Дневник. Ноябрь и декабрь 1984

25.11.1984 Воскресенье.

Выпадающий из памяти день, в который мне было грустно и тревожно:
назревала командировка в Бурятию. До этого на костре я была один раз, даже
не помню, по какому поводу. В этот день так сложились обстоятельства, что
домой я не торопилась, и пригласил меня на костёр сам Лев, точнее сказать
позвал. И я поняла по этому зову, что это как раз тот вечер, который бывает
раз в году у нас с ним. С одной стороны - костёр, с другой - его внимание и
забота. Вспомнились строчки из песни:

"...Не сиди ты по ночам у огня-
Не согреет он тебя без меня..."

Нечего было пить. Лёва исчез на некоторое время, и принёс бутылку водки,
которая пролежала три года в брёвнах. Все оживились, стали пробовать на вкус.
Я, смеясь, подняла бокал, сказав: "Ну Лёва, за твою стойкую выдержку."
Нетрудно было понять смысл этого тоста, и мы оба засмеялись.

У костра возник разговор об Ольге с распахнутыми глазами. Какой-то конфликт
там произошёл. Сначала я поняла, что вроде бы Маша начала терроризировать
Лёву за его невнимание к Ольге. Но из разговоров следовало как раз наоборот:
Маша поссорилась с Ольгой, и запретила ей появляться на костре.  Люся начала
было говорить Паровозу, чтобы он внимания ни на что не обращал, и приходил
с Ольгой на костёр, но Семёнов, сидящий по другую сторону от меня, её оборвал:
"Люся, Люся ну я сижу с Наташей, а ты..." Вот змей! Не дал дослушать. Зная
Паровоза, я не ревную, я ей даже сочувствую. Она хорошенькая, много лучше
меня, и как танцует. Но суровы законы Раздор. Сегодня ты на коне, завтра
выбит из седла самым неожиданным образом.

Не знаю, водка ли так всегда на него действует, или настроение было
"заблудиться в лесу по дороге на электричку",  но мы снова таинственно
исчезли, чтобы нацеловаться на год. У меня, как всегда при редких встречах
с ним, была менструация, и я не позволяла ему ничего, кроме этих сумасшедших
поцелуев "взахлёб". И сама не могла оторваться от его спасительных губ, с
ненасытной требовательностью не отпуская их.

Как странно, я не думала в этот момент о Лёве. Эти губы по капельке вбирали
в себя боль тянучую, бесконечную боль воспоминания о любимом инструкторе.
Он не целовал меня так головокружительно, и даже не был неотразим своими
"постельными принадлежностями", но от одного его прикосновения у меня
подкашивались ноги.

Странный человек - Лёва. То не замечает, а то вдруг остановится посреди
Поляны, уставится на меня, и изречёт: "Наташ, ты сегодня очень красивая."
"Ну что мне с тобой делать?" - шептала я в перерывах между  поцелуями.
"Наташка, к пенсии мы с тобой разберёмся." Потом была электричка, две
станции объятий, его спокойствие в том, что я никуда ещё не делась, и моё
бессилие что-либо в этом изменить.

С 3 по 12 декабря командировка в Бурятскую АССР.

Планировалась поездка с Васильевым Андреем Григорьевичем. Но он что-то
запросился в другую область, и я настраивалась ехать одна (не привыкать!).
Вопрос вроде бы и не сложный — состояние хранения минеральных удобрений,
но моя эрудиция оставляет желать лучшего. Мне то пользы от этих поездок хоть
отбавляй, но областям  - вряд ли. Воробьёва расписала мне поведение Васильева
в весьма неприглядном свете: будто бы необъяснимые вещи творит в подпитии.
И я особенно не настаивала на совместной нашей поездке. Но обстоятельства
сложились, так что мы поехали вместе.

