Чужая боль

   
Солнечное сплетение

   Лев щелкал по экрану, сдвигая видеоролики одним и тем же механическим жестом, снова и снова. Свист, завывание, смех, очередной обрывок музыки — его мир сузился до шестидюймового вертикального портала в мир информационного хаоса. Это Его портал. Его хаос. Он неприлично много времени проводил в нём.

   Он обожал эти подборки. Специально созданные или успешно схваченные смартфонами случайных свидетелей сцены болезненного падения. Тот самый специфический жанр, где жизнь людей внезапно и бесповоротно идет под откос. Сорвавшийся с тарзанки парень, шлепающийся в реку плашмя. Девушка на роликах, встречающаяся лицом со столбом. Дядька, бьющий себя молотком по пальцу вместо гвоздя. Нелепые, дурацкие, смешные до слёз падения, ушибы и прочие передряги.

   Но Лев смеялся редко. Он ждал.
   Он ждал того самого момента. Той микросекунды, когда действие достигало своей кульминации: вот нога уже поехала, вот равновесие безвозвратно потеряно, вот сейчас молоток сплющит фалангу… И в этот самый острый момент, прямо перед финальным «бумом», у него в глубине живота, под ребрами, возникало странное ощущение. Не боль, нет. Скорее, резкое, точечное щемление. Тонкая-претонкая игла внутреннего напряжения, входящая точно в солнечное сплетение.

   Он никогда не задумывался, почему так происходит. Ему просто нравилось это чувство. Оно было… острым. Реальным.

   Он не знал, что весь его внешний мир, вся его реальность — это лишь сложная, постоянно дорисовываемая картина в его черепной коробке. Мозг, этот слепой архивариус в костяной коробке, фанатично собирал и каталогизировал шаблоны восприятия, приносимые ему органами чувств Льва. И главным его инструментом в этом был удивительный механизм — способность примерять чужое на себя.

   Вот на экране мужчина прищемляет дверью мизинец. В микросекунду до болевого удара в мозгу Льва молнией проносится сигнал: «ОПАСНОСТЬ!» Мозг тут же лихорадочно ищет в своих закромах, что же это за угроза такая. Он видит, как у мужчины на видео мгновенно краснеет лицо, перекашивается гримаса, срывается с губ хриплое ругательство. Мозг Льва фиксирует этот комплекс реакций и методом обратного аналитического построения вычисляет: «Ага! Чтобы получить на выходе такую реакцию, на входе должна быть активация нейронной цепочки, условно названной, скажем, А32Т13! Та самая, что отвечает за острую, внезапную боль в конкретной конечности, в левом мизинце!».

   И мозг, как талантливый мим, великий подражатель, послушно запускает у себя ту же самую, точь-в-точь, цепочку А32Т13. Создаёт в себе нейронную цепочку, которая появилась бы, если бы Лев сам прижал свой собственный палец. Эти нейроны называются «зеркальными», потому что они вызваны не собственной болью, а наблюдением чужой. Получается, что мозг на материальном уровне отзеркаливает увиденное созданием взаимосвязей своих нейронов. Задействованные в построении цепочек реакции Зеркальные нейроны вспыхивают тихими голубыми сполохами, создавая в голове Льва идеальную, стерильную копию чужой боли.

   Но возникает диссонанс. Сбой в матрице. Цепочка А32Т13 активна, мозг приготовился к боли, он кричит тревогу телу: «Готовься! Сейчас будет больно!». А от периферийных датчиков — от собственных пальцев Льва — никаких сигналов не поступает. Тишина. Обман. Тревога оказывается ложной.

   И этот когнитивный дисбаланс, эта ошибка системы, не нашедшая выхода в мышечном спазме или крике, проявляется именно там, где рождаются все наши невысказанные эмоции и несовершенные импульсы — в солнечном сплетении. Тонким, пронзительным щемлением.

