. Муч. Георгиа, и целоваста честные кресты... и одеся в Святительскую одежду и нача пети молебен Великому Спасу... и пойде в церковь Спаса, и повеле заплати агнец и нача служити Св. Литургию. По отпетии позван бысть Митрополит Великым Князем на пир и с его братиею, Митрополиты, и с Владыками и с Черноризци и с всеми слугами; и бысть честь велика и дары по три дни. И бысть на четвертый день, събрашася
Старци и Архимандриты, и Игумени, и Попове, и Дьякони и весь Священническый чин к Князю к Великому: он же съзва свои Бояре и съвокупи обои в едино место, и посла к Митрополиту; они же начата жаловатись о мятежи церковнем на Евфимия, Епископа Божия Тфери града. Митрополит же совокупи Събор и нача судити, и не обретеся у Евфимия правда во устех его, яко же рече Давид: муж крив не препловит дний своих. Архимандриты и Игумены и Попове и Бояре истягаша его во многих судех. Митрополит же суди по правилом Свв. Отец Събором, и извергоша его. И нача просити Князь Великый Михайло у Митрополита Епископа: Митрополит же дасть ему своего Архидиакона Арсениа, и поставлен бысть Иулиа в 24 в день Недельный, и посадиша его в Св. Спасе на столе честне». Сие написано современником и достовернее Никон. Летописца, именующего жалобы на Евфимия Висленя клеветами.
В Троицк. Лет. под годом 1404: «Того же лета Киприан Митрополит Антонья, Епископа Туровьского, сведе со Владычества его по повеленью Витовтову, и отъя от него сан Епископский, и ризницу его, и клобук его белый, а источники и скрижали его спороти повеле, и приведе его от Турова на Москву, и посади в кельи на манастыре, иже на Симонове».
В Никон. Лет. г. 1401: «Того же лета бысть Собор на Москве... Было Владык 9: Архиеп. Вел. Новаграда Иван, Архиепископ Черниговский Исакий, Архиеп. Ростовский Григорий, Нафанаил Еписк. Суздальский, Ефросин Еп. Рязан., Арсеней Еп. Тферский, Феогност Епископ, Григорей Еп. Коломенский, Сава Еп. Аутцкий... и на том Соборе отписася Архиеп. Иван Новогородский своея Епископьи и Аутцкий Епископ Сава, и повеле им Киприян с Москвы не изъезжати: бе бо на них брань возложил Митрополит за некие вещи Святительские».
(233) Сию грамоту выписываю здесь из Горюшкинского летописца слово в слово: «Се яз Князь Великий Василей Дмитреевичь всея Руси, сед с своим отцем с Киприаном Ми трополитом Киевским и всея Руси, управил есмь
по старине о судех о церковных, изнашед старый Номоканон, как управил прадед мой, Св. Князь Великий Володимер, и сын его, Князь Великий Ярослав всее Руси, как управили они, сед с Митрополиты, о судех церковных, и списали Номоканон по Греческому Номоканону, что суды церковные и вся оправдания церковная, как пошло издавна: по тому же и мы нынеча управили, оже бы то неподвижно было: николи наперед впрок ни умножити бы, ни умалити, но тако бы то и стояло неподвижно, как те Велиции Святии Князи вписали и укрепили. Списан же бысть сей сверток из великого и старого Номоканона на Москве в лето 6911 Индикта, месяца Ноября 11».
(234) См. Т. I, примеч. 506 и Т. II, примеч. 108. В мнимом Уставе Ярослава: «Аже кто зовет чюжу жену ****ью Великих Бояр, за сором ей пять гривен золота, а Епископу 5 гривен золота... Аже кто зблудит с животиною, двенадцать гривен (кунами, то есть, почти в двадцать раз менее, нежели за вышесказанную брань)... Аже кто зажжет двор или гумно, Епископу сто гривен» (кунами, или вдвое менее, нежели за словесное оскорбление жены Боярской).
(235) См. Книгу Степен. I, 423. Там же, стр. 558: «Пребывая в своем селе на Голенищеве, между двою рек, Сетуни и Раменки, идеже тогда бысть оба полы лес мног, иде же есть церковь Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоустого, и пребывая тамо, Епископы и Попы ставляше, иде же и книги своею рукою писаше, и многие святые книги с Греческого языка на Русский язык преложи, и довольно писания к пользе нам остави, и вел. Чудотворца, Петра Митрополита всея Русии, житие написа». Татищев вздумал назвать Киприана сочинителем Степенной Книги; но сей Митрополит занимался только душеспасительными творениями, а не Историею народа,
ему чуждого.
(236) См. Т. V, примеч. 254, под годом 1393. — В Степен. Кн. I, 558: «За 4 дни преже преставления своего написа грамоту некаку чудну прощальную... Быша же на погребении его Святителие Григорий Архиеп. Ростов, и Митрофан Еписк. Сужд., и Иларион Еп. Коломенский».  Любопытные найдут сию грамоту в Степ. Книге и в летописях. Заметим только, что Митрополит
именует Василия Димитриевича Великим Князем всея Руси, других же Князей Великих просто Русскими, и в особенности говорит о Князьях Местных или Поместных. В конце: «Писана бысть грамота си у триех Святитель, м. Сент, во
12 день, Индикта 15, в лето 6915; а не подписал есмь немочи ради своея».
(237) Например, в духовном завещании Василия Димитриевича. Далее см. Никон. Лет. V, 33, 34, 51.
(238) В Никон. Лет. под годом 1414: «Многие клеветы на Фотия сотвориша к Витовту, глаголюще: от начала Митрополиты стол имеяху Киев...
и се ныне Фотий все узорочие церковное и сосуды преносит на Москву, и всю землю пусту сотвори тяжкими пошлинами... и Витовт собрав Епископы, Исакия Чернигов., Феодосия Полоцк., Дионисия Лучск., Герасима Владимирск., Ивана Галицк., Севастияна Смоленск., Харитона Холмск., Павла Червенского, Евфимия Туровск., и рече: подобает вам поставити Митрополита в Киеве... и повеле им жалобу написати к себе на Фотия... Епископом же не хотящим сего... и не хотяще написаша... И прииде весть к Фотию, еже клеветы многи сотвориша на него лукавии человеци, иже бежаша с Москвы к Чернигов. Владыце и в Литву... Фотий же восхоте ити в Царьград... и преж в Киев... и пойма его Витовт... и ограбив возврати к Москве... Тогда жь некто гость с торгом прииде из Литвы и припаде к Фотию, глаголя: прости мя... егда мало преж сих погоре Москва и мое богатство много, и яз оскорбился... и прииде на мя страх... и разумех, яко согреших к тебе: егда бо бе в Литве с клеветники, злослових тя... и зде Фотий же благослови его... Бе же имя ему Фома Лазорев». Далее описывается, как Епископы отрекались поставить особенного Митрополита Киеву, но должны были повиноваться Витовту, грозившему им смертию. — Митрополит Григорий Цамблак называется также Семивлахом, Цемивлаком, Самблаком и Чамьблаком.
(239) См. Никон. Лет. V, 59.
(240) Здесь разумеется, может быть, насильственная смерть Митяева.
(241) Сие письмо внесено в некоторые летописи. Фотий говорит: «Имеем сего Чамьблака по Божественным и священным правилом извержена и отлучена и проклята; тако же и тех Епископ его съборища неподобного, яко осужденных имеем их... Кто же убо имееть его (Цамблака) Священником и сприобщается ему, или благословение его приимаеть, аще буди Епископ или Священник, или кто мирскый человек, имеем того извержена и проклята... и молю вашю любовь, православных Христиан, еже не сходитися вам с теми ни в котором действе, ни в пищи, ни в питии, ни в дружбе, ни в обеты, ни в мире, ни в любве» (см. в Синодальн. библиотеке летопись в лист, Ха 349).
(242) См. Каталог Митрополитов Киевских под именем Григория. В летописях г. 1417: «Рече Цамблак Митрополит к Витовту: что ради ты, Княже, в Аятской Вере, а не в православной? и отвеща ему Витовт: аще хощеши не токмо единого мене видети в своей православной Вере, но и всех людей неверных моея земли Литовския, то иди в Рим и имей прю с Папою и с его мудрецы, и аще их препреши, то мы вси Христиане будем; аще ли не препреши, то всех Христиан вашея Веры, иже в моей земли, имам превратити в свою Веру Немецкую... Митрополит Цамблак прииде из Рима в Литву» (в 1418 году). Линденблат (см. Т. V, примеч. 81) пишет, что лживый Витовт в 1417 году посылал на Собор в Констанцию своих Епископов, будто бы желавших сделаться Христианами; но что они, удивив всех странностию своей одежды, не захотели покориться Римской Церкви.
(243) Ходыкевич в своих Dissert. Historicocrit. несправедливо пишет, что Митрополит Григорий управлял Церковью 22 года или до времен Исидора.
В Каталоге Росс. Митроп. сказано, что правоверные Россияне Литовские, считая Григория Папистом, на место его выбрали Герасима: что также есть ложь. Вот известие современное, найденное мною в Псков. Лет. Синодальном:
«В лето 6941 (1433) Смоленскый Владыка Герасим иде к Царюграду, и Патриарх постави его М итрополитом».
(244) Выписываем сию грамоту от слова до слова из Пушкинского собрания Двинских грамот:
«Се яз, Князь Великий Василей Дмитриевичи всея Руси, пожаловал есмь Бояр своих Двинских,  так же Сотского, и всех своих черных людей Двинские земли. Коли кого пожалую своих Бояр, пошлю Наместником к ним в Двинскую землю, или кого пожалую Наместничеством из Двинских Бояр, и мои Наместници ходить по сей моей грамоте Великого Князя. Оже учинится вира, где кого утенут, ино душегубца изъшцут, а не найдут душегубца, ино дадут Наместником десять Рублев, а за кровавую рану тридцать бел, а за синюю рану пятнатцать бел; а вина противу того. А кто кого излает Боярина, или до крови ударит, или на нем синевы будут: и Наместници судят ему по его отечеству бещестие; також и слузе. А учинится бой в пиру, а возмут прощение не выйдя из пиру: и Наместником и Дворяном не взяти ничего. А вышед из пиру возмут прощение, ино Наместником дадут по кунице шерстью. А друг у друга межу переорет, или перекосит на одином поле, вины баран; а межи сел межа тридцать бел, а Княжа три сорока бел, а вязбы в том
нет. А кто у кого что познает татебное, и он с себя сведет до десяти изводов нолны до чека ово татя, а от того Наместником и Дворяном не взяти ничего, а татя в первые продати противу поличного; а в другие уличать, продадут его не жалуя; а уличать в третьи, ино повесити; а татя всякого пятнити. А с самосуда четыре рубли; а самосуд той, кто, изымавь татя с поличным, да отпустить,
а собе посул возмет, а Наместники доведаются по заповеди, ино той самосуд, а опрочь того самосуда нет. А кого утяжуть в рубле, и Наместником вины полтина; а того боле, или менши, ино по томуж. А на Орлеце Дворяном хоженого белка, а езды и позовы от Орлеца до Матигор две белки; езду до Колмогор две белки; до Кур острова две белки; до Чюхчелема две белки; до Ухт острова две белки; до Кургии две белки; до Княжа острова четыре белки; до Аисича острова семь белок, а до конечных дворов десять бел; до Ненаксы двадцать бел, до Уны тридцать бел, а с Орлеца вверх по Двине до Кривого белка; до Ракулы две белки; до Новолока три белки; до Челмахты четыре белки; до Емци пять бел, до Калей десять бел, до Курии горы семьнатцать бел, до Тоймы Нижние тридцать бел; а на правду в двое, а железного четыре белки: только человека скують, а не будеть по нем поруки; а боле того Дворянину не взяти ничего; а через поруку не ковати; а посула в железех не просити; а что в железех посул, то не в посул. А кто на кого челом бьет Дворянин, и Подвойский позовут к суду, а он не станет у суда, и на того Наместници дадуть грамоту правую бессудную; а кто будет не тутошной человек, ино его дадуть на поруце. А от печати Наместником по три белки; а Дьяком от писма от судные грамоты две белки; а Сотскому и Подвойскому пошлинка с лодьи по пузу ржи у гостя. А кто осподарь огрешится, ударит своего холопа или робу, и случится смерть, в том Наместници не судят, ни вины не емлють. А приставом моим Великого Князя в Двинскую землю не въездити; всему управу чинят мои Наместници. А над кем учинять продажу сильно, а ударять ми на них челом, и мне Князю Великому велети Наместнику стати пред собою на срок; а не станеть, ино на того грамота бессудная, и пристав мой доправить.
А гостю Двинскому гостити в лодьях, или на возех; с лодии на Устюзе Наместником два пуза соли (см. Т. II, примеч. 267 ), а с воза две белки; а того
боле Наместники не емлють у них, ни пошлинники ничего. А на Вологде дадуть с лодии два пуза соли, а с воза по белке, а того боле не емлють у них ничего; а в лодиах или на возех коли поедуть, и Наместници Устюжские и Вологодские их не уймають; а на Устюзе и на Вологде и на Костроме их не судят, ни на поруки их не дают ни в чем. А учинится татба от Двинских людей
с поличным, ино поставят их с поличным перед мною перед Великим Князем, и яз сам тому учиню исправу. А чего кто иметь искати на них, ино учинять им срок перед моих Наместников перед Двинских, ино учинять исправу им на Двине. А куды поедуть Двиняне торговати, ино им не надобе во всей моей отчине в Великом Княжении тамга, ни мыт, ни костки, ни гостиное, ни явка, ни иные никоторые пошлины; а через сю мою грамоту кто их чем изобидит, или кто не имет ходите по сей грамоте, быта ту от мене от Великого Князя в казни».
(245) В Новогород. Лет.: «Тогож лета (1410) начата торговати промежи себе лобци и гроши Литовьскими и артугы Немецкими, а купы отложиша при Посадничьстве Григориа Богдановичь и при Тысяцком Василии Есифовичь».
В других старых списках: «начата торговати белками, лобци и гроши Литовьскыми и денги Московьскыми». В новейших списках: «бельими, лобци и грошми Литовскими... а куны отложиша, еже есть мордки куньи». Невероятно, чтобы Новогородцы, отменив куны, вместо их употребляли действительные лобки бельи, которые, подобно кунам, также не имели никакой существенной цены. Лобками названы здесь не Любские ли пфенниги, вместе с артугами ходившие тогда в Ливонии? См. Гадебуш. под годом 1426,  стр. 64. В артуге — Шведской монете, ходившей с XIV века — было 8 пфенингов; а 24 артуга составляли марку. — Далее в Новогород. Лет.: «В лето 6928 (1420) начата Новогородци торговати денги сребряными, а артуги попродаша Немцем, а торговали ими 9 лет». Здесь нет уже ни слова о лобках белъих.
В Псков. Лет. под г. 1424: «Того же лета Псковичи отложиша пенязми артугы торговати, и приставиша мастеров денги ковати в чистом серебре».
В Псков. Лет. г. 6915: «соль по гривне да по осми мор док пуд, а полтына серебра по пятнадцати гривен».
(246) С. 490 п. 26 ...подражая тогдашним Грекам. В начале Василиева княжения по Троиц., Ростов. и всем древним летописям (кроме новейшей Никоновской) год начинался еще с Марта: так в лето 6898 сказано, что Июня 22 горела Москва, а после в том же году, Генв. 9, женился Великий Князь; что в 1392 году летом расписали Коломенскую церковь, а после в том же году Сент. 25 преставился Св. Сергий и Февр. 13 Даниил Феофановичь. Но кончина Василия Димитриевича Февр. 27 полагается в 1425 году: следственно, год уже начинался не с Марта. В конце Киприанова завещания по древнему Троицкому списку означено Сентября 12, Индикт 15, лето 6915; следственно, год начался с Сентября. Так и в Псков. Лет. Один Новогор. Летописец сбивается еще на старину в означении годов.
(247) В описании времен Донского упоминали мы о Корееве, Минине и проч. В княжение Василия встречаются родовые имена Жадовского, Разсохина, Неелова, и проч. — Последний Князь Славянского имени в Москве был сын Владимира Андреевича Храброго, Ярослав.
(248) См. Т. V, примеч. 254, в описании годов 1393, 1405, 1408 и 1420. В Стошаве времен Царя Иоанна Василиевича (г. 1551) сказано: «писати живописцом иконы с древних образов, как Греческий живописцы писали, и как писал Андрей Рублев и протчии пресловутый живописцы».
(249) В Троицк. Лет.: «В лето 6912, Индикта 12, Князь Великий замысли часник и постави е на своем дворе за церковью за Св. Благовещеньем. Сий же часник наречется часомерье; на всякий же час ударяет молотом в колокол, размеряя и рассчитал часы нощные и дневные; не бо человек ударяше, но человековидно, самозвонно и самодвижно, страннолепно некако створено есть человеческою хитростью, преизмечтано и преухищрено. Мастер же и художник сему беяше некоторый Чернец, иже от Святые горы пришедый,
родом Сербин, именем Аазарь; цена же сему беяше вящыпе полувтораста рублев».
(250) См. Т. V, примеч. 254 в описании случаев 1394 года.
(251) В Троицк. Лет.: г. 6898: «тое же зимы по Рожестве Христове на третий день Осей Кормиличичь Князя Великого поколоть бысть на Коломне в игрушке».
(252) См. Послание Росс. Митрополитов, в Синод, библиот. № 164, и Т. V, примеч. 292. Выпишем некоторые места: «Который не по закону живут с женами, без благословения Поповска понялися, тем опитемья 3 лета как блуднику, да паки совокупити их... А на Пиру коли лучится котории имут пити до обеда, не давай тем Богородицына хлеба... А третее поимание бы не было, но сожитие: аще кто будет млад, а детий не будет у него, потому надобе рассужение, с опитемьею с великою понята третью: в церковь не входити 5 лет, ни Св. причащениа не приимает. Аще ли видит его Духовник, аще ли его заповеди по боязьнству сохраняет, и видя его умиленья слезы и сокрушенна сердечнаа, и он полегчить ему епитамию. А еще учите своих детей духовных, чтобы престали от скверных словес, что лают отцевым и материным... а котории не имут слушати, а тех от церкви отлучайте. Такоже учите, чтобы басней не слушали, лихих баб не приимали, ни узлов, ни примолвлениа, ни зелиа, ни ворожениа, и где таковыи лихии бабы находятся, учите их, чтобы престали... А коли творите венчание, и вы в дни венчайте по обедней, а в удение, в полдни и в полнощи не венчайте... А который Игумен или Попы или Черницы торговали преж сего или сребро давали в резы, а того бы от сех мест
не было», и проч.
(253) См. Т. V, примеч. 254 г. 1393 и Степен. Кн. I, 510.
(254) Степен. Кн. I, 512. Следует выписка из летописей о разных случаях Василиева княжения:
В1389 году, Июля 21, был пожар в Москве: «загореся от церкви Св. Афанасья, и мало не весь город Кремль погоре; нача горети как люди отобедывают, и ко вечерни едва преста». Дек. 2 преставилась Княгиня Мария, супруга Андреева, мать Владимирова, в Черницах и в Схиме, названная в Монашестве Марфою, и погребенная в церкви Рождества, в монастыре на рве, ею основанном. — В 1390 году, Генв. 26, родился у Князя Владимира Андреевича сын Феодор. Весною, в Великий пост, умер Иван Родионович,
названный в Монашестве Игнатием, и погребен в монастыре на Всходне. Июня 22, в полдень, был в Москве пожар: загорелся посад за городом от Авраама Армянина и сгорело несколько тысяч дворов до ночи. «Поставиша монастырь Св. Николы (в Новегороде) конець Чюдницевы улици. Той же осени свръшиша церк. кам. Св. Костянтина Царя и матере его Елены на Ростькине улици... Февр. в 8 (г. 1391) церковь сгоре Св. Дмитрий на Даньславле улици в обед, и много товара и запаса церковного; а зима стала до Яковля дни, и по Радуницах люди дрова возили из леса на конец аки и зимний воз... Погоре от Борковы улици и до Гзеня, а на другой стороне от Микитины
улици и до Драковичь, а на Пруской улици зягореся, и погоре весь Людин Конець до Св. Алексея, и сгоре церквей древян. 15, и кам. 7 огоре, а людий 14, Июня в 5. А Новгородци взяли серебра 5000 у Св. Софии с полатей, скопления
Владычня Алексеева, и разделиша на 5 Концев, и поставиша костры каменны по обе стороны острога у всякой улици. Бысть знамение у Св. Якова на Яковли улици: у иконы Покрова текоша слезы из очию Окт. в 1 на обедней, и Владыка Иоанн повеле строити полати у Св. Якова над дверми Окт. в 2, и бысть от Крестьян помету много Покрову. Тоя жь осени в Филипово говенье паки воеваша Татарове Рязань... Князь Михайло Александровичь Тферский прибавил Новагородка на Волзе с приступа, и ров около копали, а по Тфери доспеша ворота у Св. Василия. Женись Князь Юрьи Всеволодичь Холмской, внук Александров, и венчан бысть во Тфери у Спаса Владыкою Арсением. Женил Князь Михайло Александровичь Тферский сына своего на Москве у Федора у Кошки, Ондреева сына, у Собакина, и венчан бысть в Тфери. Татарове воеваша Рязань... В л. 6900 (1392) преставися в Литве Княгини Олгердова Хльяна, в Мнишеском чину Марина, и положена в Киеве в печере. Преставися Евфимей Вислень бывый Еписк. Тфер. в монаст. Св. Чюда на Москве, и положен бысть за Олтарем. Юрьи Онцифоровичь постави (в Новег.) церковь Успение и монаст. устрой. Посадник Богдан Обакумовичь с своею братьею, с уличаны, поставиша Св. Симеона кам. на Чюдницеве улици. Мая 27 сгоре по обеде церк. древян. и монастырь на Лисичьей горке. Преставися Посади. Василей Федоровичи и Михайло Даниловичь». Киприан Митрополит
поставил Феодосия Епископом в Полоцк. «По Велице дни, на шестой недели в Пятницу, преставися Святитель Архиепископ Матфей Гръчин, Митрополит Андреанопольский, и служиша над ним Сбором, и положиша в церкви Св.
Архангела Михаила, Честного Его Чуда, иде же гроб Алексия Митрополита. Того жь лета преставися Павел, Епископ Коломенский... Киприан Митрополит постави Григорья Архимандрита Епископом на Коломну... Подписана бысть на Коломне церковь кам. Сборная Успенья, юже созда Кн. Великий Дмитрий Ивановичь дотоле еще за 10 лет... Сент, в 25 преставися Игумен Сергий, святый старец»... Следует в Троицк. Лет. похвала Св. Сергию, листах на двадцати; нет ничего исторического: один набор слов, иногда забавный. «В Пскове поставиша 6 пороков. Сент, в 1 погибе месяц пред ранними зарями.
Сент, в 5 убиен бысть от Тохтамыша Царевичь Озибаба в Орде». — В 1393 году, Февр. 13, в Четверток на Масленице, скончался Даниил Феофанович, в Монашестве Давид. «Пострижен бысть от самого руки Киприана Митрополита. Сий убо бысть един от Вельмож, старейших Боляр, лепший и вяшший, иже правый доброхот Князя Великого, верою и правдою служивый ему и в Орде и на Руси, яко же ин никто же... храбор и голову свою складая по чужим странам, по незнаемым местом, по неведомым землям... толику же любовь име к нему Князь Великий, яко прослезити ему по нем и плаката на мног час. Положен бысть в монастыри Св. Михаила Честного Чуда, близ гроба Алексия Митрополита, дяди его... По Велице дни на четвертой недели в Субботу на ночь преставися Игуменья Алексиевская Ульяна, от града Ярославля, дщи некоего богата родителя и славна, сама же зело благобоязлива,
чернечьствовавши лет боле 30 и Игуменья бывши 90 Черницам, и общему житью женскому начальница сущи, и многим девицам учительница бывши, и за премногую добродетель любима бысть от всех и почтена всюду, и положена подле церковь... Того же лета Амуратов сын Челябий, иже Срацынски глаголется Амира, иже владея землею полуденною и всею землею Греческою,
Македониею, и Сербьскою, и Ефескою, Бруською, и Селевриею, и Колосаи, и Фессалоникии,  и Сарацыны, и Бесермены, и Турки, со всех собрав воя своя, и пойде ратию на Болгарского Царя и взя стольный град Тернов, и Царя их пленника створи и Патриарха, и мощи Святых огнем пожже, и церковь Сборную иде же есть Патриархия, в мезгит (мечеть) преврати... Июля в 29 преставися Князь Иван, сын Вел. Князя Дмитриев, брат Василиев, во Мнишьском чину Иоасаф, и положен бысть в монастыре на Москве у Св. Спаса в притворе, идеже гроб бабы его, Княгини Великие Александры Ивановы...
Сент, в 21 преставися Иван Михайловичь, нарицаемый Тропарь, в бельцех и положен в своем монастыри на селе своем... Тое же осени приехаша на Москву 3 Татарина, ко Князю Великому в ряд рядишася, и биша ему челом, хотяще ему служити, иже беша почестни и знакомити двора Царева — и въсхотеша креститися... Киприан Митрополит приим я, нача учити... и облечеся сам во вся своя священные ризы и со всем своим Клиросом бело образующим... и позвониша во вся колоколы, и собрася мало не весь град, и снидоша на реку Москву, ту сущу Князю Великому... и ту на реце Москве сам Митрополит крести я. Беша же им по древнему по Татарски имена Бахты Хозя, Хидырь Хозя, Мамать Хозя, и наречени быша Онания, Озарья, Мисаил, и бысть радость велика в граде Москве... и ти Татарина новокрещени хожаху вкупе, аки соузом любве связаема... Того же лета Княгини Великая Овдотья Дмитриевая постави на Москве церковь камену зело чудну, и украси ю съсуды златыми и серебреными... и створила паче всех Княгинь Великих, разве точью Марья Княгини Всеволода, внука Мономахова, иже в Володимири... Бе же то преже церквица мала в том месте древяна Св. Лазаря. Егда же сдана бысть каменная, наречена бысть во имя Св. Богородицы честного Ее Рождества. Уставишеся таковый праздник праздновати Сент, в 8 день. Но и та малая церквица не бе оставлена, но внутри близь большого олтаря причинена бысть служба Св. Лазаря... и священа бысть Февр. в 1 день в Неделю Великим священьем Киприаном Митрополитом, ту сущу Великому Князю и братьям его, Юрью и Андрею, и Петру и Костянтину... Была зима зело студена, яко
мнозем человеком измерзати и издыхати; не точью человеки, но и скоти: еще брашну сущу во устех их, внезапу обрестися мертву от мраза на пути. Поставиша церк. кам. Св. Богородицу на Лисичьи горке. Прииде Князь Белозерский Костянтин в Новгород. Заложиша Псковичи перси у Крома, стену камену, и колоколницю поставиша… Тое же весны (в 1394) была поводь велика всюду. Того же лета на Тфери Арсений Епископ постави церковь на реце на Тмаце во имя Феодосия и Антония, и согради кельи, и созва Мнихи, и посади Игумена. Июля в 9 день, в Пятницу, Князю Володимеру Андреевичу родися сын Василий. Того же лета приходиша Немцы ратью на Литву, и бысть им бой у Вильны, и Немци отыдоша. Тое же осени замыслиша на Москве копати ров: починок его с Кучкова поля (где ныне монастырь Стретенский), а конець устья его в Москву реку; широта его сажень человеча, а глубина в человека стояща; и много убытка людем исчинилося в том, понеже сквозе дворы копаша, и многи хоромы разметаша... Князь Михайло Тферский вятчаную (ветхую) стену у града Тфери повеле рушити, да брусием рубити, и на другое лето скончаша... Князь Олег Рязанский (по Никон. Лет.) побил Татар Тохтамышевы Орды, иже приходиша изгоном... Бысть в Орде Тохтамышеве бой на Волзе межи собою, и паде их много Сент. 8... Поставиша Даньславци церковь камену Св. Дмитрия (в Новегороде), и свяща ю Владыка Иоанн на праздник его... Отьяша Новогородци Посадничьство у Есипа Захариниича, и даша Богдану Обакумовичь.
Той же осени погоре Владычьн двор, и за городом много улиц и у Св. Софии маковица огоре, а церквей камен. 8, а деревян. 2. Поставиша церковь древян. Св. Спас конець Кузмодемьяны улице, и монастырь устроиша. Прииде в Новгород из Царяграда от Патриарха Антония Вифлеемьскый Владыка Михаил, а привезл 3 грамоты о поучении Христианском... Ноября в 28 день,
в Субботу, как обедню поют, преставись Феодор Архиепископ града Ростова и Ярославля, Белаозера и Устюга, Углича Поля, Мологи, а положен бысть в Сборной церкви Св. Богородица. — В лето 6903 (1395), Инд. 3, Марта в 30, на
Цветной недели во Вторник, Князю Великому Василью родися сын Георгий... Мая в 18 во Вторник у гроба Петра Митрополита прощена бысть некая жена Евфимья... Июня в 4, в Четверг, как обедню починают, начата бысть подписывати новая церковь камен. на Москве Рождество Св. Богородицы, а мастеры бяху Феофан иконник Гръчин Филосов, да Семен Черный и ученици их... Бысть пожар на Москве: погоре неколико тысячь дворов за городом на посаде... Июля в 19 преставися Князь Борис Михайловичь Тферский в Кашине и привезоша тело его на Тферь Июля 22, и положено бысть в Сборной церкви Спаса... Авг. 15 погоре от грому Новой  городок Тферский на Волге на реце на Старице, в Неделю по рану и церковь Св. Михаила... Погибе солнце мес. Сент... Тое же зимы преставися Княгини Иванова Всеволодича Тферского... Дек. 26, в Неделю, в час нощи гибл месяць, и бысть аки кровь, и по двою часу паки света исполнися... Постави Исак Онкифов (в Новегороде) церковь кам. Сбор Св. Михаила в Аркажи монастыри... Поставиша церковь кам. (во Пскове) в Домантове стене Св. Воскресения, а другую Захария Посадник Св. Николу на Волку... В лето 6904 (1396), Марта в 19, Киприан Митрополит на Москве поставил Григория Епископом Ростову, а были на поставленьи Епископи
Ефросин Суждальский, Арсений Тферский, Феогност Рязанский, Григорий Коломенский, Феодосий Подольский... Июня в 21, в 4 час нощи, гибл месяц... Преставися Княгини Васильева Михайловича, дщи Князя Володимера Олгердовича Киевского, и положена бысть у Св. Спаса в Тфери... Рождество Христово было в Понедельник, и на ту нощь был гром, а туча от полуденной страны... Тое же зимы Киприан Митроп. посла в Новгород Столника своего, Феодора Тимофеева, по Владыку Ивана, зовя его к собе о Святительских делех, и чествова Столника Митрополича и даде ему 60 рублев, и пойде на
Москву, и пребысть на Москве 2 дни, и отпусти его Митрополит с благословением, и прииде в Новгород во Вторник на Св. недели... Погоре
Онтонов монастырь (близ Новагорода) и Св. Богородица огоре: бяше бо свинцем обита — и Сретение огоре. Сътворися знамение от образа Владычьня в Св. Евпатьи на Щеркове улице, аки вино идяше из иконы. Повелением Владыки Иоанна побита у Св. Софии маковицу свинцом, коя в пожар огорела. Сгоре церковь Св. Иоанн в Ростъкине монастыри и иконы и книгы съгореша... Витовт Литовский казнил смертною казнию Князя Ивана Михайловича и жену его и дети разведе и дом его разграби.
Генв. в 15 (г. 1397) в Понедельник Князю Великому, Василью Дмитриевичу, родися сын Иван. Приездил Князь Александр Патрикиевичь
Стародубский и был о Крещеньи на Москве... В Великий пост, мес. Марта, преставися Епископ Данилей, Владыка Смоленский, и положен на Москве в монастыре у Св. Арханг. Михаила Чуда при Исакии Архимандрите... Тое же весны преставися Семен Васильевичь. Того же лета Князь Александр Ивановичь, внук Княжь Михайлов Тферьского, о Петрове заговеньи оженися у Князя Федора Михайловича у Моложьского... Окт. в 7 день Киприан Митр, приеха из Киева на Москву, а с ним Епископы Михайло Смоленский, Исакий Брянский, Федор Лучьский... Пакы прииде Кн. Василий Ивановичь Смоленский в Новград, и прияша его. Загореся на Щерковой улице (в Новегороде) и сгоре берег весь и Янев берег без 3 дворов, и Розъважи берег весь, и Кузмодемьян берег всь и до Холопии улици на память Андрея Стратилата. Преставися (в Новегороде) Есип Фалелевичь в Мнишеском чину... Бысть знамение в церкви Св. Бориса и Глеба (во Пскове): 2 иконы, Св. Троица
и Богородица, снидоша с верхнего тябла и легоша на Восток образом. Того же лета быша 2 знамения: у далнего Пантелеймона от иконы Богородицы слезы, и другое в Домантове стене у Св. Тимофея от иконы Богородицы слезы из обою оку Авг. в 18. Посадник Ефрем со Псковичи поставиша костер на Васильеве горке.
Генв. 20 (в 1398 г.) Киприан Митр, постави Исакия Епископом в Пермь. Князь Михайло Алекс. Тферский постави церковь камену Св. Арх. Михаила на Волзе на Городце, на реце Старице, и Арсеньем Еписк. священа бысть Ноября в 8 день... Князь Иван Андреевичь и Кн. Григорий Остафьевичь и Захария Посадник Костроминичь и Псковичи поставиша 3 костры на приступной стене: один на угле с Великой реки, а другой на Лужищи, а третий от Псковы на угле. Поставлена бысть (во Пскове) церковь камена Св. Богоявление... (В Никон. Лет.: «Царь Тохтамыш воевал поморские грады. Тохтамышев посол Темирь-Хозя был на Рязани у Вел. Князя Олта, а с ним много Татар и коней и гостей. Владыка Иван Новогородский постави церковь камену Св. Воскресения на воротех и свяща ю сам. Михайло Крупа постави церковь кам. Св. Николы конец Чюдницовы улицы».)
Марта в 27 (в 1399 г.) преставися Княгини Великая Марья Семеновая (супруга Симеона Иоанновича, внука Даниилова) в Черницах, во Мниш. чину Фетиния, и положена на Москве в монастыре Св. Спаса. Тое же весны Кн. Михайло Ал. Тферский поставил церковь Св. Спаса. Изначала на том месте была Соборная церковь Козма и Домьян, и Вел. Княгиня Тферская Оксиния Яр ослава Ярославина с сыном Михайлом преложили ту церковь во имя Св. Преображения, и стояла та церковь 100 лет до Вел. Кн. Михаила Александр, обновления... и верх ее чудно позлати (К. Михаил Алекс.) и сотвориша каменосечцы от плиты зженые и убелиша... Подписывали церковь кам. на Москве Св. Михаила,  а мастер бяше Феофан иконник Гръчин со ученики своими... Загореся (в Новегороде) на Лубянице, и погоре Плотничьский Конец весь, а церквей кам. огоре 22, а придел 5, да церк. древяна, а душь погоре Бог весть, а инии на Волхове истопоша на память Св. Мемнона... Постави Архиеп. Иоанн с Новогородци церковь Покров на Зверинце, и свяща ю сам Окт. в 1. Той же осени бысть помрачение солнца, и явись серп на небеси, и потом явись солнце, кровавы луча испущающе с дымом, мес. Окт. на память Св. Анастасии.
Той же зимы ходи Владыка Иоанн в Псков на свой подъезьд, и Псковичи суд ему даша месяц судити по старине. Поставлены (во Пскове) 2 церкви камены, Покров в Домонтове стене и Св. Михаил на поле в женьском монастыри. Убиен бысть (по Никон. Лет.) Кн. Роман Юрьевичь на Шелоне и погребен бысть у Св. Спаса в Порхове. В Новегороде поставиша придел кам. у Богородицы Св. Мученицы Екатерины и Св. Алексея, Человека Божия.
Ноября в 30 день (1400 г.) в Неделю на вечер преставися Князь Юрьи, сын Князя Великого Василья Дмитриевича, шести лет сущу ему, и положен в церкви Св. Михаила... Заложи Владыка (Новогородский) Иоанн город детинец камен от Св. Бориса и Глеба, мес. Нуля на память Св. Мученицы Голенъдухы, и Св. Воскресение на воротех подписано бысть. Поставиша церковь кам. на Яневе улице Св. Царя Костянт. и матери его Елены, и свяща ю Владыка Иоанн... Князь Григорий Остафиевичь и Захариа Посадник и всь Псков зделаша новую стену к старой на приступе от Великой реци до Пьсковы тлъще и выше, и поставиша 3 костры: первый на Незнанове горке, второй у Лужскых ворот, третий у Куминых... В пределех черленого Яру (по Никон. Лет.) в караулех возле Копор у Дону Кн. Вел. Олег с Пронскими Князи и с Муромским и Козельским избиша множество Татар, и Царевича Мамат-Салтана яша и иных Князей Ординских.
В лето 6909 (1401) бысть изобретение честных Страстей Господа нашего. Сия же Страсти приобрете Епископ Дионисий Суждальский, ходивый во Царьград, и тамо премногою ценою искупи я... Потом же неколько время в Суждале скровени быша в каменой стене церковней и заздани невидимо; но в сию весну обретени быша и перенесени от Суждаля в Переяславль, а оттуду на Москву... Царь Темир Аксак посылал сына своего боронити Царягорода от Турков; они же биша Турков... 6 Дек. Князю Великому Василью родился сын Данило, да недолго жил:  толико 5 месяц, и умре... Той же весны горе Владычний (Новогородского) городок Молвотици. Приеха в Псков Архиеп. Иоанн, и вдаде Псковичем неколико серебра, и зделаша его серебром на Драчине Всходе костер, а другый в куту города. Кн. Григорий Остафивичь и Захариа Посадник и весь Псков заложиша к старой стене новую тлъще и выше возле Великую реку от Бурковых ворот от костра и до Крому. Бысть буря велика и сшибе крест с Св. Троици, и разбися весь. Тоя же зимы преставися Посадник Псковскый, Захариа Костроминичь, и положиша мощи его в церкви Св. Рожества Марта в 20 день, за 2 недели до Велика дни. (По Никон. Лет.) Августа в нощи в навечери Успения от полунощия и до света явишась столпы, а конец их вверху аки кровь, и бяше страшно видети.
В лето 6910 (1402) Майя в 6 преставися Михайло, Владыка Смоленский, быв в Епископстве лет 19, и положен бысть у Троицы в Сергиеве монастыре близ гроба Старцева... Взяша мир Новогородци с Князем Юрьем Смоленскым. Поставиша Чюдинцевци церковь кам. Усекновение главы Иоанна, а Черницинци церк. кам. Варвару, а Посадник Кирила Ондреяновичь 3 Отрокы
придел у Св. Михаила на Пруской улици; а сей зимы ездиша на конех чрез Влъхов от Юрьева дни до Марта.