Перед отъездом он давал мне задания: собрать необходимые материалы,
созвониться, позаботиться о билетах и т.д. Сам порхал по делам, и был
постоянно занят. Я уже настраивалась: если что, надеяться только на себя.
В конце концов буду ли я ещё когда ни будь на Байкале - кто знает? А тут,
упускать такую возможность. И какая она вообще - страна Бурятия. Давно
утвердилось мнение, что Бурятия - это край степей. Но, как оказалось, степи
это не отличительная черта бурятской жизни. Степей в Бурятии мало. Это
горная страна, прорезанная то узкими, то более или менее широкими речными
долинами. На её территории в 351 тыс. кв. км. разместилось менее 1 млн
жителей.

С прекрасными ландшафтами Бурятии, с её лесистыми горами и долинами,
озёрами с кристально чистой водой, мы познакомились несколько позже, когда
начались наши дальние поездки по хозяйствам, а вначале мы благополучно
приземлились в аэропорту г. Улан-Удэ, где нас встретил расторопный, хотя и
полноватый, бурят, зам. пред. Объединения. Он отвёз нас в гостиницу, но
поспать мне Андрей не дал, мы сразу же побежали в объединение, и попали
в самый горячий момент  подготовки к совещанию агрономов области. Здесь
должны быть представители власти всех районов.  Нам необходимо было
сразу же включиться в работу совещания.

Выспаться так и не удалось. Ночью у меня дико разболелся живот, похоже я
отравилась позой в буфете. Ко мне как раз подселили соседку, и она вместо
отдыха бегала в поисках лекарств, но безуспешно. Предложила вызвать скорую,
но это ещё хуже. Утром позвонил Андрей.
 - Как дела?
- Ой, Андрюша, брюхо болит, кажется умираю.
- Может, тебе не ехать на совещание?
- Да нет, надо ехать. Неудобно.

Не представляю, если бы не его эрудиция, не его выступление, не его
представительный вид учёного с бородой и в очках, я  совершенно не знаю,
что бы я сказала аудитории, приехавшим из всех хозяйств республики агрономам
и агрохимикам. Да ещё эти бессонные ночи. Это, пожалуй, был самый тяжёлый
день во всей командировке.

После совещания мы поехали в объединение, планировать нашу дальнейшую
работу. Андрей развил бурную деятельность, отвечал на все вопросы.
Недаром же у бурят говорится: "Чтобы вести беседу, надо уметь спрашивать,
чтобы уметь спрашивать, надо знать, о чём." Так вот, он умел эту беседу вести.
И мне ничего не оставалось делать, как преклониться перед его знаниями, и
похвалами и восторженностью поддерживать в нём эту невозможную
работоспособность.

Начались наши поездки по хозяйствам, беседы с районным начальством.
Конечно, что смогли, они прибрали к нашему приезду, а что не успели — это
уж как бог даст. Потекли наши рабочие будни. Обычно день начинался с того,
что Андрей меня будил телефонным звонком. Мы приводили себя в порядок,
бежали в буфет или пили чай у меня. Затем за нами приезжала машина, и мы
отправлялись в путешествие по выбранным для нас хозяйствам. Проверяли
склады с удобрениями.

На пристанской базе на ст. "Джида" оказалась обстановка самой жуткой. Мешки
с селитрой валялись по обе стороны от ж.д. полотна и возле навеса - всё на
улице, всё в беспорядке. Председатель райсельхозхимии брёл за нами, понуро
опустив голову, и уже готовился к составлению акта, предстоящему выговору
и т.д.

Домой мы возвращались поздно. Обычно от объединения нас провожал наш
"гид" - Володя. Шли пешком по морозцу до гостиницы. Снимали усталость в
ванной (хорошо, что вода горячая была) пили чай у меня допоздна. Беседовали,
как ни странно. Иногда, рассказывая что-нибудь, Андрей рисовался немного, его
слегка заносило, но надо отдать ему должное: работал он на износ, как зверь, делу
предан, завоевал уважение знаниями своими, и то, что он зачастую вносит
поправки вполне реальные в мои фантастические рассказы, не уменьшает его
действительное превосходство. Я, конечно, была явным нулём рядом с ним, но
какая-то поддержка и контакт в работе у нас определился правильный, т.к. работа
ладилась, и я всё больше удивлялась предупреждению Риты.

