Как хоронили в Oдессе

*** Недавно сам автор отправился в последний путь, но удивительно, как точно он смог предсказать в своем рассказе некоторые детали собственных похорон! Нет, не веселье или обилие жен и возлюбленных, а некоторый хипеш с прощальными речами. Уверены, Лёня, если бы смог, и об этом эпизоде написал бы отличный рассказ!

***

Я родился в Одессе на Преображенской угол Базарной в доме, в котором мой дед держал знаменитую кондитерскую Лейкаха. К великому сожалению, я не стал кондитером. После войны, уехав учиться в Москву, закончил станкостроительный институт и остался в Москве работать. Послевоенная Одесса была начине¬на станкостроительными организациями, в одну из которых я ездил частенько в командировки.
Однажды приехав, я обнаружил необычное возбуждение в коридорах. Мой школьный товарищ Ноля (Арнольд) сказал:
– Ты таки выбрал удачное время! У нас сегодня похороны.
Покойника я не знал и вызвался переждать в библиотеке.
– Какая может быть библиотека? – Удивился Нолик – Все закрывается. Едет весь коллектив и на весь день.
– Все двести человек? – удивился я.
– А что такого? ... Поехали с нами, ты не пожалеешь. У нас не бывает, чтобы     обошлось без хипеша. Здесь ты получишь полное удовольствие.
И мы поехали. Подали четыре автобуса, которые отправились, как и следовало ожидать в Одессе, не на кладбище, а на заправку! На вонючей бензоколонке, распаренная в набитых до отказа автобусах публика вступила в яростную перебранку с шоферами. Была задета честь и все интимные достоинства шоферов. В ответ на это они заяви-ли, что уже никого, никуда, ни за какие деньги не повезут. Начались переговоры между чинами администрации и шоферами. Конфликт разрешался долго и нудно.
Когда наконец мы прибыли на Второе Интернациональное кладбище, покойник был уже на месте. Вокруг могильной ямы и гроба стояло человек пятьдесят родных и соседей.
Возле ямы стоял микрофон, рядом – импортный магнитофон «STEREO», а на акациях репродукторы. Провожающие в последний путь оживленно перекрикивались из края в край.
Наконец к микрофону подошел сутулый юноша. Сказал:
– Разз-разз-разз… И дальше, торжественным голосом ведущего концертов:
– Внимание! Исполняется... похоронный... марш... Шопена… «На смерть… героя!» – и нажал кнопку магнитофона. Из репродукторов оглушающе жахнул марш. Ноля зашептал на ухо:
– Покойник таки был герой – пять любовниц, не считая третьей жены. Вот они все пять стоят в черном, в первом ряду.
Молодая, по-одесски крутобёдрая, пышная вдова гордо стояла в изголовье гроба. Тоже в черном, с глубоким декольте. И недовольным видом. Но было ясно, что она не пропадет.
 Вдруг я осознал, что марш был необычный. Это была великолепная джазовая импровизация на тему траурной части второй сонаты Шопена. Замечательные саксофонист и трубач то трагически завывали, то весело свинговали под аккомпанемент контрабаса, барабанной дроби, уханье большого барабана и тарелок. Исполнение было гениальным. Темп и громкость нарастали крещендо, как в «Болеро» Равеля. Толпа заворожено затихла – люди стали в такт покачиваться и притоптывать, я с изумлением за-метил парочки, откровенно предававшиеся какому-то танцу. В конце музыка опрокинулась мощными раскатами тарелок. Раздались аплодисменты. Кто-то завопил «Тихо вы!», – аплодисменты оборвались
К этому времени у края могильной ямы собрался как бы президиум, несмотря на жару, в черных костюмах. Директор притянул к себе палку микрофона и торжественно сказал:
– Теперь позвольте мине от имени родных покойного, сотрудников, друзей и других близких покойнику людей гражданскую панихиду считать открытой.
При словах «... других близких покойнику людей…» любовницы победно оглянулись на вдову.
И пошла панихида. Читали самодельные стихи – «Погиб талант – поборник духа…», читали телеграммы от организаций, выступали с воспоминаниями соседи, коллеги по рыбалке. Публика уныло томилась. В толпе то и дело ударами по донышку открывали бутылки с молдавским вином и передавали друг другу, тщательно вытирая потными ладонями горлышки. Наконец за микрофон ухватился знакомый мне чудак по имени Эммануил Карлович. Судя по заплетающемуся языку, он был крепко навеселе. Он начал с совместного детства голоштанного, потом перешел на совместное самогоноварение. Когда же он приступил к изложению достоинств собственной самогонки, из толпы послышались выкрики: «Кончай тянуть бодягу! Закругляйся Моня! Бекицер!».
          Недовольно озираясь, он пробурчал: «Спокойно! Спокойно! Сейчас… Дайте уже досказать». Тогда один из президиума подошел и решительно положил ему руку на плечо.