В лето 6911 (1403) Июня в 9 преставися Сава, Епископ Сарайский, и был в Епископстве 20 лет. Князь Иван Михайловичь Гферский замыслил город на Волзе близко Ржевы во Опоках у Зубцева, да одиного лета срублен бысть; в весне почат, а в осенине кончай. Тако же и на Городке, на реце на Старице, в том же лете поставлена бысть церк. кам. Св. Николы: в весне почата, а в осенине кончана и священа Ноября в 13. Окт. в 8, в Неделю, Князь Андрей Дмитриевичь оженися на Москве у Князя Александра Патрикеевича у Стародубского, поя за ся дщерь его, Огрофену. Тое же зимы пред Великим заговеньем Князь Иван Михайловичь Тферский ожени сына своего, Князя Ивашка, у Князя., и венчан бысть Арсением Епископом. Поставиша купци Новогородскии прасолы в Русе церковь кам. Св. Борис и Глеб. Погоре Плотницский Конець до Славковы улици, а Рогатица до Евпатия Св., а Лубяница до Св. Лукы, а Славенский весь Конець, а церкви каменых 15 огоре; а горе в Образов день. А Княжинский берег, да Немецкий двор не горе. Вышре церковь кам. Св. Дмитрий, и все иконы и книгы. Бысть вода суха, и рли (поля) вси сухы быша. Подписана бысть церковь Св. Богородица на Лисичьи горке.
В лето 6912 (1404) Июня в 22 день в Неделю, Киприян Митрополит Тимофея Игумена от Св. Бориса и Глеба постави Епископом в Сарай. Иулиа в 20, в Неделю, Киприан Митр, с Москвы поеха в Литву и к Витовту и в Киев; и Наместника своего Тимофея Архимандрита и слуг своих тамошних пойма и отосла на Москву, и постави тамо Наместника своего Феодосия, Архимандрита Спаского; сице же и слуг своих избра... Приходиша (по Никон. Лет.) Татарове изгоном на Рязань, и посла за ними в погоню Кн. Вел. Феодор Олговичь, и побита Татар и полон отъяша... Сент, в 13 во Тфери в полдни бысть пожар, и сгорело дворов 100 и церковь Св. Иван Предтеча. Епископ Арсений Тферский заложи церк. кам. Успения на реце на Тмаке. Тое же осени на Тфери преставися Княгини Мария Княжя Иванова Михайловича дчи Кестутьева, во Мнишеск. чину Марфа, и положена в Соборной церкви Св. Спаса Ноября в 30. Князь Данил Александровичь и Кн. Григорий Остафъевичь, и Посадник Роман, и Ефрем, и Елентей, и Панкрат и весь Псков заложиша стену каменую возле старую тлъще и выше от Псковы реки, от Крому и до Брод... Срубиша Переяславль... Постави Перфирий Намский на Папоротне церк. древ. Св. Николу и монастырь устрой.
Тое же зимы (г. 1405) Генв. в 13 Князю Великому Василью родися сын Князь Семен, да жил 12 недель и умре. Тое же зимы Кн. Володимер Андреевичь на Москве ожени сына своего, Князя Семена, у Князя у Новосильского. Февр. в 13 преставися Григорий, Владыка Коломенский. Тое же зимы преставися Евфимий, Архимандрит Суждальский и добрый старец. Тое же зимы было не знаемо, голая зима была без снегу, а разводье было до заговенья до Великого, а роскалье было на Масленой неделе. Тое же весны почаша подписывати церковь кам. Св. Благовещение на Князя Великого дворе, не ту, иже ныне стоит; а мастеры бяху Феофан иконник Грьчин, да Прохор старец с Городца, да Чернец Андрей Рублев, да того же лета и кончаша ю. Быша громи велици и молнья страшны, и многи человеки гром поби, и на Троицьской неделе во Вторник, в обедню, бысть гром страшен, и в церкви, в Св. Лазаре, иконы попалила молния, а у Чуда у Михайлова Архимандрит с Черньци падоша на землю от страха; на долг час лежали обумерши; а на Архимандритове дворе человека гром заразил до смерти; а на Тфери в тот же
день гром заразил церковь Св. Ивана Богослова и от грому згоре в вечернюю годину; не токмо  же се, но и по иным местом по многым был таков гром... Киприян Митр, был в Литовской земли, и бывшу ему в Лучьске, и ту постави Попа Гоголя во Владыки, и тот бысть Епископ граду Володимерю; а с Митрополитом служили на поставленьи Епископ Холмский, да другий Епископ Лучьский. Того же лета Витовт поеха к Королю, а Король Ягайло тако же поеха к Витовту, и съехашася в граде Милолюбе; с ними же и Митропол. Киприян, и пребыша вкупе неделю целу едину... Подписывали на Тфери церк. кам. Св. Михаила на Городке. На Тфери Авг. в 30, в Неделю, священа бысть церковь кам. Св. Богородица на реце на Тмаце, иже на Желтикове, юже свяща
Еп. Арсений... Окт. в 1 день, в Четверг, в монастыре, иже на Симонов, священа бысть церковь Успения, юже замысли и основа Федор Игумен, а сверши ю Князь Великий при Иларионе Архимандрите, иже 26 лет здана бысть. Ноября в 1 день, в Неделю, преставися Княгини Великая Евдокия Михайловая Александровича Тферьского, и положена бысть во Св. Спасе. Дек. в 5 день преставися Княгини Евпраксия Ольговая Рязанского... Погоре на Яневе улице
(в Новегороде) 15 дворов, а людий съгоре 6; по сем погоре Людин Конець и Пруская улица до Св. Михайла, а в Детинце до Владычня двора, и сгоре церкви древян. 5, а каменных огоре 12, и Борис и Глеб весь, а людий съгоре 30. Преставися Посадник Василий Ивановичь, приим Мнишеский чин... Постави (во Пскове) церк. кам. Карп Священноинок Св. Стефана в монастыре Св. Спаса, а Св. Никола поставлен бысть на Узвазе. В Петрово говение наиде дождь и иде до Ильина дни, и наплънишася источници и рекы и езера, акы весне... По Петрове дни со Тфери в Кашин ездил Кн. Александр Ивановичь...
Пр еставися Федосья, Матфеева мать, Майя в 18. Бысть чудо на Москве в доме Тютрюмове, и от иконы Св. Богородица и Св. Николы иде миро. Князь Григорий Псковский пострижеся в Великих Пустынях...
Генв. в 1 день (1406 г.) в Пяток Киприян Митроп. приехал из Киева на Москву, а был там лето едино и 5 месяць, и потом со две неделе минуло, преставися Архимандрит Дорофей Печатник, добрый наш старец... По Троицыне дни во Вторник на ночь перед ранними зарями гибл месяц и бысть аки кровь, и тако не исполнився, и зайде. Июня в 16 в Среду, в обедню, в 4 час дни погибе солнце... По Петрове дни в Новгородьской волости Нижнего бысть буря велика, а в тот час изыде человек на поле и вседе на конь вспряжен  с колесницею, и взят ветр с конем и и с колесницею аки бурею носим, яко в трусе и в вихре страшне, дондеже невидим бысть, и на другий день обретоша колесницу его на древе, висящу на верее высока древа, и то на друзей стране великие реки Волги; коня же кроме колесница мертва лежаща познаша; человек же без вести: не веде, камо ся дел... Авг. в 26 день Киприян Митр. Ларивона Архимандрита Симонова постави Епископом на Коломну. По сем, минувшема двема неделяма, поставлень бысть Митрофан Епископом Суждалю: уже бо тогда Киприяну больну сущу на Голенищеве... Ноября в 14 преставися Князь Родслав Ольговичь Рязанский... Прииде в Новград Князь Петр, брат Вел. Князя Василия, и пребысть полторы недели. Иде лед силен из озера (в Новегороде) и вышибе из Великого мосту городни. Апр. в 11 погоре Княжь двор на Торговой стороне от Гочкова двора до Плесковского двора, а люди сгоре 6. Выгоре город Псков на Духов день при после Великого Князя Миките Неелове, а загорелось от Оксентиа от Байбороде, как обедню починают пети; только не горе в Домонтове стене до Кром. Поставлены 3 церкви: Рожество Св. Иоанна Предтечи в Ростъкине монастыре и Св. Петр и Павел в Неревском Конце и Св. Никита в Плотницском Конце. Тое ж осени
во Тфери преставися Князь Дмитрей Еремеевичь и Княгиня Настасия Еремеевна, мати его. Брань бысть Матфею Михайлову Майя в 23. Июня 17
солнце погибе.
Генв. в 16 (г. 1407) Князь Петр Дмитриевичь оженися, поя за ся Полуектову дщерь Васильева сына Васильевича Тысячьского, и бысть свадьба
на Москве. Февр. в 13 день, в Сборную Неделю, поеха с Москвы во Пьсков Князь Костянтин Дмитреевичь. В день Благовещения преставися Ефросин, Епископ Суждальский. Тое же весны Княгини Великая Овдотья Дмитриевая заложи церковь камену Взнесения в монастыре на Москве внутри города. Тое же весны преставися Князь Василей, сын Княжь Федоров Олыовича Рязанского. Июня в 7, во Вторник, преставися Княгини Великая Овдотья Дмитреевая, и положена в церкви Св. Взнесенья. Преставися Феогност, Епископ Рязанский. Прииде из Царяграда в Новгород Владыка Феодул Тряпизонский милостыня ради. Июня в 6 погоре Неревский Конец до города и Св. София огоре вся, и двор Владычнь, и Людгоща улица, а церкви кам. 12
огоре, а деревян. сгоре 6. Постави Владыка Иоан (в Новегороде) церковь кам. на Веренде Св. Преображения, и свяща ю сам, и монастырь устрой. Поставиша церковь кам. Св. Власий в Людине Конце, а братеничи Юрьи Посадник Дмитриевичь и брат его Яков церк. кам. Чюдо Архистр. Михаила в Хонех в Аркажи монастыре. Князь Костянтин Дмитриевичь со Псковичами създаша церковь Св. Афанасиа в един день в Неделю, Марта 29. Новогородци в то время приведоша к собе из Литвы Князя Лугвеня, а все то Псковичем не на добро, и хотяху искоренити от основаниа град Псков. Тое жь зимы Новгородцы взяша к собе Князя Данила и брата его, Князя Юрья, и даша им град Порхов. В Тфери заложена колоколня около старыя Вел. Князем Иваном Михайловичем в Петрово говение, и кончаша подписывати церковь на Городке Св. Архист. Михаила; а Владыка Арсений Тферский прибавил притвора от Тмаки реки на Желтикове. Майя в 25 в раннюю зарю месяц погибе. Червь (по Никон. Лет.) окрылатев идяше от Востока на Запад, и пояде древо и засуши я. Авг. мес. Бысть в Литве мятеж и усобницы и глад. Бысть знамение на Похре: иде кровь от Св. Богородицы.
Князь Иван Михайловичь (зимою в 1408 году) оженися на Тфери, поят за ся дщерь Княжь Дмитриеву Еремеевича. Тое же зимы Князь Володимер Андреевичь ожени сына своего Ярослава у Яр ославского Князя, и бысть свадьба на Москве. Марта в 9, в Пяток, преставися Епископ Ларион Смоленский и положен в Сборной церкви на Коломне. Марта в 11 день, в Неделю, у гроба Петра Митрополита исцеле некий человек. Тое же зимы снег велик был до шти пядей; а на ту весну поводь велика; за 20 лет старин памятуки не запомнять толь великие. Апреля в 7, в Субботу Лазареву, преставися Князь Федор Михайловичь Моложский, во Мнишеск. чину Феодорит, и положен в своей отчине в граде Мологе в Сборной церкви. Мая в 25 начаша подписывати церковь кам. великую Сборную Св. Богородица, иже в Владимире, повеленьем Князя Великого, а Мастеры Данило иконник, да Андрей Рублев. Повеленьем Князя Великого срубиша город деревяный Ржеву, а Воевода бе у них Князь Юрий Козельский, да Юрьи Васильевичь. Июня в 21, в Четверг о полудни, бысть пожар велик в граде Ростове, и самая чудная Сборная церковь изгоре, и камение распадеся, иконы и сьсуды златые и сребреные с женьчугом и с каменьем, то все огнем позже... Бяше бо ведряно
и засуха, и буря и вихорь... и человепы погореша, числом боле яко 1000; и толь велика пожара за 200 лет не бывало в Ростове. Прииде в Новгород Кн. Костянтин Дмитреевичь на Наместничьство. Поби Владыка Иоанн Св. Софию свинцом, а маковицу большую златовръхую устрой. Татарове бишась с Князем Рязаньским, Федором Олговичем, и побита рать Коломеньскую. Дороговь бысть житу по всей земле Русьской. Постави Харитон, Архимандрит Киевскый, церк. камен. Трех Святитель на Красном острове.
В лето 6917 (1409), Марта во 2, преставися Владыка Тферский, Арсений. Февр. в 28, в Четв., поболе главою; к полунощи же случися словесному органу угаснути и затворитися. Наставшю же Марту по книжному, а по лунному Февр. 15, в Пяток по заутренней, приходит к нему Великий Князь с своею братьею, с детми и с Боляры, и съзывает Архимандриты на помазание Святителя... глубоце нощи суще, преседяху у него 10 Черноризцев... и той нощи за полтретья часа от жития к Богу отыде... и вложи Бог в мысль Великому Князю и всем людем положити его у Св. Богородици и у Св. отец Феодосья и Антониа, в его монастыри... Преставися Посадник Тимофей Юрьевичь в Новегороде. Постави Владыка Иоанн теремец камен, иде же воду свящают на всякый месяць, и пекелницу камену. Преставись Посади. Есип Захарииничь. Ноября в 30 чюдо бысть страшно в церкви Св. Михаила на Сковоротке: звук бысть в маковице по 2 дни и по 2 нощи.
В лето 6918 (1410) прииде из Царяграда на Москву Митрополит Фотий Апр. 22 на Велик день, поставлен Патриархом Матфеем. (В Киев приехал он из Константинополя 1 Сент. 1409.) Пуля 15 бысть побоище Королю Ягайлу и Витовту с Немцы с Прусы межи городов Дубравны и Острода, и убиша Местера и Маршалка, и Кунтуры побита, и городы их Нем. поимаша, но только 3 городы не вдашась Королю и Витовту, и бысть той осени Ляхом 3 побоища с Немци, и на всех избиваху их, и стояша под Марьиным городом 8 недель, и взяша 2 охабна, а вышнего не взяша, и ходиша но Нем. земли полъдругынатцаты недели. Бысть (в Новегороде) знамение в церкви Св. Георгия конець Лубянки от иконы Св. Богородицы молебной. Варлам Архимандрит постави церк. кам. в воротех монастыря Лиситьского во имя Св. Варлама Хутиньского, а в Русе поставиша 2 церкви камены, Св. Георгиа и Благовещение. В Св. Софии от иконы Гуриа и Самона и Авива Дек. 21 сьтворися знамение. Пр еставись Посади. Кирил Ондреяновичь в Мниш. чину. Ходиша опять Ягайло и Витовт к Мариину городу, и рать Нем. победив, и мир
взяша, а с города взяша 300 тысящь пенязей зла-тых, как те крилошанин хлебца не сеял... Великий Князь Василей повеле рубити град Плесо. Приходиша (по Никон. Лет.) Татарове на Рязань изгоном; Рязанцы же биша их и полон отнята. Бысть вода велия.
В лето 6919 (1411) постави Владыка Иоанн церк. кам. Свят. Исповедник. Сей же зимы иде Владыка Иоанн на Москву к Митрополиту Фотию... Тое ж зимы Князь Иван Михайл. Тферский прислал Боярина своего к Митрополиту
Фотию, и Фотий иде во Тферь и постави Антония Епископа Тфери Февр. 2. Тое жь весны преставись Княгиня Овдотия Вел. Князя Ивана Михайл. Тверского, другая дщи Князя Дмитрея Еремеевича, Апр. в 13 в Понедельник, на завтрее Велика дни, и положена у Св. Спаса... Родися Лугвеню на Копорьи сын Ярослав, а в крещении Федор. Родися Матфею сын Киприян.
В лето 6920 (1412) поставиша церковь кам. Св. Николу в Порхове, а другу на Веряжи у мосту Св. Николу древян. в монастыре, а третью на Клопьске древян. Троицу. Приеха из Литвы во Тферь Кн. Александра Ивановичь. Князь Вел. Иван Мих. Тферский заложи град на Новоторжском рубежи. Генв. в 17 Князь Иван Васильевичь Ярославский выдал дщерь свою Марию за Князя Александра Федоровича. Меженина бысть в Новегороде в Нижнем: купили меру ржи по сороку алтын старыми денгами. За два дни до
Ильина в Кашине при вечере видеша серп из облака. В Оспожино говение бысть вода велика в реках. Григорий, Владыка Ростовский, вторый Архиепископ, поставил церк. кам. Благовещения на Дорогомилове над рекою Москвою, а земли Митропольской Кудринского села отступился. Окт. в 31 на ночь во Тфери погоре Гбродец на Волзе и церк. Богоматери и Княжь двор и запас.
«В лето 6921 (1413) постави Владыка Иоанн с Воеводами Новогородскыми и с вой их, что были у Выбора, и пометом (сбором) Христианскым церк. кам. Събор Арханг. Гаврила на Хревкове улице, и свяща ю сам в праздник его; а Иван Морозов постави церк. кам. на Десятине Зачатие
Св. Иоанна Предтеча; и погоре Тферь того дни. От Можайска за 10 верст, в отчине Князь Андрея Дмитреевичь, от иконы Богородицы явись жалования и прощения много, слепым, хромым. (Здесь рассказывается, что земледелец, именем Лука, нашел сию икону на дереве; обогатился; ходя с нею из города в город, построил великолепный дом и жил Князем, презирая всех; что ловчий Князя Андрея Димитриевича, оскорбленный грубым Лукою, пустил на него медведя, который изломал сего человека; что Лука, приведенный в чувство увещаниями Князя Андрея, отдал ему чудотворную икону и все свое имение
для построения обители Колочинской, сам постригся в ней и скоро умер.) Владыка Иоанн иде в Плесков. Поставлена (во Пскове) церк. кам. Св. Василей на Горке. Владыка Иоанн, благословив Псковичь, отъеха. Авг. в 6. Князь Костянтин отъеха в Новгород, и тамо пребысть год, и пакы приеха во Псков. Владыка Новог. Иоанн был на Москве у Фотия Митр, с дары, и тогда на Москве преставися Архидиакон его Иоаким, и положен в монастыре Ивана Златоустого вне града Москвы.
В лето 6922 (1414) погореша в (Новогородском) монастыре на Деревянице Владычни хоромы и церк. кам. Св. Богородица обгоре, да человек
сгоре. Бе болезнь тяжка костолом. Авг. в 3 погоре Неревскый Конець от Св. Владимера и до Гъзени, а церкви кам. огоре 8, а деревян. 5. Той осени съвръшиша церк. кам. Св. Евфимия в Плотьницком Конце. Пострижеся Владыка Иоанн в Сниму, а Посади. Кирила Дмитреевичь преставись. Псковичи поставиша град Коложи на новом месте на Опочке, а зделаша весь в 2 недели в осень по Покрове. Кн. Костянтин поеха изо Пскова на Москву в Петрово говенье.
Генв. в 20 (1415) съиде Владыка Новогород. Иоанн с Владычества, бысть в Владычестве 30 леть без трий. Иде вода възвод (в Новегороде). Повоеваша Татарове Елетскую землю (по Никон. Лет.) и Князя убиша. Смоленск выгоре и Москва (по Никон. Лет.) и на Саву Аврамиева, иже клевета на Фотия Митр., огнь аки облак преклонись от горницы Фотиевой и снеде его жива. Июня 7 в Пяток бысть знамение в солнце (затмение ).ПР еставись (в Новегороде) Посади. Федосий Обакумовичь в Мнишеск. чину. Поставиша Св. Троицу кам. на Видогощи в монастыре. Новъгородци, съдумав на Ярославле дворе и став Вечем у Св. Софии, положиша 3 жеребьи на престоле, написав имена Самсона Черньца от Св. Спаса с Хутина, Михаила Игумена Св. Михаила с Сковороткы, Лва Игумена Св. Богородицы с Колмова, и по отпетии Св. службы Василий Протопоп Старый вынесе на Вече Лвов жребий, по сем Михаилов, и остася на престоле Самсонов; и Посадник Ондрей Ивановичь и Тысяцкой Александр Игнатьевичь възведоша Самсона в дом Св Софии на сени Авг. в 11 в Неделю.
Того же дни священа бысть церк. древян. Въскресение на Красной горке у Плотничского Конца, и монастырь устроиша. Той же осени съвръшиша 2 церкви кам. в Людине Конце, Вьзъдвиженье и Св. Луку... Купци Псковскые разбиша старую церковь Св. Софию и начаша новую делать. Мастер Еремей съверши церкв. кам. Веры, Любве и Надежи Иуня в 18 благословением служителя Св. Мучениц, Ивана Священника Хахиловичь, а повелением купецкых старост Андрея Тимофеевичь и Осея и всех купцов... Той же зимы отъеха Князь Ярослав Володимировичь из Москвы в Литву. Марта в 10 день родись Великому Князю Василью Дмитриевичу сын Василий. Начат мати его велми изнемогати... Великому жь Князю в скорби сущу. Бе же в то время некий старец свят в монаст. Св. Ивана Предтечи под бором за рекою Москвою, знаем же бе и Велик. Князю, к нему же посла Вел. Князь, да помолится о Княгине. Он же отвеща посланному; шед рцы Вел. Князю, да помолится Мученику Логину: понеже той дан бысть от Бога помощник всему роду вашему. Княгиня здрава будет; родит тебе сына в вечер сий, наследника. Внегда же родись, и в той час Священнику, Духовнику Вел. Князя, седящу в келии в монастыре Преображения, пришед некто удари в двери и рек: иди, нарци имя Великому Князю Василью. Он же вскоре встав и изыде, и не виде никого посланного, и пойде на двор Княжь, и срете его послан по него, глаголя, да идет и наречет имя роженному сыну Вел. Князя. Священник же вопроси его, аще он и преж приходил по него — и рече: несмь. И шед нарече имя отрочати Василий —
и поведа сия Вел. Князю и Княгине, и удиви всех.
Февр. 23 в Неделю (1416) приеха Самсон к Митрополиту ставитися, а с ним послы Новог. Василий Обакуновичь, Тысяцской Василий Есиповичь, Тысяц. Александр Игнатьевичь. Марта в 9 в Понедельник и в Четв. 12 простил Бог у гроба Петра Митрополита, у человека нога прикорчена исцеле, а в 15 Февр. у Черници руце исцелеша; а в той день Фотий постави Самсона Диаконом, а в Субботу третью постави Попом, а в Неделю Средокрестную в 22 Архиепископом в церкви Св. Архистрат. Михаила, и наречен бысть от Митрополита Симеоном; а на поставлении было Владык 5: Григорий Ростов., Митрофан Сузд., Антоний Тфер., Тимофей Сарьский, Исакий Пермский, при Вел. Князе и при брате его Юрье и Костянтине; и приеха в Новгород Апр. в 16, и Посади. Иван Богдановичь, Тысяцк. Борис Васильевичь с Игумены и с Попы сретиша его конець Славна; а на ту нощь преставися Наум, крилошанин Св. Софии. Поставиша Св. Илию конець Пруской улици. Той осени съвръшени;
2 церкви кам.: Св. Петр Митрополит, да Св. Афанасий, стяжанием Владыки Симеона... Град Кострома заложена бысть. Майя в 3 преставися Григорий, Архиепископ Ростовский. Воеваша Татарове Литву и возвратишася с полоном.
В лето 6925 (1417) преставись Новог. Посадник Юрьи Онцифоровичь, быв нем год и 3 месяца. Июня в 10 бысть гром в церкви Св. Евпатия на Рогатице и иконы опалиша. Того же мес. в 24 преставися Владыка Иоанн на Дерявинице и положен у Св. Въскресения в притворе; а на Москве преставися Князь Иван, сын Князя Великого, Василия, едучи с Коломны. Съвръшены быша (в Новегороде) 5 церкви кам., на Колмове Св. Никола, Св. Мина на Даньславле улице, Св. Андрей на Щитной улице, Св. Антоний у Спаса на Хутине, Св. Никола на Холопьи городке. Псковский Посадники Феодос и Селивестр и весь Псков наяша мастеров и зделаша стену от костра на Незнанове горке и до Сысоевых ворот, а другых наймитов наяша и поставиша костер на Крому от Псковы, а поимаша то серебро на коръчмитех. Попове не вкупнии собравшесь, биша чолом Пскову, и устроиша третий Собор у Св. Николы над греблею. Преставися Князь Григорий (Псковский), на Снетной горе постригся, и положен в притворе на десной стране. Тое жь зимы мнози люди от мраза изомроша.
В лето 6926 (1418) в церкви Св. Анастасии (в Новегороде) идяше от иконы Св. Богоматери Покрова акы кровь по обе стороны ризы ее Апр. в 19. Поставлены 4 церкви кам. в Новегороде: Св. Власий на Черницине улици, Св. Саву на Кузмодимиане, Св. Илию у Спаса на Хутине, Въскресенье общи монастырь и Св. Николу на Пидбе. Той же осени пойде Владыка Симеон в Псков на свой подъезд, и месяць судил и поучи их: да чтобы есте Церковь не обидели и не въступалися ни во что, елико из начала Епископьи потягло при прежебывших Архиепископ, в дом Св. Софии, в земли и в воды, и в суды и в печать... В Новгород приеха Князь Тферскый Андрей Дмитриевичи, и прияша его... Князь Дашко Феодоров сын Острожского взял Кременец Витовтов в Великий Четверг; послал прежь себя дву человек своих, Дмитрея да Илью, а с ними ся зговоря: предайтеся служите Кондрату Прусу, Воеводе Кременецкому; егда же прииду ко граду, и вы взвод оттайте, а мост положите... и Дашко приехал ко граду в ночи в 500 человек; и те его советницы у города отвод отьтяша, а мост положиша, и Дашко с други своими в город въеха, Кондрата Воеводу уби, а приста-вов Королевых и Витовтовых присекл, а Князя Свитригайла из желез высекл, седевша полдевята года; и оттоле еде Свитригайло в Угры, и взял Луческ, да у Волынских Бояр 150 коней отлучил... Поставлен Ростову Епископ Дионисий... Преставися Князь Александр Ивановичи Брюхатой Суждальской, зять Великого Князя: Князь же Великий даст дочь свою Василису за другова мужа, за Князя Александра Взметня
Даниловича Суждальского и Нижегородского; а другую дочь свою Марью Князь Вел. дасть за Кн. Юрья Патрекеевича Наримантовича.
В лето 6927 (1419) Маиа в 1 погоре Славенскый Конець и Плътничьский и до Федорова ручья, церкви 24, а Св. Отец церк. вся выгоре, а людий изгибло много. Преставись Новог. Посади. Иван Богдановичь. Апр. в 9 по Вечерни буря велия и дождь и гром, и у Св. Богородицы у городних ворот уби сторожа Андрея, а чепь паникадилную, что в лбе, всю порвало, и двери Царские ополели, и Св. Иоанн Предтеча, и на Св. Николе и на Василии знадбу сътвори, а под церк. в воротех 2 человека убило; а инии падоша аки мертви, ови онемеша, а инии без ног беша и глуси... и в Св. Костянтине иконы ополеша... Варлам Архимандрит постави церк. кам. в Юрьеве монаст. Рожество Богородицы, и Михайло Юрьевичь церк. древян. на Колмове, а Федосий Игумен Св. Троицк) кам. на Клопске в 60 дний... При Владыце Симеоне во Пскове преставись Роман Посадник, а на зиму в Суб. Мясопустную Аарион
Посадник. Поставлена в Пскове церк. кам. Св. Никола в Песках. Поставиша костер на Крому от Псковы падший. Быст мор в Киеве. Симеон Владыка Новог. ездил по Корельской земле в поезде своем. Поставиша церк. древян. Св. Антония на Вежищах.
В лето 6928 (1420) Псковичи наяша мастеров Федора и дружину его побивати церковь Св. Троица свинцом, и не обретоша Псковичи такова мастера в Пскове, ни в Новегороде, кому лита свинчаты доски, а к Немцем слаша в Юрьев, и погании не даша мастера, и приеха мастер с Москвы от Фотия Митрополита и научи Федора мастера Св. Троици, а сам отъеха на Москву, и тако до году побиша бысть Св. Троица Авг. во 2, и даша мастером 44 рубли. Бысть знамение велие в Чирсках от иконы Св. Богородицы: из обою оку идяху слезы, и Священники послаша, Попы и Диаконы, а от Пскова послаша Федора Шибалкина и иных Бояр — и принесоша икону, и усретоша их с кресты весь Псков за Старым Взнесеньем, иде же и ныне крест в тыну,
и поставиша церк. в женск. монастыри, и оттоле начата праздновати Знамение Богородицы Нуля в 16... Приде из Угорской земли Князь Швитригайло Олгердовичь в Литовскую землю жити. Поставлены 2 церкви древян. (в Новег.), Св. Никола в Ионине пустыне и Св. Онуфрий на Красном острове.
В лето 6929 (1421) бысть зима снежна и вода велика в Волхове и снесе Вел. мост, и Нередичьской и Жилотужской, а с Кольмец и церковь снесе Св. Троицю, а в Щилове и на Соколнице и в Радоковицах и в Въскресении в Людине Конце, в тех церквах толко на полатех пели, а по концам хоромы снесе, и разлияся в городняя ворота до Рыбников. Маиа в 19, вшедши тучи с полудни, в полунощи гром страшен и дождь прапруден и с камением акы яблока, а иное аки яйца... и бысть все лето дождево... Преставися в Мнишьск. чину 2 Посадника, Федор Тимофеевичь и Александр Фоминичь Июня в 15 преставися Архиеп. Новогор. Симеон... и Новогородцы положиша 3 жеребиа на престоле Св. Софии, Игумена Феодосиа Св. Троици с Клопска, Игум. Захарию от Благовещениа и Арсения Ключника Владычня с Лисичьей горкы... и Труфан Поп вынесе Арсениев жребий и Захариин, а на престоле остася Федосьев. Посадник Тимофей Васильевичи и Тысяцкой Кузма Терентьевичи с Новогородци взведоша Федосия в дом Св. Софии на сени Сент, в 1, в Понедельник. Съврыпены 4 церк. кам.: Богоявление на поле, Воскресение в Павлове монастыре, Въскресение у Благовещения в монастыре, Давыдом Дмитриевичем Иван Милостивый в Люднем Конце; а Новогородци целоваша крест за един брат. Перхурей Чернец Сопешка даде место земли, и поставиша (во Пскове) церк. Благовещение и монастырь женский в Песках. Свершиша
церк. кам. Св. Варвару возле Николы в Опоцком Конци... Князь Иван Тферскый изнима Боярина Новоторжьского, Ивана Кумганца, и сына его Фому, и бив их заточи в Новый городок. Свершиша 2 церкви кам., Исак Окинфовичь в монастыре на поле Богоявление, Василий Филиповичь с Лукьяном Онцифоровичь Св. Спас на Розважи улици... Месяца Окт. (в других списках: 15 Генв.) свершиша в Новегороде мост Великий. Тое жь осени Княгини Настасия Юрьева Дмитриевича была у отца своего на Москве, а пойде с Москвы за неделю до Рожества. Тое жь зимы Князь Юрьи Ивановичь Тферский женись у Ивана Дмитриевичь.
В лето 6930 (1422) преставися Княгини Настасия Юрьева Дмитривича в Звенигороде, а положена на Москве у Вознесенья. Августа в 18 от пороху погоре Москва, в полночи загореся, а о полудни преста.
В лето 9631 (1423) бысть знамение в солнце, и съвершиша 2 церкви кам.: Св. Богородицю на Колмове и Св. Иоанна на Лужищи. — Авг. в 30 сослаша Новогородци Феодосия, нареченного их Епископа, со Владычня двора в его монастырь, глаголюще: не хотим шестника (см. Т. IV, примеч. 380)... и возведоша на двор Владычен по жребию Инока Емельяна от Св. Воскресения
с Древяницы. Мор бысть по Корельской земле.
В лето 6932 (1424) Митрополит Фотий на Москве постави в Новгород Емельяна Инока в Епископы, и наречен бысть Евфимий. Съвръшены 2 церкви кам. (в Новегороде): Св. Лука на Лубяници и Св. Борис и Глеб на Гзене. Постави Владыка Евфимий церковь Милостивого Спаса за олтарем у Св. Софии... Кончана бысть стена камена (во Пскове) перси Кромскыа, а делаша полчетверта года 200 муж, а найма взяша 1200 рублев, и поставиша на персех
колоколницю и колокола повесиша, и 3 года стоявше, распадошася перси.
В лето 6933 (1425) бысть в Пскове хлеб подешевле, по 5 зобниц на полтыну ржи».
(255) См. Т. V, примем. 254, под годом 1415.
(256) В Степей. Книге сказано: «Митрополит посла по Юрья, хотя ему поручите старейшинство Великого Княжения»; или Автор разумел под старейшинством только первое место в Великокняжеском Совете, или ошибся в своей догадке о приверженности Фотия к Юрию: ибо последствие доказывает, что Митрополит усердно держал сторону юного Василия. — Герберштейн пишет, что Василий Димитриевич будто бы не любил сына, подозревая супругу, именем Анастасию (разве Софию?) в прелюбодеянии, и наследником своим объявил брата, Юрия: завещание Василия Димитриевича опровергает сие известие.
(257) По известию других Летописцев не Константин, но Андрей Димитр. Можайский ходил вслед за Юрием с 30 000 или с 25 000 воинов до реки Суры и возвратился ни с чем, норовя ему. — Далее: «Митрополит прииде в Ярославль на Рожество Предтечево, и ту ни мало помотчав, но точию ужинал у Князя Ивана Васильевича; молиша его Князии Ярославстии, чтобы у них наутрие обедню слушал, и не послуша их, пойде в Галичь... Митрополит же вшед в посад града, и пойде к Соборной церкви Преображения: бе же та на посаде на поле у озера... И посла Юрий Боярина своего, Бориса Галичского, и Данила Чешка в Москву», и проч.
(258) «В лето 6934 (1426) преставися В. К. Иван Мих. Тферский, и сяде на его место сын его, Александр, и вскоре преставися; и сяде на его место сын его, Кн. Юрьи Александр., и сидел 4 недели, и преставися; и сяде брат его, Кн. Борис Александр., а племяннику, Князю Ивану Юр., дал город Зубцов... Того же лета Князь Борис поймал дядю, Князя Василья Михайл. Кашинского. — Тоя же осени (1426) преставися Кн. Андрей Володимер. во иноч. чину Сава, и положен у Троицы в Сергиеве монастыре... и К. Ярослав Волод. и К. Иван Васил. Ярославский... В той же мор преставися (в 1427 г.) К. Василей Волод. и положен во Архангеле на Москве... Пр еставися (в 1428) К. Петр Дмитр. (а не Константин, как в Псков. Лет.) — И после того мору, как после потопа, толико лет люди не почали жить, но маловечнии и худи и щадушнии начаша быта» (см. Т. V, примеч. 386, г. 1425, 1442 и 1448). В 1431 было небесное знамение, три огненные столпа, и проч.
(259) В Никон. Лет. (1426): «и резаша у Татар... и в рот влагаху им наругающеся, яко же бо и самому Витовту видети».
(260) В Псков. Лете. «Псковичи биша чолом Новгородцем (в 1425 г ), и они отрядиша послы к Витовту, а Псковичи послаша с ними Федора Посадника и Андрея Ларионовичь и Ивана Ларьяновичь и Бояр; они же не учиниша ничто же... В лето 6934 (1426), Иуня в 29, отступник Витовт разверже мир с Псковичанами, и Псковичи послаша к Новугороду, абы помогли, и не помогоша, но еще и послаша Александра Игнатьевичь к Витовту на Псковское зло, и егда мимо иде 4 недели и 4 дни, и Витовт... прииде к Опочке Авг. в 1 день, а Опочани бьяхут их ово каменьем, ово колодьем от заборол отсекая, и погании, всуе трудившесь 2 дни и 2 нощи, отъидоша... И прииде Витовт к Вороначю Авг. в 25, и счинивше пороки, шибаху на град камение, и бе Вороночаном притужно, и послаша ко Пскову, чтобы печаловалися о них, и Псковичи послаша к Витовту Посадника Федора Шибалкина, а с ним Бояр, и биша много чолом; он же чолобитья не приять, и начата к городу лезти, пушками шибая и пороками, и приспевши нощи, и бысть чюдо страшно (тут описание грозы)... а Вороночани моляхуся Богу и Мученику Георгию, а Псковичи ожгоша посады своя; и Витовт призва Вороночан, и обольстив их, и взя перемирье с ними; и Вороночани послаша гонца ко Пскову, а Псковичи к Витовту Якима Посадника и Федоса и Бояр. Еще же и о сем повем: тогда же в засаду к Котелну городу послаша Посадников Селивестра и Федора Шибалкина, и с ними 400 муж, а Витовт посла к Котелну 7000 муж Литвы и Татар, а Псковичем того не ведущими, и под Котелном удариша на них Литва и Татары, и убиша Псковичь 17, а руками яша 13; а Псковичи с ними бишась побегая к городку, и побиша Литвы много, и тако вбегше в Котелной, затворишась. А Островичи тогда ходиша торопом (набегом) к Велью, и наехаша на ночьлезе Татар и убиша 40 муж, а мало их убежа, и инех подо Вревом Вревичи побиша. .. И приехавше Яким Посадник и Феодосий, биша много чолом, и срядишася дати 1000 Рублев, и взяша мир с Витовтом Авг. в 25, а полоненых даде на пороку Посадником, а срок положиша привезти 1000 рублей и полоненых всех в Вильни поставити на Крещение... Псковичи (в 1427 г.) послаша к Вел. Князю Юрья Посадника Тимофеевичи и Бояр, чтобы послал своих Бояр к Витовту и ударил бы чолом за Псковичь; и бяше ему тогда брань с Князем Юрьем о Великом Княжении, но обаче о всем том небрег уречеся; и на зиму приела Вел. Князь Бояр своих во Псков, и Псковичи послаша с ними Посадников Якима Павловичь и Ивана Сидоровичь и Бояр, и даша им реченное Витовту сребро. Они же ехавше в Вилно на срок, и поставиша плененых пред Витовтом, и сребро положиша 1000 рублей; он же поганый сребро взя, а плененых на крепости посади... За 3 недели до Велика дни Псковичи послаша к Витовту Посадника Селивестра Левонтьевичь и Владычня Наместника Парфея... и докончаша за полоненых полпята-ста рублев, а сребро дати на Покров». Напротив того, Никон. Лет. сказывает, что посол Великого Князя, Александр Владимирович Лыков, нашедши Витовта еще под Вороночем, уговорил его взять с Псковитян только 1000 рублей вместо трех тысяч. — Ливон. Летописец говорит, что Псковитяне ссорились тогда с Епископом Дерптским, Дитрихом, который убедил Витовта идти на них войною (см. Гадебуш. Liefland. Jahrb. г. 1426). — См. Новог. Лет. г. 1428, и Длугош. Hist. Polon. стр. 509—510, где он говорит о характере Новогородцев. — Тюфяками назывались особенного роду пушки. — Об осаде Порхова в Никон. Лет.: «пушка у церкви Св. Николы переднюю и заднюю стену во олтари прорази и градные каменные зубцы срази, и изыде паки из града на полки Витовтовы... и много изби воинства и коней. Бысть же се в самую Литургию; Священника же ничим не вреди, а Немчина мастера, похвалившагось на Св. Николу, размета невидимо где... точию полкабата (камзола) его остася». В Новог. Лет.: «Порховичи докончаша за себе 5000
Рублев (в Арханг. -Леш. прибавлено: Рижскою, т. е. Рижским серебром)... а Новогородци другую 5000 серебра, а шестую на полону; и то серебро браша на всех волостех Новгородскых и по Заволочию с десяти человек рубль». В Псков. Лет.: «Новгородци прислали ко Пскову помощи просити противу Витовта, и Псковичи отрекоша: как вы нам не помогаете, тако и мы вам не поможем; а еще межю нами крестное целование с Витовтом, что нам по вас не пособляти... И Новгородци с Владыкою Евфимием привезше дары многы (к Витовту) и добиша челом пятъюнадесять тысящ рублей, и стоя под Порховом
неделю, и отъиде Июля в 28 день». В Никон. Лет. сказано, что Архиепископ Евфимий выкупил пленников за 3000 рублей.