Следующим пунктом нашей проверки значился Селенгинский район. До
Петропавловки добирались целый день на "Уазике". Вокруг расстилались степи,
жёлтые поля от стерни, слегка припорошенные снегом. Мы приближались к
границе с Монголией, только юрт не хватало нам для полного ощущения того,
что мы в степях в Монголии. Иногда останавливались у родника. Какой здесь
сухой и чистый воздух. Наблюдали закат солнца. Зрелище очень впечатляет.
Огромный красный шар на фоне жёлтой стерни полей на глазах менял свою
форму, и небо при этом приобретало разную окраску. Уже смеркалось, когда
мы, наконец, подъехали к Петропавловскому РСХХ, где были встречены
председателем РСХХ, накормлены в ресторане, и отвезены в гостиницу "Туяа",
что в переводе означает "Луч".

"Гостиница" для этих мест слишком громкое название. Это обычная ночлежка.
Мужчин устроили в одной комнате, а меня подселили к буряточке или
монголочке, бес её знает. Когда я вошла в комнату, в нос мне ударил запах
крепкого застолья, смешанный с табачным запахом...  В комнате за столом,
заваленным остатками еды, сидели двое мужчин и одна женщина. На моё
появление они никак не отреагировали. Судя по тому, что они были уже
изрядно пьяны, я предположила, что всю ночь это застолье продолжаться
не может. У одного из мужчин язык еле поворачивался,  а женщина
беспрерывно смеялась.

Я положила свои вещи на свободную кровать, и отправилась посмотреть, как
устроились мои мужчины. Водитель и пред. СХХ спали, уже раздавался храп в
унисон. Кроме кроватей в комнате ничего не было. Андрей вышел со мной
в коридор, и в холле мы ещё потрепались. Я сказала, что у меня гости в комнате.
- Ну, пойдём к нам.
- Да нет, уйдут наверное. Ты меня завтра разбуди.
- Ладно.
Пожелав друг другу "спокойной ночи", мы разошлись по своим "нумерам".
---------------------

Далее в дневнике чистые листы - видимо, времени не было дописать про
эту поездку.

...Лыжня, лыжня-
Дорога белая.
Я ей вовек не изменю.
Лишь сильные, да смелые
Выходят на лыжню...

Ну и зима выдалась у нас в этом году! Снежная, морозная, сказочная.

15.12.1984 
Открытие лыжного сезона. 15 км.

16.12.1984 Воскресенье. Лыжи 15 км.
Самочувствие неважное. Усталость.

22.12.1984 Суббота. Лыжи 15 км.

23.12.1984 Лыжи 15 км.
Морозные деньки. Мороз до -20.

30.12.1984 Канун Нового года. Погода отличная. Разведка круга Манжосовской
новогодней гонки. Накаталась до физического голодания.
Лыжи 30 км. 5 часов. Еле живая. Всё болит.

31.12.1984 Понедельник.

Наигрались в кружочек на Поляне. Весь новогодний вечер рассылала
поздравления. Корреспонденции было много. Голиков пишет прямо под
обстрелом Кабула реактивными снарядами.

Получила поздравление и от любимого инструктора. Поплакала малость. Это
ещё хорошо, что близко были слёзы в этот день. Как раз мы с Олей должны
были идти в театр им. Станиславского на "Порог", а на меня напала такая
"мерихлюндия". Это его последнее, надо полагать, письмо, из которого ясно,
что связь обрывается, и никогда более я его не увижу. Он придумал себе какие-то
новые летние походы под Архангельском, зимой идти по Карелии не сможет.
Благодарит за фотографии, называет меня "добрым человеком". В общем, отказ
весьма дипломатичен. И обидеться вроде бы не на что, и люблю я его не меньше,
и писать уже вроде бы бесполезно теперь. Какую надо иметь силу и мужество,
чтобы заставить сердце его забыть. И слайды тут ещё эти, фотографии. Как
посмотрю на него-коленки подкашиваются. Мысли постоянно к нему
возвращаются. Господи, сколько же это будет продолжаться? Почему я так
прилипаю...