Амстердам. 13. Фрагмент из повести Отец

Амстердам
- Centraal station. Laatste halte. Spoorwegen dankt alle reizigers voor het vertrouwen en wenst allemaal een fijne avond - Центральный вокзал. Конечная станция. Железнодорожная станция благодарит всех за доверие и желает приятного вечера, - прозвучал в динамике голос на совершенно непонятном языке.
“Какой странный язык” - прислушался Леви, желая понять хотя бы хоть одно произнесённое слово. - “Ничего подобного! Несмотря на знание немецкого языка, и то, что они с языком нидерландским вроде как братья, он не смог найти в этом звучании никакой схожести - как ни силился, ему было не понять, что желал сообщить машинист. Но вид из окна и таблички вдали на красивом напоминающем дворец здании с надписью “Amsterdam”, говорили за себя - они достигли желанного пункта.
“Аллелуя! Аллелуя! Слава Б-гу! Добрались!” - ликовал в своём сердце неисправимый беженец.
- Ура-а-а! Мы добрались! - Обратился он к проснувшейся спутнице, - ты довольна?
- Конечно, довольна, - угрюмо ответила она, - бери тюки и пойдём на выход. Видишь, все уже ушли, вагон почти пустой.
Огромная площадь перед большим зданием вокзала с множественными элементами барокко, с башенками и различными завитушками на фасаде, была залита также жёлтым ненавязчивым светом. Впереди по асфальту расползались стальные дуги-рельсы, по которым, уже редкие, не спеша, тянулись, каждый в своём направлении, милые жёлтые трамвайчики. За трамвайными путями пролегал канал, забитый лодками, катерами и прогулочными корабликами, а за каналами начинались жилые кварталы скученно, плотно стоящих узеньких домов, подпирающих друг друга худыми плечами. Создавалось впечатление, что это очень желанное для каждого место, где все хотят находиться, несмотря на жуткую сутолоку, но так и не могут поместиться на этом крохотном “пятачке”.

Поэтому люди толкутся, жмутся, ужимаются, давят друг друга, чтобы ещё больше “утрамбоваться”, в то время как “лезут” новые и новые желающие.
Нагромождение покосившихся домов и домиков, катеров, скопища велосипедов, плотно стоящих и прикованных цепями к чему-попало, а также снующих, похожих на ненасытную саранчу, пожирающую всё вокруг, слоняющиеся толпы людей - всё дрожало, пульсировало, куда-то двигалось. Они стояли на привокзальной площади в задумчивости и нерешительности. У Леви зарябило в глазах.
- Что стоять-то? Надо двигаться, - прервала молчание молодая женщина.
- Куда? - Задумчиво произнёс её муж.
- Куда-куда? Вперёд, - резко ответила она, - кто всё время твердил: Голландия, Голландия?! Вот, пожалуйста, приехали! Вот тебе Голландия! Вот тебе твоя - “сказка”.
Издалека и, вправду, окружающая панорама была похожа на сказку: аккуратные домики, канальчики, трамвайчики- всё как будто только что сошедшее с сувенирных открыток. Леви продолжал внутри ликовать: получилось!
Взяв покрепче свои тяжеленные баулы, они пересекли широкую привокзальную площадь, перешли широченный мост перекинутый через канал, в котором искрилась чёрная жидкость, а потом оказались на противоположной стороне улице, откуда начинался знаменитый “Dam”.
- Кокс, экстази, плиз! Кокс, экстази, плиз, - какой-то негр со взбитыми как валенок космами стоял и кричал им почти в ухо. На эти космы была напялена цветная вязанная шапка, в которой он, видимо, культивировал и разводил свою вшивую живность. Ростарманами, кажется таких называют. Из его рта и из, казавшихся кровавыми дёсен, как у вампира, торчали ужасные и угрожающие чёрные обломки зубов. Глаза также были чёрные и выпирающие, а на мутных белках сосуды были налиты багряной кровью. - Кокс, экстази, пли-и-из, - повторил негр, совсем уже не доброжелательно и неприлично настойчиво.
- Что ему надо? - Удивилась Мила.
- Приветствует, может нас, как туристов? - Пожал плечами муж.
- Не очень-то похоже это на приветствие, - усомнилась жена.
Тут негр, видя, что его не понимают, достал из кармана какие-то таблетки, целлофановые мешочки с белым порошком и какой-то травой, и стал совать молодым людям свой товар под нос.