(261) В Новог. Лет.: «А Князь Великий тогда к деду своему Витовту и крест поцелова, что ему не помогати по Новегороде, ни по Пскове». — В Императорской Библиотеке есть список присяжной грамоты, около сего времени данной Князем Рязанским Витовту. В ней сказано: «Господину Осподарю моему, В. К. Витовту. Се язь К. В. Иван Федоровичь Рязанскый добил есми челом, дал ся есми ему на службу... а быти ми с ним за-один на всякого... А будет ли которая налога В. К. Василью Васильевичь, внуку его, из которые стороны, а взвелит ми К. В. Витовт, и мне пособляти ему (Василию); а суд и неправы держать ми с В. К. с Василием по старине. А будет ли В. К. Витовту с В. К. с Василием Вас., со внуком своим, какое нелюбие, или с дядями его, или с братьею его, и мне пособляти B. К. Витовту, своему Осподарю. А В. К. Витовту в отчину мою не вступатися, вынемши Тулу, Берестей, Дорожен... А суды и неправа давати ему мне чисто... Съехався судиям В. К. Витовта с моими, судити им, целовав крест... а что сопрутся, ино положить на Осподаря, на В. К. на Витовта, кого обвинить», и проч.
(262) Длугош. Hist. Polon., кн. XI, Стриков. кн. XV, гл. 13, и Никон. Лет. г. 1430. В Генв. 1429 Витовт угощал в Луцке Сигизмунда, Короля Римского, и Ягайла, а осенью в 1430 Князей Российских в Троках и в Вильне. Стриковский в числе гостей именует и Датского Короля, Эрика (что сомнительно). Означенное количество меду и запасов отпускалось ежедневно на пиры в Луцке;  но Виленские не уступали им в роскоши. На первом съезде Сигизмунд предложил Литов. Князю назваться Королем; а второй съезд был для ожидаемой коронации Витовта. В Кенигсбергском Архиве хранятся письма Витовтовы о сих происшествиях к Магистру Немецк. Ордена, Павлу Русдорфу: в одном (от 17 Генв. 1429) сказано, что Ягайло уже в Луцке, а Сигизмунд скоро будет; в другом (Авг. 1430) говорится о Вел. Князе Московском, приехавшем к нему вместе с Тверским около 8 Авг.: «wir beiten (erwarten) euer hie mit gutem Gemute mit den Gasten, als mit dem Grofien Fursten von der Moskaw und von Twere, und sunst mit viel andern» [мы благосклонно ожидаем вас, с гостями, а именно с великим Князем Московским и Тверскими многими другими] (Длугош упоминает единственно о Татарском Царе, сверх Князей Российских).
(263) Длугош. Hist. Polon. 559.
(264) С. 495 п. 48 ...а в 1436 с Сигизмундом. См. Никон. Лет. г. 1440, Стриков. кн. XVII, гл. 5—8 и Кромера гл. XXII, стр. 337. Последний пишет: «Michael apud Moschos exulans veneno, opera Lituanorum procerum, ut creditum est vulgo, in poculum infuso, extinctus est» [Михаил умер в изгнании у Московитов от яда, влитого в питье, как гласит молва, по наущению литовских вельмож]; а Стриковский говорит, что какой-то Игумен Московский отравил Михаила ядом в просфоре (около 1452 года). — Подлинная Свидригайлова договорная грамота находится в Архиве Иностран. Коллегии, но так ветха, что нельзя разобрать ни одной целой строки: видно только, что говорится о свободной торговле в обеих землях, и проч. Например: «Яз, Князь Великий Швитрикгайло, мир... с Новымгородом... а после грамот месяц не воеватися... А на сем яз, Кн. Вел. Швитрикгайло, крест целовал; тако же и послом Новогородским... Иван Ермолиничь... Харьиничь... Индикта IX», то есть, 1431 г. — Свидригайло в 1432 заключил мир и с Псковитянами, от коих ездили к нему Посадники Иоаким, Алексей Ефремовичь и Бояре. С обеих сторон утвердили старую границу, как было при Витовте (см. Псков.Лет.). — В Новог.Лет.: «той же зиме (1436) послаша Новгородци Посадьника Григория Кириловичь к Литов. Кн. Жидимонту, и Жидимонт целова крест к Новугороду по старине». — Из Кенигсбергского Архива прислана ко мне следующая Свидригайлова грамота, достойная замечания и слогом и содержанием: «от Великого Князя Швитрикгайла приятелю нашему, милому Князю Павлу, Мистру Прускому. Грамоты ваши Князя Лодвиков Кунтура Къгмевьского слуга Климок принесл к нам к Смоленьску на третьей недели в Четверг по Велику дни. Пишете, иже есте готови со всими своими людми к семой недели в Ляцкую землю потягнути: то нам велми любо, што не вмешкивая дело чините. А пишете, што быхом псали прося Волоского Воеводы, што бы в тыи часы також с своими людми от своее стороны втягнул в Ляцкую землю: и мы к нему послали, просячи его. А пишет о Князя Михайла и о Князя Федка, што
быхом и там от тое стороны и с Подолья Ляцкой земли велели заважати и щкодити; а о Князя Олександра о Носа ведома ещо вам не было, што приступил к нам: ино о том есмо к вам ужо послали перво грамот и словом пак приказали есмо, а потом и слугу его отпустили есмо, што послал к вам, то вжь (уже) вам ведомо есть; ино Князю Федку велели есмо оттуль от Подольское земли заважати Ляхом, што наиболши могучи со всими тамошними людми, а и с Татары пак: занюжь и Татар с ним досыть есть; а Князь Олександр Нос от Луцкое стороны. Надеемся, имут им много заважати и щкодити их земли; о том есмо послали к ним, ко Князю к (Александру и ко Князю Федку; но Князю Михайлу, Воеводе Киевъскому велели есмо к собе тягнути ему. Мы жь, Бог дасть, хочом на тот жо день, на семую Суботу, со всими нашими людми и с Мистром Лифлянтьским соймася в Полоцку или где будеть споручь и нам и ему, хочом пойти в Литву на тот же рок, как и вы потягнете. А также оногды ещо у (в) Великии пост, как толко отпустив Лодвика Кунтура Къгмевьского к вам, послали есмо Боярина нашего, на имя Михайла Арбанасса, ко Царю Магметю к Орде, а после опять перед Великою ночью послали есмо к Орде жь Пана Ивашка Монивидовича, прося Царя, штобы нам такожь от себе помогл. Тот жо Михайло Арбанас приехал к нам к Смоленьску того жь дни, как Кунтуров слуга Климок: приказал с тым Михайлом к нам Царь Магметь Ордьский, молвя, как есми взял братство заодно стояти с тобою, с своим братом с Великим Князем Швитрикгайлом, то так держу полно свое слово, свое докончанье. А послал был есмь сее зимы к тобе брату на помочь своих
люди дванадцать тисячь, а с ними многих в головах Уданов Князей, и дошодшо до Киева вернулися опять: за снегом не могли далей пойти; снега
были велики; а нынечи шлю к своему брату, к тобе к Великому Князю Швитрикгайлу, на помочь  сына своего большого Мамутяка Царевича, а правую руку зятя, Князя Айдара, а другого зятя, Князя Ельбердея, со многими людми; одно брат мой пришлет ко мне человека доброго, кому бых тыи свои люди дал на руки, иж бы их довел до моего брата, до Великого Князя Швитрикгайла. А о Пана Ивашка, что есмо послали к нему, ведомо ему ещо не было; и сустрел тот Михайло наш Пана Ивашка в поли; надеемся вжо в Орде есть у Царя; а людей своих готовы держить Царь; отрядив с Паном Ивашком их и отпустит к нам на помочь, и сына и дву зятей тых своих со многими людми; а и то приказал к нам с там Михайлом и на ярлыце псал на своем: будеть тых людей моих мало, а будет самого мене надобе со всими моими людми, готов есми к тобе, к своему брату Великому Князю Швитрикгайлу; одно где ми узвелишь Так нам приказал молвить, што его неприятель, то и мой неприятель; но хочом Богу моляся с одного своего добра смотреть. А пеан у Смоленьску Майя 3 дне» — вероятно, в 1432 году.
(265) См. Никон. Лет. г. 1426 и 1429. Первое нападение было осенью: вероятно, еще в 1425 г. Татары, стояв в Галиче месяц, взяли Кострому 6 1енв.
С дядями Великого Князя ходил к Нижнему Боярин Иван Дмитриевич. — О походе в Болгарию см. Никон. Лет. г. 1430.
(266) Сия грамота находится в Архиве под № 22 и 23 (см. Собр. Госуд. Грам. 86). В начале; «На сем, брате молодший, Князь Юрьи Дмитреевичь,
целуй ко мне крест», и проч. Она подписана Митрополитом; в ней означен год, Индикт и день (Марта И). В летописи: «Тое жь зимы (1431) Кн. Юрьи разверже мир».
(267) Но в таком единственно случае, когда бы Василий не оставил сыновей; и притом в завещании нет имени Юрьева, а сказано только: «кто будет под тем (Василием), ино тому сыну моему Княжь Васильев удел».
(268) «Князь Юрьи Дмитр. на Рожество Богородицы бысть на Литургеи у Пречистые на Сторожех, и пойде ко Орде же; и взять их к себе в улус Дорогамин Московской Мин-Булат... но добр бяше до Юрья Князь великий Ординский Ширин-Тегиня... Некто же Татарин, Усеин именем, Постелник Царев, братаничь Тегине, сказа ему думу Цареву... Прииде Князь Великий В. В. на Москву на Петров день, а с ним Царев посол, Улан Царевичь: тот его садил на Великое Княжение у Пречистые у золотых дверей (в Успенском
Соборе), а К. Юрьи пойде в Звенигород, а оттоле в Дмитров». Только в одном Архангельск. Лет. сказано, что Мурза Ханский посадил Василия на престол будто бы в Владимире.
(269) Великиий Князь не был доволен тем, что Хан отдал Юрию Дмитров.
(270) «И Микула пояс дал в приданые жь Ивану Дмитриевичю, а Иван Дмитр. дал его за своею дочерью Князю Андрею Володимеровичю; по смерти же Андреевой, по Ординском приходе, Иван Дмитреивичь Княжну, Андрееву дшерь, а свою внуку, обручал за Князя Василья Юрьевича, и тот пояс дал ему». В Архангельск. Лет.: «на той свадбе (Великого Князя) Захарья Ивановичь Кошкин имался за пояс у Князя Василья Юрьевича у Косова, а ркучи: тот пояс пропал у меня, коли крали казну мою». Лучше верить Московскому Летописцу. — Юриевичи, уехав из Москвы, ограбили Ярославль и взяли казны
всех Князей.
(271) «Посла противу ему (Великий Князь Юрию) Феодора Андреевича Лужа и Феодора Товаркова». — О Москов. воинах: «пияни бяху, а и с собою мед везяху, чтоб пити еще».
(272) В набережных сенях.
(273) В Собрании Госуд. Грамот, I, 99. Там сказано: «Целуй крест ко мне и к моему сыну, К. Дмитрею меньшому, и с нашим братом молодшим, К. Костянтином Дмитр., и с моими братаничи Князем Иваном и К. Михайлом Андреевичем (Можайскими, сыновьями умершего Андрея Димитриевича) и со К. Васильем Ярославичем... А держати ми тобя, Великого Князя, в старишиньстве... а детей ми своих больших, Князя Василья, да Князя Дмитрея, не приимати и до своего живота, ни моему сыну меньшому; а тобе их также не приимати... Что отчина брата нашего, Княжа Петрова Дмитреевича, Дмитров со  всеми волостьми, того ми всего под тобою, под Вел. Князем, блюсти... а что есмь взял Царев ярлык на Дмитров, и тот ми ярлык тобе дати... Что ми ся еси нынеча отступил Сурожыка, да Лучинского, да Шепковы, и Шачебала, и Ликурги, и Костромских волостей... и Бежыцского Верха... А в Литву ти у мене помочи не имати, а к тобе ми не ъздити... а которые суды судил яз Князь Юрьи Дмитреевичь, сидя на Москве, а тех ти судов моих не посужати... А что поймана твоя казна и твоее матери, или Бояр, и мне то отдати... А что будут поклажей моих Бояр, Семеновы Федоровича, или иных, и тобе то отдати... А что Князь Василей Ярославичь имал или люди его грабили, а на то суд и исправа. А что еси платил в Орде за мою отчину за Звенигород и за Галичь два выхода и с распанами, а о том ми с тобою розчестися... А что есмь занял у гостей и у суконников шесть сот рублев, да заплатил есмь в твой долг в Ординской Резеп-Хозе, да Абипу в кабалы и на кабалах есмь то серебро подписаль, и тобе с мене тот долг сняти, а с теми гостьми ведатися тобе».
В летописи: «Князь Великий В. В. посла Воеводу, Князя Юрья Патрикеевича, а с ним Двор свой, многие люди, на Кострому на Юрьевичев, а с ними бяше Вятчане и Галичане; и сташа на бой, на речке на Куси, и рать Вел. Князя побита, а Воеводу, Юрья Патрикеевича, поймали, и приидоша опять на Кострому; а как Волга стала, и они ступили к Турдеевым врагом... К. В. слышав измену дяди, что на бою у детей его были Воеводы его со многими людьми, и пойде на него ратию; он же (Юрий) бежа к Белуозеру, и Князь Великий Галичь вся и сожже (в Архангельск. Лет. сказано, что он не взял крепости, где засели Косой и Шемяка)... и возвратися к Москве. А Князь Юрьи приде в Галичь, и посла по дети своя, и собра силу многу, и Вятчан приведе... Князь же Великой пойде противу, а с ним Князь Иван Можайской... и сретошася у Николы Св. на горе в Субботу Лазареву... а Князь Иван Можайской беже ко Тфери: тамо бо и мати его бежала ко дочери своей; и К. В. посла к нему Андрея Федоровича Голтяева... А Князь Юрьи приела к нему Якова Жесткова, зовя его к собе; Иван же пойде со Тфери в Юрью, и срете его у Троицы, и пойде с ним к Москве». В Новогор. Лет.: «На Св. недели, Апр. в 1, приеха в Новгород Князь Вел. Василий, и выеха весь Великий Новгород ратью на поле на Заречскую сторону к Жилотугу, а Князь Великий был на Городищи, и не бысть им ничего же; и К. В. в Новегороде пребыв 3 недели и 4 дни, отъеха на Тферь Апр. в 26». «Прииде же Юрьи под Москву на Страстной недели в Среду, и стоя под городом неделю... и взя Москву, и Княгинь Великих посла в Звенигород». Во Псков. Лет. сказано так о начале войны между Юрием и Великим Князем: «К. В. пойде ратью на Князя Юрья, а через мирную руку и правду, церкви пожже в Галиче и монастыри, и много народу посече, а К. Юрья ту не бысть; и приде в Переслав, и учини пакость велику».
(274) «Пр еставися (в 1432 г.) дядя В. К. Василия, Князь Андрей Можайский, в своей отчине месяца Июня, и привезоша его на Москву и положиша во Архангеле». В 1433 г. К. Иван и брат его К. Михайло Андреевичи заключили союз с Василием, жившим тогда в Коломне; см. их договор в Собрании Государственных Грамот, I, 92.
(275) См. Собр. Госуд. Грамот стр. 90. В обеих грамотах Юрий называется Великим Князем. В Рязанской сказано: «Тобе, Вел. Князю Юрью
Дмитр., отчины моей Княженья Рязанского, Переславля и Пронска по реку Оку блюсти подо мною... а в Тулу и в Берестий тобе и твоим детем не вступатись... А со Князем еси с Пронским и с его братьею любовь взял; а что ся промеж нас учинить, ино меж нас управить тобе, Вел. Князю... а с Торуским Князем взяти ми любовь, зане те Князи с тобою один человек. А Новосильские Князи добьют челом тобе, и мне с ними взяти любовь... А что будет покупил
в Мещерских местех дед мой и отец мой и яз или мои Бояре, и в та места мне не вступатись: знати нам свое серебро, а земля к Мещере, как было при В. К. Иване Ярославиче и при Князи Александре Уковиче... а Князи Мещерские не имут тобе, Вел. Князю, править, и мне их не примать... А что будет в моей вотчине Егедеева полону, коли был Егедей у Москвы, тех ми отпустити, а с купленых окуп взяти; также и Царевичь Махмут-Хозя как был у тобе в Галиче ратью... А что есми посылал свою рать с твоим братычем, со Князем с Васильем, и воевали и грабили, ино тому всему погреб», и проч. В Родословной Книге (II, 239) сказано о Мещеръских Князьях так: «В лето 6706 (1198) Князь Ширинской Бахмет, Усеинов сын, пришел из Большие Орды в Мещеру, и Мещеру воевал, и засел ее, и родился у него сын Беклемиш, и крестился Беклемиш, и назван  Михаилом, и в Андрееве городке поставил храм Преображения, и с собою крестил многих людей. У Князь Михаила сын Князь Федор, у Федора Юрьи, и Князь Юрьи был на Дону, пришел из Мещеры к В. К. Дмитрию Ивановичу с своим полком. У Юрьи сын Князь Аугександр»; сейто Александр есть Укович, продавший Мещеру Димитрию Донскому (см. выше); но Князь 11 Гиринской Бахмет вышел из Орды без сомнения гораздо после 1198 года, когда еще и Большой Орды не было.
(276) Собр. Госуд. Грамот, 105. Юрий отказывает Косому Звенигород, разные села, и между прочим Тамашенские луга на Перерве; Шемяке Рузу,
а Красному Галич с соляными варницами (кроме церковных), Вышегород, и между прочими деревнями Подмосковное сельцо Сущевское с Ходынским лугом: Московские же доходы, Дмитров, Вятку, двор, загородный сад и садик всем трем вместе. Далее: «Благословляю сына своего, Василья, икона пречистая Богородица, окована золотом, Смоленская; а благословляю сына
своего, Дмитрея, икона Спас окована, что мя ею благословила Княгиня Марья Данилова; а благословляю сына своего, Дмитрея меньшого, икона Пречистая золотом окована, что мя благословила мати моя Княгиня Великая. А что из золота, даю сыну своему Василью пояс золот с каменьем на чепех без ремени; а Дмитрею, сыну своему, даю пояс золот на червьчати ремени; а Дмитрею, сыну своему меньшему, даю пояс золот с каменьем без ремени, чем мя благословил отец мой. А что моего осталося золота, или женчугу, или матери его золота, или женчугу, а тем благословляю сына своего, Дмитрея меньшего. А Бог даст, будет Митрополит на Русь, и яз ему велел дати блюдо свое большее двоколечное... А писал есьми грамоту сю перед Бояры».
В Архангельском Соборе на гробе Юриевом изображены год и число его смерти: «л. 6940, Авг. 19;» но в том и в другом ошибка. По всем летописям он скончался в 6942 году, а по Арханг. Лет. 6 Июня. Сия надпись без сомнения не есть древняя.
(277) См. о Константине Т. V, примеч. 122, а грамоту в Собр. Госуд. Грамот, 107. Начало: «Божиею милостию и Пречистые Его Богоматере и по нашей любви», и проч. Далее: «што еси взял у Семена у Аминева пасынка в Тростне в своем имяни, и то село твое (в Звенигородской области)... А што, брате, еще в целованьи будучи со мною, не додал ми еси в выходы серебра и в Ординскые проторы, и што есмь посылал киличеев своих ко Царем, к Кичимь-Ахметю и к Сиди-Ахметю, а то ти мне, брате, отдати по розочту... а што в наше розмирье (было), а тому всему дерть» (забвение).
(278) В Синод. Псков. Лет.: «Князь Василий Юрьевичи, побрав злато и сребро, казну отца своего, и градский запас и весь и пускичи (пушки) и подоймя с собою Князя Романа Переяславского (вероятно, бывшего Наместником в Переславле) побеже к Новугороду... и егда прибеже в Новгород, а Князь Роман побеже от него; он же, поймав его, повеле отсеши руку и ногу, и умре; а сам Кн. Василий Юрьевичь, на Городище пожив 8 недель, поеха на Заволочье». — В Никон. Лет. и в других: «Косой, шед на Кострому, нача собирати воя... и приеха в Новгород... и пойде и пограби по Мете реце и по Бежецком Верху и по Заволочью... и пойде с Костромы со многими силами к Москве, а Князь Великий противу... и сретошась в Ярославской отчине у Козмы и Дамияна на Которосли, Генв. в 6 (1435), и поможе Бог Вел. Князю, а Косой убеже в Кашин... и пойде изгоном к Вологде на Вел. Князя заставу... и тамо Воеводу поймал, Феодора Михайловича Челядну, Андрея Федоровича Голтяева, Володимера Андреевича Зворьксима,
Михайла Чепчика и иных; и пойде к Костроме, и посла по Вятчан, и приидоша к нему... а Князь Великий пойде на него, и ста на мысе у Св. Ипатия межи Волги и Костромы, и не лзе бе битися им, межи бо их река Кострома, и взяша мир... а весна была вельми студена». (Между рукописями Императорской Библиотеки находится список мирного договора, заключенного тогда между Великим Князем и Косым.) Далее: «Косой же пришед в Дмитров, и пребысть в нем 1 месяц... и пойде опять на Кострому, а к Вел. Князю розметные послал, а жил на Костроме до пути зимнего, а на пути пойде к Галичю, а из Галича к Устюгу, и на Кичьменгу на верх Югу реки приде в Николин день, а на Устюг под город Гледен Генв. в 1 (1436), а ждал Вятчан и стоял 9 недель, и на всяк день приступал, а города не взял; а на городе был Воевода Вел. Князя, Князь Глеб Ивановичь Оболенский; а волости выпустошил, а после Гледен взял на целованье, а Князя Глеба взял душею на праве, да его убил, и положен бысть в Соборн. церкви на Устюзе; а Десятиньника Владычня, Иева Булатова, повесил, и много Устюжан казнил, вешал, секл».
(279) «А пристав у него Иван Старков, а Наместник на Коломне он же... Тое же весны, в 4 неделю поста Великого, пойде Кн. В. Ю. Косой похваляся на Великого Князя... а К. В. стретил его на Скоротине в Ростов, области».
(280) Об нем сказано в Псков. Лет.: «Приеха во Псков из Риги (в 1436 г.) от Местера Князь Иван Баба, а в своем безвременьи, и пребыв в Пскове до полузимы, поеха на Москву».
(281) «Угони Косого Борис Тоболин, и нача кликати: ось Князь Василей Юрьевичь! и пригна к нему Князь Иван Баба». Далее в Арханг. Лет. стр. 122: «А когда К. Василий Юрьевичь перевезлся Волгу, и пойде конною силою на Нерехту, а Вятчан отпустил 400 в судех к Ярославлю, а Князь Великий чаял судовые силы много со Князем Василием, и он велел Князю Александру Федоровичи) Брюхатому Ярославскому с Ярославцы и с Углечяны в судех быти под Ярославлем, а силы с ним 7000, а Вятчаня, не дошед до Ярославля за 15 верст на усть речки Тунашмы, суды оставя в речке, а сами пеши поскочили за Князем Васильем, да не поспели на бой, стретили беглых с бою, а сказывают, что Князя Василья на бою поймали. И Вятчяня побегли взад подле Которосль реку вниз, а уж нощь, и прибегли близ Ярославля на светлой заре, аж Чернец един едет по Которосле вверх, и начата спрашивати его: где Князь Александр стоит? Чернец же чаяв Князь Александровы люди, и рече им: близ на усть Которосли шатром стоит на Волзе со всею силою, а иные в Которосли, а Княгини со Князем спит в шатре. А того утра была мгла велика: Вятчяняж здумавше и кинувся скоро, Князя Александра и со Княгинею поимавше, и вметалися во Княжие же суды, и от берегу отпехнулися на Волгу, а всех Вятчан 40; рать же Князь Александрова вся спала, и вскакали, начата хватати
доспехи; Вятчяня же пловучи вниз по Волзе со Князем и Княгинею, и стоячи над Князем и над Княгинею с копьи и с топоры, и реша: один на нас стрелу стрелит, мы Князя и Княгиню погубим; Князь же нача кликати Ярославцем и Угличаном, чтобы не стреляли. Вятчаняж перегребшися за Волгу, и сташа, и нача Князь за себя и за Княгиню сулить окуп 400 рублев. Вятчаня же велеша послати по казну в город Ярославль, и Казначей Княжей казну привезл: Вятчяня же вземше казну, а Князя Александра и со Княгинею не отпустили; а побегли к Вятке мимо Казань в судех, а Князя и с Княгинею свели к Вятке неволею. Ириде же весть Великому Князю на Москву, что Вятчяня Князя Александра и со Княгинею поймали, и на Вятку свели, и Князь Великий велел Князю Василью Косому очи выняти Майя в 21 день».
(282) Собр. Госуд. Грамот, 118: «А Москва нам, господине, с тобою держати по душевной грамоте деда нашего... А что ввел зять твой, Князь Александр Ивановичь, отцю моему четыре села, в долгу в пяти сот рублех, и тобе то, господине, мне и моему брату отправити по докончанью; а запрится твой сестричь, и тобе В. Князю взяти у него суд». Сия грамота писана в Москве, Июня 13, с означением Индикта XIV. — Косой умер в 1448 году.
(283) «Устюжане (в 1425 г.) воеваша Заволочскую землю... Того же лета Новогородци ходиша ратью к Устюгу». Далее: «Посадники Новогород. Иван
Васильевичь, да 1ригорий Кириловичь, 1ысяцкий Федор Елисеевичь, Есип Васильевичь, Онанья Семеновичь, Остафей Есиповичь, а с Рушаны Федор Остафьевичь, Михайло Буйносов и Порховичи, идоша (в 1435 г.) тремя путьми, и казниша Ржевичь, и села пожгоша по Ржеве по Плесковскый рубеж и на Бардове». Здесь говорится не о Московском и Тверском Ржеве, но о нынешнем Псковском Новоржеве, который назывался прежде Ржевою Пустою. Далее: «Той же зимы В. К. Василей целоваше крест к Вел. Новуграду, что отступитися ему Новогород. отчины и слати своих Бояр на розвод земли на Петров день; а Новогородским Бояром отступитесь Княжчин, где ни есть. Послаша Новогородци (в 1436 г.) на отвод земли на Бежитьский Връх Посадника Григория Кириловича и Ивана Максимовичи, а Житьих Кузму Тарасина, Ивана Максимова, а иных на Дамский Волок и на Вологду». — Далее: «приеха (в 1437 г.) с Москвы в Новгород от Князя Вел. К. Юрьи Патрикеевичь черного бору прошати, и Новогородци дата». Грамота, тогда писанная, находится в Пушкинском собрании Двинских грамот; вот она:
«От Посадника В. Новагорода Степенного Офонаса Остафьевича, и от всех Старых Посадников, и от Тысяцкого Степенного Михаила Ондреевича, и от всех старых Тысяцких, и от Бояр, и от Житьих людей, и от купцов, и от черных людей, и от всего В. Новагорода на Вече на Ярославле дворе: Се дахом черный бор на сей год Великому Князю Василью Васильевичу всея Руси.; А послал К. В. на черный бор Семена Яковлича в Торжок: а брати Князь Великого черноборцем на Новоторжских волостех на всех, куды пошло по старине: с сохи по гривне по новой; а писцу Княжу мордка с сохи; а в соху два коня, а третья припряжь; да тшан кожевничской за соху; невод за соху; лавка за соху; плуг за две сохи; кузнец за соху; четыре пешци за соху; лодья за две сохи; црен (см. Т. II, примеч. 267) за две сохи. А кто сидит на исполовь, и на том взяти за полсохи. А где будет Новгородец заехал лодьею, или лавкою торгует, или староста, на том не взяти. А кто будет одерноватый, емлет месячину, на том не взяти. А кто поверга свой двор, а вбежит в Боярский двор, или кто имет соху таити, а изобличать, на том взяти вины в двое за соху. А корм с десяти сох Князя Великого черноборцем взяти тридцать хлебцов, баран, а любо полоть мяса, трое куров, сито заспы, два сыра, бекарь соли; а коневого корму пять коробей овса в старую коробью; три возы сена с десяти сох, как пошло; по две подводы от стану до стану; а брати им, куды и прежде сего черноборци брали по старине».
(284) В Никон. Лет.: «Того жь лета (1435) Евфимий, Владыка Новог., заложи у себя во дворе церковь Иваня Златоуст, на воротех; того жь лета и совершена бысть... и егда мастеры отступиша вси от церкви, и церковь вся и до основания падеся великим разрушением: и се знаменье показася, яко хощет власть Новогородских Посадников и Тысячских и всех Бояр и всея земли Новогородския разрушитися».
(285) Послы Новогородские, Архиепископ и Бояре, встретили Василия в Деревской области, у городка Демона. В Новог. Лет.: «В то же время Воеводы Новгородский с Заволочаны по вотчине Князя Великого воеваша». В Псков. Лет.: «Вел. Князь приела посла, веля Псковичам развергнути мир с Новгородци, а сам стоял в Торжку, и Псковичи отслаша мирную грамоту Новугороду, и идоша к Порхову, и стояша 3 дни, и повоеваша Новогородец область от Литовского рубежа и до Немецкого в длину на 300 верст, а поперек на 50 верст; а Князь Вел. стоял под Демоном».
(286) Сие известие находится не во всех летописях: оно внесено в Степен. Книгу (II, 99) с таким прибавлением: «Инок свят от Вельможска роду, живый в монастыри Клопском, внезапу нача звоните в колокола, и мнози снидошася; он же яко уродствуя бяше, и всем людем, и самому Архиепископу вопия и глаголаше... Гордыню вашу упразднит (Иоанн), и ваше самовластие разрушит, и самовольные ваши обычаи изменит, и за ваше непокорство многу беду и поселение и плен над вами сотворит, и богатство и села ваши восприимет». — По тогдашнему обыкновению давали младенцу имя Святого, коему празднуют в день его рождения, а при крещении другое.
(287) См. Лыздова и Казанск. Историю, стр. 77. Но в договоре, заключенном между Великим Князем и Шемякою в 1436 году, говорится о дани Ханской: «а Орда, господине, управливати и знати тобе, а у мене ти имати выход по старым дефтерем». — В летописи: «Приходиша (в 1437 г.) Татарове на Рязань, и украйные села поимаша, и возвратишася восвояси... Татарове (в 1439 г.) воеваша Рязань, и много зла учиниша, и отъидоша». — Махмет, как мы описали, утвердил Василия на Великом Княжении. Брат его именуется в грамоте 1434 года (см. Т. V, примеч. 277) Кичим-Ахмет, а в некоторых летописях Кичи-Махмет.
(288) «Убиен же бысть в городе Князь Петр Кузминской, да Семен Волынец: гнашася бо те за Татары до половины града, а прочий вой от града возвратишася». — О бегстве Россиян: «Бысть же сие Дек. в 5; убиени же быша на том бою Андрей Костянтиновичь Шонуров, К. Федор Торусский, К. Андрей Стародубский, Лобан, Микита Туриков, Семен Горсткин, Кузма Порховской,
Иван Кузминской, Андрей Хоробров, Дмитрей Кака, и иных множество».
В Арханг. Лет. рассказаны обстоятельства иначе: «Воеводы Вел. Князя изошли Татар под городом безвестно, и Царь против города сел в острозе, а учал бита челом... а Григорей Протасьев, Воевода Мченский, учал Царю норовите, а Воеводам Вел. Князя (ибо Григорий был Литовским, а не Московским подданным) говорите так: К. в. прислал ко мне, битися со Царем не велел, а велел миритися и полки распустита; и Воеводы учали слабети, и на ту ночь Григорей Протасьев послал своего человека ко Царю в острог, а ркучи тако: чтобы еси утре на рать Великого Князя пришел; и того утра мгла бысть велика, и Царь пришел, а сторожи Руския не видали, а учали Русь сечи, а Григорей Протасьев наперед всех побежал, кличючи: побежи! побежи! и побегоша».
(289) См. Т. V, примем. 176, Казанск. Лет. в Казанок. Истории Рычкова стр. 81 и Лызлова Скиф. Ист. I, 86. Казанский Летописец рассказывает, что Улу-Махмет сделал себе ледяной городок и перед битвою молился в пустой церкви Христианской; что какой-то чудесный свет вывел его из укрепления и дал ему смелость ударить на Россиян; что у Шемяки было 20 000 Москвитян, 10 000 Тверских и 10 000 Рязанских воинов, и проч. — По другому сказанию, первым Царем в Казани был сын У\у-Махмета, Мамутяк (см. Т. V, примем. 329). Далее в летописи: «Тогоже лета (1439) Махмет приходил к Москве Июля
в 3, в Пяток... и стояв 10 дней, пойде прочь, и идучи назад досталь Коломны пожегл, а людей пленил, а иных иссекл... Тоя же осени (1439) Царь Ахмет (Кичим-Ахмет) Болшие Орды убил Болшего своего Князя Ординского, Мансупа, и много Татар избиено бысть в Орде; не точию же тамо, но и в иных Ордах мятеж бысть и межиусобные брани».
(290) Собр. Госуд. Грам. 130. В сей грамоте сказано: «также и нынеча што будете взяли на Москве нынешним приходом у меня, и у моее матери,
и вам то отдати». Кажется, что Юрьевичи имели перед сим войну с Великим Князем; но в летописях нет о том ни слова. Далее упоминается о поручнике К. Дм. Ряполовского, о К. Ив. Засеке, о должнике Васил. Вепреве На обороте: «А подписал Федько Дьяк... в лето 6948 (1440) Июня в 24».
(291) «Сент, в 22 преставися К. Дм. Юрьевичь Красной... преже бо глухота ему бысть и болячка в нем движеся... и Священник со причастием в сенех ожидая. Отец же его духовный, Осия именем, Священноинок, заткну ему бумажкою ноздри: Князь же встав срете причастие в две-рех... и возлеже... и покуша от ух мясные и рыбные, и вина чашу испи, и рече своим: выступите вон; дадите ми упокой; заснути ми ся хощет. Они же возрадовашася, мняше кровь ту за пот, и поидоша ясти к Деонисию Фомину; и как бысть уже вечер, и се един притече к Осии (ту бе и Диякон Княжь Дементей) и рече: Князь отходит... и пришед канон на исход души и молитву промолвиша и отдаде дух. Осия же загнете ему очи и покры его... Един Диякон не испил тогда, но лег
противу Князя на другой лавице, зряще нань... и яко же бысть в полунощи, Князь же скину одеяло и рече великим гласом: Петр же позна, яко Господь есть... Потом же нача пети демеством: Господа пойте... таже аллилуия, стих
Богородичной... а пояше очи смежив, а тело на нем яко же у живого. Пред Утренею же нача тишати, и по Утрени отец его духовный приспе с причастием запасным, а Князь таки не зглядывал. Осия же двинул по устом лжицею, и Князь возгляну... и рече: радуйся утроба Божествен, вотющения — и причастися, и в Понедельник той и во Вторник глаголаше от Писаний и пояше
стихи; и людей знаяше, и глаголаше к ним, но не по ряду... а кто что к нему ни промолвить, того не слышаще. В Среду же преста говорити, а люди знаяше; а Четверток же, в Обедню, егда начаша чести Евангелие, отдаде дух Сент, в 22... И Бояре послаша по Князя Шемяку на Угличь, а его нарядив, яко же достояше над мертвыми, несоша в церковь Св. Левонтия, а церковь та без пения стояше... В осьмый же день приде Шемяка, и тогда отпевше надгробная, и положиша его в колоду, и осмоливше с полстьми, повезоша на Москву на носилех... и дважды срониша его; привезоша же на Москву Окт. в 14... По отпетии же рассекоша о нем колоду, мняще толико кости обрести», и проч. — В Арханг. Лет. сказано, что Шемяка будто бы содержался тогда под стражей в Коломне, и по смерти брата освобожденный, был отпущен в Углич.
(292) Степей. Кн. II, 40: «Апреля в 20, в Пяток Св. Пасхи, по утренней службе Митрополиту пришедшу в ложницу свою и немощи ради возлегшу на одре, и почивающу, и внезапу зрит, с полунощные страны вниде яко человек зело светел, власы имея яко златы, и венец на главе, и одежда его бяше преудобрена паче смысла человеческого, и посох злат имеяше в руке, и ста пред Святителем, и не глагола ничто же. Фотий же рече: кто ecu ты, удививый мене? писано бо есть, не входяй дверми тать есть. Тогда глагола ему: есмь Божий Ангел... Се дает ти Христос Бог седмицу... Жив же Фотий по явлении лето едино и месяца три и дний 20». Тут же и грамота  Фотиева, в коей, между прочим, сказано: «Ведомо всем, что како есми пришел на Митрополию,
не нашел есми ничто же в дому церковнем Митрополитстем: все запустело... Ведомо же всем, что како от пожара грамоты вси погорели церковные», и проч. Он скончался 8 Июля, и был погребен в Успенск. Соборе на правой стороне, где находился гроб Киприана Митрополита. Мы имеем разные сочинения Фотиевы, в коих видны ум, знания богословския и красноречие: 1) Послания во Псков о Стригольниках, которые в его время снова явились (см. выше, примеч. 124); 2) Слово к Иереям и Монахам; 3) Слово к Епископам; 4) Послания к народу, Правительству и Духовенству Псковскому, в коих Митрополит жалуется, что Иереи в крещении употребляют муро Латинское, а не святое, и перед судиями гражданскими дают присягу в полном Священническом одеянии, и проч.; 5) Послание в Новгород к Архиепископу Иоанну и к мирским чиновникам о соблюдении Христианских добродетелей,
и проч. (см. в Синод, библиотеке кншу под № 164).
В Новог. Лет. Попа Иоанна г. 1434: «той весны поеха на поставление Евфимий к Митрополиту Герасиму в Смоленск Апр. в 11» (см. Т. V, примеч. 243). В Псков. Лет. г. 1434: «тоя осени Герасим Владыка приеха из Царяграда в Смоленьско от Патриарха поставлен Митрополитом на Рускую землю, а на Москву того ради не поеха, Князи Великии заратишась между собою».