   Лев видел падение скейтера и чувствовал щемление. Видел, как мяч бьет ребенку в лицо, и чувствовал щемление. Видел, как кто-то проваливается в люк, и снова — то самое, знакомое, почти наркотическое щемление. Да, да, именно на наркотическую зависимость стало похоже его увлечение кроткими «видосиками», его подсознательное стремление найти в гигабайтах бесполезного контента что-то душещипательное.

   Он не думал о зеркальных нейронах. Он просто жаждал этого чувства. Оно было доказательством… чего? Того, что он живой? Того, что он подключен к матрице реальности? Что он может чувствовать боль другого, даже сидя на своем диване в полной безопасности?

   Однажды он увидел новое видео. Молодой парень на крыше, пытается сделать эффектное селфи на фоне заката. Он нелепо оступается. Камера выпадает из его руки и летит вниз вместе с ним, а сам он, с лицом, внезапно осознавшим весь ужас гравитации, исчезает из кадра. Кто-то подобрал уцелевшую камеру и выложил в сеть последние мгновения этого несчастного.

   И в ту самую микросекунду, между уверенной позой и падением, у Льва в солнечном сплетении вонзилась та самая игла. Острая, как никогда.

   Но на этот раз щемление не прошло.
   Оно осталось. Тихое, навязчивое, ноющее. Как будто цепочка нейронов, однажды активированная, сохранила свои взаимосвязи и уже не могла уже заглохнуть. Как будто мозг, насмотревшись на тысячи чужих падений, наконец-то собрал идеальный, абсолютный шаблон падения. Падения как такового.

   Лев отложил телефон. Щемление в солнечном сплетении не уходило. Он встал, прошел к окну, глядя на огни города. И ему внезапно, с кристальной, пугающей ясностью, представилось, как он сам падает. Не с крыши, нет. Просто падает. Из стоячего положения в лежачее. Без причины. Просто потому, что гравитация — это закон, а его мозг теперь знал об этом на уровне каждой своей клетки, активированной тысячами чужих провалов. Сформировался деструктивный шаблон «Гравитация-падение-конец материальной жизни».

   Он глубоко вдохнул, стараясь унять неприятное чувство. Но оно лишь усиливалось, превращаясь в тихую, фоновую панику. Он поймал себя на мысли, что больше не хочет открывать тот портал с чужой болью. Не хочет видеть новые падения.

   Потому что он наконец-то понял. Он не просто наблюдал за ними. Он репетировал. Его мозг, с помощью своих зеркальных «солдат», усердно и добросовестно готовил его к собственному, неизбежному, самому нелепому падению.



Точка сборки

   Щемление не проходило.
   Оно стало его тихим, личным спутником. Фантомная боль от тысячи чужих падений, застрявшая в солнечном сплетении, зудела как заноза в плоти мира. Лев перестал смотреть видео. Телефон лежал молчаливый и мертвый, а щемление — жило.
   Оно было ключом.

   Однажды ночью, лежа с открытыми глазами в полной тишине, он сосредоточился на этом ощущении. Не пытался его прогнать, а погрузился в него, как в темную, теплую воду. И знание пришло к нему не через мысли, а через ощущения тела — внезапное и неоспоримое.

   Его мозг был не просто приемником и интерпретатором. Он был творцом. Каждое восприятие, каждая мысль, каждое вспыхнувшее зеркальное отражение чужой боли — это была не просто электрическая цепочка импульсов. Это был свет творения.

   Он где-то читал, что нейроны общаются не только химически и электрически. В глубине аксонов и синапсов происходит нечто более утонченное — излучение и поглощение биофотонов. Слабых, едва уловимых фундаментальных вспышек света. Каждая мысль — это комбинация микровспышек. Божественная морзянка. Каждое представление о боли — это целая крошечная сверхновая звезда в тёмной вселенной.

   И тут его сознание, разогнанное странной интуицией, сделало прыжок: а что, если у каждого из этих фотонов, рожденного в темноте его черепа, есть запутанный двойник? Согласно квантовой магии, связанные частицы остаются единым целым, даже будучи разделенными целыми мирами. То, что происходит с одной, мгновенно отражается на другой, вопреки пространству и времени.