- Да это же наркотики! - Воскликнула Мила. Её как будто осенило: - я слышала, что в этой стране наркотики и вся другая дрянь - легализованы.
- Да, это, действительно, так, - вспомнил парень информацию, которую он изучал об этой стране, а негру замахал рукой: - No! no! We don’t need it! - Ещё он хотел добавить вслед этому человекоподобному крепкое русское словцо, мол, “иди-ка ты, братишка, на… Тёплый и благоустроенный континент”, но сдержался: всё равно не поймёт всю красоту нашего славного языка - явно, что он в “Патриса Лумубе” не учился, - решил про себя Леви.
Они шли вперёд, дальше и дальше по широченному тротуару, а им с разных концов продолжали предлагать и тыкать в лицо таким же мусором коллеги и конкуренты достойного представителя своего африканского народа, встреченного ими ранее. Они шли дальше по Даму, отмахиваясь, как от назойливых навозных мух, от бесчисленных торговцев смертельным зельем.
- Что это такое? - Толкнула мужа локтём в бок удивлённая Мила.
- Бабу голую зачем-то к стене приделали, - расширил глаза муж, - пластиковый манекен. Написано: “Секс музей”.
- Что за глупости?! - Воскликнула Мила, и, не сдержав любопытства, заглянула внутрь, - да там одни половые органы, в разных видах и размерах. Глупость какая-то! - повторила она.
Чем далее они шли по этой широкой улице, тем более уменьшался их восторг и очарование и тем более наступала усталость. Небо стало совсем чёрным - наступила ночь. Амстердам же спать не ложился и продолжать жить “ночной жизнью” - наркотиками, потоками алкоголя, развратом. Да, развратом, поскольку то, что они увидели, желая прогуляться вдоль милого, уютного и тихого канальчика, нельзя было назвать иначе. “Содом и Гоморра”, только ещё, может быть. Вдоль всего канальчика помещались витрины, но не продовольственных или промтоварных лавок - нет. В витринах, в неоново-кровавом огне стоял живой товар - почти голые женщины. Эти женщины были одеты в скудное бикини, натянутое на синюю в пупырышки целлюлитную кожу. Они казались какими-то приведениями, сбежавшими из морга - синюшные, с “гусиной кожей”, восковыми лицами и застывшими на них зловещими улыбками. Они открывали свои челюсти, плотоядно скалясь, показывали на свои продавленные чресла и неустанно, но медленно манили согнутой в локте рукой: “Иди сюда, ко мне, в этот ад! Я вас разделаю и сожру, а после вы выйдете из меня навозом и растворитесь в амстердамских каналах!”


Это удивительно, но какие-то мужики, явные извращенцы, замирали перед этими витринами, как загипнотизированные, подобно зомби, а потом, обменявшись с соблазнительницей виртуальными знаками, шли внутрь полакомиться падалью; шли на погибель.
- Есть что-то очень хочется, - произнесла женщина, скоро пресытившаяся “завораживающими” видами Амстердама, и добавила избитую и любимую всеми “советскими” людьми фразу из фильма “Джентельмены удачи”:  - “А в тюрьме сейчас - макароны дают…”
- Ты права. На теплоходе - вкусный горячий ужин на белой накрахмаленной скатерти за столиком с видом на море - “сюр ля мер”, - пошутил и, немного помолчав, добавил мужчина. - В ресторане, притом. Этими словами он согласился с супругой, что “не одним Святым духом сыт человек, но и хлебом насущным”. При этом грустно улыбнулся, задумался.
- Так пойдём, чего-нибудь съедим?
- Пойдём.
Они вышли обратно на одинаково оживлённый днём и ночью Дам, вдоль которого размещались различные кафе и бистро. Сначала заглянули в одно кафе, потом в другое, но никакое из них не вызывало аппетита, скорее наоборот - отгоняло. Столики были заляпаны жиром, на полу валялась высохшей соломой картошка фри, испачканная соусом сате, по цвету напоминающим испражнения, кляксы майонеза и кетчупа с повсеместно разбросанными скомканными салфетками. Все эти “рестораны” напоминали общественные уборные в их стране.
- Нужник какой-то. Омерзительно, - брезгливо поморщился мужчина.
- Я есть хочу, - устало отреагировала Мила.
- Сейчас найдём что-нибудь, - обнадёжил её верный друг. - Пойдём дальше, поищем.
- Пойдём.
Пройдя несколько десятков метров, супруга воскликнула:
- Смотри! Я знаю эту марку кафе! Здесь отличные “бургеры”!
Они заказали и оплатили огромные булки, между которыми были втиснуты тёмно-коричневые сочные диски - “биф”, говядина. Леви, чтобы заплатить за этот изыск, должен был найти обменный пункт, обменять немецкие марки на разноцветные голландские флорины - гульдены. Когда он оплачивал этот “ужин”, ему показалось, что на потраченную сумму в “своей стране” они могли прилично питаться целый месяц. Они вышли на улицу на свежий воздух. Мила взяла этот великанский сандвич из бумажной корзиночки, в который его положила смуглокожая услужливая