Степен. Кн. II, 69—71: «Иона бысть родом от мест града Галича близь предел Казанской земли, растояние имея от Соли Галической яко шесть верст на реце на Святице, родися от отца благочестива, именем Феодора, зовомого Одноуша, идеже ныне погост по его имени Одноушево именуемо, его же той Одноуш дал в Дом Соборной церкви Пречистые, иже на Москве... И двунадесятим летом исполнившимся от рожества его, во Мнишеский образ облечеся... и прииде во обитель на Симоново, иже на Москве, и тамо подвизашеся... с блаженным Варфоломеем, и с Иваном Златым, и Игнатием иконником, не дадуще никакому бесчинию бывати в монастыри, ни самому
Архимариту не попущаху... аще и многу скорбь и опечаление приимаху... Блаженного Варфоломея по мнозех летех преставления его показа Бог стояща в церкви на месте, идеже в животе еще обычай имея молитися, якоже о сих свидетельствует в духовном завещании преподобного Иосифа Волоцкого... Прииде некогда Фотий Митрополит во обитель на Симоново в пекольницу, ижесть хлебня, и виде сего блаженного Иону уснувша от великого воздержания и десную свою руку на главе своей держаше согбену, яко благословяше ею. Святитель же, пророчествуя о нем, глаголаше», и проч. В Послании Рос. Митрополитов (Синод, библиот. № 164, л. 104) есть так называемое поручение Митрополиту Московскому — вероятно, избранному тогда Ионе — на Киевскую Митрополию от Короля Казимира. В сей грамоте сказано: «Как бывало за отца нашего, Короля Володислава, и В. К. Витовта, мы Казимир, Божиего милостию и проч. Гадавше и добре смотривше с нашим братом, с В. Князем, и с нашими Князьми и Паны, и с нашею Радою, полюбили есмо собе отцем Митрополитом» ... Имени нет. Далее: «и дали есми ему столец Митрополичь Киевский и всея Руси, как бывало по уставлению... Про то же Князи наши, Епископи и Бояре, и Архимандриты, и Игумени, и Попове, и весь Посполитый народ имеете его и чтите... Притом во избраньи были стрыйко наш, К. Швитригайло, брат Кн. Александро Володимеровичь, Князь Матей Бискуп Виленский, Воевода Виленьский Пан Кгаставт, Воевода Троцкий Пан Монивид, Воев. Новогородский, Маршалок Земьский, Пан Петраш Монтикгирдовичь, Пан Судивой Наместник Ковеньский, Пань Виленский, Наместник Смоленский, Пан Семен Къгедикголъдовичь, Пан Ондрей Немировичь, Пан Ондрей Исаковичь, Намест. Полоцкий, Пан Юрша Староста Бряславский, Пан Михайло Канцлер, и иных многих наших Князей и Панов. А дана в Вильне».
(293) См. Флёри Hist. Eccl. XV, 593, г. 1463, и Степен. Кн. 11,71.
(294) См. Райнальд. Annal. Eccl.. г. 1437—1440 — Грека Сильвестра Сгуропула Hist. Concilii Florentini, переведенную на Латинский язык Робертом Крейтоном (Creyghton)— Льва Аллация (Allacii) Exercitationes in Cieyghtoni Apparatum, versionem et notas ad Historiam Con. Flor. Scriptam a Sguropulo — Мозгейма Kirchengeschichte, V, 50 — Флёри Hist. Eccel. XV — Никон. Лет.,
Степен. Кн. II и две рукописи, Синодальн. библиотеки № 364 и Архив. № 10, где сказано в заглавии: Повесть Симеона Суздшьского о осьмом Соборе.
(295) Степен. Кн. II, 72. В Псков. Лет. г. 1435: «Того же лета Князь Литовскый Свитригайло пойма Митрополита Герасима в городе Смоленьске
и окова твердо железы, и спровади в Видбеск, и держав в крепости 4 месяцы, сожже огнем Иуля 26, за толику вину, что перевет на него дръжал к Князю Жидимонту, и выня у него грамоты переветные». — Исидор приехал в Москву во Вторник Святой Недели (в 1437 г.).
(296) Сие описание находится в Синодальн. библ. № 329 и напечатано в Древ. Рос. Вивлиоф. VI, 27. Советуем любопытным прочитать его . — В Псков.Лет.: «Приехаво Псков Сидор Митрополит Дек. в 6 (г. 1437 ) и в Св. Троице Литургию сверши, и пребысть 7 недель, и отъя суд и печать, и воды, и землю, и вси пришлины Владычни, и на тех оброцех посади Наместника своего, Геласия Архимандрита, а сам поеха на осьмый Собор». Письмо Великого Магистра Немецкого к Исидору сообщено мне из Кенигсбергского Архива под № 736. Оно так начинается: «Alehrwirdigster Vater und GroBmechtinger, besunder lieber Herr [Досточтимый Отец и могущественный дражайший Господин]! Вот содержание: «Сведав от вашего посланного и Маршала Ливонского, что вы, ревностно желая способствовать единомыслию
в Христианстве, спешите на Собор Италиянский, но доселе не могли безопасно проехать чрез Самогитию, писал я о том к Вел. Герцогу Литовскому Сигизмунду, который и доставил мне пропуск и другую, по-Руски писанную бумагу, вместе с Немецким письмом: что все к вам посылаю. Увидите, что Герцог не ручается за Самогитию. Итак, посоветуйтесь с Маршалом и с иными Орденскими чиновниками, а в особенности с Архиепископом Рижским, как вам лучше ехать, берегом ли (obir den Strant) или другим путем. Архидиакон Вашего Высокопреосвященства (euwir Herlichkeit), отправленный вами наперед в Италию, получил от нас сберегательную грамоту на путь», и проч. Между рукописями Иосифова Волоколамского монастыря, № 665, л. 352,
есть перевод опасной грамоты, данной Папою Тверскому Боярину Фоме для его возвращения в Россию. Сказано: «Евгений... всем и коимуждо, к ним же настоящая сиа писаниа приидут, Св. Апост. благословение. Как возлюбленный
сын, благородный муж Фома, Руский Посол, благоговениа виною (за духовным делом) в Рим ныне приходил, и к некоим мира частем, также и к своим возвращайся, дойти умышляет, и мы хощем того Фому с товарищи и со служебники его, числом с десятми, и с рухлядми их всякими идти и стояти полным везде безбоязнием и опасением радоватися... Подвластным убо нашим заповедаем... того Фому с товарищи... свободно пропущати... не давайте обидети, но паче ему о опасном путешествии и о приимании в домы и о провожаниии их... тако же ласкою промыслити... чтобы он возмогл нами ему порученная совершити, да от того к нам и к седалищю Апостольскому приидет благоговение... Дан в Флорентин, в лето Воплощенна Господня 1438» (1439?).
(297) Собор Базельский склонял и Греков на свою сторону, отводя их от Папы.
(298) Наши Летописцы говорят, что Греки, а не Паписты сидели на правой стороне.
(299) Сгуропул. Hist. Cone. Florent. гл. VII.
(300) Сгуропул. Hist. Cone. Flor. и рукопись Синод, библ. № 364, где так предложена речь Иоаннова: «Мы оставихом отечество наше и приидохом с великим трудом, имуще единения церкви, и да престанут соблазны... и вси вы потрудишася ради надежды наследников своих; аз же един за едину надежду всем труждаюся и злостражду, яко да прииму от Бога прощение: зане ниже дети имею, ниже иные чести хощу, токмо сего ради и ради рода Греческого творю, яко да возвратимся в отчество наше с честию съединени», и проч.
Это, кажется, перевод с Греческого. У Сгуропула все подробнее.
(301) См. Древ. Рос. Вивлиоф. VI, 43.
(302) См. их имена в Синодальн. рукописи № 364, стр. 1473—1476. — Повесть Симеона Суздальского о Флорент. Соборе (см. Т. V, примеч. 294)
заключается так: «Посла Папа Бископа своего Христофора к Епископу Суздальскому, дабы и он подписал; ему же не хотящу сего сотворити, Митрополит Исидор ят его и заключи в темницу и сидел неделю, и той подписал нуждею. Видевшу же мне такую прелесть, и Митрополиту многажды глаголах вопреки: он же мене укоряше, и наедине многажды томляше мя; мне же укреплыпуся и не послушал его ни в чем, но идох ко Св. Марку Митрополиту Ефесскому (еще убо ему тогда за стражи седящу) и поклонихся ему, и вся сказа, яже о мне; он же благослови мя, и оттоле никакова зла не приях. Потом же Папа даде Царю честь велию и дары многие, не прихода ради, но подписания ради, и пойде Царь от града того Августа в 26 день, и приеха в Венецию: Венеция же град стоит среди моря; и пребысть Царь в Венеции 53 дни, и оттоле пойде морем, и на том пути постиже его смертный час, и погребен на земли, его же и земля трижды изрину из себе. Исидор же Московский Митрополит похвалися Папе, сице рече, яко вси Князи и люди в моей руке суть и Епископи; ни един противу мене не может глаголати; а Князь Великий млад есть, и той в моей воли; а ныне вси Князи боятся мене. И того ради Папа даде ему область Православных Патриархов в первых не поминати, ни православных Царей в начале не поминати; а на том Исидор Папе приклякнул. Папа же даде ему много злата, и пойде Исидор от Папы Септемвриа в 14 день, и приеха в Венецию, и пребысть ходя по божницам, и приклякая как и Фрязи; и нам тако же повелеваше. Пойде из Венеции посол Фома; аз же видев такую великую ересь, и пойде с послом Декемвриа в 9 день и прииде в Великий Новъград, и все лето пребысть у Владыки Евфимиа».
(303) Император прибыл в Константинополь 1 Февр. 1440.
(304) Скандербег помогал Фердинанду Аррагонскому против Графа д’Анжу. История сего Албанского Героя издана Иезуитом дю-Понсе (Poncet)
в 1709 году.
(305) Исидор получил Кардинальское достоинство 18 Дек. 1439 г. — Евгений пишет (в Райнальд. Annal. Eccl.) к Исидору: «Venerabili fratri Isidore
Kieu ас totius Russia: Metropolitae in Lituania:, Livonia: et Russia: provincus, ac in civilatibus, dioecesibus, terris et locis Lechia:, qua: tibi jure Metropolitico subesse noscuntur, Apostolica: sedis Legato salutem» [Досточтимому брату Исидору, Митрополиту Киевскому и всея Руси, апостольскому Легату в Литве, Ливонии и Русских землях, и в городах, диоцезах и землях Польши, которые, как известно, подчинены твоей власти Митрополита], и проч.
(306) По Никон. Лет. Исидор приехал в Будин Марта 5 в 1441 году; но это ошибка (см. ниже.) — В Каталоге Рос. Епископов сказано несправедливо, что Киевское Духовенство выгнало Исидора: оно не отреклось повиноваться и преемнику его, Григорию. В Новогород. Лет. «Исидор нача зватися Легатосом от ребра Апостольского Седалища и нача поминати Папу и иные вещи, их же неколи же слышахом от крещения Русской земли, и повеле в Лятьскых божницах Рускым Попом служити, а в Рускых церквах Капланом.
Литва же и Русь о том не вняша».
Никон. Лет. г. 1441, стр. 155: «Послание Евгения Папы Римского к Великому Князю о Исидоре Митрополите. Евгений Епискуп, раб рабом Божиим, превысокому Князю Василию Васильевичу Московскому и всеа Русии Великому Царю спасение и Апостольское благословение. Благодарим Вседержителя Господа Бога, якоже ныне по мнозех трудех, Духа Святого благодати помощию, Восточная Церкви с нами едина есть, еже ко спасению идет душ многих людей, и к твоей славе и хвале пишется; и к сему единачеству и согласию многое поможение и поспешение честнейшего брата нашего, Исидора Митрополита твоего Киевского и всеа Русии и от Апостольского престола посла, иже за свое благое крепчайше потрудился о соединении. И того ради потребно есть помогати ему каждому во всех делех, а наипаче в сих делех, еже пристояние имеет ко достоинству и чину церковному, врученну ему; а твое превысочайшее в Господа Иисуса Христа со многим желанием просим сего Митрополита Исидора о оправдании, и о добре церковном прежереченнем, да приимеши его Бога ради и нас для, занеже то с желанием и со многим рачением к тебе о нем призываем во всех вещех, еже имаши видети от него о церковней пошлине пристояние, да будеши помощник ему усердно всею своею мышцею, еже да будет хвала и слава от людей, а от нас благословение, а от Бога вечное дарование да имаши. А дано в Флорентии Священства нашего в 9 лето».
(307) См. Ходык. Dissert — В Псков. Лет.: «Тоя же осени на Покров Св. Богородицы (в 1440 году) приеха в Литву Митрополит Исидор от Римьского Папы, и приела в Псков своя грамоты и благословение, и своего Наместника, Архимандрита Геласия, сведе, и потом приела Архимандрита Григория, Генв. в 18... Тоя же весны приеха из Литвы на Москву Исидор на Вербной недели...
Убежа с Москвы на Тферь Митроп. Исидор, и Князь Тферскый Борис, приим его, за приставы посади, и потом отпусти в Великий пост на Средокрестной недели, и поеха в Литву к Князю; Казимиру на Новый Городець». В Никон. Лет.: «Исидор нощию, исшед тайно, бегу ятся и соученики своими, с Чернцем Григорием и Афанасием, и побежа с Москвы ко Тфери, а изо Тфери к Литве, да и к Риму».
См. Райнальд. Annal. Eccl. г. 1458. Исидор назывался Митрополитом Российским и Епископом Сабинским.
(308) Архивск. Лет. № 8, г. 6951, л. 97: «Того же лета К. В. посла во Царьгород Полуехта Моря, что был послом во Царьграде со Ионою Епископом Рязанским, и с ним посла писание сицево: Державнейший, боговенчанный, высочайший Царю Греческий! брат святого ти Царства, Великий Князь Московский и всея Руси, достойное», и проч. О путешествии Ионы в Константинополь сказано: «Послахом же и посла нашего с ним Боярина Васшая с прошением святому вашему Царству, к Святейшему Патриарху и к божественному священному Собору с грамотами». — Об Исидоре: «Колико возбраняхом ему, да не пойдет (на Собор в Италию)! Он же нача изветы сицевые творити, глаголя, яко не мощно ми есть, яко да не пойду; имам от Святейшого Патриарха вместо благословения клятву восприяти, яко
и рукописание дах на собя». — Далее: «Мы же по святым правилам собравше во отечествии нашем, в Рустей земле, боголюбивые Епископы... избравше человека добра, мужа духовна, верою православна, да поставят нам Митрополита на Русь: понеже прежь сего за нужу поставление в Руси Митрополитом бывало».
(309) В Степей. Кн. II, 77: «Св. же Иона прииде с Углеча на Москву (в 1446 году) ему же Шемяка жити повеле на Митропольи дворе, понеже преже наречен быстъ и благословен на Русскую Митрополию». В Архивск. Лет. № 8, л. 102: «По сих же не малу времени минувшу, Исидор лстец второе в Рим пришед и оболга Папу: бе бо другий Папа в Риме поставлен после Евгения; сему Исидор ложными словесы поведа, яко не хощу назад ити на Русьскую Митрополию, да молю твое Папежство, да послеши к ним в мое место Митрополита — ученика своего нарек Григорья, и рек, яко достойна суща и мудра велми языку Русьскому. Он же послуша моление его, постави Григорья Митрополитом на Русь, и грамоты свои к Королю и ко всем Паном и ко Князем подаваше ему, яко да приимутего». В Степен.Кн. II, 78: «Злого Исидора злейший ученик Григорий прииде от Рима в Литву, поставление имея от Цареградского Патриарха, отступника православной Веры, Григория же, единоименна себе». Патриарх Константинопольский, Григорий IV Мамма, ревностный защитник Флорентийского Собора, в 1452 году уехал из Греции в Рим, где, как вероятно, он и посвятил Митрополита Григория (см.Т. V, примеч.
311 и 347). — В Kamajiore упоминается еще о Лжемитрополите Спиридоне, названном Сатаною и будто бы посвященном в Турецкой области согласно с волею Амурата II, около 1443 года.
(310) Райнальд. Annual. Eccl. г. 1443, № 22: «Universis ecclesiis, earumque Episcopis seu Wladicis (Владыкам), Praelatis, Clero et casteris personis ecclesiasticis eiusdem ritus Graeci et Ruthenorum haec omnia jura, libertates, modos, consuetudmes et immunitates universas duximus in perpetuum concedendas et praesentibus concedimus» [«Всем Церквам и их Епископам или Владыкам, Прелатам, Клиру и прочим священнослужителям греческого обряда мы навсегда подтверждаем все эти права, привилегии, обычаи и все обряды»], и проч.
(311) Архив. Лет. № 8, л. 105: «Андрей (Казимир) Король Польский с прошанием посла к своему брату, к Вел. Кн. Василью, дабы к себе принял Григорья на Русск. Митрополью: зане бо Иона Митрополит престарелся уже» (см. Т. V, примеч. 347).
Литовские Епархии именованы в Булле Пия II, писанной в 1458 году. Весьма неясный перевод ее внесен в Архивск. Лет. № 8 под заглавием: «Послание к Королю Польскому Андрею в лето 6950 (нет, в 6966: см. ниже) от Римского Папы Ииуса о Митрополите, Исидорове ученике, Григории Литовском, поставленном в Риме». В ней сказано: «Хвалебный у Бога брат наш, Исидор, Бискуп Сабинский, Архиепископство Киевское и всея Руси, Церкви той поданное, которое опекание держа, в руце доброе памяти Калиста Папы, наместника (предместника) нашего, двоенадесятного дне Календ Августовых, четвертого лета, добровольне пустил... и потом того же дня милого сына Григорья Олекша Киевского, тогда Оната (Аббата) монастыря Св. Дмитрея Костянтинопольского, закона святого Божия Капляна... Архиепископом уставил и Пастырем, яко в наших грамотах выписано есть», и проч. Следственно, уже при Каллисте III Григорий сделался Митрополитом Киевским, в четвертый год его Первосвященства или в 1458? В Kamajioie Епископом несправедливо сказано, что Григорий посвящен Евгением IV в 1442 г.; а Ходыкевич вместо  Евгения и Пия именует Николая V, говоря, что
сей Митрополит управлял Киевскою Церковию от 1452 до 1468 года. — Далее в Булле именованы Литовские Епархии, и внизу подписано: «Дано в Риме у Св. Петра, Папежства нашего лета первого»; следственно, в 1458 году.
Мы имеем Рукописание Даниила, Епископа Владимирского (Волынского) и Берестийского, в коем он признает Исидора еретиком Латинским, а Митрополита Иону единственным законным Первосвятителем Церкви Российской, говоря: «Ныне аз смиренный прежнее исповедание свое и Исидорово мне поставленье отметаю и имя Папино и осьмого Събора сбрание, и проклинаю, и повинуюся во всем Господину своему Митрополиту Киевскому Ионе и всея Русии... К сим же исповедую, яже имать пошлины Митрополичий престол, во всем приделе моем соблюдати непреложно, и не сотворити ничто же по нужи, ни от Царя (Греческого), ни от Короля и Литов.
В. Князя, аще и смертию претят ми... ни единого же от нашея Веры не пускати к Армяном свадьбы творити и кумъвства и братства, и к Латыном... Аще ли же буду оный Латинскый Сбор похваляти, или Папу или того Исидора, чужд буду Святительства... Подписал своею рукою в лето 6960 (1452), Индикт. 15, м. Окт. в 28». Сия рукопись находится в библиотеке Новогород. Соф. Собора.
(312) В Новог. Лет. «Хощеши, Княже, и ты к нам поеди; а не хощеши, ино как тобе любо... В Новегороде (Мая 11, г. 1442) пожар бысть велик на
Подольи, и церквей камен. огоре 12, и Конец весь погоре до Св. Георгия, и Християн множество сгоре, и преста на Лубянице... Того же месяца погоре заполье Микитины улицы... который люди носилися от первого пожару с животы своими, и ти вси погореша... Похвативше люди иные напрасно, а глаголюще им: втайне не ходите, людей не являетесь, зажигаете град».
(313) В Синод. Новог. Лет. № 349, л. 150: «в Новегороде хлеб дорог бысть, во всю десять лет по две коробии на полтину, овогда же больше, а иногда менши, часто же негде и купити; и бысть туга», и проч. Далее, г. 1444: «Приеха Кн. Иван Володимеровичь из Литов, земли ощущеньем В. К. Казимира в Новгород на пригороды, на коих был Князь Лугвень и сын его Юрьи; а Князь Юрьи Семеновичь поеха к Немцом, и Немци пути ему не дата, и он отъеха на Москву».
(314) Сие было в 1444 году. Далее в Синод. Новог. Лет.; «того же лета (1445) приеха с Москвы К. Юрьи Семеновичь, и Новогородци даша ему кръмление, по волости хлеб, а пригородов не даша; а Князь Иван отъеха в Литву». — В Псков. Лет. г. 1443: «Приеха во Псков от Князя Великого Наместником Князь Александр Васильевичь Черторизскый в Неделю Сыропустную... и Авг. в 25 приехаша послы от Великого Князя и поручиша ему Княжение, и целова крест к Князю Великому и Пскову». Так было до 1448 года, когда Псковитяне без согласия Василия приняли к себе Князя Суздальского (см. Т. V, примеч. 386, г. 1448).
(315) См. Гадебуш. Liefland. Jahrbiich. г. 1442. В Псков. Лет. г. 1443: «Псковичи послаша Посадника Федора Патрикиевичь и Прокопю судию в Ригу к Князю Местеру и взяша мир на 10 лет Сент, в 8... Тоя же осени Князь Александр Васильевичь с Псковичи ездивше под Новый городок Немецкый и потроша жито на своей земли и поимавше 7 Чюхнов повесиша. Того же лета
(1444) Князь Свейскый Выборскый с многими Свейцы приехавше на Нарову и поимаша на нашей стороне Посадника Максима Ларивоновичь и с ним 30 человек без трех, а иных иссекоша, а на миру, и быша в полону год. В лето 6953 (1445) Псковичи послаша Прокопию в Выбор к Князю Карлу, и взяша Максима и дружину его на окуп, а инии тамо изомроша, а даша окупа 120 рублей, а всей проторе 150 рублей».
(316) В Синод. Новог. Лет.; «Тоя же осени (г. 1441) Немци у Ямы городка посад пожгоша и берег повоеваша, а в Новгород прислаша глаголюще: не мы, а воюеть вас Григорий Князь из заморья Клевскый про своего проводника и толка Ругодивца; а все то Немци лгаша... Той же зиме Новгородци, шедше за Нарову с Князем Иваном Володимеровичем, пожгоша около Ругодива и до Пудожни, а подле Нарову и до Чюдского озера. Того же лета Местер с всеми своими вой пришедши под Яму, бивше город пушками, а из города противу також, и нарочитую их великую пушку заморскую намеривше из города разбита и пушечника убиша; и от часа того нападе страх на них, а они стояша 5 дний, и в то время по Вольской земли и по Ижоре и по Неве много поплениша, а города ублюде Св. Архангел  Михаил... и отъидоша; а в то время в городе был Князь Василий Юрьевичь Суздальскых Князей, а Новгородци послаша к нему сельников Лужьскых и Вольчьскых, а Ижорьскых Бояр наперед; а Новгородци с ними не пойдоша того ради, понеже тогда бяше мор на кони; а Псковичи в то время прислаша в Новгород свои послы о миру,
и узреша, оже в Новьгороде много коний падуть, а Новгородци не идоша за Нарову, и отъехаша без миру... Той же зиме (г. 1445) послаша Новгородци на съезд с Немци, с Князем Местером, Князя Юрья Семеновичь и Бояр и купцов. Местер же захоте Острова, и без миру поехаша прочь».
Из Кенигсбергского Архива получил я более двадцати бумаг, относящихся к сей войне и писанных старым Немецким языком: I) № 737, Письмо Великого Магистра Прусского к Князю Юрию Лугвениевичу о Клевском Принце. 2) № 743, Наставление того же В. Магистра Коммандору
Б., отправляемому к Герцогу Литовскому Казимиру в 1444 году, с поручением отвести его от союза с Новогородцами. 3) № 796, Записка в 1444 году поданная Вел. Магистру Нем. Ордена, Секретарем Ливонского Магистра, Павлом, о причинах войны между Новымгородом и Ливониею, с просьбою, чтобы он на сейме в Кристмемеле отвратил Вел. Герцога Литовского от союза с Россиянами. Тут сказано, что Ливонский Орден, заключив вечный мир с Новогородцами, никогда не имел от них управы в своих жалобах; что назначенный съезд в Нарве остался бесполезным; что они, дав проводников Герцогу Клевскому, не защитили его в обидах; что Вел. Магистр не мог удовлетворить их требованию и выдать им людей, которые именем сего Герцога грабили Новогородскую землю; что Россияне сами начали войну, и проч. 4) № 756, Записка Литовского посла, врученная Вел. Магистру Прусскому, и ответ Магистра о ссоре Ливонцев с Новымгородом в 1444 году, где сказано: der Meister von Lyffland hette czu dem H. Grosfursten gesandt und
heite em (ihm) lassen sagen, das der von Cleue den Neugartern den Schaden, der em gescheen were, gethan hatte: nu hette der Grosfurste dirfaren (erfahren), das der Meister von Lyffland den Schaden gethan hette darnach, als die Neugarter dem H. Grosfursten gehuldet hetten [Магистр Ливонского ордена послал к великому князю и велел сказать ему, что ущерб, причиненный новгородцам, нанес фон Клеве; великий князь узнал об ущербе, причиненном магистром Ливонским, после того, как новгородцы присягнули на верность великому князю]. 5) № 759, Наставление Вел. Магистра Прусского послу его, отправляемому в 1445 году на свадьбу Короля Датского и Шведского Христофора, чтобы склонить его к содействию против Новогородцев. 6) № 760, Записка Литовского посла, врученная Вел. М. Прусскому о войне Ливонского Ордена с Новымгородом
в 1445 г., где сказано: der Meister von Liffland halle zcu uns gesand den Kompthur von Aschrade und lies uns sagen, her (er) hette nicht geheret, sunder der Herczog von Cleue hette es getan, und lies uns auch bitten, das mir zcu den Grofineugartem
senten. Wir santen unsirn Schreiber Pusir zcu en (ihnen), alzo santen der Grofineugarter iren Boten mit demselben: der behielt den Neugarter Boten bey
sich... furthe in ut die Grenitz und nam im was her hatte und lies in nackt weg lawffen, und czoug selbst hernach und heerete und brante,.. Dorumb wellen wir nich damit zcu thun haben Jtem der Rom. Konig und Kurfursten haben uns geschreben, das ir ubir uns geclaget habt, das die GroBneugarter in Liffland Frawen, Jungfrawen und Kinder beschemet hatten: seghen wir uns doch mit enander zcu Kirsmemel, do
saget ir uns nichts von: warumb? [Магистр Ливонского ордена послал к нам комтура фон Ашраде и велел нам сказать, что он не воевал, а сделал это герцог фон Клеве, и просил нас, чтобы мы послали к новгородцам. Мы послали к ним нашего писца Пузира, а с ним отправили своего посла и новгородцы; он (фон Клеве) задержал новгородского посла, вывел его на границу, отнял все, что
у него было, и отпустил его нагим, а сам после этого воевал и жег.... Поэтому мы ее хотим иметь с ним дела.
Также римский король и курфюрсты нам писали, что вы на нас жаловались, что новгородцы в Ливонии насиловали женщин, девушек и детей; но мы же встречались в Христмемеле, и тогда вы нам ничего не сказали об этом: почему]? Далее уверяет Казимир, что он не помогал Новогородцам ни советом, ни делом, прибавляя: Das wir en (ihnen) eynen Houbtman gegeben haben, was konde der mit seynem Hoffegesinde vile thun? Es ist geweB (gewesen) noch bey Herczog Witawt, unsers Vettern, geczeiten, das en eyn Grosfurst eynen Houbtman gegeben hat; doch begerten sie forder keyner Hulffe [Что с того, что мы дали им нашего наместника? Что он мог сделать со своей дворовой челядью? Так было еще при герцоге Витовте, нашем двоюродном брате: великий князь поставлял им наместника; но они вовсе не требовали от него из-за этого никакой помощи], т. е. сами Новогородцы не требовали помощи. Далее Казимир говорит, что Магистр Ливонский, узнав о намерении их поддаться Литовскому Государю, и жив дотоле в мире с ними, начал воевать, и помирился со Псковитянами, Казимировыми врагами. — 7) № 761, Запросы Вел. Магистра Немецкого к Ливонскому о праве Новогородцев на половину реки Наровы в 1445 году: ар (ob) sie em (ihm) den halben Strom der Narwen und dem Holm (остров) lassen welden (wollten)? [не намерены ли они отдать ему половину течения реки Наровы и остров?] — 8) № 763, Письмо Вел. М. Нем. к городу Любеку о непосылании хлеба к Новогородцам в 1446 году. — 9) № 772, Письмо о том же к Королю Датскому и Шведскому в 1446 году, где сказано, чтобы в особенности из Швеции не посылать к ним хлеба, и что они много зла сделали, делают и намерены делать Ордену. — 10) № 784, Письмо Вел. М. Нем. к Ливонскому, чтобы он пропустил к нему посольство Герцога Новогородского, Юрия Лугвениевича, в 1447 году. 11) № 785, Письмо Вел. М. Нем. к Ливонскому в 1447 году, в коем он уведомляет его, что Князь Новогородский Юрий Лугвениевич едет на поклонение к святым местам в Вильснак (zcum heiligen Blute) [к святой крови] и требует свободного пропуска через Ливонию и Пруссию. Туг сказано, что хотя Юрий и получил от Казимира
свою отчину в Литве, однако не хочет отказаться от Новагорода. — 12) №787, Письмо Вел. М. Нем. к Ливонскому в 1447 году о знатном витязе, едущем из Моравии в Новгород с 600 всадниками: der habe wol 600 Pferde gehabt, und babe
gesprochen, her welde zcu Herzog Ulotken in die Masau reyten, und als sie nun uff im Wege waren, vernam disser, das sie zcu Herczog Jorgen (к Юрию в Новгород) reiten welden; und als her eyn solchs vernam, slug her sich von en und wolde furder nicht mit em reyten [У него было около 600 лошадей и он говорил, что поедет к герцогу Улотке в Масау, но, когда они были в пути, он узнал, что они хотят
ехать к князю Юрию; услышав это, он от них отделился и не захотел дальше с ними ехать]. — 13) № 791, Письмо Вел. М. Нем. к Ливонскому в 1447 году, с уведомлением, что он посылает к нему Фогта Роггаузенского, Вольфганга Зауэра, витязя искусного, с некоторым числом воинов. — 14) № 792, Письмо Вел. М. Нем. к Ливонскому в 1447 году о послании к нему войска из Данцига морем в Нарву, а другого из Мемеля сухим путем; он приказывает заготовить все нужное для их продовольствия. — 15) № 793, Письмо Вел. М. Нем. к Ливонскому в 1447 году о послании к нему Рыцаря Генриха, еупеп Buchsenschutczen. — 16) № 794, Письмо Вел. М. Нем. к Ливонскому в 1447 году о том, что противные ветры не дозволяют отправить к нему помощи в Ревель, но что люди уже на судах, и что с ними едет и Рыцарь Генрих. «Бояре Литовские в Кракове (прибавляет он) говорят, что вам не будет удачи в войне с Новогородцами, которые ожидают сильной помощи. Ныне пишут ко мне,
что Волохи и Татары намерены идти к ним. Слышали мы также, что Новогородцы предлагали уступить вам половину реки Наровы с островом, но что вы не захотели мира, и тем возбудили против себя и Псковитян». 17) № 798, Вел. М. Нем. пишет в 1446 г. к Ливонскому, чтобы он задержал Прусские суда, которые везли хлеб и мед в Россию, и чтобы сообщил ему имена сих
купцов, дабы они были наказаны. — 18) № 804, Письмо Вел. М. Нем. в 1447 году к Прокуратору Двора Римского о том, чтобы он склонил Папу уступить Ордену церковные сборы в Пруссии и в Ливонии для войны с Русскими отступниками, и чтобы Св. Отец вместе с Кардиналами молился о победе. Тут сказано: Die abgesunderten, ungeloubigen Rewsen v. Gr. N„ die auch in Meynung seyn, sich mit andern Ungeloubigen, als Mufikanwirn, Plefikauwirn und villeicht mit den Tatem zcu vereynen... Wir auch unsern Herr Rom. Kon. und Kurfursten und Fursten in Deutschen Landen zcu wissen haben getan [Отложившиеся русские язычники из Великого Новгорода, которые намереваются объединиться с другими вероотступниками — московитами, псковитянами, и может быть, с татарами... Мы также сообщаем [об этом] господину нашему римскому королю и курфюрстам и князьям немецких земель], и проч. — 19) № 807, Вел. М. Нем. в 1447 году уведомляет Ливонского, что он соглашается пропустить Князя Юрия Лугвениевича через Орденские владения, но без многочисленной свиты. — 20) № 817, Вел. М. Нем. посылает к Ливонскому в 1446 году проект дружественного союза с Королем Датским и Шведским, но советует ему лучше не заключать его, напоминая худые следствия бывшего союза с Литовским Князем, Свидригайлом.
Вот условия сего трактата: Wir Meister zcu Lieffland addir unsern Gebiettiger Anwalden und Leute sollen mit ganzcer Macht disse der mehrgedachten Rewfien von Grofie Newgarten Gebiete Newsloss und Capporg, die an unsers Ordens Grenitezen stolen und ruren, kriglichen oberzeihen... und in gleicher Weyfie unsir H. Koning Cristofter addir seyn Anwolde und Lewte sullen auch zcu derselben zceit mit futler irer Macht dise der berurten Rewsen Gebiete Jauteborg (Орехов),
Landskron und Walchaw, die ati des obengedachten unsirs H. Koning Reyche Grenitzcen stofien, kriglichen oberczihen [Мы, магистр Ливонского ордена, вместе с нашими верноподданными дворянами и народом, должны всем войском вторгнуться в эти области Иейшлот и Копорье, принадлежащие многоупоминавшимся русским из Великого Новгорода и примыкающие к границам нашего ордена... Подобным же образом, король наш Христофор вместе со своими верноподданными дворянами и народом должен в то же время всем войском вторгнуться в принадлежащие упомянутым русским области Орехов, Ландскрону и Волхов, граничащие с государством этого короля]. — 21) № 820, Становление Вел. М. Немецкого для всей Пруссии о молебствии и ходах церковных, где сказано: Unsers Ordens Pristerbruder seyn bestellet... dieser nachgeschrebener dreyer Messen eine, als von unser Iieben Frauwen adir von alien Iieben Heiligen , alir contra paganos... und in denselben die collecten contra paganos ingelegt werde [Нашего Ордена братьи следует служить три выше упомянутые мессы: одну — во имя нашей чтимой Богородицы, другую — во имя всех чтимых святых, и третью — против язычников, и во всех трех мессах следует служить против язычников], и проч. Туг же говорится о силах Волошских и Татарских, идущих в помощь Новугороду.
Все любопытные бумаги, полученные мною из Кенигсбергского Архива, намерен я отдать в наш Архив Коллегии Иностранных Дел.
(317) Арнта Liefland. Chr. стр. 135.
(318) В Псков, Лет. г. 1447: «Князь Александр Васильевичи (Черторижский) поеха изо Пскова в Новгород Наместником в Петрово говение. Новогородцы (в 1448) с Кн. Александром Черторискым ходиша на Немец противу Князя Местера Ризского и Короля Прусьского и Короля Свейского, и бишась с Немци черезь Норову, и побита Немец много, овых на мори в бусах побита и истопиша, а иных под Ямою, а инех руками яша 84 и Князи 4». — В Синод. Новогор. Лет. г. 1444: «Корела ходиша на Мурманы и избита их много, и приидоша здравии... Приидоша (в 1445 г.) Свея-Мурмани безвестно за Волок на Двину ратью, Неноксу воевав, и пожгоша, и людей иссекоша, а иных в полон поведоша... и Двиняне пойдоша вборзе на них, и овых иссекоша, а иных прислаша в Новгород 40 человек, а Воеводы их, Ивора и Петра, убиша, а инии вметаетесь в корабль, бегоша в море».
(319) В Синод. Новогород. Лет. г. 1445: «Той же зиме Князь Тферскый Борис взя Новгородскых волостий 50, повоева и пограби Бежичьскый Верх,
и около Трьжку и Торжок... Того жь лета Воеводы Новгородский пойдоша ратью на Югру, и поимавше Югрьскых людей много, и жен и детей, и расплошишась... Югреци же удариша на острог на Васильев, и много добрых людей и Детей Боярьскых иссекоша 80, а Василий с сыном убежа, а инии разбегошась по лесу; а другый Воевода Михайло Яковль был в иной реце, и егда приеха к Васильеву острогу, и виде острог разорен, а люди побиты, и нача искати своих по реце, и скопишась к нему Василий с сыном и инии, и приехаша в свою землю». В Псков. Лет. г. 1447: «Псковичи послаша в Новгород Посадника Зиновия Михайловичь и Стефана Юрьевичь и Ондрона Тимофеевичь, и взяша мир по старине». О прежних ссорах и мире Псковитян с Новымгородом см. ниже, примеч. 386, г. 1427,1430, 1431, 1432, 1434... «Послаша Псковичи (в 1448 г.) на Норову реку возле Новгородцев взяти мир с Немци, Посадника Феодора Патрикиевичь, Стефана Юрьевичь, Афанасия Юрьевичь, и Левонтия Макарьиничь, Тимофея Власьевичь, Парфея Володиничь, Алексея Мархивея, Игнатья Пяткова и иных Бояр, и докончаша мир Посадники Новгородский и Псковский с Князем Местером Инри Винки Ризскым и с Юрьевци на 25 лет. Они погани возвратиша со студом вся старины
Псковские, и докончаша на Успение; а от Новогородцев Князь Александр Васильевичь, Посадники Самсон Ивановичь, Дмитрей Васильевичь Глухов, Иван Лукиничь Щока, Осиф Андреевичи Горшков, Богдан Осиповичь и иных много».
(320) «Князь Юрьи Семеновичь Лугвенев выеха из Новагорода в Литву, и В. К. Казимир даде ему отчину его всю, Мстиславль, Кричев и иных градов немало; он же возгордевся засяде Смоленеск... и бяше ему не полезно и людем на мятеж... и избеже на Москву». См. также Стриков. Хрон. Литов, кн. XVII, гл. 7. 1 Далее: «Приходиша к Колузе Литва, Пан Судивой, Пан Родивил Осесовичь, Андрюшка Мостиловичь, Ябуб Раловичь, Андрей Исаковичь, Николай Немировичь, Захарья Ивановичь Кошкин... И собрася Можаичев 100 человек, а Воевода у них Князь Андрей Васильевичи Лугвица Суздальских
Князей — и сто же человек из Вереи, а Воевода у них Судок — и Василья Ярославичи люди 60 человек, а Воевода у них Жинев... и сретошась, и убиша ту К. Андрея Лугвипу, да Корачарова, да иных 4 человека; а Яропка, да Семена Ржевского поймали, Кн. Ивана Андреевича Можайского Воевод; а Кн. Михайла Андреевича Верейского поймали Воевод Судока, да Филипа Щокина, да Конийского, да 5 человек молодых; а Литвы убили 200 человек». Стриковский (кн. XVII, гл. 8) рассказывает, что сам Великий Князь Василий в 1442 году с помощью Царя Казанского, ходил к Вязме; что Казимир оставался
в Смоленске, поручив войско Вельможе Станиславу Кишке; что Станислав, опустошив владения Московские, уже возвращался в Литву, когда 15 000 Россиян окружили его; что он, вместе с Паном Зеновичем и двумя Родивилами, хитростью победил их, и проч.