   И если мозг, создавая шаблон восприятия — тот самый зеркальный путь А32Т13 для ушибленного мизинца, испускал рой соответствующих биофотонов, то где-то в ином слое бытия, в параллельном мире, его запутанные двойники складывались в точно такой же узор. Мозг не просто имитировал образ новой боли в своей реальности — он тиражировал ее. Каждое его действие (каждое наблюдение, каждый акт эмпатии) отпечатывалось не только в его нейронных сетях, но и на полотне мультивселенной, создавая эхо-следы, фантомные копии, вероятностные волны.

   Его щемление в солнечном сплетении обрело новый, оглушительный смысл.
   Он вспомнил прочитанные когда-то обрывки книги о мексиканской магии. Автор книги от первого лица описывал своё погружение в мир колдунов и шаманов. Они называли это место — солнечное сплетение — «точкой сборки». Не физическим органом, а энергетическим центром, где сходится всё: восприятие, дух, воля. Место, где человек «собирает» свою реальность из бесконечного поля энергии.

   И вот теперь он понял это не как метафору, а как технологическую инструкцию. Точка сборки — это проектор. А мозг с его зеркальными нейронами и квантовым излучением — это лампа этого проектора и слайды одновременно.

   Каждый раз, когда он видел падение, его мозг не просто реагировал и отражал его. Он своей активностью, генерацией фотонов - этого света мысли - сдвигал точку сборки своего хозяина. На микроскопическую долю. Он настраивал свой проектор на чужую реальность, на чужую боль. Он на мгновение собирал себя не как Льва на диване, а как того парня, что падает с крыши.

   И этот сдвиг, эта вибрация точки сборки, этот резонанс с другим, чужим шаблоном бытия — и проявлялся тем самым щемлением. Это был не симптом. Это был индикатор. Стрелка настройки, колебавшаяся от толчка извне.
   Сигнал был не «оттуда сюда» или «отсюда туда». Сигнал был одновременным и единым, благодаря запутанности фундаментальных частиц. Вибрация здесь была и вибрацией там. Его мозг, излучая фотоны, вызывал дрожь в других мирах. И наоборот: чужая боль, запечатленная в видео, была таким же излучением из другого источника, и ее эхо, пойманное его зеркальными нейронами, вызывало дрожь в нем.

   Он лежал на диване и чувствовал, как его солнечное сплетение — эта точка сборки — вибрирует, чувствуя другие слои мира, другие реальности. Оно больше не болело. Оно звучало.

   Он осознал, что всю жизнь его точка сборки была жестко зафиксирована. Она собирала ему привычный, плоский мир: работа, телефон, еда, диван. Мир потребителя.

   А теперь она дрожала. Она стала живой и чувствительной. Она была настроена на тысячи каналов, на тысячи чужих жизней и падений. Он больше не был просто Львом. Он был Львом-который-чувствовал-падение-скейтера, Львом-который-знал-боль-от-молотка, Львом-который-помнил-ужас-полета-с-крыши.

   Он был суммой всех отражений, которые он когда-либо поймал.
   И это щемление было интегральным голосом этой суммы. Песней его многомерной самости, проявленной в самой плотной точке его тела.

   Он закрыл глаза и увидел не темноту, а бесконечную мерцающую паутину. Мириады светящихся точек, соединенных нитями света. Каждая точка — чье-то сознание, чья-то точка сборки. Каждая нить — акт зеркального отражения, запутанный фотон, луч внимания.

   Он был не просто человеком, смотрящим видеоролики. Он был ткачом, вплетающим чужие узоры в свой ковер. Его мозг был веретеном, а солнечное сплетение своей вибрацией служило индикатором качества работы ткача.

   И теперь он знал, что каждый раз, когда у него щемит внизу груди, где-то в иной реальности дрогнул другой мир, и чья-то точка сборки откликнулась на его собственный, еще не осознанный поступок.