разносчица, впилась в него руками, зубами, проглотила кусок. Впилась второй раз, откусила, и… Жирная булка выскользнула из рук, упала на
грязный асфальт, ударилась об него и рассыпалась на пёстрые ингредиенты. Мила обомлела.
- Не поднимай! Ни в коем случае, - остановил парень свою подругу, с силой подавив в себе досаду, внезапно рванувшуюся было схватить и спасти недоеденный, влажный и ещё тёплый кусок говяжьего мяса. - Не подымай!
- Я есть хочу, - заверещала она.
- Придумаем чего-нибудь! Новый купим, - потащил её парень прочь от падшего гастрономического произведения.
- Я есть хочу! Есть и спать, - всё больше расходилась супруга.
- Ты права. Мы должны отдохнуть,- согласился он с ней.
Согласился-то он согласился, но решения никакого не приходило - мозг был переутомлён, а день был очень и очень долгий. День, наполненный событиями, способными для некоторых людей обогатить впечатлениями даже целый год. Ещё утром они завтракали в шикарном ресторане теплохода, имели комфортабельную каюту с уютными постелями и чистым бельём. Ещё в начале этого дня они нелегально бежали через границу, нарушая законы стран; ещё днём они были полны желания попасть в эту страну-сказку и полны надежды, что всё получится, что их мечта осуществится. Сейчас их мечта действительно, осуществилась - они были в стране-сказке, самой извращённой, циничной и коварной сказке, которую можно представить! Вдали мерцал вокзал задорными огоньками, с которого они только недавно, такие радостные и обнадёженные, сошли. От здания вокзала их отделял упавший, развалившейся и теперь уже, наверное, раздавленный, сандвич, разделял канал со стоящими в витринах “покойницами”, освещаемыми так называемыми “розовыми фонарями”, разделял канал с жирной, чёрной и зловонной водой, разделяли ржавые погнутые велосипеды - железная саранча и пауки, и… Огромное вселенское разочарование, мучительная боль ещё неосознанной утраты размером в целую жизнь.
Они плелись среди этих кафе, ресторанов, магазинов и банков, среди безразлично занятой только собой толпы - куда-то вперёд, устало волоча ноги. К ним подошла странная личность, почти тень, как бы в Советском Союзе его охарактеризовали - БОМЖ, каких они в этой стране-сказке совсем не ожидали увидеть, и что-то начала у них нудно просить, клянчить.
- Послушай! Мы не знаем, что ты от нас хочешь, чего тебе надо. Мы очень хотим спать, понимаешь? - убедительно ответил Леви на домогательства “бомжа” - спать, шлаффен, слипинг, дормир, понимаешь ты, “дормир”?!
На удивление Леви, существо поняло, что от него хотел этот юный турист, хотя этого понимания он совсем не ожидал. Существо начало что-то энергично объяснять, размахивая руками, взяло “собеседника” за рукав и потянуло куда-то.
- Он нам хочет, видимо, показать, где мы можем переночевать. Ты не думаешь, что здесь может быть какая-то ловушка? Не ограбят ли нас там, Мила?
- Не думаю. Да мне и всё равно уже. Я просто очень хочу спать. Пойдём за ним, увидим, куда он приведёт. Мне кажется, что здесь нет никакой опасности, - отрешённо отозвалась левина жена.
Они шли и шли за этим невзрачным, запущенным человечком-“бомжишкой” узкими мрачными улочками, углубляясь в чрево древнего города. Угрюмые дома задумчиво нависали над ними и дышали на них сырой затхлостью и вековой плесенью. Человечек остановился перед неприметной дверью с прибитым над ней щитом с надписью большими красными буквами. Он постучался, им открыли. Какая- та женщина за большой стойкой, ярко освещённой висящей на проводе огромной лампой, встретила их и долго совещалась с человечком, который ей был явно знаком. После переговоров, провожатый поманил их рукой, приглашая подойти ближе. Женщина начала задавать вопросы. Она начала свои расспросы сначала на одном языке, потом перешла на другой, пытаясь, словно ключ, подобрать язык к пониманию. После общения, что называется, “руками и ногами”, до супругов дошло, что они здесь могут остановиться на одну ночь, что они должны соблюдать установленные правила, по которым они должны будут ночевать отдельно - жена на первом этаже, а муж - на втором, в отделении для мужчин. После подробных инструкций на помеси немецкого, английского и языка жестов, “хозяйка” предупредительно добавила, видя что у пары значительный багаж, чтобы его нигде не оставляли, если не хотят расстаться с ним навсегда, а ложились спать вместе с сумками и чемоданами. Леви печально посмотрел на супругу, как будто им предстояло расстаться навсегда, и обречённо произнес:
- Ничего не поделаешь. В любом случае на эту ночь у нас есть крыша над головой. Доброй ночи, приятных сновидений.
- Спокойной ночи, - промямлила Мила, и направилась в указанную ей большую полу-палату - полу-зал.