(321) «Посла (Великий Князь) К. Василья Оболенского и Андрея Федоровича Голтяева, да Двор свой, да Мордву на ртах (лыжах)... а Козаки Рязанские тако же на ртах... и рать с ослопы и с топоры... Князя Мут-Мурзу яли, да Князя Азбердея, Мишереванова сына... а Великого Князя полку убили Илью Ивановича Лыкова». — Сие было в 1444 году. После, в Сент., Татары нападали на Рязанские области и на Мордву.
(322) В Нижегородском Летописце под годом 1422: «В Нижнем Новегороде под старым городком вверх по Оке реке была слобода на берегу Оки, и гора оползла и с лесом сверху на слободу, и засыпало 150 дворов; а тот город поставлен был, как Великие Князи Суздальские ходили на взыскание, где поставити город и распространи Княжение Суздальское на Низовской земле за Волгою и за Окою, где были леса великие и жили поганая Мордва, которых они отогнали, и земли их населили Русью». — В некоторых летописях
сказано, что Улу-Махмет пришел в Нижний будто бы прямо из Белева; но лучше верить Казанскому Летописцу. Далее: «А Татарове в то же время, коли Царь под Муром ходил, Лух воевали... И В. К. слыша то, пойде противу, и взя Крещение в Володимире... и возвратися от Мурома к Суздалю, а из Володимера прииде на Москву в Пяток Великий вечера... Князь же Великий, заговев Петрово говейно, пойде с Москвы ратью... и в Юрьев прибегоша к нему Воеводы Новогородские, Князь Федор Долголдов, да Юшка Драница... Князь же Великий взя Петров день в Юрьеве, и пойде к Суздалю; тогда пришли К. Иван Можайский, да брат его, К. Михайло Верейский, да К. Василей Ярославичь... и сташа на реце на Каменке Июля в 6, во Вторник».
(323) «Ту бо нощь в Юрьеве ночевал».
(324) «Татар было полчетверты тысящи». — В Степей. Кн.: «Сто Татаринов паде от руки Великого Князя; на самом же многи быша раны; у правые руки его три персты отсекоша: только кожею удержашася. Левую жь руку насквозь прострелиша, и на главе его бяше 13 ран; плеща же и груди от стрельного ударения и от сабельного, и брусны его бяху сини, яко и сукно».
(325) «Царевичи сташа в монастыре Ефимьеве, и ту снемше с Великого Князя кресты его телники, и послаша на Москву с Татарином Ачисаном». Тельниками назывались кресты, носимые на теле.
(326) В одной летописи сказано, что сгорело 2700 человек, а в другой 1500. Церковь Воздвижения развалилась от пожара.
(327) В Синод. Новог. Лет.: «Прислав Князь Тферскый Борис своих Воевод на Торжок, останок людий разгна и пограби, а иные погуби, а иные
на окуп прода, а животов и товара Московского 4 повозков свезли во Тферь, а инии с товаром потопиша в реце; а в Бежичском Верху и по Заборовью осми волостей повоева в два году».
(328) «Стояху в Суздали 3 дни и перешед Клязму, сташа против Володимера».
(329) В Архив. Лет. № 8, л. 114: «Тое же осени Царь (Царевичь) Мамутяк, Улу-Махметев сын, взял город Казань, и вотчича Казанского, Князя
Либея, убил, а сам сел в Казани царствовати». В Никон. Лет. VII, 233: «Мамутяк, пришед из Курмыша, Казань взял, а Казанского Князя, Азыя, убил, а сам на Казани воцарился».
В Никон, и в других летописях: «Царь Улу-Maxмет и сын его, Мамутяк, утвердиша Великого Князя крестным целованием, что дати ему с себя окуп, сколько может». В Синод. Новогород. Лет.: «Царь Махмет взя на нем окупа 200 000 Рублев, а иное Бог весть, и они в себе». В Архив. Псков. Лет.: «Князь Великий окуп посулил на собе от злата и сребра, и от портища всякого, и от
коней, и от доспехов 29 500; а с ним приидоша 500 Татар». В других; «с ним послали (Махмет и сын его) Князя Сент-Асана и Утеша, и Кураиша, и Долхозю, и Айдара и иных многих. Князь же Великий, отшед от Курмыша два дни, отпустил к Москве с сеунчом Андрея Плещеева (сеунчь есть слово Татарское и значит весть: то есть, Плещеев был послан с вестию о Василиевом освобождении. Сие слово употребляется в Розрядных Книгах)... А Федор Дьяк с Бигичем в ту же пору пойдоша из Мурома судном, а кони отпустиша берегом. Андрею же пришедшу против Иванова села Киселева, меж Новагорода и Мурома, и срете ту Плишку Образцова с конми с Бигичевыми и с Федоровыми, и сказав им, что Князь Великий отпущен; они же вернувшеся оттоле, перенята Федора под Дудиным монастырем, а он пловет с Бигичем Окою... и К. Василей Ивановичь Оболенской изымал Бигича и оковал, а Князь Дмитрий, слышав то, бежа к Угличю; а Князь Великий пойде к Мурому и к Володимеру, и на Дмитриев день прииде в Переславль», и проч. — В Степен. Кн.: «Шемяка увеща Бигича, еже убиену быти Великому Князю... Наместницы же Муромстии повелением Великого Князя послаша к Бигичю меду; он же напився и усну; а сии пришедше емше его, и оковаша и в Муром приведоша».
(330) «Мнози же неспящи, слышавше то, во скорби беша... наутрие жь со многими слезами неслышащим сия исповедаху».
(331) Великий Князь сказал в Троицкой Лавре (см. ниже), что Шемяка и Можайский жили с ним тогда в мире. См. их договоры в Собрании Государств. Грамот, 1,107 и 133. Шемякина несправедливо отнесена к 1434 году.
(332) В Синод. Новог. Лет.: «Съдумавше три Князи, К. Дмитрий, К. Иван Можайский и К. В. Тферский Борис». В Императорской Библиотеке есть
список договора, заключенного К. Борисом с Василием Темным около 1437 года: ибо в сей грамоте (и только в ней одной из всех мне известных) назван Митрополит Исидор. Выписываем любопытнейшее: «Божиего милостию и пречист. Его Богоматери, и по благословению отца нашего, Исидора Митрополита... на сем на всем, брате, К. В. Василий В., целуй ко мне крест к своему брату и В. К. Борису Александр... и к моей братье молодшей, К. Федору Федоровичь, и ко К. Ивану Юрьевичь и ко К. Андрею Ивановичь... Имуть вам Татарове давать Дом Св. Спаса, Тферь и Кашин, и вам ся не имать за нашу отчину... А быти нам на Татары и на Ляхи, и на Литву и на Немци за один... А что ся есте воевали с Царем, а положит Царь на вас вину в том, и мне вам не дати ничего в то... А к Жигимонту нам целование сложити без перевода... а будет вам, брате, взять любовь с Жигимонтом или кто иный Осподарь сядет на Литовской земли, и вам без мене любви не взяти... А к Орде ти (Борису) путь чист ко Царю... А что судил Киприян Митрополит судей наших обчих... или что судили судьи наши обчии и грамоты подавали, что будет взято, то взято; а что не взято, то есмя погренули (оставили); а грамоты тех судов подрати... А полон ти наш Тферский и Кашинский отпустить без окупа; а кто купил полоняника, и он возмет цену по целованию... А с Новым ти (Борису) городом жити по старине», и проч.
(333) «Ничто же иного чая, но токмо накръмити братию Великия Лавры». Далее см. Ростов. Лет.
(334) «Сии смущають нас; а аз с своею братиею во крестном целовании... и повеле его с монастыря сбити, и назад повороти его; и яко бывшу тому, яша того ратнии (неприятельские) сторожи и биша... Посла (Великий Князь) сторожи к Радонежу. Сани с рогозинами, а инии с полстьми, а на них по два человека в доспесех, а третий идет подле как бы за возом... Убежати не камо бяше; снег был в 9 пядей... Пономарь Никифор Инок отмче церковь... и ушед схоронися... Убийцы яко свирепии волцы возгониша на монастырь на конех, преже всех Никита Костянтиновичь, и на лествицу на кони к предним дверям церковным, и ту сшедшу ему с коня, и заразися о камень... и прочий поднята его; он же едва воздохнут и бысть яко пиян, а лице яко у мертвеца... И взят (Василий) икону Явления Св. Богородицы со двемя Апостолома... В Понедельник на ночь, Февр. в 14, привезоша Вел. Князя... а сам Шемяка стоял на дворе Поповкине». В Синод. Новог. Лет.: «и ослепиша его про сию вину: почто еси Татар привел на Русьскую землю и городы подавал еси им и волости в кормление; а Татар и язык их паче меры любишь, а Христиан без милости томишь, и злато и сребро Татарам даешь? и за тый гнев, что ослепил Василья Юрьевича».
(335) Ряполовские происходили от Стародубских Князей.
(336) «И многих подговорив с собою, и пограби уезды Коломенские». — К. Василий Ярославин Боровский, в 1433 году заключив договор с Великим Князем, как с отцом своим и с Государем Московским (см. Собрание Государствен. Грамот, I, 90), оставался ему верным во всех переменах судьбы его.
(337) Собр. Госуд. Грам., 135: «Божьею милостью, и проч. держати ти нас собе, мене К. Василья Юрьевича, собе сыном, а брата моего молодшего К. Федора Юрьевича братаничем, а сыну ти, Господине, своему, Князю Ивану Дмитреевичу, держати меня братом ровным, а мене ти, Господине, К. Федора Юрьевича, держати сыну своему, К. Ивану, братом молодшим: а нам тебя,
своего господина, держати мне К. Василью Юрьевичу господином и отцем, а сына твоего, К. Ивана Дмитреевича, братом ровным; а мне, К. Федору Юрьевичу, держати ми тебя собе господином и дядею, а сына ми твоего, К. Ивана Дмитр., братом старейшим... А которыми ся делы брат твой, К. Иван (Можайский), имется в нашу отчину вступати, и тобе нас от него боронити. А что К. Иван, держа за собою Суздаль, дал Св. Троице село наше, а другое Боярину Петру, а у Княгини у Марьи купил собе Князь Иван село, ино те села нам по старине... А что К. Великий отъимал у нас без пошлины села, да подавал Св. Рожеству в монастырь в Володимерь, и те нам по старине, а десятое монастырю по старине. А вашему, господине, Великому Княженью с нашею прадединою и дединою и отчиною суд по старине... како же даст ти Бог велит достати своее отчины, Великого Княженья». К сей грамоте приложена восковая печать. На обороте написано: «Великого Князя Дмитрея Юрьевича с братьею, со Князем Васильем, да со Князем Федором, Юрьевичи». Последние слова заставляют думать, что сия грамота была писана еще прежде, нежели Шемяка овладел всем Московским Княжением. — О К. Василии Юрьевиче Суздальском (см. Т. V, примеч. 316).
(338) В Хронографе: «от сего убо времени в Велицей Русии на всякого судью и восхитника во укоризнах прозвася Шемякин суд».
(339) «Иона пойде к Мурому в судех... и шед в Соборную церковь Рожества Богоматери», и проч.
(340) «Бе же в той мысли с ними (Ряполовскими) К. Иван Вас. Стрига, да Ив. Ощера с братом Бобром, да Юшка Драница, да Семен Филимонов с детьми, да Русалко, да Руно и иные: учиниша себе срок всем быти под Угличем на Петров день о полудни; и Семен Филим. на тот срок пришел, а про Ряполовских учинилась весть Князю Дмитрею, и не смеяша пойти под Угличь, но поидоша за Волгу к Белуозеру, и К. Дмитрей посла за ними с Углича рать с Василием с Вепревым, да Федора Михайловича с полки, а сойтися им на усть Шексны у Всех Святых, и Федор не успе к Василию, а Ряполовские воротившеся на Василия, побита его на усть Мологи; а Федор перевезся Волгу на усть Шексне: они же и на того воротишася: Федор же побеже опять за Волгу. Ряполовские пойдоша по Новгородской земле к Литве... а Семен Филимонов со всеми своими от Углича пойде к Москве, яко ничто же про тех ведая; один Руно отвернулся от него за Ряполовскими».
(341) См. Архангел. Лет. г. 6955.
(342) «Учиниша себе срок всем снятися на Пацыне... К. Василей Ярославичь во Мстиславле, а с ним Ряполовские 3, да К. Иван Стрига, да Ощера; а во Брянске К. Семен Оболенской, да Басенок... и приде к ним весть, что Князь Великий выпущен, а пригонил Данило Башмак, а во Брянеск Киянин, Полтинкою зовут, а лежал тот на Москве от Княгини Настасий Олельковы на вестех про Великого же Князя». Олелько, сын Владимира Ольгердовича Литовского и зять Василия Темного, господствовал в Киеве (см. Т. V, примеч. 386, г. 1451). Далее: «Из Брянска поганил (Полтинка) к Киеву... Князь же Василей Ярославичь со всеми Бояры, и с женами, и с детьми, пойдоша... и пригонил к ним (в Пацын) Дмитрей Андреев сын, что уже Князь Великий пошел с Вологды к Белуозеру и ко Тфери... Пришедшим же им в Елну, и ту сретошася с ними Татарове, и начата меж себя стреляти. По семь же Татарове начаша Руси кликати: вы кто есте? Они же отвещаша: Москвичи... А вы кто есте? Мы из Черкас», и проч. См. также Степей. Кн. II, 19. В Архангел. Лет.: «Царевича два Кайсимова, Трегуб да Ягуп».;
(343) «А в ту пору ехала во град к завтрене Княгиня Ульяна, Княжа Васильева Володимеровича... Наместник же Княжь Дмитриев, Федор Галичской, у заутрени убежа; а Княжа Иванова Наместника, Василья Шигу, бежаща из города на коне изымал истопничишко Великие Княгини, Ростопчею звали, и приведе его к Воеводам, и сии оковаша его».
(344) «И оттоле пойде с матерью к Переславлю, а Сабуров (Мих. Федор.) с прочими добив челом Вел. Князю, не возвратишася к Шемяке». —
Кутузов назывался Василий Фед.
(345) См. в Собр. Госуд. Гром., стр. 149 договорную грамоту Шемяки и Можайского с Кн. Михаилом Верейским и Василием Ярослав. Боровским, где сказано: «нам бити челом своему господину, Великому Князю... А К. В. Борис Олександровичь с нашим братом с старейшим, с Великим Князем, один человек... А что яз К. Дмитрей Юр. и К. Иван Ондр. поймали есмя Князя Великого кресты и Страсти Спасовы, да казну и матери его, и его Великие Княгини, и Марьину Голтяевы, и нам то все отдати... А по сей грамоте взяли есмя перемирье со К. Михайлом Ондр. и со Князем Васильем Ярослав. Петрова говенья в Неделю... А подписал Федор Дьяк».
Договорных грамот с К. Иоанном Андр. четыре (см. Собр. Г. Г. 138—154). В третьей: «А исполнится твоим детем (Великого Князя) по двенадцати лет, и твоим детем целовати крест самим ко мне, к твоему брату молодшему ко К. Ивану Ондр... А о сем о всем поставили есмя на собя свидетеля Вседержителя Господа Бога, и пречистую Его Богоматерь, и Великих Чудотворцев, Святителя Николу, и Св. Петра Митрополита, и Св. Леонтия Епископа Ростовского, и преподобных Старцев Сергия и Кирилла, и молитву
святых родитель наших, отец, дед и прадед наших Великих Князей; а к тому ввели есмя по собе на обе стороны брата своего Великого Князя Бориса Олександровича Тферского, и свою сестру, а его Великую Княгиню Настасью, и свою братью молодшую, К. Михайла Ондр. и К. Василья Ярославина; и будут по целованью с правым на виноватого. А писана грамота в лето 6956 (1448); а подписал Дьяк Княжь Иванов Ондреевича Кулудар». В четвертой грамоте: «а что мя еси, господине Князь Великий пожаловал, дал ми еси Бежицкий Верх в отчину... да половину Заозерья Кубенских Князей, да Лисину вотчину... А жити ми, господине, с тобою в Москве по душевной грамоте деда нашего, Великого Князя Дмитрея Ивановича; а вотчина ти наша подо мною держати по душевной грамоте отца нашего, Князя Ондрея Дмитреевича... А Орда, господине, тобе знати и исправливати самому; а мне Орды не знати; а выход ти у мене имати с моее вотчины по старым дефтерем... ас Полуозерья давати ми тобе как преже сего давали Заозерьские Князи Ярославским во Царев выход. А писана грамота на Коломне в лето 6956 (1448) месяца Септемврия; а подписал Княжь Иванов Ондреевича Дьяк Щербина». К сей грамоте приложены две восковые печати: на обороте грамоты написано: «Княжа Ивана Можайского с Бежицким Верьхом», а ниже: «Княжи Ивановы Можайского и Княжи Михайловы».
О примирении Великого Князя с Можайским сказано в Арханг. Лет. г. 6957: «Тое же весны Князь Великий был на Рудине горе в Ярославле, и присне Шемяка, да Князь Иван Можайский со многими людьми, и мало не бысть кровопролития; и не захотел Князь Иван Можайский с Шемякою, и увернуся у него, и доби челом Вел. Князю за свою вину, и пожаловал дал ему Бежицкий Верх». — О Шемяке: «Князь Великий пойде к Галичю... и ста на Костроме, и начата меж себя посылати послы. Князь же Дмитрей, убоявся, начат мира просити, и грамоты на себя проклятые дал» (см. ниже)... «Князь же Великий возвратися с Костромы в Великий Четверк, а Велик день взял в Ростове, а назавтрее празднова Благовещение в Ростове же... и того дни к Москве пойде и прииде в Неделю Фомину; а сын его, Князь Иван, был в Володимере».
(346) См. Архив. Лет. № 8, л. 127 на обор, и Степен. Кн. II, 79. — В книге, названной Посланием Российских Митрополитов (Синодал. библиот. № 164) есть письмо Василия Темного к Греческому Царю о поставлении Ионы; в нем сказано: «Поставили есмы Иону Митрополитом, но за великую нужду сие сотворихом, а не кичением, ни дерзостию... Церковь наша Святые Софии Цареградския благословения требует и ищет во всем по древнему благочестию... развее нынешних новоявльшихся разгласий, и молим святое ти Царство, да будет к тому нашему Митрополиту добрые воли... Хотехом же убо писати и к Святейшему Патриарху, требующе о всем благословения; но не вемы, аще уже есть в царствующем граде святейший Патриарх... по древнему благочестию», и проч.;
(347) См. Т. V, примеч. 311. В сей Булле сказано: «отщепенца и противника, злочестивого сына, Иону». Папа советует Королю схватить и заключить нашего Митрополита в темницу, буде он приехал бы в Литву. Письмо Ионы о Григории к Литовским Князьям, Панам, Боярам и Воеводам находится в Послании Рос. Митрополитов (Синод, библиот. № 164, л. 42). Там же (л. 90) есть грамота его к Мисаилу, Епископу Смоленскому, где сказано: «Ведомо тобе, моему сыну, что есмь посылал от Киева великие обители Св. Троици Сергиева монастыря Настоятеля духовного, Игумена Васияна, о Св. Дусе дочери нашего смиренна Княгине Княже Александрове Володимеровича Настасье и к их детем... чтобы от благочестиа своего не умалено было, ни прикладено, и что от того волка и единомысленника Исидорова, что же ныне именует себе Митрополитом Киевским и всея Руси... пришел с Папежскими листы, да и с первоначального отступника Патриаршими Григорьевыми грамотами и с Исидоровыми, и пишется в них Сидор Легатосом и Гардиналом, а мене пишут отступником... И ныне от Короля к Вел. Князю о том Григорье Якуб Писарь да Ивашенець приездили посольством, чтобы его Князь Вел. принял и держал собе отцем Митрополитом; и господин и сын мой К. В. и сын его, К. В. Иван Васильевичь, не хотя его не токмо видети, но и слышети.. и того ради тобе пишу», и проч. — Упомянем здесь о грамоте Ионы к Царю Казанскому, писанной с его слугою, который ездил в Казань по торговым делам. Митрополит говорит: «Слыша, что Вышнего Бога силою держить свое Государьство, и купцем щкоты и убытков нет никоторых ни от кого, и на то надеяся, послали есмо своего слугу с своею рухлядью... и прошу жаловати», и проч. См. Послание Рос. Митрополитов л. 118.
(348) См. Собр. Г. Г. 171. — В Синод. Новог. .Лет. г. 6954: «и приела (Шемяка) поклон в Новгород: Новгородци же послаша к нему послы, Посади. Федора Яковличь, Посади. Василья Стефановичь, и Князь Дмитрий целовал крест на всех старинах; а Князь Тферьскый Борис на опасе держав 4 месяца Новгородских послов, и отпусти их; то же поехали к Князю Дмитрию». —
В Пушкин, собрании Двинских грамот № I: «По благословению Преосв. Архиепископа Великого Новагорода и Пскова, Владыки Евфимиа, от Посади. Новгород. Ивана Лукинича, от Тысетского Василиа Пантелеевича, и от всего
B. Новагорода. Се приехали послове к В. К. Василию Василиевичу всея Руси, и к Великому Князю Ивану Васильевичу всея Руси, от В. Новагорода, Посадник Григорей Даниловичь, Посади. Федор Яковличь, Посад. Василей Степановичь, Тысятской Яков Ивановичь, Тысятский Новгородский Василей Пантелеевичь; а от Житьих Офонас Микуличь, Иван Юриевичь, Яков Ивановичь, Еремей Кузмичь, Василей Захарьиничь, и докончали мир по крестным грамотам... как целовал Князь Великий Ондрей, и Князь Великий Иван, и Князь Великий Семен, и прадед твой Князь Великий Иван, и дед твой Князь Великий Дмитрий, и отец твой Князь Великий Василей. Новгород держати вам в старине по пошлине без обиды; а нам, мужем Новгородцем, княжение ваше держати честно и грозно без обиды; а пошлин ваших Князей Великих не таити». Следуют обыкновенные условия, известные читателю по
древнейшим грамотам Новогородским.
(349) См. в Собр. Г. Г., стр. 185, договор К. Суздальского, Ивана Васильевича, с В. К. Васильем Васильевичем. Там сказано: «по благословенью отца нашего Ионы, Митрополита всея Руси, на сем на всем, Господине Осподарь Князь Великий Василей Васильевичь, и с своим сыном, с В. К. Иваном Васильевичем, и со Кн. Ондреем Васильевичем, со Кн. Семеном Васильевичем, целуй крест», и проч. Далее: «Моя братья Князь Александр и Князь Василей», и проч.
Договор с Рязанским Князем в Собр. Г. Г. 142: «На сем, брате молодший, Князь Великий Иван Федоровичь, целуй ко мне крест: имети ти К. Ивана Ондр. собе братом, а брата К. Михайла Ондр. братом молодшим... и К. Василья Ярославича... А всхочет с тобою К. В. Литовской любви, и тобе с ним взять любовь со мною по думе; а писать ти с ним в докончальную грамоту, что есь со мною один человек; а будет ему любовь со мною, ино и с тобою; а не будет ему любви со мною, ино и тобе с ним любви нет... А пойдет на тобя, и мне пойти самому тобя боронить... А что Резанское на Резанской стороне за Окою, что доселе тягло к Москве, Почен, Лопастна, уезд Мстиславль, Жадено городище, Дубжа, Демль, Бродчичь с месты, как ся отступили Торуские Князи Федору Святославичу, и та места к Резани; а в Тулу и в Берестий не вступатися мне, Вел. Князю Василью Васильевичу... А со Князем Пронским и с его братьею любовь взял еси ты; а что ся промеж вас учинит, ино промеж вас управити мне...  А Новосильскии Князи добьют мне челом, и тобе с ними взять любовь... А Князи Мещерские не учнут мне правити, и тобе их не приимати, а добывать ти их мне без хитрости по тому целованию... А нам, Князем Великим, в суд в вопчей (общий) не вступатися; а судьям нашим сести судити, целовав крест... Третий межи нас кто ищет, тот воименует три Князи Християнские; а на ком ищут, тот собе берет из трех одиного; а судьи наши вопчеи о чем ся сопрут, ино им третий потому ж... А пошлин с беглеца с семьи два алтына, а с одинца алтын... а мыта с воза в городех всех пошлин деньга, а с пешехода мыта нет; а тамги и всех пошлин от рубля алтын, а с лодьи со деки по алтыну, а с струга с набои два алтына, а без набоя деньга; а со Князей Великих людей пошлин нет. А писана на Москве в лето 6955 (1447) месяца Июля в 11 день».
Там же, стр. 171, в договоре с Тверским Князем: «Аци имут нас сваживати Татарове, а учнут вам (Вел. Князьям Московским) давати дом Святого Спаса, а нашу отчину Тферь и Кашин, и вам ся, брате, не имати за дом Св. Спаса, и за нашу отчину. .. Тобе, В. К. Василию, подо мною, и твоим детем под моим сыном под Князем под Михайлом, ни меньшим твоим детем под моими детьми, кого ми Бог даст, ни под моею братьею молодшею под К. Дмитреем Юрьевичем, и под К. Иваном Юрьевичем, ни вашим внучатом...
а быти нам на Татар и на Ляхи, и на Литву, и на Немцы за-один. Которой ти иный брат сгрубить, и мне к собе их не приимати. Також, которой мой брат молодшей и из меньшие братьи изгрубят мне, тех вам к собе не приимати... А рубеж Тфери и Кашину, как было при моем пращуре, при В. К. Михайле Яр ославиче... А с Новым ми городом жити по старине... А которые земли и воды отошли от Тфери и Кашина при твоем отце и при тобе, а тем землям и водам суд и неправа на обе стороны. А новых мытов не замышляти, а на старых мытех имати пошлины с воза деньга, а косток (дорожной пошлины) с человека деньга же; а поедет на верее (верхом) с торговлею, ино деньга же; а кто ся промытить, ино с воза промыти 6 алтын; а заповеди 6 алтын, колько бы возов ни было; а промыта то, кто объедет мыт; а проедет мыт, а мытника у забору не будет, ино промыты нет; а встижет его мытник, ино возмет свой мыт, а промыты и заповеди нет; а с лодьи пошлина с доски по два алтына; а больше того пошлины нет; а с струга алтын, а тамги и осминичего от рубля алтын, а тамга и осминичее взяти, аже имет торговати; а поедет мимо, ин знает свои мыты да  костки, а боле того пошлин нет; а поедет без торговли, ино с того мыта нет и пошлин»...
В договоре с Василием Ярослав.: «А что еемь был, брате, пожаловал тобе своею отчиною городом Дмитровой с волостьми, и ты, брате, Дмитрова
и с волостьми отступился еси мне Великому Князю... А чего, брате, достанешь от моих недругов, или отьинуда отколе казны моее, и моее матери, и моее Великие Княгини казны: и то ти, брате, мне отдати. А Князей ти моих служебных с вотчинами не приимати... А в городе на Москве послати нам своих Наместников, и они очистят наших холопов и сельчян. А кого выму собе огородников и мастеров, и мне Великому Князю и моим детем два жеребья; а тобе, брате, того треть».
В договоре с Михаилом Верейским: «да что мя еси, Пхшодине Князь Великий, пожаловал своего брата молодшего, дал ми еси Вышегород с волостьми в вотчину и в удел, как было за тобою; да к тому ми еси придал Плеск, опрочь Плесенского села, что еси пожаловал Семена Ондреевича Плота; а суд, господине, мой того села и дань по земле и по воде... да пожаловал мя еси, дал еси Вышегороду моему и тем волостем льготу на пять
лет, выхода не дата, а моей еси, господине, отчине всей пожаловал отдал ми еси половину выхода на три года... А дана грамота на Москве в лето 6958 (1450) Июля в первый день».
В Послании Рос. Митрополитов (Синод, библиот. № 164, л. 153) есть грамота Ионы к Королю Казимиру о братстве и о любви с Великим Князем. В ней сказано: «Что, господине и сыну, присылал к своему брату, к Вел. Князю, своего посла Гармана с речьми и с листы о ваших делех о земских, а ко мне еси приказал же с ним, чтобы попеченье имел о вашем братстве... и яз по
твоему приказу, Великого Короля, Вел. Князю речи твои говорил с благословением и с мольбою, и Князь Вел., брат ваш, вельми хочет братства
и любви и прочного доброжитья... и о всем к тобе на своем листу написал и речми к тобе с своим Диаком Степаном приказал... И благодарю и благословляю, чтобы еси к своему брату, а к нашему сыну, любовь свою имел по тому крестному целованию... а о великом вашем жаловании и о вашем поминке (даре) благодарю... О чем ти, господине, опрочь сего нашего листу имет мой Диак, Василей Карло, говорити речми, и ты бы тому верил», и проч.
(350) См. Послание Рос. Митрополитов в Синод, библиот. № 164, л. 70. Сия грамота Епископов к Димитрию содержит в себе 28 страниц. Выписываем
главные места: «Господину Князю Димитрию богомолци, господине, брата твоего старейшего, Вел. Князя, и вашего благородия общий, Ефрем Владыка Ростовский, Аврамий Вл. Суждальский, Иона Вл. Рязанский, Варлам Вл. Коломенский, Питирим Вл. Пермьский, и мы ваши нищии и молебници Геронтий Архим. Симановский, Мартиниян Игумен Сергиева монастыря, и с прочими Архимандриты и Игумены (и проч.) челом бьем и благословляем... Веси, како отец твой тщание имел на начальство Вел. Княжения, яко же и древний наш праотец Адам ко обожению, и в Орду ходил, и коликие труды подъял... а Княжения Великого не досягль, что ему Богом не дано, ни земскою пошлиною... Потом паки не уймяся, собрав к собе злых человек, да Вел. Князя згонил: и колико паки на Вел. Княженьи пожи? Не сам же ли того часа с великим челобитьем Вел. Князя на великое государство призвал, а сам в пяти человецех съехал? Потом и в другие пришед сел на вел. Государстве без пошлины же, паче рещи яко разбойнически: и колико пак и сам пожил? Егда были ему при кончине о своей души попечение поимети, и по желанию его древнему самоначальства Бог ему зде попусти хотению его исполнитися, токмо яко человеком на видение, а ему от всех на осужение... Въспомянем же и тобе вмале и тебе самого. Егда приходил к Москве безбож. Ц. Махмет, а воя по земли распустил, и Князь Вел. колькое послов по тебе посылал, такоже и грамот? и ты не пошел: и в том коликое крови Християнские пролилося, и коликое множество в полон пошло, и коликое церквей Божиих разрушилося, и черноризиц осквернено и девиц растлено! Потом же безбож. Царевичь Мамотяк приходил», и проч. Далее: «И тобе Диавол на него (Василия) вооружил желанием самоначальства, разбойнически нощетатством изгонити его на крестном целованьи, и сотворил еси над ним не меныни Каина и окаянного Святополка... Чим еси себе самого пользовал, и колико еси государствовал, и в которой тишине пожил еси? не все ли в суете и в прескаканьи от места до места, во дни от помышления томим, а в нощи от мечтаний сновидения? Ища и желая большего, и меншее свое изгубил еси... А брат твой старейший, В. К., опять на своем Государьстве: понеже кому дано что от Бога, и того не может у него отнята никто... Впал еси был сам в руки, яко же древний он гордый Фараон в глубину моря, и аще не бы милосердие свое показал на тобе К. В. , то пришел еси был сам к своей погибели и со всеми своими... вселила бы ся в ад душа твоя... Ты к нему целовал крест... быта с Вел. Князем везде заодин... а с кем будеть в целованьи, а к тому ти целованье сложити... а добра та Вел. Князю хотети во всем везде... и под ним Вел.
Княженье блюсти... и под его детми... а давати ти выход по старым дефтерем. А что еси поймал честные кресты и св. иконы и Страсти Спасовы, да и казну Вел. Князя и его Вел. Княгини казны и поклажи, и тобе то все отдавати Вел. Князю, и полон весь старой и нынешней без окупа, и нятцев отпущати; а седя на Москве, кого людей Вел. Князя велел будеть давати на поруце или кабалы
на кого или серебро переведено, и тобе с тех поруки свести и переводное серебро, или что еси поймал в казну Вел. Князя, грамоты докончялъные и ярлыки и дефтери, и те отдати; а Боярину и Детем Боярским и слугам межи вас вольным воля; а кто служит Вел. Князю, а живет в твоей отчине, и тобе тех блюсти как и своих; а казны отдати от того дни месяць... Или, господине, по нужи смеем рещи, ослепила тя будеть душевная слепота возлюблением временные и преходящия чести Княженья и начальства, еже слышатися зовому Князем Великим, а не от Бога даровано, или златолюбством объят еси, или женовнимателен и женопокорен, якоже Ироду подобствуя, явился еси, и крестное целование ни вочтоже вменив... а святые Петрахили наши сквернишь неподобными своими богомерзкими речми; а надеемся, что и сам знаешь, что суть те св. Петрахили воображение муки И. Христа... токмо сам душу свою губишь. Мы же о прежстворенных тобою твоих делех не много глаголем, еже ни во Християнех когда преж сего ни есть сицево слышано, но о нынешнем толико твоем преступлении... Ты в целованьи с В. Новымгородом... да еще
посылал еси и посла, а зовучи себе Князем Великим, да просил еси у них собе помочи, а вводя то слово, что Татарове изневолили нашу отчину Москву... Таже еси посылал ко Князю Ивану Андреевичю Михайла Сатина, а все одиначяся с ним на Вел. Князя, чтобы К. Иван и к Вел. Князю то слово с своим послом приказал: только пожалуешь К. Дмитрия Юрьевичь, ино то ecu мене пожаловал. И Князь Иванов Андреевичь посол Елезар Васильев възвестил то твое слово Вел. Князю от К. Ивана... К Вятчаном посылаешь, а в Вятку ти ся по докончянью не въступати.
Посылал еси в Казань ко Царевичю Мамотяку на Вел. Князя лихо... и посол его к тобе пришел: у собе его и ныне держишь; а за твоею посылкою к Мамотяку Вел. Князя Киличеа (посла) Мамотяк поймал да сковал... А Вел. Князь  посылал к тобе Боярина, а опять Детей Боярских, чтобы еси отпустил к нему того посла Мамотякова; и ты к нему как посла не отпустил, так и видетися еси не дал его Боярину и Детем Боярским с тем послом. Да от Царя Седи-Ахмета пришли к Вел. Князю послы, и он к тобе посылал просити, что ся тобе имает дати с своей отчины в те Татарские проторы: и ты не дал ничего, а не зовучи Седи-Ахмета Царем; а того некак позабыл еси, не на том ли юрту отец твой был у Царя с Вел. Князем вместе, и на пошлине стояли?... И но уже после того срока боле шести месяць книжных, и ты нечто малое казны Вел. Князя и его матери и его Вел. Княгини отдал, а большее, все лутшее, еще у тобе; а Марьина Федоровы жены Федоровича, того не отдаси ничего: также ярлыки и грамоты и дефтери... Которые Бояре и Дети Боярские от тобе били челом Вел. Князю служити, и ты еси через крестное целованье тех пограбил, села их и домы у них поотъимал и животы все и животину. Также, господине,
ваша старена, что жити вам в Москве по духовной грамоте деда вашего, В. К. Дмитрея Ивановича: и ты шлешь к своему Тиуну к Ватазину свои грамоты, а велишь ему отзывати от Вел. Князя людей к собе, а все под В. К. доставая Вел. Княженья; и те твои грамоты выиманы у Ватазина на пути, как уже его был Князь Вел. Отпустил к тобе... А себе в том во всем исправи... И о всем тобе управливатися срок по Крещеньи 2 недели». Следуют примеры высокоумия, взятые из Св. Писания и Армянской Истории (о Царе Тиридате, обращенном в вепря за гонение Св. Григория Великого). Далее: «И имели быхом еще и много тобе писати от Божественного Писания; но сам, господине, как ти дан Богом разум, по тонку разумеешь Бож. Писание... И аще не обратишися к Богу и к Вел. Князю чистым покаянием, чюж будешь от Бога и от Церкви Божией и от православ. Веры, и части не имаши с Верными, и не будет на тобе милости Божией и силы животворящ. креста, который еси к своему брату старейшему, к В. Князю, целовал, и проклят да будешь от Св. Апостол и от Св. Отец, и в конечную погибель да пойдеши... А писана на Москве м. Декемвриа в 29 день, в лето 6956, Индикта II».
(351) В Арханг. Лет. о втором нашествии Седи-Ахметовых Татар г. 6963: «Приходили Татарове от Синие Орды Ахметовы». Сия Орда называлась после Угусами Ногайскими, Большими и Малыми. В Болъш. Чертеже стр. 229: «От верху реки Бузувлука на полях и до Синего (Аральского) моря кочевье все Больших Нагаев». Там же: «От реки Кубы, от гарь к Черному морю и к Азовскому, и до верху реки Маначи кочевье Малых Нагаев, Казыева Улуса».
(352) «Ходил Вел. Князь к Галичю, и бысть ему весть, что Шемяка пошел к Вологде, и Князь Великий пойде на Иледам, да Обнору. Бывшу же ему у Николы на Обноре, и прииде весть, что опять воротился к Галичю, и К. В. воротился Обнорою назад, да Костромою вверх, и прииде на Железной борок к Ивану Святому... а большей Воевода Князь Василей Ивановичь Оболенской... и Царевичев отпустил с ним... И молебная совершив в церкви Св. Иоанна Предтечи» (после сражения). — В Послании Рос. Митрополитов (Синод, библиот. № 164) есть письмо Митрополита Ионы к Литовским Князьям и Панам о вероломстве Шемяки. «Ведаете (говорит он), коликое лиха и запустениа земли нашей починилося... и Князь Дмитрей в познание пришед, да своему брату старейшему, Вел. Князю, добил челом и животворящий крест целовал и не одинова, да то все изменял... И сего ради пишу вам, чтобы есте пощадели себе вси Христиане, не токмо телесне, но паче душевне, и посылали бы есте и били челом своему Господарю, Вел. Князю, о жалованьи, как ему Бог положит на сердце; а не имете бити челом, а за тем кровь Християнская
прольется, и та вся на вас от Бога взыщется... и чюжи будете нашего смиренна благословенна... тогды ни Христианин кто будет именуяся в вашей земли, ни Священник священствуя, но вси Божьи церкви в вашей земли затворятся от нашего смиренна», и проч.
(353) В Архангел. Лет. «Шемяка утече к Новгороду, а тут (под Галичем) убиша Григорья Семеновича Горсткина... и пришел на Устюг в насадех, и Устюжане против его щита не MepMajiu (не сопротивлялись) ... и казнил Емельяна Лузскова, да Миню Жугулева, да Давида Долгошеина, да Евфимья Ежевину: метал их в Сухону... Ежевиня же, на дне седя, изрешись и выплове
вниз жив и утече на Вятку. Того жь лета Шемяка пойде на Вологду, и воевав, приде на Устюг, и жил на Устюзе два годы неполны». В библиотеке Волоколамского монастыря, в книге под № 465, л. 198, находится послание Митр. Ионы к Евфимию, Архиеп. Новогородскому, где сказано: «Пишешь нам, что будтось яз посылаю к тобе и пишу о К. Дмитреи о Юрьевичи, а называя его сыном: ино возри в ту мою грамоту... яз тобе и твоим детем, Великому Новугороду, не велю с ним ни пити, ни ести... Колико лиха есть починил и крови Христианскиа пролилося!... и как того К. Дмитреа мощно именовать Церкви Божии, да нашему смирению духовным сыном?... Имеем его неблагословена и отлучена Церкви. А что ми пишешь, что преже того Руские Князи приежжали в Дом Св. Съфея, в В. Новгород, и честь им въздавали по силе, а прежние Митрополиты таких грамот с тягостию не посылывали: ино скажи, преже сего Князи, которые с таким лихом что учинили над своим братом старейшим, над В. Князем, чрез крестное целование? К вам приехав, Княгиню свою и дети, и весь свой кошь оставя у вас, ходя в В. Княжение, Христианство губил... Тобе пишу, чтобы еси своим детем, Посадником и Тысяцким, и всему В. Новугороду думал, на прочное есть их и всего Христианьства добро, чтоб послали с челобитьем и с всею управою к сыну моему, В. Князю; а яз по своему долгу рад печаловатись как мощно... А писал Сент, в 29 день».
