Поле или дети борщевика

Поле или дети борщевика

Морось била в лобовое стекло, тонкая и злая. Асфальт блестел и бугрился под колёсами, дорога вилась чёрной лентой среди бесконечных лесов и оврагов. Запустение. Никаких полей от самой границы. Женик за баранкой уже пять часов, усталость давила на все тело, мозг  шептал - хэлп! Отдохни!
Успеешь, твой проект одобрен.  У тебя есть будущее!

Заправка, выросшая из темноты, с тусклыми окнами и одиноким фонарем представилась  оазисом  спасения.  Где-то, за Смоленском.

Старый Фольксваген чихнул, мотор  заскрипел железными кишками, затих. Путник , оторвав зад от теплого кресла , быстро  вышел наружу.

Запах бензина, влажный до невозможности воздух, влился в простуженные лёгкие. Свет фонаря  блеклый, с единственной ночной бабочкой , нарезавшей круги как луна, с невозможностью улететь и теперь кружится до конца света.  Ну какие бабочки, итицкая сила! На панели температура за бортом - ноль! Ноль, по товарищу Цельсию. Вдохнул полной грудью, размял затёкшие руки, ноги. Присел пару раз. Подумал , всего несколько минут отдыха, и дальше, в Москву.  Пару глотков крепчайшего кофе из термоса, забливо сваренный   Ксю, любимой супругой.

 Оглянулся и увидел поле.

Сухие стебли тянулись к черному  небу,  белые как склеты, выше человеческого роста, утыканные чёрными зонтиками соцветий. Борщевик. Безликая армия неподвижных солдат. Они  застыли ровным строем в пяти метрах от заправки, будто ждали команды.

Женик  не сразу понял, что смотрит на них слишком долго. Будто глаза приклеились к сухим головам, и взгляд не отпускал.

Тишина. Даже дождь будто стих. На трассе ни одного грузовика. 

И тогда раздался звук. Тонкий такой, чуть-чуть слышный , как маленький  ребёнок засмеялся где-то в глубине зарослей.

Ты вздрогнул. Показалось. Должно было показаться. Да ладно. Чепуха! Бред! Ночь! Здесь нет детей. Здесь нет ничего, кроме дороги и чёрной земли.  Смех повторился. Теперь ближе.

Ты сделал шаг назад. Фонарь гудел над головой, свет мерцал, как далёкий фонарь на  рее пиратского корабля. Влажный воздух тянулся нитями тумана к полю.  В этом тумане, между стеблями, ты увидел силуэты.

Низкие, тонкие. Слишком тонкие для людей. Лица — скрыты зонтиками, как масками. Они стояли неподвижно, повернувшись к тебе, и казалось, что их много. Фантастически много.

Фонарь на мгновение потух. На миллисекунду всё потонуло  во чернильной тьме. Когда свет вернулся,  силуэты стали ближе. Ровный ряд, шагнувший синхронно. В голове пронесся сюжет прочитанной в детстве книги - триффиды??!

Ты бросился к заправке. Семь шагов. Пятнадцать. Но почему-то расстояние!  Расстояние - оно не сокращалось!  Оно замерло! Дверь ускользала вперёд, словно мираж. Сердце забилось  в горле, ноги вязли в пузырящемся  асфальте.

Медленное , коварно, что-то холодное коснулось лытки Ты взглянул вниз и увидел стебель,  тонкий , как рука ребёнка. Он извивался, как молодой уж. Ещё один  зацепился чуть выше колена. Ещё один ухватил за запястье.   Стебли, как мягкие руки,  не рвали, не ломали. Они просто впивались, медленно, осторожно, как будто пробуя вкус.

Тебе показалось , что ты закричал, завыл как сирена скорой помощи. Но крик растворился в гуле поля.

Поле!  Поле вмиг преобразилось. Оно... оно шумело теперь, как Баренцево море в период штормов.  Был ли это ветер? Нет!!! Это был хоровой смех, миллионы  детских голосов, сливающихся в одно, ровное, бесконечное. Монотонное!

Фонарь вспыхнул и  погас. Аллес капут, пронеслось в голове.

Темнота вспыхнула,  засветились глазам.  Маленькими,   без счета, мириады глаз внутри мертвых соцветий. Они моргали, мигали, дышали тобой.

Ты ведь боец с детства, ты сделал рывок, но тело, тренированное тело, уже не слушалось. Стебли проникли  под кожу, легко, без боли. Теперь они были теплее твоей крови. И ты понял: борщевик не убивает. Он делает тебя своим. Ааааа!!!! Борщевик!!!

Последнее, что ты услышал, был смех — теперь уже твоим собственным голосом.

А потом поле закрыло рот.

Где-то там, далеко в ночи,  ярко искрились  огни большой Москвы.