Я первый увидел трещину

  Я помню тот день до мельчайших деталей, как вспышку света перед падением в бездну. Все было обычным: резиновый запах перчаток, ржавчина на лестничных перилах, желтоватый свет ламп, что едва жил под потолком коридора. Обычное утро на стройке. Тело мое двигалось по привычке — спина согнута, рука в перчатке, на языке вкус пыли и вчерашнего кофе. Все обыденно до последнего вдоха той жизни, в которой я был просто рабочим. Не судьей, не приговором. Просто человеком с каской и пачкой инструкций в кармане. Тогда я еще верил, что этого достаточно.

  Я увидел ее на лестничной площадке третьего этажа. Маленькую, почти игрушечную. Она будто стеснялась своего присутствия, пряталась за пятном штукатурки, под пыльным уголком трубы. Трещина. Как тонкий, нерешительный шрам на коже. Она не пульсировала, не звала, не кричала — просто была. Я остановился и посмотрел на нее. Несколько секунд. Я даже помню, как в этот момент поднялся ветер с улицы и качнул пластиковую плёнку на окне. Все вокруг продолжало жить, как будто ничего не случилось.

  Я знал. Знал, что ее не было вчера. И знал, что она не случайна.

  Но я пошел дальше.

  Не из страха. Не из лени. Я просто подумал: «Потом.» Мы все так думаем, не так ли? «Потом скажу. Потом проверю. Потом расскажу про трещину.» А потом — это всегда слишком поздно.

  Я видел детей, бегавших по двору. Старика с термосом у лавки. Беременную женщину, которая выходила из подъезда, придерживая спину. Я помню лица. Все лица. До одного.

  Когда все рухнуло, я был не там. Я был на другом объекте, в другой части города. Мне звонили — сначала наперебой, потом с паузами, потом только один звонок остался. Последний. Мой начальник сказал: «Обрушение. Жертвы.» А потом добавил тихо, почти нежно: «Ты ведь работал там, да?» И я сказал «да», но в горле уже стояла какая-то густая, медленная тьма, не дающая слову пройти.

  Я не пошел к обломкам. Не полез среди искореженного бетона искать остатки лестницы, на которой стоял. Я остался дома. В той коробке, где стены тоже трескались, но по-другому. Они трескались от стыда.


  Они нашли причину — ошибки в проектировании, устаревшие материалы, несогласованности. Все как надо. Все удобно. Моего имени в отчетах не было. Ни слова. Я остался тем, кем и был — невидимкой с краской на ботинках.

  Но я знаю правду. Я один.

  Я был первым, кто увидел трещину. Я посмотрел ей в лицо и отвернулся. А теперь мне остается только смотреть в другую трещину — ту, что пролегла поперек жизни. Она не на стене, она в голове. В памяти. В совести. Она растет, ширится, съедает каждый день.

  Они говорят: «Ты не виноват. Это система. Это халатность сверху. Это судьба.» Но разве судьба не начинается с того, кто впервые замечает трещину — и делает вид, что не заметил?

  Я не плачу. Слезы — это про потерю. А у меня — распад. Нет больше ни себя, ни мира, ни оправдания.

  И теперь живу в доме, где стены целы, но все остальное давно разрушено.