(354) В Казан, Лет,: «и тамо (Х\у-Махмет в Казани) умре, с сыном своим меньшим Юсупом оба ножем зарезаны от большого сына его Мамутека;
царствова в Казани шесть лет». Вероятно, что братья Мамутековы, Касим и Ягуп, боясь подобной же участи, ушли тогда в Черкасскую землю (см. Т. V, примеч. 342). — В Арханг. Лет.: «на сам Велик день приходили Татарове Казанские ратью на Устюг, стояли 3 дни, и в Велик день приступили, несучи на головах насад; бити их не лзе, и зажгли город, и выгорело 2 городни у нижних ворот... Татар от города отбили, а они взяли мир на том, что в погоню за ними не ходити, а с города и с церквей взяли окуп копейщину за 11 000
всякою рухлядью... приходили мимо Галичь на Кичмешу, а пошли вверх по Югу, а по Ветлузе на плотех... а все Царев Двор, а в Казань вошло 40 человек». В Архив. Лет.: «В лето 6956 (1448) в Филипово говейно Казан. Царь Мамутек посла всех Князей своих со многою силою воевати Муром и Володимерь... Князь же Вел. посла противу их сына своего, Ивана». Более ни слова. Далее: «Скорые Татарове Седи-Ахматовы (в 1449 г.) догоняли до Похры, и Княгиню
Василия Оболенского взяли Марью, и невестку ее Степаниду, жену Григорья Козлова-Морозова... Царевичь же Касим иде противу их из Звенигорода, а они рассунушася по земли, и с коими встретился, тех бил и полон отъимал; они же бежаша назад... Того же лета (1450) бывшу Вел, Князю на Коломне, и прииде весть, что идут Татарове из поля, Малбердей и У\ан... и посла Царевича с Татары, да с ним Воеводу, Костянтина Александр. Беззубцева, с Коломничи, и угониша их на Битюце реке в поле... Тогда убиша Ромодана Зиновьева».
(355) «Бывшу же Великому Князю близ Брашевы... и воротился к Москве; а людей всех отпустил с Князем Иваном Звенигородским; он же убоявся, вернуся иным путем, а не за Князем Великим. Князь же Великий взем Петров день на Москве и град осадив, посади в нем матерь, да сына... прежде же всех Митрополита и Архиепископа Ростовского Ефрема... да сам изъиде,
и ночевавь в Озерецком, а оттуду пойде к Волзе; а Татары пришед у брега чаючи рати, и не бысть ничтоже. Они же чающе потаившуюся рать или брег дающу им, и послаша сторожи... и приидоша к Москве в час дни», и проч. — В Арханг. Лет: «Князь Великий выеде из города против Татар... а Татарове с ним разгрешилися (разошлись)... и посады (Москвы) зажгоша, и понесе ветр огнь на город. Святый же Митрополит Иона нача пети молебен, и ветр утиши».
(356) «К. В. взем на Москве Рожество Христово, с Васильева же дни пойде противу Шемяке, а Крещение бысть ему у Троицы в Сергиеве; и оттуду пойде к Ярославлю... отпустил сына на Кокшенгу, а с Костромы отпустил с сыном своим сниматися Царевича Ягупа, Мамутякова сына (брата), на Князя же Дмитрея; а преже того послал Князя Василия Ярославина, да с ним Бояр, Князя Семена Ивановича Оболенского... и Двор свой к Устюгу; а Князь Дмитрий, под Устюгом стоя, пожег посад и побеже. К. В. Иван и Царевичь, шед на Кокшенгу, градки их поимаша... и ходиша до усть Ваги, и до Осинова поля». В Арханг. Лет.: «Князь Дмитрей побеже к Двине, а на Устюзе оставил Наместника, Ивана Киселева... и застави Двинян реку Двину полити пониже городка Орлеца. К. В. Иван послал за ним Воевод Югом мимо Устюг, и под городом не стояли, за Шемякою пошли; а К. В. Иван с Ондреевых селиц и с Галицаны пошел на Гбродишную, да на Сухону, да в Саленгу на Кокшенгу воюючи; а город Кокшенской взял, а Кокшаров секл множество, а с Кокшенги на Вологду... а Князь Дмитрей побежа к Новугороду;  а Воеводы, то слышав на усть Ваги, и воротилися по Ваге вверх на Кокшенгу жь».
(357) «Прииде весть (Июля 23) к Великому Князю из Новагорода на Вечерни у Бориса Глеба на Москве на рве, что Шемяка умре». В Арханг. Лет.:
«дата ему лютого зелия». Он умер Июля 18 (см. Синод. Псков. Лет.).
(358) В Синод. Псков. Лет.: «Приеха во Псков Князь Иван Дмитриевичь Шемячиць из Новагорода Апреля 9 (в 1454 г.) и выидоша противу его Игумени и Попове со кресты ко Св. Дмитрею на Пскову, и Псковичи прияша его честно, и даша ему 20 рублев, и поеха в Литву Маиа 1». — Вина К. Иоанна Можайского изъяснена в грамоте Митрополита Ионы к Смоленскому Епископу Мисаилу (см. Послание Гос. Митрополитов, в Синод, библиот. № 164, л. 151): «Учал (Князь Иван) Великому Князю не послушен быти... Приходила рать Седи-Ахметова... и от нас было посылаемо о том, чтобы от него помочь была, и он ни сам не поехал к нему, ни к его детем, ни к его людем, ни помочи не послал... Также на Галичь рать Татарская приходила, и сын наш, Вел. Князь, и мы посылали к нему Коломеньского Владыку Геронтия, чтобы пошел на оборонь Християньству, Воевод ли бы послал; и он ни сам пошел, ни людей не послал... Благословляю тобе, своего сына, чтобы еси того поберегл, чтобы как от того Князя Ивана в вотчине Вел. Князя пакости не было... Князь Великий вельми хочет с Королем братства и любви и прочного доброго житья; да того деля за ним не пошел, ни своих людей не послал... а в обиду ему себе не мощно подавати. А сыну нашему Пану Михайлу Канцлеру говори, чтобы также о том поберегл, как сам ведает».
(359) См. Т. V, примеч. 386, г. 1448, и грамоту в примеч. 361. Далее в летописи: «Генв. 19, в Понедельник (1456), К. В. пойде на Новгород... на
Волок же прииде к нему Посадник Василей Степанов».
(360) В Псков. Лет.: «Русу взя (Вел. Князь) Февр. 2... Москвичи убиша Посадника Иосифа Носова... а Князь Василей (Суздальский) самтретей убежа».
(361) Сей договор нашел я в Пушкинском собрании Двинских грамот: «А се за то ялися послове от Великого Новагорода к Великому Князю Василию Василиевичу всея Руси и к его сыну к Великому Князю Ивану Василиевичу всея Руси по Новгородскому слову и по Новогородской грамоте, на чем послали к Великим Князем Посадника Григории Даниловича, Посадника Федора Яковлича, Посадника Василиа Степановича, Тысяцкого Якова Ивановича и Тысяцкого Василия Пантелеевича; а от Житьих людей Офонаса Микулинича, Ивана Юриевича, Якова Ивановича, Еремея Кузминича, Василия Захарьинича. Повелехом суд дати на Городище, от Великих Князей Боярин судьею, от Новагорода Боярин. Судити им Князей Великих человека с Новгородцем; а судити им как право по крестному целованию. Аже ся сопрут о котором деле, а не могут управити, и коли будет Князь Великий в Новегороде, или Князя Великого сын, или Князей Великих брат, и тому делу тогды учинит Князь на Городище с Посадником конец. А что заклад в рядных грамотах, а то велехом имати Князем Великим с Владыкою на виноватом от сего докончания. А крюк Князю Великому по старине на третей год, а от волостей дар имати по старине; а печати быти Князей Великих. А Виры имати
Князем Великим по старине, а Новгородцем не таити; а пошлин Князя Великого Новгородцем не таити по крестному целованию. А что земли Ростовские и Белозерские, что покупили наши Новгородцы, а тых земель Князем Великим сступилися, и грамоты подавали; а полон с обе половины
без окупа. А кто будеть продавал полон в Княженьи в Великом, а тому серебру погреб с обе стороне. А кто будеть продал полоняника своему, тому ее уведати самому, а полоняник пойдет прочь. А с Новоторжцев Князи Великии целование сложили; а что сребро и хлеб Князем Великим не добран в Торжку, или на Губах, а то Князем Великим не надобе. А кто будет дан на поруце в серебре, или в хлебе, с тых порука долов; а что собрано, а то Князем Великим, а Новугороду в том деле на Новоторжцов нелюбия не держати, ни мщатись никоторою хитростью. А что война была Князей Великих над Новгородскою волостию, или Новгородская война была над Великих Князей волостьми, тому всему погреб. А после сего крестного целованиа аже доспеется война с обе половины, а не ведая сего докончания, иманое назад отдати с обе половины; а учинятся мертвые, а почнут клепати мертвыми или грабежом с обе половины, ино суд тому на Городище перед тыми судьями. А что были войны и грабежи из Великого Княжения и из Новгородской вотчины до складной грамоты Великого Князя  с обе половины, тому суд на Городище, а суда им у Князя у Великого Наместников в Новегороде не отъимати (здесь, думаю, пропуск) разве ратной вести, или город коли имут делати без хитрости. А Вечным грамотам не быти. А в Водцскую землю слати Князем Великим ежегод по старине. А коли приведется взяти Князем Великим черный бор, и нам дата черный бор по старине. А позов по волостем по Новгородским позывати позовником Князей Великих, да Новогородским, а в город позывати Князей Великих Подвойский, да Новогородской Подвойский. Так же что наши братиа Новогородцы покупили земли Ростовские и Белозерские, или даром поймали,
и нам тых земль обыскав отступитися вам, Великим Князем, по крестному целованию. А кто которой земли запритца, тому суд и неправа по крестному целованию. А приедут к нам, к Великим Князем, от В. Новогорода послы Новогородские о каких обидных делах неправы просити, а наедут нас обеих Великих Князей в Руской земле: ино им посольство правити обема Великим
Князем, и исправы просити у обеих; а им неправа дата В. Новугороду по крестному целованию, и ответ дати В. Новугороду. А наедут одного В. К. в Руской земле, ино одному посольство правити, а ему исправа дати В. Новугороду по тому жь крестному целованию, и ответ дати В. Новугороду. А В. Новугороду К. Ивана Андреевича Можайского и его детей, и К. Ивана Дмитриевича Шемякина и его детей, и его матери Княгини Софьи и ее детей и зятьи Новугороду не приимати. А после сего докончаниа из Московской земли, из Великого Княжениа, кто приедет лиходей Великих Князей в В. Новгород, и Новугороду их не приимати; или кто лиходей Великих Князей
побежит из Руской земли, из Московского Княжения, в Литву или в Немцы, а из Литвы или из Немец прибежит к В. Новугороду, и Новугороду тых лиходеев не приимати.
А коих людей привели к целованию за Великих Князей, кои живут на Новогородской земле в Торжку, или за Волоком, или инде где ни есть, а с тых людей Князи Великии целование сложиша; а земли и воды к В. Новугороду по старине, и по старым по крестным грамотам; а на тых людей Новугороду про то нелюбиа не держати по крестному целованию. А что нятцев, или полону у Великих Князей, или у В. Новагорода нятцев и полону, и старого полону Великих Князей и его братьи молодшой изо всего его Великого Княжениа: ино тыи нятцы и той полон отпустиша без окупа на обе половине и старой и новой. А на том на всем, Князи Великие, целуйте крест ко всему В. Новугороду безо всякого извета; також Посадники и Тысяцкие, и весь Великий Новгород целуйте крест к Великому Князю Василию Василиевичу всея Руси, и к Великому Князю Ивану Васильевичу всея Руси, по любви в правду безо всякой
хитрости». — Тут же находится и другая следующая грамота о платеже денег: «Се заплатиша от B. Новагорода Подвойские Степан Ильин, Степан Григорьев, и Вечный Дьяк Яков, Ивану Володимеровичу тысячю рублев, да сто рублев последнего платежа, что добили челом Бояре Новогородские Великому Князю в Яжелбицах: Посадник Григорей Даниловичь, Посадник Федор Яковличь, Посадник Василей Степановичь, Тысяцкой Яков Ивановичь, Тысяцкой Василей Пантелеевичь, а от Житьих Офонас Микулиничь, Иван Юриевичь, Яков Ивановичь, полу-девятою тысячею рублев, и грамоту дали Великому Князю в той полу-девяте тысяче рублех, и в залозех от Демонского докончания, за своими печатьми, и честный крест целовали. Ино та полъдевяты тысячи рублев Великому Князю дошла чисто вся, а залоги от Демонского докончанья осталися за Новымгородом; и мы ту грамоту у Ивана взяли, а в залозех есмя Великого Князя, что ся за нами остало от Демонского докончанья, дали на собя сю грамоту, что справити нам все залоги по крестному целованью, потому как целовали в Яжелбицах Посадник Григорей Даниловичь, Посадник Федор Яковличь, Посадник Василей Степановичь, Тысяцкие Яков Ивановичь, Василей Пантелеевичь, а от Житьих Офонас Микулиничь, Иван Юрьевичь, Яков Ивановичь к Великому Князю; а как залоги дойдут все Великого Князя, ино ся грамота подрати; а запечатали есьмя сю грамоту печатию Посадничею Степенного Ивана Лукинича и Тысяцкого
Степенного печатию Михайловою Андреевича».
В Псков. Лет.: «Прислаша Новгородцив Псков гонца своего с чолобитьем... и Псковичи не помянута древняя злобы их, но правяще свое крестное целование, отрядиша Воеводами Посадника Аеонтиа Макарьиничь и Максима, и послаша с силами Февр. 15. А стоял К. В. в волостех Новгородских полчетверте недели. Псковичи пребыша в Новегороде полторе недели». В других летописях сказано, что Новогородцы заплатали 10 000 рублей.
(362) «Тое жь весны преставись Князь Великий И. Ф. Рязанский в Черньцах, и наречен бысть Иона; а за мало преже его Княгиня его преставись».
(363) Собр. Г. Г. 195. Сия грамота подписана Митрополитом Ионою. — В Архат. Лет. сказано, что Великий Князь взял своего шурина под стражу с супругою и с детьми.
(364) В Пушкинском собрании Двинских грамот: «Список с докончальные грамоты со Княжы с Ивановы Можайского, что кончали в Литве со Князем с Иваном с Ярославичевым сыном, а привезл сесь список Володя Давыдов лета 70 (то есть г. 6970). Милостию Божиего и пречистые Его Богоматери, на сем на всем, господине брате старейший К. Иван Андреевичь, целуй ко мне крест к своему брату молодшему, Князю Ивану Василиевичу: что, господине, К. В. Вас. Васильевичь отнял у тебя твою отчину и дедину
на крестном целованье, и выгонял тобе; также, господине, В. К. Вас. Васильевичь ял моего отца на крестном целованьи безвинно, а мене выгонил
из моее отчины и дедины, и тобе, господине, пойти доставати своее отчины и дедины, также моего отца доставати К. Василья Ярославина, и нашие отчины и дедины; а мне, господине, пойти с тобою за-один доставати своего отца и твоей отчины и дедины, и своей отчины и дедины. А имет, господине, Князь Великий тобя К. Ивана Андреевича звати на твою отчину, а имет ти давати
твою отчину, или придавати, а моего отца не пожалует не выпустить, а отчины отцу моему не отдаст по старине, как было за моим отцем; или, господине, учнет жаловати отца моего как мне нелюбо, и тобе, господине, с Великим Князем без моей воли не канчивать, ни помиритись, а стоять ти, господине, со мною за-один доставати отца моего. И по грехом, господине, К. В. отца моего убиет, или уморит в нятье, или как Бог позовет отца моего к собе в нятстве: и тобе, К. Иван Андреевичь, с Великим Князем ни кончати, ни помиритися без моей воли... Также, господине, К. В. отца моего пожалует из нятства выпустит,
а отчину отцу моему отдаст, а тебя, господине, К. В . не почнет жаловати по твоей любви, а отчины, господине, тобе К. В. не отдаст, и мне к Великому Князю нейти без твоей воли, ни кончати, а от тобя ми не отставати без твоей воли. Также, господине, по грехом К. в. не смилуется, тобя не почнет звати, а отчины тобе не отдасть по твоей любви, а отца моего не пустит и отчины ему не отдаст, и даст Бог однова не по нашим грехом Князя Великого побием, или изгоним; а даст Бог, господине, достанешь Великого Княжения и отца моего достанешь: и тобе, господине, принята отца моего в любовь и в докончанье по его любви, как люб будет конец отцу моему; а в его ти отчину не вступатись, что было за ним городов и волостей в вотчину его и в дедину... А меня ти, господине, пожаловати в докончанье принята, и в браты молодшие, и отчину ти мне дата опрочь отца моего отчины: Дмитров с волостьми, как был дал
К. В. моему отцу; да Суздаль с волостьми. А кто ти меня изобговаривает чем, и тобе меня не изымати по тому крестному целованью, а обослати мене Князь Ивана Васильевича своими Бояры, а вспросить та мене по тому же крестному
целованью, и мне тобе сказати в правду, и тобе, господине, мне вера яти. А однова, господине, К. В. почнет водить с собою отца моего, и тобе отца моего отчина дата мне; а мне ти, господине, таки дата, опрочь отца моего отчины, Дмитров в вотчину, как за отцем за моим был со всем, да Суздаль со всем; а о моем ти, господине, отце печаловатись по тому крестному целованью, доколе даст Бог достанешь моего отца. А какими, господине, делы К. В. убиет отца моего, или Бог позовет к собе отца моего, умрет своею смертью в нятьи у В. К., и тобе в вотчину отца моего не вступатись, а мне ти отчину отца моего отдата; а также ти не вступатись в то, что та было мне придата при моем отце: Дмитров с волостьми, Суздаль с волостьми. А принять ти мене собе в отца
моего место в браты в докончанье, как был отец мой с Великим Князем в любви и в докончаньи и в крестном целованьи. А в треть ти, господине, в Московскую и в пошлины не вступатись: как было за моим отцем, так ти держати за мною. А имешь, господине, ходить доставати своее отчины, и отца моего, а что, господине, ходячи достанем городов и волостей, или казны Великого Князя, или Боярских козен, или Князцев окупных: и тобе, господине, во всем в том дата мне треть. А также по грехом по нашим дела своего доброго не зделаем, а учнешь, господине, собе в которой земле места искати: и тобе меня не оставити, а делата со мною за-один, и места нам собе искати за-один по тому крестному целованью. А учинишь срок, на которой день нам выйти, а на тот срок не пойдешь, а имешь жити здесь: и мне тобе крестное целование сложити. А на сем, господине, на всем К. Иван Андреевичь целуй ко мне крест к своему брату молодшему Князю Ивану Васильевичу в правду без хитрости».
В летописях: «А тое же весны (в 1448 году) по Велице дни бысть у Великого Князя Посол Литовский, Пан Семен Едиголдов».;
(365) «Тое же зимы (г. 1462) многие Дети Боярские Княжи Васильевы Ярославина здумавши себе и целоваша крест меже себя, как бы им пришед
изгоном к Угличу и выняти Князя своего, и бежати с ним. Уведен же бысть совет их Великому Князю и повеле всех имати и казнити, бити кнутьем, сечи руки и носы резати, а иным главы отсекати; тою казнию казниша главною Володю Давыдова, Парфена Бренна, Луку Подеиваева и иных».
(366) Василий Темный по завещанию своему (см. ниже) отдал Суздаль и Нижний Новгород одному из сыновей своих: следственно, там уже не было Князей особенных.
(367) «На Троицын день (еще в 1438 году) Вятчяне приходили на Устюг, и город Гледен сожгли пуст, а люди все розбрелися на лес... Посылал (в 1458 г.) Князь Великий рать свою на Вятку со Князем Семеном (а по другим летописям с Иваном) Ряполовским: он же, ничто же успев, возвратися, и стоял под городом под Хлыновым долго, а город не взял: зане же Григорей Перхушков у Вятчан посулы имал, а им наровил (см. Архангел. Лет.). Князь Великий (г. 1459) посылал рать на Вятку, Князя Ивана Юрьевича, да Ивана Ивановича, да Князя Дмитрея Ряполовского со многою силою, да Устюжан; они же взяша Котельничь да Орлов», и проч. Увидим после, что Вятчане до времен Иоанна Василиевича оставались народною Державою.
(368) Борис умер в Феврале месяце. Между Новогородскими грамотами есть одна договорная с сим Князем о рубеже и судах (Собр. Г. Г. 23).
(369) В Псков. Лет.: «Того же лета (1456) приеха из Новагорода во Псков Кн. Александр Черторизскый, а по Псковскому челобитью, Нуля 18 (вероятно, без дозволения Великокняжеского)... Князь Черторизьскый и Посадники и Псковичи ехавше (в 1459 г.) на землю и воду Св. Троицы, на Озолицю и на Жолочко, и церковь поставиша Св. Михаила, и сено покосиша, и ловцем своим
повелеша рыбы ловити по старине, и Чюхнов на Рожкине повешали... В Вел. пост (г. 1460) Немци изгонивше на Озолици церковь и 9 человек сожгли. Князь Черторизьскый с Псковичи ехавше в насадах и в лодьях на Озолицю, и в Немецкой земли много Чюди пожгоша. Немци ехавше в шнеках в Норову, и насаду Псковскую у ловцов с пушками и со всем запасом ратным отняли, и 42 двора выжгли, а людей Бог ублюде. Приеха (в 1461 г.) посол от Новагорода во Псков, Посадник Карп с дружиною, по чолобитью Немецкому, и по их сроку, и поехаша Князь и Бояри Псковский на Озолицю и на Жалачко, и досмотрели того обидного места, а погании Немци не сташа на срок. Тоя же зимы в Рожественое говение Кн. Александр со Псковичанами воеваша Немецкую землю на 70 верст, и 3 нощи в земле их бывше, приведоша много полоненых и скота, и божницу велику выжгли, и крест с божницы и 4 колокола сняли и Попа Нем. поймали... Того же лета Генв. 20 (1461) приеха К. В. в Новгород
с своими сынами, с Юрьем и Андреем, и Псковичи послаша к нему Посадника Юрья Тимофеевичь и Максима Ларивоновичь и с ними Бояр изо всех Концов, и даша им на дарове Великому Князю 50 рублев, и биша чолом Великому Князю о жаловании и о печаловании своея отчины, мужей Псковичь, доброволных людий, что есме приобижени от поганых Немец, и водою и землею и головами, и церкви Божии пожжени от поганых Немец на миру и на крестном целовании; и потом биша челом Великому Князю о Князи Александри Васильевичь, чтобы ему быти Наместником, а во Пскове Князем; и Князь Великий отвещал: я вас, свою отчину, хощу жаловати, и боронити от поганых, якож отци наши и деди наши, а что ми повестуете о Князи о Александри Черторизском, и о том вас, свою отчину, жалую, аже только поцелует крест животворящий Князь Олександр ко мне к Великому Князю
и к моим детем к Великим Князем, что ему зла на нас не мыслити: ино буди вам Князь, а от мене Наместник. И услышав Князь Олександр ответ Князя Великого, и не восхотел целовати к нему и к его детем, и поехал изо Пскова вон; а Псковичи много ему били челом, чтобы он жил; и поехал в Литву, Месяца Фев... и К. В. услышав, что Князя Александра во Пскове нет, и послал
сына своего, Князя Юрья, с Бояры во Псков, и Посадники Псковский и Бояры сретоша его за рубежом на Дубровне с великою честью, и приехал во Псков в Неделю Сыропустную Фев. 24, а Игумены, и Священники, и Диаконы сретоша
его со кресты против старого Вознесения, и вниде Князь Великый Юрьи Васильевичь в дом Св. Троици, и все Священьство певши ему много лет и посадиша его на столе отца его Великого Князя, и знаменась его честным крестом, а Посадникы Псковскыи прияша его честно, и биша челом, чтобы еси, господине, пожаловал, дал бы еси нам от Князя Великого и от себе Наместника во Псков Князя Ивана Васильевичь Стригу, и Князь Юрий пожаловал свою отчину по повелению отца своего Князя Великого и брата своего Князя Великого Ивана Васильевича, дал им Князя Ивана Васильевича Стригу Князем во Псков, и приаша его Посадники и весь Псков с великою честью Марта 23; и даша ему всю Княжую пошлину, и целовал крест честный
ко Пскову; а К. В. Василей Васильевичь был в Великом Новегороде 6 недель без дни, и поехал на Москву Марта в 1; и потом того же времени приехаша послове Немецкий во Псков от Князя Местера Ризского бита челом Великому Князю Юрью Васильевичу за Юрьевцов о перемирии, и К. В. Юрьй приял их челобитье и дал им срок о перемирии до Рожества Христова, а съезду быти на Успение; а на том Немецкий послове руку даша и крест поцеловаша; а был К. В. Юрьи Васильевичь во Пскове 3 недели и 2 дни, а Посадники и весь Псков чтиша его и даша ему 100 Рублев, и поехал изо Пскова Марта 18, и проводиша его честно изо Пскова, и за рубеж. В лето 6969 приехаша послы Немецкий, судья великий, от Арцибискупа Ризского и от Пискупа Юрьевского и от всей Немецкой земли, в В. Новгород ко Владыки Ионе и к Посадником, и ко всему
Новугороду, бита челом послу Великого Князя и Новгородцем, таже и Псковскому послу Посаднику Зеновею Михайловичь о перемирьи, чтобы К. В. дал перемирья со Псковичи на 5 лет Немцом, и Князя Великого посол и Новгородци испросившись со Пьсковичи и даша им перемирья на 5 лет, и целоваша на том Немцы крест; а в тую 5 лет ловити на обидном месте Псковичам к своему берегу, а Немцом к своему берегу; и приехаша из Новагорода во Псков судья Немецкый и такоже целоваша крест во Пскове, а от Пскова Зеновий Михайловичь, и судьи и Соцкий исписаша грамоты и запечатали. Того же лета послаша Псковичи послы своя с Новгородцкым
послом, Якова Кротова и иных Бояр, в Юрьев к Пискупу Юрьевскому, и ко всем Юрьевцом, и к Арцибискупу Ризскому, рука имати, и Пискуп даше руку Новгородскому послу и Псковскому, и Ратманы поцеловаша крест по своей
Вере, что тая 5 лет держати крепко, и отдаваша Немци Псковскиа иконы, что на Жолочке сожгли церковь храм Св. Архистратига Михаила, и товар Псковский отдаша, и всему исправу учиниша. Того же лета поеха изо Пскова К. Иван Стрига на Москву, а Псковичи послаша со К. Иваном Васильевичем к Великому Князю Посадника Максима Ларивоновичь и иных Бояр, чтобы К. В. печаловался своею отчиною мужей Псковичь, доброволных людей, и послаша дару Князю Великому 50 рублев. Того же лета приехаша послы Немецкыи от Арцибискупа Ризского, и от Пискупа Юрьевского и от всей Немецкой земли по своятство (собственность), и такоже поимаша Немци своятство своя, и полоняников своих и все своя поимаша, и всему исправу учиниша. Того же лета приехаша послы Псковский от Князя Великого, Посадник Максим и Бояри вси здорови, а К. В. свою отчину жалует, урекается стояти и боронити, за дом Св. Троици и за мужей Псковичь. Того же лета прислал К. В. Наместника своего в Псков на Княжение Князя Владимера Ондреевича, а не по Псковскому прошению, и Псковичи прияша его с честью, и посадиша его на Княжении».
(370) В 1455 году: «тогда убит Князь Семен Бабичь, а не на суйме (не в схватке), но притчею некоею. Того же лета (1459) Татарове Седи-Ахматовы
похвалився на Русь пошли... и побегоша; и тоя ради похвалы Иона Митроп. поставил церковь камену Похвалу Богородицы, приделал к олтарю Соборные Пречистые, возле южных дверей... Того же лета (1460) Царь Ахмут Болыпия Орды приходил под Переславль Ряз. и стоял 6 день в пост Успения». В Архангел. Лет.: «Царь Ахмет Кичим-Ахметовичь... Казат Улан Рязанцам
норовил... и пойде прочь Царь, на Казата Улан-Мурзу нелюбье держа». — Мир с Казан. Царем заключен в 1461 году.
(371) Во многих летописях: «не даша ему воли». Василий начал лечиться в Пятницу на первой неделе Великого поста, а скончался Марта 17, в Субботу, в третьем часу ночи, и погребен в Воскресенье.
«Июня в 15 преставися В. К. София, и положена того же дни в монастыри в Возънесении, иде же и свекры (свекровь) ее, Вел. Княгиня Евдокия». Духовная сей Княгини напечатана в Собр. Г. Г. 191. Приводим некоторые места: «Господин мой, сын мой В. К. Вас. Васильевичь... даю  ему от святости ящик с мощьми, а в нем крест... А сноху свою Вел. Княгиню Марию благословляю, даю ей святую икону оковану, на мусии Свитый... А внука своего, В. К. Ивана, благословляю, даю ему святую икону пречистую Богородицю с пеленою.. А внука своего Князя Юрья благословляю, даю ему святую икону пречистую Богородицю, большую икону стенную с пеленою
и с убрусцы... а то Олексино (село) дала есмь Княг. Ефросинье... А внука своего Князя Ондрея благословляю, даю ему икону Св. Бессребреник Коему и Демьяна... А внука своего Князя Бориса благословляю, даю ему икону Св. Великомученика Федора Стратилата, выбиту на серебре... которые святости, оприсно того, кого есмь чем благословила, честные кресты и святые иконы, или мощи Святых... в большом дубовом и в меньшем ларчику, и в ящику в большем, и в коробки: и яз всемь тем благословила внука жь своего Князя Бориса. А что ся останет у мене моее казны или какие рухляди моее клетные, какие ни буди, и яз то все даю внуку же своему Князю Юрью; да даю ему двор свой Московской внутри города Орининской Семеновы жены Васильевича, и с теми своими дверци с подольными, что стоят под моим двором на том же
Орининском месте; да и то мое место туто жь на подоле ему же, где собе поставлял хоромы Степан Обобуров; да что ми дал сын мой К. В. место дворовое Фоминьское Ивановича, и яз на том на Фоминьском месте поставила житничный двор, да того ж Фоминьского места променила есмь была Ивану Старкову на его куплю на Степановьский двор Дмитриевича и его детей, Григориев и Федоров, на подоле, и тот есмь была Степановьский двор взяла собе, а Ивану есмь была противу того дала того Фоминьского места, где собе Иван хоромы поставил: и то свое место подельнее, свою куплю, ведает Иван, а в то ся место в Фоминьское не вступает, знает свои хоромы; а язь то все Фоминьское место и с житничным своим двором дала внуку же своему Князю
Юрью; а за городом дала есмь ему Елизаровьский двор и со всем, что к нему потягло, да Ивановьское место Конюшего; а на Великом посаде Моравьевский двор и с садом, то все ему жь... Да даю те свои села к тем Божьим церьквам со
всем с своим, да с половиною издельного серебра, что на людех, а половину издельного серебра велела есмь Христианом серебреником отдавати, оприсно и страдников; страдники пойдут на слободу. .. А о всем положила есмь на своем Господине, на своем сыну на В. Князе о том серебре:  кто будет от тех издельников охудел, а и половины того из долгу серебра заплатити не взможет,
и сын мой В. К. тому велит отдати за мою душу все издельное серебро; а который будет издельный серебреник изможен в животе, и на том сын мой В. К. велит все взяти... А что будет в моих селех хлеба стоячего на поле, ржи и яри, оприсно Семен ярных, и сын мой В. К. тот хлеб стоячий весь велит попродати, да серебро роздаст по моей душе. А у сее моее духовный грамоты были Священници, Спасьский Архимандрит Трифон, Симоновьский Архимандрит Геронтий, отец мой духовный Архимандрит Феодосий; а писал Митрополичь Дьяк Ярлык». — К сей грамоте, в которой по краям многих слов не достает, привешены две восковые печати, из коих одна Митрополичья, а другая Великие Княгини.
За 16 лет до кончины Софииной преставилась вдовствующая супруга Князя Владимира Андреевича, оплакав смерть всех сыновей своих. Она говорит в завещании (см. Собр. Г. Г. 189): «Се яз раба Божья инока Евпраксия пишу сию грамоту духовную своим целым умом, во своем смысле, при своем животе: бью челом своему Господину Великому Князю и своей Госпоже Вел.
Княгине Софье, и приказываю свои снохи по грамоте своего Господина Княже Володимерове Ондреевича, чтобы Господин мой К. В. пожаловал печаловался моими снохами, чтобы были не обидны. А благословляю своего Господина Вел. Князя по своем животе селом Коломенским с деревнями; а внука своего благословляю К. Василья Яр ославича селы... А сноху свою Княгиню Семенову Василису благословляю по грамоте Князя своего, Володимерове Ондреевича, что был тем благословил по своем животе сына Князя Семена... А сноху свою Княгиню Васильеву Ульяну благословляю селы... А внуку свою благословляю Княгиню Марью Иванову селом... да в городе местом под двором под старым на Подоле, где были Владычни хоромы, до ее живота, а по
животе внуку моему Князю Василью... А благословляю свои снохи и своего внука К. Василья Ярославича монастырем Рожеством Св. Богородицы; а дала есьми тому монастырю, где ми самой лечи, село с деревнями... А что мой долг,
что есьми займовала, а платила за своего внука отчину за Князя за Василья 300 рублев без 20, а за Лужу 500 рублев, и Осподин мой К. В. вотчину мою Лужу взял, а дал внуку моему, а долг мой ялся заплатити, и внук мой Князь Василей
свой долг 300 рублев заплатил без 20, а Лужевского заплатил сто рублев, а за ним ся остало  четыре ста рублев; и Осподин мой К. В. Васильевичь пожаловал бы взял то серебро на моем внуке на Князе на Василье, да дал бы то серебро снохам моим, и снохи мои должником заплатят, а с моее души сведут, чтобы на меня должники мои не плакали, ни мои снохи. А приказываю внуку своему К. Василью Ярославичу, чтобы есть правил по душе деда своего, а моего Господина, Княже Володимерове Ондреевича, и по мне и моих детех; а снохам своим приказываю свою душу поминати и по своем Князе, и по моей, и по моих детех, правити по силе. А у грамоты сидел отец мой Архимандрит Фефан духовный».
(372) Собр. Г. Г. 202: «А сына своего старейшего Ивана благословляю своею отчиною Великим Княженьем, и даю ему треть в Москве и с путьми с моими жеребьи... Володимером... Переяславлем. .. Кострома... Галиче с путьми и с солью... Устюг... землю Вятскую, CyeMajib... Новгород Нижний... Муром... Боровеск... и Суходол... да Калугу и с Олексиным... А сына своего Юрья благословляю третью в Москве Княжею Володимеровскою, с сыном своим с Ондреем по половинам, а держать по годам; да Юрью же сыну придаю год в Москве Княжь Костянтиновской Дмитреевича... Дмитров... Можаеск и с Медынью... да Серпухов, да Хотунь... А сына своего Ондрея благословляю, даю ему Углече и с Устюжною, и с Рожаловым, и с Велетовым, и с Кистмою, и со всеми теми, как было за Князем за Дмитреем за Шемякою... Бежицкий
Верьх... а у Москвы село Сущевское, и с дворы с городскими, а чем его благословила баба его, Вытелесом, ино то его и есть. А сына своего Бориса благословляю в Москве годом Княжим Ивановым Можайского, да в городе на посаде дворы около Св. Егорья каменные церкви, Марьинские Федоровы; да даю ему Ржеву... Волок... Рузу... да луг на реце Москве под Крутицею... да что ему дала Марья и двор свой внутри города на Москве, ино то его и есть. А сына своего Ондрея меньшого благословляю в Москве годом Княжим Петровым Дмитреевича; да у Москвы село Танинское, да Ясеневское... даю ему Вологду и с Кубеною и с Заозерьем... А Княгине своей даю Ростов... до ее живота; а Князья Ростовские что ведали при мне, ино по тому держат и при моей Княгине, а Княгини моя у них в то не вступается. А возмет Бог мою Княгиню, и Княгиня моя даст Ростов моему сыну Юрью, а он держит по тому же, как держала его мати... А что ее купля городок Романов, Княжо Михайлово Деева, и Княжых Львовых детей, и Княже Давыдово Засекина и уст Шокстны, что собе купила у Князя у Семена и у Князя у Василья у Шохонских: ино то ее и есть... Да даю своей Княгине Нерехту с варницами, Напрудское (село) у города, и с дворы с городскими, да мельницу Ходынскую с лугом с Ходынским... А что ее купля, в том вольна моя Княгини; опосле своего живота которому своему сыну всхочет дати, ино тому даст. А что моя тамга Московская, и яз даю своему сыну Ивану треть тамги, и со всеми пошлинами; а другую треть Княжу Володимерову сыну моему Юрью, да Ондрею большому пополовинам; а третью треть сыну своему Борису, да Ондрею меньшому по-половинам; а из тех изо всех трех третей дал есмь своей Княгине половину тамги и всех пошлин до ее живота, а по ее животе, ино отдает им их жеребьи по сей духовной грамоте, как им написано. Да даю своей Княгине из Новагорода из Нижнего половину пошлин своих всех, как было за моею матерью за Великою Княгинею... А как почнут дети мои жити по своим уделом, и моя Княгини, и мой сын Иван, и мой сын Юрьи, и мои дети пошлют писцев, да уделы свои писцы их опишут по крестному целованью, да по тому письму и обложат по сохам и по людем, да по тому окладу моя Княгини и мои
дети и в выход учнут давати сыну моему Ивану с своих уделов. А переменит Бог Орду, и моя Княгини и мои дети возмут дань собе с своих уделов... А где есмь ни подавал своей Княгине волости, и те волости и села данью и судом потянут к моей Княгине; а Волостелей своих и Посельских, и Тиунов, и Ключников, и Доводщиков, судит моя Княгини... А кому буду давая своим Князем и Бояром и Детем Боярским свои села в жалованье, или хотя и в куплю, ино те мои села моим детем; во чьем уделе будет, ино тому то и есть. А по грехом у которого у моего сына вотчины отоймутся, и Княгини моя уймет у своих сынов из их уделов, да тому вотчину исполнит; а дети мои из ее воли не вымутся. А сына своего Ивана благословляю крест Петров Чудотворцов, да крест золот Парамшинской, да шапка, да бармы, да сердоличная коробка, да пояс золот большой с каменьем; а сына своего Юрья благословляю икона Филофеевская, да крест золот, что мя благословила моя мати Великая Княгини, да пояс золот на червчате ремени. А сына своего Ондребольшого крест золот Княжь Дмитреевской меньшего с чепочкою; а сына своего Бориса благословляю крест золот, что мя благословила моя мати, коли есмь шел к своей отчине к В. Новугороду;  а сына своего Ондрея меньшого благословляю
икона золота на изумруде. А приказываю свою Княгиню и своего сына Ивана и Юрьи, и свои меньшие дети, брату своему Королю Польскому и Великому Князю Литовскому Казимиру, по докончальной нашей грамоте, на Бозе и на сем на моем брате... а дети свои приказал есмь своей Княгине... а который сын мой не имет слушати своее матери, на том не буди моего благословенья. А вы, дети мои, чтите и слушайте своего брата старейшего Ивана в мое место своего отца; а сын мой Иван держит своего брата Юрья, и свою братью меньшую, в братстве без обиды. А кто моих Бояр имет служити моей Княгине, а живут в уделех детей моих, и тех Бояр дети мои блюдут с одиного. А кто будет моих Казначеев, или кто моих Дьяков прибыток мой от мене ведали, или Посельских, или Тиунов, или кто женился у тех, ино те все не надобны моей Княгине и моим детем; а кто сю мою грамоту переступит, ино по Евангельскому словеси: кто преслушается отца и матери, и заповеди их не хранит, смертью да умрет. А у духовные сидел отец мой духовный Архимандрит Спасский Трифон, да Симоновский Архимандрит Афонасий; да мои Бояре Князь Иван Юрьевичь, да Иван Ивановичь, да Василей Ивановичь, да Федор Васильевичь. А грамоту сю писал Дьяк мой Василей Беда». —
На подлинной подписано так: «смиренный Феодосий Архиепископ всея Ру сии». — К сей грамоте привешены две печати, из коих одна Великого Князя, а другая Митрополичья.