Леви последовал за новым, неизвестно откуда взявшимся, провожатым вверх по лестнице. Это был большой зал, детали которого из-за великой усталости и даже некоторого измождения Леви не успел ни заметить, ни рассмотреть. Ему было указано место на полу, на матрасе, на который он не раздеваясь лёг, положив под голову своё “богатство” - громоздкие мешки и сумки. Как только он устроился на матрасе и закрыл глаза, так тотчас же провалился в какую-то нескончаемую яму-пропасть, в кромешную тьму, в глубокий, но тяжёлый и беспокойный сон. Проснулся путешественник от движения вокруг и от того, что за окном уже было достаточно светло. По залу двигались без особого смысла и цели редкие люди. Леви ощупал, к счастью, целую и лежащую на месте сумку, открыл, порылся в ней, достал зубную щётку и пасту, пошёл к умывальнику, видневшемуся за приоткрытой белой дверью, чтобы немного привести себя в порядок и освежить утренней струйкой холодной воды - его “первой” воды в Амстердаме. После такого моциона он спустился вниз. Мила уже не спала и стояла одетая у стойки администратора. Им предложили какой-то стандартный для этого заведения завтрак - достаточно скромный, но всё же завтрак. Леви помнил, что они выпили по целой чашке горячего ароматного кофе и сказав “Гуд бай”, вышли на щедро залитую солнцем улицу. Утренний Амстердам существенно отличался от Амстердама ночного. Утренний ветерок, тянувшийся от каналов, ласково касался кожи лица и волос, рослые симпатичные люди спешили каждый по своим делам в этом давно проснувшемся городе. Лодочки и катера деловито скользили по многочисленным каналам, а по мостам и мостикам, перекинутым через них, сновали машинки и велосипеды. Дверь позади них захлопнулась, и Леви пожелал от всего сердца, чтобы никогда больше не возвращаться в лоно этого гостеприимного заведения. Они шли и шли, не зная куда и не зная зачем. Неудовлетворённый чашкой кофе, желудок стал требовать ответственного полноценного завтрака. День был весенний и легкий, даже какой-то праздничный: пели птички, густая шуршащая листва заигрывала с ветерком и солнцем, отражая его многочисленными листьями и посылая прохожим озорных, прыгающих солнечных зайчиков на их одежду и лица. “Какая благодать! Какое наслаждение!” - ощущал паренёк, начиная пропитываться этим расслабленным, непринуждённым и мирным духом. Их неспешная и бессмысленная прогулка вела сквозь узкие улочки, мостики, каналы и канальчики, а также небольшие площади, окружённые узенькими домами в оранжевых колпачках-крышах. Эта прогулка привела их к большому закопчённому зданию, расположенному недалеко от места, где их вояж ещё только вчера начинался. Они остановились перед дверьми, чтобы передохнуть и решить,- что они, хотят? Куда собираются? Куда идут? И, какие их, собственно, планы вообще?!


