Поп-дивы как товар...

Поп-дивы как товар: почему мы потребляем «поющие трусы» и при чём тут Джордж Майкл

Ютьюб в очередной раз подкидывает мне Рианну, Бейонсе, Бритни и Мадонну. Алгоритм, этот цифровой сутенёр, знает мои слабости: я охоч до красивых женщин, а уж если они ещё и поют… (Вспоминается песенка группы Дюна: " А кто не бабник, а кто не бабник? А тот, кто женщину не видел никогда!") Но сегодня этот бездушный подбор кажется особенно циничным. Я ловлю себя на мысли, что потребляю не музыку, а тщательно упакованные тела, продающиеся под соусом феминизма и эмпавермента. И ведь это  покупают, хорошо покупают!   Как тот зритель из 90-х, с восторгом потреблявший после многих лет целомудренной советской эстрады продукцию новороссийских "поющих трусов", оккупировавших тогда теле- и радиоэфиры, звучавших из каждого утюга.

Только сейчас трусы — кружевные, от Givenchy, а вместо кривляний — хореография за миллион долларов.

Термин "поющие трусы" в нашем российском  культурном коде — это не просто шутка. Это точное определение для целой плеяды артисток 90-х, выпорзнувших на сцену не благодаря вокальным данным, а благодаря сексуальной привлекательности и протекции дружков-бандитов да авторитетных «папиков» из теневых структур. Их тела стали пропуском в шоу-бизнес, а голос — опциональным приложением. Суть не изменилась: поп-индустрия всегда продавала секс. Но если Мадонна в 90-х шокировала весь мир  откровенностью книги «SEX», превращая табу в манифест, то сегодня её наследницы продают тот же товар под лозунгами «бодипозитива» и «самостоятельности». Бейонсе в боди с дырками на груди — это «искусство». Бритни Спирс в школьной форме — это «бунт». Рианна, позирующая в смокинге с расстёгнутой ширинкой — это «разрушение гендерных норм». Всё это — блестящие маркетинговые обёртки для одного и того же: женского тела как объекта потребления. Мы просто стали более изощрёнными в оправданиях.

Может, всё проще: попы, скрытые под блестящими трусами — они и в Африке попы. (Разве что цвет кожи другой — но мы ж не расисты!) И под любыми трусами — кружевными, кожаными или трикотажными — суть одна: товар. Поп-музыка давно продала известно кому свою душу, но выручка того стоила. Мы осуждаем папарацци, но с жадностью кликаем на видео со слезами Бритни. Мы восхищаемся её «возвращением», покупая альбом, — то есть оплачивая продолжение спектакля.

А что с мужчинами? У меня лично поп-музыка в мужском исполнении часто вызывает подсознательное отторжение. Не потому, что  «не люблю геев» (хотя гомофобия здесь — очевидный фактор), а потому, что мужское тело в поп-культуре редко выставляется как пассивный объект для потребления. Когда Джордж Майкл совершил каминг-аут, он нарушил правила игры. Он отказался быть объектом женских фантазий, перестав играть роль гетеросексуального идола. Его популярность упала не потому, что музыка стала хуже — «Careless Whisper» осталась шедевром. Она упала потому, что индустрия продаёт не голос, а мечту. А мечта должна быть безопасной и контролируемой.

В этом и есть главный парадокс. Мы презираем «поющих трусов» за их пошлость, но аплодируем Бейонсе, чьи концерты — то же самое, только приправленное цитатами из Одри Лорд. Мы осуждаем объективацию, но скупаем билеты на шоу, где главный экспонат — тело дивы. Мы говорим о феминизме, но по-прежнему оцениваем Рианну по тому, насколько откровенен её наряд.

Возможно, настоящий бунт сегодня — это не ещё одно боди с дырками, а искренность. Как та самая песня  из юности, которую мы слушаем многие годы именно потому, что в ней нет ни грамма калькуляций, ни желания понравиться. Только голос, музыка и чувство, которою не нужно продавать. Но кто купит такое? Ютьюб это  точно не предложит.