Василий написал и другое завещание (стр. 207), также подписанное Митрополитом Феодосием; оно служит единственно прибавлением к первому.
В летописи об Ионе: «Марта в 31, во вторый час дни, во Вторник Страстные недели (в 1461 году) преставился Иона Митрополит и положен бысть в церкви Успения за левым крылосом против Митрополитов Киприяна и Фотия: Князю жь Великому сущу тогда в Володимере; заратил бо ся с Царем Казанским (см. выше)... Тоя же весны поставлен на Митрополию Архиепискуп Ростовский Феодосий Владыками Рускими, нашея земли Московския, Суздалским Филипом, Рязанским Евфросимом, Коломенским Геронтием, Саръским Васияном; а Новогородцкой Архиепискуп Иона и Тферский Владыка прислали послы с грамотами своими, глаголюще тако: кого восхощет Господь Бог и Пр ечистая Мати Его и великии Чудотворцы, и Господин наш Князь Великий и братия наша Епискупи Рустии и иже с ними освященный Собор, то и наш Митрополит; и под-писаться вси за един». — О чудесах Св. Ионы Митрополита см. в Степен. Кн. II.
(373) Герберштейн в Rer. Moscov.: Post Wolodimerum Monomach usque ad hunc Basilium Russia carebat Monarchis [После Владимира Мономаха в России не было Монархов до этого Василия].
(374) Ослеплены Василий Косой и сам Великий Князь; отправлены Шемяка и Князь Литовский Михаил, племянник Витовтов (см. выше). Вспомним также, что Косой, брат Шемякин, отсек руку и ногу Князю Переславскому Роману. — Чернь злодействовала в Новегороде в 1442 году; пленников терзали в Опочке, в 1426 году, как мы описали. В летописи: «Тое жь весны (в 1444 году) Князь Иван Андреевичь Можайский поймал Андрея Дмитреевича и жену его и сжег на Мироносицы в Можайске... Тогда жь (в 1442 году) Колударова и Режского кнутом били»; также и Дворян Василия Ярославина Боровского в 1462 году.
(375) «В городе в Троцех езеро Жидовское 3 дни стояло кроваво (в 1430 году)... В Смоленце явился волк гол, без шерсти, и много людей ел» (в 1430
году). В Синод. Новогород. Лет. л. 152: «Тоя же зимы, Генв. в 3, бысть облак тученосен с дождем, и паде с облакы пшеница и рожь и жито, на поли и на лесе, от града 5 верст вдале, от Волховца и Мьсте реке на 15 връст; людье збравше, елико кто изобрете, и принесоша в град; людье же стекошась видети сие преславное чудо, откуду и како бысть».
(376) В Синод. Новогород. Лет. № 349, л. 152: «Того же лета (1446) начата Новгородци денги хулити сребреные, и вси люди, друг на друга смотря; и бысть межю ими голка и мятеж и нелюбье; и Посадник и Тысяцкой и весь Новгород уставиша 5 человек денежников, и начата в старых денгах новии ковати, в ту же меру, на четыре почке таковы же, а от дела от гривне по полуденге, и бысть Христианом убыток велик, и по волостем: да и сие незабвенно будеть в последних родех... Того же лета охулиша Новгородци старый рубли, и бысть денежником прибыток, а рубли переделаны на денги, а у денежников посулы поимаша». В Синод. Новогород. Лет. Ха 347 г. 1447: «Выведе Секира Посадник ливца и весца серебряного  Федора Жеребца, и напоив его нача сочити, на кого еси лил рубли? Он же оговори 18 человек, и по его речам иных с мосту сметаша, иных домы разграбиша, и из церквей вывозиша животы их; а преже того по церквам не искивали. И еще того же Феодора начата бесправдивии Бояре наущати говорить на многых людей, претяще ему смертию. Он же протрезвився рече: на всих есмь лил и весил с своею братьею ливци. Тогда бе весь град в сетовании, а голодники и ябедники радовахуся; только бы на кого выговорил. И того самого смерти преда (Посадник), а живот его в церкви раздели и разграби. И бысть в граде мятеж
велик; и оттоле и сам Секира разболеся и умре».
(377) См. Арханг. Лет. г. 6963.
(378) См. Лет. Сояовецк. Монастыря. Зосима пришел в Соловки в 1438 году с Аввою Германом. Иона был Архиепископом Новогород. от 1458 до 1471 года. Первым Игуменом Соловецким именуется Павел, вторым Феодосий, третьим Иона, четвертым Зосима (с 1452 года).
(379) Memor. popul. Ill, 531. О Торках Российских мы часто упоминали в Истории от X до XIII века.
(380) См. Историю Палеологов, описанную Дукою, Франзову Hist. Byzant., напечатанную в Венеции в 1733 году, и Кантемирову Оттоманской
Империи.
(381) Никон. Лет. г. 1453, стр. 266: «Вельможи Костянтиновы набогатели от нечистого своего собрания, от слез и от крови Христианский». Стр. 268: «как конь под Царем без узды, так Царство без грозы». — Стр. 273: «Цветно было видети Вельмож его (Константиновых) полки, да против
недруга крепкого бою не держалися». Стр. 272: «У него же у Турского Царя против недруга ставится игрою играти». Стр. 277: «Иного Христианского Царства вольного (кроме Русского) и Закону Греческого нет». Стр. 261: «Но убо да разумевши, аще вся преждереченная Мефодием Патръским и Львом Премудрым и знамения о граде сем совершися, то и последняя не прейдут, но такоже совершитися имут; пишет бо: Руский же род с преждесозданными всего Измаилта победят и Седмохолмого приимут, и в нем воцарятся». Но Мефодий в своем сказании о последних веках и народах не говорит о Русских: разве Лев Премудрый в каком-нибудь сочинении, нам неизвестном, упомянул о сем пророчестве?
(382) Райнальд. Annal. Eccl. Т. XVIII, г. 1453, № 5. Сие громозвучное послание начинается так: Audite htec, audite omnes gentes; auribus percipite
qui habitatis orbem... universi quoque Reges et Principes Christocolje ac universus Domini populus cum religiosis cunctis audite [Внемлите этому, внемлите, все народы; услышьте все, кто есть в этом мире... Внемлите, все цари и правители
христианские, и весь народ Господень]. Описав взятие Константинополя, Исидор прибавляет: Eorum actus et opera propriis oculis vidi, et una cum aliquibus Constant, viris, plura perpessus sum mala et pericula, licet de manibus eorum me eripuerit Deus, ut Jonam de ventre ceti [Я видел своими глазами их деяния и вместе с прочими жителями Константинополя претерпел несчастья и опасности, покуда Бог не спас меня из их рук, как Иону из чрева кита]. В заключении: Licet enim in multitudine confidat (т. e. Магомет) et feritate suorum, plures tamen sunt, qui nobiscum suuf, inimo Dominus ipse omnium militarum, pro cujus fide et religione pugnatis, ita quod centum ex vobis persequi et superare valeant mille ex illis, et mille ex vobis decern millia [Пусть он [Магомет] уповает на жестокость и многочисленность своих воинов, но и тех, кто с нами, немало, и сам Господь, за веру которого вы сражаетесь, даст силы каждой сотне ваших победить тысячу их, и тысяче ваших — десять тысяч их], и проч. — О погребении Исидора см. Флёри Hist. Eccl. XV, 593. По кончине Исидора был назван Латинским Патриархом Царяграда Кардинал Виссарион.
(383) См. Лызлова Скиф. Ист. I, 66, где рассказывается сказка о стрелах, которая гораздо древнее Эдигеевых времен.
(384) См. Нарушев. Таврикию, стр. 119 и 128 — Дегина кн. XVIII, 375 — Абульгази Hist, des Tat. 467 — Лызлова II, 2. Так называемый Muxawi
Литовец (Michal. Litvde de moribus Tartarorum), живший в XVI веке, именно пишет: «Aczkirei apud Troki natus, et hinc a divo Wilbowdo ad Imperium illud missus [«Азгирей родился в Троках, и оттуда был послан на это царство божественным Витовтом].
(385) По известию Михаила Литовца (см. Нарушев. Таврикию, ст. 128).
(386) Нарушевич. Папа в 1465 году присылал Антиохийского Патриарха Людовика уговаривать АзиГирея, чтобы он объявил войну Туркам, а сей Хан
ответствовал ему, что он готов во всем слушаться Короля Польского (см. Кромера de Reb. Polon. стр. 382).— Кромер (стр. 339) пишет, что СедиАхмет, около 1452 года прибежав в Литву с девятью сыновьями и с Вельможами, хотел уйти оттуда в Киев, но, взятый под стражу, умер в Ковне.
РАЗНЫЕ СЛУЧАИ СЕГО КНЯЖЕНИЯ:
В 1425 году: «в Новегороде погоре Торговая сторона и Людин Конец; преставись нареченный Владыка (Новогородский) Феодосий, Игумен Троицы, его же были избрали по жребию и паки не восхотеша... С Ильина дни до Крещения бысть мор во Пскове и по всей волости железою; а К. Федор Патрикиевичь, того мору убоявся, поеха со всею челядью на Москву Авг. в 22, а был во Пскове год и 2 мес.; и тамо смерти не избеже: умре на Москве. За Старым Коложем, на Каменне озере (в Псков, области), у Васля у двора, от иконы Св. Богоматери, из правого ока, идяше кровь Сент, в 16 день, проявляя
нахождение Витовта. Сентября в 23 колоколы повешаху Псковичи на персех ко Св. Троице на новой колокольнице, на новой стене».
В 1426 году: «Сент, в 5 день около солнца 6 явися кругов, а круг за круг связался, и различьны беаху цветами, ов чермен, ов зелен, а иный жолт. Преста мор в Новегороде. За Волоком бысть глад: купиша кад верши (ржи) по 40 бел. Весною бысть пожар на Пскове на Запсковьи месяца Мая: погорело 40 дворов; а потом на посаде за
рвом, в Трупехове улице, Июня в 5». В 1427 г.: «умножи Бог всякого обилья хлеба во Пскове, по 7 зобниц ржи на полтыну, а говяд 3 яловичи на полтыну. Апреля 9 преставися Посадник Псковскый Микула Павловичь. Съвръшена церк. кам. Спас Владыкою Евфимием (в Новегороде), и устроена бысть дивно иконами и книгами, и свинцом покры. Июня в 9 преставись Св. Игумен Кирил Белоозерский и положен в своем монастыри. Немцы убиша 6 Опочан бортников на нашей земли, и посекше и пожгоша в инех местех, а все на миру. Псковичи, ехавше в 2 насадех, пожгоша сено у Немцев, и Чюди 7 человек повесиша у Выбодска. Псковичи послаша к В. Князю Посадника Феодора Шибалкиничь, и испросиша собе Князя Александра Федоровичь Ростовского; он же приела преж себе сына своего, Дмитрия. Дмитрий же пребысть во Пскове и до полузиме, и не дождав отца, отъеха на Москву». В 1428 году: «преставися Посадник Псковскый Феодор Шибалкиничь Гёнв. в 10 день. Февр. в 29 Котелно город выгорел весь, а загорелося от церкви Св. Николы. Преставись Игумен Никон, чудный старец. Псковичи подтвердиша мир с Местером и с Юрьевци, а без Новагорода».
В 1429 году: «преставись (в Новегороде) Владыка Евфимий Ноября в 1, а был Владыкою 5 лет и 5 недель, а Черньцем на сенех год и 2 недели. Того жь месяца в 13 възведен бысть по жребию Священноинок Евфимий с Аисичей горки на сени. Падеся (в Новегороде) церковь Св. Отець на Княжи дворе. Псковичи послаша Микифора Совкина, Карпа Зобанова и Афанасья Терентеевичь к Князю Вел... и испросиша собе К. Александра Федоровичь и приеха в Псков с сыном Дмитрием Февр. в 20, уже в третие: а тогда бяше ржи на полтыну 9 зобниц. Князь Псковскый Александр и Посадник Селивестр заложиша новый город на новом месте на реке над Ругодивом, и начата делати на Воздвижение и до зимы зделаша. Псковичи на торге и на Черехе намостиша мост новой. Сент, в 15 бысть буря во Пскове по 3 дни».
В 1430 году: «поставиша (в Новегороде) церковь кам. Св. Отець вместо падшей. Новогородци приставили к Порхову другую стену. Пригон был Христианом к Новугороду город ставити, а покручали (наряжали) от четырех пятого. Той же осени вода бысть мала, и земля и лесы горяху, и дым мног, и с того дыму мряху рыбы и птицы, а рыбы дымом воняша и по два года. Тогда Псковичем с Новогородци не бяше миру, ни рати. К. Александр Федоровичь и Юрьи Посадник Тимофеевичь и вси Посадники Псковекые заложили город новый, Выбор тако нарицаемый, в Котеленском обрубе, а заложиша стену на Воздвиженье».
В 1431 году: «на весну Князь Псковскый Александр Ростовский и Посадник Яким Павловичь и Феодосий Феофиловичь и Стефан наяша 300 человек, и заложиша город на береге, на реке на Гдове, на пятой недели по Велике дни, а на Гдовекых земцах, у кого тамо отчина, взяша 300 рублей в камену стену; а одиного лета доспеша с приступа; а по иным сторонам и деревяну стену окончаша Ноября в 1. Июля в 24, в 5 час нощи, бысть знамение в луне в полнощи. Послаша Псковичи в Новгород Ивана Посадника Сидоровичь и Селивестра Посадник и Бояр, и биша челом Владыце Евфимию и всему Новугороду о миру; они же миру не даша, а рати не учиниша. Того жь лета  знамение на небеси, три столпы огненны, и засуха была, земля и болота горели, и мгла 6 недель; солнца люди не видали, рыбы с дыму мерли; а что
скот и птица, все дымом слышати».
В1432 году: «бысть знамение в луне, Генв. 5, в 7 час нощи, и Генв. в 17. Зделаша Псковичи прясло стены от Великие реки у Сысоевых ворот; а того
же лета ехаша на съезд на Полочьскый рубеж, и не учиниша ничто же. Мая в 3 бысть (во Пскове) туча грозна... а на Снетной горе в монастыри пояху старци вечернюю, и церковь исполниси пламени, а Черньци падоша от страха, а иконы позлащенные вси потемнеша. Послаша Псковичи к Новугороду 3 Посадника, Юрья и Селивестра и Якима, о миру, и Новгородци миру не даша,
а рати не учиниша. Владыка (Новогородский) Евфимий постави церковь древяну Св. Апостол конець Чюдинцеве улици. Той осени приеха в Новгород К. Юрьи Семеновичь с своею Княгинею из Литовской земли; той же осени погоре околоток весь и Владычнь двор (и на Св. Софии кровля погоре, а болший верх позлащеный ублюде Бог); заложила церк. кам. Св. Юрия на Боркове улице. Князем Литовскым бысть (Дек. 8) брань велия между собою, Князю Жидимонту с Князем Свитригайлом, о Великом Княжении... и одоле Жидимонт, а Свитригайло побеже к Полотску». — В 1433 году: «Генв. 6 бысть знамение в луне, в 7 час нощи, а мес. Иуня в 14 от грому много людей и коней поби (в Пскове) и за рекою противу Снетной горе двор сожже, а другий против Старого Вознесениа. Июня в 17 бысть знамение в солнце, а 29 в луне; тогда Немецкый город Колывань выгоре весь от молниа. Июля в 3, в Пяток, от молниа загореся два костра, един кутней в Крому, а другой на персех от Великой реки, а в церкви у Св. Троицы Попа ожже в обедню... а за рекою в монастыри Св. Иоанна наполнися церковь пламени, и на иконах потемнело злато, и Попове со кресты по граду ходяще... Петровский суседи (во Пскове) разбиша костер старый у Св. Петра и Павла, и в том камени създаша церковь Св. Бориса и Глеба, и начата разбивати всю стену старую к Великой реке.
Бысть побоище межю Кн. Жидимунтом и Свитригайлом... и не учиниша ничто же. В весне загореся (в Новегороде) на Яневе улици, и погоре Загородскый Конець и Людин до Лукины улицы; свершиша Борковци церк. кам. Св. Георгия; нареченный Владыка Евфимий постави в дворе у себе полату камену, а дверей у нее 30, а Мастеры делали Немецкий из заморья с Новогородскыми мастеры».
В 1434 году: «Псковичи послаша к Новугороду Ивана Посадника Сидоровичь, и Якима Посадника Павловичь, и Бояр, и много бивше чолом, а миру не взяша. Тоя же зимы К. Александр поеха из Пскова с всею челядью своею на Москву Февр. 28, а был в Пскове трижды, всего 12 годов, а в тот же день приеха из Литвы во Псков зять его, Князь Володимер Данильевичь, а был
в Литве 10 лет, и Псковичи прияша его честно. Того жь лета бысть хлеб дорог вельми в Немецкой земли, а во Пскове ржи на полтыну 13 зобници» (в другом списке: по девяти денег зобница ржи). «Свершиша церк. кам. Спас Милостивый на торгу (во Пскове) Июля в 23. Псковичи послаша к Новугороду Селивестра Посадника и Стефана Родионовичь и Бояр, и взяша мир; а от Новагорода целовал крест Самсон Посадник Ивановичь, а Тысяцкой Федор Елисеевичь, Июля в 22, и Псковичи целоваша крест пред послы Новогородскими. Той же весне подписана полата во Владычни дворе (в Новегороде). Приеха в Новгород Владыка Евфимий, поставлен Митрополитом Герасимом Смоленьскым Майя в 26. Поставиша церк. кам. в Околотке Иоанна Златоуст. на старой основе Посадник Григорий Кириловичь и Есиф Андрияновичь (в Новегороде), Горошков внук».
В 1435 году: «приеха во Псков Архиепископ Новог. Евфимий Генв. в 13, а не в свое лето реченое, и хоте своего Новгородца Наместника и Печатника посадити, а не якоже первии Владыки уставиша, и Псковичи не даша ему тоя воли; он разгневався поеха изо Пскова, и К. Володимер и Посадник Селивестр и Федос возвратиша его из Невадичей и даша ему суд и на Попех подъезд, и Посадники ему повелеша сборовати в Св. Троици; он же не хоте сборовати до Митрополита, и разгневався и поеха изо Пскова Генв. в 30. (В другом списке: „и учал Наместник его судити не по Псковской пошлине, учал посужати рукописанья и рядницы, и учали Диаконов сажати в гридницу; а Псковичи за оброк не стояли, но по Дияволю наученью стал бой Псковичам с Софеяны, и Владыка разгневался”.) Того же лета в Петрово говение мороз побил рожь (в Псковской области). Князь Свитригайло, собрав Смольняны и Видьбляны, и Кианы, и Полочаны, и Князя Местера Ризьского с силами и заморцов, пойде на Жидимонта, а он с Литвою и с Ляхи, и съступишась в Жомоитьской земли
Сент, в 1, и одоле Жидимонт, и Местера Рижского убиша; а Свитригайло прибеже в Полотьско с 30 мужь. Наяли Псковичи наймитов  на новый мост на Пскове реке, а запас делки наймитов, а рилины (перила: см. Т. IX, примем. 95,
год 1564) и городни и дубья Псковская, а даваху им найма 70 рублев, а наймитов было 40 человек».
В 1436 году: «тоя же зимы приеха во Псков К. Борис Васильевичь, и Псковичи прияша его, чаяхуть его приехавша от В. Князя Наместником, и послаша к В. Князю Ивана Ларионова и Тимофея Поткина, и с ними К. Володимера... и даст им от себе Наместником К. Володимера Данильевичь, а К. Бориса выпроводиша изо Пскова, а он пролгался. Тоя же зимы Новгородци воеваша Луки Великии и Ржову (Новоржев), и они не хотеша дани давати». Новог. Лет. в 1435 году сказывает о том следующее: «Посадники Новогородскии, Иван Васильевичь и Григорей Кириловичь, да Тысяцкий Федор Елисеевичь, Есип Васильевичь, Онанья Семеновичь, Остафей Есиповичь, а с Рушаны Федор Остафьевичь, Михайло Буйносов и Порховичи
идоша тремя путьми и казниша Ржевичь, и села пожгоша по Ржеве по Плесковскый рубеж и на Бардове». Новоржев и Великие Луки оставались
спорным владением между Литвою и Новымгородом. Далее: «Тоя весны Псковичи прияша гостей Немецких товар, а самых Немец в погреб всадиша, 24 Немчина: зане же они на крестном целовании Псковичей изымаша, а иных избиша. За две недели по Велице дни приеха во Псков из Литвы К. Иван Андреевичь, внук Олгердов, а в своем безвремении, и Псковичи даша ему 100
зобниц ржи, да 100 овса, да 10 рублев на кормлю (в другом списке: „хлебом и вологою, и медом и поминком почтиша“) и пребысть в Пскове до Рожества. Владыка Новогород. Евфимий заложив пакы и сверши церк. Иоанна Златоуст,
на воротех, а над полатою у себе часы звонящий устрой, и заложи церк. кам. Св. Николы на Вежищах. Той же осени мраз обилие погуби в жатву в всей Новгород, области, и мнози изыдоша в Немци. Вода бысть велика, и ледом мержею выломи у Великого мосту 7 огороден, и Жилотужьскый мост вынесе».
В 1437 году: «в весне подписан бысть Иван Златоуст в Владычне дворе на воротех. Той же весны вода подмывала у детинца города, и оползе вал от
стены, и падеся стена каменна и колокольница от Волхова. Владыка Евфимий благослови крестом на Вече в ризах Посадников и Тысячскых и весь Вел. Новгород в Неделю, и поеха на Москву к Митрополиту Исидору Нуля в 7. Паде церковь Николы на Вежищах, и Владыка Евфимий зало-жи церк. кам. Св. Петра Митрополита Русьского на воротех у себе на дворе, а старую порушав. Того жь лета (в Новегороде) мост Вел. свершите. Сент. 15 преставися Евпраксия Княгини, и погребе ее Исидор Митрополит (см. Т. V, примеч. 371). Окт. 9 прииде в Новгород с Москвы Митрополит Исидор. Тое же осени родися Великому Князю сын Князь Юрьи большой».
В 1438 году: «в весне приеха в Новгород К. Юрьи Семеновичь Марта в 3, и поставиша опять церковь Св. Николу на Вежищах на старой основе. Поставлена бысть во Пскове церк. кам. Св. Афанасиа в Довмантове стене, а Св. Спас у Старого костра. Тое жь весны в Суботу Вербную погоре город Коломна; загореся в вечерню, а о заходе солнца преста».
В 1439 году: «постави Архиеп. Новогород. Евфимий ключницу хлебную камену, омаза извистью Св. Софию всю, и постави колоколницу кам. на старом месте на городе, иде же палася. Того же лета обретено бысть тело Архиепископа Иоанна, при коем бъыи Суздсигьци под Новымгородом (во время Андрея Боголюбского). Архиепископ Евфимий позлати гроб Князя Владимира, внука Великого Володимера, и подписа и покров положи, и память им устави творити на всякое лето, Окт. в 4. Приеха в Псков Князь Александр Ивановичи, правнук Олгердов, с Тфери, и Псковичи посадиша его
на Княжении (вероятно, с дозволения Великокняжеского), а К. Володимера Данильевичь выгнаша. Город Устюг заложили около Св. Покрова и монастыря».
В 1440 году: «погоре Полтеск весь. Постави Владыка Новог. Евфимий церк. кам. Св. Настасиа и комнату кам. меншую. В Вороначи бысть знамение Авг. в 7 день, от иконы Св. Николы из суха дерева истече кровь из левого уха, и Священники привезоша икону в Псков, а Геласий Архимандрит и Священники сретоша со кресты. Город Опочка выгоре весь Сент. 5, а загореся от церкви Св. Спаса, и тоя осени поставиша новый, а ездил туда Посадник Псковскый Тимофей».
В 1441 году: «преставися Князь Юрьи Васильевичь болшой, сын Вел. Князя, а другий Юрьи Васильевичь родился Генв. в 22. Двиняне приходили ратью под Устюг, и стояли един день, и прочь пошли. Тое же осени пожар бысть на Москве».
В 1442 году: «зима люта бысть зело, и много скотом и человеком зла сотворися. Тое же весны громы велики и вихри, и бысть страх на человецех. Бысть жито дорого. Владыка Новагород. Евфимий постави церк. Преображение в Русе на старой основе, а пособници быша Новгородци и Рушани. Тоя же зимы в Пскове бысть мор велик зело, и аще кому явится железа, наскоре умираше; а почало мерети 5 Дек., и мряху все лето; а почало из заулка и с Пустынек от кам. церкви; и К. Александр Ивановичь и Посадники
3, Юрьи Тимофеевичь, и Архимандрит Григорий и Попове 3 Збора подумавше с Псковичи, поставиша церковь в един день на Романихе Похвалу Св. Богородици, в Петрово говенье в Среду на память Дорофея; и в тот день и Литургию свершиша; поставиша и другую церк. Св. Саву в Микитьеве монастыри; и того же лета К. Александр преставись в Чернечьстве; а преста мор на Дмитров день, а по селом мерли и до Крещениа».
В 1443 году: «постави Новог. Владыка Евфимий духовницю камену и сторожницю; поставиша церк. кам. Св. Николу на Кречеве, близ Русе. Поставлены (во Пскове) две церкви на Завеличии, Успение, и священа Окт. 26, а другая Богоявление на Запсковьи в Бродех, священа Ноября 1».
В 1445 году: «постави Новог. Владыка Евфимий теплую церк. кам. Св. Евфимия в сенех. Сотворися знамение в Суздале в Соборной церкви Богоматери при Епископе Аврамии: начаша напрасно Святительскые гробы внутри горети и падати, а назавтрие, в праздник Преполовления, падеся и сама церковь Сборная».
В 1446 году: «родися Великому Князю на Угличе сын Андрей Авг. в 13 (по другим спискам 14). В Новегороде хлеб бяше дорог, коробья ржи по полтыне; постави Владыка Евфимий церк. кам. Св. Варлаама на Хутине, а наверху колоколницу, и заложи монастырь Св. Георгия в Городке, и стену камену понови и подписа, иде же отпало, и покры ю чешуею; а все то сделано в 4 мес. Поставиша (во Пскове) церк. кам. на погребе в Снетогорском дворе Иоанна Богослова. Поставиша Княжанци (в Новегороде) церк. кам. Св. Мироносиць на старой основе; а в Русе церк. Св. Дмитрия кам. — Авг. в 7 день Владыка Новог. Евфимий благослови своих детей Посадников и весь Новгород, и поеха за Волок благословити Новогородскую отчину и своих детей».
В 1447 году: «Гене. 23 приеха Владыка Евфимий из Заволочья в Новгород; того же мес. в 30 свяща церковь Собором теплую Св. Евфимия».
В 1448 году: «мор бысть силен на люди и на кони на Москве. Гене. 14 приехал во Псков из Новагорода К. Суздальский, Василей Васильевичь Гребенка , и посадиша его на Княжении во Св. Троици,  и даша ему всю пошлину Княжью и целова крест ко Псковичем по всей Псковской пошлине.
Пр иеха во Псков Владыка Евфимий Дек. 27, а при Князи Васильи Васильевичи Гребенки, при Посад. Степенном Федоре Патрикыевичь, и сретоша его против дальнего Пантелеймона, и на 3 день учини Собор в дому Св. Троице, и Сенедихт чтоша, злые проклята, котории хотят дому Св. Троицы и Св. Софии зла, а благоверн. Князем, там лежащим, пеша вечную память и инем добрым людем, иже кровь свою пролияша за дом Божий, а живым, в дому Св. Троицы и Св. Софии пеша много лет».
В 1449 году: «погоре весь Псков Окт. 22, а загорелося от Хытри кожевника, от Буркове лавицы, от Кутнего костра, и горело полторе нощи да
день, а детинца ублюде Бог. Родися Нуля мес. сын Великому Князю Борис».
В 1450 году: «постави Владыка Евфимий (в Новегороде) часозвон. Воло димер Григорьевичи Ховрин Казначей поставил церк. кам. на Москве на своем дворе Воздвижение на месте первые каменные же, что роспалася в пожар по Суздальщине. Митрополит Иона заложил на своем дворе полату камену, в ней же церковь Риз Положение. Авг. в 5 бысть туча велика на Москве и гром прорази церковь Соборн. Архан. Михаила. Авг. в 13 буря сломи крест с тоя же церкви».
В 1451 году: «поставлена стена новая (во Пскове) на Крому в охабни (в другом списке: „у персей от Великых ворот“) и учиниша в ней 5 погребов от Псковы межи ворот. Был Князь Семен Алешковичь (Олельковичь Киевский) у своей бабы, Вел. Княгини Софии, и у Вел. Князя Василия, дяди своего»; ибо Олелько был женат на сестре Васильевой и дочери Софииной. О сем браке упоминается в письме Ливонского Магистра к Вел. Магистру Прусскому 1417
года: Des Koniges Tochter von Moskaw, Herzog Witontis Tochtir-Tochtir, sol czu Manne nemen Knese Olleneke, Wolledimers Son, eyn Russischen Herzogen, und dye Hochzeit solde syn des negesten Sontages vor Bartholomei [Дочь Московского короля, внучка герцога Витовта, должна выйти замуж за князя Олелько, сына Владимира, русского герцога, и брачная церемония должна состояться в ближайшее воскресенье перед днем св. Варфоломея] (см. между моими Кенигсбергскими бумагами Ха 570).
В 1452 году: «Июня в 4 женил Князь Великий сына своего, Вел. Князя Ивана, у Вел. Князя Бориса Тферского дщерию его Мариею. Родися Великому Князю сын Андрей Авг. в 1».
В 1453 году: «приеха Новог. Владыка Евфимий во Псков Генв. в 5, и соборова на 3 день во Св. Троицы; а в тую зиму не бысть снега на земли: гола бысть зима. Биша челом Попове невкупнии Князю Василью и Посади. Степенному Юрью Тимофеевичь, и всему Господину Пскову, чтобы быть четвертому Собору во Пскове... и благослови Владыка Попов невкупных четвертый Собор дръжати вседенную службу у Св. Спаса Всемилостивого на торгу, и у Св. Дмитрия у Домантовы стены. Тогда Владыка Евф. взя Ремду Ремедскую в свою Владычкину... и проводиша Владыку до Торошины, до Св. Ильи. Того ж лета мраз много жита побил. Зделаша Псковичи прясло стены у Лужских ворот. Апреля 9 выгоре Москва Кремль весь. Дек. 14 бысть пожар во граде Пскове; загорелось от Болобина Конца, от Прокопьева двора Владычня Наместника, и погорело 4 части града, и милостью Св. Троицы преметаше от Плотских ворот к Св. Спасу по старую стену к костру, а от старого костра ко Врагове улици, да к Глухому костру; а горело нощь да день».
В 1454 году: «поставиша (в Новегороде) церк. кам. на старой основе Св. Михаила на Михайлове улици. Приеха во Псков Митрополит Цареградскый Игнатей на 6 недели в Суб. по Белице дни, и поехал изо Пскова одарен в Вел. Новгород Июля 1. Марта в 29 преставися Архиепископ Ростовский Ефрем. Того же лета поставлен бысть Ростову Архиеп. Митрополитом Ионою Феодосий Бывальцев, бывый Архимандрит у Арханг. Михаила у Чюда. Авг. в 31 бысть гром страшен на Москве и прорази церк. кам. Рожество Богоматери, иже имать приделану к ней церк. Лазарь Св. Того же лета дождь бысть умножен и ржей не сеяли».
В 1455 году: «Князь Вас. Васильевичь Гребенка выеха изо Пскова в Новгород Июля в 15, и Псковичи били челом, чтобы оселся, и не послуша, и проводиша его честно до Череского мосту. Того же лета много дождя бысть, а хлеба Бог умнози. Бысть знамение от иконы Богоматери в селе во Зраковицах, из правого ока слезы шли, и проводили ю во Псков Авг. в 24. Псковичи послаша Стефана Посадника Аристовичь, а с ним Бояр, бити челом Князю Александру Черторизскому в Русу о Княжении. Постав Владыка Евфимий колоколницю каменну (в Новегороде), Св. Илью в Славне на старой основе».
В 1456 году: «Генв. прииде из Смоленска на Москву Владыка Мисаил со многими местичи (гражданами) бити челом Великому Князю, чтобы пожаловал отпустил икону Богоматери, ее  же пленом взял Юрга. Князь же Великий, помыслив с Митрополитом и с Бояры, сотворяет празднество на отпущение и призывает Иону Митроп. и весь Священ. Собор в церковь Благовещения на свой двор: понеже бо тамо стояше икона на поклоне, на десней стране от дверей Царских — и совершиша молебная и Литургию; и приходит К. В. ко образу, и Митрополит, и Вел. Княгиня Мария, и сынове их, Иван и Юрьи, Андрей и Борис, и Андрей менший принесен на руках, и знаменашася вси. Князь же Великий многи слезы излияв, и Митрополит, и взимают икону из киота и вручают Епископу Смол. Мисаилу, еще же и ины иконы многи менши, златом и камением и жемчюгом украшены того же плена, и не просившу Епископу, из них же Митр. Иона едину взем Богоматерь с младенцем, рече: о Епископе, брате и сыну! сей образ, на воспоминание сего дни, остави Господину Великому Князю и Княгини и чадом его... и Епископа призвав, и обою, в руках вземше, и знаменают ею Вел. Князя и Княгиню и чад их, и выдают в руце Великому Князю... и облобыза сию икону со слезами... и поидоша, несуще Богоматерь и ту икону, яже оставлена Великому Князю на благословение... и Князи и Бояре; бе бо тогда и множество воинства на Москве. Проводи же В. К. Богоматерь Смоленскую, и с чады своими, до Благовещения на Дорогомилове, два поприща за град, и возвратися за тою иконою, юже оставиша у него, и молебная совершаху, и пришед в церковь
Благовещения, поставити ее повеле, идеже стояла икона, ее же отпустил, и повеле ину в тоя место писати, снем меру с нея и образ назнаменова; а пред тою, иже оставлена, повеле на всяк день молебен пети. Бысть же сие Генв. в 18, в Неделю. В Вел. Новегороде знамение бысть от грома мес. Иуня и от молнии страшные: много людей поби и коней. Пр иехал Кн. Александр Васильевичь Черторизскый из Новагорода во Псков Нуля 18, и посадиша его на Княжение. Бысть осень вся мокра, и рекы воды наполнишась акы весне. Мост намостиша Псковичи велик чрез реку Пскову, а даша мастером 80 рублев».
В 1457 году: «приехал во Псков Новог. Владыка Евфимий Генв. 4, и в той день и Литургию сверши у Св. Троицы, и Сенедикт чтоша, и подъезд (пошлину) взем, и выеха изо Пскова Генв. 27. Погоре град Муром, Кремль весь, Сент, в 29. Окт. в 20 в 9 час нощи загореся на Москве внутри города близ Володимеровы церкви Ховрина и погоре до третие части града. Погоре все Запсковие от Богоявления и до монастыря Воскресения и Св. Козмы и Дамиана згоре: а загорелося от Якова от Железова с Мощоной улици, Окт. 3,
в полнощь; тогда и Крому было притужно».
В 1458 году: «Февр. 15, в Среду на Федорове недели, егда начаша часы пети, родися Великому Князю Ивану Васильевичу сын Иван. Поставиша (в Новегороде) церк. кам. Богородицу в торгу на старой основе, а старую церковь порушив, и свяща Владыка. Марта 10 преставися Новог. Владыка Евфимий. Создана на Москве церк. кам. Введение на Симоновском подворье у Никольских ворот. Прибавиша Псковичи зобницы. От грому згоре Св. Воскресение на Полоници (во Пскове), а иконы и книгы выносили; тогда же и кам. церк. поставиша на том месте. Псковичи надделаша на старую стену новую взвыть на Крому от захабня до Кутнего костра, а даша мастером 150 рублев».
В 1459 году: «мес. Февраля поставлен бысть на Архиепископию Новугороду Великому Священноинок Иона Митрополитом Ионою». О сем
Св. Ионе, Архиеп. Новогородском, находится следующее сказание в одной рукописи (см. в Волоколам. монастыре книгу под № 666, л. 358): «Поведа нам сам Г. Архиеп. Иона. Егда, рече, бех еще младенец, оставшу ми сиротою от отца седми лет, а от матери трех лет, и положил Бог на сердце жене вдовице, именем Натальи, матери Якова Дмитриевичи Медоварцова, а Михайлове бабе, и взя мя в дом к собе и начат кормити и одевати, и вда мя в научение грамоте Дьяку. Бысть же в училище том множество детей учащихся: мне же от убожества сущу тиху. В един убо от дний, детем играющим по вечерне, абие идяше по улице блажен муж: дети же устремившеся на него и начаша метати камение и сметие на очи его; а мне стоящу недвижимо. Он же, оставя всих детей, притече ко мне, и взем мя за власы, да поднял выше себе, и нача звати именем, никако же зная мя: Иванец! учися грамоте: быти тебе в В. Новегороде Архиепископом... И бысть на Архиепископстве 12 лет и 6 месяць. Бысть же при его Святительстве мир со всеми землями и тишина и гобзование плодом».