Почувствовав неотвратимость, Эммануил Карлович высоко поднял руку и закричал с всхлипываниями:
– И вот теперь…  мы уже навсегда провожаем тебя… в твой последний печальный путь!.. Будь здоров, дорогой товарищ!
Вдруг осекся, и замер с отвисшей челюстью и выпученными глазами, не выпуская микрофона. И вся толпа замерла в ожидании развязки. 
Наконец, из группы около гроба выскочил родственник. Вырвал, не без усилия, микрофон и произнес в него:
– Моня! Теперь ты уже все сказал? Можешь уже идти… – И глубоко вздохнув продолжил – От имени нашего дорогого покойника позвольте мине поблагодарить оратора за его теплые пожелания и…
Но не смог договорить. Произошло невероятное. Вся толпа взорвалась хохотом. Вся! Хохотали любовницы. Вздрагивала от сдерживаемого хохота молодая вдова. Хохотали мы с Нолей. Остановиться было невозможно.
Один только покойник хмуро смотрел в небо.
Конечно, родственничку не следовало хохмить на гражданской панихиде, а подо-ждать до поминок. Но уж так устроены одесситы.
От президиума отделился низенький толстый человек, похожий на артиста Леонова (это был предпрофкома) и закричал зычно в микрофон с украинским выговором:
– Нэмэдлэнно прэкратыть! Нэмэдпэнно прэкратыть той цырк! Вы хде находытэсь – на похоронах или на сватьбе хуляэте?
Эффект был обратный. Затухающий было хохот, взорвался снова. К тому же, он разносился по округе во всю мощь репродукторами. Мало того, от соседних могил, бросая своих покойников, к нам стали сбегаться со всех сторон любопытные одесситы. Они и раньше, по-видимому, прислушивались к необычному концерту, а теперь ничего не могло их удержать. Толкая детскую коляску, бежала молодая мать. Шкандыбал бочком старичок с палкой. Инвалид бешено мотал рычаги инвалидной коляски. Они выспрашивали – что тут происходит? От них, хохоча, отмахивались. Что им можно было ответить?
Наконец, сутулый парень врубил Гимн – «Союз нерушимый республик свободных …». Начальство при звуках гимна вытянулось. Публика стала успокаиваться.
Гимн закончился прощанием с покойником. Очередь прощающихся быстро за-кончилась, но дальнейшее действие приостановилось – выяснилось, что исчезли могильщики. Двое помчались на розыски. Толпа, распарившаяся на солнцепеке, начала недовольно шуметь. Раздался свист, выкрики – «Сапожники», «На мыло». Предпрофкома злобно выдвинулся вперед, пытаясь опознать крикунов, и даже надел очки. Время снова остановилось.
Мы довольно долго томились, пока из-за кустов не вынырнули веселого вида мужички. Они дожевывали что-то и стали протискиваться через толпу, самодовольно ухмыляясь улыбками крепко принявших. Окружающие накинулись на них с упреками – «Напились как свиньи» – и, даже, неприличной руганью. Передний остановился и крякнул:
– Ша-а-а! У вас на работе есть перерыв на обед? Есть! А мы что ли не советские люди? И расслабиться нужно – а то сам в яму попадешь. И хто вас тогда хоронить будет? Работа у нас вредная – кругом мертвяки, вопли, сопли. А если вам не подходит – мы не навязываемся. Клиентов, слава богу, еще полно.
Толпа мгновенно затихла, только одна женщина не сдержалась:
– Типун тебе на язык. – Могильщики проигнорировали этот выпад, и под робкие выкрики «Давайте уже. Начинайте делать что-нибудь», вперевалочку двинулись к могильной яме.
Я, морально обессиленный необычными событиями, потянул за руку Нолю. Ноля не поддавался:
– Подожди, посмотрим еще, сейчас же начинается самое интересное! – Но я был уже сыт этими одесскими фокусами, и мы стали выбираться из толпы. И поехали на пляж.
– Жалко не пошли на поминки, – сказал Нолик, – ты бы еще не то увидел.
По дороге судьба героя не выходила у меня из головы. Я спросил:
– А что, все пять любовниц бывали у него одновременно?
– Или! – Ответил Ноля, – Но… со сдвигом по фазе. С одной он еще только знакомится, с другой в это время любовь крутит, с третьей уже ссорится, четвертую – гонит, а пятая уже ходит по знакомым и поливает его грязью. И такой конвейер смещается на шаг каждые 3-4 месяца.
– Гениальная кибернетика! А жена как?
– У жены своя коммерция.
– А дети?
– Дети – высший класс: старший – председатель городского общества по распространению научных знаний, дочь преподает в университете древнегреческий, остальные подрастают, и сколько их – вообще неизвестно.
– Вот так нужно бы и жить – сказал я Ноле. Он только горестно покачал головой.
Назавтра об этом говорила вся Одесса. Рассказывали, что покойник приподнялся, злобно плюнул и показал кулак. И в это можно верить. В Одессе и не такое было.