Двери были широко открыты, а внутри было сумрачно, раздавалось приятное пение, играл орган и, подобно маленьким жёлтым звёздочкам, горели свечи.
- Это церковь?
- Не знаю.
- Да, это церковь и, притом, католическая. Тебе ли не знать, дорогая, ведь ты же у нас католичка, - съёрничал любивший острое словцо муж.
- Заткнись, - огрызнулась женщина, злобно сверкнув глазами на опухшем лице из-за засаленных стёкл очков.
Потом что-то, видимо, про себя сообразив, сменила тон:
- У меня ноги устали. Пойдём внутрь посидим, отдохнём, попробуем собраться с мыслями и планами, что будем делать дальше.
Они сидели на деревянной скамеечке, подобно двум промокшим бездомным голубям. Вокруг умиротворяюще горели свечи, звучали голоса молящихся. Какие -то благообразно и зажиточно выглядящие люди, по видимому, муж и жена, с интересом оглянулись на них, обменялись между собой словами, и вновь посмотрели на Милу. Она заметила эту заинтересованность и вперилась взглядом в почтенную пару, ожидая нового прилива внимания. Когда госпожа в юбочном костюме с густой седой шевелюрой, прикрытой газовым платочком тёмных тонов, вновь посмотрела в сторону Милы, то та словно преобразилась - словно Святой дух сошёл с небес, и она вспомнила, что она, оказывается, ещё и всё-таки Хелен. Она как-то сразу вся подобралась, вытянула шею, вытянула губы пастушьей трубочкой и необычайно подобострастно выгнула спину, став похожей на жалкую скулящую собачку, отчаянно провожающую влажными глазами прохожих:” Возьмите меня с собой! Ну возьмите меня, пожалуйста, с собой! Дайте хоть миску корма и какой-нибудь угол!” При этом она под скамейкой больно надавила острым каблуком на левину ступню и прошипела:
- Смотри, вон те! Они обратили на нас внимание! Сейчас захотят познакомиться, позовут к себе и накормят!
Но кроме праздных поглядываний и перешёптываний ничего не произошло - никто так и не подошёл, никуда не позвал и ничего не предложил. Хелен начала всхлипывать. Эти всхлипывания увеличивались и нарастали, переходя чуть ли ни в истерику.
- Успокойся, Хелен! Всё хорошо. Твои молитвы дойдут до начальства, - Леви легонько похлопал жену по плечу.
Всхлипывания и неудержимые слёзы продолжались:


- К маме хочу, - чавкая прогнусавила она.
Месса закончились, и они вместе с другими посетителями вышли обратно на амстердамскую тёплую солнечную улицу. Некоторые из них внимательно рассматривали чужаков, но сколько Хелен ни пыталась их гипнотизировать, чтобы хоть кто из них пошёл на знакомство и пригласил впоследствии в гости, ничего не получилось.
Они сидели в каком-то уютном скверике, совершенно обескураженные и потерянные. Вдруг Хелен внезапно оживилась и чуть не подпрыгнула со крашенной пластиковой скамейки: до неё долетели обрывки русской речи. Она подбежала к невысокой зелёной оградке и прокричала в спины уже начавшим удаляться двум мужчинам, от которых, как ей показалось, она слышала родную речь:
- Постойте! Вы - из России?! Вы по-русски говорите?
Мужчины, услышав возгласы, с удивлением остановились и оглянулись.
Обнаружив ту, кто их зовёт, неспешно вернулись и интеллигентно поздоровались:
- Здравствуйте! Христос воскрес!
- Какой-такой “христос”?- выпучила глаза Хелен. 
- Как, разве вы не знаете? Сегодня первый день католической Пасхи. - И ещё раз отчётливо и даже с некоторой торжественностью повторили: - Христос воскрес.
Видя, что женщина продолжает на них непонимающе таращиться, пояснили:
- Вы должны отвечать “Воистину воскрес!”
- Пошли вы на… Туда, где я кому-то чего-то должна! - Озлобленно воскликнула заведённая женщина. И в этот момент снова разрыдавшись, прокричала:
- Жрать я должна. Жрать и спать!
- Так вы не отсюда?! - Удивилась незнакомая парочка. И, выждав мгновение, как будто о чём-то догадавшись, поинтересовались:
- Вы беженцы, что ли?
- Какие беженцы? О чём вы? Ну, да, с парохода убежали, - поникнув головой, процедила сквозь зубы совсем растерявшаяся Хелен.
Парни переглянулись:
- Знаете что? Хотите, поедем с нами в лагерь! - Запросто предложили они.

- Какой такой лагерь? - Леви сразу напрягся на слове “лагерь”.
- Да вы не беспокойтесь - это так, название. На самом деле, просто кемпинг, уютный и благоустроенный. С отдельным домиком, шато или бунгало - как вам больше нравится; есть бассейн, “подъёмные” деньги дают, и ещё каждую неделю по двадцать гульденов на человека на “карманные расходы”- неплохо, кажется,- закончил перечислять все прелести “лагерной жизни” незнакомец.
Слова парней походили на коммунистическую сказку. Леви недоверчиво спросил:
- А что делать-то для этого всего надо?
- Совсем ничего, - оптимистично успокоил очкастый парень, - абсолютно ничего. Только “сдаться”.
- Как так сдаться? - в один голос воскликнули муж с женой.
- Вот так,- с потрохами,- захохотал очкарик, но сразу серьёзно добавил, - “Азил” запросить, то есть убежище.