В 1460 году: «Генв. 22, о свадьбах, бысть пожар во Пскове; загорелося на Усохе от Федоса от Гоболя от мясника, и переметаше от торгу от Св. Спаса возле Торговскый и Боловинскый Конець до Св. Георгия и до Куклине лавици и до стене по конець Враговке улици, а выгорело 3 конца, Опоцкей, Городецкей, Острой, и лавици и Княжей двор по сам торг. Того же лета в Вельи в монастыри Св. Спаса внутрь церкви от грому попалело и пономаря зашибло. Июня в 13, в 6 час дни, с западные страны бысть туча страшна на Москве... и Бог услыша моление раб своих, и туча пребеже чрез град, и бысть тишина... назаутрие по вечерни, уже в 15 часу, взыде паки туча с полуденные страны... земля и храмы яко пламень видяхуся от молнии, и буря многи церкви кам. поколеба, храмы же ободра и верхи смета, а градные забрала разнесе, и по селом многие церкви из основания взимая, далече отнесе, а лесы и раменье и дубы из коренья исторже... но человеки нигде не вредило. Июня в 18, в Пяток, во 2 час дни нача гибнути солнце, и бысть яко пяти дней месяц; а в пятый час бысть полно; а того же месяца в нощи и месяць гибл. Поставлена на Москве церк. кам. Богоявления Игуменом Троицким Сергиева монастыря».
В 1461 году, зимою: «у Св. Спаса на Хутыне (в Новегороде) у гроба Варламьева исцеле Отрок Княжь Григорей, а яко мертв лежаше . Месяца Дек. погибе месяць нощию. Князь Великий поставил на Москве церковь камену, Рожество Иоанна Предтечи, у врат Боровицких; а преже бе древяная: глаголют же, яко та первая церковь на Москве: на том-де месте бор был, и та церковь в том лесу срублена; таже-де тогда и Соборная церковь бъыа при Петре Митрополите, и двор Митрополичь туто же был, где ныне двор Княже Иванов Юрьевича».
В 1462 году: «поставиша во Пскове церк. кам. Успение на Мелотове и новый городок на обидном месте, над Великим озером, и нарекоша его Кобылою при Посаднике Максиме Ларивоновичь, и церковь в нем Св. Архистратиг Михаил, а делаша Псковский мастеры 60 человек, и взяша 90 рублев. На Москве Генв. в монастыри Св. Арханг. Михаила, честн. его Чюдеси, у гроба Св. Алексия Митроп., прощен бысть Чернец того монастыря Наум, иже от младенства имы усохшу ногу и на древяницы хожаше, служа в поварни и в пеколницы; и пришед в нощи ко образу Святого, иже написан у гроба его, и нача молити... и простре нога его, и скинув древяницу, и отъиде
здрав. Тоя же зимы преставись Епископ Рязанский Евфросим Звенец, и поставлен бысть в его место Давид, иже преже был Казначей Ионы Митрополита , Февр. в 1».
 (387) Иоанн Калита прославился уменьшением разбоев и воровства в Московском Великом Княжении (см. Т. IV, примем. 319).
(388) См. сей Истории Т. II, в Поучении или в Духовной Владимира Мономаха — также в описании времен Донского, г. 1375 — Т. V, примем. 244,
в судной Двинской грамоте, и 365. Добродушный Александр Невский и Темный резали носы преступникам, Василий Димитриевичь отсекал руки и ноги, Юрий Смоленский изрубил на части Княгиню Вяземскую, Опочане сдирали кожу с Литовских пленников, и проч. и проч.
(389) См. например, речь Изяслава II, Т. II, в описании 1152 года, и речь Донского перед битвою с Мамаем.
(390) Вечевый колокол еще был в Владимире и при Иоанне Калите (см. Т. IV, примем. 302, Т. V, примем. 91, и в описании времен Донского, год 1375).
(391) Владимир Святой в 993 году сделал одного храброго юношу и отца его Великими Мужами или Боярами. В Русской Правде Боярин называется Муж Княж. Владимир Мстиславич сказал, что он переименует своих Отроков в Бояре (см. Т. И, в описании 1167 года). — О городских Боярах
см. в описании войска, собранного Димитрием против Мамая в 1380 году. Убийца Св. Бориса и Глеба, Святополк, приехав в Вышегород, призвал к себе тамошних Бояр или Боярцев (см. Т. II, примем. 3): сим уменшительным именем названы они в отношении к Княжеским Боярам.
(392) См. договоры Княжеские в Собр. Госуд. Грам. и Т. IV примем. 324.
(393) См. Т. IV, примем. 38.
(394) См. Т. IV, в описании 1318 года. Баскаки гнали Михаила Тверского, но уже доброхотствовали Василию Темному (см. выше, в описании 1431 года).
(395) См. Т. IV, примем. 327, и Т. V, примем. 364.
(396) См. Т. IV, примем. 245.
(397) См. Т. IV, в описании 1352 года. — Митрополит Платон нашел в архиве Чудова монастыря собственноручную записку Св. Алексия Митрополита следующего содержания: «Черкизово сельцо куплено на мое серебрецо», — См. выше, примем. 254, под годами 1391 и 1400; и Т. IV, примем. 328.
(398) Так Димитрий Иоаннович изгнал Киприана, а Василий Темный Исидора. Мы видели, что Митрополит в угодность Иоанну Калите наложил клятву на Псковитян, и проч.
(399) См. Степен. Кн. II, 84, где сказано, что Митрополит вместе с Новогородским Архиепископом Иеною, склонив Василия на милость к Новогородцам, предсказали ему, что Великие Князья уже не будут ходить в Орду для поклонения Царям.
(400) Вот слова Рубруквиса по Французскому переводу: Les femmes Russiennes ornent leurs tetes, ainsi que les notres, et bordent leurs robes depuis le bas jusques aux genoux de bandes de vair et d’hermines; les hommes portent des manteaux comme les Allemands [Жены русские, как и наши, носят на голове украшения и отделывают подол платья до колен полосами горностаевого и другого меха; мужчины носят верхнюю одежду наподобие немецкой].
(401) Например, конь назывался у нас лошадью гораздо прежде завоеваний Батыевых (см. Т. II, примем. 198). Мономах в своем Поучении именует хозяина унеином; в летописях XII века находим сайгат и другие слова восточные. Татарские слова Кшшчей, Дорогамин, и проч. исчезли; но остались тамга, ям, карий, деньга и проч.
(402) См. Т. V, примем. 244. В Древн, Рос. Вивлиоф. I: «те суды судят наши Наместники; а который слуги потягли к Дворьскому, а черный люди  к Сотскому», и проч. Там же: «А нам Князем Великим в суд в обчей не вступатись»; следственно, Князья обязывались исполнять приговоры общего Боярского суда.
Между рукописями ИМПЕРАТОРСКОЙ Библиотеки есть следующая судебная грамота XV века, или запись, что тянет душегубством к Москве: «А на Москве на посаде лучится душегубство за рекою за Москвою, ино к тому
и Даниловское; а будет за Яузою, ино к тому и Андроньев монастырь и Городище; а лучится на Великой улици у Николы у Мокрово, ино к тому от Острого Конца и до Варьской (Варварской) улици; а лучится за Варьскою, ино к тому и Устретенская улица и по Неглимну; а лучится за Неглимною, ино к тому и Дорогомилово, все Занеглименье и Семьчинское... Ити искати перед
Большего Наместника Московьского; а судья за ним идет, своего прибытка смотрит. А поймают с поличным, ино судьи за ним нет; ино судит и казнит Большей Наместник. А посулят Большему Наместнику, а двемя Третником то же. (Большим назывался Великого Князя Наместник, а двумя Третниками Наместники его братьев, которые вместе с ними ведали Москву)... А Тивуну Вел. Князя у поля вяжщого (за связание) треть, и пересуда треть же, да что посулят; а у душегубства треть же, да что посулят. А поголовщины Наместником 4 рубли, а Тивуну Вел. Князя вяжщого треть; и пересуда треть.
А у Наместников Третников пересуда идет с рубля по десяти денег; а меньше рубля пересуда нет. А кто учнет бесчестья искать, то со всякого пересуд... Поймают опроче того в пеном (от слова пеня) деле в каком ни есть, срок ему дать, судью за собою поставить: зане в докончаньи писано по крестному целованью в Московские суды не вступатись ни которому Князю. По старине бывало, что вси дворы и дворцовый Великие Кнегини и Удельных Князей всих суживал Наместник Большей, а судьи за ними не бывало; а учинила то Кнегини Великая Софья (мать Темного), что судья за ними ставится... А что деревни в Московском в Становом (ведомстве) Удельных Князей, и Волостели их судят, а доложат своего Князя, аже будет на Москве; а не будет, и им доложить Великого Князя или Большого Наместника; а по иным городом не водить к докладу. А поймают Тферитина с поличным на Москве, а отсылки и судьи за ним нет, а судят и казнят его на Москве; а поймают в пеном деле, ино на Москве; а поймают в пеном деле, ино его дать на поруце, а искать на нем во Тфери».
(403) См. Послание Рос. Митрополитов в Синод. Библиот. № 164, л. 438. Фотий пишет: «Который человек позовется на поле, да придет к которому Попу причаститися, ино ему Св. причастна нет, ни целованиа крестного; а который Поп даст ему Св. причастие, тот Поповства лишен. А кто утепет лезти на поле, погубит душю, по Великого Василья слову, и душегубец именуется, в церковь не входить, ни доры не приемлет, ни Богородицына хлеба, причащения же Св. не приемлет 18 лет; а убитого не хороните; а который Поп того похоронит, тот Поповства лишен».
(404) Сию грамоту нашел я в Синодальной летописи под № 348 на первом листе. Вот она: «Судить Владычню Наместнику, аже Поп, или Дьякон,
или противу Черница, или Чернец; а будет оба непростыи люди, церковный, ино не судити Князю, ни Посаднику, ни судьям не судить: занеже тот суд Владычня Наместника. А будет один человек простый истец мирянин, а не церковный человек с церковным, то судить Князю и Посаднику с Владычним Наместником въпчи, такоже и судьям. Которой человек имется за конь, или за
корову, или за иную скотину, чтобы и за собаку, и тот млъвит, то у мене свое рощеное: ино правда дати, как что ся рощеное. Кто пред господою ударит на суде своего истьца, ино его в рубли выдати тому человеку, а Князю продажа: боран присужати 6 денег, а за овцу 10 денег государю, а судьи 3 деньги и старая правда; за гусак и за гусыню присужати по две деньги государю, а судьи 3 деньги; за утицу и за селезеня, и за курицу и за кочет, присужати по две деньги... Кто с ким напьяни поменится чим, или что купить, а потом проспятся, и одному истьцу нелюбо будет, ино им разменитися, а в том целованиа нет, не присужать. Княжим людем корчмы по дворам не дръжать, ни во Пскове, ни на пригороде, ни в ведро, ни в корец, ни бочкою меду не продавати. Кто зажоги на ком учнет сочить, ино на вольную роту възвать вольно. Кто у кого бороду вырветь, а послух опослушествует, ино ему крест целовати, и битися на поле; а послух изможет, ино за бороду присужати два рубля и за бой, а послуху быти
одному. Кто корову купит за слюблено, а по торговли телят не сочить, а толко корова кровию поманиваться иметь: ино тая корова назад воротити, чтобы и денги заплачены были. Жонки с жонкою присужати поле, а наймиту от жонки
не быти ни с одну сторону. Кто учнеть на ком сочить бою 5 человек или 10, или сколько ни будет,  на 5 боев или на одном, да утяжут: ино им присужати всим, за вси боеви, един рубль, и Княжая продажа одна».
Судная грамота Новогородская находится в Пушкинском собрании Двинских грамот и писана в 1471 году. Сообщаем оную здесь:
«Господы Великих Князей, В. К. Ивана Васильевича всея Руси, и сына его, В. К. Ивана Ивановича всея Руси, и по благословенью нареченного на Архиепископство В. Новагорода и Пскова Священноинока Феофила, се покончаша Посадники Новгородские, и Тысяцкие Новгородские, и Бояре, и Житьи люди, и купци, и черные люди вся пять Концов, весь Государь Великий Новгород на Вече на Ярославле Дворе, нареченному на Архиепископство В. Новагорода и Пскова Священному Иноку Феофилу судити суд твой, суд Святительский по Святых Отец правилу, по Номоканону; а судить ему всех ровно, как Боярина, так и Житьего, так и молодчего человека. А Посаднику судити суд свой с Наместники Великого Князя по старине; а без Наместников Посаднику суда не кончати. А Наместником Великого Князя и Тиуном пересуд свой ведати по старине. А Тысецкому судить свой суд, а судить им право по крестному целованью. А сажати в суду по два человека. А кто кого в суду посадит, ино тот с тем и ведается. А Посадника и Тысецкого и Владычня Наместника и их судей с суда не збивати. А истцю на истца наводки не наводить, ни на Посадника, ни на Тысецкого, ни на Владычня Наместника, ни на иных судей, ни на докладщиковь. А кто наведет наводку на Посадника, или на Тысецкого, или на Владычня Наместника, или на иных судей, или на докладщиков, или истец на истца у суда, или у доклада, или у поля, ино взять
Великим Князем и В. Новугороду на виноватом: на Боярине 50 рублев, а на Житьем двадцать Рублев, а на молодшем 10 руб. за наводку; а истцу убытки подоймет. А кому будет о земле дело, о селе, или о дву, или болыпи, или менши: ино ему до суда на землю не наежжать, ни людей своих не насылать, а о земле позвати к суду. А утяжет в земле, ино взяти ему грамота у судьи в земле и в убытке на истце; а от земли судье кун не взять. А от судного рубля взять Владыке, и его Наместнику, и Ключнику от печати гривна; а от бессудного рубля от грамоты взять Владыке и его Наместнику и Ключнику три денги. А Посаднику и Тысецкому, и их судьям, и иным судьям имати от судного рубля по семи денег, а от бессудного рубля по три денги. А орудье судить Посаднику и Тысецкому, и Владычню Посаднику,  и их судьям, и иным судьям месяц: а дале того им орудья не волочить. А кто на ком поищеть наезда, или грабежа в земном деле: ино судити наперед наезд и грабеж; а о земли после суд. А кого утяжут в наезде и в грабеже, ино взять Великим Князем и В. Новугороду на виноватом: на Боярыне 50 рублев, а на Житьем 20 рублев, а на молодчем 10 рублев; а истцю убытки подоймет. А о земле суд, а не будет суда в Новегороде, а о наезде и грабеже суд. А кой истец похочет искать наезда, или грабежа и земли вдруг: ино другому истцю ему отвечать. А утяжет в земле,
и в наезде и в грабежи, и судье дать на него грамота в земле и в наезде и в грабежи.
А кто кого утяжет в земле и судную грамоту возмет, ино ему ехать на свою землю по судной грамоте, да и володеть ему тою землею; а в том пени нет. А в котором деле позовет истец истца, и поищет своего дела, а будет тому истцю до своего истца дело: ино ему позвать своего истца, а поискать ему одиного ж дела; а иных позвовь на него не класти в ином деле, ни Новогородцев не научивати без хитрости по крестному целованью, доколе те
суды кончают. А кто на ком какова дела поищет, а креста не целовав на сей грамоте: ино крест поцеловав одинова, да искать; а кому будеть отвечивать, а креста не целовав на сей грамоте, ино ему крест поцеловав да отвечать; а не поцеловав креста, тым его и обинить. А от коего истца ответчик станет на суд, а истец тот будет креста не целовав на сей грамоте: ино тому истцю крест целовать одинова, а ответчику в его место отвечивать; а не поцелует креста, ино тем его и обинить. А кому будет какое дело до Старейшей жены, или до Житьей кой вдовы, а у коей есть сын, ино сыну ее целовать крест на сей грамоте за собя и за матерь однова; а не поцелует сын креста за матерь, ино целовать крест матери однова у собя в дому перед истцом и перед приставы Новгородскими, а целовать Боярину и Житьему, и купцю, как за свою землю, так и за женниню. А позовут Боярина и Житьего и купца в его земле, или в женнине, ино ему отвечать, или ответчика послать в свое место и в женнино, по тому крестному целованью; а ответчику с послухом на учане крест целовать. А при которых докладчикех суд роскажеть, ино тем докладчиком тот суд кончать; а судьям как роскащики укажут, ино коему ни есть судье велети своему Дьяку тое дело записать; а роскащиком к темь списком свои печати приложить. А послуху на послуха не быть. А Псковитину не послуховать, ни одерноватому холопу. А холоп на холопа послух. А кто с кем
пошлется на послуха, ино взять заклад шестнику на сто верст по старине, а Подвойским и Софьином, и Биричем, и известном на сто верст четыре гривны. А кой истец скажет послуха дале ста верст, а похочет и другой истец слаться на того послуха: ино слаться на него; а не всхочеть другой истец слаться дале ста верст, ино поставить ему своего послуха у суда: а срок ему взят на послуха
на сто верст по три недели; а заклад дать виноватому истцю на сто верст шестнику. А кто с кем ростяжется о земле, а почнет просить сроку на управы, или на шабары: ино ему дать один срок на сто верст три недели; а дале и ближе, а то по числу; а ему сказать шабра своего на имя, за кем управы лежат по крестному целованью; да и по руце ему ударити с истцом своим; а Посаднику
приложить к срочной грамоте своя печать, а иному сроку не быть; а от сроку взять гривна. Также и иным судьям давать срок потому ж. А кой истец не возмет срочной за печатью, ино тем его и обинить тому судье, перед коим суд был; а сроку не ждать, а о иных делех срок по старине. А в Тиуне одрине быти по приставу с сторону, людем добрым, да судити им в правду, крест поцеловав на сей на крестной грамоте. А докладу быти во Владычне комнате, а у докладу быть из Конца по Боярину да по Житьему, коим людям в суде сидети, да и приставом; а иному никому же у доклада не быть. А докладчиком садиться на неделю по трижды: в Понедельник, в Среду и Пяток. А кой докладчик не сядет на тот день, ино взять на Боярине два рубли, а на Житьем рубль. А докладчиком от доклада посула не взять, а у доклада не дружить никоею хитростию по крестному целованью. А кому сести на докладе, ино ему крест целовать на сей на крестной грамоте однова. А Посаднику и Тысяцкому, и Владычню Наместнику, и их судьям, и иным судьям всим крест целовать, да судить им в правду. А земное орудье судити два месяца; а болыпи дву месяц не волочити. А как межник приедет с межи, ино той суд кончати в другие два месяца тому ж Посаднику, а дале не волочить. А кой Посадник межника дав, а поедет прочь из города не кончав того суда, ино Великим Князем и В. Новугороду на том Посаднике 50 рублев, а истцю убытки подоймет.
А не кончает судья земного орудья в два месяца, ино истцю взять на него приставы у В. Новагорода, ино ему тот суд кончати перед тыми приставы;
а не укажут суд и докладчики в тую два месяца, ино ити судье с истцом к В. Новугороду, да взяти приставы на докладчиков: а докладчиком указати
суд, и тое дело перед тыми приставы; а судье кончати истцю тое дело перед теми ж приставы. А буде ли истци у коего судьи возмут срок и срочные за печатьми, а той судья переменится, а кто будеть судья на его место, ино тым истцом стать перед тыми судьями, да и срочные свои положити на той срок: а тому судье судити той суд, да и кончати. А один истец станет на тот срок перед
судьею, да и срочную свою грамоту положит, а другой не станет, ино тому судье дати на него грамота; да и срочная грамота к той же ему грамоте припечатать, а отсылки ему не отсылати. А во чье будет место ответчик срок взял, а до тово сроку сведется ответчику смерть: ино на той срок стать самому истцю, или иного ответчика поставить в свое место; а не станет сам, или иного ответчика не поставит, ино тым его и обинить. А кто кого утяжет в татьбе с поличным, или в разбое, или в грабежи, или в поголовщине, или в холопстве, или о полевой грамоте: ино взять судьям от судной грамоты 4 гривны, а от бессудной 2 гривны. А кто на кого возмет грамоту судную, а будет ему дело до судьи, или до истца: ино ему переговариваться с ними месяц; а не почнет
переговариваться в тот месяц, ино взят на него приставы с Веча, да имать его в городе и в селе с тыми приставы; а почнет хорониться от приставов, ино его казнить всим Великим Новымгородом. А кого опослушствует послух, ино с ним уведается в две недели; а в те две недели не дается послух позвати, ино позвати истца; а послух истьць хорониться, ино то послушство не в послушство; а другого истца тым и оправить. А кто не почнет позывать в те две недели послуха, или истца, ино дать на него грамота судная по тому послушству. А кому будет дело до Владычня человека, или до Боярского, или до Житейского, или до купецкого, или до монастырского, или до Копчанского, или до улицкого, в волости о татьбе, и о розбое, и о грабежи, и о пожозе, и о головщине, и о холопстве, а кто будет крест целовал на сей грамоте, ино ему речи правое слово, а рука дать по крестному целованью, что той человек
тать и разбойник, или грабежщик, или пожегщик, или душегубец, или холоп. Ино в коей волости будет от Владыки волостель, или посельник, ино им поставить того человека у суда; а Боярину и Житьему, и купцу, и монастырскому закащику, и посельнику, и Копчанскому, и улицкому также
своих людей ставить у суда, а срок взять на сто верст три недели, а ближе и дале по числу, а до суда над ним силы не деять; а кто силу доспеет, ино тым его и обинить. А кого утяжут, а дал ся в грамоту, ино ему у того осподаря в волости  не жить; а иметь жить у того осподаря в волости, а доливать, ино той государь те убытки по доймет. А пойдет жить в иную во чью волость, ино тому
государю выдать его тому истцю; а в иную ему волость не отсылати по крестному целованью, ни его людем; а о иных делех, ино знать истцу истца:
и коли не скажет кто того человека у собя по крестному целованью, да и руку дасть, что там ему не быти, а уличать, что у него в волости, ино той государь ему истцу убытки подоймет. А к коему государю в иную волость прибежит, и ему государю поставить его у суда по крестному целованью: а кто не поставить, ино взять на том заклад по Новгородской грамоте. А кто на кого
взговорит на Владычня человека, или на Боярского, или на Житьего, или на купецкого, или на монастырского, или на Кончанского, или на улицкого, а будет сам креста не целовал на сей грамоте, и он сам уведается с своим истцом по своей исправе опрочь осподаря. А кто обечается к суду к коему дни, ино опосле обета отсылка к нему не слать; а не сядет судья того дни, ино коли судья сядет, и тогда к нему отсылка; а не видит отсылки, и почнет хоронится, ино слать к нему отсылка в двор трижды, да и Биричем кликать; а не станет
к суду, ино дать на него грамота обетная: а обету больше трех денег не быти. А примут позовника в селе, а почнут над ними силу деять, ино дать в позовниково место грамота бессудная, племяннику его или другу. А кто кого позовет в селе позовкою, или Дворянином, ино дать срок на сто верст две недели, а дале и бзиже, а то по числу. От Конца или от улицы, и от Ста, и от Ряду идти ятцам двема человек; а иным на пособие не ити к суду, ни к росказу. А будет наводка от Конца, или от улицы, или ото Ста, или от Ряду: ино Великим Князем и Вел. Новугороду на тых дву человекех по Новогородской грамоте».
(405) См. Т. IV, примеч. 328.
(406) Король Французский, Карл VII, первый в Европе учредил всегдашнее, нераспускное войско в 1445 году: оно состояло из 9000 всадников
и 16 000 пеших.
(407) См. Т. V, примеч. 47 и 115, также в описании Митяева путешествия в Грецию. О Городских Боярах см. Т. V, в примеч. 391.
(408) Например, Василий Темный в 1433 году вооружил Московских купцов для битвы с дядею.
(409) См. Т. V, примеч. 81, описание Куликовской битвы, похода Димитриева против Ольгерда в 1372 году и Василия Темного против Шемяки в 1450.
(410) Димитрий Волынский или Волынец находился в засаде с Владимиром Храбрым и решил судьбу Куликовской битвы. Василий Оболенский разбил Шемяку под Галичем в 1450 году. Басенок отличился в разных случаях.
(411) См. Окольского Orb. Polon. Ill, 318. Они ходили тогда под начальством Предислава Ланцкоронского к Турецкому Белогороду или Акерману в числе 1200 человек.
(412) См. Т. II, примеч. 218 и 347.
(413) См. Т. I, примеч. 388.
(414) См. Летопись Majiopoc. Piasecii Chronicon, Hist. Belli Cosacro-Polonici, authore Samuele Grondsky, и Миллер. Ursprung der Kosaken, в Samml. Russ. Gesch. T. IV.
(415) Болтин пишет, что Ханские Баскаки имели при себе воинов, называемых Козаками, и что города наши, подражая им, завели своих Козаков: в летописях нет того.
(416) Сие слово в Турецком языке есть новое и произошло от разбоев Козацких. — Некоторые иностранные Писатели производят название Козак от косы, козы, козявки, Козаров, Кипчака, и проч. У нас есть рукописное сочинение о Козаках Запорожских, где сказано, что они уже существовали в 948 году; что какой-то Семен вышел из Польши к устью Буга, основал свое жилище на одной косе, доныне именуемой Семеновым рогом, и приманил туда более ста человек; что они, сшив себе одежду из козьих шкур, назвались Козарами, служили Греческому императору против Турков, в награду за мужество получили от него имя Козаков и перешли жить на берег Днепра к Очакову, снискав особенную милость Государей Польских. Сия басня изобретена одним из ученых Запорожцев. — Доныне Козаками именуют у нас вольных работников или наемников.
(417) См.Т. II,примеч. 419,иТ. V, примеч. 32. Италианский купец, И. Барбаро, от 1436 до 1452 года жил в Азове и проезжал чрез Россию: путешествие его, Viaggio di Messer Iosafa Barbara alia Tana, напечатано в собрании исторических творений, изданных Рамузием. В двух последних главах пишет он о России, но сказывает мало любопытного: все места от Москвы до границы Литовской казались ему печальною степью, где видны были развалины селений и несколько хижин.
(418) См. в Т. II Поучение ИЛИ Духовную Мономаха, где он рассказывает детям о своей ловле. См. также в конце описания времен Донского Путешествие Митрополита Пимена в Царьград. Ханы посылали к нам ловить лебедей (см. Т. IV, примеч. 167). В Уложении Царя Алексия Михайловича еще говорится о бобровых ловах близ Москвы.
(419) В Бержерон. Voyages, стр. 162: «Les Rucheniens occupent une tres grande province, qui s’etend presque jusqu’au pole arctique. Ils sout Chretiens,
selon les rites des Grecs; ils sont blancs et beaux, tant les homines que les femmes; ils ont les cheveux plats. Ils paient tribut au Roi des Tartares, aux quels ils sont voisins du cote de l’Orient. II у a aussi chez eux une grande quantite de pelleteries precieuses, et ils ont beaucoup de mines d’argent; mais le pays est tres froid: parcequ’il s’etend du cote de la mer glaciale. II у a cependant quelques lies dans cette mer, on l’ontrouve des Griffons, des herodiens, et des faucons en abondance, et que Гоп transporte en differentes parties du monde [Русские занимают весьма большую область, простирающуюся почти до Северного полюса. Они — христиане греческого обряда; и женщины и мужчины белы лицом и хороши собою, волосы у них прямые. Они платят дань правителю татар, с которыми граничат на востоке. У них много дорогих мехов и серебряных рудников. Но страна эта холодна, ибо простирается до замерзающего моря. В этом море есть несколько островов, где в изобилии водятся грифоны, цапли, и соколы, которых вывозят в разные страны]. См. Т. III, примеч. 88, Сартория Gesch.
Des Hanseat. Bundes, Ч. I, стр. 189—198, и Ч. II, стр. 428—474.
(420) Т. IV, примеч. 223, и Т. V, примеч. 260. Новогородцы в 1316 году обязывались заплатить Михаилу Тверскому, по сказанию Летописца, 50 000
гривен или 25 000 фунтов серебра; но в грамоте означено только 12 000 гривен. В договорах и в завещаниях Княжеских часто определяется соразмерность между общей и частной Ханскою данью, платимой Великим Княжением; например, Князь Юрий Димитриевич пишет в завещании: «Звенигороду (платить) в семитысячный выход пять сот рублев и одиннадцать Рублев, а Галичу пять сот рублев и полтридцать рублев»; из чего Штриттер заключил, что Великие Князья платили Ханам ежегодно 7000 рублей; но вероятнее, что сие количество серебра было только частию ежегодной дани, определенною для срочного взноса в Ханскую казну; может быть, взносили серебро по третям; может быть также, что дань расчисляли по городам, и что одна Москва платила 7000 рублей. — О деревнях см. Т. V, примеч. 103. Если на деревню полагать кругом четыре земледельца, то в сем году 7000 рублей собиралось с пятидесяти шести тысячь земледельцев (надобно вспомнить, что тогдашний рубль содержал в себе пять нынешних серебряных).
(421) Слово деньги в смысле пенязей употребляется у нас с XV века. Например, в Новогородской грамоте 1471 года (которую сообщим в следующем томе) сказано: «а дата нам то серебро Великим Князем деньгами в отчет, а серебром в отвес». См. Т. V, примеч. 244.
(422) В древн. Рос. Вивлиоф. I, 363: «а гостем торговата добровольно без зацепок и без пакости». Прежде обыкновенно писали: «без рубежа и без пакости». — При Димитрии Донском уже существовали Галицкие соляные варницы (см. Т. V, примеч. 122). Двиняне вместо денежных пошлин давали соль (см. Т. V, примеч. 244). Жители Торжка платили Василию Темному с кожевенных чанов (см. Т. V, примеч. 283). — О Псковских варницах см. Т. V, примеч. 137, г. 1364, и примеч. 222.
(423) См. Т. IV, примеч. 373, В Словаре Академическом несправедливо хартия названа бумагою. Греки называли Египетский папир Хартоу а Римляне charta; но древний папир не бумага; у нас же под именем хартии всегда разумелся пергамент (Xoiprov Перуа[Гои): от того название харатейный, или на пергамене писанный. Мы имеем еще несколько харатейных рукописей пятогонадесять века, но весьма мало. См. Т. V, примеч. 136 и 376, также в описании 1451 года.
(424) После Спаса на бору в Кремле, Древнейшие церкви сего времени находятся в Троицкой Лавре, в Симонове монастыре, и проч. — В описании
Московского пожара в 1445 году упоминается только о каменных церквах и стенах. О палатах Архиепископа и Митрополита см. Т. V, примем. 386, Г. 1433, 1434, 1436 и 1449. Д алее см. духовные завещания Великих Князей в Собр. Госуд. Грам.
(425) Ученым известен любопытный каталог сей Библиотеки, сочиненный Г. Матеем.
(426) См. Т. III, примем, 346, где приведен стих Гомеров о лести. В похвале Донскому Сочинитель говорит: «мнози бо Философи быша в миру,
но двема главе быша Философом, Платон и Пифагор».
(427) См. Т. III, примем. 272. Житие Александра Великого вписано в Синодальную Псковскую летопись № 349, под следующим оглавлением: «Повесть о храбрости Александра, Царя Макидонского, к воинством устремляющимся полезно есть слышати. Створивый есть Ариан, ученик Епиктита Философа. Господи благослови, отче!». Древность слога в сем переводе указывает на XIV или на XIII век.
(428) См. Т. V, примем. 65, 76, 79. Первое место так в подлиннике: «Рече же Князь Владимир: Господине Княже! Воеводы у нас вельми крепцы, а Руские удальцы сведомы, имеют под собою борзые кони, а доспехи вельми тверды, злаченные колонтари (латы) и булатные банданы, и кончаны (кончары, мечи) Фряжские и курды Ляцкие и сулицы Немецкие, а щиты червленые, и копья злаченые, сабли булатные; а дорога им вельми сведома, а береги им по Оце изготовлены; хотят главы свои сложити», и проч. Далее
о плаче Евдокии: «Великая Княгиня и с своею снохою (которой не было) и со инеми Воеводскими женами взыде на златоверхий свой терем в набережной и сяде под южными окны и рече: убо конечное зрение зрю на тя, Великого Князя... слези бо от очию ее лияхуся аки быстрина речная, и воздохнув печально, приложивши руце к переем, и рече: Господи Боже великий! призри на мя смиренную: сподоби мя еще видети славного в человецех, В. К. Димитрия Ивановича; даждь ему помощь на противные от крепкия руки твоея,
да победит. Не сотвори, Господи, якоже прежде на Калке реце было Христианом от злого Батыя (на Калке не было Батыя)... не даждь погибнути
вставшему Христианству... От тоя бо рати Руская земля уныла... Аз же имею два отрасли, но еще малы суть: егда повеет их ветр с Юга или с Запада, не могут терпети, и ни на что же опирался; или зной поразит их, тако же им погибнути», и проч.
(429) «Инем бо человеком в начадцех похваление бывает, инем бо во средовечие, другим же в старость: сий же убо всь с похвалою добродетели
вся лета живота своего евръши... Богом дарованную приим власть, и с Богом велие царство сътвори... и вскипе земля Руская в дне Княжениа его... Бывает же (Димитрий) другом стена и твердь, противным же мечь и огнь... Князи Рускые в области своей крепляше, но тих в наряде и Вельможам уветлив бываше... Высокый ум, смиреный смысл... Красен бе взором и чист душею... вмале глаголаше, а много разумеваше; председанием словес учитель препираше, и Философ уста смотрением заграждаше... Яко отець миру, око слепым, нога хромым, труба спящим... Егда же успе вечным сном великий Царь Дмитрий Рускые земли, аэр възмутися, земля трясашеся и человеци смятошася... день той день скорби и туги, день тмы и мрака, день захлипаниа
и кричаниа; но токмо слышах народ глаголющь: о горе нам, братье! Князь Князем успе; звезда сияюща всему миру к западу грядешь!.. Обема (Димитрию и супруге его) едина душа бе, две теле носяще, и единое обема добродетельное
житье, яко златопрьсистый голубь и сладкоглаголивая ластовица с умилением смотряху своего спасения в чистей совести». Здесь соединил я места рассеянные в подлиннике. Следует плачь Евдокии: «Видев его Княгини (Княгиня) мертва на постели лежаща въсплакася горкым гласом, огненные слезы оть очию испущающе, в перси своя рукама биющи, яко труба рать поведающи, яко ластовица рано шепчющи и арганы сладковещающи, и глаголюще: Зайде светь от очию моею! Где отходиши, скровище живота моего? Почто не промолвиши ко мне, утроба моя, к жене своей? Цвете прекрасный! что рано увядаеши? Виноград многоплодный! уже не подасть плода сердцу моему и сладости души моей! Чему, господине мой милый, не возриши на мя? Чему не обратившей ко мне на постели своей? Уже ли мя еси забыл, мене и дети свои? Чему им ответа не даси? Кому ли мене приказывавши?.. Царю мой милый! како прииму тя? како тя обойму? или како
ти послужю? Где, господине, честь и слава твоя?  Господин всей земли Руской был еси: ныне мертв лежиши, никим же владевши! Многы страны примирил еси: ныне же смертью побежен еси! Изменися слава твоя и зрак лица твоего превратися в нетление. Животе мой! како намилуюся тебе?.. За многоценные багряница худые сия и бедные ризы приемлеши; не моего наряда одеяние на себе въздеваеши, и за Царскый венец худым сим платом главу покрывавши; за палату красную гроб сий приемлеши!.. Аще Бог услышить молитву твою, помолися о мне, Княгини твоей: вкупе жих с тобою, да вкупе ныне и умру!
Уность не отъиде от нас, а старост не постиже нас... Не много, господине, нарадовахся с тобою: за веселие печаль и слезы приидоша ми, за утеху и радость сетование и скорбь яви ми ся. Почто родихся? и родився преже тебе како не умрох, дабых не видела смерти твоея и своея погибели? Не слышишь ли бедных моих словес? не смилят ли тя моя горкаа слезы? Крепко еси, господине мой драгий, уснул; не могу разбудити тебе. С которые войны еси пришел? истомился еси велми. Звери земнии на ложе свои идуть, а птица небесна ко гнездом своим летят: ты же, господине, от своего дому не красно отходиши. Кому уподоблюся? како ся нареку? Вдова ли ся нареку? не знаю аз сего. Жена ли ся нареку? остала еемь Царя. Старые вдовы потешайте мене, а младые вдовы поплачите со мною! вдовья бо беда горчае всех... Великий мой Боже, Царь Царем! заступник ми буди! Пречистаа Богородице! не остави мене в время печали моея!»
(430) Новогородци протаксыи свою вольность.
(431) См. Т. I, примеч. 261 и главу о состоянии древней России, где мы говорим о Словесности.
(432) В сие время уже начинали писать полк, а не тгък — перст, а не прьст — сверши, а не съвръши, и проч.

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

англ.— английский
араб. — арабский
арм. — армянский
арх-n —архиепископ
арх-m — архимандрит
белоз. — белозерский
библ. — библейский
б-н — боярин
брян. — брянский
в. — великий
виз. — византийский
вит. — витебский
влад. — владимирский
воев. — воевода
воен-к — военачальник
вол. — волость
волын. — волынский
всерросс. — всероссийский
г. — город
галиц. — галицкий
город. — городецкий
гос-во — государство
греч. — греческий
губ. — губерния
двин. — двинский
д. — деревня
дат. — датский
дв. — двор
дмитр. — дмитровский
дорог. — дорогобужский
др. — древний
евр. — еврейский
егип. — египетский
еп. — епископ
жит. — жители
звениг. — звенигородский
иг. — игумен
изд. — издатель
изр. — израильский
имп. — император
имп-ца — императрица
имп-я — империя
ист. — историк
иm. — итальянский
каз. — казанский
киев. — киевский
кн. — князь, княжеский
кн-ня — княгиня
кн-во — княжество
колом. — коломенский
костр. — костромской
крак. — краковский
крым. — крымский
лив. — ливонский
лиm. — литовский
мещер. — мещерский
митр. — митрополит
мож. — можайский
молд. — молдавский
мон-рь — монастырь
монг. — монгольский
моск. — московский
нар. — народ
нем. — немецкий
нижегор. — нижегородский
новг. — новгородский
новг-ц — новгородец
о-в — остров
обл. — область
орд. — ордынский
осн-лъ — основатель
патр. — патриарх
переясл. — переяславский
пол. — польский
полк. — полководец
преп. — преподобный
прот-п — протопоп
пск. — псковский
путеш-к — путешественник
р. — река
религ. — религиозный
родон-к — родоначальник
росс. — российский
рост. — ростовский
рус. — русский
ряз. — рязанский
с. — село
свящ. — священник
серпух. — серпуховский
слав. — славянский
слоб. — слобода
смол. — смоленский
совр. — современный
старод. — стародубский
стр. — страна
сузд. — суздальский
mат. — татарский
mвер. — тверской
mруб. — трубчевский
mур. — турецкий
туров. — туровский
у. — уезд
угл. — углический
ул. — улица
уроч. — урочище
фр. — французский
христ. — христианский
ц.— царь
ц-во — царство
ц-на — царевна
ц-ца — царица
ц-ч — царевич
церк. — церковный
черниг. — черниговский
швед. — шведский
эст. — эстонский
языч. — языческий
яросл. — ярославский





























Оглавление
Том V. Глава I 4
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ДИМИТРИЙ ИОАННОВИЧ, ПРОЗВАНИЕМ ДОНСКОЙ. Г. 1363-1389 4
Том V. Глава II 78
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ДИМИТРИЕВИЧ. Г. 1389-1425 78
Том V. Глава III 151
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ ВАСИЛИЕВИЧ ТЕМНЫЙ. Г. 1425-1462 151
Том V. Глава IV 227
СОСТОЯНИЕ РОССИИ ОТ НАШЕСТВИЯ ТАТАР ДО ИОАННА III 227
ПРИМЕЧАНИЕ 256
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ 524