Волга-Волгушка ч. 1. Мой тотем

На рисунке в стиле примитивизма мои ностальгические кинешемские фантазии.


Есть у каждого человека на Земле в памяти или в реальности близкие духовные места.  У меня одно из них - это Волга, но не по всей длине, хоть и побывал на ней от Твери до Астрахани, а конкретно - у Кинешмы с Плёсом и у Сталинграда.
Породнила меня с Волгой Кинешма, ведь там был первый мой вдох.
Родился на родине мамы. И её мама была кинешемка, искусная портниха и швея, кормила детей – а их было четверо! - шитьём на дому. А дедушка, аккуратист из старообрядцев из-под Вичуги, с того, наверное, и непьющий, вернулся с первой мировой инвалидом и столярничал в совхозе неподалёку, на горе в своей мастерской у волжской кручи.

А дом их был метрах в трёхстах от гавани, где речка Кинешемка впадала в Волгу, перед главным городским мостом, который - дореволюционный, высокий, бревенчатый, впечатлял меня, мальчишку, своими размерами и конструкцией. Перед пуском Горьковской ГЭС заменили его на обыкновенный, железнодорожный, а кинешемцы надеялись на красивый и - расстроились.
Но советская власть к святому и прекрасному с царских времён - да и к русской провинциальной истории - была равнодушна, если не хуже. Безжалостно ломала особнячки и соборы и вместо них, уродуя дух старого купеческого городка, ставила типовые неприглядные дома. Но главный собор в Кинешме на Торговой площади с памятником на могиле погибшим от поляков ополченцев в шестьсот двенадцатом году пощадила.

А как же тяжко жилось народу начиная с Первой мировой до хрущёвских просветов и начала брежневского правления…
И страницы нашей истории прошиты Волгой, восточным рубежом второй мировой. Воины Чингис-хана, ногайцы, казацкие струги, петровские стрельцы, разбойники Разина и Пугачёва, бурлаки, купеческие пароходы и баржи с товарами, воюющие белые с красными, истреблённое казачество, несчастные немцы Поволжья, Сталинградские ужасы и победы Отечественной войны, лагерники, строящие каналы и гидростанции – кого и чего здесь только не было…
А сколько фильмов, картин, песен, легенд, очерков, рассказов и стихов о Волге! А судеб с ней связанных!

В пятидесятых на моих глазах берега обложили мешками с песком и забетонировали. И у Горького перекрыли Волгу - и вода летом стала в зелёной мути.  Но хоть и цветущая, и заспанная, Волга с детства была предметом моих мальчишеских восторгов и поклонения почитающей её, как и старую Кинешму, родни. 
Каждое лето детства прошло тут.
Водные просторы, поражающие размерами, имяносные трёхпалубные теплоходы, в народе их называли пароходами, пропахшая мазутом гавань, дореволюционная набережная с деревянными пристанями, привлекательные дома и магазины бывших купцов, больничный городок с заброшенным собором на горе - и много ещё чего впечатляющего.
Не зря любил Кинешму близкий по духу и стилю художник Борис Кустодиев, запечатлевший на холстах тамошние ярмарки и дух народа.

А волжская стихия с неслабыми волнами, в бликах солнца, пахнущая не как другие водоёмы, – смесью  запахов водорослей, рыбы, машинного масла, топлива и свежего воздуха, с гомоном чаек, с купаниями при заходящем солнце в прогревшейся воде - и воздух зелёных холмов с деревянными домами на них и с петушиными криками по утрам, - долго вспоминались мне на пропахших запариваемыми холстами и красильнями главных улицах текстильного Иванова, моей взрослой родины.*
В главном ивановском соборе две бабушки тайком от родителей меня крестили, и оловянный крестик на память остался, здесь выучился и начал работу и семейную жизнь.

А годы и власти отнимали силы и у Волги.
Но она, многократно перегороженная, текла хоть и медленно, но не сдавалась…
От Волгограда, иссякающая летом, нещадно загрязняемая, плутающая меж песчаных островков, в морщинах отмелей (последствие грандиозных экономических и космических воздействий), когда-то давным-давно заливала огромные площади низин до Каспия, и сохранились с тех пор кручи древних берегов с поймой.

Всё в жизни меняется – что-то становится хуже, что-то лучше.
У всего свои старость и болезни, и они острее, когда у общества дефицит разумности, сострадания и бережливости.
Но бессмысленно о чём-то сожалеть и сетовать на время – оно благодарным быть не может.
И только память чувств, особенно детских, остаётся яркой и  нивелирует понятия, озаряя ценное и упрочняя привязанности…

Вот через ручей, затаившийся в стае
буйной крапивы, мосточком шагает
смело, в штанишках коротеньких мальчик
с бабушкой пО воду на самоварчик
для чаепитья с вареньем малиновым
в тонких стеклянных розетках старинных,
с горкой от сердца положенным
серебряной с вензелем ложечкой.
Славно увидеть за чаем
над гаванью реющих чаек,
за нею купеческий город
с белым высоким собором.
Как быстро
шариком мыльным
яркое, милое минуло!...
Как же давно это было!

*   О старом и новом Иванове в «Столица текстильного края» http://proza.ru/2019/02/19/499

Продолжение последует быстро